Морская ведьма

Морская ведьма

Даже безумные скальды с Островов, чьи мрачные песни слышатся от омытых волнами скал Оркни до густых чащоб Скреллинланда не поминают эту страшную легенду в самых пагубных своих нидах. Даже придворные барды восседающие у подножия Трона Дракона в Люнденбурге, услаждая слух королей Мерсии изысканно-декадентскими балладами о живых мертвецах, великанах-людоедах, кровожадных оборотнях и владыках, что жестокостью превзошли всех этих чудовищ, вздрагивают и сбиваются с ритма, когда прекрасные принцессы крови, словно бросая дерзкий вызов своим отцам, братьям и мужьям, просили спеть их о Риссе Макморн. Даже в угрюмой языческой империи, превыше всех богов почитавшей коварного и жестокого Отца Могил, эта кроваво-мрачная легенда была слишком ужасной, чтобы поминать ее лишний раз.

Рисса родилась в те безумные и страшные времена, когда устои и традиции на которых стояла Мерсийская Ноннархия, рушились и одновременно переживали новое рождение, когда закованные в сталь фанатики Ордена Михаила Златорогого осаждали Люнденбург, угрожая самому существованию Мерсии, а от заката через Море Мрака двигались драконоголовые корабли, везущие в Европу орды кровожадных дикарей в звериных шкурах и поклонников кровавого бога, что страшнее любых зверей и дикарей. Именно в эту причудливую и жестокую эпоху на свет могло появиться столь пугающее и прекрасное создание, оживившее самые жуткие страхи древности.

Отцом Риссы был Нектон Макморн — младший брат короля Пиктавии, в чьих жилах текла кровь вождей пиктов, норвежских ярлов и королей Нортумбрии. Нектон женился на Сигрид, дочери Ингульфа, ярла Оркни и Этельгифы, внучатой племянницы короля Суссекса. Свою мать Рисса не помнила— она умерла вскоре после рождения дочери. Не помнила она и Пиктавию — король Арнульф постарался выжить брата. Не нашедший себе места в Британии Нектон отправился на восток, в окутанную вечной тьмой колдовскую Лють. С давних времен эта страна считалась союзником Мерсии, а правящие ею княгини-жрицы нередко выходили замуж за младших сыновей и бастардов королевских династий Ноннархии. Хотя верховная власть в Люти принадлежала служительницам богини смерти, их супруги командовали местным войском и принимали немалое участие в делах государства. Опытный воин, Нектон проявил себя в сражениях на суше и на море, разбив куршей и самбов на море, а затем дав отпор степнякам. Однако, спустя пару лет после женитьбы Невея, княгиня-жрица Люти погибла на охоте и на Костяной Трон взошла ее дочь Вамма. Супругом новой хозяйки Люти стал свейский ярл, а ее бывшему отчиму пришлось покинуть Моренгард. Однако, в знак уважения, Нектону был отдан "в вечное владение" остров Готланд — Мерсия передала этот остров союзнику, с условием, что на нем будет образовано вассальное Люти королевство, во главе с выходцем из Ноннархии.

Воды вокруг Готланда не отличались спокойствием — с востока на его берега налетали разбойничьи ватаги куршей и самбов, с юга приходили когги Рейха и ладьи союзных ему ободритов и поморян. Да и между союзниками, несмотря на запреты королей и князей, случались стычки: эсты грабили свеев, даны гаутов и все они были не прочь пограбить богатый Готланд. Готландцы не оставались в долгу проводя пиратские рейды на юг и север, восток и запад. За всеми этими походами, оборонительными и грабительскими Нектону некогда было заниматься воспитанием дочери— ее наставницами и воспитанницами стали жрицы Змееногой Богини, с незапамятных времен обитающие на острове. Их богиню в Люти сочли одним из ликов Мары-Хель, но мрачный культ появился на острове задолго до лютичей и мерсийцев, даже задолго до сканов, поклонявшихся Тору и весьма неприязненно относящихся к почитанию "змеи-великанши". У древних мегалитов и массивных каменных столпов, покрытых изображениями чудовищ, под неумолчный рокот волн, приносились кровавые жертвы и свершались жуткие колдовские обряды, давно забытые остальным человечеством.

Замок, пожалованный Макморну, был стар — говорили, что он стоит на острове еще со времен готов. Во времена Скании замок носил название Торсборг, но с тех пор, как остров перешел во владение Мерсии, а затем Люти, Громовержцу пришлось потесниться перед матерью Богини Смерти. Ангрсборг— так ныне звалась мрачная твердыня на скалах, к северо-востоку от Ви — главного города Готланда. С шести лет Рисса присутствовала в главном зале Ангрсборга, наблюдая как ее отец приносит жертвы богам перед очередным походом. Ей и в голову не могла прийти мысль вскрикнуть или отвернуться при виде того, как плененные пруссы и поморяне корчатся в ямах с ядовитыми змеями. С жадным любопытством она смотрела как на алтари Одноглазого Бога, Богини-Змеи и Владык Моря возлагаются человеческие сердца, всем своим существом ощущая незримое присутствие темных божеств. Их мощь казалось, переполняла все помещение, заставляя кровь Риссы быстрее течь по жилам, тончайшие волоски на руках вставать дыбом, а сердце — замирать от сладкой жути. Никто из присутствующих даже не пытался вывести девочку или хотя бы помешать ей смотреть — подобное в Готланде просто не принято.

Но вот кайзер Атаульф зажег двенадцать костров у подножия Ирминсула и из горной твердыни на юге Великий Понтифик протрубил в Золотой Рог, объявляя священный поход против "псов Локиэля". Закованные в сталь воины Рейха собирались в городах на берегах Рейна, Одера и Везера, готовясь выступить на великую войну, дабы Солнечный Овен сокрушил Ворона, Волка и Дракона.

Риссе было десять лет, когда она стояла возле причала в Ви и смотрела как отчаливают звероголовые корабли над которым колышется знамена — мерсийские, с Белым Драконом и Зверем Пиктов, лютские с Пляшущим Скелетом и готландские с Змеиной Ведьмой. Лорд Нектон, собрав готландский ледунг, отправлялся на юг, чтобы, объединившись со всей мощью Мерсийской Империи, выступить против давнего врага.

После ухода отца и большинства его воинов Ангрсборг опустел и только рабы, беззвучными тенями мелькали бледными тенями меж залов, сохраняя порядок до приезда господ. Сама Рисса в то время была почти полностью предоставлена сама себе — хоть к ней и было приставлено несколько рабынь в основном они следили — вовремя ли "юная хозяйка" накормлена и переодета. Впрочем, Рисса все меньше нуждалась в няньках — девочка на удивление быстро взрослела, становясь совсем самостоятельной. Днем Рисса выбиралась к берегу моря, карабкаясь по острым зубьям скал и спускаясь в потаенные гроты, никогда не видавшие солнечного света. Несколько воинов из числа тех, кто остался охранять замок, поначалу сопровождали ее в этих прогулках, но чем старше становилась девочка, тем больше она находила способов выскользнуть из-под назойливой опеки.

Уже тогда Рисса начала открывать в себе умения, что затем обеспечили ей столь жуткую славу. Она не знала, откуда к ней приходит сила — словно внезапно в ней просыпался некто иной, приходивший в ее самых жутких и темных снах, чтобы поселиться в ней навеки. Это чужой смотрел ее глазами и даже суровый воин с иссеченным шрамами лицом, проведший всю жизнь в кровавых боях, невольно отворачивался, когда девочка смотрела ему в лицо. Словно само седое море, из глубин которого в незапамятные времена поднялся Готланд, вдруг обрело душу и разум, в один момент, проникая взглядом до самого нутра человека. А когда старый дружинник вновь находил в себе силы взглянуть на Риссу, ее уже не было на прежнем месте — бесшумно она исчезала и никто из воинов сопровождавших ее в прогулках не мог сказать куда она пошла. А девочка уже сидела у самой кромки моря и свинцовые волны с тихим шипением подбегали к ее ногам, а она смотрела застывшим взором до самого горизонта. Иные из воинов заставших ее в такой позе видели, как у самого берега возле нее из воды выпрыгивают рыбы, а из под камней выползают небольшие серые крабы. После воины клялись, что видели как, повинуясь взмаху руки девушки и чуть заметному шевелению ее губ эти крабы выстраивались в линии и шеренги словно гвардейцы кайзера на параде в Трире. А рыбы, подплывавшие к берегу запрыгивали в ее руки и лежали там, судорожно шевеля жабрами, хотя им было бы достаточно одного шевеления хвоста, чтобы спрыгнуть в родную стихию. Впрочем, вскоре свой пугающий дар Рисса начала обращать и на людей. Не раз и не два люди, поймавшие на себе пристальный взгляд огромных синих глаз, на миг словно выпадали из мира, а очнувшись, обнаруживали себя совсем не там, куда направлялись. Постепенно эти шутки становились все менее безобидными — так одна из рабынь вышедшая утром за ворота замка, "выпала" из сознания, а очнулась стоя на краю обрыва — лишь один шаг отделял ее от падения навстречу зубьям утесов, о которые с ревом бились огромные волны. Напуганная девушка могла лишь сказать, что не помнит, как вышла за ворота и последнее, что она видела, находясь во дворе замка — это насмешливый взгляд Риссы. Впрочем, жрицы объявили рабыню одержимой злым духом и во избежание проклятия швырнули ее в яму с ядовитыми гадами.

Жрицы Богини-Змеи научили Риссу читать и чертить руны, распознавать травы и звезды, гадать по внутренностям животных и многому другому. Они же рассказывали дочери лорда о прошлом Готланда, о ведьмах-галиуруннах, что вышли отсюда вместе с готами, чтобы где-то на юге, породить чудовищный народ полудемонов-полузверей, народ, вождь которого стал величайшим из королей, о которых поется в сагах. Они рассказывали и о еще более давних временах— о Хафди и Белой Звезде, давших начало первым гутам и об отце Хафди Тьелваре, что первым прибыл на Готланд, когда остров появлялся только по ночам, каждое утро опускаясь на дно. Именно Тьялвар первым разжег на острове огонь, после чего Готланд навеки остался на поверхности. Но легенды, которые рассказывали жрицы смутно намекали на то, что и до Тьелвара остров был населен, хотя кто были его первые жители и куда они девались, когда остров погружался в морские волны не знал никто.

Об этом говорил и мудрый Эоганан, советник Нектона, слишком старый, чтобы отправится в поход вместе с лордом Готланда. Кроме жриц, он был единственным человеком в замке, к которому прислушивалась Рисса. Эоганан знал грамоту и обучил ей Риссу, он же рассказывал ей об истории англов, саксов, фризов, скоттов, пиктов, норманнов — и о Тех, кто проживал в Британии задолго до них всех.

-Древние были мудры и коварны,— говорил мудрец,— они знали колдовство, равного которому никогда не появится среди людей. Ныне они живут под землей и на дне морском— и я не удивлюсь, если они же и обитали на Готланде, до того, как здесь появились первые люди.

Эоганан рассказывал своей воспитаннице о темных порождениях Пиктавии: о троу и бааван ши, морских женах и морских мужах, об озерных чудовищах. Но особенно часто он вспоминал о Мульярстух, темной богине моря.

— У Мульярстух обличье старой карги, один глаз и сине-черное лицо,— рассказывал Эоганан, — но она может обернуться и прекрасной женщиной и морским змеем. Она поднимает ветер и вызывает бури, ей подвластны все течения, волны и все твари моря. Чем дальше на Запад, тем больше почитает ее народ Островов. Саксы и норвежцы зовут ее Ранн, а на далеком ледяном острове, на западе, я слышал, желтокожие инуты чтут ее под именем Седны. Но истинное ее имя покрыто завесой тайны. И сдается мне, те, кто жил на этом острове во времена когда он еще погружался в море знали это Имя— и знали, как взывать к изначальным Богам, что старше и Христа и Одина с Тором и всех богов.

Эоганан сам не знал, какие темные страшные мысли пробуждал он в девочке своими рассказами, завороженной мыслью о небывалой власти. Когда наступали холода и Эоганан, разморенный от выпитого эля, засыпал в своей каморке, темными зимними ночами Рисса прокрадывалась в его комнату, где хранилась собранная Эогананом библиотека. Там она читала рукописи, где с каждой страницы, казалось, капала кровь и чувствовалось леденящее дыхание созданий Изначальной Бездны.

В день, когда Риссе исполнилось одиннадцать лет, одна из воспитывавших ее жриц обнаружила ученицу стоявшей на одном из утесов возвышавшихся над морем. Девочка пристально смотрела на юг, потом вдруг повернулась к наставнице.

-Там — сказала она, показывая в сторону водной глади.— Отец возвращается. Плохо дело.

После она замолкла и ничего больше не сказала. А через три дня на горизонте замаячили черные паруса с Белым Драконом. В гавани Ви, Готланд приветствовал своего владыку, но возвращение это было нерадостным: после первых побед в Саксонии мерсийцы получили подлый удар в спину. Ярл Свейн, вассал бретвальды Эдмунда, объявил себя королем Дании и перешел на сторону Рейха. Зажатые между датчанами, Орденом Святой Вальберги и Орденом Святого Витта, мерсийцы потерпели сокрушительное поражение— лишь чудом им удалось сохранить часть флота, на котором Нектон и вернулся домой. Проливы оказались в руках врага, датский флот тревожил берега Норвегии, в то время, как Орден Святой Вальберги высадился в Сконе. Неудачно шла война и во Фризии— зажатая между королевской армией и Орденом Михаила Златорогого, эта давняя провинция Мерсии оказалась быстро завоевана— лишь несколько городов в устье Рейна еще держались благодаря помощи из Люнденбурга.

Нектон занялся обороной острова, понимая, что следующий удар будет нанесен по нему. Из главной башни Ангрсборга в Моренгард вылетел ворон — Нектон просил о помощи правительницу Люти. Вторая птица помчалась в Норвегию, где с сильным войском высадился Этельред, король Восточной Англии. Первые поражения и предательство датчан не сломили мерсийцев, настроившихся на долгую и ожесточенную войну.

Потянулись месяцы тоскливого и тревожного ожидания и еще более тревожных слухов. В замке то и дело появлялись гости — ярлы Аландов, Эйсюслы, Дагё. В главном зале Ангрсборга все время проходили советы, высказывались опасения, принимались решения. Комната Риссы находилась над залом и она в этот момент читала выкраденную из библиотеки Эоганана рукопись "Путешествие к землям Рэйвенланда, Фрисланда и Винланда Ойстейна, сына Торольва, ярла Оркни". Рисса глотала страницу за страницей, жадно вчитываясь в описания кровавых обрядов желтокожих инутов, их каннибальских пиров и могущественных шаманов, общающихся с чудовищными звероподобными божествами. Но даже во время чтения всех этих захватывающих подробностей, до Риссы доносились обрывки разговоров снизу— слышались порой необыкновенно четко, будто она сама находилась среди совещавшихся. А порой ей казалось, что она слышит, не только голоса, но и мысли, будто "некто" обитавший внутри нее обладал способностью проникать под черепа гостей Нектона. Все что она "слышала" буквально сочилось кровью и страхом — рассказы о непрекращающейся войне в Сконе и Фризии, о том, что Кайзер и Понтифик собирают все новые армии, чтобы швырнуть их в кровавую мясорубку. Говорили, что предатель Свейн собирает флот, дабы отправиться в Восточный Поход целью которого будет Готланд. Вновь подняли голову курши и самбы, тревожа берега Люти постоянными набегами.

В Ангрсборге часто появлялись свеи и норвежцы, нередкими были тут и англы из воинства Этельреда, преодолевшие Скандинавские горы, ради встречи с Нектоном. Появлялись тут и словене и эсты и финны— королева-жрица Люти наконец соизволила откликнуться на призыв бывшего отчима. Здесь наконец Рисса могла наконец живьем увидеть и саамов — низкорослых темноволосых дикарей, с раскосыми светлыми глазами. С ними приходили и их шаманы— нойды, в одеждах из звериных шкур, проводившие камлания совместно с жрицами Змеиной Богини.

Все это время Рисса оттачивала свои новые способности — и самостоятельно и под надзором своих наставниц. От них она усвоила приемы медитации, которым колдуны, шаманы и волхвы Люти научились у служителей Бхайравы во времена меркитского владычества. Научившись сконцентрироваться, выбросить из разума все ненужное, Рисса могла часами стоять на берегу в одиночестве, стремясь "нащупать" сознания морских обитателей, прочувствовать чем они живут, слиться с ними, чтобы самой стать частью Океана. Но были у нее и другие занятия — в иные дни она пропадала среди вассалов отца и суровые воины, ошарашено смотрели, с каким безмятежным видом девочка касается смертоносной стали клинков и копий. Нектон, готовясь к самому худшему, не только не препятствовал ее интересу, но даже поручил обучать ее Эдвину Гуннарсону — опытному воину с узким лицом и холодными глазами убийцы. Он обучал Риссу навыкам тех воинских искусств, что не требуют большой физической силы: стрельбе из лука, метанию ножей и владению легким, тонким, но очень острым мечом, который кузнец Ангрсборга выковал специально для дочери Макморна.

К тому времени Риссе уже исполнилось тринадцать лет и она превратилась в очаровательную девочку с прекрасной фигуркой и длинными золотыми волосами привлекавшей все больший интерес мужского пола. С невинностью она рассталась легко, соблазнив молодого воина из ледунга. Тогда же она обнаружила, что управлять мужчинами значительно легче, если морок насылается во время соития. Насладившись доселе неведомыми ощущениями, она стояла, опершись спиной о холодную стену оружейной комнаты не сводя насмешливого взгляда с растерянного воина, все еще не верившего что он только что "совратил" дочь владыки Готланда. Рисса неспешно вышла из оружейной комнаты, поправляя свое одеяние, а за ее спиной хрипел в предсмертных судорогах злосчастный юноша, упавший по ее приказу на одно из копий. О нем никто не горевал — было решено, что неопытный новобранец случайно наткнулся на копье. Рисса же получила еще оно подтверждение своей возросшей силы. Не опасалась она и нежелательных последствий — незадолго до этого она хитростью выманила у одной из наставниц секрет зелья предохраняющего от нежеланной беременности.

Тем временем с юга доходили все более тревожные слухи. Обрывки фраз и мыслей, хмурые лица отца и его воинов, наконец, собственные хаотичные видения будущего не оставляли у Риссы сомнений — война приближается к Готланду. Но это совсем не пугало Риссу — наоборот предвкушение ужасающей битвы наполняло ее сердце странной радостью. Она с новой силой углубилась в совершенствование своих колдовских навыков, перемежая это с занятиями с луком и ножами. Тогда же умер и старый Эоганан, упившись элем— хотя иные говорили, что в последней чаше, которую он выпил перед сном кто-то подмешал к элю иное зелье. Как бы то ни было, но скопленное им собрание летописей и древних манускриптов досталось Риссе— и только она понимала подлинную цену доставшегося ей сокровища. По ночам, при свете тюленьего жира, горящего в плошке из человеческого черепа, Рисса разбирала древние рукописи, вылавливая оттуда крупицы знания, к которому так тянулась она.

День, когда на горизонте замаячили паруса с Молотом Тора не были неожиданными ни для Риссы, ни для Нектона Макморна, ни для всех его вассалов и жителей Ви. Замок был подготовлен к осаде — забит до отказа припасами, все входы и выходы к нему были перекрыты хитроумными ловушками и заграждениями. Однако Нектон не мог отсиживаться в замке, оставив без защиты главный и единственный город Готланда. Оставив в замке сильный гарнизон, он, взяв самых испытанных бойцов, направился в Ви, чтобы возглавить ледунг. И туда же, вместе с жрицами отправилась и Рисса. Жрицы, к мнению которых прислушивался Нектон, убедили его, что присутствие молодой принцессы подымет боевой дух жителей Ви, а в случае серьезной опасности, Риссу потайным ходом выведут из города в лес и доставят в замок. Точно также собирался покинуть город в случае особой опасности и сам Нектон.

Город также готовился к осаде— крепостные стены спешно укреплялись, все способные держать оружие поднимались на стены. Жрецы вырывали сердца у рабов и возлагали их на алтари, прося помощи у Богини-Змеи и Отца Могил. Те же, кто был слишком стар или болен, чтобы держать оружие, вместе с женщинами и детьми уходили в леса и иные труднодоступные места, также как и бонды живущие в окрестных деревнях.

Будь датчанин один, Нектон не побоялся дать открытый бой, однако он уже знал, что Рейх позаботился о том, чтобы поддержать новоиспеченного союзника. По приказу кайзера Герцог Тюрингии направил пять тысяч своих ландскнехтов и Орден Михаила прислал три тысячи братьев. Вольные города Любек, Штеттин и Волин выделили в поддержку датского флота около сотни кораблей, среди которых были и новейшие фрейкогги, оснащенные бомбардами.

Флагманом вражеского флота стал огромный фрекогг "Сокрушитель идолов", оснащенный десятью орудиями и взявший на борт не менее двухсот солдат. На его же борт взошел и король Дании Свейн, вместе с предводителем ландскнехтов Ингульфом Железным и командором Ордена Михаила Златорогого, Герхардом фон Херсфельдом. Собранный флот был настолько мощен, что Нектон не мог вывести корабли навстречу, уступая врагу по меньшей мере втрое. Оставалось только надеяться выдержать осаду.

Штурм городской стены начался с высадки воинов под прикрытием обстрела с кораблей. Огонь из бомбард обрушившийся на стены города сопровождался стрельбой лучников, арбалетчиков и немногочисленных кулевринеров, засевших в "вороньих гнездах" на вершине мачт. Громоздкие, шумные, часто неточные кулеврины, как и бомбарды, тем не менее, производили большое впечатление на готландцев, многие из которых впервые наблюдали огнестрел в действии. Ядра, пули и стрелы обрушивались смертоносным градом на головы защитников замка, разрушая и убивая, все и вся, что попадалось на их пути. Однако толстые стены замка выдержали приступ, более того, его защитники довольно результативно огрызались — на самых высоких башнях находились специальные площадки под размещение бомбард и метательных орудий. Снаряды сеяли смерть среди имперских воинов, но все равно их было слишком много для того чтобы нанести им серьезный урон. Меж тем, сошедшие на берег воины, прикрываясь стеной щитов, медленно подбирались к стенам города.

Перекрывая грохот бомбард, свист стрел, крики, стоны и проклятия наступавших и оборонявшихся, со стороны "Сокрушителя Идолов" послышался трубный глас — это Герхард, протрубив в рог святого Михаила, отдал приказ войскам идти на штурм. Одна за другой шли на приступ волны закованных в сталь воинов под градом ядер, пуль и стрел из луков и арбалетов защитников замка, под потоками горящей смолы и кипятка, лившихся с крепостных стен.

В этот день Рисса застрелила своего первого врага, который быстро перестал быть единственным — Эдвин Гуннарсон бы порадовался тому, как безошибочно ее стрелы находят уязвимые места в доспехах врагов. Нектон довольно улыбался, видя как мелькает меж его воинов тонкая фигурка в темно-зеленом одеянии — никто так и не сумел найти Риссе достаточно легкую кольчугу. Ее синие глаза радостно блестели, с алых губ то и дело раздавался ликующий смех— как и любой ребенок она не верила в собственную кончину и наслаждалась безумием смерти и крови вокруг нее.

Но ряды защитников Ви редели— слишком неравными были силы противников. Все больше воинов падало со стен с размозженной головой или грудью простреленной пулей или стрелой, все меньше находилось бойцов заступавших на место павших. Осаждавшие готовились к последнему и решительному штурму, который должен был, наконец, принести им победу. После сокрушительной бомбардировки крепости они двинулись вперед, прикрываемые сзади лучниками и арбалетчиками. Вот уже были заброшены лестницы на крепостные стены, а в ворота ударил массивный таран с бараньей головой. Защитники замка сопротивлялись отчаянно, но все новые и новые воины лезли на приступ и сбросить их вниз не представлялось никакой возможности. А ворота уже трещали под ударами тарана и было очевидно, что долго они не продержатся.

Практически все в Ви были уверены, что владычество Макморном доживает последние дни и только жрицы продолжавшие приносить жертвы в святилища Змееногой, сам Нектон и его дочь были спокойны. Незадолго до начала битвы в Ангрсборг прилетел ворон из Моренгарда и принес долгожданную весть о том, что помощь уже в пути.

Ингульф и Герхард уже сошли на берег, чтобы принять участие в битве, однако Свейн еще оставался на корабле— осторожный король не спешил умирать там, где за него это могли делать другие. Он же первый заметил неладное — когда от моря поднялся густой туман, стеной надвигавшийся на корабли флота. В сером небе собирались черные тучи и на корабли упали первые холодные капли.

-Не ко времени это,— буркнул Свейн своему оруженосцу. Тот хотел ответить, когда послышался грохот и дан, качнувшись, тяжело рухнул на спину. В груди его зияла исполинская дыра обнажавшая изуродованные внутренности, текла кровь. Свейн какое-то время смотрел на него, потом поднял глаза и застыл, не в силах поверить глазам.

Из тумана медленно выплывал исполинский черный корабль. Вернее даже три корабля— один впереди и два отстающих по бокам. Скалившие острые зубы драконьи головы венчали носы исполинских драккаров с необычно высокими бортами. Шесть рядов весел, высовывавшихся из уключин с обеих бортов, неустанно погружались в воду. Однако самих гребцов не было видно— поверх кораблей громоздился массивный плот закрепленный на специальных подпорках и огражденный по краям небольшим фальшбортом. Вдоль него стояло множество воинов— лучников, мечников, кулевринеров, тут же на специальных возвышениях напротив огромных бойниц, стояло пять бомбард. В середине плота возвышалась крытая постройка повторяющая форму большого плота, но примерно в три раза меньше его, оснащенная несколькими мачтами с прямыми и косыми парусами, Здесь же развевались флаги с изображением пляшущего скелета на темно-синем фоне — стяг Люти и светло-зеленый стяг с изображением раскинувшей крылья черной гагары — личный флаг князя Ягморта, единоутробного брата княгини Ваммы. Под ним стоял великан в черной кольчуге и устрашающем шлеме, выполненном в виде медвежьей морды, через оскаленную пасть которой смотрели безжалостные глаза.

А потом великан поднял руку и смертоносный дождь из стали и свинца обрушился на корабли данов, разрывая в клочья человеческие тела, разнося в щепки корабли.

Свейну удалось спастись — в горячке всеобщего разрушения, он успел спуститься с гибнущего корабля в один из соседних драккаров. Остальные попытались принять бой, но на кораблях осталось слишком мало людей, чтобы исход этого сражения не был предрешен. А из тумана, вслед за черным исполином, выходили все новые и новые ладьи, драккары, когги. Оттуда разъяряя себя дикими криками уже прыгали на палубы вражеских кораблей эсты, ливы, велеты, свеи.

Бой был жестоким, но не очень долгим — воодушевленные неожиданным подкреплением войска Макморна перешли в наступление, когда берег сходили отряды Ягморта. Лишь немногим данам и германцам удалось прорваться на суда и уйти в море— среди них был и король Свейн. Командир наемников Ингульф пал у стен Ви, зарубленный Нектоном, командор был оглушен и взят в плен. Кровавый каток прокатился несколько раз от ворот Ви к кромке воды и когда он успокоился, на берегу уже не стояло никаких воинов кроме тех, что шли под стягами Ягморта, Нектона, а также Мерсии и Люти.

Снова лилась кровь на алтари Одина и Мары-Хель — на это раз в ознаменование победы над противником. На самых высоких башнях замка, на болотах и в глубине леса полыхали костры, возле которых безумные скальды распевали древние гимны. Под эти зловещие песнопения тела убитых — и врагов и союзников — сбрасывались в море, бурлившее от ударов хвостов акул. Согласно легендам Готланда именно этот способ захоронения был больше всего по нраву Морским Богам. Вместе с морскими чудищами пировали и их двуногие собратья — знать и жрецы праздновали победу в залах замка, все остальные воины — в походных лагерях разбитых на побережье и на кораблях. Крестьяне, вернувшиеся из своих лесных убежищ, не успев обрадоваться окончанию нашествия, тут же были поставлены перед необходимостью отдать часть скота для пира господ. Целые овечьи и телячьи туши жарились на вертелах, приправленные изысканными специями, которые привозили купцы из Карфагена. Господа же вкушали утонченные блюда из разнообразнейших даров моря.

Самый обширный пир проходил в главном зале Ангрсборга, украшенном замысловатыми, хотя и пугающими фресками. Нектон Макморн, владевший богатейшим среди островов северных морей, хотел как следует отблагодарить неожиданного союзника. По правую руку от лорда Готланда сидел князь Ягморт -гигант с белыми волосами и безумным взглядом слегка раскосых серо-стальных глаз разгрызал огромную кость крепкими острыми зубами, запивая мясо глотками вина. Мясо, поданное ему не было свиным или говяжьим — Ягморт, рожденный от мимолетного блуда Невеи и неведомого жреца из колдовской Бьярмии, имел привычки слишком страшные даже для Люти. Перед праздником Нектон приказал зарезать и освежевать жирного барана, а Ягморт порубил его на куски и бросил их в котел— в котором уже варились части тела командора Герхарда, которого Ягморт лично разрубил на несколько частей живьем. О том, что именно лежало на огромном блюде перед князем знали немногие— но и без этого знания Ягморт внушал трепет. Вокруг него, стараясь угодить, сновали молодые рабыни — те, кому посчастливилось пережить осаду. На гибких полуобнаженных телах блестел пот — и вовсе не от того, что в зале было жарко от полыхающего камина и многочисленных факелов освещавших помещение. Девушки изо всех сил старались выглядеть соблазнительно, даруя многообещающие взгляды и улыбки — русоволосые вислянки и словенки, чернявые васконки, раскосые меркитки. То и дело кто-то из воинов барона, разгоряченный вином, выхватывал приглянувшуюся прелестницу, чтобы увлечь ее в один из укромных уголков зала. Однако, несмотря на все ухищрения служанок, князь Ягморт остался безучастным к их уловкам — его глаза неотрывно смотрели на светловолосую дочь лорда. Она была единственной свободной женщиной на этом пиру — как дочь Нектона и еще потому, что она тоже сражалась с войсками противника. Нектон не разрешал своей дочери пить вино, но, захмелев , почти не следил за выполнением этого запрета. То и дело кто-нибудь из вассалов тайком подавал Риссе небольшой кубок, который она быстро выпивала пока отец был отвлечен беседой с князем. Опьянев, дочь Нектона громко смеялась над шутками отцовских дружинников, остроумно отвечала им, похотливо поглаживала приблизившихся рабынь. То и дело она ловила на себе горящий похотью взгляд Ягморта и давала понять, что он ей небезразличен — бросала в его сторону чарующие взгляды, розовым язычком облизывала губки, словно невзначай поправляла накидку так чтобы жадный мужской взор увидел ровно настолько больше положенного, чтобы не спать всю ночь.

Как бы не был пьян Нектон , но и он не мог не заметить, того, что происходит. Нахмурившись, он подозвал одного из своих приближенных:

-Моя дочь слишком устала — громко произнес он — проводи ее до комнаты.

Словно поняв, что зашла слишком далеко и потупив взор Рисса выскользнула из зала в сопровождении одного из вассалов. Ягморт же, как ни в чем не бывало, продолжил разговор с Нектоном, продолжая пожирать жареное мясо и запивать его вином. Теперь он уже с большим интересом рассматривал точеные фигурки рабынь, по знаку лорда усиливших свои попытки соблазнить лютского князя. Когда все принялись расходится Ягморт ушел наверх в сопровождении голубоглазой свейки и полногрудой васконки.

Было уже за полночь когда Ягморт, спавший мертвым сном утомившись от вина и бурных любовных утех, проснулся словно от толчка. Рывком сев в кровати он настороженно посмотрел вокруг себя и замер. Даже у этого закаленного воина прошедшего множество войн и поединков, невольно заколотилось сердце, когда он увидел черную фигуру с развевающимися светлыми волосами и слегка светящимися глазами на спинке кровати. Но тут же князь расслабился — этот гость был вполне ожидаем в эту ночь.

-Не спится, господин? — блеснув белоснежными зубами, спросила Рисса. Она лениво повела плечами, и черная накидка упала на пол, обнажив точеное тело. Она подняла руку, в которой держала окованный золотом и расписанный рунами рог, до краев полный вина.

-Выпьете со мной?— она томно посмотрела на князя.

-Двое моих самых верных воинов сторожат двери в эти покои — заинтригованно произнес Ягморт.— Мимо них и мышь не проскочит, а ты как не крути, будешь покрупнее мыши — говоря все это он жадно ощупывал взглядом тело девушки. Рисса лениво потянулась давая князю возможность рассмотреть ее получше.

-Твои воины слишком устали — протянула она, высовывая язык меж зубов, словно дразня Ягморта. — Они и не заметили меня.

-Устали, значит? — Ягморт подозрительно сощурил глаза смотря на девушку. Наугад он нащупал плечо одной из рабынь лежащей рядом с ней, потряс ее, потом сильно ущипнул. Никакой реакции — словно мертвая. Рисса мелодично рассмеялась.

-Бедняжки — произнесла она — ты их совсем замучил. Спят как убитые. Такой большой мощный мужчина...Двух девушек будет мало, разве не так?

Ее губы улыбались, но глаза оставались пугающе серьезными — огромные, завораживающие, они темнели и увеличивалась в размерах превращаясь в два темно-синих озера.

-Выпейте, князь,— чуть слышно произнесла она, подаваясь вперед всем телом. Ягморт хмыкнул и вдруг схватил ее за руку, крепко сжав запястье. Рисса вскрикнула от боли. Князь хмыкнул и, выхватив у нее из рук рог, осторожно пригубил.

-Настойка мухомора,— сказал Ягморт и вдруг оглушительно расхохотался,— раздери тебя Нга, ты мне нравишься! Умная девочка!

Он залпом осушил бокал и насмешливо посмотрел на девушку, все еще пытавшуюся вырваться из его хватки. Глаза Ягморта застыли, поменяв цвет — словно кто-то вылил жидкую черную грязь в прозрачную воду— и непрестанно расширялись, превращаясь в два бездонных черных омута.

На какое-то время оба замерли, сверля друг друга взглядами. Воздух вокруг них казалось, стал вязким, на лбу Риссы выступила испарина, Ягморт усмехнулся. Неожиданно Рисса охнула, по ее телу пробежала судорога, она попыталась отвести взгляд, но не смогла. В ее глазах попеременно сменяли друг друга страх, злоба, стыд...

-Умная девочка — насмешливо повторил Ягморт — но слишком самонадеянная.

Он резко скинул покрывало и привстал на коленях у противоположной спинки кровати, давая дочери Нектона как следует рассмотреть себя.. Рисса в изумлении открыла рот при виде свирепой мощи этого гиганта. Могучее тело с огромными, до уродства мускулами, широкая грудь, поросшая густыми светлыми волосами— слишком густыми для человека. Но больше всего Риссу поразило и напугало его устрашающее свидетельство мужественности.

-Иди ко мне — произнес Ягморт и Рисса словно сомнамбула слезла со спинки кровати и поползла на четвереньках. Изо всех сил она пыталась вернуть контроль над своим телом, но тщетно— обучавшийся у самых сильных колдунов Бьярмии князь легко подавлял ее волю. Внутренне кипя от злобы и унижения, Рисса подползла вплотную к обнаженному гиганту, касаясь лицом его плоти. Ягморт снисходительно посмотрел на нее.

-Ваши женщины — усмехнулся он — хоть и красивы, но совершенно неискусны в постели. По счастью мне доводилось бывать на юге, где девушки знают, как ублажить мужчину. И я с удовольствием преподам тебе несколько уроков— с этими словами огромная лапища опустилась на голову Риссы и пригнула ее вниз.

Стражники покоев похохатывали слыша громкие крики и стоны раздающиеся из-за дверей — не иначе хозяин проснулся в ударе. Вожделение Ягморта к Риссе, не исчезнувшее и после ночи с двумя рабынями выплеснулось наружу могучим потоком, поглотив девушку без остатка. Самые извращенные фантазии, которые только могли прийти на ум Ягморт претворял в жизнь с дочерью Нектона. Извиваясь под неутомимым принцем, крича от боли, Рисса в этот момент нисколько не сомневалась в справедливости слухов о том, что Невея родила это отродье от лесного людоеда. Ни одна нормальная женщина не выдержала бы столь сокрушительного натиска звериной похоти — но Рисса оказалась живучей как кошка и столь же сладострастной. Ягморт овладел не только ее телом — не менее бесцеремонно он вторгся и в ее мозг, вывернув его наизнанку, вытащив наружу самые потаенные, самые бесстыдные желания Риссы. К концу ночи она даже стала испытывать удовольствие от этого зверского насилия.

Под утро она, кутаясь в черную накидку, тенью выскользнула за дверь — на этот раз глаза своим стражам отвел сам Ягморт. Как ни странно, за всю ночь так и не проснулась ни одна рабыня. С трудом передвигая ноги, поминутно вскрикивая от сильной боли, Рисса пробралась в свою комнату и нырнула под одеяло, вновь и вновь переживая события минувшей ночи. К завтраку она не вышла, сказавшись больной. Точно так же она проигнорировала и обед с ужином — ее единственной пищей в это время были дурно-пахнущие настои из трав, которые она глотала чуть ли ни каждые два часа. Еще не хватало наследнице старинного мерсийского рода принести в подоле ублюдка от лесного дикаря. При этом она понимала, что Ягморт еще обошелся с ней достаточно нежно — двум рабыням, подаренным Нектоном, пришлось гораздо хуже — после того как князь покинул Готланд, они были настолько измучены, что не годились даже на жертву — боги бы оскорбились столь жалким подношением. Поэтому их просто выкинули в болото.

На шестой день после разгрома датчан и немцев корабли под стягами Пляшущего Скелета и Черной Гагары покидали гавань Ви, чтобы взять курс на юг, где Ягморт рассчитывал прорваться через проливы и соединиться с Этельредом. Рисса к тому времени оправилась настолько, что даже смогла выйти попрощаться с высоким гостем. Она была великолепна — в темно-синей тунике, диадеме из алых кораллов в золотых волосах и изящных кожаных сапожках подчеркивающих красоту стройных ног. С пояса свисал небольшой кинжал в позолоченных ножнах.

Ягморт стоял на берегу облаченный в норвежскую кольчугу и держа под мышкой свой медвежий шлем . С пояса свисал огромный двуручный меч. Прощаясь с властителем Готланда и его приближенными, он задержался перед Риссой.

-Всего хорошего, моя леди — он отвесил ей насмешливый поклон— был рад с вами познакомится. Надеюсь, что эта наша встреча была не последней.

-Я тоже надеюсь на это, князь — с внешним почтением произнесла Рисса.

"Только тогда я буду лучше готова к этой встрече"— вдруг прозвучала мысль под черепом Ягморта. Тот изумленно глянул на Риссу, потом широко осклабился и махнул рукой. С неожиданной для такой громадины легкостью он вбежал по сходням. Прозвучала короткая команда и исполинский корабль начал медленно отчаливать.

Неудача не сломила Риссу, которая вовсе не страдала от нанесенной "душевной травмы": разумеется, она была зла на князя, но в то же время понимала, что во всем виновата сама. Переоценила свои силы, попыталась подчинить себе человека, который был старше ее чуть ли не вдвое и который с юных лет оттачивал свои умения в магии. Колдуны Биармии славились умением взглядом, словами или какими-нибудь другими действиями лишать людей здравого рассудка, так чтобы они теряли свободу воли и совершали непонятные поступки. Ягморт же был одним из сильнейших — поговаривали, что он много плавал и в южных и в северных морях и на далеком ледяном острове посвятил себя темному богу, которого князь почитал даже больше, чем Богиню Смерти. И Рисса также страстно желала обрести могущественного покровителя, для чего с еще большим старанием училась у своих наставниц.

Она управляла животными и людьми, с каждым разом стараясь делать это на как можно дальнем расстоянии. Могла чуть ли не сутки просидеть на берегу бушующего моря с завязанными глазами стараясь мысленно "прощупать" все, что происходит вокруг. Не все, конечно, шло гладко, многое из того чем пыталась овладеть Рисса у нее не получалось или получалось плохо, но она, сжав зубы, работала над собой. Все без исключения ее наставницы говорили о необычайных природных задатках своей ученицы, задатках, позволяющих ей уж в раннем возрасте войти в число жриц Змеиной Богини. Но честолюбивые мечты юной ведьмы этим не ограничивались: она отчаянно жаждала познать новые магические умения, способные возвысить ее над всеми и обрести настоящую власть. В свободное от тренировок время она, содрогаясь от ужаса и жадного любопытства, вновь и вновь читала жуткие предания о могущественных колдуньях, что воздвигали и повергали в прах могущественные империи: о Кальме Лютской, губительнице могущественной Хазарии, о Раннгрид, прекрасной и злой жрице, погубившей лангобардского наместника Грокланта, о Хулле, королеве драугров, разложившую и приведшую к окончательной гибели Меркитскую Империю. Вот на кого хотела быть похожей Рисса, вот чьей славы она жаждала достигнуть — а может быть и превзойти ее. Обучившись у жриц рассчитывать положения звезд Рисса, в строго определенное время принимала зелья, призванные вызвать у нее видения и отправить ее дух в путешествие в те ужасающие миры, где пребывали Древние Боги. Для создания нужного настроя она спускалась в глубокие пещеры у прибрежных скал, выходила ночью на берег моря, скиталась по лесам и болотам. Местные селяне испуганно хватались за амулеты, шепча заговоры от нечисти, видя как по берегу бродит златовласая девушка, подобная хаффру— коварной и прекрасной деве моря, что колдовством своим губит мужчин. Ходили слухи, что иные из деревенских парней, пропавших без вести, соблазнились дочерью лорда, а та, как и положено хаффру убила их и пленила их души. Другие говорили, что по ночам, на болотах Рисса превращается в морщинистую моховую старуху, кормящую с вислых грудей змей и жаб.

Рисса знала, что за слухи о ней ходят среди простонародья, но это только забавляло ее. Все же, по настоянию отца она стала меньше времени проводить снаружи, уделяя больше внимания Ангсрборгу. Она спускалась в подземелья замка, в фундамент которого легли уродливые дольмены и глубокие колодцы, заложенные массивными каменными плитами. Их покрывали рисунки иные из которых, по словам жриц, восходили еще к тем временам, когда остров еще погружался под воду. Именно здесь Рисса медитировала, вдыхая дурманящий дым от сжигаемых трав и твари, изображенные на мегалитах будто оживали, соскальзывая с разукрашенных камней: драконы, чудовища, напоминающие одновременно змей и огромных многоножек, пляшущие уродцы с волчьими головами, трехголовые великаны и многие другие. В этот же миг каменные крышки склепов начинали двигаться, приподнимаясь, словно нечто огромное шевелилось под ними.

Вскоре жрицы узнали о ее занятиях и пришли в ужас от такого безрассудства. Они долго говорили Риссе, какой опасности она подвергает себя, их и чуть ли не весь Готланд, который может вновь уйти под воду, если она продолжит взывать к тем, кто все еще таится под плитами древних склепов. Под конец они пригрозили рассказать все Нектону. Это возымело эффект, хотя и не совсем тот на который рассчитывали жрицы. Рисса согласилась с их доводами, но задумалась о том, что она все-таки остается зависимой от своего родителя и что это может всерьез помешать ее изысканиям. Лорд Макморн и так все с большим неодобрением поглядывал на странные занятия своей дочери. Рисса решила принять необходимые меры, чтобы ей не помешали в будущем. Это была еще и своеобразная проверка — насколько увеличилась ее личная сила после фиаско с Ягмортом.

Моральные нормы никогда не были чем-то особо значимым для лордов Мерсии, а уж для Риссы и вовсе были пустым звуком. Превратившаяся к тому времени в невыносимо очаровательную шестнадцатилетнюю девушку, с солидным сексуальным опытом, она недолго колебалась в выборе средства для достижения цели. В одну темную ночь, когда лорд Макморн развлекался с рабыней из Васконии, дверь в спальню легонько приоткрылась и в нее проскользнула бледная тень. Барон даже и не сразу понял, что в любовных утехах появился третий участник. Со сладострастным стоном он вошел в податливую нежную плоть и тут же с изумлением и ужасом осознал, что совершает кровосмешение. Но времени на раздумья у него уже не было — Рисса касаясь его лба холодными пальцами, шептала приворотные заклятия, в любовном безумии помрачая и подчиняя отцовский разум. Губами, руками, языком Рисса играла с его телом, словно музыкант с любимым инструментом, то дразня его, заставляя мучиться от неудовлетворенного желания, то вновь и вновь поднимая на вершины наслаждения. Находила она время и для того чтобы ласкать отцовскую наложницу, раз за разом поднося к ее губам полный до краев кубок.

Нектон не знал, что в кувшине с вином, который он взял в спальню Рисса уже подмешала зелье вызывающее любовное желание. Сейчас же изнывающая от похоти девушка еще больше отвлекала своего хозяина, ввергая его в любовную горячку и делая беззащитным перед Риссой. К утру лорд уже был полностью подавлен и подчинен своей дочерью-ведьмой. Наложницу пришлось утопить, но это было не самой страшной потерей Нектона — гораздо страшнее было то, что он себе не принадлежал. Внешне он, правда, остался таким же каким и был: суровым воином, хозяином замка, умевшим держать в кулаке и вассалов и собственных воинов. Но стоило Риссе потребовать от него чего-нибудь, как он тут же незамедлительно выполнял это, бледнея и ежась под пристальным взглядом огромных синих глаз. Отцовская любовь, до сих пор довольно-таки сдержанная, превратилась в болезненное обожание и в то же время безумный страх перед подчинившей его дочерью. Требовала она, впрочем, немногого — чтобы он не мешал ее изысканиям, не прогонял ее больше со своих собраний и пиршеств, а также разрешил ей принять посвящение в жрицы Змеиной Богини. Этот шаг рушил на корню надежды барона когда-нибудь найти своей дочери подходящего мужа, но Риссе на это было плевать— она не собиралась становиться верной женой и любящей матерью, хранительницей очага в замке какого-нибудь лорда. Грядущее посвящение должно было стать еще одной ступенькой на пути Риссы к ее грядущему могуществу, очередной пробой сил и она вся сгорала от нетерпения в ожидании.

Дрожащее пламя факелов отражалось в темной воде. Налетавший с севера ветер выбрасывал пенящиеся валы на берег острова Форе, к северо-востоку от Готланда. Огромные столпы-раукары, словно каменные великаны возвышались и на берегу и вздымались прямо из воды. Одиннадцать, самых высоких столбов образовывали почти ровный круг половина которого выходила на сушу, а половина уходила далеко море . На вершине каждого из них полыхал костер, возле которого оперившись на выточенный из плавника жезл, застыли неподвижные фигуры в черном.

Это и было главное святилище Змееногой Богини, место, где жрицы взывали к ней с незапамятных времен. В самом центре круга раукаров, на границе моря и суши стоял огромный черный мегалит, возле которого были прикованы дрожащие рабы, в страхе ожидавшие своей участи. Каждый из столпов покрывали причудливые рисунки, подобные тем же, что усеивали весь остров. Однако на двух самых массивных столпах виднелись изображения выполненные с особой тщательностью и необычные даже для Готланда. Первое изображение представляло собой великана с великолепным мускулистым торсом и совершенно омерзительной головой — не то рыбьей, не то лягушачьей, а скорее сочетавшей черты обоих созданий. Огромные выпученные глаза словно озирали всех присутствующих, пасть полная острых зубов скалилась в жуткой ухмылке. Напротив него на раукаре красовалось изображение женщины, вернее хаффру, только не с рыбьим, а с змеиным хвостом. Холодное красивое лицо также находилось в кольце распахнутых змеиных пастей — тела рептилий вырастали прямо из плеч древней богини К детально прорисованным грудям припали два дракона. Вокруг этой женщины виднелись иные фигурки, поменьше, изображавшие странных существ — выше пояса людей, ниже— змей.

Рисса стояла возле алтаря, рядом со скованными пленниками, заставляя их вздрагивать и ежиться под ее холодным взглядом, в которых несчастные рабы читали свою судьбу. Время от времени она переводила взгляд к кострам, полыхавшим на вершине столпов и стоящим там людям. Она знала, что где-то там стоит и лорд Макморн и он точно так же ежится под взглядом своей дочери, как и эти рабы. Рисса усмехнулась— чувствует, что осталось ему ненамного дольше, чем им. Власть старого вожака уходит — и это чувствуют многие в волчьей стае, которой он правил железной рукой более тридцати лет. Уже сейчас даже старые воины, испытанные ветераны обращаются к ней с большим почтением, нежели к Нектону. О молодых воинах и говорить нечего — они смотрят на нее с почти нескрываемым обожанием и уже чуть ли не сейчас готовы признать ее главной. Готланд это Лють, а в Люти привычно подчинение женщинам — это в Готланде уже уразумели. Впрочем, мирская власть это то, что ее ждет впереди — едва она пройдет посвящение в жрицы. Это сейчас главное— все остальное пока может подождать.

Рисса стояла босая и голая — считалось, что любая одежда отвлекала посвящаемую от таинства. Стройное сильное тело покрывали тщательно выписанные узоры, нанесенные специальной краской смешанной с кровью черной собаки. Волосы Риссы были подстрижены и уложены так чтобы оставлять лоб полностью открытым, над правой бровью было нанесено несколько черных точек, черным были подведены и ее глаза. Завершало эту нательную живопись изображение змейки свернувшейся в спираль на обнаженном бедре. Еще одна змея охватывала предплечье девушки серебряным браслетом. Из других украшений у Риссы были несколько перстней с рунами, да маленькая статуэтка Богини, свисавшая с шеи девушки на серебряной цепочке.

Сегодняшнему посвящению предшествовал семидневный пост Риссы в одном из гротов в прибрежных скалах. Там она готовилась в полном одиночестве, довольствуясь лишь водой из просачивающегося подземного ручейка, да куском сырой рыбы в день. Этой ночью она чувствовала себя полностью готовой— не только к жреческой инициации, но и к тому, что она рассчитывала открыть в себе с ее помощью.

Откуда-то из темноты послышалось заунывное пение, сопровождаемое печальной и в то же время торжественной музыкой. Вот из темноты выдвинулась нелепая фигура — некто одетый в звериный шкуры и водрузивший тюлений череп на макушку, изгибаясь всем телом, обходил раукары играя на нихелькарпе. Вслед за музыкантом из-за мегалитов стали выходить жрецы, одетые в черные плащи. Их тени в свете факелов казались странными и пугающими — особенно на фоне теней отбрасываемыми раукарами. Вот ряды жриц расступились и вперед вышла немолодая стройная женщина — в сине-зеленом плаще и высокой шапке с рогами. На ней были с необычайным искусством прорисованы изображения зубастых рыб с острыми мордами, огромных спрутов и крабов, морских змей, безобразных чудовищ напоминающих помесь человека и лягушки. Все создания были гротескно злобными, раздирающими и пожирающими друг друга...и людей.

Колла, верховная жрица Готланда подошла к девушке почти вплотную. Звенящим голосом она задавала девушке ритуальные вопросы, на которые Рисса давала заученные ответы. Закончив с церемониальной частью, Колла достала из складок своего одеяния большой обоюдоострый нож. Рукоятка его была вытесана из человечьей кости и украшена причудливой резьбой, на лезвии виднелась насечка из рун. Сделав небольшой надрез на руке у себя и Риссы и прижав одну кровоточащую рану к другой, жрица произнесла слова, устанавливающие сакральную преемственность. Рисса, слегка поклонившись, приняла из рук жрицы жертвенный нож и повернулась к прикованным рабам. Как и требовал обычай она готовилась принести свою первую жертву — только одновременно она хотела совершить свое личное действо. Губы Риссы уже шевелились, произнося древнее заклинание, составленное ею из нескольких разрозненных записей на рунных камнях. Краем глаза она видела, как нахмурилась Колла, видя такое самоуправство, но Риссе было плевать на это. Она все громче произносила слова, уже совершенно не заботясь о том, что жрецы все чаще сбивались с ритма, а то и вовсе замолкали, изумленно глядя на нее. Плевать, плевать на них всех! Рисса уже чувствовала, как вокруг нее собираются могучие силы, пронизывающие все вокруг незримыми, но мощными токами. Особенно сильно ощущалась энергия, исходящая от раукаров с изображениями богов, заставлявшая каждый волосок на теле Риссы вставать дыбом, а ее сердце бешено колотиться так, что оно казалось, сейчас выпрыгнет из груди. Она чувствовала, что с каждым произнесенным ею словом откуда-то — из рокочущего перед ней моря или из глубин ее собственного существа? — поднимается что-то невыразимо могущественное, готовое вступить в свои права вместе с нею. На одном дыхании выкрикнув последние слова заклятия, Рисса с громким криком вонзила клинок в грудь одного из рабов, вырезая его сердце. Алая кровь хлынула на алтарь и в чернеющую воду.

Звонко ударился о камень выпавший из рук жертвенный нож.

Держа в руке окровавленный кусок плоти, она еще успела подумать, что добилась цели, но вновь переоценила свои силы.

Море перед ней вдруг взбурлило, словно в нем бесновался, по меньшей мере, кит и тут же могучей волной устремилось вперед, захлестывая с головой и Риссу и стоящих рядом жриц. Девушка не успела ничего сделать— она стояла на месте как вкопанная, видя как вокруг нее поднимается клокочущая стихия. Но и захлестнутая ею Рисса почему-то не испытывала никаких неудобств. Вокруг нее все изменилось — куда-то сгинул и алтарь и круг из раукаров. Рисса висела в зеленоватой толще воды, словно оказавшись в самой пучине. Вокруг нее проплывали стайки рыбок, вверху где-то высоко просвечивало солнце. Внизу же простиралась дно напоминавшее огромную горную гряду— пики, перевалы, трещины возле которых трепыхались водоросли и шевелились чьи-то черные щупальца или клешни. Прямо под ней простиралась огромная пропасть, больше напоминавшая колодец— почти идеально круглой формы. Этот провал не мог быть порождением природы— в этом девушка убедилась увидев по краям колодца что-то вроде каменных плит. И еще она знала— такого дна не могло быть на Балтике!

Внезапно Риссе почудилось движение. Она до боли в глазах вглядывалась в кромешную тьму, распростершуюся под ней и увидела как на нее надвигается нечеловечески прекрасное лицо. Опознать его для новопосвященной жрицы не составило особого труда — именно это лицо пытался воспроизвести неизвестный художник на камне в круге раукаров. Но и он мог создать только бледную тень той демонической красоты и запредельной злобы, которой был преисполнен лик древней Богини. Она поднималась все выше и становилась все больше. Еще больше. Страшнее. На мгновение показалось, что ее лик заполнил весь колодец.

Огромная змея с длинными, как кинжалы зубами выскользнула из-за женского лика и метнулась к неподвижно зависшей в толще воды Риссе. Даже если бы она и хотела ускользнуть, то не смогла — словно какая то неведомая сила строго зафиксировала ее прямо над колодцем, не давая ей сдвинуться с места.

Вслед за первым гадом метнулся второй, затем еще и еще — целые клубок извивающихся змей мчался навстречу Риссе. Глаза с вертикальными зрачками холодно блестели, так же как и черные чешуйки на гибких телах. Вот уже огромная змеиная голова приблизилась к дочери Нектона, распахнулась огромная пасть и все охватила Тьма.

Рисса открыла глаза.

Она стояла возле того же алтаря посреди круга каменных столпов.

Море все также мерно рокотало перед ней, не выказывая попыток разбушеваться.

Факелы еще горели.

Вот только почему пена, вбрасываемая на песок вдруг так резко поменяла свой цвет? И кто посмел осквернить изображения богов, заляпав их какой-то темно-красной жидкостью? Куда делись стоявшие возле них жрецы? И алтарь— что с ним? Рисса недоумевающе смотрела на розовую массу размазанную по камню, на огромные куски мяса разбросанные по всей поверхности скалы и почти скрывшие алтарь. Посмотрела на свои руки, потом на все тело — его равномерно покрывала кровь, в ногтях застряли кусочки чьей-то плоти. Рисса почувствовала непонятный привкус во рту и вдруг поняла, что ее сейчас стошнит. Она согнулась пополам выплевывая сгустки крови и куски полупереваренного мяса.

Что-то тяжелое обрушилось на ее голову, мир раскололся и мир вновь поглотила тьма.

Первое что почувствовала Рисса, придя в себя — это невыносимая боль, раскалывающая череп. Застонав, она хотела ощупать голову, но рука потянувшаяся ко лбу, вдруг дернулась назад — запястье девушки охватывало что-то тяжелое и холодное, не дающее ей двигаться. То же самое, как вскоре выяснила Рисса, охватывало и ее второе запястье, а также голени. Предчувствуя самое худшее, юная ведьма открыла глаза.

Она лежала на кровати в собственной комнате. Ее руки и ноги обхватывали железные цепи, уходившие вниз и крепившиеся, по всей видимости, к ножкам кровати. На столике рядом стояла чаша с зеленовато-бурой резко пахнущей жидкостью. Из-за задернутого плотными занавесями окна пробивался солнечный свет — значит наступило утро.

А прямо перед Риссой стоял Нектон Макморн, пролистывающий книгу из библиотеки Эоганана. Заметив, что дочь очнулась лорд отложил книгу и подошел поближе. Рисса привычно уставилась в его глаза, посылая мысленный приказ и тут же охнула от невыносимой боли отдавшейся в ее висках. Правитель Готланда холодно улыбнулся при виде гримасы исказившей лицо дочери.

-Даже не старайся дочь моя — саркастически произнес он.— Я пока не в твоей власти. Лучше выпей.

Он взял со столика чашу и поднес ее к губам Риссы, которая резко отпрянула— она уже поняла, что за напиток— его приготовление составляло еще один секрет жриц Змеиной Богини. Зелье сваренное из особых трав с добавлением змеиной крови и серебряной пыли могло лишить ведьму колдовских сил на целые сутки.

Нектон вновь усмехнулся, но Рисса увидела за этой усмешкой тень неуверенности. Непонятно откуда он вынул небольшой кинжал и прижал его к горлу Риссы.

-Пей, тебе говорят — в голосе лорда прозвучали истерические нотки, его рука чуть заметно дрожала. Было видно, что в случае дальнейшего отказа он просто перережет Риссе горло. Поняв это, она кивком выразила свое согласие. Чаша вновь поднеслась к ее губам и девушка, морщась, принялась глотать вязкую вонючую жидкость. Когда чаша опустела лорд удовлетворенно кивнул.

-Так-то лучше — он отошел в сторону и взял в руки рукопись о Раннгрид.— Я прочитал это в тех местах, которые ты выделила подчеркнула. Теперь мне многое стало ясно. Ночные прогулки по лесу, спуски в подземелья, наконец, то как ты поступила со мной — клянусь Эгиром, я в восхищении! Теперь я вижу, что и впрямь воспитал достойную наследницу.

Рисса криво усмехнулась— она и впрямь была достойна принять бразды правления замком и Готландом , но вот только заслуги отца в ее подготовке были весьма скромными.

-Ты поставила перед собой славную и великую цель— Нектон аккуратно положил рукопись на стол.— Жаль, что она так и не будет достигнута.

-Что со мной произошло? — хриплым голосом произнесла Рисса— я лишилась сил?

На лице лорда промелькнула усмешка, скрывавшая страх.

-Ну что ты, конечно нет. Я говорил с жрецами — они считают, что это временно— до тех пор пока ты не сумеешь освоить полученное могущество — он перехватил удивленный взгляд Риссы и довольно усмехнулся— да, мы уже узнали, чего ты добивалась там в подземельях. Тебе и впрямь удалось осуществить Великое Посвящение — здесь лицо Нектона исказил уже нескрываемый страх — как ты все-таки далеко зашла дочь моя.

По его тону Рисса поняла, что он говорит о том, что случилось в святилище. С трудом выговаривая слова, она поинтересовалась, что случилось. Лорд покачал головой.

-Я участвовал во многих войнах и убил множество людей, мне приходилось пытать пленных и собственноручно приносить человеческие жертвы. Но то что произошло святилище, — он покачал головой — нечто похожее я наблюдал лишь несколько раз — знаешь, когда ловишь рыбу сетью и вместе с треской и сельдью попадается крупная акула? Ты видела это Рисса? Видела, как эта тварь рвет на части и кромсает рыбу? Как ее зубы превращают в кровавый фарш, все что попадется, а половину улова приходится выбрасывать, так как он все равно ни на что не годится? Вот что-то похожее произошло и с тобой, когда ты закончила свое проклятое заклинание и застыла над алтарем с вырванным сердцем раба. Колла только коснулась тебя и тут в тебя словно злой дух вселился — впрочем наверное так оно и было. Ты вгрызлась ей в горло, разом перекусив его, ногтями вспорола ей живот и разорвала ее на части, будто тело жрицы было не прочнее гнилой тряпки. Потом ты принялась за остальных— жрецов и рабов, оставшихся на алтаре. Ты кромсала, потрошила, терзала зубами — владыка Готланда сглотнул, — я видел как ты вырывала из тел куски мяса и пожирала их, как пила кровь. И все это ты делала руками и зубами, а никто не смог оказать тебе сопротивления или хотя бы удрать.

Нектон промолчал, не желая говорить о том, что было дальше. Что он, почувствовав, что над ним больше не тяготеет власть дочери, приказал одному из дружинников пустить в Риссу стрелу. Тот воин был отличным лучником, да и освещенная факелами девушка была легкой мишенью — но Рисса развернувшись голой рукой поймала пущенную стрелу! А затем метнула назад с такой силой, что стрела пробила насквозь доспехи воина, пробив ему сердце. Еще один лучник по приказу Нектона попытался застрелить его дочь— она стояла спиной к нему, укрытому в полумраке, на огромном расстоянии. И тем не менее она успела подхватить жертвенный нож брошенный ею на камни и через спину, не глядя метнуть его— лезвие клинка вошло прямо в глаз воину прежде чем он успел натянуть тетиву. После этого никому другому и под страхом смерти нельзя было приказать убить Риссу— лишь когда стало ясно, что чудовищные силы овладевшие ею отступили, ее сумели оглушить и скрутить.

— Те из жрецов, что уцелели, — продолжал лорд Готланда, — рассказали что с тобой случилось. Ты смогла призвать Ранн, но слишком много почерпнула у нее сил, не сумев с ними совладать. Вот они и выплеснулись наружу. Это усилие разом вычерпало тебя досуха и ты быстро истощилась, временно лишившись своих способностей, — Нектон улыбнулся — так я и обрел свободу от твоей власти. Почувствовав это, я быстро распорядился перенести тебя в твои покои и приготовить зелье лишающее ведьму сил — хотя жрецы и уверяли, что ты еще несколько часов не восстановишься, я решил не рисковать. Того что ты приняла хватит, чтобы защититься от тебя до вечера— но я не собираюсь ждать так долго.

-Что ты хочешь сделать со мной? — с вызовом спросила Рисса.

Вместо ответа барон отвернулся к окну уставившись на колышущиеся за окном ветви.

-Я никогда не рассказывал тебе этого,— наконец глухо произнес он,— и все эти годы гнал от себя мысль, что это правда...

-Правда...что?— хрипло спросила Рисса.

-Ты ведь не помнишь свою мать?— вопросом на вопрос ответил Нектон,— да, откуда ты она ведь умерла вскоре после твоей смерти.

-Причем тут моя мать?— передернула плечами девушка.

-Она была красивой,— продолжал Нектон,— золотые волосы, совсем как у тебя и глаза, словно морская синь. Мне говорили, что такая красота опасна, что она манит к себе не только людей, но и тех, кто скрывается в ночи. Я не верил, не хотел верить...даже тогда.

Голос Нектона упал до шепота.

-Сигрид никогда не любила сидеть в замке, — в этом вы с ней похожи. Она была дочерью лорда Островов и ее тянуло к морю. Любила ездить верхом — от замка к побережью и обратно, мимо реки Морарь. На берегу той реки ее и нашли — ближе к вечеру. в разорванном платье, с водорослями запутавшимися в волосах. Но страшнее всего было ее лицо— глаза Сигрид были мутными, словно она не видела и не узнавала никого, а на губах играла улыбка— до вчерашней ночи в святилище я не видел таких улыбок ни у кого. Землю вокруг нее покрывала слизь, от которой несло тухлой рыбой и водорослями, тут же валялся и труп лошади— обглоданный наполовину.

Нектон замолчал, молчала и Рисса, ошеломленная этой жуткой историей — не сколько судьбой матери, сколько внезапной, ранящей разум страшной догадкой.

-Она пришла в себя на следующий день,— наконец произнес Нектон,— но не помнила ничего из того, что с ней произошло и мудрейшие из друидов не смогли вернуть ей память о происшедшем и мы все решили, что так будет лучше. А потом на свет появилась ты, убив Сигрид при рождении и я отчаянно гнал от себя мысль, что могу не быть твоим отцом. Сейчас же я вижу, что обманывался все это время. Какая-то тварь вылезла из моря или озера Морар — мерроу, ичь-ушкья, келпи или что похуже, — чтобы обесчестить мою супругу. Этой ночь я чуть не поплатился за то, что был столь беспечен.

-Так что ты все же сделаешь со мной? — повторила Рисса. Барон подошел к окну и отдернул занавесь..

-Еще при сканах, — произнес он,— местные правители приносили в жертвы своих детей, дабы отвести беду от Готланда. И, хотя мне не подобает следовать обычаям сканов, но похоже мне придется последовать их примеру— и не только их. С тобой поступят так же, как поступают с ведьмами в Империи — обложат хворостом и сожгут дотла. То, что останется, размелют в порошок и развеют по ветру.

Говоря это Нектон подошел к кровати с циничной ухмылкой на лице. Одним рывком он сдернул покрывало, обнажая цветущее тело Риссы и с вожделением уставился на нее.

-Но перед тем как покончить с тобой— произнес он— мне бы хотелось наконец получить удовольствие от того, что до сих пор я делал не по своей воле.

Рисса дернулась, но цепи держали ее крепко. Лорд все с той же усмешкой неторопливо разоблачался, смакуя свое избавление от власти дочери и ее последующее унижение предваряющее мучительную казнь.

В коридоре за ним послышался топот ног, дверь распахнулась, и в нее влетел запыхавшийся дружинник. Нектон гневно обернулся, но воин, похоже, и не заметил, как рассердился его господин.

-Беда, мой лорд, — отдышавшись, произнес воин — большая беда. Имперцы высадились в Готланде. Все море черно от коггов и ладей, им не видно конца. Ви уже пал перед ними, и все новые воины идут к Ангрсборгу. На их знамени крест и на его концах — по человеческой голове.

Кровь отхлынула от лица Нектона , его искривила гримаса страха и ярости:

-Ты!— почти взвизгнул он, яростно тыча пальцем в сторону Риссы. — Ведьма! Ты навлекла проклятие на мой род! Клянусь Одином и Марой, я...

— Мой лорд у нас нет времени — напомнил о себе испуганный дружинник. — Венды лезут на стены и мы можем не сдержать их натиска. Вы должны быть там, чтобы ваши воины видели, что владыка Готланда сражается вместе с ними.

Нектон еще раз ткнул пальцем в сторону дочери.

-Я еще не разобрался с тобой, сука!— после чего выбежал из комнаты, хлопнув дверью. Вслед за ним, бросив на Риссу извиняющийся взгляд, выскочил и воин.

Вновь на Готланде кипела кровавая сеча, на сей раз придвинувшаяся вплотную к стенам Ангрсборга. Ви пал быстро — налет с моря оказался столь сокрушителен и внезапен, что местные не успели собрать ледунг. Воины же Нектона еще не все отошли от потрясений предыдущей ночи. В гавань города одна за другой входили ладьи вендов, из которых на берег выпрыгивали светлобородые воины в кольчугах и конических шлемах. Большинство держало в руках знаменитые вендские мечи, по слухам, перерубающим шелковый платок на лету, иные потрясали булавой или боевым топором. А вслед за ладьями выплывали фреккогги и когги, с которых лучники, арбелетчики и кулевринеры, поддерживали пеших воинов смертоносным дождем из стрел, сулиц и свинца.

Еще горели дома, в которых безнадежно оборонялись последние защитники Ви, тогда как захватчики уже выбрали новую цель. Взяв проводников из местных и оставив в городе небольшой гарнизон венды выдвинулись к Ангрсборгу, чтобы внезапно осадить и его.

Лучники Нектона не уступали в мастерстве врагу, но соотношение сил было не в их пользу— лорд Готланда и без того потерял много воинов во время последней войны, а поспешная чистка дружины Нектона от сторонников Риссы, происшедшая буквально перед нападением также убавила число защитников замка, попутно заразив их подозрительностью и недоверием к собственному сюзерену. Напротив, братья Ордена Святого Витта, вышедшие в море отличались большой сплоченностью и целеустремленностью— магистр Годлейв, первосвященник Рюгена вывел в море весь флот под стягами Четырехликого Креста. Орден Святого Витта вступил в войну относительно поздно— он был слишком занят на восточных границах, где приходилось отражать очередной набег пруссов. Сейчас же, когда язычники оказались отброшены за Вислу, а основные боевые действия в Саксонской войне переместились в Сконе и Смоланд, первосвященник Четырехликого решился на грандиозный набег, желая как можно сильнее потрепать ненавистного северного соседа. Момент был выбран удачно— "лютый" флот под предводительством Ягморта, сейчас находился в Северном море, а того, что осталось было явно недостаточно, чтобы дать нормальный отпор. Войдя во вражеские воды Годлейв разделил свои силы на несколько больших флотилий, которые обрушились на принадлежащие Люти острова. Нападением на Готланд командовал один из лучших воинов Годлейва, князь Рогволод, владыка Венеты.

Взятые с коггов бомбарды обрушивались на крепостные стены, вместе с градом из стрел и пуль кулевринеров. Венды тем временем подносили длинные лестницы, с которыми они бежали к стенам Ангрсборга. Вскоре уже более десятка осадных лестниц было приставлено к стенам замка и по ним, словно муравьи, упорно лезли венды. Некоторые из поднимающиеся по лестницам воинов были остановлены, а потом и сброшены вниз, но другим удалось подняться на стены и укрепиться там. Шаг за шагом они теснили защитников замка: кололи, резали, мозжили головы кистенями и булавами, рубили топорами. Вот они прорвались к сторожевым башням и вскоре заскрипели тяжелые цепи — ворота замка оказались в руках захватчиков. Во внутренний двор ворвались и оставшиеся снаружи воины. Кровавая схватка поражала своей жестокостью, никто не просил и не давал пощады — слишком застарелой была вражда между вендами и лютами, слишком много счетов накопилось у них к друг другу : за сожженные дотла селения, вырезанные под корень целые роды, тысячи угнанных в рабство людей, ужасные пытки и издевательства которым подвергались их соплеменники в плену. Для братьев Ордена Святого Витта эта война стала священной — война с зловещей державой черных колдунов, ведьм и кровавых богов во славу которых сотни вендских девушек и юношей с криками умирали под жертвенными ножами. Потоками вражеской крови венды пытались потопить свой страх перед Империей Ужаса.

Но даже если бы случилось невероятное и кто-нибудь из вендов и преодолел вдруг вековую ненависть— любой воин Люти— будь то лютич, свей или эст счел бы величайшим оскорблением, если бы кто-то из врагов предложил ему жизнь. Закоренелая давняя ненависть сполна обуяла оба народа и готландцы, еще помнившие времена, как короли сканов преследовали служителей Змеи, охотно окунулись в эту кровавую схватку.

Несмотря на яростное сопротивление, братья Святого Витта ворвались в замок, убивая и круша все на своем пути. Силы оборонявшихся таяли, уже никто не помышлял о победе или хотя бы о том, чтобы остаться в живых— только о том, чтобы уйти из жизни прихватив побольше врагов. У лестницы ведущей в верхние ярусы замка у груды тел зарубленных им вендов пал лорд Нектон — от руки самого Рогволода. Но бой уже подходил к концу— большинство готландцев пало, оставшиеся забаррикадировались в комнатах по разным уголкам замка, где давали свой последний безнадежный бой превосходящему численностью врагу. Отдельные отряды, не видя противника перед собой, уже принялись мародерствовать.

Риссе не довелось увидеть всего величия и ужаса гибели Ангрсборга — но она многое слышала через приоткрытое окно. Свист стрел, грохот выстрелов и предсмертные крики, команды которые отдавал ее отец ( она все еще не могла называть его иначе), все чаще заглушались победным кличем "Витт с нами!" Шум битвы внутри замка был слышен куда хуже, но и без того Рисса поняла, что защитники Ангрсборга проиграли .

Все это время она лихорадочно пыталась найти выход — но не находила его. Ненадолго в ней вспыхнула надежда, когда она увидела, как лорд Нектон швырнул на столик рядом с ней ключи от оков. Но видимо это было всего лишь очередное издевательство со стороны князя Готланда — цепи, сковывавшие ее по рукам и ногам не давали девушке ни малейшего шанса. Изгибаясь всем телом, вытягивая изо всех сил шею, Рисса пыталась хоть как-то дотянуться до ключей, но лишь окончательно выбилась из сил. Раз за разом она пробовала прибегнуть к колдовству , но также безрезультатно— проклятое зелье по прежнему сковывало ее разум. Поняв, что освободиться собственными силами она не в состоянии, Рисса решила положиться на волю Богини Змеи и, предоставив событиям идти своим чередом, дожидаться прихода вендов -победителей.

Ждать пришлось недолго -после того, как внизу все стихло, она услышала тяжелые шаги на лестнице, приближающиеся к ее комнате. Одновременно она услышала и вендскую речь, которой она немного научилась от рабынь. Впрочем, враги пока говорили слишком тихо и неразборчиво, чтобы она могла понять их.

Наконец, тяжелая дверь распахнулась и в комнату ворвались захватчики в пыли и крови. Глаза их изумленно расширились, когда вместо ожидаемого врага они увидели прекрасную обнаженную девушку, прикованную к кровати. Рисса прищурив глаза внимательно рассматривала вошедших.

Среди них были не только венды— основанный около полувека назад орден охотно принимал в свои ряды и саксов и тюрингов и данов. Однако славяне все равно составляли большинство: ободриты, руяне, висляне, поморяне и даже мазуры. Иные из них держали в руках мечи, другие— топор или булаву, двое саксов было направили на нее кулеврины, но предводитель с презрением приказал им опустить оружие.

Могучий воин с темно-русой бородой и холодными серыми глазами выделялся среди остальных точно медведь-шатун в стае волков. В одной руке он держал шлем с навершием в виде золотого сокола расправившего крылья, другою вкладывал в ножны длинный меч. Кольчуга воина была покорежена в нескольких местах, там где вражеские мечи все-таки пробили доспех виднелась запекшаяся кровь. Но видимо раны оказались несерьезными, судя по тому, что венд не обращал на них внимания. С гораздо большим интересом он рассматривал лежащую на кровати девушку, тем более, что с тех пор как Нектон сдернул с Риссы покрывало некому было прикрыть ее наготу. Бьярмиец горящими от возбуждения глазами оглядывал молочно-бледную кожу девушки, длинные ноги и тонкую талию, твердые холмики округлых грудей. Не меньше притягивали взор и тонкие черты лица девушки — большие синие глаза, тонкий чуть вздернутый носик, алые губки — казалось, что этот прекрасный лик принадлежит не человеку, а эльфийской деве или иному волшебному существу из легенд свеев и данов.

С трудом оторвавшись от созерцания Риссы, бородач пробасил, довольно осклабившись:

-Клянусь тринадцатью рогами Чернобога, вот уж не думал, что мы найдем такой лакомый кусочек у этих чертомолов. — Он шагнул вперед, положив руку на обнаженное бедро Риссы и довольно ухмыльнулся, когда она дернулась и прошипела ругательство— А девка-то не из пугливых, с гонором. — Он еще раз окинул взглядом ее тело, задержался взглядом на цепях и озадаченно хмыкнул — Слышь красотка, а чего тебя свои же приковали? — не дождавшись ответа, произнес, — впрочем, у вас тут у всех мозги набекрень, может, кому и нравится со скованной девкой блудить. Как думаешь, Богумил?

Тот к кому он обращался, был высоким мужчиной, много старше предводителя воинов. Сам Богумил явно воином не являлся — без оружия и доспехов, в странном белом одеянии, ниспадавшим до пят. На груди его висел золотой крест все с теми же бородатыми ликами на концах, с широкого алого пояса свисали бронзовые фигурки изображавшие различных птиц и животных. Длинные рыжевато-каштановые волосы обильно покрывала седина, также как и окладистую бороду спускавшуюся до середины груди. В руке Богумил сжимал массивный посох, обитый железом, с навершием в виде вставшего на дыбы коня. Внимательные серые глаза недобро посмотрели на девушку, внутренне ощетинившуюся под этим взглядом. Она сразу поняла, кто этот человек.

-Не поминай Чернобога, княже — угрюмо отозвался Богумил, — да еще в таком месте. Свентовит от этого острова давно оступился, также как и Златорогий и сам Солнцеликий, правят здесь только бесы Чернобожьи. И насчет блуда в цепях и оковах — так ты тоже не прав князь Рогволод. Вот смотри.

Волхв шагнул вперед и поднял со столика рядом с кроватью пустую чашу. Он перевернул ее вверх дном и на пол упало несколько темных капель.

-Зелье, что лишает силы ведьму — презрительно произнес Богумил, — на время усмиряет, но на совесть зато — глаз не отвести, порчу не наслать, бесов не кликнуть. Вот и ей этого зелья дали, — священник принюхался — свежее еще, недавно приготовленное. Долго еще не очухается. Так что и ты княже не медли...

Князь, как завороженный смотревший на тело красавицы, словно очнулся.

-Что — "не медли"?

-Мозгами пошевели, князь — жестко произнес священник, — сам подумай, чай не маленький. Ее здесь не для блуда приковали и зелье не просто так пить заставили. Не иначе, ведьма, причем не из слабых — эвон сколько в нее влили. По всему Северу сейчас грызня идет, — не приведи боги: датчанин от короля мерсианского отпал, фриз на престол метит, в самой Мерсии короли друг на друга давно зубы вострят. Война идет везде, вот эту врагиню и пленили здесь. И костер, помост для которого мы во дворе видели — не иначе как для нее слагали. И ты бы так поступил— от греха подальше.

Рогволод повернулся к волхву, в глазах мелькнули злые огоньки.

-Совсем из ума выжил, старый — раздраженно произнес он — Какая из нее ведьма, глянь молоденькая совсем. Хоть уже и спелая — венд щелкнул языком— знатный трофей выйдет, княжеский. Она-то и сама-то не из простых будет, видно и так. Эй красавица, — обратился к ней князь, — ты кто такая будешь?

-Рисса Макморн, дочь лорда Нектона — без запинки ответила девушка, сообразив, что это резко повышает ее шансы на выживание. Рогволод изумленно уставился на нее:

-Врешь!— выдохнул он. Богумил покачал головой, что-то похожее на страх промелькнуло в его глазах.

-Она правду говорит — сказал он — я вижу это. Витт Четырехликий, что же творилось в этом замке такого, что мерсийский лорд собственную дочь решил огню предать? Чем же она могла провиниться среди тех, кто убийство и злое чародейство за высшую доблесть почитает? Еще раз говорю тебе князь — сожги ты ее, спокойней нам всем будет. Может она и вовсе не человек, а тварь из Пекла, что даже здесь не знают как обратно загнать.

Слова волхва заставили князя задуматься. Помолчав немного, он уже более примирительным тоном спросил:

-Богумил, а ты-то знаешь, как зелье это готовить?

Волхв пожал плечами:

-Знаю. Там не самые редкие травы нужны, даже на этом острове есть такие. И серебро найдется и змеиная кровь. Там вся хитрость не в том, что за травы, а то когда они были собраны и в том, чтобы верно подобрать компоненты отвара. Я понимаю, что ты хочешь сказать князь, и я не буду лгать тебе — да я могу найти нужные травы и приготовить зелье еще до того как ведьма вернет свой нечистый дар. Но сам подумай — нужна ли тебе наложница с Змеиного Острова? Возьмешь себе — проклятие навлечешь на свой род и свой дом, змеиное жало все равно вылезет у нее: может сразу, а может и через год, но выползет обязательно. Не глупо ли это — оставлять в живых ту, кого не пощадил даже собственный отец? Мало ли девок кругом?

-Отче Богумил, ну сам подумай — увещевательно произнес князь— кто еще такую славную добычу привезти может? Кто в Рейхе может похвастаться, что его постель словно покорная рабыня согревает дочь одного из лордов Мерсии? И к тому же глянь, какая красавица — он ухватил сильными пальцами девушку за подбородок и заставил вздернуть голову — у кого еще есть такая? Ты говоришь, ее собственный отец сжечь хотел — так еще неизвестно, что там за отец был. Нам ли не знать, как с ума сходят, те, кто Чернобогу тело и душу продал, а уж про этот остров и вовсе каких только страхов не рассказывали. Она молоденькая совсем, всю эту дурь бесовскую ты у нее из головы выбьешь, а нечистых что ею владеют на крепкую цепь посадишь — в жизнь на свет божий не вылезут. Ты мудрый, ты вырвешь у нее змеиное жало. В общем, так будет — он решительным жестом остановил пытающегося что-то ему возразить волхва.— Девку я забираю и отвожу на свой корабль. Мы все равно еще здесь не меньше двух дней пробудем — с Годлейвом договорились что общий сбор перед возвращением будет тут. Хватит тебе времени чтобы и трав найти и зелье приготовить — да так, чтобы на всю оставшуюся дорогу хватило. И еще, волхв — Рогволод пристально посмотрел на Богумила— если она с твоего отвара вздумает концы отдать— не посмотрю, что ты божий человече...

-Не нужно угроз, князь — гордо произнес волхв — я и так сделаю все, что ты скажешь. Но видит Святой Четырехликий, ты еще об этом пожалеешь — уже тише добавил он.

Однако князь уже не слышал его — шагнув вперед он взял со столика ключи и начал снимать оковы с Риссы. Та немигающим взглядом смотрела на своего пленителя, но ничего не говорила. Когда все цепи были сняты, Рисса со стоном выпрямилась и потерла натертые руки. Рогволод, впрочем не дал ей много времени: ухватив ее за талию он легко забросил обнаженную девушку себе на плечо.

-Уходим к Ви, — весело сказал он — там, на кораблях и будем делить добычу. Как бы то ни было, но самый сочный трофей достался мне — в подтверждение этих слов он сильно шлепнул Риссу по голому заду.

Рисса вскрикнула, но не от боли, а от бессильной ярости. Неожиданно перед ее глазами вдруг резко встала вчерашняя ночь — когда она принимала посвящение в святилище Змеиной Богини, полная сил и яростного желания стать лучше, сильнее, могущественнее. И как она заканчивает этот день — голая, бессильная, на плече у вражеского владыки, который ощупывает ее как безродную рабыню. У нее помутнело в глазах от непрерывно кипевших в ней злобы, ненависти и позора, она была готова грызть покрытое кольчугой плечо Рогволода — только мысль о полной бесполезности этих действий останавливала ее.

Но потом Рисса подумала, что если бы не этот князь, то ее обугленные останки сейчас уже догорали бы на костре. И пусть он спас ее лишь затем чтобы потешить свои похоть и тщеславие — пусть его. Она будет ждать, она уподобиться змее в траве, но рано или поздно вырвется из ловушки в которую ее загнала прихоть судьбы и обретет желанное могущество. Они ей все заплатят — сегодня или через несколько лет, но она будет праздновать победу.

Буривой шедший позади князя внезапно вздрогнул и отвел глаза при виде того какой улыбкой вдруг озарилось лицо девушки бессильно повисшей на плече князя. И еще раз подумал, что этот поход не принесет им ничего хорошего.

Венды не стали оставаться в замке врага — вынеся из Ангрсборга все мало-мальски ценное, они подожгли величественное строение. Богумил вместе при этом стоял у кромки воды и, торжественно воздев руки, читал молитвы Витту Четырехликому и Михаилу Златорогому, призывая их раз и навсегда изгнать демонов владеющих этим местом. Рисса скрипела зубами, на ее глазах блестели слезы, при виде полыхающего замка. Но в то же время про себя она злорадно думала, что сердце замка — глубокие подземелья останутся недоступны огню. А значит, глупые варвары напрасно радуются своей победе — придет день и Ангсрборг восстанет из пепла во всем своем пугающем величии.

Пока же варвары, не догадываясь о реваншистских мечтах Риссы, чувствовали себя полными хозяевами на острове. Обложив данью жителей Ви и отобрав скот у бондов — говоря при этом о том, что они освободили их от иноземного гнета — венды проводили время в разгульных празднествах. Братья Святого Витта от них в этом не отставали— их покровитель не требовал от них столь строгого воздержания, как в других орденах Рейха. А князь и вовсе не был связан обетами— он считался светским владыкой, покровительствующим Ордену, но сам не состоял в нем. Свиные туши жарились на вертелах, в луженые глотки неиссякаемым потоком лилось вино из погребов Нектоны, а постели воинов грели гутские девки, уведенные из окрестных деревень. Пьяные гимны Бальдру-Христу и Свентовиту оглашали округу, совместно с поношениями языческих богов, заставляя Риссу скрипеть зубами в бессильной злобе. Она надеялась, что Богумил упьется вместе с остальными и не успеет приготовить проклятое зелье либо ошибется в его составе. Но волхв не пьянствовал, да и князь не давал ему забыть о долге. Поэтому, едва закончив обряд "очищения" Богумил, взяв посох и походную сумку, ушел в лес. Его не было несколько часов, когда он наконец вернулся держа в одной руке целый сноп различных трав, а в другой— слабо шевелящуюся кожаную сумку. Сев у костра он начал отмерять части отобранных им растений, кидая в небольшой котелок стебли, листья, ягоды, корешки. Затем волхв развязал сумку и ловко вытащил оттуда извивающуюся змею, которой тут же отрезал голову. Сцедив кровь в зелье, он высыпал туда же пригоршню серебряной пыли, шепча над ней молитву. Все это время Рисса стояла рядом и князь держал у ее горла кинжал с широким лезвием. По его лицу тек холодный пот— похоже Рогволод сумел осознать, что будет если волхв не успеет приготовить снадобье. Но вот Богумил в очередной раз посмотрел на закипающий отвар, на его цвет и густоту и, удовлетворенно кивнув головой, снял котелок с огня и поднес к Риссе.

-Пей — требовательно произнес он, а князь еще сильнее прижал лезвие к ее горлу. Рискуя жизнью, Рисса еще раз попыталась пробудить в себе хоть часть силы — нет, все глухо.

-Пей, кому говорят! — распаляясь, рыкнул князь и Рисса, обжигаясь, принялась глотать жидкость. Когда котелок опустел, волхв удовлетворенно кивнул и князь убрал руку с кинжалом от ее горла. Весь последующий день волхв только и занимался тем, что искал нужные травы и готовил отвар, который он сливал в бутыль из под вина.

Несмотря на то, что Рогволод смотрел на Риссу с неослабевающим вожделением, он пока не делал попыток овладеть ее телом. Судя по паре фраз, которыми он обменялся с Богумилом, он не хотел рисковать, вступая в связь даже с такой, обессиленной ведьмой. Князь был готов еще помучиться неудовлетворенным желанием, развлекаясь с деревенскими девками, в ожидании того, как Риссу привезут в его владения, где волхв сумеет связать ее более надежно. Девушку подобные разговоры сильно беспокоили, но она прекрасно понимала, что ничего не может сделать. Сбежать она тоже не могла — лежа связанной в одной из лодок, где ее попеременно сторожили волхв и князь. Оставалось только ждать когда ее враги все-таки потеряют бдительность.

На третьи сутки после взятия замка и разграбления Ангрсборга прибыли первые корабли от Годлейва. Они принесли с собой безрадостные вести: не всем братьям Ордена выпала удача захватить один из замков владык Люти, от Упсалы, Аландов, Эйсюслы венды отступили с большими потерями. Богумил рассказывал еще более тревожные известия — каким-то образом он узнал, что король Этельред на реке Гёта-Эльв разбил датчан и вальбержцев, а Ягморт совместно с норвежцами пустил на дно датский флот и сжег Еллинге, укрепив свою власть в проливах. Сейчас бьярмиец шел на восток со всеми своим флотом, чтобы соединиться с местными князьями и уничтожить захватчиков. Сам Годлейв принял решение уходить на юг, что и советовал делать остальным князьям, даже не находившихся в под его непосредственным командованием. Рогволод последовал его совету и приказал покинуть Готланд.

Ладьи грузились захваченной добычей и одна за другой отчаливали из Ви, на радость прячущимся по домам и лесам горожанам. Риссу — по прежнему связанную и беспомощную швырнули в фреккогг самого князя. Туда же перебрался и Богумил. Зазвучали отрывистые команды и парус с крестом Четырехликого взвился над водой. Флот князя Рогволода уходил на юг, увозя в неизвестность последнюю наследницу Готланда, к чьим честолюбивым мечтаниям теперь добавились и планы мести.

Последующие дни оказались унылыми и однообразными. Серое свинцовое небо над головой, серые волны плещущие за бортом, светлобородые венды и саксы возящиеся с корабельными снастями или сидящие на веслах в ладьях. Она лежала связанной на тюке дорогих тканей, взятых во время грабежа Ангрсборга , там же где лежала доля князя Рогволода. Хорошо еще, что он все таки позаботился о том чтобы одеть ее в платье, согревавшее девушку по ночам. Несколько раз в день князь снимал с нее путы, позволяя размять затекшие руки-ноги, но при это не сводил с нее глаз, особенно зорко следя за тем чтобы поблизости от нее не оказалось оружия или чтобы пленница не вздумала сигануть за борт. Последнее представлялось вполне возможны — Рисса отлично плавала и ее поступок вовсе не был бы жестом отчаяния. Ей бы только продержаться на воде, дожидаясь когда вернутся ее силы, а там уже призвать на помощь какую-нибудь морскую тварь с которыми она давно научилась управляться. Но князь не сводил с нее глаз и всегда был рядом. В тот момент когда его грубые руки соприкасались с гладкой кожей пленницы Рисса чувствовала как Рогволода трясет от похоти. Может быть девушке и удалось бы соблазнить князя, если бы не бородатый волхв не сводящий с нее глаз и постоянно напоминающий князю КТО эта светловолосая красавица. Утром и вечером он подносил ко рту Риссы полную чашу и она, морщась глотала зелье, делающее ее беспомощной.

Меж тем флотилия Рогволода прошла вдоль западного берега Готланда и вошла в Элландсунд. Длинный узкий остров пока оставался в стороне от войны— его правитель, хитрый старый ярл Освин выжидал, не торопясь ни выступить на стороне Мерсии, ни примыкать к Рейху и Дании. Именно поэтому Рогволод устроил стоянку на Элланде, выбрав совершенно пустынный берег. На острове князь следил за Риссой в два глаза, с особой тщательностью проверяя ее путы. Богумил тем временем пополнял в лесу запасы нужных растений для зелья, в то время как один из его учеников присматривал за мешком в котором шевелились ядовитые змеи.

К берегам Смоланда Рогволод причаливать опасался— даже с моря были видны огромные клубы дыма подымавшиеся от разоренных сел и городов. В отличие от Сконе, быстро признавшего власть датского короля, Смоланд раскололся— одни правители встали на сторону Рейха, другие начали ожесточенную войну с захватчиками. Никто бы не взялся предугадать как бы встретили на побережье братьев Святого Витта.

Наконец Эланд и Смоланд остались за бортом, а вскоре на горизонте появился остров Борнхольм — уже вполне союзный имперцам. Через некоторое время глазам Риссы открылась Земля Вендов, к которой и направились корабли Рогволода.

Полвека назад, после изгнания Мерсии из Саксонии, кайзер Рудольф отдал во владение Ордену Святого Витта земли от устья Вислы до устья Травена. Почти в центре владений ордена находилась крепость Винета, на острове Юмна. Построенную во времена Первого Рейха крепость, меркиты взяли после полугодовой осады почти два века назад. Семьдесят лет Юмна была главным меркитским оплотом на Балтике и лишь после распада империи Кровавого Бога, вновь перешла Рейху. Ныне, когда братство вендских витязей превратилось в Орден Святого Витта, а центром его стал святой остров Рюген, Винета стала наследственным княжеством, подчинявшимся князю-епископу Ордена. Остров Юмна словно массивный замок запирал вход в устье Одры, прикрывая богатый торговый город Волин и всю Померанию от набегов с севера

Часть города находилась на мысу и окружена была морем, в гавани Юмны могло разместиться свыше трехсот ладей и коггов. Вход в Волинский залив, соединивший Волинскую бухту с морем перекрывала большая каменная арка, где были установлены железные ворота, запиравшиеся изнутри. По бокам арки стояли массивные башни, где стояли бомбарды и катапульты, у которых все время дежурило несколько воинов. За аркой, уже на самом острове виднелся и княжеский замок, огороженный массивной каменной стеной. Над всеми строениями возвышалась каменная башни сложенная из каменных плит. В башне содержались порой пленники, но главное ее предназначение было не в этом. Когда дозорные на башнях арки видели в море корабли Люти, норвежцев или датчан они зажигали костры, чтобы их видели волхвы, попеременно дежурившие на вершине замковой башни. Они же зажигали новое пламя — большое яркое, топившееся смолистыми дровами, дававшими густой жирный дым. Этот дым был хорошо виден в Волине, мигом собиравшим ополчение в помощь витязям Юмны. Если же враг был особенно силен из города уже мчались гонцы за помощью к герцогам Померании и Мекленбурга, в вольные города Росток и Любек, к первосвященнику Рюгена, а порой — и к соседнему Ордену Святой Вальберги, а то и в Трир к самому кайзеру.

Ладьи Рогволода одна за другой входили под арку в распахнутые ворота. Здесь пути воинов расходились — часть их, забрав свою долю добычи, отправлялись в Волин . Князь же вместе со своей дружиной сходил на берег Юмны где его уже ждали княжеские кони — ладьи Рогволода вплывавшие в Волинский залив были давно замечены со стен крепости. Перед тем как вскочить на лошадь князь о чем-то пошептался с Богумилом и тот кивнул, сохраняя недовольное выражение лица. Он подошел к Риссе которая стояла на берегу со связанными за спиной руками, с презрением осматривая глазевших на нее вендов. Свободный конец веревки держал дюжий воин — из личной охраны волхва.

-Пойдем, — буркнул волхв девушке и, не дожидаясь ответа, зашагал вдоль берега. Подталкиваемая в спину своим стражем и скалясь в ответ Рисса последовала за ним.

Позади насыпного холма на котором возвышалась крепость виднелся храм — красивое деревянное здание с небольшими башенками и остроконечной крышей украшенной замысловатыми узорами. У входа Богумила ожидало несколько мужчин, одетых в причудливо разукрашенные одежды. По обилию священных крестов и прочих амулетов, Рисса поняла, что это младшие волхвы. Обменявшись приветственными словами и коротко объяснив, кто такая Рисса и зачем он ее ведет за собой, Богумил подошел к храму и, распахнув тяжелые двери, втолкнул туда девушку. Рисса с любопытством оглядывала убранство вендского храма: стены и потолок покрывали изумительной красоте резные узоры, изображавшие сцены из жизни богов и людей, обрамленные растительным орнаментом. Вдоль стен в специальных нишах стояли статуи местных святых, облаченных атрибутами языческих богов: Златорогий Михаил с мечом, Святая Вальберга с копьем, Дева Мария, держащая сноп хлебных колосьев и другие божества. Особо выделялся безголовый идол, раскинувший руки, в каждой из которых он держал по две одинаковых бородатых головы, окруженных крыльями. Риссе доводилось слышать легенду о римском священномученике, которому жестокий император отрубал голову, но на ее месте всякий раз появлялась сияющая ангельская голова. Когда голов стало четыре, исходящий от них свет стал столь нестерпимым, что ослепил и правителя и всех, кто был во дворце, тогда как сам Витт исчез из дворца, чтобы возродиться на берегах Балтики в обличье Четырехликого Бога— Свентовита.

Перед статуями богов-святых стояли алтари, где прихожане оставляли подношения.

Но Богумил не дал Риссе насладится красотами храма — сильно толкнув ее в спину, он заставил ее упасть на колени перед изображением Распятого Бога в короне из солнечных лучей . Перед ним на полу стояла массивная каменная кладка в которой горело жаркое пламя. Рисса вывернулась на полу и ощерила белые зубы, с ее губ сорвалось крепкое словцо и тут же ее плечи ожег страшный удар, разом рассекший обветшавшее платье. Она обернулась — позади поигрывал плеткой здоровенный верзила, со зверски-похотливым выражением лица рассматривавший скорчившуюся у его ног Риссу. Волхв по-прежнему не обращал внимания на девушку: воздев руки он произносил страстную молитву, поворачиваясь то к Солнцеликому, то к Златорогому, то к Четырехликому. Текст Рисса понимала с пятого на десятое, но было ясно, что Богумил просит своих покровителей изгнать из тела плененной девушки "бесов чернобожьих". Вслушиваться в речь жреца девушке мешала плеть то и дело обрушивающаяся на ее спину — видимо это входило в обряд экзорцизма. Рисса, сжав зубы, молча терпела, но в душе клялась Ранн, Эгиру, Одноглазому и всем богам, что выморит это святилище столь лютой казнью, что и многие поколения спустя рабское племя будет со страхом вспоминать об этом.

Закончив восхваления своему богу, Богумил развернулся и холодно глянул в пылающие ненавистью глаза девушки.

-Веди ее в кузню и передай Славимиру и Додоле — они знают, что с ней делать. Я после приду, после жертвоприношения.

В двери храма двое дюжих молодцев уже втаскивали отчаянно блеющего и упирающегося барана. Мучитель Риссы ухватил ее за шею, грубо поднял на ноги и потащил к выходу.

Кузня стояла позади храма — невысокое строение, наполовину ушедшее в землю. Провожатый подвел Риссу к окованным железом дверям и громко постучал. Дверь открыл молодой парень, с рыжеватой бородой и синими глазами, одетый в белую рубаху навыпуск и коричневые штаны, подпоясанные кожаным поясом с которого свисали бронзовые фигурки животных.

-Здрав будь Славимир!— поклонился слегка парень державший Риссу.— Вот принимай товар. Хороша штучка — он причмокнул губами.

-Хороша, да не для тебя, Жлуб — усмехнулся молодой священник.— Радуйся, что князь не слышит. Пойдем красавица, — он взял свободный конец веревки, связывавший руки Риссы и завел ее в кузню. Внутри все все выглядело так, как и должно быть в подобном помещении: наковальня, меха и горн, тяжелый молот и прочий кузнечный инструмент. В горне уже полыхал жаром раскаленный металл. Впрочем глаз Риссы тут же приметил и то что отличало эту кузню от обычных — по стенам были развешаны снопы трав, даже засушенными испускавших приторный запах. В дальнем углу стоял каменный истукан божества, которое Рисса уже начинала тихо ненавидеть — четырехликого бога. На этот раз он был изображен с большим кузнечным молотом.

Славимир поднял со скамьи что-то похожее на кожаную маску и подошел к Риссе.

-Я не сторонник того, чтобы так поступать с женщинами — виновато произнес он, — пусть даже и ведьмами. Но ослушаться приказа Богумила я не могу.

С этим словами он нацепил жуткую личину с двумя прорезанными овалами для ноздрей и рта на лицо Риссе. Ловко стянув у нее на затылке широкие ремни, он легонько толкнул ее в направлении где, как успела заметить Рисса, находилась еще одна дверь. Заскрипели железные петли и девушку втолкнули в очередное помещение.

Первое что ее ошеломило — жуткая духота, казалось, ее втолкнули в какую-то чудовищную парилку. Ее лицо под маской мгновенно стало мокрым от пота, также как и все ее тело. Руки девушки невольно дернулись кверху, снять маску, но бесполезно— веревка не давала это сделать. К державшему ее Славимиру добавился кто-то еще — девушку сноровисто подняли воздух в две руки, невзирая на ее бешеное сопротивление, освободили от остатков разорванного платья и уложили на живот на жесткий деревянный топчан. В воздухе что-то свистнуло и ягодицы Риссы обжег удар плети или розги — вернее даже нескольких. Рисса вскрикнула и попыталась вырваться, но ее тут же настиг еще один удар — на этот раз по и без того истерзанной спине.

Эта пытка продолжалась долго — в душном жарком помещении Рисса думала, что задохнется, она истекала потом, который пропитывал ее тело и щипал ссадины. Кто-то ее держал — видимо Славимир, второй же человек без всякой жалости, методично обрабатывал ее тело розгами. Рисса вертелась, как могла старалась уйти от розги, но бесполезно — ее секли со знанием дела, без злобы, но старательно. Иногда ей удавалось пнуть ногой секущего — судя по ощущениям это была женщина — несколько раз она почти соскакивала с топчана, однако ее тут же возвращали обратно. Извиваясь словно раненная змея, стремясь уйти от секущей плети Рисса исхитрялась перевернуться на спину, но делала себе только хуже: ее секла тогда по грудям, животу, лобку — избегая, впрочем, слишком сильных, калечащих ударов. Рисса уже сорвала голос от крика, зубами грызя края маски. Ей постоянно казалось, что она не выдержит этого и умрет, однако это не входило в планы ее мучителей. Когда Рисса, выбившись из сил, просто лежала на топчане и глухо стонала от боли, розги сменяло нежное мягкое прикосновение больших ладоней, втиравших в ее тело какую-то мазь или масло. Это прикосновение успокаивало истерзанное тело, заставляло ее блаженно замереть и расслабиться, в то время как ловкие пальцы тщательно втирали мазь во все впадины и выпуклости ее тела. Иногда к женским рукам добавлялись и руки Славимира — Рисса чувствовала сладострастие, с которым молодой волхв касался ее. Ладони женщины скользили по ее ногам, грудям и бедрам совершенно бесстрастно — так будто невидимая волхвиня заботилась о больной скотине. Однако отдых продолжался недолго— сигналом к возобновлению экзекуции служило шипение воды, выплескиваемой на раскаленные камни. Обжигающий пар вновь наполнял каморку, а по телу Риссы вновь загуляла розга. Время от времени, девушку сдергивали с топчана и с головой окунали в ванну или бочку до краев наполненной ледяной водой. Судя по резкому запаху и плавающим листьям, это была не просто вода, а охлажденный отвар из трав. Первый раз Рисса чуть не захлебнулась от неожиданности, но все обошлось и далее она успевала задерживать дыхание. Когда же ее вынимали из воды, то просовывали меж сомкнутых губ стальное горлышко и в ее горло лилось проклятое зелье.

Рисса потеряла счет времени всей порке, то и дело проваливаясь в полузабытье-полусон , когда ее мучители давали ей немного отдохнуть. Однако удар розги или окунание в холодную воду вновь возвращали ее к кошмарному бодрствованию. Вся экзекуция проходила в полном молчании, лишь иногда волхвы обменивались парой слов, когда девушку надо было опять окунуть в воду или наоборот вернуть на топчан. Рисса извиваясь и крича, поливала своих мучителей всеми известными ей ругательствами, оскорбляла их, волхва, князя, Четырехликого, но их, похоже, это ничуть не трогало — даже удары не становились сильнее. Обычная девушка давно умерла бы на этом топчане, но звериная живучесть Риссы и здесь давала о себе знать.

Меж тем за стеной в кузне тоже кипела работа— слышались удары молота, рев пламени, бормотание и песнопения восхваляющие Святого Витта, Михаила и самого Солнечного Бога. Рисса узнавала этот голос и кричала страшные оскорбления Богумилу, оказавшемуся еще и кузнецом, пока не сорвала голос. Жрец Юмны никак не реагировал на все это — знай бил молотом и восхвалял богов.

Экзекуция прекратилась когда Рисса уже почти потеряла надежду на ее окончание. Ее подхватили под руки и вытащили из помещения, которое она так и не увидела изнутри. Дверь за ней захлопнулась — видно Додола так и не захотела глянуть в глаза той, которую она так долго истязала. Славмир сорвал с Риссы маску и она уставилась в пол, жадно глотая ртом воздух. В кузне тоже было жарко, но после той комнаты здешний жар казался Риссе прохладой.

Сильная рука ухватила ее за подбородок и заставила задрать голову вверх. Богумил предстал перед ней в новом облике — полуобнаженный по пояс, в кожаном переднике, он играл могучими, несмотря на возраст, мышцами. Он заглянул в полыхающие ненавистью синие глаза и неодобрительно покачал головой.

-Зла ты девка, ой зла. И бесы в тебе глубоко сидят. Изгнать их совсем и мне не под силу -зато загнать их в тебя глубоко, так чтобы они никому уже не вредили — это я смогу.

Он поднял с наковальни что-то напоминающее браслет из черного железа, разве что шире любого браслета. Впрочем, вскоре Рисса поняла что это — рабский ошейник! По его ободку красовались незнакомые знаки и руны. Инстинктивно девушка сжалась когда Богумил потянулся к ней с этим орудием рабства — в невзрачном предмете она чуяла пугающую чуждую силу. Силу не сулившую ей ничего хорошего.

-Что, боишься чертомолка?— рассмеялся Богумил — И правильно делаешь. Этот ошейник ковался именем Святого Витта и Солнцеликого, в священном пламени Сварожича, небесного коваля, знаки всех святых на нем. Сила этих оков сдержит твоих бесов, наложит на них такие цепи, что им ввек не освободиться. Никогда не будет у тебя власти вредить и морочить людей, никогда не обретешь ты снова проклятый дар.

Рисса дико взвыла и метнулась в сторону, но Славимир прижал ее к земле и ухватил за волосы, заставив задрать голову. Богумил быстро застегнул ошейник вокруг нежной шеи, потом ухватил свой посох и с силой ткнул им под подбородок девушке. Сверкнула яркая вспышка и Рисса закричала — дико, страшно. Оглушающая боль разлилась по ее телу, ей показалось, что в горло ударила молния. Богумил презрительно рассмеялся.

-Эй волхв— раздался зычный голос из-за стены кузни— как там моя новая наложница?

-Сейчас княже — Богумил ухватил обнаженную девушку за золотые волосы и вытащил ее наружу. Перед кузней на вороном коне восседал князь Рогволод — в расшитом золотом кафтане и таких же богато разукрашенных штанах. На плечи воина был накинут алый плащ, подбитый мехом черно-бурой лисицы, на русых волосах виднелся золотой княжеский венец. Он легко соскочил с коня и не торопясь подошел к волхву и лежащей на земле Риссе, глядящей на него с бессильной ненавистью.

Потрогал ошейник, цокнул языком.

-Что я и вправду теперь могу не боятся?

-Настолько насколько и боги и все святые не боятся бесовских чар — гордо ответил волхв.— Нет в ней больше сил, нет и власти над людьми. Теперь это такая же девка, как и все остальные. И годна для того же, что и они.

-Вижу Богумил, — князь жадно смотрел на тело пленницы, манящее и соблазнительное, даже несмотря на алые следы от плети и розог. Потрепал ее по щеке, провел рукой по округлой груди, хлопнул по заду.

-Постыдись богов княже,— укоризненно сказал волхв, — не здесь же.

Рогволод молча кивнул, ухватил Риссу за руку и забросил на своего коня. Попрощавшись с волхвом, он пришпорил скакуна и поскакал вверх, к своей крепости. Рисса молча лежала на подпрыгивающей конской спине, вздрагивая от нескромно ощупывающей ее княжеской руки и глотая слезы бессильной ярости.

Впервые за время своих злоключений Рисса была близка к отчаянию. Проклятый волхв, служитель четырехликого божка все-таки нашел способ как защитить себя и своего князя от гнева Змееногой. И что самое страшное — девушка не знала как освободиться от заклятия. Раз за разом она пробовала пробудить в себе силу, выйти из тела или воззвать к кому-то — ответом была только раскалывающая головная боль да сильное жжение вокруг проклятого ошейника. Последний, кстати, замыкался на шее таинственным способом — сколько Рисса не проверяла, не ощупывала каждый дюйм проклятых оков, везде ее пальцы натыкались на гладкую металлическую поверхность, без всяких следов зажима или замка, который можно бы попробовать взломать.

К омерзительному ощущению бессилия прибавлялся унизительный статус княжеской наложницы. Первый раз Рогволод взял ее, даже не дожидаясь пока они въедут в крепость — Рисса была настолько измотана недавней экзекуцией, что не могла сопротивляться. На одном из склонов холма князь спешился и швырнул Риссу животом на большой валун, на ходу расстегивая завязки штанов. Девушка лишь измученно простонала, чувствуя, как в ее исхлестанное лоно вторгается чужая плоть. К счастью, князь так долго томился неразделенной похотью, что не мог долго терпеть и вскоре пытка закончилась. Рогволод небрежно перекинул изнасилованную девушку через седло и пришпорил коня.

В крепости Риссу разместили в относительно комфортных условиях — в одной из комнат на вершине Сигнальной башни, наспех переделанной из темницы в девичью. Комнату вымели начисто и прокурили травами от паразитов, поставили широкую кровать, застелив шкурами пушных зверей. В собольи и лисьи меха Риссу и одевал князь, разумеется, не для того, чтобы сделать ей приятное — просто его самолюбию льстило, то, что его будет встречать юная красавица в мехах. Рогволод приставил к новой наложнице и рабыню, что приносила девушке еду и убиралась в комнате.

Однако Рисса не оценила благодеяний, за которые князь рассчитывал получать плотские удовольствия в любое время дня и ночи. Когда девушка, по мнению Рогволода, пришла в себя, а ее раны, смазанные целительными мазями, совсем затянулись, князь пришел к ней в комнату. Распахнув огромные лапищи, он обнял северянку, но тут же отшвырнул в сторону, отчаянно ругаясь и держась за шею — Риссе не хватило всего дюйма, чтобы дотянуться зубами до сонной артерии. Разгневанный Рогволод свободной рукой ухватил Риссу за горло и швырнул ее через комнату так, что Рисса, клацнув зубами, отлетела в угол и, ударившись головой об стену, потеряла сознание.

Очнулась девушка вновь связанной и лежащей на кровати, причем, судя по болезненным ощущениям во всем теле, князь уже попользоваться ею, пока Рисса была без сознания. Самого Рогволода поблизости не было, а вокруг нее причитала рабыня, испуганно косясь на хозяйку. Через некоторое время служанку убрали, а к двери Риссы приставили троих дружинников, пристально следящих за пленницей князя. И вовремя — оставшись одна в комнате, связанная Рисса попыталась разбить голову об угол кровати. Только ворвавшиеся стражи, услышавшие подозрительный шум, предотвратили самоубийство. Риссу привязали к кровати и надели колодки. Княз уже думал, что возможно стоит избавиться от чересчур упрямой рабыни — лишь мысль о том, как много он затратил времени и сил чтобы заполучить эту девку, останавливала его. Пока же он удовлетворял похоть, пользуясь беспомощностью связанной девушки, но без особого удовольствия.

Сама же Рисса была уверена, что жизнь кончена, надежды на освобождение нет и единственное, что ей остается — это покончить с собой, если получится — прихватив по дороге кого-то из вендов.

Над комнатой Риссы находилось поселился Славимир — молодой волхв из кузни при храме Свентовита. Князь вменил ему в обязанность следить за маяками у Морских Ворот и в случае тревоги — зажигать священный огонь. С молчаливого согласия князя, волхв время от времени заходил в комнату пленницы и пытался ее разговорить: спрашивал о жизни в Готланда, Люти и Мерсии, о Нектоне Макморне, о том, как жилось самой Риссе. Рассказывал он ей и о здешних порядках, о Волине и иных городах Вендского Поморья, об острове Рюген и его великолепных храмах, о силе и славе Германской Империи и ее кайзера Атаульфа. Славимир все время убеждал Риссу, что ее участь не так уж ужасна, как ей кажется, что Рисса молода и красива, что у нее еще вся жизнь впереди. Выглядело это так, что молодой служитель Свентовита чувствует себя виноватым перед девушкой, за то, что он делал с ней ранее и теперь пытается загладить свою вину. Рисса поначалу дичилась и не доверяла Славимиру, открывая рот только, чтобы сказать ему какую-то колкость или ругательство, но со временем священнику удалось разговорить ее. Сыграло роль и то, что сам волхв, несмотря на имя, был вендом только по отцу, привезшим из одного из походов молодую норвежку, ставшую супругой дружинника. Норвежцев в Мерсии считали надежными вассалами, не раз доказавшими верность бретвальде, так что и к молодому жрецу Рисса, в конце концов, решила проявить снисходительность. Нашлась и общая тема для разговора — как никак оба были "духовными лицами", служителями своих богов, прошедшими посвящения. Правда Рисса не очень-то распространялась о культе Змееногой, да молодой волхв и не настаивал — мало кто в Рейхе мог говорить без содрогания об ужасающих божествах северян. Зато о богах вендов, об их служителях, о колдунах, ведьмах и всевозможной нечисти, с которой боролись братья Ордена Святого Витта Славимир рассказывал много — а Рисса внимательно его слушала.

Вскоре Славимир исчез из башни: то ли Богумил посчитал, что его помощник говорит слишком много; то ли князь приревновал свою наложницу к молодому служителю культа. Его место в башне занял другой волхв — пожилой неразговорчивый мужик, искренне боявшийся "ведьмы с Готланда".

В любом случае общение со Славимиром явно способствовало тому, что Рисса утихомирилась и, казалось, смирилась со своей участью. Весь свой пыл она бросила на то, чтобы понравится своему хозяину — когда к ней в очередной раз пришел князь, она встретила его куда приветливей обычного. Князь рискнул ее развязать и не пожалел об этом — сексуальный опыт полученный с Ягмортом и отцовскими дружинниками пришелся Риссе как нельзя кстати. Дружинники стоявшие за дверью усмехались и перемигивались слушая почти звериное рычание распалившегося князя и сладострастные стоны наложницы. Наутро князь, пошатываясь, в растрепанной одежде вышел из комнаты и неверным шагом отправился вниз по лестнице, забыв даже закрыть дверь. Рисса в небрежно накинутой на голое тело меховой накидке, ухмыляясь, появилась на пороге вслед за ним и потребовала от дружинников подать ей завтрак— с десяток разных блюд и вина впридачу. Оторопевшая охрана не знала, что и сказать, но услышавший это требование князь громко подтвердил, что это и его желание. Вино, к слову сказать, появилось здесь совсем не случайно — уже к обеду князь вновь появился у наложницы, с удовлетворением отметив, что она и не думает больше лишать себя жизни.

С этого момента положение Риссы резко изменилась. Князь, каждую ночь ублажаемый ею, позволял девушке ненадолго выходить из каморки и гулять по крепости, даже иногда выходить во двор — правда, всегда в сопровождении одного — двух дружинников. Однако подобные предосторожности казались излишними — сейчас Рисса казалась вполне довольной жизнью. Иногда князь разрешал ей присутствовать в трапезной, в то время когда Рогволод пировал там со с остальными братьями. Порой она даже пела им — и суровые воины слушали как зачарованные ее мелодичным голосом. Только Богумил недовольно хмурился, слушая красивые, но внушающие смутную тревогу песни дочери Нектона. Впрочем, волхв все время настороженно посматривал на Риссу, не веря, что она смирилась. Он хорошо помнил, что вся эта покорность — от маленькой стальной полоски блестящей на нежной шейке. Он уверял себя, что сила Свентовита и Солнцеликого необорима и что дочь Нектона никогда не сможет призвать своих бесов на помощь, но все же ему было не по себе, когда Рисса задерживала на нем взгляд огромных синих глаз, улыбаясь каким-то своим мыслям.

Он бы обеспокоился еще больше, если бы заметил как Рисса, пока все ревели от восторга и поднимали золотые кубки за талант певуньи, незаметно убрала в рукав острый нож, которым резали мясо.

Через некоторое время характер Риссы вновь поменялся: она стала молчаливой и раздражительной, все чаще уклоняясь от близости с князем, ссылаясь на плохое самочувствие. Через некоторое время, когда плоский девичий живот заметно округлился, стало ясно, что наложница князя беременна. Это взволновало князя даже больше, чем могла подумать Рисса: у Рогволода уже было трое детей, от разных женщин, но все — дочери. Вдруг он и вправду привез удачу с северного острова? Вдруг эта светловолосая девчонка подарит ему наследника? Это была бы великолепная шутка богов, если бы будущего владыку Винеты родила дочь злейших врагов Рейха.

Человек, который знал о воле богов гораздо больше, чем князь, тоже надеялся и радовался вместе с Рогволодом, но к этому чувству примешивалась и изрядная доля страха. Венды верили, что в момент беременности и особенно рождения ребенка женщина становится особенно уязвимой. Ведь душа еще нерожденного младенца приходит из страшного мира Нави, полного ужасов и теней. И кто знает, что может прийти из этого мира вместе с душой ребенка и что представляет из себя он сам до обряда крещения и имянаречения? Чтобы уберечься от козней Локиэля, рождение ребенка всегда проходило в присутствии священнослужителей свершавших обряды которые не должен видеть никто — в том числе и отец ребенка. Иначе в тело ребенка вместо души новорожденного может попасть тварь Нави — и кто знает, что тогда выйдет в мир?

Это считалось верным для любого новорожденного, однако сейчас был особый случай — ведь рожала ведьма, дочь проклятого народа, который в Ордене Святого Витта считали сборищем бесов в облике человеческом. И понятно, что к Риссе создания Нави будут проявлять особое внимание. Конечно, металл Сварожича надежно удерживает бесов, что живут внутри нее — а как быть с теми, кто крадется в ночи, носится в небе, шепчет над ухом? О чем тут можно говорить уверенно? Не так много знал Богумил о Змеиной Богине Готланда, но и того, что знал, было ему достаточно чтобы заставлять обливаться холодным потом при мысли о возможной ошибке. Он поделился своими опасениями с князем и тот согласился с духовным наставником. За месяц до предполагаемых родов Риссы, девушку изолировали в комнате от всех жителей крепости — только старый волхв неотлучно присутствовал рядом с ней, окуривая дымом трав и шепча заклинания. Ему помогала сестра Додола— коренастая женщина средних лет, в двурогом головном уборе и черной рясе. Она кормила Риссу с ложечки, выносила за ней лохани с нечистотами и постоянно читала над ней молитвы. При этом она старалась не встречаться глазами с Риссой старавшейся хорошо запомнить свою былую истязательницу.

День, когда у Риссы начались родовые схватки никто бы не назвал погожим: серое небо то и дело заволакивали тучи, моросил мелкий дождь. Сквозь зарешеченное окно глухо слышался рокот взволновавшегося моря с шипением выбрасывающего пенные валы на берег. Невесело было и в комнате Риссы: молчаливая волхвиня принимала роды у молодой матери, даже сейчас опасаясь смотреть на нее — Рисса запрокинув голову так, что железный ошейник казалось вот-вот перережет ее горло, вращала белками глаз и скалила зубы, уже не походя на существо рожденное на свет женщиной. С побелевших губ срывались жуткие завывания, в которых не отличавшемуся особой мнительностью волхву, временами чудились какие-то слова. Сам Богумил окуривал Риссу дымом от сгоравших трав, читая молитвы Солнечному Христу, Четырехликому и Богоматери. При этом он старался не смотреть на огромный подрагивающий живот роженицы и ее широко раскинутые ноги, меж которых деловито копошилась Додола. По местным поверьям любой взгляд мужчины, даже волхва на таинство рождения мог сглазить ребенка.

За толстой дверью закрытой на массивный брус слышался взволнованный шепот — там стоял князь с несколькими приближенными, ожидавший когда громкий голос волхва возвестит о радости или новом разочаровании. Про себя Рогволод молча молился Свентовиту и Михаилу, чтобы сегодня родился наследник.

И боги услышали его. Метавшаяся по кровати Рисса вдруг издала протяжный вой, пальцы ее судорожно сжали меховую накидку и тут же комнату огласил громкий плач. Торжествуя Додола выпрямилась, держа на руках плачущий, вымазанный в крови комочек плоти. Волхв бросил на него взгляд и его хмурое лицо озарила широкая улыбка.

-У князя сын!— зычно выкрикнул он.— У Юмны есть наследник!

-Сыыыын!!!!!!— раздался оглушительный рев за дверью, от чего ребенок заплакал еще сильнее. Додола перевязала ребенку пуповину и с поклоном передала его волхву. Тот поднял младенца над большой серебряной купелью наполненной ключевой водой:

— Именем Христа Солнцеликого, Живой Матери Его, Свентовита Четырехликого и всех богов и святых, нарекаю тебя...

Хрип и громкий стук за спиной заставил волхва недоуменно обернуться. Он увидел как, застыв в нелепой позе, скорчилась у кровати волхвиня и увидел бешеные глаза Риссы выдергивающей нож из глазницы женщины. Тело Додолы еще не упало на пол, когда ведьма дикой кошкой метнулась священнослужителю. Тот не успел ничего сделать, когда десять дюймов заточенной стали вонзились в его горло. Богумил захрипел из его рта полилась кровь и он начал оседать на пол, все еще сжимая в руках сына князя. Рисса, торжествуя, смотрела в угасающие глаза своего врага, потом выдернула нож. Струя крови упруго ударила ей в лицо, на руки и грудь и она хрипло рассмеялась.

-Богумил, раздери тебя Чернобог! — послышался голос из-за двери: от волнения князь забыл об осторожности.— Что происходит? Как зовут моего сына?

Рисса обернулась в сторону двери: синие глаза блестели адским огнем, алые губы кривились в дьявольской усмешке. Каждый шаг, каждое движение давались ей с огромным трудом, тело, измученное родами, молило об отдыхе, но Рисса чудовищным усилием воли перебарывала себя — она хорошо понимала, что второго шанса у нее не будет. Девушка наклонилась, вынимая плачущего ребенка из рук мертвого волхва и бережно положила младенца на кровать. Наклонилась к телу Боугмила и зачерпнула крови все еще текущей из страшной раны, тщательно смазывая себе шею, особое внимание уделяя железному ошейнику. Затем она зачерпнула кровь в две пригоршни, поднялась с колен и принялась втирать алую жидкость в лежащего на кровати младенца. Тот не переставал плакать.

-Клянусь Свентовитом, Богумил ты меня слышишь или нет? — вновь раздался голос Рогволода.— Если ты сейчас же не ответишь мне, то я вышибу дверь?

Не обращая внимания на эти угрозы, Рисса взяла на руки сына и с вожделением посмотрела на него. В ее взгляде не было и тени материнской любви и заботы — ребенок для нее был лишь средством, воплощением коварного плана, давно вынашиваемого жрицей Змеи. Этот хнычущий кусок плоти, которым Рогволод надеялся накрепко привязать Риссу к себе, послужит ее освобождению.

-Ты проклятая шлюха!— раздался гневный голос князя из-за двери.— Клянусь всеми богами, если хоть волос упадет с головы моего сына, — я собственноручно вырву у тебя кишки из груди и запихаю тебе в глотку. Открой дверь, ведьма!

-Откуда у него волосы, дурень? — скорей себе, чем князю ответила Рисса, глядя на лысую черепушку плачущего ребенка. Жуткая нечеловеческая улыбка искривила губы ведьмы, она наклонилась ниже и ее острые зубы впились в нежный живот зашедшегося в истошном крике младенца.

Она не зря внимательно слушала рассказы молодого жреца о богах и обычаях Вендского Поморья. Кузнечное мастерство Богумила имело в основе своей веру в то, что молот Свентовита и пламя Сварожича куют те незримые узы, что скрепляют все сущее на этой земле, выковывая основу существующего миропорядка. Узы, крепящие отношения существующие в человеческом обществе: между Богом и волхвами, между государем и подданными, рабом и господином, мужем и женой, родителями и детьми. Недаром одним из имен Свентовита было — Прове, даритель законов. Именно его силой накладывал Богумил заклятие, сковывавшее дар Риссы, превращая ее в обычную девку, наложницу князя. Разрушить это заклятие могло только что-нибудь вопиющее, в корне рушившее законы, которые даровал Прове людям.

А что может быть более беззаконным, более противоестественным, чем мать, пожирающая собственное дитя?

Не обращая внимания на крики младенца, Рисса рвала зубами его плоть, откусывала куски мяса с пухленьких ручек и ножек и, давясь, проглатывала их. От оглушительного крика ей казалось, что она вот-вот сойдет с ума, ей хотелось вцепиться в горло ребенка и скорей прекратить этот плач. Но она сдерживала себя — предсмертные мучения и крики собственного сына придавали ей особую силу. Она чувствовала, как стремительно нагревается сталь, охватившая ее шею, как расходится по ее телу, пульсирующая боль, только усиливающаяся с каждым ее новым укусом, с каждым криком младенца, с каждым вновь проглоченным ею куском мяса. Кровь убитого жреца создавала невидимую связь между тем моментом, когда на нее было наложено заклятие и сегодняшним днем, а кровь ребенка — помогала разрушить те чары. Превозмогая жуткую боль, она упрямо вгрызалась в маленькое пухлое тельце. За дверью кто-то бегал, сыпал угрозами, проклятиями, мольбами князь — Рисса давно уже не слышала ничего из того, что происходило там. Даже когда в дверь бухнуло что-то тяжелое и доски затрещали, она не повернула головы.

Оглушительная боль стала невыносимой, кольцо на ее шее превратилось в раскаленную удавку, перед глазами поплыли красные круги. Из последних сил Рисса вцепилась зубами в горло младенца, наконец, заставив его замолчать, и тут же ошейник с треском лопнул, разлетевшись по комнате множеством железных осколков.

Дверь жалобно трещала, выгибаясь под ударами тарана, казалось, что она вот-вот слетит с петель. Рисса обернулась в ту сторону и ее глаза вновь блеснули огнем триумфа.

-Свободна!!!— выкрикнула она и безумно расхохоталась.

Она с радостью ощутила полузабытые доселе чувства — мир вокруг нее словно заиграл новыми красками, стал в несколько раз живее, интереснее, полнокровнее. С насмешливым презрением она прочла мысли вендов пытающихся взломать дверь в ее покои: доведенные до предела гнев, горе, растерянность, страх. Она подумала, не попробовать ли заставить их убить друг друга, но потом поняла, что еще не полностью восстановила силы. Поэтому она остановилась на другом решении: сложив пальцы направленной в сторону двери щепотью, она зашептала слова заклинания-приказа.

Тяжелые удары за дверью стали слабеть, а потом и вовсе стихли. Что-то ударило о пол— Рисса догадалась, что это упал таран, которым пытались взломать дверь в ее покои — послышался шум удаляющихся шагов. Князь вместе с дружинниками спускался вниз по лестнице — и Рисса знала, что они дойдут до ворот крепости в полном молчании, не реагируя ни на что. Потом действие заклятия спадет и они снова побегут наверх, по дороге собрав всю дружину — но это Риссу уже не волновало. Она больше не собиралась ждать и обороняться — она жаждала мести. Они унижали и связывали ее силами своего ничтожного божка — пусть же теперь узнают ярость дочери Ранн. Тем более, что у нее по-прежнему были кровь жреца и тело собственного сына — незаменимые компоненты, открывавшие возможность для свершения самого страшного колдовства. Сейчас, когда силы вернулись к ней, в ее голове одна за другой с удивительной ясностью всплывали мельчайшие подробности обрядов, вычитанные ею в манускриптах старого пикта.

Кровью Богумила она начертила на полу большой круг. Небрежно перебрала курения и травы, которые жег волхв, выбрав несколько связок и бросив их в курильницу, где еще тлели раскаленные угли. Дождавшись, когда в воздух повалит густой дым она села внутрь круга, держа в руках окровавленные останки младенца. Шепча заклинания, она чертила на полу тайные знаки и руны, складывавшиеся в причудливые гальдрастафы и эгисхьяльмы. Закончив с этим, Рисса отбросила истерзанный трупик и выпрямив спину замерла как струна. Очищая ум от всего лишнего и суетного, отстраняясь от всего вокруг, Рисса послала свой зов. Ее губы шевельнулись, произнося древнюю ужасную формулу.

В кромешном мраке глубочайшей океанской впадины что-то шевельнулось. Кто-то или что-то невыразимо древнее, злое и могущественное почувствовало призыв с поверхности. Кто-то из тех слабых и жалких существ, что живут на суше и содрогаются при малейшем намеке на Присутствие...кто-то, кто не побоялся совсем недавно установить связь...и тут же утратил ее. Мрачная безжалостная сила из глубины, порождение Изначальной Бездны впитывала в себя волны эмоций идущие с поверхности— волны ярости, унижения, жажды мести. Всепоглощающая испепеляющая ненависть и одновременно глубочайшее презрение к обидчикам пропитывали нечеловеческий разум, рожденный во Тьме, призывая его к мести, к ненависти, к тотальному истреблению...Безымянные темные существа из подводных пещер и пропастей поднимали безобразные морды, отзываясь на эманации бушующей злобы пронизывающие толщу первичных вод.

И вот, наконец, расплелись чешуйчатые кольца...воплощением невыразимого ужаса полыхнули глаза...и из глубины понесся ответный зов...

Буйгнев, стражник на одной из крепостей, охранявшей вход в бухту пристально вглядывался в горизонт. Только что бушевавшее море неожиданно улеглось и по его серой глади теперь стелился сизый туман, стремительно разраставшийся ввысь и вширь. С нарастающей тревогой венд смотрел как серая стена поднимается все выше.

Рядом послышались шаги и к Буйгневу подошел сакс Хельмут..

-Ты слышишь?— спросил он.

-Что?— недоумевающее произнес Буйгнев, но тут же и сам услышал какие-то звуки раздающиеся из тумана. Вдобавок к ним в клубах накатывающихся со стороны моря он различил смутное движение. Венд вгляделся пристальнее и его мгновенно пробил холодный пот. Судя по ужасу, исказившему лицо сакса, тот видел то же самое. Не сговариваясь, оба стражника метнулись к маяку, надеясь укрыться там от ужаса надвигающегося из моря и тумана. Но не успели — туман вдруг взметнулся ввысь, словно атакующая змея, хватающая взлетающую птицу, и тут же обрушился вниз, обволакивая сторожевую башню. Два предсмертных крика раздались одновременно и тут же оборвались. А в то же время клубы тумана продолжали вползать в бухту.

Рисса сидела посреди колдовского круга, слушая как из-за двери вновь раздаются голоса, топот, слышала обращенные к ней угрозы, а затем — и тяжелые удары тарана. Но Рисса уже не обращала на это внимания: она читала древние песнопения и все ее существо трепетало в ликовании, чувствуя как циркулируют могучие энергии Изначальной Бездны, как они наполняют ее тело новыми силами снимая боль, усталость, слабость. Все громче и громче произносила она заклятия и в ее устах они превращались в ликующую песнь победительницы. Дочь Нектона чувствовала, как приближаются вызванные ею силы и все менее важным ей казалось все остальное — все в замке уже обречены.

Змейки тумана вползли сквозь железную решетку, скользнув мимо замершей Риссы, к двери. Гомон за дверью сменился с гневного на недоуменный, потом встревоженный, а затем и вовсе панический. И вдруг — мощный удар сотряс крепость до самого основания, потом еще и еще, будто некий великан бил по острову кулаком в железной перчатке. Этим ударам отозвалось безумное многоголосие: кричали воины, истерично выли женщины, плакали дети, тревожно ржали лошади. Еще один удар и тревожные крики сменились прямо-таки ужасающими — предсмертные вопли невозможно было спутать ни с чем. Крепость тряслась словно в лихорадке, дрожали стены, крики все чаще заглушались иными звуками, от которых кровь застывала в жилах — самыми "человеческими" из них было сытое урчание и чавканье. Рисса слышала как что-то тяжелое, передвигаясь, по всей видимости, небольшими прыжками прошлепало рядом с ее дверью. Еще что-то прошуршало с наружной стороны башни, послышалось оглушительное шипение, затихшее вдали. Издалека послышался раскатистый безумный смех, превратившийся в заунывный вой. Людские крики уже почти стихли, однако по всему замку слышалось теперь шлепанье, чавканье, звуки ползущих тел, цоканье копыт. Сквозь щели просачивались струйки тумана, о дверь то и дело билось чье-то тяжелое тело или скреблись когти неведомой твари.

И вдруг это все неожиданно прекратилась — мертвая гнетущая тишина воцарилась в крепости, пугающая еще больше чем все звуки, которые раздавались ранее. Рисса внезапно почувствовала на своей спине чей-то пристальный взгляд. Несмотря на то, что она не видела того, кто смотрел на нее в окно, перед ее глазами неизменно вставала картина чего-то огромного, голодного и абсолютно нечеловеческого. Комнату наполнило ужасающее, совершенно невыносимое зловоние, от которого Рисса чуть не потеряла сознание. Едва слышный звук послышался за ее спиной и Рисса похолодела — это был скрип прутьев решетки, на которые лишь слегка надавила чья-то исполинская тяжесть.

Медленно, стараясь не делать резких движений, Рисса обернулась и замерла, будто окаменев. Сквозь решетку окна на нее смотрел огромный зеленый глаз, с вертикальным зрачком чуть ли не в рост девушки. Один удар сердца неведомое чудовище смотрело прямо в глаза ведьме, потом жуткое око накрылось исполинским морщинистым веком и исчезло из окна. Вместо него за решеткой появились огромные щупальца, покрытые сокращающимися присосками. Из раззявленных отверстий, будто голодная слюна, текла зеленая слизь. С чавкающим звуком щупальца впились в решетку и Рисса невольно вздрогнула, когда услышала, как жалобно скрипнули стальные прутья. В тот же миг дверь дрогнула от нового сокрушительного удара, сквозь щели в досках просочились капли зеленой слизи и Рисса поняла, что оказалась в ловушке.

Она шептала все известные ей заклинания, вспоминая все, что говорили ей жрицы, все что она читала в колдовских галдробоках, но ни один из известных ей ритуалов не был настолько силен, чтобы заставить чудовище убраться. В своей жажде мести и радости от обретенного вновь могущества Рисса вновь переоценила свое магическое умение, воззвав к силам, которые она не в силах была изгнать прочь.

Рисса затравленно оглянулась по сторонам, пальцы ее сжались на рукояти подхваченного с пола ножа. Взгляд ее упал на купель, все еще полную воды и тут же безумная мысль осенила ее. Стараясь не обращать внимание на ломящуюся в комнату тварь, Рисса шагнула к купели, с ее губ полились слова заклятий.

Колдовству, за которое, как утопающий за соломинку уцепилась Рисса, не учили жрицы Змееногой Богини. Это знание восстанавливалось девушкой по крупицам: из разрозненных, путаных записей об обрядах, что проводят жрицы в Сассексе у наполненных ледяной водой Омутов Кнакера; из пьяных рассказов Эоганана и тайком подсмотренных камланий саамских и чудских нойтов, ворожащих над огромными чанами с водой. Все что удалось девушке сопоставить, как-то совместить между собой она записала на листе бересты, но так и не набралась смелости провести ритуал. Однако сейчас, когда у дверей и окна ее покоев извивались щупальца морского чудовища, иного выхода не было. Обрывочные, сумбурные воспоминания, словно сами собой всплывали в ее голове, обретая необыкновенную ясность, соединяясь одно с другим, словно звенья единой цепи. Изо всех сил стараясь не думать о скрипящей за спиной решетке, не смотреть на трещавшие и выгибающиеся доски двери, Рисса чертила руны и знаки, сжигала травы, моля Морских Богов, о том, чтобы ничего не забыть или не перепутать.

Наконец последний узор был завершен. Рисса выпрямилась, шепча заклинание, широко раскинула руки и тут же свела их, хлопнув в ладони над купелью. Запоздало она поняла, что ее руки все еще испачканы кровью младенца и волхва и алые тягучие капли падают в кристально чистую воду. Однако времени сожалеть об этом уже не было— под страшным давлением оконная решетка, наконец вылетела из креплений и, с кажущимся оглушительным звоном, упала на пол. В этот же момент разломился огромный брус и дубовая дверь разлетелась в щепки. Рисса, выкрикнув последние слова заклятья и скрестив руки на груди, лицом вниз рухнула в купель.

Ворвавшиеся в комнату Риссы щупальца разнесли в щепки кровать, стиснули тела волхва, послушницы и окровавленные останки младенца, жадно зачмокали присоски, выпивая все соки из обезображенных тел. Другие щупальца устремились к купели, перевернув ее и расплескав по полу воду. Но сколь бы жадно пришедшее из моря чудовище не шарило бы по комнате, сколь бы тщательно извивающиеся отростки не ощупывали бы самые отдаленные уголки покоев, оно никак не могло найти золотоволосую девушку.