Снова кино

Лючия Смоленцева. Москва, 1954.

Фильм про "перестройку" на основе русской классики. По роману Тургенева "Накануне".Я смотрела обе экранизации иной истории, 1959 и 1985 года. Первая мне понравилась больше — лиричностью, музыкой, да и актриса на мой взгляд, больше в образ попала. Возможно, я ошибаюсь. И то, что делаем мы здесь — не будет похоже ни на один из них, хотя возьмет их лучшие черты. Как это нам удалось — судить зрителю.

По словам товарищей с "Воронежа" вполне можно было перенести действие в год 1980й. Стахов, отец Елены — номенклатура среднего звена. Шубин и Берсенев — интеллегенты, ищущие ответы на вечные российские вопросы "что делать" и "кто виноват". Курнатовский — пробивной и перспективный второй секретарь, скоро станет первым. Зоя, обычная советская студентка, "замуж хочу, чтоб семья, дети и дом полная чаша". Инсаров, это революционер-барбудос из какой-нибудь борящейся за свободу страны, приехал в СССР учиться. Ну а Елена, это дочка высокопоставленного товарища, кто не омещанилась, а искренне тяготится скукой застоя и ищет высшую цель жизни.

И наверное бы, вышел неплохой фильм? Однако, как заметил Пономаренко, у нас пока не застой, и дай бог чтоб его не было. К тому же я мечтала сыграть именно классическую героиню. Так что у нас время действия, в соответствии с автором, 1853 год. Последнее мирное лето — Россия еще овеяна тенью победы над Наполеоном, почивая на лаврах иного застоя (и ведь интервал такой же, чуть меньше сорока лет). Вот-вот начнется гроза — в итоге, проигранная война, и перемены в обществе, свобода капитализма вместо "командно-административной системы" Николая Первого — а пока, люди рассуждают о смысле бытия, никуда не спеша, им кажется, что все будет длиться вечно. Дворянские гнезда, вишневые сады — или же, засыпает синий Зурбаган, а за горизонтом ураган (образ восьмидесятых из того СССР).

Отец Елены, бывший боевой офицер, герой войны 1812 года, в молодости — как поручик Ржевский из "Гусарской баллады" (здесь еще не снят, но собираются). Выйдя в отставку, в душе остается тем же рубакой-гусаром, "там было настоящее, а тут, просто существование". Потому пьянки, карты, любовница-немца — к чему стремиться и о чем жалеть? Но именно послушав то, что осталось в его мечтах, он в конце отпускает дочь с Инсаровым — не свою слабость показав, а увидев, что она нашла в жизни настоящее, чего сам он уже не увидит никогда.

Шубин, Берсенев — прожигатели жизни? Нет, зачем тогда первому наука, а второму, ваяние? Они тоже ищут (может, и не осознавая), как сделать то, что оценю не один я, за что меня будут любить. И путь это может и хорош — но требует воли, самоотречения (чего например, у Шубина нет — раз он образование бросил). И лично творцу подходит — а той, кто стала бы ему не просто женой, а близкой по духу, по цели?

Курнатовский — хотя по сюжету русский, изображен типичным американцем, "нравственно то, что успешно" и успех это и есть высшая Цель, к которому можно и должно идти по трупам, по головам. Мне показалось, что у Тургенева он скорее "немцем" показан, для которого орднунг это высшая добродетель, а "я следую порядку", это костыль во всех моральных обстоятельствах. Но утвердили так, на злобу дня.

Мать Елены — видит свою Цель в служении семье. Как сейчас офицерские жены, быть крепким тылом. Ради этого прощает мужу измены, и обеспечивает порядок в доме, не покладая рук. За собой следит, поскольку так принято, не может жена дворянина Стахова выглядеть замарашкой — но страсти к нарядам у нее нет.

Зоя — тип тот же. Но поскольку еще не замужем и молодая, весьма заботится о внешнем — платья, украшения. Искренне считает своей ближайшей целью — удачно выйти замуж, то есть за богатого, в чинах, а если при этом еще и не старик и не грубиян, то это предел желаний. Но даже в ней мелькает что-то, хотя бы в виде отрицания — "зачем задумываться, живем только один раз". То есть хотя бы понимает, что у кого-то высшая цель — есть?

Увар Иванович, дальний родственник героини — в романе показан совершенно второстепенным персонажем, у нас же он не выписал откуда-то, а пытается изобрести еще невиданный музыкальный инструмент "контрбомбардон", облагодетельствовать человечество. Это стало для него навязчивой идеей — из которой ничего не выходит, так как нет ни образования, ни опыта, ничего кроме желания — но все же это тоже заслуживает лично у меня какого-то уважения, раз человек старается, вместо того чтобы пребывать в лени.

Инсаров — с ним проще всего. Че Гевара (знаю, кто это, читала) в декорациях девятнадцатого века. Человек, для которого нет никакой жизни, пока его родина страдает под чужеземной пятой. Образ вовсе не плакатный — вот я представила, в самом деле, как можно жить, строить свой дом, любить свою семью, когда по улице ходят чужие солдаты, которые могут убить тебя, твою жену, твоих детей, сжечь твой дом, уничтожить все ,что тебе дорого? И в фильме мы еще добавили — когда Инсаров рассказывает Елене, то на экране горящая деревня, хохочущие башибузуки рубят женщин и детей, а толстый паша смотрит на это, изрекая "славянские рабы".

-Вы, русские, не понимаете своего счастья. Жить в сильной стране, где никакой иноземец не посмеет обращаться с вами неподобающе. Не как у нас — когда любой самый уважаемый болгарин, встретив турка, обязан кланяться ему в пояс — иначе будет тут же избит "за непочтение".

Ну а Елена — истинно "тургеневская барышня". Вот не пойму, отчего стало синонимом "кисейных"? Если у меня при прочтении возникает образ большевистских комиссарш, которым лишь родиться преждевременно не повезло. Марианна из "Нови" так и смотрится — в кожанке, красной косынке, с маузером на боку. Ну а мне интересен был процесс, как такими становились? И про любовь, конечно — которая, как в песне, "отважно сквозь бури с тобой пройдет". Вечная же тема — и никогда не исчезнет. Тем более (и этим роман Тургенева выгодно отличается) тут высокое чувство не возникает непонятно откуда, как во всяких там "дамских" романах, "она только увидела его, и у нее ноги подкосились, а сердце забилось в груди" — нет, здесь Елена сначала к Идее потянулась, которую Инсаров нес, "освободить свою Родину — эти слова даже выговорить страшно, как они велики", и лишь после поняла, что любит человека. Ну а дальше уже не остановить, ничто другое не имеет цены в сравнении с Целью ради которой следует жить.

-Так ты пойдешь за мной всюду?

-Всюду, хоть на край земли. Где ты будешь, там и я буду.

Интересно, а если бы Инсаров ради любви предал бы свою Идею? Решил, что хватит с него, осел бы в России, пошел бы служить или торговать, добился бы чина и достатка? Продолжила бы Елена так же его любить? Или потеряла бы к нему интерес — и что тогда, вернулась бы в отчий дом, сломалась, вышла за кого-то вроде Курнатовского? Или пошла бы во все тяжкие, стала бы революционеркой, ходила бы в народ, а затем бросала бомбы в царя? Не знаю.

Тут я подумала, какой счастье, что я родилась в подходящее время! И мне не надо выбирать между Идеей и семьей. У меня есть Цель — но также и любимый и любящий муж, дом, дети, красивые платья. Поскольку мы, не гонимые подпольщики, а граждане великого и победного СССР. Где, я надеюсь, не будет ни застоя, ни перестройки.

Платья, кстати, у наших героинь были великолепные. Похожие на "Унесенных ветром", тем более что эпоха (и моды) близки. И для каждого эпизода — отдельный наряд (заодно и реклама РИМу — "русско-итальянской моде"). Правда, по секрету скажу, что сходство с девятнадцатым веком было лишь внешнее — начнем с того, что ткань была самая легкая, чтобы нам такую тяжесть (почти два метра в диаметре по подолу) не таскать. И под платьями у нас было все современное — что там носили в девятнадцатом веке, это просто ужас, орудие пытки! Никаких корсетов, у меня талия тонкая и так — и лишь единственная нижняя юбка, к которой обручи пришиты (чтобы ткань платья не растягивать). В итоге, я могла в этом платье даже бегать почти без стеснения, лишь у кустов надо было следить, чтобы не цеплялся подол. Вряд ли в реальной жизни у небогатой московской дворянки (а тем более, у ее компаньонки) могло быть столько роскошных нарядов — и даже если были, как бы трепать такую красоту по грязи, по навозу, по колючкам. Но тут уже была установка, "покажем красивых героинь, чем мы хуже Маргарет Митчелл".

Также — и все остальное (что на виду). Поверх платьев наши героини накидывают эффектные яркие плащи из чего-то легкого, летящего, шуршащего, это ощущается даже при взгляде на экран! Верно, тогда женщины носили накидки, а не пальто с рукавами (как бы их надевать на кринолин), и кстати, оказывается был уже и "летящий" фасон, а не только классика с прорезями для рук. Однако прогулочная одежда обычно шилась из простой некрашенной ткани, шерсти или даже сукна, как солдатская шинель — а такие плащи из легкой тафты (они даже звались по-особому, "тютюрлю") надевали исключительно поверх бального или вечернего наряда, отправляясь в театр, на бал, на прием, но никак не на прогулку на природе в окрестностях своего имения. Но откуда современному зрителю знать эти тонкости моды — так что "пусть будет красиво". И на головах у нас тоже, вместо крохотных "кибиток" похожих на детские чепчики (что соответствовало бы эпохе), широкополые соломенные шляпки, как в другом фильме про "иветтту, жанетту, жоржетту", украшенные шелковыми цветами, лентами, вуалью (такие тоже тогда носили, но в Италии и на юге Франции — а не на севере Европы и не в России). Кстати, другие фильмы из будущего, показывающие былые века, также грешат еще большей недостоверностью, когда показывают героиню, британку или француженку, на улице и без головного убора — в жизни тогда это считалось крайним неприличием и подобало лишь женщинам легкого поведения. И зонтики у нас в руках были — не крохотные "парасольки", а обычные большие "трости" с яркими куполами, обшитыми по краю кружевом, чтоб стилизовать под эпоху.

Нравственно ли показывать такую роскошь, с классово-коммунистической точки зрения? Да — если рассматривать ее как долг, который надо отдать обществу, народу, стране. Именно так я ответила одному товарищу, выразившему свое мнение. Наверное, и настоящие революционеры, которые в подавляющем большинстве не были ни крестьянами от сохи, ни пролетариями от станка, думали так же. Потому что (возможно, я ошибаюсь) лишь образованный человек может задумываться о высокодуховном и глобальном. В фильме есть эпизод, как Елена с Инсаровым идут по деревенской улице, и попавшиеся навстречу крестьяне кланяются, снимая шапки. Я спрашиваю кого-то, доволен ли он — и слышу ответ:

-День прошел, и ладно, все живы, сыты и веселы, что еще рабу божьему надо? Спасибо вам, добрая барышня, за заботу.

Инсаров после замечает, что эти крестьяне живут в счастье, по сравнению с его соотечественниками. Потому что над ними нет иноземцев, кто могут безнаказанно ограбить, унизить, и даже убить — "как тот проклятый паша обесчестил и убил мою мать". И что в его жизни теперь нет иной цели, кроме освобождения своей страны. Тогда я и произношу — "освободить свою Родину, это даже выговорить страшно, настолько эти слова велики".

Кто играл роли? Стахова-старшего — Борис Ливанов, тот же, кто в фильме 1959 года, заслуженный мэтр, имеющий в своем багаже несколько десятков сыгранных ролей, здраво решили, что там справился, сыграет и здесь, с учетом вышесказанных изменений. Берсенева сыграл Георгий Вицин — вполне драматический актер, к которому еще не прилипла маска гайдаевского персонажа. И на мой взгляд, у него получилось гораздо лучше, чем у того, кто был в иной истории — интеллегент, страстно желающий осчастливить человечество открытием, и не его вина, что выбранный им предмет, древнегерманская история и право, уж очень для узкого круга — человек, такой трогательный в своем старании, и жаждущий, чтобы его оценили. Могла ли моя героиня полюбить его — нет, потому что любовь из жалости будет унизительной. Ему бы найти такую, как Зоя, но чуть менее нацеленную на богатство, "чтобы муж был в чинах и с деньгами" — и способную если не понять, то хотя бы восхищаться научным занятием мужа, чтобы стать ему женой и домохозяйкой. А я на такое не способна — мне нужна собственная мечта, которой я могла бы служить.

На роль Шубина позвали молодого Олега Табакова (игравшего в фильме 1959 года). Что вызывало сомнения — если Вицин, будучи старше, уже имел за плечами работы в кино, то Табаков всего лишь год отучился в школе-студии МХАТ (правда, считался одним из лучших студентов). Решили попробовать, что выйдет — в общем, остались довольны. Хотя получилось — на мой взгляд, ординарно.

Зою в том фильме играла эстонка Эва Киви — которой сейчас всего шестнадцать лет. Так же не подходил какой-то болгарин в роли Инсарова — хотя бы потому, что в этой истории фильм был не советско-болгарским, а советско-итальянским. Режиссером в той истории был Владимир Петров, мастер экранизации русской классики — однако же сейчас требовалось нечто большее, мы хотели, чтобы зритель увидел жизнь и проблемы не только прошлого века. И у нас этот фильм стал режиссерским дебютом великого Марио Бавы (до того известного как гениальный оператор и мастер "спецэффектов", если можно так назвать, он виртуозно умел играть со светом и ракурсом). Ну а Зоя... вот не ожидала, что эта роль, вовсе не первого плана, заинтересует саму Софи Ладзаро (уже не Шиколоне, но еще не Лорен). Мы были знакомы с моего приезда в Рим летом прошлого года. И юмор в том, что я знаю, кем она станет, а сама она, еще нет — и оттого, смотрит на меня с таким же восторгом, как я на Анну Лазареву смотрю. Узнав, что синьор Бава собирается в Москву, чтобы работать с "самой Смоленцевой", Софи развила такую же бурную деятельность, как я десять лет назад, когда в итоге сам Папа Римский просил товарища Сталина разрешить мне за моего рыцаря выйти замуж. И добилась своего.

-Софи, но ведь эта роль вовсе не героическая. И даже, не слишком положительная.

-Не бывает плохих ролей — есть плохие актеры!

И ведь получилось! Я немного боялась, что она будет затенять меня — но вышло как раз в меру. Зоя в ее исполнении смотрелась — как я, но лишенная поиска высшей цели, ради здравого смысла и вечного инстинкта женщины — муж, дом, дети. Хотя в остальном на немку (кем Зоя была по книге) она совершенно не похоже, скорее на француженку, если не на итальянку. Но фильм от того лишь выиграл!

Мне было интересно в этом фильме примерить на себя историю любви героев. По иронии судьбы, у меня с моим рыцарем случилось как раз "в один момент", в тот день в Риме в феврале сорок четвертого, когда мой герой у меня на глазах убил двух немцев, и я решила, что другого мужа мне не надо. Но там была война, случай особый, а как в мирное время? Выслушав меня, Софи ответила:

-Вы к одному стремились, у вас цели совпали, вы вместе пошли, поддерживая друг друга. Ну а моя героиня, наоборот — я вижу ее совсем не дурой, не без таланта, с характером, однако же, готова на горло себе наступить, став тенью мужа, поскольку для нее это статус, и "так принято". Хотя ей это не совсем нравится — но выхода не видит. У тебя роль героическая, у меня трагическая. Потому и хочу такую сыграть — чтобы разницу почувствовать с нашим порядком, когда женщина, это тоже личность, человек!

Верно — Зоя в ее исполнении вовсе не пустышка: поет, музицирует, танцует, поддерживает беседу — такая гетера девятнадцатого века. Но в то же время присматривается к окружающим мужчинам, выбирая, тот или не тот. Перед которым она склонится, "мой господин, мой повелитель" — а дальше, три немецкие "К" на всю оставшуюся жизнь.

Ну а я — мятущаяся бездарность. Была бы как Софья Ковалевская или Мария Кюри, ответила бы Берсеневу, была бы художницей или поэтессой, стала бы счастлива с Шубиным — но талантов бог не дал. И остается лишь желание чего-то такого, необычного и великого — как у домашней курицы тоска, при виде стаи перелетных птиц. Стоп — была бы такой, после в Болгарию бы не поехала, ладно с любимым мужем, но уже после его смерти? Захотелось великого дела, вот и получила его сполна — ведь то восстание было турками подавлено и все погибли. Вот уж про кого надо было "унесенных ураганом" писать — ну что та Скарлетт сделала, участвуя собственно в событиях, в отличие от моей героини? Хотя — что успела сделать она до того, как попала в лапы к янычарам — необученная совершенно, не знающая и малой доли того, чему меня Юрий научил?

Ведь смешно — в эпизоде, где Инсаров немца-хулигана в пруд бросает, мне пришлось актеру (фамилия??) этот прием показывать, "сечение руки вниз", вот так захват, поворот кисти на болевой и тянуть, тут даже если противник в центнер весом и два метра роста, он сам наклонится, чтобы не так больно, сам вложит массу своего тела в инерцию движения... а ноги за корпусом не успевают, и вот, эффектный кувырок в воздухе и приземление на спину — и заметьте, я это сделала одной рукой, тут при правильной технике и сила не нужна. Откуда бы болгарин такие приемы мог знать — ну, в немногим более позднее время в Москве жил писатель Гиляровский, который похожему обучился у отставного матроса по прозвищу Китаев, по каким шаолиням того носило, неизвестно, однако история реальная. Так и Инсаров, при его богатой биографии — мало ли с кем мог встретиться на пути? И если он такую биографию имел (а не украсил собой виселицу где-то на туретчине), то каким-то боевыми умениями он обладать был обязан, и явно не на уровне новичка. А на том, чем я (не мой персонаж) сейчас реально владею — все ж научил меня Юрий многому. И пожалуй, я смогла бы там выжить, в охваченной восстанием Болгарии 1854 года — а Елена, нет. Что "по-сербски и по-болгарски выучилась", это хорошо, ну а чем ты можешь быть полезна повстанцам? За ранеными ухаживать — а ты медицине обучена, хотя бы азам? Про боевую твою ценность — молчу. Анна мне рассказывала, как их в сорок первом к немцам в тыл забрасывали, в партизанский отряд — так даже у нее уже был Осоавиахим еще до войны, где их стрелять обучали и она даже с парашютом прыгнула в первый раз, и Школа целых два месяца, где обучали хотя бы основам. Так что для Елены "в Болгарию" было, как шаг в пропасть, на верную смерть. Но "что мне делать в России?".

Однако, в самом начале я о том не задумывалась? Когда мне Инсарова представили, и я расспрашивала его про его страну. И "птица в клетке", что билась в моей душе, не находя выхода, почуяла простор, я расспрашивала его о Болгарии, о короле Хруме (или Кроме) жившем в древние времена, о болгарском языке.. вот интересно, сумела бы я так увлечься им, будь он не братом славянином, а например, эфиопом? Наверное, да — ведь будут же через полвека петь русские добровольцы "Трансваль, Трансваль, страна моя". Хотя там они не за свободу негров воевали. Вот не знаю!

Ну а после, когда я поняла, что влюбилась... в кого или во что? В человека, в Идею, в свою надежду выбраться из этой скуки? Мадонна, наверное я слишком здравомысляща для этой роли — вот могла бы я так, за любимым человеком, перечеркнув решительно все свое? Объяснение в часовне — отказаться от Родины, от родителей, ввергнуть себя в нищету. Тогда, в Риме я пошла за своим рыцарем — потому что не думала осознанно, но подразумевала, что такой герой бедствовать не может. И что никто не станет от меня требовать забыть мою Италию, запретить мне хотя бы иногда приезжать к моим родным. Советский Союз был великой державой, и победителем — вот честно, я бы не стала ломать свою жизнь ради борьбы за свободу угнетенного ливийского народа, уехать в пустыню и крутить хвосты верблюдам. Ну а Елена — давая свои обеты, в тот момент представляла ли она отчетливо, что за свои слова придется отвечать?

И как мне сыграть такое — чтобы зрители поверили? Синьор Марио Бава гений — он поразительно умеет работать с ракурсом, освещением, тенями, музыкой! Увидев себя на экране, я была потрясена, как он сумел передать состояние моей героини. Платой за это послужило огромное число дублей, где мэтр искал самое лучшее решение. Очень скоро я вспоминала "Высоту", где снимались мы с Анной — с облегчением. Но результат того стоил!

Юрий, когда я рассказала ему, что в эпизоде где я бегу на встречу с Инсаровым снимали настоящую бурю с грозой, даже возмутился, "как этот сеньор мог тебя опасности подвергать", а если бы молния, или дерево упало? Я в ответ рассмеялась и сказала, что в подлинных кадрах грозы меня не было. Метод режиссуры — показать размах, масштаб событий: сначала изобразить самый общий, величественный план,а затем перевести фокус на то, что видится малой частью этого целого. Грозовой фронт — стена туч, уходящая на огромную высоту, надвигаясь на солнце, молнии сверкают — это на экране выглядит страшно, да еще мне сказали, синьор Бава на объектив светофильтры поставил, так что тучи кажутся особенно темными и жуткими, и контраст, игра теней — ну это все тонкости операторской работы. Но это, повторяю, снимали совершенно без меня, с метеорологами заранее связывались, где и когда такое застать. Ну а в фильме после этих кадров, сразу пейзаж, сначала как бы издали, затем приближается — дом, где моя героиня живет с семьей (для съемок нашли настоящую старую усадьбу под Москвой), и возле нее я стою, вместе с Зоей. Мы в небо смотрим, словно эту грозу увидели, и хотим в доме укрыться — но тут я бой часов слышу, и понимаю, что Инсаров не придет. Мой короткий разговор с Зоей-Софи, которая пытается меня удержать — а затем свой зонтик отдает, чтобы я могла от дождя укрыться.

-Я показать хотела — что сама бы так никогда не поступила, но тебе, завидую. И желаю, чтоб у тебя получилось.

И синьор Бава это тоже разглядел — раз эпизод этот переснял раз двадцать. Причем его особенно наши лица интересовали. Как каждая из нас свой выбор делала — я, бежать в бурю к любимому человеку, она, хотя бы это понять.

Следующий эпизод, как я по полю бегу — нарядная, как Скарлетт из того фильма (кстати, пересмотрев все снова — вот не нахожу, что Скарлетт в исполнении Вивьен Ли красивее меня и лучше одета!). Синьор Бава мне рукой машет, я к нему (и остальным товарищам, рядом стоявшим) иду, ни о чем не подозревая — и тут он командует "мотор", стрекочет камера, и вентиляторы (возможно, те самые, что в "Высоте" на нас с Анной дули) обдают меня бешеным вихрем! Я понимаю, что непогоду иначе не изобразить, не из пожарного шланга же меня поливать перед камерой (и мне, мокрое платье менять перед каждым дублем). Но вы можете представить, как это, попасть в ураган, и в кринолине? Я сильная, тренированная — но вешу всего сорок девять килограммов, а на мне такой парус надет, и еще накидка, шляпка, зонтик в руках!

-Символичные кадры, синьора! Барышня, привыкшая к светской жизни, в нарядном платье — и по своей воле попадает в бурю, беспощадную к ней, как революция. Сама стихия показывает ей, что ее ждет дальше. И как бы спрашивает — не испугаешься, не вернешься домой?

Ему — символ, режиссура. А я отчаянно пыталась на себе все удержать. Вот не понимаю, как в Америке, во времена Скарлетт, дамы в платьях с кринолинами ходили, когда ветер — если там ураганы, бывает, уносят даже дома? Так представьте себе, попалась мне после книга Наливкина про "ураганы, бури, смерчи", и там не в одном эпизоде упомянуто, "с женщин срывало одежду". Мое платье надуло воздушным шаром, а затем кринолин вывернуло, словно зонтик, подол над головой подняв — если бы продолжилось, меня могло бы и наземь бросить, и покатить — на виду у всех, и перед камерами, да еще и раздетой!

Уж как я после набросилась на синьора Баву! А он оправдывается — это были просто гениальные кадры, вы сами увидите, и конечно, в фильм, только с вашего одобрения. Надеюсь, дублей этого не предусмотрено?

-Нет, синьора Лючия, дальше все строго по сценарию, который вы читали.

Свое слово он сдержал — "гениальные кадры" в фильм вошли, как я первые мгновения с бурей сражаюсь. А дальше — все по установленному порядку, по команде "мотор" я должна пройти перед камерами. Сначала укрываясь зонтиком, но его вырвет ветром и унесет, "единственную вашу защиту" — или вывернет и разорвет в клочья, что эффектнее, попробуем и так и так. Зонтик выдерживал несколько секунд, до того как вывернуться и превратиться в тряпку на трости, так что мне проще было его отпустить, когда я чувствовала, что это сейчас случится, и он улетал, даже не касаясь земли. Затем с меня срывало шляпу — тоже символ, ведь как я уже упомянула, в то время женщине выйти без головного убора, это против всех признанных норм пойти (так же как и бежать тайно на свидание с любимым, самой и без родительского благословения). Причем на экране все это должно было наложиться на музыку, и не просто фоном, как в фильме 1959 года, но и буре в такт, как меня треплет сильнее, и кульминация, когда у меня шляпа слетает и волосы начинает рвать, я отчаянно сопротивляюсь буре, чтобы с ног не сбило, склоняюсь вперед.

-Вы изо всех сил пытаетесь продолжить свой путь, синьора Лючия, но ураган вас не пускает. Вы не страшитесь, но просто физически не можете дальше идти!

Конечно — "если героиня решилась бежать к любимому, то она вряд ли испугалась бы, промокнуть под дождем, как в книге". Вот только каждый раз у меня неизменно вздувало и выворачивало платье! Синьор Бава и тут нашел решение — так родилась сцена с березкой, где я обнимаю ствол, наклонясь вперед, чтобы меня не унесло. Нет, не было никакой опасности, что дерево упадет, вырванное ветром — ведь дули только на нижнюю часть ствола, за которую я держалась, ну а кадры бушующего леса снимали опять же, совсем в другой день. Но когда все смонтировали — признаюсь, что даже мне было страшно смотреть! А при съемке я больше думала о своей прическе — ветер так бил в лицо, что приходилось отворачиваться, волосы залепляли мне глаза, нос и рот, и казалось, готовы были улететь с головы, подобно парику. Мой кринолин раздувало так, что я чувствовала, как у меня ноги отрываются от земли, а еще с меня срывало плащ — у этих "праздничных" накидок по моде не было ни застежек, ни даже пройм для рук, лишь завязанная тесьма у горла, ее просто обрывало, и плащ улетал, это случилось раза четыре, я тщетно пыталась удержать — но все равно, когда я из дверей часовни зову Инсарова, накидка наброшена мне на локти подобно шали (а когда я к часовне бегу, плащ развевается у меня за плечами — надеюсь, это различие в дублях не было заметно зрителю). Хотя самые строгие могли обратить внимание и на несоответствие пейзажа — как после бескрайнего поля я оказываюсь в березовом лесу, а затем тут же появляется речка, на берегу которой часовня стоит. И когда я от дерева бегу, ветер мне в спину, а возле часовни дует по-прежнему мне навстречу, будто не хочет меня в храм пускать (снова символ от синьора Бавы). И все это под музыку — но подобранную, надо сказать, очень удачно!

Ну а "Инсарову" я не позавидую — как его обливали водой. Синьор Бава воистину гений — я прочла, что в иное время он сумел изобразить Марафонскую битву, имея малое число статистов — но так сняв множество крупных планов, что создавалось впечатление сражения многотысячного войска. Так и тут — то, что на экране выглядит всемирным потопом, на самом деле создавалось с помощью все тех же вентиляторов и пожарной машины (ну и конечно, воды из упомянутой мной реки). Но бедному Инсарову надо было пройти через это до той минуты, когда я его увидела и позвала. Наше объяснение поначалу не удавалось — оказавшись лицом к лицу с этим малознакомым мне человеком (артистом, а не героем), я не испытывала к нему никаких чувств (тем более, таких, чтобы бросить дом, родных, отечество), а еще он после ливня имел крайне непрезентабельный вид, и когда должен был меня обнять, я думала, что сейчас он испачкает и намочит мне платье! Конечно, я пыталась что-то изображать, но выходило ужасно. Синьор Бава, увидев это, не стал меня бранить. Теперь я понимаю, что он решил — стоит потратить еще один съемочный день, чтобы снять отличную сцену.

Назавтра мы приехали на то же самое место. Меня снова трепало и уносило ветром, я сердилась, что вся киногруппа видела мое белье, шелковую комбинацию до колен и чулки с подвязками (не надевать же купальник под платье девятнадцатого века). К моему облегчению, в этот раз "ветреные" сцены завершили быстро и перешли к часовне. Вот я молюсь перед иконами, никакой старушки-странницы в сценарии не было, в отличие от книги, ее слова про "хорошего человека" мне Зоя говорит, зонтик отдавая. Вот я вижу мокрую фигуру под дождем, зову и машу рукой, Инсаров подходит ко мне... и тут у меня подкашиваются ноги, это не артист, а мой Юрий, как синьор Бава его уговорил?

Он взял мою руку в свою, и я с беспокойством подумала, он промок и замерз из-за меня? Я произносила свой текст, камера снимала мое лицо, и Юрия со спины — и я представляла, что за этим человеком пошла бы по своей воле даже сквозь все круги ада! И когда он обнял меня, я мечтала лишь об одном — о том, о чем деликатно умолчал Тургенев, следуя канонам своего века. Но из описания того, как она после возвращается домой, и "улыбка не хотела сойти с ее губ, глаза смыкались и, полузакрытые, тоже улыбались, она едва переступала от усталости, и ей была приятна эта усталость: да и все ей было приятно" — я безошибочно вспомнила, узнала свои чувства, когда между мной и Юрием это случилось в самый первый раз... однако дальше промолчу, чтобы не разрушать картину, нарисованную классиком. К тому же, фильм и дети будут смотреть — и пусть они до поры останутся в неведении, что было между героями в часовне. В божьем храме, неужели на алтаре — или на полу, плашмя?

Ну а синьору Баве выпала титаническая работа — соединить в единое целое то, что было разделено. В один эпизод (две минуты) вошли кадры, как я машу рукой артисту (Инсарову), как он входит (лицом к камере), все его реплики — а вот я говорю свои слова, обращаясь к своему мужу (которого не видно, или он спиной стоит). И опять же, под лирический звукоряд — хорошо, не потребовалось подгонять мелодию под момент, вроде моей сорванной шляпы! И получилось — ну просто, слезы на глазах, при просмотре (не только у меня, но и у кого-то в зале). Даже Анна, посмотрев, похвалила меня, сказав:

-Люся, ну ты просто великая актриса. Я бы так не смогла.

Мой муж был человек очень занятой, и больше не смог так подменять артиста. Да этого и не требовалось — в последующих сценах, где мы вдвоем, не шло дальше касания наших рук. Хотя слова о любви были — но тут уж я старалась представить, что передо мной не актер, а мой рыцарь. И пока меня не пытались обнять — у меня получалось оставаться в таком состоянии. Тем более что по сюжету Инсаров заболел как раз после той нашей встречи (опять, вопреки книге). По совету Кунцевича (и мой муж поддержал).

-Ну как это возможно, человек собрался ехать революцию устраивать, как в бой, на адреналине — и простыл, съездив куда-то по стряпчим делам, как у Тургенева вписано? Он что, в своих странствиях в Болгарии под дождь не попадал? А мы на войне, часто болели? При всем уважении к писателю, тут я с ним не соглашусь. А вот если он в раздрае был, от любви, от женщины своей убегая — тут защита могла и отключиться. Медицинский диагноз, или развитие воспаления легких, или обострение туберкулеза, вызванное простудой. Скорее второе — по сроку, раз он до зимы дотянул.

О том, как Зоя играла с Курнатовским, рассказать могла бы она сама. Софи Лорен это гениальная актриса — возможно, мы еще встретимся с ней на съемочной площадке. И я рада, что мне довелось поработать вместе с ней.

Штурм турецкой крепости (из видений Инсарова, когда он умирал) сделали по образу и подобию фильма 1959 года почти без изменений. Уж очень соответствовало образу героя (хотя Юрий и заметил, ну как можно настолько глупо подставиться под пулю — но раз он там именно о смерти мечтает, сойдет). И добавили, про меня. После того, как я на борту судна контрабандистов, плывущего в Болгарию — стою на палубе, вся в черном, на бушующие волны смотрю. Дальше кадры быстро сменяют друг друга — эпизоды восстания, сначала победные, как толпа крестьян, многие с оружием, сдергивают с какого-то большого здания, наверное мэрии, турецкий флаг, как идет строй повстанцев, как они бегут в атаку, "за Болгарию, за свободу". А навстречу строй турецкой пехоты в синих мундирах, выкатывают многоствольные пулеметы, и падают сраженные болгары, и смеется турецкий паша, "славянские рабы". И рядом мелькает фигура английского корреспондента — рожа с бачками, клетчатый костюм, фотоаппарат на плече. И музыка звучит — сначала марш, затем что-то надрывное, печальное. Отступление повстанцев (голос из зала, "как мы в сорок первом"). Среди пеших, повозки с ранеными, и моя героиня рядом с телегой идет. Кадры меняются как в калейдоскопе, вот мы видим бой парусных эскадр (знакомые зрителю по фильму "Адмирал Нахимов"), оттуда же эпизод, русские солдаты оставляют Севастополь, и наконец какие-то важные чины подписывают мирный договор.

Курнатовский, во фраке с орденской лентой — повышение получил. В гостиной, рядом Зоя, с младенцем на руках, идиллия.

-Ну, дорогая, наконец кончилось это военное безумие. Кстати, ты знаешь, бедный господин Стахов ездил в Венецию узнать что-то о своей несчастной дочери. Сочувствую — но где он был раньше, когда воспитал такую смутьянку, не признающую родительской власти? Ему ничего не удалось узнать — очевидно, ее уже нет среди живых.

Зоя деланно улыбается, и закрывает глаза, "мне дурно". И дальше, будто ее воображение — снова вид отступающих разбитых повстанцев. Вдруг выстрелы, и набегают турки, повстанцы пытаются отстреливаться, но их рубят, колют штыками, добивают раненых. Елена прячется в фургоне, в руке у нее револьвер. Стреляет в турецкого солдата, он падает — но сбегаются другие турки, окружают фургон толпой. Моя героиня смотрит вниз, там бочонки с порохом. В ее руке появляются спички. И страшный взрыв разметывает врагов в стороны.

-Во-первых, то восстание у турок давили не регуляры (которые в фильме узнаваемы по мундирам), а башибузуки, наемная сволочь из кавказских горцев и запорожских казаков, сбежавших за Дунай еще при Екатерине. Во-вторых, с чего это туркам сбегаться к повозке толпой, они там казну увидели что ли? В третьих, взорвалось как будто там не пара бочонков дымного пороха, а полный грузовик тротила — вы бы нас хоть спросили, прежде чем изображать! И ты бы могла подсказать — тоже ведь разбираешься уже.

Так оттого и вышло — что взрыв получался недостаточно эффектно. А реквизит жалко — вот синьор Бава и придумал, взрыв на макете снять. Телега игрушечного масштаба, фигурки турок и повстанцев вылеплены из пластилина, как стоп-кадр, и взрыв. Масштаб немного не соблюли, но на экране очень зрелищно. И это ведь игра воображения, что Зоя видит — а как было на самом деле? Но хочется все же чтобы так, а не в неизвестности.

Ну и разговор Шубина с Уваром Ивановичем оставили без изменений. Когда у нас в России появятся такие люди как Инсаров? А будут!

И конец фильма.

А платья по образу и подобию тех, какие героини фильма носят, в нашу коллекцию 1954 года вошли. Юбка конечно, не кринолин, а привычное "солнцеклеш миди", но сходство определенно есть, особенно если с накрахмаленным подъюбником надеть. И пользуются спросом — так же как шляпки, перчатки, зонтики (с белым воланом по краю). Так что фильм точно, пришелся нашим советским людям по душе — если женщины нашим киногероиням подражают.