Маленький Саша. Часть 2. Главы 18-22

Глава 18

Лейся, песня на просторе!

22 октября 1826, Царское село

— Ах, деточка, неужели рука твоя не дрогнула? Ведь старый же человек был перед тобой.

— Он обманщик и вор, хоть и дожил до седых волос! — довольно резко ответил великий князь. — Я велел бить его, но не в наказание, а чтобы правду выведать. И вызнав её, я виру с него взял, восстановив справедливость.

Разговор, начавшийся на отвлечённые богословские темы, сначала утомил, а теперь уже стал раздражать наследника престола. Его собеседник, протоиерей Герасим Петрович Павский, был представлен как новый учитель Закона божьего. Был он не молод, хотя Саша всегда затруднялся оценить возраст священников. Обладая невысоким ростом и относительной худобой, протоиерей разговаривал басом. Взгляд его подвижных и внимательных глаз казалось ощупывал собеседника, выявляя то слабое место на которое будет направлено меткое его слово. Разговор с учеником Герасим Петрович начал с весьма благостным выражением лица, удобно устроившись на предложенном стуле. Но чем дольше продолжалась бесед, тем более напряжённым становилось его лицо. И вот теперь Павский буквально наклонился вперёд пытаясь внимательнее рассмотреть лицо великого князя.

— Но не тебе же, судить его, ты взял на себя чужую ношу.

— Она меня не тяготит. Я увидел греховное дело и пресёк его. Разве не так надлежит поступать каждому? И воздал за него, — внезапно великий князь почувствовал кураж, — и обратил его нечестные приобретения во благо для людей.

— Но сказано: " Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете; давайте, и дастся вам: мерою доброю, утрясенною, нагнетенною и переполненною отсыплют вам в лоно ваше; ибо, какою мерою мерите, такою же отмерится и вам."

— Люди всё равно осудят меня по делам моим и не посмотрят, судил ли я кого или нет.

— Но выше людского божий суд. Кары за грехи свои не боишься.

— Не понимаю Вас, зачем божьего суда боятся? Никто его не минует. Получить по делам своим, — это не кара, а справедливость.

Павский откинулся на спинку стула в некотором замешательстве. Дышал он как-то слишком часто, похоже, его охватывало волнение. Даже пальцы его стали теребить края широких рукавов рясы.

В отличие от Павского великий князь вёл себя уверенно. Ему хотелось победы в этом словесном поединке, и он чувствовал, что прижимает противника к канатам. С большим трудом сдерживал улыбку.

— Я вижу, деточка, ты скор на суд, а был ли тот суд праведным.

— Я судил честно, в меру своего понимания.

— Но ты ведь мог и ошибиться.

— Мог.

Павский приободрился, и предложил:

— Неужели тебе не страшно, ты мог ошибочно наказать человека. И за эту ошибку ты бы понёс наказание.

— Боязнь упасть не должна мешать ребёнку ходить. За всё нам предстоит держать ответ. И за ошибки которые мы совершим, делая что-то, и за ошибочное недеяние. Если бы я не судил вора, это тоже была бы ошибка, за которую мне пришлось бы ответить перед Господом.

— И сказано: "Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный", — Павский многозначительно поднял палец. — Прощая других, ты прощение господа заслужишь за свои ошибки.

— И сказан также: "Если же согрешит против тебя брат твой, выговори ему; и если покается, прости ему" — перешёл в атаку великий князь. — Но Бош не каялся, мне кулаками пришлось правду из него добывать.

Павский промычал, что-то, и великий князь продолжил с большим жаром.

— Иесус сказал: "если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною". А Бош отступил от должного. Он должность свою не стал исполнять и крест свой хотел облегчить. И нет за ним правды. А я, без страха перед судом божьим, на себя свой крест взял. И мне его нести, как наследнику престола, блюдя слово Господа, за собой и за людьми под рукой моей. Это моё тягло. А его тягло было ферму императорскую блюсти и людей, ему вверенных, а он ту ношу с себя снять решил.

— Так не тебе ж, судить его, отрок. Ведь верно Иесус сказал: " аще кто хощет по Мне ити". То выбор каждого, нести свой крест, или нет. И он за выбор свой пред Им ответит, — тщательно выговаривая каждое слово, возразил Павский, — а не пред тобой.

— Крест на человеке лежит не только взятый добровольно, но и положенный на него волею Господней. И по должности той человек не только перед Господом в ответе, но и перед другими людьми. Ибо люди зависят от того, как он её блюдёт. И надлежит каждому в государстве свою должность исполнять отменно и с полным старанием. В этом вижу промысел Его.

— И тебе?

— И мне. Каждому на своём месте надлежит свою должность исполнять.

Павский наклонился вперёд, шумно выдохнул и встал.

— Благослови тебя бог, детка. Закончим на сегодня. А в следующий класс поговорим ещё. Прочти от Луки, главу шестую.

* * *

25 октября 1826, Царское село

Положив саблю на подоконник, великий князь, широко расставив ноги стоял у окна. Его руки то на вершок выдёргивали саблю из ножен, то со стуком возвращали обратно. Пальцы неустанно выщупывали на рукояти причудливые завитки, а глаза высматривали что-то в зияющей черноте осеннего вечера.

" Сегодня в обед Фома принёс мне приглашение от Папа на вечерний чай. Само по себе не новость, что император устраивает вечерние чаепития, на которые приглашает различных сановников, и в непринуждённой обстановке решает с ними государственные дела. Но своего сына он ещё не приглашал не разу.

А ещё вот это..."

Наследник оглянулся на стол, на котором лежали исписанные листы.

"Он прислал мне это докладное письмо Завалишина с наказом прочитать. Видимо Папа решился. Но я ему зачем?"

Великий князь подошёл к столу взял исписанные листы:

"...Калифорния, поддавшаяся России и заселенная русскими, осталась бы навсегда в ее власти. Приобретение ее гаваней и дешевизна содержания позволяли иметь там наблюдательный флот, который доставил бы России владычество над Тихим океаном и китайскою торговлею, упрочили бы владение другими колониями, ограничили бы влияние Соединенных Штатов и Англии...

Красавец! Вот ведь, красавец!

А это что? Это Левашов.

...Калифорния в таком положении легко могла сделаться театром действий человека, одаренного умом и предприимчивостью. Завалишин имел и то и другое. В самом ордене восстановления видел он средство к тому...

Видимо придётся за чаем выступить с речью. Надо тезисы прикинуть."

Великий князь достал бумагу, чернила и перо. Сел и стал бегло просматривать присланные государем документы. Он уже дважды прочёл их и теперь выискивал для себя опорные фразы. Наконец удовлетворённо кивнув он отложил документы в сторону и придвинул письменные принадлежности поближе.

"Чёртовы перья. Как надоело. Надо авторучку сделать со стальным пером. Сил нет..."

Он, на глаз, разделил лист на равные части тремя словами: "Зачем", "Как" и "Сложности". И начал мелкими буковками вписывать под номерами. В "Зачем" были записаны "Океанский флот", "Золото", "Плодородные земли", "противодействие САСШ и Англии", "Место для ссылки", "добыча калана, кита и рыбы". В "Как" были поставлено "договор с Испанией на обе Калифорнии и Сонору", "Закладка верфи и портов на тихом океане", "отправка ссыльных и каторжных", "усиление людьми Комчатки и Охотска", "Отправка флота с Балтики на постоянное базирование", "борьба с браконьерством". В "сложности" он поставил "Далеко", "Конфликт с САСШ, Англией и Мексикой", "Затраты", "Для людей отправка — ссылка".

Закончив писать он подошёл к окну и снова замер у него минут на двадцать. Потом в нерешительности вернулся к столу. Дополнил свои записи строчками: "Дать в газетах описание перспектив новой земли", "Все отправки подавать как важнейшее для империи дело", "Испанцам либо в зубы, либо денег, либо помолвка", "найти Англии другой конфликт", "Помочь Мексике в борьбе с САСШ и сепаратистами".

"А поскольку Папа уже всё решил, то начинать надо со сложностей, и бить по ним способами. Надеюсь, Папа не ждёт от малолетнего сына чудес. Важно показать обстоятельность, а не конкретные удачные решения. Поскольку реальные сложности мне не известны, я вряд ли удачно накрою цель.

Главное, папа втягивает меня в дело. Это даже лучше, чем можно было бы ожидать."

В комнате появился Фома:

— Вы просили напомнить, ваше высочество.

— Молодец, — кивнул великий князь.

Проходя через гардероб, он посмотрел на себя в зеркало, одёрнул мундир и мысленно поплевал через плечо.

В приёмной государя уже ожидали приглашения в кабинет три человека. Одного Саша знал — это был Карл Васильевич Нессельроде. Флигель-адъютант государя подошёл к наследнику, приветствуя его.

— Михаил Матвеевич Булдаков, первенствующий директор Российской Американской компании, — незаметно для окружающих прошептал он.

Саша благодарно кивнул, прошёл к центру комнаты и громко приветствовал будущих собеседников:

— Рад видеть Вас, любезный Карл Васильевич! Прошу Вас представить меня уважаемому Михаилу Матвеевичу.

Худой и подвижный Нессельроде вскочил с места и затараторил, коверкая слова:

— Йа, так рад приветствовать, Ваше Императорское Высочество. Позвольте представить Вам, многоувашаемого Микаила Матвеича Булдакова, купса первой гильдии... — пока Нессельроде изливался потоком слов, Булдаков пытался встать при помощи молодого человека, находящегося рядом очевидно именно для этого.

Как только Саша понял, что Булдаков не здоров, он тут же прервал Карла Васильевича.

— Михаил Матвеевич! Я прошу Вас! Не вставайте! Я рад познакомиться с Вами...

— Государь приглашает, — буднично вмешался в разговор флигель-адъютант.

На входе возникло небольшая заминка из-за того, что Нессельроде пригласил наследника престола войти первым. В кабинете императора был сервирован небольшой стол. И высочайшее позволение первым усадило за него Булдакова, Великий князь сел к столу самым последним. Николай Павлович подождал, пока из кабинета выйдут флигель-адъютант и слуга Булдакова, и начал чаепитие. В отличие от других гостей Саша не представлял, что император может лично ухаживать за гостями. Для него было неожиданностью увидеть "царя-прислугу". Однако за столом уже текла непринуждённая беседа, начавшаяся с вопроса о здоровье Михаила Матвеевича. Саша сидел, обмакивая губы в чай и ожидая, когда же ему позволят "выступить по основному вопросу". Однако, сотрапезники неспешно переходили от темы к теме, подливая в свои небольшие чашечки горячего напитка. Беседа велась весьма непринуждённо, несмотря на присутствие за столом самодержца Всея Руси. Император позвонил в колокольчик, и флигель-адъютант молниеносно заменил почти опустевший чайник полным. В возникшей тишине Император разлил каждому чай, напоследок немного плеснув и в чашку наследника. Отпил и, кивком отметив качество чая, спросил:

— Так что скажешь Михаил Матвеевич?

Потому как Нессельроде замер с чашкой в руке, стало понятно:

"-Регламент!

— А как же!"

Булдаков посопел, и негромко начал:

— Государь, я уже не однократно обращался на высочайшее имя. Земля та весьма богата, но пустынна. Людей не хватает. Флаг Российский над теми землями не устойчив, Компании потребна помощь казны. К сожалению, Дмитрий Иринархович сейчас под арестом, но его прожекты, по расширению земель под Российским флагом, заслуживают пристального внимания.

Николай Павлович поморщился, и это заставило Булдакова замолчать, а Карл Васильевич воспринял это как сигнал к выступлению:

— Я не согласен. Те земли слишком далеки и не обшиты. Терять из-за них друшественные отношения с Англией и Северными штатами весьма не разумно. Я нишайше прошу ваше величество обратить более пристальное внимание на дела Европы, именно там вершатся судьбы мира.

Николай Павлович понимающе кивнул и посмотрел сына.

"Регламент!"

— Я согласен и с Михаилом Матвеевичем и с Карлом Васильевичем, — решил сыграть великий князь. — Земля та не только богатством своим потребна державе. Великий Пётр стремился к морю. Завет его мы помним: "Кто армию и флот имеет — тот две руки имеет". Был он прав, но не во всём. Мы в море Чёрное выпустили корабли, и в море Балтийское. А толку в том нет. Задыхается флот в этих лужах. И мысли государей уже давно вокруг Босфора кружат. И уже давно Дания, держащая пролив, держит нас. Нам нужен океанский порт. Чтоб флот наш мог не только берега охранять, но и волю императора вершить в любой точке мира. И тем, конечно, недовольна будет Англия. И лишимся мы её дружбы. Но дружба Англии слишком дёшевый товар, чтобы платить за неё силой России и её землями. Однако Карл Васильевич прав, судьбы мира решаются в Европе. И было бы весьма уместно занять англичан европейскими делами, чтобы они не мешали нам в Америке. Что же до европейских земель, то здесь все границы прочерчены и кровью обильно политы. И каждая пядь земли будет стоить великих затрат. А там, где встанет русский солдат, там граница и пройдёт. Нужно только встать. У компании денег не хватает и людей. Я предлагаю помочь ей. В делах коммерческих ведь как заведено,, кто больше вносит деньги в дело, тот больше получает барыша.

Николай Павлович улыбнулся и Нессельроде вступил, а Саша благоразумно замолчал.

— Мы не имеем прав в глазах Европы на Калифорнийские земли. Если бы можно было решить это простой отправкой солдат, уже давно бы это сделали, — он отвечал вроде бы великому князю, но глаза его неотрывно следили за императором. Стоило лишь небольшой эмоции изменить выражение лица государя, как Нессельроде замолчал.

— Это Ваша служба, Карл Васильевич, — воспользовался паузой наследник, — договоритесь с испанской короной. Пообещайте им, что мы никогда не признаем Мексику, дайте испанским чиновникам взятки. Я даже готов жениться на испанской принцессе, если за ней отдадут обе Калифорнии и Сонору. Наконец пригрозите им, что мы поможем Мексике, что мы захватим земли силой, что мы поможем Соединённым штатам захватить Испанские американские штаты. Объясните им, что по-хорошему или по-плохому, но эти земли станут нашими. И лучше если по-хорошему.

— Я не стану, вести переговоры с Мексикой, — твёрдо заявил Николай Павлович.

— Я и не говорю о том чтобы, признать за Мексикой независимость, — вкрадчиво поправился великий князь. — Я предлагаю сообщить испанцам, что Россия может признать Мексику. Более того, я предлагаю отправить посла в Мексику, чтобы испанцы знали, что мы можем это сделать. А с мексиканцами нужно говорить другое. Они должны отступиться от Калифорнии и Соноры, иначе мы поможем восстановить власть Испании...— на секунду наследник задумался, — ... или поможем Соединённым штатам занять часть земли у Мексики.

Николай Павлович нахмурился и неодобрительно покачал головой.

— Вы пока неискушенны в этих делах, ваше высочество, — встрял Нессельроде, и с лёгкой улыбкой добавил: — А что Вы предлагаете сказать Соединённым штатам?

Император наклонил голову чуть-чуть набок и, преподняв одну бровь, посмотрел на сына, в его взгляде читалось любопытство.

— Я действительно не опытен. Но я смело полагаюсь на Вас, Карл Васильевич, — наследник усмехнулся, прямо посмотрев в глаза Нессельроде. — Вам нужно добиться того, чтобы Испания отдала нам земли, хотя фактически она ими уже не владеет. Нам нужно, чтобы Мексика была озабочена своими делами с Соединёнными штатами, А они своими делами с Мексикой. Англия должна озаботиться своим соперничеством с Францией. Чтобы всем им было не до далёких и пустынных американских земель. Вот это Вам и предстоит выполнить.

— Это, — Нессельроде поперхнулся словами, — легко сказать, но слошно сделать. Особенно это слошно добиться от Англичан...

— А я дам Вам хороший кнут для них, — неуважительно перебил его великий князь. — Сейчас, идёт война с Персией. И я не сомневаюсь, что, несмотря на всю английскую помощь, Паскевич уничтожит персидскую армию. И тогда, пусть англичане молятся, чтобы в Персии не встали русские гарнизоны, со штыками направленными в сторону Индии. Но лучше этим кнутом сильно не размахивать, можно и себя выпороть неосторожно.

Николай Павлович громко рассмеялся и спросил:

— Что скажешь, Михаил Матвеевич?

Булдаков слегка кривовато улыбнулся и кивнул головой.

— Если государь окажет помощь, — проскрипел он севшим голосом, — я уверен, мы сможем закрепиться на тех землях. А барышом поделиться я всегда готов, было бы дело сделано. А если достанет у нас сил получить всю калифорнийскую землю и удержать её от восстаний аборигенов, то Российский флаг там закрепится навсегда. Но для того войска потребны, крестьяне на поселение, деньги и время. Уж больно долог путь.

— И стоит ли из-за этого медвежьего угла переживать. Те земли лучше отдать тем же англичанам, в обмен на их согласие поделить Турцию, и пусть они там сорятся с Мексиканцами и... — влез без разрешения Несссельроде, и тут же смущённо замолчал, видя как нахмурился император.

— Обещания англичан хрупки настолько, что их даже в руки не возьмёшь, малейший ветерок и нету их. И за это — великий князь изобразил рукой дымок, — Вы, Карл Васильевич, предлагаете отдать промысел калана, кита, рыбы, будущую базу Российского Океанского флота, тысячи десятин земли, сотни аборигенов уже подведённых под руку императора и возможность подвести под неё ещё тысячи. И, наконец, богатство, что скрыто в недрах той земли. Всё это, за согласие англичан поделить то, что им не принадлежит?!

— Однако путь до туда очень долг, — задумчиво произнёс Николай Павлович, глядя на сына.

— Это означает лишь одно, что незачем без веской причины в этот путь пускаться. Земле той предстоит самой себя кормить. То не новость. Камчатка не многим ближе, но никто не говорит, что этот край следует отдать. Нагайские степняки тоже кормят себя сами, но это не причина, чтобы вывести их из под руки. Тобольск русский город, хоть и ехать до него пол года. — щёки великого князя раскраснелись, он невольно начал активно жестикулировать и повысил голос, — Велика, велика матушка Россия, но это не значит, что её уменьшить следует. Это лишь значит, что каждому русскому в самом удалённом городе, даже в отсутствие догляда из столицы, следует должность свою исполнять как господом положено. Не за страх, а за совесть. И нет у России иного пути как только заселять эти земли. Иначе флаг над ними не удержать. Но важно так же заселять Камчатку и Охотский край, чтобы в любой беде они могли помочь Америке. И там необходимо создать запасную базу для флота и торговый порт. И выбрать, тебе, государь предстоит одно из двух или тратить силы на удержание этих земель, или остаться в истории государем, отдавшим землю из под руки своей.

Николай Павлович нахмурился, посмотрел на улыбающегося Булдакова и нахмурился ещё сильней.

— Уж, больно ты разволновался, Саша, старших перебиваешь, учишь их. Тебе отдохнуть надо, иди, пора ко сну готовиться.

— Прости меня, государь, — лицо Саши горело, а спину обдавало холодом до мурашек. Он с трудом встал, — я увлёкся. Простите меня, господа. Желаю вам здравствовать.

* * *

9 ноября 1826, Санкт-Петербург

В Большом тронном зале Зимнего дворца было людно. Присутствовало много иностранных гостей, и русских аристократов. Но главные герои собрались возле трона, на котором в торжественном облачении сидел государь. Наследник престола в мундире, украшенном Андреевской лентой через плечо и всеми своими орденами, находился по правую руку отца. А перед ними стояли Волконский, Муравьёв, Завалишин, Фонвизин, Голицын и ещё с два десятка бунтовщиков. Среди них Саша заметил с трудом вспомнившееся лицо поручика Колокольцева. Весь зал слушал торжественный указ императора об учреждении Дальневосточной экспедиции и направлении в далёкие земли с целью изучения и благоустройства их людей с особым императорским поручением. Волконского император направил в Русскую Америку, дав ему в товарищи Фонвизина. В Охотское приморское управление определён Муравьёв и Голицын, а в Камчатское Юшневский и Краснокутский. Им в подчинение назначались люди. Звучали Знакомые фамилии: Трубецкой, Рылеев, Оболенский, Бестужев-Рюмин и множество других фамилий. Сам мероприятие было весьма скучным и пафосным, бедный секретарь около получаса морил присутствующих перечислением. Впрочем, как великий князь понял, в Америку отправлялись не только бунтовщики, но и нечем не запятнавшие себя люди. В экспедиции должны были принять участие люди от Синода, Академии Наук, Императорской Канцелярии и других ведомств империи. Публика откровенно скучала. Большинство ожидало окончания официальной церемонии и начала бала. Разве только иностранцы выказывали некое оживление, когда звучали отдельные фамилии. Да главные действующие лица не могли скрыть своего удивления. Большинство из них прибыли во дворец прямо из под ареста. Вся эта торжественность их смущала. Секретарь закончил чтение, и все замерли. Одни в ожидании сигнала к празднику, другие в продолжении действа, а третьи просто в растерянности. В огромном зале повисла тишина, нарушаемая приглушёнными шёпотками людей. И в ней тихий голос князя Волконского отчётливо донёсся до всех:

— Какая далёкая ссылка.

Зал заморозило. Государь застыл, сверля взором новоиспечённого губернатора. Саша похолодел, его пальцы машинально сжали эфес сабли. Лицо его стало мраморным, а губы посинели и задрожали. Неизвестная сила толкнула наследника престола вперёд, и он прыгнул к князю.

— Ты... — захрипел великий князь, — Ты республики хотел, а государя под топор... Семью его под топор... Меня под топор... На!...

Наследник выдернул саблю из ножен. Остриё описало замысловатую кривую возле лица остолбеневшего Волконского.

-На! — великий князь протягивал новоиспечённому губернатору саблю эфесом вперёд. — На, руби сейчас! Ты этого хотел! Прокляни свой род в веках, уничтожь Россию! На!

Наконец самообладание стало возвращаться к наследнику престола. Лицо потеряло свою бледность. Однако руки стали предательски дрожать. Он бросил саблю на пол.

— Ты тяжкое совершил, а государь простил тебя! Твоё имя покрыто позором, а он дал тебе возможность очистить его. Он дал тебе службу, чтоб ты мог себе вместо виселицы или каторги получить Андрея Первозванного. Укрепи Российский флаг на те тех далёких землях. И имя твоё навсегда будет покрыто славой. И никто не вспомнит о твоём проступке, поскольку дело твоё докажет твою любовь к России. А орден...

Наследник сдёрнул с себя голубю ленту, схватил безвольную руку Волконского и набросил ленту на неё.

— На! Я тебе свой отдаю! Носи! Только дело сделай! Не для меня и государя! Для России сделай! Для потомков своих!

— Ваше Императорское Высочество... — начал приходить в себя Волконской.

— Ваше высочество... — Мердер уже взял воспитанника за плечи, и легонько стал направлять его к выходу возле трона, — пойдёмте.

Подталкиваемый воспитателем, на плохо гнущихся ногах, Саша вышел за дверь. Юрьевич подобрал саблю, направился следом и закрыл за собой массивные дверные створки. Как только створки сомкнулись, наследник шумно выдохнул, ноги его подломились, и он сел на пол. Дальнейшее он воспринимал плохо. Его подняли на руки, куда-то понесли... Из тронного зала слышался какой-то гул. Хотя возможно это шумело в голове.

* * *

10 ноября 1826, Санкт-Петербург

Весь день Саша провёл в постели. Папа дважды навещал его, и уходил убеждённый лейб-медиком Виллие, что его мальчик полностью здоров. Впрочем, Яков Васильевич рекомендовал до вечера побыть в постели. На всякий случай.

"Почему до вечера?

Вот я выдал...

Теперь Папа меня будет на привязи держать. А жаль. Этак дел не поделаешь. А впрочем, уже сделано главное. Папа меня слушает. Не слушается, но слушает. Теперь это очевидно. А значит можно смело вливать ему в ухо. Заниматься этим можно и лёжа в постели и сидя на коротком учительском поводке.

Поляков, наверно, не даст теперь."

В таких в чём-то радостных, в чём-то печальных, но совершенно разрозненных мыслях великий князь и прибывал весь день. По сто раз пережёвывая у себя в голове как ему здорово всё удалось и как теперь непросто всё будет. И каждый раз он приходил к выводу, что голова его занята полной ерундой, и он совершенно не представляет, с чего начнёт завтрашнее утро.

Настал вечер, пришёл Фома и сообщил, что государь ожидает своего сына в кабинете для беседы. Сердце болезненно сжалось, наследник престола понял, почему в постели врач специально оговаривал постельный режим именно до этого времени.

"У Папа есть план, он ещё не закончил и не готов отпустить сына с миром."

Нехотя оделся и на ватных ногах доковылял до кабинета Императора. Флигель-адъютант провёл его внутрь.

Государь немедленно подошёл к сыну положил ему руку на плечо и спросил:

— Как ты чувствуешь себя? Проходи сад

— Хорошо, Прости меня, Папа, — Саша извинялся уже второй раз за сегодня, но на этот раз он расширил свои извинения, — я вчера вёл себя недостойно. Надеюсь я не испортил торжество.

— Не беспокойся, Саша, всё разрешилось должным образом. Проходи, садись к столу.

— Если я правильно понимаю, экспедиция пойдёт по суше через Тобольск, — усевшись сразу перешёл к делу великий князь. — Прошу дать экспедиции как можно больше вооружения и позволить ей собирать всё устаревшее и негодное вооружение по дороге. Оно не только пригодится для защиты земель, но и будет хорошим товаром для обмена с аборигенами. А по дороге передавать под надзор экспедиции каторжных и ссыльных для препровождения их на земли Америки. И было бы прекрасно дозволить экспедиции брать с собой охотников из любых сословий и народов. Даже крепостных.

Заметив нахмурившиеся брови императора, он тут же уточнил:

— В этом случае предлагаю платить за крепостных из казны половину от средней рыночной цены.

— Почему половину? — удивился император.

— Если крепостной вызвался охотником в Америку, значит ему жить стало совсем невмочно. А стало быть, барин его плохой хозяин и полной цены не заслуживает. Кроме того, привлечение охотников это дело государственное и ради него барин должен потерпеть. Охотники могут осесть не только в Америке, но и по своему желанию на Камчатке или в Охотске. Чем больше людей дойдут до тех краёв, тем лучше. Когда же наступит время расселять поселенцев земли им не жалеть, но нарезая землю стараться не обижать аборигенов. Будем надеяться, что Карлу Васильевичу удастся получить под нашу руку обе Калифорнии и Сонору, тогда Волконскому предстоит устраивать гарнизоны по границам и натравливать местных дикарей на американцев и мексиканцев. Пусть дикари грабят их и мешают им заселять приграничные земли. А Мы будем предоставлять им убежище на своей территории, не давая американцам расправиться с ними. Одной же из главных наших забот будет строительство порта и флота. Поскольку надобно защищать наши воды от американских и английских китобоев, рыбаков и охотников...

— Постой Саша, нельзя так. У нас есть договор с американцами. Да и англичане не простят нам подобного. Война сейчас будет некстати. Я уже решил, что вся эта экспедиция будет подчинена твоей канцелярии. Посему подумай спокойно и подготовь наказы для подчинённых.

— Так в канцелярии моей пока только один Юрьевич. Не сможет он вести все мои дела один.

— Ну это поправимо, я распоряжусь.

В кабинет вошёл флигель-адъютант и вопросительно застыл на несколько секунд и уловив едва заметный кивок государя скрылся за дверьми. Двери открылись впуская Волконского.

— Здравия желаю! Ваше Императорское Величество! Ваше Императорское Высочество!

— Здравствуйте князь присаживайтесь.

Волконской подошёл к столу, замер на секунду, повернулся к наследнику и протянул ему руку в которой поверх аккуратно сложенной ленты лежал Андреевский крест.

-Ваше Императорское Высочество, — Волконской покраснел, — Я, прошу взять...

— Не возьму, — резко оборвал его Саша, он вскочил, внезапно почувствовав в себе силы. — Я дал Вам его. Носите. Не хотите носить, пока не заслужите, положите в ларец. Наденете когда утвердите флаг над Америкой. А я не возьму.

— Полно, — остановил их император.

Государь подошёл к Волконскому. Взял из его руки крест, перевернул и прочитал девиз:

— За Веру и Верность, — нахмурившись, вгляделся в лицо совсем растерявшегося князя.

Наконец государь решился, вложил крест в ладонь Волконского, накрыл сверху своей и сказал:

— Возьмите Сергей Григорьевич, там куда Вы отправляетесь будет возможность заслужить его. Я уверен, что Вас ожидает славная военная кампания. В тех пустынных землях найдётся много работы для кавалерийского генерала. Не одну версту придётся Вам проскакать скорым маршем, — внезапно император улыбнулся и добавил, — в мундире.

Заметив, что князь покраснел и потупил взгляд в пол, император обратился к наследнику:

-Ты можешь идти Саша, Яков Васильевич рекомендовал не утомлять тебя.

Глава 19

Растаял в далеком тумане Рыбачий

29 ноября 1826, Санкт-Петербург

— Давайте присядем, Семён Алексеевич, — предложил великий князь, показывая рукой на двери в столовую. — Видимо нам предстоит долгий разговор.

Они прошли в комнату и сели за широким обеденным столом. Юрьевич посчитал необходимым расположиться напротив великого князя.

— Государь изволил передать в Ваше подчинение людей? — переспросил наследник престола.

— Да, ваше высочество, теперь под моим началом находятся четыре молодых человека в чине коллежского регистратора. Они переведены из первого отделения канцелярии его величества. Все четверо из небогатых дворянских семей, не женаты.

Великий князь жестом попросил Юрьевича остановиться.

— Семён Алексеевич, нет ли у вас каких-нибудь бумаг, оформленных этими коллежскими регистраторами.

— Есть. Вот, — Юрьевич стал выкладывать перед великим князем бумаги, — это Парнышев... Дорт... Вилентайн... Зарубцкий.

Саша погрузился в изучение документов.

"Посмотрим, что за отбросы слили мне из канцелярии Папа. Не в жизнь не поверю, что мне направили лучших из лучших.

Это, видимо, их наилучшая писанина...

Парнышев...лист заломан на уголке. Почерк читабельный, широкий, но какой-то неуверенный. Видимо пишет очень медленно, слишком уж буквы широко выписаны.

Дорт... пишет с ошибками и не пытается исправить, даже там где мог бы. Пишет неуверенно, перо иногда срывается на поворотах, и буквы становятся корявенькими. Видимо по-русски говорит плохо.

Вилентайн... красивый почерк, без замечаний, садись пять. Только, за что же тебя сюда сослали.

Зарубцкий... Перо плохо отточено, какой-то наплыв на буквах. А вот в серединке заточил, резкость в линиях появилась. Почерк не устойчивый, букву "К" пишет двумя разными способами. Так сказать, по обстановке.

Ладно, дарёному коню в зубы не смотрят."

— Семён Алексеевич, я предлагаю дать им небольшой урок. Пусть каждый напишет мне, как он добирается из дома на службу. Я полагаю, что вы сами определите, чем конкретно будет заниматься каждый из них.

— Хорошо, — широко улыбнулся Юрьевич.

— Единственно, я предлагаю разделить между ними дела, чтобы один занимался моей личной кассой и перепиской, другой Дальневосточной экспедицией. Третий перепиской с Паскевичем. И чтоб они не пересекались в делах между собой. У нас мало людей, но может уже стоит разделить их наподобие отделений канцелярии его величества. Пока же основной нашей заботой должна стать подготовка Дальневосточной экспедиции. Этим я прошу заняться лично Вас, и если необходим помощник, то возьмите пока Парнышева.

— Хорошо, — неуверенно произнёс Юрьевич, — только я не совсем понимаю почему именно его, а также мне не ясны мои обязанности по подготовке экспедиции. До настоящего дня, этим занималась канцелярия его величества и академия наук. Государь уверен, что подготовка окончена, и отбытие экспедиции уже назначено на десятое декабря. Всё что Вы хотели бы сделать, нужно успеть до этого срока.

— Я знаю это, и всё-таки, поскольку дело поручено моей канцелярии и с этой целью она теперь расширена, я бы хотел успеть внести в него изменения, пусть и незначительные. Вам предстоит подготовить несколько наказов от моего имени в дополнение к тем, что подготовила канцелярия государя, — заметив недоумённый взгляд Юрьевича, великий князь пояснил: — разумеется, на это предстоит получить одобрение государя. Берите перо, чернила и бумагу.

— Я готов.

— Тогда прямо сейчас и начнём. Пометьте себе. Все наказы будут разделены на две части. Одну запечатать в куверт с пометкой "красный", вторую в куверт с пометкой "белый".

— Позвольте уточнить, ваше высочество, что это за пометки?

— Это надписи на кувертах. Моя канцелярия должна направлять документы в кувертах, на которых надлежит делать надписи "красный", "синий", "зелёный", "белый" или же без особой надписи. Эти надписи будут указывать получателю, как ему следует обращаться с кувертом и его содержимым. Куверт "красный" должен быть вскрыт в уединённом месте. После ознакомления, и куверт и содержимое должны быть уничтожены. Куверт "синий" вскрывается в уединённом месте, он и его содержимое хранится в недоступном для посторонних месте. В случае если невозможно быть уверенным в сохранности тайны, куверт и содержимое должно быть уничтожено сразу по прочтении. Куверт "Зелёный" вскрывается в уединённом месте. Содержимое хранится в недоступном для посторонних месте. Если при хранении возникнет опасность раскрытия тайны. Содержимое должно быть уничтожено. Содержимое красного, синего и зелёного куверта предназначено только для получателя и может быть сообщено только государю, мне или особо назначенному нами человеку. Куверт "белый" вскрывается в уединённом месте. Содержимое хранится в недоступном для посторонних месте. По надобности получатель может продемонстрировать содержимое посторонним людям. Куверт без пометки является обычным посланием, и обращаться с ним надлежит, так же как и с любым другим официальным документом. Это понятно?

— Понятно, — кивнул Юрьевич, делая пометки в бумагах.

— Это хорошо. Сделайте для всех получателей памятку, о том как им следует обращаться с кувертами. Написание наказов для белых кувертов можете поручить Парнышеву. Для красных кувертов прошу Вас написать лично и держать всё в тайне. Это понятно.

— Да.

— Тогда пишите первый наказ для графа Нессельроде, — великий князь поднялся и стал не спеша прогуливаться. Пройдя несколько раз от одной стены до другой, он остановился и продолжил, несколько растягивая слова: — Уважаемый граф. Поручением государя, забота о Дальневосточной экспедиции стала моим долгом. Исполняя оный, я дал указания, которые приведут экспедицию к успеху лишь в случае, если Испанская корона передаст Российской империи права на обе Калифорнии и Санору. Ибо полагаю данное дело практически решённым. Напоминаю Вам о заинтересованности государя в успешном окончании экспедиции, и предупреждаю, что в случае провала русской дипломатии в означенном деле наш великодушный император, возможно, помилует Вас, но я буду считать именно Вас виновным во всех бедах, что последуют из этого положения. Неискуплённой вины даже господь не прощает, не то что человек. С уважением ... и так далее. Данное письмо направите графу белым кувертом.

— Могу ли я подправить несколько фраз, ваше высочество, для лучшего звучания? — с улыбкой поинтересовался Юрьевич.

— Конечно, Я передал Вам лишь общий смысл послания. Вы вольны подправить его в отдельных фразах не изменяя сути. Теперь Волконскому.

Великий князь снова заходил по комнате. На этот раз он стал диктовать не останавливаясь:

— Для красного куверта. Первое. Надлежит всячески содействовать тому, чтобы местные дикари нападали на поселения американцев и англичан по тихоокеанскому побережью и вдоль границ российской территории. Для чего необходимо поставлять дикарям оружие и порох. А так же не позволять американцам и англичанам преследовать дикарей на территории российской империи. При этом явного благоволения дикарям перед американцами и англичанами не выказывать. А ссылаться на трудности в поимке и недопустимости присутствия вооружённых иностранцев на российской территории. Второе. Строить военные корабли, в основном предназначенные для поимки промысловых судов и охраны побережья от контрабандистов. Третье. Надлежит всячески ограничивать пребывание американцев и англичан на российской территории. Особо следует ограничивать торговлю английскими и американскими товарами. Данное ограничение должно происходить из поощряемого властью завышения стоимости торговых мест для американцев и англичан, решения споров судом не в их пользу, взимания мзды и иных негласных притеснений и неудобств. Четвёртое в русле реки Славянка наладить добычу золота. Указанную добычу производить тайно, для чего ограничить общение старателей с другими людьми, проживающими на территориях. Всё золото через Новоархангельск переправлять в Охотск и далее в Санкт-Петербург. В случае добычи золота иными старателями. Этих воров имать и переправлять в Охотск как каторжан или убивать на месте. Пятое. Необходимо определить возможности расширения российское территории на север с целью занять всё побережье Тихого океана. И в случае возможности оного, надлежит действовать решительно, ради процветания русского народа. Шестое. В конфликтах между испанским населением и дикарями надлежит принимать сторону дикарей, называя их исконными обитателями, а испанцев пришлыми. Также надлежит создавать отряды милиции из дикарей, для наведения порядка на испанских территориях. Испанское население на воинскую службу брать весьма осторожно не допуская создания отрядов исключительно испанских и не дозволяя им занимать офицерские должности. Всё.

— Мне кажется, что Император может не одобрить эти указания, — предположил Юрьевич.

— Не одобрит сейчас, значит, одобрит потом. Но от этого не уйти. Продолжим. Для белого куверта Волконскому и Фонвизину. Первое. Надлежит занять территорию обеих Калифорний и Сонору, поскольку данные земли переданы Испанской короной под руку государя. Второе. Всех кто с оружием в руках или с помощью тайного умысла будет сопротивляться переходу этих земель под руку государя имать и отправлять каторжанами в Охотск. Так же поступать с теми из местных, кто по законам Российской империи подлежит ссылке или каторге. Третье. Надлежит всемерно обустраивать флот на Тихом океане. Для чего спускать на воду не только промысловые и торговые, но и военные корабли. В промысловый и торговый флот активно нанимать местное население из Калифорний и Соноры. На военный же флот брать местных весьма ограниченно и только матросами. Четвёртое. Надлежит способствовать земледелию в южных землях, как среди русского населения, так и местного. Поскольку им предстоит кормить своим зерном Аляску, Камчатку и Охотск. Пятое. Необходимо определить место для создания большого незамерзающего порта с целью размещения военного тихоокеанского флота. Шестое. Особо надлежит заботиться о довольстве местного населения как испанского, так и дикарей. Седьмое. В случае нападения дикарей на податное России население оказывать ему всяческое сопротивление. Возмездие же за оное войскам не поручать, а использовать для этого дружественные дикие племена и милицию. Восьмое. В южных землях испанское население налогами облагать, а с дикарей ясак и подати не брать. Девятое. Необходимо принимать и расселять по территории переселенцев и милицейские отряды поступающие с Камчатки и Охотска. При этом северные народы надлежит селить на Аляске, а южные в Калифорнии. Всё.

Великий князь дождался, когда Юрьевич закончит писать и продолжил надиктовывать:

— Красный куверт для Фонвизина. Первое. Как там было... Строить военные корабли, в основном предназначенные для поимки промысловых судов и охраны побережья от контрабандистов. Второе. Надлежит всячески ограничивать пребывание американцев и англичан на российской территории и ограничить торговлю английскими и американскими товарами. Третье. Вам надлежит следить, чтобы боевой генерал князь Волконский по запальчивости своей не начал притеснять чрезмерно местное население. Всё.

— Хм, — издал странный звук Юрьевич и выпрямился, показывая, что готов писать дальше.

— Красный куверт для Юшневского. Первое. Из чукотского народа надлежит создавать милицейские отряды для отправки на Аляску. Второе необходимо организовать поиск золота на полуострове и в районе реки Калыма, по обнаружению которого, осуществлять его добычу. Золото направлять скорейшим образом в Охотск и от туда в Петербург. Добычу золота свободными старателями пресекать. Оных имать и ссылать в Калифорнию или убивать на месте. Третье. Всячески пресекать попытки английских и американских купцов торговать на русской земле. В спорах с ними всегда поддерживать местных и русских. Четвёртое. Военному флоту, находящемуся в Вашем распоряжении надлежит, если он сможет это сделать без ущерба для себя, американские и английские суда, появляющиеся поблизости Камчатки ловить. Оные суда, объявляя контрабандистскими, по возможности брать в приз вместе с грузом и людьми. Людей определять в тяжелейшие каторжные работы без всякой жалости. Пятое. Принятые призовые суда приспосабливать под свои нужды, не допуская их появления в водах Русской Америки, за исключением крайней надобности. Всё.

— Мне кажется, Вы чрезмерно не любите англичан и американцев, ваше высочество.

— Я к ним равнодушен. Но если мы не остановим их проникновение в те воды и земли, то мы скоро потеряем тихий океан. Противостоять английскому или американскому военным флотам, прибывшим в те воды защищать своих промысловиков и поселенцев, мы не сможем. Единственная возможность избежать этого, не подпускать этих промысловиков, торговцев и поселенцев к нашим землям и нашим водам. Так и доложите Его Императорскому Величеству, когда будете показывать эти бумаги. Надеюсь, Вы не устали, ещё два куверта и прервёмся.

Великий князь поставил стул к окну. Сел поудобнее, облокотившись на подоконник, и продолжил диктовку:

— Белый куверт для Юшневского и Краснокутского. Первое. Надлежит отстроить удобный порт для размещения военных кораблей. Второе. Надлежит озаботится размещением поселенцев и всячески способствовать их мирной жизни рядом с местным населением. Третье. Местное население надлежит всячески защищать и помогать ему. Следует стремиться к тому, чтобы нанимать местное население на промысловый и торговый флот. А по возможности и на военный. Четвёртое. Камчатка не очень удобна для ведения сельского хозяйства и важнейшей заботой является создание значительных запасов продовольствия как выращенного на месте, так и поступающего из Калифорнии. Пятое. Надлежит поощрять промысел рыбы и кита и помогать снабжать этим уловом Калифорнию, Японию, Корею, и Китай. Шестое. Следует особо остерегаться землетрясений и извержений вулканов, для чего строить дома в основном невысокие, деревянные и вдали от вулканов. Всё.

Было заметно, что Юрьевич сильно утомился. Великий князь извиняющимся голосом продолжил:

— Пожалуйста, Семён Алексеевич. Закончим с Камчаткой. Красный куверт для Краснокутского. Первое. Надлежит следить, чтобы добыча золота, буде она начнётся, велась тайно. Второе. Надлежит всячески мешать англичанам и американцам пребывать на российской земле и в водах вблизи российских берегов и промыслов. Для чего допускаю захват их судов и отправку англичан и американцев на тяжёлые каторжные работы. Однако надлежит озаботиться, чтобы данные обстоятельства сопровождались судебным обвинением в контрабанде, подтверждаемыми полученными признаниями осуждённых. Всё. Отдохните Семён Алексеевич.

— И всё-таки я полагаю, ваше высочество, что подобные действия приведут к тому, что война с Североамериканскими штатами и Англией будет неизбежна.

— Я уверен, как только их суда начнут пропадать в наших водах, а их поселенцы будут умирать возле наших границ. Они не прекратят там плавать и селиться. Они просто пошлют туда свою армию и флот. Они знают, их присутствие в этих землях ведёт к тому, что Россия потеряет Америку навсегда. И это так. Если мы не выгоним от туда англичан и американцев, мы эти земли потеряем. Значит, мы должны попытаться их выгнать. Поэтому нам нужен там военный флот и мощная армия. Я полагаю, что именно нахождение в вблизи наших берегов и наличие признаний в преступной контрабанде должно сдерживать Англию и Америку от открытого объявления войны. Однако, если война будет, а это вполне возможно, то в Европе нам ничего не грозит. Здесь мы слишком сильны, и всё что смогут отнять у нас это Русская Америка и Тихий океан.

— Вы так уверены, что Россия потеряет эти земли, если не будет мешать Англии и Североамериканским штатам?

— Абсолютно уверен. Если где появился англичанин, добровольно он не уйдёт. Он скорее остальных выживет.

— Я слышу в Ваших словах ненависть, — Юрьевич улыбнулся и осуждающе покачал головой.

— Возможно, я не правильно выражаю свои мысли. Я имею глубокое уважение к Англии и Североамериканским штатам... и глубокое сожаление, что Россия не может поступать так же. Пока не может. А ненависти во мне нет.

— Вот как, Вам нравятся республики и ограниченные монархии?

— Нет, мне нравятся сила и хитрость. Нравится способность отстаивать свои интересы, готовность воевать за них, умение защищать их без войны. Вот что заслуживает уважения. Этому надо учиться, чтобы быть сильнее их. Сильнее их, а не такими же как они. Быть такими же, значит идти по чужой дороге, быть навсегда вторыми, а Россия достойна быть первой.

— Государь посылает в экспедицию людей, считающих, что самодержавие неспособно сделать Россию великой. Они хотели конституцию. И многие из образованных людей считают, что России надлежит пойти тем же путём, что Англии или Североамериканским штатам. Ведь именно там наилучшим образом проявляются свобода личности и прогресс. Английская промышленность и флот, американская конституция всё это так недостижимо для самодержавной России и так желанно...

— Для бунтовщиков, — вскочив со стула, резко оборвал воспитателя великий князь. — Для бунтовщиков и наивных мечтателей, полагающих, что стоит только сделать также как там, принять такие же законы, дать такие же свободы. И всё чудесным образом устроится. Они забывают, что законы Англии написаны не чернилами. Они написаны кровью. Кровью повешенных вдоль дорог крестьян, убитых дворян, казнённого парламента, обезглавленного короля. Кровью! Английской кровью! И без этой крови, английские законы не более чем испачканная бумага. И ровно этим будут российские законы, написанные на английский манер. Потому что русской кровью, написаны другие законы. У каждого государства свои законы и все они написаны кровью своего народа. Пером и чернилами их не переписать, только кровью. Хотите переписать законы кровью, Вашей кровью, кровью Ваших детей? А эти, господа бунтовщики, они готовы к тому чтобы написать законы кровью своих детей? Вот об этом и нужно помнить, когда сочиняешь прожекты по устройству государства.

Великий князь раскраснелся, речь его стала немного сбивчивой, левая рука подрагивая указывала пальцем куда-то в пустоту. Видя такое волнение, Юрьевич умиротворяющее улыбнулся и предложил:

— Давайте продолжим дело, ваше высочество, я уже отдохнул.

Великий князь моментально пришёл в себя. Он спокойно сел, опять облокотился на подоконник, посмотрел в окно и спокойным голосом начал диктовать:

— Красный куверт для Муравьёва. Первое. Надлежит срочнейшим образом провести исследование земель лежащих к югу. Особенно побережья. Необходимо определить границу территории китайского государства и установить по ней российские крепости, закрепляя под рукой императора ничейные земли. При этом действовать надлежит решительно и быстро. Второе. Повторите сюда указания, касающиеся английских и американских судов данные Юшневскому. Третье. Сюда повторите указания относительно купцов. Четвёртое. Необходимо создавать милицейские отряды и группы поселенцев из местного, китайского, корейского и японского населения и переправлять оные в Калифорнию. Всё. Белый куверт для Муравьёва и Голицына. Первое. В незамерзающих водах необходимо устроить порт для торгового и военного флота. Второе. Надлежит размещать поселенцев, не притесняя местное население. Третье. Одной из главных забот должно стать создание удобного пути до Тобольска или Перми. Четвёртое. Надлежит поощрять промысел рыбы и кита и снабжать этим уловом Калифорнию, Японию, Корею, и Китай. Также стоит организовать заготовку рыбы для длительного хранения и отправку оной в сторону Тобольска для снабжения городов и посёлков, расположенных по этому пути. Всё.

— Данные наказы существенно короче предыдущих, — не удержался от комментария Юрьевич.

— Потому что с остальным они разберутся и без моих указаний. Красный куверт для Голицына. Сюда повторите указание для Краснокутского в отношении судьбы англичан, и всё. Теперь, белый куверт для Батенькова. Первое. В пути принимать в экспедицию охотников не находящихся в крепости для поселения в Америке, на Камчатке или в Охотске. Второе. Ведя экспедицию тщательно изучать местность для того чтобы построить наиболее быстрый путь от Санкт-Петербурга до Охотска. Третье. По возвращении в Санкт-Петербург доложить свои соображения по устройству пути и быть готовым немедля повести повторную экспедицию до Охотска. Всё. И красный куверт для него же. Запишите. При изучении местности особо обратить внимание на возможность передвижения по рекам. Для чего на пути в Охотск собирать сведения у местных жителей. А на обратном пути выборочно проверять судоходность рек и возможность переправы по ним, не исключая использования пароходов. Всё.

— Ваше высочество, устройство в тех местах пароходного сообщения вряд ли возможно. Слишком дорого встанет доставка туда кораблей частями.

— Вот пусть Батеньков и посчитает: возможно или не возможно, а я посмотрю, что он напридумывает. Всё, я закончил. Запишите, как положено и предоставьте на рассмотрение сначала мне, а потом государю. А если государь внесёт правки, на то его воля, я со всем согласен изначально.

* * *

30 ноября 1826, Санкт-Петербург

В столовой, которая неумолимо превращалась в кабинет великого князя, Юрьевич докладывал о решении государя. Перед великим князем лежали листы. Многие из них несли на себе проявления монаршей воли. Впрочем, содкржимое белых конвертов изменилось незначительно. На письме графу Нессельроде даже красовалась собственноручная надпись императора "Я не помилую. Николай I". Представив, с каким выражением лица Папа делал эту надпись, Саша широко улыбнулся. А вот содержимое красных конвертов пострадало изрядно.

"Не решился папа идти на конфликт с Англией. Ничего из бумажки слова вычеркнули, но ведь рот-то не зашили."

— Я всё подписал, Семён Алексеевич, отправьте получателям. И прошу пригласить их, кроме Нессельроде, ко мне восьмого числа.

— Вы желаете, сказать им напутствие перед отъездом.

— Скорее я готовлюсь дать им пояснения на вопросы, которые у них могут возникнуть, после прочтения моих наказов.

— Надеюсь Вы заметили, что государь выразил неодобрение Вашим указаниям относительно Североамериканских штатов и Англии.

Великий князь удручённо кивнул.

"Сложно было не заметить."

* * *

8 декабря 1826, Санкт-Петербург

Столовая великого князя была наполнена людьми. Семь человек готовых отправиться в далёкий путь ожидали его. Мердер устроился в уголке, делая вид, что его нисколько не интересует происходящее. Юрьевич стоял возле двери в учебную комнату, прижимая в подмышке папку с бумагами. Все ожидали наследника престола. Он не стал затягивать своё появление. Быстрым шагом, войдя в столовую, он приветствовал вставших гостей:

— Здравствуйте, господа. Прошу вас, садитесь.

Подождав пока все устроятся удобно, он продолжил:

— Я пригласил вас, чтобы перед дальней полной трудностей дорогой, перед тяжёлым трудом на благо Российской империи выказать вам своё восхищение вашим мужеством и напутствовать вас на свершение великих дел во славу Российского флага. Каждый из вас получил из канцелярии его величества бумаги, подтверждающие ваши полномочия и устанавливающие ваши должности в предстоящей экспедиции. Помимо них вы получили от меня напутствующие наказы, за исполнение которых вы должны будете отчитаться перед государем и мной.

Великий князь оглядел собравшихся и продолжил6

— Нужно ли мне дать какие либо пояснения по указаниям из белых кувертов? — молчание послужило ему ответом. — Прекрасно! Надеюсь, вы обратили внимание, что одной из важнейших задач, является основание мощного военного тихоокеанского флота. Создание в северной части Тихого океана флотилии, с которой вынуждены были бы считаться, является необходимым условием для удержания Российского флага над Америкой. Именно эта флотилия позволит вам, господа, контролировать промысел рыбы, калана и кита и обеспечивать безопасность наших берегов от вражеского нападения. А также мощный флот позволит организовать снабжение Охотска, Камчатки и Аляски продовольствием из Калифорнии, без опасения, что вследствие чьей-то злой воли эти земли посетит голод. Россия должна господствовать в северной части Тихого океана и другим государствам там нет места. И на это вам предстоит направить особые усилия.

Слушатели пришли в некое движение. Волконский согласно кивнул головой, Фонвизин неодобрительно сморщился, Муравьёв равнодушно пожал плечами, выражая на лице некоторое недоумение. Остальные просто поменяли позу с безразлично-внимательным выражением лиц. На секунду наследник престола задумался и добавил:

— Именно от вас теперь зависит, будет ли Россия великой державой раскинувшейся на два континента или превратиться азиатские задворки Европы. Русский народ ждёт вашего успеха. Бог поможет нам! — и чуть помедлив, великий князь будничным голосом объявил:— Если кому требуются пояснения по содержимому красных кувертов, прошу остаться, также прошу задержаться Вас, Сергей Григорьевич. Остальные могут отправиться к подчинённым. У вас осталось совсем мало времени, чтобы сделать последние приготовления перед отправкой.

Гости, провожаемые Юрьевичем, направились из столовой. в комнате осталось только трое: великий князь, Волконский и скучающий в углу Мердер.

— Сергей Григорьевич, Вы опытный офицер, герой войны. И мне маленькому корнету не пристало советовать боевому генерал-майору. Однако я позволю себе предостеречь Вас. Вы направляетесь в Калифорнию, и я уверен, что там Вас ждёт война. Но она будет не похожа на войны в Европе. Огромные безлюдные территории, без дорог, без возможности пополнить фураж по пути не позволят Вам вести войну по-европейски. Противник будет действовать небольшими отрядами кавалерии, внезапно нападая и исчезая. В этой войне не будет привычных больших сражений. Победа достанется тому, кто сможет быстро перемещать войска по территории, у кого будет лучше разведка, кто сможет обеспечить лучшее снабжение войск всем необходимым. Прошу Вас внимательно изучить особенности этой земли. Мне представляется, что самым разумным будет основание крепостей по всей территории, в которых будет размещены пешие гарнизоны с пушками и запасы провианта и снаряжения. А между этими крепостями будут перемещаться кавалеристские отряды усиленные конной артиллерией, которые будут разыскивать врага и уничтожать его. В этих отрядах может быть весьма полезным использовать не только казаков, но и местных дикарей. Я знаю Вам не занимать решительности, и именно этого требует от офицеров такая война. Но всё же я решил предостеречь Вас, будьте осторожнее, не попадите в какую-нибудь хитроумную ловушку.

— Я постараюсь оправдать Ваше доверие, Ваше Императорское Высочество.

— С богом. Ступайте.

Глава 20

Былинники речистые ведут рассказ

17 декабря 1826, Санкт-Петербург

— Продолжим учение, детка, — начал Павский. — Готов ли ты отвечать урок?

Саша встал, упёрся взглядом в переносицу учителя и начал вещать:

— От Матфея. Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше. Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло; если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно. Итак, если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма? Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне. Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело одежды? Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их? Да и кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть? И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них; если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, кольми паче вас, маловеры! Итак не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться? потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам. Итак не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы.

Саша тяжело выдохнул. Учитель ободрил:

— Превосходно, продолжай.

— От Марка. Иисус, взглянув на него, полюбил его и сказал ему: одного тебе недостает: пойди, все, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи, последуй за Мною, взяв крест. Он же, смутившись от сего слова, отошел с печалью, потому что у него было большое имение. И, посмотрев вокруг, Иисус говорит ученикам Своим: как трудно имеющим богатство войти в Царствие Божие! Ученики ужаснулись от слов Его. Но Иисус опять говорит им в ответ: дети! как трудно надеющимся на богатство войти в Царствие Божие! Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие.

Учитель широко улыбнулся и кивнул головой поощряя продолжать.

— От Луки. При этом сказал им: смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения. И сказал им притчу: у одного богатого человека был хороший урожай в поле; и он рассуждал сам с собою: что мне делать? некуда мне собрать плодов моих? И сказал: вот что сделаю: сломаю житницы мои и построю большие, и соберу туда весь хлеб мой и все добро мое, и скажу душе моей: душа! много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись. Но Бог сказал ему: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил? Так бывает с тем, кто собирает сокровища для себя, а не в Бога богатеет. И сказал ученикам Своим: посему говорю вам, — не заботьтесь для души вашей, что вам есть, ни для тела, во что одеться: душа больше пищи, и тело — одежды. Посмотрите на воронов: они не сеют, не жнут; нет у них ни хранилищ, ни житниц, и Бог питает их; сколько же вы лучше птиц? Да и кто из вас, заботясь, может прибавить себе роста хотя на один локоть? Итак, если и малейшего сделать не можете, что заботитесь о прочем? Посмотрите на лилии, как они растут: не трудятся, не прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них. Если же траву на поле, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, то кольми паче вас, маловеры! Итак, не ищите, что вам есть, или что пить, и не беспокойтесь, потому что всего этого ищут люди мира сего; ваш же Отец знает, что вы имеете нужду в том; наипаче ищите Царствия Божия, и это все приложится вам. Не бойся, малое стадо! ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство. Продавайте имения ваши и давайте милостыню. Приготовляйте себе влагалища не ветшающие, сокровище неоскудевающее на небесах, куда вор не приближается и где моль не съедает, ибо где сокровище ваше, там и сердце ваше будет.

Саша совсем запыхался, и Павский остановил его:

— Передохни, детка. Вижу, что не зря ты время провёл учил всё старательно. А я пока сам тебе по-читаю. И сказано в первом послании Тимофею в стихе седьмом главы шестой: Ибо мы ничего не принесли в мир; явно, что ничего не можем и вынести из него. Имея пропитание и одежду, будем довольны тем. А желающие обогащаться впадают в искушение и в сеть и во многие безрассудные и вредные похоти, которые погружают людей в бедствие и пагубу; ибо корень всех зол есть сребролюбие, которому предавшись, некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли многим скорбям.

— Сказано в послании Иакова, — продолжил Саша. — Послушайте вы, богатые: плачьте и рыдайте о бедствиях ваших, находящих на вас. Богатство ваше сгнило, и одежды ваши изъедены молью. Золото ваше и серебро изоржавело, и ржавчина их будет свидетельством против вас и съест плоть вашу, как огонь: вы собрали себе сокровище на последние дни. Вот, плата, удержанная вами у работников, пожавших поля ваши, вопиет, и вопли жнецов дошли до слуха Господа Саваофа. Вы роскошествовали на земле и наслаждались; напитали сердца ваши, как бы на день заклания...

— Достаточно, детка. Так скажи мне, какие наказы ты увидел в прочитанном.

Великий князь опустил глаза в пол, и щёки его непроизвольно зарумянились. Видя беспомощность ученика, Павский пришёл к нему на помощь:

— Ибо сказано: Так всякий из вас, кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником. И сказано же: Всякому, просящему у тебя, давай, и от взявшего твое не требуй назад.

Однако ученик не смог ухватиться за этот спасательный круг. Помолчав ещё пару секунд, великий князь сдался:

— Я полагаю, что учение христово видит в богатстве много бед для человека. Настолько много, что предлагает отказаться даже от заботы о дне завтрашнем, дабы не было соблазна стяжать себе блага... и прославляет милостивое подаяние.

— Ты хорошо ответил, — учитель широко улыбался, — но посмотри вокруг. Все стяжают. И не только купцы, но и дворяне. Да, не только дворяне, но и крестьяне. Даже духовенство берёт деньги. Так как же это? Ведь не войдём мы в Царствие Небесное.

Ученик многозначительно двинул бровью, но промолчал.

"Что, дяденька, тебе ответить такое, чтоб ты со стула не бухнулся от слов атеиста. Надо как-то соскочить с теории на практику, а там вырулим... Даст Бог."

Внутренне хихикнув над собой, Саша, слегка прищурившись, ощупал своим взглядом лицо священника и спросил:

— Но ведь братия во Христе нестяжательство почитают одной из добродетелей и следуют ей, или я не прав?

— Ты прав, деточка. И ты не прав, — с таинственным видом произнёс Павский и глубоко вздохнул. — Известны многие братия благостные в нестяжательстве своём. Но сущные законы натуры, суть воплощение Закона Божьего, и идущие против них идут против промысла Божьего.

"Да ты, дядя, еретик! Кто ж тебя поставил наследника учить..."

— Так я не понял, отче, что воплощает заветы Божьи: стяжать себе богатство или не стяжать.

— Промысел Его не может быть понят умом человеческим. А потому в жизни своей надлежит следовать законам натуры в действиях своих и Божьим писанием в желаниях своих. Потому человек может богатство наживать безбоязненно, если в сердце его живёт слово Божье.

— А как это может сочетаться в одном человеке?

— Просто. Господь есть любовь. Люби ближнего своего, поступай с ним, так как хочешь, чтоб поступали с тобой, а нажил ты при этом богатство или нет, то Господу безразлично.

"Ну-Ну. Так и запишем. Нет, дядя, мне с тобой не по пути. Твоя дорога ведёт напрямую к анафеме. Мне нужен православный священник, чтобы по канону смог обосновать мои идеи. А ты дядя слишком вольнодумен, менять тебя надо."

* * *

25 декабря 1826, Санкт-Петербург

Рождество во дворце не семейный, а скорее официальный праздник. В первой половине дня императорская семья собралась в кабинете государя и обменялась поздравлениями и подарками. Лучшего места для этого найти было сложно, поскольку весь дворец готовился к вечернему праздничному приёму. Из больших зал лишняя мебель, мешающая танцам, перекочёвывала в малые залы и даже в павильоны Эрмитажа, в которых устраивались столы для гостей. Уже неделю дворец жил в режиме Курского вокзала, а императорская фамилия пряталась по личным кабинетам.

А к вечеру Зимний дворец наполнился приглашёнными. Великому князю, испытывавшему природное отвращение к различным торжествам, пришлось убить несколько часов своей жизни. Сначала необходимо было присутствовать на торжественном открытии Военной галереи. Потом на получении рождественских поздравлений от иностранных послов. Радовало только то, что поздравления придворных даже самого высокого ранга не принято было получать в торжественной обстановке. Все они должны были подходить для поздравлений уже в процессе вечернего празднества и последующего бала. Это несколько упрощало жизнь, но вместе с тем порождало у членов императорской фамилии обязанность весь вечер слоняться по залам дворца, предоставляя возможность подданным выразить свою любовь и почтение.

Собственно Саше грех было жаловаться, глядя на Папа. Вечер уже приближался к балу и число, желающих прогнуться перед наследником, не шло ни в какое сравнение с количеством людей, просто следующими за императором из залы в залу в ожидании своей очереди. Поскольку государь, как радушный хозяин, должен был приветствовать гостей, наполнивших дворец. Наследник старался выбирать себе маршрут так чтобы не пересекаться с Папа. Он облюбовал себе Военную галерею и, сопровождаемый Мердером и Юрьевичем, медленно шёл по ней, всматриваясь в лица героев войны двенадцатого года. Заметив портрет Волконского, он вспомнил одну любопытную деталь.

— Карл Карлович, я вот посмотрел на портрет князя и вспомнил, как недавно государь имел с ним разговор в моём присутствии. Речь тогда зашла о том, что князю в американских землях придётся изрядно повоевать. Император сказал тогда что то вроде: "вам придётся изрядно поскакать на коне в мундире". Я бы не придал этому значения, но князь был очень смущён этой фразой. Возможно, она имеет какое-то скрытое от меня значение.

Карл Карлович улыбнулся и подмигнул Юрьевичу.

— Это histoire piquante, мой милый друг. Впрочем, я могу её Вам рассказать, она довольно поучительна. Князь быстро шёл по службе. И к тринадцатому году, в свои двадцать пять, был уже генерал-майором. В шестнадцатом стал командиром бригады во второй уланской дивизии. А в восемнадцатом состоял при начальнике второй гусарской дивизии. Но князь всегда отличался горячим нравом и азартом. Однажды в офицерском кругу пошёл он в пари. И по условиям его он голым проскакал на коне по улицам Санкт-Петербурга. История эта вызвала многие толки. Государь, Александр Павлович, посчитал такое поведение негодным, и князь был отправлен из столицы и поставлен командиром бригады в пехотную дивизию на этом его дальнейшее продвижение по службе закончилось. Вот видите, ваше высочество, как судьба обходится с теми, кто полагает себя её баловнями и действуют безрассудно.

"Называется, довыёживался. Надеюсь, поумнел."

— Согласен с Вами, история действительно поучительная. Зато именно таким людям по плечу самые трудные поручения. Именно они способны первыми ворваться на стену штурмуемой крепости. Не удивлюсь, если он был пожалован Георгием.

— Четвёртой степени, — подсказал Мердер, и великий князь кивнул, подтверждая отсутствие удивления, — и наградной шпагой "За храбрость".

"Государь знал, кого послать в Америку. Только бы этот пассионарий там дров не наломал."

— Надеюсь, Михаил Александрович удержит князя от излишне поспешных решений, — выразил свою надежду великий князь.

— Вот уж не думаю, скорее наоборот. Волконский явно рассудительнее Фонвизина. Михаил Александрович воспитанник Ермолова, герой партизанских отрядов, что отмечено оружием "За храбрость". При этом в должностях командира он был только по полку, и несомненно не успел набрать опыта на генеральском чине.

"Вот, отправили одних отморозков, они там накомандуют. Надо их как-то попробовать приземлить."

— Впрочем, — перевёл беседу в другое русло Мердер, — мне крайне любопытно, какое впечатление на Вас произвёл подарок Марии Фёдоровны?

— О! Я в восторге! Гранд Мама, всегда чувствовала мои желания. Теперь я помещик! Батово, это где-то под Гатчиной? — наследник престола повернулся к Юрьевичу, — Семён Алексеевич нужно скорейшим образом запросить подробные описи Батова. Мне не терпится посетить своё имение, но я хотел бы сначала узнать о нём, как можно больше находясь здесь.

— Это весьма предусмотрительно, мой милый друг, — похвалил воспитанника Мердер.

"Рождество, однако, удалось. Сам день был полон торжественных мероприятий. Я их мужественно отбыли был вознаграждён.

Фому теперь будет где натаскивать. А вообще сначала неплохо бы с крестьянами пообщаться. Посмотреть чем дышат. В конце февраля надо будет туда наведаться. Местные подъедят запасы и будут поразговорчивее.

Василий Андреевич и отец Герасим тоже подсуетились, двадцать девятого меня торжественно примут почётным академиком. Жаль только академия эта типа РАЕНа, она исключительно русским языком занимается. Ровно потому там и тусуются поэт Жуковский да переводчик религиозных текстов Павский.

А может и хорошо, что русским языком... Будет шанс промеж этих либеральных поэтов и писателей пропихнуть реформу русского языка. Им это понравится.

И надо бы с отцом Герасимом подразобраться..."

— Карл Карлович, а Вы случайно не знаете где сейчас митрополит Серафим? Давайте его найдём.

— Он был возле государя. Но стоит ли сейчас отвлекать его. Рождество...

— Он будет рад, если я задам ему свой вопрос о богословии.

Поиски среди гостей митрополита Серафима вскоре увенчались успехом. Но священник разговаривал с государем, и Наследник посчитал разумным не лезть в беседу старших и, запасшись терпением, устроился в углу залы. Однако, беседующие не спешили закончить разговор, они переходили из одного зала в другой, оживлённо обсуждая что-то. Придворные подлизы следовали за императором в отдалении, придавая своим перемещениям по залам вид непринужденной прогулки. Наследник присоединился к этой толпе, с удовольствием наблюдая за светским методикам придания непринуждённости следованию за высокими особами. Те залы, которые покидали государь и митрополит, как-то незримо пустели, а те, куда они приходили, наоборот незаметно становились людными. Сам же великий князь не утруждал себя никакой маскировкой, а просто следовал за митрополитом чуть левее, выдерживая почтительную дистанцию в четыре десятка шагов, и вскоре был замечен. Император выждал некоторое время, утверждаясь в настойчивости сына, и поманил его к себе жестом.

— Саша, ты что-то хочешь мне сказать?

— Прости меня, Папа я не хотел мешать вашей беседе. У мне нужно получить научение а отца Серафима и смиренно ожидаю, пока он не сможет предоставить его мне.

Николай Павлович удивлённо посмотрел на Мердера. Карл Карлович слегка улыбнулся и подёрнул плечами. Саша не мог понять, что происходит. Государь кивнул.

— Карл Карлович, помоги Александру Николаевичу, — император повернулся к сыну спиной и направился в следующую залу, увлекая за собой митрополита и толпу гостей.

Карл Карлович улыбался, рука я его легла на плечо воспитанника:

— Пойдёмте, милый друг, я всё подробно поясню Вам.

Примерно через полчаса в своей столовой наследник престола разговаривал с отцом Серафимом. Может быть благодаря недавнему конфузу, а может особой занятостью митрополита, беседа с точки зрения Саши, прошла "быстро и по-деловому". Они хорошо поняли друг друга, и расставание сулило дальнейшее плодотворное сотрудничество:

— Не волнуйся, отрок. Чаще ко мне приходи, я за счастье посчитаю тебе о слове Божьем рассказать, — широкое лицо митрополита Серафима, выражало обеспокоенность. Морщинки то и дело сбегались к переносице, а глаза беспокойно искали что-то. Иногда он брал себя в руки, и тогда доброжелательная улыбка расцветала на его лице.

— Я не волнуюсь, отец Серафим. Мне кажется, что с Вашей помощью, я разберусь во всех заблуждениях. Ведь не может же быть так, чтоб монастырские владения нарушали заповеди слова Христова о нестяжании?

— Конечно, сын мой. Вопрос этот давно уже решён церковью стараниями святых преподобных Нила Сорского и Иосифа Волоцкого. И ответ этот прост. Стяжание себе есть грех, стяжание на благо других есть путь в Царствие Небесное. Ведь чтобы дать милостыню, надо иметь с чего дать. Но прежде чем подробно об этом поговорить, я должен дать тебе урок. Я перешлю тебе труды преподобных, а ты прочти. Что же касаемо отца Герасима, ты слушай его. Он человек весьма учёный, я давно его знаю, беды от его учения не будет. И не робей спорить с ним, он живой ум, рождающий упорство, ценит во много больше послушного усердия.

* * *

28 декабря 1826, Санкт-Петербург

— Семён Алексеевич, я хочу к завтрашней церемонии в академии подготовить торжественную речь. Пришлите Вилентайна, я ему надиктую.

— Я мог бы сам Вам помочь.

— Пусть лучше он. Его почерк очень хорош и мне нужно чтобы сказанное мной было записано сразу без каких либо изменений.

— Хорошо, он будет у Вас через час.

Около полудня высокий блондин с выцветшими глазами стоял перед великим князем. Вилентайн чертами лица напоминал повзрослевшего Амура. Сложен он был весьма складно. В холёных белых ручках, сочетающихся с широкими плечами, угадывалась, тем не менее, значительная физическая сила.

"Наверняка пользуется успехом у дам в возрасте. Да и не в возрасте наверное тоже. Не по этой ли причине тебя сослали ко мне? Хотя не надо торопиться..."

— Садитесь, я буду Вам диктовать. Учтите, что я сам буду писать одновременно с Вами, поэтому мне важно, чтобы всё мною сказанное было записано Вами в точности. Тогда Ваши записи совпадут с моими.

Они сели за широким обеденным столом друг на против друга. Возле Вилентайна расположился Юрьевич, чтобы следить за работой подчинённого. Великий князь взял в руки перо и приступил к делу, тщательно выговаривая написанное. Тем временем его перо выводило столь привычные и милые сердцу слова образца двадцатого века:

"Уважаемые члены Императорской Российской академии, будучи удостоен чести быть принятым в это почтеннейшее учреждение, прошу Вас внимательнейшим образом отнестись к двум моим прожэктам по развитию..."

Здесь рука великого князя застыла в нерешительности.

"Не надо требовать слишком много."

"...великаго русскаго языка.

Первым из оных, и наиболее важным, я полагаю изменение правил написания слов. Дабы письменная речь наиболее близко отражала устную. Для чего необходимо, установить правило согласно котораго не должно быть в языке разных букв читающихся одинаково. Также надлежит отменить написание..."

Здесь рука великого князя снова остановилась на секунду.

"...твердаго знака в конце слов, полагая правилом чтение согласных в конце слов твердым, если мягким знаком не показано иное.

В результате онаго нововведения тексты книг станут более созвучны с устной речью. Это позволит российскому народу быстрее учить грамоту, что есть непременная польза государству Российскому.

Вторым прожэктом, я полагаю отменить обращение к одному человеку на "Вы"..."

Глава 21

Сделать хотел грозу

8 января 1827, Санкт-Петербург

Не так давно Саша закончил читать книги, переданные ему от отца Серафима. Проникнув в глубину мыслей святых отцов, он осознал, что самостоятельно разобраться в прочтённом невозможно и придётся просить разъяснения. Использовав время послеобеденного отдыха, он достал свой маленький чёрный дневник и, устроившись в учебной комнате, переносил в него особо интересные цитаты.

"... Если ты поклоняешься или служишь царю, или князю, или начальствующему, то следует поклоняться и служить потому, что это угодно Богу — оказывать властям покорность и послушание: ведь они пекутся и думают о нас. Ибо написано: "Начальника в народе твоем не поноси". И апостол говорит: "Бога бойтесь, царя чтите", — и: "Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом", — как людям, которым Бог оказал предпочтение и наделил их властью и которые могут благодетельствовать и мучить тело, но не душу. Поэтому следует поклоняться и служить им телом, а не душой, и воздавать им честь как царю, а не как Богу, ибо Господь говорит: "Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу". Если ты так поклоняешься и служишь, это не будет для тебя в погибель души, но ты таким образом еще более научишься бояться Бога: ведь Царь "есть Божий слуга", для милости и наказания людям.

Если же некий царь царствует над людьми, но над ним самим царствуют скверные страсти и грехи: сребролюбие и гнев, лукавство и неправда, гордость и ярость, злее же всего — неверие и хула, — такой царь не Божий слуга, но дьяволов, и не царь, но мучитель. Такого царя, за его лукавство, Господь наш Иисус Христос называет не царем, а лисицей: "Пойдите, — говорит Он, — скажите этой лисице". И пророк говорит: "Царь надменный погибнет, потому что пути его темны". И три отрока не только не покорились повелению царя Навуходоносора, но и назвали его врагом беззаконным, ненавистным отступником и царем злейшим на всей земле. И ты не слушай царя или князя, склоняющего тебя к нечестию или лукавству, даже если он будет мучить тебя или угрожать смертью. Этому учат нас пророки, апостолы и все мученики, убиенные нечестивыми царями, но не покорившиеся их повелению...

Красавец, какой..."

Широко улыбнувшись, он продолжил помечать для себя. Его, увлечённого этим занятием, застал отец Герасим. Наступило время класса Закона Божьего.

— Чем, ты так увлечён, отрок?

Ученик вздрогнул и встал:

— Здравствуйте, отец Герасим.

— Здравствуй, отрок. Что же так увлекло тебя.

— Отец Серафим, дал мне книги преподобных Волоцкого и Сорского. Я решил выписать себе на память.

— Дай посмотреть... "Просветитель"..."Устав о скитской жизни"...— на мгновение учитель задумался, — хорошие книги. Но чтобы ты правильно понял их, я расскажу тебе о тех временах. А святым писанием займёмся потом. Ты согласен?

— Это было бы прекрасно.

— Тогда садись поудобней, — с этими словами протоиерей сел и, немного помедлив, продолжил — Это было во времена правления государя Василия Третьего. Он завершил собирание земель русских под одну руку и оставил после себя могучее государство. Именно его первым из российских правителей стали именовать императором. Отец его, Иван Великий в одна тысяча четыреста семьдесят восьмом году взял под свою руку Новгород. В этом городе, бывшем ранее богатой торговой республикой и обедневшем после присоединения, многие люди стали задумываться о том, что Московское царство отстало от западных стран, и требуются изменения, чтобы нагнать это отставание. Одной из причин этого виделось им православное монашество, закостеневшее в своём почитании слова Божьего. И стали те люди искать истинный смысл Божьего завета. Вот тогда Иосиф Волоцкий и обвинил их в ереси жидовской. И стал он требовать от Василия Третьего казней для еретиков. Тех, кто был с ним заодно, назвали осифлянами. Но не всё монашество поддержало его, одними из противников были Заволжские старцы. А среди них преподобный Нил Сорский. И спорил он с Иосифом Волоцким. И просил быть милосерднее к еретикам и не казнить, и не преследовать раскаявшихся. Но не только этим знаменит он. Я вижу, ты прочёл его Устав, а ведь его заветами ныне живёт каждый скит. И житие это сильно отлично от монастырского. Не владеют скиты землями, и иноки живут своим трудом, а не крестьянским. И обращены они к богу всей душой своей, отрекаясь от мирской суеты. Преподобный Нил Сорский заповедал ученикам своим жить по слову Христову, отрекшись даже от забот о хлебе насущном, уподобиться птицам божьим. В монастырях же монахи вынуждены заниматься делами мирскими, и не могут себя посвятить божьему служению, с тем же усердием что в скиту. Вот если бы ты был государем, кого бы поддержал в споре?

— Не знаю, старцы мне кажутся более праведными, чем осифляне. Они ревностно следуют православным канонам, они милосердны и нестяжательны.

— Это ты верно сказал. Старцы следовали православной традиции, согласно которой основная забота церкви духовная работа пастырей в служении Господнем, и в этом была их правота. Осифляне же своей нетерпимостью к инакомыслию, владетельством и желанием сделать церковь слугой государства во многом отошли от православных традиций. Но именно Осифляне одержали верх на поместном соборе Русской Церкви в одна тысяча пятьсот третьем году, — в голосе Павского послышалась печаль. — И принято было решение сжигать несчастных заблудших в ереси, и приняли владельческое право монастырей. Во многом тогда изменилась православная церковь. Надеюсь, со временем я смогу более подробно рассказать тебе о тех временах. А теперь давай сравним, какие же заветы оставили после себя Иосиф Волоцкий и Нил Сорский в тех книгах, что лежат перед тобой...

* * *

9 января 1827, Санкт-Петербург

Великий князь оставил Юрьевича возле Казанского собора, а сам направился в келью к отцу Серафиму с намерением вернуть книги. Митрополит, широко улыбаясь, принял наследника престола.

— Я рад видеть тебя, сын мой, — подтвердил свою улыбку словами отец Серафим и сделал несколько шагов на встречу.

— Здравствуйте, отец Серафим, — великий князь опустился на колено. — Я принёс Вам книги.

Благословив отрока, митрополит поднял его на ноги, приобняв за плечи, и легонько подтолкнул к стулу.

— Садись. Ты быстро прочитал всё. Скажи, понравился ли тебе урок? Что особенно запомнилось? Может ты спросить меня о чём хочешь?

— Я очень благодарен Вам за книги. Но не всё мне было понятно... — великий князь сел и подождал пока отец Серафим сядет рядом, — и самое главное я не понял, почему Заволжские старцы потерпели поражение. Ведь они целиком следовали традиционному канону? Как осифляне смогли победить их? Как милосердные христиане могли начать жечь еретиков? Так жестоко карать их? Почему монастыри не превратились в скиты, ведь монахам надлежит отречься от мира, а не владеть крепостными душами?

Лицо митрополита сначала сморщилось, словно он съел лимон, но вскоре расправилось и побледнело необычайно. Руки его совершили невнятное, очень сдержанное, движение в стороны и безвольно упали на колени. Он медлил с ответом. Спустя несколько секунд он решился:

— Осифляне не победили, и старцы не потерпели поражения. Они вели духовный спор, а в нём не бывает победивших и проигравших. И спор тот был не о владениях и еретиках. Спор тот был о церкви. И оба преподобных были правы в рассуждениях своих и потому они канонизированы и оба заблуждались, ибо люди они, а господь всеведующий. Позволь я расскажу тебе, о чём же был тот спор, — убедившись, что великий князь слушает внимательно, митрополит продолжил. — С давних пор, с Византии ещё, было принято, что церкви православной надлежит всемерно заботиться о том, чтобы как можно больше людей обрели через веру истинную путь в Царствие Небесное. И если бы не эта забота, то и надобности в церкви бы не было. Каждый сам бы приходил к богу той дорогой, которую бы мог уразуметь. Но Иисус ходил по земле и проповедовал слово Божие, и мы должны следовать его примеру. Но как церковь должна делать это, каждый понимал по-своему. С Византийской поры считалось, что главным является личное подвижничество. Членам церкви надлежало, прежде всего, самим жить божьими заповедями. Этим примером и праведным словом надлежало обращать людей на путь истинный. Так было раньше и так есть сейчас. Но Заволжские старцы и преподобный Нил Сорский, полагали, что надлежит и дальше следовать этому пути. Поэтому они, порицая ересь, относились к еретикам милосердно, понимая, что это заблуждение людское, которое надо исправлять добрым словом. Поэтому они были против монастырских владений, полагая, что не нужны они монахам. Поэтому в скитах иноки живут своим трудом, довольствуясь самым малым и заботясь, прежде всего о духовном делании, нежели о бренном существовании, и жизнью своей сподвигая других к праведности. Это благой путь. Ты слышишь, отрок?

— Да, я понимаю, они были правы в этом. Но как же всё же монастыри и еретики?

— И по нынешний день скиты существуют. И сегодня, как и в старые времена, личное подвижничество это благой путь. Но о другом задумался преподобный Иосиф Волоцкий. Ты помнишь, как называлась книга Нила Сорского, что я дал тебе?

— Устав о скитской жизни.

— Верно. Он учит тому, как инокам надлежит держать себя в благочестии и высшей службе. А как называется книга Иосифа Волоцкого?

— Просветитель.

— Верно. А потому она так названа, что увидел преподобный Иосиф, что дело церкви не только в том чтобы монахи примером своим и словом показывали остальным путь в Царствие Небесное, но и в том чтобы нести людям слово Божье, чтобы помогать мирянам найти путь в Царствие Небесное не только личным примером, но и активной проповедью, как это делал Иисус, и привлечением мирян в лоно церкви. И этим объясняется всё остальное. Еретики это не просто заблудшие умы, это люди своей жизнью и богомерзкими проповедями мешающие мирянам обрести Царство Божие. Церковь, в любви своей к ближнему, не может оставить это без внимания. Она должна устранить ересь, спасая души мирян. И не наказывает она еретиков, а лишает возможности распространять ересь. А для того чтобы нести слово Божие книги нужно издавать, иконы тоже нужны. Этим и многим другим, монахи в монастырях заняты. Они этим заняты и не могут уже как в скиту жить собственным трудом. посему монастырские владения оправданы, — митрополит начинал говорить вкрадчиво и тихо, но незаметно сила голоса увеличивалась и вот уже его слова гремели в кельи. — А сами монахи при этом живут скудно. В монастыре они своего ничего не имеют, и сами они нестежательны и блаженны. Но их делами церковь обретает силу, чтобы приводить заблудших на путь истинный и вести по нему всех мирян в Царствие Небесное. И преподобному Иосифу удалось убедить остальных в том, что этот путь церкви тоже праведный. И с тех пор церковь несёт заботу о душах всех страждущих. Церковь издаёт книги, создаёт школы и помогает сирым и убогим. Но при этом церковь, по-прежнему чтит духовный подвиг иноков и ставит его в пример. Потому-то и были канонизированы и Иосиф Волоцкий, и Нил Сорский...

Покидая Казанский собор, Саша был задумчив, мысли его крутились вокруг одного:

"...Надо с этим заканчивать, а то до беды не далеко..."

* * *

10 января 1827, Санкт-Петербург

Что может быть лучше конной прогулки на лёгком морозном воздухе в лучах восходящего зимнего солнца. Ничего. Великий князь и Мердер старались держать коней на строевой рыси. Быстрее ехать по улицам города было неприлично и опасно, а передвижение шагом не в ходило в урок. Необычно было, что сегодня Мердер сам вёл класс конной выездки, и ещё более удивляло отсутствие Паткуля. От Зимнего они направились к Марсову полю. Сначала ехали, молча оглядывая прохожих, но вскоре Карл Карлович начал разговор:

— Вы, ваше высочество, сильно повзрослели за последний год. Это радует меня. Это радует государя. Но в Вас появилось нечто, вызывающее во мне беспокойство.

— Я, стал совершать много ошибок? Государь поручил моей канцелярии вести экспедицию, но моё вмешательство в дела было во многом пресечено. Он посчитал их ошибочными. Видимо это смущает Вас? Наверно мне рано ещё вмешиваться в такие серьёзные дела.

— Нет, нет. Решение государя о вовлечении Вас в дела я полагаю абсолютно верным. Не что иное, как настоящая работа в серьёзном деле, не сможет лучше обучить Вас поступать правильно. А совершение ошибок вполне естественно. И не так много Вы их совершили. Не это беспокоит меня.

— Тогда что?

— Вы весьма молоды, и в Вашем возрасте почтение к старшим, к их труду и их опыту есть первейшая добродетель.

— Вы о Боше?

— Нет. Вам, прежде всего, надлежит научиться труду. Научиться трудиться не только из любви к должности, но и из любви к самому труду. В то время как многие Ваши действия говорят о том, что решения вы принимаете слишком легко. И видимо это является причиной ошибок.

— Я не совсем понял Вас.

— На Рождество Вам сообщили о том, что Императорская Российская академия полагает почётным видеть Вас своим членом. И за четыре дня Вы подготовили два предложения по улучшению русского языка. Не скрою, оба предложения мне понравились. В них чувствуется хорошее начало, сулящее большие выгоды. А уважаемый мной Александр Сергеевич от первого вашего предложения был в восторге. Не удивлюсь, если вскоре мы услышим оду в Вашу честь. Но члены академии, включая Пушкина и вашего учителя Василия Андреевича, уже с десяток лет думают о реформе русского языка. Это всё образованнейшие люди страны, с огромным литературным опытом. И вдруг перед ними выступили Вы, не окончивший учение отрок, с плодами четырёхдневных размышлений. И дело не в том, насколько плоды Ваших размышлений хороши или плохи, а в том, что вы настолько смелы чтобы высказать их перед учёными мужами.

— Вы правы, пожалуй, мне следовало не выступать перед ними лично, а передать свои размышления через Вас.

— И это было бы ошибкой, — Мердер широко улыбнулся.

— Но как-же тогда. Если я сам не могу выступить и если через Вас не могу передать, что остаётся? Держать в себе?

— И это тоже было бы ошибкой. Вы не поняли меня. Не само ваше выступление смущает меня, а то, сколько времени вы потратили на принятие решения о выступлении и его содержании. Вот так же легко вы составили указания для членов экспедиции. И многие из них государь посчитал вполне верными, но не меньшее число ошибочными. И я тоже считаю их ошибочными, и Нессельроде, и другие умудрённые жизнью государевы мужи считают их ошибочными. Вы слишком легко приняли решение, и оно оказалось во многом неверным. И возможно, если бы вы посчитали необходимым сначала посоветоваться, потом всё тщательно обдумать, то тогда вам удалось бы избежать ошибок.

— Но экспедиция уходила. Мне нужно было успеть.

— Депеша вполне могла нагнать их в пути. Но Вы снова не поняли меня. Не скорость принятия решения вызывает беспокойство. А лёгкость его принятия. Ведь давая свои указания, Вы не советовались ни с кем. Вы скорее интуитивно, чем обдуманно, приняли решения и частью угадали, а частью нет. И это не удивительно, но такой способ решения меня беспокоит. Вам надлежит расстаться с ним.

— Мне раньше казалось, что Вы как боевой офицер поймёте меня. Командир в бою не всегда знает всё, но ему нужно отдать приказ. И он отдаёт его. Приказ может быть ошибочным, но нерешительность ошибочна всегда.

— Но Вы не в бою. Если у Вы чего-то не знаете, то потрудитесь сначала узнать, а только потом отдавать приказ. Потому что у Вас есть возможность узнать, а командиру в бою спрашивать не у кого.

— Есть у кого. Он может послать разведку и потом спросить у них. И я мог бы спросить, но сколько я бы ждал ответ. Сколько времени я бы думал над ним. И не один ответ не может быть исчерпывающе полным. А приказ нужно отдать сейчас.

— А нужно ли его отдать сейчас...— Мердер запнулся, он пристально посмотрел на воспитанника, — Мне кажется я понял Вас. Но поняли ли Вы меня, мой милый друг?

— Я буду стараться тщательнее обдумывать свои приказы и чаще советоваться с более опытными людьми.

На этом их беседа была окончена. Дальше они обсуждали только коней и их способность длительное время бежать рысью. Но после обеда класс Закона Божьего удивил великого князя не меньше прогулки. Мария Фёдоровна проявила интерес к занятиям внука и решила присутствовать на данном уроке. И весь урок был какой-то нервозный. Отец Герасим сыпал цитатами и поучал:

— ... Что в тебе есть такого, чего бы ты не получил от Бога? Ну, а если получил, как можешь похваляться, словно ничего не получал?! А в первом послании Петра сказано: Также и младшие, повинуйтесь пастырям; все же, подчиняясь друг другу, облекитесь смиренномудрием, потому что Бог гордым противится, а смиренным дает благодать. Что думаешь, об этом отрок?

— Я думаю, что Господь учит нас смирению перед лицом своим, — наследник по покосился на бабушку, отвлечённо рассматривающую что-то в окне, — нам надлежит держать в узде свои желания и подчиняться законам Божьим и человеческим, начальству...

— Всё так, — перебил его учитель. — А какими желаниями был ведом ты, когда отнимал у Йогана Боша деньги?

— Желанием торжества справедливости. Ибо по делам воздаяние должно быть и на благо другим...

— А когда крестьянина пороть приказал?

— Состраданием к нему и семейству его.

— Состраданием?! Ты приказал бить человека из сострадания к нему?

— Да. Ведь он в неведении был и творил с собой непотребное и семью свою не содержал. Я же поркой наставлял его на путь правильный во благо ему. Как врач отворяющий кровь больному дабы излечить его.

— Но поможет ли твоё лечение?

— Не знаю, — Саша почувствовал раздражение, от беседы. Руки его непроизвольно стали теребить ткань штанов.

— А ежели не поможет, то выйдет что бил ты его зря. А ежели отнятые у Боша деньги благо не принесут, то и его ты зря наказывал.

— Не зря. Я сделал то, что мог и как умел. Я делал это с чистым сердцем. И если бы я не попытался, то поступил бы не по совести.

— Так получается, что ты не знал, как верно поступить тебе? Что Бошу надлежит держать ответ не перед тобой, но перед государем? Что крестьянина того местный батюшка и мир должен был наставить?

— И что мне делать было отойти в сторону и ждать пока другие сделают, что должно. Я видел зло и в меру своего разумения то зло исправить должен.

— Насилием?! Забыл ты разве от Матфея: А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую.

— Не меня били по щеке, не мне было, и подставлять другую. Я противился злу, обращённому не ко мне, а к другим. И если это грех, то грех этот я взял на себя за ради других, из любви к ним, как заповедал нам Иисус.

— Тебя хорошо обучили, — неожиданно сказала Мария Фёдоровна. Она поднялась и направилась к двери. — Мне достаточно на сегодня. Отец Герасим я буду в своём кабинете, ожидая Вас.

Учитель и ученик стоя ожидали, пока императрица не покинет комнату. После её ухода Павский внезапно охладел к беседе. Быстро определив в маленьком наследнике престола гордыню, он назначил ученику урок и вышел.

Время уже приближалось к ужину, когда Александра Фёдоровна известила о своём желании видеть сына за своим столом. Это было довольно необычно. Как правило, вечернюю трапезу императрица делила с приближёнными к ней дамами. За столом они обсуждали различные дела, и присутствие маленького наследника было весьма не уместно. Теперь же за вечерним столом сидела мама, Юрьевич и маленький Саша. Александра Фёдоровна беззаботно трещала о разных пустяках. Юрьевич вежливо поддакивал ей, а наследник престола отмалчивался не в силах сообразить, зачем весь этот спектакль.

— Нам так редко удаётся поговорить, Саша. Эти бесконечные дела сильно отвлекают меня. Да и ты постоянно занят учёбой. Семён Алексеевич говорит, что все учителя в восторге от твоих успехов.

— Ох, да, Александр Николаевич не перестаёт удивлять своей страстью к учёбе, — не преминул вставить своё слово Юрьевич. И хоть обращался он к императрице, но улыбался почему-то своему воспитаннику.

— А я сейчас занята с семьями уехавших в экспедицию офицеров. Ох, и сложно же это разместить их и подготовить к поездке следом за отцами. Я слышала, ты предлагал Папа поселить их в Гатчине? — спросив, Мама не стала дожидаться ответа. — Но это в высшей степени неудобно.

— Далеко? — сдержано поинтересовался Саша.

— Нет достаточного числа квартир. Ничего не остаётся как разместить их в Санкт-Петербурге.

— А семьи нижних чинов?

— Об их судьбе я пока не думала. Но ты прав нужно будет озаботиться и о них. Как хорошо что ты здесь. Семён Алексеевич говорит, что ты показываешь большую разумность и судишь о делах в Персии и в Америке. Я так рада, что ты занят столь важными делами.

— Да? — Саша постарался изобразить на лице удивление.

— Конечно! В столь юном возрасте начать заниматься взрослыми делами, это замечательно. И я надеюсь что все стараются помочь тебе.

— Наверно, но мне хотелось бы, чтоб у меня было больше учителей.

— Это похвально. Я думаю, Папа тоже одобрит такое желание. А я не просто так тебя пригласила. Я узнала про твоё предложение по упрощению русского языка. Мне так понравилось.

— Я рад.

— К сожалению, мне пока не досталось образца, написанного новым стилем. Не мог бы ты мне сделать один... прямо сейчас садись за тот столик, а я по диктую... Семён Алексеевич достаньте принадлежности.

"..Вот оно!!!..."

Сегодняшний день измотал великого князя. Он сидел в спальне у окна и вглядывался в темноту улицы. Зимняя ночь уже давно вступила в свои права. Мердер, заменивший сегодня Юрьевича, блаженно спал, а Саше не спалось. После молитвы он лёг, но сон не шёл к нему. Притворяясь спящим, он дождался, пока всё вокруг успокоилось и сел к окну. Он сразу же обругал себя за это, но лежать было невозможно, организм бунтовал против горизонтального положения тела, ему хотелось движения, пусть незначительного, но движения.

"...Адреналин гуляет.

Есть от чего. Что же на него сегодня все так насели. Все. А папа как назло даже на вечернюю битву не пришёл. Не хочет с сынулей поговорить. Видимо пока не хочет. Это что же такое готовится? Меня что, раскололи?! Я конечно отжигал, но вроде ничего смертельного не делал. Или мне только кажется так.

Какие за мной косяки?

Растил картошку. Странность, но не более. Её и в Петергофе растят, почему мне нельзя.

Боша побил. Ну залёт. Но ведь вроде обошлось. Надо наверно не все косяки вспоминать, а последние. Ведь что-то стронуло лавину. Может просто накопилось... Всё равно что-то должно было запустить механизм.

Реформа языка. Зря я наверно это затеял. Сидел бы ровно на попе... Но случай был уж совсем козырный, когда ещё такой. Когда мне ещё дадут втереть чего-нибудь академикам-филологам. Лет через десять только. Грамотку почётного члена вручили, и гуляй пока не повзрослеешь.

Может Серафим меня вложил, что я на Павского стукнул. То-то он так скуксился вчера. Наверное Павского перед Папа отстаивал как учителя, а тот мне такую штуку отлил. Папа узнает, мало не будет ни Павскому, ни защитничку. Тогда на Серафима никакой надежды. Хотя если бы он за Павского был, то стал бы он вообще наш разговор пересказывать Папа? А почему скуксился?

Наверно всё же Папа уже всё знает. Времени с первого разговора прошло две недели. Должно уже, до Папа дойти.

Нет, всё-таки реформа. Вон как Мама в меня вцепилась..."

— Не спиться, ваше высочество, — Мердер стоял совсем рядом.

— Да. Мысли всякие лезут.

— О чём?

— Вообще, о будущем.

— Страшно?

— Я бы сказал беспокойно.

"И долго этот футбол многозначительности будет тянуться?"

— Сон лучшее лекарство от беспокойства.

— Но он не приходит.

— А Вы лягте.

— Толку нет.

— Ложитесь, а я развлеку Вас беседой.

— Хорошо.

Великий князь направился к кровати. Мердер сел на своей, и дождался пока воспитанник ляжет.

— Вы будущий государь. И надлежит Вам усвоить суть самодержавной власти. Тяжкое бремя примете Вы на себя в назначенный час. Это бремя ответственности перед Богом за судьбу вверенной Вам земли и народа. Ответственности за души людей, за жизни их. И многие люди будут судить Вас. И требовать от Вас, чтобы Вы сделали то что им надобно. Они будут понуждать Вас, и уговаривать, но ответственность Вашу на себя не возьмут. И в случае успеха они будут говорить, что это они всё придумали и Вам указали, а в случае неуспеха, что это Вы всё испортили. Потому слушая других всегда помните, что перед Богом и людьми Вы и только Вы будите отвечать за судьбу земли и народа. Многие сейчас думают о конституции и о парламенте. Они хотят указывать государю. Но никто не хочет в случае неверного указания взойти на эшафот. Все хотят, чтобы государь туда взошёл как Карл Английский. Многие сейчас говорят о святости закона, но все они как один готовы дать взятку судье чтоб этот закон обойти. Начитавшись Кодекса Наполеона и памятуя о вольности дворянской, многие твердят о неприкосновенности частной собственности. Но забывают, что их собственность зачастую есть то, что отобрано у крестьянина. Даже если это было пожаловано царём, он лишь плод труда крестьянина. И что, следуя той неприкосновенности, надлежит им всё вернуть обратно, оставив себе лишь то, что сделано их собственным трудом...

Заметив, что воспитанник пошевелился, Мердер отвлёкся:

— Лежите спокойно, слушайте. Господь даровал народу землю. И всё что есть принадлежит Господу. А владеет этим народ. И царь от имени народа и Господа лишь назначает, кому и как кормиться с земли. Чтобы каждый мог исполнять свою службу на своём месте. Не ради блага человечьего даёт царь владения, а для того чтобы человек мог отдать себя службе не думая о хлебе насущном. Службе во славу Господа, во имя народа и по указанию государя. Владеть они всем могут только служа, а не пребывая в праздности потому, что унаследовали в богатой семье. Многие говорят, что дворянство опора государя, но забывают, что по милости государя пожаловано дворянство вольностями и успело забыть уже о долге своём. Оно смеет выходить на площади и требовать от государя повиновения с оружием в руках. А так быть не должно. Не им отвечать перед Господом, — Мердер прислушался к размеренному дыханию воспитанника, и лёг.

Адреналин, ещё недавно порождавший желание двигаться, исчез. Навалилась апатия, мысли путались. Саша с трудом понимал, что говорит его Воспитатель. В голове крутилось одно:

"...Что-то завтра будет..."

Глава 22

Даром преподаватели время со мною тратили

11 января 1827, Санкт-Петербург

Утро принесло тяжёлое пробуждение. Часы в столовой отбили положенные шесть ударов, и наследник престола был вырван из объятий Морфея безжалостным воспитателем. Не смотря на привычку к столь раннему пробуждению сегодня воспитанник, как сомнамбула, направился умываться. Мердер, разбудивший воспитанника, уже был одет и разбирал какие-то бумаги на столе. Взбодрившись холодной водой, Саша оделся и подошёл к воспитателю.

— Ваше высочество, я предлагаю Вам изменить намеченный порядок сегодняшнего дня.

— Почему?

— Её Императорское Величество Вдовствующая Императрица Мария Фёдоровна намерена сегодня посетить с проверкой больницу на литейной и приглашает Вас сопровождать её.

— Когда?

— Сразу после завтрака. И скорее всего это займёт весь день.

— Хорошо.

— Ещё, государь высказал вашему высочеству совет, пригласить на ужин графа Нессельроде.

— Распорядитесь, я буду рад его видеть.

Спустя несколько часов великий князь старался удерживать место слева от гранд Мама, сопровождая её по больничным коридорам. Справа от императрицы шёл Андрей Иванович фон Роз, временно исполняющий должность главного врача больницы. Мердер и Юрьевич затерялись в толпе сопровождающих лиц. Саше не довелось ни поговорить с кем-нибудь, ни внимательно рассмотреть что-нибудь. Все разговоры вела только императрица, и только она определяла, что заслуживает внимания, а что нет. Он просто шёл рядом с бабулей, скучая до невозможности. Созерцание больных и их страданий угнетало его. В одной из палат он замешкался, а увлечённая разговором Мария Фёдоровна, не обращая внимания на внука, двинулась дальше. А рядом с Сашей оказался какой-то врач.

— Скажите, а вот эти большие проёмы над дверями, это специально, чтобы душно не было? — решил развлечь себя беседой великий князь.

— Да. Спёртый воздух выходит в коридор. А здесь возле пола, видите, щели. Через них с улицы попадает свежий воздух.

— А чем он болен? — великий князь показал на подростка лет двенадцати.

— Горлянка.

— Это что?

— Горло отекает, в нём образуется гнилая плёнка, становится тяжело дышать. Больной обычно умирает от удушья. Поэтому мы хотим в скорости сделать ему трахеотомию.

— Что?

— Вскроем горло и вставим туда трубку, чтобы больной мог дышать.

— А вы не пробовали отсасывать гнилую плёнку? — вспомнил Чехова великий князь.

— Это как?

— Взять трубочку ввести в горло и отсасывать... Мария Фёдоровна уходит, поторопимся.

Они ненадолго расстались, но уже в следующей палате встретились возле другого больного:

— А с ним что? — спросил наследник, глядя на огромного молодого мужика, внешне совершенно здорового.

— Нога сильно переломана. Вроде бы срослась, но как-то неправильно, — врач откинул одеяло, показывая ногу больного. Кость голени была неестественной кривизны, — поэтому ходить без подпорки он не сможет.

Мужик заплакал и запричитал:

— Милостивцы, не дайте пропасть. Куда я без ноги-то. Богом молю.

Великого князя стало слегка мутить от вида ноги, но он заставил себя приблизиться и посмотреть внимательнее.

— Само срослось, шрамов-то нет? — сделал он предположение.

— Да, мы только зафиксировали дощечками.

— А если вдоль разрезать, кость снова сломать и сложить правильно?

— Он не выдержит такой операции. Боль не позволит... хотя он здоров... попробовать можно.

— А вы усыпите его эфиром.

— Эфиром?.. Императрица уходит.

Они направились в коридор, вдруг больной схватил великого князя за руку и завопил:

-Барин, сделай милость! Пусть ломают, я стерплю! Мне лучше в могилу, чем увеченным!

Возникла неловкая пауза. Мердер уже было ринувшийся вызволять воспитанника, был остановлен жестом Марии Фёдоровны. Все ждали действий от маленького наследника престола.

— Тебя звать как? — спросил великий князь.

— Гордей.

— Не мне это делать предстоит, Гордей. Врачу. Ему и решать, что делать и как. Я тебе пообещать могу, что похлопочу за тебя. И ещё, если будешь без ноги, я найду тебе место для службы, будет у тебя возможность на хлеб заработать. Хорошо?

— Спасибо барин.

— Семён Алексеевич, договоритесь о визите к лейб-медику Виллие на завтра. Будем спасать Гордея, раз я пообещал.

Вернувшись во дворец после больницы для бедных, великий князь застал у себя необычного посетителя. В столовой его ожидал худой человек выше среднего роста. Голова гостя уже лишилась почти всех волос, а те что остались по вискам и затылку были преимущественно седы. Мердер представил посетителя:

— Ваше высочество, к Вашим услугам главноуправляющий второго отделения канцелярии его величества, тайный советник, Михаил Михайлович Сперанский. Государь поручил ему дать вам классы по законоучению.

"Ого, неужто тот самый."

— Я рад приветствовать Вас, Михаил Михайлович. С удовольствием возьму ваши классы. Я надеюсь что вы расскажете мне не только о тех законах, какие приняты сейчас в империи, но и о том почему они такие.

— Я буду стараться, ваше высочество. Когда мы можем начать?

— Можем прямо сейчас, если Вам удобно.

— Тогда я предлагаю сегодня просто поговорить о законах и государстве.

— Хорошо. Давайте присядем. Может распорядиться чаю? — проявил гостеприимство великий князь. — Карл Карлович, Вы будете чай?

— Да, — Мердер, улыбаясь, сел возле воспитанника.

— Спасибо, не откажусь, — Сперанский расположился за столом напротив ученика, и сразу приступил к делу: — Все законы, ваше высочество, можно разделить на законы природы, законы разума и общественные законы. И если первые и вторые мы изменить не в силах и должны только изучать, то общественные законы находятся во многом в нашей власти.

— А законы Божьи они к какому виду отнесены быть могут, — с лёгкой улыбкой поинтересовался ученик, поняв что паузу законоучитель сделал неслучайно.

— Я отношу их к законам общественным, поскольку направлены они на то, чтобы учредить отношения людей. Хоть изменять их не в нашей власти.

— Тогда, разумнее будет оставить законы природы для класса Естественной истории. Законы разума тоже полагаю иным предметом. А вот об общественных законах вообще прошу пояснить подробнее, прежде чем вы начнёте рассказывать о законах государственных. Какие виды общественных законов вы различаете?

— Законы нравственные и положительные. Законы нравственные определяют любые движения воли человека. В то время как законы положительные определяет лишь те движения воли что выражены в действиях во вне. За нарушение нравственного закона человека ждут муки совести, за нарушение положительного — наказание. И хоть все они основаны на законе Божьем, но нравственные законы государь изменить не в силах, а вот законы положительные находятся в его власти. Но помнить он должен, что если положительный закон противоречит нравственному, то такое положение производит насилие над совестью и может вызвать справедливый гнев народа и Господа.

— Любой ли положительный закон находится во власти государя?

— Любой.

— А выведенное из обычая положение, по которому судят о действиях человека и наказывают его за оное, или поощряют? Ведь обычай не был установлен государем, и отменить его не у всякого государя силы достанет. Однако ж это положительный закон.

— Обычай, скорее нравственный закон, чем положительный. И именно в той части, в какой он нравственный государь бессилен перед ним, но в той части в какой он положителен, он в воле государя. И даже если не государь его учредил, то государь волен его отменить. И если это не затронет нравственного закона, то сил у государя достанет.

— Не понимаю. А "не убий" это нравственный закон или положительный? Если нравственный то не может быть наказания за убийство, если положительный, то государь волен отменить его. Но что-то мне не кажется это возможным.

— Всё потому что данную заповедь Вы видите как указание только одного из видов законов. А она является одновременно и указанием нравственного закона и указанием закона положительного. И из-за этой связи заповедь не может быть отменена государем, государь лишь может прекратить наказывать за её нарушение. Но тогда, этот положительный закон вступит в противоречие с нравственным. Но даже если такое случиться муки совести будут преследовать нарушившего этот нравственный закон.

— Хорошо. Но положительные законы мы уже разделили на два: обычай и принятые государем. А ещё какие?

— Прежде всего, необходимо провести разделение по самим предметам законов. Это законы государственные, они определяют отношение частных лиц и государства. И законы гражданские, которые учреждают отношения частных лиц между ими.

Лицо маленького наследника престола сморщилось. Он сжал кулаки и положил их на стол и стал ими вертеть внимательно разглядывая пальцы. Сперанский замолчал наблюдая за этим занятием ученика. Через непродолжительное время великий князь подал голос, не отрывая взгляда от кулаков:

— Михаил Михайлович, меня смущает, что вы разделили только двух участников отношений. Один из них частные лица. Я согласен. Другой — государство. Видимо, в лице государя, его министерств, канцелярий и приказов. Я тоже согласен. Даже купеческие товарищества можно отнести к частным лицам. Я правильно понимаю? — великий князь посмотрел на учителя, слегка приподняв левую бровь.

— Вы совершенно правильно всё поняли.

"Ну дык, юридическую вышку не пропьёшь."

— Но какими законами учреждаются отношения между различными обществами и входящими в них частными лицами. Если данные общества нельзя назвать частными. Например, между общиной и крестьянами. Или между торговой палатой и купцами и их товариществами. Ведь эти общества не являются государевыми, но они имеют власть над своими членами. Власть сходную с властью государства над подданными. Может нужно отдельно разделить законы, устанавливающие отношения между частными лицами и такими обществам и законы устанавливающие отношения между обществами и государством?

Сперанский задумался. Словно ожидая этого момента, в комнату внесли чай, сделав тем самым ожидание ответа не столь томительным. Учитель сделал первый глоток и решился ответить:

— Вкусный чай. Я всегда ранее относил такие общества к частным лицам, особенно общину полагая их, схожими с купеческими товариществами. Однако, Вы правы, их власть над частными лицами во многом схожа с государственной. Поэтому я полагаю, что... отношения... должны учреждаться... государственными законами. Вы согласны со мной?

— Не согласен, — великий князь широко улыбнулся. — Министерство или приказ делают, что-то от имени государя и во благо государства. В то время как община или магистрат во многом руководствуется своим частным благом. Вот такая странность. Эти общества руководствуются частным благом, но власть их над частными лицами сходна с государственной. И этим они отличны и от государства и от частных лиц. Посему полагаю не избежать разделения законов для этих обществ.

— Наверно, Вы правы. Ноя должен это более тщательно обдумать. А пока продолжим, -голос выдал учителя, поспешившего уйти от спорной ситуации. — Законы государственные могут быть коренные, которые учреждают порядок на неизменных началах, с коими бы все другие законы могли быть соображаемы, и переходящие, которые применимы лишь для определённого случая. Это понятно?

— Отчасти. Само разделение ясно, но оно может быть отнесено не только к государственным законам, но и к гражданским и к общественным, о которых мы говорили. Ведь как я понял, коренные законы создают незыблемый, неизменный порядок, служа основой для всего государственного устройства. И такой порядок должен быть установлен во всех отношениях. А переходящие законы служат цели потребной на сегодняшний день. И цель эта может быть определена к любым отношениям. Я верно понял?

— Да. Вы правы. Могу ли я попросить бумагу и перо.

— Пожалуйста. Востриков! Принеси бумагу и писчие Михаилу Михайловичу.

— Пока же, я хотел бы пояснить основные свойства коренных законов. И первое из них, что служат они для пользы и безопасности людей, им подвластных, — лицо великого князя исказила ухмылка. — Вам это кажется неверным или неправильным? Надеюсь, Вы понимаете, что польза и безопасность суть понятия не могущие быть определёнными точно.

— Я понимаю. И полагаю подобное утверждение вполне правильным. Но я считаю его не верным, — великий князь сделал паузу и убедившись, что собеседник внимательно слушает, продолжил: — Я полагаю, что установленный порядок суть следствие согласования воль всех людей проживающих в государства. И является этот порядок результатом исполнения нравственных и положительных законов. Положительные же законы, как коренные так и переходящие не учреждают этот порядок в полной мере, а лишь в той части, в коей созвучны законам нравственным. Поскольку сами по себе положительные законы суть воля государя. А воля его может быть направлена на разное. Ибо государь хоть и является помазанником божьим, он же человек. И как человек подвержен заблуждениям и грехам. Посему должно законам, в силу воли Господней, служить для пользы и безопасности людей, но не всегда они могут справить эту службу.

— Не всегда могут, это верно, но всегда должны. И в соображении с этими законами три силы движут и управляют государством. И силы эти: законодательная, исполнительная и судная. Они суть нравственные и физические силы людей в отношении их к общежитию. Но силы сии в первозданном виде не производят, ни закона, ни прав, ни обязанностей. Соединенное же действие сил составляет державную власть. В состоянии раздельном эти силы рождают права подданных. Но если бы силы государственные соединены были в державной власти в абсолютно, тогда степени никаких прав не оставляли бы они подданным, — Сперанский говорил уверенно. Эти мысли, очевидно, уже давно оформились, и даже, возможно, уже были изложены на бумаге. Вот он замолчал, давая ученику возможность кивнуть.

— Это понятно. Но может быть это и не нужно, оставлять права подданным?

— Тогда государство было бы в рабстве, и правление было бы деспотическое.

— Отчего ж. Сын расположен в полном подчинении у отца своего, но разве ж он находится в рабстве? Человек находится в полной воле Господа, но разве волю Божью мы осмелимся назвать деспотичной?

— Но сий порядок учреждён не одними положительными законами, но и законами нравственными. Кои не позволяют назвать его рабским.

— Пусть. Но значит, что если державная власть соединяет в себе силы абсолютно и это соединение находится в согласии с нравственными законами, то такое государство не будет рабским.

— Но нравственные законы не во власти государя. Он не может нужные учредить.

— И отменить не может, если они есть. Если государь воспринимается народом как отец, как божий помазанник. То отменить сей нравственный закон государь не в силах.

Законоучитель слегка побледнел. Он растеряно переводил взгляд с ученика на Мердера и обратно. Карл Карлович дружелюбно улыбался учителю, а великий князь смотрел пристально, вопросительно подняв бровь, и слегка кривя губы в неком подобии ухмылки.

— Пребывать в заблуждении о нравственных законах очень опасно, — медленно выговаривая слова, начал Сперанский, — неверное представление о них может привести к краху. Судьба Людовика шестнадцатого служит в том предостережением.

Сперанский замолчал.

— Конечно, это наглядный урок. Вы сами говорили, что положительные законы не сообразные нравственным будут насилием над совестью. Людовик допустил такое насилие. Но у меня нет уверенности, что нравственные законы российского народа подобны законам французского. Тогда учреждение положительных законов французского толка тоже может оказаться насилием над совестью. И само разделение сил государственных также может оказаться насилием и будет не принято народом, принимающим государя, как отца.

Сперанский побледнел ещё сильнее. Руки его лихорадочно трепали перо. Карл Карлович с видимым наслаждением отпивал чай. Законоучитель выглядел беспомощно, и наследник престола решил как-то разрядить ситуацию.

— Михаил Михайлович, извините меня, но я сегодня весьма устал. Не могли бы Вы продолжить класс в другой день?

— Хорошо, я всегда к Вашим услугам, Ваше высочество, — Сперанский поспешно вскочил, и чуть было не рванулся к двери, но вовремя вспомнил о приличиях и сделал неглубокий поклон. — Желаю хорошо отдохнуть, ваше высочество.

— До свидания, Михаил Михайлович.

Когда дверь за тайным советником закрылась. Мердер вышел следом, но вернулся через несколько мгновений.

— Вы вовремя закончили класс, ваше высочество, ужин уже готов и граф Нессельроде просит принять его.

— Приглашайте его к столу.

Граф вошёл, неся перед собой какую-то коробку.

— Здравствуйте, ваше высочество, — учтиво поклонился Нессельроде.

— Здравствуйте Карл Васильевич. Что Вы принесли в коробке?

— О, это маленкая забава, я приготовил её для Вас. Пока накрывают стол, позволте я покашу Вам.

— Я в нетерпении... Что это?

Граф снял крышку и вынул из коробки дощечку, в которую были воткнуты штырьки высотой с ладонь. Между штырьками замысловатым образом были перекинуты узловатые верёвочки, которые часто перекрещивались и иногда обматывались одна вокруг другой. На верёвочках, зацепившись за них крючками, висели шарики.

— Это европейская политика, ваше высочество, — большой кривой нос графа хищно выделился, на фоне добродушной улыбки. — Его величество сказал мне, что Вы проявили интерес к политике и я решился изготовит эту забаву для Вас.

Великий князь непонимающе смотрел на графа.

— Сейчас я поясню. Каждый шар это страна. Допустим этот красный шар Британия. Мы можем ударит по ней, дабы она подвинулас и не мешала нам. Вот так, — граф взял столовый нож и ткнул им в шар. Вся конструкция пришла в движение. — Видите, все страны зашевелилис от нашего удара, а били мы толко по Британии.

— А если не бить, а давить?

— Прекрасно! Давайте попробуем. Смотрите, мы отклонили красный шар, но другие тоже сместилис со своих мест. А стоит нам прекратит, как всё вернётся на свои места. Давайте попробуем по-другому, — граф взял ещё три ножа. И ловко удерживая их одной рукой, стал давить на шары. — Вот здес надавим на Францию, вот здес на Австрию, здес на Пруссию. А тепер, аккуратно надавим даже не на саму Британию, а на некий её интерес...

Граф упёрся ножом в крючок красного шара, и тот заскользил по верёвочке, перескакивая узлы. Когда граф положил ножи, все шары спокойно весели на своих местах, только красный шар был сдвинут. Но и Британский шар был покоен.

— Забавно, — оценил остроумие графа великий князь.

— Я рад был развлеч Вас.

— Спасибо. Прошу к столу.

* * *

12 января 1827, Санкт-Петербург

Лейб-медик Яков Васильевич Виллие слушал, сидевшего напротив, наследника престола с нескрываемым раздражением. Пока великий князь говорил, медику оставалось лишь вздыхать и морщить верхнюю губу, машинально потирая руки. Вскоре ему предоставили возможность озвучить своё мнение:

— Ваше высочество, Ваша забота о судьбе больного человека весьма похвальна, — Яков Васильевич говорил растягивая фразы и делая неуместные паузы. — Моё сердце ликует, взирая на Ваше человеколюбие. Вы достойный внук добросердечной Марии Фёдоровны. Она и Ваши воспитатели могут гордиться Вами. К сожалению, мне не довелось осмотреть этого больного и я не готов принять окончательное решение по его лечению. Но я всецело доверяю мнению доктора фон Роз. Это опытный врач. И если он посчитал необходимым для блага больного оставить его ногу в том виде, в котором она есть, то никоим образом не сомневаюсь в том, что это наилучшее решение из возможных.

— Яков Васильевич, молодой и здоровый мужик останется калекой!

— Увы, медицина не всесильна. Впрочем, если вы всенепременно намерены провести ему операцию, то рекомендую обратиться к Николаю Фёдоровичу, он превосходный оператор. И в этом деле даже я признаю его первенство. Если кто и сможет помочь то именно он. Поскольку подобная операция весьма сложна и должна быть произведена скорейшим образом, поскольку больной может не выдержать боли.

— Пожалуй, Вы во многом правы. Арендт действительно великолепный оператор И если во время операции он усыпит больного, то у него будет достаточно времени для того, чтобы неспешно сделать всё наилучшим образом. Будучи успешной, эта операция по спасению простого русского мужика станет известной на весь мир как первая операция с применением эфира. Но мне нужна Ваша помощь в одном деле.

— Я всячески готов услужить Вам, ваше высочество...— взгляд Виллие судорожно метался по комнате, — если это будет в моих силах.

— Я надеюсь, что Вы сможете. Я прошу Вас поговорить с Николаем Фёдоровичем и уговорить его на эту операцию, — Виллие окаменел от этих слов. — Вам как его коллеге будет легче сделать это. Кроме того я прошу Вас совместно с ним обследовать больного и оказать посильную помощь Николаю Фёдоровичу при проведении операции. Мне представляется, что ради блага больного вы согласитесь на это. Всё необходимое для операции я готов оплатить. Вы можете обратиться к Семёну Алексеевичу за потребными денежными суммами.

— Ваше высочество, мне представляется неуместным мешать Николаю Фёдоровичу в определении лечения...

— Ну что Вы! — перебил врача великий князь. — Помощь такого опытного врача, как вы не может помешать. Я уверен что Николай Фёдорович будет благодарен Вам. Ради блага больного я настаиваю на вашем участи, помощь столь опытного и уважаемого врача необходима этому несчастному.

— Я право, не уверен, что Николай Фёдорович согласится...

— Я полагаю, что вы найдёте нужные слова. — сказав это, наследник престола встал. — Яков Васильевич, я понимаю, что наверно совершил ошибку, пообещав больному Ваше участие. Но эту ошибку я уже совершил. И другого пути, как только уговорить Вас, у меня нет.

Виллие долго смотрел на великого князя, думая о чём-то. В комнате повисла тишина, время замедлило своё движение. Наконец медик медленно положил ладони на стол и опираясь на руки встал:

— Я сделаю всё, что в моих силах, ваше высочество.

— Прекрасно! Послезавтра Семён Алексеевич справиться у Вас о результатах осмотра больного.

Орлов Денис Евгеньевич Маленький Саша Часть2