Ищейки Смерти

Рассказывая всё это, Джина и не заметила, как перед ними появился Бирюк. Выглядел он измученным и уставшим. Излизанная шерсть клочками торчала в разные стороны. Он сдержанно поприветствовал Филику и сообщил, что ни на миг не сомневался в её безопасности. По его уверенному рыку и тявканью было ясно: такая хитрая человеческая женщина как командирша нигде не пропадёт!

Остальные приветствовали Филику не скрывая радости. Лароус бесцветным голосом произносил такие пламенные речи, которым позавидовали бы многие картские поэты. Кич всё лез обниматься. Тона радостно махала хвостом, не в силах скрыть счастливой улыбки. Брок был сдержанней своей жены, но глаза его сияли. Моррот весь аж выпрямился, приосанился, словно помолодел. Тос первым после Бирюка подбежал к командирше: обнял всеми четырьмя руками и расцеловал, после чего смутился и виновато потупил взгляд. Он и Кич выглядели, как и Бирюк, вымотанными и взъерошенными. Последним приветствовал Дрим: он вылез из недостроенного навеса обильно притрушенный деревянной стружкой и пылью.

— Очень рад тебя видеть, — заговорил он, струшивая стружку. — Хоть магическое существо мне и говорило, что ты в безопасности, всё равно лучше убедиться в этом собственными глазами.

Филика кивнула. Её лицо было белее извести. Ноги подкашивались от усталости.

— Так, насмотрелись? Теперь возвращайтесь к работе! — рявкнула подхватившая её за локоть Джина. — Не видите, что Филика устала? Ей пришлось пройти тяжёлый путь. Всё это время она блуждала по лесу: не зная отдыха и хорошего сна. И во время пожара она тоже была там... А вы в это время отлёживались на безопасном бережке! Оставьте девушку в покое! Пусть отдохнёт.

С Бабочкой спорить никто не стал. Мужчины, кроме Тоса, вернулись к постройке домиков: к уже сооружённым навесам они пристраивали срубленные стволы деревьев — чем не стены? Тона с Тосом отправилась собирать кокосы. Прим с лёгкостью забирался на верхушки пальм и сбрасывал спелые плоды на песок. Люртша без промедлений их подбирала.

Джина уложила Филику на навал мягкого мха в тени навеса, ещё незатронутого превращением в домик. От еды командирша отказалась. Её бил озноб. Бабочка побежала к ручью набрать холодной воды для компресса. Вернулась — Филика уже спала. Будить её Джина не стала.

Шесть отвратительных шарообразных глаз отражали шесть образов Филики, окаймлённых светом вздрагивающих на ветру факелов. Волосинки на хитиновом панцире жирно блестели. Человеческие руки поглаживали паучье брюхо. Между голых ног то поднимался, то спадал громадный половой орган.

— Я люблю тебя, моя прекрасная, моя ненаглядная, — сладким вкрадчивым голосом заговорил Арахк.

Все шесть лиц в отражении его глаз приняли гневные черты.

— Не надо злиться, моя дорогая, не следует этого делать, — жвала Арахка виновато дрожали, — ты думаешь, я хотел обидеть тебя, но это совсем не так. Я уже люблю тебя, понимаешь? Люблю...

Гнев всё держался на лицах девушки. Но на долю секунды в их глазах проблеснуло сомнение.

— Должно быть, ты всё гадаешь: чего это я говорю с тобой так... красиво? Да, в вашем бренном мире я говорю голосом, от которого твоё сердце замирает в страхе, а волоски на коже становятся дыбом. Но ведь мы сейчас в мире снов. Понимаешь, он совсем отличается от вашего. И поверь уж мне, он сильно отличается от потустороннего. Ты ведь успела посмотреть на мой мир. Все твои спутники успели тоже, когда провалились в его дыру и вынырнули здесь, в безопасности. Этого нельзя было делать, но мне наплевать на какие-то запреты Мастука или Геллизы. Я никому не подчиняюсь. Я сам себе король.

Я говорю с тобой так, как тебе приятно бы было слышать. И речи мои услащены лишь для того, чтобы ты не боялась меня слушать, моя прекрасная, моя дорогая...

Лица с ещё большей силой залила багровая краска ненависти и злости.

— Да нет же, тебе трудно понять. Я не лгу тебе. Но говорю не своими речами. Разве так трудно? Ах да, я и забыл, что ты пока ещё смертная...

Злость вмиг прошла. Лица вопросительно глядели.

— Мы в мире снов. В нём все равны: и боги и смертные. Ведь могуществу сна подвластен каждый. А я уже люблю тебя... Ваш мир слишком сложен, чтобы его понять. В его ветхой бренности, хлипкой, разрушаемой, умирающей и в то же время вечной жизни таится непостижимая мною загадка. И благодаря тебе я приблизился к её решению как ещё никогда. Я заставил себя полюбить тебя. И эта любовь — ключ!

Лица вновь исказились в гневе. Их хозяйка топнула шестью правыми ногами.

— Тебе просто трудно понять бога. Я прощаю тебе это. Ведь я уже люблю тебя. Я вижу, как в твоей голове ползают одни и те же паучки вопросов. Поверь мне, это было неизбежно. Я специально дал твоему спутнику — моему замечательному гостю — испорченную паучью кожу. И ты легко отправила его душу в мой мир — ты прошла первое испытание. Но одного испытания мало. Поэтому я помог ничтожному смертному, которого вы звали Парфлай, совершить заклинание. Без моей силы он бы не смог вернуть несъедобные души в остатки их высохших тел. Но с этим заданием ты не справилась, поэтому я отправил тебя сюда. В помощь я сохранил твоих спутников. Новое испытание ты пока не прошла до конца. Но начало хорошее. Ты ведь должна доказать своё право быть со мной. Хочешь ты или нет, — здесь и без того потерявший всю приторную сладость голос Арахка повысился и прозвучал грозно и страшно, — ты полюбишь и меня! Твоё лоно взрастит моего сына: порочно зачатый Миром Вечности с Миром Бренности! Он будет разгадкой!

Глаза отражали все шесть спин бегущей прочь Филики. Но убежать далеко не получилось: повсюду были стены, сотканные из паутины.

— Ты бежишь от меня? Или от себя? От своего предназначения? Ха-ха-ха! — громовой голос бога пауков рвал душу на мелкие ошмётки. — Никуда тебе не деться. Эти стены создал не я. Их воздвигла ты сама! Мне не нужно ничего делать: твои страхи делают всё за меня...

Филика закричала. Дежурившая у лежанки Джина обняла её:

— Успокойся, всё хорошо, не забивай себе голову "им", не надо. Он, пусть и бог, но этого недостоин...

Сутки напролёт Филика пролежала в беспамятстве. Её рвало, лихорадило. О том, что творилось в её истерзанной душе, не подозревал никто. Разве что Джина...

Ночь наступала мгновенно, настигая врасплох не успевших к ней приготовиться. Но не так-то просто природе застать врасплох опытных путешественников под предводительством Дрима Плувера Младшего! Развели костёр. Большинство домиков были готовы. Соорудить лежанку из листьев и мха — дело десяти минут. Ночью вполне тепло, так что переживать по поводу тёплых одежд не приходилось. И если бы не прожорливые москиты, не боящиеся дыма от костра, — вообще прекрасно бы всё было.

Но не одни москиты являлись кусачей проблемой. От свирепых укусов невыносимо страдали Бирюк, Тос и Кич. Местные блохи, вши и клещи не преминули забраться в их густую шерсть. Днём Тос и Кич то и дело отрывались от дел и вычёсывали друг друга, что те обезьяны. Бирюк к себе никого не подпускал: сам выгрызал кровососущих насекомых. Но что потуги примов, что отчаянные попытки волка — всё без толку. Они даже все втроём пытались утопить паразитов в ледяной воде Вечного Океана. Но только сами намёрзлись и без особых результатов поплелись на берег. Если какие твари и утонули, то на их место с ещё большим остервенением пришли новые. Ночью дела обстояли куда хуже. Уснуть практически не удавалось. У всех троих от укусов тела дико зудели. Если и выпадала возможность провалиться в сон, то только очень тревожный и короткий. И когда такое происходило, то сновидения находили до того отвратительные и мерзостные, что хотелось и вовсе не засыпать. Пробуждался каждый, разумеется, в ужасном настроении.

Остальных, как это ни странно, нашествие блох, вшей и клещей обошло стороной. Хотя короткая шерсть Моррота или волосы на голове (и в других частях тела) любого — просто идеально бы подошли для подлых кровососательных делишек.

Четыре дня Филика пролежала в бреду. Всё это время над ней дежурила Джина: ставила компрессы, поила водой, отварами лечебных трав и растёртой кашицей мякоти плодов. Благодаря её самоотверженной заботе, к пятому утру командирша смогла подняться на ноги. И ещё как: тут же пустилась помогать Тоне собирать кокосы и ежевику, игнорируя все запреты Ночной Бабочки.

Филика чувствовала сильную слабость, но о том, чтобы полежать ещё хоть сколько-нибудь — она даже не хотела и слышать. Уж належалась предостаточно! И чем больше она работала, тем чётче ощущала, что болезнь покидает её. Подорванная сила воли вновь начала возвращаться. А вместе с ней, возвращалось и здоровье.

Вконец утомившись от труда, Филика решила отдохнуть на берегу, в тени пальмы. Стоял обеденный зной и лагерь был пустынным: большинство прятались от палящего солнца в домиках. На противоположной от берега стороне лагеря виднелся Бирюк: он лежал в тени папоротников и неистово выгрызал кровопийц.

Обидевшаяся на "глупую, непослушную и неблагодарную" Филику, Бабочка делала вид, что разглядывает перламутр громадной ракушки. А на самом же деле, только и косилась на командиршу. Они случайно встретились взглядами, и трудно сказать, чего было больше в глазах Джины: обиды или радости за начало выздоровления подруги. Некоторое время они напряжённо глядели друг на друга. Филика улыбнулась. Джина улыбнулась ей в ответ. И тут же забылись все обиды. Сейчас они казались такими глупыми и надуманными, что Бабочке даже стало смешно.

Взявшись за руки, девушки отправились на берег, в тень громадной пальмы с волокнистой тёмно-зелёной корой и жёлтыми листьями. Болтать и любоваться бликами солнца на пенящихся волнах океанического прибоя.

Джина говорила без устали: столько всего произошло, пока Филика находилась в беспамятстве! Были достроены домики, но это и так видно. Из тонких лиан сплели сеть и улов рыбы возрос многократно. Мало того, Брок успел переругаться с Тоной: она, видите ли, взялась вычёсывать вшей из шерсти Кича! Люрт был вне себя от ревности! Как ведь всё-таки глупо это со стороны смотрелось: бедняге Кичу пришлось вскарабкаться на самое высокое дерево и провести там с добрую половину дня. Ослепший от глупых домыслов Брок караулил его внизу. Пришлось усмирять всей толпой. А попробуй-ка, усмири хвостато-рогатого великана почти в два с половиной метра ростом! Оружие тут не применишь. Ох он вырывался, ох брыкался и бодался... Раз десять его усмиряли и столько же раз он выкручивался и бежал к дереву, на котором сидел бедолага Кич. Ну не жертва ли необоснованной ревности? К вечеру пыл Брока остыл, и великан позволил себя скрутить окончательно, пообещав загнанному Кичу, что не тронет и "хвостом". Весьма странное обещание, как на взгляд Джины. Но действенное — Брок больше не нападал на Кича. Зато с Тоной он долгое время не разговаривал. А если и ронял словечко, то уж такое кислое, что зубы у всех сводило! Вот только вчера они вроде бы и помирились. Да так, без лишних разговоров (что и немудрено для люртов). Брок проснулся посреди ночи и пошёл в их домик, где в одиночестве спала Тона. Джина тогда как раз не могла заснуть... В общем, так они и помирились — по первой мужской прихоти. Была бы Джина на месте Тоны — ни за что не простила так быстро! Филика согласилась полностью.

Кроме этого, случилось ещё много интересного. Бирюк, к примеру, принёс из леса тушу странного шестилапого зверя с белой шерстью. Его мясо было жестковатым и жилистым, но вполне даже съедобным. Шкуру Дрим постелил на пол в их домике. Шестишерст? А что, вполне даже хорошее название дала командирша зверю! Джине нравится!

Два дня назад Лароус чуть не взлетел на воздух. Да, именно так! Он откопал в слое земли и опавших листьев леса кусок застывшей лавы. Не стоит забывать о Вулкане Ненависти, который периодически ровняет весь этот лес с землёй — заливая лавой и засыпая чудовищным градом раскалённого пепла. Так вот, ему, шестерёнчатая его башка, захотелось "попробовать этот вулкан на вкус". Он забросил найденный кусок в свою грудную печку. Прежде чем мы успели что-то сообразить, произошёл взрыв. Благо, ему хватило-таки мозгов или чем он там думает не закрывать крышку печки: основная сила взрыва вышла из отверстия. Закрой он её — последствия бы оказались уж слишком плачевными. А так — только закоптил себя хорошенько, что потом целый день отчищался.

С подчинённым Филики Морротом, кстати, тоже случился казус. На следующее утро, как нашлась командирша, он ушёл в лес на охоту. Целый день все были заняты усмирением разбушевавшейся ревности Брока. Куда там о чём-то другом думать? К вечеру Брок утихомирился и все спохватились: крот не вернулся в лагерь. Но паниковать не стали: предположили, что он просто зашёл далеко и решил переночевать в лесу. Да даже если бы и запаниковали, всё равно ночью в неизученный лес идти на поиски — занятие гиблое. Разве только Бирюку под силу. Но измотанный бессонными ночами и укусами паразитов волк стал слишком озлоблённый и нервный. Даже Дрим не решился к нему подходить с просьбой. Утром тревога усилилась: крота всё не было. Тут уж выбора другого не осталось: хочешь, не хочешь, а идти на поиски надо. Охранять лагерь остались Кич и Тос. Да и толку бы от них было мало: измученные, не выспавшиеся, злые... Правда, Бирюк пошёл с нами. И от него как раз польза была самая большая. Запихнув всю ненависть к паразитам на теле в сундук силы воли, волк взял след. Всем остальным только и оставалось, что следовать за ним.

Уже к обеду Моррот нашёлся: заточённый в кольца здоровенного питона с кроваво-красными пятнами на жёлто-зелёной чешуе. Одна рука крота была скрыта в объятьях змеи полностью. Вторая — по локоть. Когти свободной руки вонзались в закрытую челюсть питона: змея была жива, но раскрыть пасть и проглотить добычу она не могла. Что Моррот, что удав — были обречены на мучительную смерть. Сдавленный кольцами крот ухитрялся дышать, хоть и еле-еле. Ему повезло: в таких случаях это большая редкость. В любом случае, он уже умирал от истощения и недостатка воздуха. Ещё бы — пробыть в смертельных объятьях десятиметрового питона почти сутки!

Бирюк откусил голову удаву. Остальные помогли обессиленному Морроту выбраться из ослабших колец. Назад в лагерь пришлось его нести. Волк остался: вкусив крови питона, он не смог удержаться от соблазна съесть остальное тело...

Всё, что нужно было неудачливому охотнику Морроту — как следует отлежаться и поесть. На следующий день он уже во всю расхаживал по лагерю и хватался за любую попадавшуюся под руку работу. Вспоминал он про схватку с питоном с юмором, мол, старина Моррот не так уж прост: у всякого гада в горле комом станет!

А ещё Тос...

Джина не успела договорить. Её прервал чудовищной силы гром. Сказать чудовищной силы — ничего не сказать. Нет такого слова, которое бы в полной мере смогло передать тот раздирающий, оглушающий, вселяющий животный страх и трепет грохот. Даже от разрыва горы взрывного порошка шириной в Сар и высотой в самое его высокое здание — гром бы был в сотню раз слабее. От этого страшного шума осыпались листья, ветви. Прошлась волна землетрясения, валя деревья, порушив почти все домики в лагере. Из навала развалин выкарабкались перепуганные обитатели. Благо, удалось обойтись только царапинами и ссадинами.