Его сияющее, пухлое лицо было воплощением доброжелательности и добросердечия. Его глаза светились доброй волей.
Но так как девушка робко подошла к нему, он сделал судорожное движение и спас свою респектабельность энергичным шагом в сторону. Он не рисковал, чтобы спасти душу. Ибо откуда ему было знать, что перед ним стоит душа, нуждающаяся в спасении?
ГЛАВА XVII
Дождливым вечером, спустя несколько месяцев после последней главы, два бесконечных ряда машин, тянущихся за скользкими лошадьми, стучали по заметному переулку. Дюжина кэбов с водителями в пальто стучали взад и вперед. Электрические фонари, мягко жужжа, излучали размытое сияние. Цветочный торговец, нетерпеливо постукивая ногами, его нос и его товары блестели от капель дождя, стоял за множеством роз и хризантем. Два или три театра опустошили толпу на разметенных бурей тротуарах. Мужчины надвинули шляпы на брови и подняли воротники до ушей. Женщины нетерпеливо пожимали плечами в теплых плащах и останавливались, чтобы поправить юбки для прогулки сквозь бурю. Люди, промолчавшие два часа в относительном молчании, разразились гулом разговоров, их сердца все еще горели от сияния сцены.
Тротуары превратились в море зонтиков. Мужчины выходили вперед, чтобы окликнуть такси или машину, поднимая пальцы в различных формах вежливой просьбы или настоятельного требования. Бесконечная процессия шла к надземным станциям. Атмосфера удовольствия и процветания, казалось, висела над толпой, порожденная, быть может, хорошей одеждой и тем, что она только что вышла из места забвения.
В смешанном свете и полумраке соседнего парка горстка промокших бродяг в позах хронического уныния рассыпалась по скамейкам.
По улице шла девушка из нарисованной когорты города. Она бросала меняющиеся взгляды на мужчин, проходивших мимо нее, улыбаясь, приглашая мужчин из сельской местности или необразованных людей и обычно степенно не замечая мужчин с городской печатью на лицах.
Пересекая сверкающие проспекты, она вошла в толпу, выходящую из мест забвения. Она спешила вперед сквозь толпу, как будто стремясь добраться до далекого дома, наклоняясь вперед в своем красивом плаще, изящно поднимая юбки и выбирая хорошо обутыми ногами более сухие пятна на тротуарах.
Беспокойные двери салунов, хлопая туда-сюда, открывали оживленные ряды мужчин перед решеткой и спешащих барменов.
Концертный зал дарил улице слабые звуки быстрой, машинной музыки, словно спешила группа призрачных музыкантов.
Рядом с девушкой прогуливался высокий молодой человек, с возвышенным видом куря сигарету. На нем был вечерний костюм, усы, хризантема и выражение скуки, и все это он старательно держал в поле зрения. Увидев, что девушка идет, как будто такого молодого человека, как он, не существовало, он с интересом оглянулся. Мгновение он смотрел остекленелым взглядом, но слегка конвульсивно вздрогнул, когда понял, что она не новенькая, не парижанка и не театральная. Он торопливо повернулся и устремил взгляд в воздух, как матрос с прожектором.
Толстый джентльмен с напыщенными и человеколюбивыми бакенбардами невозмутимо прошел мимо, широко его спина насмехаясь над девушкой.
Опоздавший мужчина в деловой одежде, торопясь поймать машину, подпрыгнул на ее плече. — Привет, Мэри, прошу прощения! Соберись, старушка". Он схватил ее за руку, чтобы поддержать, а затем побежал по середине улицы.
Девушка вышла из царства ресторанов и салунов. Она миновала более сверкающие авеню и зашла в более темные кварталы, чем те, по которым шла толпа.
Молодой человек в светлом пальто и котелке встретил пронзительный взгляд девушки. Он остановился и посмотрел на нее, сунув руки в карманы и скривив губы в насмешливой улыбке. — Ну же, старая леди, — сказал он, — неужели вы не хотите сказать, что приняли меня за фермера?
Рабочий человек шел вперед; с узлами под мышками. На ее замечания он ответил: "Прекрасный вечер, не так ли?"
Она прямо улыбнулась в лицо мальчику, который спешил мимо, засунув руки в карманы пальто, его белокурые локоны качались на юношеских висках, а на губах играла веселая беззаботная улыбка. Он повернул голову и улыбнулся ей в ответ, размахивая руками.
"Не в этот канун — в какой-то другой канун!"
Пьяный мужчина, шатаясь на ее пути, начал рычать на нее. "У меня нет денег!" — крикнул он мрачным голосом. Он побрел вверх по улице, причитая про себя: "У меня нет денег. Ба удачи. У меня больше нет денег.
Девушка отправилась в сумрачные кварталы у реки, где высокие черные фабрики закрывались на улице и лишь изредка на тротуары падали широкие лучи света из салунов. Перед одним из таких мест, откуда доносились звуки энергичного скрежета скрипки, топот ног по доскам и звонкий смех, стоял человек с пятнами на лице.
Дальше в темноте она встретила оборванное существо с бегающими налитыми кровью глазами и грязными руками.
Она ушла в черноту последнего блока. Ставни высоких зданий были сомкнуты, как мрачные губы. У структур, казалось, были глаза, которые смотрели на них, за их пределы, на другие вещи. Вдалеке, словно из невозможной дали, сверкали огни проспектов. Звонки трамвая весело звякнули.
У подножия высоких зданий появился мертвенно-черный оттенок реки. Какая-то скрытая фабрика выпустила желтый свет, который на мгновение осветил воду, маслянисто плещущуюся о бревна. Разнообразные звуки жизни, обрадованные расстоянием и кажущейся неприступностью, слабо доносились и стихали в тишине.
ГЛАВА XVIII
В отгороженной части салуна сидел мужчина с полудюжиной женщин, радостно смеясь, кружась вокруг него. Этот человек достиг той стадии опьянения, когда чувствуется привязанность ко вселенной.
— Я молодец, девочки, — убедительно сказал он. — Я чертовски хороший ф'лер. Все обращаются со мной правильно, я говорю правильно! Видеть?"
Женщины одобрительно закивали головами. "Конечно, — закричали они дружным хором. — Ты такой человек, который нам нравится, Пит. Ты вне поля зрения! Что ты собираешься купить на этот раз, дорогая?
— Чего ты хочешь, черт возьми, — сказал мужчина с отказом от доброй воли. Его лицо сияло истинным духом доброжелательности. Он был в надлежащем образе миссионера. Он бы братался с безвестными готтентотами. И более всего он был переполнен нежностью к своим друзьям, которые все были знамениты.
— Ан'тинг тебе хочется, черт возьми, — повторил он, размахивая руками с благодетельным бесшабашием. — Я добрый, девочки, и, если со мной хорошо обращаются, я... вот, — крикнул он через открытую дверь официанту, — принесите девочкам выпивку, черт возьми. Что у вас за болезнь, девочки? Чего ты хочешь, черт возьми!
Официант заглянул внутрь с брезгливым взглядом человека, подающего опьяняющие напитки человеку, который принимает их слишком много. Он коротко кивнул головой в ответ на приказ каждого и ушел.
— Черт возьми, — сказал мужчина, — у нас адское время. Вы мне нравитесь девочки! Будь я проклят, если я этого не сделаю! Ваш правильный вид! Видеть?"
Он долго и с чувством говорил о достоинствах собравшихся друзей.
"Не пытайся дергать человека за ногу, но хорошо проведи время! Да правильно! Дас, так и делай! Вот если бы я увидел, что вы пытаетесь угостить меня выпивкой, я бы ни за что не купился! Но ты прав, черт возьми! Вы знаете, как обращаться с мальчишкой, и я остаюсь с вами до последнего цента! Да правильно! Я хороший друг и знаю, когда со мной обращаются правильно!
Между приходом и уходом официанта мужчина рассуждал с женщинами о нежном отношении, которое он испытывает ко всему живому. Он подчеркивал чистоту своих побуждений во всех отношениях с людьми в мире и говорил о пылу своей дружбы с теми, кто был любезен. Слезы медленно лились из его глаз. Его голос дрожал, когда он говорил с ними.
Однажды, когда официант собирался уйти с пустым подносом, мужчина вынул из кармана монету и протянул ее вперед.
— Вот, — сказал он величественно, — вот квар.
Официант держал руки на подносе.
— Мне не нужны твои деньги, — сказал он.
Другой протянул монету со слезливой настойчивостью.
— Вот, черт возьми, — воскликнул он, — так! Твоя чертова слизь, и я хочу, чтобы ты ее взял!
— Ну, ну, ну, — сказал официант с угрюмым видом человека, вынужденного давать советы. "Положи своего мужчину в карман! Ты нагружен, и ты делаешь из себя дурака.
Когда последний вышел за дверь, мужчина жалобно повернулся к женщинам.
— Он не знает, что я чертовски крут, — уныло воскликнул он.
— Ничего, Пит, милый, — сказала блестящая и дерзкая женщина, с большой нежностью положив руку ему на плечо. — Ничего, старина! Мы останемся с тобой, дорогая!
— Das ri', — воскликнул мужчина, и его лицо просияло от успокаивающих тонов женского голоса. "Дас ри', я чертовски хладнокровен, и когда кто-нибудь меня трет, я угощаю зем ри'! Ши!"
"Конечно!" — закричали женщины. — И мы не вернемся к тебе, старик.
Мужчина обратил умоляющий взгляд на блестящую и дерзкую женщину. Он чувствовал, что если его осудят за презренный поступок, он умрет.
— Шей, Нелл, черт возьми, я ведь намекнул, что ты треа, не так ли? Я ведь хорошо ладил с тобой, не так ли, Нелл?
— Конечно, Пит, — согласилась женщина. Она произнесла речь перед своими товарищами. — Да, сэр, это факт. Пит порядочный парень, да. Он никогда не отступает от друга. Он правильный, и мы остаемся с ним, не так ли, девочки?
"Конечно, — воскликнули они. С любовью глядя на него, они поднимали свои бокалы и пили за его здоровье.
— Девушка, — умоляюще сказал мужчина, — я allus trea's yehs ri', не так ли? Я хорошенькая, да, девочка?
"Конечно", — снова хором сказали они.
— Что ж, — сказал он наконец, — давай выпьем, дзен.
— Верно, — приветствовала женщина, — верно. Твоя не цветущая сойка! Ты тратишь деньги как мужчина. Это верно.
Мужчина стучал по столу дрожащими кулаками.
— Да, сэр, — воскликнул он с глубокой серьезностью, как будто кто-то спорил с ним. — Я чертовски хладнокровен, и, если кто-нибудь меня обидит, я allus trea's-le выпью.
Он стал бить стаканом по дереву.
— Шей, — завыл он, внезапно теряя терпение. Так как официант так и не пришел, мужчина впал в ярость.
— Шей, — снова завыл он.
В дверях появился официант.
"Принесите напиток", — сказал мужчина.
Официант исчез с заказами.
— Зет чертов дурак! — воскликнул мужчина. — Он оскорбляет меня! Я геман! Может быть обидно! Я буду лизать, когда придет!
— Нет, нет, — кричали женщины, толпясь вокруг и пытаясь усмирить его. "Он в порядке! Он ничего не имел в виду! Отпусти ситуацию! Он хороший парень!
— Он оскорбил меня? — серьезно спросил мужчина.
— Нет, — сказали они. "Конечно, нет! Он в порядке!
— Он точно меня не оскорблял? — спросил мужчина с глубокой тревогой в голосе.
"Нет нет! Мы знаем его! Он хороший парень. Он ничего не имел в виду".
— Ну, дзен, — решительно сказал мужчина, — я иду на полгиз!
Когда подошел официант, мужчина с трудом пробрался на середину этажа.
— Девчонка, ты меня оскорбляешь! Я чертовски лгу! Я полгизирую!
— Хорошо, — сказал официант.
Мужчина сел. Он чувствовал сонное, но сильное желание все уладить и иметь со всеми полное взаимопонимание.
— Нелл, я allus trea's yeh shquare, не так ли? Я тебе нравлюсь, не так ли, Нелл? Я в порядке?
"Конечно", — сказала блестящая и дерзкая женщина.
— Ты знаешь, что я застрял на да, да, Нелл?
— Конечно, — небрежно повторила она.
Охваченный припадком пьяного обожания, он вытащил из кармана две или три купюры и дрожащими пальцами жреца положил их на стол перед женщиной.
— Да знает, черт возьми, у тебя все родственники, потому что я застрял на тебе, Нелл, черт возьми, я... я застрял на тебе, Нелл... купи выпивку... черт возьми, мы пьем 'heluva time — когда кто-нибудь меня трет' — я — черт возьми, Нелл — у нас heluva — время.
Вскоре он заснул, опустив опухшее лицо на грудь.
Женщины пили и смеялись, не обращая внимания на дремлющего в углу мужчину. Наконец он рванулся вперед и со стоном упал на пол.
Женщины вскрикнули от отвращения и отдернули юбки.
— Пошли, — воскликнул один, сердито вскакивая, — пойдем отсюда.
Блистательная и дерзкая женщина осталась, подобрала купюры и запихнула их в глубокий карман неправильной формы. Гортанный храп лежащего мужчины заставил ее повернуться и посмотреть на него сверху вниз.
Она смеялась. "Что за чертов дурак", — сказала она и ушла.
Дым от ламп тяжело оседал в маленьком купе, загораживая выход. Запах масла, удушающий своей интенсивностью, наполнял воздух. Вино из опрокинутого бокала мягко капало на пятна на шее мужчины.
ГЛАВА XIX
В комнате за столом сидела женщина и ела, как толстый монах на картинке.
Грязный, небритый мужчина толкнул дверь и вошел.
— Ну, — сказал он, — Мэг умерла.
"Какая?" — сказала женщина с набитым хлебом ртом.
— Мэг мертва, — повторил мужчина.
"Черт возьми, — сказала женщина. Она продолжила трапезу. Допив кофе, она начала плакать.
— Я хорошо помню, когда ее две ступни были не больше твоего большого пальца, и она носила камвольные сапоги, — простонала она.
— Ну, что это? сказал мужчина.
— Я помню, как она носила камвольные сапоги, — воскликнула она.
Соседи стали собираться в холле, уставившись на плачущую женщину, словно наблюдая за корчами умирающей собаки. Вошла дюжина женщин и поплакала вместе с ней. Под их хлопотливыми руками комнаты приобрели ту ужасающую чистоту и порядок, с которыми встречают смерть.
Внезапно дверь открылась, и с распростёртыми руками ворвалась женщина в чёрном платье. — Ах, бедная Мэри, — воскликнула она и нежно обняла стонущего.
— Ах, какое это ужасное горе, — продолжала она. Ее словарный запас был получен из миссионерских церквей. "Бедная Мэри, как я сочувствую вам! Ах, какая страшная скорбь непослушный ребенок.
Ее доброе, материнское лицо было мокрым от слез. Она дрожала от желания выразить свое сочувствие. Скорбящая сидела с опущенной головой, тяжело раскачиваясь из стороны в сторону, и кричала высоким, натужным голосом, который звучал как панихида на какой-то заброшенной трубе.
— Я помню, когда она носила камвольные сапоги, и ее две ступни были не больше, чем твой большой палец, и она носила камвольные сапоги, мисс Смит, — вскричала она, поднимая слезящиеся глаза.
"Ах, бедная моя Мэри", — всхлипнула женщина в черном. С тихим, ласкающим криком она опустилась на колени у траурного кресла и обняла себя. Другие женщины начали стонать на разные лады.
— Твоего бедного заблудшего ребенка больше нет, Мэри, и будем надеяться, что это fer deh bes. Ты простишь ей теперь, Мэри, правда, милая, все ее непослушание? Все ее бесхребетное поведение с грязью и все ее плохое поведение? Она ушла туда, где ее ужасные грехи будут осуждены.
Женщина в черном подняла лицо и остановилась. Неизбежный солнечный свет хлынул в окна и придал призрачной бодрости поблекшим оттенкам комнаты. Двое или трое зрителей сопели, а один громко плакал. Скорбящий встал и, шатаясь, побрел в другую комнату. Через мгновение она появилась с парой линялых детских туфелек в ладони.
