|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
В дверь вежливо постучали.
— Уу... — промычала я в ответ, но следом бухнули так, что затрещали перегородки.
Я приподнялась на постели, и огляделась. В комнате был... иллюминатор! Я даже прикоснулась к нему рукой — прогретое солнцем дерево рамы, медный винт, а вода за бортом — 'Блю Кюрасао' пополам с пенистым шампанским. Лихо мы отпраздновали Новый год, что я даже не заметила, как зажигательные карибские ритмы сменились тихим плеском воды и мерной качкой! Сейчас мой мозг напоминал раздавленную в бокале коктельную вишенку. Я всмотрелась в бегущие волны... тень парусника качалась на них, раздувая полотна полные морского ветра.
'Надо открыть, — подумала я, — заодно взгляну похмельным глазом, не алые ли?' Расправив слежавшийся бант платья, и вынув из волос конфетти, я открыла дверь каюты.
— Мадам, команда ожидает вас на палубе, — доложил развязный тип в линялых джинсах.
'Наверное, кто-то из нашей компании заказал прогулку под парусами, и теперь все ждут меня принять спасительный коктейль', — так думала я, поднимаясь по небольшому трапу на палубу. И тут же обнаружила, что стою босой на почти горячих досках, а передо мной шеренга из прожженных солнцем моряков во главе с красавцем в белом кителе и фуражке с высокой тульей.
— Мадам, — томно начал красавец, — разрешите представиться, Грег Олсен, капитан 'Dark Нorse'. А это ваш экипаж.
'Как это мой экипаж?' — внутренне удивилась я. — И что значит 'Тёмная Лошадка'? — спросила вслух.
— Что значит? Неожиданный победитель в гонках. Где-то так... я капитан, а не владелец судна. Итак, я представлю, — и он начал перечислять имена присутствующих, причем называемый обозначал себя жестом или кивком.
Похоже, команду он набрал в последнюю минуту, более разношерстной публики я не встречала.
— Мы рады приветствовать хозяйку на борту, — закончил Грег Олсен, и если бы у него была не фуражка, а шляпа с белоснежным пером, он непременно бы обмахнул ею палубу.
Однако мне было не до политеса, я почти подпрыгивала на раскаленных досках, пытаясь уберечь голые пятки.
— Парни, мне нравится 'версаль'... — миролюбиво начала я, но увидев недоумение на их лицах, отважно повысила голос: — Не соблаговолите ли вы показать мне, где накрыт завтрак?
— Мадам? Моник Гассельблат? — поднял брови белоснежный красавец.
— Между прочим — мадемуазель, и вы ошибаетесь насчет моей персоны, — заявила я, шагнув в сторону, в тень от корабельного ящика, упорно пытаясь вспомнить, куда же я дела свои туфельки.
— Мадемуазель, — исправился капитан, — завтрак накроют в моей каюте. Мне кажется, нам есть, что обсудить.
Больше всего мне хотелось упасть за борт, в прохладные воды Карибского бассейна, а еще лучше оказаться в бассейне моего отеля, и чтобы официант принес мне ледяного шампанского. Я облизнула пересохшие губы.
— По-моему я себя неважно чувствую... Лучше полежу в номере... ээ... каюте.
— Давайте так, завтрак будет через полчаса, за это время вы приведете себя в порядок, а то, действительно, выглядите неважно, — предложил любезный капитан, и двусмысленно так усмехнулся.
Сопротивляться или спорить мне не хотелось, я мечтала оказаться одна. Олсен принял мое молчание за согласие, поклонился, и я резво направилась к каюте. Но путь мне преградил тип, который прежде чуть не вынес кулаком мою дверь — его нога в спортивном ботинке, упиралась в катушку корабельного каната.
— Может, рому хлебнете, дамочка?
— Самхайн! Прекратите, — раздался голос капитана.
— Моя фамилия Самохин, — на чистом русском сказал моряк, приправив обращение к Олсену несколькими специфичными выражениями, — пора бы уже и запомнить.
Услышав родную речь, я вздрогнула. Хамское, по сути, предложение Самохина, теперь показалось наполненным состраданием. Я сделала вид, что не поняла тирады морячка, рано еще открываться незнакомцам, правда на Мартинике к русским относятся скорее с любопытством, чем с неприязнью. С невероятным облегчением я открыла дверь в маленькую каюту, сейчас служившую мне пристанищем. Надо умыться, найти туфли, и да! — постараться что-нибудь вспомнить о прошедшем вечере.
Смыв неуместный макияж, я присела на узкую койку, и, повертев в руках карнавальную корону, задумалась. Что мы имеем? Бредовую ситуацию, начало которой в ресторане отеля 'Софитель Бако', затем давка многолюдного танцпола, коктейли... Голубая Лагуна! Много-много 'Голубых Лагун', вот почему меня подташнивает от одного упоминания о Блю Кюрасао! Потом поездка в Форт-де-Франс, фейерверк на пристани, серпантин, конфетти, 'Голубые Гавайи'... Уу... по-моему, это последнее воспоминание о празднике. Или нет, есть еще одно — пари, заключенное мной с одним английским джентльменом. В силу своего почтенного возраста он утверждал, что приключения, а особенно морские, нисколько не романтичны, а просто-таки опасны для жизни. Я же, размягченная коктейлями и атмосферой праздника, была уверена в обратном, а также в абсолютной победе духа авантюризма над инстинктом самосохранения. Пари же состояло в том, что по окончанию моего отдыха я стану убежденной приверженкой его точки зрения. Заключили мы его веселясь, танцуя, и приветствуя Новый Год, а потом праздник... плавно перетёк на борт 'Тёмной Лошадки'. Кто привел меня сюда, и почему капитан величал меня хозяйкой? М-да, как говорят в таких случаях, вопросов больше, чем ответов.
На палубе зазвенел колокол. Как же это по-морскому? Читала же... А, вспомнила: 'отбить склянки'! Тут же пришел посыльный, и проводил меня к капитану. Олсен как раз открывал хрустальный графин, он обаятельно улыбнулся, и пригласил войти.
— По стаканчику, мадемуазель?
— Не слишком ли рано для спиртного? — изобразила я светскую даму.
— Хоть мы и говорили о завтраке, но время обеденное, в кают-компании вовсю орудует кок, — объяснил капитан, разливая вино по бокалам. — Бордо Кларет, рекомендую.
Я не стала ломаться, приняла бокал, и стала разглядывать каюту и ее владельца. Зря я назвала Олсена красавцем — его внешность напоминала моделей, растиражированных каналом 'Фэшн ТиВи'. Другую женщину в нем бы пленило приятное сочетание загорелой кожи, светлых волос и серых глаз, меня же оно настораживало. Однако в союзе с графином вина он был безумно обольстителен. 'Именно так выглядит порок', — решила я, чувствуя, как мне хочется выпить.
— Не считайте 'Тёмную Лошадку' плавучим дворцом, — сказал Грег, увидев мой рассеянный взгляд, — мы идем с грузом на Барбадос. Кстати, весьма неожиданным было известие о прибытии мадам Гассельблат на зафрахтованный рейс, — продолжил Олсен, глядя мне в глаза.
— Почему вы решили, что я хозяйка судна? — спросила, немного смутившись его взгляда.
— Мы не решили, — ответил он, — нас поставили в известность. И потом, на вас была корона.
— Карнавальная!
В этот момент дверь открылась, и вошел человек в белом фартуке, и большим подносом. Блюда, расставляемые им на столе, источали аппетитные запахи, и у меня, не евшей ничего с прошлого года, закружилась голова.
— Раз вы не Моник Гассельблат, то, может быть, назовете свое имя?
— Меня зовут Мэй.
— Странно.
— Меня назвали в честь бродвейской звезды Мэй Уэст, — соврала я, на самом деле меня звали Майей. — Сразу видно, что вы не американец, Грег.
— Я швед, — улыбнулся он, и предложил: — Вернемся из мира звезд на грешную землю. Прошу к столу.
Второй бокал Бордо развязал мне язык настолько, что я, не забывая отрезать кусочки нежнейшего мяса, стала делиться с душкой капитаном подробностями своего отпуска — комфортабельный отель, шикарная погода, великолепная компания. Только вот... вспомнить бы, как я очутилась на 'Тёмной Лошадке'. Может быть, любезный капитан расскажет историю моего появления на борту этой славной посудины?
— Устроить фейерверк на пристани вполне в духе порта Форт-де-Франс, — начал он, покончив с отбивной, и закурив сигару. — Чуть после полуночи мне позвонил судовладелец и сказал, что сразу после праздника его жена должна отбыть с нами на Барбадос. Он просил принять провожающих ее лиц, угостить шампанским, а затем строго проследить, чтобы подвыпившая супруга осталась на 'Тёмной Лошадке', а не сбежала вместе с гостями. Если возникнет необходимость, то следует ее запереть. Он объяснил это тем, что хозяйка собиралась на Барбадос с неохотой. Я четко выполнил указание.
— Однако подвыпившая Моник Гассельблат ушла с гостями праздновать далее, — хмыкнула я.
— Вот описание Моник, — почти перебил меня Олсен, начав перечислять: — длинные русые волосы, платье из синего атласа с большим бантом, корона.
— Хм, вы уверены, капитан? — опешила я, и поправила на талии покосившийся бант.
— Абсолютно.
— Выходит кто-то хотел, чтобы на шхуне осталась именно я, — сделанный мной вывод ничего не прояснял. Кто хотел? Зачем?
— Кроме вас, дорогая Мэй, не было никого похожего на Моник, — сказал Грег, снова разливая Бордо Кларет по бокалам. — К тому же вы были пьяны, и с удовольствием отправились спать.
От его насмешливых слов мне стало неловко, однако воспоминание о том, что я проснулась в платье, пусть и помятом, немного успокоило меня. Обед закончился, я хотела поблагодарить гостеприимного хозяина, и уйти, но капитан Грег Олсен остановил меня.
— Я не показал вам всей каюты, Мэй. Спешу исправить ошибку, — сказал он тоном, не терпящим возражений, и сдвинул переборку в сторону.
Остальное жилище было под стать капитану — полное света, с изящным псевдо антиквариатом, и старинным гобеленом у ристалища греха, двуспальной кровати. Сердце ёкнуло... Олсен взял мою руку, поднес к губам и выразительно произнес:
— Здесь, на 'Тёмной Лошадке', дикие нравы, а вы, дорогая, единственная женщина на судне. Позвольте же мне быть вашим покровителем.
Только вежливость — приказала себе я. Помни, здесь одни враги, верить нельзя никому, лишь время твой товарищ. Тяни!
— Мой милый капитан, благодарю за оказанную честь. Только прошу отсрочки до вечера...
— Романтический ужин? — осенило Грега, но он усмехнулся, и заявил: — Предрассудки, это парусная шхуна, а не Хилтон, и здесь не обязательно ждать сумерек, чтобы улечься в одну постель!
— Мне это важно! — крикнула я, выдергивая ладонь из сильных рук Олсена.
— Не надо нервничать, — теперь мужчина обхватил меня и прижал к себе.
— Отпустите меня! — воскликнула я снова.
— Не кричи, — сказал он мне на ухо, — матросам незачем знать о том, что происходит в моей каюте.
— Вам нравится насилие? — спросила я злым шепотом.
— Черт, я не насилую, я просто обнимаю! — также шепотом ответил Олсен.
— Я не хочу, чтобы меня обнимали! Сейчас не хочу... — опомнилась я.
Грег разомкнул объятия, я тут же отскочила, опасливо поглядывая на него. Похоже, он разозлился. Или обиделся?
— Не хочешь, — повторил он.
— Сейчас — не хочу. Вечером.
— Что изменится вечером? Чем я буду привлекательней для тебя, дорогая?
— Тем, что дашь мне возможность свыкнуться с мыслью, что мне приходится ложиться в постель с первым встречным.
Тут я поймала себя на неточности — первым встречным на Тёмной Лошадке был Самохин, мой соотечественник, вспыльчивая личность, питающая неприязнь к капитану. Кажется, я вижу свет в конце тоннеля, у меня появилась идея.
— Какой бред... ну да ладно. Самхайн! — нажав клавишу селектора, вызвал он матроса. Грег будто бы остыл, сейчас он был скорее высокомерен, чем любезен.
Буквально через минуту недовольный Самохин появился на пороге его каюты.
— Проводите даму, — приказал Олсен, и демонстративно отвернулся от меня.
— Дожили, теперь я эскортирую капитанскую подстилку, — пробормотал моряк, — но по-английски добавил: — Да, сэр!
Ах, вот оно что! Олсен специально вызвал Самохина, чтобы продемонстрировать мою участь — произвол судьбы, и то, что его покровительство кое-чего стоит. Но одного не учел красавец капитан, что эта демонстрация мне на руку. Матрос открыл шире дверь, пропуская меня, и я забеспокоилась, ощущая его дыхание в свой затылок. Правильно ли я поступаю, наметив его в сообщники?
Море было спокойным, качка едва ощущаемой, и я вполне сносно держалась на палубе, только постукивали по доскам каблучки. Полуденная жара спала, соленый ветер дул мне в лицо, и дышать им было приятно. Я чуть притормозила, хотя до моей каюты осталось несколько шагов. Матрос легонько толкнул меня в спину.
— Топайте, дамочка, некогда мне с вами валандаться, у меня скоро вахта.
— Слушайте, Самохин, а вы всегда такой зануда, или специально для меня? — спросила я по-русски.
Развязность с Самохина будто слетела, он весь собрался, даже ощетинился. Неужели я ошиблась, и встреча с соотечественницей для него новость не из приятных?
— Ты кто? — спросил он через мгновение.
— Человек, попавший в переделку.
Вот тут его и отпустило. Уж не прячется ли морячок на Карибских островах от российского правосудия?
— Меня Майя зовут, — я протянула ему руку. — А вас как? А то неудобно Самохиным...
— Владимир, — сказал моряк, но руку не пожал.
— Очень приятно, — сказала я в ответ, немного смутившись его строгости, и тут же торопливо предложила: — Пройдем ко мне, дело есть.
— До вахты полчаса, справимся? — ухмыльнулся Самохин.
— Обязаны, — помрачнела я. Ничего не выйдет, если он будет продолжать считать меня легкомысленной 'дамочкой'. И тут я подумала, что в принципе он прав: на корабле я появилась с пьяной компанией, утром выглядела черте как, и явно с похмелья, да еще провела наедине с капитаном более часа. Эх, придется ломать стереотипы...
Мы вошли в каюту, и он закрыл дверь, подперев ее для верности плечом.
— Что хотела?
— Помощи попросить. Капитан... В общем так: вечером я должна стать его любовницей.
— Ну а я-то тут причем?
— Ты единственный русский человек на этой посудине, а своим надо помогать.
— Кто сказал?
— Ленин, — брякнула я, и Самохин засмеялся.
— Шутница ты, однако, дамочка.
— Зовите меня просто Майей.
— Как же тебя занесло к нам, Майя? — Самохин, наконец, отлип от двери и присел на единственный стул.
— Для самой загадка... — развела я руками. — Грег Олсен говорит, что ему меня описали, как жену судовладельца, да еще и велели придержать на борту.
— Грег Олсен... и ты ему веришь?
— Как не верить, если я здесь!
— Впервые встречаю такого капитана, — поделился своими наблюдениями Владимир, — словно баба какая-то, все красуется, прихорашивается, а перед кем, спрашивается? Перед чайками? Говорят, что шкаф его забит барахлом, и выбрит всегда, и причесан. Правда, с девками якшается, и ни в чем, хм... замечен не был, — подмигнул мне моряк.
Утешил, нечего сказать!
— Метросексуал, — вздохнула я.
— Чего? — переспросил моряк.
— Культурный феномен, короче, мода такая.
— А...
Я грешным делом подумала, что для меня лучше, если бы красавчик Олсен был содомитом. Тем не менее, антипанегирик капитану, произнесенный Самохиным, дал своеобразный толчок, и я приняла окончательное решение.
— Вы, Владимир, человек бывалый, вот скажите мне: далеко ли до ближайшего острова? — спросила я, глядя в глаза моряку.
— Миль двадцать пять до Сент-Люсии, это очень далеко, самый близкий берег это все еще Мартиника, — не моргнув, ответил он.
— А на шлюпке можно туда добраться?
— На моторной можно.
— А на весельной?
— На вёсельной сложнее.
— А на 'Тёмной Лошадке' моторные есть? — я очень близко подошла к своей задумке, и теперь мне было тревожно: получится ли?
— Как не быть... — нахмурившись, подтвердил Самохин.
— А вы можете спустить её на воду, — осторожно спросила я, — предположим в вечернее время, когда стемнеет?
— К вечеру мы будем чуть дальше на несколько миль, — бросил моряк, и тут же предупредил меня: — ты не представляешь, детка, как это опасно.
— А что в нашей жизни не опасно?
— Опасность опасности рознь! Эта из категории смертельных, — из его уст фраза прозвучала очень убедительно. — Неужели так противен капитан?
— Не то чтобы противен... — призналась я, — просто я не собираюсь спать с ним, а терпеть унижения до самого Барбадоса мне неохота. К тому же отпуск мой скоро закончится, а на Барбадосе у меня не будет ни паспорта, ни денег, и я полностью буду зависима от капитана Грега Олсена. По-моему, сбежать на шлюпке предпочтительней.
— Приключений ищете, дамочка? Будут вам приключения, — со злостью произнес Самохин, толкая дверь каюты, и мне показалось, что в этот раз она точно не выдержит. — И откуда на мою голову свалилась такая дура?
Стемнело слишком быстро. Словно мы в кинотеатре, начался сеанс, и киномеханик вырубил свет. От Самохина весточки не было, давным-давно закончилась его вахта, а он пропал — ни пены, ни пузыря. Я пыталась представить, что сейчас делает Олсен — стоит ли на капитанском мостике, обдуваемый прохладным морским ветром, или зажигает свечи на убранном цветами столе своей каюты, готовясь к романтическому свиданию. Хотя откуда цветы, ведь капитан говорил, что рейс грузовой... А может их заботливо припасли для Моник Гассельблат? Участь моя была незавидной. С другой стороны можно было предположить, что... Нет! Но вдруг... вдруг Грег окажется великолепным любовником, и я стану мечтать о тех минутах, когда он будет покидать рубку и возвращаться в нашу постель?
В дверь вежливо постучали. Как много воды пронеслось под килем 'Тёмной Лошадки' с тех пор, как в мою каюту вежливо постучались в первый раз. Мой философский настрой сменился унынием, как я не старалась, но 'произвол судьбы' не хотел оборачиваться нечаянным везением. На пороге стоял русский моряк, и громко, так что все матросы шхуны слышали, объявил:
— Капитан приглашает вас на ужин, миледи!
— Что-то ты меня повысил до миледи, в дамочки уже не гожусь?— с обидой сказала я, пеняя на трусость Самохина.
Владимир хитро подмигнул мне и, понизив голос, сказал по-русски:
— Сейчас судно будет менять галс, команде есть чем заняться. Иди вдоль правого борта до кормы, там увидишь шлюпбалку. Прыгай в шлюпку и жди, пока опущу!
Я ни черта не поняла, кроме того, что надо идти по правому борту, и что там найду шлюпку. Ай, да Самохин!
Быстро сняв туфельки, я понеслась к шлюпбалке, и, задрав платье до середины бедер, перепрыгнула через высокий борт. Шлюпка находилась вровень с бортом шхуны, но в полутьме я не могла разглядеть точное место для прыжка, поэтому крепко ударилась о поперечную балку, и чуть не закричала от боли. Глаза мои постепенно привыкли к темноте, и стоя на коленях на дне шлюпки я нащупала пакет и какое-то одеяло. Постаралась укрыться им так, чтобы меня не было видно, как говорил один мой школьный товарищ: прикинулась ветошью. Сидя под шерстяным одеялом, я сначала слышала только плеск воды и тихое поскрипывание канатов. Потом меня стала одолевать чесотка, шерсть одеяла оказалась колючей, и не проходило и минуты, как мне смертельно хотелось поскрести то коленку, то нос. Одеяло сползало, и я снова пыталась в него завернуться, и с каждым моим движением я слышала, как трещит по швам мое несчастное платье. В очередную вылазку 'на почесание' луч фонарика пробил тонкую шерсть, и я услышала:
— Здесь!
Предательское одеяло было сдернуто, и я предстала перед рассерженными сыщиками. В порванном платье, прижимая к груди туфли, съёжившись под слепящим лучом. Наверное, жалкое зрелище.
— Казлы, — в сердцах по-русски бросила я. И странно, они меня будто поняли!
— Да чего с ней возиться?! За борт ее!
— Зачем же за борт? Нам пару недель гнить на этой галере, а цыпочка скрасит наши будни.
— Где русский? — отважилась спросить я.
— Глянь, ей нас мало! — заржали матросы.
Оглушительный свист раздался над головами, нависающими надо мной. Так залихватски прервал намечающийся суд Линча красавчик метросексуал. От удивления я вытаращила глаза.
— Мадемуазель, — обратился ко мне Олсен, — мне чрезвычайно жаль, что вы побрезговали нашим гостеприимством.
При этом он прищелкнул пальцами и дюжие морячки, ощутимо подхватив меня под руки, втянули на борт 'Темной Лошадки'.
— Ко мне в каюту, — приказал капитан, и мои гонители повиновались. Удивительно, но красавец умел управлять этим сбродом.
В его каюте не было ни свеч, ни цветов, ни даже малейшего намека на ужин. Видно в наказание решил уморить меня голодом. Не спрашивая разрешения, я села в кресло. Грег стоял у двери, наверное, для того чтобы не дать мне сбежать снова, правда через пару минут нашего молчания я услышала за ней сухое покашливание. Охрану приставил. Милый, куда ж я теперь побегу? Мы посреди моря, и Мартиника всё дальше и дальше...
— Ваш сообщник арестован, — объявил грозный капитан.
— Куда вы его дели? Неужто на борту есть тюрьма? — с неискренним удивлением спросила я.
— Трюм не лучше тюрьмы.
— Трюм... у меня ассоциируется с крысами, — поёжилась я.
— Считаю не самым страшным наказанием за его проступок, — гнев придавал ему шарма, я поняла, что, несмотря на лоск, он способен даже на убийство.
— А что он такого сделал? Подумаешь... — я попыталась защитить незадачливого помощника.
— Вы могли погибнуть, и он об этом знал!
— Самохин не виноват, — начала объяснять я. — Сама его попросила.
— Вы солгали мне, мадемуазель, — презрительно скривив губы, напомнил Олсен. — Самхайн — русский, вы тоже.
— Я не лгала. Просто не сказала правды, да вы и не спрашивали, — отбивалась я от нападок шведа. — К тому же национальность не важна, считайте меня гражданкой мира.
— А что это было? 'Грег, вы не американец!' — передразнил меня он. — Да и сказка про Мэй Уэст...
— По-английски меня действительно зовут Мэй, так что никакого обмана, — поставила точку я, и предложила мировую: — Грег, раз я здесь, то, может быть, мы поужинаем, как намечалось, а?
— Сначала вы мне расскажете, почему рисковали жизнью, чтобы избежать того что, как вы говорите, 'намечалось'.
Я замолчала. Не знаю почему, но язык не поворачивался сказать правду.
— Ну что ж, — прервал затянувшееся молчание капитан. — Не хотите, не говорите. И так всё ясно.
Он подошел к двери, открыл, и сказал находящемуся за ней:
— Проводите даму.
Несмотря на то, что меня пугала перспектива оказаться вместе с сообщником в трюме 'Тёмной лошадки', я все равно спросила Грега:
— А можно будет навестить арестованного?
— Нет.
Меня проводили в каюту, и, принеся скудный ужин, ключом закрыли дверь снаружи. Вот и я в темнице, хотя мне еще повезло, не в трюме с крысами, как товарищ мой, Самохин... 'Характер показывает', — после ужина решила я, обдумав поступок капитана, и провалилась в сон.
Утром я поняла, что мне нечего надеть. Открытие вполне привычное для женщины, но у меня был другой случай — белье и платье требовали срочной чистки и ремонта. Удручающая картина, платье порвано, да и бант где-то утерян, подозреваю, что болтается на каком-нибудь гвозде шлюпки. От карнавального шика остался только пшик — одна корона. И зачем мне она посреди моря? Надев на себя атласные в пятнах лохмотья, я постучала в дверь. Та распахнулась, и я увидела приставленного охранять меня матроса.
— Чего тебе? — спросил он, приоткрывая глаз и зевая. Спал на посту! Ну и команда у Грега Олсена...
— Позови капитана, скажи, дело есть, — велела ему я.
Матрос не кинулся исполнять мою просьбу, а просто крикнул, обращая лицо наверх:
— Вахтенный! Дамочка хочет капитана!
Далась им эта 'дамочка'...
— Не хочет, а просит придти, — поправила я матроса, стараясь мило улыбаться. Если честно, то получалось криво.
— Капитан велел — пусть сама идет! — крикнули сверху, и мой страж чуть не потерял берет, так высоко запрокинул голову, слушая ответ. Потом также громко прокричал мне:
— Капитан велел — пусть сама...
— Слышала, — хмуро перебила я.
— Провожу, — строго сказал мой охранник.
Бросив в каюте надоевшие шпильки, я босиком поднялась на палубу. В глаза ярко слепило солнце. На море полный штиль, ни ветерка. Хоть в этом повезло, моё рваньё не будет плескаться на ветру, обращая на себя внимание. Матрос отстал, остановился переброситься парой слов с коллегой. Видно всю ночь протоптался у моей двери, и сейчас выпрашивал себе смену. В руках моих все еще была карнавальная корона, она показалась мне настолько чуждой здесь, и вызывающей острое чувство горечи по утраченному празднику, что у меня возникло огромное желание выбросить ее в эту спокойную карибскую лужу. Но тут, почти у капитанской каюты, я увидела странный латунный прибор, так подходящий по цвету моей побрякушке, что не удержалась и насадила корону на него. Получилось красиво. Стражник догнал меня, внимательно оглядел, не задумала ли чего? Задумала, а как же!
— Слушай, а где тут у вас трюм? — спросила я, жалостливо заглядывая ему в глаза.
— Иди, давай.
— Может окошко какое есть, или дырка там...
— Тебе зачем?
— С товарищем поговорить хочу, поддержать.
Он хмыкнул, с удивлением посмотрел на меня, вроде я зверушка какая, а вот, поди ж ты, человеческое во мне проснулось.
— Он не в трюме, уже... В каюте заперт, — признался страж.
— А где его каюта? Умоляю, скажите! — даже ладошки сложила, будто в 'намасте'. Надо заканчивать смотреть телевизор, и индийские кулинарные шоу в частности, — подумала я. И причем здесь телевизор? Мысли скакали, как блохи, а самая крупная, звеня подковами, мучила меня вопросом — как же так случилось, что капитан разгадал нашу затею с побегом?
На мою мольбу страж заморгал обоими глазами, и вдруг резко скосил их вправо. Я проследила за его взглядом. У деревянного люка, ведущего в трюм, была небольшая лестница в матросский кубрик.
— Спасибо, друг! — широко улыбнулась ему я, и уверенно постучалась в дверь каюты Грега Олсена.
— Войдите, — милостиво разрешил последний.
Я вошла, остановилась в проеме. Картинку себе представила — девичий силуэт, освещенный солнцем на фоне бирюзовой волны. Но Грег не оценил, равнодушно мазнув по мне взглядом. Я оглянулась. Все ясно — вместо бирюзовой волны за моей спиной маячил мой охранник. Неудавшаяся попытка привлечь внимание ничуть не огорчила меня, и даже раззадорила — раз Олсен дал поблажку Самохину, то и мне что-нибудь перепадет.
— Доброе утро, Грег, — начала я, приветливо улыбаясь.
— Кофе хотите?
О да, запах у кофе был убийственный, душу можно продать за такой аромат! Если учесть, что в последний раз я пила кофе за завтраком в отеле, то это было как в другой жизни. Олсен разлил напиток из медной джезвы в чашку величиной с наперсток, и протянул мне.
— Чем обязан столь раннему визиту? — спросил он, глядя, как я пытаюсь растянуть удовольствие.
— Божественно... — не могла я не восхититься, жалея, что кофе всего один глоток.
— Сорт 'Мартиника', наш груз, кстати, как и ром, — пояснил капитан, и все же вернул меня к начальной цели: — Вы хотели со мной поговорить?
Попробовала печально вздохнуть, но вдруг поняла, что роль жертвы у меня не получится. Тогда я подхватила руками рваный подол, обнажив при этом колени.
— Вот, — предъявила я прорехи капитану.
— Не понял... — Грег был обескуражен, он смотрел на мои ноги.
Я пошевелила пальчиками. Аккуратные ноготки, покрытые лаком алого цвета, похоже, загипнотизировали капитана. Смотри, смотри, к концу нашего плавания от педикюра останется такой же пшик, как и от моего карнавального костюма. Я со страхом подумала об эпиляции... Хотя, у душки Грега наверняка найдется станок и парочка лезвий, а если не захочет делиться, то я пойду и на воровство и на 'чик по горлу'.
— Видите ли, уважаемый капитан, — решила внести ясность, — платье мое пришло в негодность.
— Ах, вот оно что, — сказал он, отводя глаза от моих ног. — Увы, на 'Тёмной Лошадке' нет белошвеек.
— Но и ваша заключенная не из белоручек, сама залатаю, — поддела я его, — и все-таки на время мне нужна какая-нибудь одежда... и обувь.
— Кстати, об аресте, — прищелкнул пальцами капитан. Я еще вчера заметила у него этот жест. — Прошу простить, погорячился. Обдумав все, я пришел к выводу, что вы меньше всего виноваты в том, что произошло. С этого момента вы свободны.
— Голая и свободная, — ухмыльнулась я.
— С одеждой что-нибудь придумаем, — пообещал он. — Ведь вы, надеюсь, не рассчитываете на женскую?
— Да мне все равно что, хоть робу матросскую!
— Ну, тогда все гораздо проще.
Капитан удалился за перегородку. Я слышала звуки и пыталась угадать, что делает Олсен. Вот он открывает шкаф, о котором слагают легенды матросы Карибского моря, одну из них мне поведал Самохин. Вот он выбирает для меня тельняшку от Жана Поля Готье, и она мне длинна настолько, что выглядит как мини-платье, и я совершенно в ней неотразима. Мои мечтания прервало появление капитана. Его выбор был намного обычнее — белая рубашка, на плечиках петля для лычек, и бежевые льняные брючки. Для поддержки штанов предлагался кожаный ремень, который просто подстегнул мое воображение. Вроде и солнцем не напекло, что ж меня так забрасывает-то?
— Надеюсь, подойдет.
— Примерить можно? — спросила я, и, не дожидаясь ответа, юркнула за перегородку. Показное равнодушие Грега толкало меня на провокацию. Не поведется ли он на 'легкую добычу'?
— Э...эх, — донеслось вслед.
Там я скинула платье, и не торопясь надела вещи Грега. Они мне были велики, но рубашку я завязала узлом на животе, а брюки стянула ремнем. Отлично! Я обернулась и посмотрела на постель. Ворох белья, второпях выброшенного из шкафа капитаном, создавал иллюзию беспорядка, словно здесь боролись, или любили... Так вот к чему относилось его 'Э...эх', не хотел, чтобы видела. 'Чистоплюй', — высказалась по-русски, и это было почти любовно, ведь пока я вертелась перед его зеркалами, он даже шага не сделал в сторону спальни.
— Выбор хорош, — довольно заявила я, представ перед Олсеном. Думалось мне, что в штанах простого матроса я бы чувствовала себя не столь комфортно. — Спасибо, Грег.
— Пожалуйста, — ответил он, разглядывая меня. Я поняла, что ему понравилось увиденное.
— Про обувь забыли... — вспомнила вдруг.
— Обувь вряд ли. На ваш размер ничего нет, — развел руками он.
— Ну, я пойду? Еще раз спасибо.
— Идите.
Комкая в руках остатки платья, я вышла из каюты и, наслаждаясь свободой, прошлась по палубе. Дойдя до кают, на которые косился мой утренний стражник, я тихо произнесла:
— Володь? — ответа не последовало.
— Самохин! — чуть повысила голос я. Опять тишина. Ну не орать же, меня только освободили. И тут мне пришла в голову идея. Кинув на палубу тряпьё, я уселась, привалившись спиной к деревянной стенке с зарешеченным маленьким окном у самого пола. Я конечно не певица, но получалось у меня от души, громко:
— Капитан, капитан, улыбнитесь,
Ведь улыбка это флаг корабля.
Капитан, капитан, подтянитесь,
Только смелым покоряются моря!
Закончив куплет, я услышала, как где-то в глубине помещений мне аплодируют, а потом мужской голос и вовсе затянул:
— Врагу не сдается наш гордый 'Варяг'
Пощады никто не желает!
Мы еще проорали пару куплетов, привлекая внимание команды, и вышедшего поглядеть на концерт капитана. И вдруг с высоты, оттуда, где обычно расцветают под ветром паруса, донеслось:
— Fifteen men on a dead man's chest
— Yo ho ho and a bottle of rum, — откликнулась команда.
'А неплохие, в общем-то, парни', — думала я под дружное:
— Drink and the devil had done for the rest
— Yo ho ho and a bottle of rum!
'А вот представь, если они пираты, или бутлегеры?' Это я про ром вспомнила.
Внезапно поднялся ветер, послышалась зычная команда: 'All hands make sail!', и экипаж рассыпался по палубе ставить паруса. Смотреть, как слаженно работает команда было интересно, я впервые видела процесс воочию, а не на экране кинотеатра. А где же главный герой, где режиссер этого увлекательного спектакля? На капитанском мостике с абсолютным спокойствием попыхивал сигарой Грег Олсен.
— Прямо руль!
— Есть, прямо руль! — отвечал рулевой.
— Давай, давай, разбойнички! — по-русски крикнула я, воодушевясь всеобщим
единением.
Сильный ветер словно пришпорил 'Темную Лошадку', и она понеслась по волнам с натянутыми до жесткости плоскими парусами. Началась качка, и я решила убраться с палубы по добру по здорову. В каюте я легла на постель, прихватив кусочки лимона на фруктовой тарелке из поданного после моего ухода завтрака. Первое время он спасал меня от укачивания, но по истечении нескольких часов я уже молила Бога о скорой смерти. Во-первых, мне было страшно одной, в частых перебежках до умывальника я норовила или врезаться в стенку, или разбить лоб об иллюминатор.
— О, господи, помоги мне! — простонала я, в очередной раз наклоняясь над
жестяной раковиной.
Вот так погибну, и 'и никто не узнает, и никто не придет'... Стало жалко себя
до слез. Помереть от того, что где-то в Карибском море вывернула в жестянку внутренности! Мои московские приятели вдосталь посмеются на символических похоронах, а прах мой сожрет акула. Но ей с меня не стать сытой, а уж тем более не растолстеть, потому, как за пять часов качки я похудела, килограмм, наверное, на десять. Хоть в этом мне можно позавидовать, пусть и смотрела из зеркала синюшного вида девица.
Через час качать стало меньше, и я облегченно вздохнула. Вот тогда-то и пришли за мной.
— Капитан просит пожаловать к нему, — объявил мой утренний страж, укутанный в непромокающий плащ.
— Там дождь?
— Не, волна была. Я и вам плащик захватил, дамочка. На всякий случай.
Его 'дамочка' напомнила мне о Самохине. Как только мы вышли на палубу, я спросила матроса:
— Самхайна выпустили?
— Да, как только началась уборка снастей. Но к вам он не придет — капитан запретил.
— Злыдень он, капитан ваш, а?
— Нормальный капитан, главное, не бешеный, — ответил моряк.
— Как не бешеный? Самохина в трюм засадил, а меня под замок, это как?
— А я бы тоже взбесился, если б от меня девчонка чуть не утекла, — засмеялся он. — Просто вы никогда не видели бешеных капитанов, мэм.
Оказывается, они все за него, и маникюр капитана ничуть не мешает команде уважать Грега Олсена. Только Самохину он этим не нравился, но теперь я списала придирки Владимира на русский менталитет.
Грег меня ждал. Легкий ужин на столе, вино, запах выкуренной сигары.
— Как вы? — спросил он, только впустив меня за порог.
— Отвратительно. Меня вымутило всю, — пожаловалась я, так хотелось, чтобы кто-то пожалел, погладил по голове. И пусть это будет Олсен, если он способен на жалость.
— Вы очень бледны. Сейчас будет лучше, — сказал он, — надо поесть, но немного. И выпить вина.
— Н-не-м-могу... — скривилась я от одной только мысли о пище. 'Если нечем выворачивать, то и не будет', — думалось мне.
— Тогда ром. Вот, — он налил в пузатый бокал пахучую жидкость. — Укрепит желудок, проверено. Пейте, и без возражений!
Я выпила. Сначала ром обволок мой желудок, разжег в нем костерок, потом добрался до мозга и устроил переворот. Мои недавние страхи показались такими ничтожными, по сравнению с мировым океаном, что мне стало смешно. Да, смешно, и я прыснула, и закатилась таким дурацким смехом, что долго не могла остановиться. Моя реакция повергла Грега в шок.
— Мэй, с вами все в порядке?
— У-ху-ху, — ответила я.
— Мэй, — снова назвал меня по имени Грег, и я сразу остановилась, у меня сработала память — именно так начинали неприятные разговоры мои 'бывшие'. — Я хотел принести вам свои извинения за тот день... Вы, конечно, помните, мои слова и действия толкнули вас на опрометчивый шаг, едва не стоивший вам жизни... Простите меня.
— Прощаю, и забудем об этом, — 'неприятности' отменились, я была великодушна, и настроена еще хлебнуть волшебного рома.
— Вы так привлекательны в моей одежде, — налив в бокал напитка, сделал комплимент любезный капитан.
— Вот оно как... Выходит в платье я была для вас нехороша? — угасшие было подозрения насчет ориентации Грега, вспыхнули вновь.
— Когда я впервые увидел вас, подумал, что еще не видел девушки красивее.
'Та еще песня...'
— Макияж делает вас старше, сейчас вы проще...
'Доступней что ли?'
— ...похожи на подростка.
'Ну вот жеж... еще педофилии нам не хватает!' Прервав его льстивые речи, я произнесла: — Любите производить впечатление, Грег? А на самом деле кто вы?
— Я? Моряк, капитан, подданный шведской короны. Но я, кажется, понимаю, о чем вы спрашиваете...
'Ну и? Натурал?!'
— Отвечаю — не женат.
'Тьфу ты!' — его ответ раздосадовал меня. Неужели он думает, что меня интересует его семейный статус?! Подогретая спиртным я раскачивалась и шипела как четыре змеи на гербе Мартиники. Еще пару минут назад я бы сказала, что 'ром ударил мне в голову', но сейчас он накрыл меня, словно очутилась я в дедовой деревенской парилке, а на голове шапка из валяной шерсти. Вся пылаю и в глазах туман.
— Я пьяная, — доверительно сообщила Грегу.
— Уже? — спросили близнецы капитаны.
— Эй, боцман, — позвала я Грега, и, икнув, доложила: — черти на полубаке...
Невесть откуда взялась эта фраза, просто всплыла, и жаль, что я уже не видела Греговы глаза.
Каждое утро на борту 'Тёмной Лошадки' приносило мне какое-нибудь открытие. Вот и сейчас, проснувшись, я обнаружила перед глазами золотые бурбонские лилии на вытканном полотне, и не сразу поняла, где я их уже видела. Да это же гобелен у постели Грега! Сам капитан спал, повернувшись ко мне спиной, и я даже смогла рассмотреть его модно выстриженный затылок. Я ощупала себя, и поняла, что лежу абсолютно раздетой, а вещи мои, то есть Грега, нашла на кресле, сложенными в идеальном порядке. Я соскочила с постели, и оделась быстрее, чем новобранец. Господи, чем я тут занимаюсь? Подруга Нинон окрестила бы моё поведение ёмким русским словом.
Не успела я сделать и шагу прочь, как в спину мне прозвучало:
— Доброе утро, Мэй!
— Доброе, — еле слышно отозвалась я.
— Уже уходишь?
— Хм, пора, — сказала, все еще стоя к нему спиной, а сама подумала 'опять мы на 'ты!'. Помнится, в первый раз он обращался ко мне так, когда пытался 'обнять' перед моим бегством.
— А как же завтрак? — снова спросил Грег.
— В другой раз, — я обернулась, чтобы быть вежливой, и увидела его сидящим на постели, в белоснежной футболке, так оттеняющей его карибский загар. Я ей очень обрадовалась, этой футболке, вот если бы на нем были и трусы, тогда вообще можно расслабиться. Как выманить его из-под одеяла?
— А вообще-то... я передумала, — улыбнулась я, и присела на кресло, где прежде лежала моя одежда, предварительно осмотрев его — не припрятаны ли там Греговы трусы, и в то же время, боясь наткнуться на что-то вроде стрингов.
— Отлично! — сказал Олсен, и, откинув одеяло, продемонстрировал мне белые шорты.
На миг я испытала облегчение, но тут же воскликнула с обидой:
— Ну, так не честно!
— Не понял? — Грег надевал брюки, и даже остановился, не успев продеть в них ремень.
— Почему ты был одет, а я проснулась голая? Вот скажи мне!
— На тебе не было белья.
'Ах ты, черт! Как я могла забыть, что бросила всё в стирку? Эта качка растрясла мне мозги, иначе бы я помнила, в каком виде застало меня приглашение к капитану...'
Я замолчала, потому что была чрезвычайно зла на себя. В каюте ожил селектор.
— Капитан, сэр, слева по курсу полицейский катер, — доложил рулевой.
Грег тотчас же покинул меня, на ходу заправляя рубашку, и сверху теперь доносились его команды:
— Лечь в дрейф. Приготовиться принять гостей на борт.
Полиция? Только бы 'Тёмная Лошадка' не оказалась контрабандистской шхуной! И название у неё говорящее, как я сразу не насторожилась... И что мне делать теперь? Ни документов, ни приличного объяснения, как я попала сюда. Меня охватывала паника. Сверху послышались сирены, и мужской голос усиленный микрофоном произнес:
— Морской патруль и полиция порта Бриджтаун. Вы находитесь в территориальных водах Барбадоса. Приготовьте трап.
Сирены смолкли, и я могла расслышать, как Грег Олсен разговаривает с представителями патрульного катера.
— Что случилось?
— Пару дней назад в Форт-де-Франс был ограблен музей, украдена корона императрицы Жозефины, подаренная ей городом. Мы осматриваем все суда следующие из Мартиники.
Я сразу поняла, что пропала. Вот почему меня затащили на шхуну, вот зачем велели капитану 'придержать'! Корона... и куда я её подевала? Ах, да! Насадила на какую-то латунную хрень у капитанской каюты. Выйти что ли, посмотреть? Ага, и сразу попасться в руки полицейских. Господи, что же делать-то? Посреди моего запоздалого раскаяния в редчайшей глупости, в капитанской каюте возник Самохин.
— Ты? — безмерно удивилась я, увидев моряка.
— Меня прислал капитан, — скороговоркой выпалил Самохин: — Делай что скажу, Майка, и ничего не бойся.
Он велел мне нацепить берет, и спрятать под него волосы. Швырнул мне носки и резиновые туфли очень похожие на галоши. Они были мне велики, но не на шпильках же щеголять.
— Перчатки надень, — и я нацепила огромные рабочие перчатки, скорее похожие на рукавицы. В довершение всего Владимир сунул мне в руки швабру и объяснил:
— Будем драить палубу. Если что — ты юнга. Ссутулься, и спину постарайся не выпрямлять, а то сиськи видно.
Мы поднялись на палубу. Самохин выплеснул ведро воды, и я стала размазывать её по доскам.
— Учись, салага, — насмешливо сказал Самохин, и показал мне как надо.
Ученица из меня вышла посредственная, потому что сначала я отвлекалась на слежку за полицейскими, шнырявшими по судну, а потом, размахивая шваброй, подобралась к месту 'преступления', ...и обмерла — на латунном приборе висела чья-то зюйдвестка, полностью скрывая его под собой. Значит... кто-то на этом судне знает, что корона Жозефины Богарне, уроженки заморского департамента Франции, появилась на 'Тёмной Лошадке' вместе со мной. Кто? Олсен, Самохин, или неизвестное мне третье лицо? Да какая теперь разница, только бы никто не додумался приподнять головной убор!
Один из патрульных зашел в мою каюту, и через минуту выскочил наверх, неся на вытянутых руках мою одежду. Эх, если б знать, где упасть... Синяя тряпка, кружевное бельишко, и туфли были предъявлены Грегу. Олсен жестом попросил господ полисменов пройти в его каюту, и оттуда минутами спустя раздался громкий смех. Мне захотелось утопиться, пойти на корм рыбам, склеить ласты, но чтобы больше никаких приключений, ни морских, ни сухопутных!
Все это время меня трясло и лихорадило, чтобы избавиться от страха, я злобно терла палубу, и предавалась размышлениям. Размышление первое — как получилось, что купленная в магазинчике отеля копия короны Жозефины вдруг превратилась в похищенный из музея оригинал? Второе — какое отношение имеет к похищению островной реликвии владелец шхуны господин Гассельблат? И последнее размышление — какую роль во всей этой свистопляске играет холостяк капитан?
Полицейские проверили все помещения и отсеки судна, но кроме моих тряпок ничего не нашли.
— Эй, юнга! — крикнули сбоку, как только отчалил патрульный катер.
Я повернула голову. Самохин, и еще пара матросов, откровенно потешались надо мной. И было над чем — в огромных галошах я, наверное, напоминала Чарли Чаплина.
— Хорош ржать, — сказала я им, и потянулась, распрямляя затекшую спину.
Морячки присвистнули, и, глумливо улыбаясь, стали нахваливать капитана. Вот, мол, какой удалец.
— Всё, концерт окончен, — уже не смеясь, сказал Владимир. — А ты давай, дуй в каюту, нечего здесь отсвечивать.
Отсвечивай — не отсвечивай, а команда уверена, что я и капитан любовники. Ну и пусть. Хотя это не так. Я, конечно, наверняка сказать не могу, но чувствую, что Грег не воспользовался случаем.
— Я уйду, — по-русски сказала я Владимиру, — но мне нужно с тобой пошептаться. Зайдешь позже, или сейчас?
— Позже зайду, а то весть о моем визите тут же дойдет до ушей капитана, а в трюм мне больше неохота.
— Постукивают? — удивленно спросила я. — А как же дружба и морская взаимовыручка?
— У них так принято, — усмехнулся Самохин, — и ничего зазорного в этом не видят.
— Хорошо, я подожду тебя. До Барбадоса я совершенно свободна...
Я вернулась в свое гнездышко, немного поскучала, и, едва положив голову на подушку, уснула.
Самохин пришел после обеда, толкнул меня в плечо, и я еле разодрала глаза.
— Хорошо быть пассажиром, — покачал головой матрос, присаживаясь на стул.
— Ага, не просто хорошо, а еще и весело. Вчера чуть кишки не выплюнула, а сегодня... если бы у меня были запасные штаны, то эти бы я точно уделала! Полиция на борту, а у меня им и показать нечего, разве что татушку. И то, если они читают арабскую вязь.
— И что там? Майя написано?
— Майя это 'вода'. Вот не зря я ее сделала, видно мне на роду написано сгинуть в бескрайних просторах вдалеке от родины, — я даже носом шмыгнула для пущей убедительности. — Но звала тебя не за тем, чтобы жаловаться... Расскажи, как случилось, что капитан раскусил наш план? Всю голову себе сломала.
— Да просто все, Майя, — сказал Владимир. — Ты только выслушай меня, и не кричи.
— Слушаю, — садясь удобней на постели.
— Значит так, — начал Самохин. — Вышел я тогда от тебя, и подумал — девка явно не в себе, и отказывать в помощи ей нельзя, и помогать тоже, другое дело, что бегству могут помешать... Ну, и ляпнул в кубрике про побег.
— Ну ты... — задохнулась я от возмущения.
— Не перебивай, — одернул меня моряк, и продолжил: — 'система добровольных сообщений' у них развита и работает безотказно, оставалось только дождаться, когда тебя на корме найдут. Зато, — тут Самохин поднял палец вверх, — ты жива-здорова, и капитан чуток охолонулся, напролом уже не лезет, только огородами.
— Но почему? — я все еще не могла понять причины предательства соотечественника.
— Я когда про смену галса тебе говорил, а сам в глаза смотрел, и видел — ни шиша дамочка не разбирается, — признался Владимир. — А дело-то в том, что спуск шлюпки на воду на полном ходу это самоубийство, а уж тем более при смене галса! Шлюпка обычно переворачивается и разбивается о борт, едва коснувшись воды, и тот, кто был в ней, погибает. Вот и Олсен испугался, когда ему доложили о планах на побег. А злой был, как сто чертей! Правда, не орал, но в трюм меня сразу определил.
— Выходит, я тебе спасибо сказать должна?
— Скажи, — согласился Самохин.
— И за то, что капитан теперь на меня не с вожделением, а опаской смотрит, да?
— И за это. Помнится, он тебе противен был. Нет?
Ничего не успела ответить, дверь распахнулась, и капитан собственной персоной предстал на моем пороге.
— О! Я же говорил, быстро работает, — сказал мне напоследок матрос, и козырнул капитану. — Сэр!
Капитан практически застал меня в постели. Матрос вскочил со стула, и со стороны было непонятно, чем мы собственно здесь занимались.
— Самхайн, я же запретил вам общаться с мадемуазель Мэй, — сказал Олсен, и я поняла, что он раздражен — правая рука его шлепнула белой перчаткой о ладонь левой. Чего это он так разряжен? — подумала я.
— Виноват, сэр, — вытянулся перед ним Самохин.
— Вернитесь к работе, — велел Грег, и дождался когда матрос выйдет.
Сначала мы молчали, потом Олсен, так и не получив приглашения присесть, прошел к иллюминатору и глядя в даль произнес:
— Скоро мы войдем в порт.
— О'кей, — сказала я, раздумывая оставаться ли мне в постели или вылезти из неё.
— Мэй, я не хочу, чтобы вы покидали судно, — серьезно сказал капитан.
— Позвольте, Грег, — я все же откинула одеяло, и опустила ноги на пол. Олсен проводил их взглядом. Опять пальчики разглядывает? — В Бриджтауне я буду вынуждена обратиться в российское консульство, — объяснила я. — Надеюсь, мне помогут с перелетом в Форт-де-Франс, и я смогу вернуться на родину.
— Вы останетесь на 'Тёмной Лошадке', Мэй. Поверьте, так будет лучше для вас. Мы возьмем груз, заправимся, и через трое суток будем на Мартинике.
— У вас нет права удерживать меня!
— Я не хочу применять силу, дорогая, — как-то устало произнес он.
— Ах, вот оно что... — я была взбешена, — только попробуй!
Я все никак не могла понять, как у него получилось молниеносно напасть на меня. Мгновенно я оказалась придавленной телом Грега к постели, и не могла не то что вырваться, а даже пошевельнуться. Поцелуй был бесконечным, сначала я ждала, когда он отстранится, чтобы укусить его за губы — единственно доступный мне вид мести, в виду моей полной недвижимости, но потом увлеклась и забыла о своем коварстве. Тиски постепенно разжимались, и когда его руки стали не сдерживать, а поглаживать, я была совершенно укрощена. Мне не хотелось войны, мне хотелось любви. И я ее получила... Грег вошел в меня, как 'Тёмная Лошадка' в бриджтаунский порт — на полных парусах!
Я стояла у борта, и смотрела, как пришвартовывается судно, но глаза мои снова и снова выискивали высокую фигуру в белом кителе и фуражке с высокой тульей. А рядом шумел и трепетал на ветру разноцветьем флагов порт нашей внезапной любви — Бриджтаун. Спросили бы меня полдня назад, и я признала бы, что пари проиграно. О чем я там спорила в нашем пари? А... Победа духа авантюризма над инстинктом самосохранения. Сейчас бы я сказала по-другому: над здравым смыслом.
'А Грег каков, а? Чертяка! Так к дьяволу здравый смысл! Да здравствует любовь!'
Фигура в белом взмахнула рукой, словно указывая на что-то на берегу. Что за люди в униформе? И с кем это говорит лукум моего сердца, капитан Грег Олсен? Полиция! Полиция...
'А ведь я его совсем не знаю, — покусывая губу, подумала я, — ну, кроме того, что он безумно хорош в постели... Ээ... а может, мне с голодухи показалось? И эта тёмная история с короной, в которой капитан играет кем-то отведенную ему роль...'.
Мне подурнело. Яркое небо Барбадоса словно налилось свинцовыми тучами. Или это потемнело в глазах от обиды и страха? А я-то расслабилась, да еще и влюбилась, как дура! Правильно меня Самохин дразнил. Кстати, где он? Наверное, занят, вон и технику для разгрузки подогнали, и вся команда на палубе. И никому до меня нет дела, тем более возлюбленному, он сейчас, наверное, торгуется, как бы подороже продать русскую воровку. Бежать? Бежать!
Воспользовавшись всеобщей суматохой, я не торопясь прошла до трапа, и спустилась по нему на причал. Портальные краны, лебедки, крикливые докеры — в зоне обслуживания судна было не протолкнуться. Пролезая между деревянными ящиками и бочками, я уронила берет, скрывающий мои волосы. Мне было не до поисков, и, скрутив пряди в жгут, я перекинула его на спину, под рубашку.
'Что, Грег, унеслась от тебя 'лёгкая добыча? Думаешь, приласкал и я растаяла? А вот и нет, русские просто так не сдаются! И предательства не прощают'. Эх, если бы на мне была тельняшка, я бы с большим удовольствием рванула бы её на груди!
Едва я выбралась на просторы морского порта, ко мне тут же подрулил автомобиль с тонированными стеклами. Выскочившие из него молодчики, подхватив меня под руки, сунули в салон головой вперед, где я свалилась на колени сидящего господина. Я не успела ничего понять, как получила увесистый пинок, и один из громил бесцеремонно устроился рядом со мной, заняв добрую половину сиденья.
— Кто вы? — испуганно спросила я.
— Здравствуйте, Моник, — осклабился сидящий слева господин.
Вот это номер, меня опять принимают за мадам Гассельблат! Я на миг взглянула в окошко. Мы ехали вдоль складских помещений, пронумерованных или обозначенных буквами, на пандусах стояли морские контейнеры с символикой Deep Sea.
— Остановите автомобиль! — крикнула я, и заворочалась на сиденье. — Я не Моник Гассельблат, это ошибка!
— Спокойней мадемуазель Моторина, нам прекрасно известно, кто вы, я просто пошутил.
— Ну, раз это шутка, тогда отпустите меня, — попросила я, надеясь на чудо.
— Чуть позже, у меня к вам пара вопросов.
Автомобиль остановился у ангара. Оказывается, мы даже не покинули порта, судя по строениям вокруг, мы находились в районе ремонтных доков. Дверь автомобиля открыл громила с переднего сиденья, и нелюбезно вытащил меня на асфальт. Им что, приказали как можно грубее со мной обращаться?
— Повежливей можно? — огрызнулась я, потирая ушибленную руку.
— Прошу вас извинить их, — раздался голос за спиной, я обернулась, и наконец-то смогла разглядеть загадочного господина.
Несмотря на душный вечер, на плечи его был накинут белый плащ, а руки, держащие трость, скрыты такими же белыми перчатками. Он был достаточно молод. Брюнет, лет тридцати пяти, с широкой полоской усов над верхней губой, вздернутой шрамом. Было в его внешнем виде нечто киношное, этакий итальянский мафиози. Верзила-сосед потянул меня за локоть, подтолкнул, и я сделала несколько шагов к ангару. Заскрежетали ржавые рольставни, и мы прошли внутрь.
— Что это? Гараж? — спросила я, разглядывая яму и эстакаду над ней.
— Шлюпочная мастерская, — ответил господин, и добавил: — а вы любопытная особа, Мэй.
— В меру, — я вовремя вспомнила, что любопытство сгубило кошку, и дала задний ход, — вообще-то я не привыкла совать нос в чужие дела.
— Похвально, — улыбнулся 'мафиози'.
Он старался казаться любезным, и если бы не его спутники, то я может быть и купилась. Но реальность такова: я в компании преступников, в чём была уверена на сто процентов.
— Простите, а как вас зовут? — спросила я, наивно полагая, раз джентльмену известно моё имя, то и мне надо знать его.
— Ну вот, я только поверил вашим словам, как вы тут же их опровергаете, — рассмеялся он, будто я удачно пошутила.
— Меня учили быть вежливой, — тут же нашлась я, — должна же как-то к вам обращаться.
— 'Сэр' меня вполне устроит, — усмехаясь в усы, сказал 'мафиози'.
— Мне бы домой, сэр, — попросилась я, делая ударение на последнем слове.
Взявшись за спинку стула, он выставил его вперед и пригласил меня присесть. Отказаться было невозможно.
— Мы ждем одного человека, мадемуазель Моторина. Скажу прямо, от него зависит, насколько быстро вы вернетесь домой, или... не вернетесь вовсе.
От его слов меня пробрал озноб. В металлической полусфере ангара было холодно, а глубокая яма посреди него настроения мне не поднимала.
'Если 'сэр' проводит все свое время в таких вот условиях, то я понимаю, для чего накинут плащ на его плечи'.
Но владелец белого плаща покинул меня, оставив взамен себя здоровяка водителя.
— Жиртрест, — вспомнила я детскую дразнилку, глядя на гору мышц под гавайской рубашкой. Здоровяк не реагировал на фразу на чужом языке. — Пончик, сарделька, Гаргантюа... и Пантагрюэль! — мне было страшно, и я развлекалась тем, что подыскивала ему эпитеты. — Кинг Конг! — услышав родное 'гаваец' хлопнул ресницами, очевидно, названные ранее знаменитые герои Франсуа Рабле были ему не известны. Мы могли бы поболтать о Голливуде, и том, кто нравится ему в роли подружки чудо-гориллы, Джессика Лэндж, или Наоми Уоутс, но сближаться с преступником было бы с моей стороны опрометчиво.
'Кто тот человек, от которого зависит моя жизнь? — думала я, обхватив плечи руками, и стараясь не стучать зубами от холода. Прошло, наверное, около часа, прежде чем в ангар снова вошел 'мафиози', а за ним мой соотечественник Самохин. Владимир был хмур, обычная его развязность испарилась вместе с моей верой в добрых людей.
— Вот так встреча, — произнесла я.
— Представлять вас друг другу нет нужды, — заулыбался 'сэр'.
Прямо скажем, появление здесь русского моряка, да еще и в роли 'человека от которого зависит моя жизнь' было для меня неожиданностью. А я его поддерживала в трудную минуту, песни пела гаду!
— Смотря, в каком качестве представлять, — мне захотелось ударить предателя, и как можно больней, — я вот знала моряка Самхайна, а этот человек может быть и убийцей, и злодеем! — для убедительности я ткнула в его сторону пальцем.
— Прямо-таки и убийцей! — вспыхнул Самохин.
Он чувствовал себя неуютно, избегал смотреть мне в глаза, а когда я успевала поймать его взгляд, то читала в нем просьбу о прощении.
— Откуда мне знать, — продолжила я, немного сбавив обороты, — подозревала, что у тебя нелады с российским законом, но ты и здесь уже успел натворить.
Неужели я настолько ошибалась в нем? Выходит, я совсем не разбираюсь в людях... Какие, интересно, сюрпризы мне преподнесет 'возлюбленный'?
— Минуточку, восстановим справедливость, — вмешался 'сэр', — Самхайн не убийца, а просто наш человек в команде капитана Олсена. Мы ему поручили присмотреть за одной очень ценной вещицей, но он не справился.
— Надеюсь, ваша ценность застрахована, — съязвила я.
— Мадемуазель Моторина, вы и являетесь этой страховкой, — рассердился 'сэр', глаза его злобно блеснули из-под припухших век.
'Аллергик? Ну, вот какое мне дело до его болячек! Чтоб он сдох!'
— Не бойся, Майка, — сказал Самохин еле слышно, и, обращаясь к усатому, добавил: — Стив, я предложил тебе разобраться на месте, а девчонку отпустить, она здесь совершенно не причем.
— 'Тёмную Лошадку' уже обыскали, и ни черта на ней нет! Я велел не спускать с короны глаз, а ты куда смотрел? — кипятился 'мафиози'.
— Видишь ли, Олсен меня изолировал на некоторое время, — признался Самохин.
Усатый застыл, нервно дернулось веко. Заячья губа обнажила десны, изо рта осою вылетела звонкая фраза:
— Изолировал? Он заподозрил что-нибудь?
— Вроде нет. Он больше ею занимался, — кивнул на меня моряк.
— Корона была у неё! Куда дела, отвечай! — он чуть не набросился на меня с кулаками, но Самохин вовремя встрял между нами.
— Я повесила её на какой-то прибор, а когда пришла полиция, её уже не было... — с придурковатым видом развела я руками.
— Олсен? — взревел усатый.
— Олсен! — подтвердил моряк.
— Олсен... — ахнула я, увидев входящего в ангар капитана.
Грег был в кителе, видно прямо со шхуны. Увидев меня в компании злоумышленников, он не удивился, и, судя по всему, был знаком с моим похитителем.
— Стив, мистер Гассельблат, — приветствовал усатого Олсен.
Едва я услышала это имя, в голове моей все перевернулось. Гассельблат, владелец 'Тёмной Лошадки'?
— Так Моник ваша жена? — воскликнула я, не обращая внимания на знаки Самохина.
— Моник моя мачеха, — ответил Стив, и покачал головой: прав был, я любопытна и совсем не в меру.
Грег подошел ко мне, взял за руку, и так, словно мы на балу, представил 'мафиози':
— Стив — сын господина Гассельблата, судовладельца, и... мы давние знакомые.
— Благодаря мне, Грег Олсен стал капитаном 'Лошадки', — любезно сообщил мне, подмигнув распухшим глазом, Гассельблат-младший. — Кстати, что тебя сюда привело, и как ты нашел нас? — нахмурившись, спросил он у Грега.
Я видела, как напрягся Самохин, как Грег искоса взглянул на него, но никто из них не проронил и слова. Грег сжал мою руку, и Стив, наблюдавший за нами, сказал ехидно улыбаясь:
— Ты все такой же Казанова... Не стоит, милая, доверять этому ловеласу, он скажет вам, что вы единственная, но вы всего лишь одна из многочисленных жертв обаяния Грега Олсена.
— А ты все также азартен, Стив? Не проигрыш ли заставил тебя заниматься грабежом? — парировал Олсен, но слова Стива встряхнули меня.
Вот чувствовала, что сегодняшний вечер откроет мне глаза на 'влюбленного' капитана. Боже, как банально! Обычный курортный роман...
— Отец отказал мне в помощи, вот и кручусь, как могу, — ухмыльнувшись, ответил Гассельблат. — И тут, как на блюде — в новогоднюю ночь звонит папаша, и просит прокатить с ветерком одну девицу, он вроде как с ней поспорил.
— Так этот джентльмен ваш отец? — ошалело уставилась я на него.
— Он самый. А еще упрекает меня за азартность! К слову, мне это было на руку, покупатель нашелся и корону надо как-то вывозить, а 'Лошадка' уже под парусами. При плохом раскладе виновата будет девица, если полиция копнет поглубже, то сразу выйдет на отца, а уж он-то всяко отмажет. Вот и подсунули ей, да Самхайну поручили приглядывать.
— Все ясно, — сказал Грег. — Но мы, помнится, договаривались с тобой, что 'Тёмная Лошадка' в махинациях не участвует, не так ли?
— Извини, слишком многое было поставлено на карту.
Белый плащ начал сползать с плеча владельца — периодами того потряхивало, словно накатывал волнами приступ.
— Я готов забыть, — тут же предложил Олсен, — при условии, что мадемуазель Мэй сейчас уедет со мной.
— Только после того, как она вернет корону, — отрезал Стив, для верности сунув руки в рукава.
— Нет у меня короны, — буркнула я, еще крепче вцепившись в капитана.
— Грег, в твоих интересах убедить девушку, — посоветовал Стив, и закашлялся.
'С ним что-то происходит... Он болен?' — я во все глаза смотрела, как Гассельблат-младший начинает багроветь и задыхаться.
— Я уверен, что она говорит правду, — вступился за меня Олсен. — О том, что корона украдена из музея мы узнали от полицейских патрульного катера, и в этот момент она исчезла. Может кто-то из ваших сообщников расстарался? А, Стив? Может не один Самхайн присматривал за драгоценностью?
— Ты что же думаешь, что половина острова знает, что я перевожу ворованное на 'Тёмной Лошадке'? — прорычал Стив.
— Но ведь люди, обыскивающие судно знают, что именно они ищут, нет? — наседал на него Грег.
— Стоп, стоп, — перебил начинающуюся ссору Самохин. — Вы только послушайте себя: с десяток вопросов, на которых не даются ответы. Однако... никто так и не признался, что знает, где находится корона императрицы Жозефины.
Все замерли, и поглядели друг на друга. В молчании прошло несколько секунд.
— Значит, она всё еще на 'Тёмной Лошадке', — сказал Олсен.
— Не может быть! Команда заперта, судно обыскано, ничего не найдено, — затряс головой Гассельблат.
— Груз не досматривали? — спокойно спросил Олсен.
— Груз? Не досматривали... — растерянно ответил тот.
— Что может быть проще, чем утопить корону в роме, или же зарыть в кофейных зернах? — предположил капитан.
— Самхайн! — крикнул Гассельблат-младший: — Срочно на 'Лошадку', узнать, где в порту складировали груз, проверить всю тару имеющую хоть малейшее повреждение!
— Есть, сэр! — козырнул Самохин, и выбежал из ангара. Мы остались втроем.
— Стив, думаю, что нам тоже стоит перебраться на шхуну, — сказал Грег.
— Зачем? — Стив воспрял духом, и даже начал иронизировать: — Неужели не нравится тут?
'Мне — не нравится!' — хотела крикнуть я, но мужчины забыли обо мне. Во всяком случае, мне так казалось.
— Как никто знающий 'Тёмную Лошадку', думаю, принесу намного больше пользы на судне, чем в мастерской.
— Стоит подумать...
— Только вместе с мадемуазель, иначе мое предложение можешь не рассматривать, — предупредил Олсен, прищелкнув пальцами.
И зачем я ему нужна? Здесь, в порту, запросто можно найти девицу, которая не откажется прокатиться до Мартиники с красавцем-капитаном.
Гассельблат схватился за горло, на фоне белой перчатки лицо его стало принимать фиолетовый оттенок.
— О'кей! — как-то быстро согласился он, видно стало ему намного хуже. — Всем на 'Лошадку'!
На обратном пути Стиву полегчало, мы ехали в одном автомобиле и тем же составом, что и прежде. Взобравшись на борт шхуны, он выбрал для своего штаба рубку, и там принимал гонцов, руководил людьми, и наблюдал за нами. Еще находясь в мастерской, я заметила одну закономерность: если Олсен был рядом, то с Гассельблатом творилось что-то непонятное, но как только Грег покидал беднягу, как к нему возвращались силы. Я вспомнила, как боялась незнакомца, сначала его внешность казалась мне зловещей, но стоило появиться Олсену, и злодей сдулся.
Я запуталась, не знала, кого опасаться в первую очередь, и кого считать на своей стороне, а уж доверять, я знала точно, нельзя никому! Самохин вроде и предатель, но я была уверена, что о нашем местонахождении Олсен узнал от него. Грег — моя любовь, случившаяся по пути от Мартиники до Барбадоса, по всей видимости, ходил в дружках у грабителя Гассельблата, ведь недаром же Стив упомянул о том, что благодаря ему Грег стал капитаном шхуны. Обычно протекцию отрабатывают, ну а способы бывают разные. Гассельблат-младший. О нем у меня было двоякое мнение. Человек болен, и очевидно с рождения. Эта его губа, какие-то недуги, скрываемые многочисленной одеждой, а главное безнаказанность, поддерживаемая папашиными деньгами, превратила молодого человека в морального урода. И в тоже время я его почти жалела...
Мои раздумья прервал Олсен, протянувший чашку с чаем. Рядом стоял охранник, он внимательно следил за нами, и слушал, о чем мы говорим.
— Почему нас держат на палубе? — спросила я Грега.
— Чтобы мы были в поле зрения, — ответил тот, не обращая внимания на чужака, и ту же прицепился с вопросом: — Мэй, зачем ты ушла?
— А ближе не подпускают, чтобы мы не услышали того, что нам не следует слышать? — я прикинулась, будто не понимаю.
— Какая безответственность, ты могла попасть в беду! Что с тобой случилось? — он почти кричал на меня.
Своей строгостью Грег напомнил мне недавнюю историю со шлюпкой, но я не боялась его гнева, и не спешила оправдываться. 'Попробую разведать какие у него отношения с Гассельблатом-младшим...'
— Какая ерунда, Грег, чего бояться? — пела я сиреной: — Стив твой старый знакомый, чуть ли не друг...
— Не друг, но я хотел бы сейчас быть ближе к Стиву, — слова Грега сказали мне намного больше, чем греющему уши охраннику.
— Так будь, — усмехнулась я, и, взмахнув рукой, крикнула выглянувшему из рубки Гассельблату: — Стив, заберите ради бога, Олсена, он мне страшно надоел своими приставаниями!
Моя выходка понравилась Стиву, видно он ревниво относился к успехам товарища, и не прочь был покуражиться над неудачей. Гассельблат лично подошел к нам, дабы убедиться в услышанном.
— Не верю своим ушам, Олсен. Тебя гонят? Теряешь навыки, дружище!
Грег был обескуражен моими действиями — так быстро я добилась того, что он хотел.
— Несмотря на то, что ты так желал остаться подле мадемуазель Моториной, — с иронией сказал Стив, — предлагаю удовлетворить просьбу дамы. Дорогая, надеюсь, вы не соскучитесь.
И Гассельблат, подхватив душку-капитана под руку, направился к рубке. Глядя им в след, я подумала: уж не имеет ли при себе капитан Олсен нечто влияющее на аллергика Гассельблата? Теперь оставалось только ждать.
Сквозь окно рубки я тревожно наблюдала за хмурым лицом Олсена, и, приобретающим все новые звуковые оттенки, удушающим кашлем Стива. Мое одиночество разбавил Самохин, он подошел, сел рядом. Охранник вроде кинулся возражать, но Владимир рявкнул 'брысь отсюда!', и тот не посмел настаивать.
— Ну что, Володь, весёлое путешествие подходит к концу? — спросила я по-русски.
— Все еще только начинается, Майка, — подмигнул моряк.
— А ты знаешь... сейчас поймала себя на крамольной мысли, что повторила бы. Всё повторила, от и до.
— Романтичная ты барышня, и ничего тут крамольного не вижу. Нам скоро в обратку, и всё еще будет.
— Нет, ребятки, в Бриджтауне наши дороги расходятся.
— Не дури, Майка, мало ли что... а тут мы, ну то есть я, и Олсен...
— Когда же вы успели подружиться? — спросила я, и шепотом намекнула: — Когда корону прятали? А, Самохин?
— Тсс!
Происходящее в рубке привлекло наше внимание, что моряку было на руку — не ожидал такого поворота беседы, и с легкой душой покинув меня, он понесся к рубке. А тем временем Гассельблат-младший просто свалился на досчатый пол, Грег велел Владимиру вынести его на воздух, а сам начал говорить по телефону.
Они прибыли одновременно. Нет, все же карета скорой помощи на несколько минут раньше, чем полиция. К тому времени Стив почти не дышал, а в рядах его помощников наступила паника. Всем распоряжался капитан Грег Олсен. Больного тут же увезли в госпиталь, а громилы, здоровяки, и прочая нечисть, при появлении полисменов аврально покинули 'Тёмную Лошадку'. Команда была освобождена, и готовилась к отплытию. Только я не собиралась вместе с ними, потому что была уверена, что корона императрицы Жозефины спрятана на шхуне, и мне не хотелось снова попасть в историю. Прощай, мой курортный роман... Прощайте, капитан Грег Олсен!
Всё обернулось лучше, чем я думала. В консульстве оказались симпатичные и отзывчивые люди, и, несмотря на новогодний ажиотаж, ближайшим рейсом меня отправили в Форт-де-Франс. У меня оставался последний день отпуска. Я полежала у бассейна, собрала вещи, рассчиталась за гостиницу, и уже сидела на чемоданах в ожидании портье, когда в номер постучались. Открыв дверь, я увидела знакомого мне господина — того самого английского джентльмена, с которым я заключила пари на новогоднем балу в 'Софителе'. Я пригласила его войти.
— Мадемуазель Моторина, — поприветствовал он меня.
— Господин Гассельблат, — присела я в книксене, — позвольте поинтересоваться, как здоровье вашего сына?
— Спасибо, он идет на поправку, — поблагодарил старик, и я пригласила его присесть. — Видите ли, у Стива идиосинкразия к натуральному коллагену. До сих пор не пойму, откуда взяться ему на судне? Бедный мальчик.
Откуда, откуда... Из Греговой косметички! Но я естественно промолчала, и тут же задала вопрос, вертевшийся у меня на языке:
— А корона... её нашли?
— Нет. Похоже, реликвия утрачена. Может со временем... — вздохнул он, и объявил цель своего визита: — Мадемуазель, я прибыл сообщить, что вы выиграли пари, которое было угодно нам заключить.
— Позвольте, как же... — только и смогла сказать я.
Гассельблат-старший нервно потер переносицу, и, сунув руку за борт пиджака, проникновенно произнес:
— Мадемуазель, еще я хочу извиниться за некоторую взбалмошность моего сына, и надеюсь, вы простите его. Буду рад, если премиальный фонд нашего пари вас удовлетворит.
Я взглянула на чек, который передал мне господин Гассельблат, и едва не потеряла сознание. М-да... я немного преувеличиваю, но от хоровода нулей, похожего на танец звездочек Евросоюза, у меня закружилась голова.
Московское море это, конечно, не Карибское, и моя новенькая яхта уверенно держалась на волнах. Я купила ее недавно, спустя полгода после того, как покинула Мартинику с чеком господина Гассельблата. С тех пор утекло много воды — я поменяла работу, место жительства и даже образ жизни. Теперь я судовладелица, и живу в доме с эллингом в коттеджном поселке яхт-клуба. Свою белоснежную красавицу я каждый день вывожу на воду. Мне нравится ее запах, тихий плеск воды за бортом, хлюпанье паруса на ветру.
— Эй, на 'Тёмной Лошадке'!
У меня сжимается сердце, как только я слышу название своей яхты. В памяти сразу всплывает белый китель, полные паруса, бронзовые от загара лица. Йо-хо-хо! Я успела подружиться с обитателями яхт-клуба, наверное, кто-то из них захотел поздороваться.
— Уже иду! — крикнула я, выглядывая из кокпита.
На пирсе стояли двое. Одного я узнала сразу — Самохин, похоже, не вылезал из своих линялых джинсов. А вот другой...
— Привет, хозяйка, — замахал рукой матрос.
— Привет, — вряд ли меня услышали на берегу, я почувствовала, как одеревенели мои губы, и дрогнуло сердце. Неужели он?
— Эй, ты жива там?
— Жива! — крикнула я, прижав кулачки к груди.
Да, на пирсе у Московского моря стоял капитан Грег Олсен. Прохладный июньский ветер бросал на лоб мелированную челку, и заставлял кутаться в спортивную куртку цвета карибского неба.
— Эй, на 'Тёмной Лошадке'! — резвился Самохин, крича на весь поселок, так, что из окон начали высовываться жители. — Вам капитан не нужен?
Я немного пришла в себя, и уже подпрыгивала от радости, но все же не смогла удержаться:
— А маникюр у него есть?
Самохин от смеха чуть не свалился с пирса в воду, а Олсен все никак не мог понять, зачем мы кричим, ведь на яхте наверняка есть громкоговоритель. Он тряс матроса, и жестикулировал руками совсем не по-шведски.
— Есть маникюр, есть, — наконец отозвался Самохин.
— Тогда беру! — крикнула я, и направила яхту к берегу.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
