Квантунская рапсодия -Ii

Если южноамериканцы не могут продать свои корабли России, пусть их купит подставная европейская фирма, за которой будет стоять близкий и преданный государю человек, в лице самого Алексея Михайловича. Он прекрасно знает весь торгово-промышленный мир Европы, и найти третичного посредника для выполнения столь важной для России миссии, ему было парой пустяков.

— У этих торгашей, государь, все продается и покупается! Мать родную продадут! Всё от цены только одной зависит! — пылко заверил Абаза императора, преданно поедая его глазами.

Стоит ли говорить, какой восторг вызвали слова моряка в сердце молодого человека. Ах, как все прекрасно и замечательно сходилось, и корабли приобретались и "дяди Алеши" ловко утирали нос. Но как не заманчива была нарисованная Абазом картина, государь прекрасно понимал, как длинна и долга дорога по воплощению этих благих намерений в жизнь.

Николай поблагодарил контр-адмирала за его замечательную идею, однако приступать к её немедленной реализации не стал, опасаясь, что поспешными и непродуманными действиями позволит Алексею Александровичу перехватить инициативу. Царь прождал чуть более месяца пока, по его мнению, не настал момент к действию.

— Услугами фирмы, какой страны вы намерены воспользоваться, Алексей Михайлович, для реализации нашего секретного проекта? Немецкой, французской, итальянской, голландской или какой-либо иной? — спрашивал Николай своего секретного посланца, с видом строгого маститого экзаменатора принимавшего зачет у студента.

— Перебрав все свои многочисленные связи в Европе, я считаю, что для решения наших задач, нам следует опираться в первую очередь на французов или испанцев, ваше величество. На нынешний момент Франция самая дружественная к нам из всех европейских держав, а у испанцев традиционно крепкие связи со своими бывшими западными колониями. Думаю, что фирмы господ Монтелье, Берни, Симонсена или Кироса будут рады помочь нам разрешить наши проблемы за твердо гарантированный процент от сделки.

— А почему в вашем списке я не вижу германских представителей? Разве немцы в этой войне менее дружественны нам, чем французы? — искренне удивился царь.

— Никак нет, ваше величество! Немецкие фирмы стараются оказать нам всестороннюю помощь, — поспешил уточнить Абаза, чутко уловив скрытую подоплеку заданного вопроса, — но вся беда в том, что англичане отслеживают все контакты немецкой стороны, с ещё большим вниманием, чем наши. Ведь именно в морском флоте Германии они видят главную угрозу для своих мировых колоний, а не в нас, только пытающихся защитить свои приморские земли от врагов.

— А итальянцы и голландцы. Почему они выпали из вашего списка?

— После столь неожиданной продажи итальянских крейсеров японцам, я с большой опаской отношусь к макаронникам, ваше величество. Вне всякого сомнения, там основательно правят бал англичане и любые наши действия в этой стране обречены на быстрый и оглушительный провал, — решительно вынес свой вердикт Абаза. — Что же касается голландцев, то при наличии у них фигового флота, интерес к южноамериканским крейсерам, сразу вызовет подозрение со стороны англичан. Нет, ваше величество, только французские и испанские фирмы подходят для выполнения нашего секретного проекта.

Сказанные собеседником слова, вызвали радостную улыбку на лице императора.

— Ваша решимость и убежденность, лучше всяких слов, говорит о том, что вы серьезно подошли к делу, Алексей Михайлович. И я вижу в этом залог успешного выполнения вашей миссии. Однако вы должны понимать, какие трудности у вас на пути в виде не только английских, но и американских палок. Североамериканские штаты, гадят нам не столь открыто как британцы, но все же весьма чувствительно. Я недавно получил письмо от нашего посла в Вашингтоне. Он пишет, что покупка японцами итальянских крейсеров была осуществлена благодаря исключительно финансовой помощи американского банкира Джейкоба Шиффа.

— Я знаю, этого господина, и ничуть не удивлюсь, что и в отказе Аргентины продать нам крейсера, были замешаны его деньги и связи. Этот Шифф очень близок к президенту Рузвельту, благодаря чему активно тормозит размещение на американском рынке наших займов.

— Поэтому, я призываю вас, Алексей Михайлович, соблюдать строжайшую секретность в этом деле. В этой войне у нас очень много сильных врагов, которые сделают все, чтобы сорвать покупку крейсеров, а они так важны нашему флоту и адмиралу Макарову. Может поговорить с военными и дипломатами, и вам в помощь дадут несколько проверенных делом людей? — озабоченно спросил Николай.

— Увы, ваше величество, в этом деле я руководствуюсь старой немецкой поговоркой о том, что знают двое, знает свинья. Чем меньше людей будут знать о моей миссии, тем только будет лучше для дела! — воспротивился Абаза, и царь не стал настаивать.

-Что же, вам конечно виднее, — понимающе молвил император и, помолчав, добавил. — Когда мне ждать от вас результата? В столь важном деле не должно быть торопливости, но вместе с тем недопустимо и промедление.

Абаза только и ждал этого вопроса. Подняв свои маслянистые глаза к потолку царского кабинета, он со всем своим старание стал производить одни ему ведомые вычисления в уме. Так продолжалось с полминуты, прежде чем Абаза торжественно изрек.

— Я думаю, что месяца через два, максимум три, три с половиной, я смогу доложить о результатах своей миссии. Отлично понимаю, что время не ждет, но быстрота бывает хорошо только в двух случаях, ваше величество.

— Это когда же? — удивленно спросил император. — На скачках и в вальсе?

— Никак нет, ваше величество. При ловле блох и при поносе. Так меня моя бабушка, Александра Иосифовна учила. Большой души был человек — сказал Абаза и истово перекрестился. Император тоже последовал его примеру, затем встал из кресла и, подойдя к моряку, сказал:

— Помните, вы куете победный меч России, а значит, расходов не жалеть. С Богом — и торжественно обнял Абаза, которому предстояла нелегкая миссия в далеком Париже и Мадриде.

Глава IX. Во славу русского флага — II.

Возвращение японского флота в Сасебо после сражения с русскими кораблями, было встречено с определенной долей растерянности, как среди мирного населения порта, так и среди самих моряков. Впервые за все время войны, флот божественного микадо после стычки с кораблями врагом не заставил их повернуть обратно в артурскую ловушку, а отступил к родным берегам зализывать полученные в бою раны.

Не способствовал поднятию настроения зрителей и вид всеобщего любимца, флагманского броненосца "Микаса". Грозный красавец пришел в родной порт со сбитыми трубами, искореженными надстройками, подбитыми стволами корабельных орудий, обильно покрытый черной копотью от бушевавших на нем пожаров.

Едва только броненосец встал у причала, как из его недр широкой рекой хлынул поток раненых японских моряков. Обожженные паром и языками огня, посеченные осколками вражеских снарядов, они были торопливо снесены на берег, где их уже поджидали местные санитары. Тела же погибших членов экипажа были аккуратно сложены под брезентом на юте. Снимать их с флагмана командующий не спешил. Только когда порт накрыли ночные сумерки, он были вывезены с кораблей специальным транспортом. Враг ничего не должен был знать о потерях японского флота.

Ничуть не лучше был вид и остальных кораблей вернувшейся эскадры. Почти на каждом броненосце или крейсере имелись повреждения в виде разбитых орудийных башен или снесенных мачт или труб. И с каждого корабля, на берег обязательно тянулась вереница раненых. Русские комендоры не зря ели свой хлеб.

В числе первых кто покинул флагманский броненосец, был сам командующий. Получив легкую контузию, Того отказался от помощи врачей, приказав собрать совещание командиров кораблей.

С невозмутимым лицом слушал он доклады своих капитанов, холодным и беспристрастным тоном уточняя тот или иной вопрос в рапортах подчиненных. Иногда, командующий кивал головой докладчику, но было совершенно непонятно, одобрял ли он действия своего подчиненного, выделял его рапорт из всей череды докладов или это была дань вежливости, столь характерной для японского менталитета.

Подобное поведение адмирала, по его мнению, должно было продемонстрировать силу духа настоящего самурая и вселить в сердца подчиненных чувство уверенности, которая несколько пошатнулась после сражения с русской эскадрой.