vvbjjii

СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА (ПЕРЕРАБОТАННАЯ, НО ВСЕ ЕЩЕ СЫРАЯ)

Бабье лето. В этом году оно пришлось на вторую декаду сентября. Вот только никого не радовала теплая погода, хотя до этого у нас все складывалось неплохо. За эти четыре месяца на счету нашего отряда был пущенный под откос немецкий эшелон, взорвано два склада, уничтожена мастерская по ремонту техники, захвачено и уничтожено на дорогах более двух десятков машин, официально подтверждена смерть пятидесяти трех гитлеровцев и сорока двух пособников фашистов. Вот только теперь кончилась белая полоса и пошла черная полоса неудач и смертей. Немцы вслед активизации партизанского движения в нашем районе приняли меры. К концу лета немецкое командование пригнало батальон, и солдаты три дня прочесывали окрестные деревни и леса, но в виду неэффективности их действий, солдат вскоре убрали, а вместо них пригнали взвод карателей, с полусотней полицейских. Если с солдатами вермахта военных действий не вели за счет их численного превосходства, и отсиживались в лесу, то карателям решили дать бой. После двух удачных засад отряда Старика и наших партизан каратели оставили на белорусской земле более двух десятков могильных крестов. Но в начале сентября все изменилось. Сначала попала в засаду группа партизан из отряда Старика, отправленных за продуктами. Прошло время, и по их следам отправилась группа партизан. Наткнулись на засаду фрицев, потеряли двух человек и отступили. Самое интересное, что бой происходил в лесу, в который немцы обычно старались лишний раз не заходить. Еще спустя несколько дней исчезла группа уже наших разведчиков. Четыре человека, в том числе и Леша Крымов. Два дня ушло на их поиски, пока не наткнулись на место боя, прямо в лесу. Судя по выбранному месту, на наших разведчиков напали люди, которые хорошо ориентируется в лесу и умеет устраивать засады. После этих потерь командование обеих отрядов устроило совместное совещание, но оно мало что дало, так как о таких немецких подразделениях никто не слышал. По лагерю пошли гулять слухи, что немцы прислали какое-то секретное подразделение для борьбы с партизанами. Все это не давало повода для радости. Лес партизаны считали своей вотчиной, а тут на тебе! У немцев оказались свои партизаны, не хуже наших. Теперь можно было ожидать удара в спину в любом месте. Подобные мысли особенной радости не доставляют, что и ежу понятно.

"Спецподразделение. Скорее всего, специализируются они на борьбе с партизанскими отрядами. Их задача жути нагнать. Партизаны испугаются, ошибки начнут делать, а то и вовсе разбегутся в разные стороны. Стоп. А если фрицы получили уже координаты месторасположения партизанских отрядов? И теперь ждут подхода батальона солдат, чтобы провести масштабную зачистку. Когда пропал Лешка Крымов. М-м-м.... И трех суток не прошло. Тогда они начнут свою операцию в ближайшие два-три дня".

С этими мыслями я пошел к Стукашенко. На поверку он оказался хорошим мужиком, честным, храбрым, старался разобраться в людях, и не просто делил их на "врагов народа" и честных людей. Зам по разведке меня выслушал, какую-то минуту смотрел на меня, а потом сказал: — Думаешь ты один такой умный, Звягинцев? Рассмотрели мы все это. Именно в таком плане, как ты говоришь. Вот только как узнать, так ли это на самом деле. На носу зима и если мы сейчас уйдем в другое место, то много ли нас потом останется? Здесь, мы хоть неплохо обжились, а там, на новом месте.... Скажу так. Люди Старика уже ищут подходящее место для нашего общего лагеря, так как принято решение объединиться в один отряд. Только вот теперь все это под угрозой. Вот такие дела, Звягинцев.

Мы какое-то время молчали, потом начальник разведки снова заговорил: — Сейчас мы делаем упор на разведку. Нам надо знать, где их база. Гитлеровцев наверняка кто-то видел. Если узнать, откуда они появляются, то тогда у нас появится возможность взять кого-то из этих лесных чертей живым. Нам надо узнать о них хоть что-то, мать их! А так ходим как слепые! Все! Разговор окончен. Иди.

На следующее утро Стукашенко отправил на разведку две тройки разведчиков. В том числе и меня. До деревни Панкратовки идти было относительно недалеко. Восемь километров. Старались выходить так, что иметь возможность понаблюдать за деревней час-полтора, а, не обнаружив опасности, в сумерки подобраться к дому нашего информатора. Вышли немного раньше, решив, что пару часов, на выходе из леса можно устроить отдых, подремать, а там до деревни рукой подать. Место мы знали укромное. Уже два раза там останавливались. Полчаса лежали, разговаривали, потом меня стало ко сну тянуть. Я предложил тянуть соломинку, но Василий Ухов, который шел в нашей тройке старшим, сказал, что спать не хочет и будет дежурить. Матвей Дужко, но все звали его в отряде почему-то Митяй, обладал завидной мускулатурой и немалой смелостью, но при этом был простой, неграмотный крестьянин, все свою жизнь проживший в глухой деревеньке. В Бога верил, возраста своего не знал, врать не умел, и понятия не имел, что в мире творится. Оказавшись в отряде, он словно снова учился жить. По-крестьянски сметливый, ни слова не говоря, накрыл голову полой куртки и спустя пару минут, ровно засопел носом. Я лег в шаге от него. Заснул не так скоро как Митяй, а минут через десять.

Сон был скользкий, неровный, крадущийся по краю сознания, наверно, поэтому какой-то негромкий звук сумел пробиться в мое сознание. Интуиция неожиданно ударила в набат. В следующее мгновение я проснулся. Тело напряглось, готовое взорваться атакой, и я уже начал разворачиваться, как в следующую секунду в голове словно раздался взрыв и сознание погасло. Снова я очнулся уже от сильного удара по ребрам.

— Шнель. Комм.

"Фрицы. Но как...?".

— Поднимайся, лесной бандит, — это было уже сказано по-русски, но с сильным акцентом.

Голова гудела, как монастырский колокол. Поднялся, приложил руку к разбитой голове, пошатнулся, всем своим видом показывая как мне плохо. Попытался оценить ситуацию, но она была, как не крути, проигрышная.

"Взяли нас, мать твою! Как последних лохов!".

Только теперь я смог рассмотреть немцев, взявших нас в плен. Крепкие, опытные, тренированные мужики. Сразу обратил внимание на одежду. Нестандартные куртки, с серо-зелеными разводами, свободные и судя по всему легкие. На головах мягкие кепи с козырьками. Глаза жесткие, злые и... безразличные. Мне уже приходилось видеть подобные взгляды. Для них мы уже не были людьми, а расходным материалом, которому осталось жить до тех пор, пока он нужен. Бросил быстрый взгляд на своих коллег по несчастью. Ухов, с перекошенным от боли лицом, просто тупо смотрел куда-то в землю, а лицо Митяя все было в крови. Под охраной из трех автоматных стволов, один из немцев быстро обыскал нас. Провел руками по одежде, проверил пояса и голенища сапог. Из-за голенища сапога Ухова вытащили нож и бросили его к винтовкам.

— Всем идти, — и переводчик качнул стволом автомата, показывая направление, затем добавил. — Всем молчать.

Больше не задерживаясь, немцы торопливо погнали нас сквозь лес. Нетрудно было понять, что заполучив столь ценную для них добычу, они постараются убраться из партизанского леса как можно дальше. Шли они по лесу легко и мягко, как ходят звери и в отличие от обычных солдат вермахта, эти гитлеровцы явно не боялись леса. Так шли мы около часа, и как только оказались на окраине леса немцы немного расслабились, хотя до этого контролировали каждый наш шаг. Это было видно как по выражению их лиц, так и по движениям. Спустя еще полчаса мы подходили к балке, которая лежала на пути в деревню Горелое.

"Они отлично ориентируются на местности.... — только я так подумал, как запнулся, и чтобы удержать равновесие, шагнул вбок, при этом столкнувшись с немцем. Тот коротко выругался и врезал мне стволом автомата по ребрам. Терять мне было нечего, и я зло выругался, сказав, что если бы у меня в руках был нож, то я тебя, немецкую свинью, зарезал бы в мгновение ока. Если до этого мы шли в полном молчании, то сейчас моя короткая, но выразительная речь прозвучала довольно резко. Немец удивленно посмотрел на меня, не понимая, что я ему сказал, но его сразу просветил знаток русского языка. В его голосе было веселье.

— Вилли, этот русский сказал, если ты ему дашь нож, он зарежет тебя, как свинью.

При этом, разведчики, все, как один, стали ухмыляться. После этого перевода я ожидал, что немец броситься на меня и будет избивать, но, к моему удивлению, ничего такого не произошло. Он только бросил на меня взгляд, полный гадливого презрения. Так, наверно, смотрят на таракана, которого собираются раздавить.

Дойдя до ручейка, мы остановись. Тепло бабьего лета сделало свое дело, лица немцев лоснились от пота.

— Сесть на землю! — последовала команда.

Немцы, все по очереди, обмылись в ручье, при этом, не спуская с нас глаз, и как минимум, двух автоматных стволов. Вилли, в их группе, был старшим по званию, это стало понятно из его последующих слов.

— Эта русская свинья нанесла мне оскорбление. Как мне лично, так и моему мастерству. К тому же я считаю, что двух партизан нашему лейтенанту будет вполне достаточно, а этот, — тут последовал небрежный кивок головой в мою сторону, — был убит при попытке к бегству.

Было видно, что этот атлетически сложенный немец был не только старшим по положению, но и как видно обладал непререкаемым авторитетом среди солдат, потому что ему не только никто не возразил, а даже, наоборот, на их лицах появлялись довольные ухмылки, словно они предвкушали какое-то зрелище. Когда один из них сделал недвусмысленный жест — резко проведя рукой по шее, у меня по спине и по шее побежали холодные мурашки.

"Он, что собирается зарезать меня, как свинью?!".

Сказав это, Вилли, снял и положил на землю автомат, скинул с широких плеч куртку, потом снял ремень с подсумками, предварительно вытащив из ножен отличный клинок. Судя по тому, как он обращался с ножом, можно было понять, что передо мной мастер ножевого боя. Сам того не ожидая, я задел профессиональную гордость мастера.

"Так вот в чем дело, — я внутренне усмехнулся. — Я его оскорбил и теперь он желает смыть моей кровью нанесенное ему оскорбление".

Стоило мне это понять, как мозг лихорадочно заработал, пытаясь прокачать складывающуюся ситуацию. Шансов выжить было ничтожно мало, но и умирать просто так не хотелось.

— Пауль!

Гитлеровец понимающе кивнул, передернул затвор автомата, готовый начать стрелять при малейшей опасности.

Пока мастер ножа делал разминку, остальные немцы начали заключать между собой пари на время, которое я могу продержаться в схватке.

— Минута! Две минуты! Ставлю пачку сигарет! Стакан шнапса! Полторы минуты! Я ставлю свою зажигалку!

Вилли какое-то время их слушал, потом сказал:

— Ганс, дай ему нож, тот, что мы забрали у той грязной твари.

Переводчик достал нож и подошел ко мне. Я изобразил испуг и стал отползать, упираясь ногами в землю. Видя мой испуг, немец сделал зверское лицо и стал махать ножом, делая вид, что меня зарежет.

— Не надо! Пожалуйста! Не надо! — мой испуганный вид и жалобный голос сделали свое дело. Немцы заулыбались, расслабились и стали мне показывать жестами, проводя большими пальцами по горлу, что меня сейчас зарежут. Комедию прекратил старший группы.

— Ганс! Делай, что я тебе сказал!

Немец перестал корчить рожи, а затем, зайдя мне за спину, одним небрежным движением перерезал веревки, потом отойдя на пару шагов в сторону, ловко воткнул нож в землю. После чего объяснил мне по-русски: — Бери нож и режь Вилли, как обещал.

— Зачем? — я снова сделал испуганное лицо, — Я сгоряча так сказал. Понимаете? Я хочу извиниться. Можно?

Как только Ганс перевел, что я ему сказал, фрицы дружно рассмеялись. Даже по губам Вилли скользнула кривая усмешка. Пока они веселились, я делал движения руками, дескать, их разминаю, до тех пор, пока метательный нож не скользнул по рукаву мне в ладонь. Переводчик, ставший на прежнее место, сказал: — Бери нож, дурак и становись напротив Вилли.

Немцам было весело смотреть на трусливого партизана. Да это просто цирк, читалось на их лицах, а этот русский клоун, не чета им, крепким, сильным, уверенным в себе парням, способным одним движением свернуть шею такому партизану. Я подошел к ножу, но брать не стал, и, продолжая играть роль труса, жалобно посмотрел на Вилли, который стоял от меня на расстоянии трех метров, с ножом в руках. Реально у меня были шансы убить двоих врагов, а вот дальше....

"Все! Поехали!".

Молниеносный взмах рукой и лезвие метательного ножа вошло Паулю в глаз. Тот стал заваливаться на спину и палец, лежащий на курке, в судороге агонизирующего тела, сжался. По счастливому стечению обстоятельств, пули веером пошли в сторону гитлеровцев. Выдергивая из земли нож, я успел увидеть, удивленные глаза мастера ножа и расплывающееся темное пятно на его груди. Немцы инстинктивно присели при звуке просвистевших рядом с ними пуль. Все это дало мне несколько драгоценных секунд, за которые я успел сократить расстояние между нами. В следующую секунду нога русского партизана с поразительной, нечеловеческой быстротой взметнулась вверх и прошла по дуге, чтобы встретиться с лицом Ганса. Тот даже не почувствовал боли, как сразу провалился в темноту беспамятства. На этом мой лимит неожиданности исчерпал себя.

Попытка с ходу ударить ножом последнего гитлеровца провалилась, немец резво отскочил, передергивая затвор, и тогда я просто бросил нож ему в лицо. Он увернулся, и в этот самый миг за моей спиной раздался тяжелый топот ног и рев Митяя. Гитлеровец, пусть на секунду, но чисто инстинктивно отвлекся на новую опасность. Ее мне хватило, чтобы бросится ему в ноги, и почти сразу у меня над головой ударила очередь. Не успел он упасть, как я прыгнул на него. Его смерть — моя жизнь. Другого было не дано, так как килограммов на двадцать гитлеровец был меня тяжелее и это был не жир, а тренированные мышцы. Немец рванулся, пытаясь стряхнуть меня, затем ударил обеими руками в лицо, а когда я, вцепившись в горло, принялся его душить, он сумел выхватить нож, висевший у него на боку. Выхватив его, нанес мне один удар в бок, размахнулся снова, как его рука оказалась прижата к земле лапищами Митяя. Жутко хрипя, он сделал последнюю попытку ударить меня в лицо, но уже в следующую секунду его тело забилось в смертельной агонии.

Митяй помог мне подняться. Бок горел огнем. Бросил злой взгляд на Ухова, который стоял, глядя на меня с потерянным видом.

— Митяй, посмотри, что с тем фрицем, которого я оглушил.

Парень не только посмотрел, он даже от великого усердия, приволок его, и положил рядом со мной. Лицо Ганса было все в крови.

— Свяжи ему руки.

Пока Митяй занимался пленным разведчиком, я пытался понять, как далеко от нас немцы. Если они слышали выстрелы, то мне точно хана, так как, раненый, далеко не уйду.

— Ухов, мать твою, что стоишь! Посмотри вокруг!

Тот подхватился, вскочил, поднявшись по невысокому склону и полускрытый кустами, стал наблюдать за деревней, которая была от нас относительно недалеко. К этому моменту очнулся пленный, стал дергаться, но после того, как Митяй от избытка чувств врезал ему по голове, сразу затих.

— Ухов, ну что?!

— Никого нет.

— Спускайся. Митяй, не стой столбом, собирай вещи!

— Ухов, посмотри у немцев аптечки. Мне нужна перевязка. Да живее ты!

Пока Ухов меня перевязывал, Митяй трудился в поте лица. Он вычистил карманы немцев не хуже пылесоса. Губная гармошка, расчески, носовые платки, сигареты, семейные фотографии. Все это он запихал в два вещевых мешка, где уже лежали консервы, аптечка, фляги с водой. Потом стащил в одну кучу подсумки и оружие. После чего нашел себе сапоги по размеру, надел их вместо разбитых ботинок и расплылся в довольной улыбке. Сняв с немцев сначала куртки, потом примерился и с одного стянул китель и штаны. Правда, одевать на себя не стал, а засунул в мешок. На себя надел ремень с подсумками и ножом, повесил на шею немецкий автомат, а сверху еще бинокль. Натянул на голову немецкое кепи. Оглядевшись по сторонам, нахмурился.

"Оно и понятно. Жалеет, что столько добра пропадает".

— Жетоны сними с фрицев.

— Жетоны? А! Бляхи, что на шее висят? Так это я разом!

Спустя десять минут мы вышли в обратный путь с пленным и картой с пометками, единственным документом, который нашли при немцах. Митяй, несмотря, что нагрузился вещами по самые брови, не только бодро шагал, но и помогал мне идти. Ухов конвоировал немца. Какое-то время мы шли, молча, потом я спросил у Ухова:

— Ты спал, когда нас немцы взяли?

— Э-э.... Нет! Они, гады, подкрались незаметно.... Не спал! Точно говорю! Подкрались.... Чем хочешь, поклянусь! — при этом его глаза воровато забегали.

— Ганс, вы взяли нас спящих? — спросил я по-немецки разведчика.

Тот бросил на меня мутный взгляд, так как все еще никак не мог прийти в себя, пару секунд соображал, потом сказал: — Да.

Я повернул голову к Ухову.

— Так ты думаешь, что тебе в отряде поверят?

Он догадался, что я спросил у немца и понял, что тот ответил. Теперь он старался не встречаться со мной глазами. Путь до леса мне дорого дался. Держался из последних сил. Стоило нам немного углубиться в лес, как мы устроили привал. Немец тоже себя неважно чувствовал. Его по дороге дважды рвало.

— Митяй. Ухов. Идете вместе в лагерь за помощью. Немца оставите со мной. У него, судя по всему, сотрясение головы, — я подтянул к себе автомат, передернул затвор и направил ствол на Ухова.

— Ты чего, парень?!

За последние несколько часов этот человек сильно изменился и я чувствовал. Глаза, как у загнанного зверя, злые, опасные. По себе знал, как критические ситуации ломают человека. А тут у него был двойной стресс. Сначала попасть в плен к немцам и ожидать, что тебя скоро повесят, потом получить свободу и снова оказаться в подобном положении.

— Ухов, пойдешь без оружия. Ложи его на землю. Медленно.

— Ты, что мне не веришь?! Да я с самого начала в партизанском отряде! Жизнью своей рисковал, пока ты в своей Москве сидел! — в его выкриках явственно звучали истерические нотки.

— Митяй! Забери у него оружие!

Ухов внезапно отскочил в сторону и уже взял винтовку наизготовку, как я спокойно сказал: — Дернешься, убью.

Партизан, с яростью глядя на меня, застыл, понимая, что так и будет, как сказал этот студент. Его схватка с гитлеровцами произвела на него сильное впечатление. Этот убьет, рука не дрогнет. Именно поэтому единственным проявлением его злобы стала с силой брошенная на землю винтовка.

— Снимай подсумки. Нож из-за голенища достань.

Глаза у Ухова потухли, стали безразличными. Он, уже не возражая, снял подсумки, затем вытащил и воткнул в землю нож.

— Митяй, он арестован. Доведешь его до лагеря и сдашь Стукашенко. Попробует сбежать — стреляй! Ты все понял?

— Понял. Так мы пошли?

— Идите.

Я пришел в себя только на вторые сутки. Когда открыл глаза, то увидел рядом со своим топчаном Наташу, которая спала, свернувшись клубочком на соседней лежанке. Лицо у нее было расслабленное и спокойное. Когда все окончательно удостоверились, что наши разведчики погибли, Наташа просидела в девичьей землянке почти сутки, плача навзрыд. Потом вышла, но ее было трудно узнать. Заплаканные глаза, растрепанная прическа, тоскливый, как у побитой собаки, взгляд. Я, Аня и другие ребята пытались ободрить, хоть как-то ее расшевелить, даже ежика ей притащили, ничего не помогало. А сейчас во сне она даже улыбается. Я лежал и смотрел на нее. Сколько так времени прошло, не знаю, как дверь открылась и на пороге появилась Аня. Увидев, что я очнулся, обрадовалась и закричала: — Костик! Какой ты молодец! Слушай, как ты нас напугал! Просто жуть!

От ее громкого, звонкого голоса проснулась Наташа и сразу захлопотала вокруг меня.

— Костик! Как ты?! Бок сильно болит? Может, ты пить хочешь?

Потом пришли командиры. Товарищ Зима пробыл недолго. Спросил про здоровье и сказал маленькую речь о комсомольцах — героях нашего времени, после чего отбыл. Его боевые заместители взялись за меня более основательно. Сначала потребовали от меня детальный рассказ о том, что произошло. После того, как я им все подробно рассказал, некоторое время сидели и обдумывали мои слова. Потом Градов рассказал мне то, что они узнали от немецкого разведчика. Оказалось, что это были немецкие егеря и последние две недели они рыскали по местности в поисках партизан. Им поставили задачу выяснить расположение партизанских отрядов. Две партизанские разведывательные группы наткнулись на фрицев и были уничтожены. Трупы партизан они забрали с собой. Их должны были вывесить в назидание в соседних деревнях. Дескать, так немецкие власти поступают с пойманными лесными бандитами. Короче, пропаганда!

— Ладно, Костя, не думай лишнего. Теперь это наша задача, как с ними управляться, — Градов поднялся. — Ты лучше давай выздоравливай скорее!

Как только за ним захлопнулась дверь, я сказал:

— Честное слово, товарищ командир, добавить мне по этому делу нечего.

— Да с Василием Уховым нам все ясно. Говорил с ним, потом разговаривал с Матвеем Дужко. Да и фриц сказал, что они вас сонных взяли. Все против него, а этот мерзавец, все одно пытался врать, выкручивался, но потом все же сознался. Просил простить. Но я не об этом хотел поговорить с тобой, Костя.

"Началось. Буду врать".

— Слушаю вас внимательно.

— Да ты не напрягайся. У меня к тебе ничего нет, даже больше скажу: ты просто отличный боец. Командование отряда тобою довольно и товарищи твои все в один голос говорят: боевой партизан! Мне вот другое удивительно: как ты сумел расправиться с четырьмя специально подготовленными гитлеровцами? Ты пойми меня правильно, Звягинцев. Просто понять хочу, чисто по-человечески.

— Не знаю даже как объяснить. Просто какая-то ярость во мне вспыхнула. Мой метательный нож, словно сам в руке оказался, и я подумал в тот миг: умру, но и вас, гады, тоже достану! Вот... и все.

— Как нож метаешь, сам видел. Мастер. А как у тебя со спортом?

— Вторые разряды по самбо и боксу. При этом меня неоднократно хвалил наш инструктор по рукопашному бою, когда нас готовили в Химках.

— Вот оно как, — с некоторым удивлением протянул Стукашенко. — А на вид так и не скажешь, что богатырь. Ладно, Костя, больше вопросов к тебе не имею. Ты давай быстрее выздоравливай.

Судя по всему, мои ответы его удовлетворили и он ушел. Потом стали приходить ребята, интересоваться моим здоровьем и подробностями схватки. Судя по их восторженным восклицаниям и какой-то детской радости, моя схватка с гитлеровцами останется в истории партизанского отряда, а затем по прошествии времени, возможно, перейдет в разряд легенд. Пришел ко мне и Митяй. К моему удивлению, с вещевым мешком за плечами.

— Здорово, Костя!

— Привет.

— Это я тебе принес, — гордо заявил он и стал выкладывать из мешка различные вещи. Спустя пару минут, передо мной лежала куртка немецкого разведчика, фляга, нож в чехле и полплитки шоколада. Не успел я все это оглядеть, как партизан снял свою куртку и вывернул ее наизнанку.

"Опа! Так она двухсторонняя. Весна-лето!".

— Во, гляди, Костя! И так, и так можно носить!

— Спасибо тебе, Митяй. Уважил ты меня, брат!

На простодушном лице молодого партизана появилась широкая улыбка. Потом он взял флягу и протянул ее мне.

— Что это?

— Шнапс ихний. Чуть-чуть попробовал. Гадость противная, — при этом его лицо смешно скривились.

— Сейчас не хочу. Расскажи, как ты добрался до лагеря.

Его рассказ уложился в несколько минут, после чего он сразу переключился на то, что ему было более интересно: на вещи, которые были взяты у немецких разведчиков. Открыто и шумно радовался, какие ему достались добротные вещи. Куртка, штаны, кепи и сапоги. В конце пожаловался, что большую часть вещей у него забрали и положили на склад. Особенно жалел бинокль, который у него отобрали командиры. Потом достал из кармана губную гармошку и спросил меня: — Костя ты умеешь на ней играть?

— Нет.

— Вот и никто не умеет, а я хочу научиться. Знаешь, я на гармони немного умею играть. Мне нравиться....

В середине октября меня вызвали в штаб. Там сидели товарищ Град и товарищ Стук, так теперь именовался заместитель командира отряда по разведке и внутренней безопасности. В углу за занавеской, где был отгорожен угол для рации, и обычно сидела Наташа, была тишина. То есть мы были одни.

"Сейчас мне сообщат какую-то военную тайну, — подумал я, глядя на их серьезные лица.

— Вызывали, товарищ Град?

— Садись, Костя, — он помолчал, разглядывая меня так, словно видел впервые. — Нам нужна твоя помощь.

— Я слушаю.

Начал разговор Стукашенко.

— Два дня назад мы разговаривали с начальником разведки Старика, Николаем Глыбой. Еще не забыл его? — вдруг с хитрой усмешкой спросил он меня.

— Забудешь такое, — в свою очередь усмехнулся я, вспомнив, как стоял под тремя стволами в хате деда Кондрата.

— Садись, Костя, — и Градов указал на лавку. — У нас к тебе разговор есть.

Я сел на край лавки.

— Тебе надо будет съездить в Могилев.

— Так он у черта на куличках, товарищ командир. Сами же говорили, что до него 80 километров.

— Не 80. Мы тогда ошиблись. Видно летчики тогда сбросили нас раньше, чем было назначено. Просто ошибка произошла. Сейчас мы находимся где-то в сорока пяти километрах от города. И вообще, все вопросы потом, а сейчас слушай меня внимательно.

У отряда Старика есть связь с городским подпольем. Так вот, Глыба нам сказал, что подпольщики вышли на связь с немецким офицером, который готов передавать сведения советскому командованию. С ним тебе нужно встретиться и поговорить.

— Почему мы? Почему не сами подпольщики? Или партизаны Старика?

— Объясню, но сам понимаешь, все это с чужих слов. В городе идут одна за другой облавы и немецкий офицер, снимающий квартиру у семейной пары, вдруг внезапно съезжает, но при этом говорит, что их скоро придут арестовывать. Они послушали его и спрятались у дальних родственников на окраине города, а спустя сутки узнали, что в их квартиру нагрянуло СД. Подпольщики выследили этого немца. Оказалось, что он работает в управлении тыла немецкой армии. И что самое интересное: у него, как, оказывается, есть друг-приятель, который работает в СД. Подпольщики решили поговорить с этим обер-лейтенантом и подстроили ему, как бы случайную встречу с его бывшим хозяином квартиры, к тому же тот неплохо знает немецкий язык. Немец, рассказал, что его отец был коммунистом, но после прихода Гитлера к власти умер. Потом сказал, что в подполье есть предатель. Имени его не знает, но тот работает в железнодорожном депо. И последнее. У него есть интересные для советского командования документы, но при этом с подпольем отказался работать. Ему нужна отдельная связь, причем, с самой Москвой. Мы передали эти сведения по рации командованию и получили приказ: войти в контакт с немецким офицером. Я рассказываю тебе все это, чтобы ты осознал, какая ответственность на тебя ложиться, товарищ Звягинцев.

— Осознал, — буркнул я, одновременно думая о том, что меня, похоже, в этой операции собираются использовать в качестве "живца". — Но почему я?

— У нас из двух отрядов есть только один человек, который хорошо знает немецкий язык. К тому же ты проверенный товарищ и, мы думаем, что ты лучше, чем кто-либо справиться с этим заданием.

— Мы верим в тебя, Костя! — проникновенно добавил к этим словам свою похвалу Градов.

— Сделаю все как надо! Не сомневайтесь, товарищ Градов! — я снова вернулся к образу истового комсомольца.

— Теперь о самом задании. Ты заберешь у немца документы и договоришься с ним о связи. Мы понимаем, задание сложное, но от него многое зависит. Да ты и сам, Звягинцев, должен понимать: иметь в стане врага такого шпиона дорого стоит.

— Понимаю. Постараюсь не подвести. Когда отправляться?

— Сегодня готовься, а завтра мы тебя переправим в отряд Старика.

Честно говоря, у меня было полно сомнений по поводу этой поездки. Я подозревал, что это игра немецких спецслужб. Видно так посчитали в Москве и решили закинуть в этот темный омут "живца", представив его разведчиком из Москвы. И приказ дали соответствующий: найти для этого задания молодого, интеллигентного парня, со знанием немецкого языка. Желательно москвича. Впрочем, как оно было на самом деле, я не знал, вот только моя интуиция сердито ворчала. Да и роль шпиона для меня была внове.

Полный сомнений я отправился с провожатым в город. Документы у меня были почти настоящие. Справка. Печать. Подлинные фамилии и подписи бургомистра и начальника полиции. Липой в них было только то, что я не был полицаем села Горелое, а значит, не мог иметь в городе Могилеве родной тети. Вечером того же дня, мы встретились со связным от городских подпольщиков. От него мы узнали, что немец правильно указал на место работы предателя. Подпольщики сумели за эти дни вычислить иуду, а после допроса, его казнили. После этого случая доверие к немецкому офицеру сразу выросло. На всякий случай попросил очки с простыми стеклами. Для маскировки. К моему удивлению, мне пообещали их принести. Ближе к вечеру за мной пришли. Нахлобучив кепку и надев очки, я вместе с сопровождающим меня подпольщиком пошел к месту встречи, кинотеатру "Луч". Перед тем как уйти, подпольщик вручил мне билет на последний ряд. Народу было немного. Спустя десять минут после начала сеанса рядом со мной сел мужчина в гражданской одежде.

— Головы ко мне не поворачивайте. Смотрите на экран, — первым делом произнес он тихо по-немецки, а затем спросил. — Что вам велено мне передать?

— Нужны документы, которые подтвердят вашу искренность. Только после их проверки мы сможем говорить о дальнейшей работе.

— Разумно. Встречаемся завтра в букинистическом магазине в час дня. У меня в руке будет книга. Я оставлю ее на прилавке, а вы ее возьмете. И простите мое любопытство. Вы говорите как истинный берлинец. Откуда....

— Где находится этот магазин? Вы не назвали адрес, — бесцеремонно перебил я его.

— Он единственный в городе.

В следующую секунду я встал и пошел к выходу. С моей интуицией мы подружились в Афганистане, после чего жили с ней душа в душу и сейчас ей очень не понравился этот тип. И я был полностью с ней согласен. Этот человек, несмотря на неподвижное лицо, не казался таким напряженным, как я, что было весьма странно, ведь он должен был бояться, причем даже больше меня. Попади он в руки гестапо....

Выйдя из кинотеатра, свернул за угол и неторопливо пошел сквозь парк, делая вид, будто гуляю. Откуда-то сбоку вынырнул подпольщик, обогнал меня и пошел впереди меня, показывая дорогу. Мы шли вечерними улицами, петляли, пока не добрались до развалин, тут подпольщик резко прибавив в скорости, вдруг неожиданно исчез в провале разбитой стены. Чего-то такое я и ожидал, после чего перейдя на бег, кинулся за ним. Как я не сломал ноги, при бегстве во мраке среди обломков и разрушенных стен, просто не знаю. Повезло. Честное слово, повезло! Проскочив с ходу развалины, мой проводник, углубился в густые заросли кустов. Проскочив их, мы оказались у двухметровой стены. Перебравшись через нее, я увидел несколько длинных бараков. Явно какие-то мастерские. Были. В прошлом. Уже не спеша, но с оглядкой, пройдя мимо них, мы оказались на небольшой улице. Сразу видно, окраина. Два ряда, потрепанных временем, деревянных домов. В некоторых окнах горел свет. Тусклый. Такой свет дает керосиновая лампа. Остановились около последнего дома. Подпольщик некоторое время внимательно и цепко смотрел на меня, потом сказал: — Сегодня переночуем здесь, но как завтра уйдешь, то сразу забудь про это место. Укрытие на самый крайний случай. Понял?

— Понял.

Завтра я забрал книгу с вложенными в нее секретными документами и отправился обратно в отряд. Кроме них была отпечатанная на пишущей машинке записка о том, что этот букинистический магазин предлагается использовать для дальнейших встреч. По крайней мере на первое время. Предлагались дни и часы встреч.

"Страхуется немец. Действительно, не доверяет он подпольщикам. Может, я действительно зря на него бочку качу? Ладно. Время покажет".

Четно говорить, то страху я натерпелся за эту командировку много. У меня в привычку вошло держать ситуацию в руках, а здесь я оказался наподобие лягушки на препараторском столе. Лежит бедолага и ждет, пока не появиться какой-нибудь тип, желающий ее препарировать.

Вернувшись в лагерь, я отдал документы, а сам пошел отсыпаться. Честно сказать, в городе мне паршиво спалось. Сказывалось постоянное напряжение.

"Похоже, отвык ты, парень, от постоянной опасности, — был я вынужден признаться сам себе.

Спустя несколько дней Наташа рассказала мне по большому секрету, что к нам летят люди из Москвы. Командованию отряда велено найти и обозначить место высадки в кратчайшие сроки, а еще спустя два дня наши разведчики привели в лагерь троих человек. Еще вечером, до их прибытия, им выделили комнату в бараке, который у нас считался госпиталем. Она имела отдельный вход, так как считалось, что там будут лежать заразные больные. Люди рассчитывали на новости, хотели узнать из первых рук, что происходит на фронтах, а вместо этого всему составу было приказано: в разговоры с новыми людьми не вступать и держаться от госпиталя подальше. Ели они вместе со всеми, но этим общение и ограничивалось.

Вызов, рано утром, в штаб меня не удивил. Ведь москвичи были сброшены сюда из-за этого немецкого офицера. А кто его видел и с ним говорил? Я.

В штабе было полно народу. Все наше военное командование и три "чекиста", прибывших из Москвы. Так я их, для себя, решил именовать.

— Садись, Звягинцев, — сказал мне командир отряда, когда я представился. — У товарищей... есть к тебе ряд вопросов.

— Костя, — обратился ко мне мужчина, видно старший в группе, с приятным лицом и атлетической фигурой, — опиши нам этого немца и как можно подробнее. Может, есть особые приметы....

Беседовали мы долго. Вопросы сыпались из чекистов, как из рога изобилия, пока я не стал повторяться. Стоило им это заметить, как разговор подошел к концу.

— Место встречи тебе подпольщики дали?

— Да. Газетный киоск у кинотеатра "Луч". Я там должен сначала показаться. Если все нормально, меня будут ждать с двенадцати до половины первого во вторник и с семи вечера до пятнадцати минут восьмого в пятницу у кассы кинотеатра.

— Немец, ты говоришь, напрочь, отказался работать с подпольщиками? Так?

— Так точно.

— М-м-м.... — старший чекист задумался. — Будем действовать так. С подпольем мы напрямую входить не будем, а связь будем держать через тебя. На первую встречу с немцем пойдешь тоже ты, но тебя будет сопровождать наш товарищ. Если все пройдет хорошо, подпольщики проверят место встречи и на этом, Звягинцев, твоя работа будет закончена. Все подробности мы обговорим с тобой, когда будем в городе. Пока можешь идти.

Спустя трое суток все было готово к встрече. Единственной новостью для меня стали немецкие мундиры чекистов. Холодная надменность лица старшего группы даже на меня произвело впечатление. Истинный ариец. Моя основная работа была закончена. Теперь я должен был дождаться их на новом месте, на развалинах дома путевого обходчика. Ждать их пока стемнеет, а потом уходить, но чекисты неожиданно все переиграли. Сначала устроили совещание, а затем вдруг подозвали меня. У меня заныло под сердцем.

— Костя, как у тебя с документами?

— Надежные.

— Это хорошо. Адрес ты знаешь, пойдешь впереди нас. На всякий случай.

— А потом?

— Дойдешь до нужной нам улицы, сразу уходи.

Над головами висели тучи, из которых шел, с какими-то непонятными перерывами мелкий противный дождь. До этого несколько дней шли проливные дожди, поэтому на улицах стояла непролазная грязь. Лица у людей, под стать погоде, хмурые и раздражительные. Горожан на улице почти не было, а те, что шли, только изредка бросали на меня равнодушный, скользящий по мне взгляд. Война наплодила столько проблем, что для лишнего любопытства у них не оставалось ни сил, ни желания. Так же скользнули по мне взгляды двух немецких солдат, вынырнувших из-за угла и быстро зашагавших дальше по своим делам. Был бы патруль, то сразу бы остановил молодого парня, хотя справка у меня была настоящая, с подлинной печатью и подписями. Я шел, подняв воротник теплой куртки на ватине, и думал о том, что в случае необходимости смогу использовать только один из своих ножей, который спрятан в рукаве. В руке у меня был зажат кусочек бумаги, на которой была написана фамилия и адрес дома, в котором как бы проживает моя тетя.

Дойдя до нужной улицы, я остановился и стал крутить головой, делая вид, что ищу название улицы или нужный мне номер дома. Спустя несколько минут на улицу вышли чекисты. При виде их, я испуганно отпрянул в сторону и замер, пропуская их мимо. Моя работа на этом закончилась, и я мог уходить, но меня что-то насторожило. Череда войн, огонь и кровь, через которые мне пришлось пройти, выработали во мне поистине звериное чутье на опасность. Мне многое довелось пережить и в том, что я выжил, есть определенная заслуга моей интуиции. Слишком тихая улица? Нет. На улицах оккупированного города, вблизи окраины, всегда тихо и пустынно. Не это меня встревожило. Что именно, мать вашу? Может дело в домах? Улица состояла из частных подворий и деревянных двухэтажных домов. Окна? Я сделал вид, что рассматриваю еле видимый и наполовину стертый номер дома. Время и погода постарались над ним на славу, при этом в руке я держал бумажку и делал вид, что сверяюсь с ней. Так должно было казаться со стороны. Растерянно оглянулся по сторонам, заодно мазнув глазами по окнам. Вот оно! На втором этаже дома, расположенного почти напротив места встречи, ветерок качнул занавеску! Слегка приоткрыто окно. Какой идиот будет держать открытое окно в такой холод? Я сделал вид, что нашел нужный мне дом и пошел к подъезду. Мимо меня торопливо шла пожилая женщина в пальто и наброшенном на него брезентовом плаще. Я остановил ее.

— Извините, где тут дом Љ8?

— Ты ж хлопец перед ним стоишь! — и она ткнула рукой в здание.

— А Фросьеву Анастасию Степановну вы случаем не знаете?

— Даже не слыхала о такой, — ответив, она пошла по своим делам.

Я не сомневался, что если там засада, то немцы, наблюдавшие за улицей, видели мой разговор с женщиной и ее жест рукой, показывающий в сторону дома, а значит, стрелять, сразу не станут. Достал ножи. Бритвенной остроты лезвия. Где-то внутри меня стал разгораться огонек боевого азарта. Я был снова в деле! Эти минуты полные опасности, вместе с предельным напряжением тела и нервов, когда кровь, смешавшись с адреналином, кипит, были для меня одним из тех моментов, ради которых я стал наемником. В подъезде было сыро, пахло чем-то кислым и затхлым. Вошел, потом стал подниматься по скрипучей деревянной лестнице. Пройдя немного, я только остановился, как дверь нужной мне квартиры резко распахнулась. На пороге стоял толстый фельдфебель, с направленным на меня автоматом. Что-то подобное я и ожидал, поэтому испуганно отпрянул и втянул голову в плечи, после чего залепетал, путая немецкие и русские слова: — Их... ищу meine Tante. Штрассе.... Э-э-э.... Болотная улица.

— Die Hände nach oben, партизан!

— Я не партизан! Ищу тетю! Мeine Tante!

Из глубины квартиры послышался мужской голос:

— Макс, тащи его сюда!

Немец отступил в сторону и качнул головой в сторону квартиры: — Коммен!

Я шагнул, а в следующее мгновение острое лезвие рассекло гортань фельдфебеля. Он захрипел, но я уже стоял на пороге комнаты. Взмах руки и солдат, стоящий у окна с винтовкой в руках, стал медленно оседать с ножом в шее. Обер-ефрейтор, сидевший на стуле и держащий винтовку между колен, как завороженный уставился на меня. Нож вошел ему в левый глаз, а на его лице так и осталось выражение удивления. Я втащил в комнату фельдфебеля и закрыл дверь на замок. Огляделся. Печка. У стенки маленькая поленница дров. Этажерка. Металлическая кровать. Два стула. И три мертвых фрица. Забрал и тщательно вытер ножи, затем быстро подошел к окну и осторожно выглянул.

В доме, где проходила сейчас встреча, пока стояла тишина. Быстро оглядел арсенал, который мне достался в наследство и несколько удивился тому, что увидел. Одна их винтовок была явно не немецкого производства, а что самое удивительное — имела глушитель.

"Зачем им глушитель?! — задал я сам себе вопрос, но ответа не получил. Просто не знал. Зато для меня он стал почти даром небесным. Вторым предметом, вызвавшим у меня удивление, стала лежавшая под окном сумка с тремя гранатами. Я усмехнулся. Ну, немцы! Ну, педанты! Хмыкнув, я стал разбираться с винтовкой, имевшей глушитель. В ней стоял коробчатый магазин с объемом в 10 патронов. Снял кепку и заменил ее на кепи немецкого солдата, так как голову в окне кто-нибудь обязательно увидит, а все остальное должна скрыть занавеска, после чего застыл у окна в ожидании. Мне ничего не было известно, поэтому приходилось исходить в сложившейся ситуации только из одного чисто русского варианта под названием "авось пронесет". Как и не было известно, что около двух часов тому назад в кабинете начальника службы СД Карла Мюллера состоялся разговор следующего содержания:

— Вилли, может, ты не пойдешь на встречу с русскими? Ты уже выполнил свою задачу: заманил русских шпионов в ловушку. Теперь только и осталось, что захлопнуть ее.

— Дорогой дядя, я и так вам многим обязан, но при этом я немец, офицер и мой долг....

— Ты уже столько раз рисковал собой, что доказал всем, свою храбрость и преданность рейху! Ты этим просто проявишь осторожность! К тому же моя сестра, а твоя мать просила приглядывать за тобой! Твой отец погиб во Франции как герой. Прошло почти три года, а она до сих пор не может прийти в себя. И если с тобой что-то случиться, она просто не переживет этого! Ты должен это понять, Вилли!

— Я принимаю вашу заботу обо мне, но не забывайте, что я уже не мальчик, господин оберштурмбанфюрер!

— Ну-ну, племянник. Не горячись. К тому же я с тобой полностью согласен. Просто она слабая женщина, а мы, как истинные арийцы, предназначены для войн и завоеваний.

— Я рад, что вы понимаете меня, дядя.

— Это потому, мой мальчик, что я вижу в тебе самого себя. Все, хватит лирики. Как ты уже знаешь, только вы возьмете русских диверсантов, сразу начнется операция "Удавка" по разгрому городского подполья. Наш успех станет отличным подарком для Гиммлера, а заодно мы щелкнем по носу бахвала Мольтке, нашего коллегу из гестапо!

— Мне уже нужно идти, дядя. Надо переодеться перед встречей с русскими шпионами.

— Все, Вилли. Больше не задерживаю тебя! Иди и возвращайся с победой!

До последнего момента во мне теплилась надежда, что разведчиков выпустят, а им вслед пустят агентов, чтобы проследить за ними и выявить всю группу, но вместо этого ситуация развернулась по самому плохому варианту. В доме началась стрельба. Сначала прозвучало шесть или семь пистолетных выстрелов, сопровождаемых громкими криками. Тело сразу пришло в боевую готовность, готовое реагировать на любые изменения в окружающей обстановке, а мозг автоматически принялся просчитывать варианты. Неожиданно послышался ровный гул мощного двигателя, который приближался с каждой секундой. Спустя какое-то время в его гул вплелся звук мотоцикла. Тогда я открыл окно и осторожно высунулся. Разбрызгивая грязь, к дому подлетел мотоцикл с коляской. На коляске был установлен пулемет. Водитель и сидевший сзади солдат сразу соскочили и стали у калитки с автоматами наготове. К этому моменту стрельба внутри дома прекратилась, перейдя во двор за домом. Несложно было понять, что разведчики сделали попытку уйти через задний двор.

"Но, похоже, не получилось".

Не успел я так подумать, входная дверь распахнулась настежь и из нее, пригибаясь, выскочили, правда, только два разведчика, с пистолетами в руках. Немцы, стоявшие у калитки, дали несколько очередей. Причем били не прицельно, так как перед ними видно стояла задача захватить русских диверсантов живыми. В следующую секунду я взял на прицел пулеметчика и нажал на курок. Тело гитлеровца дернулось, откинулось назад и застыло, с опущенными руками. Водитель, что-то услышав, обернулся и растерянно уставился на труп в коляске. Удивлялся он секунду, не больше, пуля ударила его в висок, и он кулем свалился под забором. Второй солдат, понял, что стреляют в них откуда-то из-за спины, стал медленно пятиться, крутя головой по сторонам, но уйти далеко, не успел. Упал, разбрызгивая жидкую грязь, на землю и замер, широко раскинул руки. В этот самый момент на улицу въехал грузовик с солдатами. Он был открытый. В кузове сидело шесть солдат. Не успел он остановиться, как вниз, одна за другой, полетели три гранаты. Взрывы, крики, стоны.

"Все что мог, сделал, совесть моя чиста, — с этой мыслью я бросил последний взгляд на двор и остолбенел. Оба разведчика кинулись не на улицу, а обратно в дом. — Они что там.... Ни хрена себе....".

Спустя несколько минут они показались снова, таща под руки моего старого знакомца, немца, с которым у меня была встреча в кинотеатре.

— Идиоты! — зло буркнул я вслух, после скинул немецкое кепи, надел кепку и, прихватив с пола автомат, рванул к двери. Быстро спустился по лестнице и замер только у входной двери, прислушался. В городе шла стрельба. Раздавались крики.

"Неужели облава? Только этого мне не хватало".

Выскочил на улицу и тут же пригнувшись, метнулся за угол.

"Бросить автомат? Нет. Рано, — и я помчался дальше, разбрызгивая жидкую грязь. Выскочил в соседний двор, огороженный забором. Почти посредине стояло три толчка, а рядом с ними расположилась мусорная куча. Не знаю, где силы взялись, но двухметровый забор я взял с разбега, перемахнув одним махом. Оказавшись на другой стороне, снова замер и прислушался, и тут с удивлением констатировал, что не в определенном месте, а везде, во всем городе, слышен гул двигателей, идет стрельба, раздаются крики. Теперь я полностью утвердился в мысли, что немцы, кроме засады, спланировали еще и городскую облаву. На подпольщиков и всех остальных, кто попадется под руку. Теперь придется прорываться из облавного кольца. С этой мыслью я помчался со всех ног. Пробежал еще один двор, как вдруг совсем рядом раздались одиночные и неровные выстрелы. Судя по интервалу, кто-то стрелял на бегу. Громкий топот башмаков только подтвердил мои умозаключения. Прижавшись к стене, я приготовил оружие. Где-то вдалеке проревел мотоцикл, громко чихая глушителем. Раздавшиеся недалеко крики немцев быстро объяснили мне, что они здесь ловят двух подпольщиков. Я кинулся обратно вглубь двора и только укрылся в подъезде, спрятавшись за полуоткрытой дверью, как в нее сунулся один из беглецов.

— Пошел отсюда! — рявкнул я на немецком языке, направив на него автомат. Тот, даже не разглядев меня толком, кинулся, сломя голову, обратно из подъезда. Спустя минуту раздались крики, топот множества ног и выстрелы. Какое-то время выжидал, затем выглянул из двери. Снова прислушался. Никого. Только неподалеку ревел двигатель грузовика и где-то на соседней улице немецкий офицер, надрывая горло, отдавал, пополам с руганью, команды солдатам. Они перекрывали улицы, затягивая петлю на шее города. Мое незнание города долго водило меня по городу, тыкая носом то в тупики, то в заборы. Автомат я бросил еще в самом начале своих скитаний. Дважды буквально чудом ускользнул от патрулей, наводнивших город, но все же сумел вырваться на окраину города. Грязный, заляпанный грязью по самые уши, в порванном пальто. Только сейчас я обратил внимание, что где-то потерял кепку. Забравшись в развалины какого-то заводика, я сидел в напряженном ожидании какое-то время, тяжело дыша и прислушиваясь к малейшим звукам. Стрельба и крики со временем стихли, и теперь только мелкий дождик стучал по остаткам крыши. Меня колотила внутренняя дрожь. Пока метался по городу, то ничего не замечал, накачанный по уши адреналином, но теперь я чувствовал, как сильно устал и замерз. Сейчас, когда мне удалось живым и невредимым выбраться из облавы, я подумал о чекистах. Им бы самим ноги унести, а они еще прихватили с собой раннего фрица.

"Попытаются вырваться из города на мотоцикле. На них немецкая форма. Это плюс. Плохо то, что облава, а с другой стороны, как ни планируй такую масштабную операцию, все равно будут накладки. А вот местное подполье однозначно накрылось. Крепким медным тазом. И без предательства тут конечно не обошлось. Впрочем, мне сейчас надо подумать о себе. Есть хочется, а нечего. Да и где я нахожусь, имею очень слабое представление. Гм. Через час будет совсем темно, — я с предельной осторожностью забрался на обломок стены. — М-м-м.... Если я правильно понимаю, то идти к нашей последней стоянке мне надо в ту сторону".

Об этом убежище я вспомнил потому, что там были оставлены кое-какие продукты и плащ-палатки. Об этом тайнике подпольщики не знали. Про развалины путевого обходчика, я даже и не думал. Это место, нам было предложено подпольщиками, а значит, там меня вполне может ожидать засада.

"До партизанского отряда я буду добираться, как минимум, два дня. В этом случае еда и плащ-палатка мне бы здорово пригодились, — с этими мыслями я направился в путь.

Добрался я сравнительно быстро, но в два раза больше времени затратил, наблюдая за нашим тайником. Засады не было, как и чекистов. Открыв тайник, я уложил в мешок продукты, взял медикаменты, затем накинул плащ — палатку и ушел. Оставаться в этом месте, которое находилось в черте города, было весьма нежелательно. Заночевал я в балке, накрывшись плащ-палаткой. Утром, сориентировавшись по направлению, двинулся дальше. Стоило мне достигнуть опушки нашего леса, как я, к своему немалому удивлению, наткнулся на брошенный немецкий мотоцикл. Чекисты сумели не только вырваться из города, но и добраться до леса.

Из быстрого осмотра, я понял, что они ранены. Уж больно много окровавленных тряпок лежало на мокрой земле. Осторожно стал описывать круги, пытаясь выйти на их след. Спустя какое-то время мне это удалось. Наткнулся на костер, который судя по запаху, они развели при помощи бензина. Осторожно подкрался. Двое лежали на нарубленном лапнике, а один сидел у костра, глядя в огонь. Вдруг кто-то завозился, потом раздался глухой, протяжный стон. Разведчик у костра резко вскинул голову и стал прислушиваться.

— Не стреляйте. Это я. Костя, — я вышел из темноты.

— Ты?! — удивление старшего группы было настолько большое и неподдельное, что он секунд десять молчал, не сводя с меня взгляда. — Как ты нас нашел?

— Сначала мотоцикл, потом вас. У меня с собой продукты и медикаменты.

Чекист удивленно покрутил головой и негромко сказал: — Чудеса, да и только.

Через час перевязанных и накормленных раненых устроили под навесом из плащ-палатки. Когда в меня уперся тяжелый взгляд чекиста, я понял, что сейчас начнется допрос. Отвечать на его вопросы прямо сейчас мне не хотелось, так как их надо было основательно продумать. Мне очень не хотелось выпадать из роли комсомольца-добровольца.

— Товарищ командир, я сильно устал, поэтому давайте поговорим в лагере. Хорошо?

Он какое-то время внимательно и цепко смотрел на меня, потом сказал: — Хорошо. Утром ты пойдешь в лагерь и приведешь помощь.

— Так точно, товарищ командир.

Уже к обеду следующего дня я вернулся с помощью и вскоре разведчики вместе с пленным, немецким обер-лейтенантом СД, были в лагере. Пленный, да еще в чине офицера СД поднял в лагере шум. Меня пытались спрашивать, на что я отвечал: военная тайна. Когда суматоха улеглась, я отправился на склад, и расположился возле печки-буржуйки. Сюда я приходил, когда мне хотелось остаться одному или о чем-то подумать. Я услышал, как кто-то вошел, но сделал вид, что дремлю на лавке, откинувшись на стену. Это пришел разведчик. Честно говоря, я никак не ожидал, что он явиться сюда поздно вечером, так как надеялся увидеть его только завтра, утром.

— Ты один?

Я встал: — Так точно, товарищ командир.

— Сиди, чего вскочил.

Он взял чурбан, который мы использовали вместо табурета. Подтащил его поближе, потом уселся. С минуту смотрел на пляшущее в печке пламя, потом спросил: — Что своим командирам сказал?

— Сказал, что военная тайна, и я не могу ее разглашать. Если что интересует, то у товарищей из Москвы спрашивайте.

Какое-то время он смотрел, как я поленья в печку подкладываю и только потом спросил:

— Почему про свой подвиг не рассказал? Как нас спас.

— Зачем, товарищ командир? — спросил я его.

Он посмотрел на меня с явным удивлением, потом спросил: — Тебе сколько лет?

— 19. Скоро исполнится.

— Хм. Какой-то ты у нас серьезный, парень. Совсем не по возрасту.

— Да нет, совсем обычный, — постарался я оправдываться. — Просто много перенести за это время пришлось. Злость какая-то внутри накопилась. Гитлеровцы проклятые нашу землю топчут, а я что смотреть на все это должен!

— Это я могу понять, а вот что мне непонятно, так это то, как ты смог вычислить немцев в засаде.

— Чистая случайность, товарищ командир. Или можно сказать, слепая удача. Случайно заметил лицо в окне и подумал, что это неспроста. Да и страх за вас был — продолжал я врать. — Их там двое было. Расположились вольготно и сидели с винтовками. Я их там ножом.... Вот и все.

— Я тут говорил с товарищем Стуком, так он сказал, что ты с ножами на "ты". Вот только у тебя больно все просто получается. Заметил. Убил. Да еще ножом. Если бы ты их застрелил — другое дело, а ножом работать,... тут определенная сноровка нужна. И ведь не врешь, я это чувствую, но при этом явно не договариваешь.

Я пожал плечами, что тут говорить. Профессионал, он и в Африке профессионал.

— Ладно. Не хочешь об этом говорить, тогда расскажи мне о себе.

— Зачем это вам, товарищ командир? Или вы меня в чем-то подозреваете?

— Чудак человек, ты нам жизнь спас, как я могу тебя в чем-то подозревать? Просто хочу понять, что ты за человек.

"Так я тебе и поверил, — подумал, после чего изложил коротко свою биографию.

— Студент. ИФЛИ. Известный институт. Слышал о нем, — а затем вдруг неожиданно сказал. — Знаешь, когда я тебя первый раз увидел, то так почему-то и подумал. Парень из интеллигентной семьи. М-м-м.... Тут мне еще рассказали, что ты, будучи в плену, трех гитлеровцев положил, а четвертого в плен взял и товарищей спас. Было такое?

— Было, но не совсем так.

Он ждал продолжения, но я молчал. Когда он понял, что продолжения не будет, перевел взгляд на огонь. Некоторое время сидел с отсутствующим видом, глядя на огонь, потом словно очнулся, посмотрел по сторонам и сказал: — Тихо-то как, словно и войны нет. Ладно. Пойду я.

Я долго сидел после его ухода, пока не прогорели полностью дрова. В целом мне "товарищ из Москвы" мне понравился. Спокойный, сдержанный, вдумчивый, но при этом рисковый и отчаянной смелости, человек.

В следующее утро я дал себе поспать, так как прилично вымотался за последние несколько дней. Только я поднялся с топчана, надел штаны и вбил ноги в сапоги, как в землянку влетел Семен Шведов.

— Звягинцев, я тебя по всему лагерю разыскиваю, а ты тут на ухо давишь! Подъем!

— Сема, чего шумишь? Что случилось?

— Тебя командир срочно хочет видеть! Там у него "товарищ из Москвы" сидит.

— Пусть сидят, они командирские свои дела решают. Я-то им, зачем понадобился?

— Так они мне и доложились! Короче, одна нога здесь, другая там, — он развернулся, чтобы уходить, но в дверях неожиданно обернулся. — Сегодня суп будет. С мясным приварком.

— О! Эта хорошая новость, а то эта овощная болтушка у меня уже в печенках сидит!

С едой в отряде было неважно, поэтому экономили во всем, так как впереди была долгая и холодная зима.

Стоило мне войти, как я сразу наткнулся на испытывающий взгляд чекиста. За столом, кроме командира, сидел товарищ Гром и начальник разведки.

— Боец Звягинцев по вашему приказанию....

— Садись, боец.

Я сел на лавку.

— Хвалят тебя.

Я изобразил смущение, пожал плечами. Командир неожиданно поднялся: — За самоотверженные действия и помощь в выполнении задания, а так же уничтожении предателя, внедрившегося в ряды подполья, вам, боец Звягинцев, от лица командования отряда выносится благодарность!

Несколько ошарашенный подобной трактовкой моих действий, я подскочил с места и вытянувшись, воскликнул: — Служу советскому союзу!

— Молодец! Так и дальше служи! — удовлетворенный моим энтузиазмом подвел итог командир. — Товарищ Сазонов вы что-то хотели сказать?

Теперь я знал, что у "товарища из Москвы" есть даже фамилия. Правда, липовая.

— Хотел. И скажу, — при этом он посмотрел на меня и чуть краешками губ улыбнулся. —

Хорошие у вас бойцы, товарищи командиры! Правильно вы их воспитываете, но при этом не надо забывать отмечать их боевые успехи! Поэтому я хотел попросить вас представить товарища Звягинцева к награде.

Товарищу Зиме его слова явно не понравились, и я его понимал, так как слова москвича прозвучали, скорее всего, как приказ, чем как просьба.

— Идите, Звягинцев.

Я вышел.

"Вот только почему предатель? Не понимаю логики".

На следующий день командованием отряда была намечена засада на дороге. Продуктов катастрофически не хватало, и мы пытались, таким образом, хоть как-то пополнить продовольственный склад. Машина, подходила под все те приметы, которые нам дали, вот только оказалось, что вместо продовольствия, она везла связистов. Фрицы вместо того, чтобы поднять руки, начали активно отстреливаться. Еще большей неожиданностью для нас стали две гранаты, довольно метко брошенные немецким солдатом. Три человека, в том числе и я, получили осколочные ранения. Правда, парни, поймали по осколку, а вот мне посчастливилось поймать целых три. Немцев мы все равно добили, вот только кроме телефонных аппаратов, кабеля и инструмента, больше ничего не нашли.

Так я снова попал в лазарет. Ребята, после того, как извлекли осколки, отказались лежать, и ушли. Извлечение осколков было болезненной процедурой. Когда все закончилось, и острая боль ушла, я под легким наркозом (выпитые 100 грамм спирта), болтал с Аней. Неожиданно прибежала Наташа, то ли чем-то озабоченная, то ли грустная,

коротко поинтересовалась моим здоровьем и сразу ушла. После ее ухода я вопросительно посмотрел на Аню, но та сделала вид, что ничего не поняла и вскоре ушла. Спустя какое-то время после ее ухода, ко мне неожиданно пришел заместитель командира по разведке. Я с некоторым удивлением посмотрел на ГБэшника.

— Как здоровье, Костя?

— Нормально. А вы чего пришли?

— Что просто так уже зайти не могу? — вопросом на вопрос ответил он мне, при этом хитро улыбаясь.

— Можете, но не заходите, а сейчас пришли.

— Ладно. Расскажу тебе то, что все скоро узнают. К нам этой ночью прилетает самолет из Москвы, — он, если и ожидал какой-то моей реакции на свое сообщение, но так и не дождался, так как даже Митяю было ясно, что самолет заберет чекистов и их пленника. — Вижу, тебя не удивило мое сообщение. Ну, это мы сейчас поправим. Ты тоже летишь в Москву.

Тут я приподнялся на топчане и тут же скривился от боли.

— Я?! В Москву?! Зачем?!

— Ишь, ты! Удивился! — развеселился Стукашенко. — Глаза вон, какие большие! А я думал, тебя ничем не проймешь!

— Вы так и не сказали, почему меня отсылают в Москву.

— Да я и сам не знаю, парень.

— Как так?

— А вот так, — теперь уже сердито заявил товарищ Стук. — Нас просто не поставили в известность. Единственное, что могу предположить, так это за тебя просили товарищи из Москвы. Скажи честно, ты с ними по этому поводу не говорил?

— Нет. Не говорил.

— Верю, так как хорошо тебя знаю, Костя. Вот тебе еще одна новость. С тобой в Москву улетает наша радистка.

— Наташа? Почему?

— Ты же парень догадливый, Звягинцев! Не разочаровывай меня!

"Так вот почему ко мне приходила Наташа, но ничего не рассказала. Она беременна!".

— Понял.

— Вижу, что понял. А к нам летит ее замена, новый радист. Я еще тебе, Костя, вот что хочу сказать. Чем-то ты заинтересовал товарища Сазонова. Он про тебя у многих людей спрашивал. Ну, ладно, парень. Пойду я.

Осторожно, стараясь не тревожить раны, лег и уставился взглядом в потолок.

"Интересно, зачем я ему понадобился? Своих крутых ребят не хватает?".

Даже не зная, что происходит за кулисами советских спецслужб, я в своих размышлениях неожиданно оказался очень близок к истине. Настоящих профессионалов, опытных разведчиков страна Советов за предвоенные годы рассовала по лагерям, а кое-кого поставила к стенке, а теперь, когда стали так нужны квалифицированные специалисты, ей пришлось срочно вытаскивать их из лагерей. Меня выдернуть было проще, я сидел не за колючей проволокой, на Севере, а все лишь в партизанском лагере.