Но теперь пришел час расплаты. За всё.
Агонизирует тварь. Агонизируют паразиты. Все их разновидности.
Как сказали про похожих на них в другом мире — ''Слазь, кончилось ваше время''.
Пропаганда это оружие. Информационная война — тоже война. Но на любой войне бывает ситуация, когда звучит приказ — пленных не брать.
Сегодня самовлюблённым паразитам, возомнившими себя лучшими людьми Великой страны настал конец.
Опухоль мало прижечь. Её надо выжечь. И чтобы ни одной больной клетки не осталось.
Только легко ли сражаясь с чудовищами не стать подобным им? И нет ответа на этот вопрос.
М. С. стремительно идёт по анфиладе. Гвардейцы, завидя её, разбегаются. Хотя за ней-то человек пять. Но на площади— полгорода. И танки. Ликуют. Здесь слышно.
Ладно, хоть не орут пока ''Долой императора!'' Хотя, если честно... Стоит подумать.
А вот и он. Киношно устроился в своём киношном кабинете. Сожрать или пусть живёт?
Двери за спиной закрываются. Ну, автоматики-то тут всегда было выше крыши.
Оба молчат некоторое время. Не друзья, не враги они. Даже не конкуренты. Словно не отец и дочь. Два политика, которым надо выработать какую-то систему взаимоотношений. Хотя бы на несколько дней.
— Корабль тонул... Его било о скалы. А адмирал заперся в салоне со своими офицерами, да ещё подсказывал, как открывать кингстоны. Да выставил охрану у шлюпок, чтобы успеть удрать.
А нам вот что-то тонуть не хотелось. Били мы тех, кто открывал кингстоны, проламывали черепа устроившим пожар в пороховом погребе, заделывали пробоины. Много чего мы делали. Хотя многого не умели. Но иначе потонули бы все.
А адмирал так и не вылез из салона... Ну, пусть и дальше в нем сидит. И адмиральствует. Мы не забыли, что о тоже корабль строил. Будем и дальше относиться к нему, как к командиру корабля. Только пусть больше не показывается на мостике и в машинном отделении. И не подходит к штурвалу. Без него и прочих офицеров управились. Заделали пробоины. Отвернули от скал. Значит, всё-таки можем плыть дальше. Проложим курс — и поплывём.
— Пока стадо тебе рукоплещет... Смотри, скоро оно начнёт швырять в тебя дерьмо. Ибо это стадо.
— Толпа это, а не стадо. А толпу можно увлечь и высокой идеей. От того зависит, кто внушать будет. И чего он добивается. На дерьмо-то поднять легче, чем на высокое. Дерево легче срубить, чем вырастить.
— Она приказала их всех расстрелять. Без разбору.
Никакой реакции. Сашка продолжает есть. Такими новостями аппетита не испортишь. А в суматохе последних дней уже забыла, когда ела нормально. Её временно назначили начальником охраны парламента. В парламенте нет никого, но много ценностей. А в городе ещё постреливают. У обслуги лица как у покойников. Правда, за последние дни убедились, что Чёрные тоже люди, и людоедством не занимаются. Да и за съеденное расплачиваются.
— Ты меня вообще слышишь?
Сашка взглянула на неё. Когда это Софи переодеться успела? Сейчас на ней дорогой чёрный костюм. С пресловутым алым бантом в петлице. Бант шёлковый. У Сашки из новой символики только красная повязка на рукаве. И здесь революционеры предпочитают в своей символике красный цвет. Хотя, зовутся черными.
Только уж слишком киношно выглядит Софи. И чистенько. У Сашки вот руки не дошли форму вычистить да помыться. А Софи уже распространяет вокруг аромат дорогих духов, и маникюру на коротких ноготках позавидовать можно. Вечно всё успевает. Когда только?
— Великолепно. Лес рубят, щепки летят. А там не щепки. Точно знаю, там двое, кто дали приказ перебить всех пленных, когда наши подходили к столице. Может, там и тот, кто в своё время приказал расстрелять меня.
— Там же масса ни в чём не повинных людей!
— Слушай, а чего ты так взъелась? Когда дом горит, стёкол не жалеют. Возьми верх они — тебя бы за компанию с детьми вздёрнули бы на воротах Загородного. Тебя-то понятно, а их за что? Тоже ведь ни в чём не повинные. А меня так и до виселицы не дотащили. По дороге бы разорвали. Кого ты жалеешь? Дерьмо, подобное тому, которое угробило мою Родину. Ну, так туда им и дорога.
Можешь в тюрьму на юго-западе сгонять. Нашли мы там... Наших. И не только. Съезди, посмотри. Полезно будет. Только учти — пара человек от зрелища уже спятила.
Я просто горда тем, что в уничтожении этих паразитов есть и моя заслуга. Пусть маленькая, но есть. Да и тебе есть чем гордится.
Что о них переживаешь, о мрази этой?
— Ты и вправду Чёрная. — изменившимся голосом сказала Софи.
— Я только недавно это поняла. Скоты двуногие заставили меня стать такой. И если сегодня этих скотов станет меньше — замечательно.
— Там ведь не только скоты.
И чует Сашка, что-то не то она сделала сейчас. Сильно уронила себя в глазах Софи. И злишься от этого, но сделать ничего не можешь.
-А такие, как я, кровью умытые, скажем тебе: лучше расстрелять десять невинных, чем пропустить хоть одного виноватого.
— Среди тех людей есть мои... Ну, пусть не друзья, а неплохие знакомые. В моем мире трещина. И по обе стороны те, кто мне дорог.
Софи говорит устало. Всё-то Александра с тобой ясно. Как жаль, что обманулась в тебе.
— Софи, а ты помнишь что эта прекраснодушная интеллигенция сотворила у меня дома?
— Допустим, не только она.
— Согласна. Но сейчас-то речь идет только о них. Не за урок же и национальных гвардейцев ты пришла просить. Ты свой выбор сделала. Они тоже. Когда ''Раздавите гадину'' подписывали. А ты ''Раздавите гадину'' разорвала. На весь мир показала, с кем ты. И всё. Они тебя обратно не примут. Даже если вновь верх возьмут. И тебе их жалеть не советую. Кто не с нами — тот против нас.
— Вот значит как! — с вызовом сказала Софи.
— Значит, вот так! — с таким же вызовом отозвалась Сашка.
Когда-то она считала Софи очень недоброй. А теперь же скрипя сердцем признавала — куда гуманнее чем она Ледяная принцесса. Что-то она там говорила насчёт грязи. Что же, к Софи мерзость и вправду не липнет. А вот Сашка как-то незаметно, и притом по своей воле, вся перемазалась. И горда этим пожалуй. Только тот ли это повод для гордости?
М. С. Подозревает какой-то утонченный розыгрыш. Столько юных нимф — и вроде как с винтовками... Хотя нет, художник явно использовал как образец мирренский егерский штуцер времён Тима II.
— И каково ваше мнение?
М. С. чувствует, что "Императрица" язвит, ну так и мы не лыком шиты.
— Пожалуй, только моя дочь правильно держит оружие.
— Вы правы, девочка подает большие надежды.
— Будь вы мужчиной, представляете, какие бы слухи поползли после визита сюда.
— Они и так поползут. Вспомните недавние события.
— Я помню. Знала, что у девочки сильная воля, но не думала, что настолько.
''А ты ведь тоже чёрная'' — вспомнилось Сашке высказывание Софи. Как давно это было! Целую жизнь и войну назад. В другом мире.
Тогда Сашка не поверила. Тогда... А сейчас Сашка действительно, чёрная и по сути, чёрная потому что до черноты обгорела душа. Тогда казалось, что Марина и Софи слишком жестоко рассуждают о некоторых вещах, и слишком мало ценят человеческие жизни.
Что же, теперь она и сама прекрасно знает, как пахнет кровь, как выглядит смерть, и при случае будет рассуждать также, как Софи тогда. А может, и пожестче.
Какой она была тогда? Уже и не помнит. Сейчас же рука уверенно лежит на эфесе парадной сабли, сабли, в золотую рукоять которой вделана одна из высших наград империи — Золотая Звезда.
Неужели она когда-то, действительно, боялась всех и вся, ей резали слух крепкие выражения, а когда оскорбляли, она плакала. Неужели когда-то всё это было?
Сейчас же её иногда называют в прессе второй М. С., конечно, это очень сильное преувеличение, но всё равно, лестно. Она зла, желчна и раздражительна. Плоховато гнётся левая рука, возле сердца сидят две пули. Ей ещё нет и тридцати.
Ветер колышет чёрный плюмаж парадного шлема.
Всё-таки она не жалеет о своём выборе. Там, дома, она всё равно была всем и вся чужой. Белой вороной. Человеком, опоздавшим родиться. Недолго живут такие как она во времена дикого капитализма (хотя с её точки зрения других разновидностей этого строя и не бывает). Не умеющих устраиваться людей перемешивают с грязью, ломая в них всё, что ломается. Только не ломаются они. Уходят, какими были. Но это там. А она здесь.
Тоже не рай. Но всё-таки поздоровее этот мир. Да и подобрее, пожалуй. Меньше здесь озлобленности и ненависти. Больше добра. Ценят здесь всё-таки людей, а не то, сколько у них денег. Хватает здесь тех, кто ещё не разучился разговаривать на языке товарища Маузера. А любящие лить из пустого в порожнее ораторы таких боятся. Очень. Здесь и за слова, и за дела спрашивают жёстко. Сложно остаться безнаказанным. Ибо есть ещё те, кто не продаются. Власть— у них.
Когда мальчишки раскрыв рты смотрят тебе вслед, это чего-то да стоит. Спроси любого — он назовёт все твои ордена. Круглыми глазами будет смотреть на Золотую Звезду. Дорого стоят подобные взгляды. Там их уже нет. Ибо такое ни за какие деньги не купишь.
Начало лета. В школах недавно закончились экзамены. Сашка была на выпускном вечере. Какой-то мальчишка с недавно проклюнувшимися усиками пригласил её. Как он там к ней обратился? '' Товарищ кавалер Золотой Звезды ''. Эти дети видели путчи, гражданскую войну и революцию. А теперь начинается новая жизнь. У них по крайней мере.
Да ведь и Сашка по годам ещё молода. Тридцати нет. Но выглядит гораздо старше. А чувствует себя ... да, наверное, на все семьдесят. Её пригласили не узнав. Просто увидели звезду на груди и старинный меч. Не знают, что она не так уж намного старше их. И о многих бурях, о которых они помнят, она только слышала.
Интересно, каким будет здешнее послевоенное поколение? Это она успеет увидеть.
Выпускной вечер.
Чей-то первый танец. Костюмы, лёгкие платья.
Она совершенно не запомнила, как это было у неё. А танцевать так и не пришлось. И уже не придётся.
Но не разучилась она радоваться за других. И видеть чужую весну жизни. А у неё уже осень. Хотя ей и тридцати нет.
Стоило жить, раз осознаешь, что в том числе и благодаря тебе они могут так танцевать. Есть у них эта весна.
Она неторопливо идёт по площади. В кармане лежит приглашение на официальный приём по случаю Дня Армии, но туда идти что-то не хотелось. Она практически не имеет друзей, и попросту не умеет веселиться. Так что тащиться на приём— это портить настроение себе и другим.
А дома тоже делать нечего, да и к тому же она там уже несколько десяток и так не появлялась. Слишком много возни с освоением новой техники. Вот только был ли в этом смысл? Ведь большой войны в ближайшее время не предвиделось... Хотя... Si vis pacem, para bellum. По старой истине вполне можно жить.
Рядом с Сашкой останавливается машина, номер на дверце говорит о принадлежности к третьей дивизии, а жёлтый пропуск на лобовом стекле — о принадлежности, как минимум, генералу.
Из неё выскочил капитан, козырнул Сашке и сказал:
— Товарищ полковник, вас приказано доставить по адресу тридцать шестая улица, дом восемь.
— Поехали! — ответила она.
Приглашение в гости вполне в стиле Марины.
Эти улицы заселяют самые обычные люди, и Марина, любящая шокировать, живёт именно там. Причём никакой охраны ни в её доме, ни в соседних, нет. Во всяком случае, Сашка их не видела. Практически все знают адрес М. С. и любой может прийти к ней. Другое дело, что она редко бывает дома.
В углу прихожей в углу стоит наградной меч М. С., такой же, как и у Александры, с орденом на рукоятке, на стуле лежит высоковерхая генеральская фуражка и парадная портупея. М. С. дома. Четыре комнаты по бокам коридора, в трёх двери нараспашку, четвёртая заперта. Эта комната дочери М. С., Марины.
Сашка на секунду задумалась, стоит ли снимать шлем, и решила, что не стоит, всё-таки М. С. сначала генерал-полковник, а уже потом друг.
Марина полулежит в кресле, стол перед ней заставлен закусками, явно позаимствованными с сегодняшнего приёма, благо по ещё не позабытому придворному этикету, её присутствие там вовсе не обязательно. А вот как раз отсутствие весьма и весьма желательно. Ладно-ладно, сегодня обострять отношений с императором не будем. О закусках, скорее всего по своей личной инициативе, позаботился один из Марининых офицеров— порученцев, ибо её неразборчивость в еде и пристрастие к выпивке уже стали притчей во языцех.
Ну, закуски дополняют бутылки, разумеется, не с водой.
— Привет, — сказал Марина, — у тебя сегодня жутко официальный вид.
Сашка расстегнула шлем и спросила.
— Много приняла?
— Вон сколько, — Марина кивнула на валявшиеся на полу три пустых бутылки, из чего Сашка заключила, что Марина ещё не выпила ни капли, а бутылки на пол брошены именно для подобных вопросов. Ибо по всей вероятности, ожидается и Софи, всегда весьма интересовавшаяся, сколько сестра пьёт. Частенько и без закуски.
— Ты одна? — спросила Сашка садясь.
— Маришка со всеми своими сегодня в Большом. Там какое-то Озеро.
— Твои шуточки.
— Оставляют желать лучшего, сама знаю.
— У неё каникулы?
— Размечталась, ещё полмесяца вкалывать будут. Впрочем, завтра она будет здесь. Праздник всё-таки.
— Твой дом не самое весёлое место для ребёнка.
— Угу, — отозвалась Марина.
В трёх комнатах, из обстановки, кроме многочисленных книжных шкафов, только два дивана, несколько кресел и письменный стол. Нет даже сейфа, ибо никаких сколько-нибудь значимых бумаг М. С. дома ни держит.
Книги же на всех пятнадцати языках, которые знает их высочество.
В своё время Сашка была весьма сильно удивлена, когда выяснилось, что дома у М. С. нет гражданской одежды. ''А зачем?'' — М. С. в быту почти аскет.
Она взялась за пробку бутылки.
— Сейчас поминать будем или Софи обождём?
— Обождём.
— Ну, жди. От меня ничего не надо?
— Нет.
Каждый раз при встрече Марина задавала ей этот вопрос, и каждый раз Сашка отвечала отказом. Её и так все считали протеже М. С.. А ведь она была только её другом. Но от молвы никуда не денешься. Тем более, что М. С. частенько проявляла заботу о людях, предоставляя отпуска, квартиры и тому подобное отличившимся в прошлом саргоновцам. И частенько не в ответ на просьбу, а просто так. Решила, что этому человеку что-то нужно — и помогла. И никогда не ошибалась.
Только вот Сашка, со своей точки зрения, ни в чём не нуждалась.
— Ты, кстати, ещё долго служить собираешься?
— Видимо, да. Ни на что другое я, всё равно, уже не годна. А служба — и довольно престижна, и прибыльна. А что?
— Готовится некоторое сокращение армии., в первую очередь за счёт старших возрастов и женщин— военнослужащих из боевых частей .— словно бы невзначай сказала М. С.