Дело случая.

Все-таки странная эта Лариса Петровна. Вот уволила меня, под сокращение подвела, и тут же девочку молоденькую на мое место взяла. А что толку-то, на такой зарплате девчонка месяц-два посидит — и привет, долго не задержится. Ну, да ладно, побуду дома. Все равно десять дней новогодних впереди. Что так, что этак — дома сидеть. Библиотека, она ж никуда не убежит. А Лариска побесится-побесится, и все равно возьмет меня обратно. И чего ей неймется? Делаю свою работу потихоньку. Ну, шагаю я медленно, книг охапками не таскаю. Зато всегда рядом, дом через дорогу. Вон, библиотека прямо перед окнами моими стоит.

Собственно, потому и держусь за это место. Ехать никуда не надо. Тихо все, спокойно. Пока наша заведующая очередную волну не поднимет. А пусть поднимает. Хоть какое-то землетрясение в нашем болоте. Кстати, болото — это я в положительном смысле. Тепло, спокойно — благодать для таких лягушек как я. С детства этих "зверушек" люблю.

Не успела я от окна отойти, в которое на свою библиотеку любовалась, да за стол опуститься, да чайку горяченького отпить, как чуть не подпрыгнула. Телефон звонит, зараза. Два дня он меня доводит. Купила новый аппарат, подключила, а он с таким звонком оказался — мерзким и громким до ужаса. И кто такую какофонию придумать удосужился. Мертвого поднимет. А у меня все руки не доходят в инструкцию залезть и на что-нибудь приличное заменить. Расстроилась все же немного из-за этого увольнения.

А в трубке еще веселее — подруга моя единственная Ирка. Неугомонная она. Вот фильм "Москва слезам не верит" смотрели? Так вот, она, как та Людмила, всю жизнь мужика ищет. В отличие от героини, что в фильме, и образование у нее есть — высшее педагогическое, и тоненькая она, как нынче модно, а вот насчет мужиков — такая же как та, неугомонная. Все в какие-то приключения ее тянет. То на одном курорте познакомится, то в загранпоездке кого найдет. А потом плачет. Мне в жилетку. Нет, ну разве так честно? С ними навеселится, а ко мне плакаться бежит. Да при этом меня же клушей обзывает. Чего, мол, как она, не ищу свое счастье, пусть и не счастье, а хоть какого мужичка завалящего. Только, не хочу я такого. Мне завалящие больше ни к чему. Обожглась на всю жизнь. Теперь на мужиков только как на кобелей смотрю. И ничего с собой поделать не могу. Гляну на мужика, а в голове одно слово: кобель. Видно, они это как-то чувствуют, потому десятой дорогой меня обходят. Короче, взаимностью отвечают.

Так вот, Ирка как всегда в своем репертуаре. Я, Ленусик, тут такого мужика откопала, не поверишь... Не, я его еще не видела, но, говорят, супер. Богатый, разведен, дом полная чаша. Короче, выручай!

А я-то тут причем?

Вот именно, что ни при чем! Я тут через одно агентство домоправительницей к нему нанялась... Да ну тебя, куда ж я из родной школы. Но надо же как-то с мужиками крутыми знакомиться. Все равно ж каникулы. А тут Любка мне его и сосватала... Знаю, знаю, Любка еще та оторва, да вот видишь, не забыла про меня... Да какая благотворительность, у нее там роман бурный с одним богатеньким челом. Ей не до этого мужичка. Вот мне и скинула с барского плеча. А я тут приболела, как на зло... Да если б немного! Грипп — будь он неладен. А там срочно нужно. Я не пойду — другую пошлют. А я опять с носом. А тебе что, трудно дня четыре там пожить... Ну да, с проживанием, за городом. А тебе полезно. Сидишь в городе кулем, на природе не бываешь. Вот свежим воздухом и подышишь. Короче, Ленусик, выручай!

Полчаса я упиралась изо всех сил. Дружба дружбой, но как-то не грело меня у какого-то мужика, в чужом доме хозяйство вести. Прислугой? Да видно, все ж слабовольная я. Как только Иришка тяжелую артиллерию в бой ввела, расчихалась в трубку заливисто, да слезу пустила, так я и сдалась. Ладно, думаю, утешу болящую, хрипящую, подменю. А если что не понравится — уйду и все тут. Кто меня удержит? Я так Ирке и сказала. А она обрадовалась, говорит, вот как раз и разведаешь насчет этого мужичка, стоящий он или нет. А то пилишь меня каждый раз, что я на всякие ничтожества нарываюсь, а теперь сама мне экспертное заключение дашь.

Я тут возразить хотела, что, мол, в таких вопросах вообще не специалист, с моим-то опытом ограниченным. Да и вообще, зачем мне ее проблемы на свою больную голову! А она тут как чихнет, как ойкнет, там, говорит, в дверь звонят, врач, наверное, пришел, а она вся нараспашку...

Телефон отключился, а я задумалась. И на кой оно мне нужно? Может, все же отказаться? Ирка худо-бедно это дело переживет, хоть и температура у нее под сорок. А я с чего должна в самый Новый Год в чужой дом чесать, на работу наниматься? Посидела, повздыхала. А потом рукой махнула. Все равно заняться-то нечем.

Съезжу. Пообещала сдуру, так съезжу. Заодно и отвлекусь, и проветрюсь, как Ирка говорит, психолог наш доморощенный. Вечером подруга моя болезная на комп все нужные координаты скинула, потому как горло у нее окончательно охрипло. А утром я уже в электричке сидела. Одета строго, скромно, но с достоинством. Костюм темно серый, кофточка беленькая, волосы в пучок на голове, тоже строго так собраны. С собой на всякий случай сумочку взяла, с самым необходимым. Зачем-то же срочно прислуга понадобилась, может, в первый же день остаться придется, и ночевать там.

Дверь мне не сразу открыли. Еле вообще этот дом нашла. От электрички пешком с полтора километра только до дачного поселка идти пришлось. И подъехать не на чем. А в самом поселке столько домов. Хоть на охране и рассказали как идти и хозяину позвонили, что прислуга прибыла, только мне это мало чем помогло. Все равно, заплутала маленько. Квартальчик лишний обошла.

Калитку быстро открыли, замок домофонный сработал. А у двери в дом застопорилось. И что у них там такое?

Стою, а сама речь готовлю. Ну, надо же объясниться, что я временно, замещаю. Еще непонятно, как к этому отнесутся. Вот тут дверь и открылась. Мужчина такой, высокий, плотный на вид, в халат закрученный, по-другому эту конфигурацию на его теле и не назовешь, голова встрепанная, каким-то шарфом по самый нос замотана. Дверь распахнул и бурчит в свой шарф. Недовольно так, раздраженно и голос хриплый: "Кухня там, — рукой вглубь дома махнул. — Мне питье каждый час. Ваша комната там, потом найдете, — рукой себе за спину махнул, где лестница вниз уходила. — Я наверху."

Вот не поверите, первый раз про мужика не кобель подумалось, а Инфекция. Именно так, с большой буквы. А сама эта Инфекция ко мне спиной повернулась и вперед шагает, уже по лестнице парадной поднимается, что на второй этаж ведет.

"Вторая дверь справа, — бросил с барского плеча, закашлялся. — И побыстрее." А сам еще и ворчит про себя что-то типа, носит тут некоторых непонятно где, сколько ждать можно.

Ну, не так долго я и ходила. А побыстрее, это он, наверное, про питье.

Нет, ну вот как не везет!

Знать бы, что этот тип болеет, так Ирку бы сюда и привезти. Лежали бы они себе парочкой на кроватке и чихали бы в свое удовольствие.

Я свой баульчик рядом с дверкой поставила, пуховичок на него же положила. Кто тут их порядки знает, где прислуге раздеваться. А мне так лучше. Свое на своем. И на кухню прошла. Думаете, почему не обиделась, что ни здрасьте вам, ни как зовут, ни как доехали? Возмутилась про себя, конечно. В первый момент даже опешила от такого приема, а потом думаю, да мне-то его вежливость на что? Человек болен, вон как дышит тяжело, тоже, видно, грипп подцепил. Не до политесов ему. По-человечески помогу, раз приехала, да и укачу восвояси. Одно меня тревожит, как бы самой тот грипп не подцепить. Форточки везде пошире открыла, чтобы свежего воздуха побольше было, и за дело взялась.

Вот сразу видно, что мужик уж дня три как в доме один: на кухне бедлам такой, словно после вечеринки, человек на двадцать, сюда весь мусор стащили.

Чайник я, конечно, в первую очередь поставила, но в такой антисанитарии оставаться не могла. Пиджачок на стульчик аккуратно повесила, каким-то полотенцем юбку прикрыла и вперед! На Дарданеллы!

Дня три я от Виктора Иваныча — после третей кружки чаю с медом он соизволил таки представиться — не отходила. Температура высоченная, таблетки не пьет, скорую вызывать не дает. Орет, скорее изображает, что таким голосом хриплым накричишь, ругается. Плохо ему, маленькому, вот и бесится. Да меня такими штуками не прошибешь. Сижу с ним, пою из кружечки, кормлю с ложечки. Он, конечно, сначала все это сам делать пытался, только, как привстанет, так его в жар и кидает. Так что, пока с моей помощью мириться приходилось. А еще компрессы ему на лбу меняю. Опасаюсь, как бы от такой температуры инсульта не случилось. На четвертую ночь я так вымоталась, что как только поняла, что температура у моего упрямца спадать начала, чуток расслабилась. За эти ночи всего часа по четыре спать удавалось, и то, если суммировать. Вот и сморило. Кровать у хозяина большая, двуспальная. Он на середину откатился, и мне рядом сесть пришлось. Со стула не дотянешься компрессы менять. На спинку облокотилась от усталости, да так и уснула. С мокрой тряпкой в руках. Да только, похоже, во сне ниже сползла, потому что проснулась я от вполне конкретных посягательств моего болящего. И блузка уже моя расстегнута, и руки его уже на стратегических позициях, активно так, для больного, действуют, а я вроде как в объятиях. Ну, прям Иркина мечта в реали. Только, молча все. Вот чувствую, и некрепко, в общем, зажата, вывернуться и уйти — проблем нет. Только, думаю, кто ж мне в моем возрасте еще раз такое предложит. Переспать без обязательств, с человеком приличным, женой и семьей не обремененным. Я дама свободная. Даром что в годах, а ведь ласки-то тоже хочется. А если учесть, что я после моего муженька-кобелька на мужиков иначе как с содроганием и смотреть не могла. Так чего ж мне терять-то? А этот, Виктор Иваныч, может, с утра и не вспомнит ничего.

Поддалась я соблазну по полной программе. И Виктор этот хорош мужик. Больной-больной, а как до дела дошло — так такой... Не знаю как и сказать. Одним словом, мужик мощный оказался. И неважно что без слов и нежностей каких. Зато доходчиво. На мое голодное существование самое то.

Еле в себя пришла, чуть отдышалась. А потом уползла к себе в "бункер" и вырубилась.

"Бункер" — это жилище мое в этом доме. А название прямо от первого впечатления родилось, да так и прилипло. Когда я в первый день вниз спустилась свою комнату искать, оказалась в глухом коридоре, без окон. И только двери в разные тех помещения ведут. Как догадалась? А просто. Пока я свою комнату искала, мне все дверки-то как раз и пришлось открыть.

Не знаю, кто так планировал. Только комната прислуги предпоследней оказалась. Считай, в тупике. А стены там, в подвале этом, толстенные, и такой серо-желтой красочкой выкрашены. Да, да. Я тоже раньше думала, что такого цвета не существует. А вот увидела. Хорошо хоть в самой комнате окно было, а то бы я, наверное, на кухне спать пристроилась. Ну кому понравится в погребе жить? Да и в погребах, насколько я знаю, маленькие оконца делают. Так вот, комнатка оказалась просторной, окно большое, широкое, почти во всю стену, только высоко расположено. Подоконник где-то на уровне груди мне. Иначе и не сделаешь, этаж-то полу-подземный. А вот в санузле, куда дверь прямо из комнаты вела, окон вообще не было. Короче, "бункер".

Так вот, проснулась я уже поздненько. Самой так хорошо, так томно, что лежала бы дней пять и от одних только воспоминаний таяла. Да где там, нужно же и Виктора Иваныча проведать, как он там, болезный, после такой нашей активности себя чувствует. Вдруг, он там помирает, а я тут нежиться вздумала. Оделась и вприпрыжку наверх. Тихонько дверь приоткрыла — спит. Подошла, головку потрогала. Жар совсем небольшой. Ну и хорошо.

Почти сутки проспал. Он-то спит, а я немного волноваться начала. Вспомнит, не вспомнит. А если вспомнит, то что выскажет? Что-то неохота мне нотации выслушивать, а тем паче объясняться с незнакомым мне человеком. Да и перед Иркой как-то неудобно вышло. Не выдержала, позвонила ей вечером, чтобы покаяться. А она такая радостная, возбужденная. Леночка, золотко, прости меня эгоистку, что тебя в такую глушь заслала. Ты не представляешь, какой ко мне доктор приходил. Вот это мужик. Это — точно мое! И вообще, мы с ним через неделю в Болгарию едем, завтра он путевки выкупает. Он такой, такой... Болею? Так мне уже лучше, а за шесть дней совсем оклемаюсь, ты ж меня знаешь! Да и вообще — он же доктор! Если что — не пропаду...

Ирка, как водится, в своем репертуаре, а мне и легче. Хоть с подругой объясняться не пришлось.

На следующее утро и мой больной поднялся. Я, как уже привыкла, поднос с утренним чаем собрала, наверх идти хотела, а он тут как тут. В джемпере просторном, в джинсах. Ничего себе мужик. И рост, как мне запомнилось, выше среднего и сложение крепкое такое. Видно, в молодости спортивная фигура была.

"Завтрак в столовую", — вот и все что сказал.

Не помнит. Значит, еще одной проблемой меньше. Ну, думаю, раз встал, одной кашей и тостами не обойтись. Зажарила глазуньку на скорую руку и в комнату с подносом.

Дня два прошли мирно. Питье и еду в кровать я больше не носила. Виктор Иваныч сам спускался, газетки за столом читал, замечания какие делал, а так телевизор у себя смотрел, мне снизу слышно было. Потом с ноутбуком стал приходить. Видно, к делам его потянуло.

А я за эти дни, наконец-то выспалась,и с домом ознакомилась. Хороший дом, большой. А главное — везде порядок. Так кое-что прибрала, постель хозяйскую сменила, пару загрузок в машину стиральную сделала. А сама нет-нет, да и припоминаю минутки те волнительные, от чего жар так волнами на меня и накатывает. Вот думаю, до конца моих дней тех воспоминаний хватит. Главное, мужик или не помнит, или ему по-фене. Ну чего со здоровым мужчиной не бывает. Я тут подсчитала. Как минимум неделю без бабы был. Вот и полез, на кого не глядя. А как увидел, так и сошла вся охота на нет. Ну да оно и к лучшему. Так спокойнее.

Только, зря я подумала, что все так чудненько закончится. Вечером, минут через двадцать как ужин подала, зовет: "Елена Владимировна!".

Ага, думаю, пора со стола тарелки убирать,да чаек подавать. И чайник как раз закипел. Я в столовую. Одну тарелочку взяла, другую, только чувствую, рука чья-то под юбкой шарит. Я так и замерла: над столом, с посудой в руках. А сама уж вся в огне. Понимаю, что хозяин не торопится, мне подумать дает. Могу уйти или остаться. Только, когда тут думать, организм мой шустрее мозгов оказался. Знает ведь, допусти разум до решения таких вопросов скользких, он же весь кайф враз обломает. Вот и подсуетился, ненасытный, как только по всему телу дрожь прокатилась, он взял и такой стоном выдал.

Этого хватило. Меня в охапку, и на диван. Силен мужик. А я что, я вся уже таю, вся в эйфории.

Виктор Иваныч потом сразу к себе поднялся, а я на том диванчике еще с полчаса в себя приходила. Кое-как посудку попозже прибрала и к себе поползла. Думаю, ну про меня все понятно. От тоски, от одиночества — а тут такой кус перепал. А этот — ведь при деньгах, девиц любой красы себе доставить может. Что ему во мне? А потом думаю, чего это меня его вкусы заботить должны? Мне в кайф. А ему — он и без меня разберется, с кем кувыркаться. Осчастливил дэвушку, и ладно. Это ж молодым перебирать и перебирать, а меня последние лет семь никто не домогался. Как муж ушел с прости господи, так и не востребована стала, никто не позарился. Или самой опротивело. Но ведь и не позарился никто.

На следующий вечер мой Виктор Иваныч только хмурился. Ничего такого себе не позволял. А я и вовсе виду не показывала, что что-то было. Так и играли в несознанку.

А еще на следующий, после того как отхмурился, все ж притянул. То ли с раздражением каким, то ли со злостью. Только на секс это никак не повлияло. Наоборот. Слово в последний бой шел.

Блаженство. Жаль, не мое это сокровище. Да и не будет никогда.

Я тут в одну комнатку заглянула, по долгу службы, так сказать. А там на комоде фото стоят. Детки на фото, двое, и жена его бывшая. Вот это, скажу я, высший пилотаж дамочка! На обложку журнала — и только. Правда, у меня мысль пришла, уж не с обложки ли он ее выудил. Но то не мое вовсе дело. А что этот Виктор Иваныч только с такими красотками дело имеет, мне хоть и без того было ясно, а тут яснее некуда стало. Я для него не с того огорода ягодка. К тому же возрастная. Да и мне все эти тусовки, клубы ночные — я ж тоже телик смотрю, знаю, — вовсе ни к чему. Не мое это. Чужая жизнь. Да что это я вообще о таком задумалась. Вон все из головы! И на жизнь попроще, попроще смотреть. Получила удовольствие и радуйся.

Праздничные дни, наконец-то, закончились, и Виктор Иваныч поставил меня в известность, что завтра на смену выходит охрана, он с утра на работу, а Степан Петрович, начальник охраны, все мне тут покажет и расскажет.

Ну вот и все, думаю. Конец моему владычеству. Одно не поняла, он меня что, и дальше при доме оставить хочет?

А наутро началось. То есть, наступила нормальная деловая жизнь этого дома. Виктор Иваныч с утра пораньше укатил на работу. Кофе и тосты. Охрана, которую видела только мельком, с ним. На хозяйстве я и Петрович. Ну этот, начальник охраны. Хороший дядька. Мне так обрадовался. Оказывается, домоправительницей здесь до меня такая бабулька была — цербераша настоящая. Он с ней в штыки был. Чаю спокойно выпить не давала. А меня как увидел — так и расплылся в улыбке. Иначе как Леночка звать отказался. Это когда я его кофейком с блинчиками побаловала. Семейный человек. Деток двое. Бывший военный, выслуги у нег выше крыши. Сюда его друг сосватал. А сегодня он тут на работе от семьи скрывается. Десять дней подряд в семейном кругу плюс праздники — такой коктейль не так-то легко пережить. А тут что, служба спокойная. К характеру Виктора Иваныча давно притерпелся. А остальное — дело не хитрое. Ребят в команду сам подбирал — уверен как в себе. Я ему, мол, не радуйтесь сильно, ненадолго я тут. Временно, пока народ из праздничных каникул не выйдет. Там и заменят. А может Виктор Иваныч и сегодня уже кого привезет вместо меня. А Петрович головой машет. То бы он для тебя контракт пересылал, старался. Вон только что по факсу скинул. И мне бумажки протягивает. Я раньше никаких контрактов не подписывала, да и не читала, потому как даже видеть их не приходилось. Зачем мне контракт? Был у меня кой-какой опыт работы с частными лицами, с детишками как няня сидела, так там почасовка. Отработала свои часы и получи наличными как договаривались. Я много не брала, и меня не обманывали. Была одна мамаша неприятная, так я раз к ней пришла, а больше и не стала. Зачем, если у нас взгляды на педагогику разные, ребенка травмировать?

А тут контракт. Глянь, говорю, Петрович. Что за зверь такой? Да, говорит, мы все тут на контракте сидим. Неразглашение там и прочее. Отпуска, надбавки.

А мне-то это зачем? Мне дела нет до тайн там каких бизнеса, на дежурства ночь за полночь, или как там у вас называется, не ходить. Под дверью ресторанов до утра не сидеть.

Но все равно, глянули, что там написано. Прочитали. По ходу дела Петрович мне перевел с юридического на доступный, где что неясно было. Условия, по его словам, супер. А неразглашение, это насчет вдруг чего лишнего услышу, ну и о личной жизни, или там о самом доме и его распорядке помалкивать. Главное, зарплата — деньга хорошая. Тут я согласна, в библиотеке такого не заработаешь. Для меня же самое главное — уйти могу когда захочу. Правда и вытурить меня могут в любое время. Да я не боюсь. Это если б я за деньги держалась. А мне вообще много не надо. Мне одной быть не хочется. Как представила, что до весны, когда на дачу смогу выбраться, еще столько месяцев в городской квартире в четырех стенах сидеть. Нет, думаю, побуду пока тут. Раз не гонят. Петрович мужик хороший. С обеда уборщица пришла.

Жестковатая женщина на характер, молчаливая.Но свое дело знает. Мне кой-что по делу подсказала. В общем, и с ней сошлись. Петрович меня в магазин отвез, продуктов там закупить, по хозяйству что нужно. А назавтра домой свозить обещал. Вещичек-то я на три дня брала. Да и с соседкой надо договориться, чтобы она и дальше мои цветочки поливала.

Виктор Иваныч вернулся поздно. Охрана в квартирке над гаражом осталась. А мы в доме одни. Вот теперь и понятно стало, зачем ему домоправительница с проживанием нужна. Кто же семейный в такую рань, а потом в такую поздноту его обслуживать будет. А мне что, подала, прибрала и к себе в "бункер".

Недели две все так плавненько шло. Вот, думаю, вернулся человек своим любовницам штатным и успокоился. Я меж тем к дому приспособилась. Тут и Лёньчик объявился — самоделкин местный, мастер на все руки. И сантехник, и электрик, и столяр, и плотник в одном лице. Лампочки поменял, трубу на кухне пробил. Я ему говорю, посмотри дверь в мой санузел. Странная она какая-то. Задвижки на ней нет, вместо нее замок с ключом. Все бы ничего. Да замок только с одной стороны работает. И как вы понимаете, не с той с какой надо. Только снаружи закрывает, а изнутри не крутится. Лёнчик мне, а нашто Вам закрываться-то, Елена Владимировна? Вы дверь в комнату закрывайте, там же замок нормальный, работающий, вот никто к Вам и не войдет. Но я человек такой — порядок люблю во всем. Нет, говорю Лёнчик, так не пойдет. Замок, если он есть, должен как положено работать. Вот ты и сделай, чтобы он как положено работал. Ну не говорить же ему, что я в этом "бункере" себя неуютно чувствую. Вдруг буду я в ванной, а тут меня кто снаружи в этом санузле подземном закроет. Ужас!

Только Лёньчик тоже не лыком шит. Говорит, инструмента сейчас с собой нет, потом все сделаю. Вот прям честное пионерское. Через неделю он опять инструмент забыл, а потом мне не до него было.

Накаркала я, про любовниц. Привел таки Виктор Иваныч девиц. Вот как две недели на работу походил, к концу, то есть к выходным очередным и привел. Привез, то есть. Так в пятницу вечером и заявился. И четыре телки при нем. Не люблю это слово, но по-другому только нецензурно выходит. Вот, скажите, какое мне до них дело? Ну привел холостой мужик в дом баб, за свои денежки, для личного пользования. Мне-то что?

Нет, расстроилась. Ведь сама себе говорила, что наверняка таких цыпочек у него прорва. А все равно, обидно отчего-то стало. Пока не видела — вроде и дела не было. А как увидала, да еще в доме, да еще весь вечер и ночь полную. К утру вся на нервах была. Валерьянку пила, себя к субботе готовила. Разве такое одним днем закончится. Может еще и друзей позовет. Только смотрю, с утра охрана девицам такси вызвала, и улетели они восвояси. Я стол накрыла, как обычно, и стараюсь на Виктор Иваныча не смотреть. Какое я право имею на него обижаться, или упрекать в чем. Только боюсь, вылезет что-нибудь подобное на моем личике выразительном. Хоть и не желаю того, а вылезет. Вот и отвожу взгляд. Виктор Иваныч после вчерашнего тоже хмурый сидит, похмельный надо понимать. Зыркнет не меня и опять хмурится. Думаю, надо мне отсюда убраться на время, а то неприятно мне, а он это почувствует, еще больше разозлится. Вот и отпросилась я домой на денек съездить, что там да как глянуть, а главное, от впечатлений этих отвратительных сколько смогу отойти. А то ощущение такое, словно это я с теми девицами ночь провела. Да и Виктор Иваныч пока в себя придет и ... отмоется что ли.

Постель-то я в хозяйской спальне перед отъездом сменила. Ой, как неприятно было белье собирать. Перчатки резиновые одела, за уголки так свернула, не разглядывая, да на вытянутых руках из комнаты вынесла. Моя б воля — все в помойку выкинула. Только какая тут моя воля. Да и белье в этом доме дорогущее. Такое не выкидывают. Я его сразу в стиралку запихнула и на самую длинную программу поставила. Приеду, еще раз запущу. Для верности.

А вообще — мерзость. Как вынимать буду — не знаю.

Вернулась уже вечером. На электричке. Охранник Толик меня на станции встретил. Хорошо, что встретил, а то идти темно, да и похолодало очень. Так что, в целом хорошо съездила и вернулась удачно. Думала, выветрилось впечатление. Ан нет. Не могу поднять глаза на Виктора Иваныча и все тут. Но я старалась. Чтобы не заметно было. Не знаю, получилось или нет.

Назавтра друзья хозяина пожаловали. Приятные люди. Партнеры по бизнесу, или сослуживцы. Я не вникала. Только очень приличные. Вежливые, одеты с иголочки, в костюмах. Культурно так посидели, коньячку выпили. Обсуждали что-то, смеялись. Совсем другое дело.

Еще неделя пролетела. Я уже вполне спокойно на Виктора Иваныча смотреть могла. Ну почти. Он целыми днями на работе, утром каша, кофе, тосты. Вечером ужин легкий. А днем он — по своим делам, я по своим. Особо и стараться не пришлось.

Только сам хозяин все хмурится. С друзьями он совсем другой человек. А как один дома — все вроде как чем-то недоволен. Я у Петровича спросила. Тот говорит, что точно не знает, отчего так. Или характер такой, или после развода. Супругу он Виктора Иваныча не застал, не видел. А хмурым начальство — запросто. А вот девиц, как в ту пятницу, Виктор Иванович до этого раза точно не водил. Для свиданий у его в городе есть квартирка, пару раз сюда женщин привозил. Но не таких же! Приличных. Такое впервые. Ну да его дело. Где и с кем. И то правда.

А в следующую пятницу, вечером Виктор Иваныч охрану на все выходные отпустил. Сказал, в город не поедет. В воскресенье только свои будут. И отпустил.

Думаю, только бы девиц по-вызову тут не было. Охрана-то их быстро усмирит, если что. А я что с ними делать буду? Только, Виктор Иваныч девиц не вызывал. А как охрана за ворота — он к себе поднялся. Я до кухни дойти не успела. Вызывает. Думаю, может ужин наверх подавать скажет. В кабинете поработать хочет.

Наверх вбегаю. Нет, он в спальне. Что такое, спрашиваю, Виктор Иванович.

А он смотрит на меня пристально: "Раздевайся".

У меня ноги так и подкосились. И что делать. Сердце бьется, сейчас из груди выскочит, глаза осоловели. Руки ватные. Не знаю, разделась бы я или нет. Вот так открыто стыдно ведь. Да вся как кисель стала. Шевельнуться не могу. Тут Виктор Иваныч зарычал как-то утробно, схватил меня и на кровать как швырнет, а сам сверху навалился.

Ну что ту скажешь. Это было супер. Я за это время уже жуть как соскучилась, хоть и уговаривала себя, что такого больше быть не может. С чего хозяина так проняло — не знаю. Только пробыла я у него до утра, считай. Без слов, без объяснений каких. И даже к себе в "бункер" не в силах была отползти. Так и проснулась утром, в хозяйской постели. Я было вскочила, завтрак-то готовить надо. Это хозяин тут на месте, а мне на кухне давно быть пора. Только, он меня за руку поймал, рыкнул что-то и опять под себя подмял. Так до вечера и проспали.

А назавтра все в норму пришло. Друзья его приехали. Очень красивый вечер у них был. Один из гостей музыкант оказался. На гитаре играл и пел. Красиво так, душевно. На эстраде такого не услышишь. Потом они студенческие песни уже все вместе пели. Приятно. Особенно, когда у самой в животе бабочки порхают. Тепло, после вчерашнего, по всему телу разливается и истома от одних воспоминаний накатывает.

Устаканилась наша жизнь в одном отдельно взятом доме.

Неделю я как положено — домоправительница. В вечер пятницы — охрану вон, а меня в постель хозяйскую. Иногда и до постели не доходили. Но все как-то молчком, даже, может, и грубовато немного. Только не перебирать же мне. А в воскресенье — гости.

Петрович мужик догадливый. Все сразу просек. А как тут не просечь, я ж только при Викторе Иваныче мумию из себя изображаю, а как он не видит довольная, веселая. Можно сказать, сияю потихоньку. Петрович сказал, чего же тут стесняться. Вы люди свободные, только разного полету. Заботится обо мне, значит, предупреждает, чтобы губу особо не раскатывала. Да, я, говорю, Петрович, и сама все понимаю. Не суди строго. Одинокая я. Вот сколько перепадет, тому и рада буду. Вам проблем не доставлю.

Три месяца быстро пролетели. Тут и весна на дворе. Май, цветы, хорошо. А хозяин опять хмуриться стал. В ту пятницу памятную он как-то особо груб был. Я аж расстроилась. Думаю, уходить отсюда надо. А то я привязываюсь все больше к дому, к месту, да и к Виктору Иванычу, чего уж от себя скрывать-то. А хозяину, наверное, уже надоела. Зачем держит — не понятно. Надо самой уходить. И повод хороший — дачный сезон давно начался. Картошку пора сажать. А я тут прохлаждаюсь.

Думаю, как сказать повежливее. Да только вежливо и не понадобилось. В воскресенье, как обычно, друзья у хозяина были. Все вроде как всегда, только мой Виктор Иваныч напиваться стал. И всех за собой потянул. Не знаю, что они там отмечали, только набрались хорошо. Я в свой "бункер" поспешила утечь. Все ж таки мужики, да в подвыпитии. От греха подальше. Да не тут-то было.

И там меня нашли. Виктор Иваныч совсем на ногах не стоит, но идет, и друга своего тянет. Дверь ко мне распахнул, да и говорит:

— Ну что, Ленок,— раньше он ко мне так никогда не обращался. Или Елена Владимировна или вообще никак. — Обслужи-ка моего друга.

И пялится на меня. Проверяет что ли, как я отреагирую? Друг его что-то возразить хотел. А Виктор Иваныч опять:

— Давай Ленок, у тебя хорошо получается. Паша тебя приласкает.

Вот тут мне точно, такая вожжа под хвост попала, дальше некуда.

— В чем дело,— говорю,— Виктор Иваныч, давайте сюда Вашего друга. Все как надо сделаю. Обслужу по высшему разряду.

Друга его, Пал Аркадьича, внутрь как дерну, а этого дуболома перепитого наоборот, наружу как вытолкну и дверку перед его носом захлопнула. Ключик, для верности, аж два раза провернула. Хорошо замок работает, качественно.

— Павел Аркадьич, — говорю, чтобы в коридоре отчетливо слышно было, — Вы милейший человек, все время только о Вас и мечтала.

Не знаю, что при этих словах с Виктором Иванычем там за дверью было, а Пал Аракадьич точно ошалел. Смотрит на меня, как баран на новые ворота и не знает чему верить. Пьян-то он пьян, но видно что-то все ж кумекает.

— Вы, Пал Аркадьич ,— говорю, — в ванночку проходите, я Вас там раздену, помою.

А сама его реально в ванную комнату заталкиваю. Вслед одеяло бросаю. И на ключ запираю. Тот видно, что-то сообразил, в дверь скребется и невнятно так чего-то требует. А звук такой получается, будто стоны какие.

А я между тем дальше театр одного актера разыгрывала. Говорю:

— Вот сюда, ложитесь Пал Аркадьич. Полотеньчико не мешает? Сейчас помогу. Вам удобно будет,— а сама слушаю, что за дверью.

Виктор Иваныч как заорет:

— Елена Владимировна, откройте! Немедленно!

— Нам и вдвоем хорошо, Виктор Иванович. А на групповуху я не согласная. И точка!

Из-за двери:

-Ах так, хорошо значит! Вот и разбирайтесь тогда сами.

И грохот такой по коридору. Ушел, значит.

За второй дверью, что в ванную, шум тоже через какое-то время стих. А чего шуметь, вода там есть, туалет в шаговой доступности. Одеяло захочет — расстелет. Можно сказать, все удобства.

Поплакала я, поплакала. Надоела — так скажи, с работы уволь вежливо. А так-то зачем? Сцену устроил, в душу наплевал, да еще перед другом унизил. За что?

А сцена видно "Поделись с другом", или "Передай другому" называется? Только я не эстафетная палочка.

Я бы прямо в тот же момент из дома этого ушла, да ночь на дворе. Вещи, опять же, собрать нужно. Сюда я не больше не вернусь. Это точно.

Ушла я поутру. Весна на дворе, светает рано, вот я спозаранку и отчалила. Дверь в ванную перед этим отомкнула. Негоже человека взаперти держать. И ушла. Хорошо, чемоданчик у меня на колесиках, и много вещей я сюда не привозила.

Обиды особой не было. Только себя укорял. Ведь чувствовала же. Чего тянула. Надо было самой, раньше уходить. Не доводить до такой ситуации некрасивой. Не страшная она была, ну чего тут пугаться. Два мужика интеллигентные, только пьяные сильно. Ну что они против меня сделали бы? Только неприятно было, так расставаться. Да и с Петровичем, с охраной и с нашей работницей не попрощалась. Неудобно вышло.

С месяц я на даче просидела. Трудотерапию проходила. Ирка приезжала, своего доктора показывала. Я все думала, что за Ален Делона она себе нашла, что, наконец, утихомирилась. Только доктор совсем не Делоном оказался. А точно, мужик как по спец заказу для Ирки. Такой же тощий, невысокий. Черты лица грубые, но добрые и, главное, спокойный как танк. Ирка вокруг него зайчиком скачет, а ему все ее закидоны в кайф. А чего не кайфовать, он свое дело сделала, Ирака беременная. Уговорил все ж таки. И расписались уже. Здорово. А говорят, в сорок лет — счастья нет. Вот оно. Есть.

Порадовалась я за подругу — от души! И решила недельки на две в город махнуть. А что, все что полагается на огороде я уже высадила, ягод еще нет — воровать нечего. А мне что-то захотелось кухню свою обновить. Ну вернее, поменять. Ирка давно меня позорила. Старье советского образца. В цветочек розовенький такой, кто помнит. На свалку давно пора. А мне все как-то не хотелось. Да и память вроде как от родителей осталась. А тут, думаю, чем старше буду, тем труднее будет переделками заниматься. Да и желание пока есть. Я ж в том доме на плите отличной готовила, на стеклокерамике, а к хорошему, как известно, быстро привыкаешь. А еще духовка там была великолепная, посудомойку оценила. Я хоть Ирке подобный агрегат сама налаживала, гуманитарию нашему филологическому, себе ставить не хотела. Для одного человека разве ж нужно? А сейчас решилась. Уж если делать, то по полной программе.

Дня два я вся в заботах пробегала. То один вариант кухни посмотрю, то другой. На всю оставшуюся жизнь ведь выбираю. На третий день перерыв взяла. От впечатлений разнообразных отдохнуть. А тут звонок в дверь.

На пороге Павел Аркадьич, тот самый, которого я в ванной заперла. С букетом. И не веник какой, из безразмерных, а со вкусом композиция. Розы чайные с белыми ромашками. Мило так.

Я ему:

— Проходите, вот уж кого не ожидала увидеть.

— Догадываюсь,— говорит,— что не ожидали.

Я цветочки в вазочку, гостя за стол на кухне, а сам чаек собрала. Сидим, угощаемся.

— Елена Владимировна, я хотел бы извиниться, за то вторжение...

— Да что Вы, Павел Аркадьевич. Я ж сама Вас в комнату затянула, да еще и в ванной заперла потом. Это Вы меня извините. Вы там как, от замкнутого пространства не страдали.

— Да нет. Не страдал. Бок немного к утру затек. Кафель все ж таки штука жесткая. А так, все в норме.

— Ну и хорошо, раз так.

— Вы на Витька зла не держите. Это он так, пошутил неудачно. Нашло на него. А так он мужик хороший, только как жена его бросила, детей увезла, свихнулся малость. Переживал, на весь свет обиделся.

— Ну, не на весь свет, а на конкретно женскую его составляющую, надо полагать. Да мне все это понятно, я сама после развода всех мужиков кроме как кобелями и не называла.

— Вот и ладненько. Все всех поняли, и хорошо, — как-то быстро свернул разговор Пал Аркадьич. — Только я к Вам совсем по другому поводу пришел.

— По-другому? — удивилась я.

— Да, Елена Владимировна.

И паузу такую тянет.

— Понравились Вы мне, — а сам мне прямо в глаза смотрит, реакции ждет ответной.

А что мне на это сказать?

Мужчина он что надо. Стройный не по годам, выглядит изумительно, в костюме в хорошем, лицо как у кинозвезды. Характер мягкий, манеры чуть ли не аристократические. Мечта, а не мужчина.

— Извините, говорю, Павел Аркадьевич. Что же Вы услышать от меня хотите? Вы человек приятный, во всех отношениях положительный, с таким прожить остаток дней — настоящее счастье, наверное. Только я Вас все же мало знаю, да и последние страсти во мне еще не улеглись. Я вон, после развода семь лет в себя приходила. А тут, Вы же понимаете, у нас с Виктором Иванычем отношения были.

— Я понимаю Вас, Елена Владимировна. И про отношения давно догадался. Только для меня все это не важно. То есть важно. Я даже с Витей говорил, сказал, что за Вами ухаживать буду.

Я напряглась. Ясно ведь, что Виктор Иваныч ответил, раз Павел Аркадьич у меня сидит.

— Если Вам интересно, то ничего он мне не ответил. Да я и не ждал никакого ответа, я его в курс дела ввел, чтобы не получилось, что вроде как за спиной у друга свои делишки обделываю, а про себя он пусть сам решает.

А что ему решать, думаю. У нас же ни обязательств, ни намерений никаких не было. Даже словом не перемолвились. Значит, и думать ему не о чем.

— Павел Аркадьевич. Я все равно так не могу. Поймите. Я женщина в целом спокойная, давно одна. Ну сорвалась. Я же ...

— Елена Владимировна, не нужно оправдываться. Я Вас и не тороплю в целом. И намерения у меня серьезные. Не погулять на время и разбежаться, а брак, как положено. На всю жизнь. И не думайте, что я вот так в две минуты все решил. Вы мне с первого взгляда понравились. И чем больше я на Вас смотрел, тем больше Вы мне нравились. Ваш характер, внешность, манера говорить, и еще что-то неуловимое. Неужели Вы не чувствуете. Нам же хорошо вместе. Легко. Вот сидим здесь, словно старые знакомые. Пьем чай, и никакого напряжения между нами, никаких сложностей. Вы это чувствуете?

— Чувствую, Пал Аркадьевич. Мне хорошо с Вами, тепло, уютно, можно сказать. Только...

— Огня нет? Да?... А может, ну его огонь, Елена Владимировна. Годы все равно свое возьмут. Сойдемся, а там видно будет. В общем, если меня обидеть не желаете, я за Вами поухаживаю. Вы не против?

— Павел Аркадьевич, скажу прямо, вы человек деловой, у Вас всяких забот полон рот. Зачем Вам бесполезные хлопоты?

— Вот Вам со мной приятно общаться? Вообще, приятно рядом находиться?

— Вообще — очень приятно! У меня такого очаровательного собеседника никогда не было. Но я женщина одинокая, мне это как глоток живой воды...

— И мне с Вами приятно общаться. Поверьте. И видеть Вас приятно. Давайте так. Три свидания. Вы спокойно думаете, определяетесь, и если уж я совсем Вам не подхожу — остаемся друзьями? Как?

— Роскошные условия!

— Я был уверен, что Вы оцените! Так как, принимаются?

— А можно, сразу... дружить, — пропищала я.

— Неа! Не выйдет. Сначала свидания. Причем, все на моих условиях.

— А мои условия? Что, сразу с дискриминации начинаем?

— Угу! Провозглашаю патриархат. Махровый.

— Это когда мужики рулят? Ладно, уговорили. Этот изысканный фрукт я еще не пробовала.

— А это фрукт?

— Угу, тот еще фруктик.

— По рукам! Завтра я за Вами заеду. Около шести. Форма одежды парадная.

— А подробнее? К чему конкретно, парадная?

— К театру, мадам. Еще не знаю, что точно, но или балет или опера. Что предпочтительнее?

— Лучше балет.

— Отлично. Будет балет.

— Ага. Это у олигархов все за денежку схвачено? Или ложа в Большом театре выкуплена?

— Не угадали. Мамаша подруги моей дочери в билетных кассах работает. Так что, можно считать, у меня крутой блат в театральных кругах.

Приятный человек Павел Аркадьевич. Собеседник интересный. И театр, и время, что мы тем вечером вместе провели, пролетело легко и незаметно.

А на следующей неделе, в субботу он меня уговорил к нему домой прийти. Сначала в ресторан, а потом к нему. Вещи, обстановка. Они ведь действительно — много про человека сказать могут. Просто посидим, музыку послушаем, кофейку выпьем. Не только мне кулинарные способности демонстрировать. Может, и он чем меня поразить сможет.

Только, вдвоем посидеть не вышло. Дочка его — еще та разведчица оказалась. Как только отец про билеты в предыдущие выходные спросил, сразу просекла — дело серьезное. Чтобы папа и в театр, да срочно, да на балет. А как отец попросил на квартиру к нему в следующую субботу воздержаться приходить. Все, решила, пропал папаша. Какая-нибудь вертихвостка молоденькая ему голову заморочила. И такую спасательную операцию развернула. Детей к свекрови пристроила. Брата из семейного гнезда для поддержки выдернула и нагрянула к папочке на квартиру, как раз в то время, в которое ее просили не появляться. Мол, ценных указаний папашиных не поняли, решили с братиком сюрприз устроить, вот и тортик привезли.

Короче, ввалилась в квартиру парочка ближайших родственников Пал Аркадьевича. А он что, он вежливый, ничего детям не сказал, только к нам за стол пригласил. Кофейку попить. Дочка его тут же торт распаковала. Хороший, кстати, торт, дорогой, вкусный. Все за столом уселись. Перезнакомились. Смотрю, дочка отходит потихоньку, улыбаться начинает. Видно поняла, что я не стервоза какая крашеная, вот и радуется. Брат ее и вообще спокоен. Знаки делает только. Мол, чего зря тащила. Тетка нормальная. А он бы дома спокойно сидел, с женой беременной. Я, между делом, тоже вроде как свой осмотр произвела. Дочка у Павла Аркадьича высокая, крупная, наверное, в мать пошла. И активная такая. Мне очень понравилась. А сын хоть внешне и похож на отца, только еще более спокойный что ли. Сидит, помалкивает. Ждет, когда его активная сестрица домой уже отправит. А той все интересно, расспрашивает без остановок.

Только вижу я, Павел Аркадьич совсем сник. Боится, что такой напор деточек оттолкнет меня, напугает. Пришлось выручать. Дочка его как раз про планы на выходные стала что-то говорить, а я и вверни, что, мол, мы тут тоже вообще-то планировали. Более интимный вечерок. На двоих. В миг до нее дошло, что она папаше весь кайф ломает. Братца за руку хвать. На бегу распрощалась, и за дверь.

От такой ее прыти Павел даже растерялся сначала. А потом остаток вечера ухохатывался вовсю. Видно, дочку его не так-то легко чем пронять, чтоб до нее дошло. Я, надо сказать, не отставала, тоже смеялась от души. И над собой в том числе. Ничего не скажешь, удивила девочку. Тут к случаю и всякие веселые истории вспомнились. А под конец Пал Аркадьич и говорит. Уже серьезно так говорит: "Ну вот видите, и детям Вы понравились. Я, конечно, такого не планировал. Но все к лучшему."

А я сижу, растерянная. Хорошо мне с Пал Аркадьичем. Только... от другого полешка во мне пожар полыхает. Не смогу я так. С одним человеком жить, а другого вспоминать.

— Извините, Елена Владимировна. Не буду больше на Вас давить. Только, теперь моя дочурка от Вас не отстанет, и все подробности интимного вечера вытрясет.

— Павел Аркадьневич, обижаете! У меня фантазия ОГО-ГО!

— Вы это, только про меня покрасивее, покрасивее изложите. Чтобы отца уважала.

— Даже не сомневайтесь. Герой-любовник — не меньше.

— А может, Прынц на белом коне, а Вы вроде как Прынцесса?

— Не, Прынц не пойдет. Белый конь в квартиру по габаритам не входит. А вот я Принцесса — это мне нравится. Вы какую предпочитаете? Несмеяну или Лебедя?

— Елену Прекрасную. Мне как раз будет, — и смотрит на меня так серьезно, вразумительно.

Вот и говорите после этого, что женщины ушами любят. Тот паршивец, ни одного слова не сказал, грубым был, обидел, надежды на него никакой нет и не было, а я по нему сохну. А этот такие комплименты, цветы, театр, нежности, дети — чудо. А во мне хоть бы что отозвалось. Словно подружка закадычная, а не мужик передо мной.

В следующую субботу мы в галерею ходили, в картинную. И ту мы совпали. Выставка сборная была, разные жанры, разные художники. А нам почти одни и те же картины нравятся. Может, только каждый чуть по-своему интерпретирует. Оттого еще интереснее. Ужинали в ресторане. Маленький такой, уютный. С тяжелыми балками дубовыми. Пал Аркадьич на меня долго так смотрел, словно сказать что-то хотел или спросить о чем-то, но так и не решился. Сделал вид, что минутная слабость на него накатила. А после к себе домой повел. Сказал, что деток он за прошлый раз отчитал, так что сегодня спокойно посидим, вдвоем. Я, конечно, согласилась.

Надо же ему все честно сказать. Что не вижу себя рядом с ним. Хочу, очень хочу... но не вижу.

Павел Аркадьич меня сразу на кухню провел. И правда, тут привычнее как-то. Наверное, в нас это так и останется, от советского времени. Все самое важное — на кухне обсуждать.

Кофе варит он замечательно. В прошлый раз из-за наших визитеров неожиданных я его и распробовать как следует не смогла. А теперь искренне в похвалах рассыпалась. Я вот тоже кофе варить умею, но так вкусно, ароматно никогда не получается.

Сидим, молчим. Не так-то просто разговор такого рода начать.

Пал Аркадьич, как настоящий джентельмен, инициативу на себя взял.

— Леночка, — это он первый раз так меня назвал, — Я ведь вижу, что Вы мне сказать хотите. Я все понимаю. Витек, этот черт лысый, мне дорогу напрочь перешел. Так ведь, да?

— Павел Аркадьевич, Вы у меня в душе как в открытой книге читаете. Что мне еще добавить?

— И что Вы в нем нашли? А, Леночка? Вредный, вечно хмурый, трудоголик.

— Не знаю, Павел Аркадьевич. Он такой беззащитный был. А потом такой пылкий что ли. Не знаю, как сказать. У меня же такого никогда не было. Муж мой козлом был, козлом и ушел от меня. Ни в постели от него толка, ни заработать не мог. ...И разошлись мы с ним плохо. Хотел квартиру мою, что мне от родителей перешла, оттяпать. А как не вышло, такого наговорил. До сих пор трясет. Может на контрасте. После мужа у меня вообще никого не было. Да и до него не было. Да что прошлое ворошить. Думаю, не в нем вовсе дело. Зацепило меня. Вот и все тут. Сами знаете, любовь зла...

— Ну вот нет бы в меня, а?

— Я вот тоже думаю, почему не в хорошего, доброго, надежного? Может, я в чем-то провинилась? Кого-то обидела?

— Точно! В предыдущей жизни! Вы верите в реинкарнацию?

— Теперь верю,— рассмеялась я. — Вот в следующей жизни, я уж точно не ошибусь. Вы главное, будьте поближе где-нибудь.

— Буду, Елена Владимировна. Обязательно буду! — и разговор на другое перевел, — Леночка Владимировна, а я вот все спросить хотел, что там за случай у Вас с Лёньчиком был, в той ванной?

— Ну вот, растрепал все же, болтун! — ну, слава богу, тяжелая часть разговора позади, и слова из меня от облегчения прям потоком понеслись. — Да кран он чинил. У меня в ванной подкапывало. А этот, дубина, говорит, ща подкручу и все окей будет. Возьми и крутани со всей дури. А кран видно проржавел. Вода горячая как ливанет. Лёнька орать, я стояк перекрывать. А потом ему трубу держала. Так этот обалдуй опять не докрутил чего-то. Он стояк открыл и меня с ног до головы окатило. А тут, как на зло, Виктор Иваныч по этому "говорильнику" вызывает. Я ору, Лёнька заканчивай. Меня хозяин зовет, а я тут вся как русалка водоплавающая. Загнала его в ванну, говорю, пока не сделаешь, не выпущу. Так, в шутку сказала. А его там заперла на время, чтобы переодеться. Вся ж мокрая от его художеств. Только сухое натянула, еще и пуговицы не застегнула, как сам Виктор Иваныч вваливается: "Я Вас жду, а Вы тут прохлаждаетесь." Я чуть было не сказала, что не прохлаждаюсь, а чуть не сварилась, из-за Лёньки Вашего. Да разве ж дело, парня выдавать. Убежала я, а Лёнька минут сорок в ванне куковал. Я ж его второпях открыть-то забыла. Значит, все ж рассказал, оболдуй. Так что Павел Аркадьевич, Вы не первый у меня в санузле в заключении отсидел.

— Эх, жизнь моя жестянка. И здесь лавры отобрали! — весело так рассмеялся Павел Аркадьевич, легко. — Хороший Вы человек, Елена Владимировна. Вот и Степан Петрович о Вас все вспоминает. Про душ рассказывает.

— Ну вот, и этот болтун, оказывается. Петрович наш после праздников зимних чуть не разболелся. Детки у него в конце каникул слегли. И он от них видно простуду подцепил. Смотрю, вялый он стал, на горло жалуется. Говорит мне, ты тут на посту побудь, а я в аптеку по-быстрому. Только, как он вернулся, я ему свой рецептик предложила, народный. Он, конечно, не всем подходит, но для Петровича — в самый раз. Чаем крепким напоила. Два полных бокала горячих, с медом. И водочки пятьдесят грамм налила. А потом в душ, говорю, иди. В ледяной. Лучше в сауну, но где ж ее взять. Не в хозяйскую же. А от ледяного душа эффект тот же. Температура после холодной воды резко повышается, все силы иммунные в боевой порядок выстраиваются. Два часа сна — и человек здоров. Так что, к вечеру Степан Петрович уже в порядке был. Одно неприятно, забыла я тогда Виктору Иванычу про водку сказать, чай-то у меня свой был, а бутылку пришлось хозяйскую открыть.

— Зато Петрович, кажется, сказал, — как-то странно произнес Пал Аркадьич.

— Ну вот, тем более неудобно вышло. Он сказал, а я вроде как утаила. Да как ему скажешь-то. В тот вечер я забыла. А на следующий день он такой злой был. А я уже взамен той открытой, точно такую же купила, новенькую. Зачем человека лишний раз по пустякам дергать. А оно вон как неудобно получилось. Ой, а может мне водку какую паленую продали, некачественную, и Виктор Иваныч из-за этого рассердился? Надо было сказать все же.

— А та бутылка что, Петровичу перепала?

— Да нет, я ее для хозяйственных нужд приберегла. Так у меня на столе и осталась. Знаете, как хрусталь от водки блестит? Говорят, что спирт лучше, но где ж его взять.

— Хозяйственная Вы, Елена Владимировна. Слов нет. А может, все же передумаете насчет меня? Ну чем я плох-то?

А сам улыбается, шутит значит, свое расстройство так излечивает. Я ему в ответ так же улыбаюсь. Ну что тут скажешь.

— А можно, раз такое дело, я Вас хоть поцелую напоследок? В качестве компенсации? А? Все ж таки третье свидание. Вроде как по всем канонам полагается.

Ну вот, ни капельки не сомневалась, что Павел Аркадьич разрешение спросит, прежде чем к женщине с поцелуями лезть. Я аж умилилась и таять начала.

Только, не дали мне.. дотаять. Двери распахнулись, что из кухни в комнату большую вели, и в проеме дверном сам Виктор Иваныч нарисовался. Собственной персоной. А в руках "говорильник" держит. Ну такой переговорник, вроде рации, что у него дома для вызова прислуги. Вваливается и ко мне. А у меня одна реакция — сижу словно под гипнозом каким, дар речи напрочь исчез. Только на Павла Аркадича глянула, мол, откуда это явление тут, в чем дело? А тот с лицом таким виноватым сидит, вроде как сожалеет о чем-то и полотенчик с такого же "гворильника" стаскивает. Виктор Иваныч на него тоже глянул так, сурово:

— В следующей жизни, "надежный, хороший и добрый", — это он Павлу Аркадьичу так, слова мои повторил. Саму меня в охапку схватил и целовать. И без всяких там разрешений. А у меня и без поцелуев, от одного его взгляда ноги отнялись. А он оторвался от меня, в глаза мне смотрит, волосики с моего лица за ушко отводит и говорит так, как я от него и не ожидала никогда, с чувством: — А в этой жизни тебе, Леночка, меня терпеть придется, "козла" то есть, и "черта лысого". Пойдем домой, я так соскучился.