Звезд с неба не хватает (рабочее название)

О том, чтобы бросить аспирантуру, не могло быть и речи. И даже не потому, что он в этом случае потеряет комнату в общежитии. Проблемы с жильем можно решить и другим способом, благо недостатка в сдаваемых квартирах, комнатах и комнатушках в Москве и Подмосковье не было.

Основной причиной необходимости продолжения обучения в аспирантуре, было то, что одним из обязательных требований перехода послушника в Посвященные являлось наличие ученой степени. А в дальнейшем, если твои способности позволят тебе претендовать на получение статуса магистра, ученая степень должна была быть никак не меньше докторской.

Поначалу Савельева это очень угнетало — не того он ожидал от послушничества. При желании, все эти дисциплины он мог бы выучить и самостоятельно, достаточно было посидеть в библиотеках, следить за публикациями в научных вестниках. А в случае, если самому не удастся разобраться с тем, или иным вопросом, всегда можно прийти на консультацию к преподавателю соответствующей дисциплины в любом столичном вузе или записаться к нему на факультатив и ликвидировать пробелы в знаниях.

Но потом он как-то незаметно втянулся. Андрей привык основательно подходить к любому делу. Если надо, значит, надо. Значит, должно быть потрачено столько времени и сил, сколько необходимо. Никаких послаблений. И это дало свои результаты. Учеба пошла легче. Появилось свободное время и Андрей опять стал посещать бассейн, пару раз даже выбрался с коллегами по работе на традиционные вечеринки. Правда, ненадолго, но раньше он и этого не мог себе позволить.

Да и к учебе вновь проснулся интерес. Тем более что учебный план послушников помимо теоретических дисциплин, включал в себя и практические, или, как их здесь называли, прикладные занятия.

Эти занятия Савельев любил. Именно они, а не насыщенный учебный план и напряженный график лекций и семинаров, являлись основным отличием обучения в Ордене от учебы в обычных высших учебных заведениях. Именно на этих занятиях формировали из послушника не только образованного и высоко эрудированного человека, а настоящего адепта Ордена, обладающего помимо обширных теоретических знаний десятка научных дисциплин еще и способностью применять эти знания и воплощать их в нечто материальное.

Именно на этих занятиях Савельеву удалось преодолеть барьер и впервые слиться воедино с посторонним предметом, понять его внутреннюю структуру и повлиять на нее.

Это событие окрылило Андрея. Наполнило его радостью, чувством выполненного долга, заслуженной победы. Ощущением, чем-то схожим с тем удовлетворением, которое он испытывал, поднимаясь после соревнований на верхнюю ступеньку пьедестала почета. Его не смущало то, что это было его единственным достижением. Судя по рассказам других послушников, им удавалось за год учебы добиться гораздо большего, но Андрей не унывал и не испытывал комплексов по этому поводу. Он добился того, чего хотел. И приложил для этого столько стараний, сколько было необходимо. Не больше и не меньше. Как и всегда.

Так что, у Андрея Савельева имелись все основания быть довольным собой и своей жизнью. И когда ему позвонил куратор послушников, Профессор, как они его называли между собой, и сказал, что Андрея хочет видеть Феофан, чтобы поручить выполнение какого-то очень важного задания, Савельев почувствовал себя совершенно счастливым человеком. Ну как же, сам Феофан, Великий магистр, живая легенда, тысячи лет стоящий у руля Ордена, приглашает его, Андрея Савельева, рядового послушника, к себе на встречу.

* * *

Среди послушников про Феофана ходило много слухов. Он был легендарной личностью, многие великие свершения приписывались ему. Поговаривали, что он начинал свой путь в Ордене, будучи шаманом в одном из африканских племен еще в те времена, когда на месте нынешних пирамид лишь ленивые барханы неторопливо катили свои волны, а однотонный пейзаж оживлялся только жалкими кустиками чахлой растительности.

Достоверно послушникам было известно лишь то, что один из основных реализованных проектов Ордена, вылившийся в целую историческую эпоху, был полностью задуман и осуществлен Феофаном. Разумеется, с использованием потенциала Ордена. Несколько столетий человечество топталось на месте, как вдруг, в течение короткого, спрессованного буквально в несколько десятков лет, промежутка времени, а с точки зрения истории — скоротечного мига, произошло кардинальное изменение основ мировоззрения человека, выразившееся в отказе от религиозного понимания вселенной и построения другой, светской, картины мира. Вершиной, а правильнее было бы сказать — одной из вершин, этого айсберга, сотворенного и любовно взлелеянного Феофаном, явилось стихийно возникшее движение энциклопедистов. Якобы стихийное. Движение, по своей сути более широкое, нежели только группа передовых мыслителей, создавших Encyclop

die, ou Dictionaire raisonn

des sciences, des arts et des m

tiers. Тысячи в одночасье появившихся по всей Европе грамотных, образованных людей, несущих дух просвещения, давших мощный толчок развитию науки и искусства, поддерживавших свое существование в основном за счет меценатства, вдруг поголовно распространившегося среди богатейших представителей купечества и дворянства, — были той подводной частью айсберга, оставшейся не замеченной человечеством. История не сохранила имена этих подвижников, вытолкнув на поверхность лишь Дени Дидро и его немногочисленных коллег.

Проект Феофаном был реализован так мастерски, что у человечества не возникло никаких подозрений относительно столь резкого и быстрого поворота в своем развитии. Все было списано на естественный прогресс.

Еще, на одной из лекций Профессор как-то обмолвился, что появление киля у морских и речных судов тысячи за полторы до нашей эры, а затем и появление косого паруса — два крупнейших события в развитии мореплавания — были подарком Феофана мореходам.

Других, абсолютно достоверных, данных у послушников не было, но досужая молва упорно приписывала Феофану и толчок к использованию электричества, ставшего основой, фундаментом дальнейшего развития этого мира.

И вот сейчас Савельеву предстояла встреча с легендой.

Они с Профессором подошли к одной из дверей в длинном университетском коридоре. Обычной двери, каких здесь десятки, ничем особым от других не отличающейся. Разве, что табличкой. Но рассмотреть, что на ней написано Андрей не успел — Профессор мягко толкнул дверь и сделал приглашающий жест:

— Прошу!

Андрей, внутренне напрягшись, сделал шаг в помещение. Краем глаза он успел ухватить несколько слов на табличке: крупными буквами "заведующий кафедрой", далее мелким шрифтом вроде бы что-то связанное с математикой, еще чуть ниже опять шрифтом покрупнее "член-корреспондент", а дальше... А вот дальше, самое главное — фамилию, имя и отчество, Савельев рассмотреть не успел.

Человек, стоявший у раскрытого окна и повернувшийся лицом к гостям, как только те вошли в кабинет, Андрея не впечатлил. Боле того, Андрей был разочарован.

"Неужели это и есть Феофан Великий, — подумал Савельев, — какой-то он мелковатый".

Хозяин кабинета действительно был невысоким. Худощавый, можно даже сказать щуплый, он смотрелся бы гротескно в этом кабинете, где каждая вещь отличалось массивностью и надежностью, если бы не суровое лицо аскета и пронзительные, глубоко посаженные серые глаза, за которыми скрывались, как принято говорить, и мудрость веков, и острый ум. Светло-русые волосы были аккуратно подстрижены, на висках слегка тронуты сединой.

"Да, на негра он явно не похож, — попытался взбодрить себя шуткой Андрей, остановившись в центре кабинета, метрах в двух от большого рабочего стола. — Вранье, что он шаманил у африканцев".

Андрей почувствовал себя неуютно — словно теплая волна коснулась его изнутри и пробежала с головы до ног. Длилось это недолго, доли мгновенья.

"Сканирует", — сообразил Савельев.

С момента, как они с профессором вошли в кабинет, прошло всего несколько секунд. Хозяин кабинета отошел от окна, оставив его открытым, и уселся в кресло. На удивление, на широкой поверхности стола перед Феофаном не было ни книг, ни завалов из бумаг, так характерных для тружеников науки. Большое, почти ничем незаполненное пространство поневоле притягивало взгляд. Пара телефонных аппаратов с краю, монитор, настольная лампа, не менее древняя, чем сам стол, да небольшая кучка каких-то железок посредине стола общего впечатления пустоты и незаполненности не меняли.

Почувствовав немой вопрос во взгляде Феофана, Савельев неосознанно вытянулся по стойке смирно, словно рядовой перед генералом:

— Послушник Андрей Савельев. Адепт магии земли.

Легкая улыбка скользнула по губам Феофана. Легкая, быстрая, почти незаметная, но послушник уловил ее. И она выбила его из колеи. Было в этой улыбке какое-то снисхождение.

Проявлений различных эмоций по отношению к себе встречал Андрей в своей жизни. Чаще это были восхищение, иногда зависть. Случалось видеть и злость, и негодование. Да много чего случалось. А вот снисхождение он встретил впервые. Растерянность овладела Андреем. И это чувство тоже случалось с ним не часто.

— Почему же именно земли?

Вопрос, заданный Феофаном, еще больше удивил послушника. Нелепый какой-то вопрос. Уж кто-кто, а Великий магистр, только что проверивший потенциал Андрея, должен был определить, что именно в области магии земли лежат его способности.

Савельеву вспомнилось, как утром, за завтраком, он произвел ставший для него уже традиционным обряд проявления своих способностей. Держа вертикально перед собой чайную ложечку за самый кончик, он потянулся к ней своими чувствами, проник внутрь нее, слился с ней, ощутил ее структуру и мысленно дал команду. Верхняя часть ложки медленно, плавно наклонилось в сторону, ложка изогнулась посередине почти под прямым углом, потом также плавно выпрямилась. Изогнулась в другую сторону и опять выпрямилась. Андрей поднес ложечку поближе к глазам и внимательно изучил место изгиба. Никаких следов преломления. Ни трещинки, ни вздутия. Идеальная работа! Андрей, как обычно, испытал глубокое удовлетворение. Год с небольшим послушничества не прошел даром. За этот результат ему пришлось заплатить бессонными ночами, многими часами корпения над книгами, фактическим отказом от личной жизни и еще массой других мелких нерадостных моментов. И Андрей считал, что эта цена справедлива.

Вспомнив это, Савельев опять почувствовал удовлетворение и некоторая уверенность вернулась к нему:

— Ну... это... Я работаю с металлом... с этой... Земная магия, — Андрей перевел взгляд с Феофана на лежащие перед ним кусочки металла.

"Да все он прекрасно знает! Проверку хочет устроить", — догадался послушник.

Предстоящий экзамен его обрадовал — приятно будет продемонстрировать свои умения. Андрей перевел взгляд на Великого магистра.

"Ну, что же, устраивай свою проверку. Я готов", — Савельев чуть расправил плечи и еще больше выпрямился.

Однако он ошибся. Хозяин кабинета наклонился вправо, открыл ящик стола и достал оттуда... Перочинный ножик?! Точнее, ножик для резки бумаг — длинный, узкий и тупой по краям.

Андрей был ошеломлен. Все что угодно он рассчитывал увидеть в руках Великого магистра, начиная от жезла боевого мага и заканчивая чуть ли не лазерным бластером или мечом джедаев из "Звездных войн", но только не этот предмет канцелярского обихода.

— Мне нужно немного вашей крови, — Феофан внимательно, даже оценивающе смотрел на послушника.

А вот эта просьба Савельева не удивила, хоть он и не был готов к ней. За время учебы ему не раз приходилось слышать, что магия крови одна из самых сильных, а мощь заклинаний, в структуру которых вплетена человеческая кровь, усиливается многократно.

Поэтому Андрей Савельев спокойно подошел к столу, взял переданный ему Феофаном нож и его кончиком проколол подушечку указательного пальца на левой руке. После чего чуть наклонился над столом и протянул к Феофану руку, на пальце которой алела капелька крови.

Улыбка опять мелькнула на лице хозяина кабинета. Он взглядам показал Андрею на нож, который тот продолжал держать в правой руке.

Андрей смутился, лицо у него сделалось пунцовым:

— Ох... Извините. Я... думал... — бессвязное бормотание послушника было еле слышно.

— Садитесь, юноша, — Феофан взял у Андрея нож, указал на свободный стул, — и наблюдайте.

Дальше Андрею было явлено чудо. Именно так и никак иначе Андрей характеризовал то, что произошло потом.

Это был мастер-класс — так считал Профессор.

Феофан выбрал из лежащей перед ним кучи металла несколько кусочков, остальные отодвинул в сторону. Андрей попробовал по внешнему виду определить, что за металл лежит перед Великим магистром. Использовать свое умение без его разрешения Савельев не рискнул.

"Вот эта проволока, наверняка, олово, — Андрей проследил, как кончик ножа с остатками его крови коснулся толстого куска металла. — Эта сплющенная брошка похожа на серебро. Монетка золотая. Слиток размером со спичечный коробок, скорее всего медь. А эти кусочки..."

Пространство дрогнуло. Андрей почувствовал, как исказились потоки энергии, проходящие над столом, свернулись в воронку, край воронки метнулся к монете. Та оторвалась от стола и медленно поплыла вверх. По монете пробежала рябь, рисунок на ней растворялся, теряя свои черты, а сама она начала терять форму правильного круга. Края ее изгибались в разные стороны, словно плавники у ската.

Все новые и новые нити энергии отклонялись от своего пути и устремлялись к зависшей на уровне глаз магистра монетке. Извивались, вонзались в металл, разрывали его структуру. Другие потоки оплетали монетку, даже не монетку, а уже бесформенный кусок золота, сдавливали его, мяли. Нити энергии расслаивались и вновь сходились, сплетались с другими нитями, разрывались, чтобы тут же срастись, завязывались в узлы и опять расплетались. А к ним присоединялись новые потоки, их становилось все больше и больше, сплетаемый ими узор усложнялся. Андрей уже давно запутался в этой дикой пляске потоков энергии, не мог определить, где какая нить начинается, а где заканчивается, какой узел появился только что, а какой уже давно занял свое место в творимом узоре.

А рядом появилась новая точка возмущения пространства. Там творилась подобная вакханалия потоков энергии и эпицентром ее был кусок оловянной проволоки. Часть нитей от первого узора потянулись к рисунку второго, смешалась с ним, слилась воедино, потекла к третьему узору, сотканному вокруг того, что еще недавно было серебряной брошкой. Буйство энергий завораживало. Еще один узор начал плестись на глазах у Андрея. И еще один. Каждый рисунок был не похож на другой. И каждый был невероятной, немыслимой сложности. А тот, кто ткал эти узоры, эти гордиевы узлы, продолжал вплетать все новые и новые детали в каждый рисунок.

Андрей был заворожен. Было в этом безумном танце, в этом хаотическом смешении материи и энергии, своеобразное изящество, эстетическая правильность, красота. Ни одно движение нитей, ни один их изгиб или преломление не были в этом танце лишними. Все билось в едином, зачаровывающем ритме.