Знаки

Соня Сэнь

ЗНАКИ

Вот. Опять. Я вскинулась в постели, спугнув дремавшего в ногах Блэки. Звук явно шел с кухни. Быть может, померещилось спросонья? Пару минут я с бешено колотящимся сердцем вслушивалась в ночь. Сонно тикали часы в темноте, да за окном шелестели шины редких автомобилей. Я все сидела, вцепившись в одеяло и не решаясь спустить ноги на пол. Нервы ни к черту. Пятый раз за ночь проснуться в холодном поту — это уже ненормально. Через минуту тишину нарушили мягкие шажки Блэки; мысль о том, что я все-таки не одна в квартире, придала мне решимости.

— Блэки, — тихо позвала я, выскальзывая из-под одеяла.

Луна чертила бледно-золотистые квадраты на полу. В спальне было довольно светло, но коридор тонул в абсолютном мраке. Я замешкалась в дверном проеме, мысленно ругая свою детскую боязнь темноты. Страх, стресс и одиночество, наложенные друг на друга, творят странные фокусы с человеческой психикой. Зачем-то зажмурившись и вжав голову в плечи, я нырнула в коридор, сделала пару шагов вдоль стены и нашарила выключатель. Но спасительный свет не разогнал тьму и обитавших в ней демонов. Лампочка со звонким, хрустким звуком разлетелась стеклянным дождем над моей головой. Пара осколков чиркнули меня по макушке, не причинив, впрочем, никакого вреда.

— Черт, — шепотом ругнулась я.

Дальше пришлось идти на ощупь, стараясь не наступать босыми ногами на осколки. По квартире гулял жутко холодный сквозняк. Когда я добралась до кухни, ноги мои вконец заледенели — это в июльскую-то теплую ночь! Пару раз показалось, будто кто-то дышит мне в затылок, и я с трудом удержалась, чтобы не взвизгнуть от ужаса. Нервы, нервы...

— Блэки, ты где?

Потом я увидела его. Мой черный упитанный кот сидел под окном, задрав мордочку, и пристально смотрел на что-то, заметное ему одному. Кухню заливал призрачный свет уличных фонарей, и по стенам ползали странные тени. Мне стало как-то не по себе. Рука сама потянулась к выключателю. Теплый, яркий электрический свет вмиг сделал мир четким и уютным, а ночные страхи — нелепыми. Блэки повернул ко мне усатую мордочку и мяукнул. Затем прижал уши к голове и вновь взглянул вверх, на окно.

— Ну, что там, малыш?

Улыбка застыла на моих губах. Только теперь я увидела надпись на оконном стекле, нанесенную чем-то, подозрительно смахивавшим на кровь. Широкие темно-красные мазки складывались в одно-единственное огромное слово: ЖДУ.

Ноги мои подкосились. Съехав спиной по стене, я обхватила колени руками и отчаянно разрыдалась.

* * *

Бывают такие странные дожди... Описывать их — примерно то же, что описывать запах шоколада; это нужно чувствовать. Минуту назад все было, как всегда, и вот стена ливня подступает к окнам, и мир неуловимо меняется. Есть какая-то горькая тайна в этих долгих летних дождях... Кажется, если вглядеться пристальней в лиловую завесу, сквозь сплошной поток воды с оттенком ранних сумерек проступит вдруг неотчетливый, но, тем не менее, заметный, иной мир. Другая реальность. На кого-то любой дождь действует одинаково: становится скучно, лениво и хочется спать. Иногда я завидую таким людям. Так трудно справляться с пронзительным чувством грусти, когда из заплаканных окон на тебя смотрит лишь твое одиночество. Когда душу охватывает странное, смутное беспокойство, когда кажется: вот-вот вспомнишь что-то забытое, но очень важное, и все сразу встанет на свои места в твоей сумбурной, полной сумрака жизни. Когда завариваешь крепкий до одури кофе, забираешься с ногами в любимое кресло и тихо плачешь под 'Летний Дождь' Талькова.

Память уже не жалит,

Мысли не бьют по рукам,

Я тебя провожаю

К другим берегам.

Ты перелетная птица,

Счастья ищешь в пути.

Приходишь, чтобы проститься

И снова уйти.

Лети...**

Перелетную птицу нельзя пленить. Нельзя удержать в руках вольный ветер. Лети... Я отпускала тебя всегда, отпущу и сейчас. Только бы не сойти с ума, не потеряться в этом бесконечном, одиноком дожде. Не думать, насколько ты сейчас близок к смерти. Дождь, украсивший глянцем все дороги мира, — прекрасный убийца; скольких твоих друзей он унес? Просто не справились с управлением. Страшно... Когда вся жизнь проносится перед глазами смазанным лиловым штрихом и тебя на бешеной скорости впечатывает в темную стену. Ха! Ты не боишься! Ты смеешься в лицо смерти! Ведь ты — падающая звезда. 'Нужно жить одним сверкающим мигом, как падающая звезда', — у тебя всегда легко получалось говорить красивые слова. А мне было страшно. Я не умела, как звезда. Я каждый раз билась в истерике и глотала успокоительное. Не спала ночами. Плакала, когда шел дождь. Он и сейчас идет. Дождь будет идти еще много, много дней на Земле. Потому что люди уходят, но ничего не меняется...

Я помню тот день, полупустое кафе, заполненное шумом дождя — я вздрогнула и оглянулась, и Лерка сказала, что никогда не видела меня такой бледной. Я помню, как она тормошила меня, спрашивая, в чем дело, а я молчала: мне послышалось, что ты окликнул меня, но тебя там не было. Это дождь играл со мной в свои игры. Он один знал, что с тобой и где ты, почему бросил меня и не вернулся. Лишь позже я узнала, что все случилось именно в тот день и в тот миг. Проклятый дождь. Все думают, что я двинулась умом, потому что не верю, что тебя больше нет. Ведь ты — мое сердце; а оно еще бьется. Значит, ты жив. Ты есть, но тебя нет... Где ты?..

Потом появились ЗНАКИ.

...Жизнь полна любви. Можно увлекаться, флиртовать, привязываться, остывать и расставаться; можно играть в любовь и быть вполне счастливым. Но рано или поздно наступит момент встречи с 'тем самым' или 'той единственной'. Человеком, о которого ты разобьешься, как волна о камень. И все твои 'твердые принципы' полопаются, как радужные мыльные пузыри. Ты будешь заново учиться жить и обнаружишь, что до вашей встречи существовал в абсолютно иной реальности. Любовь к этому человеку запустит корни в твое сердце так глубоко, что, вырвав ее оттуда, сам истечешь кровью и умрешь. Такая любовь страшна и прекрасна. Тех, кому она была дана, Бог благословил; тех, кто не познал ее, Он пожалел.

Я встретила тебя, когда мне было двадцать два. В этом возрасте я уже многое знала о любви, одиночестве и боли; обросла панцирем циничности и умела быть жестокой. В моей жизни не все складывалось так, как бы мне того хотелось, и я совсем не была готова к новым отношениям. Впрочем, нам ли это решать?..

Настроение бывает разным. Редко, очень редко получается жить в гармонии с окружающей реальностью. Тогда утро начинается не с угрюмой мысли: 'Ну вот, опять...', а с предвкушения грядущего, полного приключений, дня. Но чаще все совсем наоборот. С этим 'наоборот' я и жила той долгой дождливой осенью, когда мы повстречались. Просто приходят вечера, когда все твое мировоззрение сжимается до фразы BURN IN HELL на черной футболке, а клуб 'Готика' становится единственным на планете местом, где тебе легко дышать. Здешним обитателям начхать, кто ты, с кем встречаешься и сколько зарабатываешь. Им все равно, занял ли ты свое место под солнцем или остался лузером. Свою шкуру ты снимаешь на входе, и хотя бы несколько часов дышишь свободно. Свобода — это то, чего мы лишены всю свою жизнь, хотя и считается, что нам дано право выбора. Никто не живет так, как хочет. Получается, мы пришли в тот мир, чтобы проживать чужие жизни. Родителей, любимых, друзей, начальников... И в конце концов за всеми этими масками и ролями становится совсем не видно тебя...

Пиво и сигареты — обезболивающее души. Телу, конечно, потом будет плохо, но краткий миг забвения того стоит. Иногда трудно самому бороться со своей болью. Пусть я слабая, пусть. У силы тоже есть предел. Об этом я и думала, сидя за барной стойкой с зажатым в пальцах окурком. Внизу грохотала музыка, и я всей поверхностью кожи ощущала ее вибрацию. Неповторимое чувство. Рядом на высоком металлическом стуле вертелась Лерка — тушь потекла, на майке пятно от пива. Обычное зрелище. Лерка — очень несчастное существо. Абсолютно неуравновешенное. Мать настолько задавила ее своим авторитетом и 'желанием помочь', что едва не убила когда-то. Холодной февральской ночью Лерка позвонила мне и странно ласковым голосом стала болтать о всякой ерунде. Это 'нелеркин' ласковый тон меня насторожил, но я жутко хотела спать...

— Слушай, сейчас два часа ночи. Может, перенесем наш разговор на завтра? У тебя ведь ничего серьезного не случилось, да?

Лерка помолчала.

— Нет, ничего серьезного. Знаешь... я просто хотела услышать твой голос... потому что одной умирать очень страшно...

— Чего-чего?!

Ну да. Эта дуреха наглоталась снотворного и ждала смерти с прижатой к уху трубкой. Умереть, болтая с подругой о всяких пустяках — это, конечно, очень романтично. Бедная Лерка. Как же ей было страшно, как хотелось крикнуть, перекрывая мое сонное бормотание: 'Я умираю!!!' Ее спасли, к счастью. Это был один из тех крайне редких моментов в моей жизни, когда я плакала навзрыд, плакала и орала на бледную Леркину мать. Потому что нельзя отбирать свободу у человека, пусть и из лучших побуждений. Нельзя решать, с кем встречаться единственной дочери, где работать, что любить и чего никогда не делать. Потому что некоторым проще сломаться сразу, чем гнуться всю свою жизнь. А Лерку сломать очень легко.

— Ты много куришь, Кира, — она скривила губы, наблюдая за выпущенным мной облачком дыма. — Раньше ты вообще не курила...

— Раньше и ты не напивалась, как свинья.

Лерка обиженно взглянула на меня из-под льняной челки.

— Злая ты...

— Злая, — согласилась я.

— Пойду потанцую, — буркнула Лерка и неуклюже сползла со стула. Я проводила ее взглядом — маленькая белокурая девочка с банкой пива в руке и нетвердой походкой. Этакий испорченный ангелочек. За воскресенье она отоспится, и в понедельник с утра явится в свой скучный офис настоящей пай-девочкой. В мир прилизанных девиц, сплетничающих за обедом, а в рабочее время читающих Дэна Брауна или какого-нибудь там Коэльо, потому что 'это модно'. Брр. В моем офисном мирке еще хуже — просто банка с пауками. Вернее, паучихами, обсуждающими все идущие по ТВ сериалы и тайком стучащие друг на друга жирному хаму-начальнику. Нет, я не осуждаю их. Это жизнь. Не всем посчастливилось жить своими, настоящими чувствами; взамен люди пичкают себя суррогатами: книгами, фильмами, ложными тенденциями. Создают видимость маленького счастья. Стоят свой внешне благополучный мирок. Он похож на яркий, красивый воздушный шарик, внутри которого — пустота. Ткни пальцем — и вся эта красота в момент сдуется...

Без Лерки стало вконец тошно. Докурив, я стала проталкиваться сквозь кучкующийся народ к выходу. Хотелось глотка свежего воздуха. Тебя я встретила в узком, разрисованном граффити коридоре. Точнее, уперлась взглядом в твою спину, и, зачарованная многозначительным словом FATE на черной майке, пошла следом. 'Судьба'. Значит, судьба... Как я могла не ответить на ее знак?..

У тебя была красивая фигура и черные блестящие волосы до плеч. Я шла за тобой и любовалась переливами тусклого света на этих глянцевых, иссиня-черных, индейских волосах. Я забыла, куда и зачем направлялась. Мне страшно хотелось обогнать тебя и взглянуть тебе в лицо. Ты же разговаривал по мобильнику и не замечал следующую за тобой тень. У тебя был сильный, низкий, решительный голос, с легкой хрипотцой — наверное, такой принято называть 'волнующим'. Ты шел по коридору, что-то нервно доказывая своему собеседнику, а я сменила следом. Я смотрела на твои обнаженные руки с татуировками и отчетливой сеточкой вен и представляла, каково это — наслаждаться их объятиями. Я еще не знала, что буду много-много раз засыпать в кольце этих крепких, уютных рук, что буду целовать эти вены и гладить выпуклости мышц... Я не знала, что широкие напульсники скрывают страшные шрамы на твоих запястьях — следы былой боли, память о первой подростковой любви. Твоя подружка, Алиса, разбилась на мотоцикле, а ты не знал, как жить дальше без нее. Ты был один на один с дождем, и у тебя не было никого. Ты выжил, потому что должен был встретить меня и спасти от одиночества, там, в темном коридоре готического клуба, приюта заблудших душ. Я тоже потерялась и блуждала во тьме. Я искала тебя, не зная этого.

'Знаешь, у тебя были глаза испуганного ребенка. Первое, что мне захотелось сделать, когда я тебя увидел, — крепко обнять. Второе, — убить того, кто тебя обидел. Тогда, в клубе, я оказался случайно, приятель один притащил. Представляешь, если бы мы так и не встретились? Я ведь сразу понял: все. Вот оно. То самое, единственное и настоящее. Неужели так бывает?' — я помню эти твои слова. Мы лежали на моем диване, среди разбросанных мягких игрушек, и на полу дрожали лунные блики. Если бы мы не встретились.... Я бы, наверное, умерла. Или прожила долгую, нудную, никчемную жизнь. Рядом был бы скучный, но хороший человек — я ведь не выношу одиночества — и слезы в подушку каждую ночь... Нам всегда нужно то, чего у нас нет. Не только любовь, конечно. Но она — в первую очередь. Потому что все остальное — наносное, шелуха, пыль...

* * *

... Первые странности начались через месяц после твоего исчезновения. Тогда у меня уже был Лешка. Я не знала, что с тобой, где ты — ты и раньше пропадал надолго, чтобы появиться в самый неожиданный момент с этой твоей виноватой улыбкой и нежным 'Привет, малыш!' Ты умел выбирать момент и возвращался именно тогда, когда мое измученное сердце переставало болеть. Ты был моей нескончаемой сладкой болью... Нет, я ничего не знала еще о страшной аварии на мосту, о проклятом грузовике и пьяном водителе, о сгоревших в огне взрыва людях, о покореженном мотоцикле, выловленном из реки... О том, что обожженные тела было почти невозможно опознать, что ты, конечно, погиб — сразу или в воде, пусть тебя так и не нашли...Твой друг сказал мне об этом. У меня уже был мой мальчик, мой Лешка, потому что я была зла на тебя, я все твердо решила, я устала жить на износ, устала страдать. Я же не знала!!! Я должна была, я хотела научиться жить, как все. Ты и я всегда были другими, и это нас убивало. Мы цеплялись друг за друга, как за спасительные лучики света в кромешной тьме, мы питались этим светом, отражая его. Без тебя было больно дышать, мир становился совсем иным, в нем не хотелось жить. Но жить приходилось. Значит, нужно было измениться...

Сначала Лешка был просто досадным недоразумением, потом — забавным развлечением, не позволявшим с головой уйти во мрак боли и отчаяния. Семнадцатилетний выскочка с гордым сердцем и нарочито грубоватыми манерами. Симпатичный ясноглазый мальчишка, почти ребенок... Леркин кузен. Он стоял у подъезда, высокий, в толстом вязаном свитере и поношенных джинсах, одна рука в кармане, в другой — сигарета; Лерка рядом с ним казалась миниатюрной куклой. 'Знакомьтесь. Это Леша, мой двоюродный брат, а это — Кира, моя лучшая подруга'. 'Привет'. 'Привет, очень приятно'. На меня никто так не смотрел. Оценивающе и иронично. 'Ничего особенного, и не такие орешки раскусывали', — вот какой это был взгляд. 'Ну, попробуй!' — усмехнулась я. Все мои мысли были о тебе, и внимание какого-то сопляка тогда меня лишь раздражало. Сопляка, который нес меня под дождем, когда я прямо на улице упала в обморок, впервые допустив мысль о твоей смерти. Я почти поверила, ведь все факты на это указывали, так говорили твои друзья... Возможно, я смирилась бы, если бы не знаки...