Хозяйка Заколдованного Леса

Кристина Соловьева

Хозяйка Заколдованного леса

Все хорошее, увы, заканчивается дюже быстро. Вот и лето пролетело в хлопотах почти незаметно, будто и не было его вовсе. Начался сезон сбора урожая. Впрочем, несмотря на первые ночные заморозки, солнце старалось изо всех сил согреть землю, отдавало последние крупицы тепла напоследок, перед тем, как осень вступит в свои права. Благородная красавица с волосами цвета опавших листьев в свою очередь позволяла младшей сестрице порезвиться еще немного, ведь ее очередь править настанет теперь ой как нескоро.

День выдался ясным, на небе — ни облачка. От нагретой земли поднимался пряный запах уже сухой пожелтевшей травы. По узкой, вытоптанной коровами да пастухами тропинке шел еще совсем молодой белобрысый паренек. На обгоревшем розовом пухлом лице, сплошь веснушками золотыми усыпанном, почти потерялись маленькие бесцветные глазки. Парень улыбался какой-то безумной улыбкой, взгляд его в никуда был устремлен, и напевал он при этом на удивление мрачную песенку. Иногда паренек спотыкался о коряги и ветки, и мелодия сбивалась, но белобрысый, будто не замечал этого, на лице появлялась еще более глупая улыбка, и он начинал песню сызнова:

Есть в дубраве старый дом,

Приведенья бродят в нем,

Кто-то стонет по углам,

А в подвале — шум и гам!

Там ужасный дикий зверь

Стережет входную дверь.

Волки воют по ночам,

Злые силы правят там!

Так он и дошел до родного села, глупо улыбаясь и напевая странную песню.

А в селе царила привычная суета — гулявшие по улицам важные куры кудахтали озабоченно, упитанная белая гусыня вела на прогулку выводок, надрывно мычала чья-то недоенная с утра корова, лохматый черно-белый пес лаял под деревом, на коем вылизывалась, с превосходством поглядывая сверху вниз, кошка, девки сновали с коромыслами, да расписными ведрами мимо возвышавшегося грозным исполином огромного резного колодца — гордости местных мастеров.

А белобрысый шел, не разбирая дороги, пока одна из девок его не окликнула:

— Эй, Микула! Ты откель такой шальной взялся? Тебя мать третий день ищет, ночами не спит!

Ее возмущенные возгласы привлекли внимание односельчан, и те, как это водится, не потрудившись разобраться, в чем тут дело, накинулись на несчастного Микулу с бранью и криками.

А тому все ни по чем, знай себе, лыбится, да странную песню напевает:

Есть в дубраве старый дом,

Приведенья бродят в нем...

— Что за чертовщина?..— выдохнула баба Забава, главная сплетница на селе. — Что он такое мелет?

— Женщина, можешь ты помолчать хоть минуту? — накинулся на нее сухощавый сутулый дедок с клюкой — ее муж.

— А что это ты мне рот затыкаешь? — уперла руки в боки баба Забава.

— А ну тихо вы! — вмешался староста, прежде чем склочные супруги затеют разборки прямо на улице. — Спасу от вас нет. Дайте послушать!

...Злые силы правят там!

Там красавица одна,

Не подруга, не жена.

С руку толщиной коса,

Да зеленые глаза.

Напряжение нарастало, простое деревенское лицо белобрысого становилось злее и выглядело почти комичным, если бы не грозные слова песни:

Колдовство в ее руках,

Глянь, избушка вся в огнях!

Ты к девице не ходи,

Ее злобу не буди!

Пусть хозяйка хороша,

Но черна ее душа.

И от ведьмы той гостей

Не останется костей!

Последнюю строчку песни диковинной белобрысый выкрикнул, страшно выпучив бесцветные глаза. Толпа дружно ахнула, и баба Забава упала без чувств на руки своему дряхлому мужу, уронившему клюку и едва устоявшему на ногах под тяжестью жены. Некоторые бросились приводить Забаву в чувство, махали платками перед побледневшим и враз принявшим несчастное выражение лицом, осуждающе поглядывали на юношу.

Певец вдруг схватился за сердце, стал хватать ртом воздух, закатил глаза, захрипел и рухнул наземь. Толпа ахнула во второй раз, и те, кто не проникся сочувствием к бабе Забаве, обступили несчастного. Никто, однако, не решался подойти к нему близко — видно же, что безумец, а от безумца чего угодно ждать можн. А вдруг вскочит, да в горло кому вцепится?

Баба Забава тем временем один глаз приоткрыла, поглядела недовольно на толпу вокруг белобрысого, и громко охнула. Никто не обернулся. Тогда она перестала претворяться и, бранясь и кряхтя, подниматься начала, громко требуя помощи.

— Да посмотрите кто-нибудь, живой он аль нет! — не выдержала одна девка, и бабы стали толкать своих мужей в бока, мол иди, не трусь, не позорь семью.

Но не успел никто и шага сделать, как баба Забава растолкала собравшихся и рухнула рядом с белобрысым.

— На кого же ты нас поки-и-ину-у-ул! — завыла она.

Стоявшие в первых рядах селяне сморщились: бабу Забаву хлебом не корми, дай устроить представление, и чем больше зрителей будет, тем лучше.

— Да жив он! — крикнул кто-то из толпы, и тотчас бабы Забавы взглядом жгучим испепелен был.

— Лекарь! Позовите лекаря! — крикнула девка, узнавшая Микулу.

— Багро! Багро, иди сюда!

— Не зовите этого балия *! — воскликнула толстая баба в цветастом переднике и сбившемся набок платке, открывавшем чернющие с проседью волосы.— Он нынче двух курей моих уморил, а обещал вылечить, да так, чтоб в два раза больше яиц несли. Обдувало **!

— Цыц, дурная! — накинулись на нее со всех сторон. — Если Багро не возьмется, помрет наш Микула, точно помрет!

Толпа расступилась, пропуская мужчину в мешковатых вытертых латаных — перелатаных одеждах с короткой бородой и тонкими светлыми волосами до плеч. Тщедушный, бледный, с синяками и мешками под глазами — ему самому впору было помощи искать. Он неспешно подошел к Микуле и склонился над ним. Воцарилась такая тишина, что стало слышно, как плачет ребенок живущей на краю села недавно разродившейся Ирицы.

Багро осмотрел белобрысого Микулу, пощупал его живот, приподнял веки. Так же неспеша поднялся и направился прочь, сопровождаемый недоуменными взглядами. На ходу он едва слышно бросил через плечо: "Жив" и скрылся в своем доме, оставив дверь открытой.

Зеваки кинулись к Микуле, подняли и понесли к Багро. Девки обливались слезами и целовали Микулу на радостях. Парень был бы счастлив, знай он, что стал на короткое время любимцем всех красавиц на селе.

Когда Микула вместе с многочисленной толпой скрылся в доме лекаря, остановившаяся было жизнь вновь пошла своим чередом, будто и не было вовсе юноши, распевавшего странные песни. У колодца остались лишь разочарованная донельзя баба Забава с мужем, да Велимир — Драконоборец, герой совсем недавно утихшей войны. Покинувший родное село еще почти мальчишкой с едва пробивавшимся пушком на нежном розовощеком лице, вернулся он воином суровым, мужчиной зрелым с угрожающим прозвищем.

А получил он его вот как.

В одно из самых темных времен истории, когда повсюду лютовала Великая Война, по городам и селам прокатился Часлав Дракон со своим войском — оравой воров, лиходеев и головорезов. Будто без них горя было мало. Немало жизней унесло мерзкое Чаславово войско, немало лесов порубило, городов разграбило, да сел выжгло. Но недолог оказался их век. Некий храбрец вызвал Часлава на бой и в честном бою одолел негодяя. Приспешников же его рассеял, многих убил. По возвращении с Войны Велимир стал налево и направо рассказывать, что, мол, это он избавил мирных жителей от страха перед злодеем и в доказательство принес его позолоченный пояс, украшенный письменами, да каменьями, что таил в себе колдовскую силу. Никто не посмел усомниться в истинности велимировых слов. А за то, что избавил он земли родные от Дракона, и прозвали его Драконоборцем.

— О какой— такой девице пел безумец? — неожиданно над ухом бабы Забавы прозвучал низкий утробный голос Велимира.

— Так ведомо, о какой, — прокудахтала та, едва заметно вздрогнув: грозный воин вызывал у односельчан благоговение и страх. — О той, что в Заколдованном лесу живет.

Велимир нахмурил брови и властно потребовал:

— Расскажи.

А словоохотливая баба Забава и рада стараться:

— Много о ней легенд ходит. Говорят, будто живет она на свете уже много сотен лет, а на вид — что твоя молодка, юна и прекрасна. Глаза горят, точно звездочки, голос — журчащий ручеек, в волосах — живые цветы, в рукавах широких длинных — певчие птицы, а еще...

— Язык у нее, поди, намного короче твоего, — буркнул старичок с клюкой, за что получил увесистый подзатыльник.

-А ты не перебивай! — пригрозила баба Забава и с улыбкой повернулась к Велимиру, но увидела лишь его спину.

Воин не желал дальше слушать болтовню главной сельской сплетницы и отправился прямиком в Заколдованный лес. Негоже всякой нечисти его соседей обижать. Пора воздать ведьме по заслугам.

— Эй, милок, ты до конца-то дослушай! — обиженно протянула баба Забава, но тот не обернулся.

Женщина постояла, повздыхала и печально добавила:

— Самого главного — то и не услышал...

* * *

— Маааарьяааа...— протянула Василиса.

Не отрываясь от рукоделия, она искоса глянула на забравшуюся на стол в поисках вкусностей угольно— черную кошку и погрозила ей пальцем. Та выгнулась, распушив хвост, и сладко зевнула, блаженно прикрыв огромные желтые глаза. Потом, как ни в чем не бывало, развалилась на столе, мол, лежачих не бьют.

Василиса поцокала языком и, отложив пяльцы с наполовину вышитой салфеткой, схватила метлу. Марья смекнула, что это не к добру, и с недовольным возгласом поспешила ретироваться.

— Брысь! — замахнулась на нее Василиса. — Ишь, хозяйкой себя возомнила...

Марья недовольно фыркнула и лениво замахнулась на Василису лапой.

— Ах ты, колотовка

* * *

!

Девушка распахнула дверь и метлой погнала шипящую и орущую от возмущения кошку на улицу. Марья выскочила за порог и спряталась за ноги стоявшего в дверях мужчины, довольно замурлыкала и с наслаждением потерлась о его обитый мехом сапог.

Василиса обомлела и едва не выронила метлу. Давно в этой избе не было гостей.

_____________________________________________________________________________

* Балий — колдун, заклинатель, врач, лекарь.

**Обдувало — обманщик.

* * *

Колотовка — драчливая, сварливая.

_____________________________________________________________________________

Пущай пугают сказками младенцев,

Все нипочем мне: зверь лесной иль враг.

Коль сталь войны твое сковала сердце,

Не устрашит тебя вовек такой пустяк!

Пусть смерть глядит в глаза с усмешкой мерзкой,

И разум заволакивает мрак.

Коль сталь войны твое сковала сердце,

Не устрашит тебя вовек такой пустяк!

"Далеко же забралась окаянная ведьма", — со злостью думал Велимир, размахивая булатным мечом направо и налево, разрубая непроходимый бурелом. Это оружие досталось Велимиру от отца, коему не удалось уцелеть в Войне, что они бок о бок прошли почти до самого конца, и потому был особой гордостью воина. Какой позор, ведь когда-то меч сносил на раз головы врагам, а теперь им разве что ветки рубить.

— Ничего, ничего... Вот найду змею, полетит и ее голова с плеч. Напьемся с тобой еще крови... — бормотал воин, пробираясь через чащу.

И тут глядь — дом стоит посреди поляны, со всех сторон частоколом окружен, ни ворот тебе, ни калитки. Остановился Велимир, задумавшись, посмотрел на ограду и решил, что ежели все одно со свету сживать проклятую ведьму, так и забор беречь незачем, все равно все уничтожит огонь еще прежде, чем солнце за горизонт закатится.

Незваный гость хуже бешеного красного дракона. А уж коли он еще и с мечом в твой дом пришел, а тебе окромя метлы и оборониться нечем, так это совсем беда.

Однако Василису этим было не напугать — видала и пострашнее. К тому же в родном доме, как говорится в народе, и стены помогают. Девушка отбросила толстую растрепавшуюся косу за спину и вытерла пот со лба тыльной стороной ладони, беззастенчиво разглядывая гостя. Тот был высок и статен, косая сажень в плечах, суровое лицо с кустистыми бровями и натруженные крепкие руки. О чем еще девице мечтать? Но не надо быть мудрецом, чтобы понимать — этот точно не свататься пришел. Вон как рукоять меча булатного сжимает, будто страшится, что тот у него из руки выпрыгнет. А глазищи-то, глазищи! Того и гляди из глазниц выпадут, так он их таращит.

-Ну? И с чем пожаловал, добрый молодец? — обратилась Василиса к гостю, хихикнув про себя.

Велимиру невольно вспомнились слова странной песни, что распевал в селе безумец Микула:

...С руку толщиной коса,

Да зеленые глаза...

Девица была и впрямь хороша, глаз не оторвать, но коли верить микулиной песне, внутри эта красота была гнилая:

...Пусть хозяйка хороша,

Но черна ее душа...

Велимир тряхнул головой, прогоняя наваждение, ибо противиться явно колдовским чарам ведьмы было ох как непросто. А та, знай себе, насмехается над ним:

— Что, богатырь, али язык проглотил? Заходи, коль пришел, хоть отваром тебя травяным напою, плюшками накормлю...

— Не надобно мне зелий твоих колдовских! — отвечал Велимир, украдкой проглотив слюну. — И плюшек отравленных не надо. Ведьма ты, и разговор с тобой короткий!

Василиса усмехнулась и уперла руки в боки.

— Ведьма, значит. Так что ж говоришь со мной, а, молодец? Али жизнь не мила? А вдруг зачарую, заманю, да чарами опутаю, так что забудешь, как звать тебя? Воины не языком чешут, а дело делают. Иль не воин ты вовсе, а ратай* без роду без племени, и не мечом тебе престало махать, а сохой, да мотыгой?

Велимир опешил. Никогда еще баба с ним так не говаривала. Брови его сошлись в одну линию, а язык прилип к небу.

— Да ты... да я тебя...— задохнулся он от гнева.

Василиса подняла руку, предусмотрительно останавливая и предупреждая невысказанную брань.

— Ладно, молодец, давай так. Я назначу тебе испытание, и ежели выдержишь его, вернешься и срубишь с плеч мою голову, препятствовать тебе не буду, а ежели нет, так оставишь в живых. Я тебе свою косу отдам — отнесешь ее домой и скажешь, что ведьму из Заколдованного Леса порешил.

Велимир помолчал, обдумывая предложение. В целом сделка показалась ему справедливой, ведь кем бы ни была красавица, она имеет право сразиться за свою жизнь. Драться с бабой мужику негоже — стыд и позор вызывать на бой того, кто заведомо слабее тебя. Но кто сказал, что соревноваться можно только в силе?

Велимир кивнул.

— Будь по-твоему, змея. Я пройду твои испытания. И выдержу их. И тогда не сносить тебе головы. А ежели сбежишь, так найду тебя, где бы ни схоронилась.

Василиса улыбнулась.

— Тогда слушай.

Тут черная кошка, прятавшаяся за ногами Велимира, вдруг вскочила на лавку, и к изумлению воина, схватила с полки дудку, да заиграла на ней совсем по— человечески. А Василиса запела:

В гае**, где растет емшан

* * *

,

Зачарованный колчан.

В колчане том стрел не счесть,

Им нести о смерти весть.

Только стрелы те не тронь,

Колдовской в них спит огонь.

Коль ты хоть одну возьмешь,

Тут же, в гае, и помрешь.

Чем дальше, тем больше Велимир хмурился, с опаской посматривая на игравшую на дудке кошку. Изба заходила ходуном в такт мелодии. Пустились в пляс поварешки, застучали деревянные ложки, начали подпрыгивать треногие табуреты.

Зверь неистовый лесной

В гае том хранит покой.

Тише, тише! Не буди.

Лучше мимо проходи.

Но тебя не испугать,

Сможешь ты стрелу достать.

Коль ее ты унесешь,

Зло коварное убьешь.

Некоторое время играла дудка, а ложки отбивали ритм. Василиса же пустилась в пляс. Ее вышитая алая юбка развевалась, приоткрывая обнаженные ступни и щиколотки. Велимир почувствовал, что сходит с ума, и тут ведьма запела вновь:

Зло таится под землей.

Там немертвый, неживой

Бродит в сырости колдун

Уже много сотен лун.

Ты волшебную стрелу

Наложи на тетиву.

Колдуна того убей,

Будет благо для людей.

Для стрелы волшебный лук

Раздобудь у солнца слуг.

Ведь без лука та стрела

Бесполезна, как зола.

Солнца слуг найти трудней,

Чем добро среди людей.

На себя ты посмотри:

Есть ли солнце там, внутри?..

Василиса замолчала, кошка недовольно мяукнула, дудка со стуком упала на пол. В избе снова была тишина и порядок — ложки и другие столовые приборы попрятались по полкам и в печь, стулья стали в ряд. Велимир тряхнул головой и огляделся: уж не привиделось ли ему все случившееся во сне? И тут один из табуретов, особенно раззадорившихся и увлекшихся танцем, покачнулся и едва не упал на кошку, с остервенением вылизывавшуюся на полу. Та едва успела отскочить и забралась под лавку, глазищами желтыми оттуда с опаской зыркая.

Василиса, как ни в чем не бывало, подняла упавший табурет, уже не оглядываясь на гостя, и тот понял, что нужные слова сказаны, и пора уходить.

Размышляя о том, почему согласился на условия ведьмы, а не зарубил ее попросту на месте, Велимир шагнул за порог.

Едва чужак ушел, Марья выбралась из-под лавки и потерлась о хозяйкины ноги, заискивающе мурлыкая. Потом запрыгнула на треногий табурет и принялась самозабвенно вылизывать пушистый хвост.

Василиса вздохнула и оперлась на метлу, глядя вслед гостю. Сколько их таких приходило. Один за другим смельчаки бесстрашно входили под сень Заколдованного леса, клеймили Василису ведьмой, да расправой грозили. Но никто не посмел поднять на нее руку. Никто не устоял перед ее красотой — все отправлялись на поиски колдуна.

И никто доселе назад не воротился.

__________________________________________________________________________________

*Ратай — пахарь, крестьянин

**Гай — дубрава, роща.

* * *

Емшан -полынь

__________________________________________________________________________________

Мне лунный свет страшней огня,

О смерти я молюсь.

Едва коснется он меня,

Я волком обращусь.

Четыре лапы, шерсть и хвост.

Беги, беги скорей!

Я не шучу, ведь мне всерьез

Не место средь людей...

Скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается.

Искал Велимир загадочную рощу, где колчан с волшебными стрелами неведомый зверь охраняет, три дня и три ночи. И когда на третий день он пришел к речушке, у которой ночевал предыдущие две ночи, понял, что тропа людская его кругами водит.

И едва сошел он с тропы, как почти сразу предстал перед ним тот самый гай, будто из земли тотчас выросший. Прямо посреди гая рос огромный дуб. Впрочем, рос он давно, а нынче высох и превратился в корягу, такую отвратительную, что солнечный свет, казалось Велимиру, меркнет, едва касается мертвых черных ветвей его. Над дубом тем кружило воронье.

"Нездоровое место, — подумалось воину, — проклятое..."

Под ногой Велимира что-то хрустнуло, да так, что он вздрогнул. Воину не нужно было смотреть под ноги, чтобы узнать, на что он наступил. Это были кости. Человеческие. Не торопясь Велимир приблизился к дубу и обмер: нижним ветвям за руки был привязан мужчина в окровавленной кольчуге. Велимир обнажил меч и насторожился, ведь где-то поблизости мог таиться лютый зверь, что стерег колчан с зачарованными стрелами. На плече у мужчины сидела ворона и с громким, режущим слух карканьем в щеку его клевала.

Велимир уже было подумал, что незнакомец мертв, но тот вдруг застонал и с видимым усилием открыл глаза, раздирая образовавшую плотную корку запекшуюся кровь. Мотнув головой, прохрипел:

— Пшла прочь, брыдлая *! Жив я еще...

Драконоборец, ничтоже сумняшеся, поспешил на помощь несчастному, обрубил веревки, на которых тот был подвешен, и высвободил его из пут. Мужчина оглядел спасителя мутным взглядом и так выпучил глаза, что Велимиру казалось, они выпадут из глазниц.

— Уйди! — страшно закричал только что спасенный и схватился за пустые ножны. — Уйди, гарип**, не ведаешь, куда попал! Уйди пока цел!

— О чем ты говоришь? — изумился Велимир. — Я с миром пришел... Шкуру твою спасти хочу от зверя...

— Зверя? -прохрипел и закашлялся чей-то пленник.

Велимир осторожно опустил мужчину на землю, извлек из-за пояса меха и напоил его.

-Ведьма послала меня сразиться с лютым зверем и забрать волшебную стрелу... — сказал он.

— Ведьма из Заколдованного леса? Василиса? — зачем-то уточнил незнакомец и легко поднялся на ноги, будто и не висел вовсе на дереве привязанный.

— Она мне имени своего не называла, — пожал плечами Драконоборец.— Но да много ли ведьм живет в этом лесу? Может, и Василиса. А что?

— Не ты первый, добрый молодец. Не ты и последний, — беззубо улыбнулся мужчина.

— Все в этом лесу что ли загадками говорят? — рассердился Велимор.

Незнакомец протянул ему ладонь для рукопожатия:

— Знакомы будем. Лютый Зверь.

Велимир схватился за меч, но Зверь оказался быстрее. Не успел Драконоборец и глазом моргнуть, как еще мгновение назад почти умиравший пленник выбил оружие из его руки. Меч звякнул, описал в воздухе дугу и, будто так это и было задумано, воткнулся в землю недалеко от скрюченного сухого дерева.

Велимир кинулся к оружию, Зверю наперерез, но тот остановил его голой рукой и оттолкнул назад.

— Погоди, не горячись, добрый молодец, сразиться насмерть мы еще успеем. Ты лучше послушай...

— Ты что ли тоже песни мне петь будешь, да на дуде играть? — прорычал воин.

— Хорошая задумка, — хмыкнул Зверь, — но рифма у меня хромает, я уж как-нибудь без стихов, да песен, ты уж не обессудь.

— Так что сказать мне хочешь? Поторопись, у нас впереди битва. Ты-то помрешь, а мне еще за стрелой лезть, да колдуна убивать.

Лютый Зверь хохотнул, но поспешил перейти к делу:

— Редкий засланный ведьмой храбрец добирался до колдуна. Кому охота сражаться с Лютым Зверем? К чему лукавить, от некоторых едва живым уползал, было дело, хороши были вояки. А так все юнцы неоперившиеся, не знавшие, каким концом меч держать. Те же, кто поумнее, да похитрее был, договориться пытались. Соглашался, что уж греха таить. А кто откажется от парной телятины, на костре зажаренной, да с ледяным элем?.. Уходили на рассвете со стрелой, а только все одно из подземелий не возвращались. Леший знает, что там колдун с ними делает — жрет что ли...

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— А затем, что в этот раз стрелу тебе сам дам, ежели с собой возьмешь.

— Да ты шуткуешь со мной что ли? — Велимир выдернул из земли меч. — Одурачить хочешь, да со спины удар нанести? Знаю я вас, нечисть, ничего доброго от вас ждать нельзя, тем паче от зверья всякого...

— Да я не ради себя стараюсь. Ради Василисы... — понурился Зверь.

Велимир недоверчиво глянул на него из-под кустистых бровей.

— С чего бы вдруг тебе о ведьме лесной беспокоиться?

— А с того, что баба она хорошая, а все одно страдает, ибо колдун, к коему тебя послала, проклятие на нее наложил.

— Не верю я в проклятия, — отмахнулся Велимир.

— Да ты дослушай! — нетерпеливо воскликнул Зверь. — Колдун тот столетия как помер, а все колдовство его мерзопакостное в теле истлевшем жизнь поддерживает. Василиска же была первой красавицей в округе, обычная девка, хороша и телом и лицом, хозяйка прекрасная, дочь примерная. Захотел колдун Ваську-то в жены взять, да только какая нормальная баба за мертвеца замуж пойдет? Вот и она отказалась, и тогда отдал колдун ей часть своей силушки колдовской, чтобы люди ее боялись, да сторонились. Хотел он, чтобы какой-нибудь добрый молодец порешил ее. Тогда бы она после смерти такой же неупокоенной стала, и никуда бы уже от него не делась.

— Пфф, сказки все это! — раздраженно отмахнулся Велимир.

Прекрасен девы юной лик,

Но чья же в том вина,

Что не на день и не на миг —

Навечно отдана

Обличию великой тьмы,

Злодею и лжецу.

Не выбраться ей из тюрьмы,

И слезы по лицу...

— Василиска — не дура, ведомо ей, что хороша собой, и может уговорить мужчину по-своему сделать.— продолжал Зверь. — А коли красотой не возьмет, так на совесть надавит, мол, негоже на бабу руку поднимать.

— Так чего ж она сама колдуна не одолела? Чего ж за спинами невинных пряталась? Она ж подруга твоя, не пожалел бы, поди, для нее стрелы волшебной, — усмехнулся зло Велимир.

— Все — то оно так, но ежели колдун ее убьет, не избавится она от проклятия. Будет вечно ходить тенью за мертвецом. Незавидная участь. Проклятие можно только чужими руками снять.

— Неправильное проклятие какое-то. Нечестное.

Лютый Зверь пожал плечами.

— А кто к дереву привязал тебя, Зверь Лютый? — поинтересовался воин.

— Да был тут один парниша деревенский. С виду простак — простаком, стрелу за корзину земляники выторговал. А как отвернулся, так он хвать меня по голове палкой, очнулся уже на дереве, за ноги, за руки привязанный. Вот тебе и людская благодарность... — вздохнул Зверь.

— Это Микула что ль? — изумился Велимир.

— Имени своего мне не назвал, прощелыга. Белобрысый, лицо в пушку светлом, глазки маленькие бесцветные и глупые, что у твоей коровы.

— Точно Микула! Да это ж дурачок наш местный. Вон оно как бывает, дурак дураком, а Лютого Зверя провел, как щенка, — развеселился Велимир.

— Нашел чем гордиться! — усмехнулся Зверь.— Так что, берешь меня с собой?

Драконоборец махнул рукой:

— Леший с тобой, пошли, только под ногами не шныряй, когда бойня начнется. Оружие-то у тебя есть приличное?

— К чему оно мне. Я же Зверь. Клыки и когти — вот мое оружие.

Велимир поглядел на худого изможденного мужика скептически:

— Да от тебя вон кожа, да кости остались, пока ты ворон на дереве пугал.

— Ваш местный дурачок тоже на богатыря не походил, — пожал плечами Зверь.

— И то верно, — не мог не согласиться Велимир.

На том и порешили. Отправились вместе колдуна искать. Солнце стояло еще высоко, а Велимиру уже казалось, будто блуждают они по лесу вечность целую.

— А ты дорогу— то знаешь, Зверь? — спросил он.

— Дедята меня звать. Зверь я только наполовину. Людьми был рожден, и имя от людей получил.

— От оно как. Почему же Лютым Зверем стал?

— Так надобно же кому-то смертушку колдовскую стеречь.

— Так колдун, выходит, и тебя проклял?

— Нет, тут история другая... Расскажу, ежели желаешь.

— Валяй, одной больше, одной меньше...

Дедята вздохнул тяжко:

— Я тогда был еще ребенком, неразумным мальчишкой. Любил от батюшки с матушкой в лес убегать. Шкодливый был. Ну и добегался однажды...

— Дай угадаю. Волк тебя покусал? — усмехнулся Велимир.

— Волкодлак, — мотнул головой Дедята. — Человек-волк. Матушка тогда сразу все поняла почему-то. На то она и мать. Братьев — сестер младших в охапку схватила и ушла из дома. Я с батькой остался, не хотел он меня бросать, жалел. Ушли в лес жить, подальше от глаз, да языков людских. Ежели узнал бы кто — охотиться стал. Сначала тяжко было, мочи нет. Если луна полная, не удержать меня было в стенах, лес звал во весь голос. Убегал, возвращался в крови весь, а чья она была, кровь эта — сказать не мог, не помнил. Батька связывал меня, чтобы не сбегал, так я веревки рвал. А потом помер он, батька мой, и я совсем никому не нужен стал.

— А почему же колдун тебя сторожем выбрал? — Велимир сорвал на ходу соломинку и сунул ее в рот. — Особенный ты какой что ли? Слыхал я, что на севере волкодлаки в стаи сбиваются, живут рядом с людьми, города в страхе держат.

Дедята помолчал, посмотрел на Велимира удрученно и ответил:

— Так веришь ли, нет ли, а колдун тот меня и покусал.

Велимир оторопел:

-Шутишь?

— Если бы...

— Что же за тварь такая этот колдун, с коим нам дело иметь приходится? И колдун он, и волкочеловек, да и мертвый к тому же...

— Сила — она как бочка с хорошим сидром. Сделал глоток, потом выпил кружечку, а потом глядишь — и напился вусмерть. Вот и он не смог остановиться, все больше и больше хотелось — силы, могущества. Потом и вовсе — бессмертия. Не всякий знает меру.

— Верно говоришь, — рассудил Драконоборец.— Значит, убьем колдуна — и проклятию конец?

Дедята кивнул, глядя на него с надеждой:

— Не убьем. Ты убьешь.

Проклятьем связаны навек,

Нам ношу ту нести.

И только добрый человек

Способен нас спасти...

— А ведь сегодня луна полная, — заметил с тревогой Велимир, поглядывая на появившееся на стремительно темневшем небе светило.

Временные союзники рассудили, что негоже в темноте по лесам таскаться и разбили лагерь, едва солнце закатилось.

— Не пугайся, тебя не трону, — подмигнул Дедята.— Но едва я обращусь, разведи костер и поддерживай его до рассвета. Ворочусь с первыми солнечными лучами.

— И зачем я только с вами связался,— буркнул Велимир. — Убил бы ведьму, и все дела. Затем ведь и шел. Нет, надо было послушать окаянную...

Лютый Зверь посмотрел на него внимательно и задумчиво сказал:

— Значит, на этот раз все должно получиться...

С этими словами он повернулся и зашагал прочь, скрывшись в лесной чащобе.

На черном покрывале неба появилась ослепительно яркая луна. Где-то вдалеке пронзительно завыл волк, так что у Велимира мурашки побежали по спине. Не страшно было, нет, но жутко. Какая-то всепоглощающая скорбь и безнадежность слышалась в этом вое, и сделалось вдруг воину так печально, что самому впору было завыть.

Заслушавшись, Велимир не заметил, как забылся сном.

_____________________________________________________________________________

*Брыдлый — гадкий, вонючий.

**Гарип — странник, чужеземец.

_____________________________________________________________________________

Проснулся воин оттого, что его обволакивал, будто кокон, липкий предрассветный холод. Костер давно погас, от него остались лишь зола, да угли дымящиеся. Браня вполголоса собственную неосторожность — мало ли, места-то дикие — воин набрал сухих веток, кремнем да огнивом вновь развел огонь и стал Дедяту ждать. Однако тот не появился ни к восходу, как сказывал, ни к полудню. Велимира сие обстоятельство не дюже огорчило. Взял он стрелу волшебную, что дал ему волкодлак, и отправился на поиски колдуна один.

Воин быстро шел по поросшей ромашками поляне, по памяти повторяя затейливую ведьмину песню, и не сразу услышал быстрые шаги за спиной. Но узнал их тотчас же — то был Дедята. Он дышал тяжко, хрипло, да ругался еще такими словами, коих Велимир и не слыхивал.

— Я велел тебе ждать меня! — наконец, членораздельно выговорил волкодлак.

— Велел? — усмехнулся Велимир. — Кто ты такой выискался, чтобы всеми подряд повелевать, шкура ты волчья? Ждал я. Пока солнце палить во всю силу не стало, ждал, хоть и о другом уговор был. Решил, что убили тебя, и ты под кустом каким гниешь, потому уж и не рассчитывал на тебя.

— И не пошел меня искать?

— С чего бы вдруг? Мы не товарищи с тобой, волк, нам дело нужно сделать общее. А как завершим начатое, разойдемся и никогда впредь не увидимся боле.

Дедята поник.

— Твоя правда, — не мог не признать он. — Дело общее... И ничего боле.

Некоторое время шли молча. Дедята хмуро глядел себе под ноги. Потом вздохнул шумно, тяжко и промолвил:

— Лес с каждым разом все неохотнее отпускает меня. Однажды я, наверное, так и останусь волком, не вернусь в тело человеческое... Может, оно и к лучшему. Кому я нужен в мире людей?

Велимир жалости к Дедяте не испытывал, но вспомнился вдруг ему волчий вой, что он ночью слышал, вспомнилась ему тоска и безнадега в вое том, хлопнул он Лютого Зверя по плечу крепкому, и сказал:

— Не печалься. Вот одолеем... одолею... колдуна, станешь ты снова человеком и не будешь впредь по лесам бегать, аки зверье какое. А там, глядишь, и жизнь наладится, семью заведешь, детишек...

— Твоими бы устами да мед пить, — слабо улыбнулся Дедята.

— Только вот одна беда, — нахмурился Велимир. — Ведьма та бредкая*, Василиса, о каких — то солнечных слугах пела. Дай— ка вспомню...

...Для стрелы волшебный лук

Раздобудь у солнца слуг...

— Якобы без лука и смысла нет в бой с колдуном идти, гиблое это дело, ибо не возьмут его стрелы волшебные.

— Аааа, это самая интересная часть загадки, — развеселился вдруг Дедята. — Но никому еще не удалось ее разгадать.

— Не пойму я тебя, Зверь. Твоя судьба решается, а ты игрой этой треклятой забавляешься.

— А что еще мне остается делать? И так нет радости в жизни, так что же мне, в нору забиться, да избавления ждать ниоткуда, по ночам на луну воя?

Велимир покачал головой. Знать бы ему, что сам бы делал, будь он на волкодлаковом месте. Наверное, уж себя порешил бы от отчаянья.

-Так как же мы их найдем, слуг этих? — с досадой проговорил Велимир, сжал в кулаке несколько ромашек и выдрал их с корнем.

— Слышал я от Василисы стишок один...

— Нет уж, уволь. Хватит с меня ваших стишков, да песен! — рассердился Велимир.— Что я, дитя что ли малое, петь да плясать передо мной тут?

Рывком выхватил он из ножен меч булатный. Дедята в ужасе отшатнулся, да чуть со страху наутек не кинулся. Но воин и не думал на него нападать. Он начал яростно оружием размахивать, срезая ненавистные ромашки. Догнав Велимира, волкодлак глянул на него опасливо и проговорил чуть ли не скороговоркой:

Неподвластен солнца свет

Тьме— зачинщице всех бед.

Коль добро в себе хранишь,

Без труда ты победишь.

Велимир ничего не ответил, только нахмурился и все больше стал на грозовую тучу походить. Тогда Дедята продолжил уже не таясь:

Не ищи волшебный лук,

Он у светлых солнца слуг,

Коль в себе их не найдешь,

К колдуну в плен попадешь.

Не избавиться вовек

От мучений и обид,

Пока добрый человек

Колдуна не победит.

— Это все ясно, — перебил его Велимир, — добрый человек и все такое. Слуги-то где? Как они лук мне передать должны?

— В песне поется, что они в тебе должны быть,— неуверенно проговорил Дедята.

Драконоборец с досадой рубанул мечом:

— Ты себя-то послушай, — рыкнул он. — Брюхо мне себе распороть прикажешь, али как?

— Зачем? — испугался не на шутку волкодлак.

— Чтобы достать слуг этих проклятущих с луком вместе!

Дедята похлопал глазами и расплылся в улыбке:

— Так ты не понял, это же образное выражение эдакое...

— Шли бы вы все к чертям собачьим с вашими загадками мудренами, да образностью! — вконец разъярился Велимир. — Слышать ничего больше не желаю о колдовских штучках ваших. Давай покончим с этим поскорее, да распрощаемся. Убью колдуна и без лука.

— Но как же? Ведь в песне сказано...

Велимир сплюнул и поглядел на Дедяту решительно и зло. Тот еще некоторое время поборолся с собой, но сдался и с песнями, да прибаутками больше не приставал.

Велимир и Дедята торопились, и потому ромашковую поляну пересекли быстро, не успев ею налюбоваться вдосталь, и снова ступили под сень Заколдованного леса. А тот жил своей жизнью, и ему не было никакого дела до спешивших по своим делам странников. Птицы, вычистив поутру перышки, заливались на все лады, будто упрашивая уходящее лето остаться еще ненадолго. Деревья с сожалением сбрасывали первые пожелтевшие листья. Под ногами у Велимира пробежала сердитая белка, волоча за собой еловую шишку.

— Рановато ты, бурнастая**, — задумчиво проговорил Велимир, одновременно решая предупредить односельчан о приходе ранней зимы — природа— мать знает лучше.

Солнце тем временем за тучами попряталось, заморосил холодный осенний дождь.

— Этого не хватало, — заворчал Велимир, снимая потрепанную накидку, коей его еще во времена Войны наградили, и накинул на голову, от каждой упавшей на нос капли морщась брезгливо.

— Мы уже близко, — сказал Дедята, указывая на огромный валун впереди.

Ему на себя накинуть было нечего, и он молча завидовал воину. Тяжелые капли выстукивали замысловатый ритм на кольчуге дедятовой.

Велимир силился разглядеть, на что это волкодлак указывает, но смог узреть лишь бесформенную груду валунов, к коей они скоро приблизились.

— Вот он, вход, — кивнул Дедята на узкий лаз размером с кроличью нору у основания горы камней.

— Да ты надо мной потешаться вздумал, — Велимиру стало почти смешно.

— Вовсе нет, — непонимающе покачало головой волкодлак. — А кто сказал, что легко будет? Али ты думал, что колдун в свое логово ворота в дюжину локтей высотой и шириной из золота, да серебра выковал и служку у них поставил, что всякому входящему хлеб, да соль раздает?

Велимир не ответил. Кряхтя и ругаясь, сбросил он плащ и полез в нору головой вперед. Но понял скоро, что в мирное время послевоенное брюхо у него едва ли не шире плеч стало, и в узкую нору ни за что не пролезет.

— Дедята! — завопил воин, и голос его гулким эхом отдалось в глубине норы. — Тащи обратно! Не пролезу!

Волкодлак не шевельнулся.

— Тащи, кому говорят! Задыхаюсь! Дедята! Ах ты, зверь паршивый, бросить меня тут удумал? Вот я тебя найду... Тащи обратно!

— Эээ, нет, дружочек, — тихо проговорил волкодлак. — Взялся за гуж, не говори, что не дюж!

И с этими словами не без труда затолкал крупного воина в лаз.

Велимир кубарем вниз покатился. Сырая рыхлая земля набивалась ему в рот и нос. Бранясь и отплевываясь, он пытался хоть какую-то корягу найти, дабы зацепиться за нее, да падение прекратить. Ан нет. Грохнулся наш славный Драконоборец совсем не славно прямо на откормленное брюхо в лужу зловонную. Выплюнув грязь, отсморкавшись и вытерев лицо, не без труда поднялся он на ноги, да огляделся. Впереди был длинный коридор, полутьмой, да туманом зябким окутанный, а у стен чадили факелы, синим мертвенным светом горевшие. И тишина такая, что аж мурашки по коже...

Рядом в лужу почти беззвучно плюхнулся Дедята. Ну а чем ему шуметь -то, костями разве что.

— Так себе жилище у колдуна твоего, — хмыкнул Велимир, рукой сырой каменной стены касаясь. — Ни тебе тепла, ни света, ни бабы, по хозяйству хлопочущей.

— Тебе только бы шутки шутить, — Дедята ощутимо вздрогнул. — Мест более жутких во всем мире не сыщешь...

— Разумею теперича, почему он зла воплощенье,— будто не слыша его, продолжал Велимир. — Кому ж такая вечная жизнь в радость-то? Вот и озлобился вконец...

— Что же теперь, пожалеть его прикажешь? — горько усмехнулся Дедята.

— Эх ты, волчья шкура, — Велимир похлопал его по плечу и, казалось, без всякой опаски пошел по коридору мимо жутких синих огней. — Не знаешь ты жизни еще... Что мужику надо, а? Вот скажи мне...

Дедята пожал плечами:

— Храбро биться и умереть в бою?

— Ааай, — махнул Велимир с досадой рукой. — Чтоб в доме тепло, светло и чисто было, на столе хлеб домашний, да каша с мясом. Чтоб жена — хозяюшка, на лицо мила и телом привлекательна. Чтобы из похода ждала, говорила мало, мужа слушалась. Чтоб дети не донимали, радовали, да росли быстро. Чтоб теща с тестем подальше жили, лучше в землях чужих, заморских. Чтобы выйти на крыльцо резное в чем мать родила и с гордостью сказать: "Хозяин...". Вот оно, счастье. А битвы... Что они значат, битвы эти, ежели после победы возвращаться некуда?

Дедята задумался.

— Не понять мне. Лес, да стая волчья — вот и вся жизнь, что я знаю...

Велимир слабо улыбнулся и ускорил шаг.

С каждым следующим шагом земля становилась жиже, на глазах болотом обращаясь, хлюпала под ногами. Любой звук эхом от стен отражался, и колдун наверняка давно прознал о гостях незванных. Что-то зашуршало под потолком, и Велимир, доселе хранивший спокойствие, за меч вдруг схватился.

— Пригнись! — крикнул Дедята, сам ничком падая в затхлую смердящую жижу.

Велимир послушался и присел на корточки, руками голову закрыв. Прямо над ухом его захлопали крылья. Что-то вонзилось воину в руку, но тот не почувствовал боли — будто комарик укусил. На руке его сидела маленькая черная тварь с крыльями кожистыми, да клыками до пуза. Наруч его прокусить норовила, но вот незадача — клыками в кожу добротную свиную, что в три слоя была, вонзилась, да так там и застряла.

— Кровопивцы! — сдавленно пискнул Дедята.

— В самом деле? Я вижу только потешных зубастых малышей, — улыбнулся Велимир, поглаживая черную крылатую тварь.

— Отпусти ее!— испуганно вскрикнул волкодлак. — Она на нас всю стаю натравит!

Велимир подкинул кровопивца в воздух, и тот присоединился к остальным, вероятно, выводы из своей ошибки сделавший. Вскоре все стихло. Стая гостями колдуна незваными не интересовалась вовсе, на охоту ночную полетела.

— Неправильный ты какой-то волкодлак, — сказал воин, вытаскивая трясущегося от ужаса Дедяту из грязи. — Мышей крылатых боишься, словно девка какая.

Дедята оскорблено нахмурился, но в следующий же момент побледнел и глаза распахнул испуганно.

Синее пламя потухло, а потом вдруг вспыхнуло во стократ ярче, ослепив смельчаков, в логово древнее забравшихся. Стены исчезли, будто и не было их вовсе, и оказались Велимир с Дедятою в огромном зале подземном, о каких прежде и слыхом не слыхивали. Глядят -пол белым гладким камнем выложен, да такой скользкий, что аж ноги разъезжаются, будто потрудилась сотня усердных слуг. Потолок — полукруг, с картинами странными, а в картине каждой камни — самоцветы поблескивают. Из самой его середки крюк торчит, на крюке — цепь золотая, что клетку держит. А в клетке той...

— Василиса! — ахнул Дедята, собственным глазам с трудом веря.

— Знал же, дрянное дело то, в коем баба замешана... — хмуро пробасил Велимир.

__________________________________________________________________________________

* Бредкий — говорливый, болтливый.

**Бурнастый — рыжий, рыже-бурый.

__________________________________________________________________________________

Моя судьба — златая клеть

Во тьме твоих темниц.

Мне было б лучше умереть,

Унявши дрожь ресниц.

Я не сумею полюбить

Того, чье сердце — лед,

Меня тому не получить,

Кто больше не живет...

— Пой, пой, девка, пока связки в труху не обратилися, — хихикал скакавший вокруг заплаканной Василисы крохотный человечек.

Ведьма, о коей в селах окрестных легенды слагали, запертая ныне в огромной золотой клетке, совсем уж жалко выглядела: коса русая растрепалась, платье вышитое все в прорехах было, да перекособочилось. Василиса вдруг повернулась, взглядом с Велимиром встретилась, и почувствовал воин, как пот его прошиб холодный. Лицо ее белое все слезами залито было, но показалась она Велимиру такой загадочно-прекрасной, что глаз не отвести. Понял вдруг суровый Драконоборец, что пропал. А может, это вновь чары колдовские действуют?

— Пой, я сказал! — взвизгнул человечек, ударив по золотым прутьям клюкой деревянной, отчего те зазвенели, аки струны.

Василиса вздрогнула, потом всхлипнула и послушно продолжила:

Я б вольной птицей быть могла

И в облаках кружить,

Но я вовек обречена

Послушной куклой быть.

Мне из твоих холодных рук

Не пить горячий грог.

Ах, если б кто-нибудь от мук

Меня избавить смог.

Человечек смешно прижимал ручки к выпиравшим ребрам, да посмеивался тихонько, будто и слов песни-то не понимал вовсе.

Велимир не любитель был болтать, и молча за меч взялся, но не успел и шага сделать, как Дедята все испортил.

— Эй, ты! — крикнул волкодлак, кулаки сжавши и на глазах шерстю обрастая. — А ну прочь от нее!

Человечек подпрыгнул на месте и посмотрел на него с улыбкой безумной глазами желтыми, затуманенными, испещренными ниточками буро-синих сосудов. Дедята отшатнулся невольно. Коротышка явно был немолод: на почти лысом черепе, синими, да бурыми пятнами покрытом торчал клок грязно— серых волос, зубы раскрошились, кожа, тонкая, словно пергамент заморский, обтягивала кости, а спина была согнута полумесяцем, отчего человечек казался совсем крошечкой.

— А вот и гости пожаловали, — захлопал в ладоши коротышка. — Проходите, гости дорогие, чувствуйте себя как дома...

Волкодлака передернуло. Не желал он, чтобы подземелья мрачные его домом стали.

— Что же вы, гости, невеселы? — причитал человечек, приближаясь к мужчинам с той же безумной улыбкой, подпрыгивая на каждом шагу. — А мы уж заждались вас, думали, вовсе не придете...

— Где колдун? С ним хотим говорить! — набычился Дедята.

Василиса всхлипнула и глазами на человечка показала, а тот знай, улыбается, да вокруг Велимира и Дедяты, аки козел горный скачет.

— Да зачем вам колдун этот, давайте я вас лучше вином угощу заморским, да яствами, что боги милостиво послали...

Велимир все не мог оторвать глаз от Василисы, что знак ему подать пыталась. Воин нахмурился, силясь понять, что девка сказать хочет. А та, знай себе глазами стреляет, да на колдуна кивает.

— Да, вино бы очень кстати, — как завороженный произнес в пустоту Дедята.

Велимир глянул на него непонимающе, да в бок ткнул ощутимо. Ишь чего удумал, в логове врага вино распивать. А коли оно отравлено? Но волкодлак тычка и не заметил, пустыми глазами уставился в никуда и двинулся прямо, да так неуклюже, будто ноги не его были.

— Дедята, ты чего? А ну стой! — спохватился Велимир и сгреб мужчину за шиворот.

Василиса шумно вздохнула. Велимир глянул на нее еще разок и понял.

Неказистый немощный старикашка и есть могущественный бессмертный колдун. Мысль его настолько поразила, что не сразу он заметил, как Дедята на пол упал, как подкошенный.

— Ага, есть ведь, оказывается, мозги у тебя, — усмехнулся гаденько карлик. — А я -то думал, чары мои не действуют, потому как нет их, мозгов-то...

И захихикал мерзко.

Велимир, не сознавая, что делает, рукой оперение стрелы нащупал. Вот он, подходящий момент наступил, а что делать теперь — черт знает.

— Ты погоди, молодец, оружием — то размахивать, — проникновенно произнес колдун, за рукой воина взглядом проследив. — Давай побеседуем вначале...

Старик будто преобразился: и взгляд у него вдруг осмысленный стал, и улыбка безумная пропала.

— Не о чем нам беседу вести, — хмуро ответил Велимир. — Я на того, с кем биться иду, слова не трачу.

— А зря, — покачал головой старикашка. — Глядишь, и смертей было б меньше...

— О чем говоришь ты? — недоверчиво спросил воин, руку с оперения стрелы не снимавший.

— Не слушай его! — выкрикнула вдруг Василиса. — Он лжец и лиходей! Обманет тебя, околдует, запутает! Убей его!

— Молчи, девка! — колдун ударил клюкой по прутьям золотой клетки, заставив ведьму в испуге отпрянуть, и обратился к Велимиру. — Так хочешь ли услышать, что сказать хочу тебе?

Воин пожал плечами:

— Говори. Только быстро.

— Эх, смертные, — вздохнул карлик и, кряхтя, опустился на каменные ступеньки. — Все-то вы спешите... А дело было так... Во времена моей молодости полюбил я девушку, прекрасную, как заря, и холодную, словно лед. Возжелал ее всею душой, готов был весь мир подарить, луну с неба достать, заставить солнце вставать на западе и садиться на востоке... Но она отвергла меня...

Велимир обреченно вздохнул. А ведь вначале задача была нехитрой. На кой черт он во все это ввязался?

Лежавший у его ног Дедята застонал, приходя в себя.

— Я ходил за ней по пятам, исполнял каждую прихоть, — продолжал колдун, — но она с каждым днем становилась все холоднее, все спесивее... И, наконец, моя любимая захотела от меня избавиться. Она позвала меня к себе и сказала, мол, хочу, чтобы добыл помогай — травы*, что лишь в полнолуние собрать можно.

— И ты добыл? — поторопил его Велимир.

— Я отправился в Заколдованный лес ночью, как она и велела, хоть и знал, что глупость делаю несусветную. Так и чуял, будто чудища из темноты ко мне свои лапы протягивают...

— Так чем дело-то кончилось?

— Предала меня любимая, вот чем кончилось. Подослала брата своего погубить меня. В самой глубине леса, на поляне, заросшей помогай — травой, в лунном свете переливавшейся, он на меня напал. Колдовство меня только и спасло. Ну как спасло... Из мертвых я восстал, но не совсем, как видишь... В наказание я мальчишку в волка обратил. И теперь каждое полнолуние он на ту поляну возвращается, дабы вымолить мое прощение.

Велимир тряхнул головой.

— Дедята? — неуверенно произнес он.

Колдун кивнул, с грустью глядя на корчившегося на земле волкодлака.

— А Василиса? — спросил воин.

— Василиса со смертью моего земного тела часть силы колдовской в себя вобрала. В полнолуние и не такое возможно. А та ночь еще и с весенним равноденствием совпала. Коварной оказалась любовь моя...

— Так и знал, что вся беда из— за бабы, — сквозь зубы проговорил Велимир со злостью глядя на Василису.

А та смотрит на него жалостливо, да всхлипывает. Дрогнуло сердце велимирово, попытался он чары ее отогнать, да не смог. Вот ведь безсоромна баба**, наворотила дел, а ему теперь расхлебывай, разбирайся, на чьей стороне правда — матка.

— Так что? Все еще желаешь меня убить? -улыбнулся колдун как-то устало и совсем беззлобно. — Знай только, что Василису тебе не отдам, моя она, по праву моя.

Ведьма в клетке пуще прежнего слезами залилась.

— Не отдавай меня ему, Велимирушка! — взмолилась она. — Пропаду я, сгину. Такой же, как и он, мертвой тенью стану, вечность в подземельях бродить буду... За что мне это? Не желала я никому зла! Но коли не понимает несмысел

* * *

языка человеческого, коли в голову себе втемяшил, что я -собственность его единоправная, что ж делать мне было? Спасу не было от любви его, да только не любовь то была, а одержимость бесовская, не иначе...

— А ну молчи, девка! — прикрикнул на нее колдун.

— Спаси меня, Велимирушка! — не унималась Василиса.

Посмотрел колдун на лицо воина изменившееся, понял, какое решение тот принял, вздохнул устало, поднялся со ступенек, на клюку опираясь.

— Не выйдет у тебя ничего, молодец, — сказал он.— Все одно тебе меня не убить, ежели лук не добыл.

— Коли так, руками голыми переломаю... — прорычал Велимир, рукава на рубахе закатывая.

— Не ту ты сторону выбрал, молодец, — колдун остановился в пяти шагах от воина. — Не за правду борешься, а заради бабы вздорной....

— Так мне сердце мое подсказывает, — отвечал Велимир, — Права Василиса. Не любовь это, блажь твоя. Кто ж любимого — то силой держит, ежели взаимности нет? Отпусти ее, да разойдемся миром.

— Не получится миром, молодец. Сказал же — не отдам тебе девку. Моя она.

— Тогда не серчай. Во второй раз колдовство тебе не поможет...

Но едва Велимир шаг сделал, выросла перед ним стена каменная, что не перелезть, ни обойти нельзя было.

— Уходи подобру — поздорову, молодец!— раздался крик из-за стены. — Не видать тебе Василису! Уходи! Не ищи смерти!

Велимир размахнулся, да со злостью сапогом по стене ударил. Та трещинами мелкими пошла, но устояла. В бешенстве воин отбросил мешавшийся в руке лук и ударил снова. И только спустя некоторое время с недоумением глянул вниз. Лук? Откуда? Да неужто тот самый?.. Схватил он оружие, да в тот же миг стена перед ним и рухнула. Но колдуна, Василисы, да Дедяты уж и след простыл. Золотая клетка была настежь распахнута, а на дверце узорчатой кусок василисиного платья висел.

— Пусти! Не пойду! — услышал Велимир отчаянный крик вдалеке, эхом по коридорам подземным разносившийся.

Делать нечего, надо девицу спасать, коль уж взялся.

___________________________________________________________________________________

*Помогай — трава — волшебная трава, на вид не отличимая от той, что в народе зовут "кукушкины слезы". И только в полнолуние она начинает светиться серебряным светом и хорошо видна среди других.

** Безсоромна баба — бесстыжая.

* * *

Несмысел -глупец.

____________________________________________________________________________________

Долго ли, коротко ли, бродил Велимир по подземельям, неясной тревогою объятый. Сквозь туман зыбкий, как сквозь бурьян густой продирался, колдуна проклятущего вполголоса ругая.

— Не видать тебе Василису, молодец! Уходи подобру — поздорову! Не ищи смертушки лютой! — слышалось ему отовсюду, будто камень мертвый — и тот заговорил вдруг голосом карлика.

Шел и шел Велимир по коридору каменному, ни конца, ни края тому не было. Когда голос все больше отдаляться стал, перешел Драконоборец на бег. Внезапно яркий свет ослепил его: не было больше камня вокруг, и стоял воин на самом краю бездонной пропасти. Свет солнца восходящего так и лез в глаза настырно, не давая разглядеть ничего вокруг. Ветер злился, безжалостно трепал длинные велимировы кудри, а потом вдруг лук-то из руки и вырвал и понес, словно пушинку. Воин было кинулся его ловить, а ветер, москолуд*, подбрасывал легкое оружие, забавляясь, а потом вовсе его вниз, в бездну, швырнул. Велимир остановился в шаге от пропасти, в бездну разверстую всматриваясь, на свое легкомыслие, да неосторожность сетуя. Но делать нечего, не прыгать же за ним вослед.

Вдруг возглас испуганный рядом послышался, и Велимир меч предусмотрительно вскинул. Будто из ниоткуда бросился на него колдун, с перекошенной рожею, червями изъеденной, клюкой своею в бок тыкал, видать, решил с края уступа сбросить, чтоб уж наверняка враг убился. Велимир мечом взмахнул, да клюку одним ударом пополам и перерубил. Взвыл колдун неистово, начал жесты странные руками показывать, да слова нараспев произносил заморские. Не понимал Велимир ничерта, да все одно жутко ему стало так, что аж мурашки по спине побежали. Явно от колдуна ничего хорошего ждать не приходилось. Ведьма за спиной его стояла, слезами обливаясь.

— В последний раз говорю, молодец! — колдун старался ветер перекричать, да все напрасно. — Уходи! Моя Василиса! Моя и ничья больше! Коли не мне, так никому не достанется!

— Да что ж она тебе, утварь кухонная что ли? Что ж ты с живым человеком, как с вещью — то бездушной? Моя, моя... Отпусти бабу, не дай крови ничьей пролиться! Неужто столько времени на свете поживши, ума не набрался, да мудрости не накопил?

Ветер разом стих. У колдуна задрожали руки. И видел Велимир, как напрягается его сморщенное, как печеное яблоко, лицо с почти истлевшей на нем кожей, будто силился немощный старик удержать в руках своих скрюченных то, что сильнее его было, и так и грозилось на волю вырваться.

— Не уйдешь, стало быть, — отозвался старик хрипло. — Тогда не серчай, молодец. На тебя, видят боги, зла не держу. Но не забрать тебе у меня Василису. Не забрать... Прости и прощевай...

Вскинул Велимир меч, встал в стойку боевую и приготовился принять избранную для него богами судьбу. Коли смерть ему уготована — так тому и быть. И пусть меч булатный супротив колдовства бесовского бесполезен, но не посрамит он род свой, не умрет, как смерд, на коленях, в ноги врагу кланяясь, да пощаду вымаливая. Воину — воинская смерть.

Он скорее почувствовал, чем увидел, как сила из рук колдуна вырвалась и навстречу ему полетела. Время будто замедлилось, мгновения растянулись, разум запестрил картинами, возвращая Велимира к истокам жизни, заставляя проживать моменты давно ушедшие и почти стершиеся из памяти. И в миг, когда воин попрощался с жизнью, прямо перед ним откуда ни возьмись выскочил Дедята и заслонил собою. Он раскинул руки, принимая неведомую силу, вбирая ее в себя, сливаясь с ней. Сам воздух затрясся, задрожал, стал плотным.

А потом все завершилось в одночасье. Велимиру показалось, что лопнул мыльный пузырь, коими детвора забавляется, когда матери, спин не разгибая, белье стирают. Воин почувствовал удар, да завалился на бок. Сквозь морок он видел, как Дедята икнул, споткнулся о камень и упал вниз с уступа...

Закричала Василиса голосом нечеловеческим, заревела по— бабски надрывно. Велимиру бы отвернуться, не глядеть, да дело не сделано. А колдун, знай, стоит себе, да сызнова руками кренделя выписывает. Осерчал Драконоборец вконец, поднялся на ноги. Глядь, а меча -то и нет нигде.

— Лук, Велимирушка! — проревела Василиса. — Убей душегуба проклятущего!

Велимир глаза долу опустил — и правда, под ногами лук волшебный. А ведь воин его по вине ветра — разбойника обронил, когда на свет солнечный выбрался, точно помнил, что обронил. Схватил Драконоборец лук, за стрелой потянулся, что всю дорогу за поясом таскал, а той как не бывало. Видать, сломалась, когда он падал, а ведь волшебная, думал, ничто с ней приключиться не может.

Вдруг видит — колдун стоит, в руках ее крутит, окаянный, с ухмылкой мерзопакостной.

— Не погубить тебе меня, велимирушка, — издевательски передразнил колдун. — И живым не уйти. Пес паршивый так быстро умереть не должен был, хотел я ему для начала лапы поотрывать, да поглядеть, какой он свой взгляд горделивый после того сохранит. Считай, услугу оказал ему неоценимую, теперь вместо него мучиться будешь.

Пронзила Велимира боль нестерпимая, почувствовал он, как сила незримая его десницу выворачивает, да так, что суставы хрустят, и сопротивляться мочи не было. Вскрикнул воин, и рука его плетью вдоль тела повисла. Тогда уж он совсем отчаялся.

И тут Василиса, в стороне стоявшая, вдруг запела:

Помоги же, брат мой, ветер,

Тем, чей путь тернист и светел,

В танце древнем закружи,

Тайны темны покажи.

— Молчи, девка! — вскрикнул колдун, да клюкой Василису поперек живота огрел.

Та застонала от боли, пополам согнулась, но от второго удара уклонилась, а потом и вовсе исчезла, словно в воздухе растворилась.

Велимир с облегчением выдохнул — невидимые руки ослабили хватку, боль утихла. Голос Василисы зазвучал из темноты с новой силой:

Помоги же, брат мой, солнце,

Тем, кто, распахнув оконца,

В душу свет твой, брат, пустил,

Тем, кто всех врагов простил.

— Не смей колдовать, лоха! ** — взвизгнул колдун. — Не смей! Ты не должна! Вечно страдать будешь, плеха!

* * *

Сама беду кликаешь! Замолкни, не то хуже будет!

Помоги, луна— сестрица,

Тем, кто смерти не боится,

Тем, кто руки в кровь разбил,

Тем, кто ведьму полюбил...

Колдун взбеленился. Глазами бешено вращая, принялся под нос себе бубнить скороговорку, сродни Василисиной, только разобрать Велимир ни слова не мог. Поднялся ветер, потемнело небо, взметнулись ветхие колдуна одежды, запутались в них руки, бороды клок нещадно лез в рот. Старик плевался и бранился, в ярости, до белого каления доведенный, стрелу отбросил, да поймать ее Велимир не успел — в пропасть канула. Уж коли не везет, так во всем скопом.

И тут чувствует — по плечу его кто-то хлопает. Глядь, стоит Дедята, живой и невредимый, со стрелой волшебной, да головой машет, мол потом языком почешешь, дело делай. Схватил Велимир стрелу, наложил на тетиву и выстрелил...

Колдун, коего лохмотья, да борода его собственная душили, словами поперхнулся и с удивлением на торчащее из груди оперение уставился, будто не веря, что все взаправду.

Но ничего не произошло. Колдун не исчез, не упал замертво, а так и стоял жив — живехонек.

— Обмануло пророчество твое что ль? — недоверчиво проговорил воин.

Дедята лишь плечами пожимает, да руками разводит, мол быть того не может. А колдун, ожил окончательно, да знай себе, улыбается беззубо.

Ну все, решил Велимир, смерть теперь для них с Дедятой неминуема. Да ладно он — много ли его в родном селе ожидает? Девки, как одна, на шею вешающиеся, кои окромя как глазищами хлопать, и не могут ничего. Ни у одной из них чувств к нему нет настоящих, только желание перед подружками похвастаться. Себя -то не жалко. А вот Василису... ей же вечно с нелюдем куковать, не спасет ее теперь никто, последняя надежда погасла...

И едва подумал Велимир о том, как начал старик на глазах рассыпаться. Остатки волос, да зубов наземь попадали, кисти рук отвалились, и не успел опешивший старик даже вскрикнуть, как в кучку костей обратился, а кости те прахом тотчас стали. Подхватил ветер все, что от колдуна осталось, да унес прочь.

Отер Велимир пот со лба, вздохнул тяжко и впервые за долгое время искренне улыбнулся.

— Василиса! — вскрикнул Дедята и бросился в темноту.

Велимир за ним поспешил, забыв про то, что подобает триумфом долгожданным насладиться.

Ведьма лежала на земле, ни жива ни мертва. Лицо худое, бледное, из носа и ушей бордовые дорожки сбегают.

"Умерла", — подумал Велимир горестно.

____________________________________________________________________________________

* Москолуд — шутник, проказник, дурачок.

** Лоха — дура

* * *

Плеха — женщина легкого поведения.

____________________________________________________________________________________

Дедята рядом на колени упал, за голову схватился проклятиями колдуна почившего без устали осыпая.

— Умолкни, — глухо сказал воин, на него не глядя. — Разве ж теперь этим делу поможешь? Разве злословием Василису воскресишь?

Волкодлак перестал причитать, аки баба-плакальщица, отвернулся, на ноги встал, да отошел в сторону, пристыженный. Велимир ведьму на руки поднял, да прочь понес.

— Куда ты ее? — спохватился Дедята.

— Земле предать, — ответил воин. — Заслужила.

Волкодлак не нашел в себе сил спорить, только молча вослед поплелся.

Долго блуждали они по тропам подземным в поисках пути обратного. Всю дорогу Велимир от Василисы глаз не отрывал, все ждал, что оживет девица. Да только та и не думала оживать. И чем дольше они шли, тем сильнее она бледнела, да пятнами мертвенно— черными покрывалась. И уж когда надежда найти дорогу к свету начала таять, словно лед по весне, учуял Дедята ветер свежий нюхом своим. Уж не волчьим, ибо пало заклятие, а что ни на есть человечьим.

Едва лучи солнечные василисиного лица коснулись, чудо случилось. Прямо на глазах ланиты ее розоветь начали, будто сызнова жизнью наливаясь. Велимир, пораженный, застыл с ношею своею на руках, и глазам своим не верил. А Василиса глаза зеленющие раскрыла, да смотрит на него хитро.

Обрадовались Велимир с Дедятою, да к дому ведьминому, что было мочи припустили. Там их встретила недовольная Марья, три дня и три ночи маковой росинки во рту не державшая. Весь вечер и всю ночь герои втроем победу праздновали, Василиса на яства не поскупилась, все из погребов повыволокла.

Наутро дня следующего распрощались Велимир да Василиса с Дедятою. Освободившись от проклятия скверного, решил тот свою дорогу в большом мире искать, да и сколько мест он еще не видал, сколькими тропами не бродил, обязательствами с колдуном связанный. Ныне оковы колдовские пали, и бывший волкодлак волен был идти на все четыре стороны. Что он и сделал.

Вышел Дедята из избы, вдохнул полной грудью, да улыбнулся счастливо.

— Прощевай, Велимир. До смерти своей благодарен тебе буду,— молвил бывший волкодлак.

— И ты прощевай, Дедята, — ответил ему воин. — Ежели воля богов на то будет, свидимся еще.

Обнялись напоследок. Василиса всплакнула даже. Вслед Дедяте глядели вдвоем Драконоборец с лесною ведьмою, пока тот из виду совсем не скрылся. Тут и понял Велимир, что и его черед прощаться пришел. Но не мог никак воин решиться, все мялся на пороге, да задержаться норовил.

— Ежели хочешь со мною остаться, так оставайся, — сказала, наконец, Василиса, в глаза воину глядя. — Но знай, что в миг, когда на то решишься, потерян будешь для рода людского и для мира, к коему ты привычный. Отрекутся от тебя люди, гнать будут, потому как с ведьмою поганой связался, и сам нечист стал отныне...

Тут солнце, за тучами прятавшееся, вдруг выглянуло, да дом ведьмин светом золотым залило. Улыбнулась девица красная, расплела косу русую, волосы по плечам распустила. Поднялся ветер легкий, закружил листья разноцветные, приподнял юбки василисины. Та руки вытянула, закружилась босиком на траве, да песню завела:

Подружусь с вольным ветром порою ночной,

Танцу древнему смело отдамся,

Я не смею желать себе доли иной.

Не вернешь меня, как ни старайся!

Я луны серебро в русу косу вплету

И костры разожгу над холмами.

Ты в глаза не гляди, все равно не приду,

Не останусь с тобой за стенами.

Слишком долго меня в заточенье держал

Злой колдун с костяною клюкою.

Он проклятие мне в наказание дал,

Ведь не стала его я женою.

Рождена волчьей стаей в угрюмых лесах,

Приручить меня ты не пытайся.

Если хочешь остаться со мной в моих снах,

Танцу древнему тоже отдайся.

И понял тут Велимир, что не хочет никуда уходить, а хочет остаток своих дней провести здесь, в заколдованном лесу, с леса того хозяйкою, лесною ведьмой зеленоглазой, о чьей красоте легенды в окрестных деревнях слагают.

Блага миру он уже принес с лихвой.

Пора и отдохнуть, да для себя пожить.

____________________________________________________________________________________

Некоторое время спустя...

— Выходи, ведьма, на свет божий, покажи лик свой звериный! Не таись во тьме!

Девушка, занимавшаяся рукоделием, вздохнула тяжко, да поднялась с трудом, за спину держась. О ноги, мяукнув жалобно, потерлась черная кошка.

— Не боись, Марья, — сказала девушка с улыбкой. — Не тронут они меня.

Медленно переступая, пошла она дверь отворять.

— Выходи, ведьма! — снова донеслось снаружи.— Покажи св...

— Да иду я! — крикнула девушка раздраженно, и вышла, как и велели, "на свет божий". — Ну? Чего пожаловали, добры молодцы?

Двое молодцев добрых, у коих пушок на лице едва пробиваться начал, остолбенели при виде хозяйки лесной. Была она роста невысокого, мила и телом, и лицом, глаза имела зеленые, что листва весенняя, да косу русую по пояс в руку толщиной. Стояла девица, на косяк дверной опираясь, да живот округлившийся поглаживая.

— Гляди — ка, Бажко, а девка-то на сносях... Может, того, не трогать ее, а? Непотребство это...

— Никак от самого диавола понесла, гульня*, — сплюнул Бажко.

— А как иначе — то, — улыбнулась девушка. — Знамо ведь, от диавола. Вон он идет, диавол ваш. Накликали? Глядите теперь, чтоб рогами козлиными не перебодал вас, невегласей **.

Оглянулись молодцы, как один, а там по полю, заслоняя солнце закатное, богатырь шел с мечом огромным на плече могучем. Осенили оба себя знамением охранным, да в лес припустили, аки зайцы пуганные. А мужчина к девушке подошел, обнял ее, ручищу на живот ей положил, да улыбнулся светло.

— Что, Васька, опять по душеньку твою приходили, голытьба деревенская?

— А куда ж без того, Велимирушка, — отвечала девушка.— Каждый юнец неоперившийся славы ищет, голову мою добыть жаждет. Все-то оно проще, чем истинных злодеев по лесам гонять.

— Говорил я тебе, Васька, уходить отсюда надо! — сказал Велимир досадливо. — Не оставят нас в покое.

— Да как же я уйду, Велимирушка, — примирительно улыбнулась девушка, — коли я — хозяйка леса заколдованного? Не будет его, так и я сгину. Связаны мы нитями незримыми, колдуну спасибо скажи, одарил меня, чем мог.

Помрачнел воин, брови в одну линию сдвинул.

Василиса его по плечу погладила:

— Пойдем в дом. Ужин стынет.

У самой двери окинул Велимир открывавшееся взору поле, да лес, и пообещал себе больше так надолго из дому не уходить. Коли Василиса с лесом связана, то и он, значит, тоже. Ибо ничто не связывает человека сильнее, чем любовь и долг перед своей семьей.

____________________________________________________________________________________

* Гульня — непотребная, гулящая баба.

** Невеглас — темный, невежа.

____________________________________________________________________________________

Послесловие

Предвижу, что рано или поздно появится комментарий вроде — да зачем это Велимиру было надо, чужому человеку на выручку приходить, зачем помогать той, за чьей головой пришел, все искусственно, притянуто за уши и бла -бла— бла.

Отвечаю заранее и если таковой вопрос все же возникнет, то считайте, что вы спалились, то бишь до конца не дочитали, а выводы сделали.

Не перевелись на свете люди, способные протянуть руку помощи тому, кто в ней нуждается, несмотря ни на что. Мне таких, увы, доводится встречать нечасто. С одним из них я работаю. Восхищаюсь этим человеком, ибо у самой не всегда хватает терпения на всех.

Часто ли мы задумываемся над тем, как много от нас зависит, когда отказываем тому, кто просит о помощи, в пользу собственного спокойствия и комфорта? Когда вы видите объявление в интернете о сборе денег на операцию очередному ребенку, больному лейкемией, вы ведь почти всегда закрываете окошко с мыслью: "А ладно, там уже многие помогли, без меня справятся", правда? Или попросту в воровстве людей подозреваете, и не всегда, к сожалению, напрасно. А нищим на улицах вы часто подаете милостыню? Да, большинство потратит добытые копейки на водку и дешевую закуску, еще часть отдаст все "хозяину". А вдруг среди них окажется тот, кто хочет просто выжить? Люди ведь по разным причинам оказываются на улице. Детские дома, дома престарелых, интернаты для неполноценных и трудных подростков... Легче выдумать тысячу отговорок, чем один раз просто протянуть руку.

Давайте будем помогать друг другу. Просто так. Ни за что. Не надеясь даже на "спасибо", ведь, как известно, все хорошее само потом возвращается.

Чтобы изменить мир к лучшему, начать надо с себя :)

С уважением и пламенным приветом,

Всегда ваша

Сказочница.

____________________________________________________________________________________

Глоссарий

Балий — колдун, заклинатель, врач, лекарь.

Безсоромна баба — бесстыжая.

Бредкий — говорливый, болтливый

Брыдлый — гадкий, вонючий.

Бурнастый — рыжий, рыже-бурый

Гай — дубрава, роща.

Гарип — странник, чужеземец.

Гульня — непотребная, гулящая баба.

Емшан -полынь

Колотовка — драчливая, сварливая.

Лоха — дура

Москолуд — шутник, проказник, дурачок.

Невеглас — темный, невежа.

Несмысел -глупец.

Обдувало — обманщик

Плеха — женщина легкого поведения.

Помогай — трава — волшебная трава, на вид не отличимая от той, что в народе зовут "кукушкины слезы". И только в полнолуние она начинает светиться серебряным светом и хорошо видна среди других.

Ратай — пахарь, крестьянин