Повелители бабочек

Пролог

«Теперь всё будет хорошо».

Тонкая девичья рука с полупрозрачными пальцами, сияя в ореоле солнечного света, тянулась к лицу Руслана, чтобы коснуться щеки. Тополя шелковисто шелестели, шумя и шепча о счастье, карусели неслись в вихре летнего крылатого безумия.

Всё было вроде бы на своих местах, как в тот июльский день. Синяя футболка, шуршащий пакет сухариков в руке. Руслан попытался прочесть надпись на нём: «ветчина и сыр».

Сияющие солнечные пальцы коснулись его лица.

«Теперь всё будет хорошо», — сказала Златовласка с грустной и нежной улыбкой.

Он снова перевёл взгляд на пакетик, но там было написано уже не «ветчина и сыр», а «бекон». Значит, он успешно вошёл в сновидение.

Золотая бабочка села ему на плечо, и Руслан не шевелился, чтобы её не спугнуть. Сжав пальцы девушки, чтобы она уж точно не сбежала, он спросил:

«Как тебя зовут?»

«Майя», — ответила та, глядя на него тёплыми медовыми глазами сквозь прищур густых ресниц.

Они пошли по аллее парка. Руслан бережно нёс бабочку на плече, чувствуя её необыкновенный для такого маленького существа вес — по меньшей мере, с кошку. Майя впервые настолько приблизилась к нему во сне: до сих пор ему удавалось увидеть лишь её ускользающий силуэт. Белая юбка и топик, а волосы — как золотое руно, мелковолнистые и сказочные.

«Что ты хочешь этим сказать? — задал Руслан давно мучивший его вопрос. — Теперь у меня всё будет хорошо... Значит, могло быть плохо?»

Майя плавно шагала рядом с ним. В её глазах, как в двух каплях мёда, застыло его отражение.

«Не думай об этом, — золотисто прозвенел её голос. — Скоро ты встретишь свою Людмилу».

Они сели в кабинку колеса обозрения. Серый асфальт был всё дальше, люди — всё меньше, но по своему желанию Руслан мог видеть их близко, как в бинокль. Вон и Макс с Антохой бродили, как потерянные, ища кого-то глазами. Вот незадача: сухари-то остались у него. Кстати! Руслан отправил в рот сухарик, но вкус был почему-то уже земляничный — нелепо.

Вдалеке, за зелёным морем тополей, белело здание больницы. Его он тоже мог видеть вблизи, по-особому настроив зрение усилием воли. На крыльце стояла мама, вытирая платочком покрасневшие глаза. Золотая иголочка беспокойства кольнула парня, ему захотелось помчаться туда и успокоить мать. Недолго думая, он выпрыгнул из кабинки, находившейся в верхнем положении...

Бабочка, теперь уже размером с птеродактиля, подхватила его на спину и понесла над городом.

...В окно скрёбся мелкий дождик. Руслан поставил чайник и прислонился лбом к холодному стеклу, с другой стороны которого на него смотрел синий сумрак октябрьского утра. Сегодня ему сопутствовала небывалая удача: получилось поговорить с этой девушкой и даже узнать её имя. Она улыбнулась ему в парке летом, и эта улыбка осталась с ним, похоже, навсегда, засев в его душе золотой занозой.

Коричневые гранулы растворимого кофе. Начни свой день с... этой бурды.

— Русик, ты чего так рано вскочил? Тебе же ко второму уроку, вроде... Ох, что-то грузить вас стали в одиннадцатом классе: ты не спишь почти...

Мама, щуря от яркого света заспанные глаза, вышла на кухню. Какая-то она бледная в последнее время, и морщинок прибавилось. Может, «всё будет хорошо» — это про неё? Такое странное чувство, будто он, перебегая дорогу, каким-то чудом увернулся от грузовика... Сердце ёкало, колени слабели: пронесло...

Руслан промолчал, и мама, взъерошив ему волосы на макушке, со вздохом открыла холодильник и достала яйца с кефиром. Омлет на кефире получался более воздушным и нежным, чем на молоке...

В следующий раз, если Майя снова пойдёт на контакт, надо попробовать выяснить, какую роль во всём этом играют золотые бабочки.

* * *

На страницу раскрытой книги упала мёртвая бабочка. Размером она была чуть крупнее моли, с золотистым пушком на тельце и полупрозрачных крылышках. Лампа на столе тревожно моргнула, но не погасла. Оконные стёкла вздрогнули от обрушившегося на них порыва ураганного ветра.

На страницу раскрытой книги упала мёртвая бабочка. Размером она была чуть крупнее моли, с золотистым пушком на тельце и полупрозрачных крылышках. Лампа на столе тревожно моргнула, но не погасла. Оконные стёкла вздрогнули от обрушившегося на них порыва ураганного ветра.

Откуда в библиотеке было взяться моли? Или это какой-то особый, книжный её вид? А может, это ночной мотылёк? Я стряхнул мёртвое насекомое на стол, и покрывавший его пушок вспыхнул в свете лампы ярким бликом, кольнувшим мне глаза, как золотая игла. Нет, ночные бабочки не бывают такими блестящими...

Я вырвал из тетради лист, свернул его в виде конверта и положил туда необычное насекомое. Надо при случае показать Льву, он энтомолог — должен знать, что это за вид. Интересная штучка...

Снаружи бушевала непогода, а внутри было тихо и уютно. Я не заметил, как засиделся до самого закрытия: вокруг меня пустовали столы с погашенными лампами, лишь сотрудница читального зала сидела на своём месте. Я расправил затёкшие от однообразной позы плечи и откинулся на спинку стула, вслушиваясь в дождливое безумие за окнами. Ну и погодка... Как мне идти домой без зонта, интересно?

С обеда прошло уже часов восемь, и живот возмутился этим фактом, да так громко, что я покосился на сотрудницу зала: не услышала ли она голодную музыку моей утробы? Опущенная головка девушки золотилась в свете лампы — уютном, вкусном, цвета обжаренного с морковью лука... Мда, и основательно же я проголодался, раз в голову лезут кулинарные сравнения. Интересно, Дашка соизволила что-нибудь приготовить или опять весь день просидела в Интернете?

— Можно эту книгу на ночной абонемент?

Девушка вскинула глаза.

— Да, конечно.

Она напоминала эту бабочку: её волосы, брови и ресницы были словно покрыты мерцающей золотой пыльцой, а глаза блестели медовыми топазами. Всякий раз, приходя сюда, я невольно задерживал на ней взгляд. Меня занимала странная мысль: а если дунуть на неё, эта «пыльца» поднимется в воздух? Но, понятное дело, с соблазном проверить это приходилось бороться — из соображений общественного приличия.

Внеся залог, я положил книгу в пакет и направился к выходу. У самых дверей я обернулся и сказал:

— До свиданья.

— Всего доброго, — ответила девушка-бабочка приятным, тоже как будто золотисто-мерцающим голосом.

Выходить на улицу было даже страшновато: гроза драила город шершавой мочалкой из дождевых струй и гнула деревья, проверяя их на прочность. Я стоял под козырьком крыльца, раздумывая: идти или переждать полчаса?

Через пять минут дверь тихонько открылась: это вышла девушка-бабочка. Она тоже замешкалась на крыльце, не решаясь шагнуть в бурю.

— Что, у вас тоже нет зонтика? — спросил я.

— Угадали, — улыбнулась она. — Да даже если бы и был, то его тут же вывернуло бы наизнанку ветром.

Ветер действительно разбушевался — не только вырвал бы из рук зонт, но и человека, наверное, сбил бы с ног. Мы стали пережидать непогоду под козырьком.

— Дашка там, наверно, меня уже потеряла, — пробормотал я.

— Вы очень торопитесь домой? — спросила девушка. — Я могу помочь.

Я посмотрел на неё недоуменно. Что она подразумевала под этими словами? Как она могла помочь? Унять непогоду, что ли?

— Именно, — ответила девушка моим мыслям.

Я вздрогнул. Устремлённые к небу топазовые глаза моей соседки, впитывая в себя свет молний, вспыхивали мягким янтарным огнём, а взъерошенные кроны тополей начали успокаиваться. Дождь слабел.

— Да ладно, — проговорил я, не веря своим глазам.

Гроза буквально в течение минуты унялась. Укрощённый ветер только дышал сыростью в лицо, а пузырящаяся поверхность луж разгладилась. Я косился на девушку со смесью недоверия и оторопи. Не может быть такого! Она просто угадала окончание грозы по каким-то признакам... Да нет. С точностью до секунды угадать просто невозможно.

— Уфф... впечатляет, — сказал я с нервным смешком. — А можно этому научиться?

Девушка спокойно улыбнулась.

— Можно. Думаю, у вас получится. Теперь — получится.

— Теперь? — Я вопросительно двинул бровью.

Она кивнула. И, вдохнув освежённый дождём воздух, шагнула к ступенькам. Я — следом.

Странный розовый свет струился с облаков. Я спросил:

— Ваших рук дело?

— Нет, просто солнце, — ответила она.

Розовое небо смотрело из луж, мокрый асфальт был усеян листьями и сломанными грозой ветками. Я провожал девушку — точнее, бездумно шёл рядом с ней, словно привязанный золотой нитью.

— Можно узнать, как вас зовут? — Нужно было о чём-то говорить, и ничего лучше я не придумал.

— Майя.

— Очень... весеннее имя. А я — Ярослав.

— Знаю.

Я удивился, но потом сообразил: читательский билет.

— Как русский князь, — сказала Майя. — Ярослав Мудрый.

— Ну, жизнь показала, что я не так мудр, как хотелось бы, — пробормотал я. — А вы... вы правда умеете управлять погодой? Или вы просто... угадали, когда кончится гроза?

— Что изменится от моего ответа? — усмехнулась она. — Вы ведь и так уже всё для себя решили. Вы не верите.

— Ну... — смутился я. В общем-то, она угадала: скептицизм во мне пока перевешивал веру в чудеса. — Как сказать, как сказать...

В розовом свете вечера её волосы отливали медью. Сколько ей могло быть лет? Двадцать? Двадцать пять? На первый взгляд — не больше.

— Ну, вот вы и пришли, — сказала между тем Майя.

Я оторопел: мне казалось, что я провожал её, а на самом деле это она проводила меня. Мы стояли во дворе моего дома. Майя опять ответила на мои мысли:

— Ну, вас же ждут.

— Постойте, постойте... Как это? Мы разве не к вам шли? — поразился я.

Девушка золотисто засмеялась.

— Ваши ноги сами привели вас туда, куда вам нужно было поскорее попасть.

Я тоже засмеялся, окончательно запутавшись. Но выпутываться не очень хотелось — хотелось просто тонуть в топазовом тепле её глаз.

— Ерунда какая-то получается... Я полагал, что провожаю вас. А на самом деле, как выяснилось, шёл домой! Надо же... Колдовство прямо.

— Всего хорошего, — приветливо попрощалась Майя. — Вам пора... И мне тоже.

— Увидимся...

А мы должны были увидеться, потому что завтра мне предстояло сдавать книгу. Не исчезнет же Майя, обратившись в облачко золотой пыльцы?

Квартира встретила меня тишиной, сумраком и запахом съестного. Разувшись и бросив ключи на тумбочку, я позвал:

— Дашунь!

Молчание. Запах... Котлеты? Не может быть! Я сунул нос на кухню — точно. Сковородка с котлетами, кастрюля с картофельным пюре.

— Ого, да ты сегодня постаралась! Молодчина!

Я заглянул в комнату. Дашка, не отрывая взгляда от монитора, бросила мне через плечо:

— Привет, пап.

— Привет, Дашуткин. Ты, я вижу...

Она не дала мне договорить:

— Всё готово, ешь. Разогревай сам.

— Ну, уж разогреть-то я, поди, сумею! — усмехнулся я. — Ты не будешь?

— Я уже ела.

Она выпаливала ответы, едва я успевал закончить последнее слово, а её пальцы непрерывно бегали по клавишам. В Интернете, видимо, происходило что-то чрезвычайно важное.

Микроволновка тихо гудела, вращая тарелку с едой. У Дашки были летние каникулы и компьютер, у меня — отпуск и докторская. А могилу Дашкиной мамы уже два года мочили дожди и засыпал снег.

— Ну как, вкусно?

Это дочь подсела за стол с вопросом в глазах. Но отчего-то мне казалось, что спросить она хотела вовсе не об этом.

— Очень, — ответил я с набитым ртом. И усмехнулся: — Что ты так смотришь? В библиотеке я засиделся... Вон, книга в пакете — на ночь взял. Сейчас работать буду.

Я поймал себя на том, что оправдываюсь перед ней, как поздно вернувшийся муж.

* * *

Princess Arlene's Sanctuary.

Дата: 14 июля. Настроение: средней паршивости. Музыка: Evanescence, «Bring Me To Life»

Папа пришёл домой в полдевятого вечера. Была гроза, сильный ветер. Я думала, он промокнет без зонтика(( Но он пришёл сухой. Наверно, переждал где-то.

Сегодня я пожарила котлеты и сделала пюре. Иногда я забываю приготовить еду, и мне потом становится совестно смотреть, как папа сам варит себе холостяцкую сардельку. Он снова пишет диссертацию. Когда умерла мама, он год ничего писать не мог, а этой весной снова взялся. Жуёт сардельку и печатает на ноуте. А мама приготовила бы что-нибудь вкусненькое. Я должна стать чуть-чуть мамой... Чтобы папе было легче. Стараюсь, но иногда лень или на душе плохо...((((

Котлеты хорошие получились, а в пюре — комочки немножко. У меня не получается полностью их разделать(( То ли картошка дурацкая, то ли руки))) Гроза была страшная, деревья почти к самой земле пригибало. Наверно, некоторые и сломало...

Я слушала шаги на лестнице. Не папа ли? Нет, не он... Мимо прошли...

А потом выглянула в окно и увидела папу, он стоял с какой-то светловолосой женщиной :-/ Небо было странное, розовое. И свет от него шёл такой же, зелень на его фоне резче выделялась.

Когда в замке повернулся ключ, я быстро села за компьютер. Папа зашёл, заглянул ко мне, пошёл на кухню и стал разогревать то, что я приготовила. Сказал, что засиделся в библиотеке. В пакете у него и правда лежала библиотечная книга, а ещё какой-то конвертик. Он выпал, когда я достала книгу, чтобы посмотреть. Папа сказал, что там бабочка, которая упала прямо перед ним в читальном зале. Необычная. Он хотел показать её дяде Лёве. Дядя Лёва, папин брат, разбирается в насекомых.

Когда я открыла конвертик, из него вместо бабочки высыпался только золотистый порошочек. Он рассеялся в воздухе облачком и растаял О_о

— Ну вот, — сказал папа. — Теперь дяде Лёве нечего показывать. Странная бабочка...

Комментарии: 10

Katenok: Ты думаешь, что у твоего предка с этой тёткой что-то замутилось? ^_^

Princess Arlene: Не знаю О_о Он просто с ней стоял под окнами и разговаривал. Недолго. Потом пошёл домой.

Katenok: Надеюсь, он не собирается привести мачеху. Это стрёмно(((

Princess Arlene: Нет, я не верю, что он уже забыл маму :-/

Katenok: Смотри на вещи реально. Он мужик, и ему надо. Ему сколько лет?

Princess Arlene: 37.

Katenok: Ну, 37 — не 50, не такой уж старый ещё. Природа требует. А потом у них родится свой ребёнок, и ты не заметишь, как окажешься в ж... на задворках семьи.

Princess Arlene: Фу((( Нет, не верю. Если он кого-то приведёт, я уйду из дома.

Katenok: И куда ты подашься?

Princess Arlene: Не знаю...

* * *

Она не рассеялась облаком золотой пыльцы: я нашёл её на прежнем месте, когда принёс книгу. Не знаю, почему я обрадовался, как дурак... Я почему-то боялся, что всё это окажется сном.

В воскресенье заехал на кладбище, посидел в тишине берёз, думая: а правильно ли всё это? Хотя я и сам ещё не знал, что это такое — «всё». Наваждение золотой пыльцы, фокусы с погодой. Имя, шелестящее молодой листвой и пахнущее яблоневым цветом. Солнечные зайчики плясали под ногами и на гранитном памятнике. Моим рукам было тепло и щекотно от их бестолкового мельтешения, а родному лицу на портрете — уже всё равно.

Всё, что от неё осталось — тетрадь со стихами. Я время от времени подумывал открыть в Интернете мемориальную страницу и выложить там её творчество. При жизни она писала «в стол», пусть хоть после смерти люди прочтут её стихи. Хотя бы вот так — иллюзорно — это продлит ей жизнь...

...Девушка на улице раздавала рекламные буклеты всем подряд. Я машинально взял, хотя женская косметика мне явно ни к чему. И Дашке краситься рановато, хотя я, кажется, видел у неё что-то вроде косметички — матерчатый футлярчик на молнии, с картинкой из мультика про школу волшебниц Винкс: козявка тринадцатилетняя, а туда же. Забавно: в детстве мы все мечтаем поскорее стать взрослыми, а когда вырастаем — всё чаще ностальгируем по детству.

Пиво в пластиковом стакане имело непривлекательный вид. Без пенной шапки оно выглядело так, будто уже один раз было профильтровано чьими-то почками, да и на вкус... Даже пить расхотелось. Что я здесь делал вообще? Зачем шатался по городу Леопольдом Блумом? А дома меня ждала верная Пенелопа — мой недописанный диссер. Всегда и в любую погоду. Но мысли воздушным змеем на золотом леере трепыхались в летнем небе.

На лакированную столешницу села бабочка — сестра-близнец позавчерашней, на сей раз — живая. Я застыл, не дыша, чтобы не спугнуть золотистое чудо. А потом краем глаза заметил знакомые волосы, сверкнувшие на солнце.

Она шла по аллее мимо пивного павильона, в котором я сидел. Струящаяся складками юбка и топик с коротенькими рукавами ослепляли белизной, а золотое руно волос было скручено на затылке и прихвачено заколкой-крабом. Шла она быстрым и лёгким шагом, сосредоточенно глядя вперёд. Забыв своё недопитое пиво, я радостно выскочил из-за столика.

— Майя!

Она не слышала и не видела — глухо стучала каблуками босоножек по плавящемуся от жары асфальту. Я едва поспевал за ней. Девушка вышла из парка и свернула на тенистую улицу, а я устремился следом, в благодатную прохладу каменных домов и клёнов — бездумно-послушный, как воздушный змей. А другой конец леера держала она...

Я шёл за Майей, а она, как выяснилось — за какой-то невысокой женщиной средних лет. Вдруг она замедлила шаг, приподняла руки и спустила белый топик с плеч, открывая грудь. Я совершенно явственно увидел, как над ней взвился небольшой рой золотых бабочек, вылетевших то ли из её груди, то ли из живота: со спины мне было не всё видно. Майя стояла с напряжёнными, близко сведёнными лопатками, чуть откинув голову, а золотое порхающее облако настигло шагавшую впереди женщину и окружило её. Отмахиваясь, та даже уронила сумку.

— Ой! Ай! — доносились до моего слуха её слабые возгласы. — Кыш! Кыш!

Бабочки порхали вокруг неё несколько секунд, а потом внезапно оставили в покое. Подобрав сумку, женщина пошла дальше, недовольно бормоча что-то себе под нос. Что стало с роем бабочек? Он вернулся к Майе, скрывшись у неё в груди. Её лопатки расслабились и пришли в нормальное положение.

У меня стучало в висках — то ли от жары, то ли от увиденного. Волна холодных мурашек окатила меня посреди знойного дня, в голове шумело. Тихая улочка с перекопанной проезжей частью была безлюдна.

Майя всё ещё стояла неподвижно, и я решился к ней подойти... Едва я заворожённо протянул руку, чтобы дотронуться до оголённого плеча, как вдруг последняя — видимо, запоздавшая золотая бабочка, описав возле моей головы круг, села на шею Майи и слилась с её кожей, покрытой чуть приметной патиной загара. Девушка медленно, плавно обернулась, и я будто провалился в её глаза, увязнув в их липкой, затягивающей бездне, как в огромном чане с мёдом. Мёд залил мне глаза и уши, заполнил грудь, обволакивая изнутри каждую полость...

...Жар лился сверху, превращая мою непокрытую голову в печёную картофелину, а мёд, разжижаясь, покидал моё тело. Жёлтая пелена перед глазами стекла вниз, растопленная солнцем, и я обнаружил себя сидящим на скамейке уже на совсем другой улице. На асфальте у моих ног стояла бутылка минералки. Весьма кстати... А то кожа на лбу, казалось, вот-вот лопнет, как картофельная кожура.

Вода, шипя пузырьками газа, приятно охладила голову. Встряхнув мокрыми волосами, я откинулся на жёсткие деревянные бруски спинки. С волос вода затекала за воротничок, а лбом я наконец-то ощущал слабое движение воздуха. Майи и след простыл... «А была ли она вообще? — проплыла вялая мысль. — Может, всё это мне померещилось?»

Я закрыл глаза. Так, что я видел? Пивной павильон, мимо проплывает золотисто-белое пятно... Волосы и одежда. Я иду следом, а потом... Бабочки.

Где кончалась реальность и начинался бред? Я пытался отделить одно от другого, но они так тесно переплелись, что лоб опять запылал и высох. Пришлось снова плеснуть в лицо водой. Кстати, откуда взялась эта бутылка? Я не мог припомнить, покупал ли её сам. Мёд начал затягивать меня, и...

Или это Майя её сюда поставила? Но я сомневался, что вообще видел её, настолько фантасмагорическим было это... рождение бабочек. При воспоминании о них минералка встала в горле колючим комом.

Достав из кармана расчёску, я на ощупь придал мокрым волосам более или менее приличный вид. Ноги вроде слушались, но как-то не очень уверенно: меня слегка пошатывало, как пьяного, хотя я тот стакан даже не допил. Пойти домой, принять прохладный душ и успокоиться... Может, тогда и в голове прояснится. Жара стояла и впрямь умопомрачительная.

Проходя мимо рынка, я подумал: надо бы зайти, купить Дашке каких-нибудь фруктов. Больше всего она любила персики. Я выбрал самые лучшие, крупные и красивые — четыре штуки в одном килограмме. К бананам тоже предъявил высокие требования — чтобы были спелые, но не подпорченные. К ним добавились апельсины и кисточка винограда.

На лестнице в подъезде у меня закружилась голова, в глазах позеленело, и пришлось приостановиться, ухватившись за перила. Когда дурнота схлынула, я продолжил подниматься. У двери долго возился с ключами, уронил их, а потом никак не мог попасть в замочную скважину. Дашка как-то с подозрением на меня посмотрела и спросила:

— Пап, ты что, выпил?

Если не считать того неполного стакана пива, можно сказать, что я был трезвёхонек. Но выглядел, наверно, не очень хорошо.

— Нет, Дашунь, ни капли не пил. Всё нормально.

Дашка болезненно поморщилась. Её взгляд был полон усталого укора: «Кого ты пытаешься обмануть?»

— Ну, я же слышу, как ты разговариваешь... У тебя язык заплетается.

Я дохнул на неё.

— Вот, пожалуйста. Включай свой встроенный алкометр.

Дашка, похоже, ничего не учуяла. Взяла у меня пакет с фруктами и понесла на кухню, а сама — туча тучей. Увы, она имела основания для подозрений... После смерти Тани я пытался утопить горе в стакане, но от этого мы с Дашкой сами же и пострадали. Я чуть не вылетел с работы, и только сознание того, что я у дочери остался единственным кормильцем, заставило меня взять себя в руки. И даже возобновить попытки стать четвёртым по счёту профессором на нашей кафедре языкознания. Только Дашка и держала меня на этом свете, и все свои достижения я посвящал ей.

* * *

Princess Arlene's Sanctuary.

Дата: 16 июля. Настроение: гадкое. Музыка: Scorpions, «Daddy's Girl»

Адская жара!!! Дома спасаюсь только вентилятором, воздух в открытую балконную дверь почти не проникает. Гулять не хочется — куда идти в такое пекло? Утром папа ушёл по делам, а я посидела немного за компом, посмотрела мультики, после чего принялась за уборку. Кто, если не я?!!((( Пыли в квартире скопились уже целые горы, а папу даже тряпку в руки взять не заставишь. Уборку у нас всегда делали мы с мамой... В общем, включила музычку поживее — и вперёд, с песней, как говорится))

Папа пришёл где-то после двух часов дня, с влажными волосами, пакетом фруктов и какими-то странными глазами — будто пьяными. Ничем от него вроде не пахло, но вёл он себя как-то подозрительно, не так, как всегда. Ключом в замок не сразу попал. (По одному этому я могу определить его состояние, когда он ещё даже не зашёл в квартиру). Неужели опять начинается этот кошмар?(( Я даже персикам как-то не очень обрадовалась после этого...

Папа заверил: ничего, всё нормально. Как же, знаю я это «нормально»...((( Он бросил пропотевшую рубашку на диван (вечно кидает всё куда попало) и пошёл в ванную. Рубашку я переложила в корзину для грязных вещей, которые в стирку, а на ладонях у меня остался блестящий золотистый порошок — точно такой же, какой высыпался из конвертика.

Комментарии: 5

Katenok: Ага, у нас тоже жарища. Бабушке уже скорую вызывали( .........Ну чо там предок твой — не нажрался? ^_^

Princess Arlene: Всё обошлось вроде.... Уфф. Похоже, он в самом деле ничего не пил, может, перегрелся и ему стало нехорошо... От жары порой и правда дуреешь. Я просто испугалась, что он опять сорвётся... Нервы стали ни к чёрту, всё время боюсь этого((( Сразу после того как мамы не стало — это было что-то страшное(((( Сейчас вроде держится.

Katenok: Прости за вопрос, можешь не отвечать, если не хочешь.... А что случилось с твоей мамой?

Princess Arlene: Рак

Katenok: Соболезную...... (

* * *

— А что вы делаете в это воскресенье? — спросил я вполголоса, возвращая книги («Потому что тишина должна быть в библиотеке!»).

Согласен, не самый оригинальный способ пригласить девушку на свидание, но и клише иногда срабатывают. Майя, с невинно опущенными ресницами вкладывая в кармашки книг их формуляры, также вполголоса ответила:

— Да никаких особых планов. Ничего не делаю.

— Вот и у меня тоже нет планов, — грустно вздохнул я. — А может, если сложить моё и ваше «ничего», может получиться «что-нибудь»?

— Ну... Не знаю.

Это игривое «не знаю» явно означало «возможно».

— Ну, тогда, быть может... по чашечке кофе? — сделал я второй шаг.

— Я не пью кофе, предпочитаю чай или сок, — сказала Майя. — Давайте лучше в парк, на аттракционы. Люблю карусели.

— Желание дамы — закон, — с поклоном ответил я.

О бабочках я её спросить не решился — не был уверен, не померещилось ли мне всё это вообще. Но эта загадка только разжигала интерес, а тонкие пальчики Майи крепко держали золотой леер воздушного змея — меня.

До воскресенья оставалось два дня, и без приключений они не обошлись.

В пятницу я отправился в магазин за новой флэшкой, а путь решил сократить через дворы. Там мне встретился мужчина, который сердито отмахивался от стайки бабочек, но не золотых, а тёмных. Где-то я уже видел нечто подобное, не правда ли?

— Вот привязались, — буркнул прохожий.

Бабочки отстали и упорхали куда-то за угол. Я приостановился: сердце отчего-то зашлось. Пустой двор, припаркованные под окнами домов машины, песочница и горка на детской площадке, стволы клёнов — всё это казалось угрожающим и странным, как в аномальной зоне. Я уже подумывал делать отсюда ноги от греха подальше, как из-за того самого угла, за которым скрылись бабочки, вышел незнакомец в чёрном джинсовом костюме. Он на ходу застёгивал куртку. Ёжик волос вспыхнул ореолом вокруг его головы, когда он вышел на солнце, а глаза холодно царапнули меня, как два металлических штырька. Он прошёл мимо и скрылся за домами, а через двор, догоняя его, пролетела тёмная бабочка. Она исчезла в том же направлении, что и незнакомец. С полминуты я простоял в оцепенении и как будто даже озяб посреди жаркого дня. Значит, с Майей мне не померещилось?

Когда на следующий день я снова зашёл в читальный зал и встретился с ней глазами, она как будто что-то прочла в моём взгляде и нахмурилась. Признаюсь, думал я в этот момент как раз о бабочках, сопоставляя оба виденных мной случая.

Впрочем, сдавая литературу, я не преминул перемолвиться с Майей парой слов.

— Ну что, воскресенье — в силе?

Она ласково улыбнулась одними глазами и чуть заметно кивнула. Когда я выходил, мне показалось, что в её провожавшем меня взгляде мелькнула тень тревоги.

Так совпало, что путь мой снова пролегал через дворы. По дороге я зашёл в магазин за продуктами, не забыв купить «вкусненькое» для Дашки. А уже через минуту в тихом пустом дворике на меня напали тёмные бабочки. От них веяло жутким потусторонним холодом, который вызывал спазмы паники в животе. Я изловчился и схватил одну, но она рассыпалась у меня в руке в порошок, похожий на чёрный перец.

Вдруг послышался не менее жуткий, леденящий звук, приподнимавший на теле все волосы — нечто среднее между свистом и шипением. От него бабочки в панике беспорядочно затрепыхались в воздухе и разом отпрянули от меня, издавая тихий противный писк. Источником звука, отпугнувшего их, оказалась Майя. Она стояла в нескольких метрах от меня с приоткрытым ртом, уголки которого были чуть оттянуты в стороны, и буквально сносила рой бабочек прочь своим шипением. Несколько крылатых существ у меня на глазах превратились в воздухе в тёмную пыль, а все остальные улетели. А из-за угла появился их рассерженный хозяин — тот самый, в чёрном джинсовом костюме и со стрижкой ёжиком.

— Что ты делаешь! — воскликнул он, обращаясь к девушке. — Зачем помешала мне?

— Уйди, Ян, — ответила Майя. — Не трогай его. Он мой.

— С какой это стати?

— А с такой.

Майя подошла ко мне, провела ладонью по моей рубашке и показала её Яну.

— Вот, на нём моя пыльца.

Тот понимающе отступил на шаг назад.

— А... Ну, извини. Я не заметил.

— В следующий раз будь внимательнее, — посоветовала Майя.

Ян ретировался ни с чем, а я смотрел на девушку, ошарашенно моргая. Десятки вопросов готовы были сорваться с языка, но под взглядом её глаз со щёточками золотых ресниц я млел в блаженной немоте. Майя, взяв меня за плечи, озабоченно всмотрелась в мои глаза.

— Так, ну, большого вреда они вам не успели нанести, — сказала она. — Но я вас немного подпитаю и поставлю защиту. Она будет отпугивать бабочек.

Я твёрдо снял её руки со своих плеч и отстранился.

— Так... Ничего я вам с собой делать не позволю, пока не объясните, что всё это значит.

— Ярослав, верьте мне, я не желаю вам зла... в отличие от Яна, — сказала Майя мягко. — Я хочу помочь. Защита вам в любом случае нужна.

— Без объяснений я никакой помощи не желаю принимать, — настаивал я. — Кто вы такие? Что это за бабочки? Каким образом они могут нанести вред?

Майя вздохнула.

— Что ж, видно, объяснений не избежать, вы видели и слышали достаточно. Пойдёмте, присядем где-нибудь.

Пока мы шли к ближайшей скамейке, я спросил:

— Откуда вы здесь вообще взялись?

— Я пошла за вами. Когда вы сегодня пришли в зал, я поняла, что вы встретились накануне с одним из наших... И что он может напасть на вас, потому что вы видели его бабочек.

— Вы что, умеете читать мысли?

Она медленно кивнула.

— Ну... можно назвать это и так.

Мы сели.

— А та женщина... — начал я. — На которую напали ваши бабочки...

Солнце золотило по-детски нежный, чуть заметный пушок на её руках.

— Та женщина через три дня умрёт. Нет, не из-за меня... Это у неё по судьбе. Через бабочек я взяла её жизненную силу — ту, что осталась. Ей она всё равно уже не особенно понадобится: конец близок.

Это и правда звучало как бред. Но бабочки?! Они были живым свидетельством.

— И часто вы так... берёте жизненную силу?

— По необходимости. Часть оставляю себе, часть — отдаю.

— Кому?

Майя выглядела усталой и грустной.

— Людям, которые нуждаются в этом, — сказала она. — Излечить болезнь, изменить судьбу — на всё это требуются силы. И одна бабочка умирает при этом.

— И вы сами выбираете, кому помочь?

— Указаний сверху я не получаю, — усмехнулась Майя. — Более того, моих действий не одобряют...

— Кто не одобряет?

— А вот это вам знать уже не обязательно. При выборе доноров я стараюсь не идти вопреки судьбе. Бабочек я выпускаю на обречённых — тех, кому я уже не смогу помочь. Видите ли, чтобы моё вмешательство было возможным, фатальное событие должно отстоять от настоящего момента на достаточный временной промежуток. Если времени слишком мало — бесполезно. Ну, грубо говоря, это как тормозной путь. Чем он длиннее, тем больше вероятность того, что машина успеет остановиться, не сбив пешехода. Ну, и от характера самого события тоже многое зависит. В общем, здесь сходится много факторов.

— То есть, вы считаете, что можете вершить судьбы? — спросил я. — Кого-то — добивать, кого-то — вытаскивать?

Майя улыбнулась. Казалось, вся моя жизнь вместе с моими принципами, убеждениями, радостями и горестями застыла мошкой в древнем янтаре её глаз.

— Если у меня есть такая возможность, то почему бы нет? И я не «добиваю», это неверная формулировка. Я лишь беру то, что обречённым людям уже не понадобится, но может помочь другим.

— А если вы допустите ошибку? — спросил я. — Если человек на самом деле НЕ обречён? Может же такое быть? Тогда вы его действительно добьёте.

Майя подумала.

— Это исключено. Я вижу всех, как открытые книги. Но бывали случаи, когда я сознательно брала силы ещё вполне благополучных и жизнеспособных людей. Что вы так смотрите? — усмехнулась она. — Это были скверные люди. Они не делали в своей жизни ничего хорошего, только причиняли другим зло и существовали по принципу раковой клетки: всё — для меня, а после меня хоть потоп. Убивали, насиловали, грабили — не только своими руками, но и руками своих подчинённых.

— И что с ними потом... стало? — не без содрогания полюбопытствовал я.

— Потеряв жизненные силы, они умирали через некоторое время — либо сами, от болезни, либо притягивали к себе насильственную смерть. Впрочем, при их образе существования она и так могла их настигнуть — в качестве одного из возможных вариантов завершения жизненного пути, но бабочки увеличивали эту вероятность многократно, превращая её в неизбежность. Но это было всего несколько раз. Это... слишком радикальное вмешательство в реальность.

Я слушал, задавал вопросы, а про себя думал: господи, ну и бред. Если бы не бабочки, которых я видел своими глазами, давно бы счёл Майю сумасшедшей.

— А где они у вас прячутся? — спросил я с ухмылкой. — Не в лифчике, нет?

Она расстегнула верхние пуговицы блузки, наполовину опустила веки, и с её кожей в области декольте что-то начало происходить... От неё отделялись кусочки верхнего слоя эпидермиса в форме крыльев бабочек, но не полностью — не взлетали, а только трепетали. Я смотрел на эту ожившую кожу почти с ужасом. Майя открыла глаза, и крылышки улеглись, сгладились — будто ничего и не было. Грудь как грудь... Следует воздать должное — весьма недурной формы и размера.

— Уффф, — выдохнул я, вытирая лоб. — Однако, это нечто стивенкинговское! Если бы не видел своими глазами...

— Кое-кто считает, что мне не следует так часто вмешиваться в жизнь людей, — сказала Майя, устало прищурившись. — А следует просто жить и кормить своих бабочек. Но я думаю: а зачем? Зачем жить, зачем кормить их, ради какой цели? Для себя? Но куда девать эти силы, если их не тратить?

— Хм... И вы, значит, решили вот таким образом приносить пользу? — резюмировал я.

— Каждый ищет свою цель, свой смысл жизни, — ответила Майя. — Я нашла свой.

— И вы удовлетворены своей деятельностью?

— В целом, да. Ну, а теперь позвольте мне сделать для вас тот минимум, который я просто обязана сделать, чтобы нейтрализовать последствия встречи с Яном, и я вернусь на работу. Не беспокойтесь, вреда вам это не нанесёт, напротив, поможет.

Я воспротивился было:

— Да вообще-то, я вроде бы и так неплохо себя чувствую...

— Вы просто не ощутили пока, — строго возразила Майя. — Через некоторое время это может проявиться в виде внезапного ухудшения здоровья без видимых причин.

Она прикрыла глаза, и одна бабочка взлетела с её груди. Облетев вокруг меня, крылатое существо начало снижаться, пока не упало замертво на асфальт, через полминуты рассыпавшись золотистой пыльцой. Я прислушался к себе, но ничего не понял в своих ощущениях. А Майя, положив руку мне на лоб, закрыла глаза полностью и беззвучно зашевелила губами. У меня вдруг начала интенсивно потеть спина — рубашка прилипла к ней, пропитавшись влагой. Майя, открыв усталые глаза, сказала:

— Ну, всё. Мне пора. Иди домой и ни о чём не беспокойся, теперь всё в порядке.

Снова это слово — «теперь». А ещё она вдруг перешла на «ты», но я не возражал. Это было приятно — интимно щекотало, как тёплое дыхание на ухо.

В воскресенье мы встретились в парке.

— Я хочу на колесо обозрения, — заявила Майя. И добавила чуть тише, с нотками особого смысла, загадочно глядя на меня сквозь золотистый прищур: — Мне нужно туда.

— Ну, раз нужно... — Я развёл руками и засмеялся. — Тогда пошли.

В этот жаркий и солнечный день мне более пристало бы кататься на каруселях с дочерью, но Дашка отправилась в гости к подружке: у них были какие-то свои планы на сегодня.

Я купил билеты, и мы сели в кабинку. Майя улыбалась, подставляя лицо солнцу, нежилась в его лучах, а мне подумалось, что так и должно быть: кто она, если не дитя солнца — с такими волосами?

Тополя блестели глянцевыми кронами на ветру, а люди, гуляющие по аллеям, сверху казались игрушечными. Я вглядывался в серое море городских крыш, раскинувшееся вдали за зеленью парка, а Майя явно высматривала кого-то в одной из соседних кабинок.

— Нашла жертву? — усмехнулся я.

Она отрицательно качнула головой. Её взгляд уже неотступно следил за конкретным человеком. Мы достигли наивысшего положения и начали снижаться, когда Майя прикрыла глаза, а с её груди взлетела одна бабочка. Я внимательно наблюдал за её сверкающим полётом, но так и не смог отследить точное место назначения.

— Прощай, — чуть слышно вздохнув, сказала Майя. Видя мой недоумевающий взгляд, она пояснила: — Это я — ей. Сегодня был её последний полёт. Она спасёт человека ценой собственной жизни.

— А... А я подумал было, что ты собралась избавиться от меня, как от ненужного свидетеля, — пошутил я. И спросил: — Сколько у тебя их? Какое-то фиксированное количество, или бабочки — это восполняемый ресурс?

— Новые бабочки рождаются, но не каждый день. Поэтому надо следить за тем, чтобы баланс не нарушался.

— А как это можно отслеживать? Бабочек-то вон сколько... Как их сосчитаешь?

— Каждая новая бабочка, появляясь на свет, подаёт мне сигнал. Значит, можно одну отдать.

Когда мы сошли с колеса, Майя улыбнулась смуглому парню в синей футболке и с пачкой сухариков в руке. Он тоже удивлённо улыбнулся в ответ незнакомой красавице с необычными волосами... и пошёл дальше.

— Это ради него ты пожертвовала бабочкой? — вполголоса спросил я.

В её глазах читался утвердительный ответ. Я посмотрел вслед парню: он хрустел сухариками и весело разговаривал со своими друзьями. Наверно, он даже не почувствовал, что его судьба только что изменилась, и за его коротко стриженным затылком промелькнула лишь мысль о том, что ему зачем-то улыбнулась незнакомая девушка.

— А что с ним должно было случиться, если не секрет? — поинтересовался я.

Глаза Майи потемнели до цвета чайной заварки.

— Через месяц ему поставили бы очень страшный диагноз. Но теперь этого не будет.

Третье «теперь», сосчитал я про себя. А потом вспомнил самую первую бабочку — ту, что упала передо мной на книгу. Может, у меня тоже был диагноз, о котором я не подозревал?

— А мне что ты изменила в судьбе? — спросил я. — Ну, помнишь, тогда ещё гроза была...

В её глазах тепло засветилось припоминание.

— Отвела одно событие, — ответила она. — Нет нужды о нём говорить. Просто знай, что всё будет хорошо.

— Ну всё-таки? — настаивал я, уколотый иголочкой беспокойства.

Зрачки Майи жутковато расширились, так что глаза стали почти чёрными. Нечто тёмное, тягостное наполнило их — боль, эхо которой коснулось и моего затылка.

— Рядом будут и другие люди, — проронила Майя. — Это событие сотрётся и из их судеб — через тебя. Оставим это. — Сморгнув чёрный призрак боли из глаз, она улыбнулась. — Пошли лучше на «Вихрь»!

Мы перекатались, наверное, на всех каруселях в парке. Впитывая солнечные лучи, Майя как будто захмелела: её глаза искрились тёплыми медвяными бликами, и каждому моему слову она салютовала фейерверками смеха. Заразившись её хмелем, я почувствовал себя безотчётно, безгранично, беззаботно и беспричинно счастливым — как в детстве. Я плыл по сверкающему, нескончаемому морю счастья. Сегодня мы отмечали второй день рождения парня в синей футболке и просто тот факт, что мы живы, что сейчас лето, а в небе светит мирное солнце.

И в водовороте этой искрящейся, хмельной и безумной радости сам собой случился поцелуй — нечаянный и едва ощутимый. В первую секунду после его окончания я забеспокоился: может, не стоило? Но когда я заглянул в глаза Майи, всю мою тревогу смыло потоком золотого тепла, струившегося из них. «Да, — сладко журчал этот поток. — Стоило».

Майя засмеялась, вскочила на край фонтана и раскинула руки в стороны. Я неотрывно следил за ней, не зная, то ли самому хохотать, то ли кричать «стой». Она прыгнула... и побежала по поверхности воды, ударяя рукой по струям. А потом сделала и вовсе нечто фантастическое — вознеслась на самый верх и побежала по кругу, перепрыгивая со струи на струю.

Наверно, мне это померещилось. Видимо, я перегрелся и перекатался на каруселях...

Нет, это был не сон и не галлюцинация. Майя смеялась и махала мне рукой с самой вершины фонтана, балансируя там на одной ноге, а прохожие, разинув рты, останавливались, снимали на телефоны, показывали пальцем на немыслимое чудо... а может, трюк? Да, наверное, ловкий трюк, спецэффект, голограмма — так думали многие. Но только не я.

Я знал, что это — по-настоящему.

Голова Майи запрокинулась, и из груди вылетело золотистое трепещущее облако бабочек. Они просто порхали вокруг неё, блестя на солнце — счастливые, как и она сама. А со всех сторон слышались аплодисменты... Люди думали, что это — представление, развлекательная программа.

Я тоже достал телефон и запечатлел Майю стоящей на носке одной ноги на самой высокой струе фонтана, с раскинутыми в стороны руками, как будто зовущими небо в объятия, и в окружении мерцающего роя золотых бабочек. Я смотрел на неё и думал, что, наверно, уже никогда не буду так счастлив, как сейчас. Это был апогей...

Потом мы просто шли по аллее, немного усталые, притихшие, пресыщенные смехом и радостным экстазом. Я купил мороженое, но Майя ела медленнее, чем оно таяло, и по её руке текли сливочно-белые сладкие струйки. А навстречу нам бежали ярко одетые девчонки, и среди них — Дашка.

Она застыла как вкопанная, я тоже остановился. «Ты что, уже забыл маму?» — спрашивали её накрашенные глаза, ставшие огромными на побледневшем лице, а покрытые розовым блеском губы задрожали и приоткрылись. Что я мог ей сказать? Что всё это — совсем не то, что она подумала? Но я и сам не знал, как это назвать.

— Даш... — шагнул я к ней.

Но она замахала руками и побежала от меня. Её подружки помчались следом, как стайка пёстрых пташек, успокаивая и утешая. Я хотел броситься вдогонку, но на моё плечо легла лёгкая рука Майи и удержала от этого.

— Ты не должен винить себя за то, что был сегодня счастлив. Она поймёт, что гораздо лучше видеть тебя счастливым, чем вечно скорбящим, и сама приободрится. Кто-то из вас двоих должен сделать этот шаг — из тьмы траура на свет жизни. Жизни, которая всегда будет продолжаться.

Она сказала очень точное слово — «был». Ещё минуту назад я был счастлив, как ребёнок, а теперь... Грудь опустела: сердце отчаянно летело вслед за Дашкой.

Я стёр все ноги, бегая по парку. Дашки нигде не было. Запыхавшийся, как после марафонского бега, я рухнул на скамейку. В горле стояла горечь, день померк.

— Не надо, она сама придёт, — утешала Майя. — Всё будет хорошо, я знаю.

— Я тоже кое-что знаю на сто процентов, — сказал я. — То, что без неё мне ничего не нужно.

В отчаянии я уже хотел обратиться в полицию, но Майя меня отговорила. Мне почему-то хотелось ей верить — слепой, безусловной детской верой. Сделав несколько глотков минеральной воды из горлышка пол-литровой бутылочки, остатками я умылся, и мы пошли домой.

* * *

Princess Arlene's Sanctuary.

Дата: 23 июля. Настроение: хоть ложись и умирай. Музыка: Tarja, «Naiad»

Не знаю... Дура я, наверно. Ничего с собой поделать не могу. Не могу видеть на месте мамы никого другого, хоть убейте меня. От одной мысли об этом меня трясти начинает, а после того, что я увидела... Помню всё смутно, обрывками. Мозги как будто замкнуло...((

Вот сижу в этом своём убежище, пишу этот пост, в наушниках поёт Тарья Турунен... Папа чем-то гремит на кухне... Сроду не готовил — какой кулинарный шедевр он там пытается изваять? О_о Или просто ищет что-нибудь съедобное? Так нету ничего. Забастовка у меня...

Уфф... Ну, надо, наверно, всё-таки рассказать вкратце. Пошли мы с девчонками в парк... А там — он со своей... этой. Той, с которой он под окнами нашими разговаривал. Я побежала куда-то сломя голову, девчонки — за мной. А он с ней остался. Даже догонять меня не стал... Понятное дело, мне было уже не до каруселей, домой пошла.

А потом он пришёл. Молча сел на кухне... У меня было такое жуткое, тягучее чувство... будто у нас случилось что-то страшное. Такая тишина стояла только после похорон мамы. Долго я эту тишину выдерживать не смогла — вышла на кухню. Без слёз — выплакала уже всё, наверно. А он сказал: «Без тебя мне ничего не нужно, запомни это».

А знаете, что я скажу?...... Несмотря на всю эту боль, которая меня раздирает....... Я давно не видела у папы такого спокойного и счастливого лица, какое у него было, когда он шёл рядом с ней. Невыносимо больно это признавать... Я всегда думала, что по-настоящему любить можно только одного человека, и всегда ненавидела даже саму мысль, что после мамы у него кто-то ещё может быть... Нет, думала я, это будет уже не то, что было с мамой. А если это всё-таки возможно, значит ли это, что маму он не любил?

Нет, грех так говорить. Мне ли не знать, что он испытывал, когда мамы не стало? Я была рядом, я всё видела. Это был ад для нас обоих.

И всё-таки в голове не укладывается. Папа — и эта... златовласка :-/

....................................................

З.Ы. Смех и грех!!! Сейчас была на кухне....))))))))) Там стихийное бедствие — папа пытается по кулинарной книге сварить суп)) Короче, кончаю писать — пошла я спасать продукты, пока ещё не поздно!

Комментарии: 4

Katenok: На сей раз без комментов... Держись, подруга!

Princess Arlene: Спасибо. Постараюсь ^_^

Katenok: А как там ваши кулинарные эксперименты? Кухню отмывать после "стихийного бедствия" не пришлось? :-DDD

Princess Arlene: Не )) Нормалёк. Суп спасён ^_^

Няшный Кавайчик: комментарий удалён

Princess Arlene: Кыш-кыш, троллятина)) Супчик не для тебя!

* * *

Ну и дела, однако! Ведь я уходил в отпуск с серьёзным намерением поплотнее заняться диссертацией, а вместо этого напропалую гулял с Майей, как мальчишка в пору первой подростковой любви. Голова моя закружилась в безумном калейдоскопе эмоций, солнечных брызг, осколков синего неба и шороха листвы. Было в этой девушке что-то детское — все эти карусели, мороженое, чисто девчоночья любовь к мягким игрушкам, но стоило поглубже заглянуть в её глаза, отливающие то янтарём, то медовым топазом, как тут же я проваливался в головокружительную, нечеловеческую бездну времени. А Майя говорила:

— Когда знаешь свою цель, ради которой живёшь и ради которой, возможно, умрёшь, начинаешь ценить именно простые вещи: прогулки в парке, воздух, солнце, лакомства. Просто жизнь в её обыкновенных и таких чудесных проявлениях.

На фото, которое я сделал телефоном, бабочки, кстати говоря, получились плохо. Вернее, совсем не получились: нельзя было даже разобрать, что окружало Майю в тот момент — рой бабочек или размытый золотистый туман. А больше всего это походило просто на дефект изображения. Не знаю, удалось бы запечатлеть этих существ профессиональной фотокамерой — может, они вообще не давали себя фиксировать? Оставалось только гадать.

Дашка смотрела на меня, как на предателя. Было невыносимо каждый день читать в её глазах немой упрёк: «Ты что, уже забыл маму?» — но я не мог, чёрт возьми, просто не мог остановиться. Я ничего и никого не забыл... Но с приходом в мою жизнь Майи шрам на сердце, согретый её золотым теплом, стал болеть меньше. Не исчез, не исцелился полностью, но утих.

Несколько раз я ночевал у Майи: домой её привести я не решался из-за Дашки. Она жила одна в двухкомнатной квартире в спальном районе. На мои осторожные расспросы о родных она ни разу не ответила внятно; памятуя о ком-то, кто не одобрял её деятельности, я не стал настаивать на полной откровенности с её стороны. Майя тоже ни о чём меня не расспрашивала: казалось, она уже и без того знала обо мне всё. Но в одно воскресное утро те, кто не одобрял столь щедрой траты бабочек, показались на горизонте.

Да, утро и впрямь началось изумительно. Мне приснился солнечный луч, мягкий и щекотный, очень настойчиво ощупывавший моё лицо. Это оказались губы Майи, а на бледно-розовых занавесках действительно лежал узкий прямоугольник солнечного света.

— Привет, — хрипло пробормотал я.

Майя выскользнула из постели и босиком прошла на кухню. Хозяйственностью она не отличалась, готовкой себя не слишком утруждала: казалось, весь её рацион составляли одни фрукты, ягоды, мёд, соки и травяные отвары. На такой «бабочковой» диете я бы долго не протянул, а она — ничего, жила и порхала.

Майя поставила на кровать поднос: чай, сдобный батон, мёд и неизменные фрукты-ягоды — душистые румяные груши, бархатные персики, грейпфрут и земляника размером с абрикосы. К ней прилагались взбитые сливки. Подцепив на одну огромную ягоду белоснежную шапочку из сливок, Майя со сладострастным движением губ откусила половину, а вторую протянула мне.

— Ммм... — промычал я, изображая «райское наслаждение» (достала эта реклама!). Если честно, мне бы хотелось чего-нибудь посущественнее на завтрак, но в доме Майи приходилось питаться тем же, чем и она. А посущественнее — это к Дашке... которую я, гад этакий, опять оставил одну дома на всю минувшую ночь. Впрочем, она знала, где я, и вряд ли ей это было по душе.

Когда с ягодами было покончено, я стал неловко намазывать ломтик батона тягучим золотым мёдом. А Майя, нимало не смущаясь, обмакнула свой ломтик прямо в чашку и отправила в рот, глядя на меня со смешливыми искорками в глазах. В мёде остались хлебные крошки. Мне не оставалось ничего, как только поступить точно так же, отбросив все условности и хорошие манеры. И, честно признаться, мне это нравилось. Как будто тесный ремень расстегнул. Таня бы меня за такое прибила... У меня вырвался чуть слышный вздох.

Майя тем временем разрезала грушу и вычищала из половинок сердцевину.

— А на какую тему ты пишешь диссертацию? — спросила она вдруг.

Меня это удивило: во-первых, вопросы она задавала редко, а во-вторых, вряд ли могла испытывать искренний интерес к моей работе.

— Нет, правда, — улыбнулась она. — Я не из вежливости спрашиваю. Расскажи!

— Тебе это будет скучно, — попытался уклониться я.

— А вот увидим, — засмеялась она. — Давай.

Делать нечего — я начал излагать ей суть моей работы, стараясь не слишком злоупотреблять терминологией. Майя слушала серьёзно и внимательно, а потом начала задавать вопросы, причём такие, будто сама была специалистом в области языкознания. Вот уж воистину, внешность обманчива!

— Недурная репетиция защиты получилась, — усмехнулся я. — А ты, если не секрет, кто по образованию? Нет, я знаю, что ты работаешь в библиотеке, но, может, у тебя более широкий круг интересов?

Вместо ответа она показала мне три диплома о высшем образовании. Она была филологом и переводчиком с шести языков, библиотекарем и журналистом.

— Библиотечно-информационный институт, — прочитал я. — Надо же!

После завтрака мы пошли прогуляться. Жара ещё не вошла в полную силу, солнце только начинало пригревать, а ветер не утратил утренней свежести. Сидя в парковой альтанке, мы решали, как провести следующие часы — поехать на пляж или в океанариум, как вдруг на край моего стакана села бабочка.

Она была чёрно-жёлтой тигровой расцветки, а размером намного превосходила бабочек Майи. Поймав озабоченный взгляд последней, я спросил:

— Что?

Потемнев лицом, она молчала. А в следующую секунду послышался звучный мужской голос:

— Привет, сестрёнка!

В альтанку вошёл длинноволосый парень в фиолетовой рубашке и чёрных облегающих джинсах. Закатанные до локтей рукава открывали загорелые предплечья, на левой руке блестел золотой браслет, а на шее — толстая цепочка. Стройное тренированное тело незнакомца двигалось с пластичностью большой кошки.

— Здравствуй, Роберт. — Голос Майи прошелестел, как опавшая листва под ногами.

— Добрый день, — сдержанно и сухо поздоровался Роберт со мной. — Прошу прощения, но вынужден украсть у вас мою сестру ненадолго. Мне нужно перемолвиться с ней парой слов тет-а-тет.

— У меня нет от Ярослава секретов, — твёрдо сказала Майя. Её глаза замерцали ювелирным холодным блеском.

Роберт приподнял бровь.

— Хм... Вот как!

Присев, он блеснул дорогой туфлей и положил холеную руку на стол. С Майей его роднило несоответствие лица и глаз: первое было юным и гладким, а вторые — древними, как застывшая смола доисторических сосен.

— То есть, он всё знает?

— Именно.

В глазах Роберта мелькнуло какое-то понимание.

— А, он — кандидат?

— Возможно, — ответила Майя.

Я понятия не имел, что это означало, и мне было не по себе. В присутствии Роберта зазвенело и натянулось струной пространство. Неприятный тип.

— И всё-таки было бы желательно, если бы мы поговорили наедине, — сказал он.

Майя молчала, следя взглядом за мельтешившими на траве солнечными зайчиками. Она явно отгораживалась от брата. Я счёл своим долгом встать на её защиту:

— Если девушка не хочет общаться, не стоит проявлять чрезмерную настойчивость.

Роберт царапнул меня холодным острием взгляда.

— Я очень сожалею, но предмет разговора вас ни в коей мере не касается, — ответил он с убийственной учтивостью. — Это наши семейные дела. Впрочем... — Он пружинисто поднялся. — Видимо, разговор придётся отложить... до более удобного случая.

Бабочка, всё это время сидевшая на краю стакана, взлетела и опустилась ему на руку, слившись с кожей и растворившись в ней. Мягкой хищной походкой он выскользнул из альтанки и пошёл прочь по тропинке, а солнце гладило рыжеватыми бликами его длинную каштановую шевелюру. Когда он скрылся из виду, я проговорил:

— Ну и братец у тебя. Что ему было нужно?

Майя устало поёжилась, зевнула.

— Ясно, что... Он всё пытается наставить меня на путь истинный.

— Если не секрет, много ещё вас... таких? — спросил я. — Повелителей бабочек.

С появлением одного родственника других скрывать уже не имело смысла, и Майя ответила:

— Это — клан, сплочённый и скрытный... Внешне не отличающийся по образу жизни от людей, влившийся в человеческое общество. Тайну истинной сущности своих членов он оберегает, и в то же время каждый из них — полноценный участник отношений в человеческом социуме. Практически полная ассимиляция. Но для полнокровного существования нам нужна жизненная энергия людей. Она обеспечивает нам силу, долголетие и поддерживает наши способности. Только я в последние годы иду своим путём: стараюсь не только брать, но и отдавать. В семье мной недовольны, время от времени пытаются вразумить. Но я свой выбор сделала.

Меня беспокоил ещё один вопрос:

— А «кандидат»? Хотелось бы узнать поподробнее, что мне уготовано.

— Если тебе стало известно о нас, тебя или пустят на «корм» бабочкам, или же, если найдут причины оставить тебя в живых, ты становишься посвящённым, принеся клятву не разглашать информацию, — ответила Майя. — Посвящённых не так много, и они обязаны в случае необходимости оказывать нам посильную помощь — взамен на помощь от нас.

— Ага, как говорил дон Вито Корлеоне: «Если я когда-нибудь попрошу тебя об услуге — хотя, может быть, этот день никогда и не настанет — ты не сможешь мне отказать», — усмехнулся я.

— Примерно так, — в тон мне проговорила Майя.

— Ну, что ж... Только ради тебя, — сказал я торжественно. — Если это избавит тебя от неприятностей, обязуюсь никому никогда не рассказывать о повелителях бабочек!

Её смех растаял в тёплом солнечном воздухе, как кристаллы мёда.

— Ну, неприятности могут возникнуть скорее у тебя, в случае если ты нарушишь данное обязательство... Нет, нет, не беспокойся! Они маловероятны. Всё-таки повелители бабочек — не мафия.

* * *

Princess Arlene's Sanctuary.

Дата: 7 августа. Настроение: даже не знаю, как описать. Музыка: Etta James, «At Last»

Мне приснился такой убойный сон — хоть фантастический фильм по нему снимай! Как будто я глотаю какую-то круглую белую штуковину размером с куриное яйцо, которая состоит из маленьких ячеек.... ну, как увеличенный фасеточный глаз мухи. Эта хреновина пускает во мне корни... или что-то типа того — приживается, в общем. И из неё начинают рождаться бабочки, которые потом отделяются от моей кожи и взлетают. Я умею разгонять тучи, ходить по воде и даже летать. А ещё я могу проникать в мысли людей, видеть, что с ними будет через какое-то время.

Всё это было так реально О_о Когда бабочки отделяются от кожи, чувствуешь зуд и как будто повисаешь в пустоте.

У папы роман с этой златовлаской. Сегодня опять не ночевал дома, днём пришёл, весь такой виноватый. Купил торт, задабривает меня. Глупо... :-/ Но торт мой любимый, тут ничего не скажешь... «Графские развалины», обожаю ^_^

Комментарии: 4

Katenok: Нифигасе, ну и сон О_О И правда, хоть кино снимай..... ААААААА, тоже хочу Графские развалины!!!!)))) Ням-ням!

Princess Arlene: Да уж, сон — зашибись)

Katenok: А ты рассказ напиши. Круто будет)) Сюжетец — полный отпад!!

Princess Arlene: Надо подумать)) Не знаю, получится ли у меня.

* * *

Мой отпуск подошёл к концу... И кусочек летнего счастья, подаренный мне судьбой так неожиданно — видимо, тоже. Майи больше не было на рабочем месте. В первый день я удивился и огорчился: может, заболела? А когда она не появилась в течение ещё двух дней, я не на шутку встревожился.

По ступенькам к её двери я поднимался с тяжёлым, туманно-осенним чувством в груди. Нажал на кнопку звонка... Никто не ответил. Нажал на ручку — дверь открылась... В животе похолодело.

Я вошёл, позвал:

— Майя!

Тишина. Уфф... Преодолевая внезапно накатившую слабость, я прислонился спиной к стене в прихожей. Потом зашёл на кухню, дотронулся до кружки, оставленной мною в прошлый раз на столе. С тех пор как я из неё пил несколько дней назад, Майя её так и не вымыла...

А в гостиной меня ждал сюрприз.

— Я знал, что вы придёте.

Этот сюрприз сидел в кресле, закинув одну ногу в дорогой фирменной туфле на другую и небрежно положив руки на подлокотники — этакий отдыхающий после обеда тигр. Рубашка на сей раз была чёрной, из какой-то шелковисто-блестящей ткани, джинсы сменились классическими брюками пижонского белого цвета, но на шее и запястье по-прежнему блестело по золотой цепочке.

— Роберт, если я не ошибаюсь? — пробормотал я.

— Не ошибаетесь, — кивнул он. — Моя сестра уехала из города, не ищите её.

— А вы что здесь делаете?

— Жду вас, чтобы сказать пару слов. — Роберт с ленивой грацией поднялся из кресла, прошёлся по ковру. — Майи здесь нет.

— Я это заметил, — сказал я. — Значит, вы всё-таки дождались... более удобного случая?

Он усмехнулся уголком юношески пухлых губ.

— Ну да. Майя в нашей семье — упрямое своевольное дитя, стремится к оригинальности. Она возомнила себя вершительницей людских судеб, заигралась в Провидение. Но мы не должны вмешиваться в его волю таким способом.

— А вы не допускаете мысли, что её вмешательство может быть как раз предусмотрено волей так называемого Провидения? — возразил я. — И Майя — на самом деле всего лишь её исполнитель?

Роберт насмешливо прищурился, отошёл к окну.

— Что вы можете понимать в этом... человечишка.

— А ТЫ что в этом понимаешь, мальчишка?! — не сдержался я.

Он удостоил меня только высокомерным полуоборотом головы.

— Внешность обманчива, сами знаете. Она не соответствует моему реальному возрасту. Мы можем выглядеть на столько лет, на сколько желаем.

Если бы я не видел бабочек и всех чудес, которые творила Майя, я бы счёл его слова бредом. Да, эти глаза... Куски доисторического янтаря. У Майи — такие же. Но сейчас мне было не до чудес... Мне хотелось размазать этого заносчивого юнца — или столетнего старца, неважно.

— Мне плевать, сколько тебе лет, — процедил я, сжимая кулаки. — Поэтому буду относиться к тебе соответственно тому, как ты выглядишь. Где Майя?!

— Я ведь уже сказал, непонятливый вы мой, — ухмыльнулся Роберт. — Не ищите её, она уехала из города.

Эта несносная снисходительная ухмылочка взбесила меня.

— Куда ты её дел, отвечай, сволочь! — рыкнул я.

Он повернулся ко мне лицом, его зрачки расширились.

— Полегче, друг мой.

— Какой я тебе, на хрен, друг? Отвечай, куда ты дел Майю?!

Окончательно сойдя с ума от бешенства и отчаяния, я кинулся на него с кулаками... И отлетел через всю комнату, опрокинув диван. Этот парень, как мне показалось, и пальцем не шевельнул, а отбросила меня какая-то невидимая сила. У Роберта даже стрелки брюк не колыхнулись. Я лежал за диваном, обездвиженный болью во всём теле, а он всё с той же усмешкой склонился надо мной.

— Лучше не лезьте на рожон, Ярослав. Вы против меня — ребёнок.

Ощущения были такие, будто по мне проехал асфальтоукладочный каток. Все мышцы взрывались от боли при малейшей попытке пошевелиться.

— Майя уехала, оставила вас. Точка. Искать её, а также болтать о том, что вы узнали благодаря её несдержанности на язык, не советую: бабочки могут прилететь и по вашу душу. Ну, если не по вашу, то вашей дочери: у неё, в отличие от вас, защита не стоит. Раз Майя всё-таки сделала вас посвящённым, соответствуйте этому званию. И тогда, может быть, вы даже сможете рассчитывать на долгую жизнь без болезней и проблем. Мы можем это устроить. В противном же случае...

Я смог издать только ворчание, как больной пёс. Роберт фыркнул, похлопав меня по плечу.

— Отдыхайте... И берегите себя.

Лето кончалось, унося с собой счастливого человека. Наступающая осень возвращала на место того, кем я был прежде — вдовца с тринадцатилетней дочерью. Кладбищенские берёзы сочувственно шелестели, роняя на аллеи первые жёлтые листья, родное лицо смотрело с гранитной плиты куда-то вдаль, сквозь меня. Капли мелкого дождика попадали в пластиковый стакан, словно силясь разбавить то, что там было налито. Но их попытки уменьшить крепость не увенчались успехом. Я проглотил жгучую тоску, одним махом вылив её в себя.

Дашка учуяла во мне эту тоску сразу. В её взгляде отразилась боль и бесконечная усталость.

— Папа, тебе же на работу завтра... Зачем?

— Затем, что сил моих больше нет, — выдохнул я, устало рухнув на диван.

Наверно, не стоило так отвечать, взваливая на её хрупкие плечи свою боль. Если нет сил у меня — откуда они возьмутся у неё? Если я свалюсь, что будет с ней? А Дашка уже завсхлипывала — тоже как-то устало и безысходно, не по-детски.

— Папа... Я знаю, ты расстался с ней из-за меня... Потому что я не хотела, чтобы у тебя кто-то был после мамы... Я боялась, что стану тебе не нужна...

— Дашунь, ну что ты... — начал я.

— Нет, — перебила она. — Верни её, если хочешь... Я просто хочу, чтобы ты жил. Чтобы ты был счастлив.

Я сгрёб её и прижал к себе, запустив пальцы в её длинные мягкие волосы — как каштановый шёлк. Татьянина тёмная масть в ней победила мою светло-русую; иногда меня брала оторопь от того, как Дашка была похожа на мать. А голоса у них — вообще один в один.

— Оказывается, ты у меня стала совсем взрослой... Но, Даш, ты здесь ни при чём, это правда, поверь мне. Всё будет хорошо. У нас с тобой всё будет нормально, запомни. И не расстраивайся.

Легко сказать: «Всё будет хорошо». Это надо ещё как-то сделать. Сделать, чтобы у Дашки не было больше причин для слёз, чтобы у меня самого не ныли шрамы на сердце — уже два, а не один. Как всё это устроить?

— У меня костюма для школы нет, — вдруг пожаловалась Дашка, шмыгнув носом.

— Как это — нет? — пробормотал я. — А тот, зелёный... в клеточку?

— Пап, ну я же ещё расту, — укоризненно ответила она. — Маловат уже.

Крякнув, я поднялся с дивана.

— Ну, тогда пошли покупать.

Она глянула на меня с сомнением.

— А ты... в состоянии сейчас идти?

— В состоянии нестояния, — пошутил я. — Да нет, я всего-то граммов сто пятьдесят выпил, не больше. — И достал из кармана початую четвертинку. — Это я даже допивать не буду.

— Ой, не нравишься ты мне, — скептически покачала она головой.

— «Не нравишься», «не нравишься», — буркнул я. — Только костюм-то тебе всё равно нужен, так ведь? Ничего не поделаешь. Иди, одевайся.

Мы поехали в торговый центр. В отделе одежды для школьников просто глаза разбегались от разнообразия ассортимента.

— Ну, тут ты уже давай, сама выбирай, — сказал я. — А я — с кошельком наготове.

Покупать одежду Дашка умела. В этом она была асом — даже мне костюмы, рубашки и галстуки подбирала с безукоризненным вкусом, так, чтобы всё сочеталось и смотрелось. Размеры — все эти европейские, американские, российские шкалы — были для меня непостижимой наукой, а Дашка разбиралась в них, как в таблице умножения. Она бродила вдоль вешалок с костюмами, деловито разглядывая ценники и ярлыки.

Примерив с десяток моделей, она сделала выбор. Жакет из строгой ткани под твид, такая же юбка со складками и белая блузка с узеньким галстуком — всё это сидело на ней безупречно и смотрелось качественно, дорого и элегантно, в английском стиле.

— Пап, этот, — объявила она, когда я заглянул в примерочную.

— То, что надо, — одобрил я.

Поднимаясь по лестнице к нашей двери, я машинально проверил почтовый ящик. Захватив газету, рекламные листовки и какое-то письмо, я открыл дверь и пропустил Дашку вперёд. Она сразу побежала ещё раз примерять новый костюм — как будто в другом зеркале он выглядел бы иначе — а я надорвал конверт. Оттуда выпала открытка.

«Ярослав,

Прости, что я так внезапно уехала. Так было нужно. Мой брат тут ни при чём: он меня не одолел, я продолжаю идти выбранным путём. Но то, что я делаю, требует полной самоотдачи, поэтому я вынуждена быть одна. С тобой я не удержала дистанцию, позволив эмоциям завладеть мной. Но это было прекрасно, не скрою. Все трудности своего пути, которые обычному человеку, увы, не по силам, я забираю с собой, а тебе оставляю наше короткое летнее счастье. Оно никуда не делось — просто раздвинь занавес печали и впусти его, позволь ему наполнить твой дом светом. Теперь всё будет хорошо.

Мысленно с тобой,

Майя».

Обратного адреса не было. Четвёртое «теперь» пахло мёдом, летней жарой, ягодами и свежестью грозы, а на моих пальцах, державших открытку, осталась золотая пыльца.

А в вечернем выпуске новостей сообщили о том, что в торговом центре было заложено взрывное устройство с таймером. На кадрах сюжета я узнал отдел одежды для школьников, где мы с Дашкой были сегодня. Целый час мы ходили мимо чёрного пакета, «забытого» в неприметном углу, и ничего не случилось. Время на таймере истекло, но бомба так и не взорвалась «по невыясненным техническим причинам».

Да, я не собирался допивать четвертинку... Но после этих новостей сделал это, чтобы меня не трясло. Дашка сидела за компьютером в наушниках.

«Вот оно», — стучало у меня в висках. Самая первая бабочка, упавшая на книгу... «Рядом будут и другие люди. Это событие сотрётся и из их судеб — через тебя». Эхо слов Майи гулко отдалось в ушах. Всё сходилось. Люди действительно были — другие покупатели, и никто не пострадал. Я не мог проверить, поставили ли тому парню с колеса обозрения какой-то диагноз, но сегодня в случае с нами это сработало. А бомба — нет.

ТЕПЕРЬ всё будет хорошо.

Я раздвинул занавески... Занавес печали. Серое небо в тучах. Мда, видимо, не хотело лето подарить нам на прощание лучик солнца. А если попросить? Надеясь на чудо, я дунул на пальцы, на которых ещё оставалось немного пыльцы.

Солнце, ну пожалуйста!

* * *

Princess Arlene's Sanctuary.

Дата: 12 сентября. Настроение: как лучик солнца в осеннем небе. Музыка: Scorpions, «Wind Of Change»

Папа открыл на литературном сайте страницу с мамиными стихами. Так странно: её уже нет, а её мысли и чувства будут доступны людям. Её голос звучит в этих строчках, они даже пахнут ею. Цвет её глаз и волос отразился в них. А когда читаешь эту тетрадку с чёрканными-перечёрканными строчками, она воскресает в них вся. Вот ей не понравилось слово, она заменила его. Вот исправила описку. Вот переделала полностью четверостишие. Думала, подбирала слова. Когда я смотрю на страницы, она как бы предстаёт передо мной живая... Я даже как будто вижу её пишущую руку.

Вот одно из её стихотворений, которое она написала незадолго до своего ухода.

* * *

**

На восходе, лишь туман

схлынет,

К сонной я приду реке —

в белом.

Путь мой воском на воде

вылит:

Где лишь слово — грех, а где —

дело.

Дожидается челнок

лёгкий,

Не торопит: всё равно

сяду.

Ветерок погладит мне

щёки...

Ты со мною посиди

рядом.

Помолчи, не надо слёз

горьких —

Пусть поплачет над водой

ива.

Встретили с тобой мы все

зорьки,

Для меня они вовек

живы.

Белым волком прилегло

Время

На далёком берегу

Леты.

Вереницею людей

племя

Уплывает, не вложив

лепты.

Время-волк, ты мне не дашь

форы,

Приподнявшись, заворчишь

глухо.

Не волнуйся: доплыву

скоро,

Обниму и почешу

ухо.

* * *

*

А воскресенье мы ходили гулять в парк. Карусели ещё работали, и мы прокатились на колесе обозрения. День был тёплый, но пасмурный. Хотелось солнца. Папа предложил:

— Хочешь, сделаю хорошую погоду?

Я засмеялась, подумав, что это шутка.

— Нет, правда. Я теперь умею, — настаивал папа.

Он закрыл глаза и улыбнулся небу. Через минуту или две в облаках показался голубой просвет. А через десять — солнце уже светило вовсю.

— Ты просто угадал, — не поверила я.

— Ну нет, разве можно это угадать так точно? — засмеялся папа. — Говорю же, ТЕПЕРЬ я умею.

Комментарии: 2

Katenok: Слушай, это звучит, как финал рассказа ^_^ Здорово. Попробуй, напиши, а?

Princess Arlene: Ну... Может, и попробую)) Наверно, ТЕПЕРЬ должно получиться...

Эпилог

Тополя шелестели и шептали о счастье, карусели гудели и скрипели механизмами, а в пакетике вместо сухарей была огромная, как сливы, земляника. Неправдоподобно крупные ягоды с тупыми прямоугольными кончиками... Руслан почему-то так удивился, что чуть не проснулся, но всё-таки удержался в сновидении. Он достал одну ягоду и поднёс ко рту, но увидел покрывавший её тонкий золотой порошок.

Звенящая невидимая нить, натянувшись, заставила его поднять голову к синему чистому небу. Колесо обозрения медленно вращалось, и в одной из его кабинок горело на солнце золотое руно волос Майи. Руслан напрягся, устремляясь всей душой вверх, и его ноги оторвались от асфальта.

Миг — и он уже сидел в заветной кабинке рядом с Майей. Вопросительно показал ей ягоды, а она улыбнулась:

«Угощайся на здоровье. А мне пора. Не ищи меня больше, я не приду. У тебя всё будет в порядке».

Она встряхнула золотой гривой, раскинула руки и огромной бабочкой вылетела из кабинки.

...За окном бушевала метель, уличные фонари выхватывали из утреннего мрака беснующееся снежное безумие. На плите уютно шумел чайник, а на кухне по-новогоднему пахло мандаринами.

— Руся, ты чего опять тут? Температуру мерил?

Мама озабоченно попыталась пощупать лоб Руслана. Он с усмешкой уклонился от её руки.

— Мам, да всё нормально. Тридцать шесть и шесть. Всё будет хорошо.

14-23 мая 2012 г