Легенда о Каменном Цветке

Легенда о каменном цветке

В мире, не знающем ни равнин, ни степей. Лишь бесконечные черные горы, покрытые пологом хвойных лесов, расщелины, плоские каменные плато, заканчивающиеся пропастями, и снежные шапки, протыкающие небо где-то высоко-высоко, за облаками. Так вот, именно в этом нелюдимом, суровом горном мире нет птицы счастья, есть каменный цветок. У нас говорят про счастливчиков — "поймал птицу счастья за хвост", у них — "сорвал каменный цветок". Впрочем, если вспомнить древнюю, как мир, легенду, не удивительно, что о счастье в племенах горного народа говорят именно так.

Этот цветок нельзя найти намеренно, лишь случайно. Но его все равно ищут. Не находят, но раз за разом отправляются на поиски, забираясь все дальше и выше, к самым вершинам, но все тщетно. Лишь сам цветок выбирает, кому показаться на глаза, а от кого спрятаться навечно. Ли-Виста-лю-Такура — в переводе "каменный цветок", старики говорят, что нет красивее его на белом свете, но он не принадлежит ему, свету, впрочем, как не принадлежит и тьме. Он сам по себе. Гордый и прекрасный, как горячие сердца сильнейших воинов горного народа, его охотников. Каждый охотник знает эту легенду, но не каждый верит. Но в глубине даже зачерствелых душ наперекор всему теплится надежда, что когда-нибудь именно он отыщет его, Ли-Виста-лю-Таура, и принесет в свою деревню, доказав, что достоин быть вождем всех племен, всех народов. И отнесен он это чудо на гору Эль-тур-Дияра, и возвестят о восхождении нового Вождя Вождей все птицы мира, и расцветет на вершине бутон каменного цветка, и явит Вождю Сердце Мира.

Но есть еще одна легенда. Темная, передающаяся из уст в уста, и никогда не бывшая записана ни на одном из свитков. Ли-Виста-лю-Такура откроет тайну Сердца Мира лишь тому, кто принесет ему сердце. Свое ли, чужое ли, неважно. Обычно, безумцы приносят чужие сердца. Действительно, кто осмелится ради призрачной награды вырезать из груди собственное сердце? Поэтому и считается эта легенда темной, поэтому тот, кто вырезал у человека сердце, изгоняется из племени навечно, клейменный позорным клеймом в виде цветка на предплечье. Поэтому нет таким охотникам пути назад, лишь все выше и выше, в вечное скитание по горным склонам в поисках легендарного цветка. Тот же, кто несет в дар Каменному Цветку свое собственное сердце, говорят, никогда не находят то, что ищут. Разве камень можно оживить, пусть даже рядом с ним в груди бьется живое, горячее сердце?

* * *

У Дилала, одного из лучших охотников племени ури-сур был маленький секрет. Каждый раз, возвращаясь с богатой добычей в родные земли, он обязательно сворачивал к небольшой горной речушке, берущей начало высоко в горах, там, где она широким потоком срывалась со скалы в горное озеро, кристально чистое, и завораживающее своей прозрачностью. Казалось, на глубине сквозь толщу воды можно разглядеть даже рыбьих мальков, не то что камни. Он любил прийти сюда и несколько часов провести просто отдыхая, сидя на плоском камне, так удачно нависающим над берегом озера, и слушать шум воды от водопада. А потом он скидывал с себя одежду и нырял в ледяную даже жарким летом воду, и несколькими мощными гребками достигал обломка скалы, высящегося почти в центре озера. Взбирался на него, и загорал, подставляя тело лучам благосклонного солнца, и высушивая золотисто-русые волосы в его теплых потоках.

Это место всегда помогало ему обрести ту душевную гармонию, которой так часто не хватало молодому мужчине в его охотничьей жизни. Последнее время он стал уходить из селения почти сразу же, как продавал добытое на охоте. А все почему? Шаман возжелал женить его на дочери вождя. Но Элисмея, так звали девушку, любила другого, да и Дилал не питал к ней сердечных чувств, хоть и дружили они с ней с самого детства. Что думал о поползновениях шамана сам вождь, охотник не знал. Да и не хотел выяснять, если честно. Он не собирался жениться на не любимой, тем более на той, которой как друг искренне желал счастья. Поэтому он уходил. Хотя прекрасно понимал, что с его стороны это выглядит скорее как бегство, что, разумеется, не делает ему чести, зато дает Элисмеи время, чтобы убедить отца выдать ее за любимого человека, а не за друга детства, который, может быть, и был хорошей партией, но как женщину её просто не воспринимал.

Сегодня он снова возвращался с удачной, как никогда, охоты. Пусть один из охотничьих ножей пришлось оставить там, в ущелье, где он загнал горного выхухоля, зверя славящегося невероятно мягким белоснежным мехом, который часто сравнивали с ожившим снегом. Понятное дело, ценился он втридорога. Вот только кроме ценного меха и вкусного светлого мяса, выхухоль обладал поистине звериным коварством и длиннющими когтями на мощных лапах, способных резать даже гранит. Если удавалось заполучить хотя бы один такой коготь, из него непременно вытачивали новый охотничий нож. Поэтому Дилал не особо горевал об утраченном ноже, теперь он сможет выточить себя целых шесть. Так что в этот раз, как говорится, ему в кое-то годы удалось сорвать настоящий каменный цветок.

По понятным причинам в деревню он не торопился, поэтому остался возле любимого озера на ночь. Разведя костер и завернувшись в пятнистую шкуру лумс-лумса, которую в походе использовал в качестве одеяла, Дилал слушал шум водопада и смотрел на огонь, танцующий в небольшом углублении, которое он специально выкопал для костра еще много охотничьих сезонов назад, когда первый раз случайно набрел на это место. На душе было муторно. И это не просто настораживало, а заставляло задуматься. Что же ждет его по возвращению, раз даже купание в озере не помогло достичь спокойствия, очистить мысли. Что? Больше всего, как и любой сильный мужчина, Дилал ненавидел неопределенность и не верил в судьбу. Да что там, он относился к тем не многим охотникам, которые даже в легенду про Сердце Мира и Ли-Виста-лю-Такура не верили, хоть и не раз употреблял старинную присказку про счастье, названное каменным цветком. Но легенды для того и существуют, чтобы напоминать о себе именно тем, кто не верит. Действительно, зачем раскрывать сокровенные тайны перед теми, чья вера и без того крепка?

— Ты странный, — прозвучали слова в шепоте ночного ветерка.

Дилал не шелохнулся, хотя другой бы на его месте, непременно бы вскочил и, как минимум, приготовился бы к бою. Ведь в горах встречались звери-оборотни, подкрадывающиеся в темноте, когда человек не может их видеть, и способные подражать человеческому языку, вводя в заблуждение незадачливых охотников, и набрасывались, когда те сами подзывали их к костру погреться, думая, что встретили такого же охотника, как они. Но Дилал знал, что это не зверь. Он всегда чувствовал кто рядом с ним. Это было его особым даром, о котором, впрочем, он никогда не распространялся. Но всегда мог легко определить, как человека, что подошел к нему со спины, так и зверя, прячущегося в кустах в надежде остаться незамеченным.

— Возможно, — ответил он, не отрывая взгляда от костра. Тот, кто подал голос, не был человеком, но и не был зверем. Мелькнула дикая мысль, как детское воспоминание о сказке, которую читала над колыбелью мать. Ли-Виста-лю-Такура, Каменный Цветок. Но разве камни, да и цветы тоже, способны говорить?

— Многие проходили до тебя... — все так же с порывом ветра произнес незнакомец и шагнул к костру. Дилал поднял глаза.

Перед ним стоял юноша, но больше походил на девушку. Длинные ноги, узкие бедра, черные, как камни гор, волосы, струящиеся по плечам, раскосые глаза и тонкая полупрозрачная туника до середины бедра, как единственный предмет одежды, что был на нем, не считая нежно-сиреневых цветов, которыми было усеяно тело незваного гостя то тут, то там. И вообще создавалось впечатление, что эти ранее не виданные охотником цветы, слишком прекрасные для их сурового горного края, росли прямо на теле незнакомца, а не был прикреплены к нему в порыве украсить себя. Но больше всего охотника впечатлили его глаза и губы. У людей таких не бывает. Вместо белков, словно расплавленное серебро, а зрачки небывалого фиалкового цвета на фоне ярко-голубой, под цвет неба, радужки. И неестественно яркие, кроваво-алые губы, контрастом смотрящиеся на смуглой, золотисто-бронзовой коже щек. Закончив осмотр парня, Дилал почти не сомневался, кто перед ним. Не даром старики говорят о счастье — кто ищет, тот никогда не найдет.

— Я знаю, — вымолвил охотник, ответом на предыдущую реплику диковинного создания. И услышал в ответ уже не шепот ветра, а капризный голосок, звучащий напевным переливом.

— И что же ты принес мне?

Очарование момента рассеялось, словно и не было его вовсе. Дилал коротко хмыкнул и снова сосредоточил все свое внимание лишь на пламени костра.

— Ничего.

— А как же сердце? — в голосе юноши было столько изумления и неподдельной, почти детской обиды, что Дилал с трудом удержался от того, чтобы не расхохотаться в голос.

— А ты хочешь его? — лениво полюбопытствовал он, укладываясь на землю, опершись на локоть, и внимательно посмотрел на прекрасное лицо незнакомца. Интересно, что он скажет ему на это?

Тот призадумался, в свою очередь разглядывая охотника. На почти детском личике мелькнули растерянность, обида, даже кратковременная злость, а потом неожиданно прорезалось упрямство. Мальчишка, все же для парня он выглядел слишком юным и непосредственным, поджал губы и требовательно протянул к охотнику руку прямо над костром.

— Хочу!

— Тогда тебе придется постараться, чтобы завоевать его.

— Мне? — завораживающие глаза широко распахнулись. В ярком пламени костра было отчетливо видно, как фиалковые зрачки почти полностью заслонили радужку, а серебро белков как будто засияло изнутри.

— Ну, не мне же, — равнодушно пожал плечами молодой охотник, и снова отвернулся к костру.

— Почему это? — еще более требовательно вопросил мальчика, и даже руки в боки упер от негодования на такое пренебрежение к себе.

— Потому что мое сердце и так при мне, — ответствовал охотник.

— А мое?

— А зачем оно мне? Холодное, неживое, каменное.

— Ты мог бы в обмен на него получить в награду от гор Сердце Мира и стать вождем всех вождей.

— Зачем? Я охотник, я на своем месте, а правят пусть другие. Мне вполне хватает того, что я имею.

— И что же это?

— Мое сердце, мои горы, и счастье, что всегда при мне.

— Разве человеку может быть так мало нужно для счастья?

— Как видишь, может.

— Ты странный... — задумчиво повторил мальчишка, и сел с другой стороны костра, поджав ноги к груди и обняв их руками. Какое-то время он молчал, не произнося ни слова, Дилал тоже не спешил нарушить тишину. Лишь шум воды и треск поленьев, ласкаемых жарким, ночным пламенем и дыхание, почему-то одно на двоих.

— Все, кто приходил до тебя, были совсем не такими, как ты. Они не говорили мне столь странные вещи и все хотели лишь одного.

— Твое сердце?

— Нет. Сердце Мира. Я для них был лишь ключом к нему.

— Странно.

— Почему? — мальчишка посмотрел на него сквозь пламя костра и дым, слепящий глаза.

— Потому что ты красивый. Неужели, за все это время не нашлось ни одного, кто готов был пожертвовать призрачным обещанием всевластия, ради красоты твоих глаз?

— Как это, ради красоты?

— Вот так вот. — Отозвался Дилал и снова сел, уже куда внимательнее всматриваясь в лицо мальчишки. Тот был по-настоящему растерян и, действительно, не понимал, что он имеет в виду. Как будто и не знал, что такое любовь. А, может быть, и правда, не знал? — Ты слышал о любви? — спросил он его.

— Нет. А что это?

— Ничего. Просто красивое слово. — Бросил Дилал и начал готовиться ко сну.

Мальчишка же все не уходил и не уходил, глядя, как он устраивается на своей стороне костра, заворачивается в шкуру и демонстративно прикрывает глаза. Но Дилал очень быстро понял, что под его столь пристальным взглядом просто не сможет уснуть.

— Как твое имя? — не открывая глаз, спросил он в темноту.

— Ли-Виста-лю-Такура, — было ему ответом.

— Тогда я буду звать тебя Ли. Иди ко мне, погреешься.

— Погреюсь? Но мне не холодно.

— Тогда погреюсь я, или ты холодный, как камень, с которым тебя отождествляют.

— Нет. Кажется. — Неуверенно ответил тот, но обогнул костер и опустился на колени возле лежащего на земле охотника.

Дилал протянул руку, обхватил тонкое запястье пальцами и потянул мальчишку на себя. Ли послушно улегся возле него и забрался под откинутое в приглашающем жесте одеяло. Прижался всем телом и задумался о чем-то своем. Глаз он так и не закрыл. Дилал лежал, прижимая к себе изящное тело мальчишки, назвавшегося Каменным Цветком, и понимал, что вряд ли теперь сможет уснуть. Ли не дышал. И, по всей видимости, не нуждался в сне. Но был теплым и мягким на ощупь. Кожа его пахла цветами, по-видимому теми самыми, что росли прямо на нем, правда, стоило мальчишке забраться под шкуру, как все они куда-то делись, наверное, тоже приготовились ко сну.

— Почему ты не дышишь? — спросил охотник, не выдержав.

— Не знаю. А должен? — поднял голову от его груди тот и вопросительно заглянул в глаза.

— Люди дышат.

— А не люди?

— Не знаю. Я пока встречал лишь людей и животных.

— А животные дышат?

— Да.

— А вот горы нет.

— Но цветы, впрочем, как и деревья, да.

— Правда?

— Угу.

— Хорошо. Я попробую, — послушно прикрыл глаза ресницами Ли и робко сделал первый вдох. Потом вздохнул чуть глубже, прислушался к собственным ощущениям, и, наконец, обратил внимание, что Дилал рядом с ним не только втягивает в себя воздух, но после выталкивает его из себя. Выдохнул.

— Ну, как? — спросил охотник, которому самому стало любопытно, каково это дышать первый раз в жизни.

— Несложно, — лаконично отозвался Ли и неожиданно положил руку ему на грудь ровно над сердцем. — Оно стучит. Мое тоже должно?

— Я не знаю, — честно признался Дилал, накрыв его узкую ладошку своей рукой.

— Наверное, если хочу быть похожим на человека, то должно, — задумчиво произнес мальчишка.

— А ты хочешь?

— А ты возьмешь меня к людям?

— Зачем?

— Хочу попробовать.

— Что?

— Завоевать твое сердце, ты же сам сказал.

— Зачем оно тебе?

— Мне нравится, как оно стучит. Красиво.

— Если его вынуть из тела, оно стучать перестанет.

— Я знаю, для меня уже вынимали, — просто отозвался мальчишка и прикрыл глаза. — Скажи, а что вы делаете с закрытыми глазами, когда лежите неподвижно и лишь дышите?

— Наверное, спим.

— Как звери, когда выпадает снег и становится холодно?

— Не совсем. Звери же не только зимой спят.

— Да, наверное.

— А ты не впадаешь в зимнюю спячку, как они.

— Нет. Но мне интересно попробовать спать как люди. Научи меня.

— Как я тебя научу? Сон — это потребность организма. Либо ты хочешь спать, либо нет.

— Тогда покажи мне, как спишь ты.

— Я — охотник. Я сплю очень чутко, если сквозь сон услышу какой-нибудь посторонний звук, то сразу проснусь.

— Хорошо. Я буду очень тихим и лесу скажу не шуметь. Поспишь для меня?

Дилал поймал себя на мысли, что начинает воспринимать Ли, как неразумного ребенка, которого нужно не только всему учить, но и оберегать. Правда, судя по всему, тот сам его от кого хочешь уберечь может, если ему подчиняется лес. Не верить словам Каменного Цветка у него повода не было. Поэтому он сразу поверил. Вот только что ему теперь с ним делать? Ведь он не лгал, говоря, что ему не нужно ни Сердце Мира, ни Каменный Цветок. Но в необычных глазах мальчишки появилась не требовательность, а почти мольба, и мелькнуло легкой тенью любознательность, смешанная с детским, наивным любопытством. Дилал понял, что не хочет ему отказывать, тем более в такой малости. Поспать для Ли-Виста-лю-Такура это же не сердце из груди ради него вынуть. Поэтому он закрыл глаза, слушая как старательно дышит рядом с ним Ли, явно подстраиваясь под дыхание охотника, и на самом деле уснул.

* * *

Ли было все интересно. Особенно люди. Лес он и так знал. Он буквально забросал вопросами обычно молчаливого Дилала, вынужденного отвечать. За разговорами до деревни добрались быстро.

На самом деле, проснувшись и обнаружив на своем плече мирно посапывающего мальчишку, Дилал призадумался, как объяснить ему, что все эти пафосные речи о завоевании сердца хороши лишь для легенд. Но в реальной жизни у Ли, пусть он хоть тысячу раз легендарный Каменный Цветок, практически нет шансов. И в первую очередь потому, что он мужчина, точнее юноша, еще точнее, выглядит таковым. Но подобрать правильные слова для объяснений он не успел. Ли повернул голову, подложил под подбородок ладонь, покоящуюся у него на груди, и посмотрел на него. Улыбнулся. В свете дня его внешность уже не казалось такой экзотической с нарочито не человеческими чертами. И улыбка у него была красивая. Открытая и бесхитростная, искренняя. Куда красивее любой, что дарили охотнику лучшие красавицы деревни, да и окрестных деревень тоже.

— Мне понравилось спать с тобой, — объявил Каменный Цветок радостно и, легко поднявшись на ноги, ушел в сторону озера.

Дилал недоуменно смотрел ему в спину. Потом быстро поднялся, собрал вещи и пошел в ту же сторону, куда ушел мальчишка. Тот обнаружился недалеко от берега стоящим прямо на воде. Да-да, именно, что "на", а не "в". Правда, самого Ли, похоже, такое положение вещей не очень устраивало.

— Почему у меня не получается, как у тебя? — требовательно вопросил он, повернувшись в сторону застывшего на берегу охотника.

Дилал растерянно моргнул. Потом еще раз, и лишь на третий до него дошло.

— Потому что ты идешь по воде, а надо идти и плавать в ней.

— Покажи!

— Я не собирался еще раз купаться, — отрезал тот непреклонно, перекинул объемистый вещевой мешок через плечо, проверил, как выходит из ножен запасной охотничий нож и, развернувшись к застывшему мальчишке спиной, пошел в сторону леса. А потом услышал за собой короткий плеск. Сделал еще несколько шагов, но больше ничего не услышав, обернулся. По озеру расходились круги, но мальчишки больше видно не было. Охотник пожал плечами и собирался уже уйти, как до него неожиданно дошло, что он сам только прошлой ночью учил Ли дышать, и если тот наглотается воды...

Пришлось нырять. Тащить обмякшего мальчишку на берег, а потом и вовсе уже инстинктивно делать массаж сердца. Правда, когда охотник склонился над Ли, чтобы начать делать еще и искусственное дыхание, тот, невидящими, широко распахнутыми глазами, смотрящий в пустоту, неожиданно моргнул, дернулся и начал кашлять, отплевываясь. Дилал резко усадил его, перевернул лицом вниз и позволил откашляться.

— Мне не понравилось! — возмущенно вскричал Ли, как только смог говорить. — Тогда почему ты выглядел таким счастливым, когда делал это?

— Что делал? — в первый момент не понял промокший до нитки Дилал, который до этого, разумеется, всегда купался обнаженным, а тут даже не вспомнил про одежду, ныряя за незадачливым Ли. Благо хоть нож в воде не потерял.

— В воде, — махнул в сторону озера Каменный Цветок.

— А ты видел, чтобы я её глотал?

— А как же ты в ней дышал, когда с головой опускался?

— А я не дышал, я задерживал дыхание.

— А мне почему об этом не сказал?! — почти оглушив его, вскричал мальчишка.

— Потому что не думал, что ты додумаешься нырнуть! — разозлился охотник. — И вообще, я не обязан с тобой нянькаться, ясно?

— Нет!

— А раз не ясно, возвращайся туда, откуда пришел, и не донимай меня!

— А вот и не уйду!

— И что же будешь делать здесь один?

— Здесь? Ты обещал вывести меня к людям!

— Тебе надо, сам и иди. — Отрезал Дилал и поднялся.

Одежда высохнет и на нем, никуда не денется, а вот задерживаться в этом месте после знакомства с Каменным Цветком собственной персоной ему совсем уже не хотелось. Ли смотрел на него снизу. Но какими же глазами он смотрел! Обиженными в лучших чувствах, но хуже того, чуть не плачущими. Дилал проклинал все на свете, даже горы, за то, что имел глупость посмотреть на него в ответ.

— Ладно, вставай, — протянул он руку мальчишке.

Тот не пошевелился.

— Так ты возьмешь меня с собой?

— Возьму. Но ты будешь беспрекословно меня слушаться. Ясно?

— Ясно, — энергично кивнул тот и принял его руку, вставая на ноги, и сразу же уточнил, — А беспрекословно — это как?

— Это значит, что скажу, все сделаешь так, как скажу, теперь понял?

— Угу. А куда мы пойдем?

— В деревню.

— Ты там живешь?

— Да. И не только я.

— Хорошо. Всегда хотел посмотреть на людей, когда их много, — с мечтательной улыбкой произнес мальчишка. Дилал хмыкнул, снова закинул на плечо свои вещи и добычу, и, взяв Ли за руку, повел за собой.

О завтраке не могло быть и речи. Припасы уже кончились, а заниматься охотой для пропитания Дилалу было банально лень, так как он надеялся уже вечером выйти к деревне. По крайней мере, если будет идти в том же темпе, что и обычно. Хотя с полуголым Ли, наверное, это будет проблематично. Но он ошибся. Мальчишка шел по лесу каким-то завораживающим, текучим шагом, легко огибая ветки и торчащие из земли сухие сучья, и делая это абсолютно беззвучно, казалось, даже травинки не подминались под его ступнями. Он словно жил в кругу деревьев одной с ними жизнью. Дилал сам не заметил, как стал кидать на него почти восхищенные взгляды. Ему, охотнику, о такой естественности можно было только мечтать, несмотря на все тренировки и на весь богатый опыт жизни в лесу. Так что, как и собирался Дилал, они достигли деревни к вечеру, но так как Ли всю дорогу его о чем-нибудь спрашивал, оба пути почти и не заметили, так быстро пролетело время.

В деревню вползала ночь. Сумерки сгущались быстро, как всегда бывает в горах. Ли жадно вертел головой и осматривался, пока недалеко от одного из шатров они не услышали плачь ребенка. Мальчишка тут же вырвал руку из ладони охотника и поспешил туда. Дилал с тяжелым вздохом пошел за ним. Сидя в траве, плакала девочка, маленькая, лет пяти, и размазывала сопли и слезы по щекам. Потерянная в своем горе, она даже не видела, что возле нее остановился юноша и с интересом рассматривает, склонившись к ней. Когда к ним подошел Дилал, Ли распрямился и возмущенно выдохнул.

— Мне не нравятся эти звуки. Скажи ей, чтобы прекратила их издавать. — Потребовал он.

Дилал, и так не знающий, что делать с плачущим ребенком, разозлился на Ли еще больше, чем на собственную беспомощность. В их племени детьми традиционно занимались женщины, но сейчас ни одной из них поблизости не наблюдалось, и что делать с ревуньей он просто не знал.

— Не нравится. Сам и скажи, — рыкнул он, переминаясь с ноги на ногу.

Ли, как понял Дилал, хорошо усвоивший идею с беспрекословным подчинением, тут же склонился над девчушкой вновь и потребовал.

— Прекрати!

Она зарыдала еще горше. Каменный Цветок поморщился.

— Она не слушается. Заставь её! — снова обернулся он к охотнику.

Тот не выдержал и в сердцах бросил.

— Сам заставь!

— Как?

— Ударь! — не подумав, брякнул Дилал, и даже останавливать не стал, когда мальчишка занес руку для удара и так и замер. А потом неожиданно уронил её вдоль тела. Лица его Дилал не видел, и очень пожалел об этом, когда Ли неожиданно опустился перед ребенком на колени, протянул руку с ладонью вверх прямо ей од нос, и неожиданно напевно защебетал по птичьи. На его ладони сначала распустился такой же сиреневый цветок, которые охотник уже видел на нем. Девчушка замерла, громко шмыгнула носом и во все глаза уставилась на это чудо. Ли улыбнулся, неуверенно погладил её по голове другой рукой, а потом снова присвистнул, словно птица, и цветок превратился в бабочку. Ребенок захлопал в ладоши и рассмеялся.

— А вот этот звук мне нравится, — объявил Ли, потрепал девчушку по голое еще раз, и отошел к замершему статуей охотнику.

Откуда-то со стороны леса, наконец, появилась мать ребенка, и сразу же кинулась к дочери.

— Ой, простите, просто я...

— Мы поняли, — махнул рукой Дилал, и быстро увел улыбающегося Ли за собой, хоть тот явно не прочь был остаться и еще посмотреть, как на ребенка, так и на его мать. Но охотник интуитивно чувствовал, что ничего хорошего из этого не получиться. Поэтому тянул его в сторону своего шатра, и Ли подчинялся, помня про обещание слушаться его во всем.

Но на этом встречи не закончились.

— Кто это? — ошеломленно прошептал Тиияр, один из охотников деревни, бывший на несколько лет старше самого Дилала. Он не отрывал жадного взгляда от мальчики, тот же все с тем же, уже знакомым Дилалу любопытством рассматривал его.

— Это Ли, и он со мной, — холодно отрезал он и повел того дальше.

Ли шел неохотно, то и дело оборачиваясь, а потом и вовсе обронил.

— А этот похож...

— На кого? — почти зарычал Дилал, все еще чувствуя спиной горящий взгляд Тиияра, и не понимая, что же его так разозлило — этот взгляд, или что-то еще.

— На тех, кто был до тебя.

— И кто тебе больше нравится? — не понимая, зачем ему это знать, спросил Дилал требовательней, чем мог бы.

— Нравится? — недоуменно посмотрел на него Ли.

— С кем из нас ты предпочел бы остаться? — зачем-то уточнил охотник, но уже тише.

— Остаться? — еще один недоуменный взгляд

Дилал смирился, что ответа не добьется. Тяжело вздохнул и бросил устало, — Ладно, забыли. Иди за мной.

— Хорошо, — отозвался мальчишка и послушно пошел.

В шатре Дилала было достаточно места и для двоих, ведь в свое время, когда ему разрешили поставить собственный шатер и жить в нем самостоятельно, убедившись, что он находчивый и умелый охотник, он ставил его, помня, что однажды приведет под его своды жену. Но привел непонятного мальчишку, без рода и племени, которого и к людям-то отнести было нельзя. Правда, сейчас его это не особо огорчало. Жениться в ближайшее время он не собирался. Ни одна из красавиц не пленила его сердце. А брать в жены нелюбимую он не желал ни при каком раскладе, сколько бы приданного за нее не давали. Да и не нуждался он в приданном, впрочем, как и в жене не нуждался. Со всем хозяйством он вполне справлялся сам.

Но с появлением в его доме Ли, жизнь неожиданно для охотника приобрела какой-то странный, почти семейный уют. Тот, конечно, ничего не знал. Но уча его, как готовить пищу, как вытачивать ножи, как наводить порядок в шатре, после долгого отсутствия хозяина, Дилал ощущал какое-то необычное тепло, поднимающееся из глубины души, и понимал, что как бы он не убеждал в ту памятную ночь Каменный Цветок в том, что он и без него счастливее всех на свете, теперь его счастье без Ли было бы не полным.

Шаман пришел к нему на следующий день, после возвращения. Рано утром, зная, что обычно уже к полудню следующего дня, охотник наспех уходил в лес снова. И застал Дилала спящим, сжимающим в объятиях хрупкого на вид юношу. Но охотник проснулся еще до того, как шаман вошел под своды его шатра. Поэтому сразу же открыл глаза, и выбрался из постели, стараясь не потревожить Ли, забыв, что тот не был человеком, и просто не умел спать без него. Мальчишка распахнул глаза, и повернулся к вошедшему. Шаман кулем осел на пол. Дилал тяжело вздохнул.

— Я не собираюсь никуда его вести. И вообще, выйти к людям его личная инициатива.

— Это... это... — заикаясь выдавил из себя шаман, во все глаза глядя на ожившую легенду, немного помятую со сна, но кажущуюся все такой же прекрасной, как в сказках.

— Он сказал, что его имя Ли-Виста-лю-Такура. — Обреченно продолжил охотник. Но шаман все еще пребывал в прострации.

— Ты... ты...ты сорвал его... — выдохнул он наконец.

— Никто меня не срывал, — насупился Ли, и обиженно посмотрел на Дилала с постели. Тот подошел к нему и положил руку на голову.

— Не беспокойся. Я знаю, что не срывал, — успокаивающе произнес он. И с напускной бодростью в голосе произнес, — Познакомься. Это Карлунг-иле-Смаурч. Шаман моего племени.

— Я вижу, что он не такой, как ты. И не такой, как те, что приходили за мной.

— А какой? — неожиданно полюбопытствовал, поднявшийся с пола шаман.

— Ты пахнешь лесом, но далек от него. Ты говорящий с духами гор, да?

— Да. Можно и так сказать. Ты выбрал Дилала?

— Да, — энергично кивнул мальчишка в ответ.

— Зачем?

— Хочу получить его сердце. Он обещал его мне.

— В обмен на что? — весь подобравшись, задал шаман самый важный для него, да и для всей деревни вопрос.

— Если смогу завоевать его сам. — Ответствовал Ли.

Шаман странно посмотрел на него. Потом медленно перевел взгляд на стоящего рядом охотника. Тот ответил твердым взглядом, и Карлунг-иле-Смаурч понял, что и в этом Дилал поступит по-своему, как было с того самого момента, когда он в возрасте семи лет лишился родителей, и на совете племени заявил, что вполне проживет и один, и никакой приемной семьи для себя не потерпит.

— А если бы он попросил Сердце Мира в обмен на свое сердце?

— Я бы отдал. Но он не просит. Но мне бы и не хотелось, чтобы попросил.

— Почему?

— Тогда его сердце перестанет биться, как и у других, что были до него.

— Ты убьешь его?

— Зачем? Он сам бы убил себя для меня. Но он сказал, что Сердце Мира ему не нужно. А я хочу его сердце живым.

— И ты собираешься отдать свое сердце мужчине? — спросил уже у Дилала шаман.

— Нет. — Убежденно отозвался тот.

— Тогда, зачем ты с ним? — обратился он уже снова к Ли.

Тот улыбнулся.

— Если приходиться что-то завоевывать, это и не должно быть легко, правда?

— Правда. Дилал, выйдем.

— Зачем? — стоило охотнику шагнуть к шаману, как Ли вцепился в его руку и не отпустил от себя. — Если не хотите, чтобы я вас слышал, то я все равно услышу. И лес слышу, и деревню всю тоже.

Дилал вопросительно посмотрел на шамана, тот лишь тяжко вздохнул.

— Я понял, — обронил он. — Но решать, можно ли ему остаться в деревне, будет племя. Не согласен?

— Согласен, — кивнул Дилал, Ли поджал губы, но возражать не стал.

Совет собрался уже к полудню. Всем натерпелось посмотреть на дитя леса, которое привел с собой Дилал. А когда увидели, долго старейшины и вождь не могли проронить ни слова. Зависть витала в воздухе, и казалось, её можно резать, словно сыр. А Ли улыбался. И в черных волосах его, распускались сиреневые цветы. На окрестных деревьях расселись птицы и запели, и люди поняли, что ссориться с лесом себе дороже, а в том, что он будет защищать свое дитя, никто из них не сомневался. Ему разрешили жить вместе с Дилалом, тот не возражал, но и не спешил выказать бурную радость. А вот Ли был счастлив. И словно в подтверждение его радости от человеческого решения, в центре большой поляны, на которой всегда проходил совет, забил родник. На этом все завершилось.

Ли прожил с ним почти месяц, с каждым новым днем открывая для себя что-то новое из жизни людей. А Дилал открывал новое в самом себе. Просто не мог не открыть. Ли был теплым. Пожалуй, это было самое правильное определение, и легким. Он с удовольствием возился с детьми, после того, как мать того самого, первого увиденного им ребенка, показала ему, что к чему. Занимался хозяйством, очень быстро превратив небольшое пространство у шатра Дилала в цветущий сад, в котором частенько сидел неподвижно, словно статуя, или камень, зачем-то принявший форму человека, слушал птиц и ждал. Ждал возвращения своего охотника. И всегда оживал, стоило Дилалу войти в деревню. И встречал его у порога. А еще Ли пел просто завораживающие песни на птичьем языке, так, что заслушивалась вся деревня. И все завидовали, зная, что свои песни Каменный Цветок позволяет слушать всем, но поет лишь для одного. А потом, все кончилось.

Они спали в обнимку, как давно уже привыкли. Дилал только под вечер вернулся с охоты, и Ли, наконец, дождавшись его, был счастлив, урча ему на ушко какие-то слова на непонятном наречии. Охотник слушал, засыпая, и тихо млел. На самом деле он возвращался с твердым намерением узнать, отчего Ли никогда не уходит в лес вместе с ним, или отдельно, не столь важно. Почему остается ждать его среди людей. Отчего-то Дилалу, казалось, что узнать это очень важно. Жизненно важно. Но он так устал, а Ли, как всегда был таким теплым, нежным, и он решил оставить разговор на потом. Но, оказалось, что этого потом у них просто не осталось, когда под утро в их шатер ворвался один из охотников за секунду до того, как Ли закричал во сне. Громко, отчаянно, слезно. Дилал проснулся мгновенно, инстинктивно прижал его к себе еще сильней, чем до того. И увидел искаженное ужасом и отвращением лицо пришедшего за ними.

— Ради Каменного Цветка вырезали сердце, — бросил пришедший, и вышел.

Ли не шелохнулся. Дилал обессилено откинулся на шкуры. В их деревни такого никогда не было. Никогда. Да, все слышали о безумцах, приносящих в жертву Каменному Цветку сердца любимых, но все думали, что у них таких не появится никогда. Все ошибались. Все.

— Поднимайся, — коротко скомандовал он, еще не зная, что увидит, прейдя в шатер Тиияра, возле которого столпились люди.

Ли послушно плелся за ним, послушно вошел следом.

Металлический запах крови и смерти, кровавый сгусток на полу, под ногами. Распростертое там же тело девушки с вывернутой наизнанку грудью и стеклянными глазами. Такими знакомыми. Такими...

— Элисмея, — выдохнул Дилал чуть слышно, и рухнул на колени перед телом подруги детства. Она же так любила его, Тиияра. Как он мог?

А тот, скукожившийся у дальней части шатра, неожиданно ожил, метнулся вперед, подхватил окровавленными руками вырезанное сердце той, которая подарила ему свою любовь, как величайший дар, и на коленях пополз к замершему у входа Ли, смотрящего на него широко распахнутыми глазами, лишившимися расплавленного серебра белков. Только антрацитовая радужка во весь глаз, и огромный кругляш зрачка.

— Это тебе... Любящее... она любила... возьми! А мне... мне Сердце Мира...

Ли отшатнулся. А потом по его щекам покатились кровавые слезы.

— Ты сам обрек себя, человек, — произнес он не своим, страшным голосом.

Простер руку над убийцей и глаза того вытекли из глазниц. Тиияр заверещал, как раненый лумс-лумс, покатился по полу, по крови, давя собой сердце любившей его девушки, но Ли этого уже не видел. Он кинулся прочь с такой скоростью, что никто не успел ни окрикнуть его, ни остановить. За то все, кто видели то, что стало с тем, кто посмел принести в дар не свое сердце, на всю жизнь запомнили, какими жестокими могут быть легенды, превращенные в реальность.

Дилал нашел Ли в шатре. Тот скорчился на их общей постели, свернулся в клубок, и плакал, тихо, беззвучно, пачкая шкуры в кровь.

— Мне так больно... — прошептал он, — Больно...

— Как же раньше, ты принимал такие дары? — бесцветным голосом вопросил охотник, нависая над Каменным Цветком с зажатым в руке ножом.

— Я не знал. Не знал, что они так... живое делая мертвым... режут. Не знал, что умирают... — зашептал тот исступленно, и повернул голову, чтобы посмотреть на него. Увидел нож в его руке. Улыбнулся. — Если ты воткнешь его в меня, я тоже умру, и больше не будет больно?

— Нет.

— Почему?

— Я не буду резать тебя, не стану убивать.

— Но мне больно! — резко вскочил на колени тот, — Больно! — закрыл уши руками, закричал, забился, начал раскачиваться вперед-назад, словно обезумев, — Сделай что-нибудь!

— Боль можно изгнать только болью, — неожиданно выдохнул Дилал, опускаясь перед ним на колени, — И еще одним, но сначала, боль.

Обхватил тонкие запястья Ли жесткими пальцами, заставил отнять руки от ушей, дернул на себя и, когда тот качнулся к нему, впился губами в губы, легко проскользнул ладонями под тонную тунику на спине, с силой вдавив пальцы в бедра, притиснул к себе, и дернул тончайшую ткань, разрывая. Ли забился, попытался оттолкнуть его от себя, с губ на подбородок потекла струйка крови, охотник слишком настойчиво сжал зубы в поцелуе. Но все без толку. Дилал был куда сильней. Он сминал его, сжимая в объятиях, он терзал губами и зубами мягкие губы, он не слышал протестующих стонов, не обращал никакого внимания на расцарапанную в кровь спину. Он просто не чувствовал. Он брал, жестко, силой. Он делал больно, осознанно. Даже не пытаясь уменьшить боль. Он пил тонкий запах цветов источаемый золотисто-бронзовой кожей. Он оставлял на ней свои пламенеющие метки. Он легко подмял под себя уже почти не сопротивляющегося мальчишку, срывая цветы, цветущие в гладких, черных волосах. Перевернул на живот, раздвинул ноги коленом. Ли вцепился в шкуры пальцами, взвыл, как раненый зверь, и лишь тогда Дилал услышал его сквозь шум крови в ушах, сквозь песнь ярости и боли услышал. Замер, навалившись всем телом. Дотянулся до уха, зашептал, прижавшись губами к виску.

— Сначала, нужно пройти через боль. Боль не меньшую чем, та, что была первопричиной. Ты же хочешь забыть?

— Хочу! — всхлипнул мальчишка, распластанный под ним.

— И я хочу. После боли будет нежность. Я обещаю.

— Я не знаю, что это. Не знаю, чего мне ждать. — Уткнувшись заплаканным лицом в пятнистую шкуру, отозвался Ли.

Тогда Дилал подцепил пальцами его подбородок, вынуждая посмотреть на себя через плечо, и приник к его губам, но не так, как раньше. Гася и разжигая в поцелуе бешенство ярости вновь и вновь. Нет. В этот раз в соприкосновение губ он вложил нежность. Настоящую, неведомую Каменному Цветку ранее. Прекрасную в своей трепетности и искренности. Такую, которую дарят возлюбленным. Такую, которая стоит дороже любых богатств, откровеннее любых откровений. А, когда охотник прервал поцелуй, Ли уже не плакал. Улыбался.

— Я буду ждать твоей нежности, — прошептал он, и снова уткнулся лицом в шкуры.

Дилал почувствовал, как сердце замерло. И неохотно забилось вновь. Он помнил фразу про боль, искупленную болью. Помнил о том, что страстно желает этого мальчишку сейчас. И пусть в начале спровоцировало его именно желание наказать дитя леса, в сущности, неповинное в сучившемся. Но понял, что сейчас желает обладать им, потому что уже не мыслил своей жизни без него. И кроме боли хотел поделиться нежностью.

Но это было больно. Так больно, что Ли кричал под ним не сдерживаясь, бился, пытался соскочить с вдавливающегося в него толстого стержня. Но все без толку. Дилал впился в его бедра до синяков, удерживая и проталкиваясь все настойчивей. И сам выл на одной ноте, он ярости, смешанной с чувством вины. В глазах потемнело, от осознания, какой узким мальчишка внутри, какой бархатно-нежный. И он двигался вперед, обливаясь потом и рыча, как зверь, загнанный в угол, когда можно только вперед, в пропасть, в ущелья, но не назад на охотничий нож. А потом все кончилось. Он замер, удерживая себя от того, чтобы не сорваться на рваный ритм толчков, и прислушался. Ли тихо поскуливал под ним, но уже не так надсадно и болезненно, скорее, по привычке. Дилал опустился на него сверху, вдавливая в мягкие шкуры, поцеловал в основание шеи. Потом, не сдерживаясь, лизнул за ушком, прихватил губами мочку, и начал посасывать её, как затвердевшую смолу иривен-дерева. И сам опешил, услышав в ответ тихое, утробное урчание. Уже никак не болезненное, напротив нетерпеливое. А потом мальчишка сам заерзал под ним, сам повернул голову, чтобы дотянуться до губ. И они целовались, глубоко, страстно, ненасытно. И двигаться начали одновременно, нетерпеливо, с трудом подстраиваясь под внутренний ритм друг друга. Но подстраиваясь. А потом все закрутилось перед глазами, поплыло. Мир вокруг превратился в бескрайное море кипящего воздуха, и, покачиваясь на накатывающих с каждым разом все сильнее волнах, Дилал резко сел на пятки, утягивая за собой Ли, тот весь изогнулся, откинув голову ему на плечо, и распахнул огромные, шалые глаза навстречу его такому же дикому взгляду, закинул руку ему за голову, дернул за волосы, привлекая к своим губам и жадно ответил на поцелуй. Рука охотника сама по себе скользнула по его торсу и впалому животу вниз, обхватила возбужденную плоть и несколькими рывками, в такт толчков внутри его тела, подвела к пропасти, в которую они сорвались вместе, выдохнув в губы друг друга свои имена.

Ли обессилев лежал на животе, но не спал. Он наслаждался. После боли, через которую они прошли вместе, Дилал делился с ним нежностью, как и обещал. Например, сейчас он выцыловывал его плечи, спускаясь поцелуями вдоль позвонков к округлым ягодицам. Ли заурчал, и перевернулся на спину. Дилал тут же прижался губами к его животу и начал медленно, но тщательно, вылизывать. Мальчишка тихо рассмеялся.

— Мне хочется еще... — пробормотал он.

— Уверен? — уточнил Дилал, уже зная, что даже, если Ли неуверен, он легко его переубедит, потому что он тоже хотел. Но тот ответил "да".

Дилал накрыл его гибкое юношеское тело своим мужским и сильным. Ли с готовностью закинул ему ноги на талию, скрестил щиколотки за спиной, весь выгнулся, уже зная, что будет дальше, и на этот раз легко принял его в себя. Дилал даже удивиться не успел, лишь отметил про себя, что тело Ли, наверное, восстанавливается куда быстрее тела человека. И снова начал двигаться с ним в едином ритме, правда, в этот раз совсем по-другому. Не резко, сгорая от ярости и внезапно накатившей страсти, а медленно, проникновенно. Каждый раз погружаясь в тело Ли до предела, и не торопясь выскальзывать из него, перемежая толчки поцелуями. Ли уже не кричал, он стонал, тихо, гортанно, так, что Дилал поймал себя на мысли, что сходит с ума от звука его голоса. И кричал на этот раз уже сам, кричал, изливаясь в него, стискивая влажное от пота тело в объятиях и вместе с ним проваливаясь в короткое небытие.

Утро для Дилала началось с луча солнца, пробившегося через неплотно подогнанные края шатрового полога. Охотник улыбнулся. Повернулся на бок, протянул руку к другой стороне постели, скользнул пальцами по успевшим остыть шкурам, и резко распахнул глаза. Сердце, поющее от счастья, разбилось на тысячи осколков, замолчав. На пятнистом мехе лежал сердоликовый цветок, таинственно мерцающий в солнечном луче, павшем на него. Каменный Цветок без души, без сердца, без тепла.

Дилал заплакал. Даже в семь лет отроду, лишившись родителей, он не проронил не слезинки. Сейчас же слезы застили глаза, и беспрепятственно текли по щекам, впитываясь в пятнистый мех шкур, устилавших постель, еще несколько часов назад бывшую одной на двоих.

А потом полог откинулся и прозвучал певучий голос.

— Я уже не пахну тобой.

— Что? — поднявший лицо Дилал подумал, что ослышался.

— Мне хотелось поделиться с лесом своим счастьем, — пробормотал Ли, каким-то до боли человеческим жестом шаркнул ножкой, и добавил, ввергнув Дилала в тихий, счастливый шок, — А листья и травы забрали от меня твой запах, но я снова хочу пахнуть тобой.

— А это что? — подцепив за тонкий стебелек сердоликовый цветок, полюбопытствовал Дилал.

— Сердце Мира. Мне больше нечего дать тебе взамен твоего. — Глаза Ли погрустнели.

— Оно мне не нужно, — отбросив неживой цветок в сторону, твердо произнес Дилал, даже не взглянув на то, как тот от его слов рассыпался изумрудными искрами, словно и не было его вовсе. И протянул руку Ли. Тот принял её и опустился перед ним на колени. — Отдай мне себя, — выдохнул Дилал, привлекая мальчишку к себе.

— Мое сердце? — спросил тот, закидывая руки ему на плечи.

— Нет. Всего себя. Отдашь?

— А примешь? Просто меня, без Сердца Мира.

— Только тебя приму.

10