Ли прожил с ним почти месяц, с каждым новым днем открывая для себя что-то новое из жизни людей. А Дилал открывал новое в самом себе. Просто не мог не открыть. Ли был теплым. Пожалуй, это было самое правильное определение, и легким. Он с удовольствием возился с детьми, после того, как мать того самого, первого увиденного им ребенка, показала ему, что к чему. Занимался хозяйством, очень быстро превратив небольшое пространство у шатра Дилала в цветущий сад, в котором частенько сидел неподвижно, словно статуя, или камень, зачем-то принявший форму человека, слушал птиц и ждал. Ждал возвращения своего охотника. И всегда оживал, стоило Дилалу войти в деревню. И встречал его у порога. А еще Ли пел просто завораживающие песни на птичьем языке, так, что заслушивалась вся деревня. И все завидовали, зная, что свои песни Каменный Цветок позволяет слушать всем, но поет лишь для одного. А потом, все кончилось.

Они спали в обнимку, как давно уже привыкли. Дилал только под вечер вернулся с охоты, и Ли, наконец, дождавшись его, был счастлив, урча ему на ушко какие-то слова на непонятном наречии. Охотник слушал, засыпая, и тихо млел. На самом деле он возвращался с твердым намерением узнать, отчего Ли никогда не уходит в лес вместе с ним, или отдельно, не столь важно. Почему остается ждать его среди людей. Отчего-то Дилалу, казалось, что узнать это очень важно. Жизненно важно. Но он так устал, а Ли, как всегда был таким теплым, нежным, и он решил оставить разговор на потом. Но, оказалось, что этого потом у них просто не осталось, когда под утро в их шатер ворвался один из охотников за секунду до того, как Ли закричал во сне. Громко, отчаянно, слезно. Дилал проснулся мгновенно, инстинктивно прижал его к себе еще сильней, чем до того. И увидел искаженное ужасом и отвращением лицо пришедшего за ними.

— Ради Каменного Цветка вырезали сердце, — бросил пришедший, и вышел.

Ли не шелохнулся. Дилал обессилено откинулся на шкуры. В их деревни такого никогда не было. Никогда. Да, все слышали о безумцах, приносящих в жертву Каменному Цветку сердца любимых, но все думали, что у них таких не появится никогда. Все ошибались. Все.

— Поднимайся, — коротко скомандовал он, еще не зная, что увидит, прейдя в шатер Тиияра, возле которого столпились люди.

Ли послушно плелся за ним, послушно вошел следом.

Металлический запах крови и смерти, кровавый сгусток на полу, под ногами. Распростертое там же тело девушки с вывернутой наизнанку грудью и стеклянными глазами. Такими знакомыми. Такими...

— Элисмея, — выдохнул Дилал чуть слышно, и рухнул на колени перед телом подруги детства. Она же так любила его, Тиияра. Как он мог?

А тот, скукожившийся у дальней части шатра, неожиданно ожил, метнулся вперед, подхватил окровавленными руками вырезанное сердце той, которая подарила ему свою любовь, как величайший дар, и на коленях пополз к замершему у входа Ли, смотрящего на него широко распахнутыми глазами, лишившимися расплавленного серебра белков. Только антрацитовая радужка во весь глаз, и огромный кругляш зрачка.

— Это тебе... Любящее... она любила... возьми! А мне... мне Сердце Мира...

Ли отшатнулся. А потом по его щекам покатились кровавые слезы.

— Ты сам обрек себя, человек, — произнес он не своим, страшным голосом.

Простер руку над убийцей и глаза того вытекли из глазниц. Тиияр заверещал, как раненый лумс-лумс, покатился по полу, по крови, давя собой сердце любившей его девушки, но Ли этого уже не видел. Он кинулся прочь с такой скоростью, что никто не успел ни окрикнуть его, ни остановить. За то все, кто видели то, что стало с тем, кто посмел принести в дар не свое сердце, на всю жизнь запомнили, какими жестокими могут быть легенды, превращенные в реальность.

Дилал нашел Ли в шатре. Тот скорчился на их общей постели, свернулся в клубок, и плакал, тихо, беззвучно, пачкая шкуры в кровь.

— Мне так больно... — прошептал он, — Больно...

— Как же раньше, ты принимал такие дары? — бесцветным голосом вопросил охотник, нависая над Каменным Цветком с зажатым в руке ножом.

— Я не знал. Не знал, что они так... живое делая мертвым... режут. Не знал, что умирают... — зашептал тот исступленно, и повернул голову, чтобы посмотреть на него. Увидел нож в его руке. Улыбнулся. — Если ты воткнешь его в меня, я тоже умру, и больше не будет больно?

— Нет.

— Почему?

— Я не буду резать тебя, не стану убивать.

— Но мне больно! — резко вскочил на колени тот, — Больно! — закрыл уши руками, закричал, забился, начал раскачиваться вперед-назад, словно обезумев, — Сделай что-нибудь!

— Боль можно изгнать только болью, — неожиданно выдохнул Дилал, опускаясь перед ним на колени, — И еще одним, но сначала, боль.

Обхватил тонкие запястья Ли жесткими пальцами, заставил отнять руки от ушей, дернул на себя и, когда тот качнулся к нему, впился губами в губы, легко проскользнул ладонями под тонную тунику на спине, с силой вдавив пальцы в бедра, притиснул к себе, и дернул тончайшую ткань, разрывая. Ли забился, попытался оттолкнуть его от себя, с губ на подбородок потекла струйка крови, охотник слишком настойчиво сжал зубы в поцелуе. Но все без толку. Дилал был куда сильней. Он сминал его, сжимая в объятиях, он терзал губами и зубами мягкие губы, он не слышал протестующих стонов, не обращал никакого внимания на расцарапанную в кровь спину. Он просто не чувствовал. Он брал, жестко, силой. Он делал больно, осознанно. Даже не пытаясь уменьшить боль. Он пил тонкий запах цветов источаемый золотисто-бронзовой кожей. Он оставлял на ней свои пламенеющие метки. Он легко подмял под себя уже почти не сопротивляющегося мальчишку, срывая цветы, цветущие в гладких, черных волосах. Перевернул на живот, раздвинул ноги коленом. Ли вцепился в шкуры пальцами, взвыл, как раненый зверь, и лишь тогда Дилал услышал его сквозь шум крови в ушах, сквозь песнь ярости и боли услышал. Замер, навалившись всем телом. Дотянулся до уха, зашептал, прижавшись губами к виску.

— Сначала, нужно пройти через боль. Боль не меньшую чем, та, что была первопричиной. Ты же хочешь забыть?

— Хочу! — всхлипнул мальчишка, распластанный под ним.

— И я хочу. После боли будет нежность. Я обещаю.

— Я не знаю, что это. Не знаю, чего мне ждать. — Уткнувшись заплаканным лицом в пятнистую шкуру, отозвался Ли.

Тогда Дилал подцепил пальцами его подбородок, вынуждая посмотреть на себя через плечо, и приник к его губам, но не так, как раньше. Гася и разжигая в поцелуе бешенство ярости вновь и вновь. Нет. В этот раз в соприкосновение губ он вложил нежность. Настоящую, неведомую Каменному Цветку ранее. Прекрасную в своей трепетности и искренности. Такую, которую дарят возлюбленным. Такую, которая стоит дороже любых богатств, откровеннее любых откровений. А, когда охотник прервал поцелуй, Ли уже не плакал. Улыбался.

— Я буду ждать твоей нежности, — прошептал он, и снова уткнулся лицом в шкуры.

Дилал почувствовал, как сердце замерло. И неохотно забилось вновь. Он помнил фразу про боль, искупленную болью. Помнил о том, что страстно желает этого мальчишку сейчас. И пусть в начале спровоцировало его именно желание наказать дитя леса, в сущности, неповинное в сучившемся. Но понял, что сейчас желает обладать им, потому что уже не мыслил своей жизни без него. И кроме боли хотел поделиться нежностью.

Но это было больно. Так больно, что Ли кричал под ним не сдерживаясь, бился, пытался соскочить с вдавливающегося в него толстого стержня. Но все без толку. Дилал впился в его бедра до синяков, удерживая и проталкиваясь все настойчивей. И сам выл на одной ноте, он ярости, смешанной с чувством вины. В глазах потемнело, от осознания, какой узким мальчишка внутри, какой бархатно-нежный. И он двигался вперед, обливаясь потом и рыча, как зверь, загнанный в угол, когда можно только вперед, в пропасть, в ущелья, но не назад на охотничий нож. А потом все кончилось. Он замер, удерживая себя от того, чтобы не сорваться на рваный ритм толчков, и прислушался. Ли тихо поскуливал под ним, но уже не так надсадно и болезненно, скорее, по привычке. Дилал опустился на него сверху, вдавливая в мягкие шкуры, поцеловал в основание шеи. Потом, не сдерживаясь, лизнул за ушком, прихватил губами мочку, и начал посасывать её, как затвердевшую смолу иривен-дерева. И сам опешил, услышав в ответ тихое, утробное урчание. Уже никак не болезненное, напротив нетерпеливое. А потом мальчишка сам заерзал под ним, сам повернул голову, чтобы дотянуться до губ. И они целовались, глубоко, страстно, ненасытно. И двигаться начали одновременно, нетерпеливо, с трудом подстраиваясь под внутренний ритм друг друга. Но подстраиваясь. А потом все закрутилось перед глазами, поплыло. Мир вокруг превратился в бескрайное море кипящего воздуха, и, покачиваясь на накатывающих с каждым разом все сильнее волнах, Дилал резко сел на пятки, утягивая за собой Ли, тот весь изогнулся, откинув голову ему на плечо, и распахнул огромные, шалые глаза навстречу его такому же дикому взгляду, закинул руку ему за голову, дернул за волосы, привлекая к своим губам и жадно ответил на поцелуй. Рука охотника сама по себе скользнула по его торсу и впалому животу вниз, обхватила возбужденную плоть и несколькими рывками, в такт толчков внутри его тела, подвела к пропасти, в которую они сорвались вместе, выдохнув в губы друг друга свои имена.

Ли обессилев лежал на животе, но не спал. Он наслаждался. После боли, через которую они прошли вместе, Дилал делился с ним нежностью, как и обещал. Например, сейчас он выцыловывал его плечи, спускаясь поцелуями вдоль позвонков к округлым ягодицам. Ли заурчал, и перевернулся на спину. Дилал тут же прижался губами к его животу и начал медленно, но тщательно, вылизывать. Мальчишка тихо рассмеялся.

— Мне хочется еще... — пробормотал он.

— Уверен? — уточнил Дилал, уже зная, что даже, если Ли неуверен, он легко его переубедит, потому что он тоже хотел. Но тот ответил "да".

Дилал накрыл его гибкое юношеское тело своим мужским и сильным. Ли с готовностью закинул ему ноги на талию, скрестил щиколотки за спиной, весь выгнулся, уже зная, что будет дальше, и на этот раз легко принял его в себя. Дилал даже удивиться не успел, лишь отметил про себя, что тело Ли, наверное, восстанавливается куда быстрее тела человека. И снова начал двигаться с ним в едином ритме, правда, в этот раз совсем по-другому. Не резко, сгорая от ярости и внезапно накатившей страсти, а медленно, проникновенно. Каждый раз погружаясь в тело Ли до предела, и не торопясь выскальзывать из него, перемежая толчки поцелуями. Ли уже не кричал, он стонал, тихо, гортанно, так, что Дилал поймал себя на мысли, что сходит с ума от звука его голоса. И кричал на этот раз уже сам, кричал, изливаясь в него, стискивая влажное от пота тело в объятиях и вместе с ним проваливаясь в короткое небытие.

Утро для Дилала началось с луча солнца, пробившегося через неплотно подогнанные края шатрового полога. Охотник улыбнулся. Повернулся на бок, протянул руку к другой стороне постели, скользнул пальцами по успевшим остыть шкурам, и резко распахнул глаза. Сердце, поющее от счастья, разбилось на тысячи осколков, замолчав. На пятнистом мехе лежал сердоликовый цветок, таинственно мерцающий в солнечном луче, павшем на него. Каменный Цветок без души, без сердца, без тепла.

Дилал заплакал. Даже в семь лет отроду, лишившись родителей, он не проронил не слезинки. Сейчас же слезы застили глаза, и беспрепятственно текли по щекам, впитываясь в пятнистый мех шкур, устилавших постель, еще несколько часов назад бывшую одной на двоих.

А потом полог откинулся и прозвучал певучий голос.

— Я уже не пахну тобой.

— Что? — поднявший лицо Дилал подумал, что ослышался.

— Мне хотелось поделиться с лесом своим счастьем, — пробормотал Ли, каким-то до боли человеческим жестом шаркнул ножкой, и добавил, ввергнув Дилала в тихий, счастливый шок, — А листья и травы забрали от меня твой запах, но я снова хочу пахнуть тобой.

— А это что? — подцепив за тонкий стебелек сердоликовый цветок, полюбопытствовал Дилал.

— Сердце Мира. Мне больше нечего дать тебе взамен твоего. — Глаза Ли погрустнели.

— Оно мне не нужно, — отбросив неживой цветок в сторону, твердо произнес Дилал, даже не взглянув на то, как тот от его слов рассыпался изумрудными искрами, словно и не было его вовсе. И протянул руку Ли. Тот принял её и опустился перед ним на колени. — Отдай мне себя, — выдохнул Дилал, привлекая мальчишку к себе.

— Мое сердце? — спросил тот, закидывая руки ему на плечи.

— Нет. Всего себя. Отдашь?

— А примешь? Просто меня, без Сердца Мира.

— Только тебя приму.

123

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓