Снова кино

Верно — Зоя в ее исполнении вовсе не пустышка: поет, музицирует, танцует, поддерживает беседу — такая гетера девятнадцатого века. Но в то же время присматривается к окружающим мужчинам, выбирая, тот или не тот. Перед которым она склонится, "мой господин, мой повелитель" — а дальше, три немецкие "К" на всю оставшуюся жизнь.

Ну а я — мятущаяся бездарность. Была бы как Софья Ковалевская или Мария Кюри, ответила бы Берсеневу, была бы художницей или поэтессой, стала бы счастлива с Шубиным — но талантов бог не дал. И остается лишь желание чего-то такого, необычного и великого — как у домашней курицы тоска, при виде стаи перелетных птиц. Стоп — была бы такой, после в Болгарию бы не поехала, ладно с любимым мужем, но уже после его смерти? Захотелось великого дела, вот и получила его сполна — ведь то восстание было турками подавлено и все погибли. Вот уж про кого надо было "унесенных ураганом" писать — ну что та Скарлетт сделала, участвуя собственно в событиях, в отличие от моей героини? Хотя — что успела сделать она до того, как попала в лапы к янычарам — необученная совершенно, не знающая и малой доли того, чему меня Юрий научил?

Ведь смешно — в эпизоде, где Инсаров немца-хулигана в пруд бросает, мне пришлось актеру (фамилия??) этот прием показывать, "сечение руки вниз", вот так захват, поворот кисти на болевой и тянуть, тут даже если противник в центнер весом и два метра роста, он сам наклонится, чтобы не так больно, сам вложит массу своего тела в инерцию движения... а ноги за корпусом не успевают, и вот, эффектный кувырок в воздухе и приземление на спину — и заметьте, я это сделала одной рукой, тут при правильной технике и сила не нужна. Откуда бы болгарин такие приемы мог знать — ну, в немногим более позднее время в Москве жил писатель Гиляровский, который похожему обучился у отставного матроса по прозвищу Китаев, по каким шаолиням того носило, неизвестно, однако история реальная. Так и Инсаров, при его богатой биографии — мало ли с кем мог встретиться на пути? И если он такую биографию имел (а не украсил собой виселицу где-то на туретчине), то каким-то боевыми умениями он обладать был обязан, и явно не на уровне новичка. А на том, чем я (не мой персонаж) сейчас реально владею — все ж научил меня Юрий многому. И пожалуй, я смогла бы там выжить, в охваченной восстанием Болгарии 1854 года — а Елена, нет. Что "по-сербски и по-болгарски выучилась", это хорошо, ну а чем ты можешь быть полезна повстанцам? За ранеными ухаживать — а ты медицине обучена, хотя бы азам? Про боевую твою ценность — молчу. Анна мне рассказывала, как их в сорок первом к немцам в тыл забрасывали, в партизанский отряд — так даже у нее уже был Осоавиахим еще до войны, где их стрелять обучали и она даже с парашютом прыгнула в первый раз, и Школа целых два месяца, где обучали хотя бы основам. Так что для Елены "в Болгарию" было, как шаг в пропасть, на верную смерть. Но "что мне делать в России?".

Однако, в самом начале я о том не задумывалась? Когда мне Инсарова представили, и я расспрашивала его про его страну. И "птица в клетке", что билась в моей душе, не находя выхода, почуяла простор, я расспрашивала его о Болгарии, о короле Хруме (или Кроме) жившем в древние времена, о болгарском языке.. вот интересно, сумела бы я так увлечься им, будь он не братом славянином, а например, эфиопом? Наверное, да — ведь будут же через полвека петь русские добровольцы "Трансваль, Трансваль, страна моя". Хотя там они не за свободу негров воевали. Вот не знаю!

Ну а после, когда я поняла, что влюбилась... в кого или во что? В человека, в Идею, в свою надежду выбраться из этой скуки? Мадонна, наверное я слишком здравомысляща для этой роли — вот могла бы я так, за любимым человеком, перечеркнув решительно все свое? Объяснение в часовне — отказаться от Родины, от родителей, ввергнуть себя в нищету. Тогда, в Риме я пошла за своим рыцарем — потому что не думала осознанно, но подразумевала, что такой герой бедствовать не может. И что никто не станет от меня требовать забыть мою Италию, запретить мне хотя бы иногда приезжать к моим родным. Советский Союз был великой державой, и победителем — вот честно, я бы не стала ломать свою жизнь ради борьбы за свободу угнетенного ливийского народа, уехать в пустыню и крутить хвосты верблюдам. Ну а Елена — давая свои обеты, в тот момент представляла ли она отчетливо, что за свои слова придется отвечать?

И как мне сыграть такое — чтобы зрители поверили? Синьор Марио Бава гений — он поразительно умеет работать с ракурсом, освещением, тенями, музыкой! Увидев себя на экране, я была потрясена, как он сумел передать состояние моей героини. Платой за это послужило огромное число дублей, где мэтр искал самое лучшее решение. Очень скоро я вспоминала "Высоту", где снимались мы с Анной — с облегчением. Но результат того стоил!

Юрий, когда я рассказала ему, что в эпизоде где я бегу на встречу с Инсаровым снимали настоящую бурю с грозой, даже возмутился, "как этот сеньор мог тебя опасности подвергать", а если бы молния, или дерево упало? Я в ответ рассмеялась и сказала, что в подлинных кадрах грозы меня не было. Метод режиссуры — показать размах, масштаб событий: сначала изобразить самый общий, величественный план,а затем перевести фокус на то, что видится малой частью этого целого. Грозовой фронт — стена туч, уходящая на огромную высоту, надвигаясь на солнце, молнии сверкают — это на экране выглядит страшно, да еще мне сказали, синьор Бава на объектив светофильтры поставил, так что тучи кажутся особенно темными и жуткими, и контраст, игра теней — ну это все тонкости операторской работы. Но это, повторяю, снимали совершенно без меня, с метеорологами заранее связывались, где и когда такое застать. Ну а в фильме после этих кадров, сразу пейзаж, сначала как бы издали, затем приближается — дом, где моя героиня живет с семьей (для съемок нашли настоящую старую усадьбу под Москвой), и возле нее я стою, вместе с Зоей. Мы в небо смотрим, словно эту грозу увидели, и хотим в доме укрыться — но тут я бой часов слышу, и понимаю, что Инсаров не придет. Мой короткий разговор с Зоей-Софи, которая пытается меня удержать — а затем свой зонтик отдает, чтобы я могла от дождя укрыться.

-Я показать хотела — что сама бы так никогда не поступила, но тебе, завидую. И желаю, чтоб у тебя получилось.

И синьор Бава это тоже разглядел — раз эпизод этот переснял раз двадцать. Причем его особенно наши лица интересовали. Как каждая из нас свой выбор делала — я, бежать в бурю к любимому человеку, она, хотя бы это понять.

Следующий эпизод, как я по полю бегу — нарядная, как Скарлетт из того фильма (кстати, пересмотрев все снова — вот не нахожу, что Скарлетт в исполнении Вивьен Ли красивее меня и лучше одета!). Синьор Бава мне рукой машет, я к нему (и остальным товарищам, рядом стоявшим) иду, ни о чем не подозревая — и тут он командует "мотор", стрекочет камера, и вентиляторы (возможно, те самые, что в "Высоте" на нас с Анной дули) обдают меня бешеным вихрем! Я понимаю, что непогоду иначе не изобразить, не из пожарного шланга же меня поливать перед камерой (и мне, мокрое платье менять перед каждым дублем). Но вы можете представить, как это, попасть в ураган, и в кринолине? Я сильная, тренированная — но вешу всего сорок девять килограммов, а на мне такой парус надет, и еще накидка, шляпка, зонтик в руках!

-Символичные кадры, синьора! Барышня, привыкшая к светской жизни, в нарядном платье — и по своей воле попадает в бурю, беспощадную к ней, как революция. Сама стихия показывает ей, что ее ждет дальше. И как бы спрашивает — не испугаешься, не вернешься домой?

Ему — символ, режиссура. А я отчаянно пыталась на себе все удержать. Вот не понимаю, как в Америке, во времена Скарлетт, дамы в платьях с кринолинами ходили, когда ветер — если там ураганы, бывает, уносят даже дома? Так представьте себе, попалась мне после книга Наливкина про "ураганы, бури, смерчи", и там не в одном эпизоде упомянуто, "с женщин срывало одежду". Мое платье надуло воздушным шаром, а затем кринолин вывернуло, словно зонтик, подол над головой подняв — если бы продолжилось, меня могло бы и наземь бросить, и покатить — на виду у всех, и перед камерами, да еще и раздетой!

Уж как я после набросилась на синьора Баву! А он оправдывается — это были просто гениальные кадры, вы сами увидите, и конечно, в фильм, только с вашего одобрения. Надеюсь, дублей этого не предусмотрено?

-Нет, синьора Лючия, дальше все строго по сценарию, который вы читали.

Свое слово он сдержал — "гениальные кадры" в фильм вошли, как я первые мгновения с бурей сражаюсь. А дальше — все по установленному порядку, по команде "мотор" я должна пройти перед камерами. Сначала укрываясь зонтиком, но его вырвет ветром и унесет, "единственную вашу защиту" — или вывернет и разорвет в клочья, что эффектнее, попробуем и так и так. Зонтик выдерживал несколько секунд, до того как вывернуться и превратиться в тряпку на трости, так что мне проще было его отпустить, когда я чувствовала, что это сейчас случится, и он улетал, даже не касаясь земли. Затем с меня срывало шляпу — тоже символ, ведь как я уже упомянула, в то время женщине выйти без головного убора, это против всех признанных норм пойти (так же как и бежать тайно на свидание с любимым, самой и без родительского благословения). Причем на экране все это должно было наложиться на музыку, и не просто фоном, как в фильме 1959 года, но и буре в такт, как меня треплет сильнее, и кульминация, когда у меня шляпа слетает и волосы начинает рвать, я отчаянно сопротивляюсь буре, чтобы с ног не сбило, склоняюсь вперед.

-Вы изо всех сил пытаетесь продолжить свой путь, синьора Лючия, но ураган вас не пускает. Вы не страшитесь, но просто физически не можете дальше идти!

Конечно — "если героиня решилась бежать к любимому, то она вряд ли испугалась бы, промокнуть под дождем, как в книге". Вот только каждый раз у меня неизменно вздувало и выворачивало платье! Синьор Бава и тут нашел решение — так родилась сцена с березкой, где я обнимаю ствол, наклонясь вперед, чтобы меня не унесло. Нет, не было никакой опасности, что дерево упадет, вырванное ветром — ведь дули только на нижнюю часть ствола, за которую я держалась, ну а кадры бушующего леса снимали опять же, совсем в другой день. Но когда все смонтировали — признаюсь, что даже мне было страшно смотреть! А при съемке я больше думала о своей прическе — ветер так бил в лицо, что приходилось отворачиваться, волосы залепляли мне глаза, нос и рот, и казалось, готовы были улететь с головы, подобно парику. Мой кринолин раздувало так, что я чувствовала, как у меня ноги отрываются от земли, а еще с меня срывало плащ — у этих "праздничных" накидок по моде не было ни застежек, ни даже пройм для рук, лишь завязанная тесьма у горла, ее просто обрывало, и плащ улетал, это случилось раза четыре, я тщетно пыталась удержать — но все равно, когда я из дверей часовни зову Инсарова, накидка наброшена мне на локти подобно шали (а когда я к часовне бегу, плащ развевается у меня за плечами — надеюсь, это различие в дублях не было заметно зрителю). Хотя самые строгие могли обратить внимание и на несоответствие пейзажа — как после бескрайнего поля я оказываюсь в березовом лесу, а затем тут же появляется речка, на берегу которой часовня стоит. И когда я от дерева бегу, ветер мне в спину, а возле часовни дует по-прежнему мне навстречу, будто не хочет меня в храм пускать (снова символ от синьора Бавы). И все это под музыку — но подобранную, надо сказать, очень удачно!

Ну а "Инсарову" я не позавидую — как его обливали водой. Синьор Бава воистину гений — я прочла, что в иное время он сумел изобразить Марафонскую битву, имея малое число статистов — но так сняв множество крупных планов, что создавалось впечатление сражения многотысячного войска. Так и тут — то, что на экране выглядит всемирным потопом, на самом деле создавалось с помощью все тех же вентиляторов и пожарной машины (ну и конечно, воды из упомянутой мной реки). Но бедному Инсарову надо было пройти через это до той минуты, когда я его увидела и позвала. Наше объяснение поначалу не удавалось — оказавшись лицом к лицу с этим малознакомым мне человеком (артистом, а не героем), я не испытывала к нему никаких чувств (тем более, таких, чтобы бросить дом, родных, отечество), а еще он после ливня имел крайне непрезентабельный вид, и когда должен был меня обнять, я думала, что сейчас он испачкает и намочит мне платье! Конечно, я пыталась что-то изображать, но выходило ужасно. Синьор Бава, увидев это, не стал меня бранить. Теперь я понимаю, что он решил — стоит потратить еще один съемочный день, чтобы снять отличную сцену.

Назавтра мы приехали на то же самое место. Меня снова трепало и уносило ветром, я сердилась, что вся киногруппа видела мое белье, шелковую комбинацию до колен и чулки с подвязками (не надевать же купальник под платье девятнадцатого века). К моему облегчению, в этот раз "ветреные" сцены завершили быстро и перешли к часовне. Вот я молюсь перед иконами, никакой старушки-странницы в сценарии не было, в отличие от книги, ее слова про "хорошего человека" мне Зоя говорит, зонтик отдавая. Вот я вижу мокрую фигуру под дождем, зову и машу рукой, Инсаров подходит ко мне... и тут у меня подкашиваются ноги, это не артист, а мой Юрий, как синьор Бава его уговорил?

Он взял мою руку в свою, и я с беспокойством подумала, он промок и замерз из-за меня? Я произносила свой текст, камера снимала мое лицо, и Юрия со спины — и я представляла, что за этим человеком пошла бы по своей воле даже сквозь все круги ада! И когда он обнял меня, я мечтала лишь об одном — о том, о чем деликатно умолчал Тургенев, следуя канонам своего века. Но из описания того, как она после возвращается домой, и "улыбка не хотела сойти с ее губ, глаза смыкались и, полузакрытые, тоже улыбались, она едва переступала от усталости, и ей была приятна эта усталость: да и все ей было приятно" — я безошибочно вспомнила, узнала свои чувства, когда между мной и Юрием это случилось в самый первый раз... однако дальше промолчу, чтобы не разрушать картину, нарисованную классиком. К тому же, фильм и дети будут смотреть — и пусть они до поры останутся в неведении, что было между героями в часовне. В божьем храме, неужели на алтаре — или на полу, плашмя?

Ну а синьору Баве выпала титаническая работа — соединить в единое целое то, что было разделено. В один эпизод (две минуты) вошли кадры, как я машу рукой артисту (Инсарову), как он входит (лицом к камере), все его реплики — а вот я говорю свои слова, обращаясь к своему мужу (которого не видно, или он спиной стоит). И опять же, под лирический звукоряд — хорошо, не потребовалось подгонять мелодию под момент, вроде моей сорванной шляпы! И получилось — ну просто, слезы на глазах, при просмотре (не только у меня, но и у кого-то в зале). Даже Анна, посмотрев, похвалила меня, сказав:

-Люся, ну ты просто великая актриса. Я бы так не смогла.

Мой муж был человек очень занятой, и больше не смог так подменять артиста. Да этого и не требовалось — в последующих сценах, где мы вдвоем, не шло дальше касания наших рук. Хотя слова о любви были — но тут уж я старалась представить, что передо мной не актер, а мой рыцарь. И пока меня не пытались обнять — у меня получалось оставаться в таком состоянии. Тем более что по сюжету Инсаров заболел как раз после той нашей встречи (опять, вопреки книге). По совету Кунцевича (и мой муж поддержал).