Добрая фея

— Ничего, подожду, — сказал Саша.

— Ой, глядите, он разговаривает! — деланно изумилась Ольга.

Саша злобно зыркнул в ее сторону, но тут же отвел взгляд. Не стоит нарываться на скандал, выяснением отношений лучше заняться в другой раз. Саша собирался спокойно отдохнуть, посмотреть телевизор, выпить пивка, расслабиться, морально подготовиться к завтрашнему дню, он будет непростым, завтра первое мероприятие с анчуткой, тринадцатая управа обещала направить человека с желаниями, ждущими исполнения... Но разве с ней расслабишься? Может, стоит пока на конспиративной квартире пожить? Нет, это политически неверно, как любит говорить Серов, он иногда умные вещи говорит, только очень редко. Нельзя уходить от конфликта, который в будущем собираешься разрешить, потому что противник расценит твой уход как капитуляцию.

— Извини, — сказала Ольга. — Я просто... Слушай! Все время забываю спросить, что там в Каледонии происходит?

— Я знаю ровно столько, сколько ты, — ответил Саша. — Даже меньше, потому что телевизор сегодня еще не смотрел.

— Ну вот...

Ольга скривила губки, на ее лице ясно читалось "даже в этом деле нет от тебя никакой пользы". Но она не стала высказывать эту мысль вслух, она ведь не просто стерва, она умная стерва.

Саша прошел в гостиную и включил телевизор. Шли новости, выступал президент. Каледонское правительство в очередной раз продемонстрировало попрание международных норм... неадекватность суждений и поступков... переговоры будут продолжены в прежнем формате... мы сохраняем надежду на решение политических проблем мирными средствами... бла-бла-бла... Ерунда все это, поговорят, поговорят, да и разойдутся. Будь сейчас на дворе не двадцать первый век, а двадцатый, война бы началась уже давно, но в наше время так нельзя, потому что союзы, добрососедство, толерантность, взаимное сдерживание... Да и про бизнес-диаспору пока ничего не говорили. Если бы дело реально шло к войне, сейчас Саша сидел бы не дома перед телевизором, а у Серова в кабинете, участвовал бы в обсуждении плана оперативных мероприятий в начальный период военного времени. В таких случаях всегда извлекают из сейфов сверхсекретные планы, сдувают пыль с папок, просматривают бумаги свежим взглядом, обнаруживают в них десятки неточностей, несоответствий и явных ляпов, и начинают выяснять, кто виноват и что теперь делать. А может, уже началась эта суета, просто Сашу не трогают, потому что Мерцалов распорядился освободить его от всех дел, кроме анчутки? Нет, это невозможно, настолько далеко субординация не заходит, распоряжения вышестоящего начальства исполняются ровно до тех пор, пока жареный петух не клюнет в задницу.

В дверях гостиной нарисовался Андрей.

— Привет, Саша, — сказал он. — Как думаешь, война начнется?

— Привет, — отозвался Саша. — Думаю, не начнется.

— Почему? — удивился Андрей. — Вольфовиц выступал в программе "Слух", говорил, мирные средства исчерпаны, и еще...

— Вольфовиц об этом каждую неделю говорит, — прервал его Саша. — Ты его не слушай, это клоун политический. Мирные средства не исчерпаны, а даже если исчерпаны, все равно с каледонцами ничего не сделать. Граница идет по горному хребту, все перевалы прикрыты крепостями, прорвать оборону можно только ядерными ударами, а ядерные удары наносить нельзя, потому что политические осложнения будут такие, что лучше оставить каледонцев в покое. Все это прекрасно понимают и исходя из этого действуют. Думаешь, этот клоун ничего не понимает? — Саша указал на телевизор, где продолжал выступать президент. — Все он понимает, а суровые слова говорит только для электората, чтобы сохранить лицо. У нас ведь как бы демократия, без клоунады по телевизору никак не обойтись.

— А военные маневры просто так начались? — спросил Андрей.

— Какие маневры? — не понял Саша.

— Ну, по всем новостям говорят, ежегодные учения "Рифей" в этом году начались на две недели раньше срока, войска подняты по тревоге, каледонцы уже заявили протест в ООН...

— Ужин готов! — крикнула Ольга из кухни.

— Не бери в голову, — сказал Саша, вставая с дивана. — Если бы война реально начиналась, я бы уже знал.

Мысленно Саша добавил к этой фразе слово "наверное". Исходя из здравого смысла, он должен знать о готовящейся войне заранее, но бардак, к сожалению, неистребим, могли забыть передать информацию, завтра надо будет уточнить.

— А нам бы сказал? — спросил Андрей.

Саша вздохнул и ответил:

— Вам я сказал бы примерно следующее. Все бросайте, грузитесь в машину и валите на дачу немедленно, на сборы столько-то времени, все вопросы потом, никому ничего не говорить, чтобы не создавать паники.

— А это не будет разглашением тайны? — продолжал настаивать Андрей. — По идее, ты не должен иметь право сообщать секретную информацию даже ближайшим родственникам, тем более нам с мамой...

— Каждый из нас в ответе за тех, кого приручил, — сказал Саша. — Подумай над этим на досуге, а я ужинать пойду.

5

Степа Хорьков служил в тринадцатом управлении КОБ в должности старшего сотрудника и звании капитана. Он был отличным специалистом, в совершенстве знал The Wall и Penguix, владел тремя ассемблерами, умел эксплуатировать переполнения буферов и регулярно писал статьи в журнал "Хакер" под псевдонимом. Степа был худощав и светловолос, помимо смешного имени родители наградили его длинным носом и высоким пронзительным голосом. На столе у Степы стояли два монитора в ряд, стена за спиной была увешана благодарностями от начальства в красивых рамочках, ниже висела цитата из уголовного кодекса, посвященная ответственности за распространение вредоносных программ. Степа любил многозначительно указывать на нее пальцем, когда кто-нибудь из коллег втыкал в его компьютер флэшку, зараженную вирусом. На столе у Степы стояла его фотография, сделанная в отпуске, там Степа стоял под красивым зонтиком, раскрашенным в виде радуги, и улыбался. Коллеги при виде этой фотографии обычно тоже начинали улыбаться, и Степа их понимал — фотография получилась очень красивая. На радуге, изображенной на зонтике, правда, отсутствовал голубой цвет, это вносило в композицию дисбаланс, но Степа не придавал этому большого значения, не такой уж он педант, как многие думают.

Коллеги уважали Степу за высокий профессионализм, настолько, что даже не ставили на ежемесячные дежурства. Только начальники отделов и их замы имеют привилегию не ходить на дежурства, все остальные сотрудники обязаны раз в месяц выполнять эту тягостную обязанность. Сидишь в тесной и вонючей дежурке, отвечаешь на дурацкие телефонные звонки, решаешь всякие идиотские проблемы, и так целые сутки, не считая четырех часов, которые разрешено спать. А проблем бывают много, все они дурацкие и возникают из-за того, что никто не хочет поставить службу как надо. Помнится, на самом последнем своем дежурстве Степа решил прогуляться по территории объекта, посмотреть, как поставлена служба, и как раз проходил мимо въездных ворот, когда к шлагбауму подъехала черная семерка БМВ. Охранник-прапорщик куда-то подевался, и Степа решил сам проверить документы у водителя и пассажиров. И что вы думали? Пропуск на автомобиль оказался просрочен уже полтора года как. Естественно, Степа не пропустил машину внутрь, так и сказал второму заму председателя комитета:

— Извините, товарищ генерал-полковник, я не могу вашу пропустить машину, пропуск просрочен, я его изымаю.

И изъял, причем оформил изъятие по всем правилам, не поленился заполнить от руки три страницы бланка, и даже вписал объяснение нарушителя, куда положено, а когда генерал-полковник отказался подписывать бланк — приписал ниже "нарушитель подписывать документ отказался". И сам расписался вместо нарушителя. Хотел приписать, что нарушитель нелегально пользовался мобильным телефоном на территории секретного объекта, но не стал, а зря — генерал повел себя не по-человечески, не похвалил капитана за четкое исполнение служебных обязанностей, а наоборот, приказал лишить премии, спасибо Аркадию Павловичу, отстоял подчиненного, не дал свершиться несправедливости. Неправильно это, когда командир требует соблюдать приказы, а сам их не соблюдает, какой же он командир после этого?

Зазвонил телефон, это Аркадий Павлович звонит по местной линии, легок на помине. Степа снял трубку и представился как положено:

— Слушаю, капитан Хорьков.

Обычно офицеры КОБ, представляясь, не называют свое звание, Степа никогда не понимал этой дурной традиции. Во-первых, то, как надо отвечать на звонки, четко прописано в инструкции, и зачем нарушать инструкцию, если можно не нарушать? А во-вторых, стесняться собственного звания — это глупо, ладно прапорщики, их еще можно понять, а капитаны, майоры, полковники... Ну, и в-третьих, фраза "Слушаю, Хорьков" звучала двусмысленно.

— Привет, Степа, — сказал Аркадий Павлович. — Завтра надо будет съездить в башню, в двенадцатую управу, сможешь?

— Конечно, — ответил Степа.

Аркадий Павлович — хороший мужик, но немного странный. Каждый раз, когда отдает приказ, обязательно спрашивает, согласен ли подчиненный его исполнить. Можно подумать, что офицер может отказаться.

— Разрешите уточнить, куда и во сколько прибыть? — спросил Степа.

— В башню, 15 этаж, кабинет 1586, к полковнику Гридневу Александру Петровичу, это начальник отдела. К трем часам подъезжай, пропуск будет заказан.

Степа сделал пометку в записной книжке и сказал:

— Хорошо, буду. А что там делать надо? Обычная консультация?

— Скорее всего, — сказал Аркадий Павлович. — Спецоборудование брать не надо, Гриднев сказал, оно не понадобится.

На следующее утро ровно в 15:00 Степа постучался в дверь кабинета 1586. Предыдущие пятнадцать минут он провел, слоняясь по коридорам пятнадцатого этажа башни. Степа был пунктуален, на все встречи он приезжал заранее, чтобы не опоздать, но непосредственно на место встречи старался прибывать минута в минуту.

— Разрешите, товарищ полковник? — спросил Степа, заглянув в кабинет через приоткрытую дверь. — Капитан Хорьков, тринадцатое управление.

Полковник Гриднев был высок, широкоплеч и абсолютно лыс. При виде Степы он удивленно приподнял брови и сказал:

— Заходи.

Вышел из-за стола, протянул руку и представился:

— Саша.

— Ээээ... — только и смог сказать Степа, пожимая протянутую руку.

— Не удивляйся, — сказал полковник. — На встрече нельзя будет проявлять излишнее чинопочитание, по легенде ты будешь мой подчиненный, но разница в чинах не очень большая, так что будешь называть меня на ты и по имени. Начинай тренироваться уже сейчас.

— Хорошо, — сказал Степа. — А с кем мы встречаемся?

Полковник ответил вопросом на вопрос:

— Кофе будешь?

— Нет, я кофе не пью.

— Чай?

— Можно.

Через две минуты Степа сидел за чайным столиком и макал в чашку с кипятком чайный пакетик, стараясь не показывать отвращения. Степа любил зеленый чай, мог пить и черный, но не в пакетиках. Надо было отказаться, но это было бы проявлением неуважения к большому начальнику.

— Извини, чай только такой, — сказал полковник. — Ладно, ближе к делу. Мы поедем на встречу в одну придорожную кафешку за городом. Встречу буду проводить я, твое дело — сидеть и слушать, потом доложишь соображения. С кем встречаемся, тебе знать не положено, ты уж извини. Вопросы?

Степа пожал плечами. Какие тут могут быть вопросы? И так ясно, что на любой вопрос ответ будет один — этого тебе знать не положено. Мероприятие выглядит очень странно, но иногда бывают и более странные мероприятия, за время службы в органах Степа приучился ничему не удивляться. Жаль только, что время, скорее всего, будет потрачено зря.

— Ну, раз вопросов нет, допивай и поедем, — сказал полковник.

Степа отставил чашку в сторону.

— Давайте прямо сейчас поедем, — сказал он. — Что-то не хочется допивать.

6

— Вот, собственно, и все, — сказал Костя. — Теперь я готов ответить на ваши вопросы.

Он нажал кнопку на пульте, управляющем презентацией, на экране проектора отобразился слайд с огромной надписью "Вопросы?" Пару секунд стояла тишина, затем раздались аплодисменты, не сказать, что овация, но довольно громкие, на научных конференциях такое редко удается услышать после доклада. Костя широко улыбнулся, усилием воли стер улыбку с лица и слегка поклонился. Аплодисменты стихли.

— У меня вопрос, — из второго ряда подал голос невысокий старичок с большой плешью и козлиной профессорской бородкой. — Константин Николаевич, вы в докладе говорили о клинических испытаниях, я не вполне уловил, какая это была фаза испытаний — первая или вторая?

— Скорее вторая, чем первая, — ответил Костя. — Учитывая высокую практическую значимость, испытания препарата проходили по особой схеме, специально утвержденной министерством здравоохранения в виде исключения. Поскольку все больные, участвовавшие в испытаниях, на момент начала эксперимента были инкурабельны, было решено не руководствоваться стандартной схемой ввиду явной нецелесообразности. Согласитесь, не самая разумная идея тратить время и материалы на оценку опасности препарата для организма, если без препарата организм погибнет за считанные недели. Тем более, что...

— С этим-то я согласен, — прервал Костю старичок. — Я про другое спрашивал, как вам удалось пробить такое разрешение? Просто у меня есть свой шкурный интерес, мы пытались реализовать подобную схему испытаний для другого препарата, примерно в такой же ситуации, нам министерство дало отрицательный ответ в очень жесткой форме. Вплоть до того, что угрожали уголовной ответственностью за отклонения от стандартной схемы испытаний.

— Я понял, — сказал Костя. — Я не готов ответить на ваш вопрос, я сам не занимался переговорами с минздравом, я курировал в этом проекте только научную часть. На последней стадии к проекту подключилась мэрия, лично Юлий Моисеевич... ну, вы знаете, наверное, он очень интересуется подобными исследованиями...

По залу прокатилась волна смешков, старичок тоже улыбнулся.

— Ну, если лично Юлий Моисеевич, то тогда вопросов больше нет, — сказал он и сел на место.

— Еще вопросы? — обратился Костя к залу.

Встал молодой и розовощекий блондин в кричаще-ярком галстуке и пиджаке необычного покроя, наверное, очень модном.

— Я бы хотел попросить вас вернуться к предпоследнему слайду, — сказал он. — Там, где были гистограммы, да, вот к этому, спасибо. Вы говорили, что вероятность полное излечение составляет девяносто два процента. А что происходит с остальными восемью процентами больных? Болезнь развивается, как если бы лечения не было, наступает временное улучшение, или происходит что-то еще?

Это был неприятный вопрос, Костя надеялся, что его не зададут, но, к сожалению, его задали, и теперь придется отвечать.

— Эти больные погибают в течение нескольких дней, — ответил Костя. — Происходит стремительный распад опухоли, мы пока не знаем, чем конкретно он обусловлен. Ну, то есть, почему в одних случаях опухолевые клетки утрачивают злокачественность и у них начинается повторная дифференциация, а в других случаях они просто погибают, мы этого пока не знаем. Это тема для дальнейшего изучения, в данном направлении ведутся исследования...