Потерянный след (прод. Хадизарского сюрприза)

ПОТЕРЯННЫЙ СЛЕД

Хинтари, Аргас, октябрь 1626 года.

Элеонора аккуратно обрезала розы. Вдова всегда была к ним неравнодушна, и розарий был одним из ее излюбленных мест. Сегодня она собиралась украсить обеденный стол пунцово-золотистым букетом в обрамлении темно-зеленых листьев.

— Вы любите розы?

Графиня с трудом натянула на лицо улыбку. И сюда прокрался! Как будто ему мало того, что он отравляет своим дыханием чистый воздух Хинтари уже вторую неделю!

— Красивы, — заметил Месмер, аккуратно, двумя пальцами, поднимая головку красной розы. — Ваш садовник творит чудеса. Это для обеденного стола?

— Да, — ответила Элеонора. При волшебнике она вообще старалась говорить как можно меньше, а лучше — исчезать при первом же удобном случае.

— Чудесно, — одобрил Луи и наклонился, дабы вдохнуть томный аромат. Как жаль, что нельзя ткнуть чародея ножницами в шею, а потом заявить, что это была самооборона!

— Вам вовсе не обязательно так сдерживаться.

— А как обязательно? — сухо спросила вдова.

— Можете ударить меня вашей корзинкой.

"Я бы предпочла дубину", — подумала падме Робийяр.

— Сударыня, давайте поговорим начистоту, — Месмер вынырнул из пахучих зарослей и добродушно поглядел на собеседницу сверху вниз.

— Давайте, — не стала спорить вдова. — Тут недалеко скамейка.

Волшебник галантно предложил даме руку; Элеонора положила в корзину ножницы и плотные перчатки, оперлась на локоть Месмера. Гость и хозяйка неторопливо пошли по присыпанной золотистым песочком дорожке. Маг глядел под ноги. То ли совесть мучила, то ли в песке копошилось что-то научно ценное.

— Знаете, барханы в пустыне Аль-Захри такого же цвета. Они кажутся золотыми в ярком свете, рубиновыми на закате и серебряными по ночам.

— Поэтично, — согласилась Элеонора. — Пыль, пот, жара днем, холод ночью, грязь, жажда...

— Вы не поэт, — засмеялся Луи.

— Я практик и предпочитаю разговоры по делу.

— О! Ну, в таком случае, перейдем же к нему, — но после многообещающего начала чародея снова заклинило, и вдове подумалось, что ей было бы проще самой изложить, зачем она понадобилась магу, чем дожидаться, пока он перестанет играть в молчанку. У графини были крепкие нервы, а выматывать недоговариванием и фальшиво-щадящими словами она и сама была мастерица. Но с Месмером лучше помолчать, а то еще брякнешь что-нибудь такое, чего он пока не знает...

— Прошу, садитесь, — Элеонора указала на зеленую скамейку, которая почти сливалась с кустами. Маг обмел ее шляпой и усадил даму, а сам прислонился к витой колонне, одной из тех, что поддерживали крышу розария.

— В первую очередь я хочу вас поздравить.

— С чем? — подняла бровь вдовица.

— Как — с чем? Все ваши дочери были или будут женами государей. Бертиле, Анжела, пока нынешний граф не отрекся, помолвка Вероны...

— Ах да, девочка оказалась умнее меня, — нежно, как и положено любящей матери, улыбнулась Элеонора. После скандала с помолвкой она готова была придушить паршивку, но когда выяснилось, что Веро сбежала с будущим монархом, который официально назвал ее невестой... Словом, счастливая графиня немедленно отправила дочери письмо с благословениями и напутствиями.

— Вы переписываетесь?

— Редко.

— Но падме... простите, донна Верона написала вам что-нибудь о последних событиях при дворе?

— Не очень много, — нахмурилась Элеонора, — девушек больше занимают стихи и наряды, — (письмам дочери мог бы позавидовать подающий надежды дипломат). — Она расстроена: свадебные торжества отложили.

— Мда, исчезновение посла, да еще и столь знатного рода... — протянул Месмер. Графиня пошевелила розы. И что же мы выеживаемся, как субретка под священником? Может, пнуть господина мага в нужном направлении, а то они тут до ужина проторчат.

— Не могли же хадизары похитить посла? Они, конечно, варвары и безбожники, но ведь не настолько!

— О да, о да, — отрешенно пробормотал Месмер и присел на бортик небольшого фонтанчика. — Скажите, падме, Аскелони писал вам письма?

— Любовные, — не удержалась от яда Элеонора.

— М-м... Не возражаете, если я пойду напрямик?

— Я жду этого уже полчаса. Завтрак, между прочим, был давно.

Волшебник удивленно посмотрел на нее.

— Падме, вы всегда столь... голодны?

— Нет. Просто никто не сядет за стол, пока я не приду.

— А! Так вот, сударыня, нынешним летом я гостил у дона Карла, на правах старинного друга. И представьте себе мое изумление, когда он показал мне записки о своем давнем эксперименте! Ведь там было указано, что вы принимали в нем самое живое и непосредственное участие!

Элеонора укололась об шип и вытащила платок. Краешек кружева тут же потемнел от крови. Показал он ему, как же! Аскелони за свои секреты готов был удавиться, так что падме не сомневалась в том, что он уже покойник. Ординария не любит, когда от нее что-то прячут.

— То есть доказательства у вас в руках?

— Да.

— И сам плод эксперимента, полагаю, тоже.

— Вы не спрашиваете.

— К чему? — пожала плечами графиня. — Если бы Рамона похитили хадизары, то уже давно бы затребовали выкуп. А кроме них и вас никому не под силу его скрутить.

— Вы правы, — согласился Месмер. — Рамон у нас.

— В качестве кого?

Чародей усмехнулся.

— Отдаю должное вашей проницательности и самообладанию, — он взял руку Элеоноры и дунул на уколотый палец. — Осторожней, кроме шипов в корзине есть ножницы.

— Не надейтесь, я не зарежусь с горя у вас на глазах, — фыркнула вдова. — И платочек тоже, высохшая кровь плохо отстирывается.

Месмер вернул клочку батиста первозданную белизну и продолжил:

— Граф Вальдано отнюдь не является заключенным или подозреваемым. Его уникальные способности должны быть изучены, дабы принести пользу.

— Вот только граф не горит желанием изучаться, а пользу приносить он никогда не любил, — отозвалась падме Робийяр. — Но при чем тут я?

— Видите ли, у нас возникли некоторые сложности. Мы так и не смогли заполучить ключ. То бишь дона Фабиана Эрбо.

Элеонора удивленно хмыкнула. Значит, ключ... она догадывалась, но вообще-то ей казалось, что к эмпату-мужчине ключом должна быть женщина.

— Поэтому, — продолжал Месмер, — мы обратились к вам. Вы — последний живой свидетель, даже больше — участник эксперимента. Вы знаете Рамона, и, уверен, сможете нам помочь. Нам нужно уговорить герц... графа указать нам местонахождение ключа.

— А без ключика ларец не открывается?

Маг скорбно вздохнул.

— Упорствует.

— И что мне за это будет?

— Скажем так... Вы проведете остаток жизни в тиши и уединении своего поместья, не вмешиваясь более в политику или тем паче — магию.

— Я смогу путешествовать? По стране или в столицу? К дочерям?

— Да, но ненадолго и без вмешательства в...

— Понятно, — перебила вдова. Врет ведь наверняка! Отпустят они ее, держи карман шире. Удушуат и прикопают под кустиком, но Месмер не учитывает одного: испортить Ординарии жизнь можно и посмертно... — Давайте расписку.

— Что? — засмеялся Месмер, поднимая брови. — Что дать?

— Расписку, — повторила Элеонора. — Дабы не возникло искушения нарушить данное вами слово.

— Знаете, мне это напоминает... ваш сын, Виктор, он тоже потребовал у Олсена расписку. Интересно, какой текст продиктуете вы? — перед чародеем появились чернильница, перо и бумага; брызги фонтанчика полетели в другую сторону. Элеоноре это все напомнило другую беседу — с дорогим братом, но тогда она выиграла, а теперь... Вдова, не торопясь и обдумывая каждое слово, продиктовала расписку, Месмер подписал, высушил чернила и вручил графине. Падме внимательно перечла текст и спрятала расписку за корсаж. Где бы ее припрятать, чтоб Ги нашел в случае чего, а чародей не догадался?

— Куда и когда ехать?

— Не торопитесь, собирайтесь спокойно. Я буду сопровождать вас в паломничестве к алтарю Жемины Меррийской. Вы изъявите желание ехать через три-четыре дня. Далее я вас провожу.

"То есть вход в цитадель Ординарии открыт лишь для особо доверенных особ", — подумала падме Робийяр. Хотя вряд ли Рамона будут держать там, откуда легко сбежать...

— Последний вопрос, мессир, — сказала женщина, поднимаясь. — В каком вы официально звании?

— Комиссар по тайным поручениям Ординарии. А почему вы спросили?

— А вдруг вы ренегат-отщепенец и за сотрудничество с вами полагается смертная казнь?

Волшебник весело засмеялся.

— О, этого вы можете не опасаться!

Ясно... большое ординарское начальство тут тоже отметилось, а если Рамона украли по его приказу, то шансов у эмпата нет.

Рокуэлла, Эспинола. Октябрь 1626 года.

Миро хмуро созерцал огромный зал для кортесов, поигрывая скипетром так, словно собирался метнуть его кому-нибудь в голову. Трон томоэ возвышался над полукруглой Багряной палатой, так что возможные мишени суетились двенадцатью футами ниже. По правую руку томоэ сидел дон Мигель Оливарес, по левую — ее преосвященство. Прочие сановные лица располагались по нисходящей. Когда в хадизарском султанате бесследно исчезает посол, который к тому же принадлежал к знатнейшему роду Рокуэллы, — не захочешь, а соберешь кортесы. Наконец мелькание камзолов и мантий прекратилось, все расселись сообразно благородству крови. Рамиро сунул надоевший жезл Хранителю сокровищ короны и встал. Кортесы притихли. Ибаньес обвел присутствующих долгим взглядом. Он никогда не любил придерживаться этикета, а сегодня — и не собирался. Саве юноша напомнил отца-адмирала, Феоне — кота, которому отдавили хвост. Оливарес, кашлянув, в последней надежде подсунул на высокий подлокотник листик с речью.

— Господа, — отрывисто бросил Рамиро, — вы все знаете, что два с половиной месяца назад мы отправили графа Вальдано послом в Рокуэллу. Он не вернулся, — юноша помолчал. — Сейчас мы выслушаем посла султаната — Баязида ибн-Аслама, — Миро сел и сделал знак страже. Благородные гранды зашептались. Всем было известно, что их молодой властитель глубоко почитает наставника и бывшего томоэ, не говоря уж о том, что Фабиана Эрбо был близким другом Рамиро. Повод для королевского гнева отменный, не уронит ли герцог честь и достоинство рокуэльской короны?

Гвардейцы распахнули высокие двустворчатые двери и впустили в зал хадизарского посла. Баязид знал этикет неверных, но во имя смягчения монаршей ярости простерся ниц, как у трона султана, и трижды коснулся лбом ступенек, вслушиваясь в позвякивание сундуков с золотом и драгоценными камнями, которые внесли черные рабы.

— Встаньте, — холодно упало сверху. Ибн-Аслам поднялся и отвесил поясной поклон. Он уже открыл рот для прочувствованной речи, но молодой монарх не пожелал ее слушать. Указав на сундуки, юноша осведомился:

— Что это?

— О, высокородный! Осененный благословением неба султан Махмуд ибн-Гасан, сын пророка, шлет тебе дары, дабы смягчить твое горе, — пропустив первые двести слов своей речи, ответил посол. Брови томоэ сошлись над переносицей, и хадизара обдало пронизывающим холодом:

— Вы полагаете, будто наше горе продается и покупается на развес?

Баязид упал на колени.

— О, высокородный! Я лишь хотел сказать, что сын пророка скорбит о твоей утрате и посылает...

— Встаньте.

Хадизар встал.

— Отвечайте на наши вопросы. Граф писал нам, что его величество богоданный султан назначил вас его спутником. Вы всюду сопровождали графа?

— Увы, нет, о, высокородный! — горестно вздохнул Баязид, раздраженно подумав про себя, что неверные наложат лапу на султанский дар, не взирая на безутешное горе. — Граф охотно проводил время, свободное от его миссии, в моем обществе, но, к сожалению, той ночью он ушел один...

— Один? — повторил юный монарх, пронзив посла таким взглядом, что кортесы встревожено зашептались.

— О пророк, как я мог забыть! С ним был его воспитанник и телохранитель.

— Так, — сказал Рамиро, глядя на хадизара, словно поворачивал его на вертеле. — Вспомните все, что было в тот вечер.

— О, высокородный, тем вечером граф подписал договор с султаном и до девяти часов они обсуждали его, сидя за кальяном, как добрые друзья, — потупился посол. — Я проводил досточтимого Рамона к его покоям, там стояла стража, числом в десять нукеров. Юношу же я не видел. То была моя последняя встреча с графом.

Баязид помолчал несколько секунд и продолжил:

— На следующее утро рабы обнаружили, что досточтимый исчез вместе с мальчиком и доложили мне. Я велел начать поиски. Десять отрядов отправил я в город, но они так никого и не нашли.

— Вы лжете, — раздумчиво сообщил послу Рамиро. Прошептав про себя запрещенные пророком слова, Баязид снова поклонился.

— О, высокородный, память от горя подводит меня.

— И какое же горе у вашей памяти?

— Томоэ, — прошипел Оливарес. Миро снова взмахнул рукой.

— Мы желаем выслушать двоих кабальеро, которые состояли в свите графа.

Кортесы несколько расслабились. Гранды уже давно переглядывались с церковниками, словно спрашивая, до чего дойдет их обездоленный повелитель. Пока что его поведение почти не выходило из рамок приличия: гнев, скорбь, величавое негодование — в целом, то, что надо. Между тем гвардейцы впустили в Багряную палату Хуана Фоментера и Родриго дель Мору. Идальго преклонили колено перед троном и сняли шляпы.

— Встаньте и говорите, что вы узнали, — велел Рамиро; посла несколько утешило то, что к друзьям детства монарх обращался ничуть не теплее.

— Ваше сиятельство, — выступил вперед Хуан, — мы договорились в день перед исчезновением графа Вальдано и дона Эрбо пойти в хадизарский цирк. Его светлость отпустил Фаб... дона Эрбо на целый день. Мы решили встретиться утром у комнаты воспитанника графа.

— Я пришел к нему первым, — сказал дель Мора. — Ходил, стучал — все молчком. Вошел — а там пусто. Поймал лакея, а тот блеет, как баран, — ему в выпивку чего-то подмешали с вечера, ни ч... чего не помнит. Ну, я походил по комнате, посмотрел... дон Эрбо унес с собой и плащ, и шляпу, и боевую шпагу. Причем все такое — не нарядное, как для драки собирался. Потом пришел Хуан, мы еще с полчаса подождали, думали, может, ушел куда и скоро вернется. Так ведь и не вернулся!

— Тогда мы решили поискать его, — вступил Хуан. — Но никто ничего не видел, и если б мы не услышали одного слугу...

— Его кто-то оглушил вечером, — перебил дель Мора, — да ловко так: ни синяка, ни шишки, — магия, значит. Мы спросили, где это было. Он стоял как раз в конце галереи, что выходит в сад, а двинули ему где-то часов в двенадцать ночи. Мы туда — а там клумба снизу, а в ней — следы, словно кто-то сиганул.

— Прыгнул, — деликатно поправил Хуан.

— Дальше, — бросил Рамиро.

— Дальше мы попытались рассчитать, где Бьяно... дон Эрбо мог перебраться через окружающую дворец стену, но этого так и не поняли, — закончил Фоментера. — Во дворец наш друг не вернулся.

Герцог повернулся к послу.

— Итак, господин Баязид, нам остается предположить, что дон Эрбо и граф Вальдано воспарили над султанским садом и живьем вознеслись на небо? — вонзая в хадизара слово за словом, как иголки, ядовито осведомился Миро.