Книга 3. Беглец от особых поручений. Часть 1

БЕГЛЕЦ ОТ ОСОБЫХ ПОРУЧЕНИЙ

Пролог

Худощавый молодой человек в модном двубортном пиджаке цвета морской волны и мягкой широкополой шляпе, остановился у уличного указателя, повел из стороны в сторону своим длинным хрящеватым носом и, сверившись с записью в довольно потрепанной записной книжке, молниеносно оказавшейся в его руке, удовлетворенно кивнул. Трехэтажный дом красного кирпича, расположенный на окраине Инсбрука не производил впечатления подобающего жилья для титулованного и богатого человека, но название улицы и номер дома, не оставляли никаких сомнений в том, что это именно то здание, что присмотрел для своего проживания в самом сонном городке Острейха, нужный визитеру господин.

Поднявшись по низким вытертым ступеням, молодой человек подошел к тяжелым дверям, сверкающими под осенним солнцем гранеными стеклянными вставками. Замер, вздохнул, успокаивая бешено бьющееся сердце и, старательно вытерев вспотевшие ладони тонким платком, решительно ухватился за сияющую бронзу массивной дверной ручки.

Жерар Верно вовсе не был человеком нервического склада, но, черт возьми! Это, его первое интервью и он имеет право на некоторое... м-м... беспокойство. Не так ли?

— Добрый день, месье. Чем я могу вам помочь? — Пока Жерар собирался с духом, вторая створка бесшумно открылась и на пороге возник профессионально невозмутимый дворецкий.

— Кхм. — Удивившись, что с ним заговорили на языке La Belle France, Жерар запнулся, но тут же взял себя в руки и, растянув губы в фирменной улыбке, кивнул дворецкому. — Добрый день, месье. Мое имя Жерар Верно, репортер парижского журнала "Матэн". Могу ли я увидеть Его высочество?

— Вам назначено? — Ни один мускул не дрогнул на лице дворецкого, вот только взгляд вдруг стал похож... хм. Примерно так выглядел "зрачок" ствола барабанника, которым Жерару ткнули в лицо, прямо перед отъездом, в одной из парижских подворотен, отчего его кошелек заметно полегчал. Неуютный взгляд.

— Прошу прощения, я только сегодня прибыл в Острейх и не успел...

— Подождите в холле. Я испрошу е г о с и я т е л ь с т в о. — Не дожидаясь окончания сбивчивого ответа репортера, дворецкий шагнул в сторону, удерживая затянутой в белую перчатку ладонью, дверную створку, и пропуская Жерара Верно в обширный холл с широкой парадной лестницей и высоким стеклянным куполом вместо потолка. Приняв у репортера шляпу, дворецкий молча указал ему на кресло у консоли под огромным настенным зеркалом, и удалился. Да так тихо, словно он не в туфлях шел по каменному полу, а в мягких войлочных тапочках по ковру.

— Его сиятельство согласен вас принять. Но прошу учесть, он не сможет уделить вам более получаса. — Появившийся в холле спустя пять минут, дворецкий остановился перед поднявшимся ему навстречу с кресла, французом.

— Замечательно. — Жерар белозубо улыбнулся. — Думаю, нам с лихвой достанет этого времени.

— Что ж, тогда следуйте за мной. — Дворецкий развернулся и двинулся к лестнице, кажется, ничуть не сомневаясь, что репортер следует за ним. Впрочем, а с чего бы ему сомневаться? В конце концов, Верно же прибыл в этот забытый богом уголок Европы именно для того, чтобы встретиться с хозяином этого дома.

* * *

После легкого завтрака, я вернулся в свой кабинет, где на столе меня уже дожидался серебряный поднос с кофием и корреспонденцией. Правда, на этот раз, стопка с утренней прессой была несколько толще обычного. Развернув самую верхнюю, из отутюженных Грегуаром газет, я сделал глоток ароматного черного напитка и, ностальгически вздохнув, принялся за чтение. Этот выпуск "Матэн" был доставлен в город дирижаблем, в числе прочей иностранной прессы, непосредственно из Иль-де-Франс, и был мне интересен по одной простой причине...

"Инсбрукский затворник.

Этот старый кирпичный особняк на одной из улиц Инсбрука, небольшого городка в Острейхе, чья слава осталась лишь в его истории, наверное, можно было бы назвать самым непримечательным домом в округе, не отличающимся от своих соседей ни архитектурой, ни цветом, если бы не одно "но". Именно здесь, в Прадле, в доме на Андэхштрассе живет человек, заставивший говорить о себе половину Европы. Человек, интересный всему Северу. За ним наблюдают клевреты хольмградского правителя и кабинетские короля Вильгельма. За ним пристально следят зеленые мундиры Нордвик Дан и клерикалы Сен-Клу. Князь Старицкий — изобретатель, о чьих проектах говорит весь свет, человек, сочетающий в себе талант мага и логическую точность прирожденного механика. И мы с гордостью представляем на ваш строгий суд интервью нашего лучшего репортера Жерара Верно, взятое им у князя...

От Редакции.

... Его сиятельство принял меня в скромном кабинете, ничуть не напоминающем иные роскошные апартаменты наших магнатов и аристократов. Никакой лепнины и позолоты, никакой кричащей роскоши. Лишь темное благородное дерево и светлые обои. Все строго, функционально... и удивительно уютно. Я не преминул отметить этот факт вслух и поинтересовался автором интерьеров, а в следующую секунду устрашился, что на этом мое интервью и закончится, столь явно князь выказал свое неудовольствие, отказавшись отвечать на этот вопрос, но я ошибся... Г-н Старицкий оказался человеком отходчивым и весьма дружелюбным, даже открытым, что можно назвать довольно редким качеством для столь титулованного дворянина, так что, спустя несколько минут, мы уже беседовали, как ни в чем не бывало. К слову сказать, я был беспримерно удивлен, когда узнал, что князь говорит по-французски. И, хотя его легкий акцент и некоторые словечки выдают в нем человека немало пожившего на восточном побережье наших заморских владений, я, к моему стыду, вынужден признать, что мои познания в родном для его сиятельства русском языке, куда как менее обширны...

— Виталий Родионович, ваш стремительный отъезд из Хольмграда вызвал большой шум в обществе, ходили даже слухи, что Глава Особой Канцелярии отдал приказ о вашем аресте... и даже обеспечил целый кортеж для вашей доставки в тюрьму. Это так?

— Досужий вымысел. — Князь небрежно махнул рукой. — Люди Владимира Стояновича, охранявшие вокзал, спасли меня от смерти под обломками рухнувшего дирижабля. Естественно, они доставили меня на своем авто в канцелярию, поскольку ее здание находилось куда ближе к месту аварии, и там всегда имеются врачи, на случай непредвиденных обстоятельств. Ну, а слухи об аресте... поверьте, хольмградское общество подвержено желанию приукрасить действительность ничуть не меньше, чем наши европейские соседи. Я бы не удивился, если бы в свете начали говорить, что меня вообще должны были отвезти в лес и там удавить, к примеру, давно точившие на меня зуб сотрудники Зарубежной стражи. Почему бы и нет? А потом и вовсе выдумают, что я жестоко поубивал добрый десяток своих конвоиров и сбежал... Слухи, господин Верно, это такая эфемерная вещь...

— И русский царь вовсе не лишал вас жалованных наград?

— Хм... — Князь смерил меня долгим взглядом, вздохнув, закурил вытащенную из резной шкатулки на столе короткую папиросу и, лишь скрывшись за облаком ароматного дыма, ответил на мой вопрос. — Государь не лишал меня ни званий, ни наград. И я бы очень хотел узнать, кто рассказывает такие небылицы. Если не верите, можете справиться обо мне в орденских списках. Они, к счастью, общедоступны..."

Прочитав газету, секретарь Государева кабинета, господин Рейн-Виленский хмыкнул и, одним глотком осушив миниатюрную чашку кофию, перевел взгляд на расхаживающего перед ним Телепнева.

— Владимир Стоянович, друг мой, прекратите уже метаться, словно голодный тигр в клетке.

— Эдмунд Станиславич, я бы и рад успокоиться, да вот... не дают! — Фыркнул глава Особой канцелярии, абсолютно невежливо ткнув пальцем в сторону отложенной Рейн-Виленским газеты.

— Право, князь, что такого волнующего вы нашли в этом творении французских щелкоперов? — Недоуменно приподнял бровь секретарь.

— Что? Вы не понимаете? — Окончательно взбеленился Телепнев. — Вот совсем-совсем, а? Тогда, позвольте, я открою вам глаза, господин действительный тайный советник.

— Извольте, господин генерал, извольте. — Невозмутимо пожал плечами его собеседник, одновременно, выверенным жестом накладывая на свой и без того весьма серьезно защищенный кабинет еще и наговор тишины.

— Вы же понимаете, что это, только первая статья. И за ней следом, будут написаны еще и еще. Пока общество не узнает всю подноготную этой истории. Пусть в таком, извращенно-эзоповом стиле, но узнает!

— А вам в ней, есть чего стесняться, Владимир Стоянович?

— Эдмунд Станиславич! Вы издеваетесь?!

— Разве что, совсем немного. — Вдруг улыбнулся секретарь.

— Причина? — Немного успокоившись, князь Телепнев требовательно уставился на Рейн-Виленского.

— Целых две, дорогой друг. Целых две. Первая. Эти публикации, сами по себе, конечно, не свалят нашего шустрого боярина, возомнившего о себе, бог знает что. Но заставят его коллег задуматься и, учитывая имеющиеся факты, могу предположить, что они правильно поймут намеки нашего одиозного изгнанника. Для суда, конечно, этого мало, но вот для служебного расследования, будет в самый раз. А там... будьте уверены, стражники не станут терпеть рядом с собой такого слона... Кто знает, в чью посудную лавку его занесет завтра? И это тоже нам на руку. Не зря же мы так долго обсуждали с французскими коллегами Виталия Родионовича, способы избавления наших ведомств от... "поклонников золотому тельцу". Ни нам, ни им не нужны на службе люди, ценящие внимание нечистоплотных дельцов, больше долга и чести. И уж тем более, нам не нужна огласка... Так, пусть Зарубежная стража сама уберет этого сребролюбца. Тихо и без шума.

— А вторая?

— Хм-м. — Секретарь на миг отвел взгляд и куда тише договорил. — Государь, наконец, угомонится.

— А что с ним такое? — Удивился глава Особой канцелярии, последние полгода видевший монарха, лишь в сугубо официальной обстановке.

— Скажем так, он очень... нервно воспринял эпизод с дирижаблем. И нам стоит признать его правоту. Тогда мы, действительно, прошли по самому краешку. Заигрались...

— Не все и не всегда зависит от нас. — Нахмурившись, проговорил князь. В ответ, Рейн-Виленский только махнул рукой, отчего злосчастная газета слетела на пол, открывшись на странице с интервью...

"— Но если все так безоблачно, то...

— Почему я живу в Инсбруке, а не продолжаю директорствовать в училище и присматривать за тамошними своими заводами?

— Вы удивительно прозорливы, ваше сиятельство. — Развел я руками.

— Ну что ж. Я, пожалуй, расскажу вам эту историю целиком, дабы избежать непонимания и двояких толкований. Готовы слушать?

— Я весь внимание, ваше сиятельство. — Кивнул я. Г-н Старицкий затушил папиросу и, сделав глоток принесенного нам дворецким кофе, медленно заговорил..."

Да уж. Я отложил недочитанную газету и, поднявшись с кресла, шагнул к высокому окну. Там на улице сияло не по-осеннему яркое солнце, по брусчатой мостовой под бодрый перестук копыт резвого конька катилось ландо, а по тротуарам неспешно вышагивали прохожие. Тогда, в Хольмграде тоже была осень, и начиналось все почти так, как я и рассказывал этому смешному молодому журналисту, так старавшемуся казаться прожженной "акулой пера". Но только начиналось... и пока не закончилось...

ЧАСТЬ 1. Чем дальше в лес...

Глава 1. А мне летать, а мне летать... охота.

Утро выдалось на удивление погожим. Город за окном блестел мокрой пожелтевшей листвой деревьев и ярким золотом церковных куполов. Белоснежные стены домов, влажно поблескивающие после ночного дождя, только добавляли яркости в эту картинку. И не скажешь, что за окном начало октября. В этом году осень пришла в Хольмград на удивление поздно, хотя холодный ветер и не давал забыть о том, что сентябрь, это уже не лето...

Из детской донесся веселый смех Родиона. Кажется, наследник решил поиграть с любимой сестренкой, и та вновь отколола какой-то номер. Иначе, с чего бы к звонкому колокольчику его смеха добавился грудной голос Лады?

Я откинулся на спинку кресла и, с хрустом крутанув головой, принялся разминать кисти рук, уставшие от долгой писанины. Да, руководить училищем, тем более, столь... необычным, это вам не охранителей по кучкам раскидывать... Выматывает эта бумажная работа куда как больше, чем тренировки синемундирников.

Так! Хорош бухтеть, словно старый дед!

Я подскочил с кресла и ринулся вон из кабинета. Меня ждала жена с детьми, а следом, тренировочный зал, бассейн и баня. Иного способа не дать себе превратиться в брюзгу, я не знаю.

— Добрый день, отец. — Заметив меня в дверях, Родион подскочил на месте, одновременно скосив взгляд на гувернантку, точнее, как принято у нас говорить, "мамку" Рогнеду — высокую и худую женщину средних лет, нанятую в помощь Ладе, для присмотра за детьми.

Не обращая внимания на неодобрительно поджатые губы Рогнеды свет Болховны, я подхватил на руки сына и тут же растрепал его старательно уложенные, можно сказать, прилизанные светлые волосы. Никогда не понимал, зачем нужно делать из детей нарядные игрушки. Что это за ребенок, в костюме-тройке и с белоснежным цветочком в петлице?! А уж семилетний мальчишка и вовсе не должен походить на фарфоровую куклу. У Рогнеды Болховны, разумеется, на этот счет было свое мнение, но отстаивать его вслух она не станет... И ладно.

В очередной раз подбросив Родика, я аккуратно опустил мальца на пол и, улыбнувшись наблюдающей за нами, сидящей на оттоманке с книгой в руках, Ладе, обратил свое внимание на вцепившуюся в мою ногу дочку. Упрямая трехлетка тянула меня за штанину, требуя своего аттракциона... и кто я такой, чтобы отказать ей в такой радости?

Под веселый смех подлетающей к потолку Беляны, я выслушал рассказ сына об увиденном им ночью сне, о полностью съеденной за завтраком огромнейшей тарелке овсянки, о двух щенках, принесенных в жилую, техником Рольфом, о... в общем, обо всем на свете... и очередную просьбу об ограднике...

— Сын. Я думал, мы закрыли эту тему еще год назад? — Присаживаясь рядом с тут же прильнувшей ко мне Ладой, я усадил Белянку на колени и внимательно взглянул на стоящего передо мной Родика. Мальчик характерно засопел. Весь в деда. Бажен тоже так сопеть начинает, когда что-то не по его выходит.

— Я помню. Но, Велимирка...

— Родион Витальевич! — Тихий, но строгий голос мамки заставил ссутулившегося было сына, выпрямиться и расправить плечи.

— У Велимира, сына племянника Заряны Святославны, оградник есть... — Ровным "взрослым" тоном проговорил Родик, но тут же сбился и совершенно по-мальчишечьи добавил, — вот он и нос задрал!

— А... так ты носами с ним померяться решил. — "Понимающе" протянул я. Лада рядом со мной тихонько фыркнула, но тут же стерла предательскую улыбку, и вернула на лицо маску "строгой мамы".

— А что он... — Покраснев от возмущения, начал было сын, но, заметив, как Лада покачала головой, медленно выдохнул, старательно приводя себя в спокойное состояние.

— Сын, вспомни, зачем детям плетут оградники.

— Ну... — Быстрый взгляд в сторону "мамки", и решительно-бойкий ответ. — Чтобы проснувшиеся способности обуздать.

— И о чем это говорит? — Прищурился я. Сын задумчиво пожевал губу и растерянно глянул на меня.

— Вит, ему всего семь лет. Не требуй от ребенка слишком многого. — Тихо заметила Лада.

— Вот-вот. Слушай маму, она плохого не посоветует. — Тут же довольно закивал ребенок.

— Это точно. — Не удержавшись от улыбки, согласился я. — И, тем не менее, раз уж ты сподобился давать советы отцу, то может, и до ответа на мой вопрос додумаешься?

— Кхм. Родион Витальевич, если подумаете, то поймете, что в вопросе вашего батюшки, уже есть половина ответа. Или подсказка, самое меньшее. — Подключилась Рогнеда Болховна.

— Вот как? — Родик обвел нас взглядом, в котором явно читалась напряженная работа мысли... — Обуздать, да отец? То есть... Он не кон-трол-ли-ро-ва-ет это?

— Браво, сынок, браво. — Я похлопал в ладони. — Именно. Не хочу сказать, что это большой минус, все-таки, подобные вещи от детей зависеть не могут, но и хвастаться тем, что не можешь держать в узде собственное тело, по меньшей мере... неумно.

— Я понял. — Серьезно кивнул Родион, и тут же, словно вспомнив о чем-то, повеселел, — Ох, а ты ведь в зал собираешься, да? Уже ведь одиннадцатый час...

— Какой умный сын у меня растет. — Повернувшись к Ладе, с гордостью констатировал я.

— Весь в матушку, милый. — С улыбкой прощебетала жена, за что была тут же поцелована в щеку. Ну... не при детях же...

— Зал хоцу. — Заявила Белянка, потянув меня за ухо.

Это был славный выходной, один из череды многих и многих. А следующим утром, в училище пришло письмо от князя Телепнева, с просьбой о встрече. Это было странно, хотя... Последние три года мы виделись с моим бывшим начальником все реже и реже, сталкиваясь, в основном, либо по делам наших ведомств, либо по заводским вопросам... да и то, чаще всего в последнее время, князь делегировал на собрания пайщиков, своего секретаря. Вот, разве что, обязательные приемы... там, да, виделись, но ведь это не то, совсем не то. И хотя со стороны казалось, что все идет как всегда, в этом даже Высоковские были уверены, про Граца я вообще молчу, но я четко ощущал, что князь отдаляется от нашей компании. Исподволь, тихо уходит в сторону... И вдруг, это письмо, как первый звоночек.

Разговор с князем вышел тяжелым и... очень неприятным. Три часа объяснений привели к тому, чего и следовало ожидать... Пай Телепнева был выкуплен самим объединением, благо у нас в законодательстве не предусмотрено ограничение срока, по истечении которого приобретенная доля должна быть продана какому-либо лицу. А вот деньги на выкуп пришлось собирать... Уж очень не хотелось выдергивать нужную сумму из оборота. Но, с помощью удивленных выходкой Владимира Стояновича остальных пайщиков, нам удалось собрать деньги, не залезая в "кубышку" компании. И снова дела покатили как обычно, хотя осадочек от телепневской эскапады остался неприятный. Сам же князь, на эту тему отказывался говорить, просто-таки, категорически, сведя наше и без того скудное общение к самому минимуму. Что, правда, никак не отражалось на его отношении к остальным пайщикам. Поначалу, те пребывали в некоем недоумении и откровенно дичились бывшего соратника, но постепенно их добрые отношения были восстановлены, а в глазах того же Берга и Хельги, при взглядах в мою сторону, поселилась вина, которую я сознательно старался не замечать.

Ну, а поскольку жалеть себя и терзаться от подставы было не в моих правилах, я плюнул на весь этот сюр и с головой ушел в работу училища. Там было еще очень немало вещей, которые надо было привести в порядок, модернизировать, а то и вовсе создать заново. А тут еще и очередная техническая идея пришла в голову, после разбора принципов работы конструктов в домашней системе водоснабжения. Ну да, не по чину, так когда меня это останавливало? Правда, Рольф — наш техник, был в диком шоке, когда понял, что я не просто хочу проконтролировать его работу, а всерьез заинтересован используемыми им приемами. Он у нас недавно, и пока не успел освоиться. Ну ничего, годик поработает, еще не к такому привыкнет.

На самом деле, в работе Рольфа с сантехникой, меня заинтересовал один конструкт, создающий в определенном объеме необходимое давление. Конструкт простейший, а областей применения у него... хм, даже на первый взгляд, просто немеряно. Вот я и устремился к Горбунову, нашему признанному повелителю чертежей и схем, глядишь, чего умного подскажет.

Войдя в просторный зал, отведенный под инженерный и художественные отделы нашего производства, я окинул взглядом сосредоточенно работающих людей и, прошагав через все помещение, кивая на ходу в ответ на приветствия, миновал порог второго зала, куда меньшего по размерам, но куда более захламленного. Личная мастерская нашего главного инженера, можно сказать, святая святых "Четверки Первых".

— Гордей Белозорич, добрый день. — Окликнул я закопавшегося в бумаги Горбунова.

— А, Виталий Родионович, и вам доброго дня. — Отвлекшись от очередного чертежа, улыбнулся тот и, потерев глаза, решительно помотал головой. — Подождите, друг мой, я приготовлю кофий. А то совсем заработался. Ничего не соображаю.

— Так, ведь еще и полудня нет. — Удивился я, наблюдая, как инженер священнодействует над туркой.

— А я здесь со вчерашнего дня окопался, всю ночь работал... — Признался Горбунов и кивнул в сторону какого-то вороха тряпок сваленного в углу зала. — Собственно, как и Леопольд Юрьевич.

Только тут я опознал в куче тряпья, свернувшегося калачиком второго инженера и, по совместительству, первого ментального конструктора объединения, Попандопуло. "Лёвушка", как некогда прозвали его наши дамы, спал, что называется, без задних ног и даже пленительный аромат свежесваренного кофия, распространившийся по залу, не смог выдернуть его из объятий Морфея. Ну да ладно. Пусть спит.

— Рассказывайте, Виталий Родионович. — Пригубив горячий напиток, Горбунов поставил чашку точно по центру небольшого блюдца и с любопытством уставился на меня. Пришлось и мне отвлечься от кофия.

— А, собственно, с чего вы взяли, Гордей Белозорич, что у меня есть интересная тема для беседы? Может статься, я зашел узнать, как идут ваши дела? — Я улыбнулся, а Горбунов в ответ деланно нахмурился. Ой, не любит мастер пустопорожних разговоров...

— Думаете, что-то изменилось со вчерашнего дня? — Вздохнул инженер. — Так вот, ответственно замечу, нет, не изменилось. Виталий Родионович, не томите.

— Хорошо-хорошо, Гордей Белозорич. — Я кивнул. — Итак, что вам известно о приемах сантехников?

— Хм? — Удивление в глазах и выразительно приподнятая бровь, были мне ответом.

— Я не шучу, Гордей Белозорич. — Для убедительности, я покачал головой. — Не далее, как вчера вечером, я наблюдал работу нашего домашнего техника с системой водоснабжения. Так вот, в своих действиях он использовал один очень интересный и простой конструкт. Позвольте, я его продемонстрирую.

— Ну-ну... — Только и выдавил из себя ошеломленный Горбунов, но почти тут же встрепенулся. — Что ж, попробуйте. Это, право, может быть интересно...

Я кивнул и огляделся вокруг, в поисках чего-либо, что могло бы подойти для небольшого эксперимента. Но что можно найти в кабинете чертежника? Правильно, бумагу и инструменты для черчения.

Подхватив со стола чистый лист и небольшой ластик, я свернул бумагу в трубку, установил ее вертикально на столе и, бросив внутрь ластик, активировал уже подготовленный конструкт. Давление под ластиком начало расти, а над ним, наоборот уменьшаться, так что через несколько секунд, резинка просто воспарила внутри бумажной трубки.

— И? — Без особого энтузиазма поинтересовался Горбунов. — Мне известен такой наговор. Действительно очень простая вещь, но... Что вы хотели этим показать?

— Представьте, что будет, если доработать этот конструкт так, чтобы ему не требовался физически ограниченный объем? — Улыбнулся я.

— Ну, не думаю, что это такая сложная задача, но опять же... зачем? — Пожал плечами инженер.

— Хм. — Я побарабанил пальцами по крышке стола. Не ожидал, нет, в самом деле, не ожидал. Я думал, что уж Горбунов-то первым ухватится за идею, так что и объяснять ничего не придется. А оно, вон как вышло. Ладно. Попробуем дать подсказку. — Дирижабль.

— Ди...? А-а, вот оно что! — Понимающе кивнул Горбунов, но тут же обломал всю мою радость одним-единственным замечанием. — И как же вы собираетесь воздействовать на него этими конструктами, когда он поднимется в воздух?

— Гордей Белозорич, по-моему, вам и вправду пора отдохнуть. — Дошло до меня. Тот недоуменно воззрился на меня покрасневшими от недосыпа глазами и, через секунду хлопнул себя ладонью по лбу.

— Ох, ваша правда, Виталий Родионович. Совсем заработался. — Со вздохом констатировал инженер. Взглянул на бумажную трубку и, пошевелив губами, заключил. — Да, если доработать конструкты и правильно их разместить, то может получиться весьма интересный летательный аппарат... и не только.

— Но-но! Не жамкайте меня за святое. Автомобили на растерзание не отдам! — Взвился я, под довольный смешок Горбунова.

— Не жамкать за святое, а? Я запомню. — Отсмеявшись, кивнул инженер и ткнул пальцем в бумажную трубку. — Идея интересна, несомненно. Вот только боюсь, что обычным составом мы с ее воплощением не справимся. Нужен человек, разбирающийся в летательных аппаратах. У вас такой найдется?

— Поищем. — Кивнул я.

На том мы и расстались.

Конструктор летательных аппаратов, это, конечно, замечательно. Вот только сначала надо бы выяснить один принципиальный вопрос. Имеется ли вообще возможность модернизировать сантехнический конструкт необходимым образом. Нет, в пределах моих уже давно не таких и скудных знаний о ментальных воздействиях, я не вижу каких-то непреодолимых сложностей в доработке, но кто знает, как оно выйдет на самом деле? А значит, значит, моя дорога лежит прямиком к Высоковским. Уж кто-кто, а Берг с Хельгой смогут сказать наверняка, какие подводные камни могут ждать нас на этом пути... Вот только, объяснять им, зачем именно мне понадобился такой конструкт, я не стану. Пока.

Нет, я не суеверный, просто... в силу происходящих в компании событий... в общем, не буду складывать яйца в одну корзину. Хватит и того, что Горбунов в курсе дела.

Так, а где можно найти Берга и Хельгу в их законный выходной день? Правильно. Либо дома, либо в университете на сборище очередного философского кружка.

К моему величайшему сожалению, в университете я их не нашел, а встреченный в одном из коридоров его старинного здания, смутно знакомый философ, не однажды виденный мною в компании Высоковских, любезно просветил меня, подсказав, что нынешняя неделя пуста. То есть, никаких салонов, собраний и прочих философских сабантуев в эти дни не планировалось. А значит, мне придется ехать за город... Черт, и когда Берг удосужится написать прошение Телепневу на подключение своего дома к телефонной связи?!

Поскольку подаренный нам пайщиками "Классик" сегодня находится в распоряжении Лады... в кои-то веки, женушка села за руль, чтобы отвезти детей к деду в Старую Ладогу, я остановил лихача, наверное, одного из последних в Хольмграде, остальные давно пересели с лошадиной силы на электротягу, и отправился в Плесковское предместье, где Высоковские-таки отстроили свое собственное имение... Хорошо еще, что управляющий у них из бывших егерей, старый знакомец Тишилы, а то с их-то увлеченностью исследованиями и опытами, Берг с Хельгой давно бы обанкротились, вместе со своим огромным хозяйством. А так, вроде бы даже и доход какой-то имеют. Правда, опять же, по сравнению с лицензионными отчислениями и паевыми процентами, тридцать тысяч дохода с имения, и рядом не лежали, но все же...

Я и не заметил, как мы покинули город и выехали на Плесковский тракт. Плавно покачиваясь под мерный перестук копыт, я задремал, разморенный теплым, не по-осеннему ярким солнцем, а когда проснулся, то обнаружил, что ландо уже катится по тенистой аллее, в конце которой виднеются белоснежные стены усадьбы Высоковских.

К моему счастью, и Берг и Хельга оказались дома и приняли меня со всей присущей им доброжелательностью.

Повинившись перед хозяевами дома за внезапный визит, я не успел даже перейти к сути дела, что заставило меня искать их даже за городом, как был усажен за стол на открытой веранде.

Тут же, перед нами появились многочисленные плошки, тарелки и блюдца с разнообразными вареньями, печеньями и сластями, от восточного щербета, до острейхского шоколада, да-да, территория Швейцарии здесь, принадлежит Венскому Дому, а вместе с ней и знаменитый шоколад с часовыми производствами. Ну а на самом видном месте, в центре стола разместился огромный трехведерный самовар, сияющий начищенными боками и тихо исходящий паром, к которому примешивался непередаваемый аромат тлеющих еловых шишек. Великолепно.

Рассказ о необходимом мне конструкте, не занял так уж много времени, как и объяснения, что именно я хочу с ним проделать.

— Виталий, а в этом что-то есть. Нам с Хельгой будет интересно обсчитать это воздействие. И да, я не буду спрашивать, зачем тебе понадобился этот конструкт, но надеюсь, что когда дойдет до дела, ты сам все расскажешь.

— Разумеется, Берг. — Я облегченно вздохнул. Все-таки, Высоковские на удивление тактичные и... нелюбопытные люди.

Обратно в Хольмград я уезжал, спустя час, тем же извозчиком, что привез меня в гости к Бергу и Хельге. А миновав ворота столицы, я приказал править на Неревский, домой. Там, я сменил цивильное платье на положенный мундир и, предупредив дворецкого, что вернусь на закате, отправился на встречу с человеком, который мог бы помочь мне с поиском толкового инженера от авиации.

Единственный мало-мальски знакомый мне "специалист" по воздухоплавательным аппаратам по прежнему числился бессменным адъютантом главы Особой канцелярии и, в отличие от своего шефа, совсем не чурался общения с бывшим коллегой. Так что, покинув свой дом, я направился прямиком на Словенскую набережную и как всегда, извозчик, едва высадив меня у входа в обитель охранителей из новенького "Классика-II" веселой канареечной раскраски, тут же поспешно укатил прочь. М-да, меняются времена, люди пересаживаются из паланкинов в кареты, а из карет в автомобили, но отношение к "цепным псам" государства не меняется... Ну, хоть что-то вечное под этой луной.

Проводив взглядом стремительно удаляющийся таксомотор, я покачал головой и шагнул на просторный двор Особой канцелярии, на ходу раскланиваясь со старыми знакомыми, часть из которых помнит меня еще по тем славным временам, когда я учил их правильно "брать" объект, здесь же, в атлетическом зале при конторе, а часть знает меня уже исключительно как директора училища, которое кое-кто из них даже имел честь закончить. И это приятно.

Взлетев по лестнице на второй этаж, я решительно свернул в сторону кабинета князя Телепнева и, отмерив положенные двадцать шесть шагов, перешагнул порог приемной.

— Виталий Родионович, вы ли это? — Чуть располневший, но по-прежнему шустрый полковник, да уже целый полковник, Вент Мирославич поднялся из-за стола и, одарив меня широкой и искренней улыбкой, тут же кинулся к стоящему в углу шкафу. Как было известно всем мало-мальски осведомленным людям, бывавшим здесь хотя бы три-четыре раза, именно за тяжелыми дверцами этого монстра из красного дерева скрывался, кажется, бездонный бар Толстоватого, в котором, как, опять же, было известно всем заинтересованным лицам, можно было найти абсолютно любой напиток. От полугара, столь ценимого главой необмундированной службы Особой канцелярии, ротмистром Липатой, до любимого "шуста" Государя. Да и горячие напитки, полковник также готовил прямо в этом шкафу, на специальной горелке. И выбор этих напитков был ничуть не меньше, чем ассортимент алкоголя... ну, за одним маленьким исключением.

— Кофию, друг мой?

— Лучше бы, сбитня. — Хмыкнул я, и улыбка на лице Толстоватого подувяла.

— Издеваетесь, сударь мой? — Прищурился полковник.

— Шучу. — Тут же поднял я руки в жесте сдающегося. — А издеваетесь, именно вы. Знаете же, что от вашего кофия я откажусь не раньше, чем сгорят все кофейные плантации мира.

Толстоватый довольно хмыкнул и загремел посудой. Да, сбитень, это единственный напиток, которого нет в его меню, за что, помнится, тогда еще подполковнику Толстоватому немало нагорело от князя, во время визита Государя. Его величество как раз решил, что для полудня, шуст не самый лучший выбор... хм... в общем, тогда мне показалось, что я воочию вижу, как с погон Вента Мирославича испаряются звездочки, а два просвета снова сливаются в один. Но ничего, обошлось... послали к Лодынину, и через пять минут Государь уже вкушал свой заказ. Правда, насколько мне известно, сбитень в волшебном шкафу адъютанта так и не появился, несмотря на все просьбы и даже прямые распоряжения Телепнева.

— Итак, — водрузив передо мной белокипенную чашку с классической арабикой, заговорил полковник, устраиваясь в кресле. — Чем обязан приятностию нашей встречи, господин коллежский советник?

— Вент Мирославич... — Протянул я, принимая ответную шпильку адъютанта. Мне уже год как должны были дать чин статского советника, но... м-да.

— Хорошо-хорошо. Но мне действительно интересно, Виталий Родионович, что привело вас в наши пенаты? — Полковник пожал плечами и бросил короткий взгляд в сторону запертых дверей в кабинет князя Телепнева. — Все же, отношения меж нашими конторами... хм-м... в последнее время далеки от безоблачных.

— Что есть, то есть. Но, тут уж вина лежит исключительно на его сиятельстве. — Пригубив ароматный напиток, ответил я. — Не мог же он, в самом деле, рассчитывать, что училище создано лишь для удобства Особой канцелярии... Впрочем, это не то. Я прибыл, вовсе не для встречи с князем.

— Вот как? — Удивленно хмыкнул Толстоватый. — Интересно.

— Еще бы. И думаю, вам станет куда интереснее, когда узнаете, что именно вы и являетесь целью моего сегодняшнего визита.

— Я заинтригован. — Улыбнулся мой собеседник. — Внимательно вас слушаю.

— Помните, некогда вы мне очень помогли с волжскими автомобилестроителями... — Начал я и с удовлетворением отметил появление у Толстоватого настоящего, а не деланного, как это было только что, интереса.

— Как же, как же. — Закивал полковник. — Вам понадобилось всего пять лет, чтобы превратить их "паротабуретки" в нынешних красавцев.

— Это не только моя заслуга, вы же знаете. — Отмахнулся я, но Толстоватый погрозил мне пальцем.

— Не скромничайте, Виталий Родионович. Ложная скромность хуже гордыни, как говорит отец Тихон. Если бы не ваши идеи, мы бы до сих пор тряслись по городской брусчатке на рессорных экипажах.

— Что ж, если вам так будет угодно. Так вот, мне снова понадобилась ваша помощь в поиске знатоков... А может быть, вы и сами дадите мне неплохой совет.

— Ну-ка, ну-ка. — Полковник поерзал на кресле, отчего телячья кожа, которой оно было обтянуто, отчаянно заскрипела.

— Летательные аппараты. — Выдохнул я, примерно предполагая реакцию адъютанта... Но она превзошла все мои ожидания. Толстоватый буквально выпрыгнул из кресла, разве что, не визжа от радости. Нет, он молчал, но я бы не удивился в этот момент, услышав от него клич команчей. По крайней мере, эмоциональный фон соответствовал.

— Так-так. Так-так. — Забормотал Вент Мирославич, расхаживая по приемной из стороны в сторону и нервно потирая руки. — Значит, решились взяться за воздушный флот, а, Виталий Родионович?

— Присматриваюсь. Можно сказать, это пока еще академический интерес. — Я честно попытался притушить пожар энтузиазма своего собеседника, но куда там! Толстоватый "болеет" небом и агрегатами способными подниматься к облакам, давно и без всякой надежды на излечение.

— Так-так. Так-так-так. — Кажется, моего собеседника заело.

— Вент Мирославич? — Позвал я полковника и тот внезапно остановился. Посмотрел на меня и заговорил, решительно и безапелляционно.

— Главное в ваших словах, и самое обнадеживающее, это самое "пока еще". Ничуть не сомневаюсь, что в ближайшее время, академический интерес сменится самыми что ни на есть практическими задачами... и я не хочу пропустить этого момента! — Толстоватый ткнул в мою сторону указующим перстом. — Обещайте мне участие в этом деле, и я найду вам лучших воздухоплавателей и инженеров, занимающихся этим вопросом. Ручаюсь.

— Помня о вашем увлечении, Вент Мирославич, мне бы и в голову не пришло заниматься этим вопросом без вашего же участия. — Развел я руками. Ну да, любовь адъютанта Телепнева к полетам, давно стала притчей во языцех, как Особой канцелярии, так и всего хольмградского общества. "Энтузиазист", что с него взять. — Но прошу вас, пока не распространяться об этом моем интересе. Не хотелось бы поднимать шумиху вокруг еще неубитого медведя. Вы меня понимаете?

— Разумеется, Виталий Родионович, разумеется. Я буду нем, как рыба. — Полковник расплылся в улыбке и, наконец, вновь устроившись в кресле, поинтересовался. — Но это все же просто замечательно. А могу я уже сейчас узнать, на какую именно область воздухоплавания вы нацелились, Виталий Родионович?

— Не понял... — Я нахмурился.

— О! Я имею в виду, привлекающее вас направление: это дирижабли или аппараты тяжелее воздуха?

И в самом деле, над чем работать в первую очередь-то? С дирижаблем, конечно, было бы попроще. Все-таки определенная и, надо заметить, весьма серьезная инфраструктура по их строительству здесь есть и успешно развивается. С другой стороны, самолет... впрочем, посмотрим.

— Собственно, для того, чтобы прояснить, в том числе, и этот вопрос, я и обратился к вам за помощью. — Услышав такой ответ, Толстоватый довольно сверкнул глазами, но тут же взял себя в руки.

— Хм. Тогда, полагаю, нам нужно будет рассмотреть возможность приглашения не одного, а, как минимум, двух специалистов. И, если с инженером, работающим с "воздушными китами" проблем возникнуть не должно, то поиск конструктора разбирающегося в тяжелых аппаратах может затянуться. — Констатировал полковник и тут же постарался меня успокоить. — Дело не в отсутствии подобных людей. Просто, так сложилось, что большинство из них, совершеннейшие непоседы, и если только они не заняты строительством очередной модели летательного аппарата, искать их можно по всей Европе... Хм, м-да. Впрочем, Виталий Родионович, это уже не ваша забота. Я обещал, и достану вам нужных инженеров.

Глава 2. Чем взрослее дети, тем дороже игрушки.

В это здание, расположенное в лесном массиве на границе предместий Хольмграда, училище переехало только в прошлом году, с радостью покинув прежнее место обитания в бывшем торге разорившихся "ганзейцев" — братьев Сытиных. Большой загородный комплекс, выстроенный в соответствии с канонами здешней архитектуры, предназначенный для круглогодичного проживания, как минимум, пятисот курсантов, спрятался в густом лесу, севернее Хольмграда. Место для его строительства было выбрано с таким расчетом, чтобы рядом можно было разместить серьезный полигон и тренировочный комплекс, и, как и следовало ожидать военное ведомство, за счет которого шла львиная доля финансирования, подсуетилось, так что теперь, мы делим полигон с Третьим кирасирским полком, чьи квартиры расположены всего в десяти верстах от нас, в небольшом городке Вяжищи, еще десять лет назад бывшем обычным селом.

Похожее на белокаменный кремль, ощетинившийся добрым десятком башен, увенчанных островерхими шатровыми крышами, училище встретило меня привычным гулом курсантов, заполонивших широкие коридоры, и тем неуловимым духом, что отличает учебные заведения от любых других. Кажется, чуть напряги слух и услышишь, как скрипит на зубах у здешних обитателей пресловутый гранит науки. То тут, то там разгораются меж великовозрастными курсантами горячие споры, что называется, без оглядки на погоны, которые тут, кстати, полностью запрещены, во избежание "давления авторитетом". Все же, у нас, на некоторых факультетах, на одном курсе могут обучаться и безусые поручики, и седеющие полковники...

Конечно, во многих случаях и без погон можно разобраться, кто есть кто. Но, если куратор курса вдруг заметит, что некий старший по званию курсант, в каком бы то ни было виде, помыкает своими однокашниками... хм, завидовать такому ухарю, я бы не стал. Мало того, что в этом случае ему обеспечено внимание со стороны дисциплинарной комиссии, так ведь еще и запись в личном деле появится, да в родное ведомство уведомление придет... на первый раз. А если курсант окажется непонятливым, то следом за уведомлением и сам отправится в родные пенаты, прямо в руки суда чести своего Офицерского или Дворянского собрания. А это уже не шуточки. Формальной власти, у таких судов, конечно, нет, но влияние просто огромно. Бывали случаи, когда после разбирательства, виновники и пулю в лоб себе пускали...

Так вот, чтобы избежать "давления авторитетом" и привести курсантов к единому знаменателю, знаки различия, в соответствии с государственным табелем о рангах, в училище носят только члены преподавательского состава. Курсанты же довольствуются золотистыми лычками на правых рукавах форменных черных френчей, обозначающими курс, на котором они обучаются, да нашитыми поверх тех же лычек, римскими цифрами от единицы до восьмерки, обозначающими номер факультета, к которому принадлежит конкретный курсант. Названий у факультетов нет, и не будет. Мало того, каждый курсант при поступлении в училище, читает и подписывает большую и нудную бумагу, в которой он обещает не разглашать сведений, полученных им во время учебы, посторонним лицам, в том числе и курсантам других факультетов. Одна из мер безопасности введенная мною в училище. Вообще, секретность у нас соблюдается, пожалуй что, и получше, чем даже в Особой канцелярии. Впрочем, о чем это я? Несомненно, лучше. Мы даже номерные тетради для конспектов своим курсантам выдаем, а перед их убытием к месту службы, копии записанных лекций оседают в архиве. Оригиналы, офицеры вправе забрать с собой, но за их сохранность они отвечают даже не погонами — честью. А здесь, это еще не пустой звук, можете поверить.

Вообще, безопасность и секретность как таковые, были моей головной болью, порой в самом прямом смысле этого слова, в течение первых двух лет работы училища. Точнее, их организация. Мне пришлось вынести два десятка тяжелейших ментальных сеансов, под руководством одного из мозголомов Канцелярии, пока я не вспомнил все... нет, не так, пока я не вспомнил вообще все, что знаю о проведении мероприятий по обеспечению секретности, как на военных объектах, так и... в общем, это было муторно, долго и далось мне с большими проблемами для здоровья, к счастью, полностью поправленного врачами Военно-Медицинской академии. По завершении сеансов, я еще полгода мучился периодическими приступами жесточайшей головной боли, от которой не спасали никакие ментальные техники и болеутоляющие. Но система безопасности была выстроена, и даже создан специальный курс лекций, читаемый на некоторых факультетах, для подготовки офицеров по этому направлению.

— Господин директор, разрешите обратиться? — Голос, молодцевато рявкнувший за спиной, вывел меня из раздумий. До моего кабинета оставалось всего несколько шагов. Я поднял голову, обернулся... и хмыкнул. Волкодав с восьмого факультета, ражий детина, на котором, кажется, даже форменный курсантский мундир натужно скрипел, с трудом выдерживая давление перекатывающихся под ним мышц. Бросив взгляд в противоположную сторону, я не удержался от ухмылки. Там мялись еще два таких же амбала с третьего курса того же факультета. Обложили по всем правилам, негодяи.

— Слушаю вас, курсант... — Чин у меня гражданский, а потому следовать военным уставам, можно и не слишком скрупулезно.

— Курсант Бульба, ваше си... господин директор. — Рявкнул детина. Ну-ну, то-то должно быть дед Тарас радуется, на потомка своего глядючи. Хм. А вот насчет сиятельства... А-а... атаманец, точно. Только туда, в Атаманский казачий полк, да еще в охранный, гренадерами, берут этаких вот... лосей. Самые приближенные полки у Государя, после "плесковичей", но те так, паркетная гвардия... Понятно, откуда такая осведомленность. — Имею к вам поручение от собрания курсантов училища.

Ну да, ну да. Куда ж офицерам без собрания-то... Вот интересно, что они еще там задумали, сочинители. Вообще, эта самоорганизовавшаяся кодла будет поактивнее комсомола шестидесятых. Тоже вечно что-то придумывают, берут на себя обязательства, устраивают какие-то соревнования в учебе... И главное, почти все за собственный счет! Начиная от именных серебряных приборов в обеденном зале для каждого курсанта, заканчивая набором чеканных золотых медальонов "За усердие и преуспеяние", которыми собрание награждает наиболее отличившихся на ниве учебы курсантов. И что они задумали теперь, что такого "делегата" прислали, да еще с командой поддержки!

— Ну, что ж, пройдемте в кабинет, курсант Бульба, поведаете, что заставило вас охотиться на меня, словно на кабана, с номеров... — Кивнул я. Ататманец неопределенно хмыкнул но, заметив мой взгляд, подтянулся и потопал следом, незаметно, как ему показалось, отдав сигнал своим подельникам, отчего, те тут же растворились в толпе курсантов, вывалившихся из ближайшей аудитории.

— Я слушаю вас, курсант. — Усевшись за стол, проговорил я.

— Господин директор, а я, как раз про охоту... — Вздохнул мой собеседник, переминаясь с ноги на ногу.

— Не понял. — Вот такого предмета для беседы я точно не ожидал. — Объяснитесь, курсант... И не стойте, садитесь в кресло.

— Прошу прощения. Я, начну по порядку... — Усевшись в предложенное кресло, курсант вздохнул и решительно рубанул рукой воздух. — Вы же знаете, у каждого учебного заведения есть свои традиции. Например, Гнездовский Кадетский Корпус, помимо отменной артиллерийской подготовки своих учеников, отличается еще и совершенно изумительным книжным собранием, которое, каждый из выпускников старается, при оказии, пополнить попавшими им в руки редкими, или старинными книгами. Мемельское юнкерское училище славится своими картографами и музеем флота...

— Благодарю, я понял, вашу мысль... и мне отрадно, что курсанты столь заинтересованы в отличии нашего училища. Нам и в самом деле, пора обзаводиться собственными традициями, как и приличествует всякому доброму делу. Но причем здесь охота?

— Хм. Высочайшим дозволением, — Откашлявшись, заговорил атаманец, и я буквально услышал эту самую заглавную "В", — нашему училищу было разрешено внести в щит герба, взлетающего серебряного сокола на алом поле... Вот собрание и предложило, завести в училище соколов для охоты. Тем более, в паре верст от училища имеются замечательные угодья, из государевых земель. Как раз в пору для соколиной охоты. Просторно и зверья немало...

Как дети малые, ей-богу. Фантики, рюшечки, игрушечки... А ведь в собрании, помимо вот таких молодых офицеров, есть и куда более зрелые по возрасту люди... Наверное, все-таки, правду говорят, что военные, это большие дети.

С другой стороны, традиция, штука сильная и связывает людей, порой крепче кровных уз. Может и будет в этом толк, а? Да и перед "старыми" военными училищами, надо фасон держать... Ладно, решено.

— Ваше си... господин директор? — Напомнил о себе атаманец.

— Хм. И где вы собираетесь брать нужных птиц? — Поинтересовался я и Бульба засиял довольной улыбкой.

— На этот счет, можете не переживать, ва... господин директор. — Взлетев с кресла, атаманец прищелкнул каблуками. — Брат мой — большой любитель соколиной охоты, да и здесь имеются курсанты с опытом по этой части. Взять хоть того же поручика... прошу прощения, курсанта второго курса шестого факультета — Дымка, или третьекурсника Черкеса...

По ходу, у казаков здесь уже свое землячество образовалось...

— Хорошо-хорошо. Я понял, что среди курсантов есть необходимые люди. А соколов вы собираетесь брать у своего брата. В таком случае, пусть собрание определит ответственных, в том числе и за обучение офицеров премудростям соколиной охоты. Смету по расходам на устроение вольеров для птиц и их содержание, включая питание, с указанием рациона, предоставите в течение трех дней, мне лично или моему заместителю. — Оборвал я перевозбудившегося соколятника, на что тот с готовностью кивнул, не скрывая довольной улыбки. Хм. Даже завидно, такая незамутненная детская радость... Впрочем, сложно ожидать иного от двадцатидвухлетнего парня, получившего возможность заняться любимым делом, точнее, хобби.

— Еще что-то, курсант?

— Никак нет, господин директор. — Пытаясь стереть довольную улыбку с лица, рявкнул атаманец.

— Тогда, свободны. — Кивнул я и, когда курсант уже взялся за дверную ручку, добавил. — Не забудьте присмотреть хорошее место для вольеров. Можно даже одну из башен.

— Так точно, господин директор! — Оглушил меня потомок Тараса и, откозыряв, исчез за дверью.

В три дня, курсант Бульба не уложился. Он притащил мне смету, в этот же день, сразу после обеда, когда я уже собирался заводить авто, чтобы отправиться в Хольмград.

Мельком просмотрев представленные бумаги, я завизировал обращение собрания и отправил курсанта к казначею, для выбивания средств на "соколиную тему". После чего, наконец, забрался в салон и, вставив пластину ключа в окантованную латунью прорезь на приборной доске, выкатил из гаража.

Осень показала свой норов, так что до дома я добирался под проливным дождем, с грозой и молниями. Зато как приятно было, после долгой дороги, сесть в кресло, в обнимку с Ладой и расслабиться у камина, попивая терпкий черный чай, одновременно выслушивая ее рассказ о прошедшем дне...

— Подожди-подожди. — Я приложил палец к губам жены. — Я правильно понял, что сегодня из секретариата Государя пришло письмо с предложением увеличения уставного капитала нашего объединения?

— Именно так. В два раза. — Кивнула Лада.

— Оп.

— Что?

— А ты не понимаешь? — Покосился я на жену. Та нахмурилась, задумавшись, и я постарался ей не мешать. Но через несколько минут, Лада вынырнула из размышлений и, вытащив мою руку из своего декольте, вздохнула.

— Вложение средств придется производить не только для увеличения собственных долей, но и для сохранения размерности доли, принадлежащей сейчас объединению. Так?

— Именно. — Кивнул я.

— А там немало. Тридцать процентов от общего капитала! — Лада нахмурилась. — Мы можем себе это позволить?

— Не знаю, солнышко. На днях посоветуемся с остальными нашими пайщиками. Решим. — Я кивнул и тихонько добавил, — вот только не знаю, надо ли нам это.

— Что ты имеешь в виду? — Не поняла она.

— Ничего особенного, дорогая. Так, мысли вслух. — Открестился я, вновь позволяя своим рукам исследовать знакомое до последней родинки, тело Лады. Но нашу возню прервало появление пришлепавшего из своей комнаты Родика. Окинув взглядом не успевшую соскочить с моих колен жену, он хмыкнул и вдруг растянул губы в довольной улыбке.

— Правильно. Нам с Беляной еще братик нужен... или сестричка. — После недолгого размышления добавил он.

— Дорогая, тебе не кажется, что мы совершенно напрасно выдали сему господину разрешение на чтение книг из большой библиотеки?

— Ну, это ведь была твоя идея, дорогой. — Пропела Лада. — Кто говорил: "пусть читает, пока маршировать не заставили"?

— Сын, знаешь, как это называется?

— Как, папа? — Ребенок воззрился на меня своими серыми, совершенно ма?териными глазами и невинно хлопнул длинными ресницами. Лет через пять, отбою от девиц не будет...

— Подстава. — Вздохнул я.

— Я запомню. — Вновь улыбнулось это малолетнее чудовище и, пожелав нам спокойной ночи, мирно учапало в свою комнату.

Заперев за сыном дверь в гостиную, Лада вернулась ко мне на колени, и тихонько мурлыкнула.

— Так, на чем мы остановились?

Общая встреча владельцев объединения, на которую, правда, мы совершенно случайно забыли пригласить представителя Государя, состоялась почти через месяц после получения того злополучного предложения из секретариата, Благо, никто особо не торопил нас с принятием решения. Но нельзя сказать, что мы зря теряли время. Эта отсрочка позволила нам провести небольшую внеплановую проверку на предприятии и даже выявить причины некоторых пробуксовок, недавно наметившихся в работе цехов.

В общем, в первый день зимы наш "Классик" вкатился во двор автомобильного ателье и остановился на небольшом пятачке, у входа в заводоуправление, рядом с такими же представителями хольмградского автопрома, среди которых выделялась лишь "Летяга" Высоковских, и принадлежащий Грацу "Консул", на переднем сидении которого, дремал дворецкий профессора, взявший на себя роль его личного шофера.

Вместо кабинета управляющего, мы собрались в курительном салоне, небольшой комнате обшитой темным деревом с абсолютно неофициальными удобнейшими диванами и креслами, а огромный, словно ВПП, стол для совещаний нам заменили небольшие консоли, на которые так удобно ставить чашки с чаем или кофе.

Вообще, стоило бы радоваться предложению Государя увеличить уставный капитал, это ведь означало, что наши производства признаны его советниками не просто перспективными, но весьма значительными и уже серьезно учитываются в их расчетах. Вот только, настроение в салоне ничуть не соответствовало такому признанию заслуг. Деньги... Все собравшиеся здесь, могли считаться весьма обеспеченными людьми, да и были таковыми. Суммарный доход от "Первой четверки", распределенный между пайщиками, только в прошлом году составил, ни много ни мало, почти три с половиной миллиона рублей... серебром! Весьма солидная сумма для каждого пайщика, остающаяся таковой и после дележа. Миллионщики, ага. Вот только приказ, а иначе предложение Государя рассматривать и не стоит, фактически, обязует нас вложить в объединение двенадцать миллионов рублей, именно такую сумму, на сегодняшний день, составляет уставный капитал объединения. И из этой умопомрачительной цифры, тридцать процентов висят мертвым грузом в казне фирмы... пай Телепнева.

Мрачно переглядываемся, и молчим. Попандопуло хмурится, подсчитывая какие суммы ему и его наставнику Гордею Белозоричу нужно будет вытащить из собственных проектов, и какие из них будут сидеть на голодном пайке, пока наш "монстр" прожует эти деньги и выдаст соответствующую прибыль.

Те же самые мысли читаются и на лице Хельги. Правда, в ее с Бергом случае, речь идет о заморозке работ в лабораториях. Бедная рыжая. Ей придется долго убеждать брата в необходимости притормозить исследования. Действительно придется, поскольку Хельга ведет не только домашнее хозяйство их маленькой семьи, она держит в своих крепких ручках все финансовые вопросы, позволяя брату полностью погрузиться в мир ментальных конструктов, не отвлекаясь на земные реалии. Чему последний, надо признаться, только рад.

Грац спокоен за свою долю, это те же пять процентов, что и у остальных наших компаньонов, за исключением Государя, но доктор не ведет каких-то собственных разработок, и доход от пая, насколько мне известно, идет на счет в банке, с которого он и живет. Так что, Меклен Францевич вполне способен удвоить свой вклад без особых напрягов, равно как и вложить в казну объединения, те же проценты от доли Телепнева. Но вот на нас с Ладой он косится с изрядным сочувствием. Еще бы, наш пай составляет тридцать пять процентов, и, даже несмотря на относительно невеликие траты, собрать пять с половиной миллионов, мы не сможем. По крайней мере, так скоро, как предполагается секретариатом Государя.

— Другого выхода, я так понимаю, все равно нет? — Вздыхает, наконец, Хельга, прерывая воцарившуюся в салоне тишину. Я пожимаю плечами. Рейн-Виленский, при последней нашей встрече, достаточно четко объяснил "политику партии". Избыток абсолютной монархии, у которой, как оказалось, есть и свои минусы. А уж когда такой монарх является еще и совладельцем твоего предприятия... в общем, можно даже и не рыпаться.

— Я думаю, если мы все вместе тряхнем мошной, то, наверняка сможем собрать полную сумму. А сочтемся по завершении года. Что скажете? — Протянул Грац, на что Лада только печально покачала головой.

— И через месяц придет еще одно такое же "предложение". — Развела она руками. — Да еще и срывами поставок поторопят...

— Вы хотите сказать, что его у величества появились какие-то планы на наше объединение? — Удивленно вздернул бровь наш профессор.

— Может, и не у него лично, но... — Я вновь пожал плечами. — Кажется, все указывает именно на это. Уже сейчас мы испытываем некоторое давление со стороны прежде безупречных партнеров. Иные поставщики начинают требовать полную предоплату, а кое-какие наши заказы, хотя бы на том же хольмском заводе накопителей, исполняются с нарушением сроков, срывая нам весь регламент работ. И что самое интересное, как я выяснил, глянув наши с ними договора, все эти недоверчивые и необязательные поставщики имеют в своих пайщиках нашего Государя. Так-то.

— Н-но, но ведь это отвратительно! Зачем он это делает?! — Тряхнула рыжей гривой Хельга, и смутилась, когда на ней скрестились взгляды присутствующих.

— Думаю, ему пришлась не по вкусу моя переписка с некоторыми нашими иностранными партнерами. Или сами эти партнеры. Ничем иным, подобное стремление к тотальному контролю, я, при всем желании, объяснить не могу. — Протянул я и вздохнул. — Но это, на самом деле, неважно. Мы с Ладой посоветовались и решили взять кредит на увеличение уставного капитала. Объединение должно работать.

— Банк ведь потребует залог. Собираетесь рискнуть паем? — Покачал головой Грац.

— Посмотрим, Меклен Францевич. Как бы то ни было, ставить под удар наше дело, я не буду. Да и уж совсем нищими, мы с Ладой не останемся.

— А вы не думаете, что в случае м-м-м неувязок с кредитом, банк просто продаст ваш пай любому заинтересованному лицу? И неизвестно, кто это будет... — Прищурился Гордей Белозорич.

— Именно поэтому, мы здесь. Я хочу предложить вам выкупить шестнадцать процентов моего пая.

— Не хотите дать кредитору возможность получить блокирующий пакет, да? — Ухмыльнулась Хельга, переглянувшись с Ладой. О да, эти две финансовые акулы, понимают друг друга, как никто.

— Разумеется. А учитывая, что принадлежащая объединению доля, не имеет права голоса, вы, господа, даже при самом худшем варианте развития событий, будете иметь решающее право голоса. — Кивнула жена.

— Вы так говорите, словно заранее уверены в том, что не сможете отдать этот чертов кредит. — Пробурчал Попандопуло и тут же, по привычке, бросил виноватый взгляд на наших дам. Но тем, сейчас, явно было не до сквернословящего "вечного ребенка", так что они и не подумали сделать ему замечание.

— Не то что бы уверен, Леопольд Юрьевич. — Медленно проговорил я в ответ. — Скорее, это нечто вроде моего страхового билета, на случай непредвиденных обстоятельств. Согласитесь, будет обидно, если из-за моего упущения, столь славное дело, как наша "Первая четверка", окажется порушено?

— А почему бы вам не взять беспроцентную ссуду в самом объединении? — Поинтересовался Берг, но тут же смущенно хмыкнул. — Извините, понял. Брать ссуду, чтобы тут же вложить ее обратно в казну предприятия... глупо.

— Да не сказала бы... — Задумчиво протянула Хельга и вновь переглянулась с Ладой.

— У нас нет столько денег. — Пожала плечами моя жена, отвечая на безмолвный вопрос подруги.

— А если... — Начала рыжая и Лада ее тут же перебила.

— Да, можно попробовать. Всю сумму мы, таким образом, не наберем, но если добавить наши с Витом сбережения, то... вполне может и получиться. Хельга Милорадовна, вы гений. — Просияла улыбкой жена.

— Ну что вы, Лада Баженовна — м ы гении. — Скромно поправила ее рыжая исследовательница, и подруги звонко рассмеялись.

— Я даже не буду спрашивать, что именно они задумали. — Вздохнул Грац и наша мужская часть собрания согласно закивала.

Ну да, лезть к нашим финансистам, когда они в таком состоянии, значило добровольно обеспечить себе головную боль, и немалое удивление от наглости очередного состряпанного ими авантюрного плана.

До сих пор с содроганием вспоминаю, как эти две э-э-э... мудрые женщины умудрились всего за полгода пересадить подавляющее большинство извозчиков с экипажей на канареечно-желтые и бордовые "Классики" с непременными "шашечками", намалеванными вдоль лакированных бортов таксомоторов. Каюсь, с рацветкой и рисунком, идея была моей, но вот остальное... В своей наглости, наши дамы попросту выкупили ВСЕ коммерческие каретные сараи города, и начали потихоньку поднимать в них арендную плату, одновременно капая на мозги несчастным "водителям кобыл", что де планируют открыть, вот конкретно в этом сарае, механическую мойку для автомобилей, или вовсе перестроить владение так, чтобы там можно было устроит платную стоянку для все тех же самобеглых экипажей, или организовать мастерскую по их починке, а то и вовсе открыть собственное такси с десятком авто "для начала". И не желает ли, уважаемый Сила Рогволтич или, скажем, Искандер Танатович, сменить тряский экипаж и мерзлый по зиме облучок, на отапливаемый салон таксомотора?

Обучение? Право, какая ерунда! Управлять авто ничуть не сложнее, чем запряженной лошадью, так что месяц на специальных курсах и уважаемый Георгий Творимирич получит в свое распоряжение "Классик" самой распоследней модели. Деньги? Четверть дневной выручки от работы на авто, и через три года, тот самый "Классик" перейдет в собственность дражайшего Самуила Яковлевича...

Две недели после этой "атаки", сообщество извозчиков трясло и лихорадило, а результатом стал заказ самого старого профессионального объединения в столице, на поставку ему сорока автомобилей особенной раскраски, и обучение предоставленных ими водителей. Богато, оказывается, живут господа извозчики!

Так, в Хольмграде появилось сразу две фирмы такси. Наши желтые "Классики", и бордовые авто "Хольмградского извоза", добавили изрядно головной боли, как нашим предприимчивым финансисткам, вообще-то, рассчитывавшим своим ходом лишь занять места под инфраструктуру, да организовать небольшую рекламу нашим авто... Организовали, что уж там...

Пока я предавался воспоминаниям, дамы успели состряпать договора на выкуп части нашего пая, распределив доли между всеми присутствующими. Правда, все экземпляры контрактов, Лада забрала с собой. Кстати, по возвращении домой, надо будет поговорить о возможности продажи таксомоторного парка. Хоть самим водителям, хоть нашим конкурентам из "Хольмградского извоза"...

Вот только, стоило нам вернуться в город и, загнав авто в гараж, войти в холл собственного дома, как мысль о продаже таксопарка вылетела из моей головы. А виной тому, было письмо, дожидавшееся нашего возвращения со встречи.

Ладожское кредитное общество предложило свою помощь в развитии "Четверки первых" и сумма предлагаемого ими кредита, была мне знакома. Именно такой порядок цифр фигурировал в наших с Ладой расчетах, как итоговая сумма необходимая для удвоения стоимости пая, согласно предложению Государя.

— Вот так... И заметь, дорогая, все прекрасно всё понимают. — Усмехнулся я, после того как убедился, что Лада закончила перечитывать пресловутое письмо. — Любой мало-мальски осведомленный человек, в курсе, что это почтенное заведение, по сути своей, является личным кошельком нашего Государя... И уже ничуть не удивительно, что заботливые господа из этой конторы так спешат помочь решить наши небольшие финансовые затруднения...

— Ну, мы ведь ожидали чего-то подобного, не так ли, милый? — Вздохнула Лада.

— Но легче от этого почему-то не становится. — Развел я руками.

В ответ, жена только улыбнулась и, прижавшись ко мне, крепко обняла.

— Мы еще побарахтаемся, как ты говоришь. — Пробормотала она куда-то мне в подмышку. — У нас с Хельгой есть одна интересная идея. А если еще растрясти наши запасы...

— Вот, кстати, о запасах. — Хмыкнул я. — Тебе еще нужен тот таксопарк?

— Ой! Я про него совсем забыла. — Отпрянула от меня Лада. — Но... нет, продавать его мы пока не станем. Пусть останется на крайний случай...

— Тебе виднее. — Согласился я, и неожиданно для себя зевнул. Лада меня поддержала и мы, переглянувшись, отправились в спальню, несмотря на то, что часы показывали всего лишь девять вечера. Но, за этот день мы так вымотались, что решили отложить решение навалившихся проблем на завтра. Благо, время, что называется, терпит. По крайней мере, пока...

Глава 3. Не умеешь — научим, не хочешь — заставим...

Очередная встреча с Эдмундом Станиславичем Рейн-Виленским, приглашение на которую я получил аккурат перед Большим Рождественским балом, добавила мне головной боли. Как будто мало мне было собственных неприятностей. Теперь еще нужно озаботиться подготовкой моего заместителя, которому, как было решено Государем, вскоре предстоит занять должность аналогичную моей. Собственно, именно так я и узнал о создании за Урал-камнем второго учебного заведения, по типу нашего училища. А это значит, что скоро придется заняться еще и поиском подходящей кандидатуры на его нынешнее место.

Глянув на присутствовавшего здесь же без пяти минут директора, я вздохнул. Кантемир Талгатович, специалист, без сомнения толковый и знающий, педантичный и строгий, но... порой заносчив не в меру, да и в общении весьма непрост. Хм... Ну да ладно. Это уже не мои проблемы, ведь так?

Поймав взгляд довольного, словно обожравшийся сметаны кот, моего, уже почти бывшего заместителя Абаева, я вздохнул. М-да, обучить его теперь чему-то будет сложно. Он уже считает, что знает все необходимое... Вот, неужели нельзя было провести эту встречу без него? Так, у меня была бы хоть пара месяцев для натаскивания, а теперь... Хм.

— Я правильно понимаю, что на директора Уральского училища ляжет еще и забота о приведении классов в божеский вид? — Поинтересовался я у Рейн-Виленского и тот с готовностью кивнул.

— Скажу даже больше. Воевода доложил, что здание для училища подобрано, в соответствии с представленными требованиями, но... сами понимаете, в бумагах учесть все просто невозможно...

— Значит... — Я повернулся к Абаеву, — Кантемир Талгатович, придется вам наведаться в гости к Демидовым, так сказать. Поедете с инспекцией, скажем, в мае. К тому времени, постараемся подобрать и преподавательский состав. Сомневаюсь, что в Каменграде вы сможете найти достаточное количество необходимых специалистов.

Кантемир Талгатович застыл на месте, переводя ошарашенный взгляд из-под круглых очков, с меня на Рейн-Виленского и обратно. Но уже через минуту, лысина советника побагровела, усы встопорщились, а круглое лицо его, кажется, надулось еще больше. В общем, судя по всему, советник Абаев встал на боевой взвод и уже готов был взорваться, но, заметив, с каким любопытством следит за его метаморфозами Рейн-Виленский, только шумно выдохнул.

— Это моя обязанность. — Проскрипел Кантемир, выдавив кислую улыбку.

— Это здравое предложение. Только, не забудьте, после формирования состава инспекционной комиссии, предоставить список ее членов в секретариат. Я позабочусь о полномочиях.

— Замечательно. — Моя улыбка получилась не в пример более искренней. — Ну а до тех пор, у нас будет время, чтобы откорректировать программу обучения и, может быть, в ней найдется место для введения некоторых особенных курсов... Не сразу, конечно, но года через два, их можно ввести в новом училище...

— Например? — Заинтересовался секретарь.

— Да хотя бы, ту же горную подготовку. — Я пожал плечами, и улыбка померкла сама собой, стоило мне вспомнить обо всех радостях грядущих сеансов ментальной стимуляции памяти, без которой, при разработке нового курса, мне будет точно не обойтись.

— Казаки и без того неплохо лазают по горным кручам. — Пробурчал Абаев, на что секретарь Государева кабинета, только неопределенно качнул головой.

— "Неплохо", это еще не "хорошо". Считаете, что лучшая армия мира должна ограничиваться полумерами? — Вздохнул я. Кантемир открыл было рот, чтобы ответить на мою реплику, но его перебил тихий голос Рейн-Виленского.

— Что ж, господа, главное сказано, и думаю, на этом мы можем закончить нашу встречу, тем более, что каждого из нас ждет еще множество дел.

Да уж, дел у нас, в действительности было невпроворот. Окончание финансового года, вообще, время довольно суетливое, а уж в нашем с Ладой случае, и подавно. Остальные пайщики уже удвоили свои паи в соответствии с предложением Государя, и теперь настала и наша очередь. Я вздохнул. Если идея наших очаровательных финансисток не выгорит, придется лезть в кабалу к ладожскому банку...

К счастью, дома, Лада встретила меня довольной улыбкой, очень похожей на ту, с которой она когда-то решила проблему обивочных тканей для салонов наших авто. Закупаемые объемы были слишком малы, чтобы получить серьезную оптовую скидку, и этот факт заставлял Ладу изрядно нервничать. В результате, после почти двух седмиц скрупулезных расчетов, она нашла выход из ситуации, вполне в своем стиле, попросту выкупив обанкротившееся тканное производство, слишком маленькое, чтобы конкурировать с серьезными фабриками. А вот нам оно подошло идеально, позволив предложить покупателям не только выбор дерева для отделки салона покупаемого авто, но и огромный выбор тканей для его обивки. Мало того, при продаже автомобиля в максимальной комплектации, прилагаемые к нему пять разнокалиберных чемоданов, изнутри были обиты точно такой же тканью, что пошла на отделку салона. И покупатели приняли это новшество, что называется, на ура.

Так вот, когда мы подсчитали выгоду от собственного тканного производства, у Лады была точно такая же улыбка, как сейчас.

— У нас получилось, Вит! — Поцеловав меня, заявила жена. — Конечно, полностью перекрыть ссудой необходимую для внесения сумму, мы не смогли, но на оставшиеся пятнадцать процентов, можно и кредитоваться, пусть даже и у ладожского банка.

— Замечательные новости, солнышко, но... ты не думаешь, что нас могут обвинить в мнимом увеличении стоимости объединения? — Поинтересовался я, одним глазом следя за тем, как на столе появляются все новые и новые блюда.

— Не в этом году. — Рассмеялась Лада.

— Точно?

— Конечно. В этом финансовом году мы получили ссуду за счет свободных средств, оставшихся после распределения прибыли, и сведения об этом имеются в нашей отчетности. Все честно. Плюс кредит в банке и в начале следующего года, мы не менее честно увеличим наш пай... но самое главное, что по моим расчетам у нас останется достаточно средств, чтобы тут же начать погашение ссуды. А со следующего распределения прибыли, я думаю, мы сможем полностью закрыть наш долг объединению.

— М-м. — Я втянул носом аромат рассольника с копченостями, паром поднимающийся над моей тарелкой и, довольно улыбнувшись, спросил, — Надеюсь, ты учла и стоимость "проданной" доли пая?

— Муж мой, вы меня обижаете. — Изобразив оскорбленную невинность, ответила Лада. — Я прекрасно понимаю смысл слов: "страховой билет" и "фиктивный договор".

— Ну, извини. — Я развел руками. — Иногда я забываюсь и веду себя, как и положено въедливому директору военного училища.

— Извинения приняты. — Вздернув носик, проговорила жена, но тут же усмехнулась. — Хотела бы я взглянуть, как такую твою ипостась воспримет Заряна Святославна.

— А она тут причем? — Удивился я.

— Совсем заработался, да? — Участливо вздохнула Лада. — Мы приглашены к ней в гости.

— Нет-нет. Это я помню. Но ведь, в приглашении говорилось о сочельнике... — Я оставил в сторону опустевшую тарелку.

— Вот-вот, а завтра у нас что, по-твоему? — Со смешком поинтересовалась жена.

— Ох.

— Только не говори, что ты забыл купить детям подарки. — Нахмурилась Лада и, получив от меня взгляд несправедливо обиженного человека, вздохнула. — Верю. Тогда, в чем дело?

— В подарке Смольяниной. — Признался я. — Я считал, что у меня еще уйма времени и...

— Чтоб ты без меня делал. — Покачала головой Лада. — Можешь не переживать. Подарок для Заряны Святославны я уже приобрела. Чудное ожерелье из северного жемчуга. Так что, от тебя требуется только присутствие... в подобающем виде, заметь!

— Ты теперь мне каждый праздник будешь поминать тот случай? — Хмыкнул я. В этот момент, наш повар внес блюдо с запеченным осетром и по столовой поплыл совершенно одуряющие запахи.

— О, да! — Весело кивнула Лада.

— Ла-адно. — Смерив жену взглядом, протянул я. — Земля квадратная, за углом встретимся...

— Как-как? — Удивилась жена.

— Вот так, вот так. После поймешь. — Махнул я рукой, выкладывая на свою тарелку кусок запеченного осетра. Чуть-чуть лимона и нежная мякоть буквально тает во рту. Но насладиться вкусом блюда, приготовленного учеником Лейфа, в тишине не удалось. Я ощутил, как от жены пахнуло любопытством, и не сдержал довольной улыбки.

— Что ты задумал, Вит?

— Увидишь.

— Когда?

— Скоро.

— Вит?

— Да?

— Что ты придумал, ответь?

— Увидишь.

— Р-р-р.

— Полностью согласен, дорогая. — Я отодвинул от себя пустую тарелку и, ласково улыбнувшись, сверлящей меня взглядом Ладе, договорил. — Передай мою благодарность Творимиру. Обед был великолепен, ничуть не хуже, чем у Лейфа.

— Господин Старицкий, я с вами еще не договорила! — Воскликнула она, едва я поднялся из-за стола.

— Извини, солнышко, но мне пора ехать в училище. Мой заместитель скоро получит новую должность, так что я должен быть уверен, что он к ней готов. Поговорим вечером... — Скороговоркой выдал я и выскочил за дверь. Пускай помучается.

А вот нечего было напоминать о моем прошлогоднем конфузе с костюмом. И вообще, у меня действительно не было возможности переодеться к балу, устроенному Бернгардтом Брячиславичем... Сначала доклад Кабинету о работе училища, потом прием у Государя, я банально не успевал заехать домой.

Нет, если бы Лада была со мной, она бы ни за что не допустила такого поворота, вот только, жена в то время гостила вместе с детьми у своего отца, так что, наставить меня "на путь истинный", было просто некому... Хотя, не скрою, многие из присутствовавших тогда в Туровском дворце, сочли мое появление на бале-маскараде, в парадном вицмундире, эдакой фрондой и замечательной шуткой. И хозяин дома, между прочим, был в числе этих ценителей юмора.

Приняв из рук дворецкого пальто и шляпу, я натянул перчатки и, подхватив трость, хотел было уже выйти из дома, когда на пороге холла появилась Лада. Процокав каблучками по каменному полу, она подошла ко мне вплотную и уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но... У меня нет времени на споры!

Запечатав губы жены долгим поцелуем, спустя минуту я выпустил ее из объятий и, подмигнув, выскочил в предусмотрительно открытую дворецким, дверь.

— Вит, мы еще не договорили! — Донеслось мне вслед. Договорим, милая, обязательно. Вечером.

Заряда хорошего настроения, подаренного мне Ладой, хватило ненадолго. Ровно до того момента, пока я не оказался в училище, где столкнулся с Абаевым. Насколько сей господин был замечательным заместителем, настолько же отвратительным он оказался коллегой. Не знаю, у него случилось "головокружэние от успэхов", или просто вылезла дурная натура, до того скрываемая от начальства, но его высокомерный вид и разговоры через губу, заставили меня сначала удивленно хмыкнуть, а когда он проигнорировал приказ предоставить сводный отчет, подготовленный преподавателями, я не сдержался.

— Кантемир Талгатович, вы, кажется, всерьез решили, что имеете право игнорировать мои распоряжения? — Я прищурился, глядя на сидящего справа от меня заместителя, и говор преподавателей собравшихся на совещание, стих. — Так вот, позвольте вас разубедить. Вы числитесь в штате и обязаны исполнять все мои приказы, до тех пор, пока кто-либо из нас не покинет стены этого заведения.

— Тихомир Храбрович. — Не дождавшись ни звука от багрового зама, я повернулся к Бережному, вот уже пять лет занимающему в училище должность учителя фехтования и куратора атлетического зала. — Какое наказание предусмотрено для курсанта, намеренно проигнорировавшего приказ командира?

— Согласно уставу, — Бережной ухмыльнулся в усы. — Наказание за неисполнение приказа командира, определяет непосредственный начальник нарушителя. В случае курсантов, это их курсовые офицеры, в случае преподавательского состава, директор училища.

— Замечательно. — Я смерил взглядом округлую фигуру Абаева, и растянул губы в улыбке. — Хм. Поскольку наше училище, структура военная, наказывать вас рублем, я считаю неверным, Кантемир Талгатович. А посему... сорок кругов, вокруг училища. Тихомир Храбрович, будьте любезны, проследите.

Визит к нашей старой доброй знакомой, удался на славу. В отличие от многочисленных балов и приемов, на которых мне приходилось бывать в предыдущие года, в силу занимаемой должности, вечер у Заряны Святославны отличался искренностью и... душевностью, что ли?

Здесь не было места напыщенным речам и лицемерным улыбкам. Домашние посиделки, да и только. Ну, если вы в силах представить себе посиделки компании, едва не переваливающей за сотню человек.

Но вообще, если в этом уходящем году и было что-то действительно приятное, так это сравнительно малое число всяческих приемов, приглашения на которые обычно прибывали в наш дом, чуть ли не пачками. Особенно, в праздники и зимой. Но, не в этом году, что не могло меня не радовать. Да и Лада уже давно подустала от этих "светских" развлечений, и не переставала появляться на них, лишь в силу приличий... ну, когда бывала дома, а не гостила у отца в Старой Ладоге, или у Лейфа в Конуграде. В таком случае, я отдувался за двоих. К счастью, не так часто это бывало, иначе бы конфузы, подобные истории с вицмундиром, преследовали бы меня постоянно, к вящей радости сплетников из разряда великосветских львов и... хм, кошек.

Впрочем, если судить по сегодняшнему дню, то стоит признать, даже присутствие на приеме Лады, не гарантирует спокойного и беспроблемного вечера. Свидетельством чему, стала беседа с приглашенным Смольяниной товарищем министра просвещения, Вельяминовым Дмитрием Саввичем. Он и раньше относился ко мне с известной прохладцей... Ну как же, возглавляемое мной училище мало того, что не подчиняется его родному ведомству, с чем он, с горем пополам, еще мог смириться, имея перед глазами пример иных образовательных учреждений, входящих в вертикаль военного министерства. Но, ведь и к "золотопогонникам" наше училище относится постольку-поскольку. А самое главное, я, как директор этого заведения, подчиняюсь напрямую Малому Государеву Кабинету, что в негласном табеле о рангах, ставит меня на одну ступень с господином статским советником Вельяминовым.

Но сегодня, в своей фанаберии, советник переплюнул сам себя, отчетливо напомнив мне сорвавшегося с нарезки Абаева. Я даже пожалел, что не могу заставить этого кадра наматывать версты, хотя бы вокруг смольянинского имения. Уж он бы, у меня, сороковочкой не отделался.

А получилось все, как-то неожиданно. Вельяминов находился в компании людей, большую часть которых я знал, либо по знакомству с Высоковскими, либо по "клубу" Заряны Святославны, включавшему в себя людей, занимающихся старыми учениями...

Так вот, один из этих "староверов", заметив меня, пригласил поучаствовать в беседе, и я, сопроводив Ладу под опеку хозяйки дома, присоединился к компании оживленно спорящих философов и поклонников древних учений.

— Добрый вечер, господа. Рад вас видеть. — Я поклонился.

— И вам доброго вечера. Вот, Ратмир Ставрич, господин Старицкий уже четыре года проводит в своем училище занятия по прикладной философии и, насколько я знаю, это совершенно не мешает включать в курс и наработки старых школ. — Подозвавший меня, старейшина Стрибожьей стези повернулся к скептично качающему головой собеседнику, в котором я, не без удивления, узнал главу кафедры философии хольмского университета, Кронского.

— Дорогой Всеволод Тверитич, я ничуть не сомневаюсь, что определенные приемы старой школы можно изучать одновременно с теорией естествознания, но вот брать что-то большее, я имею в виду мировоззрение, систематику старой школы и вводить их в образовательный курс одновременно с изучением естествознания, занятие неблагодарное, и скажу больше, вредное. Ничего кроме путаницы, оно учащимся не даст. — Профессор послал мне легкую извиняющуюся улыбку.

— Понимая ваше опасение, Ратмир Ставрич, я все-таки хотел бы возразить. — Пришлось и мне вступить в разговор, тем более, что он касался темы, за которую, не далее как четыре года назад, мне пришлось выдержать самую настоящую битву в Кабинете. Да и сейчас еще, кое-кто со скепсисом посматривает на введенный в училище курс. — Здесь, много зависит от подачи материала. Если не смешивать в одну, так сказать, кучу, философию старых школ и теоретические выкладки естествознания, а наоборот, проложить меж ними четкую и ясную границу, то это скорее заставит учеников думать, размышлять над поданным материалом, и делать собственные выводы. И кто знает, может один из них, заинтересовавшись вопросом, когда-нибудь создаст непротиворечивую теорию, синтезирующую старые и новые знания, приводящую их к... хм... общему знаменателю, если хотите.

— И ради надежды на этого единственного, вы предлагаете нагружать учеников изучением такого огромного пласта знаний? — Хмыкнул Кронский. — Ведь время обучения не резиновое, да и способности к усвоению получаемых сведений у человека далеко не беспредельны.

— Прошу прощения, профессор, это ВЫ говорите МНЕ? — Улыбнулся я, и вся компания сдержанно рассмеялась. Ну да, в свое время Ратмир Ставрич был одним из тех репетиторов, что натаскивал меня по основам естествознания, когда Высоковский пришел к выводу, что без систематического образования, все мои знания в этом вопросе, так и останутся не более чем прыжками по верхам. И, как и прочие мои репетиторы, Ратмир Ставрич имел возможность на наглядном примере убедиться, что нынешняя скорость обучения, вовсе не является предельной для человека.

— Уели, Виталий Родионович. — Отсмеявшись, развел руками Кронский.

— А вот лично я согласен с профессором. Подобные начинания, не подкрепленные соответствующими исследованиями и рекомендациями министерства просвещения, вредны и опасны. — Вклинился в этот момент Вельяминов, мгновенно оказываясь в кругу внимания. — Более того, я бы с предельной осторожностью относился к людям, вводящим столь сомнительные практики в государственном учебном заведении. Я уж молчу о том, что излишние знания вообще не несут в себе ничего кроме вреда.

— Вот как? — Кронский прищурился. — Скажите, Дмитрий Саввич, а когда вашего внука, упавшего с крыши флигеля, спас от смерти мой студент, великолепно управляющийся с лечебными ментальными конструктами, но не имеющий диплома врача, вы ведь не выговорили ему за "излишние знания". Как так?

— Он пользовался конструктами одобренными министерством просвещения и Высшей медицинской комиссией, уважаемый Ратмир Ставрич. А не этими допотопными... — Вздернул подбородок Вельяминов, но напоровшись на очень внимательные взгляды окружающих, резко дернулся и, развернувшись, чтобы покинуть нашу компанию, бросил мне через плечо. — А вам, любезнейший, я бы рекомендовал не высовываться со своими сомнительными идеями, если не хотите неприятностей.

— М-да. — Задумчиво заговорил Всеволод Тверитич, в общей тишине провожая взглядом гордо удаляющегося чиновника. — А ведь с виду, такой приличный человек... Ну да ладно.

— Господин Старицкий, а как вы смотрите на то, чтобы принять в училище несколько моих студентов, а? — Резко сменил тему Кронский и, заметив мой тоскливый взгляд, тут же уточнил. — На практику, только на практику! Я же прекрасно осведомлен о чудовищном конкурсе поступающих.

— Хм. Знаете, прямо сейчас, я не могу сказать вам ничего определенного. — Ответил я. Конкурс в училище действительно был чрезвычайно огромным. Так что, периодически меня беспокоили то военные чины, радеющие за своих протеже, то не менее военные родственники, желающие пристроить своих чад в престижное в своей закрытости учебное заведение, пытаясь договориться о поступлении в обход экзаменов. И, поняв, что Кронский не относится к этому легиону непотистов, я облегченно вздохнул. — Все-таки, многие курсы в нашем заведении ведутся исключительно под грифом "секретно"... Но, я постараюсь что-то придумать. Тем более, что ваших студентов, наверняка, будет интересовать лишь та часть занятий, что непосредственно касается естествознания?

— Именно так. — Обнадеженно кивнул профессор. — Я буду безмерно благодарен, Виталий Родионович, если вам удастся решить этот вопрос. И да, я наслышан, о чрезвычайной таинственности окружающей ваше училище, а потому, могу заверить, что не стану чересчур расстраиваться в случае неудачи.

Продолжить беседу, мне, к сожалению, не удалось. Заскучавшая среди многочисленных подруг Заряны Святославны, Лада довольно быстро нашла меня в окружающей мешанине мундиров и фраков, и мило улыбнувшись всей ученой компании разом, решительно вытащила меня к кружащимся в центре зала, парам.

Отлетав вальс, мазурку и еще добрую полудюжину танцев с незапоминаемыми названиями, я, в конце концов, взмолился, и после очередного тура вальса, мы покинули круг. Так, я был прощен за то, что бросил ее на растерзание "смольянинским львицам"... и награжден прикрытым веером поцелуем "за танец". После чего, утолив разыгравшуюся жажду, Лада вновь потащила меня в хоровод кружащихся пар, и на ближайшие полчаса я вновь окунулся в эту блестящую круговерть, смириться с которой меня заставлялал только счастливая улыбка жены.

— Виталий Родионович, расскажите, что такого вы сотворили, что хольмградское общество полнится слухами о вашем высокоблагородии? — Поинтересовалась Смольянина, присаживаясь за столик у колонны, где я остановился, чтобы отдышаться после очередного танца. Лада слиняла к подружкам, а заводить беседу с кем-то из гостей, мне пока не хотелось. Так что, Заряна Святославна поймала меня в одиночестве и не стала плести словесных кружев, приличествующих на подобных сборищах, пусть даже, таких неофициальных, как у Смольяниной.

Честно говоря, ее вопрос меня сильно удивил. Я-то был уверен, что время слухов обо мне давно прошло, а оказывается...

— Заряна Святославна, вы же знаете, обо мне всегда, кто-то, что-то да говорит. И чаще всего, эти разговоры очень далеки от истинного положения вещей.

-Не скажите, Виталий Родионович. — Покачала головой Смольянина. — Раньше, о вас, и впрямь, много г о в о р и л и, а сейчас пошли слухи...

— А что, есть разница? — Не понял я.

— Огромнейшая, друг мой. Огромнейшая. — Вздохнула хозяйка дома. — Впрочем, об этом, не здесь. Идемте в сад, там и поговорим, без лишних ушей... Вы же помните мой сад?

— Это был риторический вопрос, я полагаю. — Хмыкнул я, следуя в кильватере Смольяниной. Но меня услышали, судя по насмешливому взгляду, брошенному Заряной Святославной через плечо. Конечно, ведь именно в ее зимниках я покупаю львиную долю цветов для Лады.

— Слухи есть слухи, Виталий Родионович, и они совсем не то же самое, что обычные разговоры. А уж когда они касаются чьих-то финансовых затруднений... — Заявила Смольянина, присаживаясь на резную лавку в одном из неприметных уголков своего зимнего сада. Отсюда открывался замечательный вид на занесенный снегом, ярко освещенный двор ее усадьбы, вид, обрамленный яркой зеленью цветущего островка лета, устроенного трудолюбивыми руками хозяйки дома, под ажурным стеклянным куполом зимнего сада.

Заряна Святославна подняла руку, и на ее ладонь тут же опустилась огромная яркая бабочка, из тех, что водятся разве что где-нибудь в Южной Америке...

— Поразительные существа, не правда ли, Виталий Родионович? — Тихо проговорила Смольянина, внезапно меняя тему беседы. Словно взяла тайм-аут. — Иногда мне кажется, что смысл их существования, состоит лишь в умножении красоты.

— Может быть, так оно и есть. — Пожал я плечами, и моя собеседница, легонько дунув на ладонь, заставила бабочку взлететь. Проводив взглядом ярко раскрашенного обитателя сада, Смольянина чуть помолчала и повернулась ко мне.

— Впрочем, это неважно. Как бы красивы они ни были, как бы ни радовали наш взор, но основная цель их жизни, опыление цветов. Так и наше общество. За мишурой и звоном бокалов, за золотым шитьем и алмазным блеском, прикрытое бессмысленными разговорами, оно творит политику Руси. Одним многозначительным намеком в тихой беседе, оно может вознести на вершину, а единственным пущенным слухом обрушить с нее. Вне его власти, лишь Государь... но и он прислушивается к шуму общества, улавливая в нем чаянья и недовольство... Собственно, как и общество чутко реагирует на его знаки.

— Хотите сказать...

— Предупредить. — Покачала головой Заряна Святославна. — Я слабая женщина, Виталий Родионович, и не в моих силах оказать вам серьезную помощь, но никто никогда не мог назвать Смольяниных неблагодарными. А я прекрасно помню то участие, которое вы приняли в судьбе моего непутевого племянника. Берегитесь, друг мой. Если в свете пошли слухи о грядущем банкротстве и вражде с бывшим покровителем, это очень дурной знак.

— Опала?

— Да. — Жестко ответила Смольянина и, резко поднявшись со скамейки, проговорила уже совсем другим, привычно ласковым тоном. — Проводите меня к гостям, Виталий Родионович. Они, должно быть, уже и вовсе потеряли хозяйку дома.

— С превеликим удовольствием, Заряна Святославна. — Предложив руку собеседнице, я препроводил ее в зал.

Нельзя сказать, что я не ожидал чего-то в этом роде, но новости, сообщенные Смольяниной, все-таки были довольно... хм, внезапными. Зато теперь, стало понятно и необычно малое число приглашений в этом году и холодное отчуждение в беседах с прежде довольно доброжелательно настроенными людьми.

Вот и началось.

Глава 4. Радости и гадости.

Очередное письмо от герцога Лауэнбургского прибыло утром нового, семь тысяч четыреста десятого года, и я уже не был удивлен, обнаружив на краю вложенных в жесткий конверт бумаг, тонкий, но такой характерный бурый перлюстрационный след. Ну да, ни ментальными конструктами, ни иными не оставляющими следов методами, найти скрытый текст в письме не удалось, вот "Черный кабинет" и решился на химическую проверку. И тут облом.

Впрочем, ожидать иного, после всех прошлогодних событий было бы, как минимум, наивно. Я вздохнул и, отложив в сторону так и не прочитанное письмо моего возможного компаньона, пригубил горячий ароматный кофий, как всегда безупречно приготовленный моей женой. С испорченным настроением, этот напиток справился очень и очень неплохо. А уж когда меня обняли нежные руки Лады, а щеки коснулись ее теплые губы, мысли об идиотской инициативе излишне рьяных розыскников и вовсе улетучились из моей головы.

— Спасибо за подарок, Витушка. — Привычно устраиваясь у меня на коленях, проговорила жена. — Ты его сам заговаривал?

— Разумеется. Неужели ты думаешь, что я бы смог доверить кому-то свои чувства к тебе? А вот основу сделали ладожские златокузнецы... правда, по моему же эскизу. Это лучшее, что пришло мне в голову. — Улыбнулся я, с удовольствием рассматривая изящный в своей простоте серебряный кулон-открытку, удобно устроившийся в ложбинке меж двумя полушариями высокой груди Лады, едва скрытых полупрозрачным пеньюаром.

Тихо зашуршала невесомая ткань и мы, как-то незаметно, перекочевали из-за бюро, у которого я пил кофий, в кровать...

Я уже говорил, что люблю свою жену? Так вот, это неправда. Я ее обожаю! Глядя на нее, я ловлю себя на мысли, что не чувствую всех тех лет, что прошли с момента нашей первой встречи. Мальчишка? Да, и этим горжусь!

Конечно, в определенном смысле, спасибо за наши неугасающие чувства друг к другу, можно было бы сказать и одному шибко ушлому интригану, но... он свое уже получил, да и общаться с его сиятельством сейчас, меня совершенно не тянет.

— Это самый лучший твой подарок. — Проговорил я, когда страсти немного улеглись, и мы с Ладой вновь обрели способность к вербальной коммуникации.

— Ты так говоришь каждое новогоднее утро. А я, как всегда, отвечу, что настоящий подарок все еще ждет тебя под ёлкой. — Улыбнулась Лада, старательно укрываясь одеялом и бросая короткий взгляд в сторону двери. Прислушавшись, и я ощутил приближающийся к нашей спальне фонтан восторга. Да не один, а сразу два. Беляна тоже решила этим утром присоединиться к брату. Впервые, между прочим.

Лёгкий пасс рукой и короткий наговор избавляют спальню, а заодно и нас с Ладой от мускусного запаха, за секунду до того, как входная дверь с грохотом врезается в стену и на нашу кровать запрыгивает Родик. Рядом пыхтит и сопит Беляна. Для нее кровать слишком высока и, поняв, что не в силах преодолеть это препятствие, ребенок сосредоточенно дергает старшего брата за штанину пижамы. Тот прерывает свой довольный писк и, обернувшись, принимается помогать сестре преодолеть столь серьезную преграду.

Минута пыхтения и высота взята, после чего в кровати воцаряется веселая возня с поздравлениями и хвастовством подарками. Этого гвалта не в силах прервать даже наш дворецкий, появившийся на пороге спальни во всем сиянии своей невозмутимости. И это несмотря на то, что вошел он к нам в комнату, не в своеобычной черной тройке, а в стильной, тщательно отутюженной... пижаме. Фиолетовой.

В доме каких-нибудь "природных аристократов", его за такую выходку уволили бы с "волчьим билетом", но в этом дурдоме... как иногда называет наше жилище "мамка" Рогнеда Болховна, ему это счастье не светит. Хотя, честно говоря, я сильно подозреваю, что вот такое "праздничное одеяние" Грегуара, всего лишь следствие его собственного представления о том, как должен вести себя по-настоящему верный дому дворецкий. Ведь, по устоявшейся традиции, каждое новогоднее утро, равно, как и в дни рождения детей, мы спускаемся к завтраку в пижамах. И он, по-моему, просто не желает портить праздник своим чопорным видом застегнутого на все пуговицы педанта.

— С добрым утром, Грег! И, с Новым Годом! — Я машу дворецкому рукой, и тот сдержанно улыбается.

— С Новым Годом, Виталий Родионович, Лада Баженовна. Прошу прощения, но завтрак уже на столе.

— И вас с праздником, Грегуар. Дети, поздравьте дядю Грега с Новым годом. — Деланно строгим тоном говорит Лада.

— С вашего позволения, мы уже обменялись поздравлениями и подарками. — Замечает дворецкий и, подмигнув Родику с Белянкой, исчезает из виду, закрыв за собой дверь.

— Так, заканчиваем возню, и марш в ванную. Умываемся, и за стол. — Командует жена, и мы дружно разбредаемся по ванным комнатам, благо в нашем доме, в них нет недостатка.

После завтрака начинается самое главное действо дня: разбор свертков под ёлкой. Это только я не могу удержаться, и дарю Ладе свои подарки, прямо в спальне, а вот остальные обитатели нашего большого дома предпочитают придерживаться традиции, с её непременными яркими свертками и коробками под ёлкой.

Правда, подчиненные Грегуара до сих пор несколько смущаются, когда обнаруживают под деревом подарки с собственными именами. Но, тот же Родик, например, просто не понял бы нас, если бы не обнаружил на месте свертков для того же Рольфа или мамки Рогнеды. Как так?! У него куча новых игрушек, а кто-то остался без подарка?!

По крайней мере, именно с истерики, устроенной им, когда он был еще в возрасте Беляны, началась эта маленькая добрая традиция. И я должен заметить, что среди работающих в нашем доме людей, не нашлось ни единого человека, "зажилившего" бы подарок для "барчука"... А может, это был его хитрый план? Ха!

Нет, я шучу, разумеется. Родион — моя гордость. Он добр, открыт и честен, даже несколько болезненно честен, я бы сказал. Надеюсь, что и Беляна оправдает мои надежды. Пока, эта белобрысая егоза, все-таки, слишком мала, чтобы серьезно говорить о ее характере. Хотя, знаменитая беловская упертость, уже просматривается, и весьма отчетливо...

После обязательного ритуала, я вернулся в спальню и взялся за письмо Оттона Магнусовича. Как всегда обстоятельный и точный, Бисмарк описал все перипетии переговоров, которые он вел с купцами Венда и Рейха, но пока, как он вынужден был отметить, результатов не было. Впрочем, сам герцог и не думал сдаваться, продолжая зондировать почву на предмет устроения первого европейского автомобильного завода. Да уж. Напоминание о единственной возможной причине неудовольствия Государя, не добавило мне хорошего настроения, а представив грядущие неприятности, я и вовсе должен был бы скиснуть. Но... сегодня утро Нового Года, и мои дети ждут обещанного похода на городской каток. А значит, финансовые и жизненные неурядицы подождут. Столько, сколько нужно!

Надежно спрятав весь негатив, я, наконец, сменил пижаму на обычный костюм и, удостоверившись, что весь мой арсенал при мне, спустился в гостиную, где, под чашку чая принялся листать утренние газеты, до которых, в виду уважительных причин, я так и не добрался перед завтраком.

За этим занятием меня и застали уже собравшиеся и готовые к выходу дети, теперь с укором поглядывающие в сторону лестницы, по которой должна была спуститься Лада. Но, как и все женщины, моя жена не могла позволить себе выглядеть хуже собственных представлений о красоте, а посему ее сборы несколько затянулись. Что, дети, волне ожидаемо, восприняли как воровство времени, которое они могли провести на катке.

Так что, когда Лада появилась в гостиной, она был удостоена двух весьма суровых взглядов. Приподняв бровь, жена с интересом покосилась на детей. Молча. Пантомима затягивалась, и Беляна не выдержала первой.

— Каток хоцу. — Заявило мелкое чудо, и Родик вздохнул. Из-за сестренки он проиграл это маленькое противостояние.

— Уже идем. — Кивнула Лада и, растрепав вихры на макушке сына, взяла дочь на руки.

Честно говоря, когда я впервые услышал про эту зимнюю забаву, то был немало удивлен. Ведь, вспоминая "тот свет", я прекрасно помнил, что каток был любимым развлечением детворы, но никак не взрослых. А здесь... Нет, хольмградцы тоже приходили на городской каток всей семьей, вот только родители ничуть не уступали своим детям, и с удовольствием рассекали по льду. Представьте себе эдакого джентльмена в пальто и котелке, в модных перчатках, чинно катящегося под ручку с супругой в довольно пышных юбках, подбитой мехом пелерине и огромной шляпе, и вы поймете, почему, в свое первое посещение этого зимнего аттракциона, я весь день улыбался, как идиот. Полностью стереть ухмылку с лица, я был просто не в состоянии. Но потом, ничего, привык... Да и трудно смеяться над людьми, когда сам выглядишь, также нелепо, как они.

— Выбрались на прогулку, Виталий Родионович? — Голос Толстоватого нагнал меня, едва я ступил на лед, придерживая за руку Ладу. Дети же, уже укатились вперед, и теперь мы могли наблюдать, как Родион уверенно тащит за собой, вцепившуюся в него Беляну, эдаким куцым паровозиком...

Повернувшись к другу, я улыбнулся.

— Доброго дня, Вент Мирославич, Верея Нискинична. С праздником вас. — Я наметил короткий поклон. Весьма аккуратный, иначе можно было и равновесие потерять. Все-таки, на льду я чувствую себя несколько неуверенно.

— Ох, простите мое невежество. Доброго дня и вам... Лада Баженовна, с праздником. — Вот, что я говорил! Толстоватый попытался хлопнуть себя ладонью по лбу и чуть не грохнулся, но был удержан от падения своей супругой, полненькой смешливой Вереей. Вот и сейчас, она еле удержала веселую улыбку. И деланно строго покачала головой, напомнив мне Ладу, когда она отчитывает сына за какой-то проступок.

— Вентик, ну нельзя же быть таким неаккуратным. — Проворковала Верея голосом, абсолютно не вяжущимся с выражением ее лица.

— М-да, признаться, коньки, это, всё же, несколько не моё... хм. — Смущенно проговорил Толстоватый, восстановив равновесие, и тут же переключился на другую тему. — Да! Виталий Родионович, а я же-таки исполнил вашу просьбу! Нашел, представляете, нашел замечательнейшего специалиста! И где бы вы думали?! Здесь же, у нас в Хольмграде. Оказывается, он недавно вернулся из Иль-де-Франс, там проходила встреча конструкторов, как вы бы сказали... энтузиастов воздухоплавания, да! А уже через месяц, он должен был отправиться в Рейх, для совместной работы с каким-то тамошним коллегой... Такая удача, что удалось застать его в городе... Иначе как везением, такое и не назовешь, да.

— Подождите, Вент Мирославич, не частите. — Притормозил я полковника, до сих пор не утратившего юношеского задора, особенно, когда дело касается его голубой мечты о небе...

Но мне не удалось как следует расспросить друга, поскольку в тот же момент, откуда-то со стороны катка донесся громкий матерный перебор и возмущенно-испуганный крик... Родиона!

Молниеносно обернувшись на возглас, я с изумлением увидел огромного и явно поддатого мужика помятого, но еще недавно франтоватого вида, заносящего кулак над головой моего сына, за спиной которого сжалась в комочек Беляна. Расстояние было слишком велико, и я решился на то, чего никогда еще не делал вне учебных полигонов. Ладони сошлись в беззвучном хлопке и пьяного урода швырнуло вверх, спеленав по рукам и ногам внезапно ставшими плотными потоками воздуха. Еще один хлопок, и тело отчаянно матерящегося мужика, снарядом впечатывает в сугроб на той стороне катка. Слышатся возмущенные и испуганные крики, кто-то зовет городовых, а я, подхватив Ладу под руку, подлетаю к детям.

Из рваных объяснений напуганного Родика я узнаю, что он нечаянно налетел на катящегося по непредсказуемой траектории пьяного мужчину и, естественно, сбил его с ног. Он хотел извиниться, но мужчина вскочил на ноги и принялся орать, напугал Беляну, а когда пьяный франт занес руку, Родик, и сам перепугавшись, закричал. Вот так... Ну ничего, посмотрим еще, кто будет кричать следующим. Я окинул взглядом взбудораженных свидетелей произошедшего, заметил краем глаза, пробирающегося через толпу городового и, остановив взгляд на Ладе, вздохнул. Жена обнимала детей, гладила по голове Родика и одновременно старалась успокоить ревущую в три ручья Беляну.

— Родион, ты молодец. Правильно поступил, что позвал меня на помощь. Все-таки, это... — я мотнул головой в сторону что-то хрипящего из сугроба придурка, — не твоя весовая категория. Пока.

Я обернулся и, найдя взглядом подошедшего к нам Толстоватого, мгновенно растерявшего всю свою неуклюжесть, попросил его присмотреть за моими, пока я поговорю с виновником переполоха.

— Присмотрим, не волнуйтесь, Виталий Родионович. Все будет в лучшем виде. — Заверил полковник, бросив короткий взгляд на супругу. — Только, вы уж там до смертоубийства не доводите...

— А это, друг мой, как получится... — Я ощерился, и Вент Мирославич, кивнув, отошел в сторону.

Очевидно, было что-то в этом оскале, потому как Толстоватый оказался не единственным человеком, что постарался убраться с моего пути, когда я покатил к уроду, посмевшему поднять руку на моих детей. Даже оказавшийся у сугроба, городовой только удивленно крякнул и сместился в сторону.

В этот момент, помятый франт выбрался-таки из снежного отвала и, отплевываясь и отфыркиваясь, утвердился на ногах... Хм, действительно утвердился. Протрезвел, что ли?

— Т-ты кхто?! — Прохрипел этот ушлёпок, дернув шикарным шнобелем, и тут же получил перелом невовремя зашевелившейся части тела.

— Сам догадаешься, или подсказать? — Осведомился я, удерживая рукой мотыляющееся тело противника... а как иначе, на коньках-то?

— Э-э, господин хороший, вы бы отпустили его. Все ж, в приличном месте находитесь. — Прогудел городовой, кажется, вновь почувствовавший себя в своей стихии. Ну, как же! Мордобитие, это его дело!

— В приличном? С каких это пор, в приличных местах, пьяные ублюдки угрожают здоровью маленьких детей? — Я резко обернулся к блюстителю порядка в белоснежной шинели, и франт, удерживаемый моей ладонью, коротко вякнул. Потеряв равновесие, он засучил ногами по льду и захрипел. Очевидно, шарф слишком сильно сдавил его горло. "Выключив" это недоразумение, чтоб не сбежало, я отпустил свою нежданную ношу и, брезгливо вытерев платком заляпанную кровью перчатку, с интересом взглянул на задумчиво жующего ус городового.

— О как? — Протянул служака, и вдруг рявкнул. — Прошка!

Материализовавшийся тут же, верткий мужичок в форменной одежде градского служителя, вопросительно взглянул на городового и, поймав встречный, весьма недовольный взгляд блюстителя поядка, моментально сник.

— А что... ежели б Ратьша его не пустил, он, глядишь, и ему морду-то располосовал. Пьяный же, ваше благородие. — Затараторил служитель.

— А ну, охолони. Ты здесь, для чего поставлен? За порядком следить? Вот и докладывай, что произошло... раз сам не уследил. Ну!

— Да я... В общем, господин этот, как на площадь вышел, уж было видно, что принявши... Ермил его остановить хотел, а тот ему в зубы, да прямым ходом к катку. А Ратьша, что у входа, ну... с коньками там, помочь чем, он его и пропустил... побоялся перечить. Ну уж, предупредил меня, да Торма, чтоб приглядывали за пьяным, но оно так быстро все... мы и не успели. — Чуть медленнее, но все так же, на одном дыхании, выдал Прохор.

— Дальше. — Хмуро потребовал городовой.

— Так это... а что дальше-то? Как детишки на него налетели, он разорался, я уж было броситься хотел, как он руку-то на них поднял, а тут, господин вот этот, крик ребятенка услышал, да эдак в ладоши и хлопнул. Бузотера-то в сугроб и унесло...

— Дела-а. — Протянул полицейский, смерив взглядом валяющегося у нас под ногами франта, успевшего залить лед сочащейся из носа кровью. После чего, взглянул на меня и, скривившись, пожал плечами. — Уж извините, господин хороший, но этого субчика я отве... зу в участок.

— Что ж... — Давно не радовавшая меня своим присутствием, красная пелена боевого безумия почти рассеялась, и я тряхнул головой, разгоняя ее остатки. — В таком случае, прошу утром передать этому... хм... недостойному господину, что послезавтра его поручников с нетерпением будут ждать в доме Старицких. А на случай, если он окажется, не только пьяницей, без стыда избивающим детей, но и трусом, объясните, чем для него будет чревато уклонение от хольмганга. Из-под земли ведь достану, урода...

— Сделаем. Не сомневайтесь. — Кивнул городовой и, воспользовавшись наговором, подхватил пребывающего без сознания виновника переполоха над землей, надежно зафиксировав его в захвате. Неплохо, совсем неплохо готовят нынче господ полицейских в Хольмграде... Отлевитировав поганца на несколько метров, городовой вдруг обернулся. — Значит, в доме Старицких, да?

— Именно так.

— Уж будьте покойны, ваше сиятельство, проследим за этим делом, со всем тщанием. — Усмехнулся полицейский. — Мы его еще и в черные листы внесем, чтоб сбежать из города не вздумал. Ишь, поганец, моду взял, детей бить!

— Благодарю. — Мы кивнули друг другу и разошлись в разные стороны. Полицейский потащил свою добычу в околоток, а я двинулся к семье. Толпа, убедившаяся, что продолжения спектакля не будет, уже успела рассосаться, так что мне не пришлось продираться сквозь нее.

Лада и Верея все еще продолжали суетиться вокруг детей, отчего Родик уже явно начал уставать, а вот Беляна, кажется, просто купалась в волнах ласки, излучаемых матерью и ее подругой. Вент стоял рядом с безучастным видом, вот только расстегнутое пальто и пиджак явно показывали, что адъютант Телепнева находится на боевом взводе. Привычку таскать барабанник в кобуре-оперативке, он, в свое время, "срисовал" у меня, и если на беговой дорожке, слегка огрузневший за последние годы, полковник вряд ли смог бы показать хорошие результаты, то в стрельбе... Скажем так, впервые увидев, как Толстоватый работает со служебным барабанником "Ратник", несамовзводной тяжеленной дурой калибром в четыре линии, моя первая мысль была: "пулемет". Вторая — "снайперский пулемет", несмотря на всю ее несуразность. Потому как, высадить все семь пуль за две с небольшим секунды, и ни разу не промахнуться на дистанции в двадцать пять метров, это надо уметь... Толстоватый умеет.

— Как тут? — Поинтересовался я у полковника и тот, повернув ко мне абсолютно невозмутимую физиономию, коротко кивнул.

— Тихо. Это не провокация... по крайней мере, продолжение действа явно не предусмотрено. — Проговорил Толстоватый и я в очередной раз порадовался, что поведал другу всю нашу историю без купюр и недомолвок. Без его крепкого плеча, нам было бы гораздо труднее пережить все происходящее в последнее время.

— Ну и замечательно. Там, вроде бы тоже разобрались. Остальное, завтра. — Ответил я.

— Поручником возьмете, Виталий Родионович? — Почти шепотом спросил он. Я кивнул. Из глаз Вента Мирославича тут же исчез металлический блеск и он, растянув губы в улыбке, обратился к нашим женщинам. — Думаю, катка на сегодня хватит, как считаете?

— Мне тоже так кажется. — Поджав губы, проговорила Верея, но заметив, как погрустнели лица детей, переглянувшись с Ладой, предложила. — Но, сегодня праздник... Может, покатаемся по городу? Сейчас же на каждом перекрестке гуляния идут...

— На тройке! — Тут же выпалил внимательно прислушивающийся Родик, а Беляна захлопала в ладоши. Полковник недоуменно переглянулся с супругой, и Лада тут же пояснила причины такой радости.

— У нас же нет выезда, автомобиль куда удобнее, так что, для них живая лошадь, как для Вента Мирославича его любимые дирижабли. Уж простите за сравнение.

— Что ж. Прогулка на санях по городу, звучит весьма и весьма приятно, и погода способствует. Эх, ладно, вспомним... — Что именно хотел вспомнить полковник, договорить ему не удалось. Удар твердого локотка супруги под ребра, прервал реплику.

— Вот только попробуй что-нибудь сказать об ушедшей молодости. — Деланно сурово проговорила Верея Нискинична, и ее муж тут же изобразил оскорбленную невинность.

— Побойся бога, серденько мое! Куда тебе еще молодеть? И так девчонкой выглядишь, скоро в обществе шептаться начнут, что на гимназистке женился! — И взгляд такой честный-честный.

— А что, Лада Баженовна, супруг ваш также на лесть сладкую скор, а? — Старательно пытаясь высмотреть в наших с Толстоватым глазах намек на насмешку, протянула полковничья жена.

— Да все они такие, как коты шкодливые. Те тоже, сначала крынку перевернут, а потом за лаской с мурлыканьем лезут, не замечая, что вся морда в сметане. — Со вздохом согласилась Лада.

Мы с полковником одновременно хмыкнули, но спорить не рискнули. На дам отходняк накатил, вот они и отводят душеньку. Перетерпим.

А гуляние с покатушками на тройке и впрямь удалось. Весело звенели бубенцы и колокольцы, фыркали лошади, встряхивая гривами с заплетенными в них яркими шелковыми лентами, грохотали мощными копытами по заснеженной брусчатке, под залихватский свист возницы и его же, распугивающие нарядных прохожих, крики: "Поберегись!!!". На площадях и перекрестках рекой лился горячий сбитень, да кисели. Крутились самодельные кончанские карусели, хвалясь да соревнуясь меж собой, резной отделкой и яркими, невозможными красками, с залитых на площадях горок, с визгом и хохотом катался столичный люд, а на Волхове уже собирались дюжие мужики, ломали шапки и, хвастаясь, зазывали народ в стенку. Хольмград праздновал Новый Год, размашисто, весело, с присвистом и переплясом, как и положено ражему купцу, что и мошны не упустит и в пьянке с непременной дракой сдюжит, не сломается, да и коленца лихие в танце откалывать мастак. Чудный день.

Домой вернулись, уже в темноте. Ввалились веселой гурьбой в двери, довольные, раскрасневшиеся от мороза и хмельного меда. Правда, дети явно притомились и уже сонно хлопали глазами, но ведь и время-то позднее. Пока Лада с Вереей укладывали их спать, мы с Вентом Мирославичем обнаружили, что в доме пусто. Черт! Я совсем забыл о выходном! Негоже было заставлять людей работать, когда все отдыхают, вот и отпустил их на пару дней, сразу после того, как подарки разобрали.

— Ну ничего. Не один Лейф у нас готовить умеет. Да и ты, Вент Мирославич, помнится, в походе чудесный чаек из ничего мастерил, а? Тряхнем стариной?

— Какая ж то старина, Виталий Родионович? — Усмехнулся Толстоватый. — И пяти лет не прошло, как ты меня "на пленэр" вытаскивал, со старшим курсом училища... Забыл?

— Нет, Лада Баженовна, вы только взгляните, опять они о старом!

— Молчим-молчим, лебедушки-молодушки наши. — Тут же поднял я руки вверх. Уж не знаю, что хотели сказать наши жены, они не успели. Вент Мирославич шибанул из орудия главного калибра.

— Устали, наверное, красавицы? Проголодались... — Сладким тоном протянул Толстоватый, отчего Лада с Вереей явно опешили. — Вот уж и сказать-то ничего не можете. А идите-ка вы милые в гостиную, поговорите о своем, о... девичьем, а мы пока чайку согреем.

От елея в голосе друга, даже я немного ошалел, а тот, словно гипнотизер, продолжал разливаться соловьем, а потом и вовсе подхватил под локотки дам, взирающих на него изрядно замутившимся взглядом. И увел! Ну, точно, заклинатель змей, ха!

Ну и замечательно, а мне пора на кухню, изыскивать резервы. За день такой аппетит нагуляли, что без небольшого полночного ужина тут точно не обойтись.

Спустя несколько минут, вернулся Толстоватый, и мы отправились в набег на запасы Творимира. Ох, и обрадуется же он, когда вернется с праздников. Хм.

Выпроваживать гостей заполночь не стали, благо гостевые комнаты в доме в достатке... если не сказать в избытке.

А утром, проснувшись первым, я развил бурную деятельность, так что, к моменту, когда проснулась Лада, рядом с ней на столике уже стояла чашка кофия и белоснежная роза из зимнего сада Смольяниной. А наших гостей ждали свертки, ради которых, я звонком поднял на ноги дворецкого в их доме. За окном было еще темно, но ждать, пока развиднеется, я был не намерен. А потому, будил жену и гостей, быстро и эффективно... звуком пожарной сирены с характерным перезвоном рынды.

Приготовленный на скорую руку завтрак из тостов и нежного омлета, сдобренный ломтиками розовой ветчины и пряным сыром, ушел за милую душу, после чего наши гости вдруг засобирались домой.

— Куда?! — Воскликнул я. — Я для чего вашего дворецкого ни свет ни заря поднял? Свертки в комнате видели?

Супруги Толстоватые, переглянувшись, неуверенно кивнули.

— В них, ваши костюмы. Выезжаем через час.

— Куда?! — Какое слаженное трио, однако. Ладе тоже любопытно.

— Тебя это, кстати, тоже касается, дорогая. Твое платье, в моем гардеробе. Оно там единственное, так что не ошибешься. — Ухмыльнулся я.

— Как ты говорил, "земля квадратная, за углом встретимся"? — Вздохнула Лада, и полковник с супругой недоуменно взглянули на нас.

— И я был прав, разве нет? — Не обращая внимания на шалые взгляды гостей, я улыбнулся.

— И все-таки, Виталий Родионович, хотелось бы знать, куда же вы нас собираетесь везти? — Уточнил Вент Мирославич, под утвердительные кивки жены.

— Стоп-стоп-стоп. — Лада решительно махнула рукой. — Какие поездки?! А как же дети?

— Рогнеда Болховна, уже полтора часа, как вернулась. — Пожал я плечами.

— Поня-ятно. — Протянула жена. — Все предусмотрел, заговорщик, да?

— Я старался. — Гордо киваю.

— Ладно уж, но теперь-то признаешься, что задумал? — Со вздохом сдалась Лада.

— Ничего особенного. — Я притворно отмахнулся. — Соколиную охоту.

Глава 5. Давление, как эффективный инструмент.

Охота, устроенная "потомком Тараса Бульбы" в качестве теста на жизнеспособность идеи, удалась на славу. Два кречета, присланных братом атаманца, быстро освоились на новом месте и сегодня ловко загнали в землю трех воронов. Здесь, их сроду никто не гонял, вот и обленились черные бестии. По крайней мере, так пояснил сам Бульба, неотлучно пребывавший в нашей компании и с удовольствием разъяснявший все особенности разворачивающегося перед нами действа. На мой же вопрос, чем интересна такая добыча, как ворон, атаманец пожал плечами и усмехнулся.

— Смотрите сами, господин диретор. Это же замечательное зрелище. Птицу, зайца, а то и лису, кречет с одного удара бьет, а вот во?роны! Эти хитрюги могут поспорить с "охотниками", если не в скорости, то в маневренности, и наблюдать за их противостоянием... — Бульба закатил глаза, и мои спутники весело рассмеялись. А когда мы с атаманцем удивленно на них взглянули...

— Прошу, извините, курсант. — Отсмеявшись, заговорил Вент Мирославич, одновременно пытаясь удержать играющего под ним жеребца. — Но у вас сейчас был такой вид! Точь в точь, как у Виталия Родионовича, когда он вспоминает о кулинарных талантах своего бывшего повара.

— Я бы даже уточнила, именно с таким видом, он чаще всего вспоминает знаменитые блинчики нашего Лейфа. — Заметила Лада, и я ностальгически вздохнул.

— А... Извините, если я окажусь невежлив, но... что случилось с вашим поваром? — С любопытством поинтересовался атаманец.

— Стал капитаном и возит ушкуйные товары с Руяна на Большую землю. А туда — вина...— Буркнул я, и с удивлением увидел, что такое настоящий разрыв шаблона. Впавший в ступор, с отвисшей челюстью и застывшим взглядом, атаманец производил довольно забавное впечатление. Впрочем, поведай мне кто-то о такой карьере даже самого виртуозного домашнего повара, я бы, наверное, отреагировал сходным образом...

— Но там же минная война, уж год, как ушкуйники с каперами данов море делят! — Воскликнул Бульба.

— Так и Лейф, не пальцем де... хм-м, м-да. — Оглянувшись на Ладу, я осекся.

После охоты, действительно оказавшейся весьма занимательной и даже азартной штукой, наша кавалькада втянулась под сень зимнего леса и, проехав по еле заметным, уже изрядно припорошенным свежевыпавшим снегом, тропинкам, натоптанным конными разъездами курсантов, вернулась в училище. Где Толстоватый с большим интересом прошелся по учебным залам, тиру и малому полигону, организованному нами за оградой, чтобы не таскать постоянно курсантов за десяток верст, на полковое поле. А после полигона Вент Мирославич на добрый час застрял в гараже, где долго ходил вокруг наших автомобилей, и с жадностью поглядывал в сторону зачехленных машин. Не знаю, может он подумал, что там находится что-нибудь каверзно-военное, но тут полковник промахнулся. Ничего интересного, кроме снегоуборочного комбайна и некой эрзац-пожарной машины, представлявшей из себя трактор с прицепной водяной бочкой и помпой, там не было.

Пока мы ходили по пустому, ввиду каникул, училищу, наши дамы с удовольствием устроились чаевничать в моем кабинете. От посиделок с "егерями" Бульбы, мы с благодарностью отказались. Не из чванства, нет... Откуда ему взяться, если в их компании, одних полковников, аж три штуки. Но, пить курсантам с директором собственного училища, было бы просто некомфортно. А люди, ради этой, самой первой охоты отказавшиеся от поездки на каникулы домой, имеют право на хороший праздник и отдых.

Домой вернулись, как и за день до того, в темноте, по пути высадив Вента Мирославича с супругой у их дома. Весьма симпатичный особнячок, кстати говоря. Поменьше, чем у нас, зато до набережной и Детинца, рукой подать.

Грегуар привычно открыл нам дверь, принял верхнюю одежду и, проинформировав, что дети уже легли спать, а ужин будет готов не позже, чем через четверть часа, как-то странно покосился на консоль под большим зеркалом, у которого Лада так любит крутиться перед каждым выходом из дому, а сам Грегуар складывает пришедшую в мое отсутствие корреспонденцию.

Отпустив дворецкого, я подошел к консоли и, подняв с подноса тоненькую пачку писем и пару газет, уже было двинулся следом за Ладой в гостиную. Но, бросив на ходу, короткий взгляд на почту, передумал.

— Милая, я поработаю в кабинете. — Окликнул я жену.

— Хорошо. Твой ужин я прикажу подать наверх.

— Угум. — Кивнул я, взбегая по лестнице.

Едва оказавшись в кабинете, я бросил письма на стол и развернул газету. Не государственную, местный "Хольмградский Вестник". Заголовок на первой странице, часть которого я заметил, когда перебирал почту, гласил: "Старицкий новый, замашки старые!".

Пытаясь поверить, что все это не бред, я пять раз перечитал статью, в которой со смаком описывалось, как мои наглые! дети налетели на несчастного обывателя, уронив того наземь, после чего я, якобы, даже не разбираясь в происходящем, просто-таки измолотил беднягу "жуткими в своей бесчеловечности" приемами, в которых автор статьи усмотрел некие "массовые боевые техники старых школ"... Вот старейшины Перуновой стези удивятся-то... они ж, о подобном, ни сном ни духом. А уж как, должно быть удивился городовой, узнав, что я его "прилюдно обматерил и, задавив свом княжеским авторитетом, заставил отвезти избитого мною бедолагу в участок"... М-да уж, постарались щелкоперы.

Поверил. Что ж, лучше мне от этого не стало, но хотя бы мозги прочистились. И защелкали шестеренками, отсчитывая варианты. А их оказалось не так много. Давление нарастает, и если уж в ход пошли такие приемчики, значит, пора и нам действовать. А ведь была, была у меня мысль, что этот пьянчуга — подставной, но... Ладно, чего уж там. От хольмганга ему все одно не отвертеться, там и проучу. А вот за опровержением этого бреда, придется обратиться в газету лично. И черт его знает, как еще дело обернется. Впрочем... Нет. Поговорю об этом с Ладой, завтра, с утра пораньше. Она куда лучше помнит все наши активы. И вот уж если там ничего не найдется, буду решать проблему сам. Уж очень не хочется доводить дело до суда... Муторно и долго, а у меня, сейчас, и другие дела найдутся. Поважнее.

Расстраивать Ладу заметкой я не стал, успеется. А потому, наскоро уничтожив принесенный мне Грегуаром ужин, принялся за разбор остальной почты. Ничего особо интересного там не нашлось, если не считать начертанной от руки записки, на визитке Рейн-Виленского. Ладно, встретимся, поговорим. Ну и очередное письмо от Оттона Магнусовича, снова с бурой полосой по краю. Неугомонные...

А вот оно порадовало. Ушлый герцог все-таки сумел додавить родню своей жены, так что, свое производство в Нордвик Дан у нас будет. Нет, разумеется, он не писал это прямо. Но мне хватило и намеков, из котороых следует, что земля выкуплена, разрешения получены, а нулевой цикл строительства начнется в апреле. Замечательно. И пусть Государь делает, что ему заблагорассудится, но запасной аэродром мы себе организуем. Равно, как и гарантию неприкосновенности. Завтра же отпишу банковское поручение о переводе нашей доли, и можно давать отмашку Лейфу.

Вообще, идея не складывать все яйца в одну корзину, появилась недавно. Точнее, два года назад. Тогда, наш завод поставил первую партию автомобилей в Европу. Всего несколько штук, но этого хватило, чтобы вокруг объединения и его пайщиков начали крутиться весьма подозрительные люди. Тогда, мы заморозили работу на европейском направлении, но это была только полумера, и каждый из пайщиков прекрасно это понимал. Учитывая категорический запрет на продажу как самих патентов (на что никто из нас и не пошел бы), так и лицензий зарубежным предприятиям, присланный нашей компании, за личной подписью Государя, ситуация складывалась... прямо скажем, взрывоопасная.

Патенты оформлены на четырех человек. Выкупить их, как убедились европейские дельцы, невозможно. А куш велик. Значит? Нужно убрать владельцев... и их наследников, тогда о патентах можно будет забыть. Кому платить-то?

И буйные головы нашлись. Нам удалось отбить три покушения, причем в результате последнего тяжело ранили Попандопуло, а я вынужден был срочно отправиться в командировку по делам училища, на Руян. А по возвращении в Хольмград, узнал, что в Рейхе неожиданно для всех, скончался некто герр Роберт Бош... Какая невосполнимая потеря...

Понятно, что на этом дело не закончилось. Вот, тогда и появилась идея... Бисмарк действительно умный человек, что признают даже его враги. И когда, на одном из собраний в доме своих родственников, в ответ на чье-то сетование о невозможности приобретения очередной русской новинки, он заявил, что этой проблеме существовать осталось совсем недолго, ровно до того момента, как владельцы знаменитого производства подыщут место для своего европейского отделения, в которое помимо денег они хотят вложить и генеральные лицензии на производство... к нему прислушались.

И было это весной прошлого года... Государь ошибся только в одном, мы не собираемся вкладывать в производство, вообще ни единой копейки. Только генеральные лицензии, но на полный спектр продукции "Четверки Первых". Так что, удар по кошельку, на который он рассчитывал, прошел мимо. Что интересно, формально, мы даже не нарушили приказ о запрете продажи патентов и лицензий... что не помешает создаваемому иностранному юридическому лицу делать это вместо нас... Непатриотично? Не соглашусь. Во первых, среди тех патентов нет ни одного военного, хотя "под сукном" у нас их немало. А во-вторых, когда Государь узнал о покушениях, первым его предложением был выкуп у нас патентов... в его личную собственность, по сорок тысяч рублей ассигнациями, за каждую позицию. Красивый ход.

Разочарование? Было и оно. Но прошло, как только общим собранием пайщиков было решено создать страхующую компанию в Нордвик Дан. По делам и мера.

Конечно, Телепнев поддержать эту идею никак не мог и вышел из состава пайщиков... Ну а мы... вот, разгребаем, то что из всего этого вышло. И конца-края этому счастью не видно.

Хорошо еще, что правитель нацелился именно на меня, обходя вниманием остальных членов нашей шайки-лейки, но давить начинает так, что хватило бы и на всех пайщиков...

Ладно. Утро вечера мудренее. Я сложил письма в ящик бюро и, заперев его на ключ, отправился в спальню, на ходу бросив газеты на стол. Не забыть бы поговорить с нашим стряпчим, на досуге. Мало ли, что еще взбредет в голову этим горе-писакам.

Утро оказалась, не только мудренее, но и приятнее, правда, только до окончания завтрака, после которого Лада увидела вчерашнюю заметку. Не сказать, что она сильно расстроилась, но я бы не позавидовал тому борзописцу, окажись он сейчас рядом.

Впрочем, гнев моей жены довольно быстро улегся, уступив место холодной расчетливой ярости. Хм. Может быть я и преувеличиваю, но думается, мне, что не найди Лада возможностей как-то воздействовать на газету, она ее попросту купит, чтобы тут же закрыть, ко всем чертям. Что ж, можно сказать, что теперь я почти спокоен за дальнейшее развитие событий на этом фронте. И замечательно.

Не успел я вспомнить о делах, как в гостиную вошел дворецкий. Как всегда чопорен и невозмутим.

— Виталий Родионович, пришли господа, для обсуждения протокола.

— Спасибо, Грегуар. — Я кивнул. — Проводи их в мой кабинет, предложи чаю. А потом, пошли за Вентом Мирославичем.

— Понял. — Медленно проговорил дворецкий и вышел из комнаты, провожаемый внимательным взглядом отвлекшейся от размышлений Лады.

— Вит, тебе же не семнадцать лет... и даже не тридцать! — Вздохнула жена.

— Мы не будем спорить на эту тему.

Лада всмотрелась в мои глаза, словно пытаясь там, что-то найти и, снова вздохнув, кивнула.

— Хорошо. Но мне это не по душе. Так и знай.

— Понимаю, солнышко. Но иначе нельзя, и это ты тоже знаешь. — Примирительным тоном проговорил я, стараясь смягчить эффект от своей предыдущей фразы, получившейся немного... хм-м жестковатой. — Если я откажусь от хольмганга, то как потом смогу посмотреть в твои глаза? Или в глаза наших детей?

— Ох, Вит. — Лада грустно улыбнулась и постаралась уйти от неприятной темы. — А почему ты решил послать к Толстоватым, а не воспользовался телефоном?

— Чтоб наши гости понервничали. — Хмыкнул я.

— И по той же причине, ты сидишь здесь, вместо того, чтобы подняться в кабинет? — Уже веселее улыбнулась Лада.

— Нет, здесь я сижу, потому как твое общество, мне куда приятнее, чем общество двух нервничающих, не находящих себе места мужчин, собравшихся в моем кабинете. — Развел я руками.

Вент Мирославич прибыл через час, в течение которого, Грегуар трижды приносил моим "гостям" чай... вот только местоположение санузла дворецкий показать им "позабыл". По собственной инициативе, между прочим! Я ему ничего подобного не приказывал. А ходить по чужому дому в поисках заветного "белого друга", поручники пьянчуги не рискнули...

В результате, на обсуждение условий хольмганга и подписание протокола, у Вента Мирославича ушло не больше десяти минут, по истечении которых, гости пулей вылетели из дома и, пробежав два десятка метров по двору, скрылись за воротами. Откуда, буквально через несколько секунд донесся зычный мат нашего уличанского дворника. А вот не хрен чужие заборы поливать! М-да... Цивилизация, однако.

Хольмганг состоялся, как и было оговорено, на исходе зимы. К тому времени, мы с Ладой успели ввязаться в полноценную информационную войну. Да, в результате, все издания, пытавшиеся подхватить знамя борьбы со Старицкими из ослабевших рук "Хольмградского вестника", оперативно разоренного нашим стряпчим при активном участии Лады, были вынуждены тиснуть опровержения своим многочисленным статьям, порочащим как меня лично, так и мою семью. Но... дело было сделано, и наш выигрыш в этом противостоянии с "четвертой властью", во многом стал пирровой победой. Как говорится, "то ли он украл, то ли у него украли, но слух прошел...".

И это самым печальным образом сказалось на нашем положении в обществе. Иными словами, и без того редкие в последнее время приглашения на приемы и празднества, вовсе сошли на нет. Светский "зверинец", при встречах, старательно воротил носы, делая вид, что рядом с ними никаких Старицких и в помине нет. Сначала, это даже веселило, но позже стало напрягать. Нет, вовсе не потому, что мы с Ладой так уж стремились шататься по балам и раутам, но, для меня, например, эти мероприятия были очень удачной возможностью для коротких переговоров с людьми, поймать которых в присутствии или ведомстве, обычно было задачей... хм... не из простых. Все-таки понятие "рабочего дня" здесь, пока еще вещь сугубо индивидуальная. Тот же Телепнев, например, может заявиться в присутствие на пару часов, после чего отправиться на доклад к Государю, а срочные доклады принимать и дома, лежа на оттоманке в модном атласном халате, и с томиком Дидро в руке.

А для Лады, те же приемы были местом, где она собирала нужную информацию о людях, их делах и привычках, удачах и поражениях, в общем, сведения нужные и небесполезные, позволяющие вовремя определить возможность или невозможность ведения дел с конкретными личностями, опасности и риски связанные с их участием, и так далее, и тому подобное...

В общем, единственными представителями света, плевавшими на весь этот звон вокруг нашей семьи вообще, и опалу в частности, были некоторые Золотые Пояса. Вот уж, кто-кто, а эти потомственные купцы и выжиги не испытывали никакого пиетета ни перед увешанными титулами боярами — земельщиками, ни перед чиновней братией... Нет, союзниками, в полном смысле этого слова, мы с ними не были, но кое-какие совместные проекты вели, и это добавляло не один камень в мою пользу, на весы наших отношений.

Шепотки за спиной, холодное пренебрежение... свет может быть весьма и весьма упорен в своем стремлении закопать "ослабевшего", и мы с Ладой понимали это весьма отчетливо. Жене, происходящее, вообще, напомнило прием на Руяне, который устроили ее земляки, в наш первый совместный приезд. Правда, сейчас она переживала происходящее куда как легче. Во-первых, опыт, а во-вторых, теперь над нею не довлело никаких выматывающих душу тайн и секретов, как это было двенадцать лет назад. А те, что имелись, только придавали сил, чтобы с честью пережить этот дурной период в нашей жизни.

Но одно дело, злословие и "всемерное осуждение" — эдакий боярско-княжеский бойкот, и совсем другое — попытка нажиться на этой ситуации. Так, один из представителей сонма дворян, постоянно наводнявших приемную Государя, с излишним энтузиазмом воспринял известия об опале Старицких и попытался прибрать к рукам часть нашей собственности. Нет, на "Четверку Первых" он не замахивался, но одно из подсобных производств "отжать" попытался. Через день после наглого требования отдать ему ладожское инструментальное производство, сопровождавшегося угрозами устроить большие неприятности через старшего брата, сидевшего в Ладоге воеводой, у ушлого дворянина сгорели склады, после чего тот самый родственник-воевода вдруг оказался на разбирательстве у Телепнева.

А вот думать надо было, что говоришь, и при ком. Вент Мирославич потом искренне благодарил меня за то, что я пригласил его на встречу с тем самым дворянином... инкогнито, так сказать. Да о чем тут говорить, если даже в созданном мною училище, среди курсантов уже начали ходить какие-то смутные слухи. Правда, в основном, среди тех, у кого я не вел ни одного курса, но, в общей картине организованной травли, этот маленький плюс дела почти не меняет. Почти...

Естественно, что такое положение дел никак не могло улучшить мое настроение. Неприятно, знаете ли, когда на вас с опаской косятся окружающие, подозревая не пойми в чем. Так что, на хольмганг я ехал в весьма дурном расположении духа, а значит, моему противнику не повезло. По условиям, оружие для боя выбирает вызванная сторона, и мой неприятель выбрал сабли. Что ж, лет десять назад, этот выбор вполне мог обеспечить ему победу в круге, но сейчас...

Тихим утром в заснеженном парке в центре Хольмграда раздался шелест широких шин и низкий, почти неслышимый гул двигателя. Прокатившись по мерзлым дорожкам, лакированный темно-синий "Классик-II" замер у ограниченного широким каменным бордюром утоптанного пятачка, рядом с двумя своими близнецами... по крайней мере, внешне, уже стоявшие здесь автомобили, ничем кроме цвета от новоприбывшего не отличались.

Хм. Честно говоря, я думал, что мой противник прикатит на своем "Сапсане", но нет, очевидно, какие-то остатки здравомыслия у него еще есть. Понимает, что зима не время для понтов на кабриолете...

Окинув взглядом стоящие рядом автомобили с молочно-белым остеклением, за которым не рассмотреть даже силуэтов, я хмыкнул и, заглушив двигатель, выбрался из теплого салона. Резкий порыв ветра тут же хлестнул по лицу ледяным крошевом, заставив меня поднять воротник шинели. Следом за мной, поеживаясь от холода, выбрался из машины и Вент Мирославич.

Поморщившись от неприятных ощущений, я оглянулся, высматривая встречающих, и тут же рядом захлопали двери остальных автомобилей.

— Господа? — Один из поручников моего противника подошел почти вплотную и, переведя взгляд с меня на Толстоватого, уверенно обратился именно к нему. — Вент Мирославич, я уполномочен испросить, не желает ли ваш доверитель примирения?

— Виталий Родионович? — Толстоватый повернулся ко мне, но я покачал головой.

— Если бы эта просьба была озвучена хотя бы во время визита поручников, я бы может и согласился. Но сейчас... Слишком много неприятностей принесла моей семье пьяная несдержанность их доверителя.

— Мы вынуждены отклонить ваше предложение. — Развел руками Вент Мирославич, и его собеседник невозмутимо кивнул.

— Что ж, тогда, прошу в круг. — Поручник кивнул в сторону площадки для хольмганга.

Мой противник сегодня выглядел куда презентабельнее, чем два месяца назад, на катке. Щеголеватый подтянутый господин, лет тридцати. Судя по движениям, довольно спортивный... Я прищурился, наблюдая, как, скинув пальто и сюртук, он стал разминаться. Уж больно знакомая картинка. А вспомнив, где я видел такие характерные движения, не удержал улыбки. Впрочем, похоже, никто этого не заметил. Разве что, Толстоватый, глядя на крутящего кистями рук и притопывающего на месте дуэлянта, хмурился, явно пытась вспомнить, что именно ему это напоминает. Ну-ну... Интересно, сколько времени понадобится моему другу, чтобы узнать манеру Бережного? Уж больно характерные движения...

Сабля у каждого своя. Поручники лишь проверяют чистоту клинков и отсутствие наговоров. Ну, с этим у моего оружия полный порядок... в том смысле, что ничего подобного искомому на нем нет. Да что там наговоры? На моей сабле и украшений-то нет, не люблю я их. Честная сталь, и ничего больше.

А вот у противника сабелька непростая. Богато изукрашеный золоченый эфес, в котором поблескивают драгоценные камни, тонкая гравировка на клинке... Он драться собрался, или хвастаться?!

Хм... Ладно, его дело. Я скинул свою шинель, а сверху на нее лег китель парадного вицмундира... Да, невежливо. По существующим правилам хорошего тона, я должен был бы явиться на хольмганг в штатском, но... О каком хорошем тоне и уважении к противнику здесь можно говорить?! Я пришел, чтобы хорошенько проучить урода, и мне совершенно неважно, пытался он ударить моего малолетнего сына, потому что был пьян, или для того, чтобы спровоцировать ту самую информационную войну. И в том и в другом случае, мой противник повел себя как последний мерзавец, и оказывать ему принятые традициями хольмганга знаки уважения, я не собираюсь. К тому же, сегодня, к одинадцати утра меня ждет секретарь Государева кабинета. И, поскольку встреча назначена в кремле, выглядеть я должен соответственно. Так что, пусть франт скрипит зубами и терпит.

Приняв у Толстоватого свою саблю, я делаю пару взмахов и, чувствуя в руке давно ставшую привычной тяжесть холодного оружия, иду в центр круга. А через секунду, ко мне присоединяется и противник. Его губы кривятся в усмешке, вздергивая жидкие, но старательно нафабренные усы и демонстрируя крупные желтоватые зубы. Вот только, надолго ли...

Долго и низко тянется возглас поручников: "на-а-ача-а-а-али-и-и"... Со свистом взлетают клинки, сверкая на морозном солнце, короткий скрежет столкнувшейся стали, и мы дружно откатываемся друг от друга. А франт быстр!

Кружимся, время от времени вспарывая воздух изогнутыми клинками, сходимся ближе... места резко становится меньше, и уже невозможно уйти от удара, можно только блокировать его. И снова сталь скрежещет о сталь, не позволяя острому лезвию коснуться кожи. Атака! Отход, атака! Парень молод, и в великолепной форме. Он может прыгать так еще долго, и не факт, что я выдержу его темп, а значит... значит, бой надо прекращать как можно быстрее!

Ухожу от очередного резкого удара, разрывая дистанцию, внимательно наблюдаю за двинувшимся по кругу противником. Взор заполняет красная муть и, уловив момент его следующего шага, срываюсь в атаку. Он успевает... почти успевает! Нога, только что искавшая опору справа, уходит назад, оружие взлетает вверх в попытке выставить блок. Скручиваю тело тугой пружиной, сабля моментально перекочёвывает в левую руку, прыжок в сторону, разворот корпуса... и падающий сверху клинок чисто смахивает руку не успевшего перестроиться противника. На все про все понадобилось меньше секунды, а отрубленная кисть франта уже падает наземь, все еще сжимая эфес понтовой сабли. И изящно гравированный клинок звенит на мерзлом грунте, по твердости мало уступающем бетону. Песка здесь нынче нет.

Сжимающий кровотчащую культю, противник падает следом за своим оружием. Шок? Похоже на то. Но подходить к бывшему франту не тороплюсь. Тем более, что в круг уже ворвались поручники и предусмотрительно доставленный ими доктор.

— Виталий Родионович, все в порядке? — Оказавшись рядом, Толстоватый моментально вывернул из моей подрагивающей руки окровавленную саблю и, получив в ответ кивок, облегченно вздохнул. Одним коротким движением вытерев клинок своим белоснежным платком, Вент Мирославич, по существующему обычаю, отдал заалевший кусок дорогой ткани поручнику франта... Я усмехнулся.

— Что такое, друг мой? — Приподнял бровь полковник, заметив мою улыбку.

— Представляете, Вент Мирославич, я только сейчас понял, что за прошедшие два месяца, так и не удосужился узнать, как зовут человека, с которым мне сегодня пришлось выйти в круг. — Не прекращая ухмыляться, протянул я. Толстоватый же, в ответ, лишь покачал головой и вздохнул.

— Знаете, Виталий Родионович, я думаю, вы не станете возражать, если перед визитом в кремль, мы наведаемся к Гавру? Вам явно стоит прийти в себя. — Покачал головой полковник... и я с удивлением понял, что он прав. Казалось бы, бой длился меньше четверти часа, я не получил ни одного ранения, но при этом чувствовал себя вымотавшимся до предела. Причем не столько физически, сколько морально. Взглянув на свои все еще нервно подрагивающие руки, я вздохнул и, кивнув, позволил Толстоватому запихнуть меня на заднее сиденье моего собственного авто, где и задремал, еще до того, как тихо загудел двигатель.

Проснулся я, аккурат в тот момент, когда полковник остановил машину у входа в ресторан. И, к моему величайшему удивлению, чувствовал я себя куда лучше, чем даже до хольмганга. Руки перестали дрожать, тело распирала невесть откуда взявшаяся энергия, голова вдруг стала легкой, а сознание абсолютно ясным. И я почувствовал голод... точнее, на меня напал жор!

Накинув под изумленным взглядом швейцара свой китель, я аккуратно застегнул его на все пуговицы и, получив от Толстоватого кивок, мол, все в порядке, двинулся навстречу еде.

Впрочем, тяга к прекрасному, в смысле, к блюдам знаменитого на весь Хольмград выходца из Брабанта, не смогла перебить требования сердца, и первое, что я сделал, едва распорядитель оставил нас с Толстоватым за выбранным столом, написал записку для Лады. Как бы женушка не делала вид, что абсолютно уверена в моей победе на хольмганге, все же успокоить ее надо.

Подозвав официанта, я вручил ему записку и тот клятвенно пообещал, что письмо будет доставлено адресату не позднее, чем через полчаса. Вот и замечательно. А теперь, можно и поесть.

Толстоватый наблюдал за тем, как я планомерно уничтожаю все приносимые блюда, с видом довольной бабушки, наконец, усадившей непоседу-внука за стол, и заставившей его съесть тарелку супа.

А потом был визит в кремль, куда, правда, полковник ехать отказался. И встреча с Эдмундом Станиславичем Рейн-Виленским, добрых полчаса переливавшим из пустого в порожнее, а потом, резко, без перехода, "выстрелившим" мне в лоб...

— Государь пересмотрел свое мнение о работе господина Абаева... и принял решение, отправить в Каменград для устроения нового училища, более опытного и знающего человека. Другими словами, поздравляю вас новым назначением и чином, Виталий Родионович. — Вот так.

Глава 6. И где награда для меня, и где засада на меня...

Новость, вываленную на меня Рейн-Виленским, наверное, можно было бы назвать сногсшибательной. Да к черту! Она и была таковой... Хотя, услышав о предстоящей поездке и немного смирившись с ней, я не мог не отметить, что подобного развития событий, можно и нужно было ожидать. Вполен нормальный ход со стороны Государя. А что? Ведь, это естественно. Опала есть? Есть. Дурная, пусть и незаслуженная слава, вкупе с осуждением общества, тоже в наличии. Ну, а раз сам не сообразил смыться из столицы, "гонимый всеобщим презрением", пришлось Его величеству, как внимательному сюзерену, позаботиться об удалении одного непонятливого подданного подальше от себя и столичных искусов. Вроде как, и наказание, и забота о непутевом, но, временами, весьма полезном вассале. Впрочем, все это, разумеется, сарказм и ирония, а на деле...

— И когда же Государь планирует отправить меня в Каменград? — Тяжко вздохнув, поинтересовался я у Эдмунда Станиславича.

— Чем быстрее, тем лучше... И, Виталий Родионович, учтите, все запросы и требования, которые вы будете отправлять в Кабинет, о деньгах ли, о специалистах, все они лягут мне на стол. — Все с той же небрежной улыбкой, заявил Рейн-Виленский.

— Намекаете на мою нечистоплотность? — Я скрипнул зубами, и сидящий за столиком, в углу кабинета, референт недоуменно вскинул голову. Должно быть, я был слишком громок.

— Ну, что вы, Виталий Родионович! Как можно?! — Покачал головой Эдмунд Станиславич. — Я, всего лишь, хотел вас уведомить, что ограничений в финансировании у вас не будет. Вовсе. Со специалистами, конечно, похуже. Но, думаю, пригласить кого-нибудь из ваших лучших выпускников, будет несложно...

— Простите, Эдмунд Станиславич. Вспылил. Нервы, знаете ли. Этот год, вообще, какой-то странно тревожный. Кажется, и начался не так давно, а уж сил выпил, словно я все три года на действующем вулкане прожил. — Повинился я.

— Полноте, друг мой. Я не в обиде. Наслышан о ваших трудностях... и право, послушайте доброго совета, не обращайте на них внимания... Слухи в свете... Уж вы-то должны понимать, что не стоит принимать близко к сердцу досужие выдумки скучающих дворян и жадных до сенсаций борзописцев. Ну, а чтобы доказать мою правоту... Держите. — Рейн-Виленский протянул мне богато украшенный многочисленными печатями свиток.

— Что это? — Принимая из рук секретаря бумагу, поинтересовался я.

— Дарственная на половинный пай Каменградской воздухоплавательной верфи. Вторая половина, как легко догадаться, принадлежит Государю. Его величество надеется, что под вашим руководством, производство справится с нынешними проблемами и вновь начнет приносить прибыль. — Усмехнулся Рейн-Виленский. В ту же секунду, кабинетные часы, щелкнув, принялись отбивать время и секретарь, бросив на них хмурый взгляд, поднялся с кресла, всем своим видом показывая, что аудиенция окончена. — Прошу меня извинить, Виталий Родионович, но... время доклада Государю. Никак не могу опоздать.

— Разумеется, Эдмунд Станиславич. Я и так отнял у вас слишком много времени. — Поднявшись из кресла, следом за хозяином кабинета, я кивнул и, попрощавшись, направился к выходу. Уже у самой двери, меня настиг голос секретаря и, могу поклясться, сейчас в нем не было и намека на недавнюю доброжелательность.

— Да, Виталий Родионович, Государь велел передать вам его сожаления о том, что новое назначение и забота о вашем совместном предприятии не позволит вам в ближайшие два года покинуть Каменград.

С-сука.

— Передайте Его величеству мою благодарность за беспокойство. В мои планы и без того не входило дальнейшее пребывание в Хольмграде. И если бы не сегодняшнее назначение, вскоре я бы осмелился просить Его величество об аудиенции, для назначения меня на должность вне столицы. — Я натянул на лицо вежливую улыбку и буквально вывалился из кабинета, мысленно благодаря бога за то, что додумался нацепить хрустальную сферу до того, как зашел в этот серпентарий.

Вот так... Играет Государь, как кот с мышью. Вот, ты, дескать, собрался мне свинью подложить? Так посмотрим, как у тебя это получится вдали от Хольмграда... С другой стороны, он не может не признавать таланты своих подданных. Таланты, которые, по его же выражению, должны работать на благо Руси, вне зависимости от личного отношения Государя к их носителю. Так что, вот тебе утешительный приз, Виталий Родионыч, и дуй отседа. Тебе его еще отмывать, да лоск наводить... Гадство. Как же достала вся эта возня... А, ладно.

Я тряхнул головой и, удостоверившись, что дарственная надежно устроена во внутреннем кармане кителя, направился на поиски выхода из кремля. Надо будет попросить Ладу, чтобы нашла все, что только возможно об этих верфях. Чую, работы там будет не меньше, чем с устроением училища.

Покинув обитель демонов власти, я забрался в свое авто и двинул домой. У меня было, что рассказать жене, и чем ее "обрадовать".

Пока ехал, успокоился и привел свои мысли и чувства в порядок, так что, прибыв домой к обеду, даже обрадовался такому совпадению. Все-таки, Лейф воспитал замечательнейшего ученика, чье кулинарное мастерство, если и уступало талантам бывшего повара, а ныне гордого капитана "Варяга", то совсем ненамного.

По устоявшейся привычке, за обедом, в присутствии детей, деловые темы мы не поднимали, так что у меня было время, чтобы спокойно насладиться замечательнейшей скоблянкой и грибами в сметане. И лишь расправившись с едой и послеобеденным чаем, я уволок изнемогающую от любопытства жену в кабинет, где и выложил все новости разом.

— Вот так-так... — Вздохнула Лада, и в ее глазах мелькнула грусть. — Значит, ты уедешь аж на два года... А... как же мы? Я... дети?

— Ладушка моя, что ты такое говоришь?! — Я аж опешил. — Ты что, всерьез полагаешь, что из-за всей этой дури, я соглашусь расстаться с тобой и детьми на такой срок?! За кого ты меня принимаешь?

— А как, тогда? — Тут же вытерев выступившие было слезы, поинтересовалась Лада.

— Пока я ехал домой, у меня было время немного прикинуть, что к чему. Волю Государя, как ты понимаешь, я не исполнить не могу... а значит, ехать на Урал-камень придется, и довольно скоро. Но, и везти вас в Каменград, где у нет ни кола, ни двора, фактически, в пустоту, я тоже не могу. Поэтому, предлагаю поступить следующим образом. Через две недели, я выдвигаюсь на место, с минимальным составом помощников. В Каменграде, первым делом, нахожу нам подходящее жилье и сразу же отбиваю вам телеграмму. Если же ничего подходящего не найдется, то ручаюсь, строительство нашего дома будет завершено раньше, чем мы приведем в порядок отведенные для училища здания. Пусть даже, для этого мне придется нанять строителей из последователей Волосовой стези!

— То есть, меньше года, да? Хорошо. А пока ты будешь устраивать там наше "гнездо", мы спокойно соберемся, завершим дела и, по получении телеграммы, сразу же отправимся к тебе. — Улыбнулась Лада.

Вот, чего Государь никак не мог учесть, так это того, что даже после моего отъезда из столицы, наши проекты не остановятся. Уж Лада-то позаботится, чтобы открытие производства в Нордвик Дан и все связанные с ним дела, прошли без сучка, без задоринки. Такой вариант просто не мог прийти в патриархальную голову Его величества.

— Именно. — Кивнул я. — Но учти, с собой вам придется взять не только все необходимое для жизни, но и то, что я укажу в списке. Если какие-то вопросы покажутся тебе нерешаемыми, обратишься к Эдмунду Станиславичу. Все закупки для модернизации верфи и организации учебного процесса в создаваемом училище, курирует он. Может даже дирижабли выделить, для доставки необходимого. Имей это в виду... и не стесняйся нагружать господина секретаря.

— Опцион? — Приподняла бровь Лада.

— Именно. — Я протянул жене одну из бумаг, найденных в свитке с дарственной. — Здесь лимит в три с половиной миллиона, но я очень надеюсь, что этих денег хватит, хотя бы до конца текущего года. Лада?

— Конечно, дорогой. — Женушка хитро улыбнулась, и я еле сдержал вздох. Как бы она, чисто из женской вредности и мстительности, не обанкротила половину Хольмграда... и не скупила на корню вторую половину. Конечно, опциона на такое нахальство ей не хватит, но... зная Ладу и ее лучшую подругу Хельгу, они, наверняка, что-нибудь придумают.

Придя к такому выводу, я даже заколебался, отдавать ей банковское поручение, или все же, лучше не рисковать...

— Лада. Я серьезно. Не вздумай обрушить экономику столицы.

— Я буду предельно осторожна, муж мой. — С явно притворным смирением, потупилась моя жена. У нее был такой комичный вид, что я не выдержал и, плюнув на свои опасения, расхохотался. А через секунду, засмеялась и она.

Следующая дюжина дней у меня ушла на то, чтобы переговорить со всеми пайщиками "Четверки Первых", переложить на них ответственность и контроль некоторых направлений, до недавнего времени бывшими в моем ведении, выловить в недрах старого ангара на краю города, найденного Толстоватым конструктора летающих машин, и...

— Виталий Родионович? Какими судьбами? — Телепнев поднялся с кресла мне навстречу. Это была совершеннейшая удача, что я застал Главу Особой Канцелярии в присутствии. Время было далеко за полдень, и, обычно, эти часы его сиятельство предпочитал проводить вне стен родного ведомства.

Три бутылки коньяка и четыре часа спустя, я, покачиваясь, аки былинка на ветру, вышел из кабинета своего бывшего начальника и, с трудом сфокусировав взгляд на пребывающем в удивлении от моего нынешнего состояния, бессменном адъютанте князя, выдохнул, обдав его коньячным духом.

— Поздравляю с назначением, господин полковник.

— Не понял, Виталий Родионович. — Нахмурился Толстоватый.

— Вот. Читайте. — Вместо объяснения, я протянул другу лист бумаги, исписанный витиеватым почерком главы ведомства.

— Хм-м... назначить... полномочным представителем... по поручению... в Каменграде... оказывать все возможное содействие... с допуском по форме два... личная ответственность... Ох. — Вент Мирославич поднял на меня совершенно шалый взгляд. — Но... но, это форма военного времени. Я же с этой бумагой любого воеводу могу повесить без суда и следствия... Да...

— И будете, как там сказано... а, вот: "нести личную ответственность перед Государем, за все принятые решения". — Я хмыкнул. — И вообще, насчет воеводы, я не уверен... Но меня, при случае, можете и расстрелять. Сомневаюсь, что Государь будет уж очень сильно возражать... в том смысле, что вынесенного вами приговора не оспорит. Вот.

— Виталий Родионович, не шутите такими вещами. — Укоризненно покачал головой полковник, и мне не оставалось ничего иного, кроме как развести руками, мол, что вы хотите от пьяного?

— Хорошо, Вент Мирославич, уговорили. — Кивнул я и поинтересовался. — Добрый совет примете?

— Внимательно вас слушаю.

— Не светите этой бумагой, без надобности. В Каменграде, кроме воеводы и начальника отделения Особой канцелярии, знать об этой... хм-м... тяжелой артиллерии, думаю, никому не нужно.

— Вита-алий Родио-оныч. — С до боли знакомыми интонациями, протянул полковник, и я ухмыльнулся.

— Прошу прощения, но Владимир Стоянович настоял, чтобы я обязательно вам об этом напомнил.

— Ясно. Когда выезжаем? — Вздохнул Толстоватый, закрывая тему.

— Транспортный дирижабль будет готов к вылету послезавтра. В шесть утра вы должны быть на его борту. Хм... и послушайте совета, Вент Мирославич, на этот раз от меня лично. Не берите с собой супругу. Пусть, лучше она приедет к вам тем же рейсом, что и моя семья. А мы до тех пор подыщем в Каменграде подходящее жилье. Согласитесь, Верея Нискинична не обрадуется необходимости проживания в гостинице. Тем более, в ее-то положении...

— Действительно, добрый совет. — Улыбнулся полковник.

Кто бы мог подумать, что наши женщины творчески разовьют эту идею, и Верея Нискинична, собрав чемодан своего повернутого на небе мужа, по соглашению с Ладой, сама переедет в наш особняк.

Впрочем, по недолгому размышлению, мы с Вентом Мирославичем пришли к выводу, что это была замечательная идея. Все же, под одной крышей с подругой ей будет легче перенести разлуку с мужем, да и присмотр за находящейся в положении женщиной, лучше доверить близким людям, а не нанятым работникам...

А через день, когда транспортный дирижабль Императорского военно-воздушного флота величаво взмыл в воздух, я еще долго не мог отойти от иллюминатора, высматривая в небольшой толпе провожающих, Ладу с детьми. От этого занятия меня отвлек хмурый полковник, молча зашедший в мой кубрик и выставивший на стол бутылку "шуста".

Военно-транспортный дирижабль, огромнейшая сигара, выкрашенная в невнятный серо-голубой цвет... эдакий воздушный камуфляж, изнутри оказался огромным прорезанным мощными стальными фермами лабиринтом, с многочисленными трубопроводами, сияющими надраенной медяшкой, забранными в мелкую сетку матовыми плафонами под низкими потолками и металлическими же, решетчатыми фальшполами, под которыми виднелись все те же вездесущие трубы. Вообще, интерьеры этого "левиафана" чем-то напомнили мне узкие переходы подводных лодок "того света". Правда, это впечатление сохранялось лишь до тех пор, пока я не оказывался в салоне, или собственном кубрике. Такого простора, ни в одной подводной лодке не увидишь... равно, как и иллюминаторов. И вот здесь, как раз, были и деревянные лакированные панели, самым причудливым образом соседствующие с полированной сталью изогнутых ферм, и изящные, в своей простоте, настенные светильники под тканными абажурами, а в салоне имелся даже ковер... удручивший меня своим состоянием. Ну, нельзя так отвратительно относиться к хорошей вещи!

К моему удивлению, экипаж этого монстра насчитывал всего два десятка офицеров и матросов. Нет, в самом деле, даже мне, человеку помнящему совсем другие средства передвижения и уровень развития техники, трудно представить, что для управления этим дирижаблем достаточно столь небольшого экипажа.

За те три дня, что длился наш полет, Толстоватый облазил транспорт сверху донизу, побывав всюду. От мостика до ходовой, и от трюмов до огневой точки на верхней площадке. И, думается мне, не будь на нем погон, личный состав давно надавал бы любопытному полковнику по репе. Если уж он меня умудрился достать, то что говорить о несчастных матросах?! С другой стороны, пусть скажут спасибо, что он их расспрашивал, не воспользовавшись приемами, весьма активно использующимися в работе его родного ведомства.

Но сегодня, Вент Мирославич перещеголял сам себя и умудрился не только увлечь меня своим рассказом, но и вытащить на все ту же открытую площадку, расположенную над "сигарой" и огражденную лишь тонкими стальными тросами, натянутыми меж метровой высоты штырями. Учитывая высоту полета и чудовищно холодный ветер, весьма ненадежная конструкция, должен заметить. И могу сказать честно, даже наличие страхующего линя крепящегося одновременно к поясу и все тому же тросу ограждения, не делало прогулку по решетчатому узкому мостику менее волнующей. А еще этот респиратор... Вообще, для того, чтобы выбраться на эту площадку, нам пришлось весьма серьезно экипироваться. Начиная с тяжелой, подбитой мехом куртки-косухи, шлема с пристегнутой маской респиратора и круглых защитных очков, и заканчивая обязательным и довольно тяжелым баллоном с дыхательной смесью, в ранце за спиной, поясом с многочисленными чехлами на подвесах и ботинками на магнитной подошве. Космонавты, чтоб его... зато, все точно согласно инструкции, отступить от которой нам не позволил следивший за снаряжением матрос.

А вот возможность говорить и быть услышанным, не снимая маски, меня увлекла... Причем настолько, что я умудрился пропустить две трети восторженной речи Вента Мирославича, демонстрировавшего мне, что-то вроде накачанной анаболиками картечницы Гатлинга, выросшей до совершенно монструозных размеров. Вращающееся вокруг своей оси, двенадцатиствольное убоище, длиной в мой рост, скомпонованное с креслом стрелка, заставило меня передернуть плечами. Если из такой штуки попасть в человека... скажем так, погибшим на поле боя, бедолагу уже не объявишь, а вот пропавшим без вести, запросто. В пыль разнесет.

— Виталий Родионович, вы меня совершенно не слушаете. — Вдруг встрял в мои мысли голос полковника.

— Отчего же, Вент Мирославич... Очень даже слушаю. — Возразил я. В ответ, Толстоватый хмыкнул, но лезть в бессмысленный спор не стал. А я решил исправиться. — Лучше ответьте, снаряд используемый в этом... устройстве, не кажется вам избыточным?

— Не сказал бы... — Покачал головой полковник, с энтузиазмом переключаясь на предложенную тему. — Видите ли, сей скорострел предназначен, в первую очередь, для поражения легкобронированных и небронированных частей дирижаблей противника. Весьма эффективное оружие. Конечно, против укрепленной конструктами баллонной части, его применение неоправданно, но прицельная очередь по ходовой какого-нибудь рейдера-высотника, может наделать немало дел... Так что, вопрос преследования, в этом случае, можно считать снятым.

— А что, Вент Мирославич, дирижаблям уже доводилось участвовать в боевых действиях? Я не имею в виду доставку грузов, разумеется. В полноценных воздушных боях? — Поинтересовался я.

— А как же! — Закивал полковник. — Но, понятно, не таким, как наш "Буривой". Военные транспорты в бой не идут... если, конечно, не говорить о налетах на конвои...

— И что, неужели вот этими вот... скорострелами воюют?

— Ну что вы... Для серьезного боя на борту артиллерия имеется. Кстати, здесь тоже есть батарея. Небольшая, правда... не желаете взглянуть? — Проговорил Толстоватый и, заметив, как я поежился, представив себе ползанья по обшивке дирижабля под ударами холодного и резкого ветра, поспешил добавить. — Орудийные казематы разнесены по бортам основного уровня, так что, вновь вылезать на свежий воздух, нам не понадобится.

— Что ж, тогда ведите, Вент Мирославич. — Вздохнул я. Полковник хмыкнул и устремился к люку кормовой шахты, вертикально проходящей через весь баллонный отсек, соединяя, таким образом, верхнюю боевую площадку с основным корпусом дирижабля, который язык не повернется обозвать гондолой.

Спустившись вниз на решетчатой платформе лифта, мы оказались в шлюзе. Хлопнула закрывшаяся штора шахты над нашими головами, следом послышался свист насосов и, едва давление выровнялось, тяжелая стальная створка люка, скрипнув кремальерами, отошла в сторону. К этому моменту, я успел снять маску, и изрядно замерзшие щеки тут же обласкал теплый воздух. Черт, мы пробыли наверху не более получаса, но, несмотря на все принятые меры, вроде теплых штанов и подбитой мехом куртки, я замерз, как цуцик! И ведь даже теплый наговор не помог!

Скинув "выходной наряд", как обозвал наше снаряжение приставленный матрос, я подсел поближе к горячей трубе теплопровода, и блаженно вздохнул. Хорошо...

— Виталий Родионович?

— А? Да... Уже иду, Вент Мирославич. — Я с трудом отлепился от инструментального ящика, на котором с таким удобством устроился, и двинулся следом за своим "Вергилием", напоследок поймав понимающий взгляд сопровождавшего нас матроса. А Толстоватому, все нипочем...

Хорошо еще, что осмотр шести весьма основательных орудий, к которым нас, с явно слышимым скрипом, пропустил хозяин артиллерийской палубы — седой и усатый, лениво щурящийся, словно огромный кот, широкоплечий унтерофицер, не занял много времени. Ну да, никогда не испытывал особой любви к "богу войны"... что поделаешь. Тем более, что после возвращения с продуваемой ветром верхней боевой площадки, я поймал себя на мысли, что не перестаю думать о "скафандре", без которого, разгуливать по "шапке" дирижабля, когда эта махина плывет в четырех километрах над землей, со скоростью в добрых две сотни верст в час, было бы стопроцентным самоубийством.

Специалиста по "выходным нарядам", полковник пообещал мне найти непосредственно в Каменграде.

— Виталий Родионович, раз там есть верфь, значит, есть и сопутствующие производства. А уж там-то, хоть один розмысел да найдется. Ремонт, подгонка, проверка... Так что, не переживайте, найдем мы вам нужного знатока. Хотя, право, понять не могу, что вас так заинтересовало в высотных костюмах.

— В первую очередь, связь. Уж очень интересно, какими конструктами ее обеспечили. Да и идейки кое-какие, по улучшению "доспеха" у меня имеются. Хотелось бы опробовать... — Честно ответил я, разливая по чашкам горячий и ароматный, крепчайший чай. Увидев, как я прихлебываю абсолютно несладкий напиток, Вент Мирославич ощутимо передернулся и, ловко орудуя щипчиками, закинул в свою чашку пару солидных кусков сахара, при этом начисто проигнорировав нарезанный ломтиками лимон, блестящий капельками сока на блюдце, рядом с сахарницей. Извращенец.

Переглянувшись, мы дружно фыркнули и рассмеялись. Ну да, как мне не суждено приучить полковника к нормальному черному чаю, или хотя бы употреблять его с лимоном, раз уж без сладости никак не обойтись, так и Вент Мирославич уже оставил всякую надежду приохотить меня к своеобычному для каждого русского, сладкому, до ломоты, даже в самых здоровых зубах, чаю, в который я, если уж иначе не получается, так и норовлю закинуть пару долек лимона.

— Ваше высокоблагородие... — Раздавшийся из-за неплотно притворенной двери, голос вестового, заставил нас с Толстоватым, недоуменно умолкнуть.

— Хм... Вы при мундире, Вент Мирославич, вам и ответ держать. — Нашелся я.

— Войдите. — Признав довод стоящим, полковник кивнул, и вестовой тут же просочился в кубрик.

— Капитан велел передать, что через полчаса идем на снижение. Впереди, Кручина, крайняя станция перед Каменградом.

— Сколько будем стоять? — Щелкнув крышкой часов, поинтересовался полковник.

— Никак не менее шести часов. — Тут же откликнулся вестовой и, добавил, поясняя, — пока разгрузимся, пока новый груз возьмем... Да, еще и пассажиры... неизвестно, сколько их прождать придется.

— Ждать пассажиров? — Удивленно приподнял бровь Вент Мирославич. — Однако.

— Да, в телеграмме говорилось о шести военных с сопровождающими... — Кивнул вестовой и, наткнувшись на взгляд полковника, деланно печально вздохнул. — Приказ за подписью командира полка.

— О как. Неужто, сам командующий Уральского войска, со свитой решил взглянуть на свои владения с высоты птичьего полета? — Сыронизировал полковник. И это понятно. Мало кто мог позволить себе использовать рейсовый военный транспорт, как обычного извозчика. Для этого недостаточно обладать просто высоким званием, нужно иметь приказ, или право приказывать конкретному командиру экипажа... или полка, к которому приписан транспорт... А здесь, таковое право имелось лишь у хозяина всех здешних гарнизонов и военных частей, то есть, у того самого командующего Уральским войском...

— Не могу знать, ваше высокоблагородие. — Ушел в несознанку вестовой.

— Ладно. Сами взглянем, на сих гостей... — Вздохнул Толстоватый. — Благодарю, матрос. Свободен.

— Рад стараться, вашество. — Почти проскандировал вестовой и тут же исчез, будто его и не было.

— Что скажете, Виталий Родионович? — Поинтересовался у меня полковник, едва тяжелая дверь кубрика влипла в проем, начисто отрезав доносившийся из коридора, изрядно донимавший нас гул двигателей и механизмов, неумолкающий и слышимый в любой точке корабля, за исключением кубриков и кают-компании. А вот экипаж, кажется, и вовсе не обращал на него никакого внимания. Привычка.

— Право, не знаю, Вент Мирославич. Вряд ли, конечно, остаток полета мы проведем в компании генерала Свенедина... — Пожал я плечами. — Да и гадать не хочется... Хотя, взглянуть на офицеров, ради которых будет задержан вылет рейсового военного транспорта, было бы любопытно...

— Да... — Протянул полковник и усмехнулся. — Ну что ж, посмотрим. Полюбопытствуем, да?

— Именно. — Кивнул я, возвращаясь к недопитому чаю. — И кстати, неплохо было бы проследить, чтобы в суматохе никто не сунулся к нашему грузу.

— Об этом не переживайте, Виталий Родионович. Сразу по прибытии в Кручину, я затребую пару нижних чинов из тамошнего отделения. Муха рядом не пролетит. — Уверил меня Толстоватый, в свою очередь, поднимая чашку с чаем.

Посадка дирижабля в горных условиях, оказалась совсем не тем же самым, что посадка на Хольмградских причалах. Капитан, добрых полчаса крутился над посадочным полем, пока, наконец, "звезды не выстроились должным образом", по меткому выражению полковника, и тяжелый транспорт медленно и аккуратно опустился на предназначенное ему место. Глухо лязгнули замки-захваты, дирижабль еле заметно качнулся и застыл, странным горбом возвышаясь меж двух высоких каменных пандусов, чем-то напомнивших мне древнеримские акведуки, или не менее древние арочные мосты, того же производства, виденные мною когда-то в одной из командировок.

Стоило опуститься трюмным аппарелям, как Толстоватый сбежал в город, на ходу, клятвенно заверив, что не забыл про обещанных синемундирников для охраны наших пожиток и кое-каких моделей, составлявших остальной груз нашей очень маленькой, но душевной компании. А до тех пор, роль охранника вынужден был исполнять все тот же приданный нам матрос. Впрочем, если судить по взглядом его коллег, и довольной физиономии самого матроса, тот вовсе не считал себя наказанным. Еще бы, пока его собратья занимались разгрузкой-погрузкой, толкая тяжеленные тележки и орудуя кран-балками, в случае особо габаритных грузов, он самым замечательным образом бездельничал, слоняясь вокруг штабеля с нашими пожитками, вовсю изображая грозную охрану. Синекура!

В ожидании отлета, я успел понаблюдать за работой экипажа и местных грузчиков, прогуляться до ресторанчика, расположившегося в небольшом, но по-домашнему уютном здании порта, полюбовался замечательными видами, раскинувшегося ниже по склону, города, открывающимися со второго этажа все того же портового дома. А когда уже собрался, от скуки, заглянуть в свой кубрик, и поднялся из-за стола, раздался топот ног, сопровождаемый знакомым лязгом шпор, и в дверях ресторана возникла небольшая, но явно дружная компания офицеров.

— Виталий Родионович, вы ли это?!

Блокирующий пакет — в мире Хольмградской истории, таким пакетом (долей), являются 35% от уставного капитала, в отличие от нашего мира, где для блокирования любого решения владельцев компании достаточно иметь в управлении 25% уставного капитала.