Хадизарский сюрприз (продолжение Высоких ставок)

ХАДИЗАРСКИЙ СЮРПРИЗ

Рокуэлла, Ромолла.

Август 1626 года.

Фабиан лежал на животе и, свесив руку с кушетки, мерно водил пальцами по струнам старой расстроенной гитары, извлекая из инструмента дикие звуки, чем-то напоминающие истошный кошачий ор. Несмотря на мерзкое звучание, распугавшее всю прислугу, которая уже настроилась подслушивать под дверью, юноша отлично различил шаги опекуна... точнее, почувствовал его приближение.

— Боги Тиары, Бьяно, что вы тут делаете?! — возопил Рамон, едва переступив порог.

— Вас жду, — несколько недоуменно ответил полукровка, приподнимаясь на локте.

— Меня?! О, черт вас побери, убирайтесь скорее! Анжела!

Фабиан охнул, подорвался с места, споткнулся об гитару и, быстро чмокнув опекуна в щеку... юркнул в его спальню, где и заперся на ключ. Бывший герцог тихо застонал, а дверь кабинета распахнулась, и в комнату с радостным визгом ворвалось нечто рыжее и восторженное, с разбегу повиснув на шее счастливого мужа. Рамон по привычке заключил даму в объятия, отрешенно подумав, что в Ромолле стало слишком много женщин. От них просто не было спасения.

— Рамон, о, Рамон! — прочирикала жена, пылко целуя возлюбленного супруга. — Наконец-то!

— Наконец-то — что? — спросил эмпат, виновато прислушиваясь к вскипевшей в спальне буре негодования. Фабиан был существом избирательно ревнивым: он не имел ничего против служанок, скрашивающих досуг Рамона, но появление около эмпата Феоне или Анжелы немедленно приводило юношу в ярость.

— Наконец-то мы можем поговорить, — томно мурлыкнула все еще невинная дева, прижимаясь к широкой груди Рамона.

— О чем? — спросил он.

— Ах, ну о том, о сем! Мы почти не виделись за четыре месяца, а здесь столько всего случилось, столько случилось! — кокетливо журчала аргасска. Она прекрасно знала, что знатным дамам не подобает верещать, как кролик, и кидаться на мужа, но как еще можно изловить этого гада для крупного разговора?

— Я тоже рад вас видеть, — сказал Рамон, больше адресуясь к Фабиану; нахальный юнец презрительно фыркнул. Четыре месяца их общение ограничивалось поцелуями впопыхах и украдкой, в промежутке между вереницей дел государственной важности. Отчего-то поцелуи бывшего монарха совсем не раздражали полукровку...

— Я так соскучилась, — девушка утянула мужа на кушетку и обвилась вокруг него на манер удава; Фабиан зашипел, наблюдая это безобразие сквозь дверь. — Почему вы не приходили?

— Дела, дорогая моя, — отвечал Рамон, пытаясь мягко высвободиться из крепких объятий. — Очень много дел. Отречение, коронация, празднества, табун послов, разбор бумаг, которые они в изобилии натащили во дворец, новый комиссар... Что вы делаете? — сбился граф Вальдано.

Анжела лукаво прикусила губу и, разделавшись с камзолом, взялась за кушак мужа. Фабиан кинулся к двери, но Рамон усилием воли отшвырнул полукровку в кровать. Из спальни донесся придушенный, но свирепый мяв. Дворянка отвлеклась, эмпат, воспользовавшись моментом, отцепил от себя нежные ручки жены и решительно встал.

— Анжела, нам нужно поговорить.

— Зачем? — капризно спросила дворянка, облизывая губки. — Разве это не может подождать?

— Нет, — ответил Рамон, затягивая кушак.

— Но вы же больше не герцог, и они знают, что вы — маг. Зачем нам дальше притворяться? — наивно отозвалась Анжела. Эмпат вздохнул. Меньше всего она хотела услышать от него ответ, но он уже чувствовал, как в девушке пружинкой сжалась настороженность. Фабиан, развалившись на покрывале, будто сытый кот, тоже с интересом внимал, и без его присутствия Рамону было бы значительно легче. Ждал он его, видите ли!

— Это не притворство, Анжела.

— Почему? — дрогнувшим голосом спросила дворянка после короткой паузы. Рамон несколько секунд смотрел в заблестевшие ярко-карие глаза, смотрел, как меняется ее лицо: тает выражение тупой невинности, и сквозь него проступают настороженность и недоверие.

— Анхелика... я подал ее преосвященству прощение о разводе.

Девушка задохнулась, а Бьяно в его спальне подпрыгнул, словно его ткнули вилкой. У Рамона даже сердце екнуло, когда с лица его жены схлынули все краски. Боги, да чтоб он еще раз, когда-нибудь...

— Анжела, прости меня. Но так будет лучше.

— Лучше? Кому? — прошептала девушка. — Вы шутите, да? Вы так шутите?

Рамон медленно качнул головой.

— Поскольку наш брак так и не состоялся, то вы наверняка сможете найти себе хорошего и любящего мужа.

— Но я хочу вас! — закричала Анжела, обхватив его руками за пояс. — Я люблю вас, а не этого... хорошего и любящего! Я хочу быть с вами, вы не можете так со мной поступить!! Зачем вы тогда женились на мне?!

— Прости, пожалуйста, — тихо сказал Рамон; в голове двумя волнами сталкивались и бурлили чувства: щенячий восторг Фабиана, пополам с его же оцепенением и даже испугом, против боли, страха и изумления жены.

— Прости?! Прости? И вы говорите мне это сейчас?! — Анжела вскочила. — Я не соглашусь на развод, вам ясно? Никогда!

— Неужели вы хотите быть пустоцветом до конца своих дней? У нас не будет детей, — уговаривал Рамон.

— Чушь! Вы — не полукровка, а заколдованный человек, я здоровая, молодая девушка, я смогу родить! Я рожу вам сыновей, пять, нет, семь, десять, сколько хотите, клянусь! — закричала аргасска, тормоша графа, как охотничий терьер.

Рамон покачал головой.

— Не сможете. Мы с Феоне когда-то исследовали этот вопрос, чтобы выяснить, могут ли у меня появиться законные наследники. Но, видимо, последней женщиной, которая могла от меня понести, была Бертиле. И вы знаете, что из этого вышло.

— Ах, какая чушь! — энергично отмахнулась Анжела. — Эта ваша Феоне...

— Дорогая, ну пойми же — у нас просто не может быть детей.

— Просто вы не хотите!

У Рамона чуть дернулась щека.

— Конечно, зачем вам дети, зачем вам вообще я, если вы только хотите распутничать с...

— Девочка моя, подумай сама, зачем дети бессмертным существам? — продолжал упрашивать эмпат. Черт, ему так не хотелось делать это насильно... Анжела несколько раз вздохнула.

— Ну ладно... оставим все, как есть.

— Нет, — терпеливо сказал муж, проклиная упертость девицы и ее нежелание понимать намеки. Хотя уж куда яснее, почти год он не заходил в ее спальню. Видимо, эта же мысль осенила и Анжелу. Яркие очи неуловимо потемнели.

— Это почему же? — прошипела она, уподобившись молоку, пролитому на жаровню. — Конечно, с тех пор, как явился этот ваш... этот...

Анжела смолкла. Рамон тоже молчал. А что он ей мог сказать? Даже Фабиан притих, не желая попадаться под руку.

— Так это правда?! — взвизгнула девушка.

— Что именно?

— Вы... и этот... — задохнулась Анжела, осев на кушетку. — Этот... О боги!

— Простите, я не должен был жениться на вас... жениться вообще, — устало ответил Рамон, но это прозвучало холодно, отчужденно и совершенно неискренне. Спустя пару секунд на него обрушился ураган, визжавший и кричавший добрых пять минут. Он даже не знал, какие слова есть в запасе у невинной девицы.

— Проклятый извращенец! Нормальные мужчины от жен уходят хотя бы к любовницам! — прозвучало завершающим аккордом вместе с хлопком дверью. Рамон опустился на кушетку и потер лоб. На него давно не орали с таким чувством и громкостью. Наверное, уже пол-усадьбы в курсе, что господин и повелитель, оказывается, мужеложец. Вот мы и избежали скандала, с глухим раздражением подумал Рамон. Тихо открылась дверь спальни, и причина всех бед опустилась на кушетку рядом с ним, потупив голубые глазищи. Сходство с котом, вылакавшим всю сметану в пределах досягаемости, было разительным.

— Допрыгались, — констатировал юноша, видимо, для поддержки и понимания.

— А чего вы ждали? — ворчливо бросил Рамон. — Что она начнет скакать по комнате от радости? Я же говорил вам, что она в меня влюблена.

— А это надолго?

— Не знаю, — вздохнул эмпат, — я делал все, что в моих силах, но результат...

— Ну, так подождем лет шестьдесят, — пожал плечами маг. — Нам все равно, а ей надоест скандалить гораздо раньше.

— Если б все так просто, — эмпат притянул полукровку к себе и откинулся на спинку кушетки, Бьяно с довольным урчанием устроился в его объятиях, растекшись по груди. — Я хотел обойтись без скандала и огласки. И к тому же огорчать девушку — последнее дело.

— Да, огорченная девушка на многое способна, — отметил Фабиан, заново расстегивая крючки на камзоле опекуна. — Одна Верона чего стоит!

— Бьяно, чем вы занимаетесь? — проникновенно осведомился Рамон. Полу-оборотень чуть сузил глаза и потянулся к губам эмпата. Где-то в глубине души мага мелькнул страх, но так быстро, что опекун даже не понял, что было его причиной. Каким образом воспитанник очутился почти у него на коленях — эмпат тоже не уловил, но когда Рамон вскочил, спихнув юношу на ковер, Фабиан почему-то расстроился.

— Вы что, рехнулись?!

— Феоне! — прошипел граф. — Идет сюда!

— Дьявольщина! — полукровка мигом оказался на ногах и нырнул в спальню, как мышь в нору. Не успел дважды скрипнуть ключ в замке, как на пороге кабинета возникла Верховная рокуэльская волшебница.

— Рамон, ты собираешься разводиться или нет?! — пронзительно вскричала она, захлопывая дверь и прожигая возлюбленного взглядом голодного василиска.

— По-моему, это не твое дело, — твердо ответил эмпат, одернув камзол. Бьяно сидел в спальне, ни жив, ни мертв, то и дело покрываясь испариной. Феоне пристально оглядела Рамона и громко фыркнула.

— Чем ты тут занимался?

— И это тоже тебя не касается.

— Вот как? Я встретила твою жену, бедняжка в ужасном состоянии. Надеюсь, ты не додумался с ней переспать?

— Нет, — сухо ответил Рамон, незаметно загораживая дверь в спальню.

— Что это у тебя там? — тут же заинтересовалась чародейка, подкрадываясь к любовнику. — Очередная горничная?

— Да, — холодно отозвался опекун. — И я не хочу пугать бедную девушку.

— Чем же? — замурлыкала магичка. — Неужели она со мной не поделится?

"Бьяно, сидеть!" — мысленно взвыл Рамон и внешне невозмутимо пояснил: — Ты сейчас больше похожа на злобного дракона. Дон Мигель опять отказался увеличить бюджет для магической службы?

— Нээээт, — томно протянула Феоне. — У меня отличное настроение. Может, поговорим там? — она указала пальчиком на спальню. — Я дам этой куколке пузырек гламарии, чтобы она ушла без обид и испуга.

— Феа, если бы ты была внимательнее, то уже давно бы поняла, что наши отношения скончались.

Волшебница отступила на шаг, другой, третий... Фиалковые глаза загорелись, зрачки налились пунцовым огнем. Рамон вздохнул. Началось...

— Скончались?! Неужели твой щенок оказался еще доступнее, чем я думала?!

— Феа, угомонись. И не заводи ту же песню в двадцать пятый раз. Тебе все было ясно еще полгода назад.

— Полгода назад ты был женат!

— Ну и что? — вскинул бровь Рамон. — Этот брак был чистой формальностью, а ее преосвященство уже читает мое прощение о разводе.

— Вот как? — прошипела магичка. — И как же ты сформулировал причину? Внезапно проснувшаяся тяга к хадизарскому греху?

— Я написал ей правду, — Рамон плеснул себе сидра из графина. — Это короче всего. Будучи полукровкой, женился только из политических соображений, но передав трон...

— Заткнись!!

Муж Анжелы пожал плечами. Кипящая, как смола в чане, ярость — такая же пища, как и пылкая любовь. А Феоне не дура, чтобы лезть в рукопашную, когда рядом такой источник сил для эмпата.

— Ты прекрасно знаешь о ключе и замке, так что перестань кричать, как будто я тебя ограбил.

— Он там, — прерывисто выдохнула Феоне, — там, в твоей постели, да? Может, перейдешь в хадизарскую веру и заведешь гарем?

— Неплохая мысль, — кивнул бывший герцог. — Насчет Хадизарии.

— Да-да, беги к этим варварам, — прошипела волшебница. — Беги, твой шлюх сам тебя попросит, когда его приятели узнают, с кем общались столько времени!

Фабиан бросился к двери, но Феоне выскочила из кабинета раньше, чем он успел швырнуть в нее шаровой молнией. Рамон поймал и загасил искрящий шарик, укоризненно посмотрел на юношу. Фабиан поник.

— Ну вот, — горестно сказал он. — Теперь она всем расскажет.

Рамон хотел заметить, что благодаря воплям его супруги и любовницы и так все знают, но вид у полукровки был и без того удрученный.

— Не стоит переживать, Бьяно. Она никому не скажет, — сказал Рамон, и близко не испытывая такой уверенности. Феоне в бешенстве способна на все. Надежды на то, что они разойдутся тихо и без шума, лопнули, обдав всех участников конфликта тучей брызг.

— Ну да, конечно, — фыркнул чародей. — Будет молчать, как рыба об лед.

— Вот что, зверек, пойдем-ка, — Рамон обнял его за плечи и развернул к спальне, мимоходом щелкнув пальцами: в замке на двери кабинета дважды повернулся ключ и прыгнул в ящик стола. В спальне эмпат прибег к испытанному способу лечения, но юноша неожиданно увернулся, выскользнув из рук Рамона, как угорь.

— Зачем вы закрыли дверь?

— Чтобы ни одна пылкая дева нас не побеспокоила. Да что с тобой? — Рамон снова потянулся к воспитаннику, но полукровка попятился. — Что ты? — тихо спросил эмпат.

— Я не знаю, — запнулся Фабиан. — Я не знаю... Может, это только из-за всяких ключей и замков? Может, дело не в нас, а всего лишь в магии?

— Мне так не кажется, — улыбнулся бывший герцог. — Но ты всегда можешь уйти, если хочешь.

Полу-оборотень покусал губу, но уворачиваться больше не стал и позволил графу долго и пылко покрывать его лицо поцелуями. Потом Рамон бережно подхватил юношу и опустил на кровать. Фабиан сглотнул, выдохнул, словно брал барьер и принялся ласкался к нему, как котенок, усиленно игнорируя липкий комок страха, сворачивающийся внутри. Нежность эмпата укутывала идальго пуховым одеялом, но у Бьяно екало под ребрами: что, если?.. Он знал, что Рамон никогда не причинит ему вреда, но не хотел, запрещал себе думать о том, чем это все должно кончиться. Томоэ (он всегда будет только томоэ) распустил воротник сорочки на воспитаннике и целовал все, до чего мог дотянуться. Юноша сначала отвечал ему, пытаясь улыбаться, но потом откинулся на кровать и закрыл глаза. Рамон скинул камзол и потянул рубашку кабальеро. Бьяно замер, упираясь руками ему в грудь, не отвечая на ласки и дыша прерывисто, но отнюдь не страстно.

— Что с тобой, сердце мое? — спросил Рамон, подцепив пальцами подбородок Фабиана. Полукровка отвернулся.

— Я... я не знаю... простите, томоэ, но я... я не могу это! — юноша с силой оттолкнул эмпата, вырвался и бросился вон из комнаты, в кабинете хрупнул выдранный с мясом замок. Граф Вальдано сел на постели, потер лоб рукой, потом встал, покружил по спальне и саданул кулаком по дверному косяку.

Нежный ароматный парок поднимался к сводчатому потолку бани. Белесая дымка окутывала трех дам, плещущихся в небольшом бассейне. Волосы купальщиц были тщательно обернуты белыми полотенцами, вдоль бортика выстроились баночки и флакончики с притираниями и маслами.

Верона рассеянно крутила в пальцах флакон с золотистым маслом. Видеть мирно купающихся в одном бассейне Анжелу и Феоне было по меньшей мере странно, но беглая невеста отлично знала, что их так объединило. Девушка всегда находила способ быть в курсе дел, а вопли, полчаса доносившиеся из кабинета деверя, не оставляли ни малейших сомнений в причине трагедии. Не успела падме Робийяр толком придти в себя от потрясения, как мимо колонны, за которой она пряталась, пронеслась Анжела. Молодая графиня заперлась у себя и сдержанно рыдала, пока Феоне со страшной бранью не разбила две вазы в холле. Тут-то донна Вальдано вышла, чтобы утешиться хотя бы торжеством над соперницей. Но соперница неожиданно выдала дельное предложение. После того, как расколдовала превращенных в гусениц сестер.

— Итак, дамы, — начала чародейка, обозрев собеседниц из-под полуприкрытых век, — мы все отлично знаем, что нас сюда привело.

— Не что, — сквозь зубы бросила Анжела. — Кто, — и вполголоса добавила такой отзыв о голубоглазой твари, что Верона покраснела до самого полотенца, но немедленно встала на защиту возлюбленного:

— Не смей так о нем говорить! На своего Рамона посмотри, вот уж у кого ни стыда, ни совести! Ничем не погнушается! Если бы не он, Бьяно бы даже ни о чем не догадался! И вообще...

— Да? Я что-то не слышала криков изнасилованной добродетели, — ядовито сказала графиня. — Еще и сам прибежал!

— Перестань! Что он может сделать против Рамона, если тот еще и эмпат? Его совратили, заставили!

— Конечно, насильно принудили строить глазки моему мужу! Это кто кого совратил, еще надо посмотреть! Так и лупает своими глазищами, смотреть тошно! Выцарапала бы!

— Если б вы вдвоем не допекли графа, то ничего бы и не было! Нормальный мужчина от хорошей жизни к юноше не полезет! Сами виноваты!

— Да что ты понимаешь!..

— Оба хороши, — властно постановила Феоне. Раскрасневшиеся спорщицы отвернулись друг от друга. — А кто кому достанется — разберемся после... решения нашей маленькой трудности.

— Придушить! — отрезала Анжела, сжимая кулачки.

— Кастрировать! — тут же парировала Верона.

— Нет! — в ужасе возопили жена и любовница.

— А что? Во времена Аквилона с мужеложцами так и поступали, — смутившись, сказала беглая невеста.

— Какое варварство! — содрогнулась Анжела. — Всего можно добиться лаской.

— Сдать обоих в бордель на перевоспитание? — с сомнением протянула магичка. — Да нет, не поможет, они и так туда ходят.

— По-моему, единственные женщины, которых он избегает, — это мы, — буркнула Анжела.

— Достали потому что, — подколола Верона. — Сама говоришь — ласковей надо быть, а если б на меня так визжали, да еще и по два раза в день...

— Дамы, о чем мы вообще?! — возвысила голос Феоне. Девушки устыдились и замолчали. — Учитывая то, что Рамон — эмпат и обмануть его невозможно, — уже тише продолжала волшебница, — действовать надо очень осторожно. Пока не закончим — на глаза Рамону не попадаться!

— Совсем? — пискнула Анжела.

— Совсем, — отрезала Феоне. — Добиться своего надо исподволь, не привлекая внимания. Чтобы они сами пришли к нужным выводам.

— Но как? — спросила Веро. — Если Рамон не хочет к ним идти?

Волшебница озадаченно потерла лоб. Анжела насмешливо фыркнула. "Я так и знала", — читалось на ее лице. Феоне прикусила губу, поплавала туда-сюда и вдруг объявила:

— Для этого кое-кому из нас придется пожертвовать своей девственностью.

— Что? Кому?! — в один голос закричали девицы.

— Ну не мне же.

Сестры переглянулись и подозрительно уставились на магичку. Та ухмыльнулась и снисходительно пояснила:

— Если по ходу разбирательства насчет развода выяснится, что супруга уже не девственно чиста, то доказать, что муж ее не трогал, будет очень трудно. Надо только найти того, кто за небольшое вознаграждение будет молчать про то, как ему посчастливилось. Я бы предложила переодеться и сходить, например, в школу тореадоров. Столько красивых, смуглых, пылких брюнетов...

Верона быстро переводила глаза с Феоне на Анжелу: по мере развития идеи сестра раздувалась от негодования, словно рыба-шар. Взрыв был скор и неминуем:

— Ты в своем уме, полукровка?! Ты предлагаешь мне идти на улицу и предлагать себя, как шлюха?! Еще и деньги за это предлагать?! Изменить моему мужу? Да я люблю его, чтоб ты знала!

— Ну, я же изменяла — и ничего страшного, — пробормотала Феоне.

— Да тебе-то что? А я — его супруга, и я...

— О боги, да успокойся же, — засмеялась волшебница. — Рамон вовсе не такой ханжа в вопросах морали, как некоторые монархи.

— Ну и что? — вспыхнула Анжела. — Брак священен, и если я заключила с ним союз перед лицом богов...

— Павел Ассинский, — кашлянула Верона, — утверждал, что брак — это навязанный людьми союз, и греховен по своей сути, поскольку люди присваивают себе роль богов, тогда как только боги могут решить, каких мужчину и женщину соединять в браке. Павел Ассинский, конечно, был признан еретиком, но сам вопрос о браке, в принципе, дискуссионный.

Феоне удивленно приподняла брови. Анжела, которая из всего сказанного поняла от силы три слова, залилась краской и закричала:

— И ты туда же? Тоже мне, монахиня! Ты хоть сама понимаешь, что несешь?! Я не буду изменять Рамону!

— О боги и черти, почему смертные бабы такие дуры? — рявкнула Феоне. — Сначала изменишь, а потом он от тебя не открутится.

Веро снова покашляла.

— Моя сестра не так уж и не права. Унитара, по которой Рокуэлла живет до сих пор, гласит...

— Ах, это сущие мелочи, да и кто догадается? — отмахнулась магичка.

— Что если жена изменит мужу до первой ночи, их брак будет недействителен, — невозмутимо продолжала Верона; Феоне скрипнула зубами. — Естественно, доказать это будет очень трудно, но Анжи вправе знать, чем рискует.

Чародейка засопела. Графиня Вальдано скрестила руки на груди и неподкупно вздернула носик.

— В отношении мужа этот закон не действует, — добила Веро. — Но я все равно считаю, что донна Феоне права, — Анжела задохнулась. — В конце концов, если Рамон заарачится, можно пригрозить ему обвинением в растлении несовершеннолетнего.

— Боги, куда это все у тебя помещается? — вырвалось у Анжелы. — Столько всего знать невозможно!

Верона скромно улыбнулась. Феоне сделала грациозный пасс в воздухе и протянула графине две бутылочки с зельем.

— Вот. Синее — внутрь, чтобы обошлось без нежелательных последствий. Рамона на мякине не проведешь, он знает, что бесплоден, как пустыня. Из белой — обрызгаться, это сильнейший афродизиак. Превращает любого мужчину в твоего покорного песика.

— Нужны они мне, в виде песиков... я вообще кошек люблю, — буркнула Анжела, сверля пузырьки тяжелым взглядом, но все же нехотя протянула руку и взяла. — А если я опробую их на Рамоне?

— Без толку, — покачала головой Феоне. — На него это не действует.

"Конечно, на мужеложца-то", — подумала Верона.

— А чтобы жертва не казалась такой ужасной, — вслух сказала она, удовлетворенно проследив за передачей склянки, — я готова взяться за Фабиана. В смысле жертвования собственной невинностью, — для полной ясности добавила несостоявшаяся монахиня. Анжела поперхнулась и едва не утопила баночки в бассейне. Феоне одобрительно хмыкнула.

— Вот, ваша светлость, так и нужно идти к цели. Не считаясь с мелочами и глупыми условностями. Прошу, это приворотное зелье. В бокал предмету страсти. Действие крайне скоротечно, дабы Рамон не унюхал, чем поят свет его очей.

Анжелу передернуло, и она крепко сжала пузырьки. Пожалуй, чтобы избавиться от этих издевок, стоит рискнуть. Верона взяла баночку и внешне невозмутимо посмотрела на просвет. Сердце девушки бешено колотилось, но руки не дрожали.

Миро протер глаза и посмотрел на величественные напольные часы. Было еще не слишком поздно, но юноша уже устал, как тягловый мул на стройке. Хвала Тиаре, на сегодня конец.

"Какому идиоту может добровольно понадобиться власть? — раздраженно думал Ибаньес, складывая бумаги в папки, а папки — в портфель. — Рехнуться же можно!"

Юноша затолкал портфель в сейф, захлопнул дверцу и упал на стул, обхватив руками голову. Казалось, что мозг от обилия государственных забот сейчас вскипит и вылетит через уши в виде пара. Еще на коронации — да что там! — на представлении кортесам Рамиро почувствовал, что вляпался по уши, а самое поганое — это ж на всю жизнь! Хуже женитьбы, чтоб ей! Миро поплелся в гостиную и открыл буфет. Спиться, что ли, и оставить престол уже женатому брату с кучей детишек? Женитьба, точней, помолвка, была настоящей занозой для Рамиро, дона Мигеля, донов Диего (старшего и младшего), Рамона и Феоне. Миро вздохнул. Ведь он сам их во все это и втравил... Юноша знал, что долг перед страной обязывает его как можно скорее наплодить законное потомство, но, черт, как же не хочется в восемнадцать лет превращаться в папашу!

Ибаньес вытащил бутылку миршаны и бокал. Эх, если бы, да кабы! Если бы он не заявил, что жениться на Вероне... если бы вообще отказался ее похищать... Хотя как раз Веро была бы самым лучшим вариантом, а то дон Мигель все зудит и зудит про политически выгодный союз, подсовывая томоэ портрет за портретом.

— Ваше сиятельство?

Еще никогда бархатистый женский голос не заставлял Рамиро подпрыгивать с места на два фута вверх. Бутылка полетела налево, бокал — направо, алая струя щедро окатила хадизарский ковер.

— Ах, боги мои, простите! — всплеснула руками девушка, осторожно обходя лужу вина.

— Д... н... донна Анхела? — проблеял монарх, чувствуя себя последним ослом.

— Я, наверно, не вовремя? — потупилась юная графиня, сбрасывая в кресло черную мантилью. Шелковая ткань так соблазнительно заскользила по золотистым округлым плечам, что Миро невольно проводил ее голодным взглядом. Дьявольщина! За четыре месяца — всего шесть девушек!

— Конечно, нет! То есть да?.. Садитесь, прошу вас, — сдался Рамиро, одергивая камзол. Хотя какого черта?! Можно подумать, он силком заставил Рамона отречься! Тем более, что донья Анжела никогда ни в чем его не обвиняла и продолжала блистать при дворе... А он не обращал на нее внимания. Дурак!

— Спасибо, — шепнула красавица, одаряя правителя нежным взором сквозь пушистые, густые ресницы, и в шелесте шелка и батиста опустилась на краешек дивана. Миро всегда нравились яркие, как бабочки, девушки, и взгляд длинных карих очей напомнил юноше, как преступно редко за четыре месяца он предавался плотским утехам.

— Я напугала вас? — игриво спросила донна Анжела, улыбаясь приветливо, но так многозначительно, что Ибаньес слегка покраснел. — Я раньше бывала в Эспиноле, хотя Рамон предпочитал жить в Ромолле, и знаю один тайный ход, — Миро покраснел уже не слегка: совершенно невинные речи в исполнении Анжелы звучали чертовски двусмысленно. Девушка снова улыбнулась, чуть приоткрыв пухлые губки и одновременно застенчиво опустив ресницы. Она выглядела до того прелестно и обольстительно: вся — от маленьких ножек в бархатных башмачках до высокой груди, прикрытой прозрачным воротником так, чтобы был виден почти весь вырез лифа, — что герцог не сразу сообразил, что таращится на чужую жену уже минуты три, не пытаясь поддерживать беседу.

— Что вас привело сюда, сударыня? — несколько сипло осведомился Ибаньес.

— Одно важное дело, — ответила Анжела, грациозно поднялась и одним плавным движением задернула шторы. Когда она повернулась к молодому томоэ, такая изящная и обворожительная на темно-синих фоне, в мягком ореоле длинных волнистых волос, отливающих теплой медбю, то властитель рокуэльских гор и рек заерзал на стуле.

— Ах, я даже не знаю, как сказать...

— Ваше дело так серьезно? — откашлялся Миро, с усилием отрывая взгляд от бюста своей гостьи.

— О да, только не говорите Веро, прошу вас!

— Конечно!

— Благодарю, — снова улыбнулась Анжела, в три легких шага одолела расстояние от окна до Рамиро и, вспорхнув на колени юноши, запечатлела на нем умеренно страстный поцелуй.

— О боги, что вы делаете? — простонал Ибаньес. Донья Вальдано негромко засмеялась. Не глупо захихикала, а именно засмеялась — нежно, властно и самоуверенно.

— Разве я вам не нравлюсь? — прошептала она, обвивая руками шею Рамиро и щекоча ресницами его щеку. Высокая грудь в тугом корсаже уперлась в камзол Рамиро. — Не бойтесь, это вовсе не страшно. Даже приятно.

Девушку окутывал легкий, но настолько пленительный аромат, что томоэ совершенно потерял голову. Он сжал соблазнительницу в объятиях, зарывшись лицом в ворох темно-рыжих кудрей, осыпал девушку сотней поцелуев, и очнулся только тогда, когда она решительно стащила с него кушак и бросила его на пол, выгнувшись в талии так, что Рамиро чуть слышно застонал.

— А как же ваш муж? — выдавил он, проявляя остатки благоразумия.

— Боги, неужели храброго кабальеро могут остановить такие мелочи? — наморщила носик Анжела. Это вышло у нее так же обольстительно, как и все, что она делала.

Миро мог бы возразить, что Рамон — не мелочь сам по себе, к тому же совращение жены своего наставника едва ли может сойти за проявление благодарности, мог бы — но ему не дали такой возможности. Анжела устроилась поудобнее и одарила томоэ аж тремя поцелуями почти без перерыва. По окончании этого действа Рамиро оказался без камзола, кушака и с распущенным шнурком на штанах.

— Ах, какой тесный корсаж, я сейчас лишусь чувств, — объявила сюзерену девушка. — Ленты сзади.

— Но сударыня?!

— Чшш-ш, не кричите, слуги рядом, — строго ответила Анжела и приложила тонкий пальчик к губам монарха, прогибая спинку, чтобы ему было удобней расшнуровывать корсаж. Миро покорно взялся за розовые ленты, не забывая покрывать поцелуями нежную шейку и грудь собеседницы.

— Ах, — сладко шепнула графиня, запустив пальчики в черные длинные волосы томоэ и прижимая его голову к груди так сильно, что Миро едва не задохнулся. — Вы настоящий дворянин, мой сир!

Боги, как это прозвучало в ее устах! Кстати, насчет уст...

Что было потом — его сиятельство точно не помнил. Факт тот, что расправившись с корсажем гостьи и лишившись попутно камзола и рубашки, он оказался на полу, в горячих объятиях самой восхитительной девушки из всех, что ему встречались.

... — Вы — девица? — потрясенно спросил Миро.

— Теперь уже нет, — расслабленно отозвалась Анжела. Они лежали на ковре, к юго-востоку от винной лужи.

— А Рамон? — глупо осведомился Ибаньес.

— Вы всегда такой дотошный? — нахмурилась красавица. — И устраиваете допрос каждой девушке?

— Нет, но...

— Надеюсь, вам не придет в голову хвастаться очередной победой на каждом перекрестке? — строго спросила графиня, приподнимаясь на локте.

— Конечно, нет! Как вы могли такое подумать?! Но я хочу...

— Можно воспользоваться вашей ванной?

— Да. Она там, после спальни.

— Я знаю. Спасибо.

Девушка собрала ленты, встала и удалилась в сторону ванны. Миро растянулся на ковре. Несмотря на недавний пыл и жгучую страсть, туманившую разум, его уже занимали некоторые вопросы. Из них главный — а что, собственно, происходит? Жена графа Вальдано нахально сбегает от мужа, который в Ромолле, в столичный дворец, дабы отдаться правящему монарху и?.. Вот это и есть вопрос: зачем ей это нужно? Зачем изменять Рамону? Неужели только из-за его "псевдополукровочности"? А почему именно с ним, Рамиро Ибаньесом? Ее так прельщает власть? И она не может простить Рамону отречения? В общем-то, ее можно понять — кому охота, выйдя замуж за короля, оказаться в итоге только графиней? Но чего она этим добьется? Статуса любовницы томоэ, скандала в семье и позора своего мужа? У, ч-черт! Миро резко сел.

"Неблагодарная свинья!"

Отрезвление пришло так же стремительно, как и помутнение рассудка. Как он мог?! Что наделал? Что он теперь скажет Рамону, он, обязанный графу всем, с головы до ног в долгу перед ним?! Миро запустил пальцы в волосы. И, черт побери, самый животрепещущий вопрос — почему она оказалась девицей после семи месяцев замужества?

Прикинув так и этак, Миро поднялся, оделся и стал расхаживать по кабинету, дожидаясь возвращения дамы, чтобы выяснить все, что можно. В основном его занимал вопрос, на кой ей это все сдалось. Юноша пытался поразмышлять об этом сам, но мысли то и дело соскальзывали на прелести Анжелы. Наконец Ибаньес остановился, мотнул головой и вдруг обратил внимание, что ходит и мыслит уже полчаса, а девушки все нет. Хотя мало ли что? Томоэ взялся за книгу и рассеянно листал страницы еще около получаса. Сообразив, что не помнит из прочитанного ни слова, Миро со вздохом поплелся в ванную. Нехорошо, конечно, беспокоить даму таким образом, но еще хуже будет, если ее тут обнаружат. С него никто не потребует объяснений — монарху и не такое можно, но слухи разлетятся со скоростью урагана.

В спальне девицы не обнаружилось, и Рамиро облегченно перевел дух. По крайней мере, спать здесь она не собиралась. И, значит, все еще была в ванной. Чем там можно заниматься столько времени?! Сначала первый из кабальеро деликатно стучал, но никто не ответил; молодому человеку понадобилось несколько мгновений, чтобы понять — плеска воды не слышно. Утопилась она там, что ли?

— Сударыня? Донья Анжела?

Никто не отвечал. Миро осторожно толкнул дверь. Ванная была пуста.

— А, Бьяно, я как раз вас искала! — жизнерадостно заявила Верона; несчастный полукровка дернулся всем телом, с грохотом уронив стопку книг себе на ногу.

— Ой, простите, — девушка похлопала ресницами на скривившегося кабальеро, присела и стала подбирать пыльные тома, пока Фабиан молча костерил весь женский род. Ему было совершенно не до девушек всю неделю, и сейчас он тоже вовсе не жаждал их общества. Феоне вышвырнула его, как паршивого котенка, а в Эльянском лицее давали гору заданий, видимо, решив впихнуть в головы лицеистов все знания, накопленные магами за последнюю тысячу лет. Впрочем, дон Эрбо был только рад погрузиться в учебу, потому что после выполнения всех заданий не оставалось ни сил, ни времени на мысли о Рамоне. Идальго избегал встреч со своим опекуном, надеясь, что тот подойдет сам, одновременно терзаясь стыдом, раскаянием, угрызениями совести и страхом, что кто-нибудь все прознает. Но идиотский поступок воспитанника напрочь отбил у эмпата охоту с ним общаться. То есть Фабиан так думал, а подойти и спросить не хватало смелости.

Веро разобралась с книгами, пристроила их на столе и что-то чирикнула. Полу-оборотень кивнул, особо не вслушиваясь, девица взяла его за руку и повела за собой.

"А этой-то чего надо? — мрачно подумал Бьяно, наполняясь тоской и раздражением. — Пусть на ней Миро женится, он обещал!"

Нет, сам-то хорош: мало того, что повел себя, как слабонервная девственница, так еще и полным кретином себя выставил! Что о нем подумал Рамон? По дороге к покоям монаршей невесты юноша в двадцатый раз осыпал себя всеми бранными словами, которые приходили ему на ум, тем более, что падме Робийяр его не отвлекала. Едва они вышли из библиотеки, как она отпустила руку Фабиана — девушка официально считалась нареченной Рамиро и при людях вела себя прилично.

— Донны, оставьте нас, — приказала дворянка своим фрейлинам и, когда все семеро положенных по этикету дам покинули гостиную, обдав Фабиана подозрительными взорами, приветливо указала кабальеро на диван. — Присаживайтесь. Выпьете что-нибудь?

"Валерьянки", — мысленно ответил Фабиан. Забыться в валериановом угаре не помешало бы. Вместо этого идальго подхватил веронину кошку под мягкое брюшко и пробурчал: — Орчату.

— Люцита, кувшин орчаты, — приказала юная падме горничной и сочувственно посмотрела на гостя. — Вы не в настроении?

— Мда.

— Почему?

— Проблемы, — уклончиво ответил юноша, почесывая Фиби за ушами и вдоль спины; кошка млела. — О чем ты хотела поболтать?

Верона вздохнула.

— Я как раз хотела кое о чем вас попросить. Люцита, я сама разолью. Иди.

Девушка встала и подошла к столику, в зеркало глядя на Фабиана. Отчего он такой грустный? Неужто его светлость граф так достал? Наверняка не дает ему проходу, судя по тому, как грубо обошелся с Анжелой. Веро налила полный бокал орчаты, булькнула туда весь пузырек с зельем и поднесла дорогому гостю.

— Что за дело? — спросил полукровка, непроизвольно принюхиваясь к напитку. Аромат был нежным и приятным, но к нему примешивалась какая-то посторонняя нотка. Фабиан поморщился и глотнул из бокала. Долго он не протянет, если ему уже мерещится черт знает что на пустом месте.

— Я хотела попросить вас об одной интимной услуге, — заявила Верона, и юноша подавился. — Ну что ж вы так, — сочувственно сказала девушка и протянула ему салфетку. Фиби, недовольная орчатовым душем, с шипением соскочила с колен полукровки и бросилась под шкаф.

— Вот выйдешь замуж — Миро и проси! — прохрипел Бьяно.

— Боги, вы совершенно испорченный человек! — закатила глаза Веро, думая, не слишком ли много коктейля он расплескал. — Я имела в виду мою сестру Анжелу и его светлость. Дело очень деликатное, как вы понимаете.

— А я тут каким боком? — Фабиан снова сделал осторожный глоток. Девица как-то странно выдохнула, и полукровка на всякий случай поставил бокал на стол — мало ли, чем еще она его огорошит?

— Ах, вы пейте, пейте, я тоже себе налью, — пока дворянка позвякивала графином и бокалом, Фабиан еще раз приложился к напитку и вдруг подумал, что неплохо бы поговорить с Рамоном. Ну не съест же его опекун, в конце концов!

— Так что у тебя за дело?

— Анжела так страдает из-за этого развода! Она любит его и совершенно не заслуживает такого грубого обращения. Я уж не говорю о пятне на репутации и скандале. Вы могли бы поговорить с графом об этом?

"Раз он даже разводится из-за меня, то стеснятся тем более нечего, — подумалось Фабиану. — Я извинюсь, и..." — дальше этого словесная фантазия полукровки не зашла, но примирение рисовалось ему в столь жарких красках, что он даже заалел. Верона откинулась на спинку дивана, выставив из-под юбки кончик туфельки. Фабиан уже выпил полбокала, пора было приступать к соблазнению, но по спине пробежал предательский холодок, а в голову полезли всякие ужасы насчет первого раза, которыми ее пугали матушки-наставни-цы.

— Не знаю, чем могу тебе помочь. Рамон не особо прислушивается к советам, тем более к моим, — рассеянно отозвался идальго, прикидывая, где бы изловить эмпата для беседы наедине.

"Наверно, я налила слишком много орчаты", — подозрительно подумала девушка. Вон, уже и покраснел, и расслабился, а все никак не пристает! Робко шевельнулось облегчение, но девушка задушила трусливый порыв на корню, незаметно оттянув край выреза пониже.

— Но я слышала, что он вас очень ценит.

На губах юноши появилась какая-то странная улыбка.

— Мы поссорились недавно, — промурлыкал он таким тоном, словно думал о чем-то очень приятном.

— Да? — приподняла брови девушка. Поссорились? Из-за чего? Неужели из-за?.. Но почему тогда такое мечтательное лицо? — Поэтому вы так невеселы?

— Я? Невесел? Ха! — самоуверенно фыркнул полукровка, одурманенный изрядной порцией приворотного зелья. И с чего это он тянул волынку? Надо было сразу пойти! — А как тебе Миро?

— В смысле — как? — озадачилась Веро. — Он прислал мне подарки, как положено жениху, но я их не открывала. Сам не приходил, только его отец, — девушка поежилась. Дон Диего был безупречно вежлив, но после его ухода дворянке казалось, что она покрылась толстым слоем льда.

— Почему не открывала? — удивился Фабиан.

— А зачем? Нашу помолвку расторгнут при первой же возможности.

— Чушь! Вы прекрасно друг другу подходите, слепой и то увидит! — уверенно заявил полукровка.

— Мне так не кажется. Мне кажется... кажется... — трепетно выдохнула Верона и запнулась. Боги, неужели когда первая признаешься мужчине, язык так костенеет? И потом, что будет дальше? Ну не потащит же он ее сразу в постель? Может, дело ограничится парой поцелуев? И вообще, должен же он за ней немного поухаживать?! А вдруг потащит? Кто их, мужчин, знает?

— Ну, ты, конечно, изрядная вредина, но я тебя даже люблю, как сестренку. Ну ладно, я пошел, у меня дела еще.

— Куда? — возмутилась Веро, хватая его за рукав. — Мы еще не договорили!

Фабиан отмахнулся. С каждым глотком орчаты мысль пойти к Рамону казалась все привлекательнее и привлекательнее. Она настолько захватила полукровку, что он уже не мог сосредоточиться на чем-то еще, тем более — на требующей его внимания девице. Он решительно направился к двери.

— Эй, сударь, вы меня слышите? — гневно повысила голос Верона, позабыв бунтующую девичью стыдливость. — Вы что, всегда так сбегаете, когда вам признаются в любви?!

Полукровка моргнул, заслышав наиболее волнующее его слово.

— Любви? Любви?! — голубые глаза загорелись нездешним огнем. — Любовь — это да! Это дело! Все бурлит и кипит, прямо устоять невозможно, так распирает, что подпрыгиваешь! Ты влюбилась в Миро?

— Нет! — едва не зарычала девушка. — Я люблю вас, и если б вы слушали, что вам говорят!..

Но слушать еще и ее Фабиан не мог: в нем все пело от любви, напрочь заглушая все остальные звуки. Действие афродизиака ускорялось с каждой минутой, юноша буквально пританцовывал на месте, и потому, когда на пороге появился Рамон, с мяуканьем нетрезвой от валерианы кошки повис на шее опекуна. Страсть взбурлила, как вода в чайнике, и маг попытался перейти к конкретным действиям. Верона ахнула. Она не спросила, какого черта делает граф в ее комнате, только потому, что поведение Бьяно сразило ее наповал.

— Интересно, какое именно зелье дала вам Феоне? — хмыкнул эмпат, с усилием удерживая идальго в рамках приличий. — Первый раз вижу столь, хм... бурное проявление любовных переживаний, — он повернулся к девушке и поднял брови. — Сударыня, что делает сей пылкий отрок наедине с невестой его сиятельства? — с утонченной издевкой осведомился граф.

— Как вы смеете так сюда врываться, — прошептала Веро, оседая на диван. Фабиан пустил в ход когти, сдирая с возлюбленного одежду, и поэтому Рамон ответил ей не сразу.

— Я же должен опекать моего воспитанника, оберегать его от... Бьяно, перестаньте, мне неудобно перед дамой! Например, от опаивания моего питомца всякой приворотной дрянью. Хотя вы вряд ли ожидали, что оно так на него подействует, — Рамон наконец скрутил мяукающего идальго, который творил уже совершенно непотребные вещи, и потащил к двери. Уже на пороге он обернулся. Верона сидела на диване, не шевелясь и глядя остановившимся взглядом на Фабиана.

— Мой вам совет, сударыня, — насмешливо сказал граф, не сумев сдержать ревнивую иронию, — не посягайте на чужое и не доставляйте Рамиро еще больше огорчений. Бьяно, цыц!

Дверь закрылась. Веро швырнула им вслед вазочку с конфетами, уронила голову на руки и разрыдалась.

В камине трещал огонь, озаряя уютным золотым светом стены пещеры, которую, впрочем, нетрудно было принять за комнату в каком-нибудь богатом доме на юге Рокуэллы: высокие резные стулья и столы, глубокие круглые кресла соседствовали с пестрыми хадизарскими подушками, коврами и безделками. Луи Месмер сидел в одном из кресел, вытянув ноги к огню, и потягивал из чашки, расписанной, словно пиала, сваренный по-року-эльски кофе — со льдом, сахаром и не такой одуряюще густой, как по хадизарскому рецепту. Хозяин ковров, подушек и кофейника тем временем читал письмо, адресованное ему одной из важных персон в Ординарии.

— Это надо понимать так, что я прощен? — иронично спросил он, опуская свиток на колени.

— Ординария готова закрыть глаза на некоторые малосущественные мелочи, — качнул отросшей бородой Месмер.

— А если я откажусь от взаимовыгодного сотрудничества?

— Это твое дело, — пожал плечами эмиссар. — Но за преступления против Коронельского акта нет срока давности. Выбирай, Карло, сидеть в своей пещере, как мышь в норе, пока тебя не вытащат ординарские кошки, — или вернуться победителем.

— Победитель — это слишком сильно сказано, — ядовито улыбнулся Аскелони. — Это гнусный шантаж, Луи.

— Что поделаешь? Меня разжаловали, так что в случае чего я даже не смогу выступить в твою защиту. Откровенно говоря, я согласился тебя найти, чтобы залатать дыры в собственной репутации.

— Столкнулся с крупным режущим предметом?

— Да, и ты имеешь к этому предмету непосредственное отношение.

— Я? О боги, неужто ты... — Аскелони помолчал, удивленно разглядывая старинного друга, и вдруг расхохотался. — Только не говори, что свора старых придурков из Ординарии воз-желала новую игрушку-эмпата!

— Ты проницателен, как всегда.

Отшельник щелкнул пальцами, и к нему подлетела чашка с кофе.

"Как ему удалось так хорошо сохраниться после сожжения заживо?" — подумалось эмиссару. Аскелони был по-прежнему высок и строен, длинные черные кудри обрамляли благородный лик, черные усы и бородка клинышком подчеркивали неестественную бледность.

— И вы, то есть они, решили вызвать меня в качестве дрессировщика? — полу-утвердитель-но сказал изгнанник.

— Тебе лучше всех известно, какой силой Айна Грацы ты его напичкал.

— Что ж, я не сомневался в почтенных членах управляющего совета. Они по-прежнему разжиревшие при власти трусы, которые любят каштаны, но хотят, чтоб из огня их таскал кто-то другой. Еще кофе?

— Нет-нет, спасибо, — торопливо отозвался Месмер, в котором кофе плескался уже вровень с глоткой. — Почему ты так любишь это пойло?

— Оно возбуждает ум и воображение, горячит кровь и сердце, услаждает обоняние дивным ароматом. Не кто-нибудь сказал, сам хадизарский пророк.

Изгнанник поднес к губам чашку, и Месмер в который раз отметил странное сходство с бывшим герцогом Рокуэльским.

— Признайся, Рамона, этого своего идеального человека — ты лепил с себя? — осведомился эмиссар. Аскелони усмехнулся.

— А почему нет? Я ничуть не хуже любого другого идеала. Увы, материал подкачал.

— Так что ты скажешь на это? — Месмер кивнул на свиток. — Встретишься с материалом, потолкуешь о том-о сем.

— На это? Ладно, так и быть, можешь передать престарелым стервятникам, что ценная добыча в твоих руках, — Аскелони коротко свистнул, и из-за тяжелой расшитой ширмы выскользнула восхитительная полунагая девушка. Месмер только успел определить род, класс и вид этой нечисти, а девица, прослушав недлинную фразу на свистящем языке, поклонилась, обернулась змеей и уползла во тьму пустыни.

— Завтра мое послание услышит главный визирь, — сказал Аскелони. — Хороша, не так ли?

— Ты всегда предпочитал необычных домашних питомцев, — отозвался Месмер.

В фехтовальном зале все шло наперекосяк. Миро наконец смог вырваться из объятий державных забот, но душой был еще там. Казалось, что юноша внезапно разучился держать шпагу, впрочем, Фабиан недалеко от него ушел. Оба вяло обменивались выпадами, пребывая в каком-то ином, довольно тоскливом месте. Фабиан хмурился, Миро печалился, Руи, Хуан и Даниэль скептически наблюдали за чередой беспорядочных выпадов и парадов. Томоэ ткнул чародея шпагой под ребра, тот вяло отбил, да так и застыл с занесенным клинком. Ибаньес окончательно впал в меланхолию. Наконец полукровка отшвырнул шпагу и выпалил:

— К черту фехтование! Мне поговорить с вами надо.

— Да-а? — протянул язвительный семинарист. — А мы-то уж думали, что ты дал обет молчания!

— После того, как ее преосвященство взяла его секретарем, он стал хуже чирья на заднице, — заметил Родриго. Дануто ткнул его кулаком под ребра. — Давай, выкладывай, — кивнул потомок хадизар, выворачивая приятелю руку за спину. Правда, выворачивал он ее довольно нежно и без прежнего энтузиазма. Раньше Дань покрывался синяками даже от игры в мяч с Руи, не говоря уж о шутливой борьбе. Теперь потомок хадизар проявлял трогательную заботу о младшем друге.

Фабиан плюхнулся на скамейку и, уронив голову на руки, исподлобья уставился на друзей. Весь фокус был в том, чтобы они ему поверили. Потому что если не поверят... Маг сглотнул. Он не мог себе представить, что скажут и сделают его друзья, когда узнают правду. И не хотел, честно говоря...

— Так что молчишь? — поторопил полу-оборотня Хуан.

— Видите ли, дело в том... — начало Фабиану не понравилось, он смолк и попробовал еще раз: — Понимаете ли... то есть я хочу сказать... — вышло еще хуже. Черт, хоть бы они так не таращились на него! Чародею вспомнились котята с их внимательными глазами-плошка-ми, и он фыркнул. Может, превратить их в самом деле? По крайней мере, перебивать не будут.

— Бьяно, у тебя неприятности? — с коротким вздохом уточнил Рамиро, выныривая из горестных раздумий.

— Да, — признался юноша.

— Мы слушаем вас, идальго, — меланхолично ответил Ибаньес.

— У тебя есть полминуты его монаршего внимания, понял? — добавил Руи, и все покатились с хохоту. Бьяно тоже засмеялся, внутренне холодея от того, что две-три правдивых фразы — и он насовсем лишиться и друзей, и их уважения. Ни один из них никогда не подаст ему руки, если только правда выплывет наружу. Они будут презирать его до конца своих дней.

— Это из-за Рамона, — сказал кабальеро, отсмеявшись.

— Да? — удивился Даниэль. — А почему?

— Так сразу и не скажешь, — насупился полу-оборотень. Лица прочих идальго стали до того непроницаемо-недоуменными, что Фабиан мигом все понял.

— Значит, уже знаете, — сумрачно подытожил он.

— Бьяно, про тебя и герц... тьфу, графа треплют языком уже несколько лет, — успокаивающе заметил Хуан. — И что с того?

— Когда мы во все это верили? — хмыкнул Родриго. — Плюнь и забудь.

— Но я все равно хочу объяснить, — упрямо сказал полукровка, — Дело все в том, что Рамон — эмпат. Эмпаты — они, понимаешь... они ничего не чувствуют. Ну, не переживают, как все прочие, — торопливо поправился Фабиан, не зная, как им толком объяснить. — В смысле, они не трупы, конечно, у них просто чувств нету. Вот потому-то они и эмпаты, ну, мне так Рамон объяснил. Так вот, есть такая теория... хотя она уже не теория...

— Бьяно, слушать тебя еще труднее, чем читать Долмеция Темного, — поморщился дон Арвело. — У него тоже много бессвязных слов и мало смысла. Пояснее можно?

— Эмпат — это как бы замок, а ключ... ох, как бы сказать... это один-единственный человек, к которому эмпат может испытывать чувства, если упростить до понятного дону Даниэлю предела. Короче, я — ключ, — закончил Фабиан, облегченно переводя дыхание. Даже врать не понадобилось.

— Однако, — присвистнул Хуан.

— Никогда не хотел быть полукровкой, — сказал Родриго. — Столько сложностей! Ключи, замки, чувства...

Друзья уже намеревались всесторонне обсудить эту тему, но Рамиро вдруг с силой стукнул кулаком по стене.

— Ты что это? — удивленно спросил Фабиан. Рамиро поморщился и отмахнулся.

— Ну все же?

— Женщины, — после короткой паузы сказал Миро.

— Все зло в мире — от них, — авторитетно заявил Даниэль. — Не бери в голову.

Томоэ невесело усмехнулся. Хотел бы он последовать этому совету! В дверь постучали.

— Какого еще черта?! — рявкнул Родриго.

— Его сиятельство ожидают дон Оливарес, дон Вальдано и донна Феоне, а так же посол его величества султана Хадизарии, — сообщил слуга.

— Опять? — простонал Миро, надеявшийся, что хотя бы в Ромолле его ненадолго оставят в покое, но тут же поправился: — Конечно, мы сейчас придем, — лакей ушел, томоэ повернулся к друзьям: — Ай да за мной?

Кабальеро неуверенно переглянулись.

— Ну, если мы тебе там нужны... — протянул Хуан.

— Доны, — нахмурился Рамиро, — что за бред? Если от меня сбежите еще и вы...

— Так идем, чего стоим-то? — пожал плечами Родриго. — Дань, а ты что припух?

Семинарист отвернулся, кусая губу. Общение с хадизарами в ординарском замке не прошло даром для впечатлительного Даниэля. Четыре прошедших месяца несколько стерли пережитый кошмар, но Дань был слишком нервный, чтоб так скоро все забыть. Фабиан чувствовал, что Дануто иногда замирает вовсе не от размышлений над сложными вопросами богословия. Взгляд карих глаз идальго порой странно застывал, как будто устремленный вглубь пугающих воспоминаний. Стоило где-нибудь мелькнуть случайному намеку, как семинарист дергался, словно его цепляло крючком.

— Дань, ну ты чего? — напряженно спросил Руи.

— Не больно-то хочется видеть хадизарские рожи, — буркнул Даниэль. — Ладно, пошли.

— Рожу. Он там вроде бы один, — суетливо поправил Хуан. — Но ты же можешь подождать нас где-нибудь?

— Хватит надо мной хлопотать, как курица над яйцом, — огрызнулся семинарист. Фабиан чуть слышно вздохнул. Хуан все еще не излечился от чувства вины, ему казалось, что он чуть ли не предал друзей, отправившись с поручением дона Игнасио в Рокуэллу.

"Когда же они все угомонятся?" — с тоской подумал Бьяно, радуясь, что не эмпат. Каков же, им, бедолагам, приходиться!

— Интересно, что ему тут понадобилось? — отрывисто спросил Даниэль, поднимаясь по лестнице. — Разве он не изъявил тебе всевозможное почтение на приеме после коронации?

— Изъявил, — подтвердил Миро, — а еще припер целую гору бумажек: по грамотке с поздравлениями от каждого знатного хадизарского рода и влиятельного томкара. Мы еле раскопали в них тот договор о торговле и ненападении, который заключил Рамон год назад.

— Точно! — вскричал Фабиан. — Они наверняка хотят что-нибудь увеличить в свою пользу.

— Очухались, — фыркнул Хуан. — Не прошло и полвека. Прошу, вашество! — секретарь дона Мигеля молодцевато щелкнул каблуками, подобострастно распахивая дверь.

— В глаз получишь, — пообещал Ибаньес, коротко шикнул на друзей и поманил их за собой. Фабиан сразу понял, что замыслил юный монарх: полукровка тоже знал, что если встать на углу лоджии, то можно услышать, о чем говорят в Узорной гостиной. А если вытянуть шею и скосить правый глаз, то и увидеть...

— Если мы будем оберегать мальчика от принятия решений, то никогда не воспитаем из него достойного властителя, — убежденно изрек дон Мигель.

— Это они о тебе, — шепнул Руи скривившемуся Миро.

— Вы правы, — зазвучало мягкое конральто Феоне, — но это решение слишком серьезно, чтобы...

— Феа, все решения короля слишком серьезны, — фыркнул Рамон. — А мы сами еще ни в чем не уверены. Пусть он выберет сам.

— Я не считаю разумным посылать тебя туда, — неодобрительно сказала Феоне. — Они — убежденные воры и пираты, все до единого, вдруг решат прикарманить эмпата как редкую ценность?

— Но именно способности его светлости могут гарантировать успех переговоров, — напомнил премьер.

— Если вы хотите знать, не припрятал ли посол за пазухой увесистый кирпич, — протянул Рамон, — то могу ответить определенно: его миссия ограничивается пределами его миссии. Кирпичами его не снабдили. Но не пора ли позвать посла?

— Пошли, — прошипел Рамиро.

— И часто они так тебя обсуждают? — сочувственно спросил Бьяно.

— Иногда даже при мне. Честно говоря, из них всех Рамон — самый вменяемый.

Перед дверью гостинной Ибаньес надел на лицо отрепетированное выражение любезности пополам с царственным радушием и вошел.

Для встречи граф Вальдано любезно предоставил одну из своих гостиных, с хадизарской росписью на потолке и разноцветной обивкой. Стоило Миро показаться в дверях, как все присутствующие тут же встали и поклонились. Юноша с досадой прикусил губу: все эти знаки почтения его смущали, особенно глубокий, в пояс, поклон хадизарского посла.

— Ваше сиятельство, — церемонно сказал дон Мигель, — посол его величества Махмуда Благословенного — Баязид ибн-Аслам.

Баязид, сверкнув белоснежной улыбкой из густой черной бороды, еще раз поклонился и на одном дыхании выдал велеречивую и приторно подобострастную фразу длинной в двадцать пять слов. Посолу было около сорока лет; он был высок, статен, полноват и отмечен расположением пророка, судя по бело-зеленой чалме паломника, удостоившегося откровения.

— Мы благодарим султана за столь теплые слова, — благосклонно ответил Ибаньес, хотя его мутило всякий раз, когда требовалось выговорить нечто подобное. — Прошу, садитесь. Это дворяне из моей свиты, господина посла не должно смущать их присутствие.

— Ишь, как лихо он нас определил, — прошептал Руи.

Феоне и дон Мигель неодобрительно переглянулись, граф Вальдано кашлянул, но вправлять монарху мозги при постороннем никто не стал во имя престижа страны. Премьер, волшебница, Рамон и хадизар расселись за столом. Друзья, пошептавшись, умостились на диванчике в углу.

Осыпав друг друга градом взаимных любезностей, договаривающиеся стороны наконец перешли к делу: Баязид отцепил от пояса красный бархатный мешочек, извлек из него тубу с печатью султана, взломал и передал Феоне — для обнаружения вредоносного волшебства; точнее, для демонстрации его отсутствия.

— Чисто, — кивнула чародейка, вытащив и осмотрев свиток. Рамиро взял послание и развернул. Собственная догадливость приятно порадовала: речь шла именно о том договоре, который они поминали по дороге в гостиную. Его сиятельство передал письмо дону Мигелю, который прочел его вслух.

— Почему вы настаиваете именно на приезде графа Вальдано? — спросил Миро, не давая советникам и рта раскрыть.

— Благодаря его светлости мы подписали столь выгодный обеим сторонам договор, — благостно улыбнулся Баязид. — Благословенному султану, да хранит его пророк и помилует, хотелось бы, чтобы его светлость почтил Хадизарию своим визитом, дабы обсудить подробности, ускользнувшие от нас в первый раз.

"Неужели со своими домашними он разговаривает так же?" — подумал Миро и кивнул Рамону:

— Мы бы хотели услышать мнение графа.

Фабиан на диване дернулся всем телом, едва не столкнув на пол Хуана. То есть как это — почтил?! Он что, уедет? В Хадизарию?! Но это же через все море Ок! Край света! А как же...

— Если его сиятельство соблаговолит поручить мне эту миссию, то я с радостью за нее возьмусь, — ответил Рамон. — Искреннее надеюсь увидеть сочные плоды нашего сотрудничества.

Разобрал ли Баязид тонкую издевку в тоне его светлости — Бьяно не понял, но посол рассыпался в учтивых благодарностях.

— Я буду рад и счастлив, если его сиятельство окажет мне честь, остановившись под крышей моего дома, — закончил хадизар. — Мой хлеб — ваш хлеб.

— Итак, ваше сиятельство, — кашлянул дон Мигель.

— Я могу удалиться, чтобы... — привстал посол.

— Не стоит, — Миро тоже позволил себе улыбку. — Я уже выслушал мнение моих советников. Граф Вальдано отправиться к его величеству султану не позднее, чем через месяц.

Премьер склонил голову, но Фабиану показалось, что он доволен. Впрочем, какая разница, доволен он или нет? Рамон умотает черт знает куда, неизвестно насколько и если он не захочет взять воспитанника в свою свиту...

"Боги, да я тут окочурюсь," — подумал полукровка, жалобно глядя на невозмутимого эмпата. Зачем, почему он так по-идиотски повел себя с опекуном? Собственный страх казался теперь пустяком, мелочью, по сравнению с обрушившимся на юношу известием.

Посол, будь он проклят, наконец свалил, и граф заметил:

— Вы произвели благоприятное впечатление на Баязида ибн-Аслана. Очень хорошо, что он вынесет отсюда именно такое впечатление.

— И приняли здравое решение, — похвалил Оливарес. — Вы наконец-то забыли, кто из нас и насколько вас старше. Негоже было бы показывать послу и пренебрежение своими советниками, и чрезмерную зависимость.

— Я бы не поощряла в юноше пренебрежение к старшим, — фыркнула Феоне, у которой было совершенно иное мнение насчет поездки Рамона в Хадизарию. — Когда вам еще раз взбредет в голову взбрыкнуть, ваше сиятельство...

— Когда вам еще раз взбредет обратиться ко мне в таком тоне, — холодно оборвал чародейку Миро, — припомните, что вы говорите с вашим сюзереном. Я очень ценю ваши советы, — продолжал томоэ, поднимаясь, — но хотел бы выслушивать их, а не подслушивать, прячась за кадкой. Это все. Господа, идемте, — бросил друзьям Ибаньес, поворачиваясь к двери.

— Он иногда прямо как его отец, — уважительно прошептал Руи, пока Хуан и Даниэль пытались справиться с потрясением. Фабиан украдкой обернулся. Феоне и дон Мигель выглядели пораженными в самое сердце поведением взращиваемого правителя, а вот Рамон довольно улыбался. И с чего бы это?

Ее высокопреосвященство кардиналесса Сава была высокой, худощавой дамой лет сорока пяти, с тонкими и правильными чертами лица; Фабиану казалось, что между ней и Рамоном есть какое-то родственное сходство: то ли в узком, высокоскулом лице, то ли в выражении карих глаз, тоже чуть приподнятых к вискам, как у графа. Сава носила фиолетовые одеяния служительниц Феронии — богини судьбы. Кардиналесса оглядела Рамона, его жену и четырех свидетелей из-под полуприкрытых век и мягко сказала:

— Итак, граф Вальдано утверждает, что его брак с графиней Вальдано не состоялся фактически, а потому граф просит о получении развода.

— Да, ваше преосвященство, — почтительно ответил Рамон. — Так же прошу учесть, что я — полукровка, и потому мой союз с доньей Анжелой будет бесплоден.

— Известно ли вам, что вы совершаете грех перед лицом богини? — скучающе осведомилась Сава. Фабиан хмыкнул. Ей, похоже, все давно было ясно, и вопросы задавались только для соблюдения процедуры.

— Известно, — подтвердил граф. — Я раскаиваюсь.

— Если вы, несмотря на искреннее раскаяние, все равно требуете развода, то готовы ли вы понести епитимью, налагающуюся на виновника развода? — продолжала кардиналесса; Бьяно казалось, что она борется с зевотой. Анжела и ее сестра вели себя подозрительно смирно.

— Да, ваше преосвященство, готов, — со вздохом признал Рамон. Поведение — а больше того чувства жены казались ему более, чем подозрительными. Где гнев, где ярость, где громкие обвинения? Где припадания к ногам ее преосвященства, слезные мольбы и страдания оскорбленной невинности? Зная супругу...

— Вы настаиваете на медицинском осмотре жены?

— Да, настаиваю.

... зная Анжелу, можно быть уверенным, что она бы закатила представление, достойное Герцогского театра, но девица только молчала, скромно потупившись, и исходила самодовольной радостью. С чего бы?

— Дамира, — обратилась кардиналесса к чародейке, — пройдите в сопровождении двух свидетельниц в комнату и... кгхм, освидетельствуйте.

Анжела удалилась вместе со своими свидетельницами — сестрой и подругой, бросив на мужа торжествующий взор, и у Рамона возникло странное, неприятное чувство, как будто он съел кусок мяса, политого прокисшим соусом. Он оглянулся на Фабиана. Юноша задумчиво смотрел на него, напоминая кошку перед селедочным хвостом, и никакие дурные предчувствия Фабиана не терзали. Его гораздо больше волновал отъезд Рамона в Хадизарию. Граф улыбнулся, и Бьяно слегка покраснел. Дон Арвело раскладывал на столе бумаги, которые нужно было подписать разводящимся сторонам, второй после Бьяно свидетель Рамона — его давний друг Раул Маура покуривал трубку, высунувшись из окна. Наконец из комнаты вышла чародейка Дамира, и по ее лицу было видно, что случилось нечто из ряда вон. Магичка сжимала и разжимала кулаки, ее взгляд несколько раз метнулся от графа к Саве, прежде чем волшебница сказала:

— Ваше преосвященство, ее светлость графиня не девственница.

После этого обстановка изрядно оживилась: Даниэль подскочил, рассыпав бумаги из папки, Маура поперхнулся дымом, кардиналесса, задремавшая в кресле, вздрогнула, обернулась к волшебнице и привстала:

— Что?

— Что?! — круто развернулся на каблуках Рамон.

— Как? — задал первый здравый вопрос полукровка.

— Что значит — как? — сухо огрызнулась Дамира. — Так же, как и обычно, — при этом она смерила презрительным взором счастливого мужа.

— Ваше преосвященство, я клянусь вам, что не прикасался к этой девице! — закричал Рамон, в глазах эмпата сверкнула маленькая молния.

— Тем не менее, сын мой, — кашлянула Сава, — я вынуждена отказать вам. И наложить на вас строгое церковное покаяние.

— Ваше преосвященство...

— Хотя вы, конечно, можете внести некоторое пожертвование на нужды сестер-ферониа-ток, — продолжала ее преосвященство. — В следующий раз вы сможете подать прошение не раньше, чем через три года.

Рамон тихо зарычал. Фабиан кинулся к опекуну, но вовремя вспомнил о свидетелях. Анжела благоразумно сидела за дверью. Кардиналесса перевела глубокий карий взгляд с Рамона на полу-оборотня и подняла левую бровь. Потом правую.

— Я должен поговорить с вами, — отрывисто бросил граф. — Дамира, доставьте сюда донну Феоне, сестры Робийяр пусть тоже подождут. Дон Эрбо, останьтесь. Остальные свободны!

Все тут же вымелись вон: сказывалась многолетняя привычка видеть в Рамоне господина и повелителя. Граф, тяжело дыша, заметался по комнате. Фабиан вел себя тише мыши. Сава вновь подперла узкий подбородок рукой и лениво бросила:

— Надеюсь, сын мой, вы разводитесь не для того, чтобы жить грехе с этим прелестным созданием?

Томный жест в сторону Бьяно заставил юношу подскочить.

— Нет, — отрывисто бросил Рамон, — я намерен удалиться в пустыню и провести остаток дней в молитве и молчании.

— Вы закостенели в грехе, сын мой, — усмехнулась Сава и легким грациозным движением поднялась с места. — Я не часто бываю при дворе, но в последние месяцы даже мне все было более чем очевидно.

Фабиан густо покраснел, а эмпат только криво улыбнулся.

— И все же, что ты намерен делать? — продолжала служительница Феронии. — Даже если оставить в стороне моральную сторону вопроса. Через три года ты сможешь развестись на основании того, что полукровка, но это намного дольше. И то, что это будет вторая попытка, тоже не зачтется в твою пользу.

Рамон снова зарычал.

— Три года! Три года, Сава! Это невыносимо! Вот что значит безнаказанно желать своим ближним добра! Я же не хотел, чтобы эта дурочка попала в монастырь, а выдать ее замуж вторично можно, только если она останется девой! Дьявольщина! А что еще ей придет в голову за эти три года?!

Сава растерянно пригладила знак Феронии.

— Молодое существо, — обратилась она к Фабиану, — я не могу поверить, что он настолько сильно вас любит, что готов попрать все светские и духовные законы.

— Я не существо! — возмутился полукровка. — И хватит вообще!

— Сава, я хочу, чтобы провели расследование. Я узнаю, кто, как и зачем это подстроил. Меня не будет несколько месяцев. Будь добра...

— О боги, ты же знаешь, как я не люблю светские дела, — вздохнула кардиналесса. — Но поскольку мне этого все равно не избегнуть, то так и быть. Но сумма твоего добровольного пожертвования увеличится пропорционально моим усилиям!

— Хорошо, ваше преосвященство, — покорно склонил голову Рамон. — Вы не благословите нас?

— Разумеется, нет! — отрезала Сава. — Во-первых, вы — богомерзкие извращенцы, а во-вто-рых, на тебя наложена епитимья. Брысь с глаз моих, негодник, и не вздумай обижать бедных девушек. Не то взвинчу сумму взноса.

Граф поклонился, рывком за рукав принудил Фабиана к тому же и вывел воспитанника за дверь. Оставшись наедине с опекуном, юноша заморгал, помотал головой и умоляюще воззрился на Рамона.

— Она... это... ну как же так? — прошептал отрок, видимо, всерьез обеспокоенный судьбой рокуэльской церкви при такой руководительнице.

— Вас что-то не устраивает? — поднял бровь Рамон, от души забавляясь смятением воспитанника.

— Но она должна была нас проклясть! — вознегодовал идальго. — Разозлится! А она... она... она?

— Боги, Бьяно, если вам так этого хотелось, вам следовало ей о том сказать! Она никогда не отказывает верующим в таких маленьких просьбах. Но довольно. Ступайте во двор, я перекинусь парой слов с нашими дамами.

Фабиан послушно направился к лестнице. Юноша выглядел пришибленно: он раньше видел кардиналессу только издали и не ожидал столь яркого зрелища.

— Нет, постойте, — Фабиан остановился. — Все время забываю вам сказать... Вы едете со мной в Хадизарию.

Полукровка громко ахнул и развернулся к опекуну, но Рамон, хмыкнув, уже двинулся к рассаднику женского заговора. Он насладится радостью и благодарностью мальчишки позже. Эмпат рывком распахнул дверь в комнату, где обретались дамы. Анжела напряженно замерла в кресле, сжимая подлокотники; Верона стояла в тени, прислонившись к простенку между окнами, и играла веером. Рамон фыркнул. Девчонка была на редкость здравомыслящей — явление пышущего негодованием графа ее не удивило. Она прекрасно все поняла, когда их не вызвали из комнаты к кардиналессе, и теперь покусывала губу, переживая за сестру. Феоне уже была на месте; граф ни минуты не сомневался, что душой и сердцем интриги была она, но мстительность и вспыхнувшая при виде супруги злоба требовали иного выхода.

— Ну что, дамы? — осведомился он, остановившись перед графиней Вальдано. Анжела вскочила и затараторила:

— Вот видишь? Видишь? Мы спасли тебя от ужасной ошибки! Я не хотела, правда, но разве был другой способ? Я люблю тебя, очень, и ты меня любишь, или полюбишь, и у нас будут дети, и ты увидишь...

Верона громко и раздраженно кашлянула. Ай да умница! Еще бы от зверька отстала, цены б ей не было.

— Сударыня, — холодно сказал Рамон, отцепив от камзола жену, — ужасную ошибку совершили вы. Я не сомневаюсь, что столь гениальная мысль пришла в голову не вам, — он смерил Феоне недобрым взглядом, чародейка вскинула голову, — но расплачиваться будете вы. — Но... но я же... — пролепетала Анжела.

— Я приказал провести расследование и не пожалею ни сил, ни денег, ни времени, чтобы разобраться в этом деле.

Девушка вскрикнула. Она догадывалась, что вряд ли Рамон будет счастлив от такого поворота, но никогда не думала, что он настолько обозлится. Она вообще еще ни разу не видела мужа в таком бешенстве, и от того, что он не кричал и не впадал в неистовство ей стало еще страшнее.

— Послушай, ты совершенно напрасно угрожаешь этой девице... — начала Феоне, вздумав проявить женскую солидарность.

— Замолчи. Итак, госпожа графиня, если бы наш развод состоялся по указанной мною причине, то я бы подыскал вам достойного вас жениха, — графа ненадолго отвлекли эмоции Вероны, которая быстрее всех поняла, в чем дело; впрочем, это не прибавило ей симпатии в глазах Рамона. — Но теперь вы можете отправиться только в монастырь... если вас не возьмет замуж тот, с кем вы переспали.

Анжела закричала и осела в кресло.

— Что до тебя, Феа, — продолжал эмпат, — то я бы на твоем месте перестал разводить интриги, а вы, юная донна, — Верона гордо выпрямилась, — выйдете замуж, причем как можно скорее, но я постараюсь уберечь Миро от такой супруги.

Рамон вышел, хлопнув дверью. Графиня опустила голову на руки, всхлипнула пару раз, вздрогнула и залилась слезами. Верона со вздохом присела на подлокотник и обняла ее за плечи.

— Что уж теперь реветь, — сквозь зубы кинула Феоне. — Поздно.

— Нет, нет, не поздно, — прорыдала Анжела, отрываясь от плеча сестры. — Я же соблазнила Миро Ибаньеса!

"Муритана", как сказал бы поэт, легко скользила по волнам, приближаясь к хадизарскому берегу; Баязид уже пообещал господину послу, что завтра они увидят Эль-Мегори — столицу султаната, "город тысячи белоснежных куполов". Рамон фыркнул. Благая весть ничуть не уняла его глубокого раздражения. К тому же эмпат с детства ненавидел стихи, и сентиментальная газель, которую ему прочел Баязид, только усугубила отвратительное настроение Рамона.

Две причины графского раздражения стояли у противоположного борта и оживленно обсуждали особенности оснастки "Муританы" и хадизарской "Джафиры". Хуан Фоментера и Родриго дель Мора, черт их побери! Когда эмпат разрешил Фабиану взять с собой друзей, он даже не предполагал, что чертовы щенки станут отличным предлогом для того, чтобы избегать общения с ним. Они пересекали море Ок в самом узком месте, но за три недели в ограниченном пространстве корабля Бьяно ни разу не остался наедине с Рамоном, ускользая от опекуна, как намыленный. Бывший томоэ мрачно уставился на полукровку: он сидел на свернутом канате и по-кошачьи щурился на солнце. Паршивец! Прикидывается, что ему невдомек, как на опекуна действует вид распахнутого ворота тонкой сорочки, под которой просвечивает карамельного оттенка кожа!

Бьяно сдвинулся поглубже в тень. Его смущал и вгонял в краску один лишь вид Рамона, и юноша отлично знал, что граф об этом знает, и знает, что Фабиану известно, что он знает. В общем, сплошная путаница, но по хребту юноши словно проводили мокрым пером всякий раз, когда опекун на него смотрел.

"Тоже мне, эмпат!" — фыркнул идальго.

После инцидента с афродизиаком кабальеро боялся оставаться наедине с Рамоном. Те полчаса были самыми худшими в жизни чародея, ведь разрыванием камзолов и сорочек дело не кончилось. Фабиану было очень стыдно даже вспоминать про это, особенно то терпение, с каким эмпат приводил воспитанника в чувство. Граф, вообще-то, мог бы и понять, почему. Нет же, его светлости угодно было сердиться!

— Эх, жалко, что Даня нету, — между тем заметил Родриго. — Да и вообще, мы уже никогда вместе не соберемся. Миро же теперь — король!

— Властвует, — кивнул Хуан. — Но Дануто и впрямь лучше было не ехать.

— Он мне так и сказал, — подтвердил Фабиан. — Хотя ее преосвященство, вроде, была не против...

Он говорил с Данем незадолго до отъезда. Семинарист сидел верхом на широком подоконнике и задумчиво смотрел на залитую лунным светом улицу внизу. Это был последний вечер перед отъездом, и Фабиан снова попытался уговорить Даниэля поехать с ними.

"Понимаешь, Бьяно, — вздохнул дон Арвело, болтая спущенной с подоконника ногой, — я не думаю, что смогу вынести такое количество хадизарских морд вокруг".

"Но ты так и будешь дергаться от их вида, — возразил Фабиан. — Попробуй пойти страху навстречу".

Даниэль уперся подбородком в колено и поднял глаза на друга.

"Может, когда-нибудь и пойду. Но не сейчас. Понимаешь? Слишком мало времени прошло. Я не могу, правда", — он отвел взгляд. Полукровка насупился. Он понимал Даниэля, как никто. Но ведь прошло уже пять лет, с тех пор, как Рамон купил себе раба. Что же, все еще слишком мало, чтобы пойти навстречу?

— Дань всегда был впечатлительным, — вслух сказал Бьяно, отвернувшись от статной фигуры у другого борта. Ну что же до него все никак не дойдет?

— Угу, — отозвался Хуан. — Он когда-нибудь придет в себя, как ты думаешь?

— Придет, — процедил Руи, — вот поймаю я эту аргасскую сволочь, сдеру с него шкуру и...

— Полагаете, вид содранной шкуры Робийяра поможет дону Арвело в этом? — поинтересовался Рамон. Бьяно подскочил, залился краской, схватил камзол и уже почти совсем удрал, когда большая сильная ладонь опустилась на его плечо и сжала так, что сдвинуться с места, без риска сломать ключицу, стало невозможно.

— Даню, может, и нет, но я буду спать спокойно, — с вызовом ответил дель Мора.

— Когда мы вернемся — поговорите со своим другом, — сказал граф. — Я все же эмпат, как знать — вдруг помогу.

— Вряд ли Даниэль захочет копаться в этих воспоминаниях, — усомнился Хуан. — Но вообще ему можно предложить. Бьяно, что с тобой?

— Зуб надуло, — выдавил полукровка, стараясь не морщиться. Опекун стискивал его плечо, как тисками, и, кажется, намеренно причинял боль.

— Ах да, с доном Эрбо мне тоже надо поговорить. Он состоит при моей особе, но в последнее время пренебрегает своими обязанностями. Посему сейчас он вас покинет, — Рамон сверкнул на друзей белоснежной улыбкой и рывком заставил упирающегося Фабиана идти за ним. Точнее, граф просто тащил юношу за собой, не обращая внимание ни на то, что кабальеро упирается и пытается скинуть руку его светлости, ни на глазеющих на это матросов, ни на то, что Фабиана оскорбляет и унижает такое поведение. Эмпат втолкнул юношу в свою роскошную каюту, захлопнул дверь и привалился к ней спиной, скрестив руки на груди.

— Как прикажете это понимать? — холодно осведомился он. Идальго гневно засопел. — Я что, чумной, чтобы шарахаться от меня, как только...

— Я, между прочим, ничего вам не обещал! — рявкнул полу-оборотень. — В том числе, и то, что позволю вам спать со мной! И нечего каждое мое слово воспринимать как предлог, чтобы меня облапать!

— Сударь, соизвольте выбирать выражения, я ваш опекун пока еще, — процедил Рамон. Вот влепить бы щенку пару пощечин для отрезвления!

— Ах так? Значит, теперь опекунам положено развращать опекаемых?

— Кое-кто забыл, что срывал с меня одежды в присутствии невинной девицы, намереваясь отдаться мне не сходя с места и невзирая на мое сопротивление, — зло парировал эмпат и тут же понял, что зря это сказал. Фабиан задохнулся, побелел и взорвался:

— Если вы покупали меня как свою шлюху, то надо было сказать сразу! А не притворяться добрым, чистеньким и благородным! И нечего теперь строить из себя обиженного!! Да как вы вообще посмели... — голос юного мага прервался, на скулах снова вспыхнули два пятна.

— Бьяно, ты соображаешь, что несешь? — поперхнулся граф. Его тут же захлестнуло болью и унижением, жгучим стыдом и не менее жгучей яростью. Эмпат зашатался, сжимая виски, а кабальеро ринулся к двери. Он просто захлебывался от отвращения к самому себе и ненависти к опекуну; к счастью, Рамон успел поймать воспитанника на полпути к свободе.

— Пусти! Пусти меня сейчас же! Ублюдок!

— Бьяно, ты белены объелся?! — эмпат схватил полукровку поперек живота, оттаскивая от выхода; идальго извивался, как кошка, пустив в ход когти. Рубашка и камзол дона Вальдано быстро окрасились кровью из глубоких рваных царапин.— Уймись! Успокойся же! Боги, да что с тобой стряслось?!

— Пусти, выродок! Сукин сын! Подонок! — потом Рамон едва не разжал руки от потока такой грязной ругани, которая на сразу придет на ум пьяному матросу. Его никогда не крыли с такой изобретательностью, а об употреблении некоторых ругательств граф и не подозревал. Наконец эмпат отшвырнул юношу в угол каюты, усилием мысли зачерпнул за бортом примерно полтора ведра морской воды и окатил ими шипящего чародея. Соленая вода попала ему в рот, идальго захлебнулся и некоторое время только кашлял и фыркал. Рамон тем временем заживлял царапины, поглядывая на скорчившегося в углу кабальеро. Наконец тот поднял глаза, на редкость трезвые и ясные, без следа недавней истерики. Юноша несколько секунд смотрел на Рамона, потом покраснел до ушей и опустил голову. Граф вздохнул, подошел и присел перед юным магом.

— Что это было, зверек? В вашей душе пробудилась животная сущность?

Фабиан вздрогнул и отодвинулся.

— Это ты виноват, — заявил он без малейшего зазрения совести.

— Да-а? — поразился Рамон. — Ничего себе!

Юноша зыркнул исподлобья.

— Нечего было кидаться, — тихо сказал полу-оборотень. — Тоже мне, эмпат. Сидит тут и ни черта не понимает!

— Ты же не хотел, чтобы я лез в твои чувства, вот я и не лезу, — резонно возразил Рамон. Бьяно запустил пальцы в волосы и нервно захохотал.

— Конечно, я не хотел! Я хотел, чтоб до тебя по-человечески доперло! Понял, нет?! Конечно, нет, ну так залезь и посмотри! Я боюсь, меня тошнит от одной мысли, потому что это страшно и, черт подери, больно! И не трогай меня!

Рамон отпустил плечо полукровки. Боги, да что на него нашло, почему он так обошелся с Фабианом, ведь знал же, чувствовал, что с ним твориться!

— А ты приволок меня на этот проклятый корабль и три недели не давал мне проходу! Хотелось трахнуть меня на глазах у моих друзей? И тебе ведь было плевать на все мои чувства, вместе взятые, да? Ну скажи честно...

— Да, — сказал Рамон, юноша подавился новой порцией упреков и удивленно уставился на него мерцающими глазищами. — Да. Я поэтому в них не лез. Бьяно, но ведь мое терпение тоже небесконечно, а на корабле нет ни одной женщины, чтобы отвлечься. Тебе нужно было всего лишь честно мне сказать, — после паузы добавил он, тактично умолчав о том, как Бьяно убивался от того, что опекуну придется уехать в Хадизарию. Фабиан мигнул, совершенно как кот. — Принести тебе полотенце?

— Честно сказать? — глухо проговорил идальго. — А вы не понимаете, что людям иногда бывает стыдно говорить о чем-то? Что толку с этой вашей эмпатии, если вы не умеете ею пользоваться?

— Я умею, но ты же...

— Отойди, — Фабиан встал и побрел к двери.

— Бьяно, ты же весь мокрый.

— Лучше пройтись мокрым, чем задерживаться в вашем обществе.

Рамон быстро переместил из уборной большое полотенце, подошел к Фабиану и накинул ему на плечи. Кабальеро дернулся, развернулся, хотел крикнуть, но вышло слабое мяуканье. Эмпат взял его лицо в ладони, закрыл глаза и нырнул в бурлящий котел. По крайней мере, когда он погрузился в чувства полукровки, графу помстилось, что его засунули в кипяток. В первую очередь его ошпарило отчаянием из-за непонимания этого идиота (самое ласковое из определений, подобранное юношей для опекуна), потом обдало яростью из-за того, что оный идиот не считается с мнением объекта страсти. Затем окатило безумным стыдом и страхом, а дальше эмпат уже ничего не соображал, чувства кипели и пузырились, как лава. Тем паче, что полукровка воспользовался случаем и выплеснул на графа всю накопившуюся за три недели ярость и злобу. Когда Рамон пришел в себя, то обнаружил, что сполз на пол и намертво вцепился в Фабиана.

— Ну как, дошло? — устало буркнул маг, клонясь долу от непосильной ноши. Граф тяжело дышал. — Да, и так всегда. Вечно засунете обе руки мне в душу, наиграетесь, утешитесь, успокоитесь, и думаете, что я от этого рад и счастлив. После каждого такого сеанса я чувствую, что меня поимели, причем твердо уверены, что осчастливили меня этим дальше некуда. Вы хоть понимаете, что я — не игрушка, тоже дышу, тоже живой, что-то ощущаю?

Рамон захрипел, цепляясь за воспитанника, но Бьяно оттолкнул его.

— Я воспользуюсь вашей уборной, если вы от меня отцепитесь, — граф уронил руки, Фабиан перешагнул через его ноги и скрылся в уборной.

Четыре больших корабля — два рокуэльских и два хадизарских — медленно входили в мегорийский порт; по пиратскому обычаю их приветствовали беспорядочной пальбой в воздух из всех мушкетов и пистолетов. Месмер, наблюдая за этим в большое волшебное зеркало, философски подумал о мелочах, отображающих душу народа, и о том, как же все-таки одинаковы и различны смертные разных народностей. Аскелони философские материи не занимали: он хищно склонился к зеркалу, едва оно поймало крупным планом палубу "Муританы", где происходила торжественная встреча рокуэльского посла и главного визиря Амала абу-Ферада. Луи тоже придвинулся поближе: как и Аскелони, посол занимал его куда больше Ферада. Рамон был облачен в легкий тонкий костюм вишневого оттенка, дополненный белой полупрозрачной шелковой сорочкой и шляпой с черными перьями. Изгнанник потер руки, завязал пальцы сложным узлом и пробормотал хадизарское заклятие.

— Ты уверен, что стоит? — спросил Месмер, подождав, пока однокашник распутает пальцы.

— А как еще ты рассчитывал его поймать? — хмыкнул Карл. — Он очень любопытен по натуре, как и его отец. А если он узнает, что я, вероятно, обретаюсь где-то тут, непременно полезет выяснять, в чем дело, и наверняка попытается избавиться от меня окончательно. Тут-то мы его и сцапаем.

— Это заклятие отложенного действия? — спросил эмиссар, решив не спорить.

— Тебе понравится, — уверил его Аскелони. — Еще кофе, дорогая.

— Нет! — взмолился Месмер. — Вина!

Ламия мигнула черными глазами и ускользнула.

— А она у тебя вообще разговаривает? — поинтересовался Луи.

— С чего бы? — даже обиделся Аскелони. — На кой мне сдалась говорящая любовница? Хотя эта шипит, конечно, по-своему.

Ламия вернулась с подносом, отшельник взял чашечку с напитком, потрепал девицу по попке и снова вернулся к зеркалу.

— Эге, а вот и наш ключик, — пробормотал дон Карлито, наводя зеркало на группу из трех рокуэльских юнцов. — С друзьями, что ли?

— Говорят, они с графом любовники, — заметил Луи, с благодарностью принимая из рук ламии бокал красного. Аскелони это не удивило.

— Пол тут не имеет никакого значения. Страсть эмпата к ключу неудержима, точнее, эмпат одержим ключом. Это род помешательства. Кстати, обрати внимание, мальчик вполне готов ответить ему взаимностью.

— Да? — удивился Месмер. — Мне кажется, что он его сейчас укусит.

— Чушь, — уверенно отмахнулся бывший Верховный маг. — Смотри внимательнее, — Луи вздохнул. У его однокашника были начатки эмпатических способностей, чего нельзя было сказать об эмиссаре. — Рамон сделал какую-то глупость, только и всего. Не пройдет и пары суток, как они начнут осыпать друг друга поцелуями и...

— Можно без подробностей? — поморщился Луи. — Он же эмпат, как он может ошибиться?

— Дело не в том, что он ошибается. Я же сказал только что — привязанность эмпата к ключу — это род одержимости, — раздраженно фыркнул Аскелони. — Мальчишка, видимо, водил его на длинном поводке, и у Рамона сдали нервы. Ничего, скоро помирятся, на то он и эмпат.

— Хм... тебе, конечно, виднее, — согласился Месмер. — Так что там с твоим заклинанием?

...Фабиан стоял за спиной графа и злобно царапал когтями перила фальшборта. Послы чесали языками уже минут тридцать и останавливаться не собирались.

— Бьяно, — кашлянул Хуан, — может, хватит пугать хадизарских посланников?

— Пусть привыкают, — огрызнулся идальго. — Я официально значусь телохранителем его светлости.

— Опять не с той ноги встал? — хмыкнул Руи.

— Отстань!

Дель Мора пожал плечами и поманил за собой Хуана. Но сегодня Фабиана не волновал никто, кроме Рамона. Эмпату хватило вчерашнего, и он к нему не лез, и правильно делал! Юноша бурлил, словно ведро с кипящей смолой. Юный маг смотрел на гордый профиль опекуна, обводил взглядом широкие плечи, узкую талию, стянутую вишневым кушаком, длинные стройные ноги — и кусал губы от желания прижаться к нему всем телом, нырнуть под большие темные ладони, запустить пальцы в длинные густые волосы, урча от восторга. Но стоило вспомнить то, что было вчера, и вообще все дни на корабле, — и кабальеро колотило от бешенства. Как он мог?! Кто позволил ему обращаться с воспитанником, как с капризной куртизанкой?! Кто вообще дал ему право что-то требовать, словно он законный муж, наткнувшийся на запертую изнутри дверь спальни?!! Однако беситься можно было сколько угодно — и при этом Фабиану ночью приснились чувства Рамона. Юноша аж проснулся. Как такое могло случиться — он бы ни за что не смог объяснить, но во сне магу привиделось (или причувствовалось?) все, что испытывал граф. Боги, как же он испугался, когда Фабиан на него набросился! Но не за себя — за воспитанника. Эмпат безумно испугался, что чем-то навредил своему крикливому возлюбленному. Где-то там еще мелькали стыд и раскаяние, но их Бьяно толком не разглядел — из-за перемешанной со страхом пронзительной нежности. Проснувшись тогда, идальго долго смотрел в окно, не в силах ни распалить свою злость настолько, чтобы вытеснить чувства Рамона, ни простить графу его поведение. Так юноша и проворочался до рассвета. С утра тоже не удалось перемолвиться с опекуном ни словечком, и теперь полукровка бесился от всего сразу, срывая эмоции путем измочаливания перил.

— Сейчас поедем, — как бы в сторону заметил Родриго. — Ты в состоянии сесть на лошадь, ее не убив?

— Ха-ха, — буркнул полу-обортень. Посол и визирь наконец-то иссякли, и рокуэльцам подвели коней. Стараниями судового мага породистые животные перенесли трехнедельное путешествие относительно благополучно. Грумы взяли коней под уздцы и свели вниз, на пристань, окруженную тройным кольцом султанских нукеров с обнаженными саблями. За ними толпились подданные его богоданного величества, глазеющие на посольскую свиту. Руи и Хуан разрывались между дворянской спесью и жгучим любопытством; Фабиан усмехнулся: еще немного — и оба заработают себе косоглазие в попытках осмотреть все вокруг, не меняя горделивой осанки. Рамону подвели его любимца Реиса, граф вскочил в седло, и вдруг жеребец коротко заржал и взбрыкнул, хотел было сделать свечку, но... флегматичный нрав взял верх, Реис только приподнял передние ноги на фут и тут же с грохотом опустил на выбеленный солнцем камень, фыркая и кося глазом на хозяина. Черная узкая змейка торопливо прошмыгнула меж копыт ферса, юркнула в тень и растворилась в ней же.

— Томоэ, что это?! — крикнул Фабиан, кидаясь к опекуну.

— Всего лишь змейка, их тут много, — ответил Рамон, глядя на воспитанника с высоты седла. Они впервые за день обменялись взглядами. На лице полукровки выступил румянец: его вопль явно шел вразрез с принятым вчера решением игнорировать эмпата. Идальго вздернул подбородок, круто повернулся и направился к Руи, рывков выдрав у него узду своего коня. Освободившееся место мигом заполнили рокуэльцы и хадизары, обеспокоенные здоровьем своего гостя. Эмпат уверил их, что все в порядке, и украдкой оглянулся на то место, в котором исчезла змеюшка. Пресмыкающееся, которое рассасывается в тени, — это новое слово в здешней фауне... И кто же у нас был таким любителем чешуйчатых тварей?

Фабиан ехал позади Рамона и сверлил спину графа таким тяжелым взглядом, что Рамону уже должно было икаться. Хуан и Руи сначала пытались отвлечь друга на разные диковины, мелькающие то там, то тут, но легче было оторвать теленка от коровьего вымени. Юный маг впал в молчаливость вчера, после бурной ссоры с опекуном, и не раскрывал рта вплоть до прибытия главного визиря. Однако, обменявшись с друзьями парой фраз, если можно считать фразами шипение злобствующего кота, юноша опять умолк. Зато хадизары не могли заткнуться ни на минуту; полукровка еще никогда не встречал настолько болтливых людей. Они увивались вокруг знатного гостя, как пчелы над горшком с медом. Фабиан засопел. Ему это не нравилось. Ему вообще все вокруг не нравилось.

— Руи! — прошипел он, дернув друга за полу камзола. — Мне это не по вкусу.

— Ты смотри, уже очнулся? — хмыкнул Родриго. — Нет, а вот как они в этом ходят?

— Кто? — не понял Бьяно.

— Женщины! Это ж просто мешок с рукавами! А как их оттуда вытряхнуть?

— Руи! Мне плевать на их баб! Послушай!

Дель Мора только покачал головой и вздохнул:

— До чего ты докатился, когтистый! Эх! Ну, что там у тебя?

— Предчувствие, — прошептал Фабиан. — Смотри, как они его облепили!

— Думаешь, прицениваются? — протянул Хуан.

Фабиан поджал губы. Кто их разберет, этих паршивых работорговцев? Может, и прицениваются; хорошо еще, что не щупают и в зубы не смотрят! Рамон, смеясь, обернулся и встретился взглядом с юношей. Полу-оборотень покусал губу и нехотя приоткрыл перед эмпатом свои ощущения, чтобы поделиться предчувствием. Граф медленно склонил голову и потянулся было к воспитаннику с раскаянием и чувством вины, но Бьяно резко захлопнул двери прямо у него перед носом.

Аскелони сновал туда-сюда между лабораторией и кабинетом. Месмер с любопытством наблюдал за тем, как на массивном дубовом столе вырастает изящная конструкция из трех артефактов, соединенных цепочками вокруг зеркала-планшета. Патент на его изобретение принадлежал Аскелони.

— Готово, — довольно заявил изгнанник. — Полагаю, этого хватит, чтобы Рамон сильно заинтересовался происходящим.

— А куда уползла твоя ламия? — спросил Месмер. — Я как раз намеревался изучить ее поближе.

— На кухню. А, может, занята стиркой. Откуда я знаю?

— Это весьма опасная нечисть, ты не боишься, что однажды она плюнет ядом тебе в суп?

Отшельник хмыкнул:

— Это вопрос дрессуры, — он тронул опал под зеркалом и добавил: — Тебе, кстати, пора. Рамона надо обложить со всех сторон, если мы хотим его поймать, и вдвоем мы не справимся.

— Намекаешь на поддержку Ординарии? — нахмурился Луи. — Ладно, постараюсь обеспечить. Но как ты намерен его ловить? Браслеты на него не действуют.

— Естественно, — раздраженно фыркнул Аскелони. — Он не полукровка, и напяливать на него те браслеты было совершенно бессмысленно.

Волшебник взял две коробки, одну открыл, другую протянул Месмеру.

— Вот, гляди, это то, чем пользовался я. Вторую отвези в ваши лаборатории и не забуть подать патентную заявку от моего имени.

Луи обернул руку платком и двумя пальцами вытащил из коробки ажурный браслет. В промежутках между тонкой вязью металла, сплавленного с магией, зеленовато поблескивали заклятия. Эмиссар представил себе, что будет, если надеть такое на него самого, и его передернуло.

— Гениально, — с отвращением заметил он. — А наш эмпат не свихнется от такого обращения?

— Нет, — с улыбкой ответил Аскелони. — Впрочем, это не самое страшное, что его ждет. Нерадивый ученик платит спущенной шкурой.

— От него должно что-нибудь остаться, — напомнил Луи.

— Останется, останется. Ты даже не представляешь всех его возможностей. Заживет, как на собаке. Главное — изловить ключ вместе с ним. Ну что, приступаем?

Тем временем кабальеро весело плескались в большом квадратном бассейне, не подозревая ни о каких коварных планах и не ожидая от жизни неприятностей. Султанский дворец, окруженный мощной стеной, занимал целый квартал, поэтому рокуэльцам не пришлось тесниться в нескольких комнатках — им отвели практически отдельный особняк, весь первый полуподвальный этаж которого занимали купальни. Правда, в покоях Рамона имелся отдельный бассейн, но идальго и не думали жаловаться. Им вполне хватило того, в котором они находились сейчас. Сначала молодые люди попарились в небольшом помещении, выложенном кедром, потом их окатили ароматной водой, после чего юношество прочно обосновалось в бассейне.

— Недурно живут мои дальние родичи, — протянул Родриго, ущипнув за бедрышко смуглую рабыню.

— Так уж и дальние, — прищурился Фабиан. — Надень на тебя эти их шаровары и кафтаны — и не отличишь.

— А мы все говорим — варвары, варвары, — вздохнул Хуан. — А ведь тут такая кухня! Мм! Вы заметили, что нам подали с десяток приправ, и все они были разного вкуса? И шесть сортов риса? А запеченное в специях мясо? А куриные крылья в тесте зеленью? А...

Бьяно фыркнул. Махмуд Благословенный не поскупился на роскошные дары, богатый пир и веселое представление для своих гостей. Завтра пообещал настоящий праздник — сегодняшнее застолье, в ходе которого Фабиану пришлось распустить ремень на две дырочки, было только разминкой. Султан милостиво поговорил с каждым дворянином в свите посла, сыграл с графом партию в шашки и разрешил гостям удалиться в их покои, дабы смыть усталость после долгой дороги. Но Хуана, разумеется, больше всего впечатлила кухня, о которой он говорил, не умолкая, уже добрых полчаса.

— Нельзя все время думать только о еде, — заявил полукровка, бесцеремонно обрывая оду сладким пирогам с толчеными орешками. — А не то умрешь от ожирения.

Хуан обиженно насупился; дель Мора весело заржал и макнул Фабиана в бассейн. Полукровка отбрыкался от друга, вынырнул, отфыркался и продолжил:

— Хорошо, что султан не подарил Рамону пару рабынь. Дома и так нет прохода от женщин.

— Хорошенькую же свинью подложили ему с разводом, — отозвался дель Мора. — Неужели он действительно отдаст бедолажку конюху? Или перед кем там она не устояла.

— Зачем ему разводиться, он же полукровка? — задумчиво сказал Хуан. — И вообще, зачем тогда женился?

— Думаешь, лет через пятьдесят она сама помрет? — уточнил Руи.

— Все делают глупости, — пожал плечами Фабиан. — Эмпаты тоже. А она его порядком Разозлила. Эй, похоже, они намекают на массаж!

— Какие умницы! — умилился Руи. — Айда?!

Бьяно обвел аппетитных рабынь многообещающим взглядом, схватился за бортик подтянулся. Но вдруг в голове юноши зазвенело, а перед глазами замелькали черные точки. Звон родился в углах комнаты, покатился по ней колючей волной и накрыл полукровку с головой, руки юноши внезапно ослабели, и Фабиан, хрипло вскрикнув, плюхнулся в воду. Она залилась ему в рот и нос, и когда Руи выволок захлебывающегося друга из бассейна, идальго только чихал и фыркал.

— Бьяно, что с тобой? — встревожено спросил Хуан. Маг только замотал головой, тут же застонал и сжал виски.

— Что с тобой случилось? — Руи встряхнул друга за плечи.

— Не со мной! Рамон! — просипел полукровка, схватил полотенце размером с простыню и принялся лихорадочно вытираться. — Одежда! Тащите сюда мою одежду, дурехи! — рявкнул он на рабынь, благо Феоне дала каждом рокуэльцу, не знавшему хадизарский, перстень-переводчик.

— Мы с тобой! — крикнул Родриго.

— Нет! Это магия, случись что — я не смогу еще и вас защитить, — Фабиан отшвырнул полотенце и прочел заклятие высыхания. Волосы полукровки тут же встали дыбом, а все тело страшно зачесалось, но юноше было не до этих мелочей. Напуганные девушки быстро доставили к бассейну свежее белье и вычищенный и выглаженный костюм рокуэльца. Он накинулся на одежду, торопливо натянул ее и бросился к выходу.

Чародей галопом пронесся мимо купален, взлетел по лестнице, перескакивая через ступеньки с риском навернуться и сломать шею, как метеор, пронесся по коридору и глухо зарычал, наткнувшись на очередную лестницу. На заклятие левитации не было времени, и идальго помчался к двери в покои Рамона, расталкивая рабов и отшвыривая с дороги мешающие столики и пуфики. Когда Фабиан достиг комнат опекуна, ему и в голову не пришло постучаться, а нукеры на страже у покоев графа не стали его задерживать. Юноша едва не снес дверь, стремительно пересек гостиную, кабинет, спальню, ворвался в комнату с бассейном и замер с отвисшей челюстью: Рамон раскинулся в небольшом бассейне, одна рабыня мыла его длинные волосы, две других орудовали губками, а третья плескалась рядом с эмпатом, видимо, играя роль одной из банных принадлежностей.

— Хшшшшсссс! — завистливо прошипел полу-оборотень. Он и представить себе не мог, что опекун может расслабляться таким образом. Эмпат оторвался от рабыни в ванной и обернулся к воспитаннику.

— Да, Бьяно? — несколько напряженно осведомился благородный дон.

В глазах мага полыхнули голубые огни, между пальцев забился огненный сгусток, и юноша метнул его поверх бассейна в угол со столиком, едва не прогибающимся под тяжестью косметических средств. Шар взорвался, во все стороны брызнули осколки, щепки, масла, притирания, кремы и прочая пакость. Девушки с истошным визгом нырнули в бассейн, чудом не утопив в ней графа Вальдано, а из угла стремительно и плавно вылетела полупрозрачная черная змея и бросилась на полукровку. Бьяно отскочил и метнул еще два шара — оба пропахали две борозды в змеином теле, которые мигом затянулись. Змея восшипела, Фабиан взглядом запустил в нее второй столик, с бритвенными принадлежностями. Бритва удачно вонзилась ползучей твари в горло, пресмыкающееся притормозило, грациозно повернулось и, раззявив пасть, кинулось на Рамона. Граф к тому времени выбрался из-под извивающихся рабынь, встал в полный рост и выбросил вперед руку. Змея как будто подавилась, дернулась назад, хватая пастью воздух и привстав на хвосте. Фабиан шарахнул по ней парочкой мощных заклятий, но они на змею не подействовали — ну, разве что вернули ее внимание к полукровке. Гадина извернулась, слабо зашипела и метнулась к идальго — наверное, никак не могла определиться, кто из мужчин вкуснее. Фабиан попятился, но поскользнулся в жидком мыле и повалился на пол, всадив разрывное заклятие в лепнину на потолке. Змея замотала головой, стряхивая побелку, и угрожающе зависла над юношей; Бьяно торопливо пополз к тазику с розовыми лепестками. Эмпат сжал кулак, и змея забилась на полу, не успев претворить угрозу в жизнь. Идальго схватил тазик и шарахнул нечисть по голове. Несмотря на то, что гадюка была полупрозрачна, удар не пропал втуне, а на дне тазика появилась вмятина. Змея подсекла колени Фабиана хвостом и вцепилась зубами в таз. Пока чешуйчатая давилась медной утварью, идальго прицельно долбил ее молниями, огненными шарами и разрывными заклятиями. Ползучая гостья выплюнула продырявленный тазик, но в эту секунду Рамону наконец-то удались необходимые чары — он резко взмахнул рукой, по телу твари прошла судорога, и голова змеи взорвалась черными туманными клочьями. Туловище рассыпалось и истаяло в тот же миг.

Рамон задумчиво вытащил из волос помазок и смахнул с лица пену и ароматное масло для массажа. Фабиан посмотрел на него, сравнялся цветом лица со свеклой и уставился в пол.

— Сударыни, — обратился граф к дрожащим в бассейне девушкам, — оставьте нас, будьте добры.

Рабыни разбежались, а Бьяно раздраженно подумал, что нукеры за дверью могли бы и поинтересоваться тем, что происходит. Шум, лязг, грохот, истошный женский визг — и никто не посмел потревожить дорого гостя. Это просто-таки наводит на подозрения...

— Как интересно, — заметил Рамон. — А главное — как быстро. Мы едва успели ступить на хадизарский берег...

Посол взял губку и принялся смывать мыльную пену, отвернувшись от юноши. Фабиан посмотрел на него исподлобья, но вид сзади оказался не менее возбуждающим, чем спереди.

— Вы так говорите, как будто этого ждали.

— Конечно, ждал! — рассмеялся эмпат. — Вы что, всерьез считаете, что я потащился через все море Ок только ради одного торгового договора?

— А ради чего? — изумился юноша.

— Ради встречи, — мурлыкнул Рамон. — Ради долгожданной встречи с одним восставшим из пепла господином.

Феоне расхаживала по комнате. Анжела полулежала в кресле, судорожно прихлебывая кофе. Верона заняла диван и поигрывала веером. Суровые и бесстрастные монахини-фе-рониатки только что покинули комнату, устроив дамам очную ставку заодно с перекрестным допросом. Заговорщицы выстояли, но Феоне слишком хорошо знала Рамона и ее преосвященство и понимала, что кардиналесса не успокоится, пока не добьется правды. Наконец волшебница остановилась и устремила на графиню пронзительный взор.

— Это уму непостижимо! Как тебе в голову пришло переспать именно с Миро Ибаньесом?! Черт побери, неужели рядом не было симпатичного лакея?

— Я бы попросила выбирать выражения, — холодно сказала девушка. — Я подумала и решила...

— С ума сойти! — прошипела Феоне. — Она еще и подумала перед этим!

— И решила, что томоэ — единственный, кто никогда не раскроет рта и ни за что никому не расскажет, — продолжала Анжела. — Он очень привязан к моему мужу и наверняка не захочет, чтобы все открылось. Не говоря уже о том, что он помолвлен с другой.

— Разумно, — сухо проронила Веро. Девушка уверяла себя, что ни испытывает никаких собственнических чувств к жениху, но мысль о том, что он спал с Анжелой, пусть и под влиянием афродизиака, неприятно колола.

Графиня поставил чашку на стол и прижала ладонь к горячему лбу.

— Не могу поверить, — прошептала она. — Не могу поверить, что он действительно пойдет на развод. Что он сделает, как говорил.

— Сделает, сделает, — уверила ее Феоне. — Давно уже не видела, чтоб он так бесился, так что он постарается упечь тебя в монастырь. Тем более, что для томоэ следует подобрать более выгодную партию, чем непонятно чья жена.

Анжела вздрогнула.

— Но я не хочу в монастырь, я... — девушка запнулась, зло сузила глаза и вскричала: — Так вот чего ты добивалась! Убрать меня и подцепить Рамона! Не выйдет! Еще посмотрим, кто кого!

— О боги, дамы, скажите, что вы обе в нем нашли? — вздохнула Верона. — За вычетом внешности, он извращенец, подлец, женоубийца и детоубийца тоже.

— Не смей так о нем говорить! — вскипела Анжела. — Он гораздо лучше этой кошачьей морды!

— Бьяно не убивал женщин, — ровно возразила Веро. — А этот ваш замечательный эмпат — попросту растлитель!

— О, ну да, конечно, а Бьяно, невинный котеночек, тут не причем, — фыркнула чародейка. Верона стиснула веер, пожалев, что не владеет никакой магией.

— Бьяно — его воспитанник, а эмпат может обмануть даже святого. А Рамон всего лишь пользуется его наивностью и привязанностью! Гнусная тварь!

— Прекрати! — вспыхнула Анжела. — Рамон ошибается! Если бы ты читала дневники, то поняла бы, как он страдает!

— Конечно, страдает он! — фыркнула Феоне. — Небось рад до безумия, что затащил щенка в султанат, где может безнаказанно удариться в хадизарский грех! И не надо убеждать меня в обратном, девочка, я тоже читала дневники.

— Какие еще дневники? — не поняла Верона.

— Дневники Аскелони, — ответила Анжела. — Он дал их мне, после нашей свадьбы. Я их все не видела, у меня только три. Кстати, — девушка повернулась к чародейке, — где они лежали? Их надо вернуть на место.

— Рамон хранил их в своем сейфе. Но поскольку сейчас графа нет, то мы вряд ли сможем открыть его, — пожала плечами волшебница. — Пусть пока лежат у тебя, тем более, что вряд ли кто-то на них покусится. О них вообще мало кому известно, и они представляют ценность исключительно для магов.

— И что, в этих дневниках описано все, что делал Аскелони? — не поверила Верона. — Но это же просто глупо! Вдруг кто-нибудь их прочтет и сделает то же самое?

— Аскелони был гением, детка, — отозвалась Феоне. — Если бы повторить все, что он сделал, было так легко...

Невеста томоэ похлопала веером по ладони. Сестра и магичка, пошипев друг на дружку, принялись обсуждать, как обвести кардиналессу вокруг пальца, а Верона впала в глубокую задумчивость. Значит, существуют некие дневники эксперимента, который поставил Аскелони, и раз Рамон так тщательно их прячет, то в них таится нечто компрометирующее господина графа. А это уже интересно. Вкупе со свидетельством того, что Рамон развращает несовершеннолетних — на какую кару это потянет? Веро улыбнулась, накручивая на палец локон. Источник всех их неприятностей один, именуется граф Вальдано. Если он исчезнет, то некому будет обвинять Анжелу и тащить ее в монастырь, некому будет приставать к Фабиану, а что до волшебницы... ее чувства девушку всерьез не волновали. Чувства сестры? А что есть любовь перед угрозой пожизненного заточения в тюрьме строгого режима? К тому же Миро — неплохой кандидат в мужья.

— Дамы, я, пожалуй, пойду прилягу, — сказала Верона. — У меня голова звенит от всего этого.

— Уходишь? — немного обиделась Анжела.

— Да. Все равно с меня никакого толку, совершенно ничего не соображаю.

Верона встала, подобрала шаль, посоветовала спорщицам не убить друг друга в пылу диспута и вышла за дверь. Действовать надо было быстро. Девушка знала, что сегодня суженный должен будет принять особо уполномоченного посла короля Аргасского — отца Эмиля Дюпре. Про аббата говорили, что он дружен с опальным Месмером, которого Гастон IV надеется заманить на должность придворного мага. Если кто и заинтересован в дневниках — то это Месмер. Он наверняка захочет посчитаться с Рамоном за все хорошее, а дневники — отличный повод упечь графа в какую-нибудь ординарскую тюрьму — для всестороннего изучения уникального объекта.

"И что они все находят в этой Айна Граца? — подумала девушка, быстро спускаясь вниз, к покоям сестры. — Башня и башня, стоит себе, никому не мешает, зеленым отсвечивает..."

Камеристка пропустила дворянку без колебаний — сестры частенько заходили друг к другу "за конфетами" — и чтобы поболтать наедине. Девушка быстро выпроводила камеристку из комнаты, разрешив удалиться в пылкие объятия какого-то черноглазого кармергера. Сразу после этого Верона заперла дверь и придавила ее креслом, села в него и мрачно оглядела апартаменты сестры. Три тетради скрывались где-то в пространстве гостиной, спальни, ванной и молельни. Куда их могла засунуть Анжела? Вряд ли сестрица изобрела какой-то неожиданный тайник. Вряд ли держала тетради в ванной, где они могли испортиться или где на них могла наткнуться служанка. Спальню тоже можно было обыскивать в последнюю очередь — это место, где постоянно толкуться камеристки и служанки. В гостиной торчат дамы из свиты. Верона усмехнулась и направилась в молельню. Если бы бывшей послушнице нужно было спрятать тетради, она засунула бы их именно туда, где шляется толпами народ, потому что именно там никому не придет в голову их искать, ведь большинство людей рассуждает, как Анжела, и при слове тайник им рисуется мрачный сейф или секретные выемки под порогом кладовки.

Молельня была невелика, и, к облегчению Вероны, сплошь отделана плотно прилегающими друг к другу каменными плитами. Значит, тайник в стене исключался. Оставались: подушечка для коленопреклонений; алтарь Жемины; стол с тяжелым томом Святого Писания; стул; ковер; кресло. Веро вздохнула, сбросила шаль в кресло и закатала ковер.

"Хвала всем богам", — подумала она: пол оказался таким же, как и стены. Невеста герцога вернула ковер на место и стала ощупывать подушечку для молитвы. Не нащупав ничего подозрительного, девушка перешла к креслу, а от него — к стулу, потом покосилась на массивную подставку для Писания и хлопнула себя по лбу. Наклонилась, изучая маленькие гвоздики, которыми подставка крепилась к столу. Либо тут недавно был ремонт, либо... Верона сгрузила священную книгу на стол и потрясла подставку. Обиднее всего будет, если ее и прямь всего лишь чинили. Но Анжи не могла упустить такой шанс! Как же сдвинуть эту бандуру? Вряд ли она крутиться вокруг своей оси. Может, откидывается? Верона потянула подставку вверх и заметила выемку в ее основании. Как раз для тонкого девичьего пальчика. Двойной щелчок — и подставка вынимается (уф, тяжелая, зараза!), а в углублении стола обнаруживаются три тетради и листок с шифром. Верона облегченно вздохнула, бегло пролистала находку и завернула ее в шаль. На то, чтобы вернуть столу первоначальный вид, ушло около минуты. Затем девушка прихватила коробку хадизарских тянучек, отодвинула от двери кресло и ушла. Надо было привести себя в порядок перед визитом к Миро — стряхнуть пыль и поправить прическу.

— Мир вам, ваше сиятельство, — почтительно склонил голову отец Эмиль.

— Мир вам, ваше преподобие, — благочестиво отозвался молодой томоэ. — Садитесь, прошу вас.

Священник уселся в кресло за столом напротив Рамиро Ибаньеса. Его сиятельство пожелал встретиться без советников, и отец Эмиль это одобрял: некоторые вещи следует обсуждать приватно, а потом уже ставить кортесы перед свершившимся фактом. Дюпре раскрыл красный сафьяновый портфельчик, и извлек из него пачку бумаг.

— Прошу, ваше сиятельство.

Рамиро взял бумаги и углубился в их изучение, а духовник короля прикидывал, как бы половчее перейти к разговору о нежной ручке ее высочества принцессы Аргасской. Раз уж Аргас не может претендовать на трон Рокуэллы, то следует позаботиться о своих интересах путем выгодной женитьбы. Ее высочеству было всего двенадцать, но пока уладят все формальности, пройдет не меньше года, взять хотя бы помолвку томоэ и девицы Робийяр. Впрочем, отец Эмиль был уверен, что помолвка с юной падме — не более, чем ширма, Оливарес наверняка хочет набить цену своему сиятельному протеже на рынке венценосных женихов и невест. Хотя Гастон IV уже дал понять своему посланнику, что готов пойти на некоторые уступки в отношении приданного невесты.

— Вы полагаете, что наш тайный договор удержит кефалонцев от контрабанды и пиратства? — спросил Рамиро, поняв на священника внимательные черные глаза.

— Его величеству вполне хватает хадизарских псов, а ваша казна так же несет большие убытки от действий кефалонских капитанов, — кивнул служитель культа. Томоэ снова углубился в чтение. Отец Эмиль побарабанил пальцами по портфелю, рассматривая молодого, чтобы не сказать юного, герцога. Рамиро Ибаньес производил довольно благоприятное впечатление, но служитель культа втайне надеялся на совершенно иную картину. Аргасу было б выгодней обвенчать принцессу с недоумком, который видит во власти только источник наслаждений, а со смертью Оливареса и других советников окажется абсолютно беспомощен. Собственно, именно затем отец Эмиль и настаивал на тайной встрече с его сиятельством: договор был предлогом для того, чтобы рассмотреть кандидата в мужья поближе. Увы, пока ничего благоприятного для Аргаса духовник короля не высмотрел. Ибаньес внимательно прочел все документы, отложил их и устремил на визитера внимательный пристальный взгляд.

— Мне ясна суть вашего предложения, но есть кое-какие вопросы, — начал его сиятельство. — Как мне известно, наши страны связывает тройственный торговый договор, определяющий размер ввозных пошлин. Допустим, я подпишу сей документ, — герцог постучал пальцем по бумаге. — Однако условия, которые вы мне предлагаете, более выгодны Аргасу.

— Но флот Рокуэллы сильнее, — льстиво улыбнулся отец Эмиль. — И чаще имеет дело с пиратами и контрабандистами в юных морях, чем Аргас.

Его сиятельство сцепил пальцы и уперся в них подбородком.

— И как же отразится моя подпись на пошлинах для рокуэльских купцов? — священник открыл рот, но томоэ продолжал: — Говоря откровенно, вы просто хотите купить рокуэльский флот, так же, как покупают наемных солдат, для защиты ваших интересов. И я интересуюсь, что вы предложите в оплату?

Священник сдержанно улыбнулся, в глубине души досадуя на въедливость молодого человека. Похоже, это совершенно не тот человек, которого хотел бы видеть на троне Рокуэллы его величество.

— Ваше сиятельство, мы все же не купцы, сговаривающиеся об охране каравана...

— Почему же? — поднял брови Миро, перенявший одну из самых мерзких привычек Рамона. — Естественно, я не требую денег или доли в продаже товара, но в остальном — это ведь та же сделка, не так ли? По сути, вы просите вооруженное сопровождение для ваших торговых судов. Аргас, между тем, один из самых крупных покупателей пряностей, кофе, оружия, лошадей и вина, а так же тканей и предметов роскоши. Сбавив ввозную пошлину на эти товары, вы в итоге получите те же прибыли, поскольку наши купцы станут охотнее везти их на ваши рынки, — в дверь учтиво постучали, и юноша несколько раздраженно отозвался: — Кто там?

Отца Дюпре это позабавило: герцог еще не привык соответствовать своему положению в мелких деталях. Вошел камердинер и доложил:

— Падме Робийяр испрашивает дозволения вас видеть.

Ибаньес слегка вздрогнул.

— К сожалению, я не могу принять ее сейчас. Она может подождать в малой гостиной?

"Надо же, как учтиво", — фыркнул отец Эмиль. Лакей с поклоном вышел, но не успел притворить дверь, и в комнату проскользнула хрупкая, изящная девушка с темными волосами; священник вежливо поднялся, про себя отметив явное сходство невесты томоэ с матушкой.

— Простите меня, ваше сиятельство, — донна Верона грациозно поклонилась. — Но я обязательно должна поговорить с отцом Эмилем. Это одно важное семейное дело.

Семейное дело? Однако! Что же это за дело, если красавица врывается к жениху посреди тайной аудиенции? А дело, похоже, и впрямь важное, девушка едва скрывает волнение.

— Конечно, сударыня, — ответил Рамиро. — Вы можете подождать в моей гостиной.

— Спасибо, ваше сиятельство, — склонила голову Верона. Посланник аргасского монарха перевел взгляд с девы на томоэ и обратно. Если молодые люди и испытывали друг к другу пылкие чувства, то тщательно их скрывали. Как-то это не укладывалось в историю о пылкой страсти, увенчавшейся похищением девицы... Или пыл уже угас?

Из кабинета томоэ отец Эмиль вышел минут через сорок, раздраженно пыхтя. Его сиятельство проявил достойную монарха твердость и совершенно непробиваемую вежливость, сбить цену так и не удалось. Конечно, посланник и не рассчитывал, что ему удастся заполучить рокуэльский флот за так, но все же! Благороднейший из дворян повел себя, как опытный торгаш, сначала предложив самую высокую, невероятную цену, а затем принялся ловко торговаться, и в результате отец Эмиль выиграл буквально полпроцента. За несколько месяцев дон Мигель чертовски ловко натаскал своего воспитанника. А тут еще и девчонка со своим делом, сидит гостиной, как и было велено. Аббат учтиво поклонился дворянке.

— Мир вам, донна.

— Мир вам, отче, — отозвалась Верона, поднимаясь; аббат заметил, что под плащом она прижимает к себе какой-то сверток.

— Вы хотели видеть меня по семейному делу, — напомнил отец Эмиль, желая поскорее с ним разделаться. Герцогская невеста подняла на него глаза, и священника весьма удивило выражение ее лица. Девушка прерывисто дышала, крепко стискивая свой сверток, в котором угадывалась какая-то книга или тетрадь, глаза донны горели, брови сошлись над переносицей. И что же ее так расстроило?

— Я живу у сестры, в Ромолле, это поместье графа Вальдано, — отрывисто начала Верона. — Вы знаете... — она сглотнула и стиснула пакет. Отец Эмиль успокаивающе коснулся ее руки и усадил на софу.

— Не волнуйтесь, дитя мое. Все, что вы скажете, не пойдет дальше меня.

— Но я хочу, чтоб пошло! — мрачно заявила девица. — Вы знаете, что Рамон хочет развестись и упечь Анжелу в монастырь?

Дюпре деликатно кашлянул. Об этом все знали, и вслед за громким скандалом в благородном семействе змеился на редкость омерзительный слушок.

— Многим это известно.

Верона вздернула подбородок:

— А известно, по какой причине граф на самом деле хочет развода?

— Дитя мое, вы слишком молоды и невинны, чтобы повторять грязные непроверенные слухи, — с легкой укоризной ответил священник, встрепенувшись. Так-так, похоже, он недооценил дитя Элеоноры, очаровательное создание принесло в клювике нечто интригующее.

— Оставьте в покое мою молодость и невинность, — саркастически бросила Веро. — Это не просто досужие сплетни, есть свидетель, который все видел своими глазами. Я.

Отец Эмиль удивленно посмотрел на собеседницу.

— Вы? И простите... кхм... что же вы видели?

— Почти все, — зло улыбнулась донна Верона. — И я готова свидетельствовать.

Ого! Отец Эмиль едва не присвистнул. Понятно, почему девушка настолько взъярилась, а Рамон, похоже, окончательно утратил стыд и совесть. Нашел, чем заниматься на глазах у невинной девы, да еще и с юношей, к которому оная дева, по слухам, весьма неравнодушна... и вообще, священник, на месте томоэ, давно бы заинтересовался непорочностью будущей супруги.

— И потому, когда мне в руки попало еще и это, я решила отдать их вам, — продолжала девушка, протягивая послу сверток. — Вы должны передать их Луи Месмеру. Здесь кое-что, касающееся Рамона, и это должно понравиться Ординарии.

Аббат взял сверток и распаковал.

— Тетрадки?

— Там еще листик с шифром. Это запись эксперимента Аскелони, господин Месмер должен знать, что это такое, — Верона неприятно усмехнулась. Отец Эмиль пролистал первую тетрадь и снова бережно завернул в плотную бумагу. — Все зашифровано, но это билет в лаборатории Ординарии. Оттуда, кажется, еще никто не выходил.

— И вы можете быть так жестоки? — задумчиво произнес аббат, глядя на дворянку. — Не слишком ли это для столь юного и прелестного создания?

— Не слишком, — сквозь зубы бросила Верона. — Для насильника — не слишком.

Аббат поперхнулся. Ну и новость! Кого же он так?..

— Первый раз слышу, чтобы графа обвиняли в чем-то подобном! Все женщины...

— Ах, да оставьте вы женщин, они мало его занимают. Его излюбленный предмет — мальчики.

Глаза священника полезли на лоб. Он уставился на тетради, перевел взгляд на тонкую, гордо выпрямившуюся мстительницу и оттер лоб. Неужели Рамон настолько ополоумел? Девушка усмехнулась и набросила на голову капюшон плаща.

— До свидания, отче. Я должна вернуться в Ромоллу к ужину.

...Закат кончался. Солнце, окончательно превратившись в раскаленную монету, наполовину погрузилось в фиолетовое море. Рамон, скинув камзол, стоял у окна и меланхолически смотрел на пунцовую дорожку поверх чашки с крепким кофе. Комнату заливал красный свет, путаясь с сумерками и тенями по углам, просвечивал сорочку эмпата. Фабиан вошел без стука, удивляясь, что дверь не заперта, и стоял на пороге, не решался продвинуться дальше. Эмпат вздохнул.

— Добрый вечер, Бьяно. Вы вспомнили что-то из того, что забыли сказать мне в моей каюте?

Полукровка покраснел. Прошло всего несколько дней, и уже все так изменилось. Юноша остановился у кресла, водя пальцем по узору на спинке. Рамон замер в вполоборота к воспитаннику, словно опасался, что тот даст ему по физиономии. В эмоции не совался, но идальго был настроен на редкость мирно:

— Мне приснились ваши чувства... тогда, после того, как мы поругались.

Руки графа слегка дрогнули, и он поставил чашку на стол.

— Вы помните все, что... прочитали?

— Да.

— И только поэтому не пытаетесь выцарапать мне глаза?

— Я и тогда не пытался! — возмутился юноша.

— А то я не помню? Я выглядел так, словно таскал за хвост ягуара.

— Ну извините, — раздраженно ответил кабальеро. — Я сердился... И у меня был повод!

Рамон потер лицо. Фабиан присел в кресло, испытующе глядя на него снизу вверх.

— Да, — спокойно признал эмпат. — Был.

— Почему вы не читаете меня? Вы так испугались? — чуть насмешливо спросил Фабиан. — Не бойтесь, сегодня я не кусаюсь.

— Я испугался, что напомнил тебе о них, — ответил Рамон. — Я не хотел, правда, зверек. Прости.

— О них? Ах, о тех... — Бьяно поморщился, вспоминая прошлых хозяев. — И потому вы обращались со мной, как с капризной кокеткой, — маг прижался щекой к теплой резьбе. — Это было отвратно... просто оскорбительно.

— Я не знал, как себя вести с тобой, — невесело усмехнулся граф. — У меня нет опыта ухаживаний за юношами, и я пытался... очень глупо вышло... особенно подавать тебе руку, когда ты спускался по лестнице.

— Нет, гаже всего был букет цветов и коробочка конфет, — Фабиан скривился. — Ненавижу сладкое!

— Но букет роз в сочетании с куском хорошо прожаренного мяса тем более нелеп!

— Ты обещаешь, что больше не будешь так делать? — строго спросил Бьяно.

— Да.

— Хм... Ну, тогда можешь снова лазить в мои чувства, милостиво разрешил полу-оборо-тень. — Не то опять натворишь черт знает что.

Фабиан поднялся, оставив в кресле камзол и под удивленным взглядом Рамона стал выдвигать ящики в секретере.

— Бьяно, что вы там ищете? — спросил граф.

— Ключ, — лаконично ответил юноша. — От двери.

— Он в шкатулке в левом самом нижнем ящике.

Полукровка подошел к двери, тщательно запер замок и положил ключ на тумбочку у кровати. У эмпата екнуло сердце.

— Мы можем попробовать, — сказал Фабиан, притягивая графа за сорочку.

Рамон отнес тазик с губкой в ванную и в нерешительности остановился у кровати. Фабиан, опустив глаза, крутил шелковую кисточку на покрывале. В душе полукровки царила мешанина чувств, но главное место занимала уверенность в том, что повторения пока не хочется, несмотря на некоторое удовольствие, полученное от процесса.

— Бьяно, — осторожно позвал эмпат, помня об импульсивности воспитанника. Юноша чуть вздрогнул и медленно сдвинулся на левую половину кровати, освобождая Рамону место. Лунный свет из окошка резко очерчивал темные брови полу-оборотня, поджатые губы и обведенный длинными ресницами кошачий разрез глаз. Граф присел на край кровати.

— Ты как? — спросил он. Идальго поднял на него раздраженный взгляд и громко фыркнул, потом отдернул одеяло с правой стороны постели. Рамон настороженно прилег рядом. Вряд ли Бьяно сейчас в состоянии прыгнуть на него, как тигр на добычу, но вполне может исцарапать, если оказаться слишком близко.

— Трусите? — насмешливо осведомился Фабиан.

— Не без того, — признал эмпат. — Память о когтях еще свежа. Кстати, я бы попросил вас не точить их об меня в момент... хм... пика наслаждения.

Бьяно сузил кошачьи очи.

— Не жалуйтесь, вы сами этого добивались, теперь терпите. Я же терплю ваше шастанье по моим чувствам.

— Да, но вы же еще и кричите, как мартовская кошка! Я не против мяукания в целом, но зачем оповещать о том, как вам хорошо, всю округу!

Фабиан зашипел, и перед породистым носом Рамона мелькнули острые когти. Граф поймал руку воспитанника, поцеловал в запястье и тут же заметил, что полукровку странно передернуло, юноша опустился на постель, свернувшись клубком.

— Сердце мое, ты в порядке?

— Нет! — рявкнул маг. — Не задавай идиотских вопросов!

Рамон приложил ладонь к щеке идальго, тот вздрогнул, но кусать не стал, только прикрыл глаза и прижал руку графа своей. Они пролежали так довольно долго; эмпат уже задремывал, когда почувствовал, что юноша прильнул к нему, устроив голову на груди опекуна. Рамон погладил полукровку по хребту, и юный чародей замурлыкал, выгибая спину под ладонью графа: решил сменить гнев на милость ради своего любопытства.

— Зачем ты хочешь найти Аскелони?

— Чтобы он не нашел меня. Аскелони знает, что я тут, и, видимо, решил, что я явился по его душу. Уверен, что он постарается прикончить меня раньше, чем я натравлю на него эмиссаров Совета и Ординарии, — Рамон улыбнулся. — Но я намерен сам его найти и потолковать по душам.

— За что ты его так не любишь? — удивился юноша. — Он сделал тебя волшебником.

— Я уже поблагодарил его большим костром в его честь. Увы, сей господин не понял намека и решил воскреснуть. Вот это мы и исправим.

— Но за что?

На скулах Рамона заходили желваки.

— Спи давай, — приказал он. — Уже поздно.

— Я не могу тут спать, — возразил Бьяно. — Как я это объясню?

— Скажете, что засиделись со мной за шахматами и заснули, а я уложил вас на коврик у окна. Все, зверек, спать. Завтра я рано встаю.

Полукровка задумчиво посмотрел на опекуна, кусая губу, потом пожал плечами, подкатился к нему под бок и буркнул:

— Спокойной ночи.

Граф обнял его, прижимая покрепче, и кабальеро томно мурлыкнул напоследок.

Когда Фабиан проснулся на следующее утро, то Рамон уже встал и добавлял последние штрихи к своему костюму, придирчиво выбирая шляпу, кушак и носовой платок. Юноша сел и хмуро оглядел опекуна.

— Куда это вы собрались?

— Если вы еще помните, то я тут в качестве посла, и сегодня мне назначил аудиенцию главный визирь.

Рамон обернулся. Полукровка, насупясь, снова накручивал на палец кисточки. Гордость не позволяла ему признаться, что он рассчитывал на совершенно иное продолжение романтической ночи, но настроение идальго мгновенно расстроилось.

— Бьяно, ну ты же понимаешь...

— Надеюсь, вам не придет в голову осыпать меня слюнявыми поцелуями? — мрачно спросил Фабиан. — Я не девица, чтобы верещать от восторга по этому поводу.

— Если бы я знал, что ваш характер так испортится после этого, я бы трижды подумал насчет поцелуев с объятиями, — парировал Рамон.

— Он всегда таким был, — отрезал кабальеро, зарывшись в покрывала и подушки.

— Не расстраивайся, — добродушно сказал эмпат. — Это не на весь день, — он наклонился над кроватью и почесал юношу за ушком; Фабиан извернулся и вцепился в Рамона, делая вид, что дерет роскошный камзол когтями, потом повалил графа на постель и так же игриво принялся за его длинные волосы.

— Они так тебе нравятся, что ты решил выдрать их на память? — Рамон перевернул идальго на спину и наклонился так, чтобы темные пряди упали на лицо Бьяно.

— Ну вы должны же хоть чем-то напоминать женщину, — отозвался полукровка и оттолкнул возлюбленного. — Все, топайте, я хочу умыться и поесть.

— Однако! — удивился Рамон. — Раньше вы себе такого не позволяли.

— Раньше было раньше, — промурлыкал кабальеро. За сим последовал быстрый рывок вперед, грубый долгий поцелуй и благосклонное:

— Вот теперь можете уматывать. Мне принесут сюда завтрак?

— Я надеюсь, — пробормотал Рамон.

Когда посол отправился по своим посольским делам, юноша умылся, оделся, заправил постель, но звать слугу, чтобы принесли завтрак, передумал, решив поесть вместе с друзьями. Во-первых, ник чему плодить поводы для подозрений, а во-вторых, приятели уже наверняка волнуются, куда это он задевался.

Во втором пункте Фабиан оказался совершенно прав: не успел он миновать галерею у покоев Рамона, как ему навстречу попались Хуан и Родриго.

— Вот ты где! — с облегчением вскричал дон Фоментера. — Мы тебя всюду искали.

— Я засиделся у Рамона и заснул, так что пришлось спать на диване в его комнатах, — ответил полукровка, удивленно поглядев на дель Мору: потомок хадизар судорожно сжимал кулаки, сверкал глазами и радовал ярко-алым цветом физиономии.

— А где Рамон? — спросил Хуан, нервно озираясь.

— Ушел общаться с визирем. А что?

— Нам надо с ним поговорить.

Руи испустил глухой рык, и Фабиан подивился его молчаливости. Потомок хадизар был в бешенстве, а он обычно не стеснялся в выражениях, если его что-то не устраивало. Даниэль, который мог бы надеть на него намордник, отсутствовал, и Бьяно несколько забеспокоился. С Руи станется прикончить султанского подданного за один невежливый взгляд в свою сторону.

— Хуан, что он такого съел?

— Он не ел, — Хуан затравленно покосился на приятеля, поежился и шепотом выдал: — Ему один хадизар денег предложил!

— За что? — не понял Бьяно. Руи стал темно-вишневым и севшим голосом выдал о местном населении такое, что полукровка даже от него еще не слышал.

— Черт тебя подери, Эрбо, за что еще хадизар может предложить денег?! — всплеснул руками Хуан, болезненно сморщился и потер левое предплечье. — Я еле оттащил его от этого типа с крашеной бородой.

— Зачем это? Надо было удушить — чтоб впредь неповадно было, — фыркнул юноша и тут же покраснел. Сам-то хорош! Ох! Только бы они ничего не узнали! Руи же сначала делает, а потом думает, зачем сделал. Фабиан невольно отступил, но друзьям было не до него.

— Бьяно! — ужаснулся Фоментера. — Мы тут с дипломатическим визитом, нам надо соблюдать нормы вежливости! Поэтому мы идем к Рамону, чтобы, ну... он сказал, что мы не это...

Дон Эрбо повернулся к Руи, который громко булькал, пытаясь высказаться.

— Нормы! Вежливости! — прохрипел он. — Визит! Да их всех передавить надо!

С точки зрения Фабиана, в Руи не было ничего, что могло бы прельстить хадизара, но кто же поймет этих извращенцев? Некоторые пускали слюну даже при виде Рамона.

— Он все равно не станет тебя сейчас слушать, — возразил Фабиан. — Он там разговаривает с главным визирем. Давайте лучше поедим.

— Еда? — задумался Хуан. — Хм... Это имеет смысл. Родриго, поешь?

— Я лучше выпью, — пробормотал дель Мора, и Фабиан порадовался своей прозорливости. Уж кому-кому, а Руи точно не следовало знать о последствиях замочно-ключевой связи.

За завтраком дель Мора несколько остыл, а Хуан и вовсе пришел в благостно-расслаблен-ное состояние. К десертум друзья лениво перебрасывались предложениями, как лучше скоротать денек. Эль-Мегори была щедра на чудеса и увеселения, но удовольствия следовало растянуть на те два-три месяца, что они тут пробудут. Наконец, прикончив изобильный завтрак, кабальеро остановились на цирке. Молодые люди оставили гору грязной посуды на попечение прислуги и отправились на поиски приключений. Однако у выхода из особняка горячий юношеский пыл остудили ушатом холодной воды. Едва рокуэльцы устремились к порогу, как у них на пути возникла массивная чернокожая глыба.

— Саиды хотят уйти? — подчеркнуто любезно осведомился негр, нависая над идальго.

— Да. А что? — вскинул голову Фабиан (в первую очередь, чтобы разглядеть физиономию негаданного препятствия).

— Не велено, — отозвался тот. — Старший саид велел одних не пускать.

— Эй, но послушай! — возмутился Руи.

— Не велено, — повторил негр.

— Ясно, — сквозь зубы кинул Бьяно. — Это опять Рамон печется о нашей безопасности. Делает вид, что заботливый родитель!

— Ах да, — припомнил Хуан. — Он, конечно, рассказал султану про покушение, вот тот и прислал стражу.

Полукровка хлопнул себя по лбу. Он был далек от дипломатии, но в общем-то понятно, какой это скандал — покушение на посла в доме принимающей стороны, да еще и в день приезда! Разумеется, султан сделал все, чтобы убедить гостя, что хадизары тут не при чем.

"А Рамон и рад согласиться", — мрачно подумал Фабиан, пока Руи гневно выяснял у негра "Так что, нам так и сидеть тут, как пришитым?!". Ну погоди же, узнаешь еще, что такое семейные скандалы!

— Слушайте, вы... — начал он и оборвал фразу, толком не высказавшись. Под ложечкой закололо, как всегда, когда Фабиан чуял нечисть. Юноша выпустил когти (глупый инстинкт оборотня! Когда же он уже перестанет...) и медленно обернулся, быстро принюхиваясь. Еле уловимый запах нежизни холодил ноздри, а друзья в недоумении таращились на мага, ничего не понимая. Испытав мимолетное раздражение от тупости и беспомощности смертных, Бьяно вызвал заготовку заклятия пут и прищурился, высматривая вторым зрением нежить. То, что это была именно нежить, сомнений не вызывало, но вот кто именно? Дух или мертвец? Могильной вони не было, так что, скорее всего... Негр взревел, сгреб огромной лапищей всех кабальеро на пол, выхватил пистоль и выстрелил. Кретин! Как будто это поможет, а недоделанное заклинание рассыпалось на кусочки и пропало. Злобно шипя, Фабиан поднял голову и наконец узрел врага. Это была фигура, отдаленно напоминающая человеческий силуэт, сотканный из дыма и огненных отсветов. Дух, и разумеется, выстрел не произвел на него никакого впечатления. Фигура только плюнула в хадизара огнем и плавно повернулась к Фабиану. Полукровка уже поднялся на четвереньки и с ужасом всматривался в противника. Главный ужас заключался в том, что он не знал, что это за нежить, но хадизар, увернувшийся от плевка, быстро просветил всех присутствующих:

— Дэв! Дэв! Молитесь, несчастные!!

— Это приведет к нужному результату? — засомневался Хуан. Бьяно встал на колено и сотворил заклятие "инеистый туман" — самое сложное их тех, что он выучил. Духа окутала белесая мгла, но прежде, чем она проросла ледяными иглами, дэв дернулся, и заклятие осыпалось мутными клочьями.

— И что дальше? — деловито спросил Руи.

— Бегите, неверные! — взвыл хадизар и сцапал за шкирку одной рукой Фабиана и другой — Хуана. Дэв ринулся вперед. Черный вихрь ударил негра в грудь и свалил на пол, а потом Фабиан почувствовал, что у него немеет тело. Перед глазами все закрутилось, и юношу оторвало от пола. Тварь зависла в воздухе, полукровка завис вместе с ней. Родриго схватил вазу и швырнул в дэва. Увесистый предмет прошел сквозь нечисть и взрезался под дых Бьяно. Тяжелая, сволочь! Маг задохнулся и согнулся, позабыв о заклятиях. Дэва это вполне устраивало: он взвился к потолку и уже нацелился на высокое витражное окно, в этот миг в зал ворвалась еще одна туманная фигура. То есть туманной она сначала показалась Фабиану, но потом юноша распознал в ней Рамона, хотя это было нелегко. У юноши по-прежнему было темно в глазах, да и с опекуном было что-то не то. Граф не то сгорбился, не то скорчился, волосы, шевелящиеся, как щупальца у спрута, свесились на потемневшее лицо, и из-под них светились бледным огнем глаза. Дэв тоже испугался, метнулся к окну, но эмпат выбросил вперед руку, меж скрюченных пальцев блеснуло что-то зеленое, и комнату наполнил оглушительный рев. Кто так орал — Рамон или дэв — Фабиан не определил, потому что в пиковый момент шлепнулся на мраморный пол с высоты в шесть футов и несколько утратил интерес к жизни. По залу дунуло обжигающим ветром. Когда полукровка проморгался, темные клочья дэва таяли по углам, хадизар истово молился пророку, стуча лбом об узорные плитки на полу, а над юношей склонился Рамон. На благородном челе опекуна блестел пот, стекая по запавшим вискам и щекам. И от графа веяло чем-то настолько диким и невозможным, что кабальеро прижал уши, зашипел и выпустил когти. Опять, тьфу!

— И это ваша благодарность? — глухо спросил граф. Глаза его постепенно снова станови-лись серыми, тень на лице таяла, длинные ухоженные волосы свисали путаными лохмами. Должно быть, в глазах Фабиана отразился испуг или отвращение, но эмпат вдруг засмеялся каким-то жутким каркающим смехом, встал и, шатаясь, побрел к выходу.

Кардиналесса сидела у стола, подперев щеку точеной рукой. Позади ее кресла переминался с ноги на ногу Даниэль, понемногу наполняясь раздражением и злостью. Все дела уже были разобраны, юношу ожидал целый стог заданий из семинарии, а ее преосвященство все сидела за рабочим столом и думала о чем-то своем, кардинальском. Арвело намекающе кашлянул.

— Дон Даниэль, — спросила Сава. — Вы хорошо знаете вашего друга, нынешнего томоэ?

— Да, — ответил Дануто.

— Он просит меня о встрече сегодня. И просит, чтобы при этом присутствовала ее светлость, донна Вальдано. Как вы думаете, к чему это?

— Не знаю, ваше преосвященство.

— Полагаете, гадать бесполезно?

— Он, наверное, и сам скажет, — предположил семинарист. Сава повернулась к секретарю и посмотрела на него своим глубоким загадочным взглядом.

— Как вы полагаете, может его сиятельство иметь отношение к истории с графиней? Он все же еще только юноша, а она очень привлекательная женщина.

Даниэль удивленно выслушал ее. Кардиналесса частенько беседовала с ним на отвлеченные темы, но семинариста не оставляло ощущение, что она болтает с ним, как с собачкой — от нечего делать. Хотя... она же сказала, что Миро — его друг. Наверняка надеется выудить какую-нибудь информацию.

— Ваше преосвященство, я так не думаю, — почтительно ответил Дануто. — Миро... Его сиятельство никогда не поступит так по отношению к графу Вальдано.

— Это почему же?

— Он слишком честный, благодарный и... — Даниэль замолчал. Он знал Миро, как облупленного, но каким образом донести это знание до ее преосвященства?

— В первую очередь, — неспешно начала Сава, — мы допросили служанку графини. Ее светлость на несколько часов покидала Ромоллу вечером того же дня, что встречалась в купальнях с сестрой и донной Феоне. А ведь она так не любит волшебницу, — ее преосвященство усмехнулась, и Даниэлю показалось, что она смеется над ним.

— Но не станет же она сговариваться с Феоне, чтобы навредить Рамону? Если они обе так его любят, — Сава негромко засмеялась, и юноша прикусил язык. Появилось ощущение, что он сморозил глупость.

— Навредить? О! А что есть вред? Наши заговорщицы считали, что действуют очень даже во благо. Вы просто еще плохо знаете женщин.

— Но логика в их головах и не ночевала, — буркнул семинарист.

— Отчего же? Донна Анжела тем же вечером приказала своему кучеру отвезти ее в храм Жемины. А он находится неподалеку от Эспинолы. Даже вечером одинокая женщина может без опаски прогуляться от храма к какой-нибудь дворцовой калитке. Мы нашли привратника, который ее впустил. И выпустил.

— Ну и что? — парировал Даниэль, невольно увлекаясь спором. — Мало ли, к кому она могла придти! Может, это был всего лишь дворянин из свиты Миро, вот его сиятельство и решил разобраться.

— А почему вы заранее его защищаете?

— Потому что вы же первая его обвинили! — Сава удивленно подняла брови, и Даниэль склонил голову: — Простите, ваше преосвященство.

— Вас это раздражает, не так ли — подчиняться? Подчинятся мне, женщине?

— Я никогда не хотел быть священником!

— Я могу освободить вас от столь отвратной вам участи. Но вы, кажется, терпите мое общество не ради прихоти вашего отца, а во имя презренной материи? Дохода с вашего родового прихода?

Даниэль сжал кулаки. Почему на ее насмешки нельзя ответить так, как она того стоит!

— Да! — юноша вздернул подбородок. — Только ради этого! Я не хочу, чтобы мои сестры гнили в каком-то вонючем монастыре, а мать считала крошки хлеба!

— А мне кажется, что это судьба, — негромко сказала Сава. — Судьба, которая привела Миро на трон, вас — в церковь, Хуана — на чиновничью службу, дала вам в друзья мага и потомка хадизар, а все они рождаются с тягой к войне в крови. Не перечьте богине, как знать, для чего она это сделала?

Даниэль отвел глаза, обиженно сопя. Она уже не в первый раз осаживала его так, и чувствовать ее правоту было особенно унизительно. Ах, да если она только не была женщиной, все это вынести было бы намного легче!

— У меня нет особых дел до приезда томоэ и графини, так что мы можем обсудить домашние задания вашей семинарии, — решила ее преосвященство. Даниэль вытаращил глаза.

— Н-но...

— Едва ли кто-то из ваших соучеников сможет похвастать тем, что интересовался мнением кардиналессы по какому-нибудь замшелому богословскому вопросу. А я заодно посмотрю, чему вас там учат.

Инспекция учебной программы Эльянской академии заняла часа два, а то и больше, и когда Дань уже изнемог, сестра-ферониатка сообщила о приезде графини и его сиятельства. Ее преосвященство ответила, что первым изволит принять герцога.

— Но он прибыл вместе с ее светлостью, — возразила монахиня. Даниэль задумался. Он никогда раньше не замечал за Миро особой любви к этой девице из Робийяров. Кардиналесса нахмурилась и встала.

— В таком случае я приму их обоих немедленно. Проводите их в сиреневую гостиную. Дон Арвело, прошу за мной.

Семинарист снова удивился, но двинулся следом за патронессой, сзади и чуть левее треугольного шлейфа от ее сутаны. Миро и Анжела? Да это невозможно! Со всеми его понятиями о чести, достоинстве и благодарности, и к тому же он никогда не проявлял к графине никаких чувств, за исключением дружеской вежливости. Но вроде бы она ему нравилась. Просто как красотка, без дальнейших намеков.

Аргасская красавица сидела в глубоком кресле, Рамиро быстро ходил по комнате. Девушка выбрала для визита самое скромное, по ее разумению, платье — красновато-каштановое, но когда она вскочила, чтобы отвесить поклон ее преосвященству, Даниэль с интересом уставился на сердцевидный вырез.

— Добрый вечер, дети мои, — сказала Сава, жестом разрешив гостям сесть. — Что привело вас?

— Ваше преосвященство, — после всех необходимых любезностей начал Миро, — вы можете рассказать мне, о чем именно просил вас граф Вальдано в отношении этого расследования?

Анжела чуть вздрогнула, вернее, дрогнула улыбка у нее на губах, а в глазах метнулась тень беспокойства. Персиково-смуглая грудь волнительно всколыхнулась. Даниэль с трудом оторвал взор от шикарного вида.

— Рамон просил узнать, каким образом его жена стала женщиной, — сказала Сава. — Он твердо заверяет, что не входил в, ммм... спальню жены.

— Ложь! — пристукнула кулачком по подлокотнику графиня. — Наш брак состоялся, как ему и положено.

По лицу Миро как будто прошла судорога.

— Я тоже прошу вас... поскольку он вас просил об этом... напишите ему.

— О чем? — с неподдельным интересом спросила кардиналесса, а девушка внезапно побелела. Анжела вздрогнула и устремилась было к Ибаньесу, но замерла от его слов:

— Ту ночь с ее светлостью провел я, — томоэ тяжко вздохнул, Анжела с коротким стоном упала на подушки, а у Дануто отвисла челюсть.

— Вы? — выдохнула Сава.

— Ты?! — вскричал Даниэль.

— Я.

— О боги, не надо, что же вы делаете! — простонала Анжела.

— Это моя вина, — продолжал Миро, — и я не ищу себе оправданий. Напишите ему, как есть, и я напишу тоже.

— Но что заставило вас так поступить? — осведомилась Сава, переводя взгляд с юноши на девушку, видимо, в поисках безумной страсти, толкнувшей их в бездну порока.

— Я не знаю... — лицо Рамиро снова исказилось. — Это подлость, неблагодарность, и я хочу... я хочу хотя бы не лгать ему.

— Вы были пьяны? Или долго жили в воздержании? — выспрашивала ее преосвященство.

— Нет, — покачал головой Миро, и Даниэль поразился горечи, наполнявшей его слова. — Не ищите оправданий. Я всего лишь сделал подлость и не к чему...

— Ах, да хватит же! — закричала Анжела. — Вы не виноваты, я нарочно обрызгалась афродизиаком и приняла еще одно зелье!

Рамиро изумленно обернулся. Графиня шмыгнула носом и потянулась за платком.

— Но зачем?! — возопил томоэ, ошарашено оглядываясь на друга в поисках поддержки. — Вы влюблены в меня?!

— Да не будьте вы ослом! — Анжела вытерла глаза и раздраженно фыркнула. — Я хотела остаться с Рамоном, а вы бы ничего не сказали... я так думала, что вам будет стыдно признаться. И потом, я не могла сделать это с кем попало! — выкрикнула девушка и уткнулась в платок, дрожа и сдавленно всхлипывая. — Что вы в этом понимаете?! Сидеть в перестарках замужем, терпеть эту лживую кошачью морду, а я же люблю его! Ну как он не поймет!

— Мужчины очень не любят, когда ими манипулируют таким образом, — заметила Сава, пока Миро пытался как-то успокоить девушку. — Вы выбрали в корне неверный путь.

— А что с ней теперь будет? — тихо спросил Даниэль.

— Монастырь, если томоэ не возьмет ее женой, — ответила кардиналесса. Миро упал в другое кресло, а Анжела внезапно бросилась на колени перед ее преосвященством:

— Ну вы же понимаете! Вы же должны понимать! Ну скажите ему, скажите, как я люблю его, я на все согласна! Ну почему, почему?.. — слова графини перешли в невнятные всхлипы, Сава склонилась над девушкой, поглаживая по голове и что-то ласково шепча.

— Дань, — прошептал Рамиро, — тут есть что выпить?

— Да, но ее преосвященство пьет только сладкий херес для дам, сидр и фруктовый ликер.

— Дай мне хоть хересу, я потом извинюсь. Она долго будет хлюпать?

— Я знаю? Я не женщина, — Даниэль позвонил и распорядился насчет хереса. — Что будешь делать?

— Понятия не имею, — Миро запустил руки в волосы. — Я не могу на ней жениться! В стране чудом удалось избежать смуты, народ, слава богам, смену династии заметил только из-за праздника, но если я женюсь на девице с подозрительной репутацией — никто не предскажет, чем все кончится! — Рамиро схватил рюмку хереса, осушил под неодобрительным взглядом монахини и выдавил: — Кортесы взбрыкнут так, что мало не покажется! Мне и так не дают покоя с женитьбой, суют и суют своих девиц! Почему здесь выдают херес по капле?!

Ферониатка поджала губы, но налила еще. Затем Сава подозвала монахиню к себе и поручила ее заботам согрешившую страдалицу. Миро залпом выпил еще одну рюмку и прижался затылком к спинке кресла.

— Женюсь, — вдруг четко сказал он. — Вот возьму и женюсь, чтоб им всем пусто было!

— На ком? — скептически прищурился Даниэль.

— Ваше сиятельство, — кашлянула кардиналесса. Рамиро встряхнулся и, отринув минутную слабость, сказал:

— Вы сможете убедить Рамона не отсылать ее в монастырь?

— Увы, у девушки не осталось иного выхода. Граф твердо намерен развестись, а учитывая названную им причину... Кроме того, он так же намерен избавить вас и от второй девицы Робийяр.

Ибаньес схватил бокал, заботливо придвинутый Даниэлем, осушил и вдруг расхохотался.

— Клянусь Тиарой, мне уже кажется, что все прочие женщины кончились и остались одни робийярские! Буквально куда ни плюнь — сплошь они! И что же теперь делать?

— Ничего, — медленно и веско сказала Сава. — Ничего. До приезда Рамона никто и ничего не может решить. Кто-то неизбежно понесет наказание, но этого не избежать. Если же вы хотите, чтобы девушки не пострадали, то придется обвинить кого-то другого. Например, Верховную волшебницу. Другого выхода нет.

Рамиро нахмурился и покачал головой, но Даниэль видел, что ничего путного его другу в голову не идет.

"Чертовы идиотки, — раздраженно подумал семинарист. — И чего им не сиделось? Теперь всем же хуже. Нет, все же хадизары в чем-то правы. Держать баб на свободе — вредно!"

Рамон сидел в хадизарском трактире и неспешно изучал дом напротив: из круглого, не забранного никакой занавеской или ставнями окошка были отлично видны парадные ворота. Аскелони во время своих приездов в столицу обитал в довольно роскошном трехэтажном особняке, который был окружен небольшим пышно разросшимся садом. Сквозь мерцающую зелень виднелась плоская крыша с оградкой; сад окружал толстый забор из отшлифованных до зеркальной гладкости плит, сверху были вбиты обоюдоострые штыри на расстоянии уже, чем ладонь ребенка. На массивных воротах светилась предупреждающая руна вместо замка. Граф фыркнул. После демонстративного убиения дэва хадизары резко прониклись глубоким почтением и трепетом. Даже на Бьяно они теперь смотрели иначе: двусмысленные шепотки за спиной юноши сменились уважительными взглядами. С точки зрения хадизар, мощь чародея распространялась на всех его близких, а юноша, который выбрал в возлюбленные мага, проявил достойную дальновидность. Ну и хвала Тиаре — теперь-то мальчишек оставят в покое.

Граф встал, бросил на стол пару монет и вышел, кутаясь в легкий светлый плащ с капюшоном; эмпат вообще был одет по местной моде, и шпагу сменил на ятаган. Вечерело, горожане расходились по домам, хлопали калитки и ставни закрывающихся лавок. Рамон прихватил с собой пирог с луком, пряностями и мясом ягненка и неторопливо жевал его, обходя дом Аскелони. Строение было упаковано в магию так же основательно, как яйцо в скорлупу. Эмпат прищурился и осмотрел парочку парящих над садом заклятий. Он искренне сочувствовал тем, кто рискнул залезть в обиталище Аскелони в поисках колдовских сокровищ. Сам граф не собирался ломиться в закрытую дверь, у него были кое-какие идеи поинтересней. Он доел пирог и обошел дом так, чтоб с улицы ничего не было видно. Рамону было все равно, с какой стороны взламывать заклятия, но все же он предпочитал заниматься этим в тиши и уединении, однако именно уединения эмпату и не досталось. Со стороны улицы послушались быстрые легкие шаги, граф прислушался, прорычал ругательство и юркнул за чахлую пальму. Чертов мальчишка! Надо было посадить его на цепь! А щенок к тому же не придумал ничего лучше, кроме как шляться по Мегори в рокуэльких тряпках. Но через пять минут Рамону стало совсем худо: Фабиан постоял у ворот, принюхался и потянул руки к стене. Идиот!

Эта мысль еще не успела толком мелькнуть в голове графа, как он длинным тигриным прыжком вылетел из засады, сцапал мальчишку за шкирку, отвесил ему крепкий подзатыльник и потащил к пальме.

— Ты, недоумок малолетний!

— Не ори! Ты что, думал, я отпущу тебя к Аскелони одного?! — зашипел юноша, выдираясь из сильных рук. Рамон влепил возлюбленному воспитаннику еще одну затрещину.

— Как ты со мной разговариваешь?! Кто тебе разрешил за мной шпионить?! Я не собираюсь тащиться к Аскелони с тобой на горбу!

— Значит, спать ты со мной можешь, а доверять — нет?! — вспыхнул полу-оборотень.

— Ты в своем уме?!

Фабиан наконец вырвался и обиженно скрестил руки на груди, в своей обычной манере глядя исподлобья.

— Иди домой, — приказал Рамон.

— Не пойду.

— Не валяй дурака, Бьяно. При встрече с Аскелони мне будет не до того, чтобы тебя защищать.

— Я и сам могу себя защитить, — буркнул полукровка.

— Да ты что? А ты не подумал, что заполучив тебя, Аскелони сможет...

— А ты не подумал, что я боюсь?! — взорвался Фабиан. — Ты умотал куда-то на ночь глядя, шныряешь вокруг чужого особняка, собираешься залезть в дом к могучему чародею — а я должен жрать дома ужин и не волноваться?!

Рамон поостыл и по привычке погладил воспитанника по щеке.

— Бьяно, ну сам подумай...

— Я только и делаю, что думаю, — горестно ответил идальго. — Словно философ какой-то. Тьфу.

— А если Аскелони тебя поймает?

— Ему же хуже, — уперто вздернул подбородок Фабиан. — Как только со мной что-нибудь случается, вы так звереете, что рушите все живое. Так что за себя я не боюсь.

Эмпат вздохнул. Юноша был в чем-то прав. Вспышки ярости пугали и самого графа, но нельзя было отрицать, что они оказывались впечатляющим оружием. Как знать, может и против Аскелони сгодятся?

— И потом, там все равно пустыня, вы никому не повредите, — убежденно закончил кабальеро. — А одного вас я никуда не пущу!

— Повиснете на мне, как ведро с песком?

— Лягу костьми, вцеплюсь в ваши штаны и буду голосить, — заявил Фабиан, нагло глядя кошачьими очами.

— Станешь лезть под ноги — уши оторву, — пообещал Рамон и направился к стене.

— А как мы туда попадем? — тут же спросил чародей, пока опекун не передумал.

— Вам рассказывали в этих ваших гимназиях и лицеях, что магия всегда несет отпечаток личности заклинателя?

— Не надо так говорить, будто я идиот, — надулся полукровка.

— А поелику я — эмпат, и гнусная личность Аскелони мне знакома, то я постараюсь убедить заклинания, что мы и есть он, — туманно пояснил Рамон, а Фабиан пришел к выводу, что этот Аскелони допек графа окончательно. — А теперь отойди и не мешайся.

Бьяно пожал плечами и отошел. Рамон провел ладонью в полудюйме от стены, и она опоясалась шестеркой волнистых зеленых колец. Над садом вспыхнул защитный купол. Граф сосредоточенно нахмурился, а полу-оборотень привалился к дереву и достал из кармана лепешку с сыром. Пока юноша жевал, эмпат о чем-то думал, покачиваясь в такт миганию полос. Фабиан полюбовался чеканным профилем, очерченным зеленым светом, мускулистой фигурой, длинными волосами опекуна (с прозеленью из-за освещения) и подумал, что, в общем-то, смотреть на Рамона приятно.

Заклинания оказались гораздо сложнее, чем думал Рамон, но он не собирался их взламывать. Чары хорошо "помнили" Аскелони, и нужно было только аккуратно срисовать их память. Отпечаток был очень четкий — видимо, изгнанник недавно был в доме. Эмпат осторожно коснулся заклятий, срисовывая образ учителя завиток за завитком...

Граф провел пальцем по кладке, и полосы исчезли. Он резко кивнул Фабиану и двинулся к воротам. Не доходя до них полшага, эмпат перекинул юношу через плечо и крепко прижал к себе. Фабиан возмущенно брыкнулся, и Рамон сердито хлопнул его по мягкому месту. Ворота безропотно отворились, и взломщики проникли в сад. Тяжелые створки тут же захлопнулись, и по спине Бьяно пробежал холодок. Слишком это напоминало щелчок сработавшей мышеловки. Как же потом отсюда выйти? Рамон, не замедляя шага, устремился по дорожке к дому, и тот тоже гостеприимно распахнул двери. В прихожей зажегся свет, эмпат поставил воспитанника на пол, и к гостям бросились мягкие тапочки, щетки и прохладительные напитки.

— Та... то... том-м-м... щекотно, хииии... ха-ха-хи!

— А вы не отбивайтесь, — невозмутимо посоветовал граф. Он выпил стакан лимонной воды, мановением руки отпустил тапочки в ящик и разогнал трудящиеся над воспитанником щетки. — Мы ищем портал. У Аскелони странное чувство юмора, поэтому не пропускайте ничего — от уборной до клавикордов.

— Томоэ, в доме три этажа, подвал и чердак. Вы собираетесь тут поселиться?

— Хммм, — глубокомысленно отозвался бывший герцог. В словах юной язвы был свой резон: обшаривая дом день за днем, можно запросто нарваться на вернувшегося хозяина. Рамон вовсе не хотел, чтобы их застали врасплох. Фабиан между тем прочел заклятие, и в его ладони свернулся голубой пушистый шарик.

— Вот, это ищейка. Она будет искать.

— Это я понимаю, — ответил Рамон. — Но неужели вы думаете, что портал стоит на самом видном месте?

— Может, и не стоит. Но кто мешает нам попробовать?

Шарик, шелестя лучиками, скатился с руки Фабиана, потыкался туда-сюда по прихожей и быстро покатился по лестнице. Юноша побежал за ним, Рамон, вздохнув над легкомыслием юности, пошел следом, бдительно вслушиваясь в тишину дома — мало ли какие ловушки тут понаставлены?! Фабиан едва ли не вприпрыжку скакал по ступенькам, нимало не задумываясь о возможной опасности. Шарик катился вверх, граф и кабальеро уже миновали второй и третий этажи, и наконец заклятие стукнулось в чердачную дверь. Фабиан, не размениваясь на проверки, прошептал отворяющее заклинание и толкнул дверь. А там уже пристыженному графу пришлось признать полную правоту полукровки: портал действительно был на самом видном месте — хрустальная на вид арка в зеленых извивах рун.

— Что и требовалось доказать, — торжествующе ухмыльнулся юноша и растворил шарик. — Пошли?!

— Стойте, — укоризненно остановил его Рамон. — Вы как дитя, честное слово. Сначала портал нужно настроить, мало ли куда он ведет сейчас?

— Аскелони, — ядовито напомнил Фабиан, — живет в пустыне. Куда еще может вести этот портал? Вы полагаете, ему доставляют удовольствие трехдневные прогулки, и он ради моциона установил выход в двадцати милях от дома?

— Бьяно, такая желчность в вашем возрасте просто удивительна.

— Ладно, киньте в него стул, а потом по ругани определим, кто там.

Рамон только вздохнул, подошел к арке и тронул несколько завитков. Высветилось два ряда рун.

— Вы сможете их прочесть?

— А вы что — нет? — тут же уязвил ученик Эльянского лицея.

— Я вас проверяю. Мне вообще-то интересно, на что я трачу мои деньги и ваше здоровье. Вы целыми днями ходите с синими кругами вокруг глаз от недосыпа, а где же результат?

Фабиан бросил беглый взгляд на строки.

— Это заклятие перехода, в строку места назначения вплетено название и указание точки выхода. Пустыня Аль-Захри, близ Хаисских гор и координаты. Ткните вон в ту финтифлюшку, и портал откроется. Ну как, удовлетворены?

— Весьма. По крайней мере, читать руны вас научили. И то хлеб...

Рамон взял юношу за руку, по телу его воспитанника прошла дрожь, и кабальеро крепче сжал ладонь эмпата, словно боялся, что тот уйдет без него. Граф наклонился и поцеловал юношу в висок.

— Волнуешься?

— Как перед экзаменом.

Эмпат хмыкнул (ладно, пусть лучше храбрится, чем выпендривается) и нажал на деталь орнамента. Матовое стекло стало прозрачным, как ключевая вода, и отразило бархатное небо с россыпью звезд, силуэт гор, будто нарисованный тушью, и стелющиеся ковром бесконечные пески. Рамон и его воспитанник ступили под арку. В тот же миг за их спинами вспыхнуло зеленое свечение, и чердак особняка исчез.

— Холодно, — передернул плечами Фабиан, озираясь по сторонам. Рамон набросил на него плащ, положил ладони на плечи. Отливающие серебром в лунном свете пески тянулись на мили и мили вокруг, не считая, конечно, высящихся по левую руку гор. В темном синем небе мерцали огромные ледяные звезды. И ни одной живой души... Налетел слабый ветер, пошуршал песком, обнажив плиту с высеченными на ней рунами.

— Место назначения, — кивнул Бьяно, стуча зубами.

— Знаю, — отозвался Рамон. Ветер основательно обдул плиту, слизал дочиста все пылинки, и теперь было видно, что руны точно повторяют знаки в зеркале.

— А где он? — спросил кабальеро. — Ну, этот ваш?..

— Где-то здесь. Прячется. Вы вроде бы хотели кинуть в портал стулом, чтобы вызвать его из небытия? Так я вам разрешаю плюнуть на плиту.

Фабиан прикинул расстояние.

— Далековато. Подойдем поближе?

Руки эмпата тут же крепко сжали плечи воспитанника. Воздух над плитой дрогнул, закрутился, словно его мешали ложкой, все быстрее и быстрее, и спустя пару минут сгустился в темно-зеленое веретено. Оно повертелось вокруг своей оси и по мере вращения преобразилось в высокого стройного мужа. Длинные волнистые волосы черного цвета, аккуратные усы, узкое бледное лицо с черными глазами без блеска, одежда по хадизарской моде... Идальго коротко выдохнул.

— Он самый, без подделки, — кивнул граф. Аскелони обнажил в улыбке острые белые зубы.

— Твой любовник догадлив. А вот ты как был недоумком, так и остался.

Фабиан неуверенно оглянулся на эмпата. Он-то думал, что после первого же оскорбления закипит магическая битва эпического размаха, но Рамон молча стоял, чуть наклонив голову, и шевелил песок носком сапога.

— Тебя здесь ждали, — продолжал изгнанник, тоже помолчав с минуту. — Можно сказать, готовились к твоему приходу с особым тщанием. А ты оказался так предсказуем... — Аскелони выжидательно покосился на графа, тот небрежным пинком замел узоры на песке и сказал:

— Бьяно, пошли.

— К-куда? — не понял полукровка.

— Во дворец к султану, — пожал плечами Рамон. — Куда же еще?

— А... э... а как же этот?.. — пролепетал Фабиан, тыча в отшельничающего экспериментатора. — Вы же хотели...

— Передумал, — обезоруживающе улыбнулся граф.

— Но зачем мы тогда сюда пришли? — спросил окончательно сбитый с толку Фабиан.

— Ради интереса. Может, я хотел посмотреть на величайшую пустыню в мире? — Рамон все еще улыбался, но в любезной усмешке юноше почудился злобный оскал. — Впрочем, ты можешь спросить у мессира, зачем он вышел нас встречать, если разумнее было бы запереться в доме и прикинуться мертвым?

— Ты слишком высокого мнения о себе, эмпат, — рассмеялся Аскелони. — Это тебя погубит.

— Нет, а все же — как вы выбрались из костра? — продолжал эмпат, словно они болтали на приеме в придворном салоне, поглаживая кабальеро, как кошку.

— Вы знаете, юноша, как поступил со мной этот мальчик? — обратился к Фабиану изгнанник. — Знаете, как отблагодарил за вложенные в него годы и усилия?..

— Усилия?! Годы?! — лицо Рамона исказилось от бешенства. — Тварь!

— Он поджег меня в моем же доме, разложив костер из моих бумаг, — вкрадчиво продолжал Аскелони. — Связал заклятием, которое вычитал в моей книге! К счастью, оно было еще несовершенно, но когда я выбрался из огня... Молчать, щенок! — рявкнул он на Рамона, а Фабиану остро захотелось зарыться в ближайший бархан с головой. Он еще никогда не чувствовал себя настолько лишним. — Я спущу с тебя шкуру... потом, когда закончу с твоей кобылкой!

Кабальеро даже не успел обидеться на оскорбление. Аскелони взмахнул широким рукавом, и Фабиан пронзительно заорал, сжал голову руками и упал навзничь. Боги!! Как же больно! Тело юноши горело, словно его облизывали языки огня вживую, а не терзали его воображение. Юноша забился, катаясь по песку, но пламя пылало не наяву, и сбить его было невозможно.

— Оставь! — зарычал эмпат. — Не трогай!

— Отчего же? — захохотал изгнанник, и в тот же миг волна песка ударила Рамона в грудь, сбила с ног и накрыла с головой. — Полюбуйся, пусть твой дружок покажет тебе, что чувствуешь, когда горишь живьем!

Уже через секунду песок фонтаном разлетелся во все стороны, и Рамон вскочил. Бьяно лежал у ног изгнанника, уткнувшись лицом в песок. Он больше не кричал, не извивался, только изредка вздрагивал и прерывисто, с всхлипами, дышал.

— Люблю людей с богатым прошлым, — улыбнулся Аскелони. — Им всегда есть, что вспомнить. Догадываешься, что он вспоминает?

Маг сошел с плиты и небрежно ткнул юношу сапогом. Эмпат сжимал кулаки. В нем все клокотало от ярости. Бешенство водило его по краю безумия, и удерживало графа лишь то, что Бьяно был слишком близко. Но Аскелони уже отошел от мальчика на шаг, другой, третий... Зверек слабо, жалобно вскрикнул, и Рамона прорвало. Он еще помнил, как вскинул руки, помнил свой вопль, а дальше все потемнело и затмилось. Он ощущал только ревущую в руках силу и невыносимый ужас Фабиана, вновь окунувшего в худшие свои воспоминания. А затем вдруг из-под ног Рамона вышибло землю, все оборвалось, и графа привел в чувство основательный удар об землю. Тьфу, а песочек-то жесткий...

Эмпат поднял голову, стирая с лица песок. Аскелони сидел на плите и медленно гладил Фабиана вдоль спины. Юноша распластался на песке, дрожа всем телом. Рамона несколько утешил вид мокрой от пота рубашки наставника. "Эльфийский удар" уже не давался ему так легко.

— Он будет вспоминать долго, — менторским тоном сказал чародей. — Я предоставил в его распоряжение всю мою коллекцию чувств, эмоций и воспоминаний. Ну а мы потолкуем...

— Положи моего щенка, где взял, — хрипло отозвался Рамон, проглотив набившийся в рот песок.

— А ты не ожидал, — каркнул Аскелони, подымаясь, — что я вложу немного Айна Грацы и в себя? Ничего-ничего, ты еще много чего узнаешь, когда я примусь за твое воспитание...

Граф машинально вскинул руку, но его наставник был специалистом в заклятиях иного рода. Дешевые трюки, вроде огненных шаров и сверкающих молний, его не привлекали. Эмпат снова рухнул в песок, сипя и извиваясь: Аскелони поделился с ним памятью какого-то каторжника, приговоренного к бичеванию. Спустя несколько минут Рамон сбросил путы заклинания и, в свою очередь, с головой окунул учителя в панический страх. Атака продлилась не дольше минуты, едва стряхнув морок, Аскелони закрутил песок длинным жгутом. Песочная плеть огрела землю у ног эмпата — Рамона спасли боевые навыки. Легким кувырком он ушел от второго удара и поднял на дыбы ближайший бархан. Когда песок осыпался, оба дуэлянта были грязными, как свиньи в хлеву, поэтому некоторое время просто отплевывались и прочищали глаза.

— Отдай мальчишку, — захрипел Рамон.

— Ха! — ответил Аскелони; хотя, может, он сказал и что-то другое, из-за песка, который он выплевывал, это было неясно.

Они очень много знали друг о друге и хорошо помнили сильные и слабые стороны. "Эльфийский удар" на некоторое время парализовал владение Рамона магией из башни. К тому же изгнанный маг не позволял эмпату сосредоточиться настолько, чтобы манипулировать чувствами, а Рамон не давал наставнику времени на сложные заклятия. Потому дуэль двух магов в какой-то момент стала напоминать драку мальчишек в песочнице. Хрупкие создания из песка обрушивались друг на друга, расплескивая пыльные волны, а чародеи слой за слоем покрывались песком и потом. Наконец Аскелони сумел утопить врага настолько, чтобы сплести тонкие хадизарские чары и опутать ими эмпата. Рамон с рычанием рванулся, разбрызгивая песок, и его учитель туже затянул невидимые нити, а потом — вот гнида! — пустил по ним магический разряд; эмпата выгнуло дугой, он заколотился, как вытащенный из воды карась. Но сил графа хватило на то, чтоб загрести полную ладонь песка и запустить в физиономию отшельника. Тот потерял концентрацию, прочищая ясны очи, а благодарный ученик принялся рвать сеть. Стряхнув ее остатки, эмпат поднялся на колено и вдруг обмер, не веря своим глазам. Аскелони откашлялся, воздел руку с искрящими пальцами, и в этот миг из его груди слева вышло окровавленное острие клинка. Маг захлебнулся булькающим хрипом и сдуру стал хвататься на лезвие. Рамон вскочил, его учителя мотнуло в сторону, и граф увидел белого, изможденного Фабиана. Юноша держался на ногах просто чудом, и эмпат не стал тянуть. Из его раскрытой ладони вырвалось зеленое щупальце и впилось в тело Аскелони. Раздался еще один хрип, и труп повалился в песок. Фабиан с размаху еще раз всадил в него шпагу, зашатался и упал на колени рядом. Эмпат бросился к воспитаннику, поднял и быстро отвел в сторону. Юноша почти повис на нем, дрожа всем телом и выпустив шпагу. Рамон прижал его к себе и бросил на тело пару огненных шаров. Погребальный костер трещал и плясал до тех пор, пока от Аскелони не остался только с десяток обугленных костей в россыпи золы и пепла.

— Не боишься повторяться? — слабо улыбнулся Бьяно, застонал и осел наземь. Рамон подхватил Фабиана и прижал его к себе изо всех сил; полукровка вцепился в него и зарылся лицом в сорочку. Граф взял воспитанника на руки, поднялся и решительно направился к горам.

— Пусти, — брыкнулся кабальеро. — Я сам!

— Сами вы в состоянии разве что ползти. Но как вам удалось избавиться от его чар?

Идальго засмеялся, закашлялся и приник к плечу опекуна.

— Когда он отвлекся на битье вашей физии, то малость потерял надо мной контроль. Забыл, что тут еще и я. Так что я понял, что все это — ложь, иллюзия. Ну, а дальше мне уже повезло.

— Феоне считает ваши способности к сопротивлению исключительными, — задумчиво сказал Рамон. Полу-оборотень раздраженно поморщился.

Аскелони свил себе гнездо в Хаисских горах, по ту сторону обжитой границы хребта. Наверняка, чтобы местные дикари не отрывали от мыслей о великом. Место назначения находилось неподалеку от пещеры, как и говорил Фабиан — вскоре победители увидели теплый свет, льющийся из входа в обитель чародея.

Внутри их ждала ламия. Девушка среднего роста, с черными вьющимися волосами, одетая в полупрозрачные шаровары и едва сходящуюся на пышной груди жилеточку, — она метнулась к ним навстречу и напряженно застыла в паре футов, выбрасывая трепещущий раздвоенный язычок. Идальго напрягся, сжал плечо опекуна — ламии были опасными существами, кто знает — вдруг она этого Аскелони любила и сейчас начнет лелеять планы мести?

— Сударыня, ваш хозяин мертв, — сказал Рамон. Бьяно слабо фыркнул — вот уж нашел, с кем любезничать. Ламия подалась вперед, бурно дыша, крючки на жилетке не выдержали напора. — Мы его убили.

В черных раскосых глазах полыхнуло зарево дикой радости, нечисть подпрыгнула и зашипела, воздев руки к потолку. Фабиан неуверенно поглядел на кружащуюся по комнате девицу и прошептал:

— А как вы догадались, что она обрадуется?

— Бьяно, — очень терпеливо ответил Рамон, — я эмпат. Неужели так трудно запомнить? Сударыня, простите, что отрываю вас от дела...

Ламия остановилась и настороженно уставилась на незваных гостей.

— Мы устали и голодны. Не могли бы вы согреть нам воды и сообразить какой-нибудь ужин? Завтра утром мы уйдем и не будем более отягощать вас своим обществом.

Девушка дважды задумчиво мигнула, соображая, что он ей сказал, потом поклонилась и поманила за собой.

Аскелони расположился в горах скромно, но со вкусом — холл, гостиная, спальня, кабинет, лаборатория, ванная, кухня, кладовка и комната для прислуги. Пещеры шли чередой, не углубляясь в сердцевину горы, поэтому освещались длинными окнами, все, за исключением ванной. Пока ламия наливала и грела воду, Рамон устроил Фабиана на диванчике в спальне. Юноша свернулся клубком и зевнул.

Эмпат встал у камина, протягивая к нему руки. Потом оглянулся на Бьяно: идальго клевал носом, засыпая, а в его чувствах преобладала усталость. Чтобы вырваться из морока Аскелони, он потратил слишком много сил. Рамон подошел к полукровке и нежно погладил по щеке. Юноша шевельнулся, но сон был сильнее. Граф стащил с постели покрывало и укутал идальго. Из ванной уже веяло горячей водой и ароматом жидкого мыла.

Рамон вернулся в спальню, вытирая волосы полотенцем. Одежду, набитую песком, он оставил в ванной, воспользовавшись халатом наставника. Фабиану тоже надо было бы сполоснуться, но юноша спал так сладко, что эмпат решил его не тревожить. Ламия принесла ужин на двоих в спальню, Рамон умял свою порцию и устроился на кровати с книжкой, поджидая пробуждения воспитанника. Впрочем, ждать пришлось недолго: подогреваемая заклятием курица со специями источала столь дивные ароматы, что уже через полчаса полу-оборотень завозился на диване и, потягиваясь, скинул покрывало. Рамон тут же встал и подошел к юноше.

— Как ты?

— Все в порядке, — улыбнулся Фабиан и хищно облизнулся на курицу. — Я хочу есть и спать.

— Бьяно, если ты будешь вести себя, как кошка, то кончишь ловлей мышей в чулане, — заметил граф. — Набрать тебе ванну?

— Угу. Только дайте сперва тарелку.

Рамон вручил кабальеро поднос с едой и пошел выполнять обещанное.

— Ну и как, вам стало легче жить на свете? — окликнул графа отрок в промежуках между кусками курицы.

— Мда, — согласился эмпат, проверяя пальцем воду в ванной. — Неприятно, когда кто-то постоянно дышит тебе в спину, угрожая выскочить, как чертик из коробочки, в самый неподходящий момент. Тогда, в Медоне, я все время ждал, что он заявится на Генеральные штаты и предъявит неопровержимые доказательства.

Фабиан клыкасто зевнул.

— Давайте обсудим это завтра? Я, наверное... о-ой!

Рамон метнулся в спальню и успел остановить полет подноса на ковер. Бьяно с досадой отвернулся, обозленный собственной слабостью.

— Пошли купаться, — тихо сказал эмпат, протягивая юноше руку.

Рамон довел идальго до ванной, помог раздеться и забраться в воду и стал закатывать рукава, невольно скользя взглядом по стройной фигуре воспитанника.

— Томоэ, — шепнул Фабиан, пряча глаза. — давайте не будем... сегодня.

— Я только хочу помочь тебе, — ответил граф.

— Не надо... Я позову, если что.

Рамон вышел, прикрыв дверь. Поднос с остатками ужина уже исчез, постель была разобрана. Рокуэльцы вместо одеяла использовали несколько узорчатых покрывал; эмпат сгреб две штуки вместе с подушкой и бросил на диван. Вот осел! Нашел время таращиться на юношеские прелести...

— Опять страдаете? — раздалось из-за двери. — Когда ж вам это уже надоест? И положите постельные принадлежности на место, мы вполне поместимся на кровати вдвоем. Кстати, меня кто-то должен достать из ванны.

Рамон проснулся, как от пинка. К правому боку тепло прижимался Фабиан, по-хозяйски перекинув руку через грудь эмпата; ламия спала у камина в гостиной, свернувшись чешуйчатым клубочком; в доме царили тишь и сонный покой, а чутье эмпата изо всех сил голосило об опасности.

Рамон аккуратно убрал руку Фабиана и сел. Юноша засопел во сне, граф подсунул ему подушку. Что-то происходило вокруг, но он не мог определить что именно. Нечто вроде мышиной возни вокруг пещер, неприятного мельтешения на грани острой эмпатской чувствительности. И ощущение, что где-то он здорово дал маху...

Эмпат медленно огляделся, всматриваясь и вчувствывоваясь в темноту, словно зверь. Комната-пещера с округлым потолком не изменилась, посреди пола не разверзлись адские врата, и балдахин над широкой кроватью не оброс склизкими щупальцами. Так отчего же это мерзкое ощущение? Граф поглядел на кусок ночного неба, которое виднелось в окошке. Он не чувствовал людей, не чувствовал нелюдей, духов или даже угрозу. Странно, угрозы нет, ощущение опасности — есть...

Рамон потянулся к одежде, которую ламия хозяйственно выстирала, высушила и погладила, бросил на постель сложенные стопочкой рубашку, чулки, камзол и штаны, оглянулся на Бьяно. Разбудить? Оставить здесь? Черт, почему чутье никогда не дает ответов на конкретные вопросы?! Граф нырнул в сорочку, и тут на его спину легла теплая ладонь.

— Что стряслось?

Эмпат подскочил так, словно его цапнули за самое чувствительное место, рубашка мгновенно ожила и опутала его не хуже рыболовной сети.

— Дьявольщина, Бьяно! Вы вообще соображаете, что делаете?!

— Спросонья — нет, — парировал Фабиан. — Куда собрались?

Рамон выпутался из рубашки, отшвырнул ее и обернулся на недоросля, развалившегося на подушках. Интересно, как это ему удалось одурачить эмпата?

— Ну и?.. — осведомился отрок. Надрать ему уши, что ли?

— Бьяно, вы ничего не чувствуете?

— В каком смысле?

— Не знаю, — поморщился граф. — Какое-то копошение.

Чародей тоже сел и чутко прислушался.

— Я ничего не слышу. Может, вы стали улавливать эмоции тараканов?

Рамон досадливо мотнул головой и приложил руку к щеке Фабиана. Это было необязательно, но передавать смутные ощущения через касание было проще. Брови юноши сошлись над переносицей.

— Давайте посмотрим, — сказал он и взглядом притянул к себе одежду.

Спустя несколько минут рокуэльцы осторожно вышли из спальни. Света не зажигали. Дверь из спальни вела в кабинет, и Рамону пришло в голову, что недурно было бы его обыскать. Фабиан выглянул в гостиную и поманил графа.

— Давайте ее допросим, — шепотом предложил юноша, указывая на черный калачик у камина.

— Как? Она же не разговаривает.

— Ну тогда пусть кивает.

Идальго подошел к камину и, опустившись на колено, осторожно потыкал в спинку ламии пальцем. Узкая черная голова взметнулась вверх, вспыхнули янтарные щелки глаз, раздалось угрожающее шипение, которое, впрочем, стихло, как только ламия поняла, кто ее потревожил.

— Простите, что нарушили ваш сон, сударыня, — сказал Рамон, — но нам необходимо поговорить с вами.

Фабиан фыркнул, граф показал ему кулак. Ламия грациозно склонила голову в знак согласия и приподнялась на хвосте. Эмпат сел на подушки перед ней.

— Мы будем задавать вам вопросы, а вы кивайте, если мы окажемся правы.

— Сссс, — ответила змейка.

— Это она вас послала или согласилась?

— Не обращайте на него внимания, — Рамон подумал с полминуты и спросил: — Скажите, сударыня, к Аскелони кто-нибудь приходил в последнее время?

Ламия кивнула.

— Он был из местных?

Нечисть отрицательно помотала головой.

— Он был маг? Мужчина?

Два кивка.

— Похож на нас?

Еще кивок.

— Что вы придуриваетесь! — фыркнул кабальеро. — Вы так до завтрашнего вечера будете выяснять, кто это. Надо обшарить кабинет Аскелони.

Ламия закивала.

— Так там что-то есть? — воскликнул Бьяно, змейка принялась кивать, стуча хвостом по полу. — А ты... вы знаете, где?

Ламия задумчиво мигнула, покачиваясь из стороны в сторону.

— Сударыня, если вы позволите, — кашлянул Рамон, — то вспомните, как выглядел этот маг, а я постараюсь увидеть его в вашей памяти.

— Сссс, — неодобрительно сказала змея.

— Только его, слово чести! — граф прикоснулся к узкой голове и прикрыл глаза. Фабиан боролся с желанием схватить шевелящийся хвост змеи когтями.

— Дьявол! — эмпат вскочил, ламия дернулась назад. Полукровка отдернул руку. — Тут был Месмер!

— Что?!

Рамон крутанулся на каблуках и хватил кулаком по декоративной колонке у камина. Капкан оказался двойным, а Аскелони был в нем лишь сладкой приманкой. Приманкой, которую поставил тот, кто точно знал, что эмпат заглотит такую наживку с крючком. Проклятие!

— Бьяно, живо в кабинет! Перерываем там все, мне нужно знать, что за силок тут поставили!

Юноша бросился в кабинет, ламия поползла следом. Рамон тяжело оперся руками о стол и закрыл глаза. Чутье, примолкшее во время активных действий, снова напомнило о себе. Эмпат обшаривал мысленным взором всю округу, но в упор ничего не видел. Только чувство, что все это копошение приближается, вызвало еканье в желудке. Черт, неужели он все же попадется им? Эта мысль вызвала отчаянную, до боли, до желания биться головой о стену, ярость. Только не сейчас! Не теперь, когда он с Фабианом наконец... Только не с Бьяно! Имея под рукой зверька, Ординария и Совет смогут сделать все, что угодно! И ни одной зацепки — что делать и куда бежать!

— Что тут у вас? — Рамон ворвался в кабинет, освещенный маленьким робким огоньком. Фабиан молча сунул ему свиток — письмо главы Ординарии, мальчишка был напуган, особенно реакцией Рамона. Граф пробежал обещание полного помилования и покривился. Ну да, конечно! Наверняка Аскелони не поверил в эту байку и потому решил поохотиться на ученика в одиночку, чтобы иметь козырную карту. Из кучи бумаг высунулась ламия и настойчиво зашипела.

— Да, сударыня?

Змеюшка подсунула голову под руку эмпата и посвистела. Рамон горестно усмехнулся. Если бы он мог пролистать воспоминания! Но ему были доступны только обрывочные образы, и склеить из них целостную картинку не удавалось. Ясно одно — ценный приз будут брать живьем! Кто-то в Ординарии решил, что эмпат, набитый загадочной силой Айна Граца, как жареный индюк — каштанами, будет хорошей добычей, а заронил эту мысль в их светлые головы, скорее всего, Месмер. Во всяком случае, другого повода для развернувшей охоты Рамон подобрать не мог. Да и ну их всех к черту!

— Бьяно! Бросайте это все. Уходим. Сударыня, простите за беспокойство. Вам тоже лучше покинуть это место.

Ламия задумчиво склонила голову набок, потом вдруг коротко свистнула и стекла на пол.

— По-моему, она чего-то от нас хочет, — сказал Фабиан. Чешуйчатое создание обернулось, пошипело и поползло прочь из кабинета.

— Пошли за ней, — решил Рамон. Юноша взял его за руку, и эмпат крепко сжал ладонь кабальеро. Змея провела их по лаборатории и остановилась перед единственным куском стены, на котором не было никаких полок. Там она остановилась, трепеща длинным язычком.

— Это тайный ход? — уточнил граф, и ламия кивнула. Бывший томоэ протянул руку к замаскированной двери, и в этот миг в комнате раздалось громкое, явно усиленное магией, покашливание, и голос Месмера объявил:

— Ваша светлость, пожалуйста, не делайте лишних движений.

Фабиан подскочил, а Рамон резко повернулся, дернув юношу себе за спину. Но в комнате никого, кроме них, не было, а голос эмиссара как будто раздавался с потолка:

— Пещера окружена. Будьте добры оставить оружие и пройти к выходу.

Рамон отступил к тайному ходу, подталкивая туда же юношу.

— Не к этому выходу, ваша светлость.

— Томоэ, — прошептал Фабиан.

— Тшшш. Ты не должен попасться им в руки.

— Но...

— Не спорь, — властно оборвал его граф. Он не чувствовал их. Рамон знал, что Месмер не лжет, но никого не чувствовал, и это пугало. Раньше он никогда не встречал препятствий своим способностям, никогда не чувствовал себя беспомощным перед людьми, магами или нежитью, а теперь эмпату казалось, что он оглох и ослеп. Он знал, что они были здесь, но не знал ни кто они, ни сколько их, ни какие чары они готовят, и это было мучительней всего.

— Томоэ, он говорит правду?

— Да.

Юноша выдохнул, а Рамону пришла в голову мысль. Если они явились сюда по его душу, то непременно выдадут себя, если он попытается сбежать, а тогда их магию можно обратить в свое оружие.

— Эй, Месмер!

— Мы все еще ждем вас, ваша светлость, — любезно отозвался маг.

— Ну так не ждите, — сказал Рамон, круто повернулся к тайному ходу и взмахнул рукой. Дверь вышибло внутрь тоннеля, где она и рассыпалась мелкими камнями. В него тут же шмыгнуло гибкое змеиное тельце.

— Взять! — приказал Месмер. Эмпат ощутил всплеск силы, потянулся к нему и согнулся, сжав голову руками и хрипло рыча, едва отхлебнул этих чар. Он не мог воспользоваться ими — и не знал почему, а неизвестная магия, за которую граф схватился так неосторожно, впилась в него, как волкодав, сдавила лоб огненным обручем.

— Рамон! — Фабиан вцепился в него, и граф повис на юноше. В голове все пылало, как от горячих углей. Раздался веселый смешок Месмера.

— Как, ваша светлость, вы были столь наивны? Не знали, что мы уже давно изобрели методы борьбы с эмпатами? Вам до сих пор везло с противниками, но ведь все на свете кончается, и везение в том числе!

Рамон впился в полукровку, высасывая из него силы и чувства, и наконец сбросил хватку невидимого капкана. Фабиан со стоном упал на колени.

— Скажи лучше, какие формулы ты стащил у Аскелони!

— Стащил? — эмиссара это повеселило. — О боги! Он просто кое-чем поделился.

— Но вряд ли вас там много, — прошептал Рамон. — Вы бы не успели нашлепать сотню таких амулетов за пару месяцев, а значит, я смогу передушить вас поодиночке!

— Ну, вы-то, наверное, сможете, — беззаботно ответил чародей, — а вот ваш ключик при этом сдохнет. Его силы отнюдь не бесконечны.

Эмпат опустил глаза на скорчившегося у его ног кабальеро. Юноша был в полуобмороке. Рамон наклонился, чтобы подхватить его, и они набросились на него снова. Но граф не сделал той же ошибки — он не стал тянуть их магию, напротив, постарался отгородиться от нее как мог сильнее. Зрение изменилось, эмпат увидел взметнувшиеся по углам черные тени. Рамон поднял Фабиана и затравленно огляделся. Где же они ждут его на самом деле? Где притаились? Он отступил к тайному ходу, и вдруг заметил боковым зрением, что там мелькнуло что-то зеленое.

— Граф, не глупите, мы обложили пещеру со всех сторон. Каким бы порталом вы не воспользовались, мы найдем вас.

Рамон сделал еще шаг назад, повернулся и бросился в тоннель. В ушах зашумело, обвешенные своими проклятыми амулетами чародеи снова атаковали. Черные тени кружили под сводчатым потолком, то и дело пикируя вниз, чтобы ужалить бегущего эмпата — его способности были им лучшим маяком и подпиткой. Рамон бежал, отбиваясь от них и ориентируясь на зеленые отблески. Коридор понижался, пол становился неровным, потом появились грубо вырубленные ступени. Фабиан тихонько застонал и открыл глаза.

— Куда мы?..

Эмпат не ответил — его полукровка отнюдь не страдал от истощения, и нестись галопом с весом в сто тридцать фунтов на руках было довольно утомительно. Наконец Рамон споткнулся, привалился к стене и сполз на пол. Зеленый свет стал ярче, а граф неожиданно понял, что тени остались за последним поворотом. Они по-прежнему были где-то тут, просто никак не могли его учуять. Интересно, сколько они там провозятся?

— Бьяно...

— Да?

Рамон закрыл глаза и прижался затылком к стене. Голова опять пылала и раскалывалась.

— Бьяно, там внизу — портал. Иди туда. Я не знаю, куда он ведет, но...

— Без вас я никуда не пойду! — вспыхнул полукровка. Граф вздохнул.

— Сердце мое, не усложняй мне жизнь. Я для этих тварей — лучше маяка, Аскелони сдуру поделился с Месмером заклятиями, которые он разработал, чтобы держать меня в узде. А если они заполучат тебя, то будут вить из меня веревки.

— Я без вас не пойду, — медленно и раздельно повторил Фабиан. — И потом, вдруг они и этот портал отслеживают?

Рамон покачал головой, охнул и поморщился.

— Нет. Тени отстали.

Фабиан странно посмотрел на опекуна, пощупал его лоб и сострадательно поцокал языком.

— Зверек, не выводи меня из терпения! Я вижу эти чары, вижу их как тени, и их тут нет! Значит, маги не могут ими управлять на такой глубине, коридор-то ведет вниз. Так что топайте к порталу.

— А что нам мешает потопать к нему вдвоем? — возразил Бьяно. — Сами же говорите — они вас не чуют.

— Не волнуйтесь, почуют, когда я вылезу на поверхность. Они и сейчас меня ищут.

— Без вас я с места не тронусь!

— Да? — спросил Рамон и наотмашь ударил юношу кулаком. Фабиан повалился на пол. Граф кротко вздохнул, взвалил воспитанника на плечи и, чуть шатаясь, пошел к порталу. Благо тот был недалеко, и вскоре эмпат ступил в крошечную круглую пещерку, все пространство которой занимала зеленая арка. Рамон коснулся нескольких рун, и в мерцающей зелени портала проступила картинка. Граф хмыкнул. Даже запасной выход из своего жилища Аскелони настроил на небольшой оазис. Вот и хорошо. Рамон засунул в портал юношу и тронул последний знак. Арка вспыхнула, оазис мгновенно приблизился, бывший монарх даже услышал журчание воды... еще одна вспышка — и Фабиан исчез. Эмпат отступил на пару шагов и влепил по арке разрывным заклятием; портал содрогнулся сверху донизу, а черные тени радостно взвыли и ринулись к жертве. С потолка посыпались камешки, сначала помельче, потом покрупней, и граф помчался вверх по коридору. Перспектива быть похороненным под кучей камней прельщала его еще меньше, чем мысль об ординарских лабораториях. Оттуда, по крайней мере, можно выйти живьем.

Тени, вьющиеся примерно там же, где Рамон их оставил, радостно накинулись на беглеца, и на этот раз граф им не мешал. Пока они волокли его наверх, можно было собраться с силами, вот только непонятно для чего. Хотя... можно сдаться, а потом сбежать по дороге. Правда, в том, чтобы покорно тащиться за заклятиями, было что-то унизительное; тени тащили Рамона из тайного хода, как крысу из норы, все быстрее и быстрее. Это утешало — значит, его действительно хотят взять живым. Тени вынырнули из подземелья и швырнули эмпата на пол в лаборатории Аскелони. Рамон притих. Убежище, в которое он засунул Бьяно, и так было ненадежным, а с Месмера станется найти Фабиана по связи "ключ-замок". Лучше сохранить силы, чтобы сопротивляться допросам, но, черт подери, все это было слишком унизительно! Граф рывком выпрямился, сбрасывая путы чар. Одну тень он уничтожил быстрым ударом, другие разогнал, попытался достать Месмера, но голова внезапно закружилась, и эмпат оперся на стол с ретортами. Пол закачался и ушел из-под ног. Волшебное зрение отказало, и Рамон уже не видел заклятия, свалившие его с ног. Зато граф услышал топот, сперва он приближался, потом стал отдаляться вместе со всеми прочими ощущениями, и постепенно эмпат погрузился в мягкую, ласковую темноту.

Очнувшись, Рамон обнаружил себя в клетке. Было на редкость погано. Граф с усилием поднял руку и в вялом удивлении осмотрел браслет. Тонкая серебристая вязь стали и магии, капельки изумрудов и мигающие руны заклятий. Изобретение Аскелони; ах да, конечно...

В голове было до странности тихо. Он не слышал эмоций, совершенно никаких, и с одной стороны, это было просто блаженством. А с другой — ничего хуже случиться просто не могло. Но поразмыслив, Рамон решил пока что сосредоточиться на хорошей стороне этого явления и перенес внимание на царящую вокруг суету. Его клетка стояла посреди гостиной Аскелони. Маги, в количестве двенадцати штук, сновали туда-сюда, как мыши в амбаре, и эмпат логично предположил, что их так взволновало исчезновение Фабиана.

— А, граф! — ядовито раздалось по ту сторону клетки.

— Олсен, уйдите, — устало сказал Рамон. — Я намерен предаться отчаянию, а когда я вас вижу, меня разбирает смех.

— У вас скоро появятся поводы для отчаяния, не сомневайтесь, — процедил маг. — Где Аскелони?

— Это допрос? — вскинул бровь граф. — Вы, кажется, не настолько большая шишка, чтобы требовать от меня ответа. А, Месмер!

— Доброе утро, ваша светлость, — улыбнулся чародей, подбирая полы зеленого плаща и усаживаясь в кресло напротив клетки. — Как самочувствие?

— Двойственно. Но не слышать всех ваших эмоций — это, без сомнения, приятно.

— Не поведаете ли нам, ваша светлость, где нынче обретается Аскелони?

— Где-то там, — философски отозвался Рамон, — в мире теней, сумрака и могильного хлада. Или глада? Не помню точно.

Глаза Луи весело заискрились.

— Да это же убийство, граф! За это и посадить могут. Как же вы так, а?

Эмпат утомленно прикрыл глаза и вытянулся на дне клетки.

— Как-то само получилось.

— А куда вы дели ваш ключик?

— Вы мне надоели, — светски сообщил Месмеру Рамон. — Если он вам так нужен — поищите и где-нибудь найдете. А сейчас я хотел бы поспать.

— Вы не боитесь допроса с пристрастием?

— Однако у вас широкие полномочия, смотрите, не поперхнитесь. И вообще, с чего это вы преследуете законопослушного мага, который честно отрекся от престола и ничего больше не нарушает?

— Ну, скажем так... — Месмер пощипал бородку. — Вы представляете собой большую научную и магическую ценность. И вас просто глупо оставлять без присмотра. Не говоря уже о том, что Карл наделил вас изрядной силой, и не в интересах Ординарии, чтобы такая боевая единица разгуливала на свободе.

— Ну да, конечно, — криво усмехнулся эмпат. — Опять кому-то приспичило прибрать к рукам силу Айна Граца. Вам, магам, не живется спокойно без мыслей о всемогуществе.

— Дело не только в башне, но и в методе, — ответил Луи. — Метод, с помощью которого Карл сотворил столь совершенное создание, не менее ценен, чем вы сами.

Рамон удивленно посмотрел на чародея.

— Где я, о боги, не в скорбном ли доме? — пробормотал граф кстати всплывшую в памяти строку поэта.

— Однако рассиживаться некогда. Итак, ваша светлость, где вы спрятали дона Эрбо?

— С сумасшедшими разговаривать бессмысленно, — столь же отрешенно отметил Рамон, закрыл глаза и попытался устроиться в клетке поудобнее. Губы Месмера сжались.

— Олсен, приготовьте тут все для допроса, — бросил эмиссар. — И никакой магии! Приступим, как только разберем завал в коридоре.

Фабиан очнулся от прикосновения нежной женской руки. Юноша слабо застонал, мотнул головой, и его щеку защекотали травинки. Кабальеро открыл глаза. Над ним склонилась ламия в женском своем обличье, камзол был расстегнут, грудь и шея влажные от воды. Бьяно поморщился и сел, опираясь на руку. Неподалеку журчал ручеек, наполняя озерцо, сквозь пальмы и кусты виднелись пески пустыни. Оазис?

Полукровка посмотрел на ламию, и она указала на небольшую хижину. Похоже, Рамон таки запихнул его в портал, а портал ведет в этот оазис; а все же Аскелони умел устраиваться... Фабиан огляделся в поисках точки выхода и заметил несколько выжженных в траве рун. Юноша почти на четвереньках бросился туда. Почему они обуглились? Под пальцами раскрошился кусок плитки, которой была выложена точка выхода, легкий пепел рун разлетелся от неосторожного вздоха.

Портал уничтожен, но где же Рамон? Не мог же он там остаться?

— Эй, а где Рамон? Тот, кто был со мной? — окликнул ламию полу-оборотень. Та только печально покачала головой и подняла руки к небу. Неправда! Идальго в бессмысленной панике стал ощупывать землю, словно надеялся найти опекуна в зеленой травке. На плечо юноши легла мягкая ладонь, он дернулся, сбрасывая ее.

— Он не мог там остаться! — крикнул маг. — Он должен был уйти!

Фабиан вскочил и бросился к границе оазиса, где и застыл в отчаянии. Пески, пески, пески, и то-о-о-оненькая ниточка горного хребта на горизонте. Так далеко?! Юноша сорвался с места, пробежал с десяток футов, увязая в песке, заскользил по золотистому холму и упал на колени. Рамон должен быть где-то тут! Тут, рядом!

— Рамон! Рамон! — закричал полукровка. Никто не ответил. Надо не так, надо по-другому! Чародей зажмурился, изо всех сил призывая графа мысленно, их связь ведь никуда не делась, он почувствует и ответит!

"Рамон! Рамон! Да отзовись же!"

Он слышит... он слышит... Фабиан вскинул голову, до слез в глазах глядя на белое небо. Он сейчас... Вот сейчас рослая фигура появится на гребне бархана! Сейчас...

"Рамон! Рамон, ты же слышишь!"

Вдруг пришел ответ, так неожиданно, что Бьяно подпрыгнул. Короткий болезненный всплеск, и тут же идальго словно влепили по физиономии захлопнувшейся дверью. Один рывок, и — пинок под зад: "Пошел отсюда!" Юноша, дрожа, опустился на песок, и ласковые руки ламии осторожно подхватили его. Полукровка уткнулся лицом в мягкую грудь. Почему же? Почему его выгнали, как щенка? Что там с Рамоном, если он не хочет?..

"Поймали, — подумал Фабиан. — Они его поймали..."

Боги, почему же вы так издеваетесь над нами?

44