Эльфантина. Отравленная кровь

Второй взрослее и грубее. С циничной усмешкой и злыми глазами. Такой миндальничать не станет, но и с ним можно не церемониться. Если убьет ненароком, хоть не жалко.

Между собственным удобством и чужой жизнью Марика выбрала чужую жизнь. Этой же ночью, подлив противоядие из флакона, что висел у нее на шее, в пиво грубияна, она отдалась ему в комнате наверху. У мужчины были шершавые ладони, а изо рта пахло перегаром. Он жадно целовал, сминая губы. Шептал о том, что у него никогда не было такой красавицы, а Марика из последних сил сдерживалась, чтобы не оттолкнуть его.

Она вскрикнула, когда он резко вошел в нее, не заметив ее девственности, а после терпела его толчки. От боли по щекам катились слезы. Какое уж там удовольствие, вытерпеть бы до конца.

Сделав дело, мужчина заснул, обнимая ее одной рукой и храпя в ухо. Случайной беременности Марика не боялась — у таких, как она, не бывает детей. Отравленный организм не даст зародиться новой жизни.

Она выпуталась из объятий, быстро оделась, избегая смотреть на своего первого мужчину. Но напоследок все-таки не сдержалась, бросала взгляд. Он спал, открыв рот, и слюна свисала с уголка губ. Ее передернуло от отвращения, и на краткий миг она пожалела, что не отравила его. Если близость с мужчиной всегда такая, то хорошо, что для нее этот плод запретен.

В монастырь вернулась поутру совершенно разбитой. О пережитом вспоминать не хотелось. Другие девушки тоже не спешили делиться впечатлениями. Судя по лицам, им прошлось не слаще.

Наконец, наступило время инструктажа. Можно было отвлечься и сделать вид, что ночью ничего не случилось. Каждая из четырех выпускник получила отдельное задание. Вряд ли они когда-нибудь встретятся, но грустить по этому поводу нет смысла. Сердца выпускниц были высечены из гор, на которых стоял монастырь. В них нет места привязанностям, любви и прочим глупостям.

Указания Марике давала лично мать-настоятельница. Она постоянно повторяла, какое важное дело ей досталось.

— За жертвой поедешь на север. Притворишься местной. Наши тебя прикроют.

Марика кивала в такт словам. Ни для кого не секрет, что у матери-настоятельницы повсюду свои люди. Их организация опутывает весь двуполярный мир, включая Гелиополь — земли солнечных, где всегда день, и Морану — земли снежных, где вечная ночь.

— Его зовут, — сказала мать-настоятельница, — Валум Здравомыслящий.

— Но ведь это..., — Марика изобразила удивление. Притворству их тоже обучали.

— Так и есть. А ты думала, мы тут деревенских мужиков за измену женам наказываем? Нет, милая, дишканди берутся за самые сложные дела, с которыми другие не справятся. Убить первого магистра не так просто, но у тебя получится. Просто дай ему каплю своей крови и уходи. Яд сделает все за тебя.

На следующий же день Марика отправилась на север. Она впервые увидела снег, впервые вдохнула морозный воздух. Ей было все вновь, все интересно. Не будь целью поездки убийство, она бы наслаждалась путешествием.

На севере шла война. Валум засел в лагере, окруженный верными солдатами и телохранителями. К нему так просто не подобраться. Но как мать-настоятельница и обещала, помогли местные агенты монастыря — трое крепко сбитых мужчин, похожих на деревенских жителей. Вчетвером они придумали легенду. Якобы их захватили в плен снежные, а потом отбили солдаты. И теперь они горели желанием лично поблагодарить Валума за спасение.

В шатре, куда их привели, Марика старательно изображала деревенскую дурочку, не забывая встать так, чтобы Валум рассмотрел ее прелести. Мать-настоятельница не раз повторяла, что она хороша собой, но проверить чары было не на ком. И вот представился случай.

Валум попался на удочку. Не лгала мать-настоятельница, есть у Марики власть над мужчинами. Тот, кого она должна убить, предложил ей остаться в шатре. Она прикинулась смущенной, но согласилась.

Напарники ушли, дальше она сама по себе. Если проколется, они спасать не станут. Марика сделала вид, что занята уборкой, о которой просил Валум. Лишь бы он не заметил, что хозяйка из нее ужасная. В монастыре не учили домашним делам. Там для этого были монахини, которых набирали из тех же купленных девочек, только некрасивых или слабых здоровьем, не пригодных на роль дишканди. Иногда Марика задумывалась, как бы сложилась жизнь, будь они с Эрией страшненькими. Уж лучше прислуживать другим девушкам, чем вот так...

Протрубили отбой. Для нее это послужило сигналом — пора начинать. Без лишних слов Марика отвела Валума к кровати, скинула сарафан и полезла целоваться. А чего церемониться? Он был не против, она видела. Пока он языком шарил у нее во рту, она надкусила свою губу. Секунда острой боли, и Валум, не заметив, проглотил несколько капель отравленной крови. Можно, конечно, было подмешать кровь в питье, но попробуй, заставь его выпить. Жажду он бы почувствовал разве что после секса, а так далеко Марика не планировала заходить.

— Вот и все. Дело сделано, — она встала с колен мужчины.

— Ты о чем, девка? — Валум попытался схватить ее за руку, но не поймал. — А ну, вернусь.

— Успокойтесь. Не тратьте попусту силы. Их у вас осталось немного.

— Что ты говоришь? — попытка встать тоже провалилась. Яд быстро распространялся по телу. — Что ты сделала со мной?

— То, за что мне щедро заплатили, — Марика надела платье. — Видите ли, в моей крови яд. Такие, как я, зовутся дишканди. Слышали о нас?

В его глазах вспыхнуло понимание. Уж он-то должен был слышать о дишканди. Небось, сам прибегал к их услугам. Но большинство все-таки считали их легендой. Мать-настоятельница говорила, им это на руку.

— Не переживайте, — сказала она перед уходом. — Смерть не быстрая, но и мучиться не будете. Мой яд убивает медленно и ласково. Он как объятия любимой, что постепенно сжимаются. К утру вас не станет. Распорядитесь временем с умом.

— Кто тебя послал? — прохрипел он.

— Тот, кто устал от войны и жаждет мира.

Марика сама не знала, зачем это сказала. Она понятия не имела об истинных мотивах нанимателя. Те пару фраз, что она подслушала, ничего не объясняли, но почему-то показалось, что такой ответ правильный. С ним Валуму будет легче принять смерть.

Прорезав дыру в шатре, она поспешила убраться подальше. Пробежала через лагерь, не оглядываясь. Затем по полю прямо в лес. Снежные пугали ее меньше, чем перспектива быть пойманной солдатами Валума.

В лесу Марика повалилась в сугроб. Зачерпнула снег горстями, умыла лицо. Кожу щипало, но голова прояснилась. Хорошо, что не надо убивать с помощью оружия. Она бы не вынесла вида крови. А так остается иллюзия, что ты непричастен. Только это и удерживало от полного отчаяния. Она сотни раз думала сбежать из монастыря. Особенно после того, как не стало Эрии. Но мать-настоятельница ясно дала понять — даже если задуманное удастся, ее везде найдут. И приволокут обратно. А уж после непременно накажут, да так, что желание убегать навсегда пропадет.

Марика не сомневалась в могуществе организации, которой служила. Единственное место, где ее не достанут — тот свет. Но ей было всего восемнадцать, она хотела жить.

Глава 4. Невольник

Железные браслеты шириной с ладонь не давали забыть кто Рейн таков. Боги, как он их ненавидел! При каждом движении браслеты скользили по коже, царапая запястья. Хорошо хоть не звякали. Не то чувствовал бы себя экзотической танцовщицей.

Он снова попытался сбежать, и снова его поймали. С островов не так-то легко уплыть, но и оставаться нельзя. Рано или поздно найдут. На этот раз свобода была близка как никогда. Ему удалось попасть на корабль, идущий в Эльфантину. Тот даже отчалил от пристани, но не успел выйти в нейтральные воды — жандармы остановили для досмотра. Рейна нашли в трюме, прячущимся за бочками. Легко он не дался. Терять-то все равно нечего, и так осужден по самой серьезной статье — за убийство.

На Иллари нет тюрем. Здесь, видите ли, считают, что каждый житель должен приносить максимальную пользу. Даже преступник. Вместо заточения попадают в рабство. Срок зависит от тяжести преступления. За первую кражу будь добр отработать три года. За вторую — пять, и так по нарастающей. Рейну дали пожизненно.

Илларцы правда утверждают, что у них нет рабов. Есть вольные и невольные. Тактичные, забери их Вел в свой мрачный шатер. Только смысл от этого не меняется. Раб он и есть раб, как его не назови.

Рабов запрещали истязать, но в то же время им разрешалось давать любое задание. Хоть заставить лезть в огонь за оброненной безделушкой. Хоть подняться на отвесную скалу под надуманным предлогом, чтобы посмотреть сорвется или нет. И еще ставки с дружками делать. Вольный всегда придумает, как поиздеваться над рабом, не нарушая законов.

Невольников посылали на разные работы. Кому-то выпадал сущий пустяк — служить вольным. А буйных отправляли добывать руду. В этот раз Рейна уже ничто не спасет. Это третья попытка побега. После нее только рудник, где живут от силы пару лет.

А потому он бился отчаянно. Швырнул в жандармов бочку, сбив их с ног. Подхватив доску, с воплем кинулся на противника. Ему бы пробиться к лестнице и выбраться из трюма, а там свобода. Но жандармов было на порядок больше. Они навалились со всех сторон. Рейн хорош в бою, но даже ему не справиться одновременно с пятью вооруженными мужчинами. Мелькнула шальная мысль — пусть убивают. Лучше так, чем медленно подыхать в забое. Он ринулся на лезвие, но удар сзади по голове достал раньше. Рейн повалился на палубу без чувств.

Пришел в себя в распределителе. Отсюда рабов развозили по местам работы. Затылок ныл, во рту привкус крови. Должно быть, прикусил язык, когда падал. До чего тошно снова сюда попасть. Лучше б выбросили за борт с камнем на шее, утопили как котенка. Но нет, илларцы верят в перевоспитание. По крайней мере, так они говорят, а на самом деле просто наслаждаются страданиями других.

В камере он был один, но в коридоре кто-то ходил — вольный выбирал раба. Рейна это не касалось. Ни один вольный, если он в своем уме, не возьмет его служить к себе в дом. Он убийца, к тому же беглый. Таких, как он, сторонятся. Ведь ему ничего не стоит свернуть хозяину шею.

— Кто здесь у вас самый буйный? — донеслось до Рейна. Он еще не видел вольного, но уже хотел посмотреть на любителя острых ощущений.

— Вам зачем такой, господин? — насторожился жандарм.

— Твое какое дело? Показывай, что велят.

Жандарм не спорил. Должно быть, вольный важная птица.

Рейн прислушался — шли в его сторону. Вряд ли в распределители был кто-то хуже него. Страшно представить, для чего вольному такой, как он. Может, он из тех, кому доставляет удовольствие страдания других? Специально берет того, на кого всем плевать. Если Рейн умрет, никто плакать не станет. И жандармы особо копаться в причинах его гибели не будут. Наоборот вздохнут с облечением.

Вольный подошел к камере. По одежде невозможно было определить кто такой. Лысый да тощий, с впалыми щеками. Маленькие глаза смотрели злобно. Внешность вольного ничего Рейну не говорила. Разве только что ничего хорошего его не ждет.

— В чем он виновен? — спросил лысый.

Жандарм перечислил прегрешения Рейна:

— Плавание в составе волков океании, убийство гражданина Иллари, три попытки побега, ранение жандарма. И по мелочи: отказ подчиняться, невыполнение работ, хамство.

Рейн хмыкнул. Да, он не подарок. А не надо было делать его рабом. Отпустили бы на родину в Эльфантину. Так нет ведь, держат на Иллари и, видимо, уже не отпустят.

— Мне подходит, — кивнул вольный.

Жандарм удивился. Рейн не меньше. Оба смотрели на вольного с сомнением. А здоров ли он, бедняга? Слышал ли послужной список раба?

— Невольника планировали отправить на рудник, — слабо возразил жандарм. — Он опасен.

— Я его забираю, — заявил вольный и ушел с таким видом, будто точно знал — никто не посмеет ему возразить. Осталось только добавить — заверните.

Да кто ж он такой? Почему у Рейна чувство, что вот теперь он попал по-настоящему. Что до этого все были цветочки, а ягодки сейчас пойдут. У него потемнело в глазах, когда жандарм отпер решетку. Так и тянуло попросить — может, лучше в рудник, а? Но кого волнует мнение раба.

Рейн обдумывал возможность побега, но бросил эту идею едва его вывели из распределителя. Вольный подготовился на совесть — захватил с собой маленькую армию для охраны раба. Рейна вмиг окружили стражи. Вел с ним, будь, что будет.

* * *

Его держали в подвале. Ни к чему не принуждали, никак не использовали. Кормили хорошо. Но чем дальше, тем сильнее Рейн нервничал. Творилось что-то странное. Неизвестность пугала похлеще рудников. Там хотя бы знаешь, чего ожидать. А тут... сплошные вопросы.

Когда спустя пару дней за ним пришли, он был почти счастлив. Ну, наконец, хоть какой-то прогресс. Пока вели куда-то, рассматривал дом. Только это не дом был вовсе, а целый дворец. Вольный-то из богачей. Возможно, аристократ.

Мягкий климат Иллари сказался на архитектуре. У зданий было много балконов, террас и открытых лоджий. Благодаря им приятный ветерок всегда гулял по залам. Полы выкладывали мрамором тоже неспроста. Он освежал, дарил прохладу. Аристократы любили гулять босиком по своим дворцам.

Рейн еще не бывал в такой богатой обстановке. Она угнетала, заставляла чувствовать себя мелким и никчемным. Просыпалось неведомое доселе чувство — желание подчиниться. Словно он и правда жалкий раб.

Его привели в круглый зал. Надавили на плечи, заставляя опуститься на пол — встать на колено и склонить голову. Предплечье одной руки он положил на поднятое колено, кулаком второй уперся в пол. Только так и никак иначе. На Иллари это положение зовется позой покорности. Она первая, чему учат рабов. Рейн стиснул зубы, из последних сил терпя унижение. Работать не проблема, необходимость пресмыкаться — вот что невыносимо.

В зал вошел тот самый вольный, что забрал его из распределителя. За ним следовала толпа девушек. И зачем ему Рейн понадобился? К девушкам беглых рабов не подпускают.

Они остановились напротив. Рейн по-прежнему преклонял колени. Без дозволения вставать нельзя, а он его пока не получал. Вольный тем временем общался с одной из девушек. Из позы покорности ее было не рассмотреть.

Но любопытство победило — Рейн осторожно приподнял голову. Девушка, к которой обращался вольный, была чудная какая-то. Но красивая, чего уж там. Густые каштановые волосы, мягкими волнами спускающиеся на плечи. Чувственно очерченные губы. Глаза синие, как воды океана омывающего острова. Чуть вздернутый нос. Все в ней было гармонично и приятно глазу, но чего-то недоставало. Не было огонька в глазах, не хватало ямочек на щеках, что наверняка появятся, если девушка улыбнется. Только в том и беда — она не улыбалась. Вроде слушала, но вид был равнодушный, словно говорили не с ней. Смотрела в одну точку мимо вольного, мимо охранников и Рейна, как если бы видела что-то им недоступное. Даже искушение возникло взглянуть туда же. А вдруг там и правда что-то интересное?

— Госпожа моя, — произнес вольный, — у меня для вас подарок в знак примирения. В последнее время отношения у нас не ладились. Хочу загладить вину.