5. Искусство и Кофе

— Виржиния, Виржиния... — Рокпорт наклонился и осторожно взял мою руку в свои. Ладони у него были тёплые и немного влажные. — В вас сейчас говорит молодость и идеализм. Поверьте уже немолодому и не слишком благородному человеку: люди не меняются. Тот, кто когда-то ступил на преступную стезю, уже с неё не свернет. Слишком притягательна эта иллюзия свободы, слишком прочна привычка смеяться над законом. Только в деле леди Саммершот аферист, известный под кличкой "Актёр", по описанию очень похожий на гипси Лайзо Маноле, заработал более полутора тысяч хайрейнов. И это только одно дело, Виржиния! Вы думаете, что кто-то готов отказаться от таких денег ради места водителя?

— Какой ещё леди? — ошарашенно выдохнула я и откинулась на спинку кресла. — Леди... Саммершот?

— Да.

— Она была красавицей?

— Да. Вы не на то, на что надо, обращаете внимание, Виржиния, но я расскажу в двух словах об этом деле. Некий юноша представил виконту Саммершоту прекрасные рекомендации и был принят на работу в качестве учителя алманского для сыновей виконта. Но не прошло и трёх месяцев, как виконт заявил о пропаже одной тысячи шестисот хайрейнов в золоте, а леди Саммершот — о намерении воспользоваться правом на развод со своим мужем, якобы уличённом в измене. Церковь вскоре дала это разрешение — видимо, леди Саммершот была весьма убедительна. Что же до пропавших денег, она только раз обмолвилась, что это была плата за некие доказательства.

Во время рассказа мне становилось всё тягостней. И наконец я не выдержала и перебила маркиза:

— Ну и что! Что плохого в том, что благородная леди избавилась от обманщика? Пусть бы это и стоило ей полутора тысяч хайрейнов! Я бы и не таких денег не пожалела, чтобы разоблачить предательство. Нет ничего хуже того, чтобы терпеть обман!

Последние слова я едва ли не выкрикнула.

— Возможно. Но леди Саммершот после развода потеряла право встречаться со своими сыновьями, — мягко произнес маркиз. — Вы всё ещё думаете, что Лайзо Маноле совершил благое дело, раскрыв этот, с позволения сказать, "обман"? Не обманывайте себя. Он просто использовал трудное положение четы Саммершот себе во благо. Это называется преступлением и преследуется по закону.

У меня в горле пересохло.

— Нет никаких доказательств, что это сделал именно мистер Маноле. Похож — не доказательство, а домысел.

— Я уверен, что это был он. — Маркиз встал и наклонился над моим креслом, глядя сверху вниз. Я почувствовала себя вдруг, как в детстве — девочкой, говорящей глупости. Девочкой в мире взрослых... — Поймите, Виржиния, я беспокоюсь за вас... Нет. Не просто беспокоюсь. Я испуган. Вы не просто красивы, но и чисты. Вы практичны, но не видите в людях зла, потому что в вас его нет. А я вижу. Лайзо Маноле опасен. И поэтому я боюсь за вас. Я не хотел говорить это вам, но его второе прозвище... — Рокпорт помолчал, словно его одолевали сомнения. — Его второе прозвище — Искуситель. А в четырёх из шести его преступлений, о которых мне хоть что-то достоверно известно, были замешаны молодые женщины.

— И что? — Я уже едва могла говорить.

— Я ничего не могу сказать уверенно, Виржиния... Даже не предполагаю, — коснулся маркиз моего лба, и на сей раз пальцы показались мне ледяными. — Просто подумайте вот о чём. Если Лайзо Маноле не нужны ваши деньги... возможно, ему нужно нечто иное?

Тело моё сковывало оцепенение — медленно, но верно.

— Что именно?

— Лайзо Маноле оказывал вам знаки внимания?

Голос у маркиза был мягок, так, что я не сразу разгадала намёк. А как поняла — залилась краской.

— Что вы такое говорите! Он же просто... просто... — "слуга", хотела я сказать, но прикусила язык.

Чего уж кривить душой, "просто" с Лайзо никогда ничего не было. Слуга, который знает шесть или семь языков и разбирается в искусстве лучше своей нанимательницы? Право, смешно. Того же мистера Спенсера мне и в голову не пришло бы записывать в прислугу, я привыкла советоваться с ним и уважать его мнение. А Лайзо — человек не менее умный и образованный, а то и более... Да, в чем-то маркиз был прав — как такому удовольствоваться местом водителя? Но оказывать "знаки внимания"... Абсурд.

Собравшись с мыслями, я продолжила:

— Что вы, ни о каких ухаживаниях и речи не шло. Напротив, манера поведения у него была слишком простой, нахальной, а порой и грубоватой. К сожалению, мне пришлось преподать ему несколько важных уроков вежливости. Но то было в первые месяцы, а сейчас он даже лишнего вопроса себе не позволяет, говорит чаще по делу.

Я скромно умолчала о том, что к "делам" относятся не только обсуждения маршрутов и моего расписания, но и помощь в расследованиях по просьбе Эллиса.

Маркиз тяжело вздохнул, отступая на шаг.

— Мне трудно в это поверить, Виржиния. Что же в таком случае удерживает его на скучной, не слишком хорошо оплачиваемой работе?

— Желание покончить с преступным прошлым?

— Глупости. Я за всю свою жизнь не видел ни одного покаявшегося грешника. Вы молоды, Виржиния, и идеалистичны, — повторил Рокпорт с грустью. — Возможно, Лайзо Маноле представляется вам благородным героем, наподобие Железного Фокса, вольного стрелка. Но мы не герои баллады. Ваш водитель — всего лишь талантливый проходимец, порченая кровь. Он жил за счёт горя других людей, осознайте уже. Это не случайная ошибка, не единственный неверный шаг. Это способ существования. Жалеть его — всё равно что жалеть паразита. Вам же не придет в голову нарочно разводить блох на собаке или позволять оводу кусать вашу лошадь?

— Разумеется, нет! — начала сердиться я. — Только вот не сравнивайте мистера Маноле с какими-то насекомыми. Между прочим, я лично дважды... нет, трижды видела, как он помогал изловить опасного преступника. Сотрудничество со следствием, так это называется, да? И только благодаря мистеру Маноле я сейчас жива. Он заслонил меня от пули, не особенно надеясь выжить после этого. Это поступок мерзавца или честного человека, маркиз? Ответьте, не молчите, прошу вас, — едко добавила я. — И, в конце концов, даже Писание говорит, что нужно прощать и протягивать руку помощи тем, кто нуждается...

— Только вот не вспоминайте Писание, — поморщился маркиз и отступил в тень. — Если бы вам пришлось повидать то, что видел я, то вы бы сейчас не защищали от меня отъявленного негодяя. Люди не меняются, Виржиния, и один добродетельный поступок не значит ничего по сравнению с привычкой жить за счёт других. Избавьтесь от Лайзо Маноле, пока не поздно, или это сделаю я.

Угроза, ненавязчивая, но очень-очень правдоподобная, стала последней каплей. У меня словно хрустнуло что-то внутри, ломаясь окончательно — некий барьер, граница терпения... А может, это раскололась пополам сама память, разделившись на туманно-сказочное прошлое с настоящей семьей, пансионом, вышивкой у камина — и на жестокое до предела настоящее, в котором я осталась наедине с бухгалтерскими книгами, кофейней и призрачным запахом вишнёвого табака.

— Нет, не сделаете! — Я поднялась на ноги. "Пытки" в скользкой кожаной обложке звучно шлёпнулись на паркет. — Если вы это сделаете, то можете вообще забыть дорогу в мой дом! И помолвку я расторгну в тот же день! Нет, в ту же минуту!

— Виржиния...

— И дело не в Лайзо Маноле, а в вас! В вас! Не смейте лезть в мою жизнь! Уже прошло то время, когда я просила советов... да что там просила, умоляла о них! Мне хотелось выйти на улицу и закричать — ну хоть кто-нибудь, помогите! Но все, все разбежались — и мамин родной брат, и так называемые "друзья" отца! И вы, вы даже на похороны не явились! Мы с бабушкой остались вдвоём. А вы знаете, как тяжело она болела! Последние месяцы ей даже морфий не помогал, а вы... И на её похороны вы не приехали тоже.

Я выкричалась всласть и теперь тяжело дышала, не отводя взгляда от лица Рокпорта. Пусть бы сказал что-то, хоть словечко, оправдался бы... Но он только молча наблюдал за мною.

— Когда мне действительно нужна была помощь, вас не было рядом, маркиз, — хрипло произнесла я. — Да, да, знаю — одно ваше имя, одна новость о нашей помолвке отпугнула от меня охотников за наследством. Но кроме имени вы не дали ничего. А теперь я уже крепко стою на ногах, и советы мне не нужны. Особенно ваши.

Я думала, что маркиз теперь точно разозлится. Станет кричать, ругаться на меня... да хотя бы нахмурится. Но он только отвёл взгляд, машинальным жестом взял свои чудные очки с книжной полки и, будто в растерянности, раскрыл и сложил дужки. Раз, другой, снова и снова.

— Я просто хочу вас уберечь, — тихо ответил он наконец. — Виржиния, поймите, я видел много страшного. Я видел, как умные, очень умные женщины, оступившись лишь раз, ломали себе жизнь. Наверное, вы не помните мисс Лору Стэнфорд, младшую дочь виконта, а я помню. Жертва даже не соблазнения — насилия, она всё равно была отвергнута обществом. Отец хотел увезти её на материк, но не успел — она повесилась в своей комнате, на собственном пояске. А ведь вина лежала не на ней, а на насильнике... Нет, Виржиния, не отворачивайтесь. Дослушайте, пожалуйста. Я могу рассказать еще много подобных историй. О дочери баронета из Вулф-энд, которая, вопреки предупреждению родителей, обвенчалась с очаровательным юношей без роду без племени — он бросил её, как только закончились деньги из приданного, и исчез. А она осталась одна, с ребенком — не вдова и не жена. Я знаю о виконтессе, истратившей большую часть состояния на своего любовника и оставшейся потом в одиночестве перед злыми языками в Бромли; о леди из Эннекса, на которой женился охотник за приданным. А Шарлотта Шарли, та самая, что написала "Дом на высоком берегу"? Вы помните, что с нею было? Она вступила в связь со своим адвокатом. Но когда об этом стало известно общественности, тот удрал, прихватив украшения мисс Шарли и её гонорар за последнюю книгу. Виржиния, Виржиния... — Рокпорт подошёл ближе и взял меня за руку. И теперь уже стало совершенно ясно — это не у него холодные пальцы, это я горю. — Наверное, я говорю жестокие вещи, которые вам неприятно слышать. Вы злитесь, конечно. Но это всё от страха... Моего страха. Я боюсь, что не сумею уберечь ещё и вас. Гинни... я не хочу, чтоб даже одна твоя слезинка пролилась потому, что я недосмотрел и не уберёг тебя. Если для тебя это так важно — я больше не трону твоего водителя. Но приглядывать за ним не перестану. — Он провёл рукой по моим волосам, и без того стоящим дыбом. — Гинни, Гинни... Как же ты повзрослела...

Горло у меня перехватило.

— Дядя... Рэйвен... Прости, пожалуйста. Я не хотела кричать. Просто...

— Просто так получилось. Я знаю, Гинни. Поплачь хоть немного. Почему ты никогда не плачешь?

Я улыбнулась в его сюртук.

— Не умею.

Домой в ту ночь я, разумеется, не поехала. Дядя Рэйвен велел приготовить для меня одну из гостевых спален на втором этаже. Окна выходили в сад. До самого утра ветер стучал в ставни тонкими ветками старых вишен, но звук этот странным образом убаюкивал. В комнате было прохладно — её не успели как следует натопить; я сдвинула грелку к ногам, закуталась поплотней в одеяло, закрыла глаза — и открыла их только тогда, когда большие напольные часы в зале этажом ниже стали бить час пополудни.

Завтракать мне пришлось в одиночестве. Кроме выпечки, к чёрному кофе экономка подала аккуратно сложенную вчетверо записку. Там с детства знакомым мне почерком значилось:

Сожалею, вынужден уехать из города по срочным делам необычайной важности. В случае необходимости обращайтесь к миссис О'Дрисколл, она поможет.

Берегите себя.

Ваш Р.Р.Р.

После завтрака я попросила экономку вызывать кэб — и уехала домой. А уже прибыв в особняк, с удивлением обнаружила, что, оказывается, Мадлен и Георг прождали меня всю ночь. Мэдди и вовсе уже собралась брать особняк маркиза штурмом. Георг еле-еле сумел её отговорить от того, чтобы немедленно бежать и спасать одну легкомысленную графиню.

Никто не высказал ни слова в упрёк, но, право, давно уже не было мне так стыдно. А ведь предстоял ещё разговор с миссис Хат, которая наверняка приехала утром в кофейню и обнаружила, что там никого нет... Ох!

В качестве извинения я пригласила Мадлен составить мне компанию и прогуляться в шляпную мастерскую. Георг удовольствовался моим клятвенным обещанием впредь предупреждать о столь длительных отлучках — и уехал в "Старое гнездо", улаживать проблемы. Я тоже собиралась подъехать туда — позже, часам к пяти, когда начнут собираться постоянные гости. Благо из-за скверной погоды многие предпочитали не выглядывать на улицу и оставаться дома, так что кофейня в последние недели была полупустой. Вот когда немного подморозит и выпадет снег — о, тогда наши славные бромлинцы отважатся выглянуть наружу и нанести визит-другой знакомым, и начнётся весёлая пора званых ужинов, поэтических вечеров, балов и спиритических сеансов.

Распланировав свой день и раздав обещания, я вызвала мистера Спенсера, который дожидался в гостиной с момента моего возвращения и очень хотел поговорить. Управляющий рассказал сразу две хорошие новости и напомнил о некоторых важных делах.

Во-первых, на помощь хворающему Стефану наконец-то прибыл Говард Чемберс с семьей. Собеседование мы условно назначили на послезавтра, решив дать мужчине время освоиться в столице и отдохнуть после переезда — всё равно вопрос о приёме на работу был уже фактически делом решённым.

Во-вторых, нашёлся автомобиль. Он простоял всю ночь там же, где его и оставили — целехонький, ни единой царапины. Завелся, правда, не сразу — из-за разряженного аккумулятора или чего-то в этом роде. Но несколько слуг-мужчин под руководством неутомимого мистера Спенсера быстро дотолкали автомобиль до гаража, а там уж Лайзо занялся им...

Лайзо. Да, точно...

— ...Хорошо, мистер Спенсер, так и поступим, — кивнула я, завершая разговор. — Что касается дамбы на Тиссе, зимой мы все равно ничего строить не будем, но летом нужно непременно вернуться к этому вопросу. Ссуду Макбрайнам на ремонт винокурни и расширение производства, думаю, можно выдать, это надёжные люди. Когда составите договор — покажите мне. На этом всё. И, да, чуть не забыла, мистер Спенсер — позовите мистера Маноле, у меня к нему есть разговор.

Когда управляющий вышел, я достала из ящика стола прошение Лайзо об увольнении, спички и медный поднос. Через четыре минуты в дверь постучали.

— Входите.

Я не смогла сдержать вздох. Разговор предстоял не из приятных. Ничего, потом закажу шляпку-другую и подниму себе настроение. И Мэдди заодно.

— Добрый день, леди.

Надо отдать Лайзо должное, в себя он приходил быстро. Конечно, хромота за один день никуда не делась, как и повязка на голове, но в целом вид у гипси был далеко не такой побитый и мрачный, как вчера. Правда, многочисленные следы от ушибов налились жутковатым синевато-фиолетовым цветом. Один — на скуле, другой — у основания шеи, отчётливо видный в вырезе серой домашней рубахи.

На запястьях у гипси тоже были синеватые "браслеты" — следы отнюдь не ласковых попыток удержать его, а вот содранные ладони уже поджили.