Кратчайшее расстояние

Двух щеняток папа Вадим похоронил где-то на обрыве. А двух мы с мамой отогрели, нашли коробку, застелили старой мягкой шерстяной шалью, мама с северов привезла, пригодилась. Я подогрела молоко.

— Мама, они же крошечные совсем. Есть не научатся, — я беспомощно посмотрела на свекровь.

— Погоди-ка, — мама задумалась. — Сейчас я.

Вышла, зашуршала чем-то в своей комнате.

— Мила, смотри, подойдет? — и протянула мне две бутылочки с соской, для самых маленьких.

Теперь у нас с Игорем есть две собаки, размером с мышь. И его детская мечта сбудется, потому что Миг и Майор — хаски. Чистопородные или нет, не знаю, но через неделю по фото в инете опознала — хаски. Разговаривала с родителями по скайпу, похвалилась. Папа поддержал, конечно.

— Милка, ты как с пятерыми-то управляться будешь? Это тебе собачью няньку нанимать надо.

Не надо. Я сама потренируюсь ночами вставать. Зато как собачья терапия от депрессии и тревожности помогает! И вообще, я еще и котенка возьму. Третьего. А то как дети животинок делить будут?

Вы слышали когда-нибудь, что мысли материальны? Я тоже. Только мои щены перешли с бутылочек на блюдечки, и я перестала вставать как зомби каждые три часа, как мысли и материализовались. Приехала вечером из университета в городок, устала, выпила бульончику из термоса (свекровь положила, знала, что готовить не стану), заварила, не удержалась, жасминового чая — две чаинки на стакан, сполоснулась и легла. Спалось не очень: лежать неудобно, поворачиваться тяжело, в туалет бегать замучилась. Встала рано, побродила по квартире, пыль протерла, пропылесосила. Чистоту люблю, а на второй этаж я сейчас при всем желании пылесос не затащу, поэтому прикупила беспроводную такую штуковину — палку со щеткой. С Катей поговорила, сварила себе каши, позавтракала. Тут на меня напал недосып, угнездилась на диване, подремала. Собралась на дачу часов в одиннадцать. Вошла в лифт, поздоровалась с соседкой сверху, Ольгой. Ваня, ее сын, двухлетний шкода, сурово смотрел из-под светлый бровок.

— Доброе утро, Люда. В деревню?

— Да, на дачу. А вы гулять?

— Гулять, и в магазин. На этой неделе его оставить не с кем, а молоко и вкусняшки кончились. Придется с ним. Опять ловить по всему супермаркету.

Я представила перспективу похода в магазин с тремя и ужаснулась.

— Ой, Люда! Тебе котенок не нужен? У нас Нора окотилась две недели назад, четыре котенка принесла. Одного сыночек в ванной искупал — когда успел только, не спасли. Я кошку спрятала за угловой диван, в угол, чтобы Ванька не достал — бесполезно. Просочился как-то, тащит котенка за шею, сует мне: 'Мама, не дысыт'. Двое осталось, одного я Кате отдала, а один остался, бедует. Забери, а?

Я машинально кивнула, опять примеривая к проблеме своих трех.

— Ваня, постой с тетей Людой минутку, — Ольга выпустила нас из кабинки и нажала на свой этаж.

Ванятка снисходительно на меня посмотрел и ринулся к двери.

— Ваня, стой! — поймала за капюшон. — Не бегай!

— Пусти! — вывернулся ужом.

— Ваня, я тебе что дам, — вкрадчиво заговорила я, лихорадочно придумывая, какую взятку предложить.

— Теефон! — заявил вымогатель.

Обреченно достала, отдала. Что там Оля, на сотый этаж пешком пошла, что ли?

Зашумел лифт, створки открылись. Соседка торопливо подошла, протянула мне коробку из-под туфель, накрытую старым полотенцем, посмотрела на сына, присевшего на ступеньку и сосредоточено тычущего в телефон.

— Успел уже! Отдай тете, — отняла смартфон, на буксире поволокла к выходу. — До свидания, Люда. Спасибо тебе большое!

Я осталась стоять посреди подъезда с сумкой в одной руке и коробкой в другой. Закинула сумку на локоть, заглянула под полотенце. Крошечный вислоухий котенок лежал, распластав лапки, и притворялся мертвым.

— Ты тоже из блюдечка есть не умеешь, — вздохнула я. — Надеюсь, бабушка Ирина отдаст нам третью бутылочку, наверняка в закромах осталась.

Кота назвали Сушкой, хоть он и кот. Сушка — это вовсе не в честь родственницы бублика, это самолет КБ Сухого. Папе нашему будет приятно. Все трое живут в одной коробке, Сушка сам себе место выбрал, не выдержал одиночества. Они его и из блюдечка есть научили, и туалет на одноразовой пеленке показали. Может, и вискас ему покупать не придется, педигри есть будет? Рычать научится? А псы мышей ловить?

В ночь с двадцать пятого на двадцать шестое ноября я проснулась с диким криком, задыхаясь. Я не помнила, что мне снилось, сон был длинный и путанный, но в нем был Игорь в скафандре, высадка на Луну, какой-то туннель, толчок, грохот, падающие камни и мертвое лицо Игоря за разбитым стеклом шлема.

Я рыдала, не в состоянии остановиться, выла в одеяло. Родители перепугались, прибежали, спрашивали, в чем дело. Как я могла им сказать, что видела? Как?! Только спустя время смогла кое-как взять себя в руки, но больше уже не уснула. Такая тоска навалилась, передать не могу. До тошноты, до физической боли. Утром есть не смогла, тошнило так, будто токсикоз вернулся. Свекровь завела осторожный разговор про врача.

— Мила, давай позвоним в поликлинику? Вадим тебя на прием отвезет? Так нельзя, дочка, тебе ведь совсем плохо. Ты бледная какая, слабенькая. Давай, доченька?

— Да, надо съездить в городок. Пойду оденусь, — думая о своем, пробормотала я. — А ты поедешь? Я вам пропуск закажу.

Поднялась в спальню. На телефоне пропущенный, от Кати.

— Мила, не спишь? — голос тревожный.

— Не сплю, — спокойнее, Мила, еще ее не хватало напугать.

— Я дома сегодня, может, приедешь? Хочу в ЦУП съездить.

— Мы выезжаем уже. Сейчас только по пропускам договорюсь. Катя...

— Тебе приснилось, Милка, тоже приснилось?!

— Спокойно, Катюш. Ничего ведь не случилось пока. Все, успокаивайся. Еду.

Из срочного сообщения в Центр управления полетами заместителя командира Владислава Келлера.

'Сегодня, 26.11. в 10.40, потеряна связь с группой, высадившейся в районе Бассейн Южный полюс-Эйткен, в составе: командир экипажа Игорь Серебро, космонавты Артем Русанов, Владислав Есин, Марк Нетесин. Одновременно приборами зафиксированы толчки, колебания лунной коры составили 5.5 баллов по шкале Рихтера'.

— Нет, Людмила, не просите, не могу! — Виталий Германович коротко взглянул мне в глаза и отвел взгляд. Катя еще что-то ему говорила, а я уже искала в телефоне номер, по которому ни разу не довелось позвонить.

— Сергей Семенович, здравствуйте. Да, Людмила Серебро, — я перевела дыхание, слушая ответ собеседника. — Можете, Сергей Семенович. Сейчас сеанс связи с бортом, дайте команду, чтобы нам дали допуск. Да, у него в кабинете. Передаю.

Я сунула трубку Свенковскому. Он очень выразительно посмотрел, но телефон взял.

— Да, Сергей Семенович. Да я ведь как лучше... Понял, — еще послушал. — Да, ждем вас.

Отдал мне телефон, пояснил.

— Сам позже приедет, — усмехнулся невесело. — Ладно, через пятнадцать минут подходите в зал управления, вас встретят.

Я смотрела на Славу Келлера и девчонок на большом экране и понимала, что сейчас мы все испытываем одинаковое чувство. Беспомощность. Помочь группе Игоря они не могут. Взлетно-посадочный комплекс один, он сейчас на поверхности. Ребята спасутся сами или... Нет. Никаких или!

— Спуск на поверхность завершен в штатном режиме, в заданной точке, — услышала я искаженный помехами голос Игоря. Изображение же было вполне четким — четыре фигуры в скафандрах, кабина взлетно-посадочного комплекса, с момента нашего приземления ничуть не изменившаяся. — Время 9.18. После проверки систем выходим, двигаемся ко входу в пирамиду.

Щелчок, снова включается запись.

— Находимся внутри пирамиды, начинаем плановые работы. Время 9.53, — Камера скользнула по неясным символам на стенах.

— Принято. СК, — голос Келлера.

Еще два коротких рапорта, на экране я вижу, что справа от Игоря работает кто-то из парней, кажется, Артем. Марк и Слава Есин в кадр ни разу не попали.

— Борт, — в голосе Игоря напряжение, изображения нет, только нечеткая переломанная картинка дрожит. — Луна звенит, как колокол. Сворачиваем работы, возвращаемся. Нетесин, Есин, работы прекратить немедленно. Нетесин! Возвращайся, это приказ!

Гул, тишина. Черный экран.

— Учитывая опыт исследований на Марсе, в каждой точке высадки нами установлены сейсмографы. Толчки магнитудой 5-5,5 баллов зафиксированы одновременно в Море Дождей и кратере Эйткен. Продолжительность толчков 4 минуты. Все попытки связаться с группой результата не дали, — Келлер говорил отрывисто и угрюмо.

— Служба связи?

— Работаем, — коротко отчитался руководитель группы.

— Какие варианты? Медицина?

— При экономии кислорода в баллонах на 6-8 часов, плюс тридцать минут резерва. В случае возвращения на ВПК могут воспользоваться запасными баллонами, время соответственно увеличивается вдвое. Это если баллоны на четверых разделить. Соответственно, если...

Свенковский коротко и резко опустил ладонь на столешницу. Я увидела, как бледная Катя закусила кулак.

— Короче, до двух часов следующих суток ситуация... приемлемая.

На экране Жанна сняла наушники, встала и ушла из кадра.

Это были самые тяжелые сутки в моей жизни. Хуже беспомощности, хуже горя потери может быть только неизвестность. Мы с Катей остались в ЦУПе, в одном из кабинетов групп поддержки, рядом с залом управления. Все переговоры нам транслировали в режиме реального времени, приносили еду из столовой, регулярно заглядывал врач, из медцентра принесли пледы, тапочки, даже подушки под спину. Родители Игоря ждали в нашей квартире. Я рассказала им все, что знала, не утаивая. Время от времени мы созванивались: они за меня тревожились, я старалась как-то маму ободрить. Моим тоже сообщили, и они прислали смс-ку, что вылетают. Вдвоем с Катей мы что-то обсуждали, старались держаться, молча — то сбивчиво, то горячо — молились. Плакали, запрещая себе плакать. Твердили, как заклинание — верить. Мы должны верить, надеяться. Бабушка говорила 'любовь и молитва со дна моря поднимут'. Что нам еще оставалось? Только любить, верить и надеяться.

Командный пункт центра, персонал Главных оперативных групп управления эти сутки работали как проклятые. Сотрудники по окончании смены остались в ЦУПе, подъехали с выходных. Подключили все резервные рабочие места, пытались пробить связь, в невероятно короткие сроки перепрограммировали один из спутников, проложили траекторию над районом высадки. После первого же витка увеличили полученные фотографии. Видимых разрушений в кратере нет, пирамида цела, взлетно-посадочный комплекс не поврежден. Людей не видно. Келлер смотрел на монитор и на глазах становился мрачнее и мрачнее.

— Блоки на пирамиде встали на место. Видите, — он вывел на экран раннее изображение, — здесь был вход. Мы его не закрывали, после того, как первый раз открыли, да и действие механизма нам пока не удалось понять.

— Можно открыть пирамиду изнутри?

Келлер оглянулся вглубь корабля.

— Таких попыток мы не делали, — ответил уклончиво.

— Что предлагаете? — Горелов повернулся к офицерам.

Начальник ЦУП ответил не сразу.

— Продолжить мониторинг места высадки, наладить связь.

— Что вообще со связью? — рявкнул Горелов.

Длинный доклад связистов, полный технических терминов, мы почти не слушали. Обнялись с Катей, молчаливо утешая друг друга. Я содрогнулась всем телом, сдерживая всхлип.

— Люда, дети, — предостерегающе сжала мою руку подруга.

Дети, и правда, вели себя непривычно тихо.

— Все будет хорошо, — прошептала я, гладя живот. — Все обязательно будет хорошо.

Маленькая ручка (или ножка?) ласково толкнула меня изнутри, подтверждая.

Доля женщины — ждать, веря в лучшее вновь,

Не сдаваясь ветрам и печалям,

Нас спасает Надежа, спасает Любовь,

И уверенность в том, что нас ждали...

Представляя, что вот он вернется домой,

И обнимет: "Спасибо, родная!"

Прямо в сердце своем принимаем мы бой,

Новый мир без беды создавая.

Надо верить, что жив, и тогда на Луне

Он услышит твой шепот надежды:

"Я тебя очень жду, возвращайся ко мне!"

Он вернется, здоровый, как прежде...

Он обнимет тебя, он дождется детей,

Будет тоже вставать к ним ночами,

И поэтому — жди, и поэтому — верь,

Не сдаваясь беде и печалям!

Стихи Татьяны Резниковой.

Глава 18. Новая жизнь.

К одиннадцати ночи напряжение достигло наивысшей точки. Новостей по-прежнему не было. Мы устали, от долгого сидения отекли не только ноги, но и руки, лицо, поднялось давление. Спину, живот тянуло невыносимо. Мы игнорировали и плохое самочувствие, и врачей, уговаривавших нас отдохнуть, уйти хотя бы на полчаса полежать. В начале двенадцатого Камиль измерил давление сначала мне, потом Кате и молча начал набирать номер на телефоне.

— Палату готовьте. Вызовите гинеколога, который их наблюдает. Подъехала уже? Нет, пока к нам положим, возить некогда.

— Никуда мы не пойдем, — возмутилась я. — Катя, ты же врач, скажи ты ему!

— Не будь дурой, — грубо оборвал меня Бадамшин. — У тебя сейчас роды начнутся, и у нее тоже. Ты риск рождения на тридцатой неделе мертворожденных или живых, но нежизнеспособных, осознаешь?

Окончание драмы мы с Катей узнали только поздним утром. Нас увезли, в двухместной палате уже ждала Инга, посмотрела, коротко переговорила с Камилем, медсестричками, нас переодели в удобное, уложили и что-то вкололи. Я уснула мгновенно, еще иголку из попы вытащить не успели. Пришла в себя, полежала, плохо соображая, где я и что вчера было. Голова кружилась, лежать было неудобно, живот ужасно мешал. Живот! Я торопливо ощупала себя. По-прежнему беременна. Дети, вы как? В животе слабо толкнулись. Я еще полежала, собираясь с силами.

— Люда, проснулась? — тихо позвала Катя.

— Да, — я повернула голову. — А ты давно не спишь?

— Только что, — подруга выглядела немного бледной, но все же лучше, чем вчера.

— Все ведь уже закончилось? — выговорила я с трудом. — Они уже знают?

Вместо ответа Катя нажала кнопку. Через несколько минут в палату набилась куча народу — врачи, Галина Коровина, начальник медцентра. Доктора нас по очереди деловито щупали, обсуждали, что-то решали. Галя и Ливанов стояли у порога, негромко переговариваясь.

— Что? — умоляюще проговорила я, чувствуя близкие слезы. — Что?!

— Говорите! — не выдержала Катя, заливаясь слезами. — Живы?

— Девочки, вы только не волнуйтесь, — подошла ближе Галя.

— Виталий Германович скоро подойдет, — добавил Алексей. — Сам все расскажет.

— Хватит! — заорала я, рывком поднимаясь. — Это невыносимо! Я не могу больше! Скажите — живы?!

— Людмила, — взяла меня за плечи Инга. — Немедленно ложись, тебе нельзя вставать!

— Вы скажете или нет?! — села, отмахиваясь от Камиля, Катя.

Эта мизансцена длилась секунды, а нам казалось, что вечность.

— Экспедиция возвращается, — заговорил Ливанов, — Живы все, двое ранены. Состояние критическое.

Я только увидела, как обмякла в руках коллеги Катя и больше ничего не помню.