Повелители бабочек

— Та женщина через три дня умрёт. Нет, не из-за меня... Это у неё по судьбе. Через бабочек я взяла её жизненную силу — ту, что осталась. Ей она всё равно уже не особенно понадобится: конец близок.

Это и правда звучало как бред. Но бабочки?! Они были живым свидетельством.

— И часто вы так... берёте жизненную силу?

— По необходимости. Часть оставляю себе, часть — отдаю.

— Кому?

Майя выглядела усталой и грустной.

— Людям, которые нуждаются в этом, — сказала она. — Излечить болезнь, изменить судьбу — на всё это требуются силы. И одна бабочка умирает при этом.

— И вы сами выбираете, кому помочь?

— Указаний сверху я не получаю, — усмехнулась Майя. — Более того, моих действий не одобряют...

— Кто не одобряет?

— А вот это вам знать уже не обязательно. При выборе доноров я стараюсь не идти вопреки судьбе. Бабочек я выпускаю на обречённых — тех, кому я уже не смогу помочь. Видите ли, чтобы моё вмешательство было возможным, фатальное событие должно отстоять от настоящего момента на достаточный временной промежуток. Если времени слишком мало — бесполезно. Ну, грубо говоря, это как тормозной путь. Чем он длиннее, тем больше вероятность того, что машина успеет остановиться, не сбив пешехода. Ну, и от характера самого события тоже многое зависит. В общем, здесь сходится много факторов.

— То есть, вы считаете, что можете вершить судьбы? — спросил я. — Кого-то — добивать, кого-то — вытаскивать?

Майя улыбнулась. Казалось, вся моя жизнь вместе с моими принципами, убеждениями, радостями и горестями застыла мошкой в древнем янтаре её глаз.

— Если у меня есть такая возможность, то почему бы нет? И я не «добиваю», это неверная формулировка. Я лишь беру то, что обречённым людям уже не понадобится, но может помочь другим.

— А если вы допустите ошибку? — спросил я. — Если человек на самом деле НЕ обречён? Может же такое быть? Тогда вы его действительно добьёте.

Майя подумала.

— Это исключено. Я вижу всех, как открытые книги. Но бывали случаи, когда я сознательно брала силы ещё вполне благополучных и жизнеспособных людей. Что вы так смотрите? — усмехнулась она. — Это были скверные люди. Они не делали в своей жизни ничего хорошего, только причиняли другим зло и существовали по принципу раковой клетки: всё — для меня, а после меня хоть потоп. Убивали, насиловали, грабили — не только своими руками, но и руками своих подчинённых.

— И что с ними потом... стало? — не без содрогания полюбопытствовал я.

— Потеряв жизненные силы, они умирали через некоторое время — либо сами, от болезни, либо притягивали к себе насильственную смерть. Впрочем, при их образе существования она и так могла их настигнуть — в качестве одного из возможных вариантов завершения жизненного пути, но бабочки увеличивали эту вероятность многократно, превращая её в неизбежность. Но это было всего несколько раз. Это... слишком радикальное вмешательство в реальность.

Я слушал, задавал вопросы, а про себя думал: господи, ну и бред. Если бы не бабочки, которых я видел своими глазами, давно бы счёл Майю сумасшедшей.

— А где они у вас прячутся? — спросил я с ухмылкой. — Не в лифчике, нет?

Она расстегнула верхние пуговицы блузки, наполовину опустила веки, и с её кожей в области декольте что-то начало происходить... От неё отделялись кусочки верхнего слоя эпидермиса в форме крыльев бабочек, но не полностью — не взлетали, а только трепетали. Я смотрел на эту ожившую кожу почти с ужасом. Майя открыла глаза, и крылышки улеглись, сгладились — будто ничего и не было. Грудь как грудь... Следует воздать должное — весьма недурной формы и размера.

— Уффф, — выдохнул я, вытирая лоб. — Однако, это нечто стивенкинговское! Если бы не видел своими глазами...

— Кое-кто считает, что мне не следует так часто вмешиваться в жизнь людей, — сказала Майя, устало прищурившись. — А следует просто жить и кормить своих бабочек. Но я думаю: а зачем? Зачем жить, зачем кормить их, ради какой цели? Для себя? Но куда девать эти силы, если их не тратить?

— Хм... И вы, значит, решили вот таким образом приносить пользу? — резюмировал я.

— Каждый ищет свою цель, свой смысл жизни, — ответила Майя. — Я нашла свой.

— И вы удовлетворены своей деятельностью?

— В целом, да. Ну, а теперь позвольте мне сделать для вас тот минимум, который я просто обязана сделать, чтобы нейтрализовать последствия встречи с Яном, и я вернусь на работу. Не беспокойтесь, вреда вам это не нанесёт, напротив, поможет.

Я воспротивился было:

— Да вообще-то, я вроде бы и так неплохо себя чувствую...

— Вы просто не ощутили пока, — строго возразила Майя. — Через некоторое время это может проявиться в виде внезапного ухудшения здоровья без видимых причин.

Она прикрыла глаза, и одна бабочка взлетела с её груди. Облетев вокруг меня, крылатое существо начало снижаться, пока не упало замертво на асфальт, через полминуты рассыпавшись золотистой пыльцой. Я прислушался к себе, но ничего не понял в своих ощущениях. А Майя, положив руку мне на лоб, закрыла глаза полностью и беззвучно зашевелила губами. У меня вдруг начала интенсивно потеть спина — рубашка прилипла к ней, пропитавшись влагой. Майя, открыв усталые глаза, сказала:

— Ну, всё. Мне пора. Иди домой и ни о чём не беспокойся, теперь всё в порядке.

Снова это слово — «теперь». А ещё она вдруг перешла на «ты», но я не возражал. Это было приятно — интимно щекотало, как тёплое дыхание на ухо.

В воскресенье мы встретились в парке.

— Я хочу на колесо обозрения, — заявила Майя. И добавила чуть тише, с нотками особого смысла, загадочно глядя на меня сквозь золотистый прищур: — Мне нужно туда.

— Ну, раз нужно... — Я развёл руками и засмеялся. — Тогда пошли.

В этот жаркий и солнечный день мне более пристало бы кататься на каруселях с дочерью, но Дашка отправилась в гости к подружке: у них были какие-то свои планы на сегодня.

Я купил билеты, и мы сели в кабинку. Майя улыбалась, подставляя лицо солнцу, нежилась в его лучах, а мне подумалось, что так и должно быть: кто она, если не дитя солнца — с такими волосами?

Тополя блестели глянцевыми кронами на ветру, а люди, гуляющие по аллеям, сверху казались игрушечными. Я вглядывался в серое море городских крыш, раскинувшееся вдали за зеленью парка, а Майя явно высматривала кого-то в одной из соседних кабинок.

— Нашла жертву? — усмехнулся я.

Она отрицательно качнула головой. Её взгляд уже неотступно следил за конкретным человеком. Мы достигли наивысшего положения и начали снижаться, когда Майя прикрыла глаза, а с её груди взлетела одна бабочка. Я внимательно наблюдал за её сверкающим полётом, но так и не смог отследить точное место назначения.

— Прощай, — чуть слышно вздохнув, сказала Майя. Видя мой недоумевающий взгляд, она пояснила: — Это я — ей. Сегодня был её последний полёт. Она спасёт человека ценой собственной жизни.

— А... А я подумал было, что ты собралась избавиться от меня, как от ненужного свидетеля, — пошутил я. И спросил: — Сколько у тебя их? Какое-то фиксированное количество, или бабочки — это восполняемый ресурс?

— Новые бабочки рождаются, но не каждый день. Поэтому надо следить за тем, чтобы баланс не нарушался.

— А как это можно отслеживать? Бабочек-то вон сколько... Как их сосчитаешь?

— Каждая новая бабочка, появляясь на свет, подаёт мне сигнал. Значит, можно одну отдать.

Когда мы сошли с колеса, Майя улыбнулась смуглому парню в синей футболке и с пачкой сухариков в руке. Он тоже удивлённо улыбнулся в ответ незнакомой красавице с необычными волосами... и пошёл дальше.

— Это ради него ты пожертвовала бабочкой? — вполголоса спросил я.

В её глазах читался утвердительный ответ. Я посмотрел вслед парню: он хрустел сухариками и весело разговаривал со своими друзьями. Наверно, он даже не почувствовал, что его судьба только что изменилась, и за его коротко стриженным затылком промелькнула лишь мысль о том, что ему зачем-то улыбнулась незнакомая девушка.

— А что с ним должно было случиться, если не секрет? — поинтересовался я.

Глаза Майи потемнели до цвета чайной заварки.

— Через месяц ему поставили бы очень страшный диагноз. Но теперь этого не будет.

Третье «теперь», сосчитал я про себя. А потом вспомнил самую первую бабочку — ту, что упала передо мной на книгу. Может, у меня тоже был диагноз, о котором я не подозревал?

— А мне что ты изменила в судьбе? — спросил я. — Ну, помнишь, тогда ещё гроза была...

В её глазах тепло засветилось припоминание.

— Отвела одно событие, — ответила она. — Нет нужды о нём говорить. Просто знай, что всё будет хорошо.

— Ну всё-таки? — настаивал я, уколотый иголочкой беспокойства.

Зрачки Майи жутковато расширились, так что глаза стали почти чёрными. Нечто тёмное, тягостное наполнило их — боль, эхо которой коснулось и моего затылка.

— Рядом будут и другие люди, — проронила Майя. — Это событие сотрётся и из их судеб — через тебя. Оставим это. — Сморгнув чёрный призрак боли из глаз, она улыбнулась. — Пошли лучше на «Вихрь»!

Мы перекатались, наверное, на всех каруселях в парке. Впитывая солнечные лучи, Майя как будто захмелела: её глаза искрились тёплыми медвяными бликами, и каждому моему слову она салютовала фейерверками смеха. Заразившись её хмелем, я почувствовал себя безотчётно, безгранично, беззаботно и беспричинно счастливым — как в детстве. Я плыл по сверкающему, нескончаемому морю счастья. Сегодня мы отмечали второй день рождения парня в синей футболке и просто тот факт, что мы живы, что сейчас лето, а в небе светит мирное солнце.

И в водовороте этой искрящейся, хмельной и безумной радости сам собой случился поцелуй — нечаянный и едва ощутимый. В первую секунду после его окончания я забеспокоился: может, не стоило? Но когда я заглянул в глаза Майи, всю мою тревогу смыло потоком золотого тепла, струившегося из них. «Да, — сладко журчал этот поток. — Стоило».

Майя засмеялась, вскочила на край фонтана и раскинула руки в стороны. Я неотрывно следил за ней, не зная, то ли самому хохотать, то ли кричать «стой». Она прыгнула... и побежала по поверхности воды, ударяя рукой по струям. А потом сделала и вовсе нечто фантастическое — вознеслась на самый верх и побежала по кругу, перепрыгивая со струи на струю.

Наверно, мне это померещилось. Видимо, я перегрелся и перекатался на каруселях...

Нет, это был не сон и не галлюцинация. Майя смеялась и махала мне рукой с самой вершины фонтана, балансируя там на одной ноге, а прохожие, разинув рты, останавливались, снимали на телефоны, показывали пальцем на немыслимое чудо... а может, трюк? Да, наверное, ловкий трюк, спецэффект, голограмма — так думали многие. Но только не я.

Я знал, что это — по-настоящему.

Голова Майи запрокинулась, и из груди вылетело золотистое трепещущее облако бабочек. Они просто порхали вокруг неё, блестя на солнце — счастливые, как и она сама. А со всех сторон слышались аплодисменты... Люди думали, что это — представление, развлекательная программа.

Я тоже достал телефон и запечатлел Майю стоящей на носке одной ноги на самой высокой струе фонтана, с раскинутыми в стороны руками, как будто зовущими небо в объятия, и в окружении мерцающего роя золотых бабочек. Я смотрел на неё и думал, что, наверно, уже никогда не буду так счастлив, как сейчас. Это был апогей...

Потом мы просто шли по аллее, немного усталые, притихшие, пресыщенные смехом и радостным экстазом. Я купил мороженое, но Майя ела медленнее, чем оно таяло, и по её руке текли сливочно-белые сладкие струйки. А навстречу нам бежали ярко одетые девчонки, и среди них — Дашка.

Она застыла как вкопанная, я тоже остановился. «Ты что, уже забыл маму?» — спрашивали её накрашенные глаза, ставшие огромными на побледневшем лице, а покрытые розовым блеском губы задрожали и приоткрылись. Что я мог ей сказать? Что всё это — совсем не то, что она подумала? Но я и сам не знал, как это назвать.

— Даш... — шагнул я к ней.

Но она замахала руками и побежала от меня. Её подружки помчались следом, как стайка пёстрых пташек, успокаивая и утешая. Я хотел броситься вдогонку, но на моё плечо легла лёгкая рука Майи и удержала от этого.

— Ты не должен винить себя за то, что был сегодня счастлив. Она поймёт, что гораздо лучше видеть тебя счастливым, чем вечно скорбящим, и сама приободрится. Кто-то из вас двоих должен сделать этот шаг — из тьмы траура на свет жизни. Жизни, которая всегда будет продолжаться.

Она сказала очень точное слово — «был». Ещё минуту назад я был счастлив, как ребёнок, а теперь... Грудь опустела: сердце отчаянно летело вслед за Дашкой.

Я стёр все ноги, бегая по парку. Дашки нигде не было. Запыхавшийся, как после марафонского бега, я рухнул на скамейку. В горле стояла горечь, день померк.

— Не надо, она сама придёт, — утешала Майя. — Всё будет хорошо, я знаю.

— Я тоже кое-что знаю на сто процентов, — сказал я. — То, что без неё мне ничего не нужно.

В отчаянии я уже хотел обратиться в полицию, но Майя меня отговорила. Мне почему-то хотелось ей верить — слепой, безусловной детской верой. Сделав несколько глотков минеральной воды из горлышка пол-литровой бутылочки, остатками я умылся, и мы пошли домой.

* * *

Princess Arlene's Sanctuary.

Дата: 23 июля. Настроение: хоть ложись и умирай. Музыка: Tarja, «Naiad»

Не знаю... Дура я, наверно. Ничего с собой поделать не могу. Не могу видеть на месте мамы никого другого, хоть убейте меня. От одной мысли об этом меня трясти начинает, а после того, что я увидела... Помню всё смутно, обрывками. Мозги как будто замкнуло...((

Вот сижу в этом своём убежище, пишу этот пост, в наушниках поёт Тарья Турунен... Папа чем-то гремит на кухне... Сроду не готовил — какой кулинарный шедевр он там пытается изваять? О_о Или просто ищет что-нибудь съедобное? Так нету ничего. Забастовка у меня...

Уфф... Ну, надо, наверно, всё-таки рассказать вкратце. Пошли мы с девчонками в парк... А там — он со своей... этой. Той, с которой он под окнами нашими разговаривал. Я побежала куда-то сломя голову, девчонки — за мной. А он с ней остался. Даже догонять меня не стал... Понятное дело, мне было уже не до каруселей, домой пошла.

А потом он пришёл. Молча сел на кухне... У меня было такое жуткое, тягучее чувство... будто у нас случилось что-то страшное. Такая тишина стояла только после похорон мамы. Долго я эту тишину выдерживать не смогла — вышла на кухню. Без слёз — выплакала уже всё, наверно. А он сказал: «Без тебя мне ничего не нужно, запомни это».

А знаете, что я скажу?...... Несмотря на всю эту боль, которая меня раздирает....... Я давно не видела у папы такого спокойного и счастливого лица, какое у него было, когда он шёл рядом с ней. Невыносимо больно это признавать... Я всегда думала, что по-настоящему любить можно только одного человека, и всегда ненавидела даже саму мысль, что после мамы у него кто-то ещё может быть... Нет, думала я, это будет уже не то, что было с мамой. А если это всё-таки возможно, значит ли это, что маму он не любил?