| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Целый день мы ехали в одиночестве, и только к наступлению вечера добрались до постоялого двора под названием 'Серебряный кубок'. Здесь у коновязи стояло восемь лошадей. Сразу возникло напряжение. Франция — не та страна, где англичане — желанные гости. Перемирие — перемирием, а быть наготове необходимо, да и люди разные встречаются: многим из них плевать с высокой колокольни на то, что государи двух стран подписали перемирие. Не успел я отдать соответствующую команду, как на пороге показался хозяин. Вслед за ним вышел рыцарь. Золотая цепь в сочетании с золотыми шпорами, мечом и кинжалом на поясе тут же выдали его происхождение. Впрочем, хватало авантюристов и прочих мошенников, старавшихся сойти за дворянина. Когда подобных типов изобличали, то постепенно начинали шинковать, а отрезанные куски скармливали псам. Причем весьма старались, чтобы обманщик как можно дольше наблюдал за процессом поедания его плоти собаками. Но этот человек был явно голубых кровей. Ему тоже было интересно: кто это приехал? Мне не хотелось ни вызова на поединок, ни массовой драки. И дело было не в страхе. У меня и так было мало людей, чтобы их так просто, из-за чьего-то рыцарского гонора, терять. Но все обошлось. Рыцари оказались из ордена госпитальеров. Они ехали на родину из Литвы, где служили вместе с тевтонскими рыцарями под началом магистра Мариенбергской обители. Дворян было только два, остальные были простыми солдатами. Шевалье Гастон д'Арманэль и Анри де Коркоран. Я им рассказал о перемирии, а также изложил некоторые новости о монарших дворах Франции и Англии. Правда, новости были двухмесячной давности, но для этого времени, они были почти горячими. В свою очередь они поделились со мной своими новостями. Когда их рассказ коснулся Руси, у меня отчего-то заколотилось сердце. Похоже, я даже разволновался, а затем засыпал вопросами о тамошней жизни. Завязалась оживленная беседа. Если раньше мне было трудно поддерживать разговоры подобного рода, то теперь я без труда мог говорить практически на любую тему. Затем, как и положено, разговор перешел на дам, а еще после пары стаканов вина — на поэзию. К этому моменту было достаточно выпито, только поэтому можно было объяснить мою просьбу спеть Анри де Коркорану, после того, как узнал, что тот музицирует и сам сочиняет песни. Француз взял цитру и начал играть и петь. Сначала известные баллады, а затем песни своего собственного сочинения. Я никогда не сочинял песен, но умел брать аккорды на гитаре и неплохо знал поэзию Высоцкого, поэтому, когда мне предложили что-нибудь исполнить,nbsp; 'Показалось... или... у меня уже крыша едет? Но не резать же людей, только потому.... Хм. В принципе до темноты часа два осталось. Можно потерпеть. А там видно будет'.
я исполнил песню Владимира Высоцкого 'Про любовь в средние века'.
— Сто сарацинов я убил во славу ей,
прекрасной даме посвятил я сто смертей,
но, наш король, лукавый сир, затеял рыцарский турнир....
Даже будучи здорово пьяным, я понимал, как странно звучит песня человека, который еще только родиться через шестьсот лет. Необычной песню признали и рыцари, так же как и мою манеру исполнения, но, несмотря на это, попросили еще что-нибудь спеть.
— ...Ненависть в нас затаенно бурлит,
Ненависть потом сквозь кожу сочится,
Головы наши палит!
Погляди, что за рыжие пятна в реке
Зло решило порядок в стране навести
Рукояти мечей холодеют в руке
И отчаяние бьется как птица в силке
И заходиться сердце от ненависти!
Ненависть юным уродует лица!
Ненависть просится из берегов!
Ненависть жаждет и хочет напиться черною кровью врагов....
А вот 'Баллада о ненависти' у госпитальеров пошла на 'ура'. Мне пришлось исполнить ее раз пять, пока доблестные рыцари не запомнили слова, а затем, мы уже ревели песню Высоцкого в три глотки:
— ...Но благородная ненависть наша рядом с любовью живет!
Ненависть! Ненависть! Ненависть!
ЭПИЛОГ К ПЕРВОЙ КНИГЕ
Я мог только догадываться, во что ввязываюсь, при этом, не имея ни малейшего представления о силе, коварстве и могуществе двух противоборствующих друг другу сил.
История их противостояния началась с того самого момента, когда в ночь на 13 октября 1307 года Великий магистр Жак де Моле и высшие сановники ордена по приказу короля Франции были обвинены в ереси и арестованы. Одновременно был наложен арест на все имущество и владения ордена. Тамплиеров обвинили в ереси: в том числе в осквернении креста, главного христианского символа, гомосексуализме и поклонении дьяволу. Многих из них инквизиция пытала до тех пор, пока те не признались в своих грехах, после чего они были казнены. В 1314 г. оставшиеся в живых лидеры ордена, в том числе последний Великий магистр Жак де Моле, были сожжены на столбах перед собором Парижской Богоматери на острове Сите, расположенном на реке Сена. Казалось, что со смертью последнего великого магистра завершились бурная двухсотлетняя история ордена рыцарей-тамплиеров, но это было не так.
За два десятка лет до указанных событий среди тамплиеров образовалась группа людей, которые по-иному смотрели на цели, которые ставил перед собой орден. Они считали, что церковь прогнила до основания, а вместе с ней и королевская власть. И не только во Франции, а во всей Европе. Именно эти люди, отринув стандартные взгляды на систему того времени, заложили в своих последователей иной взгляд на веру, государство и королевскую власть. Именно они поставили цель: создание из множества стран Европы единого государства — царства Божьего на земле. Так было организовано тайное общество Хранителей Истинной Веры. Они шли к своей цели медленно и упорно, осторожно подбирая нужных людей, а вместе с ними ключевые посты в ордене. Именно через власть и могущество ордена Хранители собирались стать доверенными лицами правителей Европы, а через них влиять на умы их поданных. Хотя Хранители первыми узнали от своих информаторов в придворных кругах, что задумал французский король, но даже они, здравомыслящие и практичные люди, не рассчитывали, что дело обернется так страшно. Общество, как и высшее руководство ордена, питало надежды на помощь папы и ряда влиятельных лиц Европы, которые должны были стать на их защиту. Ведь тамплиеры столетиями боролись за веру Христову, а также оказали ряд услуг королям, принцам, герцогам ряда стран. Они рассчитывали на обвинения в алчности или в нарушении монашеских законов. Даже были готовы к тому, что орден распустят, но то, что произошло....
Правда, даже не зная масштабов грядущих бедствий, Высший совет Хранителей предпринял меры предосторожности. Незадолго до начала арестов доверенные люди отсортировали, а затем сожгли большую часть документов главного архива ордена. Еще раньше были подчищены архивы командорств. Но главной их заслугой общества стало то, что большая часть сокровищ ордена вместе с тайным архивом были вывезены из Парижа и спрятаны в надежном месте. Этот архив стал главным сокровищем ордена, храня такие страшные тайны, касающиеся самых богатых и могущественных семей Европы, раскрыв которые Хранители могли стократно увеличить свои богатство и влияние. В свое время тамплиерам, ссужая деньгами ту или иную особу, сначала поневоле приходилось узнавать, куда пойдут деньги, хотя бы для того, чтобы знать: насколько надежно вложение. Так орден постепенно становился обладателем государственных и семейных тайн могущественных семейств, стоявших во главе европейских государств. Иногда тамплиеры теряли деньги, и им доставались расписки и залоги. В других случаях вместо денег им оставались дарственные на земли и замки. Теперь многие знатные и могущественные люди, узнав о падении ордена, хотели бы добраться до этих бумаг. Одни из них сумели бы сказочно разбогатеть, продав подобные документы, другие получить мощные рычаги управления, шантажируя влиятельных людей, а третьи желали бы уничтожить их, скрыв, тем самым, свои мрачные и кровавые тайны.
В свое время общество Хранителей сделало все, чтобы спасти организацию от разгрома, но даже оно не догадывалось, какие катастрофические масштабы он примет и скольких людей заденет. Только поэтому в руках королевских следователей оказались полтора десятка человек, прямо или косвенно относящихся к тайному обществу. Кто из них заговорил, до сих пор остается тайной, но именно он или они дали след, по которому пустились инквизиторы — следователи Великого инквизитора Франции Гийома Парижского, который в тоже время одновременно являлся королевским духовником. Жестокий и хладнокровный человек, он не только разрешил, но и всячески поощрял применение пыток в отношении пленников — тамплиеров. Документы того времени свидетельствуют это: Понсард де Гизи, командор дома в Пэйн, был первым допрашиваемым тамплиером (27 ноября 1309 года), который указал на 'Гийома Роберта, монаха, который применяет пытки'; это был ни кто иной, как инквизитор Гийом Парижский. То же было в протоколе допроса рыцаря Ангеррана де Мильи. Когда рыцарь отказался отвечать на вопросы, по приказу Гийома Эмбера, Великого инквизитора Франции, палачи раздробили ему обе ноги, раздавили пальцы рук, жгли тело раскаленным железом, вздернули на дыбе...
Получив подобную информацию, Гийом Парижский оказался тем человеком, кто сумел связать пропавшие сокровища тамплиеров с обрывочными сведениями о каком-то непонятном тайном обществе. Жестокий и беспринципный человек, он прекрасно понимал сдвоенную мощь богатств и той информации, которую хранил архив тамплиеров. Именно поэтому всю свою жизнь он посвятил поиску сокровищ и архива, сплотив вокруг себя преданных людей, которые уже после его смерти продолжили поиски архива. Так началось противостояние двух сил. Одни пытались сохранить то, что станет для них в будущем залогом возрождения и осуществления их цели, другие же старались это добыть, чтобы возвеличить самих себя, получив власть и богатство. Хранители сначала пытались скрыться, раствориться среди других орденов, но их преследователи словно собаки — ищейки шли по их следу и дважды настолько близко подбирались к цели, что Высший совет Хранителей решил изменить тактику, отобрав часть своих людей, которые должны были стать преградой на пути врага. Отринув всепрощение и милосердие, эти люди стали тайными бойцами невидимой войны. Так завязалась тайная борьба, страшная в своей непримиримой жестокости и рассчитанная на полное истребление противника, где разрешалось все, что можно найти в самых черных глубинах человеческого сознания: предательство, убийства, шантаж, пытки....
Интересно, узнай все это, решился бы я продолжить свое путешествие в замок Ле-Бонапьер? Может быть, плюнул на эту затею и повернул коня.... А может, и нет. Дело в том, что тот человек, кем я стал, все больше походил на авантюриста, не боящегося пролить кровь и готового рискнуть ради стоящего дела, чем на просто рискового парня из двадцать первого века. К тому же во мне уже произошла переоценка ценностей. Подбитый мехом плащ, жаркий огонь очага, вино и шутка, удобное ложе и податливые красотки теперь доставляли мне не меньшее наслаждение, чем бытовые удобства, интернет и телевизор в свое время. Эпоха, казалась мне убогой, а местами страшной, когда я видел как животные чувства и инстинкты брали вверх в людях, до тех пор, пока не понял, что под всем этим кроется мир ярких, открытых чувств и сочных, острых ощущений. Старые воспоминания сейчас выглядели картонными декорациями на дальнем фоне. Люди, которые меня окружали, были полны той непосредственностью, с которой воспринимает горе и радость маленький ребенок. Все, что, затрагивало ум и чувства человека Средневековья, порождало и разжигало страсти, которые проявлялись то в неожиданных взрывах грубой необузданности и зверской жестокости, то в порывах нежности и душевной отзывчивости. Эти резкие контрасты в сочетании с авантюрностью и некоторой бесшабашностью моего характера делали мою жизнь в этом мире наподобие спуска с крутой горы на лыжах, когда аж дух захватывает, а адреналин начинает гнать твою кровь с удвоенной силой. Если в будущем я видел себя в качестве винтика в большом отрегулированном обществе, то теперь сам творил свою судьбу. Все зависело только от меня самого, от моей силы, отваги и разума. В этом мире каждый человек решал сам, кем ему быть. Хочешь быть плохим — будь им, но если сердце у тебя чистое — живи честной и прямой жизнью. Правда, дело усложнялось тем, что этот мир не сильно отягощен моральными принципами. А вот когда они у тебя есть, как у меня, то тут надо крепко подумать над тем, как себя вести, чтобы жить с самим собой в ладу. Опять же, как уловить в себе то, что называется проявлениями добра или зла? Конечно, можно сказать и так: человек двадцать первого века изначально должен понимать, где добро, а где зло, но такой подход работает только тогда, когда человек соответствует своему времени. Чтобы понять это, можно попробовать задаться вопросом: сможет ли современный человек в критический момент сделать выбор между жизнью и честью, в пользу чести. Единицы — да, но подавляющее большинство, я знаю, предпочтет жизнь. В этом времени, за свое короткое пребывание, я встретил немало подобных идеалистов, для которых слово 'честь' является, в полном смысле этого слова, смыслом жизни и готово умереть за это. Не спорю, подлецов и негодяев и здесь хватает, но тут помимо богатых взяток и подкупленных судей, за чьими спинами можно спрятаться или откупиться, есть убойный довод — острый клинок. Этот мир до сих пор удивляет и ужасает меня, но и многое дает, а в первую очередь: открытость чувств и дикую, первозданную свободу, которые сделали мою жизнь яркой, объемной и полной.
Да, я все еще путаюсь в своих чувствах. Могу рассуждать и думать, как человек двадцать первого века, а принимать решения как средневековый воин. Как далеко это у меня зайдет и что из меня выйдет? Трудно сказать. Я только вступил в этот мир, далеко не познанный мною, поэтому угадать свою дорогу среди множества других просто не в состоянии. Могу только надеяться, что как бы то ни было, куда бы меня не занесло и какие бы испытания мне не пришлось пройти — я останусь самим собой!
КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
