Зверь лютый. Книга 36. Аутодафе

В трапезной стол богатый накрыт. Из вчера ворами недоеденного. Смотрится хорошо. Хотя при нынешнем моём аппетите и гвозди жаренные в деревянном масле... слюнки текут. Только прицелился рыбки кусок ухватить — вспомнил.

— Охрим, Курта ко мне.

Курт нынче в застенке придурков пугает. Говорит им "гав". Те бурно выделяют. Натур.продукты и информацию.

Тут и князья подошли, за столом расселись. К снеди приглядываются-принюхиваются. Но — терпят. Пришёл Курт, глянул на мою рыбу в руке. И зарычал. И сразу же заорал слуга, который стол накрывал да у стены стоял. Выдернул из кушака кистень и ко мне. И завис, пришпиленный к стене.

Во, оказывается мои гридни палашами не только не худо рубятся, но и кидаются. Что радует — не насмерть.

— Молодец. Благодарю за службу. Охрим, парня — к ордену. Придурка связать, перевязать, в застенок. Поварёшек, прислугу местную — туда же. Для собеседования.

— А кухарить кто будет?

— А оно надо? Чтобы эдакие... Ты, Брячислав, этот кусок рыбный... как, не желаешь ли попробовать?

Молчит, сопит недовольно.

Они все недовольны. Тем, что слава и честь — мне достались. Что полона не будет, а хабар — только с моей выдачи. Что они не сами по себе, а так, князья подручные.

Недовольны. Но по разному. Мише — интересно. Ему, по годам его, в подручных не зазорно.

Святополк — Миссионер, он к этой роли — подручного, служилого князя, посылаемого "с миссией" — морально готов. По бедности своего удела и дружбе с Остомыслом.

А вот Кандальник...

— Ага, сухари принесли. И квас наш. Этим победу и отметим. Ну, братия, вот нас пятеро князей, считая князь-волка. Поговорим накоротке. О делах наших скорбных. Об Руси отчей, одним господом богом спасаемой.

Я уже принял решение? — Вроде бы. А план придумал? — Ну, типа. — А что с того плана — этим рассказывать? — Как обычно: необходимый минимум.

— Дошло до меня, братия, что в нынешнюю седьмицу в славном городе Галиче ожидаются крупные негоразды. Берендеи, подобно гадюке, пригретой на широкой груди доброго галицкого народа, лутших людей галицких поистребят.

В РИ — с точностью до наоборот: "Бояре Галицкие... дерзнули на явный бунт", "убили множество любимцев Княжеских".

Убедить князей поубивать чьих-то бояр — тяжко. А вот резать "вероломных"... куда как естественнее.

Я никогда не вру? — И сейчас тоже. Я не вру, а очевидным образом прогнозирую. Известно, что бояре собираются берендеев побить — это "крупные негоразды". Берендеи будут отбиваться, кого-то из "лутших" — "поистребят".

— В Галиче сестрица моя Ольга, да племяш Володенька. Допустить худа им я не могу, ибо от того будет всем нам ущерб и позор несмываемый. Ежели вероломные поганые добрых князей русских хватать будут, то нам, рюриковичам, стыдно станет.

Судьба княгини и Остомышлёныша... как фишка ляжет. Могут в суматохе боя и прирезать. В летописи все, кроме Анастасии, целы? — В РИ они успели сбежать, у нас тут АИ раскручивается.

"Никогда не знаешь — где найдёшь, где потеряешь".

Мда... Смерть таких родственников — это находка или потеря?

Связка "вероломные поганые" и "хватать русских князей" — однозначно определяет общее согласие присутствующих. Со мной.

— Дело спешное, идти надобно немедля.

— Погоди. А тут? А Луческ?

— А Луческ, князь Брячислав, оставляю на тебя.

Ап-ап...

— Но... а как же...

— Что "но"? В городе должен быть князь. Миша — годами не вышел, Святополк мне в Галиче нужен. Кроме тебя некому. Так что ты теперь — князь Луческий. Нынче же и объявим.

— Погоди. А... а Витебск?

Да, это больная тема. Сейчас и увидим насколько.

— А Витебск я заберу. По воле Государя.

Можешь считать, что наградили, повысили: Луцкий стол выше Витебского. Или наоборот: обманули, заманили.

По "лествице" — награда, "вся Русь — достояние рюриковичей", тебе кусок больше. По "удельщине" — наказание, отчину отбирают.

Оценка — от "доминирующих тараканов в голове". Ну, и каких "насекомых" у тебя больше?

— Что?! Мой город!

О-хо-хо... Э-хе-хе... И так — каждый раз. С каждым из наследственных. Кто за удел удавиться готов, кто за вотчинку. Об душе думать надо! Душа-то у человека одна. А имение... "На щеке снежинка тает. Вот она была и нету". Может, всё-таки лучше поистребить всех рюриковичей? Так это... классово-изотропно-наследственно.

Оценка — негативная. Удельность — торжествует. Придётся тех "тараканов" — тапком.

— У тебя нет своего города. У тебя есть государев город. Данный тебе в управление. Вся Русь — достояние рюриковичей. Какому князю в каком городе сидеть — решать государю.

— Не-ет! Не отдам!

Ты смотри какой упёртый! Даже маятник из "братца" не вразумил. Придётся, всё-таки, "колыбель Ньютона" показать. "Чтобы поняли".

— Государю присягал? Крест целовал? В клятвопреступники собрался?

— Нет! Я государю присягал! Не тебе!

В Мологе здоровяк, ныне покойный, тоже сходно кричал, волновался весь, через стол к горлу моему тянулся. Всё об амбарах да пристанях переживал. Теперь догнивает. "Вечный покой"... успокаивает.

Кандальник вызывает у меня отношение приязненное. Сочувственное. Уважительное. Не хотелось бы ему... яремную жилу рвать. Может, и зря.

— "Золотую грамотку" ты видел. Нынче здесь моими устами говорит Государь.

В горнице нас пятеро. Охрана, обслуга — за дверями. Если он кинется... я поспортивнее. Да и Курт... Миша с Миссионером в драку не полезут. В городе... Моя дружина самая большая. Его бойцы... злые, конечно, что грабить нельзя, но... Я слышал, что они меж собой говорили. Когда мертвяков из башни воротной выносили, куда я последний рожок выпустил:

— Зверь-то ос луговых с того света поднял. Заморозил будто железо какое и на луческих наслал. Крылышки вишь? А жало пообламывал, вот те осы головёнками своими тело вражье и рвут.

— Здоровые осы-то.

— И не говори. Видать, на том свете хорошо мертвечиной кормлены.

"Сразу с колоколенки, весело чирикая,

В грудь влетели пташечки, бросили назад".

Не с колоколенки, не пташечки. Но десятка два русских гридней, они же — воры бунтовщические, я положил. И втрое — кто от ран, кто копытом конским в голову, кто с моста на лёд...

Чертовщина пневмопулемёта и княжья виселица... "обеспечивают сдержанность массовых психологических реакций". Люди инстинктивно боятся нового. А новизны в эти сутки они хлебанули вдоволь.

И не только гридни да слуги. Князья тоже... в непонятках.

"Не буди лихо пока тихо" — русское народное наблюдение.

"Лихом" здесь работаю я.

Кандальник... отступает.

— Мне сперва надобно с братом решить. Он князь полоцкий, он старший.

"Вассал моего вассала — не мой вассал".

Общее правило развитого феодализма. Не — абсолютной монархии. Для абсолюта все люди — братья. В смысле: в его воле.

— С братом твоим Государь сам поговорит. Князь полоцкий тебе не начальник. Начальник — Государь. Персону коего здесь представляю я.

Сдался. Но ещё... имитирует сопротивление.

— Ты в Витебске мне говорил... Менск обещал... а тут... это... эту кочку на болоте...

Не надо загонять мужика под плинтус. Надежда — должна быть.

— У меня множество недостатков. Не зря "Зверем Лютым" прозывают. Один из них — я исполняю обещанное. Так вот. Я тебе Менск не обещал, я спрашивал твоё мнение. Но сам я хочу, чтобы ты стал князем Менским. Потому, что тамошние Глебовичи — враги Государю. А ты Государю — слуга верный.

Понял? Тут не наши с тобой личные игры, не "примите меня в любовь". Тут закон государственный. И ты на "правильной" стороне. Пока — на "правильной".

— И нынче обещать не буду. Уж больно иной раз цена слову моему высока. И мне, и другим. Но что я хочу — я тебе сказал. Шли гонца в Витебск, в Оршу. Созывай сюда людей своих, охотников. Земли им тут раздашь. Вели семейство да майно твоё привезти. А с Менском... будет день — будет пища. Будет и городок тот.

Вывози своих. Всех, кто имеет для тебя значение. Потому что остальные... Как в Мологе. Пойдут на новые земли. Не хочу, чтобы их слёзы давили на тебя, вбивали клин между нами.

И не забывай, что сыновья твои в Боголюбово. Или ты, как покойный "братец", детей своих бросишь?

Кандальник сидел опустив голову, крутил в пальцах ржаной сухарь, что принесли нам из обоза. Дёрнулся. И поймал взгляды двух других князей. На бинты на запястьях.

На правом — кровавое пятно засохшее. То ли его кровь, то ли с противника какого-то капнуло.

Сейчас рявкнет что-то типа:

— А пошёл ты!

И — бздынь.

Дальше дело раскрутится быстро. Мы на войне, неисполнение приказа наказывается смертью. А для меня рюрикович... они уже увидели. Не табу. Рюриковизна — отягчающее обстоятельство.

"Кому много дано — с того и спрос больше".

Я просто заткнул ему рот своей репликой:

— Тогда давайте прикинем — что у нас есть. Половину своих я оставлю тебе. Мишина и Святополкова дружина... больных и раненных оставим. Из добровольцев... кто похочет. Из мятежников... на ком крови нет и кто захочет — заберу. Майно оставляем, коней... пополняем. Пойдём быстро, одвуконь.

Кандальник просто не успел. Не успел совершить преступление в форме бунта. Миша начал спрашивать что делать с пленными боярами и их семьями, которые в городе и которые нет. Пошли конкретные вопросы, время для вспышки раздражения было упущено.

Понятно, что я хотел бы сразу по утру в путь-дорогу, но пришлось простоять в Луческе ещё три дня — не успевали.

Я вышел из Витебска имея сто двадцать бойцов и ещё десятка два разных... специалистов. Команду Охрима, например. Марш, зима, стычки по дороге, штурм — полсотни потери. Не убитыми, а всего. Отставшими, больными, раненными. Половину из оставшихся придётся оставить здесь.

В княжьих дружинах сходно. Минус витебские и оршанские. Остаётся два отряда по десятку гридней. И столько же отроков.

Из боярских добровольцев набралось с пару десятков. Остальные считают, что они службу государеву уже отслужили. Примеряются. Кто к хабару на вывоз, кто к вотчинам от Кандальника.

— Вот Ванька со своими бешеными уйдёт и мы тогда...

Обломинго. Но день пришлось убить. На раздачу подарков участникам похода. Они недовольны: самим выбрать не дали. Да вот беда: я знаю по опыту того же Киевского похода: если "сами" — будет свара, драка и долго.

На другой день очередная публичная казнь: двенадцать наиболее отличившихся мятежников оставили свои головы на плахе. Не надолго. Тут же насадили на пики и поставили вдоль новеньких перил моста. Поток просителей... драматически уменьшился.

Отдельная тема: сдавшиеся.

Какая может быть фильтрация за три дня?! Видно, что многие парни в мятеже изображали массовку. Обученную, вооружённую и... пассивную. Были некоторые... закоренелые. Их посылали мне навстречу, в разъезды по другим направлениям. Этих кого побили, кого казнили.

Понятно, что каждому в глаза не заглянешь. Но человек сорок я отобрал.

Заново присяга. Чины-звания долой. "Вину свою искупите кровью". Смешал со своими. Они "государевы", но "под мою ответственность".

Сразу скажу: ошибся только в двух. Пытались дезертировать дорогой. Поймали и обезглавили. Неприятно.

Вот таким отрядом под полторы сотни всадников и три сотни коней я побежал в Галич. Поглядеть на "сожжение Анастасии".

Аутодафе — "дело веры".

Здесь не веры, а политики, не дело, а безобразие. Но — интересно же!

Никогда прежде не видал как женщин на костре жгут.

Конец сто сорок первой части

Часть 142 "В Багдаде всё спокойно, с...".

Глава 724

Закончили планы планировать, Кандальник с Мишой пошли по делам, а Миссионера я притормозил. И велел позвать его информатора.

— Вот, Святополк, знакомец твой цел и... и накормлен? — Вот и хорошо. Конь твой где? — А, ну, походи-поищи. Найдёшь — заберёшь. Слугу с тобой пошлю. Второго коня подбери. Не рассусоливай. Потому как нынче же поскачешь домой.

— А чего ему там говорить?

— Правду, Святополк, правду. Ты ж слыхал, "Зверь Лютый" лжи не выносит, блевать с вранья начинает. Так что, мил человек, расскажи правду. В нужные уши. Ты как, к самому князю поговорить под рукой... сможешь?

— Не. С откудова? Со своим боярином... А к князю... не.

— Жаль. Надо бы Остомыслу весть подать...

Святополк, напряжённо слушавший разговор, вдруг вытащил нож и отрезал с кафтана пуговицу.

— На вот. Отдашь спальнику князя. Рыжий такой. Чтобы никто не видел. Он тебя отведёт. И не болтай.

Что-то такое я предполагал. Уровень взаимодействия между Остомыслом и Миссионером выше наблюдаемого со стороны.

— Князю скажи... ну, моё благорасположение — само собой. Про дела здешние. Виселицу, казни... Про замыслы боярские насчёт берендеев. Про скорый мой приход в Галич — чтобы не нервничал, просто в гости загляну. И чтобы жену, Анастасию берёг. Мнится мне, галицкие бояре их, князя с княгиней, схватят и княгиню на дворе, прямо перед князем, сожгут. На костре. Чего удивляешься? Есть у меня такое... предчувствие. И дружина княжеская им в том поможет.

Мне бы следовало незаметно пробраться на место, тайно дождаться резни и внезапно выскочить, как чёртик из табакерки. Типа: в самый последний момент прискакала американская конница.

Фигня. Страна другая и расстояния... отечественные.

Явиться в соседнее княжество незаметно... можно. Но не такой толпой. Внезапность не обеспечивается. Поэтому предупредил: чтобы Остомысл с перепугу дурного в голову не брал.

Казалось вероятным, что новость широко распространится. Через гонца, или от князя, или станет известна боярам по их собственным каналам. Или просто случайные прохожие... Последствия предполагались... разнообразные.

Мучительные попытки просчитать возможные варианты развития событий, проистекающие от распространения известия о боярском заговоре и моём походе оказались... пшик: "эффект Кассандры".

Вестник до Остомысла добрался и слова мои передал. Но князь не поверил. Потому что — "сожгут". Ну не бывало такого! Новизна как обоснование ложности. Соврал в одном — враньё всё. "Княжья смерть" Остомысла обмануть тщится — ха-ха-ха!

На Руси говорят: "И на Машку бывает промашка". Хоть и не "машка", а "промашка" случилась.

Сколько лет повторяю: я никогда не вру! Мне Богородица запретила! Они про это знают. Но не верят. Потому что судят по себе?

Позже, когда предсказание моё частью исполнилось, оно стало доводом, чтобы князь внимательно прислушивался и к иным моим предложениям.