| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Я пинту засосал и в угол пал дровами, но не пили меня, подружка, не пили! — радостно подхватил поваренок. В этот момент он нажил себе еще одного врага. В лице Вертера. Но это Тима совершенно не заботило: бард был интеллигентом до кончиков пальцев, бряцающих по струнам. Проще говоря, с этой стороны прилететь не могло.
— Юность-юность! — взвыл оборотень. — То, что для юности — смех, для старости — горькие слезы.
Вертер благоразумно промолчал, но в книжечку себе пару строк черкнул. Нет, эту балладу Тиму не испортить!
— Желаю вам никогда не знать одиночества, молодые люди. Никогда! Я остался совсем один в своем лесном логове, в окружении зайцев и косуль...
— Хана пушистикам, — подал реплику с галерки поваренок. — А вообще, такое одиночество мне по вкусу.
Оборотень предпочел пропустить эту реплику мимо ушей — слишком уж момент был патетический.
— Не буду рассказывать вам, каких трудов стоило мне обзавестись собственным домовым. Холодные логова не для этих нежных существ, однако же... Я назвал его Дружком...
— ...Хорошо — не Бобиком!..
— Он был такой веселый! А как забавно он топал! А как мило ворчал, прибирая в нашей норе!.. А сейчас... — оборотень всхлипнул, — сейчас он очень болен.
— Впервые слышу, чтобы домовые болели, — нарушил молчание Динь.
— Тоска никого не щадит!
Вертер торопливо застрочил в книжечку.
— А посему я прошу вас, юные гости мои... не откажите в любезности... сделайте милость... будьте так добры...
— Чего надо-то? — Хлоя с подозрением уставилась на оборотня.
— Небольшая услуга — только и всего, — зачастил старичок. — Вы навещаете Дружка, ваш музыкант исполняет для него одну-другую песенку... Дружок так любит музыку, а я, увы, лишен как слуха, так и голоса... разве что на луну повыть...
— Ага, и тогда заночевать нам придется на дороге, — заупрямилась Хлоя. — До ближайшего кабака — полдня пути. О кабаках на Обжитых землях она, пожалуй, знала все.
Оборотень, печальный и добродушный, вызверился в мгновение ока. Минут пять он и Хлоя рычали друг на друга. Птицы примолкли, трава пожухла. И вот наконец:
— ...почтеннейшее пр-р-рошу меня пр-р-ростить, но из леса вам дор-р-роги нет!
— С чего это вдр-руг?!
— А с того, что вы, дор-рогие мои, — чужаки, а я — местный. Леший меня уважит.
— И этот еще жалуется на одиночество! Шантажист облезлый! Волк позор-р-рный!
— А водяницы, что в топях живут, тер-р-рпеть не могут заносчивых девиц!
— Ну, довольно, — негромко приказал Динь. Но его услышали. — В конце концов, услуга не так уж велика. Осмелюсь попросить об ответной услуге.
— Догадываюсь, догадываюсь, — оборотень добродушно улыбнулся, показывая клыки. — Покажу я вам тропочку. Свою собственную, потаенную. Но по ней и лошадки ваши пройдут, да и вам каждой ветке кланяться не придется. К вечеру выйдете. Правда, не к кабаку, но к поселению.
— А может, мы тебе барда нашего подгоним и двинемся восвояси? — предложила Хлоя. — Нам-то он все равно без надобности, а тебе — в ра-адость...
Динь нахмурился. Хлоя сникла. Тим злорадно ухмыльнулся. Решение было принято большинством голосов.
Глава 6
Спасибо оборотню — не потащил по чащобе-буреломам, а повел по едва заметной аккуратной тропинке. Тим то и дело оглядывался-озирался, надеясь первым заметить зловещие признаки логова оборотня. А может, наоборот — боясь заметить. Страх и любопытство всегда бежали за ним, как цыплята за наседкой (таким вот, с позволения сказать, поэтическим образом обидел когда-то Тима Вертер, а Тим, недолго думая, подбросил ему в кружку с пивом дохлого мышонка; у Вертера, хоть он и поэт, хватило ума первым прекратить войну, потому что Тим ни за что не отступил бы... ну, разве что за пару полновесных золотых монет... какое выгодное дельце сорвалось-то... Поэты, что с них возьмешь!..)
Тим поглядел на Вертера. Чешет себе вперед, чуть ли не след в след за оборотнем, лицо задумчивое-загадочное, если за что и беспокоится Вертер, так это за лютню — прижимает ее к груди, чуть и не баюкает в такт шагам. 'Бедный оборотень! Это блюдо ему придется жрать вместе с лютней!' — посочувствовал Тим. Мурашки, прежде ленивые, забегали по спине с такой прытью, что Тим встряхнулся, почесался. Но так и не прогнал. В замешательстве оглянулся на Хлою, на Диня. Эти тоже невозмутимые, как опившийся валерьянки гном. Настоящие приключенцы! — восхитился товарищами (по несчастью?) Тим. Из тех, что в драконьем огне не горят, в болоте не тонут, в желудке у оборотня не перевариваются...
Зловещих признаков так и не обнаружилось. Попросту открылась окруженная пушистыми елочками полянка, тоже чистенькая-аккуратненькая... подметает он ее, что ли? И трава яркая-преяркая, чуть ли не светится... красит он ее, что ли? Ага, вот и лошадки что-то без удовольствия травку обнюхивают, кушать не торопятся... А что, очень даже может быть. Вон, сосед, капрал Гусь, как в отставку вышел, каждое воскресенье, почитай, всю семью выгоняет во двор — траву красить. И попробуй только отказаться!.. Интересно, оборотень сам тут красоту наводит или домового припахал? Если домового, то понятно, отчего бедняге нездоровится...
— Дружо-ок! Дружо-очек! — ласковым, на удивление тоненьким голосом позвал оборотень.
В землянке, крытой еловыми лапами, — ни шороха.
Оборотень вздохнул так тяжело, что даже рык пробился, оглядел гостей-пленников обиженно и с недоумением — ну, я ж вам говорил! что теперь делать-то?
— Пойдемте, — скомандовал Динь. — Действуем, как уговорились. А вы, уважаемый, не забудьте о своем обещании.
На радость Тиму, в этих словах слышалась угроза. А оборотень ничего, проглотил, разве что стал еще печальнее.
— Дружо-ок! Дружо-очек!..
Только деревья шелестели в ответ да оголодавшие лошадки недовольно всхрапывали и, как показалось Тиму, косились на людей столь плотоядно, что он предпочел поскорее убраться в землянку, опередив и Хлою, и Вертера, главного участника предстоящего действа.
Логово оборотня, пожалуй, пришлось бы по сердцу даже Леонлири, суровой поборнице чистоты и порядка, вредине и придире. Выскобленный до белизны дощатый пол, букетик ромашек в вазочке на столе, кровать под кружевным балдахином... Жилище девицы на выданье, да и только! В углу — печурка какой-то хитрой конструкции. Но даже на ней — ни следа копоти.
— Дружо-ок? Дружо-очек? — хозяин просительно-вопросительно воззрился на веник в углу.
Под веником презрительно фыркнуло и оскорбительно ухнуло. Да-а, домовой-то — с характером!
Вертер, движимый непоколебимой верой в силу искусства, решительно уселся на табуреточку с резными ножками и обратился к венику:
— Какие песни предпочитаете, господин домовой? Героические? Лирические? Или, может быть, кабацкие?
— Нет-нет, кабацких не надо! — немедленно запротестовал оборотень. — Дружок такой чувствительный, он не выносит грубости! Лучше спойте... ну, знаете, вот эту, про то, как юноша добыл для любимой девушки перо феникса?
Вертер спел про перо. И про заговоренный платочек. И про платье из чистого золота...
— Хотела бы я хоть одним глазком взглянуть на дуру, которая нарядится в такие доспехи, — пробурчала Хлоя, дослушав песню. — Или это способ казни?
Вертер начал было плести что-то там про художественный вымысел и про символику. Под веником недовольно завозилось. Вертер, осчастливленный хоть сомнительным, да признанием, чуть ли не на одном дыхании выдал балладу о конюхе, влюбленном в графиню, романс о графине, втюрившейся в садовника и бредовину о двух братьях-принцах, сохших по посудомойке. На особо патетическом месте — один из принцев, обливаясь слезами, прощается с братом и отправляется в дальние страны, а посудомойка в этот самый миг разбивает наикрасивейший кувшин — оборотень прослезился, а у лютни лопнула струна.
Вертер сноровисто поменял струну. Оборотень умылся, утерся и снова уселся рядышком, изготовившись внимать.
Динь сидя дремал. Хлоя лузгала семечки. Тим томился от скуки и измышлял какую-нибудь каверзу — чтобы гостеприимному хозяину помнилось. На ум, как назло, ничего достойного не приходило.
Покончив с лирикой, Вертер принялся издеваться над героикой. Спел об оруженосце, возглавившем войско в битве с орками. И о предателе вассале, который, устыдившись, погиб за своего сюзерена. И о принцессе что доблестно зачахла от любви к вражескому военачальнику. И о короле Рольфе, проявлявшем неслыханную, граничащую с идиотизмом милость к побежденным. История знала двух королей по имени Рольф. Один из них драл такую дань с покоренных, что, в конце концов, бесследно сгинул где-то в Дровянских лесах, а другой если с кем-то и воевал, так только с клопами в спальне. У лютни — не иначе как со стыда — опять не выдержала струна. Та самая, новая. Вертер со смиренным вздохом принялся налаживать любимый инструмент.
— Хозяин, а у тебя нет чего-нибудь... ну, для вдохновения? — вежливо намекнул он.
— Ой, извините, пожалуйста! — оборотень суетливо вскочил. — Заслушался, обо всем на свете позабыл! Сейчас-сейчас, самоварчик поставлю. Чаек у меня знаете какой? С мятой, с брусничным листом, с ежевичкой...
Вертер снова вздохнул. На этот раз — едва сдержав проклятье.
— С еж-жевичкой, еж-моеж! — только и вымолвил он. Лютня солидарно тренькнула.
— А ты про тролля и эльфийку знаешь? — просипело из-под веника.
Динь встрепенулся. Хлоя подавилась. Тим нецензурно ахнул. Лютня с изумленным бряцанием ударилась об пол.
— Так она ж... это... кабацкая... И вообще... — с усилием вымолвил Вертер.
— Знаешь или нет?
— Ну... да... — бард стыдливо покраснел.
— Ой, а я не знаю, — притворно заинтересовалась Хлоя. — Спой, а?
— Угу. А потом будем всей честной компанией сначала с хозяином объясняться, потом с лешим... а с водяницами ты сама как-нибудь поладишь, правда?
— А не проще договориться с одним не в меру привередливым домовым? Ну, что ты смотришь, как мышь из-под веника? Семечек хочешь?
— Сама давись своими семечками!
— Нашла чем удивить! — Тим презрительно присвистнул. — Гляди, какие у него разносолы!
И правда, вдоль стеночки рядком выстроилось не меньше дюжины мисочек-тарелочек с молочком, с оладушками, с вареничками. Даже бисквитное пирожное с кремом наличествовало. Вертер выдал сакраментальное 'шоб я так жил'. Хлоя заметно сникла, прошипела сквозь зубы:
— Так какого ж кренделя тебе надо, чудо мохнорылое?
— Вдохновение... вдохновение... — будто бы в трансе пробормотал Динь. — Знаешь, Вертер, я не удивлюсь, если у бедняги домового те же проблемы, что и у тебя.
— У него?! — вдруг обозлился Вертер. — У него нет признания? Дома нет? Может, его тоже турнули с корабля? А может, он на корку хлеба себе зарабатывает, распевая похабные песенки в кабаках?
— Вдохновение, — невозмутимо повторил Динь.
Извлек откуда-то из складок плаща, небрежно брошенного на спинку стула, серебряную флягу с маловразумительной монограммой, тряхнул в сторону веника:
— Дружочек, давай на брудершафт?
Двумя минутами позже серо-бурый, похожий на помесь обезьянки с ежиком домовой восседал, свесив ножки, на краю стола и, глядя на Диня печальными голубыми глазами в полмордочки, рассуждал:
— Он ведь добрый малый, оборотень-то мой. Дурной только, как будто бы круглый год у него полнолуние. Сам-то живет бирюк бирюком, трезвенник блохастый... Вру. Блох у него и в помине нет, вишь какой чистюля. А жалко. Хоть с блохами можно было бы поболтать. У них, ясное дело, мысли простые — пожрать-попрыгать, попрыгать-пожрать. Дык понятные хотя бы. И сочувствие душевное вызывают. А у этого что ни слово — так загиб о возвышенном. На прошлой неделе окончательно сбрендил — сел писать этот, как его?.. трактат о воспитании юных оборотней в духе то ли ренты, то ли ранты... то ли того, то ли этого, короче.
— Толерантности, — догадался Динь.
— Удавиться охота, — горестно подтвердил домовой. — Эй, певун, а давай все ж таки про тролля?
— Да иди ты!.. — отмахнулся Вертер — за мгновение до оскорбительного предложения он порезал палец оборванной струной. И замер. На пороге стоял хозяин с дымящимся самоваром.
Глава 7
Леонлири иль-Эонлиир, прозванная Звездой Северо-Восточной Гавани, любила повторять, что если разумное существо не пьет, это значит, что ему предложили белого вина, а оно любит гномий ром, только и всего. А еще она была убеждена, что существуют только две темы для хорошей застольной беседы — девочки вообще и присутствующие здесь дамы. О, сияющая Леонлири, кладезь премудрости и бездонная бочка жизненного опыта! Не ты ли, о легендарная, наставляла неразумных: нет ничего зазорного в том, чтобы закусывать троллье пиво эльфийскими круассанами, а уж гномьими рогаликами — тем паче.
Сначала пили чай с коньяком. Потом коньяк с чаем. Потом, когда оборотень начал путать одно с другим, произносить тосты под чай и хлестать коньяк без закуси, перестали пижонить — принялись пить коньяк, еще раз коньяк и ничего кроме коньяка. Каким-то неведомым образом в дорожной суме Диня поместилось полдюжины бутылок... а может, и больше, но это так и осталось секретом, потому как оборотень с непривычки осоловел и Динь с трезвой решимостью прервал застолье. Турнул тянущегося за 'рюмашечкой на посошок' Вертера. Заговорщически подмигнул изрядно окосевшему и донельзя довольному домовому. И, растолкав оборотня, коротко и четко объяснил: Дружка они подлечили, но депрессняк — болезнь приставучая и возвращается, как к неверной жене муж из дальнего похода, в самый неподходящий момент. А посему надо периодически проводить профилактику в форме общеукрепляющих возлияний и общения с весьма благовоспитанной и культурной домовихой, что живет у дядьки Сыча в деревне за лесом. Тычками и встряхиванием добился от оборотня полного осознания.
— Ну а теперь давай провожай нас, как обещал.
— Он таперича березу от осины не отличит, — пробурчал домовой, — какой из него, к бесам, проводник?.. Ну, разве что к бесам. Эльф, у тебя карта имеется? Давай покажу, куда вам двигать.
Динь в замешательстве поскреб подбородок.
— Да не бойся! Я третий год с этим книжником хвостатым маюсь, всякие премудрости постиг. Куда, говоришь, вам выйти надо?..
Свежий вечерний ветерок слегка отрезвил Вертера. До такой степени, что бард мог держаться в седле прямо. Но не до такой, чтобы испарилось вдохновение.
— Приветствую тебя, — нараспев декламировал Вертер, — моя Большая Проблема! Ты такая большая, а я такой маленький. Так научи же меня испытывать извращенное удовольствие от того, что ты со мной. А я клянусь всеми клятвами мира подлунного и подсолнечного... нет, подсолнечного — это как-то вульгарно... тем не менее, я клянусь хранить тебе верность и почитать тебя как самую Большую из всех возможных Проблем...
— Приехали, — вполголоса заметил Динь.
— А то! — Тим сделал выразительное движение у виска.
— В прямом смысле. Вот они, Малые Таранки.
Востроглазые и злоязыкие соседи дровян уверяли, что название племени указывает на привычку по поводу и без повода напиваться в дрова. Однако же сами дровяне резонно возражали, икнув для приличия, что никто из соседей от доброй чарки тоже ни разу не отказался, ни дома, ни в гостях. Дровянская летопись, фундаментальный (потому как единственный и князем благословленный) исторический труд гласила: родословие дровян восходит к пришлым. К темным эльфам-дроу. Не то изгнанникам, не то охотникам, общим числом в четверть сотни. В память об этом и по сю пору в праздничные дни большая чарка хмельной браги стоит аккурат четвертной, а это по меркам дровян (при их-то вечном 'лихе денежном', по-тролльи — либерализации да инфляции) — почитай что даром. Пришли, значит, дроу на земли, где жило племя дикое, безымянное, никаких наук-ремесел не разумеющее, окромя одного — гнали местные умельцы жидкость зело горючую да горючую слезу вышибающую. За знакомство с местными упились дроу в дрова, да и сами не заметили, как местные девицы их окрутили-захомутали. Проспавшись, спохватились темные эльфы — ни оружия, ни опохмелки, и главного ихнего, оказалось, еще вчера кликнули на княжение, а он с нетрезвых глаз возьми и согласись... Даже речи какие-то, кажется, говорил, частью из героических воззваний, частью из грубой темноэльфийской брани. Летописцы потом, конечно, речь его пригладили-причесали... все равно никто толком не помнил, что там новоявленный князь задвигал.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
