Гарик(2-я редакция)

Слава уехал попутным автобусом на службу — остался Гарик болеть один. "Дай, — думает, — хоть хорошее дело сделаю. К приходу ребят с работы рыбку пожарю". Он, вообще, хозяйственный. В одиночку проживая, капусту в эмалированной кастрюле квасил. Рыбку солил и грибы мариновал под закусь. Пошел он за рыбкой. А из их комнаты выход на балкон. С одной стороны — головная боль. В смысле дверь утеплять, чтобы вода в графине на столе не замерзала. Все-таки не совсем субтропики. Вот мы с тем же Игорьком у меня уж дома как-то выставили водку на балкон — охладиться. Пока ужин готовили, пока что — спохватились, а водка в бутылке уже наполовину заледенела. Это значит, где-то около -50o по Цельсию за бортом. С другой стороны, балкон по зиме, это как дополнительный холодильник на пару тонн вместимостью. Вот у Игоря, Сережи и Бори там продукт и хранится в виде камня. В том числе — поленница налимов, штук десять. Смерзлись. Начал Игорь пару рыбок отдирать. То ли действительно из-за болезни ослабел, то ли извечная его везуха сработала, но не рассчитал силы, налим вырвался из рук — и по стеклу с размаху. Балкон-то застекленный, иначе совсем бы их выморозило. Пробивает рыбина остекление — и вместе с кусманом стекла падает вниз с восьмого этажа. А в ответ снизу доносится дикий крик.

Что, как — Игорь выяснять не стал. Юркнул обратно в комнату, забился, как потом Серега излагал, под кровать. И ждал — не то сожителей с работы, не то милиции. Полагал, что вот-вот его должны арестовать за убийство или хоть повреждение человека на улице. Пока второй из сокамерников, Боря не убедил его, что пострадавший, наверное, отделался испугом и утешился, подобрав налима.

Сначала он работал у меня под началом. Но для полевой работы Игорь не был создан, как я не создан для работы с лабораторным стеклом. То есть — энтузиазма у него было навалом, а умения и изначальной приспособленности — не очень много. Начальник нижневартовского цеха подготовки нефти Каусар Карамеевич Багаутдинов вообще-то меня очень уважал за умение произнести его полное имя без ошибок. При том, что природные татары — и те сбивались. Но сравнения с Игорем я у него не выдерживал.

"Разве Сергей Александрович это ушёный? — говорил он, — Приезжает, как простой оператор в валенках, в полушубке в рукавицах и давай свои замеры делать. Вот Игорь Макарович — это ушёный! В нейлоновых носочках по сугробам лазиет!"

— Гарик, почему я такие вещи должен от эксплуатационника слушать? Почему ты не оделся как следует?

— Ты понимаешь, я так торопился!

Что значит — торопился? А если в следующий раз ты обморозишься? Не говоря о технике безопасности — что я Наталии Ивановне скажу?

В общем, когда в соседнем заведении понадобился научный сотрудник по аналитическому контролю содержания реагентов — я рекомендовал Гарика и там он работал не в пример успешнее, чем у меня на промысловом эксперименте. Ну, так и школа была — во ВНИИ НП таким вещам учили хорошо. Он еще в бытность там объяснял друзьям под легкой мухой проблемы своей диссертационной работы: "Вы же понимаете, работа комплексная — тут и анализ, и синтез". — Он имел, ввиду, конечно, химанализ и таковой же синтез, и был не на шутку обижен, когда я ему сказал: "Нечего задаваться — это вообще путь всякого познания. Читай Гегеля". Перешел он на новую работу в ЦНИЛ — Центральную Научно-Исследовательскую Лабораторию объединения "Нижневартовскнефтегаз", но компанию сохранил старую. Да и вообще все люди, имеющие какое-то отношение к научной работе, жили в городе в те годы достаточно дружно.

Быт, конечно, был немного безумным — ну, так у кого в стране бытовых проблем не было? Надо сказать, что именно в тот момент, когда приехал я, зимой 1976 года, кое-что в магазинах в смысле еды еще было. То есть, свежих молочных продуктов просто неоткуда взять (я об этом ужe писал в рассказике "Крым", в связи с визитом с А.Н.Косыгина на Севера). С пивом, как справедливо заметил поэт Евтушенко в поэме "Северная надбавка", был пока неурожай, потому что до изобретения баночного советская наука еще не дошла, а ближайший пивзавод в Cургуте, а жэдэ работает не совсем регулярно. Полгода назад в город пришел под фанфары и съемки кинохроники первый паровоз и теперь ожидается второй. Вареная колбаса — предмет завоза в рюкзаках из Москвы, вместе с майонезом, заменяющим сметану в борще. Со свежими фруктами тоже напряженка. Но сухого молока навалом, копченой колбасы тоже. В мясных отделах бывает оленина (очень рекомендую) и постная югославская свинина. Какой-то странный консервированный сыр в банках вроде шпротных. Картошка есть, лук тоже. Болгарские и венгерские банки с маринадами и соками. Водка в жутком дефиците, да и то кошмарная, как говорили "импортная, из Камня-на-Оби". Но в наличии недорогой и вполне приличный югославский бренди под названием "Виньяк". Если учесть, что большая часть северян приехала не с Бульварного кольца и не с Невского — то дома, на Большой Земле, в Сызранях и Омсках они такое посчитали бы за построенный Коммунизм. Да, и еще навалом всесоюзного дефицита индийского чая "cо слонами".

Все это одно за другим исчезло из обращения за полгода. Кто-то наверху справедливо решил, что деваться северянам все равно некуда, а на всех не запасешься — так что корм им можно завозить по общесоюзной норме. Два, скажем, кило мясоколбасных изделий в месяц по талонам. И двести граммов сливочного масла. Буровикам дополнительно по килограмму колбасы за тяжелые условия работы. А в утешение по всему городу расставили фанерные щиты с лозунгом "Всё, что совершается в этом суровом краю — это настоящий подвиг!" и подписью — Л.И.Брежнев.

Мне, вообще-то, объяснения нынешних "новых красных" о вражеской пропаганде, оболванившей советских людей и настроившей их против социалистического рая, кажутся несколько академическими. Но до осени этого года еще что-то в продаже есть. Заходим мы, скажем с моим новым приятелем и старым северянином Виктором в магазин "Тайга". Продают краковскую полукопченую. "Дай, — думаем, — и мы купим к ужину". Отстояли не очень большую очередь, я и говорю продавщице: "Мне триста граммов" — Она не расслышалa и говорит мне: "Гражданин, мы больше, чем по пять кило не взвешиваем" . Я ей снова про триста граммов — она мне опять про пять кило. Тут Витя прервал нас и говорит: " Ты кончай свои московские штучки и бери как все — пять кило! Девушка, взвешивайте, всё в порядке".

Гарика перебоями советского снабжения не напугаешь — недаром он много по стране в командировках мотался. Он, как человек опытный, и на Север работать приехал с маленьким чемоданом одежды и большим рюкзаком апельсинов — "на взятки". Да и вообще он был не нытик, при всех своих злоключениях. Относился к жизни со спасительной долей юмора. Жена вспоминает, как несет она из молочного десяток бутылок удачно купленного кефира в двух авоськах и боится поскользнуться и разбить на гололеде. А навстречу ей Гарик. Она радуется: "Посмотри, — мол, — Игорек, чего я добыла!"

Он ей: "Ну скажи, вот вернешься ты в Москву — ведь половину жизненной радости потеряешь? Там кефира навалом — никакого удовольствия от покупки". Донести помог — он вообще друг верный, помочь всегда и во всем готов.

Жена тут вспоминала, как за успехи в соцсоревновании местком выделил мне палас синтетический гэдээровский ярко-рыжего цвета. А как забирать — я в командировке. Так друг Гарик нес четыре километра эту свернутую трубу трехметровой длины на плече в жуткий ветер, и его время от времени порывами разворачивало через фордевинд, как яхту. Тоже моя жена вспоминает, как собирается она лететь в отпуск, сменять меня на вахте с дитём в Пярну. Отпуска-то северные, по шесть недель, как раз парню все лето на море обеспечено. Оказалось за два дня до отъезда, что у нее в доме шаром покати — только и есть, что хлеб и банка какого-то болгарского салата. В столовую ходить неохота, в магазине в очереди стоять — тоже. Она и пожалуйся Головину, они тогда вместе работали. Пожаловалась и забыла. Глубоко вечером звонок. Кто? Игорь. Пришел и полиэтиленовый пакетик протягивает, а в нем десяток яиц, что в ту пору в городе большой дефицит. При этом непонятно как дошел, хоть и на дворе ночь совсем белая, потому что лыка не вяжет. То есть, как бы не наотмечался — о друзьях и их нуждах забыть не в силах. Очень для него типичная история.

Вот передо мной фотография более чем сорокалетней давности. Встреча Нового, 1977 года в одном из бараков-"деревяшек" Нижневартовска. Но фото все мы достаточно молоды: и я, и мой герой, Игорь Головин, и хозяйка комнаты, наша сослуживица красавица Лида, в которую Гарик тогда же платонически, бесповоротно и безответно влюбился на весь пятнадцатилетний остаток своей жизни. Он вообще для меня — образец верности: друзьям, привычкам, маме своей, которую он любил и почитал безгранично, хотя и пытался иногда против нее бунтовать. Ну, например, уехать на Север. Все-таки через четыре года он вернулся в Москву, потому что Наталия Ивановна стало часто болеть, а сестре он присмотр за мамой не доверял.

Об его похождениях романы можно писать, но в этом маленьком рассказе достаточно еще нескольких, зато красочных, эпизодов, а там еще, Бог даст, вернусь. Я Гарика, очень любил, хоть и подкусывал постоянно, и сейчас мне и другим Игоревым друзьями его сильно недостает. Про мать-то, сестру и дочь Таню уж и разговора нету. Пропал он году в девяносто втором. Расстался с приятелем на "Библиотеке имени Ленина", чтобы ехать к себе на "Алексеевскую". И с концами. И с милицией его искали, и с экстрасенсами, и на частного сыщика скидывались. Нет ни результатов, ни надежды. Лет двадцать назад, когда я в госпитале Маунт-Синай провел после операции неделю под наркозом, было у меня несколько навязчивых ситуаций. Одна из них — мы с Гариком беседуем, и я у него все выясняю — куда ж он задевался? А он отвечает, как всегда: подробно, взволнованно и не совсем по существу. Так что уж встретимся только в будущей жизни. И то, если она есть, что маловероятно.

Какое-то время он работал под моим непосредственным начальством в нашей научно-проектной конторе. Даже получил комнатку в коммуналке, но потом, как уже сказано, перешел в ЦНИЛ. Собственно, он и там не так долго проработал, потом он еще и оказался в фирме под названием "Самотлорнефтепромхим", занимавшейся применением химикатов при нефтедобыче. Но душа тянула его к старым приятелям. Да у него сложились приятельские отношения и с краснодарскими командированными, приезжавшими к нам на обследования газопроводов. Получилось как-то летом, что моя жена с сыном были полтора месяца северного отпуска на Карпатах. Квартира стояла пустая и руководитель краснодарцев Володя Фридланд попросту жил у меня в комнате моего сына. Володя страстный грибник и за день работы на месторождении у него набирался приличный мешок грибов. Вечером все это выгружалось на большую сковороду и полужарилось-полутушилось. Разумеется, к столу приходили и другие ребята из его команды. Так вот, когда грибы были уже почти готовы и с кухни слышалось шкворчанье, Фридланд, как правило, говорил: "Ну, сейчас появится Игорек". И действительно раздавался звонок и появлялся Гарик с очень деловым видом и поллитрой подмышкой. Конечно, ему все были рады, парень-то, располагающий к себе.

Он бывал у нас и в другое время. Среди прочего, иногда приходил с полотенцем и мочалкой. Дело в том, что мы жили в одном из двух домов города, где горячая вода была круглый год. Вторым был девятиэтажный дом по кличке "Дворянское гнездо", где проживало городское партийное и прочее начальство. А у нас два подъезда занимала гостиница, в которой жили японские и американские специалисты, приехавшие на строительство газоперерабатывающих заводов импортной поставки. Поэтому в подвале стоял бойлер и когда по всему городу с окончанием отопительного сезона отключалась подача горячей воды, мы у себя этого не замечали. Поэтому к нам и приходили наши приятели попросту помыться. Гарик даже чаще других.

Пара связанных с этим эпизодов отложилась в истории. Как-то Головин пришел к нам и уединился в ванной. Мы тем временем собрались поужинать, жареная картошка на столе, огурцы и капуста, ждут своей минуты, продукт разлит. А Игоря все нет. Я повел проверить — в чем дело. Оказалось, что он хорошо намылился, но когда пришло время смывать пену, то вода кончилась. Просто прекратилась подача, у нас в городе это бывало. Ну, и стоит он в ванне весь в мыле, не знает что делать. Мы уж после этого извлекли полезный опыт и всегда заранее наливали тазик с горячей водой и уж потом брались за мыло и мочалку.

Вторая история еще более трагическая. Пришел опять наш друг помыться и мы опять собрались поужинать. Ждем его. И вдруг я выглядываю из кухни в коридор и вижу Игорька ползущего по полу. Что такое? Оказалось, что он поскользнулся в ванной и что-то себе сдвинул в позвоночнике, идти вертикально не может. Ну, целая история была с его доставкой сначала в поликлинику, а потом домой. В общем, медицина ему прописала на неделю пребывание в кровати строго на спине.

Привело это к несколько неожиданным последствиям. Его соседка по коммуналке Валя, наша сотрудница-проектировщик, достаточно милая девушка родом из Донецка, по конторской кличке "Быстроногая Нельма", как бы сказать, воспользовалась Игоревой беспомощностью и забеременела от него. Мою, скажем, жену это очень воодушевило, она все время ему говорила: "Женись, Игорек! Придет старость — тебе же некому будет стакан воды подать". Он, несмотря на не очень удачный опыт первого своего брака, в принципе не возражал. После его отъезда с Севера, Валя приезжала к нему в Москву. К сожалению, она не очень понравилась Игоревой маме Наталье Ивановне, та своего мнения скрывать не стала, а перечить матери Игорь был не приучен. Так что нового брака не получилось. Лина моя очень горевала об этом.

Да, так давайте вспомним смешной эпизод, чтоб о плохом не думать. В ноябре либо декабре, наверное, семьдесят шестого идем мы с работы пешком. Я, Гарик, Витя вышеупомянутый, еще один наш близкий приятель Валера, и Алла, та самая, которая меня от кота-людоеда спасает в последнем эпизоде рассказа "В мире животных". Прошли промзону — вошли в жилые районы. Снежок идет, не так холодно. Типа, как здесь говорят, "Белого Рождества". Прелесть. Зашли в булочную. Мы все по буханочке купили, Игорь задержался, так что мы вчетвером присели на большом низком подоконнике возле входной двери — на Гарика смотрим. А он с кассиршей склочничает. Она ему вместо сдачи пытается подсунуть пачку того самого индийского чая, а он не соглашается, требует, чтобы монетками отдали. То ли ему эта мелочь для чего-то нужна — то ли решил, что тут его гражданские права ущемляют. Разговор на повышенные тона перешел, уже слова "Жалобная книга" прозвучали.

А самая эта книга висит на задней стенке возле двери в подсобные помещения. Белая общая тетрадь, в белом картонном кармашке, на белой стенке возле двери, крашенной белилами. И вот эта дверь немножко приоткрывается, из-за нее высовывается рука в белом халате и берет эту тетрадь. Мистика — в смысле, триллер. Валера на весь магазин, а что там — магазин, одна не очень даже большая комната и всё, заявляет: "Смотри, Головин, твою Жалостную Книгу крадут!" Гарик, как горный орел, одним прыжком всю комнату перелетел и эту таинственную руку ухватил. Не отдал Жалостную Kнигу!