Плазмодий

Плазмодий

— (от плазма и греч. eidos— форма, вид), вегетативное тело слизевиков, представленное многоядерной, лишённой оболочки протоплазмой, обычно сетчатой структуры. П. может быть в виде плёнок или выпуклым. Размеры от неск. мм до 1-1,5 м2. Образуется путём агрегации многочисл. миксамёб (агрегация происходит в результате хемотаксиса, вызываемого циклическим АМФ) или делением и разрастанием одной миксамёбы. Способен к амебоидному передвижению с помощью псевдоподий. В фазе роста П. сапротрофных слизевиков обладает отрицат. фототаксисом и положит, гидротаксисом (заползает в тёмные и сырые места — под кору, мох и т. д.). Зрелый П. преобразуется в орган спороношения — эталий.

Пролог

— Ника, смотри, — это пришелец! — радостно закричал Ромка.

— Фу, гадость!

В широком низком аквариуме, дно которого было засыпано мокрым песком и завалено прелыми листьями, ползала большая студенистая клякса. Ее белесовато-зеленый оттенок вызывал неприятные ассоциации.

— Как плевок, правда? — громко засмеялся мой придурковатый братец. Девять лет, а соображения ноль, даже не понимает, что о нем подумают окружающие.

— Заткнись, — я незаметно ущипнула его за руку ногтями. — Ты как шимпанзе в цирке.

— Ай, Ника, больно!

На глаза Ромке навернулись слезы, он стал всхлипывать, потирая руку с отчетливыми синюшными отметинами от моего маникюра. Наверно в этот раз я действительно перегнула палку, сейчас он разревется и накрылся мой вечерний променад с девчонками. Надо его срочно отвлечь! К счастью мне на глаза попалась табличка, утверждающая, что мерзкая клякса в аквариуме имеет название Плазмодий и может достигать невероятных размеров.

— Смотри, что написано — эта клякса может достигать полутора метров в диаметре! — я развернула Ромку к табличке, чтобы мама с папой, которые осматривали другие аквариумы на выставке, не увидели, что он плачет. — Давай, читай дальше, что там написано, а то притащил меня на эту дурацкую выставку, а сам даже таблички не читаешь.

На самом деле мне было совершенно фиолетово, что там написано на этих табличках, и так же не интересны, и мало того — противны, все эти ползающие, прыгающие или плавающие твари. Это Ромка — натуралист недоделанный — зудел всю неделю о выставке экзотических животных и уговорил родителей сводить его сюда на день рождения. И меня притащил — типа у него именины и отказываться нельзя. Да мне на его именины... Но папа сказал, что не пустит вечером с девочками в Плазу, так что пришлось идти.

Пока Ромка пережевывал латынь и коверкал русский, читая табличку, меня заинтересовали цветы в соседнем высоком закрытом террариуме. Там цвели чудесные сиренево-белые орхидеи. 'Четко в тон моему обручу, можно было бы к нему прикрепить парочку и сказать, что это Костя подарил. Девчонки обзавидуются!' — мелькнула соблазнительная мысль. Я быстро огляделась по сторонам, не смотрит ли кто, но народу на выставке было немного, а охранник как раз болтал с миловидной кассиршей, так что момент для маленькой кражи был весьма удачный. Террариум состоял из двух частей: нижняя была цельная и наполненная водой, а верхняя образовывала колпак, передняя стенка которого раскрывалась двумя створками. Я слегка приоткрыла одну из этих створок и всунула внутрь руку, чтобы сорвать цветок. И в этот момент внутри террариума раздалось громкое шипение. 'Змея!' — была первая моя мысль. Но это всего лишь заработал увлажнитель воздуха: откуда-то сбоку полетела густая водяная пыль. И все-таки я дико испугалась и, взмахнув рукой, выбила из крепления на стенке террариума большую зеркальную лампу-обогреватель. Она упала и расколола переднее стекло до самого дна террариума; на меня хлынула вода. И все бы ничего, но вода и электричество — вещи несовместимые. Меня стало бить током. Уже падая, я успела увидеть, как Ромка отшатнулся и перевернул аквариум с плазмодием, зеленоватая клякса, смешно кувыркаясь, взлетела в воздух. А потом пол накренился и громко шлепнул меня по щеке, вокруг посыпались стеклянные осколки, а перед самым моим носом в воду шлепнулась яркая тропическая лягушка. Она лежала и судорожно дергала лапками. 'Неужели я выгляжу так же?' — пришла нелепая мысль. Это было последнее, о чем я успела подумать, потом пришла тьма.

Глава 1

Так я и умерла. Во всяком случае, так я подумала, когда очнулась. Странно звучит? Ну еще бы! Но то, что случилось дальше, было куда страннее! Но лучше я расскажу все по порядку.

Так вот, когда я очнулась, вокруг толпились люди. Почему-то рыдала мама, громко ревел Ромка, а я все так же лежала в луже воды и никто даже не пытался помочь мне подняться. Вначале меня это возмутило, но потом я услышала, о чем голосит мама, и мое возмущение сменилось ужасом.

— Девочка моя, как же так? Ника, доченька! — рыдала мама. — Этого не может быть, Алеша, ведь мы рядом были, как же такое могло случиться? Она мертвая, наша Ника умерла!

Я рывком поднялась с пола и бросилась к маме.

— Мама, что ты говоришь?! Вот же я, живая! Меня только немножко ударило. Мама!

Я хотела схватить маму за руки, обнять ее, может даже легонько встряхнуть, чтобы привести ее в чувство, заставить обратить на себя внимание, но вместо этого я пронеслась прямо сквозь нее.

— А-а-а-а! — словами не передать, как я испугалась! Оказавшись за спиной у мамы и заодно за утешающим ее отцом, я обернулась и протянула к ним свои руки. — Мамочка! — мои руки были совершенно прозрачны, скорее даже я видела лишь слабый их контур, намек на линии и краски, едва видимую дымку в форме рук. — Мамочка, мамочка, мамочка! — запричитала я.

Эти симптомы ни с чем нельзя было спутать. Сколько я уже фильмов пересмотрела про это, сколько сериалов! И везде приведения показывались именно так — полупрозрачные фигуры, умеющие проходить сквозь препятствия, но совершенно не способные на них воздействовать. Я стала призраком! А это значит... Я медленно обошла своих родителей, и оказалась перед собственным мертвым телом, лежащим в большой луже воды, среди осколков стекла, дохлых лягушек и цветов. Как в насмешку две орхидеи, за которыми я полезла в тот злополучный террариум, застряли в моих волосах, как раз над ухом, куда я и собиралась их прикрепить. 'Красиво получилось, я знала, что они мне пойдут, — с каким-то отчаянным хладнокровием подумала я. И тут мой взгляд упал на собственную руку, на которой выделялась уродливая серая клякса. — Фу, мерзость! И надо же было ему шлепнуться именно сюда?! Дурацкий слизевик!' Я подошла к своему телу и попыталась смахнуть дохлого плазмодия со своей руки, но у меня ожидаемо ничего не вышло — как я уже говорила призраки не способны воздействовать на материальные предметы. А через минуту мое внимание отвлекли приближающиеся громкие голоса:

— Электричество отключили? Откачивать пытались?

В ответ послышался испуганный бубнеж охранника выставки.

— Не получилось... Мда. Ладно, начнем. Граждане, внимание! — зычный голос принадлежал дюжему дядьке в полицейской форме. Все ясно, прибыли следователи. — Все, кто был свидетелем происшествия, подойдите ко мне для дачи показаний. Остальных попрошу покинуть помещение выставки, здесь будет производиться следствие, — и чуть потише он обратился к полноватому мужчине, что уже склонился над моим телом и светил в мои зрачки маленьким фонариком. — Ну, что там, Петрович?

— Смерть в результате удара электричеством, — он поднял глаза на моих папу и маму и сочувствующим тоном произнес. — Вы родственники? Вам придется дать показания. Если вам будет легче, то... она умерла очень быстро.

Папа судорожно вздохнул, а мама опять разразилась рыданиями, стискивая в объятиях Ромку. Бедные, бедные мои родители! Бедный Ромка! Какая же я дура!

Дальше все было как в кино. Часть посетителей отошла к столу кассирши, за которым с пачкой бумажных листов устроился следователь, остальные разошлись. Маму забрала скорая — не выдержали нервы и она упала в обморок. Папу следователь отправил домой, чтобы отвезти Ромку: брат был бледный как смерть и едва держался на ногах. А я стояла над своим телом и ничего не могла сделать для своих бедных родителей. Они не видели меня и не слышали. Даже мама. А я так надеялась, что ее материнская любовь сыграет хоть какую-то роль! Сколько раз я читала, что самые близкие и любящие люди способны увидеть призрака своих потерянных родных, каждый фильм о приведениях имел в сюжете эту особенность. Реальность жестока — меня никто не почувствовал, чтобы я ни делала. Зато я быстро узнала, что правдивы предположения, будто призрак не может далеко отходить от своего мертвого тела. Увы, это оказалось правдой... Я не могла отдаляться от своего трупа дальше, чем на жалкие десять метров. Когда мама упала в обморок, я бросилась к ней, но внезапно меня словно дернули за некий невидимый поводок и оттащили назад. И сколько бы я ни рвалась к маме, но так и не смогла преодолеть этой сдерживающей силы.

Маму увезли. Уехал и папа с братом. Я осталась бездумно и бесцельно бродить вокруг своего тела. Меня охватило какое-то чувственное отупение, страх давно отступил: я была мертва, чего же еще бояться? Отстраненно я наблюдала, как мой труп упаковали в черный целлофановый мешок, погрузили на носилки и куда-то повезли. Хотя почему куда-то? Я прекрасно знала, что повезут его в морг — об этом недавно говорил отцу следователь:

— Тело вашей дочери вы сможете забрать завтра в третьем городском морге после экспертизы.

Каталка с черным свертком отдалилась и меня потащило за ней. И тут до меня дошло: мне придется ехать в морг вместе с моим телом! Меня охватила паника. Я всегда боялась мертвецов, причем до такой степени, что даже не могла смотреть фильмы про зомби и вообще любые ужастики, где так любят показывать трупы и расчлененку. Это началось еще в детстве, когда родители оставили меня ночевать у бабушки, а у нее ночью случился сердечный приступ. Я была совсем маленькая — лет пять — и не сумела открыть тугой замок, чтобы позвать на помощь соседей, так и провела всю ночь в одной квартире с покойницей. Утром за мной приехали и нашли в коридоре под дверью, обессилившую от рыданий. Еще несколько месяцев после этого случая меня преследовали кошмары с моей мертвой бабушкой. Потом это прошло, а теперь давно забытый ужас перед мертвецами вернулся, ведь мне предстояло ночевать в морге с десятками трупов. И, возможно, мне придется увидеть вскрытие собственного тела, а потом... ведь потом меня похоронят!

Ну почему, почему приведения не могут падать в обморок?! Я бы хотела провести в нем всю оставшуюся мне вечность!.. Но, как говорится, мечтать не вредно,— меня неумолимо тащило за каталкой, а та следовала прямиком к моему персональному аду на земле.

Наверно, страх и подстегнул мое соображение, и в моей призрачной голове появилась идея как не очутиться в морге, а попытаться попасть прямиком в рай (несмотря, что пай-девочкой я никогда не была, у меня было стойкое убеждение, что на билет в ад моих грехов еще недостаточно). Идея заключалась вот в чем: я была уверена, что только связь с моим мертвым телом удерживает мою душу на земле, но стоит ее разорвать, как душа освободится. Мне нужно было срочно придумать, как разорвать эту связь до того, как меня привезут в морг. Первое, что пришло в голову — это затормозить мое передвижение за телом настолько, чтобы мой невидимый 'поводок' лопнул от перегрузки. 'Если между моим телом и мной будут какие-нибудь серьезные препятствия, то это наверняка замедлит мое передвижение' — решила я. В итоге я перестала выбирать дорогу и предоставила поводку тащить меня на буксире (до этого момента я подсознательно избегала встреч с различными предметами на моем пути: обходила людей, кадки с цветами, старалась идти за каталкой по центру коридора — в общем, вела себя, как привыкла при жизни).

Следовать своему решению оказалось неожиданно сложно, ведь при приближении любого препятствия мое сознание вопило: 'Осторожно, сейчас ты врежешься!' В такие моменты мне хотелось задержать дыхание и закрыть глаза, но вот незадача — я и так давно не дышала, а веки хоть и прикрывались, но были совершенно прозрачными, и я все видела сквозь них. Я перестала перебирать ногами и даже уперлась ими в пол, но все равно продолжала скользить вперед на своем невидимом поводке, как на водных лыжах. 'Проскальзывая' сквозь людей, я ощущала некое тепло, а вот когда 'срезала' угол, пролетев сквозь бетонную стену, то не ощутила вообще ничего. Что-то типа легкого покалывания я почувствовала, когда пришлось пересечь электрические провода в стене. Но ни одно из преодоленных препятствий не затормозило моего передвижения и я ни на сантиметр не отдалилась от каталки с моим мертвым телом. Осталась последняя надежда на резкий рывок отъезжающей машины, в которой его повезут.

И вот я стою перед входными дверьми в холле кинотеатра, в котором проходила выставка, а каталку с моим телом уже грузят в машину, что стоит у подножия широких ступеней крыльца. Вот санитары уже захлопнули заднюю дверь машины и влезли в кабину, заработал двигатель, и машина резво тронулась с места. Рывок — и я словно на горных лыжах слетаю следом. Не получилось...

Поездка в морг стала настоящим испытанием для моих нервов. Ну и что, что у меня их нет, бояться-то я все равно не перестала! Вот попробуйте надеть роликовые коньки, привязаться десятиметровым тросом к автомобилю и проехать за ним по оживленной городской трассе километр-другой. Клянусь, мало вам не покажется! Я летела за машиной на скорости в шестьдесят километров в час, проскальзывая сквозь другие машины и сквозь их водителей, срезая углы на поворотах прямо через дома и их жильцов. Меня продергивали через такие страшные места, как встречные автомобили, и через такие отвратительные, как туалеты с забитыми канализационными трубами. Один раз на светофоре я застряла внутри троллейбуса забитого народом и увидела, как вор залез в карман к какой-то старушке. Я смотрела на это и ничего не могла поделать. Потом загорелся зеленый светофор и меня потащило через всю эту толпу пассажиров. Это было так отвратительно — проскальзывать через все это мясо, что мне даже показалось, будто мое движение замедлилось, а где-то внутри словно натянулась болезненная струна, которая вот-вот лопнет. Но тут троллейбус кончился и мне полегчало.

И вот наконец-то мы прибыли.

Когда машина подъехала к неприметному одноэтажному зданию с табличкой 'Морг судебной экспертизы ?3', я испытала невольное облегчение от того, что закончилась эта ужасная поездка. После нее грядущие ужасы уже не представлялись мне такими яркими. Наверно я просто смирилась с неизбежным.

Патологоанатомом оказался молодой мужчина, лет двадцати пяти — семи. Симпатичный. Я даже не сразу сообразила, кто он, подсознательно ожидая увидеть на этой должности какого-нибудь старого и страшного мясника в заляпанном кровью переднике и с закатанными по локоть рукавами грязного халата. К слову, клеенчатый передник и медицинский халат на мужчине были, и даже не очень свежего вида, но и далеко не такие страшные, как рисовало мое воображение.

— Что с ней? — задал странный вопрос этот доктор (я решила, что буду называть его доктором, чтобы не вспоминать лишний раз о его работе).

— Током убило. Там куча свидетелей, в том числе и родители, так что анализа крови будет достаточно, — ответил мой 'сопровождающий', которого следователь называл Петровичем. — Распишись и мы поехали.

— Вызов? — понимающе спросил молодой доктор, уже ставя росписи на каких-то бланках, закрепленных на протянутом ему планшете.

— Лежалый в лесопосадке, — вздохнул Петрович.

— Ко мне не везите, — тут же предупредил 'мой' доктор. — И без этой, — он мотнул головой в сторону моего тела, — на весь день работы.

— К Славке во второй повезем, — кивнул Петрович. — Ну, бывай, Саня.

— Давай, Петрович, удачи.

Петрович ушел, толкая перед собой каталку, а я осталась стоять рядом со своим трупом, который теперь лежал на стальном столе. Доктор стоял рядом и читал мой сопроводительный лист:

— Вероника Никитична Стрелецкая, ммм... года рождения, хм... пятнадцать лет? — Он оторвался от бумаг и окинул оценивающим взглядом мой труп, задержав его на моей груди, после чего констатировал: — Акселерация, епти! — и вернулся к чтению. — Проживала... училась... не привлекалась... не болела... Смерть в ...надцать — семнадцать от удара электричеством. Мда, девочка, и чего ты туда полезла?

— Сама себя спрашиваю, — буркнула я.

— Красивая, — от голоса, раздавшегося внезапно над самым ухом, я даже подпрыгнула и... взлетела под потолок. Оттуда я увидела второго работника морга, который как раз и походил на персонажа моих ранних представлений о патологоанатомах. Единственное отличие — этот тоже был относительно молодой, а вот халат и передник... Мама моя, что это на нем поналипало?!

— Да, в самом соку деваха, — согласился Александр.

Я поморщилась. Похоже, сейчас мне предстоит выслушивать все традиционные мужские высказывания про рано развившихся красивых девушек. Но я ошиблась. Мужчины не стали развивать тему, а перевели разговор в деловое русло:

— Вскрывать будем? — спросил 'мясник' — так я окрестила пошедшего патологоанатома.

— Нет, Петрович сказал не нужно, там свидетелей тьма была. Девочку током убило на глазах у родителей, так что резать незачем. Внешний осмотр и анализ крови на наркоту для протокола, и хватит с нее.

— Да, жалко такую цыпочку кромсать, — взгляд мясника блуждал по моему мертвому телу. И хоть оно еще было в одежде, я все равно ощутила себя голой.

— Родителей ее жаль, — бросил Александр.

— Угу, — согласился 'мясник'. — Ладно, раз резать не надо, пускай здесь остается. Раздену только.

— Давай. Я пока с повешенным закончу.

И он ушел. 'Куда ты! — захотелось мне закричать. — Не оставляй меня наедине с этим... мясником!' Но, конечно, Александр ничего не мог услышать. Да и если размышлять логически, то мне уже должно быть все равно, что происходит с моим телом, ведь я мертва и по идее мне уже ничего не страшно. Но это только по идее, а на самом деле мне было совсем не все равно, что мое мертвое тело сейчас будет раздевать какой-то озабоченный мужик; почему-то со смертью не отключилось чувство стыда за свою наготу и более того, во мне постепенно нарастал иррациональный страх перед близостью этого чужого мужчины.

— Дура, он всего лишь выполняет свою работу! — уговаривала я себя. — Что он тебе сделает, ведь ты труп!

Но моя другая, более эмоциональная половина возражала:

— А вдруг он извращенец? Ты только посмотри на выражение его лица, он же сейчас слюной захлебнется!

— Ну и что? Мужики даже фотографии с голыми девушками способны слюнями заливать. Ты, кстати, тоже, когда дело касается фоток с парнями. Это естественная реакция.

— Естественная реакция на труп? — саркастически спросила моя вторая половинка.

— Да ладно, не все ли равно? Я мертва, так что поздно права качать.

Пока я сама с собой спорила, 'мясник' успел полностью раздеть мой труп. Даже трусиков, гад, не оставил.

— Сань, готово! — крикнул он куда-то на выход из залы.

— Пять минут, Жень, подожди, — прилетело в ответ.

— Окей, перекушу пока, — ошарашил меня мясник своим ответом.

— Он перекусит? Здесь, в морге? — изумилась я.

Так оно и оказалось. Мясник Женя внезапно потерял к моему обнаженному телу всякий интерес, отошел к раковине в углу залы и довольно-таки символически вымыл руки, а потом и вовсе куда-то удалился. Даже как-то обидно стало, променял меня на бутерброд...

Пока 'докторов' не было, я принялась осматриваться, благо наблюдательная позиция под потолком (я так там и висела, не имея понятия, как же спуститься на пол) позволяла это сделать прямо с места, не пересекая довольно просторную залу. Знание того, что мне не придется наблюдать собственное вскрытие, принесло немалое облегчение, и я почувствовала себя в морге смелее. Да и просто смотреть в одну сторону, избегая взглядов по сторонам, было морально тяжело. Уж лучше оглядеться, удовлетворить болезненное любопытство, что накапливалось внутри, чем придумывать себе всякие ужасы и трястись от страха. Приняв такое решение, я перевела взгляд на соседний стол с покойником.

Ну что сказать? Боялась я напрасно — все трупы, а их было семь, оказались накрыты простынями. Никаких ужасных кровавых пятен, оторванных конечностей и зияющих ран. Никаких тазиков с мозгами, глазами или извлеченными из тел внутренностями. Стальные столы с телами, стоящие рядком; стены, оклеенные белым кафелем; бетонный пол со сливными решетками в центре залы — вот и все отличительные особенности морга. У одного из забранных решетками и зашторенных белой тканью (тоже простыни, что ли?) окон, стоял заурядный письменный стол, заваленный кипами папок и исписанными листками бумаги. К нему примыкал другой стол, на котором стояли штативы с пробирками, микроскоп и кюветы с различными мелкими медицинскими инструментами. Я даже слегка разочаровалась, что все так тривиально и не страшно.

Вскоре вернулись мои 'доктора'. Александр шел, на ходу оттирая с передника какие-то красные брызги мокрой тряпкой, и я поняла, что поторопилась расслабляться — все ужасы морга присутствовали, но на мое счастье не в этом зале. Евгений явился с огроменным надкушенным бутербродом в руке и продолжал его флегматично поедать все то время, пока его напарник внимательно осматривал мое тело...

— Чистенькая малышка, даже синяков нет, — между укусами прокомментировал он. — Ухоженная, сразу видно, что из хорошей семьи.

— Да, можно было и не раздевать, — согласился Александр.

— Нет, ну почему же, осмотреть все равно надо было, — мясник окинул мое тело взглядом Горлума: 'Моя прелесть!'

— Пффф! — фыркнул Александр. — Оставь свое рвение для начальства. Я-то знаю, что ты просто похотливый старый извращуга.

— Похотливый, но не старый, — не стал особо отпираться 'мясник'.

Похоже, это была их традиционная шутка.

— Ладно, сейчас заберу кровь, и одевай ее. Незачем лишний раз травмировать родителей, итак им не сладко...

— Это да... — согласился Евгений. И вдруг он прищурился, словно что-то увидел на моем теле. — Хм. А это что такое?

— Где? — вернулся к столу Александр.

— А вот, смотри, на пальцах налипло. Слизь какая-то. На плевок похоже. Может когда падала, угодила рукой куда?

— Возможно. Вытри, — Александр снова направился к столу с пробирками, а потом передумал. — Хотя постой, дай-ка я это на анализ возьму, мало ли...

— Сань, да сопли это, стопроцев. Чего ты так любишь жизнь себе усложнять?

— А вдруг не сопли?

— А что тогда?

— Может это слизь ядовитой тропической лягушки, которых запрещено в страну завозить? И девочка умерла от отравления, а не от удара током. Знаешь, ее ведь с выставки экзотических животных привезли.

— Шутишь? — 'мясник' даже жевать перестал. — Что, есть такие лягушки?

— Есть.

Евгений некоторое время смотрел на мою руку, к которой прилип дохлый плазмодий, а потом откусил от своего бутерброда и бросил:

— Да плевок это, Сань, только время потеряешь.

Но его щепетильный напарник уже соскоблил часть слизевика с моих пальцев на предметное стекло и унес к микроскопу.

— Все, остальное смой и одевай ее, — сказал он.

Евгений пожал плечами, сунул в рот остатки бутерброда и тряпицей, извлеченной из кармашка передника, стер с моей руки злополучного слизевика. После чего тряпица была возвращена в его карман. Фу!

— Слыш, Жека, а оно живое, — вдруг произнес Александр.

— Ты про что? — его напарник занимался тем, что проявляя незаурядную сноровку, обряжал мой бездыханный труп в одежды.

— Да про эту слизь. Это не мокроты, я даже не могу объяснить, что это такое. Какой-то многоядерный комок цитоплазмы без определенной формы и без оболочки. Отошлю на экспертизу, пускай там разбираются.

— Дай-ка глянуть, — 'мясник' бросил возиться с пуговицами на моей блузке и пошел к напарнику. — Хм, шевелится. На амебу похоже, только без оболочки. Протистологам работа.

— Да, отправлю им. Ч-ч-черт! — внезапно он выскочил из-за стола, словно ошпаренный. — Там же кофе в сухожарке варится!

Произнеся эту таинственную фразу, доктор выбежал из комнаты, 'мясник', посмеиваясь, потопал за ним. Я им жутко завидовала: 'Кофе пошли пить, а я тут висю... Во всех фильмах приведения свободно летают, а я как воздушный шарик — пока не дернешь за веревочку, буду болтаться на одном месте! Какое-то неправильное я привидение... — А еще мне захотелось взглянуть на плазмодия под микроскопом. — Что же это получается, меня током убило, а какого-то слизевика нет? Несправедливо!' Но не буду я Никой Стрелецкой, если не попытаюсь добиться своего. 'Все летают, и я научусь! — твердо решила я. — Так, сначала придумаем стратегию. Мммм... желаю опуститься на пол! Сильно желаю! Сильно-сильно-сильно! — ничего не произошло, как висела я под потолком, так и осталась висеть. — Не сработало... Ладно, попробую по-другому'. На этот раз я сосредоточилась воображаемой сцене, где представила себя спускающейся на пол и идущей к микроскопу. Эффекта — ноль. 'Что же я делаю не так? — размышляла я. — Ведь это должно быть очень просто. По идее'. Я в раздражении посмотрела на стол с микроскопом. 'Тут всего-то несколько шагов сделать — и уже на месте, а я...' Не успела я додумать эту мысль, как меня плавно повлекло к микроскопу. 'Ой. А как я это сделала? Ну, ладно, потом разберусь, а сейчас посмотрю на увеличенного плазмодия' — и я приникла к окуляру микроскопа.

Моему взору предстало вздрагивающая желтовато-серая студенистая масса со множеством темных точек внутри. Зрелище не впечатляло. 'И где тут ядра и эти, как их... органоиды?' Я посмотрела на кусочек слизевика невооруженным глазом, но почему-то увидела его таким же, как и под микроскопом. Что такое? Я отстранилась от микроскопа подальше, но слизевик не пожелал уменьшаться. Более того — теперь все предметы вокруг тоже многократно увеличились, я легко могла рассмотреть каждую деталь их поверхности. Мгновением позже я выяснила, что, стоит только присмотреться, и любая интересующая меня деталь начинает увеличиваться сильнее, а когда я теряю к ней интерес или перемещаю взгляд, то вещь уменьшается до обычного размера. Предметы, находящиеся вдалеке от меня или слишком затененные рассмотреть подобным образом не удавалось, а те, до которых я могла достать рукой увеличивались очень легко. Мне стало интересно узнать пределы этой моей способности и, выбрав объектом своих исследований слизевика, я принялась концентрировать на нем свое внимание.

Комочек слизи на предметном стекле стал стремительно расти в размере, постепенно закрывая собой все поле моего зрения. Это походило на работу мощного зума в видеокамере. И вот темные точки, которые я видела в слизевике под микроскопом, уже выросли до коричневых шариков с пористой как поролон поверхностью, а вокруг них дрейфовали какие-то фасолины, трубочки и пузырьки, внутри которых виднелись кусочки чего-то еще. Цитоплазма, которая под микроскопом выглядела как сероватая капелька желе, превратилась в строго структурированное образование из крупных комков студня, между которыми циркулировала вода. Там и сям студень пронизывали какие-то трубки и нити. И все это находилось в непрестанном движении. Словно маленькие ледоколы плавали органоиды, уверено раздвигая комки студня, то и дело жадные пузырьки вакуолей отлавливали в потоках воды какие-то явно посторонние кусочки и втягивали их внутрь себя. Я выделила взглядом один из таких пузырьков и стала вглядываться внутрь. Мой зум послушно заработал — и вот я уже вижу, как захваченная вакуолью инородная крошка растворяется в более темной, чем вода жидкости. Через минуту от крошки ничего не осталось, а жидкость внутри вакуоли стала заметно темней. 'Здорово! — подумала я. — Надо еще что-нибудь приблизить. Вдруг я смогу увидеть молекулы?!'

Задуманное не удалось воплотить в реальность, потому что в этот самый момент сработал мой 'поводок' и меня повлекло прямо к ближайшей стене, за которой раздавались голоса работников морга. И что самое странное — влекло меня совсем не в том направлении, где осталось мое мертвое тело, а в совершенно противоположном. Не успела я удивиться этой странности, как проскользнула сквозь кирпичную кладку и очутилась в темноте. Было впечатление, что я попала внутрь шкафа потому, что передо мной виднелся светящийся силуэт дверцы. А сбоку от нее еще одной, и дальше тоже... И внизу. Машинально я опустила взгляд и у меня вырвался непроизвольный визг. Вернее я попыталась отчаянно завизжать, а на деле не издала ни звука — не могут приведения говорить, нечем им... Но мысленно я визжала, визжала и визжала, ведь я очутилась не просто в шкафу, а в холодильном шкафу, где лежали трупы. И вот из живота одного из них я сейчас и торчала. Как назло мне попался труп, с которого слетела простыня и моему взгляду предстала картина до черноты обожженной плоти и искаженное в ужасной посмертной гримасе лицо. Белели оскаленные в агонии зубы, казалось, что человек до сих пор кричит от мучительной боли. Его руки были согнуты в локтях и выдвинуты вверх. Скрюченные пальцы нацелились в меня, заставляя каждую секунду ожидать, что сейчас они меня схватят. Я не могла отвести глаз от этого страшного зрелища, мне казалось, что если я перестану смотреть, то человек зашевелится. И в то же время я страстно желала оглядеться по сторонам и убедиться, что из темноты вокруг, слегка подсвеченной из щелей, ко мне не тянутся другие мертвые руки. У меня всегда было живое воображение, а сейчас оно грозило свести меня с ума. Мой мысленный вопль не утихал ни на мгновение. На мое счастье мой 'поводок' снова натянулся и выдернул меня из холодильника в светлое помещение. Однако, картина, которая предстала моим глазам теперь, оказалась едва ли не хуже.

Патологоанатомы производили вскрытие. Александр как раз закончил надпиливать по кругу череп у раздувшегося синюшнего трупа голого мужчины, и, отложив обычную столярную пилку (!!!), ловко снял крышку черепа. Уй, мамочки! Я увидела настоящий человеческий мозг с темными пятнами кровоподтеков.

— Нормально его по голове шандарахнули, — констатировал Евгений.

Я машинально перевела на него взгляд и... не будь я привидением, то меня бы непременно стошнило от вида 'мясника', отпивающего из большой кружки, которую он держал в руке, обтянутой медицинской окровавленной перчаткой.

— Мда, наверное, поэтому и утонул: стукнули по затылку и бессознательного скинули с моста. Посмотрим, есть ли в легких вода...

И он начал взрезать мертвецу грудную клетку.

У-у-у-у-у!

Не желая на это смотреть, я отвернулась и уперлась взглядом в открытые остекленевшие глаза другого покойника. Это была молодая привлекательная при жизни женщина, а теперь она лежала на металлическом столе с перерезанным горлом и с волосами, слипшимися в ржавые сосульки от ее же крови. Она тоже была обнажена и лежала с неестественно приподнятыми руками и ногами — тело было окоченевшим. 'Как манекен, — подумала я. — Манекен с перерезанным горлом'. Позади раздался отвратительный хруст костей, и, чтобы его не слышать, я зажала уши руками. Конечно, это не помогло: как не могли мои прозрачные веки закрыть от меня эти страшные картины, так и нематериальные руки не стали препятствием для звуков. Оставалось радоваться, что я не чувствую запахов — наверняка они в морге соответствующие. Не в силах все это выносить, я совершила попытку сбежать. Ринулась мимо освещенных лампами столов для вскрытия к вожделенной двери, но через десяток шагов была остановлена натянувшимся 'поводком'. Так я и застыла на этом месте, уткнувшись взглядом в пол у себя под ногами.

Весь оставшийся день я провела рядом с патологоанатомами: таскалась за ними в коридор, когда они выходили покурить, возвращалась в комнату с холодильниками и часами стояла там, рассматривая свои полупрозрачные ступни и стараясь не слушать отвратительных звуков, сопровождавших очередное вскрытие, и циничных комментариев мужчин. И с каждой минутой я чувствовала себя все хуже, силы покидали меня, разум погружался в апатию. Я уже догадалась, что была 'привязана' вовсе не к своему трупу, а к чудом выжившему под воздействием электрического тока плазмодию, который сейчас медленно погибал, высыхая на тряпице, торчащей из кармана у 'мясника'. Агония плазмодия растягивалась, потому что Евгений иногда вытирал об тряпицу инструменты и мокрые от крови руки — влага поддерживала в слизевике жизнь, но я не сомневалась, что конец его придет уже в ближайший час. И я с надеждой ждала этого момента, ведь тогда я должна была освободиться.

Глава 2

— Саня, время, — для меня голос Евгения звучал, будто из-под ватного одеяла.

'Да, — подумала я, — время на исходе, прощай белый свет. Прощайте мама, и папа, и ты, Ромка, прощай. Хоть ты и прилипала страшный, но я тебя тоже люблю...'

— Да, Жень, заработались мы сегодня. Накрывай, завтра с ним закончим.

Послышался шелест ткани, потом щелкнул выключатель и в помещении сразу стало гораздо темнее. Евгений прошел сквозь меня к раковине и пустил воду. И в этот самый момент для меня словно открыли форточку — могу поклясться, я почувствовала, что снова дышу! И даже звуки изменили свою тональность и стали более живыми.

— Опять ты стираешь эту тряпку, — голос Александра звучал насмешливо. — Выбрось ее уже!

— Э-э-э, нет, — Евгений продолжал плескать водой. — Это же только кровь, сейчас отмоется, и тряпочка станет как новенькая. Если бы каждый день новые из дому таскал, то...

Что бы там у него случилось, мне услышать было не дано, да и неинтересно совсем. В какой-то момент мой поводок снова ожил и резко дернул меня к раковине. Я пролетела сквозь Евгения, и меня потащило куда-то вниз. 'А-а-а!' — Кричала я, на скорости пролетая сквозь перекрытие и попадая в путаницу труб в подвале. По трубам сновали здоровенные серые крысы и меня потащило прямо на них. 'А-а-а!' — от моих визгов вполне могли очнуться мертвецы этажом выше. Хлоп — вместе с канализационной трубой я влетела в узкий канал в стене и помчалась по нему. К счастью света здесь не было, и я не видела сквозь что и кого пролетаю.

Полет в темноте длился довольно долго и я бы наверно испугалась, если б не успокаивающий шум воды в трубе. Благодаря этому приглушенному журчанию я понимала, что лечу сквозь толщу земли за плазмодием, которого смыло с той мерзкой тряпицы в канализацию, и радовалась уже тому, что покинула морг.

Да, я радовалась, и вопреки всякой логике чувствовала себя просто восхитительно! Едва не перешагнув пограничную черту между жизнью и смертью второй раз за сутки, сейчас я необыкновенно остро ощутила себя живой. Я с наслаждением дышала, кажется прямо всем телом, и приветствовала долгожданную влагу всем своим существом. Не сразу я осознала, что действительно чувствую вокруг себя воду и запахи, растворенные в ней, а когда осознала, то мой мир вдруг сузился до крохотной точки, до малюсенького комочка слизи, который остался от искалеченного, почти засохшего плазмодия. Меня закрутило и замотало в ужасающей болтанке стремительных водяных потоков, и первые мгновения я была совершенно дезориентирована и оглушена, обрушившимися на меня физическими чувствами. А потом, повинуясь старым человеческим инстинктам, отчаянно забарахталась, стремясь поскорее вынырнуть на поверхность и глотнуть воздуха.

Ну да, попыться-то я попыталась, а на деле ничего такого у меня не получилось просто потому, что ни рук, ни ног необходимых для этого, не было. Чего я добилась — так это того, что мое тело растянулось во все стороны и его стало трепать совсем уж немилосердно. Боли, как таковой, не было, но я ощущала, что мне наносятся повреждения, что тело стало слишком тонким и внутри словно натянулись до предела какие-то струны. Тогда я почувствовала непреодолимое желание сжаться в комочек, что и сделала. Сразу же стало намного легче, кажется, меня даже перестало так мотылять из стороны в сторону. Через некоторое время я осознала, что физически мне вполне комфортно, не было потребности вдохнуть воздух, не кружилась голова от болтанки, ничего вроде не болело... Но морально я была раздавлена и шокирована наверно даже больше, чем, когда поняла, что умерла.

Так я обрела новое тело, вернее так я поняла, что оно у меня все-таки есть. Однако радоваться этому не располагали ни обретенные физические данные, ни возможное будущее. Из того, что Ромка прочитал на табличке, характеризующей плазмодия, я запомнила и поняла достаточно, чтобы впасть в самое черное уныние. Цитоплазма. Голая. Даже без оболочки. Стадо сросшихся амеб, которые в неблагоприятных условиях вообще превращаются в гриб-слизевик. И вот ЭТО я. Перспектива здесь одна единственная — быть съеденной, ведь я в самом-самом низу пищевой цепочки. Ниже, кажется, только бактерии. И вот на этом этапе размышлений меня и проняло.

Стоп. Съеденной?! Не хочу! Вдруг потом я вселюсь в гусеницу? Или в жабу!! Ой, мамочки. Меня же мальчишки тогда замучают! Тростинку в попу и... Или под машину бросят. И вообще, жабы протии-и-и-ивные, бе! А плазмодий... ну комочек студня, практически незаметный... И вот ни разу не видела, чтоб мальчишки что-то подобное ловили. Нужно постараться подольше не умереть и от всех прятаться, чтоб не съели. Вот когда выросту до метра, тогда... сама всех съем! Только бы успеть вырасти, а то ведь мне теперь всех нужно бояться...

И мысленно я стала заполнять список своих потенциальных врагов: 'Так, мальчишки — это само собой, они мой самый страшный враг: если не убьют сразу, то замучают насмерть обязательно. Звери меня не заметят скорее всего, но могут растоптать. Птицы? Ну, птиц можно почти не бояться — они в основном по деревьям скачут и в воздухе летают. Я летать не умею, а на дереве засохну, поэтому с птицами вряд ли встречусь. Кто там дальше? Насекомые — это точно мои основные враги. Я ведь ма-а-аленькая и не знаю, то ли я ползающий гриб, то ли все-таки животное, поэтому бояться надо и травоядных, и хищников. Одно хорошо — сейчас мне насекомые не грозят, я ведь в воде, да еще в канализации. Тут, наверное, вообще никто не живет, разве что червяки и слизняки. Фу. Но вот когда меня вынесет в реку, тогда будет очень опасно — там ведь рыбы и всякая водяная мелочь. Надо будет сразу опуститься на дно, чтобы никто не заметил. Кстати, как я это сделаю? Надо поупражняться управлять этим телом'.

Я вам говорила, что я умная девочка? Это так. И мою голову часто посещают умные мысли. Вот поэтому вместо того, чтобы отдыхать от всех пережитых волнений и плыть себе спокойно по течению канализации, как сделали бы на моем месте большинство других умерших девочек, я принялась исследовать свое новое тело и его возможности. Поскольку из-за сильного течения я не могла свободно двигаться, то оставалось сосредоточиться на ощущениях.

Первое что я ощущала — это была температура и плотность воды вокруг меня. Причем обе эти величины были взаимосвязаны, что меня не слишком удивило: я помнила, что учила что-то такое по физике. Холодная вода ощущалась как более тяжелая, что ли. В ней не хотелось двигаться, а хотелось сжаться в комочек и заснуть. Более теплая вода расслабляла, в ней было легко и комфортно, но, если температура продолжала повышаться, то это угнетало меня намного больше, чем даже холод, хотелось убраться от сильного тепла подальше и мое тело непроизвольно вытягивалось в сторону более прохладной зоны. По колебаниям температуры и плотности воды вокруг меня я сразу понимала, что попала в другую водяную струю. Это подтверждали и меняющиеся запахи.

Удивительно, но я не чувствовала вони, которая обязательно должна была присутствовать в канализации. И вообще, окружающие запахи все до одного были мне незнакомы, и их было настолько много, что начав перебирать их по отдельности, я поняла, что это затянется на долгие часы. Запахов были сотни, и в тысячу раз больше было их оттенков! Кроме того они ощущались совсем не так, как я привыкла. Я долго не могла понять, в чем же различие, и, наконец, сообразила, что запахи ощущаются мной сразу и как вкус, и как что-то еще: некие сигналы, на которые мой организм сам знал, как реагировать. Вот, например, большинство из неприятных мне запахов приносили ощущение опасности, и тело реагировало на них точно так же как и на горячую воду — стремилось убраться подальше. Приятные запахи, наоборот, манили к себе и воспринимались как вкусные. С удовольствием 'принюхиваясь' к некоторым из них (а на деле лишь концентрируя на них свое внимание, принюхиваться по настоящему мне было нечем), я даже забыла, что нахожусь не на кухне у бабушки, а в канализации. А когда вспомнила и представила, что может показаться вкусным здесь плазмодию, пришла в ужас: 'Нет, я не буду это есть!'. Запах воды (да, я чувствовала и его, несмотря на то, что из курса химии знала, что чистая вода — это вещество без вкуса и запаха) воспринимался как нейтральный и входил в большинство более сложных запахов. Это натолкнуло меня на мысль, что я ощущаю не что иное, как запахи отдельных молекул, а не веществ целиком. Вот поэтому то, они и казались мне незнакомыми. Это как нюхать клубничное варенье и чувствовать не аромат сваренных в сиропе ягод, а всего по отдельности — воды, сахара, различных солей, кислот и эфиров — не знаю, что там еще входит в состав ягодного сока. Попробуй тут догадайся, что все это и есть запах варенья!

Еще я могла чувствовать полученные повреждения, но это воспринималось скорее как своеобразный голод — возникала острая потребность восполнить те или иные запахи в моем теле. Да, именно так. Я не чувствовала, что становлюсь меньше или, что на моем теле появляются какие-то разрывы, раны, но ощущала, как лопаются некие ниточки внутри меня и словно расслабляются натянутые пружины, с помощью которых я могла растягивать свое тело в разных направлениях. Тогда хотелось убежать в противоположную сторону или хотя бы сжаться в тугой комочек. Так я поняла, что не нужно особенно вмешиваться в работу своего организма — он и сам прекрасно знал, как ему выжить.

Вот, в общем-то, и все, что я могла чувствовать. Да, чувств у меня было немного, и не смотря на их предельное совершенство, мне очень не хватало зрения и слуха. Но, как выяснилось чуть позже, и от этих чувств мне кое-что тоже перепало.

Сначала начало светлеть. Ничего конкретного я не видела, просто заметила, что чернильная тьма, которая меня до сих пор окружала, перестала быть настолько чернильной, а стала постепенно обесцвечиваться, пока не превратилась в переменчивую серость. Вот и все, что я могла 'видеть'. Мда, печально... Вместе со светом пришли и звуки. Хотя, что это именно звуки, я поняла не сразу, вначале я воспринимала их просто как колебания воды. Потом уловила в них определенную ритмику и вспомнила, что нечто похожее ощущала в своей прежней жизни, когда находилась рядом с оживленными транспортными магистралями — от машин по земле передавалась точно такая же вибрация. К тому же если обычные движения водяных слоев увлекали меня за собой, то эти колебания проходили насквозь, заставляя мое тело сжиматься в комок. Судя по всему я приближаюсь в выходу из канализации, или даже уже его миновала и теперь плыву по реке... Как бы это выяснить? Вот бы посмотреть!

Но я отлично понимала, что моему новому телу это попросту недоступно. Как только я в него вселилась, то сразу потеряла способность видеть и слышать, зато приобрела потрясающий нюх. 'Но сейчас мне важнее именно зрение! — рассердилась я. — Надо вернуть все обратно, нужно выбраться из тела плазмодия и снова стать духом'. Сказать легко... А на деле же я даже не знала с какой стороны к этой проблеме и подступиться. Выйти за пределы тела, освободить свой дух от ограничений телесного — не это ли мечта разных отшельников и йогов, которые изматывают себя различными лишениями и медитациями? А я хотела получить эту способность вот так сразу. Я рассуждала: 'Ведь я уже была духом, значит, у меня должно легко все получиться! И не нужны мне никакие медитации и умерщвления плоти. Нужно только получше представить, что я дух — и я им опять стану'. И я стала представлять себя духом. Получалось у меня легко, только вот от этого ничего не менялось, я все также была заточена в крохотном комочке слизи и по-прежнему ничего не видела. Довольно быстро мое терпение лопнуло: 'И вообще, все это как-то неправильно, ведь я вон каким была большим духом, как же он мог поместиться в маленького плазмодия?! Он же у меня на пальце помещался, — и я ярко представила плазмодия на своем призрачном пальце. — Такая ма-а-аленькая живая точечка'. Тут мне почему-то вспомнилось, как я проходила сквозь живых существ — людей, крыс — все они ощущались как слабое, но приятное тепло. И я непроизвольно представила плазмодия на своем пальце, как такую тепловую точку, словно искорку жизни. И это же мгновение вокруг меня вспыхнул свет и все заиграло красками, а я продолжала глупо таращиться на свой призрачный палец, над которым плыло в воде мое физическое тельце — плазмодий. А потом что-то теплое вонзилось мне в спину и вылетело из груди стайкой мелких рыбешек — за всеми моими размышлениями я не заметила, как вместо канализации очутилась в реке. Да и как бы я это поняла без зрения? Разве что по резко уменьшившейся болтанке: течение уже не швыряло меня из стороны в сторону, а плавно влекло вперед. Вернее влекло оно мое физическое тело... Ой... а где же мой плазмодий?!

Течение унесло от меня мое физическое тело и я никак не могла высмотреть его среди сотен парящих в толще воды других точек. Мой поводок работал и исправно тащил меня за плазмодием, но это не слишком помогало его отыскать — вода просто кишела жизнью! Я постоянно сквозь кого-то проплывала или кто-то проплывал сквозь меня: рыбки, всякие водные жуки и червяки, личики, какие-то блохи — все они ощущались вспышками тепла внутри меня. Непроизвольно я вглядывалась в них в надежде узнать свой уже такой родной комочек слизи и каждый раз разглядываемые существа становились все крупнее и крупнее — срабатывал мой 'зум-микроскоп'. Безобидные вроде козявки под увеличением превращались в ужасных монстров и только и делали, что пожирали друг друга, гонялись друг за другом, удирали друг от друга. Вода не скрывала от меня ни единой подробности из этой вакханалии, я видела совершенно четко, без размытия контуров и искажений, с которыми обычно видишь под водой. Открывшаяся моему взгляду картина напоминала фильмы про космос, где показывали сражения звездолетов в астероидном поясе, только здесь космос был светлым. Взвеси, из-за которых вода казалась мутной издали, при увеличении оказались частицами различного мусора, на них как космические челноки на астероиды, приземлялись всякие водяные монстрики. Зелеными и рыжими шарами-планетоидами парили в толще воды одноклеточные водоросли. Супер-крейсерами проплывали водяные жуки и небольшие рыбки. На них часто сидели пассажиры-безбилетники, которые не только бесплатно катались на своих огромных хозяевах, но и питались от них.

'Да они же тут все друг друга жрут! — ужаснулась я. — Нужно скорее найти плазмодия, вдруг на него кто-то уже напал!' По старой привычке я считала, что смогу чем-то помочь в такой ситуации, как-то его защитить. Вскоре реальность меня отрезвила. Но сперва я научилась видеть связь, которая объединяла мой дух и тело плазмодия. Произошло это случайно: напряженно вглядываясь в какую-то точку, издали показавшуюся мне похожей на плазмодия, я увеличила ее слишком сильно. До такой степени сильно, что точка вдруг превратилась в скопление каких-то непонятных штуковин, разной формы и размера, которые соприкасались друг друга концами или выступающими частями в повторяющейся строгой последовательности. При этом все эти предметы не казались сросшимися, но все вместе производили впечатление целого. Мой взгляд невольно притянули места состыковки этих частей и они опять приблизились. Картинка повторилась, только теперь деталей было гораздо больше и они были мельче. Но самое главное — теперь они не соприкасались, а были соединены между собой некой слабо светящейся субстанцией. Я попыталась приблизить и ее, чтобы рассмотреть получше, но на этот раз у меня не вышло: субстанция не разделялась на компоненты, но вблизи она выглядела, как сияние и, приближая ее взглядом, я как бы погружалась внутрь. Картинка не менялась, и я заставила свой зум сработать в обратном направлении. Но соприкосновение со странным сиянием не прошло для меня даром — мое восприятие изменилось: теперь все, на что бы я не перевела взгляд, было окружено таким сиянием. Все живые существа обернулись в сияющие коконы, их свечение к тому же меняло оттенки, в отличие от ровного и тусклого свечения неживых предметов. Но самое главное — я тоже светилась, и от всего моего призрачного тела вперед уводили невесомые паутинки света, которые вскоре свивались в одну яркую нить, тянущуюся, как я сразу же догадалась, к плазмодию.