Одинокий Ворон из племени Черноногих

Когда мы приблизились к дому, то фонари уже горели, а он стоял с совком и скребком, ожидая, пока кавалькада всадников проедет мимо, чтобы подобрать невзначай уроненную лошадиную какашку. За чистотой на улицах города мэрия смотрела строго, хозяев дома даже могли оштрафовать за нерадивого раба. В дневное время ежечасно, с боем часов на городской ратуше, домовая прислуга обязана присматривать за порядком на придомовом участке.

— Что стоишь, Джон?! Открывай ворота! — с улыбкой сказала мама.

— Мадам!? — недоверчиво воскликнул Джон, а потом перевёл взгляд на меня, — Маса! Вы приехали в гости к масе хозяину?

— А кто сейчас дома? — спросил у него, вдруг вспомнив, что вместо мсье и мистер, чернокожие называют своих хозяев маса.

— Маса хозяин и больше никого, — ответил он.

— Джон, мы приехали домой, — сказал я и спешился, — Насовсем приехали.

— А как же маса?.. — он указал большим пальцем за спину, широко открыв рот.

— Он тебе больше не маса и тем более, не хозяин.

— Совсем не хозяин?

— Отныне хозяин этого дома — мсье Андрэ, Джон, — сказала мама, легко выпрыгнув из седла.

Из глаз нашего бывшего раба неожиданно потекли слёзы, он уронил свои какашкины приспособления наземь, тихо завыл, упал на колени и уткнулся лбом в мои сапоги.

— Оставь эти телячьи нежности! — попытался его оттолкнуть, но тот обняв мои ноги, прижался к ним ещё крепче. Отец относился к рабам строго и требовательно, но всегда по-человечески; таких коленопреклонённых обнимашек я что-то не помню, — Случилось чего?

— Случилось, случилось, — забормотал он.

— Тогда вставай, открывай ворота, а я сейчас во всём разберусь.

Когда въезжали на ярко освещённый фонарями двор, то заметил, что мама с сестричками на Джона посматривают соответственно воспитанию — с любопытством, но без сочувствия, а Питер и Тома — с нескрываемой брезгливостью. Не привыкли они к рабской сущности человека.

— Эй, Боря! — воскликнул я, — Лошадей надо ставить, сюда иди!

— Не может он, я сам всё сделаю, — сказал подошедший Джон.

— Почему не может?

В это время на мой крик из пристройки для прислуги выскочили испуганные Лакешия и Лари, а из задней двери дома на свет выступил раздобревший телом господин.

— Вы кто такие? — взвизгнул он и перевёл взгляд на Джона, — Как ты посмел, раб?..

— Мсье Крайзель! Помню стройного молодого мужчину, но за два года ты что-то слишком распух, — прервал его визгливое вступление и направился навстречу, а когда вышел на дистанцию удара и его брови поползли вверх, нанёс сильный удар в солнечное сплетение; бить в лицо не входило в мои планы, — Это тебе привет от подельников, убийц моего отца. Так вот, братья Длинный Уолтер и Клаус Шмидт дали показания шерифу Чикаго, что это именно ты был организатором похищения сыновей мистера Брауна и всей аферы с торговой компанией. Именно ты организовал убийство моего отца.

— Это ложь, всё ложь, это не я, — согнувшись, прохрипел он.

— Ты-ты! Доказательства против тебя, Шлёма, железные и помощники шерифа завтра к вечеру будут в Сент-Луисе. Судья в Чикаго сказал, что скоро к твоей шее приделают пеньковый галстук, — от души добавил ему по левой почке и тот, замычав, свалился на пороге и обмочился. Самое интересное, что действовал спокойно и без малейшего волнения, — Полежи немного и без моего разрешения не вставай, иначе забью ногами до смерти. А мы тем временем, обиходим лошадей.

Наши бывшие рабыни что-то с рыданиями рассказывали маме и девчонкам, а мы втроём занялись своими делами. Расседлать, скинуть сумки и вьючные тюки получилось быстро, только для девяти лошадей конюшня оказалась маловата, с трудом разместили лишь шестеро кобыл. Жеребца, двух меринов и прогулочную пони Шлёмы пришлось привязывать на улице под кровлей сенника.

— Девочки! — позвал я, — Из седельных сумок повытаскивайте каркасы, а ты, Джон, снесёшь их на второй этаж, ко мне в кабинет.

— Андрэ, нужно срочно позвать Пьера, — обеспокоенно сказала мама.

— Мужа нашей Элен? Что-то случилось?

— Да, Боря и Стеша в очень плохом состоянии, особенно Стеша. Их сильно избил мистер Крайзель, нужен доктор. А может и ты посмотришь?

— Хорошо, мама, вызывайте Пьера, а я их потом тоже посмотрю. И просьба, пока не выйду из кабинета, меня не беспокоить, — увидев её утвердительный кивок, позвал Питера и направился к лежащему на ступеньках дома Шлёме, притворяющемуся умирающим лебедем. Стукнул его ногой по рёбрам сильно, но не критично и тихо сказал, — Вставай и не охай, иначе добавлю.

За два года в доме ничего не изменилось, везде было чисто и опрятно. В кабинете на втором этаже тоже никаких перестановок не случилось, лишь на месте картины, с изображением бравого отца и его первой супруги (мамы Элен), написанной маслом художником-французом во время путешествия в Америку, висела морская баталия какого-то мариниста. Дело в том, что первая картина прикрывала дверцу вмурованного в стену небольшого германского сейфа, а когда мы покидали дом, то её забрала Элен. Значит, вторая картина прикрывает ту же самую дверцу.

Шлёму усадили посреди комнаты в жёсткое кресло без обивки; кроме мягкого дивана, таких здесь стояло четыре штуки. Сам я уселся за монументальный дубовый стол, в изготовленное из красного дерева с мягкой обивкой отцово тяжёлое кресло. Открыв дверцы тумб, стал выкладывать всё, что лежало на полках.

— Питер, стань у него за спиной и, если мне не понравиться ответ, бей его кулаком по голове, — сказал по-французски и все меня прекрасно поняли; сразу же без перехода задал вопрос, — Шлёма, где деньги хранишь?

— В банке, — ответил он тонким, высоким голосом.

— Не правильный ответ. Грабитель банков деньги в банке не держит, — коротко кивнул Питеру и тот не заставил себя ждать.

— А-а! Я не убивал твоего отца! Это Шмидты убили, а меня заставили оформить документы!

— Мне не нужно покаяние, твоя вина уже доказана и завтра тебя повезут на суд. Питер, добавь!

— А-а! Во Втором Американском банке держу! Пять тысяч шестьсот двадцать долларов! Я правду говорю! — взвыл он, — Если у нотариуса нет приличного счёта, то у него нет приличных клиентов!

— Вижу, — согласился я, листая чековую книжку, — Ты говори, говори, Шлёма и не нервируй меня, иначе я не стану ожидать завтрашнего приезда гостей из Чикаго и начну убивать прямо сейчас. Обещаю резать маленькими кусочками, умирать будешь долго, до утра, — при этом демонстративно вытащил отцовы часы, щёлкнул крышкой и добавил, — Времени у нас ещё много.

От моего внимания не ускользнуло то, как Крайзель буквально вцепился в них глазами. Он некоторое время помолчал, опустив голову, затем взглянул исподлобья, как битая собака и спросил:

— Что нужно сделать, чтобы уйти отсюда живым?

— Наконец, услышал правильные слова, — поощряющее кивнул ему, но в это время в дверь постучал Джон и занёс в кабинет мешки с золотом. Дождавшись его ухода, продолжил, — Итак, где хранишь свою долю, полученную с продажи торговой компании?

— В сейфе за картиной.

— Сколько там?

— Двадцать пять тысяч ассигнациями и триста долларов серебром.

Сняв картину и открыв сейф, найденным в кармане Шлёмы ключом, обнаружил одиннадцать пачек ассигнаций десяток, восемь пятёрок и пять пачек двадцаток. И коробку с серебром.

— Тогда подвигайся ближе к столу и составляй купчую на этот дом, на моё имя; укажешь стоимость в двадцать две тысячи. Завтра утром пойдём к нотариусу Арнольду Кокеру, прямо к открытию, и оформим. Ведь твой конкурент мистер Кокер работает ещё, никуда не уехал?

— Работает, — угрюмо ответил он.

— Далее, обнулишь чековую книжку, чек на пять тысяч двести отдашь мне, двести двадцать долларов выплатишь в качестве налога с продажи недвижимости и двести долларов — мистеру Кокеру за услугу. К этому времени ты должен быть собран в дорогу, с собой заберёшь сто долларов серебром и два своих пистолета.

— Всего сто долларов!? — взвизгнул он.

Можно было дать и больше, всё равно он бы их далеко не отвёз, но такое лоховское соглашение выглядело бы слишком подозрительно, нужно придерживаться выработанной линии поведения.

— Это же серебром! Хватит тебе! Скажи спасибо, что отпускаю на все четыре стороны. Иначе после твоей казни придётся судится за свой дом ещё долго и нудно. А так вопрос решается без дополнительных проблем. Правильно?

— Ну, это да, — пробормотал он, — но всё равно, что такое сто долларов? Дай хотя бы две тысячи ассигнациями!

— А, ладно, — махнул рукой, — Где моё не пропадало. Отдам все триста серебром! И всё! Закрой рот! Больше не дам! Значит, далее: лошадь будет оседлана, Сент-Луис покинешь сразу же, после оформления купчей. Если хочешь остаться в живых, то рекомендую не посещать ни банков, ни вокзал, ни речной порт. Там уже могут висеть твои портреты. Объедешь город стороной и отправляться на двадцать три мили вниз по Миссури, в городок Сент-Карлос, там можно продать лошадь и сесть на пароход. Знай, что после показания братьев Шмидтов, в центре, на севере и востоке Штатов, ты вне закона. На Территориях индейцы тебя ограбят и убьют, остаётся юг — Техас или Мексика. Думай, это уже твои проблемы. Кстати, мистер Грант о вашей банде разбойников осведомлён и в суде будет выступать свидетелем. Он прибыл в город вместе со мной, но не думаю, что побежит кому-то что-то рассказывать на ночь глядя. Так что пару часов форы у тебя будет.

— Боюсь, что завтра, когда я всё это оформлю и подпишу, ты меня грохнешь, — насторожено сказал он.

— Конечно, ты должен бояться, но сам понимаешь, у тебя нет другого выхода, как поверить мне на слово. Такое слово я тебе даю, как христианин-ортодокс. Клянусь Господом Богом, — при этом перекрестился, — И клянусь памятью своего отца, что после того, как ты перепишешь на меня дом, отпущу живым на все четыре стороны.

— А преследовать будешь?

— Правоохранители, безусловно будут искать, а лично мне ты без надобности. Естественно, если выполнишь всё, что обещал. Кстати, а почему документы об освобождении моих бывших рабов лежат в сейфе?

— Нигеры рождены рабами, это товар! С этими твоими бумагами они о себе слишком много возомнили, и я их поставил на место! — выпятив нижнюю губу, пафосно ответил он.

— Ну-ну. Если не выполняют порученную работу, то их место, действительно, за воротами. Впрочем, теперь это не твоя, а моя забота, — уродилась же мразь, подумалось мне, — Всё, работаем, приступай писать, а Питер за тобой присмотрит. Имей в виду, Шлёма, если в моё отсутствие выбросишь какую-либо фортель, он тебя просто пристрелит.

— Не убивай его, — сказал на языке Народа и вышел в коридор.

Из столовой на первом этаже слышался сплошной гул женских голосов, один из которых был странно знаком. Почему-то каждый уголок дома воспринимался мной, будто отсутствовал здесь не два года, а много-много лет. Вероятно, это перипетии объединённого сознания. Вот и сестричка Элен в моей памяти была высокой и стройной, а сейчас, повиснув на мне, оказалась маленькой и от повторной беременности — кругленькой.

— Братик, братик! Какой ты стал большой и красивый! — кричала она.

— Господи! — воскликнул я, — Они, наконец собрались вместе! — затем, снизил тон и добавил, — А в прериях так тихо, спокойно. Кузнечики стрекочут, птицы поют...

При этих словах женская компания грохнула смехом. К счастью, они здесь не только радовались встрече, но и занимались делом — отдали прислуге нужные распоряжения: топилась построенная отцом баня, на первом этаже грелся водяной титан в ванной комнате с большой фигурной ванной, на третьем этаже в спальнях менялись постели. Из большой родительской комнаты выкидывались вещи Шлёмы, теперь там будем жить мы с Томой. Катюша и Маруся возвращаются в свою комнату, а мама поселяется в мою, а в одной из двух гостевых комнат будет жить Питер. Ещё на третьем этаже есть туалетная комната с чугунным унитазом и смывным бачком, а так же с тумбой, поддерживающей тяжёлый чугунный рукомойник. Такая же туалетная комната есть и на первом этаже.

Восемь лет назад на улицах разбирали мостовую и прокладывали воду и канализацию, а это для города великое дело. В Европейских городах подобные бытовые удобства стали создавать ещё в начале ХIХ века, Штаты в этом отношении пока что отстают.

— Что там произошло с Борей и Стешей? — спросил у мамы.

— Стеша была беременна, а мистер Крайзель вчера её избил, вот и случился выкидыш. Крови много потеряла. Боря попытался сестру защитить и получил каминной кочергой по рёбрам и по голове. Пьер говорит, что сломано несколько рёбер и рана на лбу, сейчас он её зашивает.

— Подожди, от кого беременна, ей же всего четырнадцать лет?

— Так от мистера Крайзеля и была беременна. Он её изнасиловал ещё два года тому, как только поселился, а потом пользовал постоянно.

— Вот чмо, недорезанное! — воскликнул я.

— Да-да, надо чтобы ты его дорезал, — сказала Маруся с абсолютно серьёзным выражением лица, — Ты бы видел Стешу, у неё всё лицо опухшее.

— Маруся, я поклялся Господом и памятью об отце, что не буду его убивать.

— Как так не будешь? — возмутилась мама, — Он виновен в смерти вашего отца!

— Так надо для дела! — отрезал я.

— Подождите-подождите! — встряла Тома, — А Питер давал такое слово?

— Нет, Питер не давал, — улыбнулся я.

— А! Он над нами подшучивает, — женщины-воины-по-духу сразу же успокоились, а я пошёл проведать прислугу.

— Здравствуй, Андрэ! — обрадовался Пьер, накладывающий швы на лоб Бориса, — Извини, не могу обнять, руки заняты.

— Ничего страшного, теперь мы будем видеться чаще, — легонько похлопал по плечу этого симпатичного и добродушного молодого мужчины.

Действительно, парня и девчонку Шлёма избил сильно, особенно девчонку. На неё и ушло у меня при лечении больше всего силы; главное, что организм крепкий, а мочеполовая и детородная системы должны восстановиться полностью. С парнем полегче, но шрам на лбу останется. Да, старался работать так, чтобы Пьер не заметил.

Вскоре Шлёма закончил писанину и я его закрыл в подвале на замок, при этом ключ положил в карман. Потом парились в бане, мылись и, вопреки рекомендациям диетологов будущего, ужинали поздно вечером. Наконец, этот длинный и напряжённый вечер закончился и мы с Томой добрались до постели, обнялись и мгновенно провалились в сон, без задних ног и без сновидений.

Все ещё спали, а я уже подстригался. Наша седовласая и добродушная повариха Лари в нормальной жизни могла стать если не дизайнером, то модельным парикмахером точно. Ещё в юности её научили укладывать хозяйке причёску, а после того, как она попала в наш дом, то по собственной инициативе стала ещё и семейным парикмахером. Сейчас она мне сделала причёску по нынешней европейской моде: волосы едва скрывали уши и шею, и были расчёсаны на пробор с левой стороны. Кроме того, сбрила буйно полезшую щетину, оставив лишь усы.

Питер проснулся следом за мной и пожаловался, что в такой постели спать ему было как-то странно. Он умылся, оделся, оседлал мерина себе, а также мышастого жеребца для меня и прогулочную пони для Шлёмы, после чего вооружился, вскочил в седло и отправился выполнять взятое на себя обязательство. Парень смотрелся интересно; косичку спрятал под ворот курточки, а сверху надел шляпу. По крайней мере, теперь с перепугу никто не заорёт, что в город ворвались дикие индейцы.