Правда о любви (фанфик по Гарри Поттеру)

Он никогда не думал о детях конкретно, просто предполагал, что в один прекрасный день они у него появятся. После женитьбы ему, во многом благодаря Гермионе, стало известно о семейной истории больше, чем он когда-либо надеялся узнать. Что он — на данный момент — последний в длительной череде поколений первых сыновей Поттеров, и что его долг — по крайней мере родить детей и продлить родовое древо в будущее. Наконец он осознал, как близка к осуществлению идея завести детей — его с Гермионой детей.

В душе рождалось новое ощущение. Что-то общее роднило его с пламенем желания при мысли о том, как получаются дети. Но чувство казалось мягче и глубже вожделения, больше душевное, чем телесное.

Гарри мысленно встряхнулся и умудрился насмешливо выпалить пришедшую в голову бессмыслицу в попытке предотвратить неизбежные слёзы:

— Если будешь хорошей ученицей, он может позволить сдать СОВ по защите.

— О, Гарри!

В тот же миг он заполучил в объятья благодарную жену. Гермиона обвила его за шею и прижалась всем телом.

— Спасибо! Это самый лучший подарок, какой мне когда-либо дарили, — её голос звучал глухо, потому что она уткнулась ему в плечо.

Обняв её, он наслаждался лёгким, цветочным ароматом волос, теплом и мягкостью прижавшегося тела. Придавленное возбуждение проснулось с новой силой, когда её грудь прижалась к его, а руки скользнули по ткани платья, не в силах добраться до вожделенной гладкости кожи под ней. Он даже прикрыл глаза, смакуя восхитительное ощущение тела в объятьях.

"Мерлин! Как она... идеальна".

Прошли драгоценные секунды наслаждения. Гермиона опомнилась и густо покраснела от неподобающего леди поведения и перевёрнутых вверх тормашками правил приличия. Он ослабил объятия, но не смог отпустить её — руки неодолимо притянулись к изгибу талии. Неплотно, и она могла легко отступить. Но не отступила.

А осталась в считанных дюймах, глядя прямо ему в лицо.

И он не мог отвести взгляд, очарованный и заворожённый ею. Как, будучи знакомым много лет и зная её внешность в подробностях, он не воспринимал того, что видели глаза? От ошеломления мысли расползались, как клочки тумана. Казалось, что у неё карие глаза, но вблизи видны вкрапления, как просто более светлые, так и янтарные. Гарри не обращал внимания на ресницы — вообще не думал о ресницах — но сейчас, вблизи стало заметно какие светлые у них кончики, как будто доброжелательное божество окунуло их в расплавленное золото. И губы. Всё сжалось внутри, когда взгляд прикипел к её губам. Мягкие, розовые, нижняя чуть полнее верхней — настоящая плоть искушающая. Если мужчина не поддастся такой, значит он мёртв. Каждый удар зачастившего сердца убеждает, что он не мёртв и вне всяких сомнений уязвим.

Разумная его часть настойчиво предлагала поступить как джентльмену — отпустить её и отступить, не тянуть её сломя голову в постель. Она, может, не готова или не хочет. Но другая, бОльшая часть, тут же возражала, что она сама может легко отступить, но остаётся на месте. Вдруг у неё те же чувства? Возможно — ведь возможно же — она ощущает такое же влечение?

Охватившая его странная, завораживающая неловкость, заставившая сосредоточится на ней и отбросить всё окружающее — это и было вожделение, самое сильное и искреннее чувство в жизни. Сопротивляться которому было, как пытаться остановить восход солнца.

Прикрыв глаза, он склонился и мягко, если смотреть со стороны, даже изящно, поцеловал её. Губы коснулись губ, попробовали и ненадолго замешкались, пока Гарри почти бессознательно не усилил давление. Языком он коснулся её сжатых губ, и те, с лёгким судорожным вздохом, разделились, позволив ему вкусить её сладость.

Только краем сознания он отмечал осторожные движения её рук — вверх на плечи и ещё выше в волосы, потому что всё внимание занимали неуверенные ласки мягких губ и застенчивые касания встретившихся языков. "Она целует его в ответ"! Мысль полыхнула в изумлённом разуме, и в огненной волне смешавшиеся ликование и вожделение опалили тело. Даже больше, с опозданием понял он, её губы и язык подражали, повторяли его движения, пока, наконец, он не забыл и ему не стало безразлично кто кого целует — он её или она его. В глубине сознания утонула невнятная мысль, что она всегда быстро обучалась.

Просто целовать её было... неописуемо. Малейшее движение её губ и языка ощущалось всем телом, чувства сосредоточились на ней. Он пробовал её на вкус, наполнял себя её ароматом и, казалось, что тонул в ней. Её тело смягчалось, уступая, поддаваясь, почти плавясь рядом с ним, напряжённым и более всего желающим заполнить ладони её бёдрами, чтобы полнее прижаться друг к другу. Но данное ей обещание ждать зудело, и он не станет пользоваться властью, толкать и понуждать, пока она сама не будет готова. С любой другой, возможно, он бы так и поступил. Но не с ней. Очень важно полное доверие, слишком нужна она ему. У него есть вся оставшаяся жизнь, он дождётся. Пока она не захочет его с той же силой, как он желает её.

А до той поры он может целовать, облегчая ей дорогу к близости.

Пока достаточно просто наслаждаться её вкусом, нежной мягкостью и... хрупкостью. Стремление защитить наслаивалось на возбуждение и усиливало желание близости. Из глубин всплыла смутная мысль, что счастье — ещё и возможность целовать Гермиону всю оставшуюся жизнь.

Неопознанный сразу звук добрался до сознания — кто-то стучал в дверь. С громадным трудом оторвавшись от губ жены, Гарри убрал руки с талии и отступил.

— Что случилось? — постарался он убрать разочарование из голоса.

— Ужин подан, мистер Поттер, сэр, — прозвучал приглушённый дверью голос Добби.

— Спасибо, Добби.

Прикрыв глаза, он переборол желание продолжить. Совместный вечерняя трапеза стала их традицией, и ради ужина с ней он вернулся так быстро как смог.

От её вида — яркий румянец, подёрнутые поволокой глаза, влажные и опухшие от поцелуев губы — желание вспыхнуло с новой силой. Боже милостивый...

По собственной воле рука поднимается, касается щеки, очерчивает подбородок...

— Гермиона...

— Гарри...

Сущая нелепость, но звук собственного имени в её устах тело восприняло как призыв и вздрогнуло от прокатившейся судороги желания. С очевидностью стало ясно, что если он позволит себе задержаться, все его благие намерения окажутся дорогой известно куда. Сглотнув, он отступил и позволил руке упасть.

— Нам надо идти к ужину, — наконец смог выговорить он.

Что-то мелькнуло в её глазах, а потом во взгляд возвратилось привычное самообладание, и Гермиона кивнула.

— Да, надо.

Как обычно она подхватила его под локоть, и касание едва не отменило его решение. Но Гарри стиснул зубы и жёстко напомнил себе, что он — благородный человек, который дал слово.

46