* * *
22 октября 1827, Батово
В обеденной комнате великого князя встретил Эдвард Тис.
— Доброе утро, Ваше Императорское Высочество, прикажете подать завтрак? — И, получив согласие, поинтересовался: — Вы рано встали, несмотря на то что приехали после полуночи. удалось ли вам отдохнуть?
— Я привык вставать рано, несмотря на то, во сколько я лёг, и не считаю нужным этому обычаю изменять. Следующей ночью высплюсь лучше. Вы завтракали? Прошу вас быть за моим столом.
— Благодарю вас, я ещё не кушал.
— Прекрасно, нам нужно обсудить предстоящее, я уже послал за Щербцовым.
Через несколько минут Великий князь, Юрьевич, Тис и Щербцов преступили к завтраку. Ели молча, и только под конец трапезы великий князь, откинувшись на спинку стула, начал разговор:
— Полагаю, наиболее вероятным, что деревня не выполнит назначенный урок. О чём мы и услышим на сходе. Прощать долг я не намерен. Посему нам предстоит забрать у крестьян всё до самого последнего зерна. Для чего часть конвоя останется поддерживать порядок на сходе. В это же время другие, взяв подводы, будут собирать крестьянское добро и свозить его на усадьбу. Брать необходимо всё: зерно, скот, инструмент, полотна, рукоделия, одежду. Всё, кроме икон, — Великий князь, сделав паузу, обвёл взглядом молчащих собеседников. — Это дело весьма долгое, всё это время я буду стараться держать крестьян на сходе. Место для него не случайно выбрано возле лесной делянки, вдали от деревни и усадьбы. Используя сарай для инструментов и штабели хранящегося леса, мы запрём их на небольшой площадке. Если всё пройдёт хорошо, крестьяне вернуться к уже не принадлежащим им домам, в которых не смогут найти ничего. Это приведёт их в отчаяние. Этим же вечером или ночью следует ожидать их возвращения к усадьбе. Где дело решится окончательно.
— Ужели необходимо доводить до крови? — Юрьевич, задавая вопрос, пристально смотрел на великого князя.
— Надеюсь, до смертоубйства не дойдёт, но если будет нужно я готов пролить кровь.
— Зачем? — коротко бросил Тис.
— Меня не устраивает привычное положение, при котором крестьяне добывают пропитание на своих мелких клочках земли. При этом на дела поместья приходится либо нанимать работников, либо отрывать крестьян от их трудов. Результатом этого положения является полуголодная жизнь крестьян и совершенно неудовлетворительное состояние поместья. Необходимо объединить всё имеющееся. Крестьяне должны получать свой кусок хлеба трудясь на делах поместья. В этом году я предложил им работу в поместье. И сколько из них пришли в наём? — Великий князь посмотрел на Тиса, ожидая ответа.
— Никто. Они предпочли привычный труд на своей земле, а барщинную повинность Вы распорядились не накладывать.
— Вот! — Великий князь поднял вверх указательный палец. — Они движимы вековой привычкой и именно её нам предстоит сломать. А для того необходимо лишить их своих мелких наделов. Смиренно народ со своими привычками не расстанется, нас ждёт бунт.
— Кто же смиренно согласится из крестьян в батраки перейти, — осмелился прервать своё молчание Щербцов.
— Вот! — Ещё раз продемонстрировал всем указательный палец великий князь, — И они также мыслят. Они посчитают, что их лишили имущества и теперь заставят за корку хлеба рвать жилы на непосильных работах. Однако мой умысел другой. Только соединение в одно целое всего поместья и всех работников позволит добиться повышения дохода от каждой десятины земли настолько, что это увеличит состояние всех, кто работает в поместье. Не исключаю, что первые годы я буду нести скорее убытки, но крестьяне сразу же должны ощутить улучшение своей жизни. После того они согласятся работать по новому жизнь их должна неизменно улучшиться. Это потребует от меня дополнительных трат, но я надеюсь на предстоящие доходы.
— Ваше высочество, — Юрьевич говорил, слегка растягивая слова и делая обращающие на себя внимание паузы, — Не представляется ли вам всё это чрезмерно сложным? Вас не устраивает прежнее хозяйствование. Отделите деревню. Дайте ей свободу, если вам не угодно нести это бремя. А в оставшемся поместье установите те порядки, какие посчитаете нужным. Ужели эти две сотни десятин земли и пара десятков мужиков стоят того, чтобы морить людей голодом, подводя под бунт, и лить кровь?
— Так говорить, и Батово мне ни к чему. Толку с него... Хлопот много, а доход с моим содержанием никогда не сравнится. Не так я мыслю. Я, в ребячестве своём, всё вокруг принимаю как ученье, и Батово мой урок. Сохранить поместье, людей обустроить, а не бросать с рук долой. Вот если урок свой не справлю должно, по-вашему поступлю, но впредь не смогу быть собой довольным как учеником.
— Кровь должна пролиться ради вашего урока? — вскинув брови, спросил Юрьевич. — Надеюсь, Её Императорское Величество поймёт ваши стремления.
— Мой умысел направлен на общее благо, ради будущей сытой и счастливой жизни самих крестьян. И только их нежелание менять привычные порядки может привести к крови.
— Они не ведают вашего умысла и с них спрос не велик. Вы же предвидите все возможные последствия и кровь, если она прольётся, будет на вашей совести. Вы во исполнение некого урока обрекаете людей на страдание.
— Вы абсолютно правы. Именно мне отмаливать предстоящее, но иного пути нет у того, кто распоряжается людскими судьбами, — великий князь перевёл взгляд на Щербцова. — Необходимо подготовить и зарядить все ружья и пистолеты, что имеются. Не менее трёх человек необходимо отправить на вывоз имущества из деревни. Пару десятков конных расположить вокруг места схода, для внушения должного трепета. Остальных расставить у окон и на бревенчатых завалах как стрелков, для чего передать им все карабины и ружья.
— Я распоряжусь, — Щербцов явно был задумчив, — Но я надеюсь, что Ваше Императорское Высочество не станет выходить для разговора с мужиками. Возможно, достаточно если вашу волю изложит господин Тис.
— Ни в коем случае. Я бы предпочёл, чтобы все нововведения связывались только с моим именем, а управляющий выглядел бы человеком связанным моей волей. Ваше же беспокойство понятно. Я намерен говорить с крыльца, возле открытой двери. В случае нападения, спрячусь внутри.
— А где вы укажете быть мне? — поинтересовался Тис.
— Вам предстоит размещать имущество и скот в поместье. И делать это скорейшим образом, дабы возвращение крестьян со схода не оказалось преждевременным. Несомненно, конные будут сопровождать крестьян и не позволят случиться непоправимому, но я бы предпочёл чтобы вернувшись они не нашли повода для немедленного действия. И ещё надобно вести строгий учёт взятого, возможно его придётся возвращать.
— Тогда, я найму мужиков и подводы в Даймище. Это станет не дорого и позволит всё перевезти раза за два.
— Хорошо, теперь о самом сходе. Я уже ознакомился с докладом господина Тиса. Крестьяне, уверенные в невозможности выплаты по уроку, не утруждали себя тем, чтобы сделать недоимку хоть сколь-нибудь меньшей. Ожидаю, что предложенная ими плата будет совершенно ничтожной. В силу моего малолетства, крестьяне могут тешить себя ложными надеждами, потому Семён Алексеевич в полном мундире будет находиться подле меня, тем самым обозначая единство власти и моей воли, — заметив улыбку на лице Юрьевича, великий князь добавил, — Да, именно для этого я вас и просил...
Ближе к двум часам Гордей и его брат Архип, переехавшие всё-таки в Батово и ставшие подручными Тиса, собрали крестьян возле сарая на площадке, образованной штабелированным в ожидании отправки кругляком. Выход с площадки закрыли конные егеря, расположившись в метрах ста от толпы. На брёвнах устроились стрелки. Просветы между штабелями были заботливо заложены стащенным в кучи хламом и сучьями.
Великий князь встретил мир на пороге входа в сарай, оставив за спиной открытую дверь. В темноте сарая притаился Чернявский, готовый увлечь наследника престола внутрь при первой опасности. Рядом скрывался Ёнссон, с целью закрыть и заложить изнутри массивным брусом дверь. Уши для засова сделали на скорую руку, так же как и окно в противоположенной стене сарая. Слева от наследника стоял Юрьевич, подавляя своеволие крестьян пышностью парадного мундира. Гордей и Архип, приведя народ, заняли условленные места слева и справа, готовясь взять в руки заранее заготовленные жердины.
Великий князь подождал пока толпа немного успокоиться и каждый найдёт своё место в ней.
— Здравствуй, честной люд, — подняв верх руку, сказал великий князь.
Нестройное и тихое "Здорово" прозвучало в ответ. Впрочем, большинство просто молчало. Выделив взглядом старосту, стоящего в первом ряду, наследник продолжил:
— Как год прошёл? Как урожай? Скотина как?
— Благодарствуя богу, все живы, — степенно начал ответ Клим и, тяжело вздохнув, принялся жалиться на житьё: — Да, год был не удачен. Лето холодное да дождливое. Хлеба не выстояли. Да и, скотина приплоду не дала, один убыток. У Миктки, вот, два месяца назад корова околела. Да и, болело народу много. Миром благодарим тебя за помощь, что весной нам оказал. Лишь благодаря твоей милости живы.
Клим упал на колени, а следом за ним на землю плюхнулись и остальные. Оглянувшись и окинув деревенских взглядом, староста продолжил:
— На твою милость уповаем и впредь. Не оставь детей голодными, не погуби нас! Мы все твои и всё, что есть у нас, ты волен взять, но назначенного урока нам выплатить нечем. На мягкость сердца твоего надеемся. Помилуй. Подати твои невозможны.
— Почему в поместье никто не пошёл в наём. Я бы заплатил щедро.
— Так ведь мы-ж люди на земле живём, с неё кормимся, и бросить землю-матушку никак для нас невозможно. Уйдём в наём, кто ж её пахать будет.
— Не жалует вас матушка урожаем-то, видать негодно ухаживаете за ней. Потому и урок выполнить не можете. Были бы вы сыновья для земли добрые, вам бы и на безбедное житьё хватало бы и на подать.
— Напрасно ты так. Мы в труде с утренней зори до вечерней. И мужики и бабы и дети малые...
— А я не в лени вас попрекаю, а в скудоумии. Вы трудитесь-то много, да бестолково. Понапрасну терзаете и себя и землю. А земля русская моему отцу богом вверена в усмотрение. Я не могу позволить вам и впредь терзать её столь нерадиво. Господь мне не простит. Сами вы не можете, работая на земле, себя пропитать и подати платить. Значит, мне придётся вас научить и надзирать за тем, чтобы вы на земле работали надлежаще...
Народ напряжённо молчал, все затаили дыхание. На лице Клима застыла какая-то гримаса, он пытался сообразить, к чему клонит барчук.
— А потому, — великий князь невольно сделал паузу, — с ближайшего понедельника вы все поступаете в работники в поместье. Мой управляющий отныне будет указывать вам, что и как делать. Он же поможет вам правильно разделить между собой плоды вашего труда. Отныне ваш труд на мелких земельных клочках, и никчёмный уход за единичной скотиной в ваших хозяйствах будет прекращён, как совершенно бессмысленное, не дающее вам прокормления, и богопротивное истязание себя и божьей земли. Господь дал человеку разум и отныне ваш труд будет подчинён ему...
Великий князь сделал пазу, перевести дух, и это позволило старосте задать вопрос:
— Э-э-э, Ты прости нас, барин, тёмные мы, и всецело в воле твоей. Только вот про недоимку не ясно.
— Недоимка это ваш долг. Её я взыщу. Всё ваше возьму в её оплату, а остаток вычту в следующем году. Теперь ясно?
— Смилостивись. Мы же с голоду перемрём зимой. И дети наши...
В толпе, как по команде, но не надрывно запричитали бабы и захныкали дети.
— Со следующего понедельника начнёте работать, буду вам платить, зиму проживёте.
— А чем весной сеять?
— А вам больше не придётся сеять самим своё зерно на своей земле. Вы будете работать все вместе на общей земле и получать с того себе прокормление. На посев, на наше общее дело, я зерна дам и от голода помереть не позволю. А ваше дело...
— Тату!!! — Мимо конных егерей проскочил мальчонка и от усталости рухнул на колени — Они Бурку увели!!! Хлеб забрали!!!..
Толпа загомонила. Не надрывный плач резко превратился в гул возмущения, то и дело прорывались отдельные выкрики. К мальчику подбежал мужик. Великий князь показал два пальца Щербцову и сделал шаг назад, к двери. Конные егеря извлекли сабли, стрелки привстали, изготавливаясь, Гордей и Архип поглаживали жердины, примеряя их в руках.
— Они всё забираю-ю-ют!!! — прорвало толпу единым мощным воем.
Народ колыхнулся к деревне, но блеск сабель, решительно выставленных егерями вперёд на уровне конских голов, остановил его. Толпа отхлынула от всадников назад к центру площадки. Людей закружило в каком-то водовороте. Пытаясь найти выход, они мотали головами, бредя по кругу, но невольно сбились все в центре в полном недоумении. Наконец великий князь решил прекратить это брожение. Выстрелив в воздух из пистолета, он закричал, стараясь понизить голос насколько возможно:
— Что раскудахтались!! Сели все на землю!!
— Слышали! Все на землю сели, немедля !!! — рявкнул следом Щербцов, тут же отдал комнду: — Стрелки! Товсь! Кто останется на ногах немедля пристрелить! Всем сесть на землю! Делай раз!
Грохнул выстрел из пистолета Щербцова.
— Делай два! Стрелки, наводи!
Крестьяне, до того стоявшие в нерешительности, распластались на земле. Над площадкой повисла тишина.
— Всё делается так, как должно, — спокойно заявил великий князь. — Вас ждёт новая жизнь, и вы должны верить, что она будет счастливой. Всем сидеть и ждать, настанет час, и вы сможете направиться по домам. Всякий же, кто осмелиться бунтовать, будет убит на месте.
— Барин, — Клим пополз к великому князю, но жерди Гордея и Архипа уткнувшись в землю преградили путь старосте, — помилосердствуй, последние отнимаешь, ведь помрём же, смиренные холопы твои.
— Будете трудиться, не помрёте. Я обещаю. Всем сидеть смирно пока час не наступит.
Наблюдая за притихшими, перешёптывающимися между собой крестьянами, великий князь поделился своим виденьем будущего с Юрьевичем:
— Сегодня нам спать не придётся. Я уверен, что этой ночью они придут забирать своё назад.
Опасения великого князя не собирались сбываться. Крестьяне, вернувшись в разорённую деревню, весь оставшийся день что-то обсуждали. Неспешно деревню окутала вечерняя темнота, но мальчишки поставленные наблюдать за крестьянами сообщали, что брожения не прекратилось. Только к десяти вечера деревенские угомонились и разошлись по избам. В поместье же никто и не думал ложиться. Помимо очевидной опасности, крестьянское имущество, нежданно свалившись на голову Тису, требовало к себе внимания.
Путаница возникла неизбежно, несмотря на все попытки навести порядок. И если со скотом, крупным инвентарём всё обстояло довольно сносно, то мелочь, впопыхах сваленная в кучу, явно свидетельствовала о несовершенстве учёта.
Из живности первыми о себе заявили куры, громкими воплями требуя либо корма, либо привычного для них выпаса. Даже после кормёжки они не желали прекращать свой митинг. Благо с наступлением темноты они угомонились. Однако следом забеспокоились коровы.
— Время вечерней дойки, — пояснил Гордей, раздававшееся в хлеву мычание, обеспокоенному великому князю. — Счас мы их.
С этими словами Гордей скрылся в поместном доме. Через некоторое время он вернулся неся с собой какое-то тряпьё и ведро. Следом шли Архип с вожжами и верёвками в руках и жена Гордея, Лёля, с двумя вёдрами и полотенцем.
— Счас мы их, — повторил Гордей великому князю и подошедшему управляющему.
По каким признакам Гордей выбирал свои жертвы было не понятно, но он внимательно осмотрел всех четырёх коров. Наконец потянул одну из них за рог, предложив при этом пук сена. Заметив, что корова подаётся с трудом, он на бросил ей на рога верёвочную петлю и потянул сильнее. Не без сопротивления корова последовала за ним. Её подвели к яслям, обмотали верёвкой морду и закрепили к столбу так, чтобы она не могла отвернуться от сена, заботливо ей насыпанного. Гордей бросил на ясли возле коровьей морды принесённую тряпку, оказавшуюся линялым сарафаном. В это время Архип прохватил корове задние ноги вожжами и в натяг подвязал к столбам хлева. Затем прихватил бичевой хвост к ноге. Лёля осторожно прошла к вымени с припасёнными вёдрами, в которых оказалась вода. Она долила из одного ведра в другое воды, макнула туда руку. Ещё долила и, убедившись, что вода готова, принялась поглаживать корову по боку. Постепенно спускаясь к вымени. Затем подмыла вымя водой и, смочив полотенце, протёрла его. И только потом промыв руки и дойки молоком приступила к работе.
Следующий выбор Гордея оказался не сильно удачен, корова с большим белым пятном на боку упиралась и мычала, не желая идти.
— Ну, постой голубка. Постой. Потом сама побежишь, — ласково проговорил Гордей и повёл с собой её рыжую соседку.
Осталось только удивляться той ловкости, с которой братья брали коров в оборот. Когда Гордей вышел и позвал свою дочку, Сеню, слить первое ведро, Тис не удержался от реплики:
— Ловко ты! Прям цыган!
— Тю, было бы вымя, а подоить, не велика наука. Цыган... Циган не только чужую корову, а и быка подоить может. Ха-ха, — рассмеявшись собственной шутке, Гордей поспешил в усадьбу менять ведро.
Лошади оказались самым спокойным приобретением. Привычные к уходу за ними гусары и егеря приняли "крестьянок" под свою опеку. К имеющимся почти четырём десяткам лошадей дополнительные шесть крестьянских кляч не стали большим бременем. Их быстро почистили, накормили и разместили в стойлах.
* * *
23 октября 1827, Батово
Насмехаясь над всем предпринятыми предосторожностями, ночь прошла совершенно спокойно. С наступившим утром тоже не пришло ничего интересного. Крестьяне находились в своей деревне, слоняясь между домами и не осуществляя никакой иной видимой деятельности кроме разговоров. Собрав в поместье совет, великий князь заявил:
— Они ждут. Я рано или поздно отъеду отсюда вместе с конвоем, тогда наступит их время. Полагаю необходимым осуществить хитрость.
— Что вы предлагаете? — поинтересовался Юрьевич.
— Мы сегодня съедем сразу после обеда. Посетим Рождественское, а к полуночи тайно вернёмся. Для нас каждый день это просто день, а им каждый день что-то есть нужно. Ждать они не будут и явятся к усадьбе ближайшей ночью, как мы съедем.
— Согласен, — заключил Тис, и все присутствующие кивнули. — Однако, нам не спать ещё одну ночь, предлагаю отдохнуть прямо сейчас.
— Разумно, — заключил великий князь, — всем отдыхать. Однако, двух конвойных поставить на карауле, дабы не прозевать случись чего.
* * *
24 октября 1827, Батово
Они долго наблюдали как в полной темноте, деревенские шёпотом распределялись у единой верёвки, привязанной к двери господского амбара. Все от мала до велика уже взялись за неё дабы потянуть, и тут из усадьбы и близлежащих зарослей с громкими криками: "Всем сесть на землю" высыпали солдаты, окружая растерявшихся крестьян.
— Грабить решили? — Поинтересовался великий князь у Клима, которого к нему подтащили два егеря.
— Мы своё хотели забрать, ведь без скота и зерна нам смерть неминучая, — лепетал староста.
— Я же сказал, работать будете, умереть вам не дам. Не уж-то мне веры нет?
— Так-ить, оно дело известное. Вы уедете. А с управляющего, что за спрос. Возьмёт нас в батраки, и за месячину будет из нас жилы драть. А нам и слова не скажи. Чуть что смерть голодная. Как на работу не выйдешь по болезни ли, по празднику ли так смерть. Как лошадь хозяйская занеможет или сбруя порвётся так штраф и смерть. Дело то известное. Ты барин, по малолетству своему, нас к страшному приговорил. Самоубийство грех, но мысль эта вчера в каждой голове побывала. Не дай свершиться страшному.
— Я понял тебя Клим, — великий князь подошёл к стоящему на коленях старосте и приблизил своё лицо к его, стараясь заглянуть в самую бездну глаз старосты. — Ты верь мне, я добра хочу... Себе и людям моим. И ты, и селяне — мои люди. Вам ущерба не хочу ни в коем разе. Но и позволить вам жить по-старому не могу. Земля страдает от того, что вы на ней творите. Нас всех ждёт новая жизнь, в которой нам предстоит научиться себя кормить и землю блюсти в порядке и скотину плодить и достаток давать и себе и детям своим и государю. А для того от старого отрешиться надо. Вам страшно, я понимаю. Кнутом гоню вас, но вы идите с верой в сердце. Я добра хочу. Вам добра и государю. Перед ним и господом я за вас в ответе и не посмею старательных крестьян голодом уморить. А господин Тис весь в воле моей, если не так будет хозяйство вести, шлите ходоков, да и я сюда буду наезжать, с тобой, Клим, всегда найду время поговорить. Верь мне.
— Эх, барин, кнутом нас гонишь. Верно сказал. Веры ждёшь, из под кнута-то. Есть ли выбор у меня?
— Ты же христианин, выбор всегда есть. Ты можешь в бунте своём упорствовать, а можешь мне поверить и людей спасти от кнута моего. Сила за мной, я заставить могу, но я хочу придти к согласию и научить вас новой жизни. Потому я говорю с тобой. Хочешь слово дам, через пять лет, если захотите, верну вас к старой жизни, скот ваш, зерно, землю... всё верну, даже свободу дам. Пять лет будете жить по-моему. Через пять лет всё, что взял вчера верну и отпущу вас от себя, навсегда.
— Слово даёшь?
— Слово.
— Позволь мне с мужиками поговорить.
— Возвращайтесь в деревню. Утром с восходом жду тебя.
Когда толпа деревенских пропала из видимости, к великому князю подошёл управляющий.
— Что ж, задали Вы мне ещё одну заботу, придумать на зиму им занятие, да так чтобы с того толк был.
— Увы, для того мне и нужен управляющий. Впрочем, на первое время я могу предложить занятие для всех. Нужно перебрать зерно отложив самое крупное на посев. Вообще, отбор посевного зерна и картофеля должен стать одной из главных ваших забот. Кроме того, необходимо не только рубить, но и высаживать лес. К этому можно начать готовиться уже сейчас, намечая годный для пересадки молодняк. Чуть позже, я вам направлю свои соображения по данному поводу. Я полагаю, что именно хороший отбор посевного зерна и молодняка даст нам возможность сделать хозяйство прибыльным. А пока надо выспаться, утром мне в дорогу. Мои планы и так нарушены, и в Сестрорецк я уже не успею, но у меня ещё есть надежда поехать на почтовых и к вечеру двадцать пятого оказаться в столице.
— Вы поедете одни?
— С Семёном Алексеевичем, и возьму с собой Чернявского. Остальной конвой пусть здесь побудет некоторое время для вашего спокойствия. Когда надобность в нём отпадёт, направите его в столицу.
* * *
25 октября 1827, Санкт-Петербург
Великий князь, приведя себя в порядок с дороги, поспешил к Кларку. В назначенные пять часов он открыл производственное совещание.
— Павел Петрович, вы осмотрели место будущей стройки, я хотел бы услышать ваши соображения.
— Да, Ваше Императорское Высочество, я готов доложить.
— Прекрасно, я внимательно слушаю.
Мельников разложил на столе карту со схемой дороги и несколько листов с чертежами, вздохнул и начал свой рассказ:
— Общая длинна дороги девять верст и двести саженей. По пути будут три подготовленных места для погрузки. Возле торфоразработки, у дворца и у стекольного завода. На концах пути дорога образует петли, чтобы паровая карета могла развернуться в обратный путь. Для устройства дороги необходимо будет построить два моста. Перепад высот на протяжении всего пути достигает десяти саженей. Для экономии, Ваше Императорское Высочество предложило устроить путь без насыпи, потому выровнять этот перепад не представляется возможным, впрочем, он не должен быть трудностью для паровой кареты. Кроме того, мы можем воспользоваться опытом господина Стефенсона и разместить вдоль пути дополнительные подъёмные механизмы на конной или паровой силе. Тем не менее, совсем избежать устройства насыпи не удастся. Торф является слишком зыбким основанием для пути, потому на участке от торфоразработки до домика сторожа необходимо уложить гать. Исходя из сказанного, я изложил предварительную калькуляцию.
— Прекрасно, — великий князь, взял протянутые Мельниковым листы, — я внимательно прочитаю позже, а сейчас прошу, уточнить какое количество рельс и других металлических изделий потребуется для строительства дороги, чтобы Матвей Егорович мог представить себе то количество, что потребно изготовить на его заводе.
— Хм, -Мельников смущённо кашлянул в кулак, — Ваше Императорское Высочество, Как только я свёл свою примерную калькуляцию, то обсудил её с Матвеем Егоровичем.
— Это очень хорошо, — улыбнулся великий князь. — Матвей Егорович, что скажете о рельсах?
— Кх-м, Ваше Императорское Высочество, — кашлянул Кларк, — с сожалением, вынужден сообщить, что Ваше намерение изготовлять рельсы из прокатного железа в необходимом для строительства количестве не может быть исполнено на нашем заводе. Прокатное дело весьма сложно и требовательно к толщине прокатываемого железа. Александровский завод не имеет стана, на котором бы можно было прокатывать такую толстую полосу. Строительство стана не только дорогостояще, но и потребует значительного времени и возможно окажется неуспешным. Потому я предлагаю изготавливать, как обычно, рельс из чугуна. Это будет почти в четверо дешевле, чем закупать прокатное железо за границей. Тем самым я полагаю что изготовление двадцати тысяч четырёхсот крепёжных пластин, около восьмидесяти двух тысяч крепёжных штырей, две тысячи шестьсот пятьдесят двухсаженных чугунных рельс и пластин, соединяющих рельсы между собой, для Вашего Императорского Высочества будет стоить почти в девяносто тысяч ассигнациями. Паровая карета по схеме предложенной Вашим Императорским Высочеством ещё ни разу никем не была построена, потому риск неуспеха данного предприятия высок. Стоимость же её не будет менее семидесяти тысяч. Тележка для торфа или иного груза будет стоить две тысячи, а для перевозки людей четыре тысячи пятьсот рублей. Прошу рассмотреть калькуляции и чертежи.
Кларк положил на стол свёрнутые трубкой бумаги. Великий князь развернул их, бегло просмотрел и, кивнув головой, ответил:
— Я позже ознакомлюсь внимательнее... Скажите Матвей Егорович, а вы сможете изготовить всё потребное. Половина всех рельс, пластин штырей и прочего понадобиться к маю, остальное включая паровую карету, дюжину тележек для торфа и четыре для людей нужно будет сделать к июню. Кстати, Павел Петрович в ваших расчётах есть примерное время строительства?
— Непременно. В случае полного удовлетворения в людях, дорога со всеми строениями должна быть построена за три месяца. Для чего потребно около шестисот человек и двухсот подвод.
— Как вы полагаете, можно ли считать, что на три месяца это обойдётся мне в шестьдесят рублей на человека и сто на подводу?
— Я полагаю, что это обойдётся дешевле. Кроме того, Вашему Императорскому Высочеству будет не сложно использовать на работах людей из арестных домов.
— Действительно... — задумчиво проговорил великий князь.
— Немного поразмыслив можно предложить и иные способы сбережения. Например, использовать при строительстве гати материал от расчистки торфяников.
— Прекрасно, Павел Петрович, сможете ли вы сделать подробный план хода работ по строительству не только дороги, но и торфяного предприятия?
-Да.
— Прекрасно, сколько вам нужно времени?
— Мне представляется, что я справлюсь к первому февраля, но...
— Прекрасно!! — воскликнул великий князь, не давая Мельникову договорить, — полагаю, восемьсот рублей будет достаточным вознаграждением. Прошу Вас каждый понедельник сообщать мне о ходе вашей работы, а также предоставлять докладную записку Бенкендорфу. Волей государя Александр Христофорович будет принимать участие в нашем предприятии. Вас же, Матвей Егорович, прошу своевременно сообщать Павлу Петровичу о возможностях вашего завода, а так же готовиться к выполнению моего заказа с двадцатого февраля.
— Кх-м, — Кларк кашлянул, прерывая великого князя, — Ваше Императорское Высочество, хочу напомнить Вам, что завод выполняет множество заказов для казны и, возможно, будет не в состоянии исполнить Ваш заказ. За производство рельс, тележек, я не беспокоюсь. Эти работы я намерен поручить восстанавливаемой после наводнения заводской части у Нарвской заставы. Но изготовление паровой кареты весьма трудоёмко и требует моего личного участия. Если Ваше Императорское Высочество твёрдо намерено сделать такой заказ и желает получить его к июню, то приступать к работе необходимо уже сейчас. Однако, работа над паровой каретой потребует больших затрат...
— Я готов предоставить задаток. Сколько и когда вы хотите получить.
— М-м, пятьдесят тысяч до пятнадцатого ноября.
— Хорошо. Однако хочу вас предупредить, поскольку я намерен непосредственно участвовать в создании паровой кареты, то вы должны будете подробно информировать меня о ходе работы, учитывать мои замечания к конструкции и не имеете права создавать схожие кареты без моего согласия. Чуть позже Семён Алексеевич составит надлежащие бумаги, пока же я хотел указать на главное.
— М-м-м, несомненно, Ваше Императорское Высочество, вольно... ставить слуг своих... в любые...
— Вот и славно, — перебил Кларка великий князь, и снова обратился к Мельникову: — Вас, Павел Петрович, я прошу смело быть ко мне по любому вопросу. Для пользы данного дела я готов принять вас даже среди ночи.
— Благодарю, — кивнул головой Мельников, — тем более, что создание торфяного предприятия ново для меня...
— Всё бывает впервые. Я прекрасно понимаю, что каждое новое дело таит в себе множество непредвиденных сложностей. Это заставляет осторожничать, но необходимость требует действий, несмотря на страх.
— Вы, несомненно правы, Ваше Императорское Высочество... — широко улыбаясь, вставил Кларк.
— Мне весьма льстит, что вы со мной согласны. А теперь, Матвей Егорович, я хотел бы подробнее обсудить устройство паровой кареты и тележек, — великий князь разложил на столе бумаги Кларка. — Начнём с тележек для торфа.
* * *
26 октября 1827, Санкт-Петербург
Лошади лениво тянули четырёхместный ландо по на бережной. Спешить в ракетное заведение было незачем, и великий князь имел достаточно времени для бесед со спутниками. Сегодня его сопровождал не только Юрьевич, но и Ратьков. Кроме того, намереваясь развернуть полноценные испытания ракет, наследник престола взял с собой Дорта. Впрочем, предстояли так же масштабные испытания новых винтовальных ружей из Сестрорецка. Но сомнения в том, что Дорт сможет одновременно контролировать оба процесса, терзали великого князя. В результате он решил вернуться к этому вопросу после визита в Сестрорецк. А пока необходимо было ввести исполнителя в курс обоих испытаний.
Погружаясь в эти мысли, великий князь терял внимание к речи Ратькова о ходе создания гарнизонной бригады:
-... На сегодняшний день я заручился вниманием ста пятидесяти двух молодых офицеров. Тем не менее, совершенно невозможно сделать окончательных шагов пока государь не соблаговолит выразить свою волю с утвердительной подписью. Ведь ни на устав, ни на места в табели пока не наложена высочайшая резолюция. Сегодня я был с докладом у государя, он принял меня весьма добросердечно и участливо, но не более. Кстати, он полюбопытствовал, помнит ли Ваше Императорское Высочество о вашей привилегии сопровождать императора на прогулках.
— Вот как, — оживился великий князь, — Семён Алексеевич, направьте извещение в Сестрорецк, что я буду там завтра к десяти. А по возвращении буду к государю. Авраам Петрович, вас, если будет на то ваше согласие, я от завтрашней поездки полагаю освободить.
— Благодарю Вас, — улыбнулся Ратьков. — Вы правы, я уже видел винтовальное ружьё в Гатчине, в отличие от ракет.
— Надеюсь, они произведут на вас должное впечатление. Мы уже скоро прибудем.
На месте, великий князь прекратил церемонию по встрече высочайшей особы, организованную Внуковым, сразу после первых слов приветствия. Также он отказался осматривать само заведение.
— Василий Михайлович, я намерен без каких-либо задержек приступить к испытаниям, надеюсь, вы готовы?
— Разумеется, мы ждали только Вас.
— Вот и прекрасно.
— Тем не менее... — Внуков, покраснев, смущённо глянул под ноги, — прежде чем приступить, я полагаю необходимым дать некоторые пояснения...
— Извольте. — великий князь вскинул брови.
— Кх, Ракеты, устройства весьма сложные. Вы предложили так много усовершенствований, что представляется неразумным испытывать их все целиком. Потому мы подготовили специальные приспособления, которые должны позволить испытать каждое усовершенствование отдельно. Например...
— Я всё понял, — прервал Внукова великий князь, — и одобряю это решение. Более того, если бы вы начали испытания всех усовершенствований сразу в одной ракете, я бы сам вам предложил подобное. Надеюсь, перед испытаниями вы мне покажете ваши приспособления. Хотя признаюсь весьма любопытно взглянуть на новую ракету целиком.
Внуков шумно выдохнул.
-Для Вашего Императорского Высочества мы подготовили и ракеты целиком.
— Прекрасно. Непременно сегодня одну из них попробуем запустить. Хочу отдельно представить вам, — великий князь жестом подозвал Дорта, — чиновник моей канцелярии Павел Генрихович Дорт. Он будет от моего имени присутствовать на всех испытаниях и вести подробнейший отчёт о них. Также к нему можете обращаться за любой потребной помощью, для скорейшего завершения нашего дела. А теперь, с чего вы хотели бы начать?
— С самого простого. Проверки работы взрывателя призванного поджечь порох в гранате при ударе.
— Прекрасно. Действуйте.
Внуков отдал указания и повёл наследника престола, попутно поясняя суть эксперимента:
— Я исходил из того, что впоследствии мы можем изготавливать ракеты с шести, двенадцати и двадцати фунтовыми гранатами. Это позволило предположить общий вес ракет. Мы изготовили груз и прикрепили снизу предполагаемый взрыватель. Груз будет сброшен с высоты вниз. Так можно убедиться в работе взрывателя.
Он прошли за здание ракетного учреждениям к площадке, где суетились рабочие, поднимая нечто напоминающее ведро, на верёвке, переброшенной через сук высокого дерева.
— Не спешите, — остановил всех великий князь, — сначала я хочу увидеть устройство взрывателя. Надеюсь, у вас есть его схема?
— Да, — Внуков махнул рукой, и молодой паренёк подал заранее приготовленную бумагу.
— Прекрасно, — отметил великий князь, — а пока я смотрю схему, пусть рабочие вскопают землю в том месте, куда должен упасть груз.
Спустя непродолжительное время, Саша закончил изучение схемы. Около минуты он смотрел вдаль, и после заключил:
— Полагаю, достаточно один раз убедиться, что это работает или нет. Поскольку я вижу важные недостатки.
— Что Вас настораживает?
— Я полагаю, что при хранении и перевозки взрыватель должен быть снят с ракеты либо полностью, либо частью, чтобы не произошло неожиданного взрыва. А непосредственно перед выстрелом его должно быстро установить или привести в боевое положение. Предлагаемый же вами взрыватель слишком прост в этом отношении.
— Вы правы, Ваше Императорское Высочество. Соблаговолите дать команду к началу?
— Приступайте.
— Груз вздёрнули чуть повыше, высвобождая верёвку, и он устремился вниз. Раздался хлопок. И улыбающийся великий князь поздравил главного экспериментатора:
— Всё замечательно сработало, Василий Михайлович. Позвольте теперь мне определить, каков будет следующий опыт?
— Прошу Вас.
— По моему разумению ракету с гранатой шесть, а возможно и двенадцать, фунтов стрелок должен запускать из ручной бомбарды или некой трубы. Ракета должна выбрасываться пороховым зарядом на несколько саженей, за время полёта должен разгораться ракетный заряд и дальше вести её к цели. Вот именно этот запуск я и хотел бы проверить. Вы подготовились к такому?
— Да, — Внуков раскраснелся, — только нужно немного времени, чтобы подготовить лафет. Прошу Вас, я покажу дорогу.
Внуков провёл их от здания ближе Чёрной речке. Спустившись с возвышения, на котором стояло ракетное заведение, они оказались в низине у реки. Рабочие уже установили малокалиберную пушку и готовились зарядить её. Внуков взял снаряд, представляющий собой ядро с приделанной к нему трубой, и протянул его великому князю.
— Вот, вес этой болванки приблизительно такой же как ракеты с шестифунтовой гранатой. В болванке сделан небольшой заряд из сладкого топлива. Чтобы пороху было легче его воспламенить топливо открыто с торца целиком,. В состав, помимо сахара и селитры, добавлена сера. Размер трубки подобран под калибр этой старой гаковницы, которую мы укоротили и поставили на лафет для удобства. Если малого заряда окажется достаточно, а отдача не большой то можно попробовать сделать запуск из рук. Дозвольте приступить.
— Действуйте.
Внуков дал знак. Раздался хлопок. Болванку выплюнуло из ствола, и она, шипя, упала на землю в сажени от дула. Сначала из трубки был заметен только дым, но через мгновенье показалось пламя и болванку стало мотать по земле. Секунды через три топливо закончилось. Все, молча, ожидали слов наследника престола, но он не спешил. Возникла неловкость, которую Внуков попробовал прервать покашливанием.
— Василий Михайлович, вы могли бы показать запуск с треноги? — среагировал великий князь.
— Да, Ваше Императорское Высочество, я распоряжусь, — оно подозвал одного из рабочих и, отдав распоряжения, принялся пояснять предстоящий эксперимент: — Оставшийся при укорачивании гаковницы обрезок ствола мы решили использовать в качестве пусковой трубы. Сейчас болванку снабдят сладким топливом, установят треногу.
— А готовы ли вы к опытам для ракет с двенадцати и двадцати фунтовой гранатой?
— Готовы, Ваше Императорское Высочество. Желаете посмотреть?
— Нет. Я запрещаю проведение опытов для создания этих ракет до тех пор, пока возможность изготовления ракет с шестифунтовой гранатой пускаемых с рук или с треноги не будет выяснена окончательно. Павел Генрихович, — великий князь развернулся к Дорту, — учтите это. Через три месяца мне нужно тридцать шестифунтовых ракет, действие которых я мог бы показать государю. Вам и Василию Михайловичу, предстоит создать именно эти ракеты, и только после я дозволю заниматься более тяжёлыми ракетами. Это понятно?
— Да, Ваше Императорское Высочество.
— А теперь, посмотрим запуск с треноги.
Рабочие уже устанавливали болванку в пусковую трубу. Через некоторое время всё было готово. Великий князь обратил внимание, что пусковая труба направлена вверх под углом около сорока пяти градусов и потребовал, чтобы трубу расположили горизонтально и дал сигнал к запуску. Рабочий поджог фитиль. Из трубы показалось пламя. Наконец болванка стартовала и, пролетев по пологой дуге к земле пяток саженей, застряла в травяной кочке. Все снова посмотрели на великого князя, на этот раз он не заставил себя ждать.
— Что скажете Павел Генрихович?
— Надо увеличить калибр трубки со сладким топливом.
— Согласен, — кивнул великий князь, — А для запуска с рук?
— Тоже.
— А ещё при запуске с рук надо сразу поджигать топливо, от которого загорится порох вышибного заряда, — предложил великий князь и дал указание Внукову: — а теперь распорядитесь выстрелить из гаковницы с рук, только пороховой заряд надо увеличить.
— Прошу дать мне около часа на подготовку, а пока я предлагаю отдохнуть в моём кабинете за чашкой чая.
— Прекрасно, на многое нужно обговорить.
Кабинет управляющего ракетного заведения был весьма небольшим. В результате присутствие в нём пяти человек создавало ощущение тесноты и надвигающейся духоты. Однако, дискомфорт исчез, когда радушный хозяин рассадил гостей и открыл широкое окно выходящее на ухоженный садик с десятком яблонь. Все успокоились в ожидании угощения, и великий князь неспешно начал говорить:
— Самое важное, что я хотел бы указать вам, господа, на те надобности, которые я намерен удовлетворить этими ракетами. Именно это позволит вам правильно совершенствовать их устройство. Волей государя создаётся особая гарнизонная бригада. В силу разных причин взвода бригады будут размещаться на значительном расстоянии друг от друга. Не исключено, что отдельному взводу стрелков придётся вступить в бой со значительными силами противника. Для этих целей обычно отряд пехоты усиливается артиллерийским орудием, но невозможно каждому взводу дать пушку. Это не только расточительно, но и обременит пехоту содержанием орудия, а также замедлит её марш. Потому я полагаю необходимым, создать во взводе гренадёрскую группу из девяти человек. Важно, чтобы граната была доставлена на пятьсот шагов, а взрыв её уничтожал всех на пятнадцать шагов. При этом устройства для метания гранаты с запасом выстрелов на марше должны быть носимы гренадёрами, а не лошадьми. Кроме того, изготовка к запуску должна быть весьма скорой. На одно устройство по метанию гранат я готов отрядить трёх гренадёр. Один будет стрелять из этого... гранатомёта, двое будут нести заряды и помогать заряжать устройство. Обращаю ваше внимание, господа, что устройство гранаты также очень важно. Мы не можем удовлетвориться тем, что просто снабдим артиллерийскую гранату ракетным двигателем. Первое на что хочу обратить внимание это форма гранаты, для ракеты она может быть вытянутой, а не круглой как для пушки. Кроме того корпус может быть достаточно тонок, при этом гранату необходимо оснастить заранее приготовленными осколками. Помимо гранатомётов взвода, я намерен в каждой роте стрелков создать батарею более тяжёлых гранатомётов. Для этого вам предстоит испытать ракеты с двадцатифунтовой гранатой. Батарея ротных гранатомётов должна следовать за ротой стрелков и доставлять на восемьсот шагов гранату для поражения крупных колон пехоты или эскадронов кавалерии. Осколки от гранаты должны уничтожать всё в пятидесяти шагах. Эти гранатомёты и заряды могут перевозиться лошадьми на походе, но они должны переноситься по полю боя силами гренадёров вслед за ротой стрелков. Однако, в эти три месяца необходимо изготовить и представить государю взводные гранатомёты... О! Наконец-то чай.
* * *
27 октября 1827, Санкт-Петербург
Погода стояла скверная, что не должно удивлять питерца. Серое затянутое облаками небо осчастливило город первым в этом году снегом. Тяжёлые мокрые хлопья падали на землю и превращались грязную кашу под кожаными сапогами. Великий князь с грустью посмотрел на свою обувь, сожалея об отсутствии в этом мире резиновых калош. Дорогая, искусно выделанная, кожа стойко держала удар стихии, но сапоги были обречены. Несмотря на непогоду, государь не намерен был изменять своей привычке и бодро шёл по набережной к Летнему саду, увлекая за собой наследника.
— Слышал ли ты новости из Персии? — Поинтересовался Николай Павлович и, не дожидаясь ответа, сообщил: — Четырнадцатого Георгий Евсеевич взял Тавриз.
— Дорога на Тегеран открыта. Персы согласятся на любое предложение мира, если только вы, мой государь, соблаговолите позволить им сохранить остатки власти. Впрочем, я уже говорил, что считаю важным иметь в лице персидского шаха друга, привязанного к России общим врагом. Хочу отметить ещё одну особенность. Не так давно я получил письмо от Александра Сергеевича, в котором он отмечал, что среди персиян преобладает ислам несколько иного толка, нежели среди турок. Персияне, как и многие народы на Кавказе шииты. Турки же сунниты. Эта разница, сколь бы незначительной она не казалась, может позволить нам обострить отношения между Персией и Турцией. А также используя персидских шейхов склонить Кавказ к покорности.
— Хм, — Николай Павлович даже остановился на мгновение, — мне представляется это весьма затруднительным. Под моей рукой нет людей способных к столь тонкой политике.
— В настоящий момент есть Грибоедов, который хотя бы утрудил себя подобным наблюдением. Пожалуй, Восточный университет может через некоторое время дать нужных людей. А пока их нет, надлежит действовать с персиянами осторожно. Им нужно помогать в их спорах с турками, афганцами и англичанами. Их ссоры с соседями станут одним из залогов нашей дружбы.
— Ни что не может быть таким зыбким, как дружба между владетелями... Впрочем, мне сообщили ты сегодня был на Сестрорецком. Надеюсь, завод тебе понравился.
— Времени было мало, потому я не составил себе о нём должного представления. Мне показали штуцер и винтовальное ружьё для гарнизонной бригады. Мы их отстреляли и направились обратно.
— Хорошие ружья?
— Прекрасные! Основное их достоинство калибр в пять линий и скорострельные трубочки вместо пороха на полке. В результате, осечек было одна на сотню выстрелов. Ружья дают мягкую отдачу, при этом штуцер уверенно попадает в мишень полсажени на сажень с семисот шагов, а винтовальное ружьё с тысячи.
— Уверенно, это как? — продолжил допрос император.
— Девятью из десяти. При этом винтовальное ружьё имеет мушкетную длину и трёхгранный штык. Штуцер же весьма короток. Я сразу распорядился заказать винтовальные ружья для стрелков гарнизонной бригады. А вот для штуцера я пока не нашёл применения. Возможно, его определить гренадёрам.
— Цена?
— В настоящий момент, двадцать четыре рубля пятьдесят копеек — ружьё, и двадцать два рубля десять копеек — штуцер.
— Хм, впечатляет, — непонятно о чём заключил, пожав плечами, Николай Павлович.
Некоторое время они шли молча. Когда вблизи оказалась ограда Летнего сада, император словно вспомнил что-то. Он остановился и развернулся лицом к наследнику.
— Тем не менее, мне всё больше не нравится название этой бригады, — произнёс государь и направился дальше по набережной.
— Что именно вас смущает?
— Оно похоже на армейское, хотя твой устав слишком...Я получил много плохих отзывов о нём. Есть много интересного, и я намерен его утвердить в качестве положения об опытной гарнизонной бригаде, но кое-что придётся поменять, — Николай Павлович замолчал, видимо ожидая вопросов, но вскоре вынужден был продолжить, так и не дождавшись их: — Есть сущие пустяки. Например, ты прапорщиков поставил выше поручиков. Безделица. Но веками так сложилось, что поручики стоят выше, и незачем нарушать вековую традицию. Есть и кое что поважнее. Люди хотят выглядеть значимыми: носить красивую форму, иметь звучный чин, участвовать в чём-то величественном и красивом. Ты же лишаешь их этого. Твоя форма слишком проста, твои ранги звучат скучно, твой строевой шаг не красив. Этими полками и службой в них невозможно гордиться. Ты не думал об этом?
— Думал, но я намеренно пренебрёг этим. Вот, — наследник указал на преображенца, стоящего на карауле, — красиво? Красиво. А почему у него на ружье золотой гравировки нет? Дорого. Всякое украшение имеет свою цену. Даже ружейные эволюции. Когда в угоду звучности разбиваются шомпольные гнезда, разбалтываются замки или в приклад вставляются бубенцы. Вот такая платится цена, оружие, несущее смерть, превращается в детскую погремушку. Ради парада солдат проводит сутки на плацу, упражняясь в гусином шаге, а времени научиться стрелять или фехтовать у него не остаётся. Это тоже плата. Красивая форма такая необходимая на параде, в походе превращается в невыносимый трущий хомут... Я же хочу, чтобы люди научились ценить иную красоту, красоту вещи, идеально сделанной для своего назначения. И если гвардия, возможно, и создана для парада, то армия существует для войны. Оружие в армии -чтобы убивать, форма — чтобы служить в походе и в бою, строевой шаг — чтобы держать равнение на поле сражения. Потому на ружьях не должно быть гравировки, они красивы наилучшим соответствием своему назначению. И человек красив тем же, а не чином или яркими тряпками. И я хочу, чтобы офицеры бригады научились понимать эту красоту и стремились именно к ней.
Великий князь невольно распалился, произнося эту речь. Щеки его раскраснелись, а голос сделался громче и задрожал. Когда он закончил, государь не изволил продолжать беседу, думая о чём-то. Это позволило через некоторое время, успокоившись, дополнить сказанное:
— Я полагаю, хорошим названием будет "Легион Великого Князя Финляндского" — предложил наследник престола.
— Хорошее название, — откликнулся император. — Но в твоём уставе есть положения просто невозможные. Так, ты полагаешь поднимать людей низкого происхождения в офицеры, но это пустяки, такое бывает и сейчас. По-настоящему достойный человек может быть поднят. Ты хочешь взять это за правило и поднимать многих. Это смело. Пример Петра Великого наряду с опасностями, обещает много пользы. Но ты намерен понижать людей благородного происхождения. Как исключение это возможно, но не более. Людям негодным не давай роста, отправь служить в дальние гарнизоны или в отставку. Понижение же в чине не просто наказание, а унижение достоинства. Благородные люди не станут нести такую службу, это положение намного хуже, чем даже отсутствие возможности выслужить чин по сроку.
— Я это понимаю, но прошу дозволения попробовать. Мне нужны офицеры, намеренные служить и готовые умереть в бою. Я не хочу, чтобы легион превратился в гвардейский полк, в котором числятся для получения жалования и возможности в красивой форме танцевать на балах. Мне нужны люди готовые на дела. Их я намерен поднимать, не смотря на происхождение. Кто на дела не способен, тот ошибся с местом службы. Потому я и просил Абрама Петровича обратить особое внимание на офицеров из не богатых и не знатных семей. А что они откажутся служить в легионе... Я для справных назначил содержание превосходящее гвардейское. При этом трат на мундир английского сукна им не предстоит... Кроме того, чтобы поднимать людей с низов, мне нужно освобождать должности наверху.
— Ну... — государь задумчиво поглядел на ограду летнего сада.
Наследник проследил этот взгляд до таблички "нижним чинам вход воспрещён" и, от возбуждённости пропустив дрожь в голос, взмолился:
— Папа, дай попробовать. Не получиться через пару лет всё можно переделать. Дай попробовать новое оружие, новую форму, новый устав, новые возможности вести бой. Нельзя опрометчиво устраивать нововведения в армии, во флоте, в любом деле. Но и всё время жить по-старому нельзя. Нужно пробовать новое и если оно окажется удачным, тогда найдётся способ ввести новое повсеместно... Но пробовать новое необходимо, пусть для этого будет легион.
— Я подумаю. И всё же... — император поднял руку, показав торчащий вверх указательный палец. — Три тысячи ружей по двадцать пять рублей это семьдесят пять тысяч. Денежное содержание чинов около двухсот тысяч в год. Ещё вещевое и кормовое содержание и придуманные тобой ракеты. Это всё деньги. Это очень большие, даже для меня, суммы. А для тебя это только урок...
Под конец своих слов император невольно повысил голос, брови его нахмурились. Внезапно он, пристально глядя на сына, на мгновение замолчал, а потом, тщательно разделяя слова, продолжил:
— А главное люди. Они поверят тебе, примут службу, а потом, превратятся в офицеров расформированного полка, без малейших перспектив. А это уже не крестьяне...
Наследник покраснел и потупив взор повинился:
— Тебе уже рассказали про мою поездку в Батово. Возможно, я совершил ошибку, но как бы не сложилось... Надеюсь Ваше Императорское Величество, будет благорасположен к делам нерадивого помещика.
Николай Павлович погрузил свою тяжёлую руку на плечо сына, приблизил к его лицу своё и, улыбнувшись, спросил:
— А если я скажу "нет"?
Затем он, резко выпрямившись, пошёл к Невскому проспекту. Шагов через десять он обернулся к застывшему в задумчивости наследнику и жестом пригласил за собой.
— А вот Василий Андреевич был вне себя, ха-х, — государь хохотнул, припоминая какой-то разговор с Жуковским. — Ты уже получил приглашение от Карамзиных на эту субботу? Вот там, тебе придётся покраснеть за батовских крестьян. И помни, я не сказал тебе "да".
— Что ж, будет день придётся и покраснеть. Но твое благоволение в моих делах очень важно. Без него я не могу ничего предпринять. Недавно Кларк попросил с меня задаток для постройки паровой кареты. Без твоего одобрения я не могу создать товарищество по участкам, дабы выплатить задаток. А без этого ничего не выйдет с моей железной дорогой.
— На это я своё благословение уже дал. Мне самому любопытно увидеть катящую по рельсам паровую карету. Только, зачем тебе это товарищество?
— Хочу вовлечь в него гатчинское купечество и чиновничество, дабы оно не противилось новому. Заинтересовать их в моём деле прибылью, я полагаю значительно полезней, чем обязать приказом. Я намерен на двести тысяч рублей получить более половины всех акций, на сто тысяч я предложил Бенкендорфу и Канкрину. Они придадут солидности товариществу. А остальные акции Мария Фёдоровна обещала помочь продать гатчинцам.
— Хм, а мне не хочешь часть акций продать? Ха-ха — смеясь, поинтересовался государь.
— Готов все свои отдать даром.
— Устав готов уже?
— Егор Францевич передал мне его, но я хочу сам прочитать и подправить, прежде чем подавать на утверждение.
— Свои правки изложи отдельно с пояснением. И не позже следующей пятницы жду от тебя устав. Тем более, что тебе полезно будет прочитать устав Александровского университета, что мне доставили в этот вторник. С ним тоже не годится тянуть, ведь скоро Василий Андреевич составит новый план учения, и у тебя уже не будет столько времени на свои дела.
* * *
28 октября 1827, Санкт-Петербург
Воспользовавшись дневным светом и достаточным временем до обеда, великий князь решил подготовить инструкции для Тиса. Взяв письменные принадлежности и посетовав на отсутствие перьевой авторучки, великий князь устроился за столом. В задумчивости почёсывая пером нос, он уставился в стену.
"Что ж, вот я и объединил все ресурсы поместья под своей рукой. Самое главное, я получил трудовые ресурсы, хотя люди явно не желали оставлять свой маленький и никудышный бизнес и начинать работать на дядю. Ну да теперь, я получил их лет на пять, а если всё пойдёт удачно, то и навсегда. Как бы ни привлекательна была свобода, а от накрытого стола отказаться сможет не каждый. Важно чтобы стол был накрыт. А для того нужно поднимать это хозяйство восемнадцатого века хотя бы до уровня конца девятнадцатого. Специалист по сельскому хозяйству из меня никакой, но кое-что наметить можно.
Какие имеются проблемы. Первое это слабая техническая вооружённость. О комбайнах и тракторах можно только мечтать. Хотя... лет через десять можно будет паровым трактором озадачиться. Но пока мне ещё предстоит сделать первый паровоз, а трактор посложнее будет. Потому лошадь наше всё. На конной тяге комбайн не запустишь, а вот косилку, конные грабли, сеялку и молотилку вполне. Ещё на основе косилки можно сделать более специализированную жатку. Это и наметим. Устройства это не сложные, хоть я и не рассматривал их детально, но сообразить что к чему не так сложно. Привод от колёс сделать не сложно. Ножи, ходящие как в машинке для стрижки волос, тоже вполне можно изготовить. Грабли вещь вообще простецкая. Для жатки конечно повозиться придётся с просыпающимся зерном, направляющими для сброса, но сложностей особых быть не должно. Худо бедно, работать будет. Конечно, сев озимых я пропустил. А вот к весне сеялка должна быть. И не одна. А к июню косилки и грабли нужны. А следом молотилка и мельница.
А вот с плугом надо бы посоветоваться со знающими людьми. Почвы бедные, плодородный слой тонок, если при глубокой запашке глину наверх поднимать добра не будет. И это вторая проблема. Толковый человек нужен. Агроном. Я не представляю себе что сажать и как, на этих почвах. Что могу предположить? Прежде всего надо поля разделить канавами метров так через двести. С одной стороны при засухе они будут служить резервуаром. С другой, и более актуальной для Питера, они будут лишнюю влагу отводить. Ещё знаю, что по ополью злаковых лён сажают, от вредителей всяких. И собственно всё. Пора с Фомой окончательно решать, хотя бы года через три будет свой какой-никакой специалист. Пока же никого нет, придётся как-то самим справляться. Весна не спросит готовы ли мы, тупо время настанет и либо делай как получается, либо ложись помирай... Нужно подготовить чертежи и поговорить с Кларком на предмет размещения заказа. Раз паровую машину он сделать может, то и сеялку, скорее всего, осилит. Хотя весьма мечтательно было бы поставить свой слесарный заводик по производству этой сельскохозяйственной ерунды. Только вот слесарей мне взять негде, да и со сбытом всё неопределённо. У крестьян денег нет, а господа из Англии себе выпишут такое же, даже лучше, ибо импортное, а не с малой арнаутской. Это всё мечты. А мне нужно удовлетворить вполне определённые потребности.
Но самая первоочередная забота — селекция. С семенным фондом, что по зерну, что по льну, что по картофелю нужно работать уже сейчас. А весной будем засевать опытные поля. По мере возможности, семена будем отбирать всё более сложными и трудоёмкими методами. Уходить от простой выборки крупного картофеля или зерна к отбору по секторам в поле, по кустам, по отдельным колосьям. И наконец, внутри одного колоса отбирать лучшие зёрна.
Как я понял из бесед с Тисом селекция в это время планомерно никем, кроме вольного экономического общества, не проводится. В эту замечательную организацию надлежит непременно вступить. Там же попробую решить вопрос племенного животноводства. В Питере это, пожалуй, самое перспективное направление. Почвы и климат здесь растениеводству не способствуют. Только скот, у меня в наличии, скверного качества. Лошадёнки крестьянские в косилку две запрягать придётся. А случись плуг тащить так и вовсе три. Можно конечно каких-нибудь першеронов закупить... Боюсь подохнут, да и жрут они, судя по всему, как не в себя. Тут надо найти такую породу, чтобы соотношение тягловитости и кормов было оптимальным, и чтобы к нашим условиям подходила. Должны же у нас быть свои тяжеловозы.
И с коровами тоже маята предстоит. Закупить за границей не сложно. А вот как они, на наших кормах, передохнут. Но улучшать породы надо. Тут главное не хвататься за всё сразу, а то никаких денег не хватит. А самое главное специалисты нужны. Где бы взять толкового ветеринара для русской специфики? Посему начнём с курей. В двадцать первом веке это выстрелило по всей Ленинградской области. Значит как минимум это возможно. Кроме того, куры быстро плодятся потому эффект от селекционной работы может выявиться раньше. Дохнут они, судя по всему, тоже быстро. Наверное, как кролики, которых все в округе пытались разводить в лихие девяностые.
В целом диспозиция такая. Лошадей русских тягловых пород покупаем, пока тракторов нет. Коров, очень сильно думаем, прежде чем даже дёрнуться. Всяких овец и коз пока нет, и не надо туда влезать без веской причины. Плодим кур. Строим курятники. Продумываем выпас, зимнее содержание. Чтоб эти пернатые без массированного вкалывания антибиотиков не передохли от какой-нибудь инфлюэнции. Вот на этом и будем пока сосредотачиваться.
Растим картофель, рожь, овёс, лён, горох и возможно ещё чего умные люди посоветуют. В идеале устроить бы многополье с севооборотом. Чередовать, там, бобы с картошкой. Но сам я по этому поводу многого не знаю, а местные, думаю, даже в Англии до такого не дошли. Потому травополье. Озимые, яровые, трава... тимофеевка какая-нибудь или эта... люцерна, и поле под паром. И так по кругу. Впрочем, в двадцать первом веке обходятся без выделения полей под пар. Очевидно, можно организовать севооборот так, что простоя земли не будет.
И ещё нужно не забыть про лес. С одной стороны можно его просто вырубать, как это делают все соседи, но я ведь обещал заботиться о земле. Надо засаживать вырубки новым лесом. Подозреваю, что экономически это совершенно не выгодно, но бережное отношение к возобновляемым природным ресурсам должно присутствовать изначально. Это не вопрос выгоды, а скорее некая общественная нагрузка. На манер тех же очистных сооружений, о необходимости которых местные даже не задумываются, когда строят свои заводы. Хотя, бабуля так горячо одобрила замену дров торфом, видимо, некие подвижки в этом направлении есть.
Теперь это надо последовательно и внятно донести до Тиса..."
* * *
29 октября 1827, Санкт-Петербург
Трое гусар сопровождали великого князя и Юрьевича к Карамзиным. Неспешно прогуливаясь по набережной Фонтанки, Саша думал о том насколько в столице всё близко расположено по меркам двадцатого века. Сворачивая к Карамзиным на Моховую, он отрешился от мира так сильно, что голос Юрьевича заставил вздрогнуть:
— Пришли.
— Задумался, — пояснил удивлённому наставнику великий князь.
— Н-н, да, — пожав плечами, заключил Юрьевич и направился к входной двери.
Лакей объявил хозяйке о прибытии гостей, и она выплыла из комнат навстречу.
— Ваше Императорское Высочество, Я так рада видеть вас в этом доме, — приветливая улыбка осветила пухлое лицо вдовы историографа, — Семён Алексеевич, благодарю, что вы нашли возможным посетить наш дом. Василий Андреевич столь лестно рекомендовал вас, что я сразу прониклась к вам дружеским чувством. Прошу вас, господа следовать за мной. Вы пришли одними из первых. Карл Карлович опередил вас буквально на несколько минут, остальные гости ещё не собрались. Впрочем, я привыкла, что в любой момент может пожаловать один из наших друзей без всякого на то приглашения. И Вас я впредь прошу быть у нас без всякого стеснения в любое приличное время.
— Любезная Екатерина Андреевна, я так желал посетить ваш гостеприимный дом, что не мог заставить себя находится в Аничковом ни одной минуты сверх необходимого, — разразился ответной речью великий князь.
Карамзина прикрыв улыбку веером и поманив гостей за собой, поплыла в комнаты. Не смотря на свои довольно пышные формы, она двигалась весьма грациозно, создавая лёгкую иллюзию парения над паркетными полами.
В большой, но весьма скромной, по дворцовым меркам, комнате помещались два круглых стола, около двух метров в диаметре, и штук двадцать стульев. За одним столом Карл Карлович вёл беседу со старшими дочерьми Николая Михайловича, Софьей и Екатериной. Другой стол, судя по всему, был предназначен для ребятни. Самым старшим за ним был Андрей Карамзин, которому четыре дня назад исполнилось тринадцать. Карамзины неоднократно бывали при дворе. Детей из этой семьи наследник встречал на каждом достаточно большом празднике, потому знакомиться было не с кем и, наскоро поздоровавшись, великий князь сел возле Андрея.
— Вам недавно исполнилось тринадцать, — начал беседу великий князь, — вы уже определили, кем намерены нести службу?
— Маменька, полагает направить меня в Дерпт на юридический факультет. Сам же я пока не определился в своих желаниях.
— Что ж, знание законов поможет вам в любом деле. Екатерина Андреевна весьма мудро определила. Однако, ничто не может отменить для дворянина военного поприща, вы уже думали в каком полку служить?
— Нет. Хотелось бы пойти по артиллерии и желательно возле столицы, но маменька пока ни с кем не договорилась.
Стали подходить гости. Не сильно удивившись, великий князь отметил, что среди приглашённых нет ни одного незнакомого лица. Складывалось ощущение, что в салоне Карамзиных собирался педагогический совет по воспитанию наследника престола. Зачем-то сюда притащили Паткуля. Надо признать, что в своих постоянных поездках великий князь стал забывать о своём юном компаньоне, оставленном в Гатчине. Внезапная идея пришла Саше в голову. Дождавшись пока Паткуль усядется за столом, великий князь спросил:
— А что, мой друг, Алекс, не желаешь ли ты стать агрономом? Достойное дело.
— Ваше высочество, моим отцом для меня определено воинское поприще.
— Да, родители в заботе своей для многих из нас уже определили будущее, — улыбнувшись, отметил наследник престола.
Никто не стал поддерживать беседу на эту тему. Дети чувствовали какое-то напряжение и сидели за столом молча, явно ожидая указания старших. Сашу постепенно начала раздражать сложившаяся обстановка. Разговаривать с детьми ему не хотелось. В то время взрослые вели непринуждённые беседы ни о чём. Все ждали. Когда в комнату вошёл Жуковский, началось неуловимое движение. Кто-то пересел, хозяйка направилась отдавать распоряжения прислуге, Мердер прервал беседу, вопросительно взглянув на Василия Андреевича. Саше тут же подумалось:
"Дирижер подошёл. Счас грянут..."
Однако, его ожидания не сбылись. Ещё кого-то ждали. Буквально минут через пять прибыла Луиза Карловна Виельгорская с сыном. Этого мальчика великий князь впервые встретил в прошлом году на своих именинах. Иосиф Виельгорский тогда ничем не запомнился ему. Из трёх десятков детей, приглашённых на именины, прежде всего в знак благорасположенности к их родителям, великий князь не мог выделить в своих воспоминаниях никого. И если нахождение здесь Карамзиных было вполне естественно, то приглашение Иосифа явно имело потаённый смысл, учитывая, что из приглашённых детей на настоящее время были только наследник престола, его компаньон Паткуль и Виельгорский.
— Здравствуйте, Иосиф Михайлович, — улыбаясь, приветствовал нового гостя великий князь, — присаживайтесь ко мне поближе.
— Здравствуйте, Ваше Императорское Высочество, благодарю, — Виельгорский изобразил лёгкий поклон и сел.
— Как вам давешняя погода? — начал светскую беседу великий князь. — Могу поздравить с началом зимы. В четверг первый снег попытался укрыть столицу белым одеялом.
Виельгорский растеряно обвёл глазами сидящих за столом детей и нерешительно ответил:
— Кхм, э-э-э, это да. Однако полагаю, что в Финляндии зима уж и вовсе наступила, и тамошние дети уже могут кататься на санях. В то время как у нас ждать полного воцарения зимы ещё слишком долго.
— Не думаю, что погода на юге Финляндии чем-то существенным отлична от нашей. На севере вполне возможно уже настоящая зима, но наибольшее число финнов живёт именно на юге, — великий князь внутренне расслабился, чувствуя, что появился партнёр для бессмысленной болтовни и не придётся более сидеть молча.
— Пожалуй, вы правы, — легко согласился Виельгорский и сделал очередную подачу: — я слышал, этим летом вы много путешествовали по тому краю.
— Да, заботы моих воспитателей вынудили меня следовать за генералом Ратьковым по финским деревням. Надеюсь, вам этим летом довелось побывать в более интересных местах.
— Увы, до последнего времени я жил в имении отца в Курской губернии. В сравнении с этим финские деревни значительно интереснее.
— Не согласен с вами. Возможно, жизнь финских крестьян и менее обычна для нас, однако быт русского поместья разнообразнее, сложнее и поучительнее для наблюдателя.
— Вы находите? — удивлённо вскинув брови, поинтересовался Иосиф.
— Я имел возможность в этом убедиться. Наблюдателю стоит лишь проявить интерес к мелочам ведения хозяйства и ему отроется весьма сложный в своём многообразии мир. Если вам доводилось наблюдать за севом хлеба, вы не могли не обратить внимания, какое значение русские крестьяне придают этому действу и какими ритуалами сопровождают это бросание зерна в землю. Наблюдателю стоит лишь внимательно присмотреться и тогда даже дойка коровы откроет множество тайн.
Иосиф, молча, смотрел на поверхность стола. Возможно, его охватывало желание задать вопрос великому князю, но слуги, поставившие на стол угощения, переключили внимание на еду. Тем временем, хозяйка предложила детям после еды пройти в отдельную комнату, где для них подготовлены развлечения. Спустя минут пятнадцать дети стали покидать комнату.
Не видя для себя ничего интересного в детских играх, великий князь поднялся из-за стола последним и, не желая идти со всеми, медленно направился к дверям. Василий Андреевич остановил воспитанника, вызвав у него одновременно и радость и беспокойство. Вернувшись к детскому столу, великий князь замер в ожидании продолжения действа. Жуковский не стал тянуть. Как только двери за детьми закрылись, воспитатель спросил:
— Расскажите нам, Александр Николаевич, как же вы решились лишить последнего беззащитных, целиком зависящих от вашей милости людей?
— Рассказ мой будет долгим, позвольте я присяду, — великий князь, не дожидаясь позволения, с удобством устроился за детским столом. Непроизвольно скрестив ноги, руки он заставил себя положить на стол, направив их к воспитателям повёрнутыми вверх ладонями. Затем слегка облокотился на спинку стула. — Вам известно, что заботами вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны мне было пожаловано поместье Батово. Сделано это было с целью научения, дабы я понял заботы мелкого помещика. Ровно потому управление им не было передано в департамент уделов, а предоставлено мне как обычному помещику. Понимая те мотивы, которые побудили Её Императорское Величество так поступить, я определил своей целью в пять-десять лет достичь процветания моего поместья. Для этого я объединил под своей рукой все земли поместья и подрядил людей для работы в нём. Сейчас я намерен вступить в вольное экономическое общество и использовать в моём хозяйстве самые передовые методы ведения дел. К сожалению, как и во всяком новом деле, не обошлось без моих ошибок, непонимания моих помощников и прямого противодействия людей желающих жить дедовским укладом. Ошибки предстоит исправить, помощников просветить, а сопротивляющихся понудить жить по-новому.
Речь великого князя вызвала у воспитателей разную реакцию. Ратьков заулыбался, хитро прищурившись, посматривая на Сперанского. Михаил Михайлович явно нервничал, лицо его не выражало беспокойства, но руки поправляли платье, предательски подрагивая пальцами. Василий Андреевич покраснел. Однако большинство осталось внешне невозмутимыми.
— Кх-м, ваше желание ознакомиться с делами вольного экономического общества весьма похвально. Полагаю, Михаил Михайлович, имеющий дружеские отношения с председателем этого общества, станет вам хорошим помощником в этом, но... — Жуковский сделал длительную паузу и изучающее рассматривал великого князя, — вы превратно поняли суть урока. В процветающем поместье люди должны жить счастливо, а потому насилие над ними не может считаться надлежащим выполнением урока.
— Не понимаю, о каком счастье вы говорите. О счастье всех людей живущих на моей земле? Это фантазия не исполнимая даже в сказках. Всегда будут люди не счастливые. Всё что в моих силах, это дать всем возможность безбедно жить и приносить пользу государству. Именно этим я занят.
— Это ради безбедного житья вы отняли у крестьян последнее?
— Чтобы жить безбедно, нужно не просто работать, а делать это по-новому. Нужно с одного посаженного мешка собирать не три как раньше, а двадцать три. Тогда и только тогда зерна хватит, чтобы накормить всех. А что значит работать по-новому? Отбирать зерно на посев, для чего надобно завести опытные поля. Закупать машины. Высаживать кормовую траву. Ставить молотилки и мельницы... Я, на своей земле, намерен так вести дела. И для этого мне нужна моя земля и рабочие руки. Крестьяне же мою землю поделили на лоскуты. Они выращивают столько, что зачастую не могут прокормить себя. При этом, всё свое время они тратят на этот малополезный труд, лишая меня возможности использовать их руки в своём хозяйстве. И я не о барщине говорю. Я готов им платить, но им некогда работать на меня, они заняты своим хозяйством. Пришлось лишить их этого бремени, чтобы они могли предоставить свои руки для нового труда, который накормит всех.
Жуковский оглядел собравшихся за столом взрослых.
— А если не накормит? — спросил Мердер.
— Если нововведения не позволят накормить людей, значит вольное экономическое общество увлечено глупостью, а я ошибаюсь, веря в новые способы ведения хозяйства.
— Кх-м, не в этом я вижу трудность, — пояснил Мердер. — Вашему Императорскому Высочеству не следует забывать о своём назначении. Вы не можете, как обычный помещик посвятить себя Батово. Вам затруднительно будет навещать своё хозяйство достаточно часто, а следовательно самим вести дело.
— А это, я мыслю, и есть самый главный урок, который я должен выучить. Умение находить и ставить на дело правильных помощников. Именно этому должен научиться наследник престола, и Батово для сего урока весьма подходит.
Заметив улыбку на лице Ратькова, Жуковский обратился к нему:
— А что вы, Авраам Петрович, скажете?
-Ах, господа, я генерал, а не воспитатель. Если солдат не выполняет приказы, его бьют, — Ратьков улыбнулся ещё шире. — Слова же Александра Николаевича о машинах, его стремление применить новейшее, объясняется молодостью. Только опыт, появляющийся в преодолении жизненных тягот, способен изменить это. Пока же мечтательная юность стремится построить дома из серебра, как в повести Булгарина.
— Вы вспоминаете "Правдоподобные небылицы", — Жуковский скривил лицо в гримасу отвращения — вот право, творение не стоящее времени, потраченного на его чтение...
— Отчего же, я нахожу его весьма забавным, — возразил Ратьков.
— Оставим литературные споры, — постановил Жуковский.
— Я полагаю, — неторопливо растягивая слова, вступил в беседу Сперанский, — что порицать цели, поставленные его высочеством, совершенно невозможно, но путь избранный им мне представляется не верным. И наш долг, господа, не только указать на его ошибочность, но и помочь найти правильный.
— Кхе, и что вы предлагаете сделать с поместьем? — поинтересовался Ратьков.
Однако вместо Сперанского, нахмурившись и раздражённо махнув рукой в сторону стены, ответил Жуковский:
— Я вообще считаю, что Александр Николаевич слишком юн и неспособен управлять поместьем. Ему необходимо освоить азы... Вся эта затея... — Жуковский махнул рукой сверху вниз, неосторожно ударив по столу.
— Кхм, — Юрьевич позволил себе перебить поэта, — это выход для нас всех. Если Василий Андреевич объяснит Её Императорскому Величеству Вдовствующей Императрице Марии Фёдоровне всю несвоевременность её затеи, то...
Все заулыбались. Жуковский покраснел и обречённо вздохнув, ответил:
— Ах, Семён Алексеевич, вы, как всегда, правы...
— Кхм, — привлёк к себе внимание Ратьков. Сложившаяся ситуация явно веселила его. Улыбка не покидала лица. Он пристально смотрел на великого князя. — Говорят, перед сражением, Александр Васильевич Суворов, обыкновенно собирал офицеров и обсуждал предстоящую баталию. "Каждый должен знать свой манёвр" — говаривал он. При этом, он всегда старался, дабы враг не узнал о его планах прежде времени...
— К чему всё это... — вскинув брови, ответил Жуковский и посмотрел на Мердера.
— Сейчас важнее полнее понять, на что настроен Александр Николаевич, — пожав плечами, ответил Мердер. — Ведь именно ради этого вы задали ему свой первый вопрос.
— Позвольте мне закончить, — остановил всех Сперанский и обратился к великому князю: — Считаете ли вы достойным, труд господина Смита о причинах богатства народов, с коим вы ознакомились заботами Егора Францевича?
Вспомнив как в действительности осуществлялась эта забота, великий князь не смог сдержать улыбки.
— Мне представляется, вы знаете о тех рассуждениях, что мне довелось вести о нём. Сей труд, безусловно, заслуживает внимательного изучения.
— Тогда вы знаете, насколько проста ведущая к богатству система естественной свободы. Отдельному человеку необходимо предоставить возможность совершенно свободно преследовать по собственному разумению свои интересы и конкурировать своим трудом и капиталом с трудом и капиталом любого другого лица. Свободный человек устремлён, прежде всего, на удовлетворение своего личного интереса, который лучше любого кнута заставляет искать наилучшие способы для выполнения работы. Ни на одного барина крестьянин не будет работать лучше, чем на свой собственный интерес, и от этого он будет становиться богаче. В этом основа благосостояния народа. И несомненно, что процветание вашего поместья вполне может быть достигнуто путём предоставления такой свободы своим крестьянам. При этом они, став свободными и богатыми, позволили бы и вам за счёт подати получать немалые доходы.
— Я не уверен в этом, — нахмурив брови, ответил великий князь. — Впрочем, в этом году они работали исключительно на себя, но чуда не произошло. И можно ли сказать, что они конкурировали со мной и потерпели в этом полную неудачу. Или произошло ещё что-то разорившее их, несмотря на наилучшие способы выполнения работы.
— Это не конкуренция, о которой писал господин Смит.
— Никто не может быть виноват в том, что жизнь включает в себя возможность сильного заставить слабого.
— О, нет! — Сперанский всплеснул руками, — такая возможность проистекает лишь из несовершенства общества.
— Согласен. Но что мне делать, если совершенных обществ не существует. Мне необходимо добиться процветания поместья за десять лет. Вы мой учитель. Так скажите, что мне делать этой зимой или грядущей весной, чтобы выполнить свой урок.
— Кхм, — вмешался в разговор Юрьевич, — позволю себе напомнить вашему высочеству об одной формальности. Как крестьяне должны работать на вас, так и вы имеете обязанность содержать крестьян, в случае если они не могут прокормить себя своим трудом. В противном случае над вашим поместьем может быть назначена опека.
— Спасибо, Семён Алексеевич, но пока ещё никто из них не голодает. Позволю себе отметить, что из-за этой обязанности я готов сделать их свободным, но не отдавая им того, что мне принадлежит по праву.
— То что вверено в ваши руки, не всегда принадлежит вам, — вступил в разговор Павский. — в ваши руки вверена земля и души людские, но всё это создание Господа, а не ваше. Православный человек должен жить по правде божьей и людской. Не в вашей власти отнимать землю у того, кто её пашет или ставить тот оброк какой пожелаете. Не по правде это.
— Вы правы, отец Герасим, в этом есть мой грех, — великий князь раскраснелся от волнения, и голос его стал подрагивать. — Но земля и люди вверены мне. Я решаю, как и кому эту землю пахать. И волю свою я вправе указать. А крестьяне по правде должны её выполнять, не дожидаясь прихода команды.
Павский покачал головой и продолжил:
— Люди жили так искони. Природное сострадание и должно было помочь вам понять всю невозможность для них измениться в столь короткий срок. Они вам противились не со зла, а от непонимания и привычки, не стоило их ломать через колено. Хорошая проповедь и ласка, в сочетании с медленным и неуклонным изменением уклада жизни, вот путь достойный.
— Вы правы во многом... — начал было возражать великий князь, но его прервали.
— На этом и закончим сегодня! — До того молчавший и демонстрировавший полную непричастность к процессу Ушаков громко хлопнул ладонью по столу. — Ваше Императорское Высочество, предлагаю Вам присоединиться к вашим сверстникам.
По дороге в Аничков великого князя сопровождал Мердер.
— А вы любите быть спорщиком, — отметил воспитатель. — И не любите оказаться неправым.
— Не вижу в этом плохого.
— Плохого в этом может быть не мало. Вот вам резоны. Первый, споря, вы скорее приобретёте врагов, чем друзей. Второй, абсолютно правым быть не может ни один человек. Даже будучи во многом правым, под час важнее не победить в споре, а услышать доводы соперника, дабы определить, не содержится ли в них некая доля правды. Третий, в случае если вы окажетесь неправы, привычное стремление к победе в споре не позволит вам отказаться от неверного решения. Четвёртый, любовь к спорам, как и любая страсть, может вовлечь вас в неприятности. И будучи вашей слабостью, эта любовь может быть использована врагами. Всегда надлежит подумать о том, стоит ли вступать в спор. А оказавшись в нём помимо воли, можно подумать, не лучше ли его прекратить, иногда, даже ценой своего поражения.
* * *
2 ноября 1827, Санкт-Петербург
Хотя за последнее время его отношения с Канкриным сторонний наблюдатель мог бы оценить как дружеские, в кабинете министра финансов Саша чувствовал себя немного напряжённо. Они сблизились, не в последнюю очередь благодаря тому, что отдавая должное профессиональным знаниям министра, наследник без стеснения прибегал к его помощи, а получив её, не стеснялся в лестных оценках. Не обходилось и без споров со своим преподавателем экономики, что добавляло в отношения искренности. Вот и сейчас великий князь был готов отстаивать свои правки в устав будущей железнодорожной компании.
— Что ж, Александр Николаевич, — улыбаясь и потирая руки, заговорил, прохаживающийся по кабинету, Канкрин, — ваши замечания выдают в вас весьма осторожного и дальновидного, несмотря на возраст, человека...
"Ну так! Это сейчас в России акционерных обществ... пальцев одной руки хватит. В тех же Англиях их тысячи. Зато в двадцатом веке их миллионы и все дорожки хожены перехожены тысячи раз. Даже в России не удивляют люди, читающие в метро что-то вроде "Акционер против общества"... Тем более, что меня этому учили, пусть и хреново."
— ...Ваше желание предусмотреть казённый интерес в данном предприятии, учитывая ваше положение, вполне понятен. И всё же... создаваемое учреждение вполне частное, и интерес в обогащении не должен уступать казённому. Скорее, наоборот. Ваше предложение снизит привлекательность для будущих покупателей акций.
— Меня не сильно беспокоит эта привлекательность. Как вы могли заметить, я существенно ограничиваю возможность для продажи акций посторонним для дела людям. Сейчас, благодаря Марии Фёдоровне у меня нет заботы в продаже акций. В будущем я и вовсе не собираюсь увеличивать число акционеров. Надобность в деньгах, если такая возникнет, товарищество будет закрывать облигационными займами, а не выпуском акций. Относимо же, казённого интереса, то соблюдение его есть основной мой долг. Кроме того, именно его соблюдение я полагаю самым прибыльным для акционеров решением. Надеюсь, вы понимаете, что я не собираюсь ограничиться строительством дороги в Гатчине. Если дело сложится, то я намерен проложить дорогу в Царское, а потом в столицу. Далее буду строить дорогу через Москву в Одессу. А какая основная трудность для строительства дорог? — Великий князь улыбнулся и сам же ответил на вопрос: — Это выделение земли. Выкуп её для коммерческого предприятия никогда не сравниться с экспроприацией для казённых нужд. И потому я подготовил для государя ещё один проект.
С этими словами великий князь протянул министру ещё несколько исписанных листов.
— Что ж, посмотрим... посмотрим...
Чуть ли не напевая Канкрин сел, и откинувшись на спинку стула принялся читать. Однако по мере прочтения лицо его всё сильнее хмурилось. На второй странице он встал и нервно зашагал по кабинету из угла в угол, останавливаясь дабы прочесть очередной кусок текста. Наконец он плюхнулся на стул и тяжело вздохнув, спросил:
— Вы уже показывали это кому-нибудь?
— Да, Бенкендорфу.
— И что он сказал?
— Ничего.
Просто прочёл, нахмурился и вернул мне со словами: "Может быть".
— Хе, — усмехнулся Канкрин, — Александр Христофорович, как всегда прав. А Михаил Михайлович знает об этом?
— Я интересовался у него настоящим положением дел, но этого проекта не показывал.
Министр финансов положил бумаги сверху на пачку листов с уставом будущей компании. Задумался на мгновение и переложил листы вниз пачки. После вернул всю стопку бумаг великому князю. Канкрин вновь обрёл доброе расположение духа и, улыбнувшись, спросил:
— Вы уже слышали о нашей победе в Наваринской бухте?
— О, да. Полагаю, теперь настоящей войны с Турцией уже не избежать.
— Вы тоже в этом уверены?
— Теперь, да.
— Должен отметить, что ваше чутьё в политических вопросах с недавнего времени удивляет, — улыбнулся министр.
— Странно, — великий князь вскинул брови, — я стараюсь не высказывать публично своего мнения. Моё положение не позволяет этого.
— Тем не менее, ваша идея с войной в Америке, ещё год назад представлялась мне безумием, и я не понимал, как государь мог решиться на это. Впрочем, многие монархи не слушают финансистов, когда думают о внешней политике. А это большая ошибка.
— Увы, но деньги для того и нужны монарху чтобы тратить их, в том числе и на войну.
— Я не о тратах. Позвольте я поясню вам, — получив жест одобрения, Канкрин откинулся на спинку стула и, отпивая из чашки, принялся рассказывать: — Когда государь впервые спросил моего мнения по поводу захвата Калифорнии, я сразу сообразил, что это немедленно приведёт к полноценной войне с Мексикой. Наиболее опасными осложнениями от этой войны я полагал вмешательство Англии, имевшей большой интерес к мексиканскому серебру. Именно эта связь, а не возможные претензии Испании, беспокоила меня. Для испанской короны те земли утеряны, и я полагаю, навсегда. Интерес же Англии тогда мне представлялся свежим и усиливающимся...
— Увы, я не имел ни малейшего представления об этом, — прервал своего учителя по экономике наследник престола. — Я мыслил намного проще. Может, вы расскажете ещё подробнее. А заодно поясните, почему ваше мнение сейчас изменилось.
— Хм, начать, судя по всему, придётся с господина Боливара. Его недаром называют освободителем, он ведёт войны с испанской короной за независимость колоний с одиннадцатого года по сегодняшний день. Венесуэла была первой страной, которой он подарил свободу, потом была Новая Гранада, Королевская Аудиенсия Кито и Перу. Пользуясь его успехами, остальные колонии, включая Мексику, подняли восстания. Но интересно другое. Война предприятие дорогое, а господин Боливар был весьма не богат. В надежде найти деньги и иную поддержку он направился в Лондон. Мне неизвестно как именно у него вышло, но обратно, в колонии, он вернулся уже с деньгами и оружием. А позже начал вербовать в Англии войска и переправлять их в Латинскую Америку. А в двадцать втором году, ставшая благодаря его усилиям независимой страной, Колумбия разместила крупный заём под шесть процентов. В силу законов Британии, запрещающих размещение займов под процент более пяти, заём был размещён в Париже, но основные торги проходили на лондонской бирже. А потом так поступили и другие бывшие испанские колонии. Мексика размещала облигации дважды общей суммой на шесть и четыре десятых миллиона фунтов. Помимо этого на лондонской бирже торговались акции компаний добывающих в Мексике серебро. Недаром говорят, деньги это нерв войны. В этой борьбе за независимость испанских колоний существенная часть денег были английскими. Мне представляется, что наилучшее выражение английский интерес приобрёл в признании Британской короной стран латинской Америки в двадцать пятом году. Потому, когда вы подали идею, ведущую к войне с Мексикой, вы предлагали воевать с должником Англии, а так же со страной в которой существенная доля акций серебрянорудных компаний принадлежит англичанам. Даже если не удалось бы вернуть Мексику под испанскую корону, война расстроила бы хозяйство этой страны и английские деловые круги понесли бы существенные убытки. Настолько большие, что можно было ожидать вмешательства английской короны в войну. Но это было в прошлом году.
— Понятно, должников обычно берегут, дабы было с кого долг получить. А что изменилось?
— В конце прошлого года многие из бывших колоний стали объявлять себя банкротами. А в этом году Мексика объявила дефолт по своим облигациям, а акции мексиканских серебрянорудных компаний упали в цене настолько, что вызвали панику среди держателей, и практически перестали торговаться на лондонской бирже. При этом английская корона посчитала это частным делом и решила не вмешиваться. Теперь не только Мексика, но и многие другие бывшие колонии оказались предоставлены сами себе. Видимо в связи с утратой английской поддержки летом прошлого года Колумбия, Мексика, Перу и Центральная Америка заключили военный союз. Это казалось бы должно напугать нас, но все эти страны банкроты, потому не стоит ожидать от них существенного вмешательства в наше дело. Сама Мексика сейчас живёт в основном на торговых пошлинах. В январе ей с трудом удалось подавить восстание в Техасе. Летом был мятеж сторонников испанской короны. Если Фердинанд подкрепит свою настойчивость хотя бы пятитысячным войском, если нам удастся вывести флот к берегам Мексики, перекрыв её торговлю, то я уверен в успехе.
— Флот... — задумчиво пробормотал великий князь, — флот в Наварине, и оттуда он направится в Чёрное море.
— Не весь. Ещё летом государь распорядился о подготовке эскадры охотников. По договорённости с Испанией она встанет на Кубе и будет патрулировать близлежащие воды.
— Прекрасно. Теперь я понимаю, что сильно недооценивал всей сложности своих задумок. Полагаю, мне необходимо больше узнать обо всех этих биржах, акциях и облигационных займах, дабы впредь не быть столь легкомысленным.
— Для этого государь и вверил вас моим заботам, — улыбнулся Канкрин. — А сейчас я расскажу вам о цветах. Это весьма поучительно.
* * *
3 ноября 1827, Санкт-Петербург
Приём великий князь начал в семь утра. Именно в это время явился с докладом Дорт. Приняв от него папку с бумагами, великий князь сразу указал:
— Сначала Павел Генрихович я выслушаю вас, а потом прошу остаться на завтрак.
— Благодарю, Ваше Императорское Высочество. Доклад оформлен в письменном виде и Вы сможете ознакомиться с ним в любое удобное время. Устно же хочу сообщить о некоторых обстоятельствах. Первое, для проведения опытов требуется семь тысяч восемьсот двадцать рублей, расчёт в бумагах.
— Одну минуту, — великий князь развернул бумаги, пробежал глазами расчёт, — хорошо, деньги получите у Семёна Алексеевича. Дальше.
— Второе. Взводный гранатомёт необходимо будет устанавливать на треноге. Граната оказывается настолько тяжела, что двигатель необходимо изготавливать довольно большим. Пламя, вырывающееся из ракеты, опалит гренадёра, если он будет стрелять с рук. Если же использовать вышибной заряд, то отдача при выстреле может сломать кости.
— Я подозревал это. Надеюсь, тренога получиться довольно лёгкой.
— Весьма лёгкой, Ваше Императорское Высочество. Самая тяжёлая часть гранатомётной установки это металлическая тонкостенная труба, утопленная для крепости в деревянной ложе. В неё вставляется ракетный заряд, так что весь двигатель ракеты размещается внутри трубы, а граната, имеющая больший размер, снаружи. Эта труба имеет посредине поворотный штырь, который может быть воткнут в треногу или в любое подходящее для того строение или дерево. Таким образом при необходимости стрелять можно будет укрепив трубу на заборе, в окне дома или ещё где.
— Дельно. Однако хочу обратить внимание, что при выстреле из трубы назад повалит огонь, потому вряд ли удастся стрелять из окна дома, не устроив пожар, — отметил великий князь. — Кроме того необходимо так разместить прицел, чтобы гренадера не опалило при выстреле.
— Несомненно, но пока этот вариант лучшее, что у нас есть. Дозволите ли его испытывать более тщательно, или нам пробовать что-нибудь другое?
— Дозволяю.
— Третье. Если для взводного гранатомёта тренога достаточно устойчива, то для ротного гранатомёта она не надёжна. Её необходимо изготавливать либо чрезмерно большой, либо всё-таки использовать пушечный лафет.
— Чертежи есть?
— Да, в докладе.
— Хорошо, — Великий князь бегло посмотрел чертёж, — так в чём сложность, поясните.
— Слишком тяжёлая граната, слишком большой двигатель. Если пусковую трубу заглушить с одного конца, то ракета вылетает из ствола, не набрав всей силы, и падает. А саму треногу опрокидывает отдачей. Если трубу открыть, то слишком большое пламя. Находиться рядом просто невозможно, а значит не удасться целиться, так как Вы того желали.
— Значит, закрытая труба не подходит, так же как и открытая, — великий князь нахмурился, пытаясь представить себе, как в здешних условиях изготавливать нечто похожее на безоткатное орудие двадцатого века. — Оставьте пока, ротный гранатомёт. Я же говорил, что все силы надо сосредоточить на взводном.
— Виноват! Ваше Императорское Высочество, мы не распылялись. Наблюдая за треногой для взводного гранатомёта, мы представили себе, что будет с ротным. И сделали только пару опытов. Всё перечисленное уже в некотором, но вполне допустимом, виде проявляется и с взводным гранатомётом.
— Хорошо. Вы молодец.
— К Вам прибыл господин Мельников, — известил великого князя Юрьевич.
— Я закончил, — отрапортовал Дорт.
— Тогда всех, и Павла Петровича, прошу к столу.
За завтраком, сославшись на предстоящий отъезд в Сестрорецк и невозможность отложить деловой разговор, великий князь принялся допрашивать Мельникова:
— Как продвигается ваша работа, Павел Петрович?
— Без видимых затруднений, Ваше Императорское Высочество. Однако я хотел бы узнать о том, как Вы представляете работу по добыче торфа.
— Хм, — великий князь склонил голову набок и, поискав что-то глазами на потолке, начал не спеша рассказывать: — намеченный участок необходимо обвести глубокими дренажными канавами, дабы отвести воду. Затем необходимо удалить с него деревья, кустарник и дёрн. После чего верхний слой торфа толщиной до фута можно будет собирать. Этот торф необходимо помещать в винтовые прессы, которые можно расположить прямо на участке. Из прессов извлекается плотный торфяной кирпич размером примерно, полфута на полфута и на фут. После чего торфяной кирпич помещается на сушку, сначала под навес или на солнце. Потом в отапливаемый склад. Основная забота заключается в избавлении от влаги, дабы полученный кирпич был максимально сухой.
— А зимой?
— Зимой, скорее всего, работу придётся останавливать. Потому надлежит озаботиться хранением достаточного количества торфяных кирпичей на зимнее время.
— Однако, это потребует постройки огромных складов, — покачал головой Мельников.
— Я предлагаю, не браться за их строительство сразу. Количество складов должно расти постепенно и строить их надлежит не только на участке торфоразработок, но и в городе. Все ведь привыкли заготавливать дрова на зиму, почему для торфа это не так.
— Дрова у нерадивых хозяев могут храниться под открытым небом, — возразил Мельников. — Они будут сырыми, но дровами. Торфяные кирпичи же, скорее всего, разбухнут и развалятся.
— Вы правы, торф требует большей заботы при хранении. Мне представляется, что однажды хорошо высушенные кирпичи не будут столь сильно набирать влагу, потому достаточно будет хранить их под навесом. Кроме того, я не исключаю возможности обмакивать кирпичи в смолу или масло для лучшей сохранности. Но я не уверен, что в подобном есть необходимость. Предлагаю пока этот вопрос отложить.
— Хм, в таком случае я узнал всё, что хотел, — пожав плечами, ответил Мельников.
* * *
3 ноября 1827, Сестрорецк
К двум часам Великий князь прибыл на Сестрорецкий оружейный завод и начал осматривать производство. Больше всего его интересовал процесс производства ружей для легиона.
— Прошу, Ваше Императорское Высочество, — пригласил Поппе великого князя в цех, — здесь Вы увидите, как изготовляются стволы.
Они прошли внутрь наполненного жаром и грохотом помещения. Высокий мужчина взял клещами из горна раскалённую полосу и бухнул её на наковальню под молот, приведённый от водяного колеса. Он дёрнул рычаг, и молот заработал. Когда полоса под ударами расширилась примерно на треть, заварщик, как назвал его Поппе, переложил заготовку на другую наковальню, где два дюжих молотобойца стали сгибать полосу в трубку.
— Здесь важно, чтобы края у трубки сходились как можно ровней, — перекричал грохот Поппе. Тем временем, свёрнутую трубку вернули в горн. — Сейчас её раскалят добела и заварят. Сначала в середине, потом всё ближе и ближе к концам. Главное точно определить цвет накала. Если он будет более красный то края соединяться непрочно, если же передержать в горне до жёлтого, то железо перегорит и станет хрупким.
Заварщик положил трубку на наковальню. Один из молотобойцев сунул в трубку железный прут, а другой начал быстро оббивать заготовку по этому прутку. В это время заварщик аккуратно поворачивал трубку клещами. Как только железо стало темнеть, заварщик скомандовал вынуть "костыль" и вернул трубку в горн. За раз удалось заварить около пяти сантиметров
— Я предлагаю пройти в сверлильню. Здесь этот ствол будут делать ещё долго, таких гревов трубке предстоит ещё около пятидесяти, — предложил Поппе, показывая рукой на дверь.
Свелильня располагалась в другом здании и представляла собой большой, разделённый на незамкнутые отсеки, зал. Свет в помещение проникал через большие, разделённые на мелкую клетку окна. Сквозь все отсеки проходил вал от водяного колеса. Установленные в помещении станки получали от вала вращающий момент через шестерни. При необходимости станок мог быть отсоединён от привода специальной рычажной системой.
— Здесь, в сверлильне, отожжённую заварщиком трубку превращают в настоящий ружейный ствол. Вот сверлильный станок. Отверстие полученное от костыля, вставляемого в трубку, очень неровно и потому должно быть существенно меньше калибра. Его рассверливают здесь. Сейчас сверлильщик закрепит ствол в бабку и вы сможете наблюдать за этим.
Станок представлял собой два прочно скреплённых на столе рельса, по которым передвигалась массивная бабка. Она подавалась вперёд или назад винтовым механизмом. На противоположенном конце рельс был выведен привод от водяного колеса, в который сверлильщик зажал длинное сверло, и стал подавать к нему бабку с закреплённым в ней стволом.
— Всего сверлильщик использует восемь зубчатых свёрл разной длинны. Заменяя их дабы просверливать всё глубже. Потом он воспользуется восемью гладкими свёрлами. После чего ствол передаётся правщику, прошу к правильной машине, — пояснял Поппе, и провёл великого князя в соседний отсек. — Правщик проверяет полученный канал на прямоту при помощи протягиваемой сквозь ствол струны. Если необходимо, то ствол выгибает на правильной машине. Далее ствол передаётся на шустование.
В следующем отсеке шустовщик стоял за станком во многом напоминающем сверлильный, с той лишь разницей, что к приводу теперь крепился патрон зажимающий ствол, а в подвижную бабку устанавливался шуст, представляющий собой длинный стержень с выступами.
— Эти выступы на шусте специально закалены. Инструмент подаётся вперёд, а вращение ствола обеспечивает равномерную притирку канала к шусту. После шустования поверхность канала ствола становится почти зеркальной. В отличии от сверления при шустовании снимается не более одной шестой линии. На этом подготовка ствола для гладкого ружья считается законченной, но для штуцеров осуществляется ещё два действия, — Поппе махнул рукой в сторону соседнего отсека и повёл великого князя туда. — Здесь шпалером делаются нарезы. Внешне станок может показаться вам похожим на шустовочный, но я прошу Вас, обратить внимание, что он приводится в действие исключительно человеческой силой. Это связано с тем, что работа по нарезке требует особой осторожности и не может быть выполнена грубой машинной силой. Шпалерщик закрепляет ствол в муфте, которая может быть повёрнута вокруг оси ствола и закреплёна в любом положении. Именно поворотом муфты шпалерщик определяет количество нарезов в стволе. В канал заводится шпалер, это вот такой пруток с подвижным резцом на конце. На выходе шпалерщик устанавливает под резец специальные подкладки, добиваясь чтобы тот выступал не более половины точки. После чего резец смазывается маслом и вытягивается через ствол шестерёночным механизмом. Винтовое вращение шпалеру придаётся вот этой угловой направляющей.
Рабочий принялся крутить колесо, вытягивая шпалер, и великий князь у видел, ролик бегущий по наклонно закреплённому рельсу и утаскивающий вверх зубчатую рейку. Сцепленная с рейкой шестерня проворачивалась, вращая при этом инструмент.
— А наклон этой направляющей позволяет менять крутизну нарезов — догадался великий князь.
— Именно так, Ваше Императорское Высочество. За один приём резец проводится по нарезу дважды. Потом муфта поворачивается и шпалер делает следующий нарез. Когда все нарезы сделаны на столь незначительную глубину, резец выставляется на большую высоту и работа повторяется. Так делается до тех пор, пока глубина нарезов не окажется достаточной. После чего ствол передают токарю на обточку. Прошу, — Поппе направил великого князя в следующий отсек.
— Вы говорили, что для штуцеров делается два дополнительных действия. Какое второе?
— Фришевание, оно делается не здесь.
Токарный станок не поразил великого князя чем-то новым. Такие же, как у сверлильного станка направляющие, патрон, на который приводится вращение от водяного колеса, бабка, перемещающаяся по направляющим. Новым был только суппорт с зажатым резцом, подводимым к вращающемуся стволу винтовым механизмом. Сам ствол зажимался между патроном и бабкой.
— Особенностью данного точения является то, — пояснил Поппе, — что стенки ствола делаются разными по толщине. Возле казённого винта стенка для ваших ружей составляет до четырёх линий, а возле вылета одну линию. После точения на поверхности остаются следы от резца. Их сглаживают на пиловальной машине. Прошу.
На пиловальной машине в ряд было закреплено одновременно четыре вращающихся вокруг своей оси ствола. Над ними порхали большие бруски, на которых как на шустах имелись закалённые выступы.
— Раньше стволы снаружи обрабатывались на точиле. Однако пыль, возникающая при этом, проникая в лёгкие рабочих вызывала чахотку. Стружка же с пиловальной машины осыпается вниз, собирается и пускается в дело. К сожалению, непосредственно возле казённого винта и возле вылета пиловальная машина обточить стволы не может. Концы стволов, как и прежде, приходится доводить на точиле. Сейчас мы пройдём в точильный цех. Я прошу Ваше Императорское Высочество прикрыть лицо смоченным в воде платком. Сама работа точильщика не очень интересна, но в соседнем цеху располагаются фришевальщики. Они тоже работают с точильной пылью, потому и размещены в отдельном цеху.
Через точильный цех прошли быстро. Поскольку действительно ничего интересного в том, как точильщик правит концы стволов на вращающемся камне не было. Машина для фришевания выглядела весьма похожей на станок для создания нарезов. Поппе тут же подтвердил наблюдения великого князя:
— Как Вы можете заметить, Ваше Императорское Высочество, данная машина выглядит как шпалерная, с той лишь разницей, что вместо шпалера используется фришкольбен и отсутствует угловая планка. Сам фришкольбен изготовляется особым образом на каждый ствол. За основу берут железный прут и закрепляют его вертикально. Паклей обматывают на расстоянии около двадцати дюймов от верха. На нижнем конце вы можете видеть свободно вращающуюся втулку. Затем разогретый ствол надевается на прут. В ствол заливается свинец, а пакля не позволяет ему стекать вниз более положенного. После остывания, прут со свинцом в точности повторяющим нарезы извлекается. Он смазывается маслом и обваливается в точильной пыли, и фришкольбен готов к работе. Ствол закрепляется на фришевальной машине и делается несколько проходов фришкольбеном, который закрепляется в машине за втулку и потому может свободно проворачиваться при подаче вперёд или назад. После сего муфта со стволом поворачивается и всё повторяется. Кстати, таким же образом можно поправлять нарезы в уже послуживших штуцерах. Теперь в полученный ствол необходимо установить казённый шуруп и просверлить затравочное отверстие. Это всё делается в том же цехе, где мы только что были.
Великого князя провели к странноватой машине для нарезания резьбы в стволе, которая была почти аналогична сверлильной. Также как сверло в патрон был установлен метчик. Ствол зажатый в подвижную бабку подавался вперёд винтовым механизмом, обеспечивая глубину погружения инструмента. Но на метчик посредством шатуна подавалось переменное вращательное движение то по часовой стрелке, то против.
— Когда резьба будет нарезана, в неё ввинтят казённый шуруп и ручной дрелью просверлят затравочное отверстие, — давал пояснения Поппе. — Затем стволы передадут на пороховые пробы. После отстрела ствольный отдельщик напаивает штыковой целик, устанавливает прицел и начисто отделывает ствол. На этом изготовление ствола заканчивается. Интересно ли Вашему Императорскому Высочеству посмотреть, как изготавливается штык, замок, шомпол, прибор или ложа?
— Всё посмотреть, Карл Иванович, времени не хватит, но с изготовление замка ознакомиться необходимо.
— Хорошо, тогда прошу, — Поппе приглашающее протянул руку в направлении двери, слегка поклонившись. — Нам необходимо пройти в другой цех, это не далеко.
Когда они вышли на улицу и направились к другому заводскому зданию, Поппе поинтересовался:
— Ваше Императорское Высочество, какое впечатление создало у Вас изготовление стволов, могу ли я дать ещё какие-либо пояснения?
— Что ж, основное для меня впечатление заключается в том, что почти все применяемые машины настолько схожи, что могут быть заменены одной более универсальной. А почему количество машин разного назначения существенно отличается?
— Это объясняется временем, затрачиваемым на обработку одного ствола. Так на шпалерной машине за один день может быть сделано не более семи стволов, в то время как на сверлильной за день можно сделать и двадцать. Потому на одну сверлильную требуется устанавливать три шпалерные. Похоже дело обстоит и с другими машинами.
— Однако мне подумалось... нельзя ли всё это делать проще... например, изготовить некий особый костыль на котором прорезаны канавки отражающие будущие нарезы в стволе. Вставить его в трубку и молотом оббить снаружи. Трубка вдавится в канавки, и нарезы будут сразу готовы.
— Хм, это выглядит весьма выгодным делом, но есть у меня некоторые опасения... Позвольте я покажу Вам изготовление замка, а также поясню почему мы, на Сестрорецком, отказались от штампования замочной доски. Прошу... — Поппе открыл перед великим князем дверь в цех, и пропуская гостя и сопровождающих, продолжил пояснять: — Детали замка предварительно отковываются или отливаются, после чего по лекалам отделываются окончательно. Однако некоторые из них, будучи откованными в чернее принимают свою окончательную форму при штамповании...
Великий князь оказался в грохочущем жарком цеху. Слева в большой печи плавили метал и отливали его в небольшие формы заключённые в дощатые ящики.
— Это что делают? — указал на литейщиков великий князь.
— Здесь отливают из меди полку, после по лекалам просверливают в ней дыры под винты и желобок. А вот здесь -Поппе указал на ряд грохочущих молотов отковывают винты,огниво, курок, лодыжку, замочную доску, лодыжочную накладку, спусковой крючок. Из них первые после ковки подвергают штампованию для придания формы, а последние три доводят в ручную по лекалам. Раньше, во время отечественной войны, замочную доску также отштамповывали и только отверстия в ней делали по лекалам, но сейчас от этого отказались.
— Почему? Мне представляется, что штампование дело вполне выгодное.
— Действительно оно имеет свои выгоды. Обратите внимание на работу штамповщика, — Поппе указал на один из грохочущих молотов. — Штамповальная машина это особый молот. На наковальне установлен нижний штамп. Штамповщик отковывает деталь вчернее. Разогревает её до красна и размещает на нижнем штампе. Затем накрывает верхним. На штампах сделаны выемки повторяющие очертания верхней и нижней части детали. После чего ударяет молотом и получает деталь с точными готовыми размерами. Затем деталь отжигается, чтобы смягчить излишнюю твёрдость, полученную от штамповых ударов, и передаётся для окончательной обработки. Отдельщик закрепляет её в коробке с лекалами и засверливает или пробивает в них необходимые дыры.
— Прекрасно. Штампованные детали получаются исключительно однообразными. Кроме того, штампование происходит значительно быстрее ручного опиливания, так почему же вы отказались от штампования замочной доски?
— Ваше Императорское Высочество, Вы совершенно верно отметили достоинства штампования. Есть и ещё одно Вами не отмеченное, а именно искусность мастеров для ручной опиловки потребна большая, чем для штампования. Когда во время войны необходимо было существенно увеличить выпуск оружия, и на завод было прислано полторы тысячи рекрутов, эта выгода от штампования оказалась весьма уместна. Но есть и недостатки.
— Карл Иванович, я утомился от грохота. Выйдем на улицу и там, вы расскажите мне о недостатках.
— Ваше Императорское Высочество, я предлагаю направиться к управляющему заводом и там отобедать. А по дороге я развлеку Вас беседой о невыгодах штампования.
— Я согласен.
— Прошу... Само штампование делается весьма быстро, но при этом детали сообщается высокая твёрдость и хрупкость, потому после штампования деталь необходимо отжигать. А это уже становиться несколько дольше, чем опиливание. При штамповании окалина не сбивается с детали как при обычной ковке, а вдавливается в неё штампом, от чего деталь становится склонна к трещинам. Деталь приходится штамповать в разогретом виде, отчего штампы, хоть и выкладываемые сталью, отжигаются и теряют верность в размерах. К чему ещё немало способствуют сильные удары спускаемой на них тяжести молота. В результате штампованные детали перестают соответствовать лекалам, и их приходится опиливать вручную. Потому мы перестали штамповать замочную доску, чьё железо должно быть сколь возможно чище и никак не хрупкое, дабы установленные в неё винты держались и не ослабляли её. Предложенная Вами идея оковки ствола также вызывает у меня опасения.
— Вы не поняли, я не предлагаю разогревать ствол докрасна. Я предлагаю ковать чёрное железо. Высверлить в стволе канал. Вставить туда костыль и оббить холодный отожжённый ствол молотами по этому костылю.
— Мне представляется, что тяжести молотов для этого не хватит, — задумчиво почесал подбородок Поппе.
— Возможно... А какова тяжесть ваших молотов?
— Двадцать пудов.
— Вам бы молот на две тонны.
* * *
4 ноября 1827, Санкт-Петербург
С тех пор, как Сперанский высказал согласие познакомить наследника престола с президентом Императорского Вольного Экономического Общества, прошло менее недели. Этого времени оказалось достаточным для подготовке ко встрече. Великий князь успел узнать достаточно много о Николае Семёновиче Мордвинове. Мердер, со свойственной ему немецкой невозмутимостью, просветил воспитанника не только об общеизвестной биографии Мордвинова, но и некоторых слухах бывших в обществе о нём, не забыв отметить насколько эти слухи ненадёжны. Также удалось достать и прочесть одно из творений этого человека, считавшегося видным экономистом и финансистом, не стеснявшимся критически высказываться в адрес Канкрина и с настоящим презрением относящегося к Аракчееву. Впрочем, из его рассуждений о пользах, могущих последовать от учреждения частных по губерниям банков, великий князь вынес достаточно скептическое отношение к этому франкофобу и поклоннику туманного Альбиона. И теперь, находясь в гостях у автора этого произведения, он с любопытством наблюдал за хозяином, пытаясь сообразить с какой стороны к нему лучше подкатить, так чтобы поиметь от этой встречи пользу, но при этом не возбудить излишних надежд у склонного, несомненно, к прожектёрству Мордвинова.
— Я так рад принимать Вас в своём доме, Ваше Императорское Высочество, — губы Мордвинова растянулись в улыбке, — прошу к столу.
— Я полагаю, что обедать ещё слишком рано, а завтракать поздно, — выразил свои сомнения великий князь.
— В таком случае самое время для английского ланча.
— Мы не в Англии, — достаточно резко одёрнул хозяина наследник российской короны. — Впрочем, я не откажусь от чашки чая.
— Прекрасно, тогда прошу в мой кабинет, чай сейчас подадут, — несмотря на возраст и свойственную многим людям его положения умеренную полноту, Мордвинов был весьма подвижен. Он ловко раскрыл двери перед наследником, Юрьевичем и Сперанским, провожая их в небольшой обитый зелёным сукном кабинет, и проскользнул следом, притворяя двери за собой. — У меня лучший чай в столице. Вы не пожалеете.
Всё пространство комнаты можно поделить на две части. Одну занимал большой письменный стол и два книжных шкафа, а другую весьма приличных размеров обеденный стол и десяток стульев вокруг него. Очевидно, хозяин принимает в личном кабинете достаточно большое число посетителей одновременно.
— Прошу к столу, Ваше Императорское Высочество, — после того как гости уселись, Мордвинов присел сам возле великого князя. Короткими дёргаными движениями он пригладил свои редкие седые волосы, спускающиеся почти до самых плеч и подчёркивающие плешь на лбу и макушке, и заговорил: — Михаил Михайлович немного рассказал мне о Ваших предприятиях, и я, признаюсь честно, поражён той рассудительностью и дальновидностью, что Вы проявляете в своих делах. Надеюсь, что и визит ко мне является тоже деловым и направленным на общее благополучие и Ваше частное процветание... что неразрывно...
— Хм, вы правы. Я, желая вести дела в своём поместье на самом верном научном основании, не могу не обратиться к вам с просьбой о помощи. Опыт как ваш, так и других членов вольного экономического общества весьма ценен для меня. Однако, узнав о вас больше, и изучив некоторые из ваших записок, я с нетерпением ожидал этой встречи, не только из деловых интересов, но и из тяги к познанию и осмыслению всего общественного устройства. Надеюсь, в ближайшем будущем у вас будет время для прояснения моего юного разума.
— Ах, Ваше Императорское Высочество, мне крайне приятно, что хоть на старости лет мои воззрения и труды обрели столь высокое признание, — щёки Мордвинова зарумянились. — Я рад быть Вам полезен, если только это принесёт благо и русскому обществу, слугой которого я себя почитаю.
— Прекрасно. Тогда к делам, — великий князь положил на стол руки и сцепил их в замок, поигрывая при этом свободными большими пальцами. — Михаил Михайлович уже рассказал вам о последних событиях в моём поместье и о моих намерениях?
— В общих чертах, но полагаю, никто кроме Вас не может раскрыть мне Ваши намерения полнее.
— Разумеется. Сейчас я собрал в своих руках все земли поместья и получил достаточное число рабочих рук. Но мне необходимо отборное зерно для посева, мне нужно найти знающего человека, дабы он поставил дело на научную основу. Также я намерен закупить достаточное число механизмов для уборки, сева и других сельских работ. Во в сём этом мне нужна помощь.
— Что-ж, зерно и иные семена я Вам помогу купить. Механизмы можно выписать из Англии, я дам Вам каталог. А вот знающими людьми в России дело всегда обстоит плохо.
— Неужели нет никого, кто бы умел вести хозяйство надлежаще.
— Люди то есть, но их невозможно нанять. Они ведут своё хозяйство и целиком заняты этим. Ведь только личное участие хозяина служит залогом надлежащей работы.
— Но наверно можно послать им в обучение мальчика?
— Это возможно. Я посоветовал бы Вам Андрея Тимофеевича Болотова. Он в своём хозяйстве в Тульской губернии достиг значительных успехов.
— Не могли бы вы дать мне рекомендацию к нему.
— Непременно, Ваше Императорское Высочество. А чем ещё я могу быть Вам полезен?
— Пожалуй, более ничем.
— Что ж тогда приступим к приятной беседе, — Мордвинов улыбнулся и хитро прищурился. — Я наслышан, что Вы планируете разработку торфа под Гатчиной. Надеюсь, когда Ваше предприятие состоится, Вы не побрезгуете нашей премией.
— Премией?
— Да, Императорское Вольное Экономическое Общество установило премию в десять тысяч, за использование торфа в качестве топлива. Вы достойны этой премии. Впрочем, по случаю устройства Вами железной дороги, я считаю возможным установить ещё одну премию.
— Получать премии приятно, но я полагаю, это излишне.
— Как изволите. Разрешите полюбопытствовать, какие из моих записок Вы читали?
— О губернских банках.
— Ах, мой многострадальный проект. Уж более десяти лет, несмотря на монаршее благоволение, не может быть принят.
— Это как?
— А так, отдан господам сенаторам для составления мнения, но они так и не изволили его составить. Потому государственный совет не может представить мой проект императору в соответствии с устоявшейся процедурой.
— Я их понимаю. Составить должное мнение по вашей записке весьма затруднительно. Это мнение окажется столь же объёмным, как и ваш проект, иначе будет недостаточно основательным.
— Вы думаете это так сложно. Почему?
— Потому что при несогласии с вашим проектом столь многочисленные доводы необходимо опровергать
— Хе, а при согласии? — усмехнулся Мордвинов
— Тогда необходимо приводить свои доводы в дополнении к вашим. А вы уже привели, наверное, все доводы, основанные на общепринятых убеждениях... или заблуждениях.
— Вот как. А не будете ли Вы столь любезны и в ответ на моё участие, не возьмёте ли на себя труд составить такое мнение.
— Если это доставит вам удовольствие я готов обсудить это устно, письменно же составить своё мнение мне весьма затруднительно. А в свою очередь мне интересно было бы послушать о Фёдоре Фёдоровиче Ушакове. Он, как известно, служил под вашим началом, — великий князь заметил, как поджалась нижняя губа, и сузились глаза Мордвинова.
И эту перемену заметил не только великий князь
— Сегодня уже поздно — вмешался в разговор Сперанский, — Право же неловко злоупотреблять гостеприимством при первом же знакомстве.
— Извольте, — коротко ответил Мордвинов, — Полагаю, через два дня у меня уже будет готова рекомендация для Его Императорского Высочества.
— Прекрасно, — широко улыбнулся наследник престола. — Я принесу с собой текст ваших рассуждений о банках, и мы сможем обсудить их.
* * *
6 ноября 1827, Санкт-Петербург
В зале недавно построенного Императорского Каменноостровского театра по театральным меркам было весьма не людно. Все посетители разместились в бельэтаже, не заняв его даже наполовину. Ратьков ознакомил всех собравшихся кандидатов на офицерские контракты с указом императора о создании Легиона Его Высочества Великого Князя Финляндского, о назначении наследника престола шефом, а генерал-лейтенанта Ратькова командиром легиона. Затем им была произнесена пространная речь об особом статусе легиона и почётности службы в нём. Авраам Петрович в силу своего воспитания не избежал сравнений с корпусом Жандармов, что, судя по выражению лиц слушателей, было воспринято весьма неоднозначно. После этого, великий князь поднялся из-за стола, заботливо поставленного на сцене, обменялся взглядом с Щербцовым и обратился к залу:
— Господа, я хочу начать с того, что попытаюсь отговорить вас от службы в легионе. Положение было высочайше утверждено недавно, и я не уверен, что вы успели с ним ознакомиться в должной мере. Потому прежде чем вы изъявите желание о переводе с вашего нынешнего места службы, я намерен пояснить вам все выгоды и неудобства легионной службы. Начну с выгод...
Великий князь обвёл взглядом собравшихся. Перед ним сидело около сотни молодых офицеров разных полков и учреждений и с десяток лиц в партикулярной одежде. Многие из них были смущенны столь людным собранием и озирались в поиске знакомых лиц. Другие, увлечённые своими мыслями, смотрели безучастно перед собой, не реагируя на слова великого князя. Некоторым знакомцам удалось сесть рядом, и теперь они предались перешёптыванию. Саша насчитал лишь четырнадцать человек с интересом наблюдавших за сценой. Вынув из ножен саблю, Саша с грохотом бросил её на стол одновременно с первыми словами:
— Итак, выгоды от службы. Для людей сообразительных первым является то обстоятельство, легион суть не только не армейский, но даже не гвардейский полк. Это особая находящаяся под исключительно пристальным надзором государя бригада. Служба в легионе требует остроты ума, знаний, привычки действовать самостоятельно и отважно. Поскольку каждый взвод будет располагаться отдельно от других на расстояниях десятков или даже сотен вёрст, то самый низший офицер командующий взводом должен иметь привычку не дожидаясь команды от вышестоящих самому оценивать происходящее вокруг и принимать решение. Сиречь действовать предстоит по-суворовски, зная свой манёвр по своему усмотрению решать, как наилучшим образом поставить дело. И здесь зоркий глаз нашего государя выделит людей дельных и надёжных. Я буду его глазом. И я же буду той рукой, которая поднимет этих людей к трону. Иною выгодою можно отметить положение о присвоении очередного чина. Каждый новый чин или звание присваивается по прохождению аттестации. Рядовые и унтер-офицеры имеют право проходить такую аттестацию раз в полгода, офицеры раз в год. Таким образом, дельный человек в чине прапорщика третьего ранга, что соотносится с армейским прапорщиком, за девять лет может достигнуть чина полковника первого ранга, что соотносится с генерал-майором. Несомненным достоинством можно назвать денежное содержание, состоящее из трёх основных частей. Первая — жалованье, примерно соответствующее армейскому. Так прапорщику третьего ранга положено в год двести семьдесят пять рублей. Вторая — содержание, предоставляется либо в натуральном виде, либо в денежном и составляет около трёхсот шестидесяти рублей для того же прапорщика третьего ранга. Третья — поощрительная добавка за добрую службу. Надлежащей службой для офицера полагается не только его постоянное повышение по службе, но и повышение по службе его подчинённых. Кроме того, надлежащим является усвоение офицером и его подчинёнными полезных для службы знаний и навыков. Так за успешную аттестацию командующий взводом прапорщик третьего ранга премируется семьюдесятью рублями. За успешную аттестацию каждого своего подчинённого он премируется пятью рублями. За победу в соревновании по стрельбе его ждёт премия в сто пятьдесят рублей. А если победит его подчинённый, то пятнадцать. Если в дополнение к русскому языку он выучит любой другой, французский, немецкий, шведский, английский и пройдёт аттестацию получит пятьдесят рублей. Если его подчинённый выучит язык, то командир взвода получит три рубля. Также будет, если подчинённый освоит какое-либо ремесло, например, портной, сапожник, слесарь. Если же подчинённый освоит воинское ремесло, например, стрелок сможет исполнять службу сапёра, гренадёра или разведчика, то после аттестации его командир получит десять рублей. Посему у дельного офицера всегда найдётся способ удвоить своё жалование, а у кому-то, возможно, удастся и утроить. Далее за боевые ранения полагается премия. За увечья — пенсия в размере, зависящем от выслуги. При этом, увеченным желающим продолжить службу легион найдёт занятие и дополнительно к пенсии положит жалование. В случае смерти, семья получит пенсию. Офицерам, стремящимся осваивать военную науку, а также тем, кто обучает других или пишет заметки для военно-учёного комитета, будет особое поощрение. А для такой работы всегда найдутся возможности. Самое лучше новое оружие будет поступать именно в легион. Здесь оно будет испытываться и потом поступать в армейские полки. В легионе будут испытываться новейшие приёмы боя и способы организации армейской жизни.
Среди слушателей, утомлённых обилием цифр и словесами о перспективах, понемногу нарастал шум, складывающийся из множества самых неслышных движений, вздохов и в полголоса обронённых слов. К концу речи великого князя, молодые люди дошли до того, что принялись обмениваться мнениями об услышанном. Это было уже неприличным. Великий князь приподнял саблю и демонстративно бухнул её на стол, заставив слушателей притихнуть.
— А теперь о неудобствах. Они столь же велики, как и выгоды. Первое из них заключается в том, что нижние чины буквально через три года службы смогут аттестоваться в офицеры. И потому вровень с вами окажутся люди изначально низкого происхождения. А может сложиться и так, что они в скором времени будут начальствующими над вами. Второе, нижние чины поступают в легион, как по рекрутским наборам, так и заключением контрактов на пятнадцать лет с охочими людьми. С вами, как аттестующимися на офицерские чины, контракт заключается на десять лет. Всякий контракт о службе содержит положение о неустойке в десятикратном размере от жалования за не выслуженный по контракту срок. Тем самым, известная свобода дворянской службы, как то отставка или отпуск без жалования, будет ограничена такой неустойкой. Особо выделяю, что положение о легионе содержит указание об обязательном подтверждении аттестации, для нижних чинов раз в два года, для офицеров раз в три года. В случае если офицер не выдерживает аттестацию, он понижается в воинском звании. Потому вполне возможно, что за время службы офицер может быть понижен до старшины или рядового. При этом контракт не будет позволять ему оставить службу без выплаты неустойки. Кроме того, всякий может быть понижен в звании за проступки. Положение содержит особый дисциплинарный раздел, изучить который рекомендую всякому решившемуся на службу в легионе. Наконец командир может быть понижен в звании или оштрафован в случае если его подчинённые не выдерживают обязательной аттестации или его подразделение в целом оказывается не готовым к бою. Какую обязательную аттестацию можно привести в пример для прапорщика третьего ранга, командующего взводом? Непонимание нижними чинами разговорного русского языка или неумение стрелять должным образом. Наконец, сама служба в легионе отнюдь не будет напоминать привычное гарнизонное стояние. Даже в самые мирные годы вам предстоит успокаивать бунты, уничтожать банды контрабандистов и ловить одиночных злоумышленников! А в военное время легионеры будут располагаться на самых опасных направлениях, они будут идти в авангарде наступающих колонн и первыми взбираться на крепостные стены! Им предстоит вершить тяжёлые и опасные дела, на какие неспособен никто другой! — великий князь сделал паузу, и уже спокойным голосом продолжил: — На сём я закончил. Сейчас, всех попрошу выйти. Кому уже всё ясно могут направляться к себе. У кого есть некоторые вопросы о службе в легионе могут подождать в фойе. Через пятнадцать минут их пригласят. Подать рапорт на приём в легион вы сможете завтра с одиннадцати часов в мою канцелярию. Прошу освободить зал, господа!
Глядя на спины выходящих, Юрьевич заметил великому князю:
— Опасаюсь ваше высочество, что никто из них завтра не придёт.
— Скорее всего, никто даже не останется в фойе, — усмехнулся Ратьков.
— Мне представляется, что десяток офицеров всё же будет, — ответил великий князь. — Больше и не нужно. Кто решиться, тот будет готов к тяготам. А те, что вернуться по полкам, надеюсь, разнесут весть о легионе по своим сослуживцам. Тогда к нам пойдут люди, по-настоящему. А мы будем из них выбирать лучших. Нам хватит совсем немногих, чтобы начать. Сейчас достаточно сделать первый шаг, по нашей долгой дороге. Вы, Авраам Петрович уже готовы обеспечить офицеров легиона подчинёнными?
— Да, Александр Николаевич. Унтеров возьмём из Гатчины... из лейб-гвардии гарнизонного батальона и из первого учебного карабинерного полка, что в Ораниенбауме. Рядовых будем брать частью из второго, частью из двадцать пятого, а частью из Лейб-гвардии Финляндского полков. А в ближайшее время выкупим рекрутов. С первого числа уже идёт набор, недели через три можно будет выкупать годных. Казармы наши будут у ракетного заведения. Пока займём свободные, а с весны нужно строить новые.
— Вот и я полагаю, что десятка офицеров нам для начала будет достаточно, — задумчиво проговорил великий князь. — А пока, Семён Алексеевич, распорядитесь о кабинете, куда будем приглашать по одному тех, кто всё же остался в фойе.
— Тем не менее, ваше высочество, — прищурившись и почёсывая ухо, отметил Юрьевич, — если бы мы начали с того, что вызывали их на беседу по одному, то большее число удалось бы заполучить в создаваемые полки.
— Не сомневаюсь, — ответил великий князь. — А что с ними делать, когда они поймут что ошиблись с выбором места службы? Нет уж. Мне нужны такие офицеры, что будут сами принимать решения, от которых зависеть будут судьбы их солдат. Пусть сначала сами, без уговоров и подсказок, примут решение по своей судьбе.
— Ха-ха, — рассмеялся Ратьков, — от самостоятельности совсем недалеко до самонадеянности и ослушания. Дисциплина основана на строгом выполнении распоряжений начальствующих и всякое собственное мнение скорее идёт во вред ей, чем на пользу.
— Дисциплина есть следствие не только подчинения младших, но и правильных распоряжений старших. Это я о том, что сами распоряжения в легионе должны подразумевать самостоятельность младших офицеров. И только в особых случаях, когда такую самостоятельность допустить никоим образом не возможно, распоряжения должны быть детальными и чёткими. Именно разумное сочетание директив и приказов позволит легиону избавиться от вездесущего в России мнения, что вышестоящие сплошь ничего непонимающие дураки, распоряжающиеся о том в какой руке надобно ложку держать.
* * *
7 ноября 1827, Санкт-Петербург
Ещё утром получив приглашение, вечер великий князь высвободил для Мордвинова. Старый адмирал почти с порога, со словами: "Закончим сразу с делами", передал юному наследнику престола рекомендательное письмо для Болотова. После чего пригласил гостей за стол, дабы за чашкой чая потребовать оплаты за своё одолжение.
— Так Вы, Ваше Императорское Высочество, читали моё сочинение о губернских банках, — напомнил Мордвинов после первого же глотка чая. — Надеюсь, Вы более любознательны, чем тугодумы из Государственного совета. И каково Ваше мнение о нём.
— Извольте, В нескольких словах ваше сочинение прекраснодушно описывает красивое, но совершенно невозможное будущее.
— Кхе, что же невозможного в этом? — от удивления Мардвинов застыл на секунду, но потом обратился к Юрьевичу: — Ну а вы-то, Семён Алексеевич, что скажете?
— Ах, Николай Семёнович, увольте, — замахал руками Юрьевич. — Я скромный канцелярист и суждений о столь высоких экономических материях иметь не могу.
— Я готов пояснить своё высказывание, — заявил великий князь.
— Прошу Вас.
— Что ж, ваши доводы во вступлении я пропущу. Я не считаю их всех абсолютно верными, но они служат лишь для побуждения читателя понять ваше мнение и с этим вполне справляются. Также я намерен пропустить ваши рассуждения о налогах, выкупе ассигнаций...
— Нет, постойте. Это всё имеет прямое отношение к создаваемым банкам, прошу быть подробным.
— И всё же, — великий князь достал книгу вставленными бумажками и открыл на первой закладке, — я полагаю по-настоящему несущественным то, будут губернские банки заняты выкупом налогов или ассигнаций или ещё чем. Важным я полагаю, что эти банки не смогут состояться, так как предлагаемым вами путём заиметь капиталы достаточные для своих действий они не смогут. Точнее никто не позволит им, заботясь о благоденствии народа и государства. Но раз вы настаиваете, я выскажусь и по остальному. Начнём с налогов. Вот вы пишите, что как бы правительство не благоприятствовало сохранению частного достояния, нужды заставляют его отступать от оного правила. И это верно. Казна несёт большие расходы и ей необходимо восполняться. Далее вы справедливо отмечаете, что в столь огромной державе невозможно надлежаще учесть всё имущество, дабы обложить его податью. И снова я готов с вами согласиться. Ниже вы предлагаете заменить налоги и подати сбором с доходов. И, кроме того, сбор этот надлежит направлять не в казну, а в качестве общего сокровища сдавать в губернские банки, дабы последние могли обрести необходимый капитал для своих действий. Это весьма не последовательно.
— Чем же?
— Утверждая сложность учёта имуществ, вы не видите значительно большей трудности в подсчёте чужих доходов. Понимая, что казна имеет значительные траты и вынуждена вводить налоги, вы предлагаете их убрать и взимать сбор с доходов в банки, не поясняя, каким образом казна будет покрывать свои нужды.
— Я предлагал только постепенный отказ от налогов. И ниже указывал все прелести от такой экономии. Снижение же налогов позволит множиться частным капиталам и в их благоденствии и народном довольстве будущее величие. Это только представляется странным, что уменьшение сборов в казну приводит в итоге к увеличению государственного дохода. Впрочем, сила и безопасность царств состоят не столько на вещественных, сколько на нравственных опорах. Все великие империи погибали прежде всего не от мечей, а сокрушались худыми началами, принимаемыми по их управлению.
— Да, вы указывали поистине гигантские цифры по экономии в случае отказа казны хотя бы от миллиона рублей налогов на протяжении шестидесяти лет. Но при этом вы не сказали как восполнять этот миллион в течении этих лет. Ведь траты казённые не уменьшаемы.
Мордвинов пригладил волосы и пояснил:
— Из малых, государственным казначейством получаемых, доходов Россия издерживает ежегодно половину на содержание сухопутных и морских сил. Только представьте, какую пользу принес бы капитал сей, когда бы превращен был в плуга, бороны и другие сельские усовершенствованные орудия! Во сколько раз умногократился бы сей капитал или какие новые доходы раскрыл бы оный?! Потому я и предложил финансировать армию и флот не из налогов, а особым военным капиталом, размещаемом в губернских банках под десять процентов годовых. Это позволит казне избежать многих расходов.
— Этим Вы не снимаете с казны весьма объёмных трат на армию и флот, которые та вынуждена нести из года в год. Вы предлагаете казне изыскать средства и вносить в губернские банки по три миллиона ежегодно, дабы сформировать военный капитал, на проценты от которого через сорок восемь лет можно будет содержать войска. Но что делать в ближайшие годы, пока этот процент не накоплен. Казна испытывает постоянный недостаток в деньгах и дополнительный ежегодный расход по три миллиона на каждый губернский банк ей не выдержать. Также, в означенные вами первые шестнадцать лет сбор по доходам станет ещё одним налогом, в дополнение к существующим, собираемым со всего населения. И о каких нравственных опорах можно говорить, когда правление будет назначаться исключительно дворянами губернии, а сбор будет вноситься не только с дворян, но и с ремесленников и сельских жителей. Для простого народа это будет выглядеть как очередной побор, идущий не на благо государства, а на дворянские нужды.
— Нет, нет! Вы не поняли! Собранные капиталы станут общественным благосостоянием и будут направляемы исключительно на нужды благоустройства. Кроме того, на внесённые суммы банки будут выплачивать процент. Это не побор, а способ получить твёрдый доход, совмещённый с платой направленной на улучшение жизни в самой губернии. Оное положение понимаемо всяко лучше, существующей передаваемой в далёкий Санкт-Петербург безвозвратно платы.
— Вот о чём я и говорю. Расходы казны как были велики, так и останутся. Потому и налогов она вынуждена будет собирать столько же. А помимо казённых налогов вы предлагаете ввести дополнительный губернский сбор. И возвращение по четыре копейки в год с каждого рубля совсем не меняет сути. Этак и до бунта недалеко.
— Вы преувеличиваете опасность, — возразил Мордвинов.
— Теперь про выкуп ассигнаций. Вы предлагаете продавать казённые земли в частные руки, дабы выкупленные ассигнации можно было уничтожить. Это не ново. Так уже делалось. Впервые предложено продавать казённые земли с предоставлением покупателям многолетней рассрочки по выплатам. Неясно только, как это поможет уменьшить число ассигнаций в обороте, если за счёт рассрочки мы их получим меньше с каждой продажи. А судьба же рассроченной суммы весьма туманна, как и всякого кредита, выданного без должных оснований.
— Рассрочка привлечёт больше покупателей, сделав предложение земель более доступным. Обращу внимание на давно известный факт, что не количество денег определяет благополучие в государстве а их беспрерывное и равномерное обращение. Рассрочное обязательство породит равномерный поток денег в казну на протяжении длительного времени. Наличие процента по рассрочке обеспечит выгоду для казны. Отсутствие необходимости выплатить всё сразу даст возможность покупателю применить деньги на благоустройство и тем самым увеличит основу для будущего налога. Так отказавшись от сиюминутной выгоды мы получим много больше по истечению срока. Бытописания всех веков свидетельствуют, что благоденствие народов тесно сопряжено с наукою управления деньгами. Оные питают труд, промышленность, науки, крепят и распространяют общественные связи. Деньги изощряют оружие, дают крылья флотам, шествие воителям, и песнь победная стяжается златом. И наука эта состоит прежде всего в том, чтобы деньги постоянным и верным потоком проходили через казну и тратились на общественные блага, умножая себя с каждым таким оборотом.
— Высокая доступность земель приведёт к снижению цен на неё. А наличие рассрочки побудит во многих желание приобрести за немногие деньги землю сейчас, чтобы позже продать её по настоящей цене. Из этого не выйдет никакого благоустройства для земли, а одна перепродажа в жажде скорой наживы. Рассрочку можно было бы применить, но только при трёх неизменных условиях, — великий князь поднял руку и стал демонстративно загибать пальцы. — Проверки способности покупателя выплатить всю сумму. Полной конфискации имущества в случае просрочки или отказа от выплат. И запрета на продажу купленной земли без согласия казны. В целом можно заключить, что создание губернских банков по вашему проекту приведёт к существенному ущербу для казны и ляжет дополнительными платами на народ. При этом, собор в размере одного рубля с тысячи дохода представляется столь незначительным, что не создаст существенного капитала и без казённых трёх миллионов в год ни в одной губернии банк не состоится. Идея же, дозволить губернским банкам выпускать собственные билеты, утвердив их хождение наравне с ассигнациями, представляется весьма опасной.
— Подождите! — Мордвинов вскочил, двумя руками взъерошил волосы и нервно забегал по комнате. Наконец он замер. — Получается Вы, Ваше Императорское Высочество, как и те ретрограды из Государственного Совета, против создания частных банков. И процветающая Англия не служит Вам примером достойным подражания. А может, Вы не видите насколько наше отечество отстало от просвещённого мира! Там паровые кареты, ткацкие мануфактуры, угольные шахты, паровые лодки, там уважение к частной собственности и правам всякого человека, это страна свободной частной предприимчивости. Там Лондонская биржа, на которой совершается самое большое количество крупных сделок со всего мира. Настроение на этой бирже влияет на весь мир!.. Наконец, там самый большой и сильный флот! А что здесь? У нас решительно ничего нет святого. Мы удивляемся, что у нас нет предприимчивых людей. Но кто же решится на какое-нибудь предприятие, когда знает, что не сегодня, так завтра по распоряжению правительства его законно ограбят. Можно принять меры против голода, наводнения, огня, моровой язвы, против всех бичей земных и небесных, но против благодетельных распоряжений правительства — решительно нельзя принять никаких мер. Дайте свободу мыслям, рукам, всем душевным и телесным качествам человека; предоставьте всякому быть, чем его Бог сотворил, и не отнимайте, что кому природа особенно даровала! По всей Европе число грамотных людей превышает все мыслимые пределы. Даже чернь осваивает плоды просвещения. Науки там суть источники богатства...
Мордвинов захлебнулся воздухом. Немного отдышавшись он продолжил:
— Степень народного просвещения определяет степень народного богатства и меру государственных доходов. На деньги, употребляемые на народное просвещение, министерство финансов должно взирать, как на семена, посеянные собственно для него, обещающие ему богатую жатву и наполняющие закрома его казначейства. В России же вечно будет существовать препятствие просвещению, доколе чинам, а не уму и способностям присваиваться будут места и почести, сопряженные с оными. Потому у нас на просвещение глядят как на пагубу. Как на зло, преодолеть которое совершенно невозможно, ибо потребны люди знающие, но хода которому давать нельзя совершенно. Когда же, в России, не чины будут давать места, а места чины? Когда способность к занятию мест будет определять положение человека?..
— О! — воскликнул великий князь. — Эти времена наступят совсем скоро! Я верю! Впрочем, и в былые времена толковый человек мог снискать себе славу и путь наверх. Вот, ваш знакомец, Фёдор Фёдорович Ушаков. Из небогатой дворянской семьи. А какими делами славен и отмечен был. И ведь служил под вашим началом, пока вы не ушли в отставку.
— Ушаков... — проговорил отставной адмирал и лицо его, раскрасневшееся от бурной речи, внезапно посерело. Мордвинов поджал губы, будто съел дольку лимона. — Ну да, он из небогатых. Я надеюсь, Ваше Императорское Высочество простит меня за пламенные речи. Душа моя болит за Отечество. Спасти его, в этом я вижу своё предназначение. Несмотря на Ваш нелестный отзыв, я всё же надеюсь, что Вы представите своё мнение государю. Полагаю, оно может вынуть мой проект из долгого ящика и однозначно решить его судьбу.
— Ах, Николай Семёнович, я вполне понимаю ваши чувства, — улыбнувшись, ответил великий князь.
* * *
8 ноября 1827, Санкт-Петербург
— Что за представление ты устроил в Каменноостровском театре? — улыбаясь, поинтересовался император.
Николай Павлович, верный своей привычке прогулок, широким шагом шёл по набережной Невы к Летнему саду. Великий князь еле поспевал за отцом, моля бога, чтобы не пришлось перейти на бег. У Лебяжьей канавки государь резко остановился и, развернувшись к сыну, повторил вопрос:
— Так, что там было?
— Э-э, — великий князь слегка запыхался и не мог ответить сразу, — Я собрал там кандидатов на офицерские должности в легион.
— В театре? А почему не на плацу? — Николай Павлович, был явно чем-то недоволен. — И кто тебе посоветовал так поступить.
— Никто, это моё решение.
— Тебе не кажется, что иногда придумывая что-то, следует советоваться с более опытными людьми?
— Да, конечно. Но это мне показалось не таким важным.
— Пусть так, — кивнул император. — И каковы успехи?
— Приняли в легион одиннадцать офицеров.
— Из ста. Остальные, судя по всему, не оправились от недоумения и не смогли написать рапорта, — усмехнулся Николай Павлович.
— И пусть, — отдышавшись и уже вполне спокойно ответил Саша, — в бою не место недоумевающим.
— Кхе, дай-ка я вспомню когда в последний раз кто-нибудь собирал так офицеров... — Николай Павлович склонив голову набок и прищурившись демонстративно поглаживал подбородок. — Может потому из ста офицеров на службу приходили все сто.
— Я не намерен брать в легион всяких, мне нужны дельный люди.
— Но ведь эти сто уже были отобраны командирами полков и Ратьковым, ты не доверяешь им. Авраам Петрович конечно не станет обижаться на мальчишку, но полагаю его самолюбие пострадало. И не только его. Дворяне не привыкли, чтобы с ними обращались как со скотом, сгоняя в стадо. Потому, ты отобрал не дельных, а самых непривередливых, готовых терпеть многое за деньги.
— М-м-м, посмотрим, — смущённо покраснел великий князь, — Может вы правы. Служба покажет.
— Не знаю, что покажет эта служба. Могу лишь отметить, что всякая награда за эту службу, прежде всего, деньги.
— Отнюдь, но каждый знак почёта должен сопровождаться денежным поощрением. Впрочем, полагаю можно отдельно побеседовать с офицерами, не написавшими рапортов.
— Ни в коем случае! Запомни, Сашенька, на службу приглашают, её предлагают, но никогда не уговаривают. Ни у кого даже мысли не должно возникнуть, что ты пытаешься их уговаривать. Не хотят офицеры служить в легионе, лучше из низов людей поднять, чем уговаривать или делать послабления, — император некоторое время помолчал и дополнил: -Авраам Петрович человек опытный, потому я полагаюсь на него. Наверное, в этом был смысл. А знаешь, пусть Авраам Петрович расскажет тебе, как создавался Лейб-гвардии Финляндский полк, благо это происходило у него на глазах.
Некоторое время Николай Павлович шёл молча, думая о чём-то.
— Я ещё не успел прочитать твоё мнение об уставе университета, — внезапно перевёл разговор император. — Ты весьма своевременно его закончил. Сегодня в столицу приехал Ребиндер, а через две недели будет Аминофф. Им весьма любопытно будет ознакомиться с ним.
— Я думаю, они будут против. И хоть мои правки в устав весьма незначительны, но они настолько важны для меня, что я намерен не только доказывать их необходимость, но и требовать их включения.
— Тем не менее, ты исписал с две дюжины листов. И у кого ты собираешься требовать? У меня? Ха-ха! — император рассмеялся.
— Да, Папа, у тебя. — Саша постарался сделать своё лицо серьёзным и уверенным, но видимо ему это не удалось, потому что улыбка не покидала лица Николая Павловича. Потому, покраснев от смущения, наследник продолжил: — Первые два листа, содержат общие рассуждения, а последние о конкретных правках в определённых параграфах.
— Что ж тогда кратко поясни суть твоих правок, — потребовал император и неспешно направился вдоль Лебяжьей канавки.
— Устав написан человеком знающим, не исключаю, что он во многом повторяет старый устав университета в Або. Я же с жизнью университета знаком слабо, потому воздержался от многих правок для меня не значимых, даже если мне представлялось возможным улучшить устав.
— Он писан Ребиндером, — коротко отметил император.
— Тем более. Основное это вопрос языка. Устав писан на двух: русском и шведском. Необходимо включить положение, что в случае разночтения, верным следует полагать текст на русском.
— Разумно, дальше.
— Канцлеру, мне, — демонстративно указал на себя рукой великий князь, — для исполнения моей должности, консистория обязана подавать в разные сроки множество бумаг как финансового, так и научного содержания. Также я должен разбирать некоторые жалобы, утверждать на должностях... Я не подпишу ни одного документа на чужом языке. Мне всё равно, на каком языке написана диссертация: на латыни, на французском или на шведском. Мне всё равно, на каком языке в университете ведутся казначейские книги, суд выносит решения или консистория представление о назначении профессора на должность. Все бумаги, которые будут ложиться на стол канцлера должны быть написаны на русском. И разговаривать с ними я намерен на русском.
— Хе, это всё же Финляндский университет.
— Это не важно. Я их собачьего языка не понимаю. А значит, ни одной бумаги на нём не подпишу. Ни одно слово на нём не скажу. А они должны воле моей, высказанной на русском, угождать. По-иному быть не может.
— Может, — заключил император. — Вице-канцлер Аминофф и помогающий исполнять должность канцлера при твоей особе Ребиндер знают шведский. Они прочтут бумаги за тебя.
— Судьба толмача незавидна, исказивший волю господскую лишается языка, текст донесения — глаз, а исполнивший не надлежаще приказ — рук или головы, — заметив настороженный взгляд отца, Саша улыбнулся, — говорят так в старину было. Теперь времена мягче. Меня вполне устроит конфискация всего имущества за совершённые проступки... Ха-ха.
— Ты слишком юн для таких шуток, — спокойно отметил Николай Павлович.
— Да. Но это не совсем шутки. Либо вице-канцлер и господин Ребиндер будут выполнять волю канцлера и государя, либо они будут действовать, следуя лишь своим частным интересам. Все должны служить российской короне. И я мню себя защитником её. Не премину наказать их, если они подпишут назначение на должность неугодного для короны лица или будут попустительствовать низменным страстям студентов и преподавателей, или утвердят диссертации, кои окажутся негодными. Потому первое, что от них требуется это исполнительность, а не знание шведского. Возможно, их надлежит и вовсе отставить от должностей, поставив подданных российской, а не шведской короны.
— Красиво говоришь, — кивнул император. — Однако, университетские профессора люди вольнолюбивые и подобные отставки вызовут большое недовольство.
— Профессорам надлежит преподавать и изучать науки. Те же, которых более наук беспокоят дела администрации скорей революционеры, шпионы и вредители, а не учёные мужи.
— Я был бы с тобой согласен, но финляндцы не смогут писать и преподавать на русском. В университете введены должности профессора и лектора российского языка, но остальные на русском не говорят. Потребовав все диссертации и иные бумаги писать на русском, ты ничего не добьёшься кроме возмущения.
— Для исполнения должности канцлера мне необходимо получать бумаги на русском. И это неизменное условие. И при наличии расхождения меж языками в любой бумаге верным будет текст на русском. Именно под ним я буду ставить подпись. Истребовав такую обязанность, необходимо предоставить возможность эту обязанность исполнить. По букве устава, российский язык преподаётся как ещё один иностранный: английский, немецкий или французский. Всего один профессор и лектор предусмотрены штатом. Это представляет собой снисходительную уступку сделанную финляндцами в честь Вашего Императорского Величества. На Богословском факультете, преподающем глубины лютеранского вероисповедания только профессоров четверо и жалование их выше. Я же полагаю нужным основать отдельный факультет российского языка, а при оном бюро переводов, в котором профессора, адъюнкты и отличные студенты будут за небольшую плату помогать соискателям учёных степеней, просителям и другим финляндцам переводить их бумаги на русский язык. Для нужд консистории, канцлера и короны это будет бесплатно. Также там переведут на русский язык законодательные уложения и прочие книги, кои можно будет издавать в университетской типографии. Важно привлекать к этой работе студентов, давая им возможность заработать на своём знании русского языка. Кроме того, я, как канцлер, полагаю рекомендовать выпускников именно этого факультета на лучшие должности в империи и в княжестве. Полагаю, тогда у студентов именно факультет русского языка будет особенно популярен.
— Ты слишком самонадеян, — заключил Николай Павлович, — но чувствуешь ты верно. Именно как ты предлагаешь, совершенно невозможно поступить... Ты непременно должен встретиться с Ребиндером и Аминоффом и обсудить своё мнение... Только не называй шведский язык собачьим.
— Я действительно неопытен. Остались ещё небольшие мелочи. Я хочу истребовать право не только присутствовать на заседаниях консистории, но и ставить перед ней вопросы, ответы на которые должны быть даны непременно. Также я хочу иметь право присутствовать и задавать вопросы при экзаменации студентов и защите диссертаций.
— Это не вызовет никакого сопротивления. Канцлер — есть лицо, надзирающее за должным обучением и утверждающее присвоение учёных степеней. Несомненно, он может лично присутствовать на защитах и экзаменах.
— Но это не отражено в уставе явным образом. И ещё свободные слушатели должны допускаться на занятия не только с дозволения ректора, а также и по моему указанию.
— Зачем?
— Я намерен отправлять на обучение дельных людей из легиона и, возможно, и из Финского корпуса. Университет представляется мне не заведением для одних финляндцев, развития их веры, языка и права, а прежде всего местом, где финляндцы могут стать россиянами, а россияне научатся лучше понимать финляндцев.
— Хм, допустим. При этом необходимо будет преодолеть совершенно обратное стремление профессуры.
— Несомненно, для этого она в большей степени должна быть не финляндской. Там должно быть больше россиян, больше французов и иных иностранцев и меньше шведов.
— Профессора невозможно сделать из кого угодно. Образованных людей не хватает.
— Согласен, нужно переманивать профессоров из Санкт-Петербурга, Дерпта, Лейпцига, Парижа. Каждый не финляндский профессор сделает всю консисторию во многом более управляемой. Даже если их там будет только пять, это уже очень много. А финляндских профессоров надо соблазнить преподаванием в столице.
— Я хочу, чтобы ты встретился с Дегуровым. А поводом для этого я определяю цензурный устав. Антон Антонович готовит своё мнение о нём. Заодно испросишь у него о возможности принять к себе финляндцев.
— Тогда мне нужно изучить проект устава.
— Его тебе передадут. Впрочем, если ты составишь для меня своё мнение, это тоже будет не плохо...
— Непременно! — поспешил заявить раскрасневшийся от волнения Саша.
— Я не уверен, что у меня будет время прочесть его, но если захочешь, напиши, — немедленно вернул сына на место Николай Павлович, после чего с улыбкой поинтересовался: — Я слышал, ты встречался с Мордвиновым. Каково твоё впечатление об этом спасителе России?
* * *
19 ноября 1827, Гатчина
Как обычно, перед завтраком великий князь вместе с Юрьевичем намечал будущий день.
— Тихо, — прислушавшись, отметил наследник престола, — очевидно, Её Императорское Величество ещё не встала.
— Да, Мария Фёдоровна изволит почивать, потому шуметь во дворце и возле него запрещено. Однако утреннюю почту уже доставили, и кухня работает для вас.
— Что нового в почте?
— Сообщение от Поппе.
— В чём суть?
— Он извещает, что помня о желании вашего высочества сделать винтовальные ружья калибром четыре линии, он при выпуске провёл ряд опытов. По результату оных заключил, что без существенного удорожания завод может изготавливать стволы на четыре линии шесть точек по полям нарезов. При делании же стволов калибром на четыре линии, три из четырёх уходят в брак.
— А при сорока шести точках?
— Он отмечает, по вине малости канала ствола чуть больший, чем обычный. Около одного ствола на две дюжины.
— Полагаю, Семён Алексеевич, вам нужно съездить к нему. Доставите моё пожелание иметь ружья в четыре линии шесть точек. Кроме того, выясните затраты господина Поппе на эти изыскания. Если они составят до двухсот рублей, возместите их ему немедленно. Если затрат нет или они более велики нежели я представляю, то не обнадёживайте его вознаграждением.
— Хорошо. Завтра бал. Я готов отправиться в понедельник.
— Да, я тоже намерен в понедельник возвращаться в столицу, — кивнул головой великий князь. — Что ещё?
— Ваш мундир шефа легиона почти готов, требуется ещё одна примерка.
— Во вторник.
— Получено письмо от Болотова.
— Дайте.
Великий князь погрузился в чтение. Вскоре, брови его удивлённо приподнялись, и он спросил у Юрьевича:
— Семён Алексеевич, а как вы полагаете, почему Николай Семёнович ни словом не обмолвился о земледельческой школе в Москве? Ведь он ясно понимал мою нужду, а также что её вполне можно удовлетворить, наняв выпускника школы.
— Не знаю, ваше высочество.
— Выясните. Кстати... — внезапно вспомнив, великий князь поднял руку указательным пальцем вверх, — Нет ли у вас потребности в работниках. Я полагаю назначить в канцелярии делопроизводителей, дабы они заводили папки dossier на всех людей, к которым я проявляю интерес. Я уже поручал вам подобное ранее, но теперь это дело следует поставить на твёрдую основу.
— Хорошо, но данное дело весьма щепетильно и я не решаюсь подобрать людей.
— Полагаю, необходимо сманить у Александра Христофоровича пару штафирок. А особую важность это представляет потому, что из офицеров легиона я отметил троих как возможных дознавателей. Их надлежит обучить делопроизводству и особенно сбору dossier. Никто, кроме людей из подчинения Бенкендорфа, не справится с таким обучением лучше.
— Я испрошу Александра Христофоровича — кивнул головой Юрьевич.
— Что ещё?
— Её Императорское Величество хотела видеть вас сегодня после обеда.
— А до обеда я предоставлен своим занятиям?
— Да.
— Тогда сегодня навестим воспитательный дом. И ещё, распорядитесь об отправке Фомы к Болотову. Запросите московскую земледельческую школу об их делах. Сообщите им о моей заинтересованности в их выпускниках и о готовности оказывать им полное содействие.
Во дворце поднялся шум. Топот многочисленных ног и громкие голоса внезапно рассекли тишину.
— Мария Фёдоровна вышла, — отметил Юрьевич, — нам следует идти на поклон.
— Давайте поторопимся, время дорого. Надеюсь меня не оставят на завтрак и мы успеем до обеда многое.
Уже более двух часов Великий князь находился в воспитательном доме. Выяснив всё интересное у директора, он отправился к воспитанникам, оставив Бриммера погружённым в заботы о предстоящем бале.
— Здравия желаем, Ваше Императорское Высочество! — встретил наследника в одном из классов нестройный хор детских голосов.
— Здравствуйте. А почему вы без воспитателя?
— Он оставил нас на самостоятельное занятие, — выступил вперёд из толпы ребят чернявый мальчишка.
Он выглядел лет на одиннадцать, щуплый, с нездоровыми тёмными кругами под глазами.
— Как звать, — спросил великий князь.
— Тимофей.
— А прозвище?
Дети переглянулись.
— Вага, — обыденно ответил Тимофей.
— Хм, — великий князь подошёл к ребятам ближе и спросил: — и чем же вы заняты?
— Завтра экзаменация.
— Готовитесь?
— Я-то и так справлюсь, а вот им тяжело будет.
— Пусть они и сидят, а ты зачем здесь? — вскинул брови великий князь.
— Так ведь стол дают на весь отряд. Если они не выдержат, все вместе на постных щах сидеть будем.
— Ага, — улыбнулся великий князь. — И часто вам приходится на этих щах сидеть?
— Бывает, а второй отряд досыта наверное ни разу не ел.
— От как. А я слышал, у вас новый батюшка теперь? — перевёл разговор великий князь.
— Да, уж больше месяца как отец Алексей к нам приехал.
— Хорош он к вам?
— Добр, не без этого, — подняв брови и несколько помявшись перед ответом, сказал Тимофей.
— Ну, работайте, — заявил великий князь и направился к выходу.
Священника он нашёл быстро в Александро-Невской церкви, год назад отстроенной при воспитательном доме. Отец Алексей оказался весьма молод. Жидкая бородка в сочетании с пухлыми розовыми щеками придавала комичность образу священника. Поздоровавшись, великий князь немедленно приступил к расспросам.
— Вы получили это место благодаря рекомендации отца Герасима. Довольны ли вы протекцией?
— Благодарю, Ваше Императорское Высочество, я весьма доволен назначением, хоть мне и представляется не очень правильным отставление от этого прихода отца Василия.
— Мне нужен чуткий духовник для каждого воспитанника, а Кедрову достаточно места настоятеля церкви Святого Апостола Павла. Весь город его паства, а мне пусть за моими детьми неотлучный догляд нужен. Однако, мне хотелось бы составить о вас своё представление. Каковы были ваши успехи в духовной академии? Что думаете о трудах отца Герасима по переводу святого писания с древнееврейского? Как вы представляете свою службу на этом месте? Давайте присядем, и вы подробно ответите мне.
Отец Алексей потупил взор и заговорил, присев на лавочку возле великого князя.
— Гм-м-м, аттестован я, по окончанию академии, весьма успешно. Эта аттестация представлена господину Бриммеру. Труды отца Герасима по переводу на русский язык, — отец Алексей запнулся, подбирая правильное слово, — вызывают у меня уважение. Что же касается моей службы здесь, то нести Слово Божье в умы и сердца отроков, я полагаю почётным занятием.
Священник замолчал. Поняв, что продолжения не будет, великий князь продолжил допытываться:
— Уважение? Его достоин труд направленный, прежде всего, на общее благо, а в чём вы видите оное в этих переводах?
— Хм, Но разве... — отец Алексей замялся, затрудняясь подобрать слова. Наконец, он нашёл выход, — труд по познанию истин святого писания может быть не благостен?
— По познанию истин... — великий князь задумался. — Такой труд всегда на благо. Но вот служит ли этому труд отца Герасима?
— А разве у вас есть в этом сомнения? — уже достаточно уверенно произнёс священник.
— Кто я, чтоб выносить суждения, по столь сложным материям. Вы же весьма успешно окончили духовную академию, посвящены в сан, приняты на должность окормлять души юнцов. Потому я и обратился к вам за ответом и ожидаю его.
— Все мы не боле чем люди. И неверные суждения о сущности всего происходящего нам свойственны, и я не исключение. Как я могу оценивать и обсуждать труд человека во много раз учёнее меня, стоящего на более высоком месте и жизненным путём своим поставивший себя в духовный авторитет для многих.
— Отец наш создал человека, наделив его свободой воли от рожденья, — великий князь позволил себе довольно сдержано рукой продемонстрировать в воздухе непонятный образ, — И после падения Адама, различать добро и зло мы обрели способность. Вам предстоит нести слово святого писания в души отроков, и научать их отличать добро от зла. Вы мне затрудняетесь сказать, а что вы ответите им, если такой вопрос вам будет задан. И не смутит ли ваш ответ сердца их. Преподавание в таком учреждении как это требует терпения, знаний, любви к богу и отрокам и, самое главное, способности находить ответы на их вопросы и говорить с ними не кривя душой.
— Хм, — отец Алексей кивнул, затем пожал плечами, — и всё же я не понимаю вас.
— Есть некие соображения, что я ожидаю от вас на этой должности. К сожалению, я затрудняюсь их высказать.
— Если вы не сообщите мне о своих ожиданиях, я не смогу их надлежаще воплотить.
Некоторое время собеседники обменивались взглядами. Наконец, великий князь решился на откровенность. Он густо покраснел и заговорил:
— Для короны важно не только чтобы свет истинной веры проникал в сердца подданных, но и направлял их на служение государству, воплощая общее благо. И в этом смысле признание прежнего святого писания, основывающего на себе всё: от верности между мужем и женой до присяги государю, не полностью истинным, поскольку явлен более верный перевод, может оказаться не таким благим делом, как это представляется изначально. Впрочем, не затруднительно вспомнить подобное нововведение. Я говорю о смене церковного канона при Алексее Михайловиче. По настоящее время люди старого обряда исключены из государства. А ведь немало дельных людей можно было бы поставить на места. Кого сейчас только не встретишь лютеране, католики, а православных старого обряда нет. Да, это всё дела минувшие, но стоит ли сейчас повторять такое, создавая русский перевод святого писания с еврейского. Примет ли церковь этот перевод или отвергнет, служба государству и общему благу не должна пострадать. И именно этого я жду от вас. Воспитанники нашего дома должны быть верны короне, как не обновили бы церковь богословы. А потому вы должны быть готовы пояснить благость этой верности даже атеисту.
— Хм, — отец Алексей погладил свою жиденькую бородку, — дело представляется весьма сложным.
— Именно этим оно и прекрасно. Простые дела могут быстро наскучить, — великий князь широко улыбнулся. — Я не могу вам дать сколь-нибудь дельных советов, как духовнику надлежит расположить к себе воспитанников.
В церкви появился Юрьевич.
— Ваше высочество, учителя собрались и ожидают вас.
— Идёмте, отец Алексей, все кроме нас уже на месте.
Быстрым шагом великий князь вошёл в указанный Юрьевичем классный кабинет.
— Здравствуйте господа, — выслушав ответное приветствие, он продолжил: — прошу всех сесть. Я пригласил вас, чтобы выразить свою благодарность, за ту службу, что вы несёте здесь. Я успел немного поговорить с воспитанниками и оценить, насколько благотворны ваши усилия. Осознавая, что труд должен вознаграждаться, а добросовестный труд должен отмечаться особо, я распорядился о разовом денежном поощрении за ваши труды сверх содержания положенного изначально.
Небольшое движение прошло по собравшимся. Великий князь сделал незначительную паузу, дав людям освоиться с новостью, и продолжил:
— Я хочу уточнить вам ту цель, к которой мы должны стремиться в нашем учреждении, и достижение которой будет достойно вознаграждено. Государь нуждается в преданных и дельных людях, — наследник престола замолчал, наблюдая за лицами собравшихся. — Ему нужны наши воспитанники. Каждому из них найдётся служба на пользу государству. Каждому! А потому обращаю ваше внимание не только на успешных в учёбе, но и на нерадивых. И для них найдётся служба. В настоящее время в нашем доме воспитанники объединены в отряды. Необходимо следить за тем, чтобы ни в одном не оказались одни лучшие воспитанники. Такой отряд, несомненно, будет иметь большие успехи, но в других отрядах воцарится уныние. А это недопустимо, не так ли отец Алексей? Все отряды должны быть примерно равны по успеваемости между собой, и у каждого будет реальная возможность стать лучшим в каком-то деле. При этом можно подумать над созданием отрядов, сильных в отдельном деле, но слабых в другом. Хотя я не уверен в необходимости такого, но допускаю, что это может оказаться полезным. Иными словами каждый должен время от времени и сидеть на постных щах, и есть за полным столом. Это заставит лучших воспитанников помогать своим товарищам, а нерадивым даст возможность следовать за лучшими и самим становиться более прилежными. Однако...
Великий князь взял паузу, перевести дух. Оживление, вызванное известием о денежном вознаграждении, уже прошло, и воспитатели выглядели скучающими. Только отец Алексей с нескрываемым любопытством смотрел на юного наследника престола. И ещё Бриммер выглядел несколько настороженным.
— ... Однако, надлежит остерегаться перемещения воспитанников между отрядами. Товарищи должны чувствовать, что их связь друг с другом неразрывна. Любое изменение причисления воспитанника должно быть случаем чрезвычайным и иметь под собой вполне разумное и принимаемое всеми основание. Одной воли воспитателей для этого недостаточно. Тем не менее, я создам вам повод для такого перемещения. Как вам должно быть известно, я намерен построить в Гатчине дорогу с паровой каретой. Руководить строительством будет инженер Мельников, к нему я намерен приставить порученцев из числа воспитанников нашего дома. Они помогут в строительстве и смогут вникнуть в особенности этого дела. Их будущее будет связано со службой на таких дорогах. Для этого необходимо отобрать не более дюжины отроков, желательно имеющих склонность к механике. Данный особый отряд должен быть создан к февралю и занятия с ним необходимо проводить особо, уделяя дополнительное внимание математике, грамматике, механике, столярному и слесарному ремеслу. Уже весной им придётся большую часть времени проводить на работах.
Воспитатели начали переглядываться между собой, возникло некое оживление.
— И ещё одно поручение я имею для вас, — намерился закончить свою речь великий князь. — Каждому воспитаннику надлежит дать характеристику, полностью отражающую не только его успехи в учёбе, но и его нрав. Эту характеристику надлежит дополнять по мере того как в воспитаннике будут замечены изменения нрава. К тому времени как я призову его на службу, у меня должно быть полное представление о его пристрастиях и способностях. На этом, я закончил.
Великий князь немного постоял, разглядывая собравшихся, попрощался и вышел.
* * *
20 ноября 1827, Гатчина
Всё время до шести вечера великий князь провёл в своих комнатах, торжественно вышагивая из одного угла в другой. Покинуть дворец во время подготовки к балу было недопустимо, но и принимать участие в общей суматохе он не мог, погружённый в своеобразную тренировку. Юрьевич время от времени прерывал занятия, направляясь вызнать о ходе подготовки, и давая воспитаннику отдохнуть. В час наследник удостоился посещения Марии Фёдоровны, которая дала ему подробные наставления, а в пол четвёртого она же устроила небольшой экзамен своему внуку. Самым сложным было исполнение торжественного полонеза. Великий князь намеревался избежать танцев, тем более что был им не обучен, но избежать первого полонеза было немыслимо. Ещё вчера его начали натаскивать, но успехи, по мнению Марии Фёдоровны, были весьма сомнительны. Вдовствующая императрица громко ругалась на немецком в адрес внука и его воспитателей.
— Как же ты будешь танцевать польский, если ходишь словно побитый палками мужик? — Мария Фёдоровна веером продемонстрировала удар по спине внука. — Я не хочу больше это видеть. Семён Алексеевич, сотворите какое-нибудь чудо. К шести надлежит быть в Белой зале.
Как только пробило шесть, Его Императорское Высочество уже торчал по правую руку от своей бабушки, радушно улыбаясь представляемым гостям. После каждого из них образовывалась небольшая пауза, требуемая на то чтобы следующий подошёл к руке вдовствующей императрицы. Мария Фёдоровна умело использовала эти моменты, и, поигрывая перед собой веером, короткой репликой отмечала каждого только что представленного. Многих гостей великий князь видел впервые, и старался запоминать этих людей. Вот прошёл старший штаб-лекарь гатчинского городового госпиталя Филипп Филиппович Депп с супругой: "человек скромных дарований, но весьма педантичный". С командиром гатчинских кирасир генерал-лейтенантом Каблуковым великому князю уже доводилось встречаться, но сегодня тот был с супругой, выглядевшей вдвое моложе мужа. Впрочем, подобный брак вполне находил объяснение, генерал был "смел, резок, любим в полку, во многом за неумение считать деньги", а его супруга "урождённая графиня Заводовская, с малых лет восхищена офицерскими эполетами". Многочисленные окрестные помещики, представленные в основном офицерскими жёнами, явно не заслуживали внимания, разве только отставной полковник Алексей Петрович Демидов который "возможно, знает о Гатчине больше чем я". Аптекарь Иван Ермолаевич Шильдкнехт, "зачинатель многих хороших дел, но не забывает и о себе". Уже знакомый лейб-гвардии капитан гарнизонного батальона Петр Александрович Ведемейер, "человек не выдающийся, но служит справно". Младший штаб-лекарь Август Андреевич Паукер немного заинтересовал великого князя, как молодой человек "горячего нрава, но значительного медицинского таланта". И ещё многие другие. Саша настолько вымотался, что когда церемония закончилась, на месте улыбки вежливости засияла самая настоящая радостная. Оставалось ещё одно сражение, и он свободен.
На первый танец ему назначили Паулину Штенгер, дочь гатчинского коменданта. Будучи на два года старше наследника, Паулина вполне сносно умела себя держать в полонезе, потому ей вменялось в обязанность направлять партнёра. Они торжественно начали движение. Очевидно Паулина полагала, что ей повезло, великому князю потребовалась партнёрша сопоставимого возраста, иначе она сейчас коротала бы время с остальными детьми. Желая, видимо, закрепиться в этом новом положении девочка внимательно следила за Сашей, незаметно поправляла его огрехи, сдавливала руку, напоминая о необходимости держать осанку, и улыбкой обозначала правильность совершаемых движений.
Когда пытка полонезом закончилась, Мария Фёдоровна первой покинула Белый зал, подав сигнал всем остальным гостям, что вполне можно предаться и иным, кроме танцевальных, развлечениям. Пожилые мужчины направились в боковые кабинеты к карточным столам. Их жёны, устроились кучками вдоль стен зала, надзирая за соблюдением приличий танцующей молодёжью и что-то обсуждая. Великий князь поспешно перебрался к одному из окон, раздумывая, как скоротать время, и когда можно покинуть гостей. Спустя некоторое время, ему удалось зацепить прогуливающегося мимо Паукера:
— Совершенно невозможно Август Андреевич, бродить среди всеобщего веселья с таким отрешённым взглядом. Неужели вы не намерены придаться танцам. Ведь, скоро в первый раз объявят лансье.
— Ах, увольте Ваше Императорское Высочество. Я скромный лекарь и привык проводить время с книгами, а не в танцах. Разумеется, я не мог не откликнуться на приглашение Её Императорского Величества, но танцевать... Тем более, возле буфета уже стало собираться неплохое общество.
— Намерены поговорить о политике? — улыбнулся великий князь. — А я вам предложу поговорить о медицине. Меня крайне заботит лазарет при воспитательном доме. Сегодня я был там, и не обрадовался числу больных. Мои воспитанники часто болеют и, случается, умирают. Я даже не соображу, что сделать, дабы исправить это?
— Здесь всё просто. Одна из основных бед этих детей весьма скудное содержание. По долгу службы, я постоянно бываю в лазарете, и из десятка коек ни разу не видел там более трёх свободных. Простудная лихорадка, воспаление зева, золотуха, корь, желудочная лихорадка, воспаление глаз, скарлатина, воспаление околоушных желёз... вот основные болезни воспитанников и все они во многом обусловлены общей их слабостью. Бывают, конечно, и раны, но это понятно... За прошлый год из лазарета похоронили шесть человек. Двое от воспаления лёгких, трое от чахотки, один от крупа. А виной тому, прежде всего, слабость, вызванная скверной едой.
— Хм, это свидетельствует о моей неспособности надлежаще надзирать за делами воспитательного дома, — великий князь покраснел и смущённо опустил глаза в пол.
— О, Ваше Императорское Высочество, я никоим образом не хотел огорчить вас, — спохватившись, Паукер пытался выправить ситуацию. — Вы, как мне известно, получили опеку совсем недавно, и... основные обстоятельства сложились много ранее...
— При Марии Фёдоровне, — уточнил великий князь и, слегка склонив голову на бок, уставился на медика не мигающим взглядом.
Паукер побледнел и замолчал, захлопнув рот с такой силой, что клацнули зубы.
— Впрочем, благополучие воспитанников сейчас является исполнением моей должности. И я намерен исполнять её надлежаще. Могу ли я надеяться, что вы поможете мне сохранить жизни и здоровье воспитанников?
— Несомненно, — твёрдо заявил врач, но тут же на него нахлынула нерешительность, — но я совершенно не понимаю, чем могу быть полезен.
— Прежде всего, мне необходима ваша помощь, как врача. Я готов отпускать кормовые деньги более щедро и следить за кухней, но мне необходимо достоверно установить потребность воспитанников. Я прошу вас, Август Андреевич, составить паёк для воспитанника на каждый день, с учётом времени года. Вам, имеющему госпитальный, опыт это не представит чрезмерной сложности, а я смогу спрашивать за его наличие.
— Я готов, — с видимым облегчением выдохнул Паукер.
К великому князю подошёл лакей, передал записку и застыл в ожидании чего-то. В ней было только два слова: "немедля быть". Пришлось завершать разговор:
— Прекрасно. Когда вы сможете предоставить мне подробное пищевое расписание воспитанников?
— Первого... Я буду готов первого числа.
— Хорошо, жду от вас известий. А пока, вынужден вас оставить, — наследник престола повернулся к лакею. — Веди.
Его привели к дверям дедушкиной половины на первом этаже. Пригласили внутрь. В небольшой проходной комнате, было довольно людно. Мария Фёдоровна, молча указала пальцем в углу справа подле себя, определив его место. Там уже сидел Юрьевич.
— ...а так же, жалую тебя, Фёдор Андреевич, и тебя, Владимир Иванович, паями в деле на две тысячи рублей каждому. Остальным же предлагаю паи выкупать.
— Кхе, а скажи матушка, — подал голос мужичок, гордо носящий большую седую бороду полностью скрывающую морщинистое лицо. Он стоял возле входной двери, и косоворотка выдавала в нём представителя купечества, — радостно ли твоему сердечку будет, ежели мы это выкупим?
— Радостно, Прол Авдеич. За вас радостно, за город мой, за леса вокруг растущие.
— Тогда я, также, на две тысячи возьму.
— Вот и славно. Остальных прошу подумать и до завтра принять решение. Семён Алексеевич будет вести запись и собирать деньги. А мне пора, — вдовствующая императрица поднялась и обратилась к Юрьевичу: — Прошу вас зачесть Бышникову Пролу Авдеичу, в память о былых заслугах, дополнительно на пятьсот рублей за мой кошт.
* * *
23 ноября 1827, Санкт-Петербург
После примерки мундира шефа легиона великий князь отобедал и направился к Кларку. Дорога от Аничкова до Александровского завода была достаточно длинна, чтобы, трясясь в возке по свежему ещё снегу, скрывшему замёрзшую буграми грязь второстепенных улиц, Саша, устав от созерцания домов и прохожих, погрузился в свои мысли:
"...Зима, однако... Ракеты придётся по колено в снегу показывать государю, на морозце...Как не сработает?.. Впрочем, там нет ничего нестойкого на морозе, всё должно быть нормально...Главное, ружейные замки на скорострельных трубочках должны себя ярко показать.
Выйдем перед государем, по красоте, отстреляемся...
Жаль понтов не закинуть. Роту подготовим, а знамени нет, государь не соизволил пожаловать. Надо бы его в бою обрести. К персам не успели, к туркам может быть... батальон к весне будет. Марша нет, но с ним проще. Приватизируем общенациональное достояние, возьмём "Прощание славянки". И песни нет строевой, примерно этого времени... "Взвейтесь соколы орлами" может подойти. Нужно уточнить не известна ли она, припомнить и подправить слова... Хотя, это всё для тёплого времени. В феврале главное как стадо не выглядеть, а выйти чётенько по равнению, развернуть порядки. Так сказать, на учении как на параде...
Парадка хорошая получается. Белый верх — чёрный низ. У офицеров золотое шитьё. С оружием не совсем ясно. Сабли не хочу им давать, бесполезная железка для пехотинца. Кортики не могу, нет традиции. Пистолеты затрудняюсь, эти здоровые дуры скорее для седельных кобур годятся. Можно, дать что-то вроде дорожных пистолетиков, двуствольных. Я два таких видел у Юрьевича. Должно же у офицера быть из чего застрелиться. Придёт время, выдадим им револьверы. А пока займём у Юрьевича, дабы папеньке показать, как это должно выглядеть.
Чёрт с ним с парадом, не решён вопрос об оружии офицера в бою. Конечно, его основное оружие это подчинённые, но всё же жизнь обычно намного сложнее. Пока он стоит за спинами солдат, то ему ничего не требуется. Вот когда к нему прорвутся враги при штыковой атаке, двуствольного пистолетика мало будет. Шпага? Против штыка неважнецкая защита. Может эспонтоны им выдать, как при дедушке, или вместо пистолетика снабдить лупарой, встречать врага снопом картечи. При этом, можно им выдать и винтовку как унтерам... Дело не в том что дороже, а в соблазне стрелять самому. Один вред будет, лишний ствол ничего не решит, а отсутствие чуткого руководства погубит дело. Впрочем, так ли это востребовано, чтоб заморачиваться. Эспонтонов в двенадцатом году уже не было, и ничего страшного не произошло. Полагаю, если бы у них и шпаги отняли, тоже катастрофы бы не случилось. Может, ничего и не давать. Лупара, не нужна. Пистолетик, будущий револьвер, вполне будет к месту. А про холодное непонятно...
Вот... шпага хороша тем, что можно таскать с собой всюду. В кабаке честь свою отстоять. Таскать с собой двухметровую пику запарно. С другой стороны, нефиг по кабакам шляться. И оскорбить можно только того, кто желает почувствовать себя оскорблённым. Опять же пистолетика им хватит. В нормальной же рукопашной свалке пика весомей будет, чем шпажёнка. Опять же на пику можно вымпел приделать и обозначать место сбора для подчинённых.
Решено, обер-офицерам вернём эспонтоны...или рогатины...Надо будет с Ратьковым посоветоваться. Скорее, не как оружие, а для вымпелов, одноцветных для рот и двуцветных для взводов. Между звеньями может и десять шагов быть. Комод со своими тремя звеньями и так справится, а вот комвзводу помимо флажка надо бы свисток выдать, дабы он орать не так надрывался. К комроты и вовсе горниста приставить придётся. И ещё, надо сигнальные ракеты сделать, благо опыт в фейерверках у местных достаточный...
Ерунда это всё! Сейчас важнейшее дело, это наладить обучение офицеров и солдат. С одной стороны, удачно сложилось, что Давыдов согласился возглавить школу. Это считай половина дела, единственный верифицированный знаток партизанской войны, а это наш профиль. И для генерала радость. Ермолов переведён в Прибалтику, и у Давыдова отпал последний повод желать возвращения в войска. Кроме того, он давно жаждал официального признания своей книженции... И вот оно, свершилось. Отказать мне он не мог. Воевать и по походам мотаться не надо, живи себе с семьёй подле школы. Вещай о деле, в котором ты сам считаешь себя специалистом. Опять же жалование. Всё совпало. Спасибо Бенкендорфу... И мне без Давыдова никак. Чему может научить взрослых дядей мальчик, который и жизни-то не видел. А так, им преподавать будет генерал-майор, герой двенадцатого года, любимец Кутузова, двоюродный брат и друг покорителя Кавказа и, наконец, турист, изрядно попутешествовавший по Финляндии, пусть и не в пехоте. Вот его будут слушать, открыв рот.
С другой стороны, старую собаку новым трюкам не научишь...Мы контрпартизаны... в большей степени... Так или иначе, он просил месяц на улаживание личных дел, так что к первому января следует ожидать его на службе. До первого придётся выкручиваться самому. Ну да, мне есть, кого взять за хобот. Пора пообщаться с Чернышёвым о новых пулях и скорострельных трубочках. А то, в военном министерстве затык какой-то. Заодно, попрошу рассказать о своём опыте в партизанах моим легионерам... Александр Христофорович взялся снестись с Сеславиным и Орловым-Денисовым, возможно они не охладели ещё к службе и жалованию... Самому можно поиграться в учителя. Давать авторитетные ответы мне по возрасту не положено, но поставить правильные вопросы можно. Пусть господа офицеры поучаться сами ответы находить...
Вот и завод..."
— Великолепно! — воскликнул Саша, обходя деревянную конструкцию вокруг. — И в каком она размере?
— В четверо меньше, — пояснил Кларк.
Великий князь осторожно потрогал недостроенный деревянный макет паровоза. Попытался покрутить колёса, и они поддались, вытягивая за собой поршень из цилиндра.
— Движется! — восторженно закричал Саша. — Прекрасно! Когда будет готово окончательно?
— Я думаю, что через две недели. Потом можно будет начать что-то делать в железе.
— Известите меня. А пока поясните, как вы рассчитали размер вот этих противовесов на колёсах?
— Они здесь размещены без особых расчётов. Есть некоторые затруднения...
— Я готов предложить вам, Матвей Егорович, вместо расчёта практическое решение. Нужно сделать специальные подвижные оси, и на них раскрутив колёсные пары смотреть за возникающими смещениями концов осей. А дальше укрепляя сменные грузы на колёсах, добиваться уменьшения смещений.
— Хм, — Кларк, нахмурился, — так уравновешивают маховики, только можно ли полагаться на это в нашем случае. Ведь к колёсам подвешена рейка, не только соединяющая их накрепко, но и толкаемая поршнем... Очевидно, что подвижность одного колеса будет влиять на другое... Позвольте мне обдумать всё.
— Несомненно, — кивнул великий князь. — Я же готов пояснить, как это представляю. А ещё, хочу заказать у вас изготовление некоторых механизмов для земледельческих нужд.
— Тогда, прошу подняться в мой кабинет, — заводчик простёр руку к двери из мастерской.
Кларк, склонившись над столом, деловито разглядывал рисунки великого князя. Он внимательно расспрашивал о назначении и свойствах почти каждой детали. Саша уже уверился в том, что необходимое число косилок, граблей и прочего инструмента он получит в ближайшее время, но резюме заводчика повергло его в растерянность. Кларк выпрямился и, немного помедлив, сказал:
— Это прекрасно! Ваше Императорское Высочество определённо имеет склонность к механике. К сожалению, наше учреждение не сможет выполнить для вас эту работу, — заметив недоумение на лице великого князя, Кларк поспешил пояснить: — Завод уже загружен работой. Мы делаем для Вас паровую карету, механизмы для Охтенского порохового, корпуса для ракетного заведения и многое другое. Помимо прочего, мы строим ещё один пароход для моря, подобный названному в вашу честь. И, говоря по правде, я ожидаю значительный государственный заказ в ближайшее время...
— Неужели, Матвей Егорович, вы не видите, что освоение этих механизмов откроет для вас новые возможности в будущем? — оправился от удивления великий князь.
-Впервые я задумался о возможности создания здесь мастерской для земледельческих механизмов года четыре назад, когда познакомился с заведением Вильсона в Москве. Но рассудив, пришёл к заключению о нежелательности установления этого дела на моём заводе.
— Вот как, может, вы поясните мне подробнее?
— Извольте, — Кларк сел и, откинувшись на спинку стула, сделал кистью правой руки в воздухе некий сложный знак, очевидно, призывающий слушателя включить воображение, — Представьте себе некого помещика. Задумался он о приобретении молотилки. Такие у Вильсона стоят, насколько мне известно, около девятисот рублей. Не сложно представить себе, что в работе к такой молотилке нужно приставить не менее двух обученных в механике мужиков и две лошади. А выдаст она на обмолоте за день столько же, сколько три десятка обмолотчиков. Как мне помниться, наём мужика обойдётся около рубля на день. Не сложно посчитать, что разница в день составит двадцать восемь рублей. При этом тридцать мужиков на току обмолотят за день ржи с шести десятин. За месяц такая молотилка сможет принять жито примерно со ста сорока десятин. Экономия за год составит около шестисот семидесяти рублей. Если считать озимые и яровые, то экономия покроет затраты на покупку за год. При меньшей площади посевов машина будет работать не всё время, и экономия станет меньше. Учитывая пар и озимые, помещик должен иметь в обороте не менее четырёхсот двадцати десятин. Это весьма большое хозяйство. Впрочем, если молотилка даст экономию в свою стоимость даже за пять лет это уже неплохо.
— Хм, однако, можно брать жито на обмолот у соседей, за деньги.
— Если в том может иметься надобность, — улыбнулся Кларк. — Есть и иное обстоятельство, в таком хозяйстве вполне могут быть крепостные на барщине или же крестьяне понужденные работать на рост. И тогда в найме молотильщиков может и вовсе не быть необходимости. И самое главное, насколько мне известно из доверительных бесед с помещиками и самим Вильсоном, при такой напряжённой работе любая молотилка будет ломаться на каждый третий день. А ремонт её не только дорог, но и требует присутствия машиниста. Да и затраты на покупку всё же не малы, более годового майорского оклада.Тем не менее, может найтись помещик достаточно богатый и видящий выгоду в этом приобретении. Поэтому мастерская Вильсона имеет достаточно заказов. Более того, мне известна ещё одна мастерская в Ельце.
— На всю Россию? — Вставил вопрос великий князь.
— Мне известна и ещё одна мастерская, — пояснил Кларк и, нахмурившись, продолжил: — Здесь, в столице есть заведение при вольном экономическом обществе, строящее земледельческие механизмы. Благодаря протекции господина Мордвинова все значимые, а стало быть богатые, господа приобретают оные механизмы и чинят их по символической цене, а то и вовсе бесплатно. Потому я полагаю, устраивать в столице ещё одну мастерскую совершенно бессмысленно. Вам я также рекомендую обратиться к Мордвинову.
— Благодарю вас, Матвей Егорович. Я с удовольствием воспользуюсь вашим советом.
Внезапно, Саше почудилась блуждающая на полном лице шотландца улыбка и хитрый прищур блестящих глазок. Великий князь и ранее относил Кларка к людям не склонным упускать своей выгоды, коих не удивительно видеть во главе предприятий. Теперь же, он, внезапно, утвердился в трудно объяснимой неприязни к заводчику. Кровь отлила от лица, кончики пальцев подозрительно похолодели. Борясь с желанием выказать собеседнику своё отношение, великий князь поспешил прощаться:
— Однако, уже поздно. Я рад убедиться, что ваша работа над паровой каретой идёт споро, и вы... весьма разумно подходите к строящемуся механизму.
* * *
24 ноября 1827, Санкт-Петербург
Великий князь со своим наставником удобно устроились на мягких креслах в кабинете ректора, и сразу повели речь о деле:
— Любезный Антон Антонович, я рад посетить ваше прекрасное заведение, но, заботясь о сохранении вашего бесценного времени для нужд науки и просвещения, позволю себе сразу перейти к тому, что привело меня сюда, — убедившись, что Дегуров, ректор столичного университета, согласно кивнул, а Мердер безразлично пожал плечами, великий князь продолжил: — Государь дал мне возможность ознакомиться с проектом устава о цензуре и посоветовал обратиться за разъяснениями к вам, как к человеку не только образованному, но и в силу должности исполняющему обязанности цензора в отношении столь сложных сочинений, как научные диссертации. Разумеется, он сообщил мне, что вы готовите для него рецензию по этому проекту.
— Я, право, не ожидал такой высокой оценки моих скромных заслуг Его Императорским Величеством, — испещрённое морщинами лицо Дегурова раскраснелось, он осторожно пригладил седые волосы, поправил воротник, привстал и изобразил лёгкий поклон, — я рад быть полезен Вашему Императорскому Высочеству.
— Благодарю, Антон Антонович, — великий князь, жестом пригласил хозяина кабинета сесть. — Я хотел бы узнать, что вы относите к безусловным достоинствам проекта?
— Для этого я должен пояснить о тех неудобствах, сокрытых в теперешнем чугунном уставе.
— Я весь внимание, — сказал великий князь, слегка подавшись телом вперёд.
— Начать надо с того, что устав двадцать шестого года весьма объёмен. Он содержит множество подробных положений запутывающих как авторов, так и цензоров. И не смотря на такой объём и подробность, из ведения цензоров выпадала значительная часть публикуемых произведений. Особенно следует отметить полную свободу изданий поступающих из-за границы. В то время как любое отечественное произведение, силу наличия множества запретов, может быть не допущено до публикации. Так известное историческое сочинение Карамзина вполне можно было бы запретить к печати. Не говоря уже о том, что на цензоров возлагаются обязанности редакторов и корректоров, что существенно осложняет их работу. Наконец, помимо исключительно цензурных предписаний, документ утяжелён различными рекомендациями и установлениями не связанными с цензурой. Например, по книжной торговле или организации библиотек. Новый устав избавлен от некоторых старых болезней, но приобрёл свои.
— Хм, позвольте, я сделаю некоторые пометки для памяти, — попросил великий князь, беря у Мердера планшет для записей и чернильный набор.
— Извольте, я обожду, — улыбнулся ректор.
Через некоторое время великий князь снова был готов слушать. Не откладывая планшета, он внимал Дегурову.
— Новый устав не столь объёмен. Но иностранные издания теперь стали основной его заботой. Так из ста семнадцати параграфов я насчитал сорок об иностранной цензуре. Цели цензуры теперь названы в самом общем виде и вместо подробных предписаний цензору предоставлена определённая свобода в понимании текста и выявлении в нём, м-м-м... — Дегуров перевёл взгляд куда-то в потолок, — что-либо клонящееся к поколебанию учения православной греко-российской церкви, её преданий и обрядов, или вообще истин и догматов христианской веры или же, м-м-м...что-либо нарушающее неприкосновенность верховной самодержавной власти, или уважение к Императорскому Дому, и что-либо противное коренным государственным постановлениям, м-м. Впрочем если выше озвученное затруднительно, то можно усмотреть нечто оскорбляющее добрые нравы и благопристойность. Отрешившись от забот библиотечного дела, новый устав подробно описывает права авторов на их произведения. Полагается, что без осознания оных современным цензорам работать совершенно невозможно. Меня радует прежде всего то, что впредь мне не придётся обращать внимания на слог и на литературные ошибки автора.
Дегуров остановился, ожидая пока наследник престола закончит писать. И тяжело вздохнув продолжил:
— Положа руку на сердце, я в целом полагаю новый устав весьма годным. Все перечисленные мною изъяны не более чем брюзжание, столь свойственное старикам. В России во многом важно не то, сколь подробно написан устав или указ, а то какие люди взялись его исполнять.
— Ха, прекрасно сказано, — улыбнулся великий князь, — и тут я хотел бы попросить вашего участия ещё в одном деле.
— Каком?
— Я, как канцлер Гельсингфорского университета, озабочен качеством освоения наук тамошними студентами. Потому мне потребны люди на должности профессоров, которые могли бы трудиться во благо государства. Лилею надежду заманить туда кого-нибудь из нашего университета. Государь мою идею одобрил, но без вашей помощи мне не обойтись.
— Хм, право слово... — Дегуров сцепил руки на животе и устремил взгляд вниз, — не знаю, чем могу быть полезен. Профессора люди свободных взглядов и ректор им приказать не может.
— Приказывать не нужно. Но вы же знаете кто из ваших преподавателей не был бы против поменять место. Мы с вами могли бы попробовать уговорить их переехать в Гельсингфорс.
— Хм, и о каких окладах идёт речь?
Мердер достал бумагу и зачитал:
— Серебром. Профессору богословия положен оклад тысяча двести сорок восемь рублей сорок восемь копеек, астрономии — тысяча восемьдесят рублей, русской словесности — тысяча рублей, а остальные по тысяча сто шестьдесят четыре рубля двадцать четыре копейки.
— Серебром... Это до четырёх с половиной тысяч. В нашем университете профессор имеет оклад не ниже пяти тысяч рублей. Полагаю, мало кого удастся...— ректор изобразил на лице, нечто похожее на страдание. Внезапно он улыбнулся: — Впрочем, я могу порекомендовать вам профессора философии Галича и профессора статистики Германа. Правда, я не могу быть уверенным, что государь одобрит их назначение.
— А в чём возможная причина? — поинтересовался великий князь.
— Дело в том, что эти профессора заподозрены в неблагонадёжности и отстранены, я уверен временно, от преподавания. В двадцать первом году состоялась конференция и многих тогда либо отстранили, либо вовсе удалили из университета. Их можно было бы признать негодными соискателями для места в Гельсингфорсе, но с другой стороны, им сейчас не из чего выбирать, что делает их сговорчивей. Опять же, мне они известны как настоящие учёные и любимые студентами профессора. Я имею к ним самые добросердечные намерения и не верю в какое-либо злоумышление с их стороны.
— Что ж, я прошу вас встретиться с ними и подготовить их к моему посещению... — начал было великий князь, но осёкся увидев, что Дегуров взмахнул руками и резко замотал головой.
— Нет, нет ,нет! — уверенно сказал ректор. — Я в силу своей должности не могу делать им никаких предложений. А в отсутствии прямого распоряжения государя не стану даже намекать им о возможности преподавать, даже если речь не идёт о месте в нашем университете...
Великий князь резко встал и упёрся в переносицу Дегурова немигающим взглядом, ректор тут же замолчал. Повисла тишина, нарушаемая только скрипом половиц под ногами великого князя, начавшего слегка покачиваться вперёд назад. Лицо его было бледным, наконец, он заговорил:
— Конференция... Я хочу чтобы вы, прямо сейчас выдали мне из архива протоколы конференции со всеми материалами.
— Я готов... — Дегуров то и дело посматривал на Мердера, очевидно ожидая от него вмешательства. — Я дам распоряжение, завтра же...
— Мы сейчас пойдём в архив, — великий князь сжал кулаки. — И прямо сейчас мне найдут документы.
— Но... — Дегуров уже открыто обращался к Мердеру.
Карл Карлович всё это время совершенно невозмутимо собирал чернильный набор и бумаги. Закончив, он посмотрел на Дегурова, пожал плечами, встал и, улыбнувшись, сказал:
— Пойдёмте в архив, Его Императорское Высочество ждёт.
* * *
25 ноября 1827, Санкт-Петербург
Утренняя гимнастика предоставила Саше возможность спокойно обдумать вчерашнее.
"...Ви поели тухлые кансерьвы и лежите в собственном гробу... Ой вэй, и откуда, скажите мне, у вас столько здоровья, чтобы тратить его на всяких поцев? Это никуда не годится, если не возьму себя в руки, пропишут мне обёртывание в мокрую простынь. Самое страшное, что меня просто несёт...
Однако, если бы я вчера не психанул, глядишь и не узнал бы ничего. Остаётся дождаться, пока список сделают и можно будет пост у архива снять...
Теперь хоть понятно, зачем он засветил их. Императоры знают, с кем дело имеют. Дядюшка с опальными очень мягонько обошёлся. В прагматичном ЧК их бы к стенке прислонили без разговоров. А тут, папенька и вовсе Арсеньева ко мне назначил... Надо будет его за грехи юности подколоть немного...а это сигнал. В любой момент опальные в универ вернутся. И чо? Вдруг, замаячила такая возможность, отправить их с глаз долой. Надо только этому Герману и Галичу мозги проверить. Робеспьеры в Финляндии не очень нужны..."
Юрьевич пришёл ближе к концу занятий и по заведённому порядку начал сообщать великому князю о предстоящих делах:
— Я отправил человека в университет, вместе с людьми Щербцова. Полагаю, работа над помеченными листами займёт три дня. Государь сообщил, что нынче он намерен прогуляться до Новой Голландии. Я указал, поторопиться с мундиром.
— Прекрасно. Как дела у Поппе?
— Он обещает к рождеству отдать первую сотню. Правда...
— Что?
— Он сделал несколько рисунков замков иного типа, нежели вы одобрили, и хотел показать вам образец ружья.
— Вы их привезли?
— Нет, он хотел сам дать пояснения, и просит принять его.
— Назначьте ему, на ближайшее время. Пора к завтраку, надеюсь Жилль придёт раньше. Мы быстро закончим, и я смогу успеть к портному до прихода отца Герасима. Иначе придётся успевать всё после обеда.
В приёмной государя Саша минуты три простоял перед зеркалом. Не мешало поправить плечевые ремни, растянуть складки кителя, а также необходимо было отдышаться, поскольку от портного сюда он добирался почти бегом. Адъютант не торопил наследника, с интересом поглядывая на непривычный крой мундира.
— Доложите, — наконец, почувствовал себя готовым Саша, и неспешно направился к дверям в кабинет.
Николай Павлович обошел кругом вытянувшегося смирно сына. Провёл рукой по спине, погладил плечи, потянул вниз ремень, проверил наличие пистолета в кобуре. И наконец заключил:
— Непривычно.
— Зато дёшево...— ограничился первой частью присказки наследник престола.
— Тогда пойдём, покажем тебя людям, — улыбнулся Николай Павлович и направился к выходу.
С интересом государь наблюдал, как наследник пристраивает ремни поверх шинели из светло-серого валяного сукна, пристёгивает башлык и надевает шапку-ушанку.
— Так ты вполне похож на военного, — усмехнулся император и добавил: — потерявшего шпагу. Впрочем, идём.
Они вышли из Зимнего и, молча, направились по бульвару мимо Адмиралтейства.
— Знаешь ли, — начав разговор, Николай Павлович неопределённо показал рукой в сторону адмиралтейского фасада. — Благодаря своим взглядам, участию в вольном экономическом обществе и множеству проектов обустройства российской жизни господин Мордвинов весьма популярен не только в столичном, но и в московском обществе. В первопрестольной многие считают его вполне достойным министерского поста. При этом сам Николай Семёнович настроен склонен правительство более осуждать, нежели соглашаться с ним. В то время как президент Императорского московского общества сельского хозяйства князь Голицын, оказавшийся во Франции во время известных беспорядков, с уважением и пониманием относится к российскому государству. Хоть Дмитрий Владимирович во многом противоположен по своим качествам господину Мордвинову, но оба они сходятся в заботе о процветании земледелия. Оба изыскивают средства у просвещённых добродетельных господ на содержание вверенных им обществ и созданных при них учреждений... Вот так два столь разных человека служат на благо России.
— Хм, понятно, — кивнул великий князь.
— А как изменится твоё положение, если я не одобрю назначение Давыдова? — внезапно поинтересовался император.
— М-м-м, — великий князь пожал плечами, — моё... никак.
— Ты уверен?
— Я буду иметь некоторые затруднения с тем, чтобы найти иного командира школы. Возможно, придётся предложить это место Орлову-Денисову или Сеславину.
— Ты не испытываешь никаких неудобств от того, что не изволил получить моё одобрение, прежде чем обещать что-либо? — остановившись и внимательно посмотрев на сына, поинтересовался Николай Павлович.
— Давыдова рекомендовал мне Александр Христофорович. Я даже предположить не мог, что человек определённый мне наставником в сложных делах может не угадать желания Вашего Императорского Величества, — великий князь прищурился. — Также я полагал исполнять свою должность надлежаще и, представляя тяжесть, давящую Ваши плечи, не счёл возможным утруждать Вас излишними подробностями.
— И всё же, если ты желаешь, чтобы было исполнено верно, тебе надлежит вникать во все тонкости, не полагаясь на других. Иначе ты можешь однажды понять, что дело безнадёжно загублено нерадивым исполнителем.
— В моей жизни отнюдь не так много забот, но мне не хватит никаких сил вникнуть во все свои предприятия до мелочей. Нет иного способа, как только доверить дела другим людям. В каждом таком деле необходимо определить, чем оно ценно, и озаботиться тем, чтобы исполняющий обязанность постоянно докладывал об изменении именно этого важного свойства. Остальные же тонкости можно выяснять лишь по мере возникновения к тому желания.
— Что ж, — Николай Павлович направился дальше по бульвару, — пробуй. Но сможешь ли ты определить, что в твоих делах ценно, а чем можно пренебречь. Иногда жизнь оборачивается так, что пустячная пустяковина определяет судьбу величайшего дела.
— Все могут ошибаться, но по-иному поступать, мне представляется, совершенно невозможно.
Император пожал плечами, не удостоив сына ответом. Некоторое время они молчали. Выйдя к собору, Николай Павлович остановился, оглядывая строительство. К императору немедленно подбежал с докладом приказчик, и Николай Павлович увлёкся обсуждением качества камня и другими строительными вопросами. Саша отошёл от отца на несколько шагов, без особого интереса глазея на строителей. Спустя несколько минут Николай Павлович проходя мимо, бросил ему:
— Идём, — и только возле здания Сената император решил продолжить разговор: — Всё, за чем нет хозяйского глаза, обречено на увядание. Так ты, решил предоставить место Герману и Галичу?
— Я ещё думаю над этим. Дело двадцать первого года смущает меня, но оно же даёт особые надежды.
— Вот как?
— Галич, обвинённый в чтении безбожии, не лучший ли кандидат для лютеранской Финляндии. А вот на счёт Германа я ещё не решил, но в любом случае утверждённый на место с моей протекции он будет мне более обязан нежели любой профессор из Або.
— Не стоит забывать, что для них ещё необходимо освободить место, — улыбнулся Николай Павлович.
— На настоящий момент все места свободны. Устав ещё не принят и профессора по нему не утверждены. Найти же повод для того, чтоб не представить на утверждение кого-нибудь не составит труда. А уж после его можно будет облагодетельствовать предложением места в другом университете империи... М-м-м, например в казанском.
— Поедут ли они туда?
— Они вполне могут изыскать себе должность в Финляндии, — уточнил великий князь, — вне университета.
— Когда ты намерен сделать предложение Галичу и Герману?
— Сначала я хочу в деталях изучить их дело, потом попрошу Арсеньева сообщить им о моём намерении.
Николай Павлович кивнул. До Новой Голландии они больше не проронили ни слова.
* * *
28 ноября 1827, Санкт-Петербург
Время близилось к обеду. Сперанский уже более полутора часов, с небольшими перерывами, рассказывал великому князю о Соборном уложении одна тысяча шестьсот сорок девятого года.
— На этом, ваше высочество, заканчиваю рассказ, — устало проговорил Сперанский. -Оставляю вам, текст. К нашей следующей встрече можете подготовить вопросы. А пока я хотел бы узнать ваше первое мнение об этом документе.
— Весьма значительный труд... Что удивляет, за многие дела установлена смертная казнь. И он действителен по сей день? Слышал, многих бунтовщиков двадцать пятого года приговорили к четвертованию.
— Да, но эта казнь слишком большая дикость для нашего времени. Она давно уже не применяется. Государь явил милость и в этот раз.
— А в чём заключается четвертование?
— Хм, осуждённому отсекают сначала руки, потом ноги, а после отрубают голову.
— И кого-то казнили таким способом в последний раз?
— Очень давно это было. Так казнили самозванца и бунтовщика Емельку. С тех пор нравы существенно смягчились.
— Так, когда это было?
— В семьдесят пятом, — Сперанский слегка покраснел.
— Всего-то пять десятков лет назад, не думаю что многое изменилось с того времени. Возможно, и сейчас некоторых следует четвертовать.
На переносице Сперанского внезапно образовалось морщинка.
— Не уж-то, ваше высочество, вы одобряете такое зверство?
— Ах, что вы, в годы своего царствования я не хотел бы никого казнить, — наследник престола приподнял брови и вздохнул.
— Хм, — Сперанский погладил подбородок, — Василий Андреевич, просит вас сегодня вечером быть к нему.
— Сожалею, но у меня уже назначено.
— Кому?
— Я собираюсь быть в гости к Чернышёву.
— Ах, — набрал воздуху в грудь Сперанский, — к Александру Ивановичу? Какое дело у вас может быть к этому... господину.
— Я нуждаюсь в нем по вопросам военным, — приподняв левую бровь, спокойным голосом ответил великий князь.
— И Карл Карлович, знает об этом?
— Несомненно, а что вас в этом удивляет?
Сперанский внезапно побледнел, он что-то поискал взглядом на столе.
— Это не имеет значения.
— Имеет. Вы что-то знаете, извольте мне доложить.
— Увольте-с, я законоучитель и не более, в дела Карла Карловича я не намерен влезать.
— Что ж, коль вы считаете это удобным, — великий князь пожал плечами, — я не намерен требовать.
— Ваше высочество, я не имею ничего определённого, донести до вас, — пальцы Сперанского подрагивали.
— Любезный Михаил Михайлович, мне вполне достаточно, если вы откровенно выскажете мнение об этом человеке.
— Ох, — Сперанский шумно выдохнул, — В свете господин Чернышёв считается человеком не только лишённым дарований, и только угодничеством занимающим своё положение, но и не имеющим чести. Во многих домах его не ждут гостем и публично иметь с ним более чем знакомство чревато осуждением света. Потому я и удивлён, что Карл Карлович не предостерёг вас. Хотя, наследник престола может многим пренебречь, но мнение общества важно порой даже для монарха.
— Благодарю Вас, Михаил Михайлович. Я обещаю обдумать ваши слова. Тем не менее, я уже назначил, отказываться невместно.
Исполняющий обязанности военного министра встретил гостей в приёмной генерального штаба. Он распахнул двери в свой кабинет и с лёгким поклоном гостеприимно простёр руку.
— Здравствуйте, Ваше Императорское Высочество. Прошу. Надеюсь, в креслах за большим столом будет достаточно удобно.
Великий князь поздоровался и, пройдя в кабинет, устроился на оконечности овального стола предназначенного, по всей видимости, для многолюдных совещаний. Рядом сел Юрьевич и хозяин кабинета.
— Чему обязан, присутствием Вашего Императорского Высочества?
— Я наслышан, что с августа вы исполняете должность военного министра. Как вам, несомненно, известно, государь поручил мне создание особого легиона. В связи с этим расположение военного министра к моим делам...
— Ваше Императорское Высочество, — улыбаясь, прервал великого князя Чернышев, — мы оба военные люди. В бою нет времени на излишние словеса. Прошу вас кратко определить ту надобность, что послужила причиной нашей встречи.
— Хм, Извольте. Меня беспокоит судьба пуль подаренных государю. В какие сроки вы намерены назначить их для применения в полках?
— Я не готов дать вам ответ. Это дело ещё не изучено мною, достаточно полно.
— Вот как, — великий князь вскинул брови, — вы являетесь товарищем министра с весны. С августа исполняете его должность. С лета военно-учёный комитет дал своё предварительное заключение. Сколько ещё времени вам нужно для изучения?
— У военного министра бескрайнее множество забот. Почти ежедневно я докладываю государю о военных делах. Основной моей заботой является экономия казённых...
— Ха! Мы же с вами военные люди, — широко улыбнулся великий князь, — Скажите мне кратко, сколько времени вам нужно для принятия решения?
— М-м-м, это сложно.
Лицо великого князя побледнело.
— Я хочу, чтобы вы обещали мне, ознакомиться с делом как можно скорее и определили срок, в который представите своё заключение. Если вы не сделаете это, я вынужден буду сам определить вам срок.
— Вот как? — Левая бровь Чернышева сдвинулась вверх и изогнулась подковкой. — Вы уверены, что такое возможно?
— К январю я получу первую сотню ружей. Тогда я пришлю за вами конвой. Вас вывезут на чёрную речку и поставят в четырёхстах шагах от стрелков. И вы сможете сами убедиться, насколько хороши новые пули.
Юрьевич закашлялся и долго не мог успокоиться. Наконец, он затих, предоставив возможность продолжить разговор.
— Мне доводилось видеть, как стреляют, — улыбаясь, заявил военный министр и подмигнул собеседникам.
— Так что вы можете мне обещать? — Великий князь явно уже овладел собой и выглядел вполне обычно.
— Когда вы получите первые ружья, известите меня. Я приеду посмотреть на стрельбы. А к февралю на испытании ракет я определюсь окончательно. При этом, — министр улыбнулся, — хочу отметить, что опыт великой войны показывает насколько неважно то, как и из чего солдаты стреляют. Исход боя решают не пули, а храбрость солдата в шаржировании. В войне же снабжение оказывается важнее всего. Узурпатор мог бы рассказать вам, если бы был жив.
— Прекрасно, — заключил великий князь, — я извещу вас в начале января. Что же касаемо исхода боя, шаржировать на сто шагов это одно, а на шестьсот никакой храбрости не хватит.
Повисла неловкая тишина.
— Такой мундир будет для всех офицеров легиона? — сменил тему Чернышев.
— Для всех, и у солдат он будет похож на этот. Это мундир для парада. Для боя и похода будет немного проще. Ремни должны быть несколько шире, поскольку сумки будут подвешены к поясу. Сукно проще и не такое белоснежное.
— Хм, обращаю внимание Вашего Императорского Высочества, что положение о легионе позволяет слишком большие вольности. Насколько я с ним знаком, даже общая численность пока не определена. Полагаю, длительное время так продолжаться не может. Неопределённость вредна для подчинённых.
— Вы правы, Александр Иванович. Но до окончания работ над ружьями и ракетами, определённость наступить никак не может. Особенности оружия основывают применение войск в бою, а оное численность, мундир и всё остальное.
— Любопытно, — заключил министр, поглаживая подбородок. Затем он улыбнулся и повторил: — Любопытно, вы хорошо рассуждаете об этом, но когда вы говорите о ваших пулях...
Чернышев встал, дошёл до своего рабочего стола, взял с лежащую на нём папку с бумагами и, вернувшись к гостям, продолжил:
— Угадаю ли я ваше мнение, что для введения новых пуль в армию достаточно раздать в полки пулелейки, стоимостью около рубля, по одной на тридцать ружей. Впрочем, позвольте мне сразу пояснить всю сложность вопроса?
Великий князь густо покраснел и, потупив взор, ответил:
— Извольте. Я буду вам благодарен за науку.
— Вот, — Чернышев похлопал по лежащей перед ним папке, — список того отчёта, что вы преподнесли государю. Сие есть свидетельство редкого здравомыслия. Однако ж не стоит обольщаться полученными результатами. Сама целкость стрельбы основана на значительном числе весьма тонких...
— Давайте не забывать, что мы военные, — сморщившись, прервал министра великий князь.
— Я понимаю, но доводилось ли вам наблюдать, как стреляют из пехотного ружья образца восьмого года?
Великий князь в задумчивости почесал нос и ответил:
— Я слушаю.
— Хорошо, — Чернышев шумно выдохнул, — Вами государю представлены две пули. Поговорим о той, что назначена для гладкоствольных ружей. Судя по вашему отчёту оную можно использовать для стрельбы залпом шагов с трёхсот. Шаром стреляют до ста, при больших расстояниях происходит излишняя трата зарядов, не нанося врагу существенного урона. Выгоды очевидны. Каковы могут оказаться затраты? Первой и не самой значительной является изготовление новых пуль. Формы для литья и чуть больше свинца. Вопрос не стоящий значительных обсуждений. Но есть иные траты.
Чернышев замолчал. Заметив это, великий князь улыбнулся и кивнул головой, подбадривая министра.
— Не смотря на ваше пожелание быть кратким, позволю себе излишние слова, дабы быть правильно понятым, — продолжил Чернышев. — Шаром стреляют шагов на сто, а лучше на семьдесят. Солдат по команде наводит ружьё в сторону врага и делает выстрел. Порох на полке горит с шипением и дымом. Частички его разлетаются, норовя попасть в лицо самого стрелка или соседа в строю. Потому солдат часто отворачивает лицо, когда стреляет. Очевидно, что целиться точно весьма затруднительно, да и ружьё образца восьмого или двадцать шестого года прицела не имеет. На семидесяти шагах это не так-то и нужно. Всё находится в некой гармонии. Ваши же пули её рушат. Потому становится потребно не только чуть больше свинца. Чтобы хоть куда-то попадать на трёхстах шагах, необходимо снабдить пехотные ружья прицелами, а солдат учить по-егерски, не отворачивать лица при стрельбе. А это уже намного сложнее и дороже, чем передать в полки пулелейки. Без оного же, вашими пулями можно будет стрелять только на те же сто шагов.
— Вы правы, Александр Иванович, — густо покраснев, согласился великий князь. — Полагаю, штуцерные прицелы также придётся переделать под новые пули.
— Я рад, что Ваше Императорское Высочество поняло стоящие перед военным министерством трудности. Переделка ружей дело весьма не быстрое и затратное.
— Вы правы, прошу извинить меня за излишнюю несдержанность, — раскрасневшийся от смущения великий князь встал и склонил голову.
— Благодарю, — Чернышев встал и поклонился в ответ. Когда оба сели, министр продолжил: — Вас, возможно, ввели в заблуждение те результаты, что вы получили. Они производят хорошее впечатление, но имеют и недостатки. Слишком немного солдаты участвовало в стрельбах. Стрелки сделали по многу выстрелов и привыкли к своим ружьям. Это незамедлительно сказалось на последних результатах стрельб. Я полагаю, что ваша работа нуждается в перепроверке. Вы согласны со мной?
— Да, — великий князь кивнул головой, — я предлагаю использовать для этого моих легионеров.
— Я хотел передать их в Лейб-гвардии Финляндский полк. Но те винтовки, что готовит для вас Поппе, пусть отстреливаются в легионе. Я лишь прошу не торопиться с изготовлением винтовок в значительных количествах, пока не будет должной уверенности.
— Согласен. А вам я предлагаю обдумать другое, — великий князь откинулся на спинку стула и продолжил: — Новые пули лучше прежних, это очевидно. Насколько, это уточниться на следующих стрельбах, но они лучше. Ружья придётся переделывать. Поппе делает замки на скорострельных трубочках. Оные безотказнее привычных, и вспышка не столь мешает целиться. При переделке старых замков, достаточно заменить три детали. Следует уже сейчас задуматься о переделке ружей и штуцеров. Разумно сразу заменить не только прицелы, но и на замки. Вы согласны, что это целесообразно?
— М-м, да, — Чернышев явно помедлил с ответом.
— При этом надлежит наладить производство скорострельных трубочек, если не в полках, то где-то недалеко от них. Переделку проводить на оружейных заводах слишком сложно для дальних полков. Необходимо разделить империю на двадцать оружейных округов и в каждом основать мастерскую, которая будет переделывать ружья с ближайших полков и изготавливать скорострельные трубочки.
— М-м-м, мне представляется что это повлечёт большие затраты нежели свозить ружья для переделки на заводы.
— Это необходимо посчитать. Но следует учесть два соображения. Первое, впоследствии эти мастерские будут чинить оружие, в непосредственной близости от полков. Второе, мастерские будут делать скорострельные трубочки для полков. А в будущем из них можно будет устроить настоящие заводы. Нынешнее положение, когда на всю империю имеется лишь три ружейных завода нельзя признать удовлетворительным. По причине такого малого их числа армия не может иметь ружей в достаточном количестве. Случись большая война, опять придётся у гусар изымать карабины и отдавать ополченцам.
— Хе, — Усмехнулся Чернышев, — вы правы, заводы действительно нужны. Но на всё потребны средства, а их зачастую просто нет. В вашем предложении наиболее прельщает основание будущих заводов в виде небольших мастерских. Но позвольте мне всё тщательно обдумать.
* * *
29 ноября 1827, Санкт-Петербург
Утром после завтрака великий князь принял Дорта, выслушал его, дал указание найти мастеров фейерверкеров для сигнальных ракет. Они обсудили результаты экспериментов по укладке нескольких тонких шашек топлива в одну ракету и пока не имеющий толкового решения вопрос о запуске двигателя. Как только доложили о прибытии Поппе, великий князь направил канцеляриста в ракетное заведение для продолжения работы.
— Здравствуйте, Карл Иванович, показывайте что принесли, — ответил на приветствие великий князь и приглашающее показал на стол.
— Ваше Императорское Высочество, — Поппе аккуратно разворачивал на столе обёрнутое полотном ружьё, — вот образец к которому у меня есть несколько предложений.
— Присаживайтесь. Я слушаю, — великий князь сел, сложив ручки на столе на манер прилежного первоклашки.
— Есть ряд обстоятельств. Обычный штуцерный прицел с двумя подъёмными пластинами мне представляется слишком простым.
— Почему?
— Из этой винтовки вполне уверенно можно стрелять на пятьсот шагов, а залпами на восемьсот...
— Я полагаю, что стрелять можно и на тысячу, только толку в той стрельбе не будет, — улыбнулся великий князь.
— Вы правы, Ваше Императорское Высочество. На пятьсот шагов можно быть уверенным в том что две пули из пяти попадут в саженный щит. Но возвышение при этом необходимо брать весьма значительное. А потому и точность определения расстояния должна быть не менее пятидесяти шагов. Если изготавливать прицел по типу штуцерного, то потребуется не менее четырёх подъёмных пластин.
— Да, это много, но я полагаю, у вас есть предложения.
— Можно было бы уменьшить число пластин, сделав посреди них просечки, вот так, — Поппе протянул рисунок и, заметив как поджал губы великий князь, тут же поправился: — Но я предлагаю вот такой прицел. Используем одну пластину, зажатую между двумя щеками. Ослабляем зажимной винт щёк и поднимаем прицел на разную высоту. Расстояние отмечается по сектору сбоку.
— Неплохо, но я предлагаю другой вариант, — великий князь взял карандаш и принялся рисовать. — Пластина с отмеченными растояниями, по ней перемещается упор. Под пластиной делаем ступенчатое основание. Упор становится на ступеньку и поднимает пластину вверх.
— Нц, — Поппе цокнул языком, — немного неудобно такой упор передвигать. И для расстояний более восьмисот шагов придётся что-то... позвольте мне подумать.
— Буду вам благодарен. Стрелять дальше восьмисот шагов незачем. Что ещё вы хотели предложить?
— Замок мне представляется излишне сложным. Я понимаю, что это для удобства переделки старых ружей, но для нового количество лишних деталей слишком велико.
— Увы, но первая моя забота именно о переделке, а не о новых ружьях. Если бы дело обстояло иначе, то я предложил бы что-нибудь такое, — великий князь нарисовал сбоку от ствола брандтрубку, — а вместо трубочки использовал бы колпачок.
— Да, это действительно проще...
— Вот скажите насколько просто рассверлить затравочное отверстие, — великий князь с воодушевлением рисовал, — нарезать в нём резьбу. Вкрутить туда специальный бочонок. В боку у него сделать отверстие и вкрутить брандтрубку. В торце бочонка сделать отверстие для чистки и заглушить его винтом. А так же заменить курок.
— Это значительная работа.
— Вот если бы все детали можно было изготовить на заводе, а непосредственно в полку только рассверлить запальное?
— Это также представляется сложным, для сверления и нарезания резьбы необходим станок. Тогда как, замена деталей в первом замке не требует ничего кроме итоговой подгонки. И незначительной разделки запального отверстия при необходимости.
— Тогда, других вариантов у меня нет. В свою очередь я бы хотел обсудить с вами принадлежности к винтовке.
— Я слушаю, — Поппе приготовился писать.
— На одном конце шомпола необходимо сделать резьбу. В прикладе устроить пенал, в который вложить отвёртку, шило для запального отверстия, проволочную щётку, навинчиваемую на шомпол, для чистки канала ствола и место для ветоши.
— Я учту. Возможно, также предусмотреть небольшую маслёнку и туда же положить тёрку и коробочку с кирпичом.
— Не надо. Маслёнки достаточно, только важно чернить все железные части ружья. Ещё необходимо на шомполе предусмотреть ограничитель для однообразного досылания пули в стволе. Я предлагаю на шомпол надеть шайбу, а на вставляемый в ложе конец напрессовывать втулку. В ней же можно сделать резьбу для щётки, и она же за счёт своей толщины будет ограничителем для шайбы. Так же для удобства заряжания столь узкого ствола, на срезе дула предусмотреть расширяющуюся воронку.
— Я учту. Но чернение станет весьма дорого... около рубля.
— Хорошо, я согласен, что ещё вы хотели мне показать? — великий князь откинулся на спинку стула.
— Я хотел обсудить с вами крепление штыка. Обычный игольчатый дешевле, проще в установке и укол им наносить легче, чем тесаком, но Ваше Императорское Высочество выразило пожелание. И теперь у меня два варианта крепления: боком или ребром.
— Крепление боком вполне надёжно, — высказался великий князь, нерешительно пожав плечами и покачав головой, — и заряжать достаточно удобно. Впрочем, давайте посмотрим на винтовку тщательней, а о штыке я своё окончательное мнение выскажу потом.
Поппе придвинул к великому князю винтовальное ружьё и принялся рассказывать о тонкостях процесса изготовления, попутно поясняя, где пришлось отклониться от изначального замысла и почему. В течение часа великий князь узнал, почему пришлось сделать канавки нарезов более узкими, нежели он предполагал ранее, чем ограничена длинна ствола, почему пришлось ещё больше облегчить боёк в крышке затравочной полки и многое другое. Заканчивая обсуждение, великий князь высказал последние пожелания:
— И в окончание всего, прошу вас, Карл Иванович, учтя замки наших винтовок изготовить двуствольные пистолеты. Калибр лучше всего четыре линии по нарезам. Длина стволов должна быть достаточной для стрельбы на пятьдесят шагов с простого прицела. Полагаю, вес их должен быть около четырёх фунтов.
— Я думаю, около пяти, — поправил Поппе, — и сколько их потребуется?
— В ближайшее время пять десятков, а вообще до тысячи штук. К ним пулелейки одна на десяток. И ещё понадобятся солдатские тесаки пока три десятка, но потом ещё больше.
— Хорошо, только, возможно, — Поппе замялся, — белое оружие лучше заказать в Златоусте.
— Я пока не готов разделять заказы по многим заводам. Надеюсь, вы справитесь с моими поручениями.
После обеда великий князь был у Мордвинова, и они договорились о возможности изготовления сельскохозяйственных машин в мастерской экономического общества. Одно обстоятельство осталось не выясненным, это цена. То, что работу придётся оплатить, Мордвинов определил сразу, но цену выставить затруднился, ссылаясь на оригинальность конструкции. Взяв с бывшего адмирала обязательство о сохранении дела в тайне и изготовлении подобных машин только со своего разрешения, наследник престола направился к Жуковскому. Но на душе было беспокойно, всю дорогу мысли Саши крутились вокруг разговора с Мордвиновым:
"... Как-то он замялся, когда я стал запрещать копирование. Не хорошо. Как бы не пришлось его, как садовника, на правёж ставить, причём публично. И с деньгами замялся. Много не возьмёт, не решится, но во сколько-то мне встанет эта затея.
Надо будет с мастерами поговорить. Может, удастся сманить их, открою свою мастерскую с блэк-джеком..."
За такими мыслями великий князь не заметил, как приехал на миллионную к дому Жуковского.
— Сегодня я хотел почитать вам, — улыбаясь, сообщил воспитатель. Внезапно улыбка его поблекла, и он продолжил: — А вы извольте сесть и записать для памяти.
Жуковский указал воспитаннику на место за столом, на котором уже было приготовлено всё необходимое. Когда великий князь сел, слуга добавил свечей. Воспитатель взял в руки книгу.
— Это История Государства Российского, руки Николая Михайловича. Кх-м, — Жуковский откашлялся и принялся монотонным голосом читать: — Приступаем к описанию ужасной перемены в душе Царя и в судьбе Царства. И Россияне современные и чужеземцы, бывшие тогда в Москве, изображают сего юного, тридцатилетнего Венценосца как пример Монархов благочестивых, мудрых, ревностных к славе и счастию Государства...
Чтение было весьма долгим. На слух творение писателя истории воспринималось плохо. В результате Саше стоило больших усилий не отключиться, уйдя в собственные мысли. Он понимал, что Жуковский, человек весьма умный и творческий, не зря устроил такую экзекуцию. Саша ждал подвоха и боялся ослабить внимание и оказаться не готовым к нему. Но монотонность чтения творила своё чёрное дело.
-...Не вдруг конечно рассвирепела душа, некогда благолюбивая: успехи добра и зла бывают постепенны; но Летописцы не могли проникнуть в ее внутренность; не могли видеть в ней борения совести с мятежными страстями: видели только дела ужасные, и называют тиранство Иоанново чуждою бурею, как бы из недр Ада посланною возмутить, истерзать Россию. Оно началося гонением всех ближних Адашева: их лишали собственности, ссылали в места дальние. Народ жалел о невинных, проклиная ласкателей, новых советников Царских; а Царь злобился и хотел мерами жестокими унять дерзость... Не утомились ли вы, мой милый друг? — внезапно прервал чтение Жуковский.
— Да, я немного утратил внимание.
— Это не страшно, а сейчас я прошу выслушивать со всем тщанием... Жена знатная, именем Мария... Запишите: Мария... — Жуковский сделал знак рукой, указывая на бумагу, — славилась в Москве Христианскими добродетелями и дружбою Адашева: сказали, что она ненавидит и мыслит чародейством извести Царя: ее казнили вместе с пятью сыновьями; а скоро и многих иных, обвиняемых в том же: знаменитого воинскими подвигами Окольничего, Данила Адашева, брата Алексеева, с двенадцатилетним сыном — трех Сатиных, коих сестра была за Алексием, и родственника его, Ивана Шишкина, с женою и детьми...Запишите: и другие казнены за умышление чародейством извести Царя.
— Гм, — Хмыкнул великий князь, записывая.
— Князь Дмитрий Оболенский-Овчинин, сын Воеводы, умершего пленником в Литве, погиб за нескромное слово. Оскорбленный надменностию юного любимца Государева Федора Басманова, Князь Дмитрий сказал ему: "Мы служим Царю трудами полезными, а ты гнусными делами содомскими!" Басманов принес жалобу Иоанну, который в исступлении гнева, за обедом, вонзил несчастному Князю нож в сердце; другие пишут, что он велел задушить его... Запишите, князь Дмитрий убит за нескромное слово... Боярин, Князь Михайло Репнин также был жертвою великодушной смелости. Видя во дворце непристойное игрище, где Царь, упоенный крепким медом, плясал с своими любимцами в масках, сей Вельможа заплакал от горести. Иоанн хотел надеть на него маску: Репнин вырвал ее, растоптал ногами и сказал: "Государю ли быть скоморохом? По крайней мере я, Боярин и Советник Думы, не могу безумствовать". Царь выгнал его и через несколько дней велел умертвить, стоящего в святом храме, на молитве; кровь сего добродетельного мужа обагрила помост церковный... Запишите: Князь Репнин убит за смелое слово. А теперь записывайте, я буду читать медленно... Угождая несчастному расположению души Иоанновой, явились толпы доносителей. Подслушивали тихие разговоры в семействах, между друзьями; смотрели на лица, угадывали тайну мыслей, и гнусные клеветники не боялись выдумывать преступлений, ибо доносы нравились Государю и судия не требовал улик верных... Отдохните... Так, без вины, без суда, убили Князя Юрия Кашина, члена Думы, и брата его; Князя Дмитрия Курлятева, друга Адашевых, неволею постригли и скоро умертвили со всем семейством; первостепенного Вельможу, знатного слугу Государева, победителя Казанцев, Князя Михайла Воротынского, с женою, с сыном и с дочерью сослали на Белоозеро. Ужас Крымцев, Воевода, Боярин Иван Шереметев был ввержен в душную темницу, истерзан, окован тяжкими цепями. Царь пришел к нему и хладнокровно спросил: "где казна твоя? Ты слыл богачом". "Государь! — отвечал полумертвый страдалец. — Я руками нищих переслал ее к моему Христу Спасителю". Выпущенный из темницы, он еще несколько лет присутствовал в Думе; наконец укрылся от мира в пустыне Белозерской, но не укрылся от гонения: Иоанн писал к тамошним Монахам, что они излишно честят сего бывшего Вельможу, как бы в досаду Царю. Брат его, Никита Шереметев, также Думный Советник и Воевода, израненный в битвах за отечество, был удавлен. Москва цепенела в страхе. Кровь лилася; в темницах, в монастырях стенали жертвы; но... тиранство еще созревало: настоящее ужасало будущим!..
Жуковский прервал чтение, отложил книгу и внимательно посмотрел на воспитанника.
— Имеете ли вы мнение по прочитанному? — великий князь тянул с ответом, и воспитатель решил продолжить: — Вас не ужасает творящееся в то царствие беззаконие, когда за слово можно лишиться головы, а по обвинению в чародействе могут убить даже малых детей?
— Я не знаю, что было на самом деле, — пожал плечами великий князь. — Описанное действительно пугает меня, но особо настораживает, что описано всё весьма неопределённо.
— Извольте объяснить, — лицо Жуковского побледнело.
— М-м-м, я так понимаю, что в те времена считалось возможным чародейством извести кого-нибудь. И ежели, кто подозревался в этом, то это как сейчас в умышлении на убийство государя. Казнить ли за такое? Ежели вина будет доказана, возможно. Тут я не знаю... А так же доподлинно неизвестно чем и как изобличали вину их, про это Николай Михайлович ничего не написал. Что же до князя Дмитрия, так казнён он был за то, что утверждал, будто государь содомским грехам с Басмановым предаётся. Не знаю, чем грозит сейчас такое заявить про государя, в те времена наверно строже было. Все эти убийства и расправы ужасают, но помня упрекающих царя Ивана в бессудности, я сам остерегусь судить его огульно. И если Вам угодно, чтоб вынес я своё суждение о делах его, то дайте мне возможность изучить подробные свидетельства.
— Вы не доверяете Николаю Михайловичу?
— Я верю, что он благостен в своих стремлениях, но вы же сами читали у него, — великий князь взял книгу, нашёл страницу и прочёл: — Выслушав бумагу о преступлениях Адашева и Сильвестра, некоторые из судей объявили, что сии злодеи уличены и достойны казни; другие, потупив глаза, безмолвствовали. Тут старец, Митрополит Макарий, близостию смерти и саном Первосвятительства утверждаемый в обязанности говорить истину, сказал Царю, что надобно призвать и выслушать судимых. Все добросовестные Вельможи согласились с сим мнением; но сонм губителей, по выражению Курбского, возопил против оного, доказывая, что люди, осуждаемые чувством Государя велемудрого, милостивого, не могут представить никакого законного оправдания; что их присутствие и козни опасны, что спокойствие Царя и отечества требует немедленного решения в сем важном деле... И вот вопрос: кто были эти "губители"? Каких они были фамилий? Не чернь же в палатах царских заседала. Они все были людьми из уважаемых родов. Иван тогда поверил им, теперь же ему это в вину поставили. Вы предлагаете и мне довериться чужому слову. А не напишут ли потомки про меня, что я доверился губителям России?
— Гм, — Жуковский покраснел, — но вы не можете не доверяться никому.
— Никто не может, — кивнул головой великий князь, — но и безоглядно доверяться я тоже не хочу. А потому остерегусь в суждениях. Тем более, что нет никакой надобности в том, чтобы поспешно одобрять дела царя Ивана или порицать их. Есть время, или я не прав?
— Возможно, но не так уж далёк тот час, когда вам придётся выходить в свет. И общество будет желать услышать ваши суждения, в том числе и об Иване Грозном.
— Так я же высказал.
— Какое?
— Я не могу судить огульно, а доказательств нет. Таково моё суждение. А всяк, кто по чьим-то рассказам без должного разбирательства готов другого обвинить, тот не умён. Полагаю, что такое суждение весьма достойно любого образованного общества.
— Э-э-э, а я... — воспитатель замялся, заметив улыбку на лице великого князя, — полагаю, что такое суждение будет воспринято как неумелая хитрость и пренебрежение и поможет вам приобрести больше недоброжелателей, чем сторонников.
— Вы мне советуете соглашаться с большинством из общества. Потомки меня судить будут, а не досужих светских болтунов. И перед ними не оправдаешься, дескать, я хотел, чтоб в обществе меня привечали. Потому лучше молчать, а если оное невозможно, то я своё суждение сказал.
— Хм, вы были вчера у Чернышева? — внезапно спросил Жуковский.
— Да.
— И впредь собираетесь бывать?
— Да.
— И привечать его у себя?
— Да, мне нужно принять на вооружение армии новые ружья.
— Вот, — воспитатель продемонстрировал устремлённый вверх указательный палец, — и не нужно слов. Свет сам определится в своём мнение о вас, по тому с кем вы бываете. И вам уже придётся говорить, дабы затмить все обстоятельства словами, раз уж делами вы не намерены поступиться. И слова эти должны быть приятны обществу.
— Э, нет, — усмехнулся великий князь, — не дело наследнику престола раскрывать свой рот без дозволения государева, есть у меня достаточно наставников и это их забота, чтоб общество было благосклонно ко мне, без моего к тому личного участия. Я исполнением своего долга занят, а они пусть исполняют свой.
— Наставники лишь учат.
— Тогда придётся мне нанять Булгарина, для такой работы, — великий князь улыбнулся, заметив как вздрогнул Жуковский.
* * *
30 ноября 1827, Санкт-Петербург
С самого утра великий князь, обложившись книгами, засел в столовой за работу. До пятого он попросил всех учителей не беспокоить его. Все его мысли были посвящены легиону, и он не был намерен отвлекаться на что-либо ещё.
"... Чернышев прав. Нельзя затягивать. Конечно, солдаты не стоят без дела, унтера заняты муштрой новобранцев. Лишь офицеры томятся в сладостном ожидании службы, улаживая свои дела с переводом из прежних полков. Но все они даже не догадываются, чем им предстоит заниматься. Потому всё делается в пол силы, это расхолаживает всех. Они даже в единую форму пока не одеты. Полторы сотни мужиков собраны в кучу и занимаются невнятной фигнёй. Добра с этого не будет. А ведь, за два месяца из этого сброда строевую роту не сделать. Никто такого и не ждёт, но совсем стадом выглядеть, тоже не годится..."
С такими мыслями великий князь склонился над бумагой, пытаясь схематично обозначить состав легиона. Именно за этим занятием и застал его Ратьков. Генерал вошёл, поздоровался и, получив приглашение, уселся возле великого князя.
— Я рад, Авраам Петрович, что вы нашли возможность придти, — великий князь говорил, лишь не надолго отрываясь от бумаги. — Удалось ли устроить офицерское собрание, найдены ли жилые комнаты для офицеров?
— Всё сделано, Александр Николаевич. Одна из казарм разделена на две части. В первой зал для офицерского собрания, во второй три десятка комнат для офицеров. Всё готово для переезда из дворца на Чёрную речку.
— Прекрасно, в субботу я переезжаю и займу пять комнат.
— Ваше высочество, вашим учителям будет неудобно. Василий Андреевич и так недоволен тем, что вы переселились из Зимнего в Аничков. Ему стало не слишком удобно с Миллионной приезжать сюда. Если же вы переедете на окраину города к ракетному заведению, то неудобно станет вообще всем.
— Им придётся потерпеть. Я должен переселить офицеров легиона из дворца на Чёрную речку, и мне невместно оставаться здесь. Хотя бы до февраля я, шеф легиона, должен быть вместе с ними, готовить роту к стрельбам. Учителям следует понять меня и потерпеть.
— Мы все несём службу, — кивнул головой генерал, — но порой, это становится слишком обременительным. Тогда, многие могут начать испрашивать высочайшего вмешательства.
-Каждому надлежит трудиться во имя исполнения своего долга, а не ради личного удобства. Ежели кто тяготится службой, то с этим я ничего поделать не могу. Впрочем, оставим это, есть дела важнее, — великий князь указал Ратькову на свои наброски. — Следуя совету Александра Ивановича, я намерен в ближайшее время восполнить все недомолвки и упущения в положении о легионе, дабы дать подчинённым уверенное основание в службе.
Хм, и вы решили обратиться к опыту великих полководцев, — Ратьков улыбнулся и взял со стола несколько книг, — Его величества короля Прусского наставление о военном искусстве к своим генералам... Мориц Саксонский и его Теория военного искусства... А это что? Суворов... Давыдов... хе!
Ратьков взял ещё одну книгу и стараясь придать значимости каждому слову прочитал:
— Записки Раимунда графа Монтекукули, Генералиссима Цесарских войск, Генерала-Фельдцейгмейстера и кавалера Златаго Руна, или Главные правила военной науки вообще, разделены на три книги... И вы надеетесь, что эти умствования помогут вам сейчас?
— Ах, нет, — наследник покраснел, — я их намереваюсь использовать, прежде всего, как источник для кратких мудрых высказываний, дабы поминать время от времени в своей речи. А надеюсь я на вашу помощь.
— Ха-ха, — Ратьков захлопнул книгу и бросил её на стол. — Я весь внимание.
— Хм, сначала хотелось бы напомнить то, что уже оговаривалось ранее. Легион создан для того чтобы поддерживать установленный порядок на означенной государем земле. Легион исполняет его волю в Финляндии. Помимо этого повинуясь указанию государя, легион весь целиком или его некая часть может выступать в отдельные военные кампании или подавлять волнения в иных землях. Что из этого следует? — великий князь сделал паузу, встал, прошёл к окну и продолжил: — Легион, будет вести бой и малым и большим числом, как непосредственно в месте дислокации, так и вдали от казарм. Для чего необходимо определить пять основных способа действия. Первое, представление могущества и блеска короны. Второе, осуществление сыска неблагонадёжных. Третье, несение ежедневной гарнизонной службы. Четвёртое, ведение боя. Пятое, поход. Предлагаю начать с первого.
Великий князь подошёл к двери и позвал ожидавшего в приёмной Зарубцкого. Вернувшись за стол, он продолжил рассуждения:
— Для демонстрации величия короны. Легиону предстоит являть себя населению во всём блеске и военной слаженности. Для чего вполне возможно устройство небольшого парада по случаю официального или местного празднования, или приезда высокого гостя. Одну лишь пользу вижу в том, если в день города ближайший легионный гарнизон пройдёт торжественно по улочкам его. А для сего должен быть особый парадный мундир. Вы согласны? — Дождавшись улыбки Ратькова, великий князь дал указание писарю: — Пиши. Генералам, офицерам и нижним чинам... установить образец для парада: однобортный мундир белого сукна, со стоячим воротником высотой один вершок, с девятью плоскими напереди латунными пуговицами... Черные широкие штаны... Чёрные сапоги, высота голенищ десять вершков от каблука... Черный поясной ремень шириной один вершок, соединённый с чёрными плечевыми ремнями шириной половина вершка. Плечевые ремни на спине соединяются в один в трёх вершках от плеч. На ремнях иметь латунные пряжки. Для различения обер-офицеров и нижних чинов на стоячем воротнике разместить петлицы следующих цветов: гренадёрам — чёрные, стрелкам — красные, для конным стрелкам — зелёные, сапёрам — жёлтые, пушкарям — оранжевые, прочим — белые. На мундирах генералов, штаб и обер-офицеров иметь эполеты, на мундирах нижних чинов погоны. Для различения чинов на петлицах, эполетах и погонах иметь звёзды, просветы и полосы в соответствии с прилагаемой схемой. Цвета выпушек и просветов погон и эполетов должны совпадать с цветом петлиц. На голове носить форменную шапку, по установленному образцу. В холодное время дозволено носить поверх мундира шинель серого валяного сукна со стоячим воротником. На шинели разместить погоны, эполеты и петлицы согласно прилагаемой схеме. К шинели носить зимнюю форменную шапку установленного образца, и перчатки из вязанной шерсти... Как-то так.
Великий князь перевёл дух. Это позволило Ратькову высказаться:
— Не стоит забывать об оружии при параде.
— Несомненно. Но с этим проще. Стрелкам, конным стрелкам, посыльным и обозникам положена винтовка и штык-тесак. Гренадёрам, сапёрам и прочим — тесак и двуствольный пистолет. Конным стрелкам — иметь на сёдлах саблю и два двуствольных пистолета в кобурах. Унтер-офицерам, также как и остальным нижним чинам. Генералам и офицерам двуствольный пистолет.
— И всё?
— Для парада всё.
— Хм, если государь пожалует одного из офицеров легиона Аннушкой четвёртой степени, то он окажется лишён чести носить почётный знак. Но хорошо ли это? Всего в легионе офицеров будет человек триста, затрат на сабли двадцать шестого года на тысячу рублей и вопрос решён. А пистолет при параде можно и не носить, не много в нём красоты.
— М-м-м, — великий князь задумался о чём-то и, тяжко вздохнув, согласился: — Эх, ничего с этим не поделать пусть у господ офицеров будут шпаги. Найдётся на чём перепёлок жарить в походе.
— Ха-ха, — рассмеялся Ратьков, — только лучше не шпаги, а пехотную офицерскую саблю двадцать шестого года. Шпаги, очевидно, скоро во всех войсках заменят этими саблями.
— Пусть так будет, — пожал плечами великий князь и дал писарю указание: — запиши, В строю при парадном мундире стрелкам, конным стрелкам, посыльным и обозникам иметь винтовальное ружьё и штык-тесак. Гренадёрам, сапёрам и прочим — тесак. Конным стрелкам — иметь на сёдлах саблю и два двуствольных пистолета в кобурах. Унтер-офицерам, также как и остальным нижним чинам. Генералам, штаб и обер-офицерам иметь при парадном мундире саблю. Так, на этом всё. Теперь... Во исполнение своего основного назначения легион в пределах Великого Княжества Финляндского размещать во многих гарнизонах числом не менее взвода, соблюдая между гарнизонами расстояние не более ста вёрст. Для сыска неблагонадёжных при каждом гарнизоне должна быть группа под началом обер-офицера, ведущая дознание и сыск среди местного населения окрестной земли и несущих службу в легионе... Хм, настало время поговорить о количестве чинов в каждом взводе, роте и далее. Вот здесь, Авраам Петрович, я уже поправил свои давнишние подсчёты.
Великий князь протянул несколько испещрённых значками листов. Генерал бегло посмотрел их и попросил пояснить.
— Непременно, — с улыбкой откликнулся великий князь. — Начнём с взвода. Кружочками обозначены стрелки. Как ранее установлялось, все нижние чины поделены по трое, на звенья. Три звена составляют отделение. Командир первого звена является командиром отделения. Три отделения стрелков и одно отделение гренадёр, которые обозначены треугольниками, составляют строевой взвод. Командир первого отделения стрелков является товарищем командира взвода. Это место может замещаться обер-офицером. Потому кружочек стоит через косую черту со звёздочкой. Подобную черту можно видеть и в некоторых звеньях. Цветом унтер-офицеры отличаются от рядовых, а штаб-офицеры от обер-офицеров. Цифры стоящие рядом со значком обозначают, возможные статьи нижних чинов и ранги офицеров. Эта отдельно стоящая звезда, командир взвода. Вот эта рядом с тремя перевёрнутыми треугольниками, командир группы дознания. А перевёрнутые треугольники обозначают нестроевые нижние чины. Вот эти сыщики. Это повар и его помощник, это санитар, квартирмейстер и два его помощника. Это три посыльных. Всего во взводном гарнизоне будет пятьдесят человек. В случае надобности в поход выступят сорок три человека, а эти шестеро под командой командира группы дознания останутся в гарнизоне для наблюдения за порядком. Как видите, изменилось не так много. Я окончательно утвердился в возможности и нужности гренадёрского отделения и немного изменил нестроевых.
— М-м-м, по поводу гренадёр я пока ещё не очень уверен, — Ратьков задумчиво почёсывал левую щёку. — Заманчиво иметь карманную артиллерию в каждом взводе, в каждом гарнизоне, но возможны ли чудеса? Нынешние гренадёры давно уже не носят гранат. Бомбардиры сдали бомбарды на склады и в крепостные гарнизоны. Эти мелкие пороховые снаряды производят больше шума и дыма чем пользы, но вы обещаете нечто иное... м-м-м.
— Вот последний отчёт Дорта. Взводный гранатомёт фактически готов. Его выстрел мощнее артиллерийской шестифунтовой гранаты. Единственно, летит не так далеко. Но это и не требуется. Ротные гранатомёты пока не готовы. Возможно, придётся запускать ракеты с лафетов. Но в любом случае стреляющим двадцати фунтовой артиллерийской гранатой ротным гранатомётам быть. Одно пока не ясно, сколько гренадёр потребно для одной такой установки.
— А какие варианты?
— От трёх до шести человек. Если удастся запускать с треноги, то трое или четверо. Если с лафета то четверо или шестеро. Я намерен учредить ротную гренадёрскую батарею на восемнадцать человек. В любом случае три гранатомёта в роте будет.
— Положим, — кивнул генерал. — Дальше.
— Рота состоит из трёх взводов и, так называемого, ротного штаба. Ротный штаб стоит отдельным гарнизоном и включает в себя: гренадёрскую батарею под командой офицера, обозное отделение, группу дознания, отделение конных стрелков... Они обозначены ромбиками, и должны вести разведку на походе... Фельдшера, повара и двух помощников, квартирмейстера и двух помощников, трёх посыльных, барабанщика и командира роты. Всего получается в ротном гарнизоне пятьдесят три человека. При необходимости в гарнизоне останется пять человек и командир группы дознания.
— Видимо штаб роты, выступая в поход, должен где-то встретиться со своими взводами?
— Несомненно, ведь он ведёт обоз для своих взводов, но об этом позднее. Всего в роте на марше должно быть сто семьдесят шесть человек. Теперь батальон, состоит из трёх рот и штаба батальона. Штаб располагается отдельным гарнизоном. В штаб включены три обозных отделения, медик и два санитара, повар и два помощника, квартирмейстер и два помощника, группа дознания из шести сыщиков и двух офицеров, шесть посыльных, три музыканта и командир. Всего сорок пять человек, в поход выступят тридцать восемь.
— Кто ж гарнизонную службу нести будет, обозные? — усмехнулся Ратьков.
— Они. Обозные и посыльные будут вооружены как стрелки и мало чем от них отличаться. Просто на походе их главным делом будет обоз. Всего батальон на марше будет иметь пятьсот шестьдесят шесть человек. Теперь полк. Три батальона, сапёрный взвод, артиллерийская батарея и штаб полка. В штабе, командир и три адъютанта, три знаменосца, оркестр из девяти человек, группа дознания девять человек и три офицера, четыре обозных отделения, квартирмейстер и два помощника, повар и два помощника, медик и два помощника. Всего семьдесят три человека, в поход выйдут шестьдесят два. Отдельным гарнизоном стоит сапёрный взвод. В нём командир, три посыльных, три отделения сапёров, обозное отделение, Санитар, повар и его помощник, квартирмейстер и два помощника, три сыщика и командир группы дознания. Всего пятьдесят. На походе сорок четыре. Отдельным гарнизоном стоит батарея на шесть полупудовых единорогов. В отличии от сапёрного взвода вместо сапёр и обоза в ней шесть расчётов по девять человек. Всего шестьдесят восемь человек на походе шестьдесят два. Таких полков должно быть три. И над всем этим штаб легиона. И ещё школа. Здесь я полной надобности в людях пока не определил.
— Кхм, ну... возможно, — с видимым затруднением согласился Ратьков. — Что дальше? Поход?
— Нет. Теперь о бое.
— Хорошо, только велите подать чаю.
Пока великий князь распоряжался об угощении, Ратьков задумчиво глядел на схемы, что-то бормоча под нос. Он даже взял карандаш и сделал несколько пометок, вздохнул и заключил:
— Пусть будет пока так, поменять при надобности будет возможность. Сейчас у нас людей не более чем на роту, возможно к весне будет батальон... Кстати, — Ратьков внезапно оживился, — через месяц прибудет ещё рекрутов двести, а к марту ещё триста. Нынешних мы разместили, потеснив ракетное заведение, а этих куда? Не лето, лагерем под городом не поставишь.
— Строить надо, бараки.
— Зимой?
— У меня нет другого решения. Нужно строить временные деревянные бараки, а потом готовиться переехать в Гатчину и уже готовить гарнизонные крепости в Финляндии. Сейчас важно пережить эту зиму не потеряв людей.
— Хм, — генерал сморщился, явно недовольный предложением великого князя, — позвольте я ещё подумаю над этим.
— Да. А пока готовят угощение, предлагаю продолжить.
В этот момент вошёл Юрьевич и сообщил:
— Ваше высочество, в эту субботу государь ожидает видеть вас за обеденным столом.
— Вот как?
— Приглашены Аминофф и Ребиндер.
— Хм, испросите для меня дозволение взять с собой Ёнссона. Если не за стол, то сидеть у стены возле этих уважаемых господ.
— Хорошо. Полагаю, государь не забыл пригласить Жилля, ожидая, что разговоры будут вестись на французском.
— Прекрасно.
— Василий Андреевич просил вас быть к нему сегодня вечером.
— Гм, — проглотил слюну великий князь, — Он знает, что я просил не беспокоить меня?
— Да. — пожал плечами Юрьевич.
— Ладно, я буду.
Юрьевич вышел. Появились слуги с посудой. Так, за все этой суматохой незаметно протекало время. Уже умиротворённый, попивая чай из маленькой фарфоровой чашки, великий князь посмотрел на Зарубцкого, отрешённо сидевшего за своим писчим набором.
— Алексей Петрович, не желаете ли чаю? — внезапно проявил снисхождение Саша.
— Ах, нет-с, увольте, — Зарубцкий покраснел.
— Тогда я продолжу. В бою и в гарнизоне надлежит быть одетыми в обычный мундир, отличный от парадного следующим: цвет светло-серый, на рукавах на вершок выше локтя и до обшлага иметь дополнительную белую суконную накладку. Такую же черную, иметь на штанах от низа до колена и на два вершка выше оного. Все пуговицы иметь обтянутыми мундирным сукном. Плечевые ремни устанавливаются вдвое шире. Нижним чинам вместо сапог, утверждаются ботинки с суконными обмотками вокруг ноги...
— Что? — Переспросил Ратьков.
— Вот так, — пояснил великий князь, показав сделанный давным-давно рисунок.
— К чему превращать солдат в оборванцев. Дайте им краги.
Великий князь и генерал долго смотрели друг на друга. Наконец мальчик не выдержал.
— Скажите, Авраам Петрович, а может у наследника престола быть небольшая прихоть. Я хочу, чтобы было так. Я не хочу краги. Пусть будут как оборванцы. С офицеров я не намерен снимать сапоги, а уж с нижними чинами... пусть будет так.
— Пусть будет, — улыбнулся генерал.
— Вот... В тёплое время допускается ношение кожаных или вязанных перчаток. В холодное время всем быть одетым в шинель серого валяного сукна с отложным воротником, со складкой на спине и хлястиком, зимнюю шапку установленного образца и башлык... Вы его видели на мне, такой носят черноморцы. Как мне сказали, его кавказские горцы придумали. Дельная вещь. Замотался, и никакой ветер не страшен... В холодное время поощряется носить сапоги из валяной шерсти обшитые по низу кожей. Стоящим в уличном карауле давать овчинные длиннополые тулупы, кои иметь в достаточном количестве на взвод. К шинели носить перчатки двойной вязки, к тулупу давать варежки.
— Ха, — Ратьков улыбнулся, — а ведь, вы, Ваше Императорское Высочество, не надлежаще одеты. Я полагаю, что на вас парадный мундир, а шинель вы носите обычную.
— Вы правы, — великий князь покраснел, — мне нужно было проверить пошив именно обычной шинели, в то же время я не мог предстать перед государем не в парадном мундире. В ближайшее время я исправлю этот недостаток. Теперь об оружии. При несении службы в караулах или при поддержании порядка иметь при себе оружие и амуницию как для боя. А именно, на поясном ремне иметь: каждому включая генералов — слева на боку положенное ему белое оружие; каждому включая штаб-офицеров — справа спереди подсумок на двадцать патронов для своего оружия; каждому включая обер-офицеров — слева сзади котелок установленного образца, внутри которого иметь кружку и стеклянную флягу. Фляга должна иметь полотняный чехол; штаб и обер-офицерам, гренадёрам, пушкарям, сапёрам, медикам, сыщикам, поварам, квартирмейстерам— на правом боку двуствольный пистолет в кобуре; стрелкам — две дополнительные сумки с патронами слева спереди и справа на боку; Конным стрелкам — одну дополнительную сумку с патронами слева спереди для пистолетов в седельных кобурах. Кроме того надлежит иметь каждому стрелку, конному стрелку, посыльному и обозному ездовому винтовальные ружья установленного образца. Далее... Пушкарям быть при орудии, основном и дополнительном зарядном ящике. Расчёт одного орудия девять человек. Гренадёрам быть при пусковой установке, носимых зарядах и зарядном ящике. Расчёт ротного гранатомёта шесть человек. Расчёт взводного гранатомёта три человека. Теперь по оснащению в бою...
— Подождите, Александр Николаевич, — попросил Ратьков, — дайте мне возможность всё обдумать. Мне не понятна суть применения гренадёров.
— Вы правы, не стоит торопиться. А самое сложное: снабжение и поход ещё впереди. Впрочем, сейчас мы оба слишком устали. А ваш опыт в этом деле крайне важен. Посему сразу определим, походные дела отложить на завтра, а сегодня разберёмся с остальным до полной ясности. Касаемо применения гранатомётов. Вот здесь, — великий князь выбрал из вороха бумаг, лежащих перед генералом, несколько листов, — я предложил шесть схем. Первые три для взвода: атака, оборона от кавалерии и перестрелка на позиции. Другие для роты. Их нужно рассмотреть особо внимательно. Хоть и опасаюсь, что не успеем обучить солдат должным образом, я намерен в феврале показать это государю.
— Хм, — Ратьков отодвинул все бумаги в сторону, оставив перед собой только листы со схемами. Тщательно выбрал для каждого место на огромном обеденном столе. Взял в руки чашку и встал, окидывая взглядом все листы сразу. Постояв минут пять, он заключил:— Схемы на бумаге это хорошо, но лучше взять из вашей игровой комнаты фигурки солдат и расставить должным образом на столе.
— У меня не найдётся их в таком количестве, — великий князь почесал лоб, — давайте вырежем из бумаги потребное число кружочков, треугольников и иных фигурок.
— Хорошо, но это потребует значительного времени.
— Полагаю, всё будет готово к окончанию обеда. Если вы сможете быть у меня до вечера, то я немедленно распоряжусь.
— Кхе, — старый генерал тряхнул головой, — Тогда, я должен буду сейчас покинуть вас, мне необходимо уладить семейные дела.
— Прекрасно, жду вас на обед.
— Простите, Ваше Императорское Высочество, я успею быть у вас только к пяти, но после этого готов буду быть возле вас до понедельника неотлучно.
— Жду вас к семи.
* * *
1 декабря 1827, Санкт-Петербург
Ночью Саша спал беспокойно. Кошмары несколько раз заставляли его пробуждаться и тут же исчезали из памяти, оставляя только непонятное тревожное ощущение. Наступление тёмного зимнего утра не принесло облегчения. Проснувшись с тяжёлой головой, Саша в прескверном настроении приступил к утренней гимнастике. Упражнения немного разогнали кровь, но настроение не менялось. И только выйдя сад на пробежку, он ощутил в себе нечто новое. После двух кругов возникло желание какого-то преодоления и озорства. Саша свернул с дорожек и понёсся по заснеженным газонам, перепрыгивая через небольшие кусты и уклоняясь от цеплючих веток. Мгновенно дыхание сбилось, и он застыл у ограды, переводя дух. Сообразив, что стоять на холоде с мокрыми ногами не лучшее решение, великий князь поспешил вернуться во дворец. Из ванной он вышел уже вполне бодрым и с энтузиазмом приступил к завтраку. Приглашённый к столу Ратьков не смог удержать улыбки, глядя на наследника.
— Я рад, Александр Николаевич, видеть вас в таком хорошем настроении. После столь тяжёлого и длинного дня.
— Надеюсь и вам удалось отдохнуть за ночь. Сейчас продолжим. Ещё слишком многое осталось неопределённым.
— Я долго не мог заснуть, — улыбнулся генерал.
— Тогда лучше будет перед обедом совершить небольшую прогулку, а после поиграем в шахматы.
— Лучше на бильярде. У вас здесь не плохой стол, и я готов взяться показать вам основы игры.
— Прекрасно! Люблю новые впечатления!
По обыкновению, трапеза великого князя заканчивалась чаем. Неспешно отпивая из чашки, наследник престола принялся пояснять наставнику суть своей основной на сегодня заботы. Однако, Ратьков прервал его:
— Александр Николаевич, я хотел бы вернуться к вчерашнему разговору. Полагаю, мы забыли о лошадях.
— Я много о чём забыл. Тулупы для караульных вспомнил, а про плащи забыл. Санитара предусмотрел, а каждому подсумок с тряпьём и корпией не определил. Сигнальные ракеты для командиров отделений, взводов, рот и батальонов не упомянул. И ещё много чего. Надеюсь, у меня достанет сил всё ещё не раз продумать, а у вас проверить за мной.
— Я уверен, что у нас достаточно времени. Создание самого обычного полка занимает не менее года. По-старому, по-привычному... Пока всё притрётся: место, люди, снабжение. Это только на бумаге всё выглядит гладко и просто. Подписал государь указ и создался полк. Потому нередко новые полки устраивают просто, собрав с других один или два батальона. Так и новому полку наладить жизнь легче, и старые не сильно страдают. Восстановить утраченную роту или две в налаженном хозяйстве не сложно. У нас же случай особый, — старик немного беззвучно пошевелил губами, улыбнулся и, слегка подавшись вперёд, прошептал: — Государь всё понимает и не станет требовать невозможного.
— Через два месяца он посетит нас. Я хотел бы выглядеть достойно. Сверх всех ожиданий. И потому эти два месяца, для всех нас будут весьма тяжелы. А теперь давайте приступим к делу, — увидев одобрительную улыбку генерала, великий князь распорядился позвать Зарубцкого и, не дожидаясь канцеляриста, продолжил: — Говоря о движении в походе, необходимо прежде всего понимать куда и при каких условиях могут идти солдаты легиона. При этом я полагаю, что на походе солдат не должен нести на себе более пятидесяти или шестидесяти фунтов за исключением чрезвычайных случаев.
— Хе, догадываюсь, что вам за образец послужил Бонапарт, установивший своим солдатам, для поддержания должной скорости марша, полный вес в сорок ливров, по-нашему около сорока пяти фунтов. Только такого в жизни не встречалось, чтоб солдат нёс на себе так мало. Обычно на походе он тащит от шестидесяти фунтов до двух пудов.
— В походе и в бою может случиться всякое. Моё же дело установить то, что солдат должен иметь при себе в бою, а что на походе. А ещё как всё остальное потребное доставить ему. Потому я намерен остановиться на шестидесяти. Вы согласны со мной?
— А куда вы намерены деть то, что не поместится?
— В обоз.
— Какой же протяжённости должен быть обоз.
— Нужно стараться уменьшить его. Преступим? — Великий князь отметил кивком головы Зарубцкого.
— Я слушаю, — развёл руками улыбающийся Ратьков.
— Итак, гарнизоны располагаются в девяноста верстах друг от друга. Земля примерно на сорок пять вёрст вокруг должна быть поднадзорна гарнизону. И самый дальний путь, куда командир может отправить часть своих солдат для исполнения долга это сорок пять вёрст и столько же обратно. Два или три дня пути. Это самый первый вид похода. В оный, если в том нет особой необходимости, надлежит отправлять отряд не меньший. чем одно отделение. При этом солдаты отряда должны иметь полную боевую экипировку, за отдельными исключениями, вызванными особой надобностью. Что несёт на себе стрелок. Винтовка двенадцать фунтов, шинель — десять, три подсумка с патронами — семь с половиной, фляга с водой — два, котелок с кружкой — около фунта, подсумок с корпией и тряпьём — один фунт, штык-тесак с ножнами — три, ремни полфунта, ботинки — четыре, штаны и мундир — четыре. Подведём промежуточный итог, сорок четыре с половиной фунта. Примем сорок пять. Поскольку вес кожаного ранца значителен, я намерен заменить его парусиновым мешком, приняв его вес за один фунт. В нём три фунта хлеба, фунт колбасы или сала, чеснок или лук на полфунта, три фунта крупы, запасные портянки, запасные обмотки, перчатки ещё на фунт, дополнительная баклага или бурдюк воды на четыре фунта. Итого примерно пятьдесят восемь с половиной фунтов будет.
— Возможно, не стоит на незначительные переходы брать шинель? — улыбнувшись, спросил Ратьков.
— Не вижу большой беды, если командир взвода сам решит, что брать в том или ином случае. Ведь именно за это ему платят офицерское жалование. Также полагаю вполне возможным, чтобы они взяли с собой плащи или тулупы, если нужно. Или парусиновые палатки или ещё что-нибудь, что может пригодиться в столь недалёком пути. Хотя, чтобы ещё не взяли, будет больше шестидесяти фунтов. Но для такого небольшого похода полагаю превышение веса вполне допустимым даже до двух пудов. Значительно сложнее всё обстоит, если взвод должен выступить в поход для соединения с ротой.
— Вот как?
— Да, — великий князь заглянул в заготовленные за ранее листы, — у стрелков меняется не много. Вместо хлеба и крупы будут сухари, сушёные ягоды и яблоки схожего веса, да вместо баклаги с водой запасные ботинки, рубаха и штаны. Посмотрим на гренадёр. Одежда, обувь, тесак и прочее — двадцать пять фунта, мешок — те же двенадцать, пистолет — четыре, подсумок с двадцатью выстрелами — два. Всего сорок три, но кроме этого первый номер расчёта несёт пусковую трубу — шестнадцать фунтов. Второй номер несёт треногу весом десять фунтов и щиток — шесть фунтов. А третий гранату весом двенадцать. Но это всё мелочь.
Великий князь прервался и сам налил себе чай. Поглядывая в заготовленные листы и что-то бормоча себе под нос, он отпивал из чашки глоток за глотком. Наконец он решился. А теперь главное. Взвод на поход должен взять с собой по двадцать ракет к каждому гранатомёту — это восемнадцать пудов. Стрелкам положим запас патронов, это шестнадцать пудов. Шесть лопат, три кирки, шесть топоров, пять больших шатров, служащие одновременно тентами или носилками для раненых и заболевших. Это всё потянет на девять пудов. Каждому солдату нужно около трёх штофов воды в день. Запас воды на пятьдесят человек на три дня нужно нести с собой, поскольку на быстром марше нет возможности набирать воду по дороге. Итого тридцать четыре пуда. Всего семьдесят семь пудов, разного имущества не считая мелочей, необходимо помимо того, что несёт каждый солдат. Из этого исходит одно. Взводу необходим обоз из трёх тележек, каждая из которых повезёт около тридцати пудов. А для этого в гарнизоне должно быть не менее трёх лошадей и конюх, который бы ухаживал за ними. Возможно, в самом гарнизоне должно быть четыре лошади, дабы быть уверенным, что три из них могут выйти в поход.
— Хорошо, но возможно в каждую повозку лучше впрягать две лошади. Тридцать пудов на одну это многовато, — заключил опытный генерал, до этого с улыбкой кивающий в такт рассуждениям наследника престола, — вот добрались они до штаба роты...
— А далее рота либо вступает в бой, либо направляется на соединение к штабу батальона. Однако оный находится от места сбора роты не менее чем в двухстах вёрстах. И путь до него весьма долог. А потому рота должна везти с собой не только свои ротные гранатометы, но и запас фуража и провианта для всех взводов, воду, патроны и гранаты и многое другое...
— Вот! — внезапно прервал великого князя генерал, — ещё вчера я обратил внимание, что рота в легионе представляет собой чрезмерно усложнённое соединение. Обеспечивая взвода не только провиантом, но и боевыми припасами она имеет ещё и свою батарею гранатомётов, нуждающуюся в усиленном снабжении. Это потребует чрезмерного обоза. При этом, в случае встречи с противником, будучи построенной в линию, рота не будет иметь достаточной ширины даже для того чтобы скрыть за линией взводные гранатомёты. Ротные гранатомёты и вовсе окажутся неприкрытыми. При этом неясно, зачем роте необходимо столь значительное число малой артиллерии. Не благоразумнее ли было бы подчинить батарею гранатомётов, возможно увеличенную в числе стволов, штабу батальона. А заботы штаба роты в большей степени сосредоточить на снабжении взводов. В обычном бою командиру роты должно хватить взводных гранатомётов. Дополнительная батарея ему будет только обузой.
— Хм, — великий князь почесал подбородок, ища взглядом что-то занимательное под потолком, — я думал об этом. Мне казалось, что рота должна стать основной действующей силой при подавлении беспорядков. Потому и старался усилить её наилучшим образом. Впрочем, действительно ощущается некое отсутствие баланса между боевыми частями и обозом, призванным снабдить первых всем необходимым...
— Лучше придать роте надлежащее число обозных повозок, — улыбнулся генерал, — если предполагается, что рота длительное время будет действовать самостоятельно. Отдельная батарея это слишком много. Взводных гранатометов, скорее всего, хватит, а вот хватит ли к ним гранат, патронов, провианта, фуража...
— Хм, но... Но если роте случится противостоять значительному отряду... — великий князь ещё раз задумался на несколько секунд и с явным облегчением выдохнул. — Согласен. Для меня было очевидно, что в роте должна быть особая передвижная кухня, которая приготовляла бы пищу на все взвода на время похода. Тогда солдаты смогут без малейших затруднений получать горячую еду, и большее их число дойдёт до поля боя. Тем не менее, я полагал роту формацией манёвренной, способной к значительному огневому действию, но не отягощённую обозами чрезмерно. Очевидно, я, по наивности своей, не учёл всех потребностей, которые могут возникнуть в походе. Это существенно меняет мои первоначальные планы.
— И я хочу напомнить, — Ратьков доверительно подался вперёд, — что ротные гранатомёты ещё не готовы, и, возможно, их не будет никогда.
— Что ж, и это тоже.
— Есть ещё одно соображение. Сейчас мы с вами не сможем собрать батальон. Нам невозможно проверить его должное снаряжение, но роту можно собрать прямо сейчас, а впоследствии, буде обнаружится такая необходимость, всегда можно придать роте отдельную батарею.
— Вы правы, Авраам Петрович, — перебирая листы, пробормотал великий князь, — но я совершенно не готов к тому, чтобы определить состав обоза.
— Не страшно, мы сейчас всё посчитаем, а через месяц уже сможем проверить на нашей роте.
* * *
3 декабря 1827, Санкт-Петербург
Великий князь специально перенёс свой обед на двенадцать часов, дабы за столом императора, тщательнее следить за людьми, а не за блюдами. За стол был приглашён Жилль и Ёнссон. Аппетита ни у кого не было, потому наследник, неспешно отделяя вилкой косточки судака от мяса, инструктировал своих гостей:
— Прошу вас, плотно покушать, господа. Потом, не только пост, но и ваша должность не позволит вам наесться. И если у вас, любезный Жилль будет возможность перекусить, то вам, Ёнссон места за столом не будет.
— А в чём заключается моё дело? — поинтересовался швед.
— Вам надлежит находиться подле Аминоффа и Ребиндера и внимательно слушать, что они говорят. Для этого вам дозволено быть промеж гостей до и после обеда, но не за столом.
— Полагаю, моё присутствие не останется незамеченным, — заметил Ёнссон.
— Не стоит бояться. Конечно, вам не следует привлекать к себе излишнее внимание, но если вы будете замечены, я и из этого извлеку пользу.
— А если они за столом будут говорить на шведском?
— Хотелось бы, — великий князь закатил глаза вверх и причмокнул, — если бы они в присутствии государя говорили бы на непонятном ему языке, это было бы прекрасно. Я даже не надеюсь на такой подарок. Они будут говорить на французском и тем доставят мне, недоученному мальчишке, много неудобств. Кушайте...
За обеденным столом в Зимнем собралось два десятка гостей. Юрьевича вполголоса кратко ознакомил наследника престола с гостями. Было очевидно, что сегодняшний обед всецело посвящён великому княжеству. Саша внимательно следил за выражениями лиц финских гостей, но необходимость общаться на французском фактически превращала его в зрителя. Сидящий по правую руку Жилль неустанно пересказывал князю всё, что говорилось за столом. Впрочем, пока беседы касались всякой вежливой чуши, это не доставляло существенных неудобств. Гонгом прозвучала фраза государя после перемены блюд. Жилль прошептал:
— Государь, спрашивает господина Ребиндера, как он находит работу уставного комитета.
— Прошу теперь быть внимательней, — прошептал в ответ великий князь.
Жилль кивнул.
— Проект устава получается весьма не плох. На прошлом заседании мы закончили ознакомление со всеми мнениями, поданными в письменном виде, — перевел Жилль ответ Ребиндера.
— Когда собираетесь закончить работу? — повторил Жилль за императором.
— Полагаю, около месяца придётся на обсуждение. Я не ожидаю больших сложностей, — прозвучал ответ Ребиндера
— А что вы можете сказать о пожеланиях Александра Николаевича? — продолжил спрашивать государь.
— Большей частью они... весьма здравомыслящи. Лишь незначительное их число вызывает у меня... недоумение, — Жилль немного затруднился с переводом ответа.
Император посмотрел на наследника и вернулся к беседе с Ребиндером. Жилль снова был вынужден заниматься дублирующим переводом.
— Тогда возможно стоит удовлетворить его пожелания?
— В большинстве из них я не вижу ничего интересного и готов... угодливо согласиться с ними. Но... я полагаю незаконным... или даже невозможным... установить делопроизводство на русском языке. Создание же дополнительных мест для преподавателей русской словесности университет не может себе позволить по... финансовым причинам. А уж мечтания о кафедре русской словесности и вовсе кажутся... несбыточной... сказкой.
Император снова посмотрел на великого князя, улыбнулся и спросил другого фина:
— А вы, господин Аминофф, какое имеете мнение по проекту устава?
— ...Ваше величество, я во многом согласен с Робертом. Есть у меня и своё дополнение. Полагаю, что возможное со стороны канцлера... попущение для занятий в университете посторонних... будет слишком обременительным.
— Вы уверены?
— Ах, я не могу быть уверен, но я не должен исключать такой... возможности.
— Как идёт обустройство университета на новом месте? — перевёл Жилль закругляющий тему вопрос императора.
Беседа вновь направилась по совершенно неинтересному для Саши пути. Пришло время десерта, и он стал готовиться к ответному выступлению. Вопреки его ожиданиям, чай был весь выпит, а император так и не предоставил наследнику возможности возразить финским гостям.
В полном расстройстве чувств, великий князь решил напроситься к государю на приём, дабы прояснить для себя сложившееся положение. Он отправил Юрьевича договариваться, а сам ожидал, стоя у окна, в своих комнатах. Шёл небольшой снег. Адмиралтейство норовило скрыться от наблюдателя в надвигающихся декабрьских сумерках. Площадь несмотря на весьма ранний час была довольно пустынна. К своему удивлению великий князь увидел Ребиндера и Аминоффа, направляющихся от Зимнего в сторону строящегося собора. Ёнссон отвлёк Сашу от созерцания окрестностей.
— Ваше Императорское Высочество, они покинули дворец.
— Я знаю. Вы слышали что-нибудь интересное? Попробуйте подробно и последовательно пересказать всё услышанное, не выделяя главного.
— Хм, Я всё же не смогу быть точным. Они говорили не много и между каждым вопросом и ответом долго молчали, оглядывая окружающих. Когда я встал подле них... Аминофф спросил: "Что скажем?". Ребиндер ответил: "То, что решили". Аминофф: "А он примет?", Ребиндер: "У него нет выбора, либо так либо никак." — "Ладно. А что по поводу младости?" — "Ничего. Он просто ничего не понимает. Николаю не нужно лишних слов." — "А если он устроит перепалку?" — "Наше дело молчать и слушать."
Ёнссон выдохнул.
— Потом их позвали к столу. После обеда, они сразу прошли к государю. Я их долго ждал. Выйдя, Ребиндер произнёс: "Я же говорил". Больше они не сказали ни слова. Я проводил их до лестницы.
— Спасибо, на сегодня вы свободны.
Ёнссон щёлкнул каблуками и оставил великого князя одного, но не надолго. Почти сразу после этого Юрьевич сообщил, что государь собирается на прогулку по набережной. Не теряя время, наследник оделся и направился к выходу с Иорданской лестницы, где и остановился, ожидая отца. Государь спустился по лестнице, кивнул наследнику и вышел на улицу. Саша поспешил следом. Николай шёл быстро. Дойдя до съезда на лёд, он остановился. Только тогда Саше и удалось догнать его и встать рядом, пытаясь понять, что интересного отец разглядывает на Стрелке. Молодой не крепкий лёд покрыл корочкой сильное тело Невы. Где-то река его успела выломать образовав торос, но в основном лёд был гладок и припорошен тонким слоем снега. Левее виделась полоска понтонного моста, оставленного до уверенного ледостава. Впрочем, скоро его наведут снова уже по окрепшему льду. Тогда же проложат зимник прямо по реке.
— Н-да, зима нынче поздняя, — заговорил император. — Итак, господин канцлер, как вам показались ваши товарищи, вице-канцлер и исполняющий обязанности канцлера?
— Вице-канцлер был не слишком выразителен, а господин Ребиндер... Я рад, что проект устава не предполагает должности исполняющего обязанности канцлера, — великий князь улыбнулся.
— Хе, ты наверно расстроен, что я не дал тебе возразить?
— Нет, но я не понимаю почему.
— А тебе было что сказать?
— Многое. И то, что было предписано все дела производить на шведском языке, доколе не войдёт в употребление российский. При этом все должностные лица уж десять лет как обязаны представить свидетельство о знании российского языка. А потому ничто не мешает вести дела в университете на русском. И то, что деньги можно изыскать, снизив оклады финским профессорам или сократив их число, а можно и взяв их в государственной казне. Впрочем, — великий князь улыбнулся и обвёл рукой в воздухе круг, — это всё пустые слова. Главное, это то у кого находится власть в княжестве. Если у короны, то они будут писать бумаги на нужном языке. Если у финских дворян, то несмотря ни на какие свидетельства и указы они российский язык учить не будут.
— Ха-ха, — рассмеялся император, — В Финляндии стоит достаточно войск... Я расскажу тебе, как получилось, что княжество оказалось столь особым.
— Я слушаю.
Император неспешно пошёл в сторону Летнего сада, попутно излагая историю княжества.
— ...Казалось бы, шведская армия разбита, наши войска уже на Аландских островах. И, уверившись в успехах, государь изволил объявить о войне со Швецией и о присоединении к империи Финляндии навечно. Когда в апреле пал Свеаборг не оставалось никаких сомнений в победе, но война продолжалась. Финские домохозяйства не спешили присягать русской короне. Отпущенные по домам финские солдаты и офицеры собирались в отряды и продолжали воевать за шведскую корону. В мае государь обязал через уездные суды привести все домохозяйства к присяге. Но финны не спешили. Война всё продолжалась, и население всё охотнее помогало остаткам шведских войск и всё ожесточённее сопротивлялось российским. Тогда в июне государь издал манифест подтверждающий финские свободы, в надежде умиротворить население. Но и этого оказалось мало. Когда в ноябре состоялась встреча императора и депутации от финского народа. Там были и эти двое. Государю были предъявлен список из семнадцати вопросов, на которые депутация смиренно, — Николай Павлович остановился и с улыбкой изобразил перед сыном поклон в пояс с широко расставленными в сторону руками, — просила Александра Павловича дать ответ. А также ею было заявлено, что она не уполномочена вести какие-либо обсуждения, и для этого надлежит созвать сейм. Не смотря на то, что со Швецией уже было заключено перемирие, но для всякого думающего человека предстоящая война с Францией была очевидна. Потому Александр Павлович и облагодетельствовал финский народ. Но сделав такое раз, сложно потом перечеркнуть всё, чтобы снова заговорили пушки.
— У нас, одна война только закончилась, а другая неизбежна, — констатировал великий князь, — эти наглецы и у вас осмелились смиренно просить?
— Всё не настолько откровенно, — улыбнулся Николай Павлович, — но выгоды от мира слишком очевидны, чтобы предпочесть войну.
— Это несомненно, но сохранение мира выгодно не только нам. Выслушивая смиренные просьбы полезно понимать, с каким отказом просители смирятся, а из-за какого возьмутся за оружие, и насколько это опасно.
— И насколько ты считаешь их опасными? — вздёрнув правую бровь, поинтересовался Николай Павлович.
— Мне сложно судить об этом. Могу лишь предположить, что народу все эти смиренные просьбы чужды. Одно общество может противостоять короне. Это заботы Александра Христофоровича, а легионные дознаватели ему помогут. Общество всегда не однородно оно разделено взаимными притязаниями и всегда возможно опереться на одну его часть в войне с другой. Но это общие рассуждения, — великий князь очертил в воздухе круг. — Мне нужно пожить в Гельсингфорсе, и главное расположить там гарнизон легиона. Я убеждён, что данные господа не настолько сильны, как пытаются казаться.
— Хм, — государь продолжил прогулку, — вчера Несельроде просил инструкций для заключения мира с персиянами. Ты по-прежнему считаешь, что военный союз является необходимым условием мира?
— Да, в предстоящей войне с турками, они могут и не участвовать, но нам нужен формальный повод, чтобы наделить их землями при победе, и тем самым навсегда заиметь союзника против Турции. И так же важно построить их армию по русскому образцу, на нашем оружии, чтобы англичане не смогли им поставлять своё. И поддерживать их во всех войнах. Чем больше вокруг Персии врагов, тем дороже им наша дружба.
— Эта дружба будет дорого стоить, — пробормотал император, — Англия слишком ревностно следит за своей жемчужиной.
* * *
5 декабря 1827, Санкт-Петербург
Переезд в ракетное заведение оказался весьма хлопотным мероприятием, лишь к обеду великий князь смог освободиться и направиться для осмотра, производства, казарм и очного знакомства с результатом длительных экспериментов Засядко, которого он встретил в цеху по изготовлению топливных шашек.
— Здравствуйте, Ваше Императорское Высочество, — лицо Засядко было осунувшимся, под глазами отчётливо выделялись тёмные круги, но голос был бодрый, — вот полюбуйтесь.
Ракетчик протянул великому князю оранжевую трубку длинной сантиметров двадцать или двадцать пять. Его наружный диаметр сантиметров шесть, а внутренний около трёх.
— Здравствуйте, Александр Дмитриевич. Это топливная шашка? Тяжёленькая, — велкий князь подхватил трубку. — Уже пробовали?
— Да. Это для взводного, так сказать, для первого образца. Он готов полностью. Возможно что-то ещё нужно будет подправить... Мы готовимся к отстрелу ста штук, дабы окончательно утвердиться в ожиданиях... Семьдясят пять болванкой и двадцать пять боеготовых.
— Замечательно, могу я посмотреть всю установку целиком.
— Разумеется, прошу, — Засядко жестом пригласил великого князя к двери.
Посреди небольшой комнатки была картинно расставлена тренога, на которой на высоте около полутора метров покоилась труба с установленным щитком. Света в помещении из-за узких подпотолочных окон-щелей не хватало, и цвет установки казался тёмно-серым. Возле стены на столике лежала ракета. Вытянутая, около пятидесяти сантиметров длинной и десяти шириной, боевая часть переходила в значительно более узкий двигатель, оканчивающийся оперением, охваченным кольцом.
— Красавица, — сказал великий князь и, прикидывая руками длину, составляющую сантиметров восемьдесят, спросил: — сколько весит такая малютка?
— Пятнадцать с половиной.
— Великолепно. Не терпится посмотреть её в деле.
— У нас готово десять выстрелов, — улыбнувшись, предложил Засядко.
— Нет. Готовьте задуманные стрельбы, я подожду сколько потребуется. А какого веса труба? Не пробовали стрелять с рук?
— Без щитка семнадцать, щиток четыре с половиной. Всё вместе тридцать семь. Пробовали. Прицелиться сложно, но если в бою возникнет необходимость, то можно дать выстрел с рук.
— Хорошо. И надёжным получился пуск подпружиненным кольцом? — Спросил великий князь, ощупывая ребристое колечко, которым заканчивалась боевая часть, переходя в двигатель.
— Осечек не замечено, но для предотвращения попадания грязи решено носить ракету в парусиновом чехле. Налипшая грязь может мешать кольцу проворачиваться. А так, всё хорошо работает: оттянул, провернул на боевой взвод и засовывай в трубу. Здесь курком по зацепам даст, и пружина освободится. Главное чтоб грязи не было.
— Всё так у меня есть сомнения, — почесал подбородок великий князь, — но пока ничего лучше придумать не могу. Время покажет, а пока хочу посмотреть сборку боевой части?
— Извольте.
Великий князь освободился поздно вечером. В комнате его ждал не только ужин, но и Юрьевич с плохими известиями. Прямо с порога было объявлено:
— Получена реляция из Сестрорецка, Ваше Императорское Высочество, — щёлкнул каблуками Юрьевич.
Великий князь с удивлением посмотрел на несклонного к официальным церемониям наставника и поинтересовался:
— Можете кратко изложить суть?
— Кх-м, командир Сестрорецкого оружейного завода сообщает, что по причине поставки негодного железа, его учреждение не сможет выполнить Ваш заказ на винтовальные ружья в назначенные сроки и за определённые ранее деньги. В связи с чем, просит Ваше Императорское Высочество сделать заказ на другом заводе, сняв с него обязанность, — отрапортовал Юрьевич и положил на стол бумагу.
— Ах, ты, — вырвалось из уст великого князя. Он взял лист. Руки предательски задрожали, и он отшвырнул лист от себя обратно на стол. — Завтра после завтрака выезжаем в Сестрорецк.
* * *
6 декабря 1827, Сестрорецк
— Николай Алексеевич, — великий князь сел напротив командира завода и сжался, стараясь казаться как можно мельче, — Я получил вашу реляцию, и хочу лично услышать более подробные объяснения.
— Кх-м, — Аммосов кашлянул в кулак и посмотрел сначала на Юрьевича, расположившегося возле великого князя, а потом на Мердера, приютившегося на диванчике возле двери. — Мне право нечего особо рассказать. Я знаю, что Поппе от имени завода безосновательно обнадёжил, Ваше Императорское Высочество. Он заплатит за свою неосмотрительность, не извольте беспокоиться. Но это нисколько не меняет того факта, что завод не в состоянии выдать вам сотню винтовальных ружей к двадцать пятому. В настоящий момент готово не более восьми десятков стволов. Часть из них находится на ручной доделке. Пистолетов или тесаков и вовсе до весны не выпустим даже одной штуки. А уж о трёх тысячах винтовок к лету приходится только мечтать. Причина проста. Совершенно негодное качество железа, полученного с Райволовского завода. Виновные будут определены и наказаны, но железа нет и взять его негде. Мы уже обращались в Артиллерийский департамент, но у них нет сейчас потребного нам количества. Отмечу, что в этом году зима припозднилась, но изготовить новый металл уже не возможно. На той неделе я, тоже вынужден был остановить приводные колёса. Теперь станки не заработают до апреля. Осталось только в ручную доделать заготовленное. При этом, из-за большого количества брака завод несёт значительные издержки и потому цена в двадцать шесть рублей не может их покрыть.
— Я понял, — кивнул головой великий князь. — Давайте, думать, не как наказать виновных, а как удовлетворить мои пожелания. Первое, я настаиваю, чтобы Карл Иванович не претерпел никаких неудобств из-за случившегося. Второе, я хочу понять, сколько винтовок завод может дать к двадцать пятому, и по какой цене.
— Хм, воля ваша — Аммосов пошевелил губами, что-то прикинул на бумаге, и огласил: — я могу ручаться ещё за семьдесят девять ружей к двадцатому. Цена при сохранении заказа на три тысячи, составит сорок рублей за штуку со всеми принадлежностями. Но к данным ружьям штыков пока не будет.
— А какой у вас брак?
— Тринадцать стволов из двадцати.
— Это обычно?
— По-разному, бывает и три из двадцати.
Великий князь, закатив глаза к потолку, слегка наклонил голову на бок.
— Тридцать шесть, — с улыбкой предложил он.
— Хе, тридцать восемь, — широко улыбнувшись, ответил командир завода.
— Согласен, но есть пожелание. Уменьшите калибр до четырёх линий и четырёх точек по полям.
— К сожалению, даже обещанные четыре и шесть весьма неудобны для нас. Особенно вводит нас в расточительство изготовление пистолетов с меньшим калибром. Если бы он был такой же или больший, часть выбракованных стволов мы могли бы пустить на пистолеты.
— Хорошо. Пусть будет четыре и два для винтовок и четыре и шесть для пистолетов.
— Уже готово восемь десятков ружей четыре и шесть. Переделать их на меньший размер не возможно, — улыбнулся Аммосов, — давайте оставим четыре и шесть для всего оружия. Неужели четыре точки имеют для вас такое значение?
— А для вас?
— Для меня это примерно дополнительные десять процентов брака.
— Хорошо, пусть будет четыре и четыре, по сорок рублей и пистолеты на четыре и шесть.
— Хм, а готовые стволы?
— Я найду им применение, — улыбнулся великий князь. — А ещё я хотел бы посетить Райволинский завод, сообщите его командиру о моём желании.
— Завод находится в моём подчинении, и посмотреть его можно даже сегодня. Ещё достаточно светло. Если выехать не медля, то через два часа будем не месте.
— Прекрасно, — великий князь на секунду замолчал, задумавшись, — тогда ещё одно пожелание. В изготовленных вами стволах нарезы шириной в треть полей. Я бы хотел, чтобы нарезы были шире полей и имели в сечении форму правильной трапеции.
— Мне известно, что Карл Иванович пояснял особенности изготовления. Столь широкие нарезы получить довольно затруднительно.
— Сорока рублей достаточно, — с улыбкой ответил великий князь. — И ещё. Дабы впредь я мог своевременно узнавать о возможных трудностях, с весны поставлю при заводе надёжного человека. Он же будет принимать готовые ружья.
На пути в столицу великий князь был весьма задумчив. Он разглядывал погружающуюся в сумрак округу, время от времени оглядываясь на своих спутников дремлющих в полутьме кареты. На пограничном посту, наблюдая за финским таможенником, Саша окончательно погрузился в свои мысли.
"... И как быть прикажете. Даже стрелкам по ружбайке не выдать, чтоб въехали прикладом по этой наглой финской морде...Ладно...стрелков в роте восемьдесят один, винтовок семьдесят девять. Хотя, Аммосов может брак прогнать, и будет ещё меньше. Минимум двум стрелкам придётся выдать черенок от лопаты. Все остальные, обозники, гренадёры, всякие нестроевые — все с палками разной длинны. Можно конечно взять в аренду обычных пехотных ружей. Только зачем. На войну не идти, царю этот позор, сделав рожу кирпичом, не покажешь. Короче, проехали.
А всё собственно из-за металлургии. Этот завод в Райвола такое убожество. Бараки из горбыля. Один восьмиместный горн, одна печь для тигельной плавки стали, молот, вот и всё небогатое оснащение. Единственное приличное здание из бревна, механическая мастерская. И плотина выглядит прилично. Не мудрено, что она непонятного качества железо выдаёт... И как Карл Иванович хотел зимой работать, без водяного привода. Видимо сохранились станки для ручной работы. Без железа и стали ни ружей не будет, ни рельс. По всем фронтам упираюсь в вопросы железа. Надо будет этим заняться в самое ближайшее время. Придётся какой-нибудь заводик выкупить и начать там инновации внедрять... Знать бы ещё какие и где инженера под это взять. Впрочем, время на подготовку есть. Пока в Гатчине паровозик не запустим, за новое можно даже не браться. Потому до весны двадцать девятого года занимаемся медитацией, бережём нервы. А пока надо информацию собирать. Журнальчики почитывать, а как иначе узнать, что нынче на острие науки. Вообще это надо бы ввести за правило, чтобы всякую техническую или сельскохозяйственную периодику мне направляли. И место надо определить, где заводик выкупать. Тут тоже не просто.
Аммосов ведь что рассказал. Завод этот в Райвола он у рудника стоит и на реке, чтоб привод от водяного колеса был. В результате руда есть, а с топливом проблема. Лес они в округе вырубили знатно. А это топливо для печей и это древесный уголь для плавки. Англичане в восемнадцатом веке леса так повывели, что в топливный кризис ушли. На каменный уголь они не от хорошей жизни перепрофилировались. И у нас леса не бесконечные, осталось лишь до кризиса дожить. Так что, моя идея с торфом архи-правильная, недаром бабуля меня поддерживает. Одно плохо торфодобычу можно вести лишь с мая по сентябрь. А стало быть, зимой придётся дрова использовать. Как зимой паровозик гонять... И сталелитейный заводик надо бы не только ближе к руде, но и возле торфяников прикупить. И на берегу реки... Это фантастика. Паровой привод надо ставить, а значит расположение возле топлива приоритетнее. Тогда руду придётся возить, видимо, по воде. Получается, нужны торфяники с выходом к большой воде. Надо будет в районе Синявино поискать местечко. Причём в первую очередь нужны рельсы, с ружьями потерпим...
Завтра к Кларку наведаюсь. Мельников строение пути моделирует на чугунных рельсах. Есть чего посмотреть. И придётся Кларку в ноги падать полевые кухни заказывать. По две на роту получилось. Кроме него не к кому. Не к Мордвинову же идти... Адмирал хорош, ценники выкатил процентов на двадцать мои сеялки дороже рынка выйдут. Понимает, что деньги у меня есть и хотелка есть, а податься мне некуда. А интереса никакого в малолетке у него нет. Впрочем, лишь бы сделал. Без механики мне колхоз "Светлый путь" с колен не поднять...
Вообще, сельскохозяйственные технологии развивать, дело правильное. Сколько можно сидеть в нечерноземье. Какими тракторами целину буду запахивать? Ладно здесь, а в Америке и на Дальнем Востоке. Я туда людей хочу заселять, а что они там жрать будут. Вот сейчас группа безответственных товарищей зиму в Якутске пережидают на привезённых запасах, а потом? Не вспашешь полей в Калифорнии, будешь осенью клювом щёлкать. Так что, образцовый колхоз "Путь Ильича" категорически необходим. И специалисты нужны...
Хорошо мне бабушка детский дом вручила, будет хоть кого в ученики выставлять. Надо помимо железнодорожной, сделать группу учеников медиков, агрономов, ветеринаров и металлургов. Впрочем, пока это всё мечты пустые, когда ещё эти детки вырастут. Да и мало их, а мне только в легион надо человек двести со средним медицинским. Но это лучше чем ничего. Главное чтоб не мёрли. Я им новый рацион утвердил, вот и живите детки. Проверку надо бы там провести и лучше не лично, а послать кого. Так что, жить вам будет хорошо, кормить вас будут хорошо, и здоровье ваше будет хорошее...
С Бенкендорфом вроде договорились пару писаришек забрать. Осталось их под Юрьевича подвести. Одного из них и пошлём. А пока время есть нужно продумать такую вещь как отопление. Для начала систему центрального отопления, опробуем на детях. И если пойдёт... Создадим кооператив "Афоня", бум радиаторы к стенкам прикручивать. Всё продумать надо за эту зиму, чтоб как паровозик поедет и начнёт торф возить, была готова топка, куда кидать...
Вообще с торфом не просто. Его сшить надо, в брикеты прессовать. Мороки... Главное его в Питере более чем достаточно, конечно не как в Томске, но много. Зато можно кокс с него получить и газ. А на этом уже замутить плавку железа. Вот так одно за другое всё цепляется...
На выборгском берегу тоже торфяные болота есть, и руда болотная. А кататься туда по заливу можно. Вот только легион должен порядок нужный обеспечить, чтоб радостные финны мне заводик не пожгли. Они все конечно, за свободное предпринимательство, но это пока дело не доходит до конкуренции, в которой любые средства хороши. Административно меня не съешь, заводик не отожмёшь, а вот подпалить...
Надо будет в Гельсингфорс заселиться и самому позажигать, с этими университетскими. А то моду взяли, нашему царю показывать фигу..."
Непонятно почему поднялось настроение. Он с улыбкой погрозил пальцем в окно, уже растворившейся в темноте Финляндии.
* * *
7 декабря 1827, Санкт-Петербург
Сашу радовало, что переселившись в ракетное заведение, он хоть и отдалился от Зимнего, но стал много ближе и к институту Корпуса Инженеров Путей Сообщения, и к Александровскому литейному заводу. Теперь ему было не затруднительно забрать с собой Мельникова и вместе приехать к Кларку. Матвей Егорович предложил, не теряя времени, спуститься к макету. Великий князь слушал пояснения, рассматривая последние результаты. Модель паровоза была уже закончена и окрашена, теперь рабочие делали вагоны. А чуть поодаль уже был сделан участок железной дороги, на которую модели собирались поставить по окончании. Мельников поспешил сразу обратить внимание на устроение пути:
— Поскольку Ваше Императорское Высочество согласилось с доводами Матвея Егоровича о замещении железных полос чугунными, устройство дороги существенно меняется. Прошу посмотреть.
Они подошли к макету пути. Короткие, до полутора метров, рельсы концами опирались на шпалы. Верхний край рельс был прямой, в то время как нижний отвисал горбом. В результате собранные вместе рельсы с боку выглядели как неплотно притянутый к рее парус.
— Железо метал весьма мягкий и податлив, посему устройство из него пути требует значительного числа деревянных поперечин, удерживающих рельс от пригибания. Чугун же наоборот твёрд и хрупок. Посему чугунный рельс...
— Она уже не совсем та прямая палка, — улыбнулся великий князь.
— Однако назначение неизменно: служить в качестве колёсопровода. Прогибаться он не будет и многочисленные поперечины ему не нужны и даже вредны. Он должен иметь подвижность только в своих соединениях. При этом, крайне нежелательны поперечные удары. Также опасность имеет приложение веса к середине. Посему конструкция рельса предполагает весьма незначительную длину имеет в середине постепенно увеличивающуюся высоту усиливающего продольного ребра. За весьма своеобразный вид их в России называют, переведя с английского, "рыбье брюхо". Чтобы избежать ударов при переходе на стыках, концы срезаны наискось. В месте соединения они заходят один за другой, и стык получается почти продольным.
— Прекрасно, надлежит ещё в верхней части срезать концы под углом вниз от середины стыка.
— Не понял, Вас , Ваше Императорское Высочество, — Мельников тряхнул головой пытаясь избавиться от какого-то наваждения.
Великий князь подошёл к макету и потянул одну из шпал вверх:
— Предположим, земля вспучиться и одну из шпал поведёт вверх, тогда концы рельса выступят над телом соседнего. Их нужно срезать наискось вниз, чуть отступив от места соединения.
— Согласен, — кивнул Мельников. — Мною принято решение изготовлять рельсы общей длинной четыре фута. Поперечины будем класть на песчаную подушку, дабы уменьшить вспучивание и смягчать удары. По торфу будем класть гать, ибо он чрезмерно мягок. Вес паровой кареты ожидается не очень большой, потому мосты будем делать деревянные на каменном основании. Вот по такому макету.
Мельников показал на небольшой, примерно сорок сантиметров в длину, макет моста.
— Вот две прибрежные опоры из камня. На них кладётся бревенчатая ферма, с косыми подпорами, опирающимися в середину береговой каменной облицовки. Таким образом, продольные брёвна настила подпираются в отступлении около двух саженей от берега. Центральный участок, длинной около сажени, остаётся свободно весящим. При необходимости её можно дополнительно укрепить.
— Хорошо, а что с местами для разворота?
— Их макет пака не готов. Но я уже имею представление как это должно выполняться.
— Прекрасно, дождёмся макета. Когда он будет готов? — спросил великий князь.
— Все макеты мы готовим к двадцать седьмому, — Мельников слегка покраснел и добавил: — Государь выказал интерес к ним, мы ждём его двадцать седьмого.
— Я буду здесь двадцать четвёртого. Надеюсь, смогу увидеть всё. Паровая карета уже готова, — великий князь направился к макету паровоза. — Пришлось отказаться от конденсатора?
— Да, Ваше Императорское Высочество, — ответил Кларк, — Впрочем, это временное решение. Как только я смогу определиться с конструкцией насоса для конденсата, мы его поставим. Также пока отказались от предварительного подогрева воды. Полагаю это должно решиться за счёт конденсатора. Сразу хочу обратить ваше внимание на ручной насос подачи воды в котёл. Его также можно будет заменить закончив работу над конденсатором. Больше всего сложностей вызывают устройства для наблюдения за должным уровнем воды и давлением в котле. В настоящий момент на макете не установлен ни один из них, кроме подпружиненного предохранительного клапана. Предложенная вами конструкция представляется мне весьма удачной.
— Меня заботит создание станков для проверки всех этих устройств, — почесал подбородок великий князь, и перевёл разговор к другому: — Павел Петрович, а макеты станций для хранения воды вы тоже готовите к двадцать седьмому?
— Нет. Всё устройство разворотных петель будет только в чертежах. Мы не успеем в столь короткие сроки изготовить всё в макетах. Да и существенной надобности в этом я не вижу. В макетах необходимо показывать узлы сложные и новые. А так же вещи, требующие художественного восприятия. К коим, по моему разумению, платформа для разгрузки торфа или водоналивные бочки не относятся.
— Согласен. Давайте посмотрим на тележки, — великий князь направился к рабочим мастерящим модели.
Вагончик для торфа, представлял собой двухосную повозку с ровным дном, бортами и без крыши. Учитывая масштаб, ширина тележки полтора метра, длинна около трёх и высота бортов полтора метра. Пассажирский вагончик выглядел схоже, только длина его была около четырёх и высота бортов, снабжённых дверцами, около метра. Колёса оказались под днищем из-за чего вагоны приподнялись над рельсами сантиметров на пятьдесят.
— Верх предполагается забирать парусиной, — пояснил Кларк.
— Я так и хотел. Для начала годится, — великий князь. — Я надеюсь, что колёсные оси и продольная балка будут едины для всех вагонов.
— Совершенно верно, — улыбнувшись, ответил Кларк и приказал рабочим снять недоделанный корпус пассажирского вагона. — Вы правы, сам пол вагона и стенки будут из дерева, и их можно легко поменять. А вот внизу я намерен построить железную раму, в которой будут укреплены колёсные оси и дышла для соединения тележек. Расстояние между осями я установил в десять футов. Эта рама будет одинакова для всех тележек. Предполагаю, что остановить разогнавшийся поезд будет сложно, потому я намерен снабдить пассажирские тележки собственными тормозами. Но это устройство мною до конца не продумано.
— Полагаю для начала достаточно чего-нибудь простого, как тормозящий рычаг у дилижанса. А со временем подберём наиболее удачную конструкцию. Раз рельсы из чугуна, то колёса видимо должны быть из железа, или хотя бы иметь такие обода.
— Да непременно. Если изволите, у меня уже готова одна настоящая рама с колёсами.
— Покажите, — на секунду великий князь замер. — Кстати, а как вы производите работы на заводе, ведь реки замёрзли и водяные колёса встали.
— Мы пользуемся конным приводом, — улыбнулся Кларк. — Вы такой видели на пороховом заводе. А сейчас я думаю об устройстве паровой машины как на монетном дворе. Прошу...
* * *
8 декабря 1827, Санкт-Петербург
После обеда, великий князь сидел за столом и что-то напевая себе под нос , доделывал эскизы полевой кухни, а точнее двух.
"... щи да каша... Вот так пойдёт. Жаль не удалось всё в одно уместить. Слишком тяжёлая получается. Котлов на роту, а это условно триста человек, надо бы четыре: суповой на сто пятьдесят литров, чай на сто, каша на сто пятьдесят и вода не меньше чем на сто. Это одной еды в загрузке не меньше пятисот килограмм. Пара не утащит. А вот разбив на два плюс сама кухня под сто получается. Это пара спокойно потянет. Конечно, дрова, запас еды, ёмкости для воды, кипячёной и сырой это всё придётся отдельно везти.
Блин, настоящий поезд кухонный выходит. Две кухни, фура дров. Больше не надо, но и меньше тоже. Двухсот пятидесяти человекам на неделю еды надо тонны три с половиной. Воды на сутки тонну. Для расчёта можно принять, что лошадь тянет свой вес. Учитывая, что кобылы у нас не очень, а дорога тяжёлая можно считать, что фура на две лошади утащит пятьсот килограмм.
Хм, лошадь сама жрёт килограмм по двадцать в день. Значит, что при походе на двенадцать или тринадцать дней лошади будут сжирать фуража столько же сколько могут увезти. Видимо неделя это наибольший путь до следующей фуражировки. Тогда хотя бы можно рассчитывать по двести пятьдесят килограмм полезного груза на фуру. Далее у нас имеется десять лошадей конных стрелков, шесть кухонных и восемнадцать взводных. Это три тонны фуража. Дополнительные патроны, ракеты, запас пороха, всякого инструмента ещё три тонны, на круг. Всё вместе пусть будет одиннадцать тонн. Сорок четыре фуры. Какая-то дикость получается, на триста оборванцев пятьдесят шесть всяких повозок. Без Авраама Петровича я этоточно рассчитать не могу...
Ладно, доделываем кухню, пока есть время. Сегодня Жуковский меня снова в свет выводит. Скоро уже ехать."
Василий Андреевич заехал за своим учеником в четыре, и они направились к Въельгорским. Поездка в открытом для морозного воздуха возке была не очень приятной. Теснота, холод, и бьющий в лицо ветер вынудили Жуковского просить: "Ехать тише."
— Я, всё таки, прошу вас, милый друг, — заговорил воспитатель, — вернуться в Зимний. Так вы сможете чаще видеться с родными, и меньшее вас будет отвлекать от учёбы.
— Увы, я не могу этого сделать. Поймите, Василий Андреевич, государь поручил мне создание отдельного войска, и должность сия обязывает меня пребывать в ракетном учреждении. В том месте, где делается оружие, и обучаются солдаты этого войска.
— Не стоит забывать, что учение должно быть основной вашей заботой. А для того надлежит находиться ближе библиотеке и учёным мужам.
— Всякий во исполнение должности своей обязан терпеть неудобства. Книги, что назначат мне в урок наставники, мне привезут на Чёрную речку. А учёные мужи во исполнение своего долга вынуждены будут потерпеть те неудобства, что создаёт моё временное пристанище. Не исключаю, что моё положение вынудит меня переехать и в более дальние края. В одном могу дать вам слово. Я не прекращу ученья, и со всей прилежностью буду стараться исполнить любой урок. Надеюсь, что после нового года мы с вами приступим уже к настоящим занятиям.
— Гм, право я не узнаю вас. Когда весною того года я уезжал, вы были потрясены декабрьскими событиями. Я не предполагал, что ребячество совсем покинет вас. Ах где тот белокурый мальчик, что весело хохотал играя в пиратов, на своём островке? Куда всё делось? Мушкеты, ракеты, испытания, солдаты, муштра, паровая карета. Вы оправдываете самые смелые мечты, вашего отца, являя столько рассудительности. Но я обеспокоен. Не должно детям столь рано привыкать к взрослым играм, ещё ребяческие не все сыграны.
— А разве плохо, что я стремлюсь стать надёжным и умелым помощником своему отцу?
— Само желание похвально, но вы отправились тяжёлый путь, не имея на руках ни компаса, ни карты.
— У меня есть надёжный проводник, мой отец. А карта и компас лишними не будут, дайте мне их.
— Но как, ведь вы уже в пути?
— Придумайте. Один из моих конвойных сказал как-то, выпущенную стрелу обратно не воротишь. Помогите мне в моём пути. Я готов быть прилежным учеником.
Не которое время они ехали молча. Глаза у воспитателя повлажнели. Когда он заговорил, голос его взволновано дрожал:
— Весь план ученья, так тщательно лелеемый мной последние два года, рухнул так и не начав исполняться. Я...
— Чем меньше вы будете жалеть об этом, тем лучше будет для дела. Ваш план был, возможно, великолепен. Теперь нужен другой. Ещё неделю назад, у меня был план представить государю в феврале роту легиона во всём блеске. С ракетами, новыми винтовками, в новых мундирах... И давеча он рухнул. И от того, что я начну жалеть свои фантазии, будет только хуже. Мне необходим новый план. Вы поможете мне придумать, как красиво показать легионеров государю?
Несмотря на тесноту, Жуковский умудрился отодвинуться от воспитанника, слегка развернуться и уставиться на него немигающим взглядом. Спустя пару секунд он заглотнул, вернулся в прежне положение и, закутываясь в воротник, буркнул:
— Я буду стараться.
— Я рад, — заключил великий князь и с лёгкой улыбкой принялся рассматривать пробегающие мимо дома.
У Въельгорских было людно. Окинув взглядом залу, великий князь замер в нерешительности. Одновременно два человека привлекли его внимание. Один, радушно приоткрыв объятья, с улыбкой шел навстречу Жуковскому. Появилась прекрасная возможность по-настоящему вдумчиво пообщаться с величайшим поэтом в российской литературе. Другой же сидел спокойно за столиком.
Решив, что со светочем литературы он всегда успеет поговорить, а дела финские ждать не будут, великий князь подошёл к воспитателю с твёрдым намереньем, подсесть за столик к Аминоффу.
— Вот милый друг, — восторженно обратился к воспитаннику Жуковский, — Александр Сергеевич, готов порадовать нас чтением своей недавно вышедшей главы к Онегину. Я предвкушаю восторг.
— Ах, полноте, — улыбаясь, ответил Пушкин, — возможно Александру Николаевичу и вовсе не интересно стихосложение.
— Отчего же, когда по делу сложено, я ведь большой поклонник вашего тёзки, Грибоедова, — улыбнулся великий князь.
— И что же Саша сейчас слагает? — поинтересовался Пушкин.
— Предполагаю, свой главный стих, о дружбе с Персией.
— Возможно, — пожал плечами Пушкин, и спохватился увидев кого-то: — Позвольте мне на время оставить вас Александр Николаевич.
— Извольте.
Великий князь подождал, когда поэт отдалиться на достаточное расстояние, и обратился к воспитателю:
— Василий Андреевич, устройте так, чтобы мне было прилично оказаться за столом рядом с Аминоффом.
Через минут пять великий князь уже мог насладиться беседой с финном. Хотя по настороженному лицу вице-канцлера угадывалось, что он ожидает не радостную беседу об университетском уставе. Тем не менее, с некой обречённостью в голосе он сам начал разговор об этом:
— Ах, Алъександр Нъиколаевич, вы должно быт объеспокоены судбой Гъелсъингфорского унъивъерсъитъета, раз ръешилъи провъестъи этот пръекрасный въечер возлъе старъика.
На русском этот финский швед русского происхождения говорил вполне свободно, но с некоторым акцентом, не уделяя внимания смягчению согласных.
— Юности престало держаться подле мудрости проживших много лет, — с улыбкой ответил великий князь. — Но вы правы меня действительно беспокоит судьба университета. У государя, вы высказали несогласие с моими предложениями по устройству университета в этой провинции Российской империи.
— Хм, кнъяжество толко кажетсъя обычной провъинцией. Многъим оно пръедставлъяетсъя самостоятъелным государством объедъинъённым с Россъией лъичной унъией.
— И вам, тоже?
— Ну что вы, развъе я похож на Арвъидссона, но даже я нъе могу считать кнъяжество обычной провъинцией. Всъё же разност законов и народных нравов очевъидна.
— Я даже не сомневался в различиях между народами. Законы же даются короной. Но главное что Финляндия является военным призом и воля победителя над ней безгранична. Упорство же отдельных людей в противодействии короне не принесёт покоя и счастья финскому народу. Их честолюбивые мечты принесут всем только горе. И всякий здравомыслящий житель княжества понимает, что теперь судьба навеки соединила Финляндию и Россию. Вместе, одной единой страной, они добьются процветания. А порознь их ждут вечные войны и прозябание...
Великий князь прервался, широко улыбнувшись. Аминофф кивал головой в такт речи наследника, и лёгкая улыбка освещала его лицо.
— Очен хорошо. Ещё нъемного и вы научитъес производъит словамъи должное дъействъие. Но съейчас вы напрасно тратъитъе красноръечие. Я вполнъе понъимаю все выгоды от едъинъенъия кнъяжества и импъеръии, но мы живъём в обществъе. Финское же общество считает Россъию нъедостойной главъенства над финскъим народом. И мнъенъие это нъелъегко измъенъит. Покуда оно таково и господъин Ръебъиндъер, и профессора и многие другие будут нъе согласны говоръит на русском языкъе и подчинъятся импъерскъим законам.
— И вы?
— О нъет, я достаточно повъидал. Я слъишком стар, и мне нъе нужны этъи сложностъи. Я устал быт мъежду обществом и государъем. Одной из целъей моего пръиезда в Санкт-Пъетъербург было желанъие лъично подат государъю прошенъие об отставкъе.
— И тем не менее, даже помещику придётся выразить своё подданство и преданность русской короне, дабы жить ещё лучше. Остаётся лишь дать финнам оправдание, для того чтобы есть сытнее.
— Я понъимаю, почему вам важен унивъерсъитъет... Тъипография... Студъенты... Но Ръебъиндъер нъе позволъит вам, он слъишком многъим свъязан с Манъергъеймом и другъимъи. Их пръелщает самовластъе. А главное онъи въеръят в свои съилы.
— Будем надеяться их удастся разуверить, — усмехнулся великий князь и, заметив как Аминофф пожал плечами, продолжил: — Жаль, что вы подали в отставку. Я вижу, что ваша разумность могла бы послужить хорошему делу.
* * *
9 декабря 1827, Санкт-Петербург
— Хе, Александр Николаевич, — Ратьков, взяв со столика чашку, откинулся на спинку стула, — расстроил вас Аммосов?
— И не говорите, — великий князь обвёл взглядом зал, отведённый под офицерское собрание. Два прапорщика играли на бильярде в метрах пяти от уютно расположившихся за столиком собеседников. Больше не было никого, исключая конвойного поляка находящегося на дежурстве. — Но придёт время, и мы с улыбкой будем вспоминать эти трудности.
— Это, да, — с готовностью кинул генерал.
— По всей видимости у нас будет только семьдесят девять ружей без штыков. И всё. Всех вооружить мы не сможем.
— Что вы предлагаете?
— Предложение одно. Прямо сейчас нанять мастеров для изготовления макетов ружей из дерева. Потом на них учить солдат прицеливаться и заряжать. А уже успешным солдатам в качестве признания выдавать ружья и переводить в стрелки. В то же время в дополнение к заводским испытаниям, проведённым Поппе перед началом выпуска винтовок, необходимо ещё испытать полученные ружья для разных зарядов и дистанций. В феврале мы должны не только представить государю новое оружие, но и окончательно увериться в выпуске новых ружей с апреля. Что со скорострельными трубочками? Кандыба выполнил обещанное?
— Да, Засядко уже получил около тысячи. Часть из них он использует в ракетах, но остальное можно забрать для ружей. Это не много, но Охтенский завод на следующей неделе даст ещё три тысячи.
— Хорошо. Тем временем, обдумывая возможности роты на походе, я пришёл к выводу о необходимости устройства фуражных и продовольственных магазинов через каждые семь дней марша.
— Это около ста сорока вёрст, — задумчиво почёсывая подбородок, заметил Ратьков. — Надо ли понимать, что вы намерены отказаться от создания этапов в двадцать вёрст, заменив их одним большим этапом?
— Полагаю это возможным, но главное не в длине этапов. От последнего магазина в глубь вражеской или иной неустроенной земли такая рота может пройти на сотню вёрст, без существенных задержек связанных со снабжением.
— Вот как, — улыбнулся старый генерал, — тогда к каждой роте придётся дать многочисленный обоз... А за кухней везти гусей в клетках и гнать коров. Не кажется ли вам, что рота будет похожа скорее на табор.
Ратьков замолчал, с улыбкой глядя на великого князя.
— Увы. Я не вижу другого пути. Вот мои расчёты, — Саша положил перед старым генералом стопочку исписанных листов. — Основной обоз мы с вами придали роте. В батальоне существенного обоза уже не будет. А вот за полком должен следовать подвижный магазин с тридцатидневным запасом. Из этого магазина роты и должны будут брать провиант и снаряжение в свои обозы, хотя в условиях самостоятельного действия рота вполне может восполнять свои запасы и у местного населения.
— Хм, — вскинул правую бровь Ратьков, не спеша брать в руки бумаги, — завсегда лучше, если есть хотя бы негодный расчёт, чем нет никакого. Так, так... Хм... А знаете ли, в нынешнем положении дел, когда фронтовая и хозяйственная часть отделены друг от друга помимо достоинств, содержатся и многие неудобства. И если для армии разделение между Главным штабом и Военным министерством является исторической предопределённостью, берущей начало чуть ли не с войны двенадцатого года, то для легиона вполне возможно оное разделение и не проводить. Впрочем, давайте посмотрим.
Наконец, генерал взял листы. Он долго читал, хмурился, приговаривая:"так,так". Время от времени возвращался к уже прочитанному. И наконец, изволил вынести своё мнение:
— Пожалуй, рота это вполне подходящее... чтобы попробовать. Но я уже вижу, что вы слишком упрощаете... Могу ли я забрать ваши расчёты дабы перепроверить?
— Буду рад.
— А у вас уже готовы рисунки передвижной кухни?
— Не полностью, — Саша достал несколько чертежей. — Вот так это должно быть.
Генерал мимолётно взглянул на рисунки. Кивнул головой. Не много помедлив, он заключил:
— Александр Николаевич, доделывайте чертежи. Я тем временем подумаю над вашими расчётами. Через... двадцать дней мы начнём готовить роту, дабы на весенних манёврах составить обоснованное мнение.
— Прекрасно. Я рад, что вы согласны попробовать, — улыбнулся великий князь.
— А пока вам предстоит найти мастеров и организовать обучение солдат на деревянных ружьях, — улыбнулся Ратьков. — Возможно, лучше взять в переделку старые мушкеты из арсенала? У меня есть для этого дела толковый офицер.
— Представьте его мне.
* * *
11 декабря 1827, Санкт-Петербург
Сразу после завтрака великий князь был слегка удивлён визитом Кларка. Матвей Егорович сразу приступил к прояснению цели своего посещения.
— Вы уже закончили чертежи передвижной кухни, Ваше Императорское Высочество?
— Да, — растерянно, не до конца понимая сущность интереса заводчика, ответил великий князь.
— Я хотел бы предложить Вам свои услуги для постройки образца.
— Сколько это будет мне стоить?
— Вы для Александровского завода являетесь столь благодатным заказчиком, что я готов сделать всё за свой счёт.
— Я с радостью принимаю ваше предложение...
Великий князь завершил фразу с какой-то неопределённой интонацией, явно свидетельствующей о неоконченности предложения. Очевидно, что в последний момент он передумал, и продолжения не последовало. Повисла неловкая пауза, которую нарушил Кларк:
— Извольте передать мне чертежи.
— Надеюсь, — отметил великий князь, протягивая папку с бумагами, — вы помните о моём отношении к распространению чертежей для нужд иных производств. Полагаю, это не помешает вашей работе над паровой каретой.
— Не беспокойтесь, — кивнул заводчик. — О готовности образцов я сообщу незамедлительно. Дозвольте откланяться?
— Прошу вас.
Спустя пять минут наследник смотрел в окно, на колыхание чёрных веток, напоминающих руки смерти безнадежно скребущих воздух в ожидании незадачливой жертвы, и думал о том, как внезапно поменялось отношение к его новаторству. Он так и не успел сообразить ничего правдоподобного, когда Юрьевич отвлёк его от размышлений:
— Ваше высочество, государь распорядился известить вас, что получены новости из Якутска. Также, он намерен завтра после обеда осмотреть строящийся собор.
— Письмо, — протянул руку великий князь.
— Это от Батенькова, — Юрьевич протянул стопку листов, — к нему есть дополняющая записка от Александра Христофоровича.
— Вижу, Батеньков потрудился, — великий князь заметил среди бумаг карты и какие-то чертежи. — Оставьте всё. Я внимательно прочитаю после урока с Василием Андреевичем.
Однако, занятия не задались. Воспитатель несколько раз вынужден был сделать ему замечание за рассеяность. Пока, наконец, не утратил надежду заинтересовать мальчика высоким литературным стилем, о котором Жуковский предоставлял великому князю свои размышления.
— Вы чем-то озабочены, милый друг? Могущество российского языка не впечатляет вас сегодня?
— Вы правы, Василий Андреевич, вина моя несомненна. Перед уроком, я получил письмо из Иркутска и не успел прочесть его. Теперь мои мысли то и дело возвращаются к нему и нетерпеливое любопытство снедает меня.
— Вот как, от кого письмо? О чём?
— Батеньков, представил отчёт о сибирском пути, на предмет возможного его улучшения.
— Батеньков? — Жуковский погладил подбородок. — Прекрасно, я предлагаю вместо беспредметных рассуждений перейти к насущному. Давайте прочтём письмо и определим, не допустил ли Гавриил Степанович небрежность относительно высокого стиля, коим и надлежит обращаться к членам императорской фамилии.
— С удовольствием, но полагаю, что данные бумаги должны быть написаны стилем средним, более присущем языку техническому.
— Прекрасно, — кивнул Жуковский, — вы правильно определяете назначение. Но вспомните, что я читал вам из Ломоносова. Диссертации вполне свойственен высокий стиль, он подчёркивает важность описываемого и придаёт торжественность звучанию достигнутого. Потому не стоит торопиться.
Тем не менее, и это ухищрение не помогло сосредоточить внимание ученика на предмете. Великий князь был более сосредоточен на сути отчёта, нежели на форме в которую его облёк Батеньков. Впрочем, когда дело дошло до чтения проекта о благоустройстве земель сибирских Жуковский смог показать нужность своих знаний, подчёркивая не бросающиеся в глаза полутона в словах Батенькова, совершенно очевидные для искушённого взгляда. Хотя и относилось это скорее не к стилю, а к смысловой неоднозначности отдельных выражений. В результате учитель вынужден был сдаться и оставить воспитанника наедине с картой Сибири и собственными мыслями и карандашными пометками.
"Ещё раз внимательно. До Перми всё понятно. Нужно волжское пароходство развивать и таскать баржи. От Перми по Чусовой вверх пройти сколь-нибудь далеко на пароходах нельзя. Только на бурлаках и баржи с низкой осадкой. Впрочем, это был бы вариант, если бы всё одно не дальнейший перегруз. Потому Батеньков предлагает сразу от Перми до Ирбита или Тюмени идти по суше. До Ирбита триста восемьдесят вёрст, по прямой. Дней пятнадцать пути. На перегруз дней пять. Получается, от Перми до Ирбита надо закладывать двадцать пять дней. Причём лучше, наверное, зимой тащить, на санях, а в Перми и Ирбите транзитные склады сделать. Далее нужно пароходство на Оби. Потому что с Ирбита до Оби вниз по течению восемьсот вёрст, а далее против. Пароходик, который я на воду спускал, имел осадку в шесть футов, ширину в двадцать два. А скорость давал около двенадцати узлов по спокойной воде. Допустим, у нас будет пароход-буксир. Тогда осадка меньше... Фута четыре, и ширину возьмём в три сажени.. Скорость примем восемь вёрст в час, но с баржой. Тогда по течению можно принять одиннадцать вёрст, против течения пять. В сутках идём двенадцать часов, ночью рубим дрова. В сутки по течению сто тридцать две версты, против — шестьдесят. Примем сто двадцать и пятьдесят. Тогда до Оби пароходик дотащит баржу за семь дней. Добавим пять на перегруз в Ирбите. Потом по Оби и Кети до Озёрной две тысячи вёрст. Сорок дней. Перегруз пять дней. Далее по суше до судоходной части Каса двести пятьдесят вёрст. Это ещё десять дней.
Однако, Батеньков пишет, что места там болотистые потому летом по суше перевозить что-либо затруднительно... Вообще, удачно что он попал в эту экспедицию. В своё время, будучи инженером путей сообщения, он работал в Томске, а бывать ему доводилось и в Якутске. Места ему уже вполне знакомы... Получается либо зимой перевозить, либо строить нормальную дорогу, либо канал прорыть. Последний, конечно, больше привлекает. Затем по Касу, Енисею и Ангаре до Богучанских порогов. Это сто двадцать вёрст по течению. Считай шесть дней с перегрузом. И семьсот против. Пятнадцать дней.
А дальше, почти тысячу вёрст по суше до Киренска. Это считай дней сорок пути, можно смело с учётом перегруза брать все пятьдесят. Есть, конечно, варианты. Обойти пороги до Падуна. Это вёрст пятьсот. А дальше снова пароходиком в Байкал. Но всё равно потом до Киренска тащить по суше.
От Киренска по Лене по течению до Алдана две тысячи. Это двадцать два дня с перегрузом. По Алдану двести. Это четыре дня. И по суше до Охотска пятьсот. Двадцать пять дней с перегрузом.
Итак четыре сухопутных участка... зря я перегруз прибавлял, он только путает всё... Пермь-Ирбит, пятнадцать дней. Кеть-Кас, десять дней. Ангара-Киренск, сорок дней. Алдан-Охотск, двадцать дней. И три водных участка, на которых предстоит пароходства основать. Обь — сорок семь дней. Енисей — шестнадцать дней. Лена — двадцать один день. При этом навигация с конца мая по конец сентября, можно принять сто двадцать дней. Даже без учёта перегруза за одну навигацию не протащить ничего.
Допустим мне нужно провести тысячу тонн. Повозка на две лошади спокойно тащит тридцать пудов. Плоскодонные барки, что пригоняют в столицу по системе каналов несут до трёх тысяч пудов. Примем тонну за шестьдесят пудов. На повозку с учётом сложности пути будем грузить двадцать пять. Баржа пусть везёт две пятьсот.
В октябре на складе в Перми или чуть выше по Чусовой мы собираем шестьдесят тысяч пудов. Для начала, никуда не торопимся. Один речной бассейн одна навигация. Стало быть, груз прибудет в Охотск через три года. Самый длинный участок это Обь. Один пароход сможет пройти по ней два раза, но вернуться не успеет. Этим можно пока пренебречь. Чтобы провести груз понадобиться двенадцать барж и пароходов. На Енисее четыре рейса и не успеет вернуться, шесть барж. На Лене три рейса без возврата, восемь барж.
Повозки. Устойчивый зимний путь с конца ноября по конец марта, сто двадцать дней. Осеннюю и весеннюю распутицу пробуем игнорировать. На участке от Перми четыре ходки по шестьсот повозок. Кеть-Кас шесть ходок по четыреста повозок. Ангара, две ходки без возврата по тысяча двести. Алдан, три ходки по восемьсот.
Пойдём от другого, уложим в две навигации. Впрочем, это как сейчас по скорости выйдет чисто на телегах вести. Объединим в одну навигацию Енисей и Лену. Совокупно тридцать семь дней по воде и сорок по суше. А если Обь и Енисей, шестьдесят три по воде и десять по суше. Чтобы прибыть в конце сентября, последнему грузу надо выйти в середине июля. По Оби пароходы не успеют вернуться, чтобы забрать последний груз. Объединяем Енисей и Лену. По Енисею баржи сделают две ходки по Лене тоже. Получим по двенадцать барж в каждом бассейне. И на участке Ангара-Киренск две тысячи четыреста повозок.
Минимальный груз через такую систему пять тысяч пудов. За две навигации. Под него нужно в каждом бассейне по одному пароходу и барже. На участке от Перми шестьдесят повозок, Кеть-Касс — двадцать, Ангара — двести, от Алдана — сорок... Пять тысяч пудов... Восемьдесят тонн... пятьдесят пушек, умозрительно рассуждая.
Конечно, если скорость пароходов увеличится хотя бы вдвое, то можно будет в одну навигацию грузы протаскивать. Шестнадцать верст в час, это около девяти узлов. Для нынешнего морского парохода без баржи это уже совсем не рекорд скорости. Я, конечно, брал трубу по-ниже... для первичных оценок. Но если действительно увеличить скорость вдвое, то двумя пароходами на каждом бассейне можно будет пять тысяч тон за одну навигацию проводить. А это уже достижение.
Если разориться и построить канал Кеть-Кас скорость ещё больше возрастёт. Но главная пробка всё же Ангара-Киренск там видимо какую-то железную дорогу надо будет класть, сорок дней это очень много. Наладить прокат железа, даже не замахиваясь на сталь. Из него наделать лёгких секций узкоколейки. Довезти всё это до Ангары, там собрать, и по ней хотя бы лошадками таскать. Тысячу вёрст... больше чем между Питером и Москвой. Это мне лет на десять развлечение. Но главное в этом деле пароходы. Нужны разборные конструкции, чтобы довезти на телегах до рек, там собрать и спустить на воду.
Придётся снова идти к Кларку, хотя, возможно, завод Бреда подрядить под эту задачу..."
* * *
12 декабря 1827, Санкт-Петербург
Государь неспешно направился в сторону Адмиралтейства. Великий князь сопровождал его чуть сзади справа, ожидая сигнала поравняться.
— Теперь Саша, — сделав буквально десяток шагов, обратился к сыну Николай Павлович, — ты видишь сложность вооружения новыми ружьями?
— Для меня и раньше она не была секретом. И если говорить о недостатке винтовок для роты, то всё могло быть ещё хуже. Но случившееся привело меня к мысли, что надлежит составить своё представление о литейном деле. Закончу строительство дороги в Гатчине, непременно прикуплю себе железоделательный заводик.
— Так рассуждая, тебе все заводы придётся покупать со временем, — усмехнулся Николай Павлович.
— Возможно, потом я и откажусь от такого, но делание железа, стали и чугуна, я полагаю основным и для войны и для торговли. Если гатчинская дорога будет удачной, то я намерен продлить её сначала до царского, а потом и до столицы. Даже рельсы для дороги понадобятся в огромных количествах. А я не могу быть уверенным в возможности изготовить в надлежащий срок. Двести железных палок не смогли изготовить, а тут рельсы на сорок вёрст. Потому сначала я хочу понять каково это, делать железо.
— Хе, — усмехнулся Николай Павлович, пожав плечами. — Матвей Егорович говорил, что рельсы делает из чугуна.
— Потому, что из железа не может. Чугун хрупок. Как он себя покажет под весом паровой кареты никому не известно. Железо пусть и мягкое, зато не расколется в негаданную минуту.
— Потому ты хотел из железа? А почем не из стали?
— Из стали лучше. Но я не решился платить за неё цену. А главное где столько стали взять на девять вёрст, — великий князь с настороженностью поглядывал на широко улыбающегося императора.
— Можно в Англии заказать.
— Вот уж нет, — Саша наискось рубанул рукой морозный воздух, — Самим надо уметь всё делать. Не помираем без английской стали. Значит, пока чугуном обойдёмся, а сами учиться будем. Я уж в горном журнале читал, как у нас английским способом в отражательных печах чугун на железо переделывали. Значит можем. Осталось только научиться делать это надлежаще. Вот я и научусь. А потом, как Пётр, других научу.
— Ха-ха-ха, — Император остановился, и развернулся к наследнику. Внезапно, прервав смех, он нахмурил брови и, указав пальцем на грудь сына, произнёс: — твоя основная должность учиться надлежаще, дабы в нужный час быть готовым к предначертанному тебе. А для исполнения этой должности тебе назначены учителя. И следует тебе прежде прочего делать то, что ими наказано.
— Возможно, у них есть нарекания. Я стремлюсь быть прилежным и отвечать по всем назначенным урокам. В меру своего понимания, я исполняю должность наследника престола так, чтобы мой сын имел достойный подражанья образец.
— Хе, — император продолжил прогулку к Исакиевскому собору. — Я решил по заключению мира, вернуть персам взятое у них оружие.
— Эх, ещё бы что-нибудь из нашего, им продать. Поппе рассказывал, Сестрорецкий в годы войны в разы больше оружия давал. Ему заказ для персов весьма к месту будет. Денег получат. Завод перестроят. Больше и лучше ружья будут делать. Нашу армию новым вооружат, старое в арсеналы сдадим. Заключить бы с персами договор лет на десять, оружие им поставлять новое хорошее вместо их старых ружбаек...
— Хорошо бы нам свои старые... в арсенал, — усмехнулся император.
— Была бы дорога разведана. В Америку старьё можно отправить пусть у индейцев на мех поменяют. Главное, чтобы не в наших стреляли.
— Что скажешь о Батенькове? Хорошая дорога?
— В Америку? Не годная совсем, туда морем надо. Но для дела освоения земель Сибири необходимая.
— Василий Андреевич отметил, что ты внимательнейше всё посмотрел. Что скажешь.
— Дорога это жизнь. Дорога это города, почтовые станции, склады и речные пристани. Это дело и люди им занятые. Российские люди. И чем их там больше, тем вернее земля закреплена за короной. Настанет время, я этой дорогой займусь. Поставлю на реки пароходы, между портами пущу конно-рельсовые дороги и сделаю тот край нашим навсегда. Но пока я жду возвращения Батенькова, чтобы снова отправить его в Сибирь подготавливать строительство.
— Деньги где возьмёшь? — улыбнувшись, спросил император.
— Пока не знаю, — великий князь покраснел.
— И я не знаю, — кивнул Николай Павлович.
— Полагаю, нужно начинать с малого. С одного парохода, с двух портов, с десятка телег. И каждый год улучшать. Потом, лет через пять уже подумать о каналах и рельсовых дорогах.
— Не слишком ли далеко ты загадываешь?
— Я полагаю совершенно верным видеть желаемое, которого достигну через двадцать лет. На ближайшие же пять лет, я намерен не только определять желаемое, но и те средства кои потребуются для воплощения. На год, я должен иметь точное понимание своих действий. Но это моё представление о должном. Пока я не готов жить по такому правилу.
— И никогда не будешь, — улыбнулся Николай Павлович. — Проведение господне не может быть предугадано. Ни в главном, ни в мелочах.
— Несомненно, но это не значит, что не нужно пытаться. Труд сей, требующий великой духовной работы, благостен сам по себе.
— Не стоит забывать и о солдатских душах. Забота о телесной пище для них, не должна подменять заботы о духовной. Легионеры пока не имеют своего пастыря. Их ещё слишком мало, но нужно задуматься наперёд.
— Я не забыл об этом, — Саша опустил глаза, — но не могу принять решения.
— И что тебе мешает?
— Всякий взвод должен нести службу в отдалении от других. И в нём могут служить солдаты разного вероисповедания. И каждому нужен свой пастырь. Невозможно назначить в каждый взвод духовников от каждой церкви. Не иначе как командиру взвода предстоит стать главным духовником для своих солдат.
— Хе, — усмехнулся Николай Павлович, — идея хороша, но лучше обсудить её с протоиереем Мансветовым. Надеюсь, обер-священник армии и флота посоветует правильное решение. Впрочем, устройство в княжестве православных церквей пусть и полковых, но в кои не заповедан путь всякому прихожанину, может быть весьма полезным делом. Не находишь?
— Да, но вид пустующих церквей не сильно будет вдохновлять финских селян. Потому решение об их строительстве должно быть весьма осторожным. Здесь, как и во многих финских делах не стоит торопиться, пока сил для сыска и полицейского надзора не достаточно. Хуже нет поспешно принятого положения, понудить к исполнению которого недостаёт силы.
— Именно силы? — Император остановился и поглядел на сына.
— Силы и воли способной пренебречь выгодами прежнего спокойствия, дабы пройти через время недовольств, к предстоящим благоприобретениям.
— Говоришь, начинать нужно с малого, — Николай Павлович, улыбнулся и приказал, продолжив путь к собору: — Поторопись, меня ожидают.
* * *
15 декабря 1827, Санкт-Петербург
Около одиннадцати утра великий князь, ведомый Ратьковым, прошёл мимо часового у ворот Инженерного замка. По главной лестнице они поднялись на второй этаж и направились к чертёжной мастерской, находившейся над церковью Архангела Михаила. У дверей мастерской Великого князя встречал молодой, лет двадцати, поручик инженерного корпуса.
— Здравия желаю, Ваше Императорское Высочество! — приветствуя наследника престола, поручик невольно поведал о своём вчерашнем веселье. — Главного Инженерного Училища, поручик Биркин.
— Здравствуйте, поручик, — кивнул головой великий князь.
— Ваше Императорское Высочество, — вмешался Ратьков, — Дозвольте Вам отрекомендовать Сергея Гавриловича. Его имя отмечено на доске лучших выпускников инженерного училища. Последний раз, когда я виделся с ним, он был ещё подпоручиком. Это весьма толковый инженер, он подготовил, по моей просьбе, типовой проект гарнизонного укрепления для легиона. Также, ему я предлагаю поручить изготовление макетов ружей и механизмов для обучения солдат.
— Давно ли вам пожалован чин поручика? -спросил великий князь.
— Тринадцатого декабря одна тысяча восемьсот двадцать седьмого года, Ваше Императорское Высочество!
— Поздравляю! Надеюсь, вам есть, что показать мне.
— Прошу-с, — поручик услужливо открыл перед великим князем дверь в чертёжную мастерскую.
Они прошли внутрь. Один конвойный привычно занял место снаружи, два других встали у двери изнутри, не считая нужным следовать за великим князем по достаточно большому залу, плотно уставленному чертёжными столами. Биркин остановился возле большого покрывала пытающегося скрыть что-то от любопытных глаз.
— О, вы сделали макет, — великий князь буднично отметил очевидное, — надеюсь, вы можете показать ещё и чертежи.
— Да, Ваше Императорское Высочество, — Биркин указал на ворох бумаг, — Я посчитал, для лучшего понимания макет будет предпочтительней.
— Хорошо, посмотрим сначала его.
Поручик убрал ткань, и взору предстал макет крупного четырёхярусного блокгауза окружённого прямоугольником замкнутых в кольцо домиков, крыши которых служили боевыми галереями. Вокруг с некоторым отступом от стен домов были установлены рогатки. Сначала великий князь не обратил внимание на неровности земли, но когда на соседнем столе Биркин развернул чертёж укрепления, стала заметна скрывающаяся от невнимательных глаз низинка, приютившая на своём дне рогатки.
— Сергей Гаврилович, будьте любезны пояснить, — великий князь приглашающе показал на макет.
— Рад служить, Ваше Императорское Высочество, — поручик взял в руки небольшую деревянную палочку, видимо оставшуюся от макета, и, используя её как указку, неспешно заговорил: — Это укрепление предназначено для размещения взвода легиона, либо иного подразделения числом до восьмидесяти человек. Перед вами находится макет укрепления, сделанный без учёта условий места, времени и стоимости постройки и конкретного числа людей в гарнизоне. При строительстве укрепления это необходимо дополнительно уточнить и внести изменения. В своём замысле я исходил из того, что крепость не предназначена для уверенного противодействия артиллерийскому огню или значительным силам вражеской армии. Гарнизон имеет возможность противостоять бунтующим толпам и некоторое время переждать до прихода подмоги. Потому основным материалом служит дерево и земля.
— Прекрасно, — кивнул головой великий князь.
— Под всем укреплением при отсутствии твёрдого скалистого основания вкапываются бревенчатые клети и заколачиваются сваи. После чего устраивается земляное возвышение на котором уже устанавливаются стены и дома. Центральное здание укрепления имеет пять ярусов. Основание двадцать на двадцать пять футов. Нижний ярус укапывается в землю и служит для хранения запасов пороха, продовольствия и воды. Там же укапывается основание печи и, при возможности, устраивается колодец. На втором ярусе, приподнимающимся над землёй на три фута, устраиваются кухня, первый лазарет, и обеденная комната. В стенах проделаны бойницы для ведения огня при осаде. На третьем ярусе размещена оружейная и жилые комнаты для офицеров, санитара, повара и квартирмейстера. В стенах устроены двери и достаточно широкие окна, выходящие на боевую галерею нависающую балконом над подходами к зданию. Расположенные в полу галереи бойницы позволят обстреливать врага подобравшегося к стенам вплотную. Парапет галереи, с устроенными в нём амбразурами, предназначен для того чтобы полностью скрывать стоящих на одном колене стрелков. Эта галерея предназначена для ведения огня по противнику, поднявшемуся на стены. На четвёртом ярусе расположена прикрытая парапетом боевая площадка для стрелков и гранатомётчиков. Не сложно убедиться, что она несколько меньше основания здания. С этой площадки солдаты, будучи укрыты от огня снизу, должны стрелять по врагу находящемуся на подступах к укреплению. На самом верху, на пятом ярусе, устроена площадка для наблюдателя.
— Это понятно, — коротко заключил великий князь, и указал рукой. — Какова толщина брёвен, используемых для строительства?.
— Толщина разная. Для наружных стен, предназначенных для защиты от ружейного огня, и основных перекрытий до полутора футов толщины. Внешняя часть укрепления дополняет Центральное здание и содержит особым образом устроенные здания, соединённые единой наружной стеной. Внешняя часть, по возможности должна отстоять от Центрального здания более чем на двадцать футов, дабы избежать возможности использования лёгких лестниц для его штурма. Следует отметить, что к въёздным воротам Центральное здание обращено тылом.
— Это понятно, что за здания?
— Если въехать в ворота и повернуть налево, то здания, образующие внешнюю часть, располагаются в следующем порядке: казарма на три отделения, амуниционный и дровяной склады, отхожее место, хлев, фуражный склад, второй лазарет, комната для группы дознания, допросная, карцер, провиантский склад и ещё одна казарма на три отделения.
— Укрепление получается весьма небольшим, — заметил великий князь, — под стать гарнизону. Наверно... пятнадцать на пятнадцать саженей.
— Почти, сто на девяносто футов, — поручик вздохнул и стал говорить немного быстрее. — Но это по первым стенам. Здесь необходимо уточнить. Крыши всех зданий служат боевыми галереями, для чего первые наружные стены поднимаются дополнительно на сажень вверх и в них устраиваются амбразуры. Над воротным проездом кладётся помост и устраиваются бойницы для стрельбы вниз. На углах боевая галерея расширяется специальным балконом, позволяющем стрелять вдоль стены. Если есть возможность, то для защиты от малокалиберных пушек, кои могут оказаться у бунтовщиков, целесообразно окружить наружные стены вторым рядом. Если будет позволять место, то это вполне может быть обычный частокол. Промежутки между частоколом и первыми наружными стенами необходимо заполнить глиной или трамбованной землёй и закрыть сверху от намокания. Кроме того, при наличии возможности, укрепление надлежит окружить рогатками, которые можно было бы приподнимать по мере занесения снегом. К сожалению, создание заполненного водой рва затруднительно, но небольшая канава в весьма богатой на влагу Финляндии необходима. В неё будет отводиться излишняя дождевая вода из укрепления и есть надежда, что разбухшая от влаги земля затруднит возможный штурм.
— А теперь я хочу посмотреть чертежи, — заявил великий князь.
Биркин приподнял левую бровь и, сказав: "Извольте", разложил на столе листы. Саша сосредоточился на бумаге. Он долго изучал каждый лист, задавая однотипные вопросы, стремясь выяснить обстоятельность расчётов. Особенно много времени заняло обсуждения возможного вооружения укрепления. Великий князь, допуская возможность использования и пушек, и крепостных ружей, и дополнительных винтовок, тем не менее, настаивал, что укрепление должно иметь минимум дополнительного вооружения.
-... Надеюсь вы понимаете, если взвод будет направлен в поход, то в укреплении останется совершенно незначительное число людей. Тогда оставленное без должной охраны крепостное оружие может послужить приманкой для каких-нибудь бандитов. В остальном же проект хорош, — заключил великий князь. — Я хочу пригласить вас, Сергей Гаврилович на службу в легион. Мне необходим такой инженер. Надеюсь, вы согласны.
Биркин бросил короткий взгляд на Ратькова и вытянувшись смирно отрапортовал:
— Рад служить, Вашему Императорскому Высочеству!
— Прекрасно, тогда готовьтесь к созданию первого укрепления в Кивинеббе. А пока у меня для вас есть другое неотложное поручение. Авраам Петрович охарактеризовал вас как офицера увлечённого изготовлением различных механизмов и макетов, а потому способного быть полезным в этом деле. Мне необходимо изготовить ружья для обучения стрелков. Это должны быть ружья двух видов. Первый, — великий князь взял у Ратькова бумагу со своими рисунками и разложил её на столе, — под заглавием "У-один". Деревянная палка внешним видом отдалённо похожая на ружьё с примкнутым штыком. Размеры указаны. На конце закрепляется кожаный мешок набитый волосом. Второй, под заглавием "У-два". Деревянная ложа, на которой закреплён курок и полка. Их также можно сделать деревянными. На ложе устанавливается открытый с казённика ствол. Оный может быть деревянный или железный. Казённая часть закрывается легкосъёмной пробкой. На стволе устанавливается прицел. В ложе обычным образом вставляется шомпол. Допускаю, что для строительства ружья "У-два" можно выкупить негодные ружья с арсенала. Вам предстоит изучить такую возможность и доложить о её целесообразности. Всего мне нужно по сотне ружей каждого вида. Ещё необходимо построить возле казарм вот такие механические чучела по штуке каждого. На рисунках они обозначены "С-один", "С-два" и "С-три". Необходимые для работы средства сможете получить у Авраама Петровича. Вам всё понятно?
— Да, Ваше Императорское Высочество.
— Отлично, а ещё нам с вами необходимо продумать, как в феврале представить государю нашу роту, чтобы произвести на него должное впечатление. Понадобится сделать довольно сложные мишенные щиты и как-то выставлять их... Это, как мне представляется, достаточно трудная задача.
* * *
20 декабря 1827, Санкт-Петербург
Великий князь не спеша шёл вдоль Двенадцати коллегий наблюдая за жизнью некогда величественного административного здания. Людишки суетились возле сараев наспех встроенных в арки первого уровня. Вот, из одного вывели коня, а в раскрытых створках другого высовывали розовые рыла свиньи. Чуть дальше послышалось мычание. Саша невольно поморщился.
— Увы, Ваше Императорское Высочество, — заметил гримасу, прогуливающийся рядом, Мансветов, — как бы ни были высоки наши помыслы, бренное тело требует для своего существования подчас не самых приятных учреждений.
— Таким ли это видел Пётр? — скривив губу, проговорил Саша.
— Времена меняются. Впрочем, осталось не долго, уже утверждён проект нового здания Синода, а пока, вот в тех четырёх корпусах нынче размещены квартиры профессоров университета. Вот в том корпусе Римско-Католическая духовная коллегия. А я вас приглашаю сюда, в комнаты Святейшего Синода, здесь мы сможем поговорить без опаски, что нам помешают.
В кабинете обер-священника, с удобством расположившись в кресле, великий князь сразу поведал о своих опасениях:
— Видите ли, Григорий Иванович, в чём дело. Легион не похож на обычный армейский полк. Он разделён на множество мелких частей по пятьдесят или сто человек, разбросанных по всему Великому княжеству. Кроме того, я полагаю необходимым в каждый взвод прибирать финляндцев. Их должно быть около четверти от всего числа. Также я намерен брать и мусульман, и иудеев. По итогу может так получиться, что в одном взводе будет нести государеву службу множество людей самых разных конфессий. И долг мой повелевает блюсти не только беспорочность их службы, но и негреховность их мыслей. За слабостью веры солдата, ослабнет и сила данной им присяги, а этого допустить совершенно невозможно. Но как обеспечить всякой пастве должное внимание?
— Это не простое дело, — демонстративно развёл руками Мансветов. — Даже нынешнее полковое устройство порождает достаточно трудностей для военного священника. Армейский полк также не квартирует в одном месте. Как правило, роты его разбросаны по деревням одного или нескольких уездов, и священнику приходится объезжать их, либо доверять местным священникам, что многими осуждается.
— Осуждается? — переспросил великий князь.
— Да, и это можно понять. Полковой священник получает содержание из казны, пусть и не значительное. А потому передавая свои обязанности другим, он оказывается человеком, получающим оное не неся должной службы. Но Россия слишком велика, чтобы иметь одно единственное правило для всех. Если полк квартирует в Твери или под Тулой, такое осуждение обосновано. Но если роты полка разбросаны по крепостям Сибири, между которыми лежат многодневные переходы, то всё оказывается не так однозначно. Конечно, казна может позволить себе содержать и несколько священников в полку... — великий князь мотнул головой, и Мансветов осёкся, — но оказывается проще доверить паству местному священнику. Всё же, мы все служим одному богу. Но не всегда так получается. Местное население может исповедовать иную веру, и что остаётся тогда...
Великий князь пожал плечами и спросил:
— А как быть с иноверцами служащими в полку?
— Мусульмане служат, обычно в отдельных полках. Потому основную заботу вызывают лютеране, католики и иудеи, кои действительно могут нести службу бок о бок с православными. Казна не может позволить себе содержать нескольких священников, но полковое начальство обязано дать возможность солдатам отправлять обряды по своей вере. Более того, высочайшим рескриптом предписано уважать религиозные праздники и порядки иной веры и не понуждать к исполнению работ в соответствующие дни. Также им позволяется объединяться в общины для исполнения своих обрядов... — заметив, что великий князь вознамерился задать вопрос, обер-священик, кивнув головой, дополнил: — Полковое начальство намеренно разделяет иноверцев по разным ротам, дабы число их в каждой не было значительным, и их общины не были многочисленны в каждом месте квартирования.
Великий князь улыбнулся и кивнул.
— По важным праздникам и прочим необходимостям полковое начальство дозволяет общинам пригласить священников своей конфессии для отправления служб. При этом казна не обременяет себя излишними расходами.
— А кем определяется персона священника? — вставил вопрос великий князь.
— Община выбирает себе священника, но полковое начальство даёт своё одобрение этого выбора. Хотя мне не известны случаи отказа в таком одобрении. Как правило, община вовсе не имеет выбора в приглашении священника. Ведь количество оных во многом обусловлено размером паствы, потому за благо почитается, если пастырь из ближайшей церкви сможет отозваться на приглашение общины. При этом, высочайший рескрипт установляет нечинение препятствий в отправлении служб, а полковое начальство понимает, что другого священника просто нет поблизости. С другой стороны, общие солдатские обязанности не отменяются для иноверцев, и находясь в общем строю вопреки вере своей он должен и участвовать в крестном ходе, и слушать православного священника...
— А были ли случаи недовольства?
— Бывали. Здесь многое зависит от полкового начальства. Должен заметить, что в мирное время даже к православным службам оно относится весьма небрежно и во многом попускает иноверцам. Лишь во время войны, когда возможность внезапной смерти различается явственно, просыпается и рвение в вере.
— И что бы вы могли посоветовать мне, для легиона? При том, что я не исключаю возможности для службы в одном взводе и православных, и лютеран, и католиков, и мусульман и многих других. Более того, я готов предоставить службу даже различным сектантам. А между этими взводами будет по два дня пути.
— Я не готов вам, что-то посоветовать. Но могу предположить, что раз легион не полежит заботам управлений Главного штаба или армии и флота, то и относиться к нему нужно как к цивильному учреждению. Предоставьте каждому возможность самостоятельно исповедовать свою веру, ежели оное не нарушает существующих законоустановлений. А легионное начальство пусть само следит за надлежащим исполнением службы.
— Это слишком просто, чтобы быть правильным, — покачал головой великий князь.
— К сожалению, я не могу посоветовать ничего. Возможно, вам предстоит придумать что-то новое.
— Будет нужно, придумаю, — твёрдо заявил великий князь, — И всё же хотелось бы подробнее узнать, как справляются в других полках.
Мансветова великий князь покинул спустя два часа. Весьма недовольный итогом беседы он вышел на улицу и наткнулся на Шишкова. Старик в сопровождении худощавого брюнета лет сорока шёл вдоль Двенадцати коллегий.
— Здравствуйте, Ваше Императорское Высочество! — улыбаясь воскликнул Шишков, и в ответ на приветствие великого князя сказал: — позвольте представить Вам попечителя Санкт-Петербургского учебного округа Константина Матвеевича Бороздина.
— Рад приветствовать Вас, Ваше Императорское Высочество, — раскланялся брюнет.
— Здравствуйте, Константин Матвеевич, — наследник престола сделал небольшую паузу и обратился к Шишкову, — не ожидал вас встретить здесь, хотя давно собирался просить у вас помощи в одном деле.
— Я всегда готов помочь вам, — улыбнулся министр просвещения. — А здесь я по долгу службы. Мы с Константином Матвеевичем намерены инспектировать университетские помещения.
— В таком случае не буду вас отвлекать, но прошу найти для меня время. Возможно, вам будет удобно встретиться со мной после рождества.
* * *
21 декабря 1827, Санкт-Петербург
Наступил долгожданный момент. Потирая руки, быстрым шагом великий князь вышел из офицерского собрания навстречу обозу Поппе. Оружейник еле поспевал следом за шустрым мальчишкой.
— Ну, что ж Карл Иванович, — великий князь остановился и охватил взглядом две телеги. — Где? Показывайте.
Поппе подошёл к первой, сдвинул дерюгу, достал ружьё и протянул великому князю. Любовно погладив черный ствол, Саша вложил в плечо великоватый для него приклад. Удовлетворённо причмокнув, отнял ружьё от плеча и, опустившись в снег на одно колено, взял его на руку и внимательно осмотрел замок. Несколько раз пощёлкав курком, он встал и спросил:
— Готовые патроны к ним есть?
— Пять десятков, Ваше Императорское Высочество, — доложил Поппе.
— Прекрасно. Отделение стрелков сюда. Каждому раздать по четыре выстрела и ружья, — великий князь начал выбирать винтовки, лежащие в телегах, — Это, это, это...
* * *
25 декабря 1827, Санкт-Петербург
Уже в половине восьмого дети толпились у закрытых дверей Концертного зала. Невзирая на разницу в происхождении они толкались, норовя занять место возле самых дверей и первыми вбежать в зал, когда будет дозволено. Саша расположился несколько в стороне и погрузился в воспоминания, как на большой перемене он нёсся в столовую, норовя быть первым...
"... зачем-то. Можно подумать, что на всех не хватит. И это будущие князья и графини... Чего ломиться-то, дети во все времена дети...
А скоро двадцать седьмое. Папа будет у Кларка. Вот где место для переживаний. Как ему понравится моя трёхфутовая чугунка...
Три фута довольно много для узкоколейки, но представляется совершенно недостаточным для магистральных дорог. Но при всей неограниченности выбора у меня его фактически нет. Сразу делать широкую колею на пять или шесть футов как для полноценной магистрали не разумно. Моя дорога во многом игрушка, и инженеры должны ещё повзрослеть, с ней развлекаясь. Не я, а Мельников должен сказать, что между Питером и Москвой нужна более широкая колея... или не нужна. Вполне возможно, окажется целесообразным покрыть Россию сетью именно узкоколеек, проложив лишь главные магистрали широкой колеёй. В частности, построить узкоколейку Питер-Новгород-Москва, кривую, не скоростную, со многими остановками. А потом уже строить магистраль Питер-Москва прямую как стрела. Также, в начале можно подумать и об одноколенных дорогах. В таком варианте колея три фута вполне хороша. Если сразу протянуть прямую магистраль, то все оставшиеся в стороне провинциальные городки тут же захиреют. И будет на всю Россию два города Питер и Москва, а остальное "ля рус деревня, в которых живёт ля мужик"...
Да и альтернативы нет. Не могу же я строить двухфутовую дорогу. Интуитивно понятно, что это слишком узко. А для дробных чисел у меня нет никаких оснований...
Сейчас важно начать. Чтоб паровозик поехал. Вписаться в это дело, а там уже будем дорабатывать по месту. Протянем сначала от Гатчины в Царское, потом в Питер, потом к Новгороду пойдём. Глядишь, лет через десять дойдём до Москвы. Наработаем опыт, подтянем производство необходимых частей, придумаем двухфутовую быстро сборную из секций дорогу для строителей. И вот тогда уже можно будет выступить по-взрослому. Да и мне уж двадцать будет и окажется не нужно ломиться в закрытые двери за подарками..."
Вот мелькнула голова Паткуля. Он с Марией Николаевной занял место у самых дверей и совместно обороняли его. Взрослые тем временем развлекали себя разговорами. То и дело, кто-нибудь из гостей с улыбкой поглядывал на детей, и немного печально вздохнув возвращался к прерванной беседе. Саша несколько раз обменялся взглядом с отцом. И на его не заданный вопрос пожал плечами.
Николай Павлович подошёл к сыну, положил руку на плечо и сказал:
— Я всегда полагал, что елки слишком опасны и многие пожары от них бывают, но люди ждут праздника и веселья...
Послышался звон колокольчика и двери раскрылись. Детский поток, с радостными воплями, хлынул внутрь. Великий князь медленно направился следом за остальными детьми, невольно возглавив вместе с государем процессию взрослых. В огромном ярко освещённом тысячами свечей зале было установлено множество столов. Почти на каждом стояла украшенная ёлка со сладостями и подарками. Александра Фёдоровна поочерёдно выхватывала из толпы детей одного и вела его к назначенной ему ёлке, возле которой счастливый ребенок получал из рук государыни подарки. По традиции, пусть и не такой уж и давней, теперь эта ёлка сама становилась подарком и отправлялась к ребёнку домой на все оставшиеся праздники. Саша и в зале занял место поближе к взрослым, наглядно демонстрируя свою отстранённость от шумной ватаги. Когда мама самым последним из детей подозвала его, он, сохраняя видимое достоинство, направился за ней за своей порцеей конфет. Наиболее ценным подарком для него оказались изданные Антоновским "Наука побеждать" и "Наука успешно воевать". Одарив всех детей, императорская семья начала раздавать подарки взрослым, пришедших в Зимний поздравить государя. По пёстрой толпе придворных фрейлин, камер-юнкеров, генералов и важных чиновников пошло оживление. Император самолично начал разыгрывать лотерею. Перекрикивая весёлый, по большей части детский, гам, он называл номера. Счастливый обладатель должной карты направлялся к императрице, стоящей возле длинного стола уставленного различными вазами, лампами, сервизами и коробками с непонятным содержимым. Там он получал свой выигрыш-подарок из ее рук. Многие из этих подарков государь и императрица выбирали лично, о чём, по большому секрету, всегда становилось известно одаряемому, а следом и всему двору.
Наступило время танцев и праздничных забав. Саша вместе с остальными детьми был вынужден покинуть Концертный зал. Гувернёры и слуги провели их на детскую половину и взяли на себя заботу о забавах. Наследник престола устроился в кресле ближе к настольному канделябру и погрузился в чтение. Остальные, разделившись на две стороны, затеяли "в бары".
* * *
27 декабря 1827, Санкт-Петербург
Утро на Александровском заводе выдалось суматошным. Государя ожидали к десяти, но слухи о предстоящем визите стали собирать на заводе Петербургское деловое и чиновничье общество намного раньше. Кто-то демонстрировал благовидный предлог чтобы навестить Кларка, но большинство не скрывало своего намерения просто повертеться подле императора. Наследник престола появился на заводе немного позже девяти и с удивлением отметил для себя это паломничество, начавшееся чуть ли не с восьми. Определяя размещение конвоя на заводе, он не преминул поинтересоваться мнением Мердера:
— Что им всем здесь надо? — спросил он. — Неужели их всех интересует моя дорога?
— Ха, здесь будет государь, — улыбнулся Мердер, и спустя пару секунд пояснил: — Например...Представьте, мой милый друг, что вы подали некое прошение на высочайшее имя. Оно лежит где-то там... в недрах канцелярии Его Императорского Величества. И у вас появляется возможность встретиться с государем лично. Скорее всего, он поздоровается с вами и, вероятно, обменяется фразами вежливости. Но, возможно, вам удастся завладеть его вниманием в большей мере и оставить о себе благоприятное впечатление.
— Возможно, — кивнул великий князь.
— И по счастливому стечению обстоятельств именно в этот или следующий день на утверждение государю могут подать ваше прошение. Государь вспомнит, как приятно ему было в вашем обществе, и проявит к вам милость.
— Слишком большое совпадение.
— Любое чудо возможно, если человек приложит к этому старание, — улыбнулся Мердер, и вздохнув добавил: — не так сложно дать канцеляристу, дабы случайность превратилась в неизбежность. Но это лишь образный пример. Достаточным соображением будет, что судьба империи вершится там, где пребывает государь. Полезнее находиться именно в этом месте.
— Что ж, надеюсь и я извлеку свою пользу... Семён Алексеевич, — обратился наследник к Юрьевичу, — я хочу знать, кто может без особых затруднений быть мне представлен.
Из всех перечисленных Юрьевичем гостей особый интерес вызывал небезызвестный Попов. Ещё в конце двадцать шестого он был пожалован в штабс-капитаны, а теперь уже подполковник. Такая карьера и проявленное государем внимание к этой персоне не могли не вызвать интереса. Великий князь твёрдо намерился познакомиться с этим человеком и уже через четверть часа, стоя возле подготовленных для государя макетов, пытался выяснить причины приведшие Попова на Александровский завод:
— Ах, Александр Андреевич, я и не предполагал, что моё скромное начинание отнюдь не известное в обществе, будет вызывать любопытство стольких людей. Неужели эти сухопутные повозки и вас привлекли сюда?
— Не знаю, что привело сюда остальных, а я хотел бы осмотреть паровую машину. Использование множества дымоходов, это красивая идея.
— Вот как? — великий князь нахмурился. — И как вам стало о ней известно?
— Мы с Матвеем Егоровичем давнишние знакомцы. Благо, заняты одним делом. Мы оба понимаем, что за паровой машиной большое будущее, и надлежит умело строить её. А уж на сухопутной ли повозке она будет стоять или стимботе это не так важно.
— От чего же, — великий князь, не соглашаясь, мотнул головой, — если бы я строил стимбот, я бы делал другую машину.
— Вот как?
— А знаете ли, Александр Андреевич, — великий князь улыбнулся, — а ведь я нуждаюсь в хороших стимботах и больших кораблях. И, уверен, вы могли бы помочь мне в этом деле.
— Я всегда к вашим услугам, но казённая верфь занята заказами флота на долгие годы. Возможно, если будет высочайшее дозволение... — корабел неуверенно пожал плечами.
— Ах, не беспокойтесь. Сначала необходимо просто обдумать строительство. И лишь потом, представив государю на одобрение надлежайше продуманный план, можно будет искать место на верфях. И именно в обдумывании и расчёте мне сейчас нужна помощь.
— Я готов, но смогу ли. Не всякий план, даже придуманный Вашим Императорским Высочеством, сколь бы очарователен он ни был, может быть воплощён, и не всякая идея может оказаться хороша.
— Ха, — усмехнулся великий князь, — мне всё равно, чья это будет идея и план, пусть они будут ваши, лишь бы с их помощью достичь пользы для государства.
— И в чём ваша потребность?
— Сибирские и Американские земли и при них лежащие воды нуждаются в догляде, для чего надлежит построить особый океанский флот и наладить перевозки на сибирских реках.
— На реках... — повторил Попов. — Я могу рекомендовать вам, обратиться к Бреду, он имеет большой опыт в строительстве речных стимботов.
— Возможно, но мне вряд ли они сгодятся. Я намерен спускать на воду стимботы... пароходы особой конструкции. Дело в том, что до сибирских рек мои пароходы можно довести только на телегах по частям, а уже на реке их нужно будет собирать.
— Пароходы... Вряд ли можно придумать паровую машину, чтобы её по частям довезти на телегах так далеко без повреждений и собрали при отсутствии заводского инструмента.
— Это не просто, но у меня есть некоторые соображения по этому поводу... А ещё государству необходимы океанские корабли двух видов. Первый, военный охотник. Он должен на огромных скоростях рассекать океанские пространства для обнаружения врага. При необходимости атаковать одиночные суда или скрываться от военных эскадр. Второй, грузовое судно, с большой загрузкой, но самым простым парусным оснащением, дабы не было потребности в значительном экипаже.
— Хе, корабль есть гармоничное сочетание противоположенностей. Чем больше грузовместимость, тем больше водоизмещение. Тем меньше скорость на тех же парусах. Чем больше парусов, тем больше экипажа. Многодневные рейсы по океану предполагают большой запас провианта и воды. А это влечёт большую осадку и меньшую скорость.
— Но я полагаю можно найти соответствующее гармоничное сочетание.
— Скорее всего, оно уже найдено. Среди построенных кораблей можно найти любое сочетание...
— Государь прибыл, — сообщил посыльный от Кларка.
— Прекрасно, — великий князь поспешил завершить беседу: — Я рад, что вы готовы помочь мне. Полагаю, зимой на верфях не так много работы и вы не откажетесь дать наследнику престола представление о сложностях караблестроения. Вам удобно будет показать мне Охтенские верфи четвёртого января?
— Да, Ваше Императорское Высочество.
— Хорошо, поспешим приветствовать Его Императорское Величество.
У заводоуправления государя встретила приличных размеров толпа из лучших людей. Подарив им счастье общения с императором, государь, сопровождаемый лишь немногими, направился осматривать завод целиком. Во время прогулки он беседовал преимущественно с Кларком, выясняя обстоятельства заводской жизни. Когда государь высвободился для ознакомления с делами наследника, было около двух. Зимнее солнце уже обозначило свои намерения скрыться.
Саша молча следовал за отцом, предоставляя Мельникову и Кларку самим давать пояснения по всем вопросам. Устройство железнодорожного пути не вызвало особого интереса у императора. Разве только возле макета моста он задержался и выяснял у Мельникова тонкости расчёта этой конструкции. А паровоз государь изучал очень въедливо. Кларку пришлось подробно показать его устройство:
— ...Медная топка сделана цилиндром диаметром в два фута пять дюймов и глубиной три фута. Однако снизу цилиндр подрезан колосниковой решёткой, дабы зола могла сбрасываться в зольный ящик. Топка вставлена внутрь парового котла и почти вся окружена водой. Из торца топки сквозь котёл проходят медные жаровые трубы диаметром три дюйма и длинной три фута. Всего таких труб тридцать. Железный котёл имеет диаметр три фута шесть дюймов и общую длину шесть футов. Снаружи котёл укреплён стальными обручами, имеющими дополнительное ребро, что делает их весьма жёсткими. Поверх этого котёл покрыт деревянным дощатым набором, дабы холодный воздух не остужал его чрезмерно...
— А какова высота установки котла, — поинтересовался император.
— Ось котла находится в трёх футах и четырёх дюймах над дорогой.
— Это не высоко... — отметил император, — но мне представляется, что надёжнее будет, если котёл целиком разместится между колёсами. Тем более что дорога, как мне представляется, может оказаться не очень ровной. Особенно после зимнего вспучивания. Будет неприятно, если поезд опрокинется на какой-нибудь кочке.
— Э-э, — Кларк пожал плечами и посмотрел на Мельникова.
— Я согласен с вашим опасениям, — встрял в разговор великий князь, — и полагаю совершенно не затруднительным увеличить расстояние между колёсами до трёх футов шести дюймов. Если конечно Павел Петрович не будет иметь возражений. Возможно, мост затруднительно переделать на такую ширину.
— У меня нет возражений, — заявил Мельников, — лишние полфута ничего существенно не изменят в строительстве дороги. Мост же предполагает запас в два фута потому его и вовсе не придётся пересчитывать.
— Вот и славно, — заключил великий князь, — действительно было бы весьма неприятно начать дело с того, что поезд опрокинется.
— Хорошо, — Николай Павлович пристально посмотрел на сына и улыбнулся. — Матвей Егорович, давайте продолжим.
— Хм, во избежание прогара стенок, вода в котле всегда должна закрывать топку. Для чего её нужно пополнять из расширительного бака. В верхней четверти котла остаётся место для собирания пара. Здесь устраивается выступающий купол собирающий самый верхний и сухой пар. Из него пар отводится из котла через дымовую коробку. Одна трубка выводит пар в трубу увеличивая тягу в топке, другая отводит пар к поршневым цилиндрам. Оные повёрнуты вдоль дороги и их ось расположена на высоте одного фута. Размер поршня восемь дюймов, а ход внутри цилиндра составляет полтора фута. Это хорошо видно на макете, построенном Его Императорским Высочеством.
— Я уже видел, — кивнул император.
— Из цилиндров пар отводится по длинной трубке в конденсатор, где он встречается с водой, подаваемой из расширительного бака в котёл. Пар охлаждается и превращаясь в воду уходит в расширительный бак. А вода из бака нагревается и уже тёплой поступает в котёл.
— Полагаю самотёком это сделать невозможно, — улыбнулся государь.
— Разумеется, подходящий насос это очень сложная задача. Я продумал две возможные конструкции, но не могу быть уверенным ни в одной из них. Большим достоинством является то, что оба колеса с одной стороны паровоза соединены дышлом. Это позволяет дополнительным шатуном подсоединить к ним насос, регулятор подачи пара в цилиндры или что-нибудь ещё...
— Вы говорили, что вода должна полностью закрывать топку. А как можно быть уверенным, что воды в котле достаточно? — Николай Павлович посмотрел на наследника.
— У машиниста есть две трубки. Одна показывает уровень воды в котле, другая достигаемое давление. Для предотвращения разрыва котла машинист может стравливать излишек через гудок. Помимо этого, на котле сверху сделан предохранительный клапан. Он должен открыться самостоятельно при предельном давлении.
— И через него пар будет утекать... — задумчиво проговорил император. Затем, указывая, на цилиндр, спросил: — Скажите, Матвей Егорович, а что вы предусмотрели, дабы пар не утекал между стенками цилиндра и поршнем?
* * *
28 декабря 1827, Санкт-Петербург
Помня о желании великого князя, министр просвещения пригласил его на дружеский ужин, отметив, что в этот вечер собирает лишь душевных друзей. У себя Шишков ждал наследника престола и двух его наставников: Мердера и Юрьевича. Кроме них великий князь обнаружил ещё пятерых гостей. Все они оказались достаточно известными в обществе, по выражению Шишкова "любителями русского слова". Его Императорскому Высочеству были представлены поэт-лирик граф Хвостов; писатель-публицист Булгарин и его компаньон по издательству Греч; баснописец Крылов и поэт князь Ширинский-Шихматов.
Не ясно рассчитывал ли Шишков, что этот вечер пройдёт в задушевном дружеском общении. Если это и было так, то старик ошибся. Великий князь и его старый наставник Мердер оказались людьми чуждыми всякой литературности. Они явно из соображений вежливости выказывали восторженность читаемым стихам и по необходимости участвовали в обсуждении словесности. Но делали это столь скупо, что их чуждость становилась всем очевидна. Лишь Юрьевич, чувствовал себя в этой компании органично.
Понимая, что совершенно невозможно отозвать Шишкова для разговора в отдельный кабинет, великий князь томился в ожидании, когда удастся перевести общий разговор на интересующую его тему. Он совсем уже отчаялся, когда Крылов подарил ему кажущийся удачным повод, прочитав свою новую басню Пушки и Паруса.
— Ах, Иван Андреевич, действительно во всём должна быть гармония. Полагаю, у вас не возникает трудностей с поиском издателя. Столь благонравные творения непременно должны быть напечатаны. Общество нуждается, чтобы литераторы создавали образцы поведения, поясняя сложные для понимания явления... Литература призвана научать должному, вы согласны со мной? — великий князь обратился с вопросом ко всем собравшимся.
— Вы правы Александр Николаевич, — ответил Булгарин, — однако, литература должна и развлекать. Не обличённые в лёгкую форму поучения не будут иметь успеха у читателя. Басню Ивана Андреевича я готов принять, не для пчелы, так для архива. Но найти ей место будет не просто. Всякий издатель стремиться, чтобы каждый выпуск сочетал в себе как можно больше разного. Это позволяет рассчитывать на рост подписки. Издание же составленное из одних лишь поучительных и благонравных стихов вряд ли сможет продать тираж.
— Это очень ценное замечание Фаддей Венедиктович, — отметил великий князь, — но важно не забывать, что развлечение есть форма, но не цель. И продажа тиражей также не должна быть основной целью.
— Увы, но издатель так зарабатывает свой хлеб.
— Я это понимаю, потому роль мецената представляется мне наиболее важной. И я сожалею, что сейчас пока не могу сам её исполнять. Но прежде предстоит научиться отличать достойных литераторов от всех иных. Возможно, мне самому необходимо опробовать своё перо. Фаддей Венедиктович, возьмёте мои творения в свою пчелу? — великий князь широко улыбнулся.
Булгарин отвёл глаза куда-то вниз и медлил с ответом:
— Э-э, Василий Андреевич...
— Где же решимость уланского офицера? Конечно, возьмёте, как только я напишу что-нибудь заслуживающее внимания. Впрочем, я мог бы опробовать себя и в качестве издателя. Не в столице конечно, а где-нибудь в Царском или в Гатчине.
— Найдётся ли там достаточно читателей для вашего издания, — покачал головой Шишков.
— В обществе? Уверен что, нет, — твёрдо заявил великий князь. — Впрочем, полагаю нужным, с одобрения государя и помощью Александра Семёновича, заботиться о просвещении народа. Гатчинский листок, полагаю, будут читать в основном мещане и купечество. Да и, мысль имею о создании народного театра, дабы постановкой благонравных пьес, развлекая народ, прививать дух любви к богу и государю...
Великий князь, запнулся, обратив внимание на мало заметное изменение в выражении лиц собеседников. Мердер привычно натянул маску полного безразличия, отстраненно рассматривая завитки канделябра. Шишков сморщил нос. Крылов слегка улыбнулся, неровно перебирая пальцами по столу. У всех проявилось некое напряжение в движениях. Булгарин, откинувшись на спинку стула и слегка прищурившись, рассматривал юного наследника престола. Уголки губ издателя загнулись вверх чуть сильнее обычного. Повисла неловкая тишина.
— Впрочем, довольно детского прожектёрства, — криво улыбнувшись, заявил великий князь, — Я уверен, что Дмитрий Иванович сможет нам почитать что-то из последнего.
— Извольте, — Хвостов встал, — Душа поэта никогда не может смериться с окружающей обыденностью. Летом ему хочется нестись на санной тройке средь заснеженных полей и лицезреть яркие зимние закаты. А зимой мечтает он о цветах и пении птиц. И ныне, я жду весну...
* * *
29 декабря 1827, Санкт-Петербург
Утром, ещё затемно, великий князь привёз исполняющего обязанности военного министра к ракетному заведению. На въезде их встретил странно одетый военный не сильно отличающийся от обычного мужика с ружьём. Нижний чин в длиннополом тулупе с погонами рядового стрелка третьей статьи с ружьём "на руку" остановил их возок. На голове у него была круглая мужицкая шапка, а на ногах валенки.
— Стой! Кто?
Возница послушно остановился и Великий князь встал в возке, обозначив себя.
— Ваше Императорское Высочество! Дежурный по первому посту рядовой третьей статьи Трепетов. За время моего дежурства происшествий не было.
— Хорошо. Продолжайте дежурство, — великий князь сел в возок и пояснил насмешливо улыбающемуся Чернышёву: — К сожалению, пока форма и амуниция для всех солдат ещё не готова. Но через месяц я смогу представить роту в полном порядке.
На полигоне возле Чёрной речки Великий князь выстроил отделение легионеров в почти полном боевом облачении. Не хватало лишь некоторого снаряжения. В холщёвых вещмешках не было пайка. На поясе отсутствовали фляжки и котелки. Так же не успели изготовить башлыки. Представляя отделение на смотр Чернышеву, великий князь не преминул отметить эти недостатки. "Хорошо, хоть так одно отделение удалось снарядить. Остальные и вовсе похожи на махновцев. Форма одежды номер восемь. Что украли, то и носим." — подумал великий князь, наблюдая как исполняющий обязанности военного министра осматривает солдат.
— Тепло тебе, братец? — Поинтересовался Чернышев у пожилого старшины второй статьи.
— Тепло, Ваше Высокопревосходительство, — спокойно ответил солдат.
— Непривычно наверно?
— Так, оно и есть.
Чернышев расстегнул подсумок с патронами на поясе солдата. Затем подсумок с бинтом. Достал из ножен штык и, осмотрев, вернул обратно.
Закончив осмотр солдат, Чернышев подошёл к великому князю и сказал:
— Что же, весьма интересно было взглянуть на эту форму, однако мы здесь не для этого.
— Разумеется. Сейчас начнём стрельбы, но я хотел бы сначала дать пояснения. Вот там, — великий князь указал вдаль на ряд желтеющих свежее стёсанной мокрой древесиной дощатых щитов, — мешенные щиты, размером сажень на сажень, на коих углём обозначен человек. К ним проложена дорожка, по которой мы будем подъезжать для осмотра попаданий. По дорожке сделаны вешки с дистанциями триста, пятьсот, семьсот и восемьсот шагов. Солдаты будут делать по три залпа с каждой вешки. Обратите внимание, что щиты тройные. Один слой отстоит от другого на три пяди. Это позволит нам понять пробивную силу пули. Можем начинать?
— Извольте.
— Старшина! Командуйте!
— Заряжай!
Отделение слажено зарядило ружья, сделало залп. Затем снова. После третьей зарядки Великий князь остановил стреляющих:
— Стой! — скомандовал он и, соскочив с возка, быстро подбежал к солдатам.
Он взял у старшины ружьё и бросил его в ближайший сугроб. Неудовлетворённый этим действием дополнительно набросал сверху снега. Затем достал и слегка обтерев ладонью вернул солдату.
— Всем так сделать!
Солдаты обваляли свои ружья в снегу и дали третий залп.
— Ни одной осечки, — заметил Чернышёву великий князь, — теперь посмотрим щиты. Трогай!
Триста шагов недолго пройти и пешком. А в возке они доехали почти моментально.
— Что ж, — заметил Чернышев, — двадцать шесть пуль попали в фигуру человека. Первую доску пробили все. Однако, семнадцать пуль осталось во второй.
— Прекрасно, теперь отойдём на пятьсот шагов. — великий князь обернулся к вознице, стоящему с дымящимся котелком: — Замажь!
Наблюдая как возница замазывает дымящим на морозе дёгтем пробитые в щитах дырки, Чернышев заметил:
— Я ожидал от малокалиберных ружей значительно меньшей силы пробития.
— В этих ружьях пули сильно вытянуты и потому их вес, а стало быть и пробивная способность, не многим меньше круглых ружейных пуль. Во всех отношениях стрельба из новых винтовок ни в чём не уступает стрельбе из ружей, но превосходит последние в целкости.
— Приятно будет в этом убедиться, — улыбнулся Чернышев.
— Ха, Александр Иванович, я вижу, что приобретаю в вашем лице сторонника.
— Я никогда и не был противником ваших нововведений. Как военный министр я должен оценивать не только преимущества от них, но и затраты с этим связанные. И главное, предстоит обдумать можно ли эти затраты не нести.
Через два часа в офицерском собрании отпивая из чашки горячий чай, Чернышев признался великому князю:
— Это очень не плохо. На семистах шагах половинное накрытие по щитам. Только калибр надо бы увеличить линий до пяти. И число круглое, и дуло чуть по шире... заряд удобнее засыпать, изготавливать проще... Аммосов вам уже пояснял трудности в изготовлении стволов малых калибров?
— Пояснял. Пуля должна иметь длину в два калибра и более. Если он будет больше, пуля станет тяжелее. Больше придётся сыпать пороха. А это не только расход, но и более сильная отдача. Целкость будет меньше. Я бы желал уменьшить калибр до четырёх линий, но Николай Алексеевич просто не возьмётся такое изготовить. Что же касается трудностей. Они нужны для того, чтобы преодолевать их. Мне удалось уговориться с ним на калибр четыре и четыре. Пусть будет так. Сейчас ему сложно. Через год уже будет заготовлен весь нужный инструмент. Через два мастера привыкнут. Через три Сестрорецк будет выпускать малокалиберные ружья в количествах, как семилинейные. Я никуда не тороплюсь и готов подождать даже пять лет. А главное не в этих новых ружьях. Они лишь хороший повод для переделки старых, и в устройстве новых оружейных мастерских по всей империи. Вот настоящее нововведение, сулящее огромные выгоды в будущем.
— Я всего лишь служу по военному министерству и заводские дела не по моему ведомству.
— А я о военных потребностях и говорю. Как только они будут определены должным образом, необходимость создания мастерских окажется очевидна.
— Хорошо, — усмехнулся Чернышев, — есть такие... потребности.
* * *
30 декабря 1827, Санкт-Петербург
— Как Вы устроились? — отправляя в рот ложку с кашей, поинтересовался великий князь у Давыдова.
— Не плохо. Мне удалось снять достаточно приличную квартиру на Обводном.
Герой войны выглядел уставшим, под глазами лежали чёрные круги. Осторожно поправив усы, он тоже приступил к завтраку. Сегодня они были за столом вдвоём, и вездесущий Юрьевич не мог развлечь рассказом о последних новостях. Великий князь старался самостоятельно поддержать беседу:
— Надеюсь, эти неудобства будут ненадолго. Полагаю, через пару лет школа будет переведена в княжество и там предоставят казённый дом, соответствующий вашему положению. Надеюсь, к этому времени ваш Ахилл уже станет достаточно крепким, чтобы и семья могла переехать в Финляндию.
— Будем надеяться, — нахмурился генерал. — Впрочем, будущее туманно. Эта служба весьма почётна, но я по-прежнему не уверен, что могу быть по-настоящему полезен. Рассказывать юным офицерам о сложностях партизанского дела это одно, учить их быть партизанами совсем другое. Вы же просите от меня третьего, учить их воевать с партизанами.
— Я возлагаю большую надежду, что ваш опыт окажется полезным. Увы, мне негде взять другого столь же опытного и прославленного в партизанском деле офицера. А уж знатока в поимке партизан и вовсе нет. Можно было бы поискать кого из французов, да только в прошлой войне они не справились. Придётся обучить своих офицеров.
— Да, Суворова с нами уже нет, но есть же его ученики, знакомые с законами усмирения мятежей, — на секунду Давыдов задумался. — Впрочем, вы правы, нам предстоит стать ими. И всё же...
Пожилой генерал неуверенно покачал головой и замолчал на полуслове. Некоторое время они ели молча. Закончив с кашей, великий князь продолжил разговор:
— Предстоящий год будет самым сложным. Нам предстоит создать первую в своём роде школу. Начинать мы будем с обер-офицерского отделения. Оно послужит основой для всего остального. В будущем через обучение должны проходить все, от рядового до генерала. По обучению, я полагаю четыре направления. Во-первых, общее образование. Нужно озаботиться, чтобы обер-офицеры умели грамотно писать и уверенно считать. Умели понятно излагать в своих донесениях мысли. Знали иностранные языки, обязательно французский и финский, а лучше и другие. Обер-офицеры должны весьма сносно рисовать, дабы мочь снабжать свои донесения рисунком для лучшего пояснения. Обер-офицер должен уметь фехтовать на своём оружии и стрелять из находящегося при нём пистолета. Во — вторых общее военное образование. Обер-офицер должен уметь применять своих солдат на поле боя находясь в составе большой армии, как это принято в обычных армейских полках. Он должен уметь вести хозяйство своего подразделения, блюсти экономию и заботиться о своих солдатах.
— Вы полагаете, что легиону найдётся место в сражении? — Набивая трубку, спросил Давыдов.
— Не сомневаюсь в этом. Легион должен обладать особой структурой. Её части созданы для того, чтобы самостоятельно выполнять мелкие задания на своей небольшой территории. Но при этом, эти части могут при необходимости объединяться. Если в том возникнет надобность, весь легион может собраться в один мощный кулак и вступить в бой с армией противника. При этом все его мелкие части должны уметь действовать сообща, как это привычно для рот и батальонов обычных армейских полков.
— Насколько я себе представляю, в полной мере заменить армейские полки легион не сможет. Слишком разнородны его части, — покачал головой старый генерал.
— Я в этом и не сомневаюсь. Легион это не армия, но в случае необходимости участвовать в большой битве он должен. А вот третье направление в обучении уже будет специальным военным. Обер-офицер как командир маленькой части легиона должен уметь вести самостоятельные действия против врага. Причём он должен уметь командовать как партизанским отрядом, так и отрядом противостоящим партизанам. Он должен уметь подавлять мелкие бунты, закрывать для перемещения дороги и мосты и во многом исполнять должность полиции и жандармов на вверенной ему территории. И вот здесь ваш опыт, Денис Васильевич, просто бесценен. Для общего образования найти учителей не сложно, для общего военного, также вполне возможно. А вот для самого основного дела ради которого и создан легион, учителей найти почти невозможно. Я возлагаю на ваш опыт и гибкий ум огромные надежды.
— Я со всем старанием возьмусь за это необычное, но очень интересное дело, — кивнув головой ответил Давыдов. — А четвёртое направление?
— Это особое образование, для которого у меня пока нет знающего человека. Ведь легион должен наблюдать за настроениями в обществе и народе, дабы предотвращать бунты и ловить злоумышленников. А это особая задача. Под неё в каждом гарнизоне предусмотрено специальное подразделение дознания. Здесь я полагаюсь на милость Александра Христофоровича. Возможно, он найдёт нужного мне человека.
— Хм, — Давыдов выпустил клуб дыма и сказал: — при всём уважении к Александру Христофоровичу, жандармский корпус весьма молод. Если бы мне понадобился знающий в таком деле человек, я обратился бы к Борису Яковлевичу. Ему несложно подобрать вам дельного человека из своего подчинения.
— Я сомневаюсь, что кто-то отпустит от себя дельного человека, — усомнился великий князь.
— Хе, — крякнул Давыдов и, улыбнувшись, выпустил клуб дыма. — Аккредитацию можно попросить у Ивана Васильевича Гладкова бывшего в этих чинах при прошлом правлении. Я знаком с ним и готов обратиться за этим от вашего имени.
— Я буду крайне признателен вам за помощь.
— Это удовольствие для меня. Однако, Даже за свою часть я не могу быть уверен. Ведь обучение и рассказы о боевом прошлом вещи разные.
— Я знаю, что будет трудно, — кивнул великий князь, — я уже распорядился дать вам человека, который будет старательно записывать все ваши беседы с офицерами и иные занятия, что мы придумаем для них. В следующем году из этих записей, отрывков вашей и других книг мы создадим единое пособие по проведению лекций и занятий. И на второй год уже будем обучать обер-офицеров по нему, дополняя и совершенствуя. Полагаю, что к третьему году мы точно поймём чему и как нужно обучать.
— К третьему году?
— Да, я считаю, что это очень не большой срок. Если за пять лет нам удастся по всем направлениям создать хорошую методу обучения для обер-офицерского отделения, я буду считать это успехом. Школа это дело рассчитанное на десятилетия, оно не может встать на ноги в один год... При этом, я прошу вас предварительно продумать и изложить письменно, чему и как вы хотели бы обучать.
— Я уже сделал это, — Кивнул Давыдов. — Согласившись на ваше предложение, я понимал, что подобная диссертация будет вами востребована, и у меня было достаточно времени для её написания.
— Прекрасно, тогда сегодня же я хотел бы видеть её. А на первое, назначим учебный день.
* * *
1 января 1828, Санкт-Петербург
— Господа! — великий князь обвёл взглядом офицерское собрание. — Сегодня я объявляю об открытии обер-офицерского отделения школы легиона. Командиром школы определён ветеран войны двенадцатого года генерал-майор Давыдов, Денис Васильевич. С этого дня в десять часов утра обер-офицеры легиона будут обучаться в этой школе...
Ратьков, сидящий слева от великого князя, улыбался, оглядывая кислые лица молодых офицеров. Сообщество легионных командиров явно неодобрительно встречало нововведение. Лица у многих были хмуры. Будущие ученики прятали глаза, лишь изредка поглядывая на генералов, стоящих возле великого князя. Только прапорщик третьего ранга Григорьев, поступивший в легион по протекции Бенкендофа для службы в дознании, явно чувствовал себя легко. Он расслаблено откинулся на спинку стула. Лицо его было безмятежно. Время от времени он оглядывал других и что-то бормотал себе под нос.
-... В школе обучение будет проходить пятью способами. Первый из них, лекционный. Преподаватель или ветеран будет рассказывать вам чём-то полезном для дальнейшей службы. Другой, семинарный. Преподаватель будет более подробно рассказывать о чём-то важном, а вы сможете задавать ему вопросы и иметь с ним спор. Далее, практический. Вы будете на деле осваивать изучаемое. Третий, свободный. Вы по заданию преподавателя будете проводить семинар или практику для других. И, наконец, игровой, — великий князь улыбнулся, развёл руками и уточнил: — Да-да, мы с вами будем играть в различные азартные игры...
Офицеры ответили на эти шутливые слова напряжённым молчанием. Поняв, что от дальнейшей речи не будет проку, великий князь решил заканчивать:
— А сейчас прошу Дениса Васильевича сказать своё слово.
Давыдов вышел вперёд, сел напротив молодых офицеров на стул, достал трубку и, выпустив клуб дыма, заговорил:
— Помню, всему прочему я предпочитал весёлые пирушки с моим другом Бурцевым. Но когда случилось настоящее дело ради спасения отечества, я вспоминал не их. Когда авангард французов настиг нас у Колоцкого монастыря меня спасли научения князя Иллариона Васильевича...
* * *
3 января 1828, Санкт-Петербург
Со дня переселения на Чёрную речку у великого князя уже успел сформироваться некий обычай, в котором он проводил свой день. По заведённой ещё в Гатчине традиции с постели юный наследник престола поднимался в шесть, наводил порядок в спальне, молился и выходил на улицу на утреннюю гимнастику и пробежку. После помывшись холодной водой направлялся на завтрак. Всё это время его сопровождал Юрьевич, в обязанности которого входило донести до великого князя последние новости, помочь наметить изменения в планах на текущий день. Юрьевич успешно справлялся со своей двойственной ролью подчинённого с одной стороны и воспитателя наблюдающего за надлежащим выполнением наследником престола установленных обязанностей, с другой. К семи за накрытым к завтраку столом собирались офицеры и приближённые великого князя, находящиеся в расположении легиона. Прямо за завтраком старшие офицеры намечали работу для подчинённых. В восемь у великого князя начинался рабочий день. Обычно он старался чередовать свои классы с иными делами, час через час. Хотя это расписание часто сбивалось в угоду преподавателям или по неотложности дел. В восемь вечера в офицерском собрании устраивался ужин, за которым обсуждались итоги дня и планы на будущее. После чего оставшийся час Саша посвящал, обсуждению с Юревичем своих планов, написанию дневника и небольшой вечерней прогулке, в ходе которой он обходил караульных, пытаясь в кажущемся уединении собрать обрывки своих мыслей. В десять он, помолившись и умывшись заботливо подогретой водой, ложился ко сну. Если учесть, что наследник постоянно вынужден был куда-то выезжать, а классы давались без особого расписания, то сложно назвать два дня прошедших совершенно одинаково, но завтрак и ужин становились оплотом стабильности в жизни мальчика.
Сегодня без четверти семь Жуковский прервал ставший привычным порядок.
— Ваш класс назначен на двенадцать, — вскинув брови, напомнил великий князь, — что привело вас так рано?
— Ах, ваше высочество, долг воспитателя не только в том чтобы задать ученику урок. Его призвание быть рядом и добрым словом и советом поддерживать вас в ежедневных заботах... Вы стали нисколько не похожи на того мальчика, которого я знал до отъезда... Надлежаще исполняя свой долг воспитателя, я посчитал необходимым быть подле вас всё возможное время.
— Это прекрасно, — широко улыбнувшись, отметил великий князь и добавил со вздохом: — Х-да, доселе ваша болезнь и порученные государем дела мешали мне быть с вами достаточно продолжительное время. А как мне представляется, для ученика весьма скверно быть вдали от своего учителя. Я так соскучился по вашей заботливой внимательности и задушевным разговорам, что мы вели.
— Ах, мой милый друг, во всяком деле вы будете иметь моё участие. Теперь все трудности мы будем преодолевать вместе. Учитель и ученик...
— Прекрасно, надеюсь, вы умеете пилить, — улыбнулся великий князь. — После завтрака я намереваюсь изготовить из дерева одну вещь.
— Ха-ха, — хохотнул Жуковский. — К сожалению, я не смогу быть вашим учителем в этом деле, но будет не плохо скрасить время беседой.
— Хе, хорошая беседа не повредит, — согласился великий князь.
Спустя пару часов Саша, высунув от усердия язык, елозил напильником расширяя в свежее отструганной дощечке щель. Дерево отступало под натиском стали, получающийся просвет всё более обретал вид вытянутого по одному катету треугольника. Жуковский, устроившись возле окна, рассуждал о современном стихосложении. Хотя во многом его слова были посвящены тому, что надлежит воспитывать в себе вкус к стихосложению, для чего он намеревается ввести наследника престола в известные салоны. Утомившись, он на секунду задумался:
— И всё же я не пойму, как вы этой дощечкой собираетесь мерить расстояние. И зачем вам это?
— Глазомер вот основа хорошей стрельбы. Правильно определив дальность до врага, ты верно в него прицелишься. Пехотное ружьё имеет основное применение на ста шагах, самое большее на трёхстах. Для стрельбы из оного достаточно простейших приёмов. Все знают, что блестящее оружие можно заметить с двух тысяч шагов, всадники становятся отличимы с полутора тысяч, головы и туловища различаются с тысячи, руки и ноги с шестисот. С трёхсот шагов можно увидеть лица, со ста рассмотреть глаза, а с двадцати уже различимы зрачки. Но вот беда, из новых винтовок стрелять можно на семьсот шагов. При этом, если неверно определить расстояние, то промахнуться легче лёгкого. Вот я и подумал...
— Допустим, но как ей мерить?
— Я просто вспомнил уроки Зауервейда. Чем дальше находится предмет, тем меньшим он кажется. Если через эту треугольную прорезь смотреть на него, то можно добиться того чтобы он целиком помещался между нижней стороной и гипотенузой. Если размер предмета изначально известен, то несложно посчитать и расстояние до него. Впрочем, для военных целей ничего считать и не нужно. Я просто отмечу, где на расстояниях, проставленных на прицельной планке, вписывается всадник и пехотинец. Полагаю сегодня после обеда на прогулке уже разметить. Мне осталось немного, сделать ползунок и закрепить шнурок, чтобы отмерять всегда одинаковое расстояние до глаз.
— Приятно наблюдать, что взятые вами классы не оборачиваются потраченным напрасно временем. Кто мог бы предположить, что урок живописи может оказаться полезным в военном деле.
— Не вижу в этом ничего необычного, — пожал плечами великий князь и сдул опилки с дощечки. — На войне сгодится всякое знание и умение.
— И умение стихосложения? — усмехнулся Жуковский.
— Непременно. На привале или после тяжёлого боя хорошая песня лечит души солдатам. А верные слова поэмы перед боем вселят в их сердца решимость. Этот дух, скрытый в стихах мне представляется более ценным, нежели красивая рифма и изящность, столь популярные у салонных рифмоплётов.
— Поэзия ценна не только этим... — покраснев, возразил Жуковский.
— Конечно, она так же может научать людей. Давать им образцы...
— Конечно после басен Крылова, слишком восторженно относитесь к такому стилю, но основное назначение поэзии отражать движение человеческой души.
— Это я понимаю как средство, а не цель. Неужели басни Ивана Андреевича не достойны называться поэзией?
— Отчего же. Одно лишь но, то главное что вы так цените в его баснях, во многом заимствовано от Лафонтена, а тот брал у других. Оригинальность Ивана Андреевича заключена лишь в слоге. В умелом применении русского слова для выражения изложенного давным-давно на других языках.
— Стало быть, он просто хороший переводчик. Впрочем, это не важно, — пожал плечами великий князь, — мне достаточно того, что изложенные его языком басни я могу донести до русского человека.
— Вы в чём-то правы. Разные языки имеют свою структуру, потому работая с рифмой, переводчик уподобляется поэту, вдохновлённому чужим рассказом. И всё же, басни слишком примитивны для образованного человека, он ценит в стихах душевные порывы. Оные вы вряд ли обнаружите в поэмах графа Хвостова. Вам надлежит познакомиться с более талантливыми поэтами.
— Я с удовольствием.
— Они также будут рады дарить вам свои стихи. А я берусь помочь вам в издании небольшого журнала для них.
— Прекрасно. Я давно задумывался об издании в Гатчине газеты...
— Ах, это. Полагаю, высочайшее соизволение будет лишь на издание небольшого журнала для императорского двора.
— Такое мне не интересно.
— М-м-м, — пожевал губами воспитатель, — я не могу быть уверен, что государь одобрит это.
— А журнал одобрит?
Жуковский улыбнулся.
* * *
4 января 1828, Санкт-Петербург
— Непременно, Ваше Императорское Высочество, — улыбнулся Попов, — а пока я хотел бы представить вам адмирала Кроуна. Волею случая он оказался у меня в гостях.
— Я буду рад знакомству с опытным флотоводцем, — кивнул великий князь.
Они устроились за столом в чертёжной мастерской. Слева от великого князя сел Юрьевич, справа Жуковский. Саша уже разложил по столу свои эскизы и карту северной половины Тихого океана, когда хозяин ввёл в мастерскую ссутуленного тучного старика в адмиральском мундире. Несмотря на одышку, адмирал был лёгок в движениях. Будучи представлен и получив приглашение сесть за стол, он, не теряя времени, принялся рассматривать принесённые бумаги.
— Полагаю, Александр Андреевич рассказал вам о моих идеях? — улыбнулся великий князь.
— Да, — коротко бросил Кроун, — а государь благословил на классы по морскому делу. Про речные пароходы я вам многого не расскажу, а про морских охотников я самую малость знаю.
Адмирал резко отодвинул, почти отбросил, от себя бумаги.
— Со всей очевидностью речь должна идти о больших фрегатах, типа утверждённой ныне к закладке Паллады, — высказал свое мнение Попов.
— Казалось бы, это очевидно, но... — старый адмирал предостерегающе поднял палец вверх, — я хотел бы услышать своего ученика. Александр Николаевич, доложите, как вы себе представляете боевое применение этих кораблей.
— Дозвольте, — наследник престола вскочил и вытянулся смирно, — Роман Васильевич, дать пояснения по карте.
— Действуйте, — нахмурившись, кивнул адмирал.
Саша проворно очистил стол, сдвинув эскизы к краю и обнажив карту Тихого океана. Используя карандаш Юрьевича в качестве указки, он начал доклад:
— В настоящее время, под русским флагом находится побережье и часть островов в серо-западной и северной части океана. В следующую навигацию планируется высадка и подведение под российскую корону мексиканских земель по побережью в серо-восточной части. Тем самым вся северная половина океана оказывается окружённой российскими землями. При этом доставка грузов между берегами может осуществляться только по океану. Потому возникает необходимость в обеспечении безопасности торговых судов в этих водах и побережья, а так же в создании неудобства для пребывания кораблям других держав. В настоящий момент в этих водах постоянно присутствуют корабли и суда следующих держав: Япония, Китай, Англия. В водах часто появляются суда Северо-американских Соединённых Штатов. Могут появляться корабли Франции, Нидерландов и Испании. Несомненно, воды открыты и для других флагов, но я не склонен считать их появление чем-то существенным для своих рассуждений. Наибольшую заботу вызывают китайские, японские и американские суда занимающиеся ловом рыбы, охотой, а так же разбоем по побережью и пиратством. Английские корабли и суда в основном заняты торговлей с Китаем и Юго-Восточной Азией и севернее заходят редко, но их количество и вооружённость не позволяют нам чувствовать себя в безопасности. Проводя линию между южной оконечностью Сахалина и мысом Сан-Лукас в Калифорнии, мы отчертим русскую часть Тихого океана. Для удержания её необходим флот из кораблей...
— Хе, — скривился в ухмылке Кроун. — флот начинается не с кораблей, а с верфей и портов.
— В настоящий момент в этом районе есть Охотская и Новоархангельская верфи. Они не способны построить или принять на ремонт крупные корабли, но для небольших вполне пригодны. Кроме того, намечаю создание основной верфи флота в Сан-Франциско. Помимо этого полагаю необходимым иметь крупную базу флота в районе Санта Лосе де Пимас и портовые стоянки, у мыса Сан-Себастьян и в Петропавловске. Весьма удобно было бы иметь укреплённую стоянку на Гавайских островах и замкнуть северную область океана, но в настоящее время я не представляю себе возможностей для этого. Теперь флот?
— Если вам угодно, я готов послушать о кораблях, — вздохнув, кивнул Кроун.
— Задачи флота я разделяю на повседневные и боевые. В любое время флот должен иметь достаточно судов для перевозки грузов и людей между американскими землями, Камчаткой и Охотским краем. Также в ближайшем будущем необходимо устроить путь в Санкт-Петербург через Мексику и Атлантический океан. Для этого нужны суда большой вместимости.
— Суда... Вы хотели рассказать о кораблях, — адмирал дёрнул плечом.
— Хорошо. Для того чтобы защищать суда и берега от пиратов, а так же чтобы не позволять чужакам ловить рыбу и охотиться возле наших берегов необходимо большое количество малых кораблей. Они должны крейсировать вдоль берегов и по намеченным через океан направлениям, а потому обладать хорошим ходом и иметь достаточное число пушек, чтобы справляться с рыбаками и небольшими пиратскими судёнышками. Для вящей уверенности я полагаю, что эти корабли должны передвигаться парами. Помимо этого необходимы корабли на случай открытых военных действий. Они должны быть лучше вооружены, но не менее быстроходны...
— И какие же это должны быть корабли? — усмехнувшись, спросил Кроун.
— Я различаю три ранга таких крейсеров. Третьего ранга предназначен для крейсирования в паре вдоль берегов, посему должен обладать большой манёвренностью и малой осадкой. Выбирая из существующих кораблей, это бриг, осадкой в сажень и командой в сто человек. Второго ранга — для крейсирования в паре по океанским просторам и сопровождения грузовых судов. Это корвет или малый фрегат, осадкой в две сажени и командой в двести человек. Первого ранга для одиночного крейсирования в океане или сражения в составе флотилии. Это большой фрегат для экипажа в четыреста человек. Но я полагаю, что существующие корабли не вполне годны для обозначенных целей. Прежде всего, я хочу заменить пушки, — великий князь, немного замешкавшись, извлёк из стопки листов несколько эскизов. — Вот.
— И что это? — улыбнувшись, спросил адмирал. — Я вижу вы убрали всю бортовую артиллерию.
— Вы правы. Я оставил только бомбические пушки, по паре курсовых орудий и фальконеты. Бомбические пушки располагаются на поворотных платформах по линии киля. Для третьего ранга это два орудия, для второго — три, для первого пять...
— Бомбические пушки... Пексан... Хе! — усмехнулся Кроун.
— Они. Их бомбы должны быть главным оружием корабля. Курсовые пушки нужны лишь для подачи сигналов, да стрельбы книппелями. Фальконеты будут полезны при абордаже...
Адмирал. резко встал.
— А теперь, послушайте меня, молодой человек! — гаркнул он, взял со стола эскизы великого князя и несколькими резкими движениями превратил их в один большой бумажный комок. Мощным ударом он направил его куда-то прочь и продолжил греметь: — Флот, сударь, это не игра с солдатиками! Один единственный фрегат с бомбическими пушками будет стоить казне более полмиллиона! Он займёт верфь на три года! Ижорский завод на пару лет обеспечит заботами! В то время как сама возможность размещения сверхтяжёлых пушек на его верхней палубе сомнительна, а польза от сего корабля вряд ли будет настолько ощутима, чтобы идти на подобные эксперименты... Но сама идея не плоха.
Адмирал широко улыбнулся, оглядев растерянные лица присутствующих.
— Александр Андреевич, у меня к вам будет большая просьба. Покажите Его Императорскому Высочеству верфь. И дайте ему должные представления об устройстве корабля. Для чего прошу вас радушно принимать его в ближайшие две недели. И ещё покажите ему Михаила, я уверен Вениамин Фомич не будет возражать. А вас, молодой человек прошу быть у меня двадцать пятого. Будете держать экзамен по набору и обшивке, и первого по такелажу и рангоуту. А там я посмотрю, годны ли вы хотя бы юнгой. А всё это, — адмирал показал рукой на карту, — пустая трата времени.
Саша открыл рот, явно намереваясь что-то возразить, но встретившись взглядом с Кроуном, вытянулся по стойке смирно.
— Слушаюсь!
— Я буду рад быть вам полезным Роман Васильевич, если моя служба позволит это, — слегка растягивая слова, отозвался Попов.
— Позволит, — кивнул адмирал. — Я уж знаю это точно... Предлагаю закончить излишние разговоры.
— Слушаюсь, — ответил великий князь, а остальные просто промолчали.
— И да... — уже направляясь к двери, адмирал обернулся. — Все эти новейшие крейсера сойдут со стапелей не раньше тридцать пятого года. А корабли нужны будут уже этой весной. Посему предлагаю Его Императорскому Высочеству походатайствовать государю о переводе в Охотскую военную флотилию двух фрегатов типа Спешного, шесть бригов типа Гонец и десяток разных шлюпов. Этого должно хватить для охраны берегов на ближайшие пять или десять лет... Корабли можно было бы и купить... А где взять для них команду, подумайте сами. Честь имею, господа.
Старый адмирал вышел. Оставив присутствующих в некотором недоумении.
— Кхм, — первым пришёл в себя Юрьевич, — Александр Николаевич, зимой темнеет быстро, если вы намерены осмотреть верфь, нужно поспешить.
Через полчаса они стояли возле огромного здания парильни.
— Здесь доски обшивки, а это, как правило, дубовые доски толщиной от трёх до семи дюймов, в течении нескольких дней пропитываются паром. От этого они становятся гибкими. Их заправляют в гнутарный стан, — Попов показал рукой на огромную ферму. — направляющие стана повторяют требуемый изгиб обшивки. Разумеется, для каждой доски задаётся своя форма. Оная закрепляется в нужном положении и оставляется на медленную сушку, после которой уже навсегда сохраняет приданный изгиб.
— А как вы рассчитываете форму для каждой доски? — поинтересовался великий князь.
— Перед началом закладки корабля по предварительным чертежам строится его точная модель обычно в размерах один к десяти или двенадцати. Эта модель выполняет роль шаблона, все детали в реальном размере изготавливаются именно на основе деталей макета. С них же снимаются уточнённые чертежи для дальнейшего хранения. Пойдёмте, я покажу такую модель семидесяти четырёх пушечного Великого Князя Михаила. По ней сейчас выправляют чертежи.
* * *
6 января 1827, Санкт-Петербург
Уставший после долгого общения с Поповым Саша не испытывал большого желания встречаться с друзьями Жуковского. Но этот вечер был заранее оговорён, и отказаться не представлялось возможным. Всю дорогу до Миллионной Саша мысленно размещал по корпусу корабля бимсы, карлингсы, книсы и пиллерсы, постепенно приходя к осознанию, что, если ничего не менять, то бомбические пушки не могут стоять на малых фрегатах. И теперь, в гостиной, могущей служить небольшим танцевальным залом, он подсознательно желая потеряться выбрал кресло возле дальней от входа стены. До прихода других гостей ещё было достаточно времени, и он снова погрузился в океанскую пучину:
"...Вообще фигня получается. Нужны крейсера быстрого хода. Им в баталии вступать не следует. Их задача догонять или убегать. Соответственно нужны дальнобойные пушки на носу и на корме, по бортам не обязательны. Если произошло сближение, значит дело идёт к абордажу, фальконетами верхнюю палубу размять перед дракой и достаточно. Дальнобойные пушки должны выполнять две функции сбивать паруса и дистанционно дырявить борта. Выводим из рассмотрения вопрос прицеливания в качку, но с учётом того что под парусом ходят галсами, то пушки надо ставить на верхней палубе на поворотных платформах. Заодно будет возможность выставить их на борт. И тут всё стройно никакой Кроун не переубедит.
Проблема в пушках. Книпеля вдаль забрасывать сложно, но тут другого ничего не придумаешь. А вот ядра... Ядра на больших дистанциях будут просто вязнуть в бортах или отскакивать. Но это половина беды. Самая большая беда, что на носу мы можем поставить от силы пару пушек. Это уже не залп бортом, выкрашивающий корпус противника в дуршлаг, а, при самом лучшем попадании, пара дырочек в корме или носу, на которые заплатку наложить плёвое дело. Значит, нужно при единичном попадании корпус противнику разворотить так, чтобы он задумался и паруса приспустил.
Нужно доставить ему в корпус бомбу приличных размеров. Вариантов доставки три. Торпеда, этого я ещё не умею. Ракета, тут из пушки то попасть искусство, а низкоскоростной снаряд большого продольного сечения... Остаётся пушка, без вариантов.
Но какая? Навесом при качке стрелять, определяя расстояние на глаз, не вариант. Не попадёшь. Значит прямой наводкой. И собственно, что остаётся. На бриг поставить бомбическую пушку весом под три тонны, обслуживаемую двадцатью человеками и дающей отдачей в палубу не хуже вражеского ядра... Понято, что адмирал идею не оценил. И судя по всему, качественно усилить деревянный каркас корабля не получится. Видимо, нужен железный набор корпуса, для таких упражнений. А где я столько железа возьму? А правильней сказать стали... Нигде!..
... Пушку нужно облегчать, и ставить её на ферму распределяющую отдачу по всему корабельному каркасу. Облегчаем пушку — уменьшаем калибр. Бомбу по весу придётся сохранить, нужен продолговатый снаряд. Чтобы баллистику не убить, нужны нарезы... Как их сделают это отдельный вопрос. А вот как бомбу загонять в ствол. Корпус чугунный, даже если ободок свинцовый сделать его не разопрёт как у расширяемых пуль. Можно конечно какой-нибудь поддон придумать. А вообще, надо совать с казны...
... Это вам не нарезы..."
В гостиную вошёл Жуковский в сопровождении высокого черноволосого господина.
— Александр Николаевич, я рад представить вам, моего давнего друга Сергея Семёновича Уварова.
— Я рад с вами познакомиться, — поднявшись, ответил великий князь.
Жуковский оставил великого князя наедине с Уваровым, направившись встречать других. Они присели в кресла.
— Где изволите служить?
— Имею честь служить в Императорской Академии наук.
— Да, наукой и просвещением Россия обретёт своё величие, — слегка склонив голову влево и продемонстрировав поднятый вверх указательный палец, сообщил великий князь.
— Кхм, несомненно, — поискав что-то взглядом, ответил Уваров. — Василий Андреевич рассказал мне, что вы намерены обучать крестьянских детей в своём поместье.
— Да, — великий князь приподнял левую бровь, — умение читать, писать и считать необходимо каждому. Возможно, в привычной деревенской жизни отсутствие грамоты не делает крестьянина ущербным... Но, полагаю, Василий Андреевич также рассказал и о том, что я дерзким образом разрушаю привычный уклад.
— Да, разумеется, хоть я и не понял вашей задумки.
— Она достаточно проста. Я намерен превратить усадьбу в общее дело для всего деревенского мира, а для этого я намерен лишить крестьян возможности заниматься своим хозяйством.
— Хм, никто не будет ради общего дела работать лучше, чем для себя.
— А этого не требуется. Нужно, казалось бы, не так уж и много. Лишить возможности жить за иной счёт, нежели с общего дела, установить непосредственный мировой суд, дабы лишить трутня возможности жить за счёт других. И всё.
— Не уверен, что это есть благо. Любое единение влечёт за собой стремление противостоять тем, кто вне мира. А тут уже недалеко до бунта.
— Россия есть один мир, и нужен лишь суд, дабы избавиться от трутней. Не может это быть бунтом, поскольку государь есть самый первый труженик. А вот избавиться от людей живущих за счёт чужого труда и не исполняющих своей обязанности на благо России необходимо.
— Кхе, — Уваров почесал запястье и внимательно принялся разглядывать что-то на полу.
Повисла тишина. Саша уже собирался вернуться к своим размышлениям о кораблях, когда Уваров заговорил:
— Надеюсь, вашими заботами финляндский университет вскоре сравняется с московским.
— Не думаю. Это совершенно разные по замыслу своему учреждения.
— Как? — коротко спросил Уваров, замерев с наклонённой вправо головой.
— Императорский Московский университет служит цели просвещения молодёжи и становления её на службу российской науки. Помимо важных научных дисциплин вопросы нравственного воспитания в нём чрезвычайно важны. Этим определяется и особое отношение к богословию, философии и истории. Профессора стремятся научить студентов быть верными подданными короны живя в ладу с окружающим обществом и трудясь на благо России. Вы согласны со мной?
— В целом, да, но разве в других университетах не так?
— В связи с местными особенностями финляндцы не чувствуют себя подданными империи в должной степени. Потому студенты не получают воспитание в нужном для короны направлении. Это надлежит исправить. И этим финляндский университет отличен от других. В нём особое внимание необходимо уделить тому, чтобы молодые финляндцы чувствовали себя, прежде всего, подданными Российской империи. Основное число профессоров университета, администрации княжества и само общество бережёт традиции шведской государственности, потому это очень не простая задача, для столь неопытного человека как я.
— Ах, что вы... — Уваров осёкся и встал, приветствуя входящих, и достаточно громко произнёс: — а вот и товарищ самого Шишкова.
Жуковский ввёл мужчину лет сорока с жидкими курчавыми, уже проигрывающими бой лысине, волосами.
— Александр Николаевич, имею честь представить, Дмитрий Николаевич Блудов, — пояснил воспитаннику Жуковский.
— Рад...— кивнул великий князь, в это время в соседней комнате раздались голоса.
— Одно минуту, — Жуковский поспешил выйти.
— Что там? — Поинтересовался наследник у Блудова.
— Я уверен, что это тёзка, — улыбнулся тот и пояснил: — Дашков, Дмитрий Васильевич... предлагаю даже не садиться сейчас уже назначенное время, и старые приятели будут входить один за другим.
— Лишь Сверчок имеет скверную привычку опаздывать на пирушку, — дополнил Уваров
Блудов пристально посмотрел на него, поджал губы, но ничего не сказал.
— Мы с Сергеем Семёновичем обсуждали сложности университетского образования в Финляндии, — продекларировал великий князь продолжение прерванной беседы.
— Да, — кивнул Уваров, — я полагаю, что в любом образовании, а в финляндском университете особенно, надлежит внимательнейшим образом отнестись к преподаванию истории. Данный предмет изучения должен быть не только обязателен, но и даваться в строго определённом ключе, утверждая в мыслях студентов побуждения более любить свое отечество, веру и государя.
— Несомненно, — кивнул великий князь. — Вслед за этими благими пожеланиями достаточно сложно определить, а что же конкретно необходимо рассказывать студентам. А главное, как это осуществить таким образом, чтобы данные рассказы не выглядели пустыми сказками.
— Но, есть же одобренная высочайше история Карамзина... — вставил своё слово Блудов.
Беседа опять прервалась, Жуковский провёл в комнату черноволосого господина. Надломленные брови придавали его кажущемуся вытянутым лицу немного страдальческое выражение.
— Александр Николаевич, Дмитрий Васильевич служит на должности товарища министра внутренних дел, — пояснил Уваров.
Великий князь поздоровался с Дашковым и после нескольких ритуальных фраз, попытался возобновить разговор с Уваровым. Однако, новые гости помешали этому. Денис Давыдов не нуждался в отдельном представлении, с ним пришёл Петр Иванович Полетика, которого Блудов между делом назвал очарованным челноком, пробудив интерес великого князя. Саша спросил об этом прозвище, когда им представилась возможность немного отделиться от остальных.
— Служба в министерстве иностранных дел требовала от него частых переездов. Где только не доводилось ему побывать. Даже до Америки добрался, — пояснил Блудов, на .
— И долго он был в Америке? — поинтересовался великий князь.
— В северной более пяти лет, а ещё в южной...
— Хм, — великий князь немного склонил вбок голову, наблюдая как увлечённые беседой Полетика, Дашков и Уваров кругами прогуливались по гостиной.
Прибывшие позже Воейков и даже Пушкин, намеревавшийся читать отрывки из готовившейся к публикации четвёртой главы Онегина, уже не могли изменить намерений наследника на сегодняшний вечер.
Застолье постепенно перешло в ту фазу, когда все утомились нахвалить друг друга и отпускать остроты в сторону шишковцев. Великому князю удалось выловить Полетику поодаль от шумной компании. Они невольно сместились к окну и присели возле него. Стулья оказались не очень удобными, спинка слишком сильно выгибалась в районе поясницы. Потому великий князь вынужден был держать спину без дополнительной опоры, это подвигло его начать разговор сразу по делу:
— Я слышал, вы длительное время жили в североамериканских штатах?
— Да, — кивнул Полетика. — Я наслышан о вашем интересе к Тихому океану, и готов рассказать всё, что может оказаться вам полезным.
— Прекрасно, и как вы полагаете, удастся ли России закрепиться на Тихом океане?
— Я уверен, что нет.
— Вот как. Поясните, — великий князь демонстративно откинулся на спинку стула, расправив плечи так широко, как это представлялось возможным.
— М-м-м. Мексика только кажется молодым и набирающем силу государством. Это охваченный непрерывной войной осколок старой империи. В котором правительство, состоящее из людей временных, не управляет даже собственной столицей. В каждой провинции власть держат враждующие друг с другом группки аристократов. Bellum omnium contra omnes, вот точная оценка жизни в той земле. Посланный государем корпус несомненно добьётся успеха. Даже если Испания не сможет помочь военной силой, взять Мехико не представляет сложности. Но что делать потом? Удержать прочную власть в этой земле также не возможно как умерить качку корабля во время сокрушительного шторма. Я слышал, государь намерен вернуть Мексику под руку испанской короны. Не пройдёт и месяца, как там случится новая революция. А следом, беспокойство охватит и земли, отошедшие под нашу руку. Потому я склонен считать эту экспедицию не более чем авантюрой. Но без Мексики совершенно невозможно иметь на Тихом океане незамерзающую базу для флота.
Полетика замолчал, очевидно, ожидая возражений. Не дождавшись их, продолжил:
— В тех краях есть старый, дряхлый, умирающий испанский лев. Глупо было бы связывать свою судьбу с ним. Старому российскому орлу, не способному защитить свои далёкие рубежи не разумно противостоять Великой Британии и молодому сильному американскому государству. Они отнимут у России всё, если не договориться с ними о небольших уступках. Ваше намерение крейсировать в океане приведёт лишь к одному, нас обвинят в нарушениях договорённостей о свободном мореплавании двадцать четвёртого и двадцать пятого года, и тогда мы потеряем всё, что имеем в Америке.
— Договорённостей? — великий князь приподнял бровь. — Так ли они важны? Наше присутствие в океане и Мексике позволит нам требовать большего, чем мы имеем сейчас.
— Большего? Тогда мы еле смогли уговорить оставить нам деясятимильную зону по берегу и по суше. С трудом удалось предотвратить американскую экспансию в Аляску. И вот теперь вы полагаете, что сможете диктовать свои условия этим государствам устроенным значительно более естественно, чем наша дряхлая империя.
— Не вижу смысла это обсуждать, — великий князь предупреждающе приподнял вверх палец. — Будут пушки, будут и неотразимые доводы в новых переговорах. Поясните лучше, можно ли потребовать выселения американце с земель, отошедших под нашу руку? Ведь согласно конвенции двадцать четвёртого года они не вправе устраивать поселения на нашей земле.
— Полагаю, это совершенно неважным. Если государь не будет иметь воли на поддержание мира в тех землях, война и последующие потери будут неизбежны. Само присоединение мексиканских земель уже основание для обвинения в агрессии. Я нахожусь в полной уверенности что ни Англия ни Североамериканские штаты не позволят России уничтожить свободное мексиканское государство.
Великий князь, склонив голову, пристально посмотрел на Полетику и коротко подытожил:
— Благодарю вас за беседу.
* * *
10 января 1828, Санкт-Петербург
Несмотря на то, что Кроун однозначно обозначил для великого князя обязательность ежедневного посещения верфи, выполнить это не представлялось возможным. Саша пошёл на своеобразную хитрость, по необходимости сводя своё пребывание у Попова к краткосрочным формальным визитам. Это вполне удовлетворяло Александра Андреевича, давая ему возможность заниматься чем-то ещё кроме обучения наследника. Так и сегодня почти весь светлый день великий князь планировал провести на полигоне, а на верфи объявиться только к шести часам.
Второй день шла репетиция манёвров роты. Бестолковая суматоха первого дня осталась позади и прошла без великого князя. Теперь же стоя на полуразрушенном бастионе, служащим артиллеристам мишенью, он с высоты наблюдал за эволюциями подчинённых, то и дело, приникая глазом к подзорной трубе, дабы разглядеть во всех деталях жесты, выражения лиц, ружейные приёмы, развёртывание ракетных установок. Юрьевич с улыбкой наблюдал за происходящим, удерживая в руке поблёскивающий жёлтым брегет. Жуковский в отличие от него имел безучастный вид, очевидно, чувствуя себя не при деле. Трое конвойных поляков стояли в ожидании распоряжений шагах в пяти от великого князя. Сегодня им была назначена роль вестовых.
— Эй! — великий князь махнул рукой одному из них. А когда тот встал рядом, указал трубой вдаль. — Обойдя тот холм слева, вышел эскадрон драгун и разворачивается в две линии.
— Понял. Эскадрон драгун, обойдя холм слева, разворачивается в две линии, — повторил вестовой и, впрыгнув в седло, умчался вниз.
— Я думаю, около двух минут до начала конной атаки. Вы согласны? — спросил великий князь Юрьевича.
— Пусть будет так, — улыбнулся тот, поглядев на часы.
В это время внизу раздались свистки командиров взводов. Рота начала перестраиваться в некое подобие треугольника, закрывая внутри ракетные установки. Юрьевич коротко бросил: "Пора!", и великий князь отправил вестового сообщить о начале атаки. К этому времени третий взвод, обращённый фронтом к предполагаемому противнику, никак не мог закончить перестроение. Отдельные звенья стояли слишком далеко друг от друга и не были сориентированы однообразно. Линия третьего взвода представляла какую-то рваную кривую.
— Слишком далеко звенья стоят, — отметил очевидное великий князь.
— Семьсот шагов, — сказал Юрьевич.
— Тянут с первым залпом, — великий князь обратился к вестовым: — красную ракету готовьте!... Хорошо уже то, что сами звенья держат форму треугольников... При перестроениях они конечно растягиваются, но весьма быстро устраняют этот недостаток.
Раздался залп. Отстрелялись вторые и третьи номера в звеньях.
— Пятьсот!
— Ракету!
Полоса чёрного дыма рванула в сторону холма и лопнула красным шаром. Следом послышались одинокие хлопки от винтовок первых номеров.
— Триста!
Три ракеты с пронзительным свистом вылетели со своих установок в сторону невидимого врага.
— Двести!
Было видно, что солдаты не успевают перезарядиться и пристегнуть штыки к намеченному рубежу. Вторые и третьи номер стали отстреливаться по готовности. Их поддержал ракетный залп второго и первого взводов примерно на ста двадцати шагах. Первые номера замерли в готовности дострелить отважных драгун, пока их товарищи принимали конницу на вставленные штыки.
— Полагаю, отбита, — улыбнулся Юрьевич. — Предложение Александра Дмитриевича снабдить ракеты свитками весьма удачно. В настоящем бою конница не смогла бы продолжать атаку даже после первого залпа.
— Хорошо... Эй! — великий князь махнул рукой, и дал новую диспозицию, — остатки эскадрона отходят к холму. А вот оттуда на сближение идут четыре пешие роты в повзводных колоннах. Сейчас они у того дерева.
Рота стала распрямлять строй, вытягивая в единую цепь первые два взвода, а третий остался вторым эшелоном.
— Долго перестраиваются, — отметил Жуковский, наблюдая, как ищет свои места в цепи каждое звено, выверяя интервал до соседей.
— Полагаю, снег сильно мешает, — ответил Юрьевич, наблюдая как одинокая снежинка пытается сесть ему на нос, — впрочем, сделать с этим ничего нельзя.
— Снег это хорошо. Пусть мешает...Отставить, — решил великий князь и указал на другой объект для артиллерийских упражнений стоящий южнее в семистах шагах, — идём в атаку на тот равелин...
* * *
11 января 1828, Санкт-Петербург
Ночью был настоящий снегопад. Он футовым слоем засыпал не только место прошлых учений, но и все окрестные дороги. Потому с утра было решено упражняться в перестроениях на дворе. Великий князь предположил, что через две недели можно будет повторить большие манёвры, чтобы оценить улучшения.
Утренние январские сумерки вполне позволяли Саше, сидя в возке, любоваться заснеженным полем у Чёрной речки. Он направлялся к Кларку, чтобы оттуда к четырём часам прибыть на верфь. На сегодня были намечены испытания котлов, и такое пропустить было совершенно невозможно.
"...Каждый день, находятся дела, мешающие мне с чистой совестью отчитаться перед стариком. И ведь невозможно ничего отложить. Скорей бы уже закончилась эта беготня. Постоянно, одно цепляет за собой другое. Когда батюшке паровозик показывали, я посмотрел на здешние манометры и ахнул. Кто бы мог подумать... Пришлось спешно воспроизводить на бумаге простейший манометр от насосной станции. Лично нестись к часовщику, хорошо хоть забирать можно было не лично. Будем надеяться новые манометры уже оттарировали, хотя бы грубо. Принц крови, второй человек в величайшей империи вынужден лично интересоваться формой фляжек, сколачиванием мишенных щитов из досок, всякими жалками-сеялками...
Когда же, наконец, я смогу заняться стратегическим планированием перекладывая всю эту мелочёвку на подчинённых... Хочешь чтобы было сделано правильно, делай сам. Кто за меня придумает новую пулю, ракетное топливо на карамели или единый патрон. И не только это, но и всё остальное. Ведь эти прорывы могу сделать сейчас только я. Местные могут продумать воплощение, провести опыты, доработать. Но сами прорывы в каждой области делать мне...
А для этого, юноша, прежде чем вещать о тихоокеанском флоте, извольте сначала изучить конструкцию корабля. Дабы не вести себя как наевшаяся зубного порошка личность в присутствии двух людей с университетским образованием.
С другой стороны, я вам не Фока, на все руки дока. Нет у меня должных знаний во всех областях и, наверное, не будет никогда. Одно радует, что я Батово в ручном режиме не веду. Сдох бы...
Ах, если бы я мог не самостоятельно изучать весь этот корабельный конструктив, а просто назначить кого-то изучить возможность, например, установки той же бомбической пушки на палубу брига. Но нет у меня таких людей. И взять их негде. И ещё очень нескоро их будет, где взять. Потому, извольте барин сами-с. Но это уже приобретает катастрофические масштабы....Надо быстрее выпускать Мельникова в свободное плавание, а для флота искать проштрафившегося мичмана.
...Пушки, пушки... Что же с вами делать. Не нарезать будет чугунные стволы, да и затвор не больно приспособишь. Хрупок материал и твёрд. А бронза держать нарезы не будет... Вот если было можно стальные вкладыши сделать, но я сомневаюсь в успехе. Негде сталь взять для такого дела.
С нарезами пробовать надо, с первого раза не зайдёт однозначно. Надо бы дядю уговорить на опытное производство. Возможно, там руку набьём. Заодно потренируемся, чем из нарезного стрелять. Снаряд не пуля, не факт, что фишка с расширяющейся юбкой прокатит. Пробовать надо, заранее не скажешь.
Значит, пока на гладких стволах. Так сказать, что есть. Продолговатым снарядом из них стрелять, это не в носу ковырять. Стабилизатор нужен. Материал для него должен быть относительно лёгок и прочен. Сталь не предлагать... Его при выстреле не должно корёжить. При этом, центр масс должен быть максимально вперёд вынесен. А ещё он должен быть настолько симметричен, чтобы на этих скоростях снаряд не уводило в сторону. По нынешнему опыту взводная ракета летит со скоростью раза в четыре меньше и на трёхстах шагах у неё разброс с радиусом где-то пятнадцать шагов. Для нашего пехотного случая приемлемо. Опять же есть надежда на отработку технологии и уменьшении разброса. Опять же при выстреле нагрузок на оперение можно сказать нет.
А в пушке стабилизатор будет непредсказуемым образом уводить снаряд на том же расстоянии шагов на сто... Впрочем, я могу ошибаться. Снаряд калиберный, оперение не может выступать за калибр. На больших скоростях оперение окажется в тени и может просто не работать... Пробовать нужно... Если бы ещё была уверенность, что оперение переживёт выстрел. Что-то слишком всё зыбко. Круглая бомба. Большая массивная пушка. Это, наверно, самое реализуемое решение. Тоже ещё, отлей такую, попрыгать придётся. На бриг её не поставишь. А при малых калибрах весь смысл в бомбовой затее теряется. Останется лишь ядром стрелять... Толку с этого чуть...
Всё в сталь упирается. Ничего не сделать без неё. Правильно старый вояка посоветовал, сейчас надо направить на тихий океан те корабли какие есть под рукой. А тем временем мутить в артиллерийской школе опытную батарею под будущий флот... Да, и не только флот. У меня найдётся чего предложить дяде для затравки этой идеи... Благо, элементарный дальномер есть и капсюль тоже. Вообще, нужно больше концентрироваться именно на учебных и опытных заведениях, а не на железках..."
— Александр Николаевич, — оторвал великого князя от размышлений Жуковский, — Я предлагаю назвать наш журнал "Собиратель". На мой взгляд, название отражает стремление к знаниям.
— Да-да, — растерянно обвёл глазами окружающие сумерки великий князь и развернулся к воспитателю, сидевшему в возке рядом. — Хорошее название. Впрочем, я бы хотел иметь в журнале отдельный раздел для небольших статей и вообще...
— Интересно, о чём бы вы хотели писать?
— У меня есть несколько задумок. Пожалуй, для первой статьи по учёту ружейного огня при стрельбах, уже есть наброски.
— Кхм, я полагал, что журнал будет литературным, а не учёным. Да и кому может быть интересно про стрельбу, — Жуковский скривил губы, — кроме некоторых военных.
— Кхе, — сидевший напротив Юрьевич сдавлено кашлянул, поднеся кулак к губам.
— Будет ли это интересно... — великий князь вскинул брови. — Это интересно мне, и я бы хотел, чтобы это прочитало ещё несколько человек. Ради них, можно и издать журнал.
— Некие литературные листы неучёных людей...— пробормотал Жуковский
— Прекрасно! — Улыбнулся великий князь. — Листы неучёных людей... А я буду Иван Незнайкин. И надеюсь, что мои произведения будут хоть в какой-то степени литературными. Впрочем, я с удовольствием бы писал и об истории и литературе, но, полагаю, цензура не одобрит мои ребяческие порывы. А о ружьях я могу излагать вполне свободно.
— Но тираж не может быть сколько-нибудь значительным, чтобы кто-то помимо императорской семьи мог получить экземпляр, — заметил Жуковский.
— Мне достаточно того, что у меня будет мой экземпляр, который я смогу отдать нужному человеку.
— Кхм, — Жуковский задумался.
— Подъезжаем, — коротко отметил Юрьевич, подводя черту под разговором.
— Солнце ещё не встало. Придётся подождать, — отметил великий князь. — Надеюсь, Матвей Егорович сможет развлечь нас беседой.
К десяти утра они вышли на специально подготовленную испытательную площадку. На речном берегу, в трёхстах метрах друг от друга стояли два котла, кажущихся чёрными на слепящем от яркого зимнего солнца снегу. Их установили вплотную к длинной кирпичной стене цеха на особой ферме, подняв примерно на полметра землёй. В стене предусмотрительно сделаны окна, через которые в топку подавались дрова. По первому впечатлению котлы напомнили Саше огромные радиаторы.
"...Готовые батареи отопления. С одной стороны многочисленные хомуты добавленные в качестве рёбер жёсткости в местах соединения листов позволяют надеяться на удержание относительно большого давления. Однако как всегда в технике, за всё наступает расплата. Теперь котлы приобрели развитую поверхность и, обдуваемые набегающим воздухом, будут сводить на нет усилия кочегара. Хорошо, что я сразу предполагал наборный деревянный кожух..."
Левый котёл уже давно топился. Зрители расположились внутри цеха в самом дальнем от него углу. От истопника, шустрого парнишки лет семнадцати, по живой цепи регулярно передавали сообщения о данных давления.
— Полторы... Две... Две и четверть... Две с половиной...
Когда давление достигло четырёх атмосфер, великий князь предложил убрать всех кто, но напрямую не связан с делом. При пяти, он потребовал, чтобы убрались подальше все кто только возможно, а всем зрителям предложил присесть на корточки. Возле котла остался только истопник. На шести с четвертью послышался свист, быстро перешедший в рёв, и котёл громко бумкнул, оглушив всех находящихся в цеху. Великий князь вовремя заткнул уши и широко открыл рот.
— Все живы!? — придя в себя, прокричал немного оглушённый великий князь.
Возле топки суетились люди. Стена цеха немного пострадала, но всё же выдержала удар. Из цеха на свежий воздух вывели ошалевшего истопника.
Когда все пришли в себя, началось обсуждение.
— Полагаю надо поставить предохранительный клапан на четыре с половиной. А рабочее давление утвердить на трёх с половиной, — подвёл итог великий князь, — сейчас отрегулируйте клапан, и будем давать давление до открытия клапана. А после, повторим ещё раз. Я сейчас уеду, но желаю, чтобы вы ещё восемь раз проверили открытие клапана. Необходимо убедиться, что давление до четырёх с половиной котёл выдерживает многократно. А также, что размер клапана позволяет уверенно сбрасывать критическое давление. Посему на второй и последующие разы надо поставить двух истопников.
* * *
12 января 1828, Санкт-Петербург
Когда солнце стало давать достаточно света, великий князь, полон намерения подготовить подробную статью о стрельбах, взялся за перо. Жуковский, отлучавшийся по своим надобностям в город, вернулся к одиннадцати. Он привёз с собой большую стопку книг, явно намереваясь представить их воспитаннику, и с улыбкой наблюдал за тем как великий князь то и дело прерывает свою работу и, поигрывая пером, о чём-то размышляет.
— Я рад, Александр Николаевич, что этот день вы решили провести за столом, — улыбнулся Жуковский, раскладывая перед собой книги. — И мы наконец-то сможем побеседовать, находясь в безмятежном спокойствии.
— Да, на завтра государь приглашает меня в Петергоф. Полагаю, там у меня не будет времени на иные дела.
— Странно только, что вам назначено быть на Александровском заводе.
— Ничего странного, Матвей Егорович построил подвижную кухню по моим рисункам, и завтра мы берём её с собой.
— Ох уж эти военные дела, — вздохнул Жуковский, — и сейчас вы, очевидно, заняты сочинением какого-нибудь устава.
— Вы почти угадали. Я готовлю диссертацию для нашего Собирателя о порядке проведения стрельб и оценке их результатов.
— А я надеялся, что это была шутка. Я бы желал, чтобы вы больше внимания уделяли литературе и поэзии.
— Кхм, Василий Андреевич, — лицо Саши раскраснелось, и он, на секунду потупив глаза в пол, внезапно упёр свой взгляд в переносицу воспитателя, — полагаю, необходимым однозначно определить мои предпочтения. Дабы в дальнейшем между нами было полное взаимопонимание. Вам не сложно заметить, что я действительно увлечён военными делами, и дипломатическими, и техническими, и медицинскими и другими. Всех их объединяет одно, они имеют непосредственное применение в моей жизни и сулят пользу. Ровно поэтому я занят ими, а вовсе не из увлечённости. Готов ли я столь же активно заняться поэзией или историей? Готов...
Великий князь встал, подошёл к окну и развернулся на каблуках лицом к воспитателю. Лицо наследника стало неестественно бледным.
— Готов, но не из любви к прекрасным душевным порывам, а из сооб...кх-кх — голос наследника надломился, и он закашлял, — из соображений пользы для управления государством и иного применения. Отвлечённая от непосредственного применения благость не прельщает меня. Рассуждения о красоте скучны. Словесные упражнения ценны для меня как средство, инструмент, при помощи которого я буду делать доступными для понимания другими свои диссертации и циркуляры. Сейчас я пишу о стрельбах, и это для меня прекрасное словесное упражнение. Всё надлежит изложить так, чтобы даже человек штатский понял и суть, и назначение, и смысл. В этом мне нужно литературное образование. В то время как описание журчащих ручьёв и порывов эфира удручает меня своей бесполезностью.
— Ах, милый друг, — Жуковский широко улыбнулся, — я так рад, что вы нашли в себе силы, для откровенности. Ещё же более вы радуете меня своей готовностью к полезному труду. Однако, так ли бесполезна, дающая восторг душе, литература?
Великий князь пожал плечами и вернулся к написанию своего трактата. Несколько минут оба были заняты своим делом. Наконец Жуковский решил продолжить разговор:
— Мне представляется, что вы заблуждаетесь на тот предмет, что литература не принесёт пользы для вас, как наследника престола.
— Я такого не говорил, — великий князь посмотрел на воспитателя, и их взгляды встретились.
Некоторое время они пристально смотрели друг на друга. Наконец, воспитанник опустил глаза и вернулся к своей работе. Обмакнув перо в чернила, он замер на минуту и отложил перо.
— Я желал бы выпускать газету, — глядя в стену перед собой, сказал великий князь, — дабы печатающиеся в ней литераторы проясняли умы подданных и вселяли им любовь к короне и господом вверенной императору России. Полагаю, такой литературы издаётся сейчас недостаточно. Мне хотелось бы устроить народный театр и ставить в нём пьесы, прославляющие русское оружие, вселяющие в народ гордость за своего государя и радость от воплощения промысла божия, отметившего Россию как великое государство. Но многое из этого мне сейчас недоступно, потому я пишу статью в Собиратель и позабочусь о том, чтобы её прочитали те, кому она предназначена. И в этом есть польза от литературы.
Великий князь взял перо, осмотрел его и вернулся к своей работе. Вскоре он закончил оборотную сторону четвёртого листа и отложил его на просушку.
— Позвольте ознакомиться — попросил воспитатель.
— Да, прошу вас.
Жуковский взял готовые листы и сел ближе к окну. Временами он отрывался от чтения и бросал взгляд на воспитанника. Великий князь не обращал на это внимание, увлечённый изверганием на бумагу своих мыслей.
— Никогда не думал, что пальба из ружей столь сложное дело, — сказав это, Жуковский замолчал, уставившись на воспитанника.
— Любое дело, даже поднесение ложки ко рту, может оказаться весьма сложным при попытке понять его, учитывая все подробности. Главное сразу определить, чем можно пренебречь, а что необходимо изучить со всем тщанием. У вас есть непонимание, например, того почему я отличаю дальность действительной стрельбы, от дальности эффективной? Или почему эти дальности оказываются разными для одного и того же ружья в зависимости от обстоятельств?
— Нет, вы достаточно понятно всё объясняете. Что же касается верности ваших суждений, то я оставлю оценку их знатокам этого дела.
— Значит, я использую слова правильно, — кивнул великий князь, продолжая писать.
* * *
13 января 1827, Санкт-Петербург
К восходу солнца царский поезд выехал из ворот Александровского завода. Великий князь сидел в возке отца, тогда как его учителя и конвой плелись в самом конце.
Оглядывая проплывающие мимо домишки обывателей, государь внезапно сообщил наследнику:
— Прежде чем самому устраивать народные зрелища, весьма полезно побывать на тех, что уже есть. Скоро масленица, рекомендую тебе посетить балаган Лемана. А заодно посмотреть остальные гуляния.
— Непременно, воспользуюсь вашим дозволением.
Государь кивнул и продолжил осматривать окрестности. Вдоль дороги спешили куда-то бабы. Несколько солдат под руководством унтера грузили какое-то добро на телегу. Одинокий мужичок, согнанный со своей телегой на обочину, провожал поезд взглядом, ломая шапку и кланяясь.
— Полагаешь...— император сделал паузу, прежде чем продолжить, — калибру надлежит быть ещё меньше, чем четыре и шесть?
— Уверен в этом. Я хотел бы иметь винтовки четыре линии. Меньше сечение пули, меньшее сопротивление ей оказывает воздух. Дальше выстрел. Пуля и весь патрон легче. Отдача при выстреле слабее. Патронов можно носить больше и стрелять дольше.
— А нагар?
— Пуля вжимается в нарезы и вычищает значительную часть нагара от предыдущего выстрела. Кроме того, нарезы намеренно делаются широкие.
Государь не счёл нужным продолжать этот разговор. Спустя минут десять он спросил:
— Полагаешь, хороший в этом году будет урожай?
— Не знаю, — пожал плечами великий князь. — рассчитывать надо на плохой, а готовиться к хорошему.
— Хочу осенью посмотреть на твои поля, — заключил Николай Павлович.
— Рад буду показать.
Снова воцарилось молчание. Такое общение было свойственно государю, но Сашу оно нервировало. Он предпочёл бы углубиться в подробности. Обсудить всё. Но отец однозначно давал понять, что не желает вдаваться в детали. За такими обрывчатыми разговорами кое-как добрались до путевого дворца Стрельны. Государь, против обыкновения, повелел подать обед прямо на улице. Он твёрдо был намерен отобедать из передвижных кухонь, следующих за ним в поезде от Александровского завода. Из дворца вынесли мебель и посуду. Великий князь подал сигнал, и его люди достали походные котелки, заготовленные для легиона. Через пару минут после того как повара выдали первые порции, наследник, держа котелок полный дымящихся щей, сел напротив государя.
— Если уж проверять, то и посуду тоже, — ответил он на вопросительный взгляд отца.
— Хорошая мысль, — ответил Николай Павлович, отдавая свою тарелку лакею.
* * *
14 января 1828, Петергоф
Первую половину дня государь, вместе с наследником посвятил осмотру строящегося дворца. Отобедав они, сопровождаемые Жуковским и Сперанским, расположились в Дубовом кабинете.
Император сел на стул боком к секретеру и, поглаживая опущенную столешницу, произнёс:
— Люблю здесь бывать. Такой спокойный, сильный, рабочий дух заперт в этом кабинете, — государь обвёл взглядом гостей. — И как вам нравится будущий дворец?
Великий князь пожал плечами и не решился высказать ничего. Сперанский со всей очевидностью собирался с духом, но Жуковский опередил его:
— Проект мне представляется символичным. Строгая красота. Дворец как символ рационального, окружённый зелёным парком в его естественном виде во многом напоминающим лес. И через эту дикую природу от дворца, походящего на европейский замок, как солнечные лучи расходятся аллеи...
Улыбка великого князя не ускользнула от взгляда государя.
— А ты, Sacha, что скажешь?
— Красиво, — коротко ответил великий князь.
— И всё?
— О красоте и символизме, всё. А вот устройство парка может представлять предмет для размышлений.
— И какой?
— Недавно мы беседовали о Лесном институте, и я пришёл к выводу, что всякий парк должен быть использован для обучения воспитанников этого учреждения. И этот парк я не полагаю исключением. Однако обучение это может иметь свои особенности. Поскольку площадь этого парка весьма велика, я бы предложил его для обучения способам обновления леса. Разбить парк на участки и производить в них планомерную рубку и высадку деревьев самых разных пород. Целью является не выведение ценных пород или правильный уход. Этим сейчас занимаются в парке Лесного института. Цель: нахождение наиболее эффективных способов обновления лесов, для получения постоянного источника дерева...
— Гм, — не удержался Жуковский, и все взоры обратились к нему. — Превратить место для духовного отдыха членов императорского дома, место для приёма почётных иноземных гостей, в лесную дачу. Не стоит выставлять помазанника божьего лесорубом.
— Хе, — в свою очередь усмехнулся великий князь, — лесорубом может и не стоит, но хотел бы я быть похожим на царя-плотника. Всякое заведение государево, должно служить пользе государственной...
— Достаточно, — прервал их император. — Площадь парка довольно мала. Возможно, следует озаботиться о выкупе прилегающих земель, для расширения.
Сперанский, молчавший до этого, почесав подбородок отметил:
— Лишение владельцев их собственности, должно быть вызвано реальной необходимостью и обязано сопровождаться достойным возмещением. Стоит ли увеличение парка таких забот?
— Парк для прогулок, такого не стоит, — мотнул головой великий князь. — А опытная площадка, для выработки способов сбережения лесов по всей России... Что же касается собственности и возмещения, то я уже излагал свои соображения. В железных дорогах я вижу будущее. Прокладка их потребует массового изъятия из оборота земель не только казённых, но и владельческих. И важно понимать главное, земля не может быть людской собственностью. Она богом вручена народу, и император именем господним следит за надлежащим её пользованием на общее благо. Ничьи желания и доходы не могут быть выше общего блага, ради которого господь и вручил сей дар. И если для заботы о лесах Российских или благе народном нужно использовать землю под лесную дачу. Значит так должно быть. Владелец земли простирает свою власть над этим божьим даром, в силу господнего благоволения и под государевым доглядом. Земля есть благость прямо или опосредовано кормящая его. Ему непременно нужно возместить утраченное. Размер же возмещения определить не сложно по средней цене земли в губернии, добавив к ней немного.
— Я читал, — кивнул головой Сперанский. — В обществе это будет понято однозначно как грабёж. Цена возмещения должна существенно превосходить стоимость от возможной продажи, поскольку она посягает на само право владельца распорядиться собственностью.
— Земля дана нам господом, для того чтобы мы могли снискать себе пропитание, а не для чей-либо наживы. Употребляя землю сообразно проведению, мы осуществляем должное. Владельцу же которому ранее дарованная земля была вручена в пользование, мы должны возместить утраченный источник пропитания, — великий князь поднял палец вверх и повторил чётко проговаривая каждую букву: — Возместить утраченное, а не дать ему возможность нажиться, продав казне участок по несообразной цене. Цена возмещения должна быть справедливой, а потому должна опираться на среднюю по губернии, добавляя сверху некую незначительную компенсацию. Таким образом возмещение будет соотносится с ценой возможной продажи.
— Она не может соотносится с ценой продажи, потому что владелец понуждается к лишению своего имущества независимо от его желания. Он не в силах отказаться от этой продажи.
— От чего же. Вы не внимательно читали, — улыбнулся великий князь, — он вполне себе может оставить участок за собой. Но земля обречена, быть использованна на общее благо определённым способом. Кто же владеет этим участком совершенно не важно. На участке должна быть лесная дача или пройти дорога. Сие есть благоустроение земли и оно изменено быть не может. Владелец вправе не передавать участок в казну, но благоустроение он отменить не в силах...
— Это издевательство, над здравым смыслом.
— Отнюдь. Для умных людей это возможность улучшить своё благополучие. Ведь владелец участка получает определённый доступ к благоустроению. Он, как бы, совместно с казной устраивает общее дело и может рассчитывать на возможную прибыль. Хотя для казённого предприятия прибыль вовсе не обязательна. Говоря проще... Лесная дача. Владелец участка не может этого изменить или повлиять на посадку деревьев, на проведение работ. Но сам спиленный лес по соглашению может принадлежать ему. Если он продаст казне участок, то он не сможет получить этот лес без платы...
— Хорошо, — Император прервал беседу, — я рад, что помимо выкупа в казну могут быть и иные способы.
* * *
15 января 1828, Петергоф
Морозный воздух пощипывал лицо. Щёки великого князя порозовели. Лёгкий ветерок заставлял глаза слезиться. Слегка поёживаясь, он стоял возле государя и смотрел на леса облепившие стены будущего дворца.
— М-да, — Николай Павлович покачал головой, наблюдая за неспешными движениями рабочих, — полагаю, Егор Францевич будет сильно недоволен твоими словами.
— Какими?
— О необязательности прибыли.
— Егор Францевич достаточно умён, чтобы не закрывать глаза на истинное положение вещей. Прибыль весьма желательна, но казённые учреждения строятся не для её получения, а ради удовлетворения государственных потребностей. Это не значит, что не может быть казённых предприятий с целью прибыли. Просто это не единственная государственная потребность.
— Тебе возразят, что имея деньги можно приобрести всё остальное.
— Это ошибка. Купить можно лишь то, что тебе хотят продать. Многие заблуждаются в том, что желание продать зависит только от цены. Если бы это было так, Наполеон, захватив Москву, смог бы покупать у Александра Павловича провиант и фураж для своей армии.
— Ха-ха! — рассмеялся Николай Павлович, — Да, но всё же не стоит недооценивать важность частной инициативы. Недаром книга мистера Смита так популярна.
— Господь создал множество зверей и деревьев. И людей он также сделал разными. Многообразие, очевидно, охватывается умыслом господним. В делах экономических, военных и любых других надлежит придерживаться соображений многообразия. Своё место найдётся для любого: и для казённого завода, и для владельческого поместья, и для купеческого торгового дома. Главное чтобы каждый был именно на своём месте.
Николай Павлович положил руку на плечо сыну, затем слегка сжал его.
— Пойдём, — скомандовал он. — Я замёрз.
Они направились к Большому дворцу. Император шёл так быстро, что великий князь шагом еле поспевал за ним. Ворвавшись во дворец и скидывая с себя пальто, государь распорядился:
— Для меня и Александра Николаевича, чай в дубовый кабинет.
Горячий напиток приятно разливался по телу. Последнее время великий князь полюбил пить чай вприкуску с сушёными яблоками. Теперь и Николай Павлович попробовал. Лицо государя скривилось.
— С цукатами в меду лучше, — отметил он.
— А по мне, так слишком сладко. Я предпочитаю покислее, — возразил Саша.
— Тогда почему именно яблоки?
— Случайно так получилось, после того как я поселился в ракетном заведении. Александр Дмитриевич пьёт так. Он же и поделился со мной своим запасом.
— Прекрасно, и как идут дела у Александра Дмитриевича? Справляется ли он со всеми заботами, ведь помимо твоих шалостей, он обязан к весне поставить ракеты по заказу.
— Устаёт очень, и это заметно, — Саша ненадолго опустил глаза вниз, — но обещает всё сделать вовремя.
— Это хорошо, удачно, что для ракет годится и свекловичный сахар. Иначе казна бы не выдержала.
— Я подозреваю, что не только сахар годится. Нужна хорошая химическая лаборатория и время. Полагаю, что сахару можно отыскать достойную замену. Ведь нужно не много. Материал должен гореть, и чтобы его можно было сплавить в единый брусок, дабы он не растрескивался при перевозке. Карамель первой пришла мне в голову.
— К сожалению, сейчас нет времени на это. Ракеты нужны этой весной. Я уверен в неизбежности войны с османами.
— Есть множество вещей нужных прямо сейчас, — Саша пожал плечами. — Но есть такие, что потребуется через много лет, а закладывать их надо уже сейчас, иначе будет поздно. К таким вещам я отношу всевозможные институты и школы, дороги и заводы. Чем больше их удастся основать сейчас, тем большую выгоду можно получить потом. Именно поэтому самого легиона ещё нет, а школа есть. С вооружением новыми винтовками можно не торопиться, а завод научить делать винтовки в четыре линии нужно уже сейчас.
— Хе, — усмехнулся Николай Павлович, — хорошо быть уверенным в том, что нужно сейчас, а с чем можно не спешить. Ты, ведь уверен, что твоя железная дорога нужна именно сейчас?
Николай Павлович прищурившись, посмотрел на сына и продемонстрировал улыбку.
— Полностью! — великий князь ладонью горизонтально разрезал воздух. — Всякому думающему человеку очевидны грядущие выгоды от использования железных дорог относительно шоссейных, и паровых карет... паровозов относительно лошадей. Сейчас машины чрезмерно дороги и не надёжны, но совершенно очевидны их преимущества при доставке грузов. Также очевидны преимущества речных пароходов. Россия огромная сухопутная страна. Британцы захотев высадить десант где-нибудь в Крыму доставят его из Лондона быстрее, чем наши полки придут из Санкт-Петербурга. Нам больше чем всем другим нужны речные пароходы и новые сухопутные, железные, паровозные, скоростные дороги. Они есть главная защита империи. Не будет таких дорог, и все окраины отпадут от нашей короны. И чем быстрее мы научимся строить такие дороги, тем лучше. Начинать всегда сложно. Я буду рад, если мой паровоз проездит хотя бы три дня без поломки. Важно что мы начали. На Гатчинской дороге Мельников, Кларк и работники приобретут опыт, и следующая дорога будет лучше. А потом, лет через десять, лейб-гвардии гусарский полк за две недели домчится до Одессы.
— Хм, посмотрим, посмотрим, — почесал подбородок Николай Павлович.
— Опять же, дабы иметь надёжную связь с Сибирью и побережьем Тихого океана, речные пароходы необходимы. Это на Волге можно за счёт бурлацкого промысла потерпеть, а на сибирских реках бурлаков нет. Не будет дороги, англичане... да что англичане, американцы или даже японцы смогут отнять у нас земли в тех краях.
Хе, — усмехнулся Николай Павлович, — Однако англичане свои паровые машину углём кормят. А нам дров на всё не хватает. Уже все леса повывели. Каждый завод ежегодно направляет прошение об увеличении своей лесной дачи. Твоя затея с торфом мила, но дрова им не заменишь. А российский уголь либо плох, либо лежит далеко.
— Пока кроме дров ничего другого нет. Торф лишь немногим облегчить нашу участь может, и уже этим он хорош. Он есть здесь и сейчас, прямо возле железнодорожного полотна. Но главное не в этом. Английские машины под угль придуманы. Имеют топки небольшие и на дровах или торфе не будут иметь должной силы. Мы же, приученные к тому, что не только дровами можем топить котлы, заранее свои машины будем готовить к разному топливу. И к многозольному торфу, и к жаркому английскому углю, и к крупноразмерным дровам, и даже к жидкой нефти. Нам будет сложнее, но в результате наши паровозы будут самыми лучшими в мире. Нельзя бояться сложностей, те из них, что мы преодолеем сейчас, в будущем станут залогом нашего величия.
— Четыре линии, — Николай Павлович приподнял одну бровь.
Раскрасневшийся от волнения Саша, на мгновение смутился, потупился в пол. Но вскоре поднял голову.
— С трудом... с преодолением... по дорогой цене... четыре линии прямо сейчас. Чтобы через десять лет, когда все осознают преимущества малого калибра уже иметь налаженное производство. И в пару лет перевооружить всю армию. А главное чтобы люди привыкли внедрять новое, а не делать из века в век одно и тоже. Каждый год новое.
— Частная инициатива, — Николай Павлович покачал головой.
— Отнюдь, скорее служебное рвение.
— Оно заключается в исполнении приказов, а тут...
— Приказы могут быть разные. В легионе я намерен внедрять директивы, оставляющие за подчинёнными свободу для соображения в приложении сил.
— А кто ответит за ошибку?
— Все. Руководство суть обязанность отвечать за ошибки своих подчинённых.
— Посмотрим, — коротко ответил Николай Павлович. — Тебя уже известили о моём благоволении изданию журнала?
* * *
16 января 1828, Санкт-Петербург
Уже стемнело, когда великий князь миновал Стрельну, остановившись в путевом дворце лишь для смены лошадей. Сани плавно тянулись по утоптанному снегу. Скрытые мглой окрестности не могли порадовать глаз. Хотелось спать.
— И всё же, мой милый друг, — решив, видимо, развлечь воспитанника, Жуковский возобновил разговор, после длительного молчания, — вы недооцениваете силу возвышенных искусств в жизни правителя. Всякий государь подвержен суждениям о нём, как среди потомков, так и современников. Тогда... являя обществу свою утончённость можно заложить основу для полыхания в душах чувств родственных дружескому единению с государем.
— Хм, возможно, — склонив голову набок, ответил великий князь, — но не может ли от этого всего образоваться некий вред?
— Истории известны многие великие правители. И все они считали необходимым являть себя обществу соответствующе. Позвольте, я поставлю вам в пример Фридриха Великого.
— Я слушаю.
— В юности имел он прекрасную и чистую душу. Сам сочинял музыку и играл на флейте, имел влечение к поэзии и живописи. Он родился королём и с малых лет верил в своё назначение. Будучи прекрасен телом и вели положением, был он окружён многими юношами и дамами. Он доверчиво выбирал друзей, пока не обрёл понимание, что вокруг него слишком много корыстных глупцов. Временами, забывая о своём великом назначении, он мечтал стать музыкантом или писателем, восхищался всем "французским". Но настал день, и ему пришлось отринуть свою юношескую беззаботность.
Жуковский сменил позу, устраиваясь удобнее, и продолжил:
— Его отец, Фридрих Вильгельм Первый, прозванный король-солдат, из любви к сыну и его назначению, держал Фридриха в строгости. Старый король говорил: " Нет! Фриц повеса и поэт: в нем не будет проку! Он не любит солдатской жизни, он испортит все дело, над которым я так долго ради него трудился!". И вот однажды, увлечённый своим недостойным приятелем фон Катте. Фридрих, презрев своё назначение, бежал в Англию. Но был перехвачен и водворён в крепость. Отец скрепя своё любящее сердце, вынужден был наказать сына, лишив милых ему друзей и увлечений. А недостойный фон Котте и вовсе был казнён. Заботами отца, легкомысленный юноша Фриц превратился в настоящего наследника престола...
— Как видно, поэзия не приносила пользы наследнику, — усмехнулся великий князь.
— Отнюдь. Всему своё время. И юношеские увлечения остались с великим королём навсегда и сослужили ему добрую службу, будучи обузданы волею государя. Приняв дело почившего отца Фридрих оказался хозяином целой страны, огромной по тем временам казны и отлично обученной армии. Так старый король позаботился о своём наследнике, оставив ему дело в наилучшем положении. И теперь прежние юношеские идеалы помогают молодому Фридриху, будущему королю-философу. Его указом отменена судебная пытка и некоторые налоги. Заслуженные люди по-прежнему занимают свои посты со времён Фридриха-Вильгельма. А недостойные приятели кронпринца из его беспокойных лет, надеявшиеся на щедрость Фридриха, были обмануты в своих надеждах. Король ещё в молодости прославился тем, что сумел написать книгу, "Антимакиавелли". Теперь издатели боролись за его рукописи. А уж когда числу сочинений короля прибавились помимо множества стихотворений исторические труды: "История своего времени", "Исторические записки Бранденбургского дома", а также "О различных родах правления и обязанностях монархов", его слава как философа и тонкой натуры осветила мир. И не только слава философа и поэта, но и музыканта множество сонат, симфонии и концерты для флейты вышли из под его пера. Именно это, наряду с военными победами и прекрасными государственными реформами, дало ему почёт и любовь подданных. Теперь мы называем его великим, и его жизнь может служить поучительным примером для наследника любой европейской короны.
— Что ж, пример действительно достойный. Но я не уверен что именно музыка с поэзией стали причинами подданнических чувств.
— Так есть иной пример. Жизнь императора австрийского Иосифа Второго. Он был великим реформатором и искренне желал осчастливить своих подданных. Вполне успешен он был и в военном деле. Покровительствовал искусству. Установил истинное единое правосудие в государстве с непреложными законами. Отменил крепостное рабство. Он очень много сделал для народа, общества и государства. Но был он холоден и чужд любому подданному своему. Потому личные выгоды всегда пересиливали подданнические чувства. И недовольство, возникнув вдруг, не смирялось сыновней кротостью. Подданные не чувствовали в монархе отца, из-за неизменной холодности его. Ах, если бы он мог проявлять свои чувства в музыке или поэзии. Он был бы принимаем обществом не только в силу должности, но и имел бы авторитет как личность эстетическая...
— Дя-а, — протянул великий князь.
* * *
17 января 1828, Санкт-Петербург
— Вот как? — лицо великого князя вытянулось от удивления.
— Я полагал... Хм... эти обстоятельства известны Вашему Императорскому Высочеству, — худощавый механик, суетно разглаживающий руками сюртук по бокам, был, по-видимому, удивлён не меньше.
— Пусть так, — решительно мотнул головой наследник престола, — тогда я не понимаю одного, к чему мне было обращаться к Николаю Семёновичу. Если вся работа по строительству моих механизмов ведётся на вашем, Карл Карлович, заводе. Возможно, имеет смысл мне напрямую разместить у вас заказ.
Механик Грейсон выглядел довольно молодо, чуть больше тридцати. На его щеках вспыхнул румянец, делая его похожим на юношу.
— Ваше Императорское Высочество, — руки механика начали теребить нижнюю пуговицу сюртука, — я многим обязан Николаю Семёновичу. Он принимал участие в судьбе моего отца. И сейчас его благорасположению я обязан тем, что в столь тяжёлое для моей семьи время, занял эту должность. Ещё месяц назад тысяча двести рублей дохода, были для меня фантастическим успехом. Как и прежний механик, я намеривался ремонтировать модели из музея общества, поскольку наш завод после смерти отца не приносит ничего кроме убытка. Но теперь, благодаря Николаю Семёновичу я получил этот заказ. Я...
Грейсон запнулся и явно не знал, как продолжить.
— Хорошо, — примирительно выставил вперёд ладони, великий князь. — Как получилась, пусть так и будет. Жаль, что я раньше не знал, что механическая мастерская существует лишь учреждением на бумаге. Возможно, тогда я бы обратился к Берду. Но всё, что случается, всё случается к лучшему. Полагаю Николаю Семёновичу вовсе необязательно знать, что его маленькая хитрость вскрылась. Скорее всего, он будет испытывать неудобство от этого, да и мне придётся тогда сделать ему выговор. А я бы хотел сохранить с ним добросердечные отношения. Вы согласны со мной?
— М-м, да, — Гресон был нерешителен.
— Вот и прекрасно! — улыбнулся великий князь, — А теперь я бы хотел посмотреть на ваш завод и обсудить возможные улучшения в моём заказе. Мы можем сейчас направиться к вам?
— Это достаточно далеко, на Петербургской стороне...
— У меня есть время, а главное желание увидеть где исполняется мой заказ. А по дороге вы мне расскажете подробнее об этом музее, о вашей семье. Я буду рад это услышать. Кстати, этот прекрасный музей как и механическая мастерская был учреждён в двадцать четвёртом, когда Николай Семёнович занял своё место?
— Да.
— А вы здесь недавно?
— Меньше месяца. Хотя к музею имею давнее касательство.
— Вот как, а кто же раньше занимал должность механика.
— Господин Утгоф.
— Вот как, — великий князь сделал рукой в воздухи замысловатую фигуру. — Так, вы собирайтесь. Пойдём. А господин Утгоф был механиком с самого учреждения мастерской?
— Да-да, — Рассеяно проговорил Грейсон одеваясь.
Следуя жесту великого князя, конвойные принялись помогать механику одеться. Что ещё больше смутило его. Когда они вышли из здания вольного экономического общества на Дворцовую площадь, лицо Грейсона было неестественно бледно.
— А как вы освоили механическое дело? Вы учились? — решил перевести разговор на более личное великий князь.
— Отец учил меня всему. А ещё некоторое время я был в Горном, но вынужден был оставить учёбу.
— В Горном? Это же великолепно, — великий князь широко улыбался, — А я знаете, испытываю большое пристрастие ко всему техническому. Механические устройства, литейное и горное дело на этом покоится артиллерия. А доводилось ли вам задумываться о механических устройствах для ведения ружейного или пушечного огня?
— Ах нет. Отец занимался военными поставками, но мы изготовляли пули. Сначала свинцовые, а затем чугунные.
— Вот как, это интересно. Чугунное литье... А почему вы оставили учёбу в Горном?
— Это было в пятом году. Дела шли неважно, и отец не мог оплачивать моё содержание. Впрочем, будучи при заводе я набрал достаточно опыта. Чтобы Николай Семёнович, мог предложить мне должность механика.
— Я весь в нетерпении, желаю увидеть ваше заведение.
— Ну, боюсь, Ваше Императорское Высочество, оно разочарует вас. Когда дела стали обстоять плохо, мы были вынуждены печи и большую часть иных устройств продать на Сестрорецкий оружейный. Это, да заступничество Николая Семёновича позволившее получить благосклонное прощение долгов от государя, позволило хоть как-то существовать нашему семейству.
— Надеюсь, ненастные дни для вас миновали, — улыбнулся великий князь. — Я имею большую и длительную потребность в механическом заведении и готов за это платить.
* * *
18 января 1828, Санкт-Петербург
Пока великий князь проводил время в Петергофе, в Ракетное заведение пришли вести, поставившие крест на нормальной работе. Суета, напоминавшая панику при пожаре, не стихала ни днём, ни ночью. Засядко с красными от бессонницы и постоянно бегающими от волнения глазами, выглядел постаревшим. Великий князь посчитал благоразумным не лезть в эти дела, оставив Александру Дмитриевичу возможность самостоятельно готовится к инспекции Михаила Павловича. Легион конечно тоже не избежал некой ажитации. Ратьков развил бурную деятельность, направленную на представление имеющейся роты в наилучшем виде из возможного. Лично великий князь и в этой подготовке не участвовал, полагая, что легиона этот визит не касается.
Сегодня примерно без пятнадцати одиннадцать Ракетное заведение внезапно застыло, замороженное известием о приближении брата императора. Михаил Павлович бодро выскочил из санок, запрыгнул в седло и тронул поводья на встречу сдающему парад Засядко. Великий князь, одетый в цивильный сюртук и пальто, благополучно наблюдал за происходящим вне строя. Не являясь формально командиром ни конвоя, ни легиона, он с радостью переложил всю торжественную часть на Ратькова и Щербцова.
Тем временем Михаил Павлович дал команду к осмотру и спешившись начал обходить построение. За своих подчинённых Засядко пришлось немного покраснеть, но в целом генерал-фельдцейхмейстер остался доволен. Щербцову за своих краснеть не пришлось. Лейб-гвардейцы привыкшие к парадной показухе смотрелись на отлично, позволяя себе лишь незначительные отступления от устава, но в приятную для глаза сторону. Так Чернявский позволил себе слегка сдвинуть на бок кивер, выпустив немного чёрных кудрей. Отчего приобрёл залихватский вид и удостоился великокняжеского ворчливого: "Молодчик."
Дойдя до легионеров, Михаил Павлович долго и с интересом осматривал первых двух солдат. Повертел в руках ружьё. Осмотрел флягу и котелок. Потребовал он и раскрыть вещь-мешок, проверил содержимое. Когда же его интерес был удовлетворён, он без малейших задержек прошёл вдоль строя легионеров, не удостаивая их вниманием. И дал команду к параду.
Войсковые соединения, один за другим покидали место построения. Михаил Павлович подошёл к великому князю и, указывая взглядом на удаляющихся легионеров, сказал:
— Хорошо, что вы, Александр Николаевич, в цивильном. Пойдёмте, посмотрим хозяйство Александра Дмитриевича.
Через пять часов уставшие, но уже сытые великие князья и генералы сидели в креслах офицерского собрания. Основные блюда с большого стола уже убрали и готовили его к чаю и десертам. Михаил Павлович, косо взглянув на суетившихся слуг, решил превратить разговор из светского в деловой.
— В целом, Александр Дмитриевич, вы доставили мне удовольствие, продемонстрировав вверенное вашим заботам заведение в наилучшем виде. Хочу заметить, что Его Императорское Величество, выражал беспокойства о ваших делах. Увлечённость Александра Николаевича понять можно, но надлежит помнить о высочайших поручениях данных вам по подготовке ракет и фейерверкеров к этой весне. Теперь же я могу заверить государя, что всё будет исполнено к намеченному сроку, и ваши с Александром Николаевичем увлечения не повлияют на это.
— Несомненно, — кивнул Засядко, — однако хотел бы отметить значительную пользу для развития ракетного дела от увлечённости Его Императорского Высочества. Благодаря его участию удалось многое улучшить, и я полагаю в ближайший год представить вам на испытания усовершенствованные ракеты.
— Ну-ну, не будем загадывать, — Михаил Павлович предостерегающе поднял руку, как бы осаживая собеседника. — Нас ждёт новая война. И к весне ваша батарея должна быть полностью готова. А усовершенствования оставьте на мирное время.
— Слушаюсь, — коротко кивнул Засядко.
— Однако, — Михаил Павлович обратился к великому князю, — Александр Николаевич, ваши легионеры выглядят как шайка разбойников. Я учитываю вашу юность и неопытность, но это уже чрезмерно. Вы, очевидно, не успели снарядить всех единообразно, даже ружей не хватает. А времени миновало изрядно. Сколько же вы намерены возиться с сотней оборванцев? Год? Два? Может мне стоит помочь вам?
Михаил Павлович усмехнулся. Прищурив правый глаз, он всматривался в лицо Саши, но не дав возможности для оправданий, продолжил:
— Ваши придумки прекрасны. Определённо, что-то хорошее есть и в новых ружьях и в ракетах. Но всё это теряет смысл при отсутствии должной дисциплины. А она основана в первую очередь однообразии формы и строевом движении. Кои в легионе отсутствуют. Стойкость русского солдата, не раз проявляемая под вражеским огнём, основана многолетнем учении, не оставляющем самой попытки обдумывания приказа. Солдат есть бездумный механизм и никак не возможно иначе. Всякий иной неспособен идти в трёхшереножном строю навстречу картечи. Глаза же ваших солдат наполнены сомнениями и неуверенностью. Указания они выполняют медлительно. Этот сброд не способен ни на что. Они даже умереть красиво не смогут, потому что обряжены в какие-то мужицкие обноски...
Почувствовав, что повысил голос и вообще чрезмерно распалился, Михаил Павлович замолк и пристально посмотрел на великого князя. Картинно, уперев локти в подлокотники и сцепив ладони на уровни груди, великий князь молчал, но вскоре решился ответить:
— Вы правы, Михаил Павлович. Это ещё не солдаты. Рота существует слишком не долгий срок...
— Если мне не изменяет память, — прервал племянника Михаил Павлович, — рота сведена почти два месяца как. В годы Великой войны за такое время удавалось вывести на поле полк. Что же мешает вам?
— Необычность целей, для которых легион создаётся, — вбросил великий князь и замолчал.
— Хм, — Михаил Павлович задумчиво погладил подбородок.
— И она, требует необычного военного устройства, в котором самый малый отряд зачастую вынужден действовать самостоятельно. Потому осмыслять приказ есть первейшая необходимость для всякого легионера, наряду с желанием исполнить его наилучшим образом. И вы правы, идти на картечь таким солдатам будет сложно.
— Гм, — Ратьков решил вмешаться, — Тем не менее, Ваше Императорское Высочество мы прилагаем все силы к тому, чтобы привести нижние чины в надлежащий вид. Однако, в силу того что потребность в применении легиона не является крайне необходимой в ближайшее время, мы можем позволить себе большую экономию казённых средств и меньшую спешку. Все эти нововведения в обмундировании и амуниции действительно не слишком красивы, но Егор Францевич нами крайне доволен.
— Хм, — хмыкнул Михаил Павлович, — уж он-то завсегда... Впрочем вы правы, я действительно слишком строго подхожу к этому. Армия, артиллерия в особенности, не терпит лёгкости в отношении к службе. Привык.
— Тем более ваша помощь будет весьма кстати, — великий князь расцепил руки и вывернул ладони вверх. — Дело в том, что для легионного полка я предполагаю наличие пушек. И потому хотел бы ближе ознакомиться с артиллерийским делом.
— Вот как, желаешь быть зачисленным в училище? — улыбнулся Михаил Павлович. — Стремление похвально.
— Я полагаю это невозможно. По должности своей мне не уместно посещать занятия и я не могу быть экзаменован никем, кроме государя. Но знания в этом деле мне необходимы. И ещё, имею я идеи не только на предмет ружей и ракет, но и пушек. И хотел бы эти идеи опробовать.
— Ха-ха! — рассмеялся генерал-фельдцейхмейстер. — Вот, уж нет! Здесь уж, мы с Егором Францевичем, в полном согласии, не дозволим вам развлекаться со столь дорогими игрушками. Пока Александр Дмитриевич не аттестует вас на уровне выпускника училища, о своих идеях относительно пушек можете забыть. И, я уверен, что государь согласится со мной.
— Жаль, — вздохнул великий князь, — сколько времени пройдёт пока мне доведётся улучшить нашу артиллерию. Сколько русских солдат погибнет напрасно. И слава нашего оружия не будет столь оглушающей, чтобы другие народы трепетали. Жаль. Жаль терять время. А улучшенные пушки нужны легиону, Тихоокеанскому флоту, Американской экспедиции. Нужны, а их не будет.
— Ничего, повоюют теми что есть, — улыбнулся Михаил Павлович, — зато не будет гигантских трат на бессмысленные, без глубоких знаний, эксперименты. И не будут рваться стволы возле Вашего Императорского Высочества.
— Кх-м, Михаил Павлович, дозвольте высказать, — вмешался в беседу Ратьков.
— Прошу вас, Авраам Петрович, — Михаил Павлович поморщился, взглянув на слуг, заканчивающих сервировку стола для чая.
— Я полностью согласен с вами. Александр Николаевич слишком юн и неопытен в артиллерийском деле. Нельзя допускать его к каким либо экспериментам над орудиями. Но так уж сложилось, что к усовершенствованию ружей он приступил сам, — Ратьков на секунду замялся, заметив улыбку Михаила Павловича, — может пусть он и продолжает это дело. А поскольку ему мнится труд над большими калибрами, то пусть займётся крепостными ружьями, а после них лёгкими пушками. Это не так затратно и опасно. Он получит опыт и вместе с тем обретёт за это время знания. Результат, если он будет удачным, найдёт своё применение и в легионных гарнизонах и в Америке.
— Прекрасная идея! — воскликнул Михаил Павлович, хлопнув ладонью по подлокотнику. — Этакая малая артиллерия. Великолепно. Вы готовы Александр Николаевич заняться крепостным ружьём?
— Вполне, — пожал плечами великий князь.
— У меня как раз есть старое однофунтовое орудие. Если помните, Александр Николаевич, мы запускали из него первые ракеты, — дополнил Засядко, — полагаю, не будет большого ущерба, если взять его в переделку. Оно всё равно не было досель востребовано.
— Прекрасно. Александр Дмитриевич, принимайте ещё одного воспитанника. Ха-ха! — Рассмеялся Михаил Павлович. — Подробнее обсудим завтра. А теперь к столу.
* * *
21 января 1828, Санкт-Петербург
Утомлённый комингсами, книссами и бимсами великий князь с наслаждением отпивал из кружки горячий сбитень.
— Совсем не плохо сегодня, — похвалил его Попов, усаживаясь за стол с полной дымящейся кружкой.
Саша посмотрел на сдвинутые к краю чертежи и небольшой макет, который только что разбирал, а потом собирал.
— Полагаю, этого недостаточно, чтобы выдержать экзамен, — со вздохом заключил Саша.
— Несомненно, — улыбнулся Попов, — для этого нужно отслужить на верфи года три, сходить в кругосветное и жениться на дочери адмирала. Но полагаю, что мне не будет стыдно.
— Я буду стараться.
— Не ожидал, что вам удастся так легко запоминать. Видна привычка искать различия в деталях, а потом объединять по одинаковым чертам. Но она может сослужить и плохую службу, внешний вид обманчив.
— Согласен, — утвердил Саша, — но иногда это единственное, что есть. Назначение не всегда понятно из формы. Здесь важно знать традицию.
Привратник вошёл в мастерскую и доложил о приезде Кларка. Это было неожиданно, но желанно для уставших от учёбы собеседников. Матвей Егорович вошёл, поздоровался и сбросив шубу на стоящее в углу кресло и водрузил рядом цилиндр.
— А я выехал от Кандыбы, и подумал вы точно здесь. Сразу вспомнил про тёплый сбитень и не смог отказать себе в удовольствии зайти, — улыбнувшись Кларк театрально развёл руки в стороны.
Попов вскочил и, доставая из стоящего рядам шкафчика кружку, ответил:
— И это замечательно! Вот ваша обычная кружка. Садитесь. Я сейчас налью. Полагаю, Александру Николаевичу тоже будет интересно послушать про что-то иное, нежели корпусной набор
— С удовольствием, — кивнул великий князь.
— Вот и прекрасно. А у меня как раз зреет идея, построить скоростной пароход для морского сообщения, — с довольным видом откинулся на спинку стула Кларк, стараясь при этом не расплескать сбитень. — Что скажете Александр Андреевич?
— На вроде Наследника? — Переспросил Попов. — И опять на своём иждивении?
— Да. Весьма удачное судёнышко получилось, — улыбнулся Кларк.
— У вас медные котлы были. Теперь, когда для паровых карет вы делаете железные с жаровыми трубами, машину стоит переделать.
— Несомненно. Новый опыт.
— Впрочем, Александр Николаевич не хотел такие котлы на сибирских пароходах, — вспомнил кораблестроитель, и обратился к великому князю: — Может, вы поясните?
— Извольте, но у меня есть непременное условие. — великий князь демонстративно поставил кружку и выдержал паузу: — Первое, либо я оплачиваю строительство пароходов, либо иначе вхожу в это дело. Второе, это будет не морской пароход, а комплекты для сборки речных пароходов на сибирских реках.
— Хм, — Кларк, погладил щёку, — но мне хотелось бы сделать скоростную машину, а в извилистых реках это излишне. Впрочем...
— Сибирские реки достаточно полноводны и речным пароходам найдётся, где разогнаться.
— Я согласен, — заводчик протянул Саше руку.
— Так чем же вас не устраивает котёл от чёртовой телеги, как её прозвали рабочие? — поинтересовался Попов.
— Котёл хорош, — улыбнулся великий князь. Его основное достоинство, что он весьма мал в объёме, но при этом поверхностей, на которых огонь прогревает воду весьма много. Через это ожидается высокая производительность пара, но есть и очевидные недостатки. Первое, необходимо сразу разогревать весь объём воды в котле. А это настолько затратно, что стоит задуматься о том, чтобы держать котёл под огнём всегда.
— Хе, — Попов неодобрительно покачал головой, но больше ничего не сказал.
— Второе, Весь объём котла находится под значительным давлением, что предъявляет особые требования к конструкции. Кроме того, если в случае какой либо течи давление внезапно падает, то это мгновенно должно вызвать образование большого количества пара, который, неуспев перераспределиться, разорвёт котёл. Третье, поскольку вода в котле находится без существенного движения и кипит как в котелке на огне. А следовательно есть большой риск образования накипи, которая в котелке оседает на стенках. А в нашем котле осядет на жаровых трубах и затруднит нагрев воды. Но это полбеды. Трубы, не имея должного охлаждения, начнут прогорать. Появится течь, давление упадёт, резко образуется значительное количество пара... — великий князь не стал договаривать и руками изобразил взрыв.
Некоторое время все молчали, попивая сбитень. Затем, великий князь продолжил:
— Потому жаротрубный котёл требует внимательности. Всякое снижение эффективности нагрева должно выявляться, котёл необходимо постоянно осматривать, обстукивать его стенки и всеми способами выяснять его состояние. Его необходимо периодически вскрывать и чистить. Это очень хлопотно. Но для парохода требования по объёму не столь жёсткие как для паровоза. А для фабричной паровой машины и вовсе их можно не брать в расчёт. Там надо ставить иной котёл. Будьте любезны бумагу и карандаш.
Великий князь отставил кружку и принялся рисовать.
— Необходимо устранить недостатки, сохраняя поверхность нагрева воды. Это можно сделать следующим образом. Не помещать жаровые трубы в котёл, а поместить водяные трубы внутрь топки. Тогда вся конструкция, производящая пар превратится в одну большую топку. Следовательно, стенки её не будут теперь испытывать давления пара. Вода внутри трубок будет быстро закипать и замещаться свежей водой. Потому внутри трубок постоянно будет ход воды, мешающий отложению накипи. Этот ход можно дополнительно усилить насосом. Я себе это представляю примерно так. Вот это корабельная топка... здесь горит огонь, вот дымовая труба. — великий князь нарисовал треугольную топку с трубой. В верхней части он разместил кружок. — Это основной переливной бак. Вода накачивается из большого водяного бака. Лучше её подавать уже подогретой пропустив водопровод через дымовую трубу. Из этого бака вода сливается в трубки, отходящие влево и вправо огибая огонь. Трубки идут в несколько слоёв и внизу упираются в малые баки. Сколько их будет, точно не знаю, но чем больше трубок, тем больше поверхность прогрева воды, а значит больше пара. Когда машина работает, трубки находящиеся ближе к огню нагреваются сильнее. Вода, расширяясь, поступает в основной бак и через малые замещается водой из более дальних трубок. В основном баке так же отделяется пар, который по трубкам отводится вниз к огню, где разогревается ещё сильнее и, уже совсем перегретый, уходит в паровые цилиндры... Вот так это должно выглядеть в самом общем виде. Но вижу здесь немало тонкостей, которые предстоит решить по ходу.
— Да-а, — Кларк задумчиво потёр лоб, — должен сразу разочаровать вас, Александр Николаевич, но видимо сделать столь значительное количество водонепроницаемых и жаростойких труб весьма затруднительно. Я бы сказал невозможно. Добиться соединений с баками не допускающие течи, также невозможно...
— Но согласитесь, Матвей Егорович, сама идея хороша, — с улыбкой отметил Попов
— Идея хороша, да не выйдет ни шиша, — в задумчивости покусывая карандаш, проговорил великий князь, — можно проще... Без малых баков. Просто загнуть трубки.
— Это не сильно облегчит дело, — Покачал головой Кларк. — Основной бак очевидно должен быть круглым, чтобы держать давление, но стыковать трубки к таким стенкам затруднительно.
— Можно сделать их плоскими, вот так, — великий князь нарисовал вместо кружочка лепесток.
— Но есть над чем подумать, — немного растягивая слова, сказал Кларк, и потом оживился. — А знаете, Александр Николаевич, что однажды сказал о вас Павел Петрович?
Великий князь поднял левую бровь и, слегка наклонив голову, замер, ожидая продолжения.
— Он однажды сказал мне, что очень рад вашему участию, потому что не может для инженера быть ничего лучше, чем изобретать новое и решать сложные задачи. Это удовольствие невозможно купить за деньги, а вы постоянно дарите такую возможность.
— Если делать так, то тогда собранную водотрубную конструкцию можно перевозить отдельно от топки. Вес её будет значителен, но это возможно, — вставил своё слово Попов. — Саму же топку и вовсе можно сделать разъёмной.
— Пока я не придумаю, как сделать эту... конструкцию, всё останется мечтами, — Кларк смерил корабела взглядом. — А пока, я не готов.
— Предлагаю об этом поговорить позже, — заключил великий князь, — сейчас мы ничего не придумаем. Но если рассуждать о пароходах, то не меньший интерес представляют для меня гребные колёса.
* * *
23 января 1827, Санкт-Петербург
Рота, в преддверии конной атаки, уже в четвёртый раз собиралась в треугольник. Наблюдая за перемещением звеньев, великий князь отметил:
— Знаете, Семён Алексеевич, я прихожу к выводу, что командиру роты нужен ещё один заместитель. Это должен быть обер-офицер. Он будет командовать гренадёрскими отделениями, когда взвода соединены в роту. Без такого офицера запуск ракет производится слишком не организовано. Если командиры взводов вполне сносно справляются со стрелками, то гренадёры должны стрелять исходя из задач роты в целом, независимо от того какому взводу они принадлежат.
— Не получится ли тогда, что гренадёры окажутся одновременно в двойном подчинении, -покачал головой Юрьевич.
— Да, в этом есть определённое неудобство, но достаточно установить старшинство и его условия. Однако, ситуация требует наличия отдельного офицера, управляющего сведёнными воедино гренадёрскими отделениями.
— Возможно. Мне сложно оценить это, учитывая предложенный вами порядок стрельбы. Эта смесь егерского и привычной линии, — Юрьевич широко улыбнулся. — Как она покажет себя в настоящем бою?
— Но вы ведь согласились со мной, что иначе построить стрельбу невозможно. В легионе основным боем должен стать бой малых отрядов. В нём нет места привычной плутонговой и дивизионной стрельбе. Один легионный гарнизон по числу стволов не дотягивает до одного плутонга. Вот там, — великий князь указал на поле, — самое большее, один дивизион. Но сила его заключена не только в ружьях. Потому я и определил основой всего звено, и разрешил по-егерски становиться на колено и даже ложиться. Ему нужен особый способ стрельбы, и это, не трёхшереножная линия, а собранная из звеньев густая цепь...
Раздался первый залп. И разговор прекратился. Они продолжили лишь тогда, когда рота перешла в наступление на воображаемого противника.
— Всё так, — согласился Юрьевич, — но с саженного фронта линия даёт до тридцати шести пуль в минуту. А ваша цепь даст не более двадцати.
— И столько не нужно. У солдата в сумке всего шестьдесят выстрелов. Винтовка позволяет вести стрельбу дальше. Потому легион начнёт стрелять раньше. Делать это будут только назначенные звеньевым стрелки. Чем ближе враг, тем больше солдат будет вести огонь. А в нужный момент гренадеры дадут залп, — великий князь широким жестом указал на поле, предлагая вспомнить недавние учения. — Не нужно стоять и стрелять тридцать шесть раз в минуту. Я взводу придал ракеты ровно потому, что численность его весьма незначительна для полевого сражения. При этом, взвод легиона должен закрывать собой фронт даже несколько шире чем обычный, при почти вдвое меньшем числе стрелков.
— Должен, — кивнул Юрьевич, — а сможет?
— Заранее это сказать невозможно, — кивнул великий князь. — Нужно повоевать, но если так не получится, придётся что-то иное придумывать, но к плутонгам легион возвращать нельзя, вы согласны?
— С этим согласен. Возможно, не место легиону на поле сражения.
— Увы, но возможные повстанцы не будут ждать, когда подойдёт настоящая армия. Кто-то должен пресечь поход на Тюильри.
* * *
25 января 1828, Санкт-Петербург
На столе стояла полуразобранная модель корабля, на примере которой старый адмирал экзаменовал воспитанника. Вот уже полчаса, как Попов оставил их в своей мастерской одних и великий князь рассказывал всё, что знал об устройстве корабля, отличиях у каждого вида судов, способах подготовки леса. Отдельно, по требованию адмирала, он доложил об усилении орудийных палуб.
— Да-а, — Кроун, поджал губы. — Что же вы, Александр Николаевич, так неуверенны? Запинаетесь. Морской офицер должен докладывать чётко и ясно. Море не прощает нерешительности. Вы сомневаетесь в своих знаниях?
— Знания никогда не могут быть абсолютно полными.
— Не могут, — кивнул адмирал, — но вас это не освобождает от необходимости быть уверенным в своём ответе.
— Даже если я допускаю, что он ошибочен? — улыбнулся великий князь.
— Тем более. Неуверенность вселяет в слушающего впечатление, что ваш ответ неверен, независимо от того каков он на самом деле. Уверенность порождает обратное.
— Зато насколько будет неприятно, если откроется, что я с уверенным видом несу околесицу.
— А вы не несите, — усмехнулся Кроун. — Уверенность не заменяет знания, она лишь позволяет скрыть от посторонних незначительные огрехи, если такие будут вами допущены. Впрочем, довольно об этом. Теперь прошу встать и повернуться спиной к столу.
Дождавшись когда великий князь выполнит указание, Кроун осторожно принялся разбирать модель корабля. Это занятие отняло у него около пяти минут. Всё это время Саша покорно стоял, не решаясь даже сменить позу.
— Повернитесь, — приказал адмирал и, простерев рукой в сторону остатков модели и кучки деталей, указал: — соберите до опердека.
Первоначально задание показалось не сложным. Саша быстро рассортировал детали по кучкам, уложив их по размеру. Оценив объём работы, он приступил к сборке, но вскоре упёрся.
— В мидельдеке не хватает левого полубимса возле грота, — заключил он, ткнув пальцем в пустоту, и вопросительно посмотрел на Кроуна.
— Хе, вы уверены? — усмехнулся старый моряк.
— Да, — великий князь постарался придать голосу твёрдости.
— Уверенность это прекрасно, — Кроун улыбался, и по его злорадству Саша сразу понял, что ошибся. Адмирал ножом для вскрытия конвертов осторожно ткнул в один из полубимсов.— Посмотрите на эту деталь.
* * *
26 января 1828, Санкт-Петербург
Утром Юрьевич передал великому князю письмо от директора Московской земледельческой школы Павлова. В нём Михаил Григорьевич сетовал на трудности, которые приходится преодолевать для поддержания работы заведения. Список получался изрядный от закупки мериносов по тысяча триста рублей до необходимости укладки дренажных труб рублей на триста, и фашин на сто. В конце профессор просил милости для одного из своих учеников, Петра Жданова. Этот воспитанник из крепостных был отмечен профессором как способный ученик, два года назад имевший лучшую аттестацию на публичных испытаниях. Однако в силу того, что господин Остерман-Толстой предоставил своему крепостному вольную и более был не намерен платить за обучение, юноше грозило отчисление. К письму директора прилагалось и собственноручное прошение от Жданова, в котором воспитанник обязался быть благодарным великому князю и намеревался работать в его удельных владениях, сколько его милости будет потребно.
— Что ж, Семён Алексеевич, — немного подумав, распорядился наследник престола, — прошу вас написать от моего имени ответ. Итак, Михаил Григорьевич сообщает, что годичное обучение будет стоить мне четыреста рублей. А для окончания полного курса Жданову необходимо обучаться ещё два года. Прошу вас направить в школу плату за обучение за этот год. А также установить Жданову от моего имени стипендию в триста рублей, которые отправить ему лично. А также для вспоможения деятельности школы направить от меня пожертвование в пять тысяч. В письме Павлову прошу высказать мою готовность и впредь оказывать помощь воспитанникам в обучении. Жданову же прошу отписать, что я ожидаю от него десятилетней службы. А также поясните, что ближайшее время его ждёт служба в Батово, и я буду рад, если он подготовится к ней и побывает в моём имении, как только представится такая возможность.
— Я понял, — кивнул Юрьевич.
— Что ж, с такими известиями можно и навестить Тиса.
* * *
28 января 1828, Санкт-Петербург
В кабинете Кларка на шесть часов было намечено небольшое совещание по гатчинской дороге. К прибытию великого князя Мельников уже пил чай в кабинете заводчика.
— Александр Николаевич! Милости прошу! — Воскликнул хозяин кабинета, приветствуя гостя. — Подмёрзли? Горячий чай?
— Благодарю, Егор Матвеевич, с удовольствием, — великий князь сел, потирая слегка окоченевшие руки. — Какие новости есть для меня?
— Хм, — Мельников нахмурился. — Я подготовил проект по дороге.
— Прекрасно, он здесь?
— Да. — Мельников немного покраснел и, опустив взгляд, добавил: — Я бы хотел, чтоб денежные расчёты были проверены Егором Францевичем. Он, как участник дела, мог бы дать многие полезные рекомендации.
— Я непременно попрошу его, — кивнул великий князь, — но сначала хотел бы почитать сам.
Кивнув, Мельников показал на стоящую возле стола суму весьма приличных размеров. В это время Кларк подал наследнику чашку с чаем.
— Надеюсь, вы предусмотрели оговариваемую нами крутизну поворотов. Иначе поезд может опрокинуться на скорости, — поинтересовался Кларк.
— Да, на всём протяжении путь почти идеально прям. А на разворотных петлях в конце скорости, я полагаю, не будут высоки. Меня больше беспокоит способность кареты вытянуть гружёный поезд вверх в город. Я постарался сделать перепад высот на пути наименьшим, насколько это возможно, но...
— Это придётся пробовать на месте, — заключил великий князь.
— Да, сейчас я не могу предсказать сколько лошадей может заменить карета, — кивнул Кларк.
Уже на третьей чашке они перешли к обсуждению строительства пароходов.
— У меня есть для вас несколько идей, — заводчик с явным удовольствием откинулся на спинку стула. — Я долго думал над водотрубными машинами и, наверное, нашёл один из вариантов, который можно было бы опробовать.
— Вот как?
— Трубы можно свернуть из листа артиллерийской бронзы. Продольный шов пропаять, и наполнив песком согнуть трубку. Петли расположить внахлёст как при вязании южного креста, — Кларк изобразил в воздухе спираль. — Основной бак придётся сделать в сечении треугольным, чтобы можно было обжать концы трубок с надлежащим тщанием.
— Я бы предложил свёрнутые трубки разогреть, и обкатать по железному пруту валками. Тем самым сплотив стенки.
— Пока, я не представляю, как это сделать, — покачал головой Кларк. — Притом, что к постройке машины для завода я хотел бы приступить как можно раньше. Если удастся, то этой весной. А уже затем, делать такую для парохода.
— Хорошо, — кивнул головой великий князь. — что же касается моего предложения, то есть несколько мыслей. Дайте бумагу и карандаш, я попробую пояснить.
* * *
1 февраля 1828, Санкт-Петербург
Этот экзамен Кроун принимал в Адмиралтействе, потому около трёх пополудни уставший, но довольный собой, великий князь вышел на Дворцовую площадь. Он, задрав голову, попялился на облака, затем огляделся и скомандовал Чернявскому:
— Идём в министерство финансов, надо отдать бумаги.
— Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество, — ответил гусар и кивнул двум подчинённым, один из которых нёс большой баул.
Великий князь подёрнул плечами: "Надо будет переделать уставные реплики". Они направились через площадь к арке генерального штаба, и уже через десяток минут великий князь пил чай в кабинете Канкрина.
— Я полагаю, Роман Васильевич остался доволен вашими успехами. Я встречал его два дня назад, — сказал Канкрин, пролистывая проект Мельникова. — Однако вы выглядите уставшим.
— Вы правы, Егор Францевич, — великий князь отпил из чашки, — сегодня был довольно тяжёлый день. Я слишком многому взялся обучаться и, похоже, мне не хватает сил.
— Что ж, со всей очевидностью, вам предстоит повременить с чем-то.
— Хотелось бы, но, увы, все мои занятия продиктованы либо необходимостью взятых на себя обязанностей, либо планом Василия Андреевича. Отказаться теперь от того, что я сам принял на себя, совершенно невозможно.
— Государь поймёт вас.
— Это не приемлемо. Я лучше перестану спать и есть.
— Не думаю, что ваш отец будет доволен этим. В вашей жизни всегда будет много забот. А больше двадцати четырёх часов в вашем дне никогда не будет. Остаётся лишь отделить более важные заботы от иных.
— К сожалению, не только я определяю важность дела. Я бы может и вовсе не стал бы заниматься литературой, но Василий Андреевич был весьма убедителен, ставя в пример Фридриха Великого. И его усилиями это дело существенно потеснило остальные.
— Ах нет, — Канкрин покачал перед лицом ладонью, как бы отгоняя дурной воздух, — вас убеждать или указывать вам могут многие, но решение ваше. Вы даже можете как наиважнейшее дело определить противостояние своим учителям или отцу...
Заметив желание великого князя возразить, Канкрин предупреждающе поднял палец.
— Это будет порицаемо и расценено как поведение ненадлежащее. Возможно за этим последует наказание. Но решение по вашей судьбе может быть только вашим. Я полагаю, вы уже обсуждали с господином Павским грехопадение Адама. Господь наделил нас свободой для принятия решения, но за ней же следует и ответственность за сделанный выбор...Впрочем, мне было бы любопытно услышать, что Василий Андреевич рассказывал вам о Фридрихе.
* * *
2 февраля 1828, Санкт-Петербург
— До приезда государя осталось семнадцать дней, — задумчиво проговорил Засядко. — Во многом мы готовы, но я вижу недостатки в мелочах. Что-то мы успеем исправить, но вся пакость мелочей заключается в том, что сладить с ними слишком сложно. Например, наконец-то привезли валенки и калоши. Однако все они немного отличны по цвету. И если кожу калош можно зачернить, то добиться от войлока одинаковости сложно. Потому солдаты в строю не будут иметь должного однообразия.
— Это меня не сильно огорчает. Мелочи устраняться во многом сами, когда основное перестанет быть в новинку. Те же валенки обретут одинаковый цвет, когда их начнут изготавливать тысячами по моему заказу. Это сейчас мы просто собрали с ярославских крестьян, что у них было. Впрочем... — великий князь в задумчивости склонил голову набок, — мне подумалось, что Михаил Павлович вполне мог бы быть вместе с государем... И нам предстоит ответствовать за данные ранее обещания. И если про пушки с меня спрашивать рано, то за крепостные ружья я прямо сейчас могу сказать, что совершенно не понимаю, зачем они могут быть нужны моим легионерам.
— Что ж, тогда предлагаю начать первый класс по артиллерийской науке, — улыбнулся Засядко. — Для лучшего понимания необходимо рассмотреть историю вопроса.
— Согласен, — кивнул великий князь и, слегка поелозив в кресле, нашёл удобное положение.
— Общеизвестно, что пушки появились раньше ружей. Для возможности перемещать огнестрельное оружие в поле пришлось существенно уменьшить калибр и навеску пороха. Потому сразу возникла идея изготавливать некое промежуточное оружие, с одной стороны достаточно лёгкое, относительно фальконетов, с другой более дальнобойное и пробивное, чем носимое. В России такое оружие ранее называлось затынная пищаль. Подобное оружие применялось многими народами и называлось оно по-разному. Османы такие ружья называли осадными, французы крепостными. Всех их отличал крупный калибр или удлиненный ствол и большой заряд. Как следствие они имели весьма значительный вес, часто крюк или штырь для упирания в преграду и два-три человека обслуги. Применялись они при осадах, причём обеими сторонами. Стреляли из них как ядром, так и картечью в зависимости от потребности. В полевых сражениях почти не использовались за исключением случаев с применением вагенбурга. В Россию завозилось довольно много образцов, разных свойств и назначения. Вместе с ними приходили и иностранные названия. Петр Великий в стремлении упорядочить военное дело определил и качество и названия крепостных ружей на многие годы вперёд. И теперь я прошу вас быть внимательнее.
Наследник престола кивнул, и Засядко продолжил:
— По генеральному штату семьсот тридцатого года, утверждённому в правление Анны Иоановны, было установлено в крепостях в зависимости от категории иметь потребное количество ружей четырёх видов: дубельгак, раскатная фузея, крепостной штуцер и крепостной мушкетон. Каждый вид имел своё назначение и устройство. В крепости полагалось иметь от тридцати до пятидесяти дубельгаков и от двухсот до двухсот пятидесяти раскатных фузей. Количество крепостных мушкетонов и штуцеров устанавливалось от шестидесяти до семидесяти.
— И все они являются крепостными ружьями?
— Отнюдь, но я хотел бы дать вам общее представление. Потому продолжу. Крепостные мушкетоны предназначены для стрельбы дробом на незначительные дистанции и должны применяться при защите от штурма, когда нападающие уже достигли стен. Несмотря на то, что их предписывалось иметь, особых моделей не разрабатывалось. В качестве крепостных мушкетонов, прежде всего по финансовым соображениям, использовались иные, взятые из полков. А зачастую они и вовсе отсутствовали в крепостях. И в настоящее время их можно встретить, хоть они и не производятся для них специально. Говоря о крепостных ружьях, обычно мушкетоны не вспоминают, но вы должны знать об их существовании.
— Благодарю, а остальные виды оружия принято считать крепостными ружьями.
— Я доберусь до этого в своё время. Пока же я рассказываю о положении закреплённом генеральными штатами семьсот тридцатого года, кои в изменённом состоянии действуют до последнего времени, но... — Засядко немного покраснел и прервался, силясь подобрать слова, — современное отношение крепостным ружьям немного иное. Потому прошу не торопить меня.
— Я смиренно слушаю.
— Крепостной штуцер предназначен для прицельной стрельбы на дальние расстояния. Потому изготавливается более крупного калибра нежели обычный, с более длинным нарезным стволом. Все специальные крепостные образцы, как правило, имеют более грубую отделку, поскольку в основном они хранятся на складах, а не переносятся стрелком на многие вёрсты. Так, образец девяностого года имеет ствол длинной в пятьдесят дюймов и калибр в семь с половиной линий. Весит он шестнадцать с половиной фунтов. Для сравнения егерский штуцер весит девять фунтов при калибре шесть с половиной. Конечно, один стрелок может переносить крепостной штуцер и заряды к нему, но стрелять без упора из него невозможно. При этом отдача не столь значительна, чтобы применять крюк для упора в стену. И хотя крепостные штуцера принято отличать от ружей, сейчас часто происходит смешение. И не стоит удивляться, если доведётся услышать о крепостном ружье с нарезным стволом. Это происходит во многом потому, что своему назначению крепостные штуцера схожи с раскатными фузеями, которые несомненно считаются крепостными ружьями. Они оба предназначены для убийства врага на более дальнем расстоянии, чем это свойственно обычным ружьям или штуцерам. Но пуля их не столь значительна по весу, чтобы пробивать щиты применяемые при для защиты орудийных расчётов в осадах. Раскатная фузея также выглядит как очень большое гладкоствольное ружьё. Она, как правило, тоже не имеет крюка. Например, фузея сорокового года имеет ствол диной пятьдесят шесть дюймов при калибре шесть с половиной, и весит около семнадцати фунтов. Что во многом схоже со штуцером девяностого года.
— А дубельгак имеет иное назначение?
— Именно. Он во многом схож с фальконетом и потому наследует артиллерийские меры. Его калибр принято мерить в весе пули. А предназначен он для пробивания щитов, земляного отвала или фашин. Раньше полагалось отнесение его малому оружию лишь потому, что стреляет он свинцовой пулей, а не чугунным ядром как фальконет. Все дубельгаки заряжаются очень мощными зарядами и снабжаются крюком для упора о стену. Образец сорок седьмого года имеет калибр в шесть лотов. Ствол до шестидесяти дюймов. Вес около сорока фунтов. Однако, в девяностом году было утверждено только два образца крепостного мелкого оружия. Это крепостной штуцер, заменивший прежние штуцера и раскатные фузеи и назначенный для уничтожения врага прицельным огнём на значительном расстоянии. К нему крепостное ружьё образца девяностого года, заменившее дубельгаки. Крепостное ружьё предназначено для уничтожения врага скрывающегося за преградами. Оно имеет ствол в сорок шесть дюймов при калибре в десять линий. Вес около шестидесяти фунтов. Переносить его вместе с зарядами одному стрелку весьма затруднительно.
— Правильно ли я понял, что сейчас утверждены образцы крепостного штуцера и крепостного ружья? — великий князь, вскинул взгляд к потолку, немного скосив его влево. — Они различны по своему назначению. Из штуцера надлежит стрелять вдаль лёгкой пулей, дабы убить далеко находящегося незащищённого врага. А из ружья надлежит уничтожать врага, подошедшего близко и скрывающегося от огня обычных ружей и штуцеров за щитами или габионами.
— Совершенно верно.
— Тогда штуцер легиону не сильно нужен. Ему достанет винтовок. А вот что-то пробивающее габионы... — великий князь потёр подбородок, — крепостное ружьё или фальконет... Впрочем, не вижу ни малейших препятствий для того, чтобы их тоже сделать нарезными.
— Сложность заряжания затрудняет применение нарезов. Отчасти из-за этого крепостных штуцеров было произведено не так уж и много. Хотя с вашими новыми пулями всё может измениться.
— Вот уж нет, — мотнул головой великий князь, — пуля должна быть иной. Скорее, ей быть малым артиллерийским снарядом из чугуна.
* * *
3 февраля 1828, Санкт-Петербург
Жуковский с некоторым удивлением наблюдал за воспитанником. Брови его то и дело поднимались, он, стараясь оставаться незамеченным, пристально вглядывался в лицо великого князя. Наверное, он ожидал от него большей детской непосредственности и задорного веселья. Великий князь же вёл себя на удивление спокойно. Уже около получаса они находились на украшенной флагами Дворцовой площади посреди праздничной толпы, гуляющей языческую масленицу.
Молодцы с гармошками, бубнами и дудками собирали вокруг себя пляшущих и поющих. Скабрезные шутки раешников, крики лоточников, визги катящихся с ледяной горки детей, смех взрослых, смотрящих сценки кукольников, сливались в гул ликующей толпы. Время от времени, всё это перекрывалось криком "мельника" или балаганного деда, приглашающих на невероятное представление, пропустив которое всякий непременно пожалеет.
Великий князь, сопровождаемый Жуковским и Юрьевичем, ведомый каким-то своим интересом, рыскал по площади. Конвой обеспечивая вокруг своего патрона свободную зону бесцеремонно раздвигал толпу и не стесняясь двинуть какому-нибудь зеваке под ребро.
Монструозная, высотою около восьми метров, установленная на льду Невы ледяная горка оставила великого князя равнодушным. Коротко окинув её взглядом, он не пожелал приближаться к ней. Карусель и качели также не привлекли его. А вот проходя мимо лоточника, великий князь изволил прикупить пирожок. Разломив его, внимательно осмотрел требуху, выдаваемую за начинку и, усмехнувшись, отдал ближайшему мальчонке.
Направившись к Сенатской площади, великий князь надолго задержался, осматривая лоток с лубками и свистульками. Именно картинки вызвали его интерес. Осторожно выбрав одну из них, на которой непонятный всадник бился на копьях с кентавром, великий князь спросил у офени:
— А что это у тебя, братец, нарисовано?
— А это Ваше Превосходительство, прославленный генерал Паскевич поражает персидского принца Аббаса.
— А что ж написано-то про какого-то Бову?
— Так тож написано, а то нарисовано, — многозначительно закатив глаза и подняв вверх палец, пояснил продавец.
— Тогда, всё ясно, — усмехнулся великий князь, возвращая картинку на место, и указывая на другую: — а здесь что?
На картинке были изображены двуконная упряжка с санями. Молодой барин с дамой удобно расположился в повозке. На запятках устроились ещё двое: один в офицерской двууголке, одетой углом вперёд, а другой в высокой меховой шапке. Рядом с презжающими санями пара дворянских детей играла в снежки.
— А это... — продавец запнулся, посмотрев на гусар, сопровождавших великого князя, — ... это праздничные катания на Москве-реке. Тут и пояснения имеются. Желаете купить?
Сообразив, что ничего покупать у него не будут продавец явно утратил интерес к общению. И великий князь не стал стеснять его своим присутствием, отправившись дальше на поиски интересного. Следующей жертвой наследника стал мужичёк лет сорока, установивший раёк почти напротив входа в адмиралтейство. Раешник громко призывал посмотреть поучительную историю про лишение мужского достоинства за блуд с чужой женой. Делал он это настолько энергично, сдабривая свою речь матом и подшучивая над прохожими, что вокруг его райка образовалась небольшая толпа зевак. Великий князь благоразумно предпочёл насладиться этой "музыкой" издали. Пологая, что воспитатели не одобрят его интерес к содержанию представления, немного постояв, великий князь направился к балагану номер три.
Собственно посещение такого театра и было основной целью его прогулки. Благо воспитатели рекомендовали именного его из всего обилия временно построенных на масленичную неделю балаганчиков. Возле театра была огромная толпа, стремящаяся приобрести билет на обстановочный спектакль и подняться вверх по лестнице на наружный балкон балагана . Обычному человеку было бы сложно пробиться к кассе. Однако Юрьевич, в сопровождении трёх гусар, быстро расчистил дорогу наверх. Неспешно за ним проследовал и великий князь.
На балконе кривлялось несколько три мима. Один из них, в костюме Пьеро, именуемом в народе "мельником", оказался Хозяином. Он встретил почётного гостя у входа и проводил внутрь, где усадил на самые лучшие места. Владелец заведения, представившийся Христианом Леманом, казался не высоким и сухощавым человеком. Возраст его было сложно определить из-за грима, но руки подсказывали, что их владелец ещё весьма молод. Он бегло говорил на русском без заметного акцента. Сославшись на необходимость подготовки к спектаклю Пьеро быстро удалился, и великому князю представилась возможность осмотреться.
Балаган представлял собой двухъярусный дом, наскоро сколоченный из обшитых досками брёвен, высотой около семи метров. Вход был устроен на уровне второго этажа, и чтобы попасть внутрь нужно было сначала по довольно узкой, рассчитанной на одного человека, лестнице подняться на балкон, а потом пройти в широкие двери. Поскольку окон предусмотрено не было, то весь свет внутри помещения исходил от больших люстр, поднимаемых под самую крышу, дабы оставить место для гимнастов, должных ходить по канату, натянутому на уровне чуть выше второго этажа. Войдя в зал, зрители рассаживались по обитым тканью скамейкам, установленным амфитеатром в старинной цирковой традиции. " Важнейшим из искусств для нас является кино и цирк" — промелькнула в голове Саши известная псевдоцитата. В балагане узнавалось знакомое с детства шапито в Автово. Раскрашенная авансцена, отгороженная арена и само устройство зала были весьма похожи. Одно Саша не мог вспомнить были ли в советском шапито отгороженные места почётной публики. В цирке он такие места помнил, а шапито всегда казалось ему более демократичным.
Тем временем зал наполнился людьми и началось представление. Пантомимные сценки разыгрываемые Пьеро, Арлекином и Коломбиной, которые предваряли собой во многом изолированные цирковые номера, стягивали их в единый спектакль. Между этими комическими репризами показывали фокусы по распиливанию людей и исчезновению предметов, выводили дрессированных животных, выступали гимнасты. Сам Леман исполнил несколько трюков на канате. Особые восторги вызвала демонстрация слонёнка, послушно выполнявшего команды колокольчика в руках Пьеро.
Особого впечатления на Сашу это представление не произвело, но он без особых усилий позволил себе быть восхищённым. Любому взрослому иногда хочется выпустить на волю маленького ребёнка внутри себя, а находясь при этом в теле маленького мальчика просто необходимо сделать это. Хотя временами он брал себя в руки, чтобы осмотреться. Его очень интересовала реакция ликующих зрителей. Для него была очевидна их искренность. Даже находящиеся на службе, занявшие оговорённые места, конвойные забыли о своём патроне и увлеклись представлением. Что уж говорить о не отягощённых сиюминутными обязанностями Жуковском и Юрьевиче. Это давало пищу для размышлений:
"Понятно, что люди пришли сюда веселиться. Многие предварительно жахнули. Но всё же... О, времена! О, нравы! Если такие представления нагрузить идеологической составляющей...
Кинематограф, конечно, даёт больше возможностей для воздействия. Но за неимением гербовой... Причём предки это всё прекрасно понимают. Лубки, театральные постановки, райки, всё проходит через цензуру. И любого на гулянии могут принять за пропаганду чего-то нехорошего, если конечно будет такое настроение у начальства.
Но системности не хватает. Мало запрещать и ограничивать, нужно выдавать свой конкурентоспособный идеологический продукт. А вот с этим, полагаю, есть проблемы. Как там, в военной теории: одними оборонительными действиями невозможно достичь победы, необходимо комбинировать их с атакующими.
Нужно вот такого балаганщика взять под крыло. Может даже в Гатчину утащить. А вообще. Нужно будет по Финляндии заставить кататься шапито, а то солдаты в гарнизонах от серости будней все зубы в муку сотрут. Ещё бы и баб по гарнизонам возить... Русо туристо... Но что-то такое надо.
Леману этому вряд ли удастся сделать нормальное предложение. У него и так всё в шоколаде, даже слон есть. Нужен балаганщик пожиже, но способный... Советский цирк..."
* * *
6 февраля 1828, Санкт-Петербург
В кабинете Жуковского стоял полумрак. Единственного канделябра хватало лишь немного осветить стол. Великий князь не привык к экономии на свечах и потому чувствовал себя утомлённым, глядя на стол воспитателя, пока Василий Андреевич радостно повествовал о своих перипетиях на издательском поприще. То и дело Жуковский брал в руки тонюсенькую книжицу и, демонстративно промахав в воздухе в такт речи, клал обратно. Это был первый выпуск Собирателя. На фоне лежащего рядом Московского телеграфа новый журнальчик, включавший от силы десяток листов, выглядел жалко.
— Теперь, мой милый друг вы стали настоящим автором. Пусть наше издание не выглядит успешным, это не должно вас разочаровывать...
Великий князь пожал плечами и поинтересовался:
— Василий Андреевич, а сколько экземпляров предназначено для меня? И могу ли я раздать их, кому посчитаю нужным?
— Кому?
— Гогелю, Ратькову и Поппе.
— Всего напечатано двенадцать экземпляров. Я готов отдать вам два. Надеюсь к следующему выпуску мы сможем подготовиться лучше.
— Несомненно, я уже сейчас готовлю две статьи о методах проверки снарядов на сопротивление воздуха полёту и о стандартизации калибров оружия.
— Я же в свою очередь прошу вас написать статью о каком либо стихотворном произведении. Давайте возьмём Песнь о вещем Олеге.
— Мне следует оценить её художественные достоинства?
— Не только, я предлагаю вам оценить её в целом: и как поэтическое произведение, и как историческое, и как нравоучительное.
— Надеюсь, у меня будет достаточно времени на это.
— Следующий выпуск я полагаю сделать в апреле. Потому вы успеете не только это. Я полагаю поручить вам, обозреть для журнала пейзаж моего знакомца Никифора Степановича Крылова. И для сравнения... картину Венецианова "Спящий пастушок". Также вам предстоит описать свои впечатления от памятника Петру Великому на Сенатской площади. Полагаю, для следующего выпуска журнала этого будет довольно.
— Гм, — великий князь почесал затылок, — А что вы собираетесь делать с оставшимися десятью экземплярами журнала?
— О, у каждого экземпляра есть свой читатель. Потому сейчас я могу дать вам только два, те что предназначались для вас и меня. Но я вас уверяю, в скором времени об этом журнале узнает весь двор.
— А следующий выпуск вы намерены передать Пушкину, Крылову и Венецианову? — великий князь улыбнулся.
— Это государь определит, — воспитатель ответил своей улыбкой. — Но я озабочусь тем, чтобы они узнали о ваших статьях.
* * *
10 февраля 1828, Санкт-Петербург
— Ха-ха-ха! — Николай Павлович громко рассмеялся, очередной раз услышав от сына довод об особых целях легиона. — Неужели ты всерьёз полагаешь, что всё это настолько ново. И ранее никто не ведал о сыске, о таможенной службе. Или внутренней стражи в империи не существует, и никто не знает, как она несёт службу.
Государь остановился на набережной и принялся наблюдать за дорогой к бирже.
— М-м-м, — Саша, попытавшись возразить, заметил останавливающий жест отца и замолчал.
— Конечно, необычным является размещение мелких гарнизонов. Привлекает, что для полного контроля над всей Финляндией должно достать около шести тысяч. Сможет ли легион блюсти порядок без участия армии, вот что я хотел бы понять, — Государь повернулся, взглянул на Петропавловку и, прежде чем направиться к Летнему саду, произнёс: — Финский корпус слишком велик...
Они шли молча, около минуты. Обгоняя их, проехали сани. Государь посмотрел им вслед:
— Говоря о близости между государем и подданными, — отстранённо заговорил Николай Павлович, — нельзя мыслить общими образами. Представь себе, что ты прекрасно играешь на... флейте. Чьи сердца ты сможешь поразить своей игрой? Нескольких дюжин придворных шаркунов. Ведь ты же не станешь гастролировать по театрам. Или твоя прекрасная статья в журнале, я с удовольствием прочёл её. Двенадцать экземпляров. Пусть потом будет даже тысяча. Но кто прочтёт её... Или твои стихи... Светское общество обеих столиц, да иностранные послы, по долгу службы обязанные это всё читать. Ни армейский офицер, ни губернский чиновник, ни помещик этого не оценит. Ты ещё на французском напиши. А уж узнает ли об этом народ, я даже и гадать не буду. Всеми этими изысканными занятиями можно сблизиться лишь с теми немногочисленными, кои и так подле двора. Другим важно не это. Воочию, они государя никогда не увидят, но дела его дойдут до них, и по ним они будут судить. А много ли таких дел было у Фридриха Великого? Государство досталось ему в надлежащем виде. Его отец притеснял дворян и гнул в бараний рог мещан и крестьян, чтобы наполнить казну и создать армию. Сын же во многом почивал на трудах отца. Он был любим дворянством за то, что пресёк другим сословиям путь на службу. Любим был инородцами, за то, что приютил их на королевских землях. Имея государство одного языка и веры, он был любим мещанами за единое судопроизводство. Он был поистине хорошим королём для своей страны. Но другое государство досталось Иосифу Второму. Скудная казна, множество языков под одной короной. При всём величии католической веры, единства не было. И в такой стране он начал прекраснейшие реформы. Единое судопроизводство на немецком языке. За это его возненавидели в провинциях. Отменил крепостное состояние, что погасило верноподданнический пыл землевладельцев. Крестьян на волю отпустили, не наделив им безвыкупно земли от прежних хозяев. Нищета и недовольство народа стали результатом. Из добрых побуждений, в многоконфессиональной стране, он принял закон о веротерпимости. Желая пополнить казну, он стал закрывать монастыри, изымая церковные земли, и католическое монашество невзлюбило его...
Государь замолчал, переводя дыхание.
— А ещё он не умел играть на флейте, — с улыбкой добавил великий князь.
— Государю, надлежит иметь прекрасное образование, — нахмурился Николай Павлович. — Весьма хорошо, когда он умеет поддержать светскую беседу, приятен с дамами, способен смутить иностранных посланников. Хорошо, что людям близким ко двору приятно быть в обществе монарха. Когда государь умён и тонок. Это очень важно. Отдалённый от свиты король — беспомощная шахматная фигура, повалить которую труда нет никакого.
— Тогда не светские же дамы должны быть в свите, а преображенцы и семёновцы.
— Иная дама способна движением веера сдвинуть с места гвардейский полк, — улыбнулся Николай Павлович. — Впрочем, твоя статья мне очень понравилась. Я распорядился Военно-учёному комитету отредактировать её и напечатать в Военном журнале за именем Ивана Григорьевича.
— Прекрасно, возможно будет правильным сделать его подписчиком Собирателя?
— Я подумаю, — улыбнулся император и прибавил шаг.
* * *
15 февраля 1828, Санкт-Петербург
— Времени осталось совсем не много, — великий князь склонился над бумагами, — давайте ещё раз коротко проговорим по плану на девятнадцатое.
Ужин уже убрали. Уставшие после тяжёлого дня, сытые и уже немного сонные офицеры явно были не настроены обсуждать то, что оговаривалось не раз и не два. Командир первого взвода Замин, позволил себе зевнуть в кулак. Великий князь обвёл собравшихся взглядом, отмечая про себя, что многие уже знакомые с его манерой ведения дела, пытались собраться. Многие, но не все.
— Итак, прибытие ожидается в девять. Щербцов организует дозор. — великий князь выжидающе замолчал, глядя на командира конвоя.
— С семи двое располагаются в секрете, у дворца. Заметив выход государя, верхами уходят до заставы, где их ожидает запасная пара. Оттуда дают сигнал зелёной ракетой. Двое на карауле у въезда, должны ракету заметить и дать тревогу. Если не заметят, то дадут по прибытию верховых.
— Хорошо. Далее. — великий князь перевёл взгляд на прапорщика второго ранга.
— Рота выходит из казарм на построение, — коротко ответил тот.
Великий князь перевёл взгляд на Засядко.
— Служащие заведения выносят и устанавливают матерчатые экраны и мишени. Само заведение готово к посещению с вечера. Ракеты и гранаты ожидают на складе в двойном комплекте.
— Хорошо, — кивнул великий князь, — встречу и смотр мы уже проверяли. Семнадцатого всё вместе ещё раз отрепетируем. В половину десятого государь приступает к осмотру Ракетного заведения.
— Пока государь находится в цехах, — заговорил Щербцов, — конвойные следуют за ним и за Вашим Императорским Высочеством, через посыльных из конвоя постоянно сообщают командиру роты о нахождении государя и его настроении.
— Я проверяю и подготавливаю к выходу гренадёрское и первое стрелковое отделения первого взвода. А так же запасные отделения из второго взвода. Получив сигнал, вывожу гренадёрское отделение с запасом ракет со склада на отстрел и подрыв гранат. Стрелковые отделения поручаю командиру первого взвода.
— Хорошо, — великий князь, демонстративно сверился с планом, — в одиннадцать государь вышел на отстрел ракет. К половине двенадцатого ракеты все выйдут по целям.
— Конвой заблаговременно даёт сигнал командиру первого взвода, — заявил Щербцов.
— Я вывожу отделение на стрелковые позиции, в полной боевой выкладке, — заявил молодой прапорщик третьего ранга Замин.
— К половине первого государь готов будет смотреть манёвры.
— Заблаговременно по сигналу от конвойных я вывожу роту на полигон, — сообщил прапорщик второго ранга. — Пока гости занимают свои места на редуте, к роте присоединяется стрелковое отделение. Далее приступаем к манёврам по намеченному плану.
— В случае если государь сам захочет ставить противника? — поинтересовался великий князь.
— По обстановке, — пожал плечами офицер, — используя придуманные ранее построения.
— К четырём, офицеры присутствуют в собрании для напутствия, — огласил последний пункт плана великий князь. И через мгновение добавил:
— А теперь ещё раз разберём эволюции на манёврах для разных противников. Подайте фигурки.
* * *
19 февраля 1828, Санкт-Петербург
Сумрачное февральское утро не принесло сюрпризов. Государь прибыл без десяти девять. Сопровождающих было очень не много: великий князь Михаил Павлович, председатель Военно-Учёного комитета Гогель, командир Сестрорецкого завода Аммосов, мастер Поппе, военный министр Чернышев. Обслугу и адьютантов великий князь в расчёт не брал. Когда государь направился на осмотр Ракетного заведения, Щербцов, с молчаливого согласия государя, тут же оттеснил, всех лишних людей, под предлогом тесноты цехов. Дворяне направились в офицерское собрание, а нижние чины в казармы. Конвой следил за размещением гостей, не позволяя им особенно разбредаться.
Осмотрев пусковую установку в сборе с ракетой, государь направился по цехам. Засядко давал пояснения по работе:
— Здесь происходит наполнение ракеты топливом. Раньше мы утрамбовывали пороховую мякоть. Это было достаточно опасно, теперь в условиях применения закрытого огня топливо изготовляется достаточно просто. Сахар тридцать восемь частей и селитра шестьдесят в тёплой воде. После чего раствор сливается в котёл, имеющий двойную стенку заполненную конопляным маслом. Там раствор выпаривается, по мере размешивания в него добавляется кислое железо не более двух частей. Всё это размешивается и по мере выпаривания воды превращается в однородную тягучую массу. Убедившись что топливо готово, его набивают в специальную форму, которую надлежит также держать подогретой. По остывании, топливо извлекается и выглядит вот так, — Засядко протянул государю цилиндрическую топливную шашку с отверстием по центру. — Это топливная шашка. Она безопасна в отсутствие огня и достаточно прочна, в отличие от уплотнённой пороховой мякоти. Шашка устанавливается внутрь корпуса ракеты. При этом необходимо убедиться, что между стенкой и шашкой отсутствуют щели. Для устранения возможной неплотности мы обклеиваем шашку бумагой и вколачиваем её с видимым усилием. Внизу оказывается отверстие для истечения газов, сверху в центральный канал помещается уплотнённая пороховая мякоть, которая поджигается от ударного пороха, из скорострельной трубочки похожей на ружейную.
— Зачем, нужна мякоть? — поинтересовался император.
— Теплоты от ударного пороха не всегда хватает для зажигания шашки. Нужно что-то более длительно горящее. После чего на корпус устанавливается ударный механизм и всё это передаётся в следующий цех, в котором к ударному механизму крепится граната. Я пока я предлагаю посмотреть цех, где граната изготавливается.
Император направился в цех по сборке гранат, находящийся в отдельном здании.
— Чугунные корпуса для гранат, по нашим чертежам, чугунный лом и другие детали мы получаем с Александровского завода. Здесь мы только начиняем гранаты, — пояснял по дороге Засядко. — Само изготовление весьма не наглядно, посему я подготовил чертёж поясняющий устройство.
Все прошли в цех и остановились возле чертёжного стола, на котором был развёрнут лист бумаги и лежала граната напоминающая гигантскую фасолину.
— Корпус имеет вытянутую форму, чтобы больше вмещать пороха и чугунного лома в том же калибре и состоит из крышки, крепящейся на резьбовые шпильки и основы. Внутрь корпуса вводится жестяная банка с пороховым зарядом. Между ней и корпусом засыпается чугунный лом. Сверху закрепляется на шпильках ударный механизм, который прижимается крышкой. Устройство ударного механизма содержит массивный стопор высвобождающий ударник трубку при остановке гранаты о препятствие. Также сквозь него проходит запальная дорожка, позволяющая провести к заряду огонь от топливной шашки, дабы по выгоранию её подорвать гранату.
— Надеюсь, Вы покажете мне это на полигоне? — поинтересовался император.
— Непременно, — ответил главный ракетчик.
Через полчаса государь изволил приступить к полигонным испытаниям. Теперь уже великому князю пришлось выступить в качестве рассказчика.
— Оружие это предназначено для стрельбы по колоннам и линиям пехоты и построенным к атаке эскадронам, — пояснял он. — Дальность до трёхсот шагов, при этом точность должна быть достаточной для попадания в строй. Основным наносящим вред врагу является не взрыв, а разлетающийся чугунный лом. Потому для оценки разлёта этих чугунных осколков мы проведём отдельный подрыв. Сейчас же прошу посмотреть на поражение целей в трёхстах шагах. В качестве мишеней используются саженные щиты. При попадании в них граната подрывается от ударного механизма. В случае промаха, ракета улетает дальше вглубь врага и взрывается когда догорает топливная шашка. Это происходит примерно в шестистах шагах. Стрельбы будут вестись с одной установки, чтобы оценить скорость перезарядки.
Офицеры замерли, наблюдая за работой гренадёрского расчёта установки. Ракета с пронзительным свистом унеслась к цели. Император поморщился от неприятного звука. Быстро преодолев триста шагов, ракета взорвалась, ударив в самый верхний край щита. Мишень разделилась на отдельные доски, которые разметало взрывом.
— Ракета намеренно снабжена свистком, дабы пугать лошадей противника, — пояснил великий князь.
Вторая ракета вышла с установки и, ударив в землю непосредственно перед мишенью, смела её взрывом. Третья ракета ушла выше цели. Она пролетела ещё шагов триста, постепенно теряя высоту. Затем приземлилась, секунды три горела и, наконец, взорвалась. Четвёртая ракета ушла левее сажени на две и также взорвалась в поле. Пятая и шестая сумели повредить свои цели осколками, уткнувшись в землю перед ними.
Офицеры прошли к щитам. Государь осторожно потрогал рукой торчащие из сосновых досок осколки, кивнул головой и спросил:
— Что ещё?
— Я бы хотел показать количество подрыв гранаты отдельно, — заявил великий князь.
— Делай.
Великий князь повёл гостей на специально подготовленную площадку, огороженную сплошными сосновыми щитами, образующими спираль в два полных оборота. Внутри на деревянных шестах было растянуто полотно. В центре площадки лежала граната. Солдат поджог запальный шнур и выбежал из улитки образованной щитами. Шнур горел долго. Великий князь пояснил суть эксперимента:
— По нашим наблюдениям сила взрыва действует не далее сажени от гранаты. Потому разместив полотно в трёх саженях, мы можем быть уверены, что взрыв не повредит его. А осколки порвут. И мы сможем посчитать, сколько солдат, находящихся в трёх саженях от взрыва будет убито. В пяти саженях мы расставили щиты и по глубине врезания в них мы сможем определить убойность осколков.
Раздался взрыв. Осмотрев повреждённые полотна и щиты, государь, приподняв левую бровь, заключил:
— Дело покажет. А я хотел бы посмотреть на новые ружья.
— Всё готово, — доложил великий князь, заметив как Щербцов кивнул головой. — Стрелки ждут на позициях.
— Прекрасно, вот сейчас и посмотрим на четыре и шесть в действии.
— Надеюсь, вы сразу будете вести стрельбу на четыреста шагов, — вполголоса поинтересовался у великого князя Чернышев, поёживаясь.
— Да, сегодня будем стрелять только на одну дистанцию. Государь одобрил план ещё четыре дня назад, и мы пока не отклоняемся от него.
Стрельбы прошли ожидаемо. Демонстративно обмакивая замки ружей в снег, отделение сделало десять залпов по щитам без единой задержки. После чего государь изволил осмотреть мишени лично. Посчитав попадания, он остался весьма доволен результатом. Забрав у одного из стрелков винтовку, он тщательно осмотрел её.
— Нагара не так много, — заметил он, — я ожидал больше после десяти выстрелов.
— Расширяясь в стволе пуля немного вычищает нагар от предыдущего выстрела, — ответил великий князь. — Особую роль в этом играет форма и размер нарезов. Они широкие и имеют плоское дно.
— Ох-хо, — картинно вздохнул Аммосов, — но насколько же они сложнее в изготовлении привычных штуцерных. Только из-за них выделка ствола обходится на треть дороже.
— Не нужно вздыхать, — улыбнулся великий князь, — нужно придумать новый инструмент или способ, для изготовление того что потребно государству.
Император посмотрел на наследника и нахмурился. Это заставило великого князя потупить взор и замолчать.
— Тем не менее, Александр Николаевич упорствует в желании уменьшить калибр до четырёх, — заметил Аммосову император. — И теперь я вижу, что при новых пулях и нарезах нагар не настолько уж страшен для малого калибра.
— Дозвольте взглянуть, — показал Аммосов на другого стрелка.
Заводчику передали винтовку. Он долго её осматривал, пытаясь выковырять из нарезов ствола что-то существенное. Наконец он попросил стрелка почистить ствол так чтоб весь нагар оказался на нетронутом снежном полотне. Все с интересом рассматривали результаты чистки. Великий князь был слишком малоопытен, чтобы оценить количество нагара. Он внимательно следил за выражением лиц опытных офицеров, и остался доволен своими наблюдениями.
— Да, для десяти выстрелов действительно, не много, — подытожил за всех Ратьков.
— Эй, голубчик! Отстреляй ещё двадцать, — повелел император одному из стрелков.
Когда отстреляли и почистили ещё одну винтовку, все были удовлетворены окончательно. Нагара после тридцати выстрелов, конечно, оказалось больше, но винтовка явно была способна стрелять и дальше. Император позаимствовал у стрелка ремни с подсумками и, взяв винтовку, вышел на огневой рубеж. Отстреляв пять патронов, он заключил:
— Непривычно мягкая отдача... Так что, Николай Алексеевич, никак невозможно сделать ствол в четыре линии?
— Сделать можно, — Заводчик улыбнулся, — на стоимость производства повысится весьма существенно. Смею уверить вас, что даже в пять линий ствол ничем не хуже четырёх.
— Я бы хотел сам убедиться в этом, — император сделал ещё выстрел. — Проверьте мои попадания... Когда вы сможете представить мне на пробу ружья в калибрах четыре и пять линий, для сравнения.
— Они здесь, — широко улыбнулся заводчик, — дозвольте, я распоряжусь.
Пока из возка Аммосова несли винтовки и патроны. Заводчик пояснил свою предусмотрительность:
— Зная желание Александра Николаевича, мне самому было интересно выяснить, насколько велика выгода от уменьшения калибра. Я распорядился, изготовить и отстрелять образцы, и теперь убеждён, что уменьшение калибра до пяти линий благо для пуль и нарезов Александра Николаевича. А вот дальнейшее уменьшение не сулит стольких выгод, сколько трудностей приносит при изготовлении.
— Я проверю, — прищурив левый глаз, сказал император.
Представший перед императором Поппе держал две весьма грубо сделанные винтовки. Великий князь хмыкнул, сравнивая их с легионными. Всё же эстетика отполированных с маслом прикладов и плавно сходящихся конусом воронёных стволов разительно отличала их в лучшую сторону от этой пары грубо отесанных лож и наскоро ободранных резцом стволов. Визуально казалось что такое уродство просто не может хорошо стрелять.
"Некрасивые самолёты не летают" — подумалось великому князю
Однако император не выразил даже малейшего недоумения. Он внимательно осмотрел обе винтовки, немного поколебался с выбором и, наконец, решил начать четырехлинейной. Последовательно он отстрелял по пять патронов из каждой винтовки. Затем предложил другим офицерам сделать тоже.
— Что ж, разница, действительно почти не заметна, — отметил Чернышев.
— Я не склонен спешить с выводами, — сказал великий князь, надрывая патрон четвёртого калибра и высыпая порох в руку конвойному гусару и готовясь проделать тоже с пятилинейным и своим на четыре и шесть. — Полагаю, необходимо отстрелять винтовки на разных расстояниях и проверить их убойность.
— Пожалуй, — кивнул император, — но это вы сделаете завтра вместе с Александром Ивановичем. Надеюсь, Николай Алексеевич, у вас также готов расчёт по стоимости производства. Я желаю его видеть завтра после обеда. А пока светло нужно посмотреть, как эти мужики в валенках способны применять прекрасное, в своей новизне, оружие.
Подмигнув наследнику, император направился к ожидавшим гостей возкам.
* * *
23 февраля 1828, Санкт-Петербург
— Что ж, вас с Александром Ивановичем можно поздравить, — Бенкендорф, улыбаясь, откинулся на спинку кресла, — государь сегодня одобрил ваш образец винтовального ружья для вооружения легиона.
— С Чернышевым? — отставив чашку с чаем поинтересовался великий князь.
— Да, Александр Иванович оказался вашим большим союзником. Именно его стараниями образец замка был не только одобрен, но и высказано пожелание об устройстве по двенадцати губерниям переделочных арсеналов. Так что в ближайшее время схожие ружья, правда, в старых калибрах, появятся в армии. Для гвардии же намечено принять на вооружение легионную винтовку, как только её производство станет значительным.
— И в каком калибре утверждена винтовка?
— Пять линий.
Некоторое время они помолчали. Великий князь обдумывал перспективы, и из его уст вырвалось тихое:
— Да-а-а.
— Теперь у военного министра прибавиться хлопот, — подхватил главный жандарм. — Хотя необходимость переделки ружей была очевидна, но всегда хочется отложить эти затраты и беспокойства на потом. Впрочем, больше всего бессонных ночей будет стоить производство и направление в полки скорострельных трубочек.
— Это не страшно. Сейчас будет тяжело, зато следующее перевооружение пройдёт легче.
— Следующее? — Бенкендорф вскинул брови.
— Несомненно, и не одно. Наука с каждым днём открывает для человека новые возможности. Посему оружие не может оставаться неизменным. И не только оружие. Этой весной мы с вами проедем на первой в России паровой карете, — щёки великого князя зарделись, он наклонился к собеседнику и сбивчиво поспешил вывалить на него свои фантастические проекты. — А через десяток лет, мы проложим такие дороги по всей стране. Поставим заводы, пустим по рекам пароходы. И так во всём. Наступит время, и нечто новое достойное принятия на вооружение будет появляться ежегодно. А потому нужно иметь заводы и арсеналы, которые будут успевать снабжать им армию.
Внезапно великий князь расслабленно откинулся на спинку кресла, улыбнулся и, слегка растягивая слова, сказал:
— А то ведь стыдно наверно. В полках до сих пор петровские фузеи служат. А если поискать, то и стрелецкие пищали найти можно.
— Хе, а вы, зная это, предлагали государю продавать персам новые ружья с наших заводов.
— И, надеюсь, был убедителен.
— Ха-ха, — рассмеялся Бенкендорф. — Достаточно.
Они замолчали на некоторое время, мерно отпивая из чашек.
— М-м-м, я хотел просить совета, — нерешительно вернулся к разговору великий князь. — Проект устройства дороги готов. Егор Францевич перешлёт вам в ближайшие дни.
— Прекрасно, с удовольствием оценю его.
— Егор Францевич как завидный эконом предложил удешевить найм...
— Арестанты... — усмехнулся Бенкендорф, — Это возможно, но полагаю, затраты на содержание арестантов окажутся сопоставимы с наймом крестьян. Хотя во время страды тот вряд ли будет возможен.
Великий князь, вскинув брови, посмотрел на главного жандарма, который продолжил рассуждать:
— Арестантов придётся не только кормить, но и поселить возле дороги. Для этого нужно построить бараки. Их надо стеречь, потому рядом придётся построить казармы. При этом трудится они будут не намерены.
— Кх-кх, — откашлялся великий князь, — я уже составил общий план. Бумагу я передам этим вечером. А в словах, я полагаю действовать в следующем порядке. В ближайшие дни я еду в Гатчину. Там определяю размещение роты легиона в Мариенбургской крепости. Рота будет стеречь арестантов, для которых в Мариенбургской крепости отстроят два барака, а на торфянике четыре. Для строительства бараков найму крестьян. Полагаю, что к концу марта уже можно будет разместить около трёхсот арестантов. Этого числа должно хватить для основных работ.
— Что ж, тогда в конце марта я похлопочу о переводе в Гатчину арестантской роты из столицы. А лучше всего, если легионеры помогут в пресечении бродяжничества.
— Замечательно, в марте я подготовлю роту. Начну с очистки Гатчины и Павловска. Затем доберусь и до столицы. Надеюсь, что в начале апреля уже можно будет приступить к работам по расчистке земли перед строительством дороги.
— Вам понадобиться дельный человек для этого, — почесал подбородок Бенкендорф, — Пусть не инженер, но опытный...
— У вас есть такой человек на примете?
— Да, я поговорю с ним.
* * *
24 февраля 1828, Санкт-Петербург
— Сегодня я сначала намерен посетить Инженерный, — выйдя на улицу, известил наследника император, — затем Александра Христофоровича.
— С удовольствием буду сопровождать вас. Тем более, что надеюсь услышать от Александра Христофоровича приятные новости.
— Я так не думаю, — улыбнулся Николай Павлович. — Мне представляется, Павел Петрович вполне может справиться со всеми обязанностями по строительству.
— Хорошо, — тихо пробормотал великий князь.
— Арестантскую роту в Гатчину не переведут, — продолжил император, — а вот пресечение бродяжничества я всецело одобряю. Посмотрим, как легион будет справляться с работой полиции, о которой ты так много говорил.
Помедлив, наследник престола спросил:
— А будет ли ваше благоволение, чтобы я собрал арестантов из съезжих домов уездных городков?
— По Санкт-Петербургской губернии, — кивнул государь.
Они, молча, шли по набережной к Летнему саду. Перейдя горбатый мостик, государь продолжил:
— Я полагаю, что первым обрадую тебя заключением мира с Персией, коего ты так желал.
— Это же прекрасная новость! — Воскликнул Саша, быстро покраснев от волнения. — Теперь наши войска свободны для войны с турками. Надеюсь по условиям мирного договора, пусть даже негласным, Персия обещала выступить на нашей стороне.
— Негласные условия, они потому и негласные... — улыбнулся в ответ Николай Павлович, — впрочем, могу тебе сказать, что многие из твоих предложений показались мне здравыми. И, в несколько ином виде, я их одобрил. Надеюсь, ты способен сам догадаться какие?
— Хм, — наследник престола прищурился и, улыбнувшись, предположил: — О заключении договора по продаже ружей производимых на Сестрорецком оружейном...
— Ха-ха, не угадал! Именно его, посоветовавшись с Егором Францевичем, я и не одобрил, — чуть помедлив, Николай Павлович добавил: — Легко, же ты совершаешь ошибки, понадеявшись на чужие слова.
— Скорее, Канкрин ошибся, но это можно исправить.
— Вот как?
— Мы победили. Если мы растопчем персов, они, отчаявшись, бросятся в объятия британцев. Там быстро появятся во множестве английские купцы, затем их ружья и пушки, а в конце колониальные солдаты. И Персия будет потеряна для нас. Потому надлежит быть милостивыми, но твёрдою рукой склонять их к совместной войне с Турцией. Отнюдь не потому, что нам необходим союзник. А с целью после победы наградить их турецкими землями и навсегда вбить между персами, турками и англичанами клин, заставив англичан выбрать одну из сторон в их противостоянии. А также надлежит поддержать их в споре с Афганистаном. Оставшись одинокими между озлобленных соседей, персы будут искать дружбы с нами или с британцами. Конечно, и сейчас у них есть счёты с соседями, но наличие захваченных персиянами земель углубит вражду. А мы, если поможем им с приобретением, станем добрыми друзьями. Но и этого мало. Сейчас меж нами снова мир и ради дружбы, в знак доброй воли, я предложил бы снять пошлины на ввоз персидских товаров, в коих мы нуждаемся. Например, с хлопка.
— Но в Персии мало хлопка.
— Я знаю, но если мы будем больше его закупать, вместо американского, персы его будут больше выращивать. Дружба с нами станет необходимой им для продажи своих товаров по лучшей цене. И нужно помочь их армии. Продать им ружья и пушки.
— Мы посчитали, на контрибуцию шах потратит почти всё и не сможет купить у нас оружия.
— Нужно просто дать ему взаймы с условием, что этими деньгами он оплатит наши ружья и услуги наших офицеров.
— Чтобы дать рубль, нужно его иметь.
— Отнюдь, ни один рубль при этом не должен пересечь границы с Персией. Мы оформим заём, и здесь же расплатимся ассигнациями с нашими заводами. У персов будут только сами ружья и долги. И эти долги ещё прочнее их привяжут к нам. Но и это не всё. Необходимо принимать знатных персиян в наши университеты, дабы они возвращались на родину, полные уважения к нашей культуре и науке. Впрочем, в этом нет ничего нового. Другое дело, что холодный православно-лютеранский Санкт-Петербург для этих восточных людей не будет приятен. Казанский университет должен принять их. В этом православно-мусульманском городе персам будет легче освоиться. Туда же надлежит направлять на обучение наших дипломатов, ищущих назначение в восточных странах. Пусть они учатся вместе и лучше узнают друг друга. И персидский шиитский ислам должен быть в наших пределах более поощряем, нежели ислам суннитский...
— Довольно, — слегка нахмурившись, остановил сына Николай Павлович.
Послушный наследник немедленно закрыл рот, и весь путь до Инженерного замка они прошли молча. Осмотрев построенных во дворе юнкеров инженерного училища, государь решил посетить классы. Поднимаясь на второй этаж, он остановился, обернулся к наследнику и сказал:
— Я жду, что ты не оставишь мыслей о перевооружении армии. Александр Иванович сможет стать твоим наставником в этом деле, — Николай Павлович немного помолчал и добавил: — Я желаю, чтобы вы вместе были заняты устройством переделочных арсеналов.
Император направился дальше осматривать инженерное училище, оставив великому князю возможность задумчиво следовать чуть позади. Выслушивая пояснения недавно назначенного начальника училища генерал-майора Эльснера, государь время от времени посматривал на наследника, но разговора не продолжал. Только, когда они вышли из ворот замка и повернули к Цепному мосту, он сказал:
— Вот Саша, заметь на будущее, Фёдор Богданович образованнейший человек. Инженер и педагог, полезнейший для государства на своём месте, но вольнодумец и масон. И как это постоянно выходит, что образование рождает вольнодумство? И как, в таком случае, учить грамоте крестьянских детей, давать знания сиротам воспитательных домов, требовать от солдат знаний языков и проявлений самостоятельности в службе?
— Без образованных людей обойтись в современном мире невозможно. Наша армия не сможет противостоять врагу, — великий князь развёрнутой вверх ладонью очертил небольшой круг, будто пытался удержать поднос с тарелками. — Беда же вольнодумства, мне представляется, связана с тем, что за образцы поведения и философской мысли, лежащей в основе всякой педагогики, мы принимаем лишь западные примеры и бездумно воплощаем их в России. Хотя у нас совсем иначе устроено государство и общество.
— Вот как? — поднял левую бровь Николай Павлович, — Но кроме западной науки иного примера у нас нет.
— Всё дело в том, что мы берём себе не только науку, но и представления о боге, государстве и обществе, полагая их неразрывным целым. И именно эта культура, основанная на преимуществе частного интереса, воспринятая нашими людьми и склоняет их к вольнодумству.
— Хе, если было можно, взять только науку, а остальное оставить как было, — усмехнулся Николай Павлович.
— Это невозможно, — кивнул Саша, — новое всегда отрицает старое: исконную религию, прежние представления о государстве, долге, отечестве. Старое сохранить нельзя, но можно другое...
Выдержав паузу и не дождавшись приглашения к разъяснению, Саша продолжил:
— Нужно преподавание науки сопровождать воспитанием, основанном на новых представлениях о долге и служении, не допуская проповедования идей частной выгоды.
— Хе, это так легко сказать, — снова усмехнулся император. — Впрочем, возможно у Александра Христофоровича будут хорошие мысли по этому поводу.
* * *
26 февраля 1828, Гатчина
Приехав и наскоро пообедав в Гатчинском дворце, великий князь поспешил в воспитательный дом. Быстрым шагом он ворвался в кабинет директора и, наскоро поздоровавшись, засыпал его вопросами, не дожидаясь ответов:
— Сколько детей зачислено? Сколько выпущено в мир? Сколько в лазарете? Чем сегодня кормили воспитанников на обед? Отменены ли наказания уменьшением еды, и что введено вместо них? Кого наказывали в последний раз? Созданы ли папки на каждого? Готова ли группа для помощи при строительстве дороги? Хватает ли учителей? Какие есть потребности?
Переведя дух, великий князь закончил:
— Учётные книги передайте Юрьевичу прямо сейчас.
— Да, Ваше Императорское Высочество, — Бриммер суматошно принялся складывать книги на столе, вынимая их из шкафа.
— Семён Алексеевич, — распорядился великий князь, — прошу вас прямо сейчас просмотреть учёты, и через два часа коротко обозначить своё мнение. А я пока посещу классы. Густав Густавович, пойдёмте, расскажете мне о ваших заботах по дороге.
Под немного сбивчивые пояснения директора великий князь кропотливо осматривал воспитательный дом, норовя заглянуть в каждый угол. Время от времени он задавал уточняющие вопросы о дровах, умывании воспитанников, смене белья и других мелочах. Заставая в комнатах воспитанников, великий князь выбирал одного или двух из них и уединялся с ними для беседы. Несмотря на всю поспешность, намеченные два часа пролетели быстро, и только по окончании третьего он смог вернуться в кабинет директора, чтобы выслушать Юрьевича.
Результатом ревизии Саша остался доволен хоть и отчитал Бриммера за некоторые недостатки:
"Я думал, будет хуже. Конечно, всё в результате свелось к увеличению расходов. С другой стороны, если лошадь не кормить, она работать не сможет. Придётся вкладывать ещё почти две тысячи.
Надо с благотворителями решать. Как дорогу дострою, буду купцов плотнее подтягивать к благому делу. А то не активно как-то, всего около трёхсот рублей получено.
А теперь в Марьенбургскую крепость, проверить годность казарм для легиона, определить место для бараков. А уже завтра посмотрю на лесопилку и поговорю с заводчиком Веддером. Уже с первого марта надо брать людей и начинать строить бараки и приводить в готовность казармы.
Или крепость тоже отложить всё ж рядом. Устал сегодня... Нет, пока есть возможность надо хоть попытаться ещё что-то сделать сегодня."
* * *
27 февраля 1828, Гатчина
Осмотрев вчера казармы, великий князь удовлетворённо отметил для себя возможность почти немедленного размещения в них легиона. В силу того, что в крепости размещался инвалидный батальон, все здания даже если и не использовались им в полной мере, то поддерживались в годном состоянии. Не составляло особых затруднений разместить в крепости ещё одну роту. Предстояло ещё выстроить бараки и другие строения для арестантов и торфопредприятия, поэтому с утра великий князь посетил устроенную на речке Колпинке пильную мельницу, использовавшуюся так же и для обмолота.
Великий князь с удовольствием оглядел запасы леса, собранного за зиму. Он посчитал, что этого должно уверенно хватить на первые постройки. Состояние же мельницы было внешне не блестящим. Само здание было явно старым, кое-где заметно было уже изрядно подгнившее дерево. И хоть по заверению мастера, отставного солдата Фёдора Тольникова, механизм был вполне рабочим, но сомнения не уходили.
— А что братец, когда можно будет прокрутить колесо да посмотреть на работу? — пытаясь покачать рукой массивную ось колеса, поинтересовался великий князь.
— В этом году, думается, к середине марта вода подойдёт. Колесо я раньше расчищу и отогрею. Не извольте беспокоиться, как вода пойдёт, заработает пильня.
— Тебе люди в помощь нужны?
— Когда работа пойдёт понадобиться человек десять сноровистых мужиков. У меня есть на примете из батальона, мы в прошлом годе казармы перекрывали, дайте их под команду.
— Хорошо, всё необходимое обдумай и заяви инженеру Мельникову, он приедет завтра. Пильня должна заработать как можно раньше. Мне лес нужен.
— Тут ведь главное, чтобы подвоз бревна был. Запас за две недели уйдёт.
Потратив ещё некоторое время на осмотр мельницы, великий князь, стремясь успеть до обеда, поспешил к главноуправляющему Гатчиной.
Фёдор Андреевич Штенгер встретил великого князя радушно, но, узнав о планах на арестантов, нахмурился и предложил посетить съезжий дом, чтобы обсудить всё с полицмейстером.
Гатчина городок не большой и уже через десяток минут полицмейстер Петров, удерживая на лице угодливую улыбку, выслушивал великого князя:
— Так вот, Александр Петрович, для этого строительства мне нужны рабочие. Я получил высочайшее дозволение на взятие на работы нищенствующих бродяг и арестантов из съезжих домов. Я полагаю возможным, начать с того, чтобы взять ваших содержанцев из неопасных преступников.
— Кхе, — Петров потёр подбородок, — в моём подчинении по полицейской части лишь три унтер-офицера и дюжина рядовых. Я не могу себе позволить охранять арестантов на работах или водить их туда, кормить там...
— Не беспокойтесь об этом, — приподняв руку, прервал полицейского великий князь, — если я заберу их, то сам озабочусь и охраной и жильём и едой. У меня есть для этого более сотни служивых. А также я лично обязуюсь вернуть их вам в полном порядке по окончании работ. И в планируемых действиях по очистке площадей и улиц от бродяг я тоже не требую вашей помощи. Мои люди справятся сами. Мне достаточно лишь вашего благожелательного отношения.
Заметив, что Петров переглянулся со Штенгером, великий князь продолжил:
— Впрочем, я не тороплю вас. Полагаю, вам предстоит обдумать, как исполнить высочайшую волю надлежащим образом. Я ожидаю вас, господа, завтра к себе на обед.
Выйдя из съезжего дома, великий князь шёл в некой задумчивости и, уже приближаясь к дворцу, обратился к Юрьевичу:
— Семён Алексеевич, что-то им не нравится в моей затее, а?
— Хм, не удивительно, — усмехнулся Юрьевич — если начать поднимать учёт, то внезапно окажется, что многие арестованы безо всяких бумаг. А некоторые, кто арестован по бумагам, за малые деньги ходит по улицам. Помимо того, арестантов бывает передают в найм...
— Это понятно, — великий князь был задумчив, — Я дал им время, чтобы навести порядок. Вот что, Семён Алексеевич. Сейчас мы с вами отпишем Марии Фёдоровне. А вы озаботьтесь чтобы завтра перед самым обедом её ответ был у меня или у Штенгера... Как она посчитает нужным.
— Хм, а почему вы не хотите обратиться к начальствующим в департамент уделов или внутренних дел? — поинтересовался Юрьевич.
— Эти чернильные души загубят любое дело. Все убоятся принимать решение, и мне придётся говорить с министром. А потом просить государя дать прямое указание. У меня есть одобрение отца, я заручусь благоволением бабушки, владеющей уделом. Если этого и моего положения не хватит, чтобы сломить волю управляющего уездным городком... я посажу его на цепь в подвале дворца, и всё решу уже завтра. А послезавтра начну расчистку места для бараков.
— Но можно преподнести подарок.
— Можно. Но получив сейчас, его будут ждать и в следующий раз. А разве я похож на дойную корову, чтобы давать молоко каждый день. Я не хозяин Гатчины, но моё положение таково, что это я сам смею ожидать подарки и уступки, а не наоборот.
— Что ж, Штенгер на этом месте находится по воле Её Императорского Величества, и если она поддержит вас... — задумчиво проговорил Юрьевич, — А если нет?
— Не вижу для подобного никакого повода, но письмо нам с вами предстоит написать очень осторожно.
* * *
28 февраля 1828, Гатчина
К обеду Саша вышел в приподнятом настроении. Бабушка сделала даже больше, чем он просил. Утром прибыл Мельников в полной готовности начать стройку. Завтра легионеры должны вселиться в казармы. Грейсон сообщил о готовности механизмов и отправке их в Батово. Всё шло намеченным путём. Даже погода, своим теплом и капелью радовала его, обещая скорое вскрытие реки. Он замер возле окна, наблюдая за синичкой чистящей свои пёрышки по ту сторону стекла, и подумал:"Надо бы наладить подкормку птиц зимой. Как никак, вклад в борьбу с вредителями". Он развернулся на каблуках и поспешил к обеденному столу, возле которого его ожидали в числе прочих Штенгер и Петров, уже извещённые о воле матери-императрицы.
За обедом много обсуждали будущее строительство. Великий князь то и дело норовил подчеркнуть участие и возможные выгоды гатчинской администрации от будущей дороги. Он надеялся, что следом за осознанием будущего беспокойства и неудобств у Штенгера появится впечатление будущих перспектив. Он полагал, что это позволит тому примириться со сложившимся положением.
Посчитав свои цели достигутыми, великий князь взял салфетку со своих колен и положил её на стол.
— Господа, приятно было отобедать с вами, — провозгласил он. — А теперь пора приступить к делам. Александр Петрович, я сейчас намерен осмотреть арестантов. А завтра полагаю возможным забрать их.
Сопровождаемый полицмейстером и конвоем великий князь вошёл в арестантский коридор. Нижний чин услужливо отворил перед великим князем дверь в первую камеру. В небольшой совершенно лишённой мебели комнатке находилось пять человек в возрасте от тридцати до сорока, насколько это можно было понять на глаз. Они сидели на полу, прислонившись к стенам и настороженно смотрели на вошедших.
— Это мелкие нарушители, крестьяне. Мы стараемся держать их отдельно от городских, — пояснил Петров
— За что они здесь?
— Эти трое за драку, господские. Отпустим как только появится хозяин или управляющий. Этот не расплатился в кабаке, удельный. Ждём старосту. Этот за богохульнечество, удельный. Вчера взяли. Ждём решение судьи.
— Всех заберу, как появится необходимость сообщите, верну их, — заключил великий князь.
В другой камере, чуть большей по размеру было семь человек.
— Это, стало быть, городские? — спросил Саша
— Ну да. Эти двое, — Петров указал на двух подростков лет пятнадцати, — рыночные воришки. Ждём решения судьи. Этот жену убил. Ждёт оказии на пересыл. Этот конокрад, ждёт решения. Этот бельё воровал. Ждёт решения. Эти двое за драку, только вчера взяли.
— Конокрада оставлю.
Они вышли в коридор.
— Всё? — спросил великий князь.
Петров как-то странно мотнул головой.
— Ну, наверно.
— Кто ещё есть?
— Есть один из благородных.
— Вот как? — великий князь удивлённо вскинул брови, — Кто? За что здесь?
— Евдокимов Алексей Фёдорович, здесь по жалобе вдовы подполковника Евдокимова, осуждён в сыновнем непочтении. Здесь ожидает препровождения в Иоанно-Богословский монастырь, что на Черменецком озере.
— Какие бумаги есть на него?
Через пять минут великий князь вошёл в камеру к Евдокимову. Арестант, молодой человек двадцати одного года, был высок и худощав. Его тонкие брови вскинулись к коротким кудрявым чёрным волосам при виде гостей. Он встал к вошедшим немного боком, выставив вперёд правую ногу и сложив на груди руки.
— Здравствуйте, чем обязан? — Его сухой и тонкий голос подрагивал, выдавая волнение.
— Алексей Фёдорович, имею честь быть Его Императорским Величеством Наследником престола Александром Николаевичем, — опередил всех великий князь. — У меня есть к вам вопрос: не скучно ли вам здесь?
— Вы хотите мне что-то предложить?
— Да, желаете ли поучаствовать в строительстве первой в империи железной дороги. В свою очередь я постараюсь сделать так, чтобы на этот срок вам не угрожала отправка в монастырь.
— Вы уверены, что я буду полезен?
— Я ознакомился с вашими бумагами. Кроме того, мне пригодится любой образованный человек. Моему инженеру нужны грамотные помощники.
— Вы правы, находится здесь довольно тоскливо. Раз вы приглашаете, то прежде чем согласиться я хотел бы просить о пересмотре моего дела.
— Я не буду этого обещать. Сначала я хочу увериться, что мне будет полезно оставить вас при себе.
— В любом случае я согласен, лишь бы быстрее выйти отсюда.
* * *
1 марта 1828, Гатчина
Первую половину дня великий князь провёл в обществе Мельникова. От завтрака и до обеда они обсуждали будущие работы и продолжили это за обеденным столом. И только сейчас гуляя по парку великий князь намерился отвлечься от забот мучающих его последние дни. Предмет для размышлений искать долго не пришлось. Крепостное ружьё, к созданию которого он собирался приступить, как только заботы о дороге отойдут с первого плана.
"Засядько не напоминает, но очевидно затягивать нельзя. Необходимо хотя бы продемонстрировать наставнику работу. Нужно в ближайшее время проработать схему. А для этого необходимо определиться с основными параметрами стрельбы.
Очевидно, что это одиночное оружие. Залпами никто стрелять не будет. Предназначено оно для поражения орудийных расчётов спрятавшихся за земляными укреплениями... Это мощное оружие. Не удивлюсь, если дальность действительного огня по незащищённым целям будет километра два. Помнится, у берданы было около километра. Наверное, и мои винтовки могут иметь дальность действительного огня до километра. Но всё одно попасть с открытого прицела на таком расстоянии можно только случайно. Впрочем, полагаю, из крепостного ружья можно вести беспокоящий огонь по лагерю противника. Чтоб для этих целей пушки не задействовать. Так сказать, из экономических соображений.
А вот с эффективным огнём сложнее. Метров четыреста это предел для механического прицела. А делая поправку на качество пороха, стрелка, изготовления и наконец учитывая что стрельба ведётся из огромной дурры, я бы закладывал на уверенное поражение метров с двухсот и приемлемое на триста. Всё равно стрельба по орудийному расчёту, скрытому за габионом, ведётся немного наугад. Приемлемо, в данном случае, это одно попадание на десять выстрелов.
На этих трёхстах метрах необходимо обеспечить пробитие габиона толщиной в две батарейный туры, условно говоря в сажень. Хотя это как-то слишком много...
Ладно, всё равно это вопрос испытаний и конкретики...
Теперь конструкция. Желаете попадать, делайте ствол нарезным. Хотите вести беспокоящий огонь на километр, разметьте прицел на полтары тысячи шагов. И наконец, хотите пробивать, дайте, таки, пуле энергию. Но не только...
Свинец не пойдёт, какую бы энергию ему не дали. Расплющится и всё потеряет в преграде. Твёрдость нужна... Сталь не предлагать. Вы, сэр, сначала стальные стволы сделайте, а потом уже будете сталью плеваться, в белый свет как в копеечку. Остаётся чугун. Конечно, при стрельбе по каменным стенам, чугунный снаряд видимо расколется, но земляные укрепления должен прошивать.
Чтобы закручивать в нарезах, придётся делать оболочку. И раз стволы, до сих пор, из железа, то оболочка будет из свинца. Медную нельзя ставить, все нарезы слижет. А у свинца как оболочки свои проблемы. Легкоплавкий. Недаром в бердане и других поздних винтовках пулю в бумагу оборачивали, чтоб свинцовые ошмётки в нарезах не оставались. А всё потому, что скорости пуль стали возрастать. Полагаю, где-то чуть больше четырёхсот метров в секунду можно будет разогнать, а дальше всё.
Раз скорость ограничена дальше энергию только массой пули можно добирать. Пуля вытянутая, само собой. Остроконечная. С попкой скошенной чтоб воздушный поток лучше сходился. Но калибр видимо придётся брать побольше... линий восемь. Хотя для начала можно попробовать семь, всё же этот калибр привычен для местных заводов... Нет, лишний шаг. Как бы ещё маловато не оказалось.
Проталкивать чугунную пулю в оболочке через ствол невозможно. Значит делаем открытую казну. Самый правильный обтюратор это гильза, но я не могу позволить себе роскоши в виде гильзы, как расходного материала. Значит, гильза должна быть толстостенной латунной или медной и многократно переснаряжаемой, причём прямо на коленке. Первый номер стреляет, второй заряжает, третий переснаряжает отстрелянные гильзы, если надо, то прямо возле стрелка. А соответственно, классическая снаряжаемая гильза с капсюлем не пойдёт, его прессовать нужно. Да и сложен он в изготовлении. Видимо просто отверстие в донце и в замок устанавливать обычную скорострельную трубочку, как для винтовки. Затвор нужно изобразить по мотивам крынки, он проще всего. А вот как трубочку вставлять, это подумать..."
— Ваше Высочество, — прервал размышления Щербцов, — рота прибыла в казармы.
— Отлично офицеров ко мне, — великий князь заметил, что командир конвоя как-то выжидающе смотрит на него. — Что-то ещё?
— Ваше Высочество, лейб-гвардии гусарский получил приказ выйти в Молдавию. Дозвольте гусарам вашего конвоя побывать на квартирах. С друзьями проститься, дела служебные уладить...
— Дозволяю, здесь быть пятого к завтраку. Вам достаточно времени?
— Да, благодарю, Ваше Императорское Высочество.
— Всё ступайте, я жду офицеров роты у себя, — наследник престола развернулся и быстрым шагом направился во дворец.
Осмотрев собравшихся, великий князь улыбнулся и произнёс:
— Господа, я рад приветствовать вас, на гатчинской земле. Здесь нам предстоит пробыть не менее полугода. И уже отсюда вы направитесь по своим гарнизонам в Финляндии. А сейчас я хотел бы напомнить вам о той заботе, которая ожидает нас в ближайшие дни. Легиону предстоит показать себя как службе охраны арестантов. Мы с вами обговаривали наши действия и сейчас я не буду повторяться. Я собрал вас здесь, чтобы угостить с дороги, — великий князь кивнул слугам, — а так же напомнить, что завтра вся рота будет занята обучением несению службы по охране. А послезавтра мы получим первых подопечных. Пока бараки не будут построены, я распорядился выделить для них место в казарме. Вопросы?
— Сколько арестантов будет послезавтра?
— Одиннадцать простых. И ещё один из благородных, но он будет поселён во дворце под присмотром конвоя.
* * *
3 марта 1828, Гатчина
После завтрака, великий князь в последний раз проверил подготовленную для Евдокимова комнату, проинструктировал конвой и, забрав с собой столик и стул своего паркового кабинета, отправился в Мариенбургскую крепость.
Легионеры уже были готовы к приёму арестантов. Дав короткий напутственный инструктаж, великий князь выбрал место поодаль и организовал свой кабинет под открытым небом. Благо погода выдалась для этого весьма удачная. Слепящее весеннее солнце не могло быть спрятано небольшими барашками облаков и немилосердно жгло снег и всех кто полагая, что масленицу сожгли напрасно, одевал на себя зимние тулупы. Суконная шинель прекрасная одежда для такого времени, великий князь сел за свой столик, неспешно поправив на коленях её полы. Перед ним поставили писчий набор. Однако он не спешил взяться за перо. Откинувшись на спинку стула, великий князь последний раз перебирал в уме приготовления, дабы окончательно убедить себя, что ничего не забыто. До прибытия арестантов было ещё около часа и ещё можно чего-нибудь исправить. Мотнув головой и сказав: "Пусть", великий князь взялся за перо. Ещё вчера он намерился не тратить даром время и, поскольку очевидно, что свою конструкцию крепостного ружья придётся обстоятельно пояснять, решил сразу оформлять свои мысли в статьи для Собирателя. Саша обмакнул перо в чернильницу и замер над чистым листом.
"С чего же лучше начать...
Начать надо с понимания что, собственно, за документ я собираюсь родить. По идее, это должно быть что-то схожее с курсовой работой, демонстрирующей знания и мышление ученика, начальным этапом проектирования и регламентирующим образцом, по которому в дальнейшем надлежит проводить все разработки. Разумеется, первый блин не может не получиться комом, но всё же желательно засучить рукава.
Тогда, с чего начать...
Начать надо с оглавления. Оно станет костяком документа. В соответствии с ним в нужных разделах обозначатся тезисы, к ним подберутся аргументы и всё это сплетётся словесным кружевом. Первый и последний раздел известен это Введение и Заключение, и их нужно наполнять в последнюю очередь. Ну а по сути, с чего начать..."
Саша аккуратно написал: "Раздел 1" и снова замер.
"Если не знаешь с чего начать, начинай с Адама. Начнём...
Общие..."
Написав ещё одно слово, Саша опять замер в нерешительности.
"А-а-а! Горит сарай, гори и хата. Исправить всегда можно.
Общие соображения о порядке разработки новых образцов ручного огнестрельного оружия...
Отказать. Будем проще. Новых ружей.
Тогда второй, разработка крепостного ружья, образец один.
Тогда глава один-один. Определение назначения ружья. Глава один-два. Определение свойств пули...Затем, заряд. Далее, ствол. Наконец, ложа и вспомогательные элементы. И последнее, разрешение противоречий при общем рассмотрении всех выявленных свойств ружья.
Ну, в общих чертах. Собственно, второй раздел в начальной своей части просто дублирует первый, но уже по конкретному образцу. А далее он дополнится разработкой конкретных технических решений в общем виде...
Проще будет начать писать наполнение с моего конкретного ружья, а уже потом создавать из этого общие правила. Ошибки возможны... но они и так неизбежны."
Смех возле казарм отвлек великого князя. Немного понаблюдав за хохочущими легионерами и решив, что вмешательства не требуется, он вернулся к своим занятиям.
"Итак, тезисно...Ружьё должно с трёхсот шагов пробивать габион толщиной в сажень. На этом расстоянии оно должно иметь точность для поражения ростовой фигуры первым выстрелом. Ружьё должно иметь возможность при стрельбе на версту быть убойным для незащищенного человека и попадать в мишень пять на пять саженей...
Вот так, не размениваясь по мелочам..."
Саша увлечённо изливал свои мысли на бумагу. И если начинал он, аккуратно выписывая слова целиком, то вскоре, решив, что всё одно переписывать, перешёл к сокращениям и одному ему понятным значкам. Текст украсился физическими формулами. Потом дошло и до графиков. Не утруждая себя точными расчётами, Саша спешил испачкать бумагу общетеоретическими откровениями уровня старшеклассника-энциклопедиста. Громкие команды, возвестившие о появлении конвоя с арестантами, прервали этот процесс.
Дюжина арестантов, сопровождаемая девятью охранниками, вошла на плац между казармами. Количество охраны казалось избыточным, но великий князь, с одной стороны, желая отработать сопровождение всем отделением, а с другой, не доверяя для первого раза своим легионерам, решил не мелочиться.
Арестованных усадили на землю, произвели подсчёт по головам. Затем провели перекличку. Прапорщик третьего ранга окинул взглядом арестантов и, указав на крайнего, приказал:
— Первый, по-шёл!
Два гренадёра подскочили к счастливчику и, подхватив под руки, поставили его на ноги. Уже достаточно уверенным движениями арестанту заломили за спиной руки, заставив согнуться, и почти бегом направили в казарму, где его должен был встретить командир группы дознания.
"Этак, они себе попки отморозят, простудятся, работать не смогут. Косячок."
Быстро убрав бумагу в ящик столика, великий князь поспешил исправлять недоработку. По его приказанию всех арестантов перевели в казарму, где усадили на пол в специально выделенном тюремном углу.
— Второй, по-шёл! — приказал прапорщик третьего ранга, получив известие, что регистрация первого закончена.
Великий князь направился следом за быстро семенящим арестантом, дабы пронаблюдать весь процесс вживую, раз уж пришлось вмешаться. Войдя в казарму, обустроенную для приёма поступающего контингента, он поспешил пройти вдоль стеночки, стараясь не мешать своим присутствием. Тем временем дознаватель заполнял карточку арестанта.
— Женат?
— Да.
— Имя жены?
— Фёкла.
— Отчество жены?..
Великий князь не стал задерживаться, пройдя за занавеску к врачу, осматривавшему первого арестанта. Паукер деловито щупал пациента, диктуя помощнику результаты осмотра.
— Что скажете, Август Андреевич? — решился отвлечь врача великий князь.
— В целом, здоров. Вши, возможно глисты, старый перелом на правой ноге. Работать сможет. Конечно, необходимо...
— Я понимаю, — остановил жестом, врача, великий князь. — Продолжайте работу, не хочу мешать.
Князь вышел за следующую занавеску, где легионер назначенный парикмахером ожидал свою жертву. Через пару минут гренадёры ввели её.
— Это что? — настороженно покосился мужичок на ножницы в руках экзекутора.
— Приказано остричь и обрить наголо. Садись.
— Не буду. Меня со дня на день приказчик заберёт, как я в деревне покажусь...
— Садись.
— Нет!
Легионер бросил взгляд на великого князя, который, помедлив, сказал:
— Дайте ему слегка, чтоб знал кто здесь хозяин.
Один из гренадёров сунул мужику в рёбра кулаком, тот только охнул. Великий князь подошёл поближе и постарался встретиться с арестантом взглядом.
— Успокоился?
Мужичок молчал.
— Дайте ему ещё.
Подождав исполнения, великий князь пояснил:
— Твоё дело телячье, обоссался и стой. Куда надо, туда и поведут. В другой раз, не будешь в кабаках морды бить.
Он кивнул гренадёрам, и те плюхнули скисшего арестанта на стул, прижав его к спинке и придерживая для верности за плечи.
"Надо будет стул снабдить ремнями для фиксации клиента" — отметил про себя великий князь, и отправился проверять подготовку бани.
Убедившись, что весь цикл приёма заработал, как задумывалось, великий князь вернулся к своему столику, достал бумагу, взял перо и замер пытаясь сосредоточиться.
"... Надо бы им демократизаторы раздать, а то прикладами поломают кого сгоряча. Работать не сможет...
Всё...
Так...
Вот понаписал-то. Теперь бы найти толкового дяденьку, который мне циферки нужные подскажет. Да, вряд ли. Придётся самому их искать. Нужна опытная база. Скорость пули замерить, не велика наука. В Сестрорецком мне маятник показывали. Такое можно и в Гатчине построить. А вот испытать пробивное. Получить коэффициенты характеризующие при пробитии форму пули и свойства преграды. Тут сильно подумать надо. Работу на коротких дистанциях можно и здесь организовать. А для больших придётся на Чёрную речку возвращаться. Но главное методику определить.
С пороховым зарядом и прочностью ствола тоже не всё понятно. Нынешний подход фактически основан на случайном подборе и кое-каком не систематизированном опыте.
А для того чтобы методику определить нужно грамотно вопросы поставить. Правильный вопрос — половина ответа..."
Во дворец великий князь вернулся только к ужину. Неспешно поев, он решил навестить своего дворцового узника. Евдокимов казался вполне довольным произошедшими в его жизни изменениями. Он с улыбкой приветствовал наследника престола и бодро отвечал на общие вопросы.
— Я вижу, вы полагаете ваше содержание удовлетворительным, — заключил великий князь. — Но прежде чем мы заговорим о предстоящей нам работе, я хотел бы выяснить причины, приведшие вас в заключение.
— Вы и так их прекрасно знаете, — лицо Евдокимова потускнело, и он не вольно вздохнул: — Эх, сквернословил, пил горькую, дерзал поднимать руку на вдову...
— Это мне известно. Я не могу быть уверенным, что всё это правда, но подозреваю что вы, почему-то действительно не испытываете почтения к своей матери. Но почему?
— Мачехе, — поправил великого князя арестант. — А причины... Они обычны. Она на двадцать лет была моложе моего отца и теперь распоряжается в нашем поместье. Впрочем, управляющий всегда был благожелателен к ней.
— Вы желаете вернуть поместье?
— Уже нет, я смирился с этим. Тем более хозяйство находится в весьма плачевном состоянии. Не удивлюсь, если управляющий в скорости уговорит мою мачеху продать имение. И пусть с ним. Но в былое время я много наворотил и не уверен, что она простит меня.
— Простит, когда управляющий оставит её одну без денег, — обнадёжил арестанта великий князь. — Не думаю, что на это потребуется более полугода. Вы же за это время можете приобщиться к новому для России делу и иметь в связи с этим хорошее будущее. Хотя работы предстоит много. И начать нужно уже завтра с расчистки места для будущих бараков. Пойдёмте, я представлю вас Павлу Петровичу, и мы обсудим предстоящие работы.
* * *
4 марта 1828, Гатчина
После того как голод будораживший мозг перед ужином ушёл, великий князь решил приступить к обсуждению прошедшего дня.
— Состоялось, как вы думаете? — поинтересовался он у Мельникова, собирая в тарелке тушёную капусту в кучку.
— Я считаю, что да, — уверенно кивнул инженер. — Можно доложить государю, что работа начата.
— А что скажете вы, Семён Алексеевич?
Юрьевич кашлянул.
— Я согласен, работа начата. Но я стоит помнить, что солдатских котелков осталось ещё на пару дюжин человек, а заказанная давеча деревянная посуда даже частью будет только через четыре дня. Дубинки тоже будут через два дня, но это уже мелочи. В то время как для строительства бараков необходимо в ближайшее время увеличить число рабочих до полусотни. В казарме место для них найдётся, но одежды, одеял, лаптей в нужном количестве нет. И если о лаптях и одёже я уже распорядился, то одеяла в Гатчине в должном количестве не купить, нужно заказывать в столице. А нам к концу месяца предстоит построить бараки и разместить до трёх сотен рабочих. Восемь кухонных возков с Александровского получили, но поваров недостанет. Вся надежда на дополнительный набор легионеров, который прибудет в конце месяца. Опять же, под него надо успеть высвободить казармы. Места достанет ещё на две роты, не более. Затем придётся строить. Лесопилка пока стоит. Колесо обколотили, но воды пока недостаёт.
— Что ж, — кивнул головой великий князь, — могу ли я чем-то помочь?
Юрьевич отрицательно мотнул головой.
— Что же касается пары дюжин арестантов, — продолжил великий князь, — то завтра Я направляюсь в Царское. Оттуда под охраной конвоя приведут ещё людей, Я же поеду в Павловск. Там заберу, кого можно. От туда в Батово. Сюда вернусь не раньше восьмого. А легиону надлежит готовиться к очистке Гатчины от бродяг. Я намерен до пасхи их вычистить. Бараки нужны.
— Мои люди уже высматривают, — заверил командир группы дознания, — полагаю, через две недели мы будем знать всё, что нужно, но роте требуется тренировка. Предлагаю попугать несколько окрестных деревень.
— Снеситесь с Петровым, не нужно ли ему перетряхнуть парочку местечек, — кивнул великий князь и, усмехнувшись, добавил: — А ещё, я полагаю нужным пошалить. Надо по печам и каминам собрать сажу, копоть и угли. И всё это рассыпать тонким слоем по льду реки выше колеса. Для этой шалости вполне сгодятся воспитанники Сиротского дома.
— Полагаете река быстрее вскроется? — склонив голову набок, поинтересовался Мельников.
— Мне кажется, что зачерненное будет сильнее нагреваться солнцем. Впрочем, хуже ведь не будет. А мне работающая лесопилка нужна. Кстати, Павел Петрович, как вам отобранные в помощь воспитанники? Выйдут из них служащие для железной дороги?
— Время покажет, но мальчишки шустрые. Жаль, времени мало с ними возиться, но будучи при мне, при Семёне Алексеевиче и Евдокимове на посылках, они наберутся знаний дополнительно к урокам.
— Что ж, но ещё раз прошу всех терпеливо давать им нужные пояснения. Они будущие служащие и инженеры этой дороги. Они нужны.
— Одно, хотел бы отметить, — вставил своё слово Паукер, — для воспитанников приюта, всегда найдётся работа при госпитале. Тех трёх, что вы отобрали мне в помощь, явно недостаточно. Если рабочих будет около трёх сотен, то мне нужно ещё не менее дюжины мальчишек. А главное нужны взрослые. Тех четырёх легионеров, что вы дали мне в обучение крайне мало. Они слишком неопытны, а потому не могут быть употреблены в полной мере.
— Как только прибудет пополнение на вторую роту, определю ещё четверых. Это примерно в конце месяца будет, — постановил великий князь.
— А главное, — продолжил Юрьевич, — это общая нехватка людей. Чтобы выдержать намеченный план, к концу месяца надо иметь около трёх сотен арестантов. Чтобы их собрать в столице и конвоировать сюда нужно, самое меньшее, три роты. У нас одна, и она ещё не готова. Полагаю возможным использовать инвалидный батальон. Если на это удастся получить благословение Авраама Петровича. Он прибудет сюда через неделю.
— Я уверен, он не откажет, — кивнул великий князь, — но я бы хотел управится одними легионерами и конвоем. Мы должны научиться действовать малым числом. И вместо трёх рот попробуем обойтись тремя взводами.
— Кх-м, — кашлянул Мельников, — пожалуй, самый серьёзный вопрос это наём подвод. Нам понадобится около пяти десятков. Сегодня нанять подводы не является трудностью, но на май никто в наём не соглашается. Мне удалось пока уговориться на май и июнь на шесть подвод.
— Лошадей не хватает, — уточнил великий князь.
— Да, конечно.
— А кирасиры помочь не могут?
— Так ведь, строевых запрягать это ж лошадь калечить, а нестроевые... — Мельников слегка покраснел.
— Полковым начальством уже уговорены в аренду, — улыбнувшись, закончил за него великий князь.
— Обычное дело, — усмехнулся Юрьевич
— Хорошо, если только нестроевые, — кивнул великий князь. — Я другого пути не вижу, как перевести эту аренду на себя.
— Лейб-кирасирский Её Величества... Марии Фёдоровны... полк — ни к кому не обращаясь, сообщил Юрьевич, громко добавив имя и отчество шефа полка.
* * *
7 марта 1828, Батово
Управляющий проводил великого князя в специально построенный сарай, где механик Грейсон и двое его подручных подготавливали технику к демонстрации. Деревенский люд собрался за оградой, разглядывая диковинки и шумно обсуждая их возможное применение. Архип привёл к сараю двух лошадок и великий князь распорядился:
— Начнём с простого, с грабель. Разбросайте немного сена по двору.
Запрягли лошадку в грабли. Однако, великий князь не позволил механику Грейсона усесться на место возницы, указав:
— Архип поведёт. А ты объясни ему и Гордею, так чтобы они поняли.
Оставив мужиков разбираться, великий князь отошёл к Грейсону:
— Что, Карл Карлович, всё готово?
— Почти, Ваше Императорское Высочество, — потупил глаза в землю механик, — осталось наладить молотилку.
— Успеете за сегодня? Пока мы проверим остальное.
— Полагаю, через два часа всё будет готово.
— Прекрасно, тогда не буду вас отвлекать. Все свои вопросы задам за ужином, — кивнул великий князь и направился на двор, где Архип уже забрался на место возницы и, закрепив на подлокотнике вожжи, примерялся к рычагу подъёма грабель.
— Для ребятни работа, — довольно ухмыляясь, сообщил Архип наследнику престола и, указав пальцем на стоящего возле Фому, уточнил: — Для него.
— Я знаю, — улыбнулся великий князь, — но хочу проверить всё под твоим весом.
Саша обошёл грабли вокруг, внимательно разглядывая устройство. Достал саблю и аккуратно постукал по различным деталям машины. Затем достал записную книжку и карандаш и что-то для себя пометил.
— Соберёшь сено в виде продольной полосы от ворот до входа сарай. Трогай — распорядился великий князь.
Архип, подбадриваемый советами помощника Грейсона, вывел грабли на стартовую позицию, потянув рычаг, опустил загнутые полукругом железные пруты и принялся сгребать сено. Саша, наблюдая за процессом, делал для себя пометки в записной книжке. Затем попробовали сеялку и вилы и наконец выкатили из сарая косилку, из которой несложной переделкой получалась в жатка.
— Ножи-то из чугуна? — поинтересовался великий князь
— Нет, железо, — мотнул головой помощник механика.
— Гнуться будут.
— Не должны, они с утолщением.
— Ладно, впрягай.
За проверкой механизмов время летело незаметно. Только к самому ужину Грейсон объявил, что молотилка готова. Решив, что времени на осмотр уже недостаточно, великий князь распорядился приступить к испытаниям. Впрягли лошадь в ворот и пустили по кругу. Зашуршал ремень привода от ворота к механизму и молотилка загромыхала. В зёв сунули немного сберегаемого для этого случая необмолоченного хлеба. Одну скирду держали с осени именно для этого момента. Получив на выходе первую солому, Тис остановил работу и принялся за проверку обмолота.
— Как? — подошёл к управляющему великий князь.
— Сложно сказать, — пожал плечами Тис, — есть пропуски, но они и при ручном обмолоте есть. А о потерях зерна судить сейчас невозможно. Опять же, колос лежалый, что будет со свежим не понятно. Надо домолотить скирду.
Через час за столом великий князь увлечённо обсуждал с Грейсоном механизмы:
— И всё же я полагаю, что чугун слишком хрупок для ведущих шестерён. Нужно делать их из артиллерийского металла. Да они будут больше сминаться, но зато в случае попадания в барабан камня или удара по вороту чугун может расколоться.
— Мы же обсуждали с вами, это ещё зимой, — улыбнулся Грейсон. — Ваши опасения понятны. Ровно поэтому на приводе от ворота я поставил ремень, а не передачу шестернями. Ремень смягчит удары. Кроме того разумно будет впрягать в ворот двух лошадей, тогда они будут тянуть ровнее.
— И всё же я опасаюсь, что этого будет достаточно, потому сразу прошу вас подготовить на случай поломки другие шестерни.
— Э-м-м.
— Я заплачу за них отдельно, — добавил великий князь, — но если я окажусь прав... И не забудьте оставить помощника на время пока не будет готово подробное описание работы с механизмами. Полагаю, недели будет достаточно.
* * *
10 марта 1828, Верево
Рота уже подходила к селу Верево. Великий князь переглянулся с Петровым и махнул рукой обозначая начало операции. Сообразив, что в его распоряжение поступил значительный людской ресурс, Петров с энтузиазмом откликнулся на просьбу перетряхнуть пару деревень в поисках чего-нибудь незаконного. Он тут же наметил четыре места, где по его мнению осуществлялось незаконное самогоноварение, и теперь одно из сёл окружалось стрелками легиона. Гусар великий князь оставил подле себя, а конных егерей распределил вокруг села для ловли бегунков.
Убедившись, что стрелки окружили село, великий князь направился вперёд. Как только наследник престола, Юрьевич и полицмейстер, сопровождаемые конвоем, остановились на середине улицы, Петров прокричал своё приказание о сдаче самогонщиков и не дожидаясь ответа от крестьян, с любопытством смотрящих на господ, кивнул великому князю. В воздух ушла ракета, и стрелки обозначили себя. Они, сжимали кольцо с окраин к центру, врывались в дома, сараи, амбары, хлева и погреба и переворачивали там всё вверх дном, разыскивая самогон, пиво, перегонные кубы или иные следы нарушения монополии.
Великий князь разъезжал по улице, наблюдая за своими людьми и делая в книжке пометки. Действуют ли они сообща, оставляют ли прикрытие, входя в дома, не слишком ли мягко или жестоко ведут себя с хозяевами. Когда был найден чан с пивным суслом, великий князь с удовлетворением отметил действие стрелков, уложивших хозяйскую семью на землю и взявших сарай под охрану. Лишь после этого они доложили об обнаруженном, предоставив Петрову и двум его полицейским возможность самим разбираться с остальным.
Когда всё было кончено, великий князь обратился к Юрьевичу:
— Что скажете, Семён Алексеевич?
— Семь минут, — констатировал Юрьевич, убирая брегет. — Хоть я и не заметил серьёзных ошибок, но должен отметить, что солдаты действуют очень медленно и подчас не уверены в применении силы.
— Вы правы, для настоящей проверки не хватает плачущих детей и баб, ползающих на коленях и стремящихся обнять ноги служивого. Нарушение монополии не тот повод, чтобы рыдать всем селом, а крестьяне не того характера... Кабы мы у них корову отбирали...— великий князь усмехнулся, — А бродяжные попрошайки те ещё артисты, они и не такой спектакль учинить могут. И тут солдату особый дух понадобится, убогому калеке кулаком в ухо двинуть и прикладом по горбу добавить.
Подъехал командир польского отряда.
— Ваше Императорское Высочество, бегунков не было, — доложил он.
— И это плохо, — отметил великий князь. — Сразу появляется мысль, что предосторожности напрасны. Будем надеяться, что в других деревнях повезёт больше. Два с половиной взвода и полувзвод конницы и никакого сопротивления или побега. Собираемся обратно.
* * *
11 марта 1828, Гатчина
Время неумолимо стремилось к обеденному. Великий князь старательно, оттопырив губу, переписывал начисто свои письма. Либо их оказалось неожиданно много, либо Юрьевич слишком отвлекал своего патрона, а одновременно воспитанника, обсуждениями содержания. Саша то и дело прерывался, стремясь объяснить начальнику своей канцелярии суть этого творчества. С другой стороны, писать пером занятие достаточно утомительное и для сохранения аккуратности требуется делать достаточно частые перерывы. В очередной раз, отложив в сторону перо, Саша вернулся к обсуждению:
— Вот вы, Алексей Семёнович, спрашивали, почему я решил писать каждому своё подробное письмо, а не сделал единую записку, списки с которой можно было бы разослать всем с небольшим сопроводительным письмом, — заметив, что Юрьевич улыбнулся, он продолжил: — На то есть несколько соображений. Первое, для Засядько я являюсь учеником-артиллеристом. Ему покажутся совершенно излишними мои изыскания в области ковки. А мои попытки сочинить единый подход к изобретению оружия, ему как человеку, привычному к орудиям воплощённым в металле покажутся плодом детской фантазии и скорее вызовут раздражение, нежели вдумчивую критику. В то время как Гогель в силу своей должности в значительно большей степени сможет оценить это. Аммосову и Поппе и вовсе большая часть из написанного окажется просто развлекательным чтением, Но вот предлагаемая мной посадка ствола в разогретый казённик должна вызвать свой интерес. И только государю может оказаться важным прочитать мою записку полностью.
— А в результате, вместо того чтобы поручить писцам сделать нужное число списков, вы уже второй день пишите самолично, — Юрьевич, улыбнулся. — Впрочем, чистописание полезное занятие в вашем возрасте. Позвольте посмотреть.
Юрьевич взял протянутые ему готовые листы и принялся читать.
— Пора бы уже роте вернуться из Колпаново, — задумчиво проговорил великий князь, затем буднично добавил: — Ещё один лист и я закончу.
Примерно через час, когда уже совершенно измождённый писаниной великий князь отдавал готовые письма Юрьевичу, вошёл лакей и сообщил о готовности к обеду и о прибытии Сперанского.
— Передайте Михаилу Михайловичу, моё приглашение к столу и задержите обед на полчаса, — распорядился великий князь, ожидавший возвращение роты с очередной полицейской акции.
Задержка обеда оказалась не напрасной, и за столом командир роты рассказал, как прошло дело. На этот раз удалось задержать двух подозреваемых в грабеже. Со слов Петрова они промышляли извозом в столицу и грабили поздних седоков. У них в доме нашлось много вещей весьма сомнительных для крестьянского быта. Это всё дела полицейские, а великого князя же интересовал подробный рассказ о задержании.
— Всё происходило как в прошлый раз. Внезапно, на окраине раздался выстрел, и я с тремя молодцами поспешил туда. Когда мы прибежали один из крестьян был убит, а двое утекли. Нашему стрелку досталось по голове. С его слов, тати прятались в амбаре и выскочили, когда двое из звена зашли в дом для досмотра. Он выстрелил в одного, но другой повалил стрелка и третий ударил по голове. Да, далеко им уйти не удалось. Поляки услышали выстрел и перехватили татей.
— Как молодец, здоров?
— А что ему сделается. Шишка небольшая.
— Представлю его награде на утреннем построении.
— Стоит ли? — поинтересовался Юрьевич. — Дело ведь незначительное.
— Так и награда будет в три рубля, — пояснил великий князь. — А дело важное отметить воина, что не растерялся в сложную минуту и убил врага отечества, исполнив долг свой. Это есть пример для остальных.
Уже после обеда, Сперанский, зайдя в кабинет великого князя, поинтересовался:
— А сколько вы, Александр Николаевич, взяли с местного откупщика за эту заботу? — Заметив как нахмурился великий князь, учитель юриспруденции перешёл к другой теме. — Государь пожелал, чтобы я ввёл вас на заседания комитета, образованного им шестого декабря двадцать шестого года. Этот комитет пишет важные законопроекты по государственному переустройству. Однако, прежде вам надлежит составить подробные записки по вопросам обсуждаемым комитетом.
Сперанский протянул воспитаннику лист. Пробежав взглядом список тем для будущих эссе, великий князь спросил:
— И с какого из них мне начать?
— Вы вольны определить это сами.
— Тогда, начну с главного, с вопроса о крепостном состоянии.
— Вот как, — Сперанский приподнял левую бровь. — Ну да, теперь вы помещик... Когда вы сможете передать мне записку?
— Двадцать пятого.
13 марта 1828, Гатчина
С места постройки бараков великий князь вернулся в приподнятом настроении. Поднимаясь по парадной лестнице, он прикидывал насколько успешно идёт строительство. К его удивлению в аванзале он встретил посетителей. Обычно его не баловали визитами, а сегодня его ожидало сразу трое. Невысокий худощавый мелкий чиновник и какой-то дворянин встали приветствуя наследника престола, а мужичонка, не решавшийся сесть, склонился в низком поклоне.
— Юрьевича позовите, — распорядился великий князь, направившись в мраморную столовую.
Один из конвойных отправился выполнять поручение.
— Давно они ждут? — поинтересовался великий князь у начальника канцелярии, когда тот вошёл в столовую и закрыл за собой дверь.
— Около часа, я рискнул предположить время вашего возвращения, — улыбнулся Юрьевич. — Хотя, полагаю необходимым установить однозначное время для приёма.
— Я подумаю. Кто они, по какому делу?
— От Александра Христофоровича, делопроизводитель для помощи в канцелярии, по вашей просьбе. Другие, двое, управляющий и староста направлены к вам Петровым. Явились просить об освобождении своих людей.
— Понятно, чиновника я приму.
В столовую вошёл худощавый и учтиво поклонился:
— Долгих вам лет и здоровия Ваше Императорское Высочество. К вашим услугам-с, коллежский регистратор третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии Бакер Давид Иосифович. Волею Александра Христофоровича направлен в ваше-с распоряжение, с поручением помогать в делопроизводстве канцелярии Вашего Императорского Высочества, а также канцелярии легиона Его Высочества Великого Князя Финляндского, а также для любых иных ваших-с поручений.
— Дворянин? — не столько спросил, сколько утвердил великий князь.
— Нет-с, из мещан, — улыбнувшись и ещё раз поклонившись, ответил Бакер.
— Вероисповедание? — приподняв правую бровь, поинтересовался великий князь.
— Православный-с. Родился в первом году в Могилёве, в семье пекаря... — заметив, что наследник престола кивнул головой, Бакер немедленно замолчал.
— Прекрасно. У меня есть для вас первое поручение. Легион сейчас занят поимкой и охраной всяких бродяг и буйных пьяниц, коих собирают в Мариенбургской крепости, для строительства железной дороги. Так вот многие из них арестованы по столь незначительному поводу, что находятся до истребования их помещиком или деревенским старостой. Полицмейстер отсылает их в мою канцелярию с соответствующим сопроводительным письмом. Сейчас в приёмной находятся двое таких просителей. Ваша задача принять их и отдать соответствующее указание в роту легиона. Там вы непосредственно будете общаться с командиром группы дознания Григорьевым Петром Парфирьевичем . Он освободит арестантов по вашему указанию. Всё понятно?
— Да-с.
— Тогда ещё одно. Я не намерен держать людей в арестантах против закона, но если у просителей отсутствуют должное письмо от полицмейстера или судьи, то пусть лучше мужички ещё денёк поработают на строительстве дороги. В следующий раз, надеюсь, задумаются, прежде чем в кабаках драки устраивать.
— Понял-с, — улыбнулся Бакер.
— Семён Алексеевич, распорядитесь предоставить кабинет для Давида Иосифовича, где он сможет принимать посетителей, и определите ему место для проживания. Надеюсь, в арсенальном каре найдётся пара комнат.
Юрьевич вывел Бакера через тронный зал. Некоторое время спустя он вернулся и сообщил:
— Посетители отправлены к Бакеру.
— Прекрасно, что ещё из новостей?
— Письмо от Марии Фёдоровны, — Юрьевич протянул конверт.
Великий князь надломил печать и погрузился в чтение. Письмо было не очень длинным, чуть меньше чем полтора листа. Мария Фёдоровна в своей переписке с внуком, и не только с ним, не позволяла себе пространные выражения. Всё было конкретно, односложно и строго по делу.
— Вы уже говорили с Жадовским? Можете сообщить ему новость. По слабости здоровья Мария Фёдоровна поручила мне, от её имени, нести обязанности шефа Лейб-Кирасирского полка.
— Да, это печальная новость, — со вздохом сказал Юрьевич.
— Далее, завтра, вместе с Павлом Петровичем, осмотрим Приоратский дворец для размещения там конторы будущей железной дороги. Мне пожаловали возможность использовать его по сему назначению, с правом полного переустройства.
— Хм, а как быть с лютеранским приходом?
— В зависимости от наших потребностей. А впрочем, это хороший повод для общины поторопиться с окончанием строительства кирхи Святого Николая. И ещё предупредите департамент уделов, что я желаю ознакомиться с делами по Гатчине. От имени Марии Фёдоровны, разумеется. В местном управлении я побываю на днях, а в столице хочу быть двадцатого.
Юрьевич старательно отметил себе на листе пожелания наследника престола. Вложил в папку для архива письмо Марии Фёдоровны и достал другое.
— Пришло известие от Кларка, а вместе с ним шанцевый инструмент.
— Что пишет?
— Паровая карета будет готова для доставки к концу мая. Тележки он начнёт подвозить с середины апреля. Всё это потребуется собирать здесь.
— Полагаю, собирать всё во дворе фарфорового завода. Благо, теперь я могу распоряжаться на нём. Какие ещё новости?
— В Кивинебе Биркин приложил к месту план острога. Вот доклад. А сам направился дальше.
-Хорошо.
— Ну как сказать, община обеспокоенная его работой, обратилось на высочайшее имя с прошением об уважении собственности общины. Они не желают предоставлять финскую землю для русской крепости.
— И что теперь?
— Государь поручил Закревскому уладить дело.
— Надо ехать в Гельсингфорс, — постановил великий князь. — сразу после зачистки в Гатчине.
— В Выборг, — поправил его Юрьевич, — Арсений Андреевич направляется в Выборг.
— Хорошо, напишите в Петергоф, быстрее будет из него через залив.
— Непременно. Я озабочусь дорогой.
14 марта 1828, Гатчина
Сразу после завтрака великий князь устроил осмотр Приоратского дворца. Пастор Зейдер встречал великого князя и сопровождающих в створе ворот. Он нервно потирал руки, глядя на приближающегося наследника престола. Остановившись на спуске с холма, великий князь поинтересовался:
— Павел Петрович, как вам место? Я полагаю, что жить и работать вы будете здесь. Сейчас главное осмотреть комнаты, определить надобность в ремонте и решить, кто и как будет здесь расквартирован.
— Пусть немного далеко от стройки, но само место прекрасно, — улыбнулся Мельников.
— Что ж, идёмте, — распорядился великий князь и шагнул вперёд, — посмотрим, что здесь есть.
Они вошли в ворота и быстро осмотрели дворик, небольшую конюшенку, сарайчик и пристань. Затем великий князь вошёл в сам дворец. Повернул по небольшому коридорчику налево и вышел в капеллу.
— Здесь мы проводим свои собрания, — угодливо сообщил Зейдер, до этого не стремившийся снабжать великого князя информацией, — распоряжением всемилостивейшей Марии Фёдоровны дворец дан в пользование нашему приходу.
— Это прекрасно, — кивнул великий князь. — Раз дворец передан в ваше пользование, надеюсь, вы надлежаще содержите его. Как я вижу, капелла не так давно была покрашена. Это очень хорошо. Посмотрим, что в других залах.
Великий князь развернулся и двинулся по коридору в противоположенную сторону. Дверь в зал рыцарских собраний подалась с трудом, впуская людей в помещение с облупившейся краской, грудой различного добра сваленного по углам и паркетным полом, обезображенным царапинами.
— Надо полагать, вы используете этот зал как склад? — пнув лежащий в ближайшей куче мешок, поинтересовался великий князь.
— Община весьма стеснена в средствах, и если капеллу мы смогли отремонтировать, то к остальному только готовимся.
— Я понимаю, тем более что значительные средства уходят на отделку кирхи святого Николая, — кивнул великий князь. — Кстати, а когда вы собираетесь закончить строительство кирхи?
— Ах, — Зейдер немного покраснел, — это такая забота. Я надеюсь, что к зиме строительство завершится. Хотя и осталось не так много, только отделка, но средств не хватает. Община наша слишком не велика.
— Наверное, ей тогда и такой большой храм не нужен, — кивнул великий князь.
Они прошли в тронный зал, и их взору предстало обшарпанное дерево потолочных балок, забитые тряпками окна, не пускающие свет, и толстый слой пыли поверх наборного паркета.
— М-да, — сказал великий князь и резко развернувшись, скомандовал: — на второй этаж.
— Мы... — начал Зейдер.
— Я всё понял, — прервал его великий князь, быстрым шагом направляясь к лестнице.
Второй этаж был так же заброшен. Облупившаяся краска, пыль, собранная кучей мебель. Очевидно, что люди сюда последнее время не заходили.
— Освободите окна, — указал великий князь на занавеси и, повернувшись к пастору, сказал: — Я помогу вам... Я забираю дворец под свои нужды. Вам же я оставляю право не чаще трёх раз в неделю проводить собрания в капелле, покуда храм святого Николая не будет достроен.
— Благодарю вас, Ваше Императорское Высочество — сдержано обозначил поклон Зейдер.
— Прекрасно, — кивнул в ответ великий князь и обратился к Мельникову: — не согласитесь ли вы, Павел Петрович, переехать сюда? Я полагаю разделить нижние залы перегородками выделив для вас и Давида Иосифовича кабинеты и жилые комнаты. Капеллу и второй этаж пока не будем трогать. Как вы на это смотрите?
— Вполне разумно, — кивнул Мельников.
— Вот и замечательно. Семён Алексеевич, сегодня нужно прислать сюда людей из обслуги большого дворца, чтобы они начали уборку. И нужно будет разгородить залы временным перегородками.
— Я полагаю не лишним будет подпереть потолок колоннами. Они же станут основой для перегородок, — предложил Юрьевич, сморщив лицо в гримасе презрения: — Эти длинные провисающие деревянные балки, не внушают мне доверия.
15 марта 1828, Гатчина
— Речка уже вскрылась, скоро лесопилка заработает, — задумчиво проговорил Мельников.
— Надеюсь, вы уже начали строить печи для бараков. Без них рабочие помёрзнут. Весна, не лето. — проговорил великий князь.
— Да, ваше высочество. Но нужно помнить, что эти печи, сложенные на прогретой кострами земле, будут стоять на весьма непрочном основании. Мы полагали, что бараки не понадобятся нам больше чем на одно лето. И печи в эту же зиму развалит.
— Я помню. Единственное где нужно задуматься о долгой жизни строений это торфяное предприятие и дорога. Если всё пойдёт как задумано, бараки в Мариенбурге разберём уже в августе.
— Я понимаю. Но даже для временных построек рабочих не хватает.
— На восемнадцатое намечено получение новых рабочих. Не все они будут надлежащего качества, но всё же. Что скажете Пётр Парфирьевич? — поинтересовался великий князь у командира группы дознания.
— Мы всё подготовили, но окружение и прочёсывание необходимо тщательно проработать с Адамом Семёновичем, — Григорьев бросил взгляд на прапорщика второго ранга Беловского.
Командир роты почесал подбородок и заявил:
— Если план местности готов, то я не вижу препятствий.
— План может быть готов только завтра.
— Тогда, — постановил великий князь, — завтра вечером после ужина все обер-офицеры конвоя и легиона остаются в Белом зале, где Петр Парфирьевич на полу развернёт план местности. С этим всё. А насколько вы, Павел Петрович готовы к приёму рабочих?
— Пятьдесят человек можем поставить на работу хоть с завтрашнего дня. Есть и одежда, и еда, инструмент и главное, место для проведения работ. Можно уже начинать расчистку под дорогу.
— Земля ещё не отошла, — с сомнением в голосе сказал великий князь.
— Уже достаточно, чтобы начать.
Великий князь обвёл взглядом мраморную столовую в которой, как обычно, он устроил совещание. Встал и, слегка подрагивающими руками, погладил ладонями по бокам.
— Что ж, могу я сделать вывод, что для строительства на сегодняшний день не хватает только рабочих?
— Не только, — покачал головой Мельников, — многого не достаёт. Прежде всего, брёвен недостаточно. На мост я отобрал и купил потребное число, остальное можно получить потом или взять при расчистке. Сейчас нас удерживает именно недостаток рабочих. Для постройки бараков инструмент также куплен. И для установки перегородок в Приоратском дворце артель уже нанята.
— Спасибо, теперь я могу уехать в Финляндию, с легким сердцем оставляя стройку. Пётр Парфирьевич, начинайте готовиться к такой же зачистке в Павловске. Когда я вернусь, проведём там такую же. Уже затем будем чистить площади столицы.
17 марта 1828, Гатчина
Стоя на берегу, великий князь наблюдал за тем как рабочие опускают в воду конструкцию, собранную из брёвен около двадцати сантиметров толщиной, и подводят её к мельничному колесу.
— Так-то, Ваше Императорское Высочество, уже можно пилить, — пояснил Тольников. — Вот сейчас корзину заведём перед колесом чтобы куски льда его не поломали по случаю и начнём распил.
— Сегодня уже дадите первые доски?
— Сегодня хочу отдать весь брус и половину обрезных дюймовок на дворец.
— Как бы я хотел посмотреть на саму распиловку, — покачал головой великий князь, — но времени нет.
— Не жалейте, Ваше Императорское Высочество, — улыбнулся Тольников, — это всегда успеете, да и само дело-то не хитрое. Рассаживаем бревно на двухсаженные заготовки. С тонкого конца углём размечаем будущие доски. Затем с толстого конца повторяем. Сложнее всего отдать первый горбыль. Бревно круглое и норовит вывернуться. Потому первый рез размечаем особо. Натягиваем бечеву и вдоль неё пробиваем долотом и вставляем деревянные чопы. Дабы по ним выравнивать бревно при распиловке. А потом когда первый горбыль отойдёт у нас уже есть ровная сторона которой можно прижимать бревно. Дальше всё получается совсем просто.
— Вы правы, я ещё успею посмотреть, — улыбнулся великий князь и направился к казармам, где уже разворачивалась финальная репетиция к завтрашней операции.
Плац изображал собой Базарную площадь возле гатчинского Гостиного двора. Более сотни солдат инвалидного батальона, явно веселясь от назначенной роли, изображало из себя толпу. Кто-то накинув на себя зипун или обрядившись в рубаху изображал мужика, кто-то притворялся лавочником, кто-то обряженный в непонятное тряпьё обозначали подсобника, а некоторые повязав на голову бабьи платки изображали прекрасную часть человечества. Всё это сопровождалось грубыми шутками, вызывавшими хохот промеж солдат. Легионеры, стараясь сохранять невозмутимые лица, пытались по указанию дознавателей арестовать из этой толпы людей.
Великий князь пропустил начало репетиции. Уже дважды Григорьев, назначенный ответственным за операцию, останавливал игру, возвращая всё в исходное положение. Люди уже свыклись со своими ролями и могли явить наследнику престола весь свой артистизм.
— Солдатик, куда жэ ты меня грешную тащишь, — стенающее голосил седой унтер в бабьем платке, обращаясь к легионеру практически волочащему его за руку в сторону дознавателя, — меня ж детки дома ждут. Помилосердствуй! Что ж это деется, люди! Безвинную глупую бабу посередь бела дня хватают и тащат куда-то.
— Служивый, оставь ты её в покое, — вмешался солдат, напяливший на себя какую-то темно-серую дерюгу, отдалённо напоминающую рясу.
Легионер, не долго думая, подножкой повалил свою жертву на землю. К нему тут же подскочил товарищ и подхватил "бабу" за вторую руку. Игнорируя крики, они споро поволокли жертву по земле.
— Нету такого закона! Ха-ха! — Не удержавшись от хохота солдат в дерюге повалился на землю.
— Весело тут, — улыбнулся великий князь, подумав, что надо бы, со временем, научить легионеров заломам рук.
— Пока не привыкли, — пояснил Григорьев. — Ничего, ещё двадцать повторений, все устанут, и дело пойдёт как надо.
— Только в толпе у Вас мужики какие-то не русские, — не стирая улыбки с лица, высказал неудовольствие великий князь. — Нет бы встать, все как один супротив самодурства. Повыволакивать колья из оград. Да приложить к этим лихоимцам в мундирах.
Лицо наследника престола стало серьёзным.
— Надо рассчитывать не только на вялое сопротивление, но и на возможную попытку бунта. Который надо задушить в зародыше, пока он не захлестнул народ. Сразу, решительно. Если нужно, штыками и пулями. Как мы и говорили ранее для того я полагаю гренадёрам оставить руки свободными и оружия не давать. Но за каждым отделением должно быть одно или два звена стрелков с примкнутыми к заряженным винтовкам тесаками. А помимо этого пара отделений и конные егеря должны быть чуть поодаль в резерве, готовые по команде оттеснить толпу штыками и лошадьми. И если нужно, расстрелять и порубить саблями. А у нас резерв к атаке на толпу не готов. Сабли в ножнах, смеются. Стрелки явно растеряны, смущены и просто бездействуют. Командуйте возврат к началу. Сейчас я с гвардейцами поговорю, пусть они этим весельчакам несколько синяков поставят, дабы на службе ворон не ловили.
Барабан пробил "отбой" и легионеры потянулись в просветы между казармами, изображающие примыкающие к площади улицы. Хмуро взглянув, на неспешно идущих солдат, великий князь направился к инвалидам, изображавшим толпу.
18 марта 1828, Гатчина
К одиннадцати утра на всех подходах к Базарной площади расположились пикеты, хотя всех пока беспрепятственно пропускали. Обычно пикет состоял из трёх стрелков и одного всадника из конвоя, но на довольно широкую Елизаветинскую улицу пришлось отрядить удвоенный пикет, а Госпитальную и вовсе закрыли утроенными. Григорьев и великий князь расположились в Полицейском переулке, выходящем непосредственно к съезжему дому, оставаясь при этом не видимыми с площади. Командир дознавателей принимал рапорта от отделений и пикетов.
— Всё готово, Ваше Императорское Высочество, — сказал он, — дозвольте начать.
Великий князь окинул взглядом площадь, представлявшую собой не более чем вытоптанное тысячами ног поле на пересечении улиц, уставленное временными лавками и загромождённое телегами. Для уездного городишки там была настоящая толпа народу. "...Человек пятьсот..." — подумал Саша, перекрестился и сказал: "С богом".
Григорьев верхом вывернул с Полицейского переулка на Госпитальную улицу и по ней направился к Загвоздинской. Очень быстро он стал прекрасно виден всем подчинённым. Григорьев поднял руку и свернул к Бомбардирской улице. Это и был сигнал к началу. Из прилегающих улочек быстрым шагом тремя группами вышли гренадёрские и стрелковые. Каждую вёл за собой подручный Григорьева. Наблюдая за тем, как полицейские с любопытством смотрели за происходящим из окон съезжего дома, великий князь улыбнулся. Он оглянулся на конных егерей и стрелков, стоящих в резерве и распорядился о начале действий. Резерв разделился на две равные части, одна из которых поспешила за Григорьевым.
Наконец солдаты достигли первой жертвы. Выехав на Госпитальную, великий князь смог лично наблюдать эту сцену. Дознаватель указал пальцем и что-то скомандовал. Двое солдат подскочили к щуплому мужичку, просившему милостыню, уронили его на землю и поволокли. Мужичёк заверещал, но толпа слабо реагировала на эти вопли. Но спустя секунды раздались крики со стороны Бомбардирской, потом Загвоздинской. потом ещё и ещё. Толпа замерла. Торговля остановилась. Поняв, что время настало, Григорьев прокричал:
— Обыватели Гатчины, сохраняйте благоразумие и соблюдайте порядок . С высочайшего указания мы имаем бродяг и татей. Честным людям опасаться не чего. Не мешайте солдатам исполнять свою должность. Спокойно занимайтесь своими делами.
Однако должного эффекта речь Григорьева не произвела. Толпа как-то охнула и зашумела. Этот нарастающий гул, прорывающийся время от времени криками, не сулил ничего хорошего. Гренадёры спешили вырвать попрошаек из толпы пока возмущение не привело её к действию.
— Барабан! К бою! — скомандовал великий князь.
Григорьев, с подоспевшей к нему частью резерва, направился на Бомбардирскую. Великий князь обходным путём, мимо съезжего дома, повёл свой резерв на соединение с Григорьевым. Пикеты, вняв сигналу барабана, стали продвигаться на площадь, благодушно позволяя прилично выглядящим обывателям покинуть беспокойное место. Великий князь удовлетворённо улыбнулся, наблюдая за этим:
"Изрядно сил пришлось потратить на обучение этих дуболомов к гибкому подходу к людям, категорически обязательному для полиции. Хотя сомневаюсь, что это вообще стоило потраченного времени, тут только опыт может помочь. Ведь задача не запереть народ на площади, а отфильтровать нежелательный элемент. Не простая задача, особенно для непривычных к такому бывших крестьян. И уж пусть лучше рыбка выскочит, но народ запирать в кучу нельзя. А рыбку пусть дознаватели с гренадёрами ловят."
Тем временем первый арестант был благополучно подтащен к съезжему дому и передан пикету. Барабан, появление стрелков и конных егерей оказали на народ отрезвляющее действие. Григорьев, направляясь навстречу великому князю, прокричал:
— Обыватели Гатчины, сохраняйте благоразумие и соблюдайте порядок. Уйти с площади можно по Госпитальной улице мимо полицейского управления. Солдаты не будут чинить препятствий добропорядочным людям.
Почти сразу появились люди желающие покинуть площадь. Увидев, как они беспрепятственно прошли мимо пикета, народ потянулся следом сплошным потоком. Гроза, ранее ощущавшаяся в воздухе пропала. Вскоре крики арестованных, количество которых всё увеличивалось, уже не смущали народ. Боязливые обыватели поспешно покидали площадь отворачиваясь от неудачников. Те же что посмелей или озабоченней бытом и вовсе вернулись к своим делам. Не все ведь в этот памятный православным воскресный день пришли на Базарную площадь потолкаться и лясы поточить. Большой праздник не за горами, забот много. Даже когда гренадёры принялись хватать попрошаек: баб и детей, люди уже не реагировали на это сколь-нибудь сильно. Очевидно, наличие возле гренадёр стрелков с ружьями уменьшало желание возмущаться творимым произволом.
Довольный столь успешным ходом дела, Великий князь пересчитывал улов. У съезжего дома собралось уже пять хоть щуплых и потрёпанных, но внешне пригодных к делу мужичков, трое настоящих инвалидов, шесть баб непонятного возраста и три мальчишки, не смогших увернуться от медлительных взрослых.
19 марта 1828, Петергоф
Несмотря на относительно плавный ход ландо, сон великого князя то и дело прерывался какой-нибудь кочкой. Тогда вырванный из объятий морфея он возвращался к своим мыслям об окончании докладной записки по крепостному праву. Осталось совсем чуть-чуть. Надо было её немедленно заканчивать, времени до приезда в столицу оставалось не много, а нужно было ещё снять список. Но хотелось отложить ещё не много. Ведь казалось, что не всё решено. Нужно ещё подумать прежде чем писать, и лучше всего завтра, на свежую голову. Когда же рассвет начал пробуждать окрестности, заставляя петухов обозначать себя в недолгих утренних сумерках, Саша взбодрился. Он пододвинулся к окну наблюдая проплывающие мимо дома. До Петергофского дворца оставалось совсем недалеко. Уставший от поездки Саша, погрузился в размышления:
"...Как всегда, в принципе, нет ничего сложного в решении этого вопроса... Ничего сложного... Но только в принципе. Стоит погрузится в конкретику, как сложности всплывают тут же. И прежде всего, это сложности в создании и деятельности аппарата, который будет этот принцип реализовывать. Всё как у Жванецкого... перехода не знает никто.
Невозможно прищучить помещиков их собственными руками. А кто ещё способен исполнять аппаратные функции. Ладно, жалование. Можно дать этим людям финансовую независимость от, скажем так, поместий. Но они должны быть образованы, иначе толку с дуболомов. Законники нужны, чиновники хитросделанные. И кандидатов, кроме мелкого дворянства фактически нет. А каждый дворянин, хоть и беспоместный, он часть общества своего города, уезда, губернии. Как он пойдёт супротив обчества. Остаётся брать в аппарат преимущественно безземельных инородцев, надеясь, что они не стакнутся с землевладельцами на почве общих интересов. Тогда придётся озаботится тем, чтобы этих голодранцев, без роду и племени, не купили. Значит, нужны проверяемые критерии работы. Показатели и чистки, наше всё. Самоочищение вряд ли возможно, значит ещё и надстройка надзорная нужна. А там кого посадить, чтобы они моих хунвейбинов сторожили, но не вязали по рукам в интересах землевладельцев. Да... отдел надзора за отделом контроля... Может попов подключить?..Остановились."
— Подъезжаем, Ваше Императорское Высочество, — громко, чтобы услышал караульный у шлагбаума, объявил Вжосек, и обратился к постовому: — открывай, милейший.
На шум прибежал унтер-офицер и вступил в разговор с Вжосеком, совсем недавно отметившим получение первого офицерского чина. Великий князь отодвинулся от окошка и откинулся на спинку сиденья.
"... Попы стрёмные ребята. Им дай волю... Придётся прокуратуру к ним приставить, или третье отделение, или сенатскую комиссию... или всех вместе... Поехали... Теперь о мелочи, о деньгах. Работа по нагибанию помещиков много денег не потребует. Ну, по пять комиссаров на губернию, пусть даже по две тысячи на лицо. Копейки. Какие-то сопутствующие расходы. А вот с крестьянами придётся повозиться. И подъёмные, и кормовые, и дорожные. Если бы можно было просто им деньги раздать, а дальше сами, так ведь нет. Их есть не будешь. Если ты желаешь выселить крестьян в леса под Томском, то, будь любезен, привези туда коров, лошадей, зерно. Всего этого под Томском нет и не будет, если там это не организовать. А это потребует колоссальных расходов. Там под, условно говоря, Томском нужны не просто чиновники-комиссары, а крепкие хозяйственники. Таких людей по объявлению не наберёшь. Вопрос об устройстве освобождённых крестьян нужно расписать отдельно и весьма подробно. Поскольку именно он является фундаментом для последующих доходов... Что там?"
Ландо приближалось к берегу залива и взору открылась пустая пристань.
— Семён Алексеевич, — разбудил спутника великий князь, — никого нет, пристань пуста.
— Возможно, вам показалось, — ответил не пришедший в себя от сна Юрьевич. — Сейчас подъедем ближе, и всё выяснится.
— Что ж, — пожал плечами Саша.
Наконец, они подъехали непосредственно к пристани. Чуда не произошло.
— Я всё узнаю, — сказал Юрьевич и направился в сторону дворца.
Ожидая пока Юрьевич вернётся и поделится новостями, Саша стоял на пирсе заложив руки за спину и пялился на снежную гладь залива. Мысли в его голове скакали с одной темы на другую, то и дело возвращаясь к сорванному путешествию. Поняв, что ни о чём кроме своей поездки в Выборг, он уже не в состоянии думать, Саша всецело отдался этой мысли. Теперь его стало снедать нетерпение. Недостаток информации не позволял принять никакого решения. Время тянулось невыносимо долго. Тело требовало действия и Саша сделал первый шаг. Вернувшийся воспитатель застал наследника престола мечущимся по пирсу с выражением глубокой задумчивости на лице. Десять шагов, разворот. Ещё десять шагов, разворот... Великий князь делал широкие, для своего роста, шаги быстро-быстро переменяя ноги. Несмотря на высокий темп, руки наследника оставались сложены за спиной. Заметив Юрьевича, великий князь резко остановился и повернулся лицом к заливу. Не оборачиваясь к воспитателю, он спросил:
— Что удалось узнать?
— Нас ждут на три версты западнее по побережью. Отсюда путь не выведан.
— Едем.
Сопровождаемое польскими конными егерями ландо двинулось к западному выезду из парка. Уже через пятнадцать минут они стояли у помеченного елями съезда на лёд, где их встретил невысокий мужичонка. Он сломал шапку, приветствуя господ, но вскоре выпрямился и заговорил:
— Здоровы будьте, ваши превосходительства. Меня Еремеем кличут. Так-то, пожалуйте пересесть в саночки, — мужик показал на широкие крестьянские розвальни, заполненные какими-то тулупами. — Так-то, ваша карета не сподручна будет. Сейчас мигом до Сестрорецка будем, а там уж берегом пойдёте.
Великий князь и Юрьевич покорно пересели на розвальни. Юрьевич привычно лёг, приподнявшись на левом локте и укрывшись предусмотрительно подготовленной овчиной. Саша последовал его примеру. Еремей взял вожжи, и крестьянская лошадка потянула розвальни на лёд, следуя командам хозяина, шагающего чуть сбоку. Буквально через пару десятков саженей, Саша понял, что лежит неудобно. Затекла рука, которой он облокотился, дабы приподнять себя и видеть окружающее. Он попробовал сменить позицию, и Юрьевич заметивший шевеление сказал:
— Вы бы поспали, ваше высочество. Право слово, лёд до самого края, не самый интересный для лицезрения пейзаж, — Юрьевич усмехнулся и откинулся на спину закрыв глаза.
— Спасибо выспался, — неискренне ответил великий князь.
Однако, тело затекало всё сильнее. Прикинув, что долго сидеть, поджав под себя ноги, он тоже не сможет, а сесть на край и свесить ноги с весьма низких розвальней невозможно, Саша просто выпрыгнул на лёд. Обогнул уехавшие вперёд "саночки" и поравнялся с Еремеем.
— Не спиться, ваше императорско высочество? — поинтересовался крестьянин.
— Решил ноги помучить.
— Тут-то гладенько. Берег близко, ряби большой считай не бывает. Вода замерзает ровненько. Да и путь разъезжен, что на Кронштадт, что на Сестрорецк, а то и на Выборг. А вот дальше-то и ногу сломать можно, коли Отче перед дорогой не прочёл.
— А чего же мы по льду на Выборг не идём? Ля..— ругнулся Великий князь споткнувшись о спрятавшуюся под снегом выступающую льдинку.
— Ты, малой, ноги поднимай и ставь их перед собой вниз, да осторожней. Да, не спеши всем телом наваливать. Здесь нельзя по городскому-то ходить, подошвами по земле шаркая.
— Так? — великий князь попытался вспомнить себя шагающего по лесу.
— Привыкнешь, — усмехнулся Еремей, — На Выборг не идём, так как весна на дворе. Ещё пара недель и здесь-то ходить перестанут, кто с головой дружит. Конечно, можно было вдоль берега пойти, да смысла нет. От Сестрорецка дорога прямее будет, да и ровнее. Это мы сейчас прямо идём. А ближе к середине санный ход петлять начнёт между колдобинами.
— Давно людей тут водишь?
— Так я местный. Тут все этим заняты. Летом на баркасе через залив ходишь, зимой на санях. Хлеба этим не заработаешь, но свою копейку получить можно.
— Если контрабанду финнам не возить, — понимающе кивнул великий князь.
— Ну это, оно, у каждого своя голова на плечах, — буркнул Еремей и замолчал, сощурившись глядя вдаль.
— А до Сестрорецка лёд надёжен? — Поинтересовался великий князь.
— Как и велено было, лично прошёл. В себе я уверен. Ещё пару недель вполне можно. Да вот перед нами след совсем свежий. Это Матвей, давеча на Сестрорецк собирался. По нему и пойдём.
20 марта 1828, Выборг
* * *
Уставший великий князь с облегчением принял приглашение Закревского присесть за небольшим столом в углу кабинета. Вторая подряд ночь, проведённая в дороге, вымотала его. Кочки в дрожках, заменивших плавное в движении ландо, ощущались заметно сильнее и лишали возможности выспаться или потратить время на какое-нибудь полезное занятие. Прибыв под утро в Выборг, ещё пять часов было потрачено на организацию встречи с Закревским. И тем не менее, сейчас приходилось ждать появления одного из людей губернатора, хоть удобное кресло и превратило ожидание в отдых.
— Пётр Александрович самый лучший знаток местных порядков, — улыбаясь, сообщал Закревский, — я всецело полагаюсь на него в вашем вопросе. Он собирался сегодня ехать в Кивенеб, но когда я получил известие о вашем прибытии, я попросил его быть ко мне. Собственно, он всегда бывает во время...
Каминные часы ударили, отмечая одиннадцатый час, и вошедший секретарь доложил о прибытии капитана Марница. Петру Александровичу было, наверное чуть больше тридцати, быстрой походкой слегка наклонившись вперёд и прижимая к правому боку паку с бумагами, он подошёл и поздоровался. Молча кивнув в ответ на приглашение сесть, Марниц расположился за столом. Перед ним легла папка, а руки он разместил поверх неё и замер. Он сидел не шевелясь, даже кончики тонких сухих пальцев лежали, нисколько не меняя положения. Если бы ему ещё удавалось не моргать и не дышать, то его и вовсе можно было принять за неживого.
— Вот, ваше высочество, как я уже говорил, Пётр Александрович, знаток... — повторил Закревский, и обратился к капитану: — Расскажите о своих соображениях по поводу Кивенеба.
Марниц неспешно открыл папку, пододвинул её ближе к центру стола и спросил:
— Обстоятельства дела, надеюсь, известны Вашему Императорскому Высочеству?
— В самом общем виде, я получил известие из Петербурга и сразу направился сюда, чтобы здесь вникнуть в дело со всем тщанием.
— Что ж, — Марниц пожал плечами, — Лично я полагаю дело не сложным. Надо понимать общую историю дела. Указанный холм с давних пор принадлежал шведской короне. На нём была отстроена крепость. Однако, когда эти земли отошли к империи и граница стала проходить много дальше на запад, потребность в крепости была утрачена. Шведские постройки восстанавливать не стали, а холм был передан местному общинному приходу. Обветшавшая крепость была разобрана жителями для строительства хозяйственных построек. Имперские чиновники не видели в этом особой беды, полагая что в пределах империи они всегда смогут забрать холм в казну. Позднее, указом Александра Павловича, эти земли отошли в Великое княжество Финляндское, и многое изменилось. Если бы эта земля оставалось коронной, как все земли под старыми шведскими и русскими крепостями, то никакого неудобства для Вашего Императорского Высочества бы не возникло. Теперь же это общинное владение защищаемое законами княжества.
— Я понимаю, — кивнул великий князь. — Что вы предлагаете?
— Нужно уяснить, что данный холм существенного значения для хозяйственных дел не имеет. Даже для выпаса коров его использовать затруднительно. Разве только козы не рискуют там поломать ноги в остатках крепостных камней, торчащих из земли. Посему упорство финляндцев больше основано на не желании поступиться, нежели реальным ущербом.
— Я бы ещё одно добавил, — прервал капитана великий князь, — Не исключаю, что им стало известно о том, для чего изымается в казну холм. Я нахожусь в убеждении, что все живущие возле границы, в той или иной мере, связаны с контрабандой через неё. Размещение же гарнизона осложнит их дело.
— Нельзя и этого исключать, — кивнул Марниц. — Также стоит помнить о недавних волнениях, вызванных отменой крепостного состояния. В любом случае, эти обстоятельства не могут быть прямо заявлены.
-Допустим. И что из этого должно следовать?
— Учтя, что настоящей пользы от этого куска земли у общины нет, а судебная защита дорога, полагаю возможным представить ситуацию как обмен дарами. Община пожертвует землю для короны, а та незначительную сумму местной церкви.
— Вы полагаете это возможным? Я бы хотел на это посмотреть, — покачал головой великий князь.
— Прошу вас не делать этого. Не стоит ласкать самомнение селян, присутствием высоких особ. Увидев такое внимание, природная жадность заставит их поднять цену. Лучше я один. Обыкновенный чиновник, не такого уж и высокого чина, представляющий неумолимую мощь короны, готовой обрушиться наказанием на всякого ей сопротивляющегося. Предложение выгадать немного рублей, вместо кары, благодаря моему душевному расположению...Это то что нужно для успеха в данном деле.
— Что ж, позвольте тогда хотя бы подвезти вас, благо я направляюсь в столицу.
— Что ж...— Марниц, слегка задумался, уставившись в стену поверх головы великого князя. — Это будет хорошо. Я покину вас прямо в деревне на глазах у селян. Но мне нужно выехать около пяти часов утра.
— Прекрасно, тогда утром в путь, — улыбнулся великий князь.
21 марта 1828, Кивинеб
* * *
Марниц попрощался и вышел из экипажа. Поскольку никакого багажа, кроме небольшого портфельчика для бумаг, у офицера не было, то экипаж незамедлительно тронулся дальше. Великий князь сидел спиной к кучеру, потому смог наблюдать как Мариц, сделав буквально несколько шагов, наступил в лужу и громко разразился бранью на немецком.
— Интересный человек, — приподняв правую бровь, отметил Юрьевич, почти всю поездку молчавший, пока воспитанник пытался расспрашивать остзейца.
— Не без этого, но Финляндию он, судя по всему, знает очень хорошо, — кивнул великий князь.
— Это, да... Мы рано выехали сегодня, — отметил Юрьевич, — не желаете ли вздремнуть, ехать ещё достаточно долго.
Отметив для себя, что, губернаторский экипаж кажется ему совсем не тряским, в отличии от собственного, Саша накрылся шубой и погрузился в размышления о гатчинской стройке. Однако, экипаж не успел проехать и половины версты, как он уснул.
22 марта 1828, Санкт-Петербург
* * *
"Так-с, так-с" — приговаривал Сперанский, пробегая глазами исписанные воспитанником листы. Временами он хмурил брови, иногда наоборот поднимал их вверх. Наконец одолев всё, он отложил бумаги и некоторое время наблюдал за Сашей, беззаботно наслаждавшимся чаем с яблочным вареньем.
— Я понял, что вы хотели сказать, милый друг, но многое предстоит подправить, — Сперанский широко улыбнулся. — Нас ждёт долгое обсуждение, по итогу которого ваш доклад изменится до неузнаваемости.
— Прекрасно, — улыбнулся великий князь, — я готов к этому. Если бы мы могли начать прямо сейчас...
— Сейчас? — неизвестно кого спросил Сперанский и улыбнулся. — Увы, мне необходимо собраться с мыслями. Надеюсь, вы останетесь в столицы на Пасхальные торжества.
— Непременно, у меня достаточно дел в столице. Тем более в Гатчине нет католического храма. Мои поляки будут расстроены, если в такой великий праздник не смогут быть на службе. Придётся им ехать в Царское... потому пусть лучше будут здесь.
— Такая забота об инославных? — Сперанский широко улыбнулся.
— Я считаю это непременным условием. Если люди вверены моим заботам, я должен удовлетворять их чаянья. Собственно этого я хотел бы и от помещиков.
— Не всем это по силам.
— Значит, люди им не могут быть вверены, раз забота о них не по силам.
— В преддверии торжеств... как вам нынешняя весна, уж очень сильно она запоздала. Я слышал вы с нетерпением ждёте её прихода, чтобы начать строительство.
— На это божья воля, наше дело смирение, — пожал плечами великий князь. — Его же волей потеплело уже достаточно, чтобы мелкая Колпанка вскрылась.
— Да, весенняя капель уже слышна на южном берегу залива. Уже и невский лёд, говорят, подтапливало. А вот на северном берегу зима полновластна...
Великий князь, не зная, что ответить, пожал плечами и промолчал. Сперанский снова улыбнулся и продолжил:
— Говорят, все дороги в Финляндском княжестве заметены, проехать совсем невозможно.
Великий князь на мгновение замер и продолжил о своём:
— Тем не менее, я не вижу существенных изъянов у своего предложения. Вы, учитель законности, должны поддержать меня в желании установить твёрдую исполняемость высочайших указаний, хотя бы в этом вопросе.
— Несомненно, но беда в том, что наказание за нарушение должно быть соразмерным проступку. Вы же предлагаете лишать помещиков их владельческих прав по малейшему нарушению.
— Отнюдь, Я не намерен покушаться на владения. Более того, я даже не предлагаю наказывать за проступки, а лишь защитить наших подданных. Помещик не владеет крестьянами на том же основании, на каком он владеет лошадьми. Крестьяне закреплены за ним особым образом, в силу своей привязанности к земле. И если помещик не может исполнить свои обязанности следующие из этого закрепления, то государь вправе открепить от него своих подданных, вернув их под свою опеку. На владения же помещика посягать, очевидно, не стоит. Разумеется, за исключением совершенно преступного его поведения, не совместного с таким владением. Это ли не соразмерно? Это ли не торжество законности и порядка?
— Отнюдь, — протестующее замотал головой Сперанский, — истинный порядок и законность покоятся на законах справедливых, установления же принятые не сообразно их истинной природе при понуждении к их исполнению, породят лишь неповиновения.
— А какие из упомянутых мной установлений несообразны? Кто из императоров совершил ошибку?
— Я детально поясню вам позже, мне необходимо собраться с мыслями.
— Что ж, пусть будет так. Полагаю, к тому времени я уже успею услышать мнение государя по моим предложениям.
— Возможно, — согласился Сперанский.
Юрист встал и подошёл к своему рабочему столу. Стоя спиной к великому князю, он принялся укладывать бумаги в папку. Листы в его руках немного дрожали.
— Тогда, я полагаю далее не отнимать у вас время, — великий князь встал, — буду ждать от вас известий.
Выйдя на улицу и направляясь к возку, великий князь поинтересовался у командира поляков:
— А что пан Вжосек, где вы собираетесь быть на Пасхальной службе?
— Мы уже обдумывали это, полагаю в церкви святого Станислава.
— А почему не в церкви святой Екатерины?
— Там будет слишком многолюдно, нам не найдётся места.
— Но я могу попробовать для вас его найти.
— Не думаю, что это стоит ваших хлопот, — улыбнулся Вжосек.
— Мне будет интересно попробовать. Завтра... — великий князь задумчиво посмотрел на дневное небо. — Впрочем, к чему откладывать. Едем сейчас.
* * *
Они вошли в просторный зал, неся кивера в руках. Заметив, как Вжосек перекрестился, великий князь, из вежливости, осенил себя православным крестом. К ним незамедлительно подошёл служка.
— Доброго вам здоровья, что привело вас?
— Доброго здоровья, — ответил великий князь, — я хотел бы поговорить с настоятелем.
— Его сейчас нет здесь, впрочем, возможно отец Ян поможет вам? — предложил служка, вперившись взглядом в невысокого довольно молодого священника, стоявшего неподалёку и говорящего с другим служкой.
— Возможно.
Служка подошёл к отцу Яну и что-то прошептал ему на ухо. Священник смерил великого князя взглядом и, улыбнувшись, быстро направился к нему
— Доброго вам здоровья, Ваше Императорское Высочество, Ян Феликс Щит-Немирович, исполняю должность асессора в Римско-Католической духовной коллегии. Всецело к вашим услугам.
— Прекрасно, что я вас встретил здесь, — улыбнулся великий князь, — имею я одну заботу. Мне вверено пятнадцать добрых католиков из Польши, и я хотел бы доставить им удовольствие, присутствовать на почётных местах в пасхальном богослужении. Как мне представляется, это приземлённый, отнюдь не духовный вопрос. А потому асессору коллегии он вполне по силам.
— Что ж, ваше уважение к чувствам людей не позволяют мне отказать в помощи. Завтра же я сообщу о том чего мне удастся сделать.
— Всегда рад видеть вас у себя в Аничковом или в Гатчине, — великий князь указал на командира поляков. — Пан Вжосек озаботится, чтобы вести от вас дошли до меня, как можно скорее.
— Ему я хотел бы показать особое место, пойдёмте.
Они вместе прошли вправо к боковому алтарю и остановились возле плиты в полу с выбитой на латыни надписью.
— Станислав Август, король польский, красноречивый пример переменчивости судьбы, принимавший ее благосклонность с мудростью, а удары с мужеством, умерший в Петербурге первого февраля одна тысяча семьсот девяносто восьмого года в возрасте шестидесяти шести лет. Павел Первый, самодержец и император всея Руси, другу и гостю возложил, — поставленным голосом продекламировал Ян Щит.
Вжосек преклонил колено и коснулся плиты ладонью. Великий князь, молча, смотрел на эту обшарпанную плиту, думая о чём-то своём.
23 марта 1828, Санкт-Петербург
* * *
Ещё затемно великий князь приехал в ракетное заведение и не мог узнать прежде тихое местечко возле артиллерийского полигона. В утреннем сумраке проступали очертания множества домов построенных на том месте, где раньше запускались ракеты. Ратьков развернул кипучую деятельность, построив с два десятка казарм, для рекрутов, и множество иных зданий для нужд легиона. Многие из казарм уже были обжиты, о чём свидетельствовали огоньки в окнах. Авраам Петрович встретил воспитанника в офицерском собрании, несмотря на тёмное и неприветливое весеннее утро, он был бодр и широко улыбался.
— Рад видеть вас, Александр Николаевич, — сказал он широко расставив руки словно бы для объятий. — Вы уже обратили внимание на наше строительство.
— Да, вы не тратили время зря, в отличии от меня.
— Мы, с Денисом Васильевичем, определили такой порядок пополнения легиона. Всех рекрутов, что из новых наборов, что из других депо, мы переводим сюда. Здесь их распределяют по командам, обмундировывают, оснащают всем необходимым. Здесь они первично обучаются, а потом уходят в Гатчину. Уже с лета надо будет обустроить Мариенбургскую крепость для значительного числа рекрутов. Полагаю, что для этого я в середине апреля переберусь в Гатчину. Уже оттуда готовые команды будут отправлены по гарнизонам в Финляндии. Так мы собираемся держать дело, пока в Вильманстранде не будет обустроена школа.
— Прекрасно, и как много здесь набрано людей?
— На три роты. Одну из них отправим в Гатчину в конце марта. Денис Васильевич поедет с ними.
— Вы, надеюсь, отбираете нестроевых.
— Да, но для батальона их ещё недостаточно, — развёл руками Ратьков.
— Что ж отлично, надеюсь Александр Дмитриевич не пожалел о своём гостеприимстве.
— Ха, — усмехнулся Ратьков, — если бы не наши люди... У него сейчас горячая пора, он готовится к отправке на грядущую войну с турками. Помощь наших рекрутов ему как нельзя кстати, да и им не вредно немного поработать.
— Надлежит отмечать людей способных. Легиону нужны свои мастерские.
— Непременно. Александр Дмитриевич любезно даёт мне свои рекомендации. Впрочем, полагаю вам интересно взглянуть на их работу.
Великий князь кивнул, и они направились к цехам ракетного заведения. Выйдя, из офицерского собрания и сделав буквально несколько шагов, они наткнулись на куда-то спешащего Засядко.
— Александр Дмитриевич, — окликнул его великий князь.
— Ах, Александр Николаевич, доброго вам здоровья. Я рад вас видеть, — улыбнулся ракетчик.
— Абрам Петрович, хочет показать мне работу вашего заведения.
— К сожалению, я не смогу сопровождать Вас, — вздохнул Засядко, — Михаил Павлович ждёт меня, вскорости заведению надлежит выехать Тирасполь. К этому времени мы должны выполнить государев наказ на изготовление ракет... Увы... Впрочем Внуков поможет вам. Обязательно посетите наши новые мастерские.
— Я понимаю всю важность предстоящего и постараюсь не отвлекать его от дел, и вас ни в коей мере не задерживаю. Надеюсь, что по возвращению вы найдёте время для беседы.
— Непременно, Александр Николаевич, — Засядко изобразил лёгкий поклон и поспешил к ожидавшей его гитаре, на ходу что-то крикнув извозчику.
Проводив взглядом удаляющуюся повозку, великий князь вздохнул и направился к цехам. Возле них царила деловитая суета. С десяток человек, судя по всему из легиона, втаскивали в двери то какие-то мешки, то охапки дров, то бочонки. У дверей Великий князь увидел Внукова увлечённо считающего что-то на бумаге.
— Здоровья Вам Василий Михайлович, — окликнул заведующего ракетным заведением великий князь.
— И вам здоровья, Ваше Императорское Высочество, рад видеть вас.
— Ваше заведение не узнать. Работа кипит. А я здесь как раз проведать своих легионеров, — улыбнулся великий князь.
— Прекрасно, дозвольте я проведу вас в новые цеха, старые мы уже почти разобрали. А вместе с тем расскажу о нашем житье.
— Благодарю, с удовольствием приму вашу помощь.
— Минуту. Васильков! — гаркнул Внуков в открытую дверь цеха.
Оттуда показался пожилой унтер из легиона и замер смирно, приветствуя начальство. Внуков подошёл к нему вплотную и не громко стал что-то объяснять. Вернувшись к гостям, он показал открытой ладонью на виднеющееся невдалеке новое здание и сказал:
— Прошу.
Пока они шли Внуков начал рассказ о своих буднях, время от времени прерываясь, чтобы дать какое-нибудь указание случайно подвернувшемуся работнику.
— Скоро отправимся против турков. Мы почти готовы. Осталось немного доделать ракеты и разобрать инструмент. Работников сорок шесть человек всего. Слава богу, Абрам Петрович предложил на не важных работах использовать ваших молодцов. И пусть это сто пятьдесят бестолковых чурбанов, но они сильно помогают даже тем, что просто носят и складывают. Радостно, что удалось найти девятнадцать смышлёных, учившихся в своё время тому или иному ремеслу. Мы уже смогли поставить их рядом с мастерами... — Они прошли в мастерские где пятеро работников подправляли жестяные корпуса для ракет. Четверо из них были легионерами. — Разумеется, на каждом месте мы оставляем хотя бы по одному старому мастеру, для присмотра... Заодно, когда мы отправимся в Молдавию, здесь останется достаточно ваших людей, чтобы делать ракеты для легиона.
— А вы остаётесь? — поинтересовался великий князь.
— Нет. Я точно еду, дабы в дороге ракеты были под надлежащим надзором, но возможно я сразу вернусь. Михаил Павлович пока не решил окончательно. Из нашего прежнего заведения мы заберём с собой почти всех. Так что, дальнейшее изготовление ракет для легиона станет в основном заботой Абрама Петровича.
Они шли по мастерским, стараясь не мешать работе. Внуков начал давать пояснения уже по тому, как он организовал работу. Больше всего великого князя порадовало, что Василий Михайлович сообразил распараллелить самый сложный во временном отношении участок по изготовлению топливных шашек. После того как отпала необходимость в забивать топливо непосредственно в корпус, оказалось возможным вынести конечную сборку в отдельное пусть и рядом стоящее здание, где тут же проводилась упаковка для предстоящей транспортировки. Заметив интерес великого князя к изготовлению шашек, Внуков пояснил:
— Сначала у нас были известные проблемы с сахаром, но, благодаря участию Егора Францевича, удалось договориться с Есиповым. Теперь мы получаем с Никольского завода вполне достаточно сахара по пятнадцать копеек за фунт.
В сборочном великого князя нагнал Юрьевич.
— Александр Николаевич, — с небольшой одышкой сообщил он, — государь, желает видеть вас у себя к шести часам.
— А сколько сейчас?
— Половина одиннадцатого.
— Тогда, не надолго заглянем в казармы легиона и возвращаемся в Аничков.
— Хорошо — кивнул Юрьевич, — заодно вы успеете посмотреть на карты для штабной игры. Их уже доставили. Я велел расстелить в большой зале.
* * *
Великий князь появился в приёмной без трёх минут шесть. Адъютант проворно проскользнул в кабинет государя и, спустя почти минуту, широко открыл дверь, приглашая войти. Император сидел за столом и внимательно читал бумаги. Он жестом предложил сыну сесть и немного подождал, прежде чем сказать:
— Сегодня утром Михаил Михайлович показал мне проект твоего доклада для совета. Я обратил внимание не только на его содержание. У твоего учителя отсутствует одно дополнение к тексту, что есть у меня, — Николай Павлович показал свою версию доклада, встал, подошёл к окну, и, стоя к сыну спиной, рассматривая уже сгустившиеся сумерки, сказал: — Я слушаю.
Сашу захлестнуло горячей волной, лицо раскраснелось, пальцы стали подрагивать. Чтобы взять себя в руки, он встал, развернулся всем телом к отцу и сложил руки за спиной. Глубоко вдохнув, Саша заговорил:
— Что касается разности в бумагах. На это у меня есть такие соображения. Памятуя слова Суворова, что всякий солдат должен знать свой манёвр, полагаю необходимым посвящать людей меня окружающих в те обстоятельства, которые считаю полезными для их действия. Однако, из оного не следует, что всякий солдат, должен быть посвящён в весь замысел полководца. В России же полководцем, которому должно быть доступно всякое знание и чей замысел основной, является ваше величество. Поэтому мой доклад переданный вам наиполнейший, Сперанскому я отдал то, что ему достаточно знать для совершения его манёвра.
— Это не ново для меня, — не шевелясь, ответил Николай Павлович, — мой замысел, моя воля... Но как я могу быть уверен, что нет ещё дополнений.
Государь резко повернулся и, широко улыбаясь, рассматривал сына. Затем немного развёл руки в стороны, показывая ладони. Саша некоторое время молчал, подбирая слова. Затем сделал три небольших шага вперёд и, посмотрев отцу в глаза, сказал:
— Такой уверенности не может быть ни у кого, но души наши связаны проведением навсегда. Мы все исполняем назначенье, вверенное в твои руки господом. Ты определён отвечающим за нас всех и за землю нам дарованную. У меня есть всё, что только может желать мальчишка. Я мог бы придаваться ребяческим развлечениям, не утруждая себя излишне, но я твой сын. А потому, я должен и хочу быть твоим помощником. И я смогу им быть. Я уже он.
Некоторое время они смотрели друг на друга. Наконец, Саша склонил голову. Николай Павлович подошёл к сыну. Слегка похлопал его по плечу, сказав: "Садись". Саша послушно сел на стул. Николай Павлович сел напротив и, внимательно разглядывая сына, сказал:
— Я всё прочёл, но я хочу, чтобы ты сам мне обсказал суть.
С непонятным для него облегчением Саша выдохнул и, опершись наконец-то на спинку стула, неспешно заговорил:
— Первое на что я хотел бы обратить внимание. Важным представляется соблюдать исконную, многовековую традицию законности, и противопоставлять её современному представлению, во многом заимствованному, о не обременённых обязанностями правах. Для этого придётся не просто вспомнить о том, на каком основании помещик владеет землёй и крестьянами, но и, возможно, некоторым образом собрав все существующие законы обновить их единым указом. Не исключаю, что придётся перефразировать их, дабы они стали более понятны современному человеку, — великий князь разговорился и темп его речи стал обычным. — При этом, можно несколько изменить и смысл. Очень важно указать, что крестьяне также подданные, как и дворяне, и забота о них суть долг государя. Все эти издревле существующие законы нужны не для того, чтобы наказать владетелей, а для того чтобы защитить крестьян. Владетелям же будут сохранятся их права настолько, насколько это не будет приводить к страданиям христианских душ. Также важно, не забыть про духовную власть. Нарушения божьего закона есть грех не меньший, чем закона государева. Когда же они приводят к страданиям человеческих душ, помазанник божий не может попустительствовать такому. Спасение душ есть основная забота церкви, а защита страдальцев есть важнейшее назначение государя.
— Дальше, — махнул рукой император.
— Совершенно недопустимо при этом лишать владений, особенно после того, как многие вольности были дарованы им в предыдущих правлениях. Поэтому земля и иное имущество должно быть их. Лишиться оного они могут лишь за долги, в том числе и перед казной. Но люди не вещь. И если владетель не может обеспечить требуемое, для жизни вверенных его заботам людей, то оное бремя должно быть с него снято. Крестьяне о коих не в состоянии заботиться владетели должны перейти под государеву отеческую руку. Этих людей можно размещать при заводах, можно в городах, а можно заселять ими отдалё6нные земли, дабы укрепить там власть короны. Но есть для них и совсем особое дело, — Саша сделал паузу, переводя дух. — Сибирь отдалена не только от столицы, но и от всех обжитых мест России, что представляется отдельным государством, вынужденным во всём полагаться на свои силы, ибо любая помощь из России идёт долго. Я уже знаю, что Батеньков вернулся, но ко мне он ещё не изволил быть, видимо полагая, что отчёт перед вами вполне достаточен. Улучшение пути в Сибирь и на Дальний Восток вот важнейшая моя забота. А для этого потребны люди, коих можно было бы расселить вдоль этого пути.
— Дальше.
— Сложно не написание основанного на традиции указа, и не решение о расселении крестьян, перешедших под государеву руку. Сложно создание ведомства, что будет заниматься этим. На самом деле, созданием одной службы ограничиться никак невозможно. Злоупотребления, в силу слабости человеческой, не позволят надлежаще исполнять долг. Чтобы дело спорилось, нужен не только отеческий пригляд сверху, но важно услышать голос страждущих снизу. Посему полагаю нужным учредить комиссию по попечению над подданными. Комиссары должны выявлять случаи пренебрежения владетелями своими обязанностями и подавать судебные иски по передаче владельческих крестьян под государеву опеку. Суд в особом скором порядке должен рассматривать эти иски. После чего комиссар должен снабжать опекаемых крестьян всем необходимым для пути на новое место. Там их встретит местный комиссар и озаботиться расселением и устройством. Дабы не возникало соблазна злоупотреблений, прокуратура должна зорко наблюдать за делами комиссии. С другой стороны, крестьянам со своими жалобами бывает сложно обратиться к чиновнику, а вот раскрыть душу перед батюшкой вполне привычно. Церковь, возглавляемая священным Синодом, должна зрить за тем, чтобы жалобы народа надлежаще рассматривались комиссией. Причём не только у владельческих крестьян, но и у переселённых. А в самом Синоде этот надзор будет соединяться с прокурорским, — Саша шумно выдохнул.
— А почему вообще не заставить этим заниматься всех-всех-всех? — усмехнулся Николай Павлович.
— Всех не надо. Но напомнить церкви о необходимости слышать и доносить до государя голос народа нужно. Прокуратуре напомнить надлежаще смотреть за исполнением закона. А всех же владетелей надлежит приучить к тому, что при любом их нарушении может появиться в воротах их имения комиссар. Это называется порядок, когда каждый исполняет, то ради чего назначен на место. И к этому надо приучать сначала вот этих, а потом уже и всех-всех-всех. А чтобы прокуроры, священники и комиссары не успокаивались, почивая на лаврах, время от времени их должен приглашать на беседу Александр Христофорович или наследник престола, только не часто, чтобы привычным не стало. И ещё есть соображение о людях...
— Мо-ло-дец, — усмехнувшись, протянул Николай Павлович.
— Новые поселения в Сибири, это новые приходы для белого духовенства. Комиссия это новые должности для мелкого дворянства. Да и прокуроров потребуется больше. Новые места всегда радуют людей, озабоченных службой. Тут важно чтобы места в комиссии занимали люди не родовитые, своего поместья не имеющие, и не из мест в коих им предстоит служить, ибо долг их заключен в том, чтобы нести волю государства, несмотря на привычки и дружеские связи местных владетелей.
— Я знаю, как ты обсуждал Грозного царя с Василием Андреевичем.
— Причём здесь он, — пожал плечами Саша, — Когда государству необходимо, Пётр Алексеевич готов поднять с низов, назначив в фискалы. Когда государству требуется, худородный преображенец будет указывать губернатору-воеводе. И так не только в России. Чтобы исправно неслась служба по разбору дел владетелей, чиновник сам владетелем быть не должен, и в родстве не состоять, и быть не из иной губернии, а лучше и веры иной. Остальное дело в деньгах.
— Твои подсчёты я видел. Ты слишком много кладёшь на переезд.
— Хочу, чтобы люди доехали до места. Они государству там нужны. И важно чтоб не померли в первый же год.
— Полагаешь, десятилетнее попечение?
— Да, но необходимо продумать как это попечение вести. Нельзя впрямую давать людям деньги, это приучит к подачкам. Нужно блюсти общину, и давать ей средства для сельского или иного дела, заимообразно, обязательно собирая налоги с их труда, но не беря по займам установленный процент. Не ради наживы даются деньги, а для укоренения их труда на новом месте. Это всё надлежит обдумать. Полагаю, весьма полезно будет направить доклад Егору Францевичу...
— Я решу, — с металлом в голосе оборвал Николай Павлович и отложил от себя на край стола бумаги с докладом великого князя. — Роман Васильевич, весьма лестно отзывался о тебе и прочит в морские офицеры.
Саша покраснел, потупив взор, и ответил:
— Жаль будет расстраивать его, своим ребяческим отношением к морской службе.
— Не нравится флот? — поднял брови Николай Павлович.
— Не в этом дело. У России нет флота, совсем не много моряков, возможно, есть командиры кораблей, но, мне кажется, нет адмиралов, — сделав явно театральную и слегка затянутую паузу, великий князь продолжил: — Черноморский флот, запертый в маленьком море, несущественен. Балтийский бессмысленнен в этой мелкой луже, где всё утыкано береговыми батареями. Северные воды пусты и опасны. Тихоокеанский флот ещё младенец, хоть именно в нём наше будущее. И если поднимать паруса у нас умеют, стрелять тоже и, вообще, подраться не дураки, то сделать открытый океан частью Российской империи, обеспечив торговый путь в любой прибрежный город, у нас не может никто. Пока не может.
— А британские львы могут, — немного растягивая слова, произнёс император.
— Испанская Америка, — коротко бросил великий князь. — Мы высадились. Мы возьмём своё. Испанцы получат своё. А англичане сидят на Москитном берегу и нет сил их сдвинуть ни у кого. Ни у нас, ни у испанцев, ни у местных бунтовщиков. С суши не подойти, а с моря не хватает сил. Отрезать же нашу Америку от России...
Великий князь вытянул руку вверх и щёлкнул пальцами. Император, приподняв левую бровь до появления морщин на лбу, смотрел на наследника.
24 марта 1828, Санкт-Петербург
* * *
В руках он держал списки людей, с которыми предстояло встретиться в эту неделю. Саше, когда они вместе с Юрьевичем составляли их, казалось, что ни в коем случае нельзя исключить людей нужных для дела. Хотя Юрьевич пытался вразумить его оставить лишь тех, кто в силу своего положения должен быть отмечен личным поздравлением со святым праздником. И вот теперь Саша держал в руках три исписанных листа, возле многих фамилий уже стояло оговорённое время.
"М-да, хорошо, что сегодня после обеда удалось договориться на восемь визитов. Примерно через час подвезут освящённые яйца и куличи. И можно будет двигаться. Мы специально подобрали людей не сильно значимых, но им будет приятно, что они первые. В полвторого к Ушакову, от него сразу к Карлу Карловичу, и дальше без остановок. Хватило бы сил встретиться с Гогелем, договорённость об этом самая общая. Потом на ночное богослужение и завтра весь день во дворце на официальном праздновании. К вечеру рассчитываю побывать у Грейсона. Опять же ракетное надо посетить ещё раз. А уже послезавтра Кроун, Попов, Кларк... собрать бы их вместе. И ведь павловскую зачистку откладывать нельзя. Набегаюсь за эту неделю. Увы, не в тех чинах, чтобы люди сами ко мне прибегали поздравить, надо ездить..."
К двенадцати Юрьевич доложил, что праздничные подарки готовы и можно выезжать. Для великого князя началась пасха. Этот день был особенно тяжёл. Страстная суббота не лучшее время для посещений. Приходилось подбирать слова, чтобы с одной стороны не заявлять о празднике и не дарить освящённую еду, а с другой выражая надежду в будущее воскресение, проявить внимание, попросить прощение за прошлое недопонимание, отдариться и высвободить себе время на будущей неделе. Понимая всю шаткость подобного визита, Саша наметил на субботу людей относящихся к церковному канону достаточно свободно. Это позволяло чувствовать себя увереннее.
К девяти часам посланный к Гогелю конвойный вернулся с приглашением от Ивана Григорьевича, и великий князь поспешил к нему. С порога он принялся довольно витиевато описывать цель своего визита.
— Ах, ваше высочество, — поспешил на помощь великому князю поживший генерал, — лютеранство хорошо хотя бы тем, что позволяет человеку самому определять почитание бога в соответствии с книгой. В такой день стоит оставить излишнее пустословие. Ведь у нас найдётся дело, о котором мы могли бы поговорить.
Гогель приглашающе простёр руку к открытой двери в свой кабинет. Великий князь и Юрьевич сдержано кивнули и направились следом за хозяином. Обитые довольно старым синим сукном стены кабинета делали его мрачным, пока слуга не установил на хозяйский стол два больших канделябра. Свет немного раздвинул навалившиеся на людей стены, выхватив из темноты отполированные бронзовые бюсты, рамки, ручки шкафов, пишущие принадлежности и прочую мелочь, отбрасывающую отражённые лучики по всей комнате. Великий князь тут же представил себе, как эти блестяшки выглядят на фоне темно-синих стен при дневном свете, и удовлетворённо кивнул.
— Не предлагаю вам угощения, — начал хозяин, усадив гостей в удобные кресла и сев рядом, — мне крайне лестно, что вы нашли время придти ко мне в такие дни. Предлагаю не тратить его даром. Я прочитал ваше сочинение, Александр Николаевич. Оно не лишено достоинств.
— Прекрасно, давайте начнём с недостатков, — кивнул великий князь.
— Делать крепостные ружья, какими вы предлагаете, мне не представляется возможным, — Гогель предостерегающе поднял руку, очевидно боясь, что его перебьют. Но все молчали, и он продолжил: — Точнее, не представляется затруднительным изготовить одно такое ружьё. Достаточно только найти толкового мастера. А вот изготовление подобного оружия для армии, мне представляется затруднительным.
Гогель замолчал, ожидая реакции на свои слова.
— Это не удивляет меня, — спокойно ответил великий князь, — но я хотел бы знать, что именно вам представляется затруднительным. Давайте начнём с главного и постепенно доёдём до мелочей.
-Разумно, — кивнул генерал. — Первое и основное, это невозможность изготовить ствол, выдерживающий достаточное количество выстрелов. Я поясню. Вы совершенно верно поставили задачу с точки зрения военного. Вы определили, как намерены использовать ружьё. Отсюда получили свойства снаряда. Но дальше настала работа оружейника. Пуля для вашего ружья должна весить около тридцати золотников и забросить её нужно на версту. Заряда для такого выстрела потребуется не меньше десяти золотников. Ствол необходимо нарезать, а это затормозит движение пули по нему. Всё это ведёт к тому, что ствол для такого ружья не может быть изготовлен привычным нам способом. Чтобы удерживать пороховые газы, он должен быть слишком толст. Кроме того, обычно скорость пули из нарезных стволов редко достигает восьмисот футов, для вашего ружья она должна быть больше. При увеличении скорости нарезы в железном стволе быстро сотрутся под действием пули.
— Значит, ствол нужно делать из стали.
— Витая сталь слишком дорога, полоса же тигельной очень плохо сваривается. Брак на сварке железного ствола при обычном производстве очень высок, но доля годных стальных стволов заваренных из полосы просто ничтожна. Сделать один ствол можно, но это будет очень дорого. Позволять из него стрелять бывшим крестьянам слишком почётно.
— Право слово, я не вижу ничего невозможного, — пожал плечами великий князь. — Вы говорите железный ствол не прочен и не годится для такого оружия. Давайте, сделаем стальной. Не получается сварить из полосы, давайте высверлим канал ствола. Главное чтобы тигельная сталь надлежащего качества была в достатке.
— Для нескольких сот ружейных стволов бадаевской стали найти можно. Но высверлить столь малый калибр в таком достаточно длинном и стальном стволе весьма затруднительно. Если бы мы говорили о пушке...
— Хорошо, какой калибр можно высверлить и на какой длине? — спросил великий князь.
— Возможно, около дюйма и на длине в два фута, либо большего калибра. Но я не уверен, что удастся соблюсти требуемую точность.
— Что ж. Значит нужно эту высверленную заготовку разогреть и отковать на оправке под калибр в восемь линий, молотом удлинив при этом до четырёх футов. И это вполне сгодится для ствола.
— Полагаю, вы плохо представляете себе, что для этого потребуется. Я не уверен, что печи Сестрорецкого завода смогут разогреть стальную болванку для ковки. Да и сверление пушечных стволов вряд ли сравнимо со сверлением стали.
— Действительно плохо представляю, но это не повод, чтобы отбрасывать идею. Просто её нужно хорошенько обдумать. Надеюсь Аммосов мне поможет в этом.
— Хм, ну хорошо. Я в свою очередь обращусь на арсенал, на предмет возможности засверлить стальную болванку, — Гогель посмотрел на великого князя и пару секунд молчал. — Следующая сложность патрон и, связанно с ней, затвор. Ваша идея разместить заряд в медной гильзе, очевидно почерпнутая вами у Паули, привлекательна. Совершенно ясно, что гильзы эти должны выдерживать многократное применение. Но медь мягка. Гильзу надлежит время от времени оправлять. Только если Паули размещал весь патрон внутри ствола, и потому его гильза была простой формы. Единственно она имела закраину возле запального отверстия, служащую для извлечения из ствола. У вас же гильза размещается в затворе и упирается в казённик ствола особым буртиком. Для нужд извлечения из этого патронника гильзу приходится делать конической формы, упирающийся буртик выпуклый и легко сминается, чтобы предотвратить выход газов. Форма получается весьма сложной. Мне как оружейнику понятны и необходимость расширенного устья, и эта коничность тела, позволяющая легче извлекать разжатую нагревом гильзу из затвора. Но на какой оправке солдат сможет вернуть надлежащую форму гильзе, которую та несомненно утратит по мягкости металла?
— Согласен. Форму гильзы нужно упростить. Возможно, стоит вернуться к форме Паули и переделать затвор. Правда казённую часть ствола придётся некоторым образом расточить, для устроения в ней патронника, — со вздохом сказал великий князь.
— Возможно, вынуть такую раздавшуюся гильзу будет сложно, — покачал головой Гогель.
— Для этого нужно доработать затвор, дабы на обратном ходе он выбивал гильзу из патронника.
— Затворный механизм есть ещё одна неимоверно сложная вещь, — старый инженер сморщился. — Затвор вашего ружья имеет весьма сложную подвижность. С одной стороны он поворачивается вверх, дабы можно было вставить патрон. С другой, будучи повёрнут к стволу ему необходимо быть сдвинутым вперёд, дабы с усилием упереть патрон в казённую часть ствола. Всё это должно проделываться движением одного рычага. Отсюда возникает необходимость иметь дополнительные тяги и направляющие. Все детали этого механизма требуется изготавливать с великой точностью, иначе надлежащего упирания патрона в казённик не произойдёт. Кроме того, подвижные детали имеют привычку разбалтываться со временем, и тут уже может не только произойти неупирание патрона, но и курок может не попасть по скорострельной трубочке, коя должна располагаться на подвижном затворе.
— Хорошо, — кивнул великий князь, — Если гильза изменится, то и затвор придётся поменять полностью. Что вы предлагаете?
— Я не знаю как улучшить затвор, — пожал плечами Гогель, — но я знаю чего следует избегать и к чему стремиться. Затворный механизм должен состоять из как можно меньшего числа подвижных деталей. При этом надо стремиться к тому чтобы все детали могли бы изготавливаться либо вырубанием на кузнечном штампе, либо литьём, либо они могут быть цилиндрами, кои можно было бы обточить и высверлить. Ваш затвор-патронник должен быть в виде трубки, но как его поворачивать и сдвигать, я придумать не могу.
— Я понял. Я в ближайшее время придумаю новый. Надеюсь, вы не откажетесь помочь мне разобраться с ружейным стволом.
— Хорошо. Завтра же, пока Александр Дмитриевич не уехал, я встречусь с ним и заручусь его расположением в этом деле.
— Я рад, что такой опытный в оружейном деле человек согласен помочь мне. Надеюсь, нам с вами удастся удивить государя чем-нибудь особенным.
25 марта 1828, Санкт-Петербург
* * *
"Тело Христово приимите, Источника Безсмертнаго вкусите! Аллилуия" — наконец, раздалось под сводами храма. Начало причастия обозначало конец длительной праздничной литургии, и изнывавший от бездельного стояния Саша воспрял духом. Началось движение. Император и члены его семьи первыми приобщались к Телу Христову, после этого Саша мог быть в некоторой степени свободен. Конечно, предстояло ещё празднование во дворце, где ему надлежало отбывать свой номер, но там были шансы заняться хоть каким-то полезным делом.
Гусары из конвоя сопровождали императорскую семью к выходу, осторожно оттесняя толпу. Не сказать, чтобы это им давалось с трудом. И люди понимали необходимость дать дорогу государю, и сказывалась активное участие недавно созданной роты дворцовых гренадёр, сопровождавших императора. Со ступеней собора великий князь заметил конных егерей колонной по два марширующих к собору. Проспект был скудно освещён фонарями, но слаженно двигающиеся егеря даже в полумраке выделялись на фоне горожан. Не узнать их великий князь не мог. Спросив разрешения у государя, он направился навстречу своим людям.
— Христос воскрес, пан Вжосек! — первым выкрикнул он и, расставив руки, призвал командира егерей к целованию.
— Воистину Воскрес, — слегка смущённо ответил католик, исполняя ритуал.
Перецеловавшись со всеми поляками, и крайне довольный произведённым на них эффектом великий князь распорядился сопровождать его к Зимнему.
Во дворец они прибыли в то время, когда государь уже похристосовался со всеми высокими чинами и к нему были допущены нижние, служащие при дворце. Немало смущённые они христосовались с государем и подходили к императрице для рукоцелования. Великий князь, сделавшись неприметным в общей суматохе, ускользнул в свои комнаты. Расцеловавшись с очередным лакеем, великий князь усмехнулся, подумав: "скоро губы отвалятся". Добравшись до своих комнат, великий князь поставил караул, с наказом никого не пускать кроме Юрьевича, и предался мимолётному счастью покоя. Семён Алексеевич разбудил великого князя ближе к десяти.
— Ваше высочество, надлежит поспешить в Тронную залу. Ожидается прибытие гостей.
Одеваясь, великий князь расспрашивал наставника о происходящем во дворце.
— ... надо сказать укоренение обычая целования с нижними чинами, введённое государем, внесло немало смятения. Ранее они допускались лишь до руки государя, и такой чести удостаивались не все, теперь же всякий лакей может похвалиться, что целовался с императором. Благо в отношении государыни осталось всё неизменно. Хотя сейчас, приезжающие уважаемые гости, как и близкие, будут допущены до целования с императрицей. Полагаю, это опять же многих смутит.
— Что ж, — пожал плечами великий князь, — не такое и плохое правило для помазанника божьего, целоваться с народом на Святую Пасху. Людям это должно нравиться.
— Как бы, да, — покачал головой Юрьевич. — Государь не брезгует христосоваться с нижними чинами. Вам, сыну, его не престало ставить себя выше. Разве Мария Фёдоровна посчитала себя достаточно пожившей, чтобы не отказываться от прежних порядков. А каково быть графам, да князьям, при таком нововведении. По нраву ли им христосоваться... с быдлом. Могут ли они себе позволить быть в этом отношении недоступнее государя. Посмотрим, что будут обсуждать в салонах в ближайшее время.
26 марта 1828, Санкт-Петербург
* * *
Переночевав в ракетном заведении, к завтраку великий князь вышел в прекрасном настроении. Вчера был изнуряюще тяжёлый, но полезный день. Все приходили выразить почтение императору, и наследник престола, находясь подле него, смог вычеркнуть из своего списка визитов почти все фамилии. Это позволило освободить святую неделю, для более существенных дел. В результате на сегодня великий князь запланировал лишь несколько встреч. А уже завтра можно вернуться в Гатчину.
— Да, Александр Дмитриевич, — утолив юный утренний голод, заговорил великий князь, — вчера... нет, позавчера я говорил с Иваном Григорьевичем о своём крепостном ружье.
— Ах, да, -Засядко улыбнулся,— мы уже успели поздравить друг друга с Пасхой.
— Так вы поможете мне разместить на арсенале заказ?
— Бадаевской сталью сверлить заготовку из той же стали? Как вы это представляете? — преподаватель по артиллерийскому делу посмотрел на воспитанника с усмешкой.
— Э-э-э, но ведь свёрла закаливают, а заготовку нет, — не сразу нашёлся великий князь и поспешил добавить: — очевидно, главное не стараться сразу снять много металла, а чтобы сверло не утратило закалку надлежит его постоянно охлаждать водой... Или лучше маслом, оно уменьшит трение, и сверлить будет легче... А ещё лучше взбить масло в воде и эту смесь непрерывно подавать в место сверления, так чтобы вода охлаждала, масляные капли смазывали, а все вместе вымывали стружку из под сверла.
— Взбить масло в воде... — Засядко приподнял бровь, затем улыбнулся. — Я сделаю всё от меня зависящее, чтобы арсенал взялся за эту работу, как только вы получите стальную заготовку.
— Благодарю Вас, — кивнул великий князь и, чуть помедлив, спросил: — А когда вы уезжаете?
— В понедельник, — коротко ответил Засядко и замолчал. Взгляд его блуждал по столу, словно что-то искал. Немного помолчав, он заговорил: -Мне было бы интересно услышать вас, как вы полагаете сделать ствол.
— Я во многом ещё не уверен. Есть вещи, которые и вовсе можно будет узнать лишь попробовав их применить. Нужна стальная болванка объёмом большим нежели потребно металла на изготовление ствола, поскольку потери будут неизбежны. Длина её должна определяться соображением разумности для работы наименьшим пушечным сверлом. Ширину я предугадать не могу, но если надлежит утвердиться, я бы выбрал, чтобы оставшийся после высверливания металл по объёму вдвое превосходил потребный для ствола. В болванке высверливается сквозной канал. Сверло должно быть заточено так чтобы угол снимающей стружку кромки был весьма велик. Это затруднит сверление и не позволит снимать стружку по многу, но сохранит целостность сверла. Так же в место сверления нужно непрерывно подавать водно-масляную смесь. Для чего возможно придётся устроить отдельный насос. Не знаю, сколько придётся потратить времени, но полагаю, что так высверлить канал вполне возможно. Далее необходимо изготовить несколько стальных стержней. На них будет осаживаться молотом полученная заготовка.
Великий князь замолчал, переводя дух, и обвёл взглядом присутствующих за столом. И если Засядко был хмур, то Юрьевич не скрывал широкой улыбки. Ратьков, приподняв левую бровь, также еле заметно улыбался. Младшие офицеры, казалось, были увлечены содержимым своих тарелок. Только Внуков отложил всё и, подперев голову правой рукой, внимательно слушал. Однако лицо его не выражало ничего.
— Первый стержень должен быть несколько длиннее заготовки и чуть меньше в диаметре полученного канала. Последний должен быть чуть меньше требуемого калибра и длиннее желаемого ствола. Заготовка разогревается. Я полагаю, что греть надо до жёлтого, но опытным кузницам куда виднее, чем мне. В неё вставляется холодный первый стержень. И она ударами молота осаживается на нём. Не дожидаясь остывания, стержень надлежит выколотить. Если нужно заготовку подогревают и вставляют следующий по размеру стержень. И так делают пока не дойдут до последнего. Поскольку заготовка осаживается на стержни и стенки её истончаются молотом, то металл постепенно вытягивается вдоль стержней. Так в результате проковки будет получена заготовка, которую я, для отличия от оной при сверлении, назвал бы бланком ствола. Бланк ствола необходимо будет ещё раз прогреть, дабы снять образовавшуюся при проковке усталость металла. Затем в зависимости от чистоты полученного канала его нужно будет рассверлить до калибра, а может и сразу зенкеровать. Дальше нарезка и обточка.
Великий князь ещё раз сделал паузу и продолжил:
— Вот так вкратце. Продумал я не всё. Многие тонкости дела предугадать сейчас я не могу. Собираюсь ещё подробнее расписать и даже нарисовать всю последовательность. Но ошибки неизбежны. Нужно пробовать. Как я понял Ивана Григорьевича иначе как из стали ствол для моего ружья сделать невозможно.
— Я помню, -сказал Юрьевич, глядя скорее на Засядко нежели на великого князя, — вы подобное предлагали и для железных стволов, когда мы были на Сестрорецком. Только там вы полагали на стержне иметь вырезанные канавки, дабы избавиться от необходимости в нарезке.
— Не совсем. Там я полагал возможным осаживать молотом холодное железо, но Карл Иванович посчитал, что силы молота не хватит для такой проковки. Если же железо греть, то окалина испортит получаемые нарезы. Здесь же проковать сталь холодной не стоит и мечтать. Заготовку нужно греть, а стало быть, полученный канал непременно придётся прочищать сверлом.
— Н-да, — наконец произнёс Засядко, — Как я и говорил. Я уезжаю в понедельник, но сделаю всё возможное, чтобы арсенал выполнил ваш заказ.
* * *
Обед великий князь и его начальник канцелярии, сопровождающий его почти всюду, разделил с Кларком и Поповым. На этот раз Саше довелось побывать в квартире управляющего Александровским заводом. В не очень большой, и весьма уютной гостиной беседа текла не спешно. Саша с любопытством разглядывал комнату. Тёмно зелёная обивка стен, тяжёлые шторы цвета осеннего Балтийского моря, паркет из тёмного дуба, массивные из морёного дерева стулья контрастно выделяли белоснежную скатерть стола и изящество фарфоровой и хрустальной посуды. Скользнув взглядом по потолку, Саша отметил весьма любопытные следы копоти на нём. В целом, копоть на потолке или стенах не была чем-то необычным. Даже в царском дворце она попадалась на глаза постоянно и была вечным источником страданий прислуги. В жилых комнатах дворца, где время от времени использовались даже сальные свечи, копоть и вовсе была неотъемлемой частью интерьера. Но свечное освещение довольно скудное, посему подсвечники и даже канделябры постоянно переносятся из одного места в другое следом за человеком и копоть серым слоем, где гуще, где реже покрывает всё. Но здесь на потолке при стыке со стеной выделялись достаточно чёткие полукруги, обычно сопровождающие стационарные люстры. Опустив взгляд по одной такой стене, Саша заметил торчащий из неё своеобразный рожок. "Газ!"-промелькнуло в голове.
Тем временем, беседа неспешно текла о предстоящей войне и связанных с ней заботах. Ко второму блюду до того в существенной мере не учувствовавший в разговоре великий князь переключил внимание хозяина с проблем производства для снабжения армии на будущую железную дорогу. Выслушав небольшой отчёт о ходе дел, Он быстро перевёл беседу к сложностям строительства пароходов и после нехитрого вступления взял быка за рога:
— Так что, Матвей Егорович, вы уже начали строить для своего завода машину на паровых трубах по нашей задумке?
— К сожалению, я пока по-прежнему нахожусь в раздумьях, идея без условно стоящая. Возможность впоследствии строить пароходы с такими машинами подкупает. Но мне не хватает времени. В преддверии войны государь изволил предоставить моему заводу дополнительный заказ. Мне не хватает времени не только на опыты с постройкой машины, я до сих пор не могу достойно оснастить Санкт-Петербургский чугунолитейный, что был уничтожен при наводнении двадцать четвёртого года.
— Жаль, я бы хотел вам помочь, но не знаю чем, — вздохнул великий князь. — За пароходным делом на сибирских реках большое будущее. К следующему лету мне хотелось бы иметь уже три парохода. Причём, на них я бы хотел совместить деревянную обшивку и железный набор, поскольку полагаю, что тяжеленную паровую машину будет сложно разместить в цельнодеревянном корпусе.
— Хм, — Попов сморщил лицо, будто пробовал, что-то кислое, — Железный набор выйдет дорого.
— Прослужит дольше, — дополнил великий князь, — поменять на месте обшивку в Сибири смогут, а вот переделать подъеденный жучком каркас намного сложнее. А так железный набор и стоящая в нём машина будут той долговечной основой, к которой прямо на месте можно хоть каждый год прикреплять свежие деревянные части.
— Не уверен, — покачал головой корабел, — в месте соединения дерева и железа, будет гнить и то и другое, значительно быстрее чем чисто деревянное.
— А это ещё проверить надо. И продумать как защищать железо от ржи, а дерево от гнили.
В комнату вошёл слуга с известием о посыльном от Михаила Павловича. Кларк вынужден был выйти, прервав течение беседы. Оставленные хозяином, гости некоторое время молчали.
— А что это? — поинтересовался великий князь, указывая на торчащий из стены газовый рожок.
— Это горелка для светильного газа, — ответил Попов, — Матвей Егорович известный сторонник газового освещения.
— Вот как, он поэтому себе сделал газовый свет? А как она действует?
— Подробности работы вам лучше узнать у него. А вот то, что он принимал живейшее участие в первой отечественной газовой компании общеизвестно.
— Расскажите, — коротко, но вполне твёрдо потребовал великий князь.
— Я многого могу не знать, но извольте. Давно известно такое изобретение, как термоламп. Очень много подобных установок поставлено в Англии и Франции. Они наглядно показывают преимущества газового освещения. Здесь же, в столице, одну из известнейших установок термоламп построил Соболевский. О том и в Северной почте писали, и даже государь его всемилостивейшее отметил. Соболевский даже установил с полсотни фонарей на Невском, но дело не пошло.
— Почему?
— Надо полагать, городские власти посчитали, что это дорого. Тогда-то Матвей Егорович с господами Гриффитом и Роттоном взялись осветить газом ныне Александровский завод. Компания же "Гриффит и Ко", активным сторонником которой стал Матвей Егорович, принялась оснащать газовыми установками дворцы и учреждения. Наконец на Аптекарском была поставлена установка для уличных фонарей. Но взрывы в Лондоне и несколько пожаров у нас охладили интерес публики к газу. Александр Павлович запретил, без особого своего благоволения, оснащение городов газовым светом. А после пожара в домашнем театре Милорадовича многие частные лица стали отказываться от этой забавы. Тем более, что она не только опасна, но и чрезмерно дорога.
— Вот как, а...
В этот момент в гостиную вошёл Кларк. В руках он держал раскрытое письмо.
— Кхм, господа, я не хочу показаться неучтивым, но предстоящая война, надеюсь, извинит меня. Михаил Павлович ждёт, и мой долг направиться к нему безотлагательно. Прошу вас, чувствовать себя в моём доме совершенно свободно. Моя супруга, Маргарэт, сейчас передаст дочь кормилице и спустится сюда, дабы своим радушием сгладить сложившуюся...
— Матвей Егорович, — великий князь, уловив взгляд и лёгкое движение брови Юрьевича, недвусмысленно побуждавшие воспитанника к действию, осмелился прервать хозяина, — не стоит отвлекать мать от её главного дела, и для вас, как всем очевидно, настало время для дела важнейшего. Жизнь всякого должна быть посвящена исполнению своего долга. Исполняйте свой, а мы воспользовавшись освободившимся временем немедля поспешим исполнять свой. Я не только не сетую на то, что вы вынуждены покинуть нас, я рад тому, что вы служа империи, столь многим нужны ей и спешите исполнить доверенное.
Последнее предложение далось великому князю с видимым трудом, паузы меж слов наглядно демонстрировали всю затруднённость его речи. Поняв это, он вовремя остановился, ожидая поддержки Юрьевича. Начальник канцелярии поспешил на помощь своему патрону и воспитаннику:
— Матвей Егорович, к чему излишние слова. Мы все люди при службе и понимаем ваше положение.
— Несомненно, — поддакнул Попов.
— Благодарю вас, господа, — улыбнулся Кларк.
— Но прежде чем мы простимся... — великий князь, указав рукой на газовый светильник, продолжил: — Я прошу вас коротко рассказать мне об этом. Александр Андреевич уже сообщил мне, что вы являетесь сторонником газового освещения. Мне крайне интересно это дело.
— Что ж, Александр Николаевич, — Кларк слегка развёл руки в стороны, показывая ладони, — это правда. Моими стараниям компания Гриффита ставшая "Российской компанией газового освещения" получила привилегию в столице. Вы желаете устроить в Гатчине такое?
— Ах нет, я с опаской отношусь к газу. Но установка по его получению мне интересна, я буду благодарен вам, если вы найдёте время, чтобы показать мне это устройство.
— Непременно, у меня даже есть предложение лучше. Я представлю вам человека, который не далее как четыре года назад самолично построил на Охте печь для получения газа. Он может во всех подробностях пояснить все тонкости дела...
— Это великолепно! — воскликнул великий князь, запальчиво хватая руку заводчика. — У меня найдётся хорошее предложение для этого человека!
— Я уверен, что это будет к общей пользе. Правда, Иван Овцын из простых и сейчас переживает весьма сложные времена...
— Тем более, я стану ему добрым покровителем, мне нужны такие люди. Прошу вас, как можно скорее представить его мне. Если будет необходимо, прошу способствовать его приезду ко мне в Гатчину. Я буду вам признателен. А более не смею вас задерживать. Я же сейчас поспешу к Роману Васильевичу и буду рад, если Александр Андреевич согласится вместе со мной поздравить старого моряка.
* * *
Адмирал с радостью принял великого князя и сопровождавших его Попова и Юрьевича. В ожидании ужина они расположились в кабинете. Как обычно, беседа началась с недавно произошедших событий и, плавно протянувшись через Александровский завод к речным пароходам, быстро перешла к морским.
— ... Я полагаю необходимо отделять океанский флот и морской, — Саша поправил восхвалявшего пароходы Попова. — В нынешнее время невозможно представить себе пароходов пересекающих океаны на своей паровой машине. Впрочем, даже если это возможно себе представить, то практического смысла в этом пока нет. Такой пароход вряд ли сможет перевезти хоть какой-то значимый груз. Парус пока безраздельно господствует в океане. Возможно, наступит другое время, парус тоже не сразу стал совершенным, но пока всерьёз говорить об океанских пароходах рано. А вот море это совсем другое дело.
— Ах, Александр Николаевич, мне странно чувствовать себя большим мечтателем, чем вы, — улыбнулся Попов.
— И тем не менее, — не обращая внимание на реплику кораблестроителя, продолжал великий князь. — На море пароходы просто необходимы. Что на Балтике, что в Чёрном море вполне возможно представить себе пароходное сообщение между противоположенными берегами. Также полезны пароходы для провода кораблей через каналы и другие узости. Для военного флота пароходы, если суметь разместить на них орудия должным образом, не могут иметь соперников. Они независимы от ветра, и легко могут маневрировать между многочисленными банками, коими столь богаты моря. Кроме того, в связи с отсутствием парусов не нуждаются в глубоких килях. А значит для моря и защиты родных берегов пароходы просто великолепны.
— Кх-кх-м, — покашлял в кулак Кроун, — таким образом, вы, мой юный друг, разделяете морской флот, на флот для моря и для океана?
— Несомненно.
— Прекрасно, — старый адмирал откинулся на спинку кресла, — полагаю, всем будет интересно услышать вас по этому поводу.
На секунду воцарилась тишина, затем Юрьевич усмехнулся и, вслед за адмиралом откинувшись на спинку кресла, подтвердил своё согласие. Сразу за ним согласился и Попов, хотя по его лицу не было понятно насколько он доволен происходящим. Великий князь обвёл взглядом выжидательно смотревших на него взрослых и коротко сказал:
— Хорошо.
Он встал. Отошёл на пару шагов. Развернулся. Выставил немного вперёд правую ногу и поднял руку к груди, демонстрируя в ладошке воображаемое яблоко.
— Флот есть целостный организм, включающий в себя не только корабли и экипажи, береговые батареи и даже верфи, но и торговые суда. Потому, глядя па флот пристально, надлежит выделить части его, прежде всего по особому назначению. Наличие под флагом России Калифорнии однозначно определяет для части флота цель обеспечить торговым судам дорогу через океан. При отсутствии оной Калифорния останется в окружении враждебных соседей. Также было бы хорошо, по возможности, лишить вражеские удалённые земли связи с их метрополией. И это особое дело для океанского флота. Никакой другой флот с таким не справится, его корабли должны мочь безостановочно пересечь океан, длительное время выслеживать и нагонять в нём противника, а также иметь достаточную мощь, чтобы наказать его. — Саша поменял опорную ногу. — Но может быть и иное дело для флота. Хорошо устроенный флот, будучи должным образом собран, сможет уверенно представить флаг в любом порту мира. Для таких кораблей вооружение имеет решающее значение. Они могут быть предназначены для дальних походов через океан, но могут быть и не столь прекрасны. Вполне возможно пройти вдоль невраждебных берегов к заветной цели и блокировать её многопушечными, но маломореходными корытами. Это дело по плечу, как флоту океана, так и флоту моря...
— Такое дело по плечу только британскому флоту, — коротко бросил Кроун.
— Несомненно, нашему флоту пока это недоступно. Россия, выбирая между армией и флотом, всегда вынуждена больше внимания уделять первой. Но я намерен жить долго и у меня есть возможность увидеть, как мощь империи станет такой, что и наш флот начнёт внушать опасения всем остальным державам. Пока же есть у флота и другое дело, защищать берега российские. Помня о британском или французском флоте, ни в каком море мы не можем чувствовать себя уверенно, но наши берега мы обязаны защитить. И тут в помощь флоту береговые батареи, мели и узости. Кораблям для защиты своих берегов важно иметь больше пушек и осадку позволяющую уходить под прикрытие береговых батарей. Это дело флота моря. Океанским кораблям, предназначенным для патрулирования океана, при обороне берегов сложно найти место. Ни их большая осадка, ни высокая скорость не могут быть востребованы здесь в полной мере. И наконец, флот малый, используемый на просторах океана лишь как авизо, возле берега за счёт своей вёрткости и способности проходить над банками приобретает особую роль, хотя и является флотом скорее речным, нежели морским. И в соответствии с каждым делом мы можем рассуждать о различных типах кораблей, — Саша замолчал, ожидая реакции.
Старый адмирал, воспользовавшись паузой, встал, подошёл буфету из тёмного дуба, украшенному позолотой вдавленной в причудливые завитки резьбы.
— Шерри? — не понятно спросил или приказал адмирал.
Не дожидаясь ответа, он достал бутылку и бокалы и, наполняя бокал Юрьевича, сказал, не поворачиваясь к великому князю:
— Продолжайте, продолжайте, мы вас внимательно слушаем.
— Кх-м, — Саша слегка покраснел и, шумно вдохнув, продолжил: — Океанским кораблям, важно иметь большую осадку. Она позволяет нести больше парусов, а стало быть иметь выше скорость. Помимо значительного числа пушек они должны иметь запас воды и провианта на длительное время. Паровая машина с её зависимостью от воды и угля для этого не годится. Иметь её на океанском корабле, это как носить в кармане гирю. Таким образом, океанские корабли это парусные фрегаты, призванные в одиночку и стаями рыскать по океану в поисках врага. Кроме них в океанском флоте могут быть парусные линейные корабли. Они призваны демонстрировать флаг и силу в чужих портах, но, помня о невозможности открыто противостоять британскому флоту, количество этих линкоров может быть малым. При океанском флоте должны учитываться авизо и торговые суда, назначенные для хождения по океану. И это снова парусники. Морской же флот вполне может быть пароходным. Корабли моря назначены для хождения в пределах весьма небольших, а то и вовсе должны находится возле берега. В этом флоте найдут своё место и маломореходные многопалубные плавучие батареи, коими так гордится наш флот...
-Гм, — адмирал застыл в намерении сделать очередной глоток вина, но не более чем на секунду.
— Особую роль в таком флоте играют бриги, являясь малыми рейдерами, не позволяющими противнику чувствовать себя безопасно, находясь в водах малыми силами или одиночными судами. Найдут здесь применение и пароходы и канонерские лодки. В прибрежных узостях и мелях никто не сможет сравниться с пароходами. Их независимость от ветра, не глубокая осадка даёт огромное преимущество. Единственно, что не позволяет использовать пароходы в полной мере, это недостатки присущие морской артиллерии. Необходимость вести бой на малых дистанциях не позволяет пароходам быть использованными со всем блеском. Но настанет время и это также решится.
— Достаточно, — остановил Кроун, воспитанника и указал на его кресло. — Надеюсь, вы уже подготовили для Антона Васильевича доклад с этими новыми для всех мыслями? Нет?
— Антона Васильевича? — непонимающе переспросил Саша, усаживаясь.
— Вот как, так вы не знаете, что третьего дня Моллер Антон Васильевич был пожалован в морские министры. Он человек энергичный, ему совершенно необходим ваш доклад. Вот что, — адмирал почесал щёку, — на этой неделе у него будет масса дел, но на следующей... В среду, я обязуюсь передать ваш доклад ему на рассмотрение. Уверен, что он поможет сделать Российский флот самым сильным в мире.
— Прекрасно! Я непременно доставлю вам доклад к среде! — вскочив и улыбаясь в тридцать три зуба, воскликнул великий князь.
И уже садясь, он мысленно добавил:"... старая калоша."
28 марта 1828, Павловск
* * *
Пока легионеры занимали исходные точки для входа в город, великий князь выражал своё уважение Марии Фёдоровне. Он был немного удивлён, встретив во дворце Жуковского. Благо Её Императорское Величество посчитало необходимым принять наследника наедине в своём кабинете. Коротко пожелав здоровья и благополучия, великий князь деловито приступил к пояснению сути предстоящей операции. Он развернул на столе заранее заготовленную карту и кончиком кинжала для вскрытия писем указывал на расположение войск. С установленных позиций взвода должны были разными дорогами войти в город и занять улицы прилегающие к площади возле Покровской церкви. Далее планировалось действовать по гатчинскому образцу. По сигналу закрыть площадь и быстро профильтровать. Углубляясь в пояснения Саша невольно разволновался. Он стал запинаться и в один из таких моментов, Саша посмотрел на бабушку. Она сидела, сложив руки чуть ниже живота, и смотрела на внука, слегка склонив голову на бок. Саша замолчал.
— Я не знаю, что у тебя получится, mein Herz, — неспешно растягивая слова, сказала Мария Фёдоровна. — Возможно, ничего кроме людского недовольства из этого не будет. Я немного беспокоюсь, но я рада той обстоятельности, столь редкой для твоих лет, с которой ты всё это продумал. Пробуй, ведь только полученный опыт позволит не совершать ошибок.
Мария Федоровна вздохнула и, махнув рукой в сторону двери, сказала:
— Я устала, иди, делай что решил.
Великий князь, испытывая непонятное облегчение, поспешил к солдатам. Его ждал тяжёлый день.
Операция развивалась успешно. Даже недостаток войск, вызванный тем, что не удалось забрать всех легионеров из Гатчины, не сказывался существенно. Всё же Павловск и намеченное на завтра Царское село были существенно меньше населены, пока царская семья не выехала на летние квартиры. Легионеры уже заняли прилежащие улицы к тому моменту, когда великий князь приехал на площадь. Строго по намеченному плану были перекрыты все выходы. Стрелки резерва под барабаны выстроились и продемонстрировали готовность стрелять. Группы гренадёр разбили толпу на куски, втыкаясь в неё узкими клиньями. Реакция народа также была похожей на гатчинскую, те же русские люди испытывали смешение чувств от растерянности и страха переходя сначала к возмущению, а потом и к спокойствию. И вот уже они готовы были обрести надежду на избавление.
Великий князь, окружённый шестью гусарами, наблюдал за происходящим, находясь чуть левее от развёрнутых в линию резервных стрелков. Внезапно, откуда-то справа выскочил Жуковский. Гусары не посмели останавливать воспитателя наследника престола, и он бегом устремился к великому князю. Лицо его было красным, хватая ртом воздух, он сгрёб ладонью под уздцы коня наследника и потянув вниз, закричал:
— Александр! Немедленно останови!..
Буран, не ожидавший, что кто-то посмеет повиснуть рукой на поводе, мотнул головой, опрокидывая поэта на землю, и двинулся вперёд. Не до конца понимая происходящее, Саша потянул влево уводя коня в сторону и невольно беря повод на себя. Буран заржал и, нервно перебирая копытами, подался назад, норовя сесть на круп или взвиться на дыбы.
— Убили! — резанул чей-то голос совсем близко.
"У-б-и-л-и!" стало кругами расходиться по толпе, и уже успокаивавшаяся народная масса пришла в движение.
— Барабаны! Внимание! Стрелки, наводи!
Барабанщики выдали дробь. Стрелки услышав от своих командиров: "То-всь!", сняли винтовки с плеча, и держа их вертикально, замком на уровне лица. Затем, развернув курками к себе, взвели их и замерли. По команде:" Наводи!" стволы опустились горизонтально, а приклады упёрлись в плечо. Командир резерва смотрел на великого князя, ожидая разрешения дать залп. Но Саша ждал, внимательно вглядываясь в толпу. К нему подъехал Грикорьев. Жуковский овладев собой после неожиданного падения, поднялся на ноги.
— Пётр Порфирьевич, озаботьтесь найти крикуна, — великий князь посмотрел дознавателю в глаза. — Возможно, не спроста он кричал.
А толпа чей шепот перебивался барабанной дробью стала выглядеть более спокойной. Гренадёры по отработанному заранее сценарию уменьшили свой натиск. Но теперь всякий, кто пытался хоть как-то существенно выделить себя из толпы, немедленно из неё извлекался и укладывался лицом на землю. Поняв, что угрозы существенной нет великий князь скомандовал:
— Барабаны! К спокойствию! Стрелки, на плечо!
Барабанная дробь сменилась редкими парными ударами. В это время к великому князю подбежал полицейский. Гусары, учтя горький опыт, заступили ему дорогу.
— Пропустить, — сказал великий князь, отметив, что следом бежит ещё двое.
— Дозвольте-с, Ваше Импе.. ое, Выс..че..тво — запыхавшийся полицейский говорил с трудом указывая пальцем на Жуковского.
— Делай! — коротко бросил великий князь и демонстративно заставил Бурана отойти дальше влево.
Полицейский бесцеремонно схватил Жуковского за рукав, тот от неожиданности попытался высвободить руку. Полицейский замотал головой и начал что-то объяснять. " Государыня... немедля..." — краем уха уловил Саша. Подоспели ещё двоё, и Жуковский нерешительно упирающийся, был увлечён ими. Он успел обернуться и крикнуть:"Александр!". Саша бросил взгляд на воспитателя и небрежно махнул рукой, отгоняя какое-то назойливое насекомое. И тут же внимание великого князя было обращено к площади.
Вскоре толпа стала редеть. Барабаны и вовсе смолкли. Блокирующие улицы группы вышли на площадь, дожимая остатки толпы. Очевидно, оценив происходящее как весьма безопасное, Мария Фёдоровна решила явить себя внуку. Её сопровождало человек десять павловцев и полицейских, не считая иной свиты, в которой особенно выделялся растрёпанный Жуковский. Заметив бабушку, Саша немедленно отправился ей навстречу.
— Жду сегодня в восемь, — коротко бросила вдовствующая императрица и направилась прочь, увлекая за собой сопровождающих. Заметив, что Жуковский замешкался, явно намереваясь остаться, она позвала: — Василий Андреевич!
30 марта 1828, Гатчина
* * *
На полу Белого зала было расстелено две одинаковых карты. Между ним была сооружена ширма. Возле стен стояли фишки, призванные обозначать боевые подразделения. Ратьков и Давыдов демонстративно скучали за отдельным столиком, наблюдая как офицерам легиона раздают их карты, наборы фишек и описания начальной обстановки. Генералы были судьями в игре и с их места хорошо было видно обе карты. Впрочем, их видели и зрители, а вот игроки предположительно должны были видеть только одну. Не дождавшись окончания, великий князь заговорил, обращаясь прежде всего к командиру и взводным первой роты:
— Сегодня мы проведём первую штабную игру. Сейчас, с полученными картами и таблицами вы направитесь в отдельные специально отведённые комнаты. Прапорщик второго ранга Беловский и прапорщик третьего ранга Журков будут считаться командирами финских партизан. Прапорщики третьего ранга Замин, Троелюбский и Перов будут командирами взводов легиона. Остальных офицеров... — Саша обвёл взглядом сидящих вдоль стены зала офицеров второй и третьей роты и дознавателей, вчера прибывших в Гатчину, — прошу внимательно наблюдать. Вам предстоит по ходу игры одобрять или порицать решения играющих.
— Ваше Императорское Высочество, — внезапно встрял Юрьевич, и, понизив голос, продолжил, — я прошу вас не торопиться с началом.
— Назначенное время наступило, — непонимающе распахнув глаза, ответил великий князь.
— Да, но... — Юрьевич выглянул в окно и улыбнулся, — всего лишь минуту прошу подождать.
И, дополняя начальника канцелярии, в зал влетел конный егерь и коротко обозначил: "Государь!". Все оживились. Офицеры выстроились вдоль стены. Нижние чины встали чуть в отдалении. Когда со словами "Его Императорское Величество" обе створки дверей в Белый зал распахнулись, все уже были готовы. Великий князь устремился на встречу императору и отдав честь доложил:
— Ваше Императорское Величество, офицеры легиона проходят обучение самостоятельным действиям в условиях возможного бунта.
— Хорошо, — кивнул император. — Здравствуйте, господа офицеры!
— Здрав жела, Ваше Импрат-ско Величе-во! Рявкнули присутствующие.
Николай Павлович, улыбнулся и, повернувшись к наследнику, указал:
— Продолжайте обучение, в моём присутствии.
— Слушаюсь, — принял команду великий князь и принялся отдавать распоряжения, — Семён Алексеевич, озаботьтесь удобным креслом для Его Императорского Величества. Господа офицеры, прошу занять свои места. Господ Журкова, Замина, Троелюбского и Перова прошу пройти в подготовленные комнаты. Вас проводят. Прапорщик второго ранга Беловский прошу подойти сюда. Чтобы всем присутствующим было понятно дальнейшее, я объявлю вашу легенду на начало игры.
Убедившись, что император сел за столик рядом с генералами, великий князь подошёл и взял, услужливо протянутый Юрьевичем, лист.
— Вы шведский дворянин. С тремя старыми солдатами, служившими ещё с вашим отцом, вы поселились в доме одного из них в Френдиле, — Великий князь установил фишку на карте, в это время один из конвойных поставил фишку на карте, спрятанной за ширмой. — В вашем доме укрыто шестнадцать кремнёвых ружей и четыре пистолета. Есть одна лошадь, провиант и фураж на две недели. Вы ждёте известия от вашего патрона, что настало время действовать. Получив это известие, вы должны в Купари встретиться с отрядом Журкова. Время рандеву будет назначено отдельно. Вы не знаете, какие точно распоряжения получил Журков, но вам известно, что вы вместе с ним должны собрать необходимое на две недели для трёхсот человек снабжение и встретить на побережье возле Максмо десант. Также вам необходимо пригнать десять свободных подвод. Чтобы высадка прошла успешно, вам необходимо обеспечить охрану. Пока вы жили в Френдиле вам удалось выяснить, что четверо местных крестьян достаточно ненавидят русских и могут присоединиться. Также, вам стало известно о ближайших гарнизонах легиона. Форты стоят близ Екола, Веро и на берегу реки посреди дороги между Асу и Сторкиро. Другие форты в этой игре не участвуют, и за пределы карты вы выйти не можете. Есть ли вопросы?
— Не-ет, — задумчиво протянул Беловский.
— Хорошо, вы всегда можете задавать дополнительные вопросы. Если у меня не будет готового ответа, я приму решение. Итак, сегодня четвёртое июля. Вы получили известие, что вам надлежит быть в месте рандеву девятого. А двадцать третьего вы должны быть на месте высадки. Вам надлежит уйти в отведённую для вас комнату и обдумать будущие действия. Проводите прапорщика.
Схожим образом была оглашена легенда Журкова. А вот для командиров фортов действия обозначались иначе.
— ... сегодня тринадцатое июня. Ваш старший дознаватель сообщил помимо прочего, что два дня назад в Ринде было украдено три лошади. Вы намерены что-то предпринять по этому поводу?
— Да, я направлю туда дознавателя и отделение стрелков.
— Сегодня шестнадцатое. Ваши люди вернулись бодрые и весёлые. Правда, ходили они напрасно. Местная полиция нашла лошадей до их прихода. А злоумышленников арестовала. Однако сегодня же вы получили от дознавателя сведения о слухах, что непонятные люди живут на лесном хуторе возле Иокиос. Вы намерены что-то предпринять по этому поводу?
— Непременно, направлю туда дознавателя и отделение стрелков.
— Сегодня девятнадцатое. Ваши люди вернулись бодрые и весёлые. Правда, ходили они напрасно. Хозяин хутора болен, а два его сына уехали в Васу. Хозяину пришлось нанять двух батраков из Лаппо. Дознаватель не обнаружил ничего подозрительного. Двадцатого вы получили донесение, что в Асу произошла драка, и кто-то сильно пострадал. Вы намерены что-то предпринять по этому поводу?
— Ничего. Это ...
— Не нужно объяснять, — прервал офицера великий князь, — Сегодня двадцать шестое. Вы получили сообщение что вчера в Купари была украдена лодка. Вы намерены что-то предпринять по этому поводу?
— Отправлю туда дознавателя и звено стрелков, — ответил уже утомившийся Замин.
— Сегодня двадцать восьмое. Они вернулись с сообщением, что лодку действительно украли, но вора найти не удалось. Вы намерены что-то предпринять по этому поводу?
— Ничего.
— Направляйтесь в отведённую вам комнату.
Аналогичным образом помучив других командиров фортов, великий князь вызвал повстанцев.
— Вы обдумали ваши действия? — спросил он Беловского
— Да.
— Я вас слушаю.
— Даю приказ собрать все доступные припасы, порох, оружие. Призываю с собой крестьян готовых присоединится. И...
— Подождите, — остановил офицера великий князь, — из крестьян один не умеет стрелять совершенно. Быстро заряжать не может ни один. Вы дадите им оружие и позволите зарядить? Кроме того, вам рассказали, что местный держатель почтового двора неплохо живёт при русских. Он наверняка заметит уход ваших людей и может донести. Вы намерены что-то предпринять по этому поводу?
— Не-ет, с ним ничего, а оружие выдам и прикажу зарядить. Только на полку не позволю насыпать порох, — не очень уверено протянул Беловский, — мы уйдём пятого до рассвета. и направимся прямо через лес на Купари. Местные крестьяне помогут мне не сбиться пути.
— Хорошо, после полудня вы вышли к реке Лаппо чуть ниже впадения Лакайоки. Река здесь не очень широка около семи саженей, но весьма полноводна.
— Прикажу повалить два дерева. Припасы и порох на них, а сами вплавь. Июль.
— Хорошо, когда вы переправлялись из протоки выплыл местный рыбак на своей лодке, увидев вас он развернулся и погрёб прочь. Что вы намерены предпринять в связи с этим?
— Ничего.
— Вы закончили переправу, что дальше?
— Обсушиться, поесть, проверить ружья и направлюсь дальше, до вечера можно успеть ещё десяток вёрст пройти.
— Хорошо, сегодня седьмое, вы подошли к месту рандеву.
— Не доходя одной версты стану лагерем. Возьму двух человек и пойду осмотреться на месте.
— Вы никого не обнаружили.
— Оставлю человека следить за местом, сам вернусь в лагерь. Если будет время, пошлю одного из крестьян в Купари. Если нет, то завтра пошлю.
— Под каким видом он туда пойдёт?
— Июль, страды уже нет, будет искать работу. А если не найдёт, отправится дальше на Сторкиро. Сам же будет смотреть можно ли взять там подводы и провизию и с ними под благовидным предлогом по дороге пройти мимо форта легиона.
— Хорошо, вы смогли отправить человека в Купари только восьмого. Ожидайте в своей комнате следующего вызова.
Недолго попытав Журкова, великий князь перешёл к ходам легионных командиров. Первым по заведённой очерёдности был Замин. Его продолжили водить в заблуждение, подбрасывая не имеющую к делу информацию. Пока, наконец, не началось само действие:
— Сегодня седьмое, — объявил великий князь, — вам сообщили, что в Лаппо один рыбак рассказывал, что чуть ниже впадения Лакайоки видел десяток вооружённых людей, переплывающих реку Лаппо на брёвнах. Вы намерены что-то предпринять в связи с этим?
— Хм, прям с десяток,— пробубнил измученный ложными сообщениями Замин и объявил решение: — Отправляю в Лаппо дознавателя и звено стрелков.
— Хорошо. Сегодня восьмое, из Асу вернулся один из посланных в Лаппо стрелков и сообщил, что в Купари они встретили подозрительного молодого крестьянина. Он искал работу, но когда дознаватель решил поговорить с ним, тот куда-то пропал. Это показалось подозрительным, и стрелку велено было вернуться к вам с этими новостями. Дознаватель и двое стрелков ушли дальше в Лаппо. Вы намерены что-то предпринять в связи с этим?
— Что именно показалось подозрительным в крестьянине? — ответил вопросом на вопрос Замин.
— Купари не большое поселение найти работу здесь сложно. Если он шёл с вашей стороны, то разумнее идти наоборот, к Васса. А если он пришёл из крупного Лаппо, то это тоже странно. Там не нашёл работу пошёл через мелкую Купари, а мог бы пойти через Лоуко. Оно крупнее и возможности найти работу там больше, да и ближе оно к Лаппо. Впрочем, возможно у него были свои причины, но узнать их не удалось.
— Отправлю в Купари ещё два звена стрелков с наказом дождаться там возвращающийся из Лаппо отряд. Распоряжусь командиру группы дознания побывать в Асу, послушать новости.
— Хорошо, ожидайте в своей комнате следующего вызова.
Когда Замин ушёл, великий князь обратился к офицерам легиона, бывшими в роли слушателей.
— Одна из основных сложностей нашего положения заключается в невозможности отличить сведения о делах существенных от слухов полных сущих пустяков. Будучи командиром гарнизона, офицер постоянно получает множество сообщений о разных событиях. Если направлять по каждому такому сообщению значительное число солдат, то люди быстро устанут. Служба будет нестись негодно и в нужный момент должного числа солдат может просто не быть под рукой. Если же игнорировать сообщения, то велик риск пропустить что-то по настоящему важное. Или, например, отправить в Купари недостаточное количество солдат, которые могут быть там уничтожены повстанцами. Тем самым гарнизон может потерять четверть своих сил безвозвратно. Умение чувствовать и по незначительным деталям отделять важное есть большое искусство, коим обязан обладать каждый командир гарнизона. И этому придётся научится. А такими мелочами может оказаться многое, неудачный повод для нахождения чужого крестьянина в деревне, или неизгладимые повадки и выправка, выдающие в крестьянине переодетого солдата, несвойственное данной местности слово, незнание местных названий. Всему этому надлежит уделять внимание. Сие есть основная забота для дознавателя, но и любому другому командиру, направленному с самостоятельным заданием, надлежит быть внимательным к таким мелочам. А теперь продолжим.
Спустя четыре часа уставший, но довольный великий князь стоял в башенном кабинете Марии Фёдоровны намереваясь дать полный отчёт отцу. Юрьевич расположился за секретером с бумагой и пером, готовый записать всё, что укажет государь. Николай Павлович некоторое время размышлял, стоя в Овальной комнате. Наконец, он вошёл в кабинет и велел закрыть за собой двери. Он встал у левого окна и, разглядывая гатчинские пруды, сказал:
— Мне понравилось, — Николай повернулся к сыну и улыбнулся. — А жаль, что гарнизонам не удалось остановить повстанцев. Не правильно это.
— Увы, им недостаёт умения. Наблюдая со стороны можно отметить, что гарнизоны всегда лишь шли по следу. Они настигали. Они наносили урон повстанцам. Но всегда воля Беловского определяла, куда идти его людям. Гарнизоны гнались за ними как гончие, а потому всегда опаздывали. Нужно было обложить их загоном и вывести на номера, но это значительно более сложный вид охоты.
— Ну да, — улыбнулся Николай Павлович, согласно кивнув, — но сама мысль мне понравилась. Ведь также можно поиграть и генералам.
— Я рассчитывал ввести постепенно игры разных уровней. Для обер-офицеров одни, для штаб-офицеров другие, для генералов третьи. Они должны немного отличаться, но все они похожи. А ещё в скором времени я намерен устроить манёвры. Поскольку двигать по карте фишки это одно, а лично со своим взводом побегать по лесу ловя повстанцев — другое.
— Жаль я не увижу, поскольку намерен вскорости направиться в Молдавию.
— На турка, — кивнул головой великий князь.
— Да, — и чуть помедлив Николай добавил. — Хочешь со мной?
— Ха! Конечно! — Широко улыбаясь, Саша сделал два стремительных шага к отцу, но внезапно остановился. Улыбка стала еле заметной. — Я не смогу. Слишком много всего я затеял здесь. Если уеду, что будет с моими начинаниями. Легион, дорога, ракеты, крепостное ружьё... я не могу это оставить.
— А светильный газ? Ведь это из-за твоего интереса сегодня приехал некий Овцын? — спросил Николай Павлович и повернулся к Юрьевичу. — Вот что, Семён Алексеевич, распорядитесь пригласить Овцына и вместе с ним ожидайте нас в Мраморной столовой.
Подождав пока за Юрьевичем закроют двери, и он останется наедине с сыном, Николай проворно сел на стул. Он еле заметным движением руки пригласил Сашу подойти ближе, хотя он и так стоял не далеко. Башенный кабинет не был большим, всего метра четыре в диаметре. Саша сделал шаг и оказался возле отца. Николай Павлович положил свою руку сыну на плечо, потом перевёл ладонь на затылок и с некоторым усилием сжал его.
— Василий Андреевич просил отставить его от службы воспитателя, — тихо произнёс Николай Павлович, убирая руку с Сашиного затылка.
— Это не хорошо, — ответил незадачливый ученик.
— Я слушаю.
— Я бы не хотел этого. Василий Андреевич во многом видит во мне несмышленое дитя, а не наследника престола. Он хочет стать для меня духовным отцом и образцом. Но у меня есть отец, и есть предки, дающие мне образцы. И понимание богом установленных порядков не он мне даёт. Да и в науках не его авторитет довлеет надо мной. Он чувствует всё это, очевидно. Чувствует, и не может понять своё назначение. А мне он нужен. Есть дело, в котором лучшего чем он наставника мне не найти. И я удивлён, что этого он не понимает. Я великий князь и наследник престола. Я шеф полков и атаман казачьего войска. Мне не нужно подтирать сопли, как младенцу или водить за ручку на прогулке, как только начавшего ходить малыша. Я намерен заниматься полезным для трона делом, и мне нужны в этом помощники. Василий Андреевич до сих пор считает меня мальчиком, который нуждается не в мудрых советах и помощи, а в поучительных историях и подлежащих исполнению указаниях. Но я уверен мне удастся уговорить его остаться. Четвёртого я собираюсь быть в столице и с твоего благословения очистить от бродяг Сенную. Я найду время поговорить с ним. Дозволь.
Николай Павлович усмехнулся и пальцем указал на зеркало, весящее над камином.
— Загляни в него, кого ты там видишь? — Император встал и направился к дверям , бросив прежде чем выйти: — Жду тебя в Мраморной столовой.
* * *
Когда великий князь вошёл в столовую, государь сидел и в ожидании перебирал пальцами по столу. Первое что он сказал сыну:
— Зачем тебе светильный газ?
— Он мне не нужен. Я опасаюсь газового освещения. Мне нужен уголь, дёготь, скипидар. А газ я пока намерен жечь в печи. Но самое главное, я намерен на всё это употребить торф.
— Торф? — переспросил император, — ну что ж.
Государь звякнул колокольчиком и распорядился пригласить Овцына. В столовую вошёл не высокий мужичонка, лет чуть более тридцати. Смущённо он обвёл Мраморную столовую глазами и упершись взглядом в императора поспешно согнулся в поклоне.
— Здоровья вам желаю, Ваше Императорское Величество, — проговорил он не разгибаясь.
— И тебе здоровья, — улыбнулся государь. — Впрочем, не я тебя сюда звал, а Александр Николаевич, перед ним и ответствуй. А я послушаю.
Разогнувшись на долю секунды, мужичок сменил направление поклона и повторил:
— Здоровья вам желаю, Ваше Императорское Высочество.
Николай Павлович сделал дозволяющий жест рукой.
— Здравствуйте Иван Иванович, — с улыбкой ответил великий князь.
Заметив, что мужик не выпрямляется, великий князь продолжил:
— Достаточно поклонов. Идите сюда и садитесь за стол.
Овцын в нерешительности осмотрел себя. Одет он был довольно чисто и опрятно. Но всё же сразу было заметно, что его простая одежда не соответствует стулу, на который ему предложено сесть.
— Садись, — повторил великий князь.
Овцын сел, повинуясь кивку императора.
— Я из мещан, — сообщил Овцын, поднимая глаза на великого князя.
— Сейчас это не важно, — сказал Саша, пристально посмотрев в эти глаза и оценив мешки под ними и некоторую своеобразную опухлость, спросил: — много пьёте?
— Есть грех, — с готовностью поник головой Овцын.
— Матвей Егорович сообщил вам о моём интересе? Рассказывайте всё подробно.
— Так... — Овцын запнулся, — с чего начать то.
— С начала начните, откуда приехали, почему решили построить печь термолампы, кто помогал, и так до сегодняшнего дня?
— Так это... — Овцын смутился, и поглядел на императора, не стесняющегося его рассматривать.
— Хорошо, — заключил великий князь. — Где родился? Когда? Крещёный? По какому обряду? Где узнал о термолампе? Почему решил пробовать? Почему здесь? Отвечай.
— Так, Овцын я, Иван Иванович, мещанин, православный. Родился в Ижевске в девяносто седьмом. Отец мой, как и все другие, углежогом был. Я же к учению тягу имел. Вот заводчик меня в Казань и отправил. Да дела не пошли. За учение платить надо, а он и не смог. Тогда за денежку не малую, что отец мой заплатил, дали мне вольную. И оказался я в Казани один одинешенек, паренёк пятнадцати годков. Война началась. Мужиков то в ополчение поназаписывали. Вот я и устроился в Казанский университет истопником. Иван Иванович Дунаев, человек при всех особенностях своего характера мягкосердечный, увидев во мне тягу к учению, дозволил бывать в химической лаборатории и библиотеке. Там я и прочёл в Северной почте о том, как высоко оценили термоламп Соболевского. Сам государь его орденом пожаловал. А угли жечь я с малолетства приучен, тут и сообразил, что дело это вполне выгодным может оказаться. В Казани заложил небольшую печь. Попробовал, так и эдак. Дело вполне добрым оказалось. Да только понятно стало, что на хорошую печь деньги нужны. И пошёл я туда, где богатых людей много, где не пожалеют на рисковое дело потратиться, чтобы немалые выгоды приобрести, — Овцын вздохнул и замолчал.
— Ну добрался ты до столицы, а дальше? Как нашёл людей при деньгах?
— Летом двадцать третьего я пришёл. Да не знал куда податься. Хотел сначала Соболевского найти. Письмо у меня было к нему от добросердечного Дунаева. Да не смог. Уехал он. И куда податься. Тут-то я и встретил Прянишникова, — Овцын снова замолчал, но увидев, что государь нахмурился, тут же продолжил: — Посидели мы, выпили. Я ему между делом и рассказал о термолампе, о газе светильном и многом другом. Даже по-пьяне взболтнул, что из газа такого можно спирт делать. Вот тут я сплоховал. Николай оказался парнем оборотистым. То да сё и договорились мы совместно дело вести, одним товариществом. Он взялся деньги на постройку печи добыть, да найти кому продать уголь, газ и остальное. Моё же дело было печь построить, да работу её наладить. А денег много надо было. Так или иначе, но как-то нашёл он подход к Попову, Самойле Максимычу. На своём месте человек, купец второй гильдии. Он то и дал двадцать тысяч. Потом лишь я узнал, что Николай обещал ему, что печь будет спирт давать, который не хуже хлебного. Оттуда и беда пришла. Печь дала первый выход. Из двадцати сажен дров удалось получить угля четыреста кулей, уксуса сто вёдер, смолы и дёгтю сто пудов и двадцать вёдер скипидару, а вина ни одной стопочки. Тогда-то Попов и потребовал объясниться и деньги вернуть. Где нынче Николай я не знаю. Теперь я один за всё товарищество ответ держу.
— Что с печью?
— Не знаю.
— Сколько должен остался?
— Одиннадцать тысяч шестьсот рублёв. И долг растёт.
— Теперь послушай, что мне нужно, — великий князь подался вперёд, встав со стула и облокотившись на стол обеими руками. — Здесь под Гатчиной я намерен добывать торф. И хочу поставить печь, чтобы пережигать его на уголь и дёготь. Мне человек нужен в этом деле опытный. Ты мне дело наладишь, а я тебя отблагодарю. Своих людей я в обиду давать не привык, с Поповым я за тебя разберусь. Принимаешь службу?
— Да, — Овцын раскраснелся.
— Тогда, слушай и остальное. Вино пить тебе запрещаю. Ум твой мне нужен, руки тоже. Будешь пить, вырву ноздри. Они для дела не нужны. Жить будешь в Гатчине под моим доглядом. Кода печь заработает, дом тебе поставлю, и жалование положу по трудам в тысячу рублей. Пока печь не заработает, денег не дам, но голодом не уморю. Ты мне здоровый нужен. Из Гатчины без моего разрешения не уезжать. Беда случись, сразу ко мне и всё как на духу расскажешь. У тебя теперь дело есть, ему тебе служить надлежит и для оного себя беречь. Принимаешь службу? — великий князь протянул руку для рукопожатия.
— Принимаю... — Овцын явно хотел чего-то добавить, но, взглянув на великого князя, осёкся и молча пожал руку.
— Семён Алексеевич, — обратился к начальнику канцелярии великий князь, — прошу вас, поселите Ивана Ивановича в Приоратском дворце. Узнайте, что можно о Попове и известите его. Я намерен рассчитаться за своего человека. Четвёртого я собираюсь быть в столице вот мы и зайдём к Попову.
Когда Юрьевич вывел Овцына из столовой, и двери за ними закрылись, Николай Павлович негромко произнёс:
— Значит, раскалённые стальные заготовки оббивать молотом на стержне... — он встал и обращаясь к сыну указал: — Я устал. Меня не беспокоить. Завтра до рассвета уезжаю в столицу. Четвёртого утром с восходом быть у меня.
2 апреля 1828, Гатчина
* * *
— Ту-туту-ру, ту-у, ту-тутуру... — напевал великий князь, переписывая начисто свои черновики.
Огромный стол в Мраморной столовой был завален бумагами. Весь дальний край стола занимала карта мира, придавленная навигационными сборниками, многие из которых Саша не удосужился даже открыть. Чуть ближе он сложил морской устав, созданный ещё при Петре и дополненный при Павле. Его он изволил почитать. Но тщательнее всего он изучил указы своего батюшки. С удивлением, он узнал об организации морского штаба во главе с сухопутным генералом Меньшиковым. Однако, скептически оценивающий знания природных адмиралов, Саша остался к последнему обстоятельству равнодушен, где-то в глубине сознания на будущее отметив фактическое сосуществование двух конкурирующих структур: Морского штаба и Морского министерства. Больше его заинтересовали штаты флота от двадцать шестого года, ведь именно от них предстояло оттолкнуться в своём докладе. А ещё от пояснений Попова о строительстве кораблей, любезно составленного им для великого князя по случаю этого доклада. Три листа исписанных сухим мелким почерком, без каких либо красивых завитков, фактически ставили крест на всех океанских мечтаниях Саши, а впрочем, и на официальных планах Морского министерства тоже. Саша взял их ещё раз в руки и пробежав глазами по строчкам, задумался:
"... Корабли второго сорта им не суждено на равных бодаться с английским флотом. И это пол беды. Если бы их можно было клепать как тридцать четвёрки в сорок первом, но нет. Они стоят как атомоход Ленин. Невозможно завалить массой и качеством взять никак. Самого главного нет. Леса. И на железные корпуса не уйти, заводы просто не дадут столько... Сейчас. А когда? Через десять лет... двадцать. Тихий океан нужно подминать уже завтра, иначе в любой момент может произойти непоправимое, отвалится Америка.
Впрочем, радует уж то, что Папа не грезит мировым господством. Понимает, что ни Англию, ни Францию не догнать. Но вот чего он, похоже, не понимает, что не являясь паритетной силой невозможно господствовать даже на море. Стоит в Балтику войти англичанам, а им ничто не может помешать, и всё. Господство русского флота в Балтийском море закончилось. Будем вдоль берега прошныривать из бухты в бухту. А стало быть, нужно сразу определить участки полузакрытых морских районов, таких как Балтийское и Черное море, как зоны оборонительного паритета. Здесь держать берег и обеспечивать хотя бы малый каботаж.
На открытых просторах океанов, предстоит озадачиться помимо охраны берега ещё и крейсерством. В прямом столкновении главных флотов мы ничего не сможем. Но протащить свой конвой в Америку, пошалить на чужих коммуникациях это вопрос не столько количества сил, сколько их организации. Основой в таком случае становится наличие значительного числа портов. Британия вполне в силах закрыть один, два, три порта. Но если Калифорния будет иметь десяток приёмных точек для разгрузки, если наши транспорты смогут выходить из пяти портов. Если в качестве вариантов добавить перевалочные порты Аляски. Никакого Гранд-флита не хватит перекрыть всё. А главное никакого бюджета не хватит держать эту армаду в океане продолжительное время. А стало быть, инициатива в определении места и времени останется за нами. Если мы, конечно, убережёмся от десанта. Вот на эту организацию множества портов и верфей для ремонта и надлежит сейчас сделать акцент. Они основа будущего великого флота. А корабли существенно нарастим, когда промышленность сможет...
Впрочем, довольно изображать из себя пони. Этот бег по кругу уже пятый или шестой. Сколько можно пережёвывать эту жвачку. Ничего нового я Миллеру этим не скажу. Наше дело ударить по неокрепшим мозгам предков живительным интегралом. Расчёт, пусть неверный и ошибочный, но расчёт, вот что отличает выходца из двадцатого века. Общие соображения исторгнуть из себя может всякий сколько-нибудь образованный человек. А ты возьми в руки счёты и посчитай, сколько конкретно нужно портов, кораблей, денег, людей. Ты ошибешься, иначе быть не может, но лучше иметь плохой расчёт, чем никакого...
И вот снова я стою напротив карты. Общая часть давно написана, все словеса красиво подвешены. Дело за малым, за цифрами..."
Саша вздохнул и, в который раз, уставился на карту, держа наготове карандаш. Тщательно обследовав океанское побережье Мексики, великий князь дополнительно к уже намеченным портам добавил стоянки в бухте у Эскуинары, Санта-Гертрудес, Сан-Диего, Санта-Барбары, Монтерея и мыса Викскайна. Так мексиканское побережье должно было быть равномерно покрыто девятью портовыми стоянками, запланированными для военного флота. Конечно, можно было рассчитывать на постепенное строительство и иных портов, могущих использоваться военными, но пока об этом было рано думать. Аляска должна была иметь четыре стоянки, а русский берег пять. Сочтя намеченных восемнадцати точек достаточными, великий князь потянулся к записке Арсеньева, которую тот наскоро составил по его просьбе.
"Так-так-так, дело за малым взвесить это всё в рублях. Разумеется, прямые затраты подсчитать нечего и мечтать, но проблема в другом... Константин Иванович не балует меня цифрами. Если по стоимости строительства кораблей у него представлено более чем достаточно данных, то по устройству портов и верфей почти ничего определённого. Это вполне объяснимо. Проекты всё сплошь индивидуальные, финансирование размазанно по времени и по целям. Вот, в девятом году Херсонскому адмиралтейству для устройства дополнительной верфи давалось пятьсот тысяч. На что это всё пошло, следствие учинять надо. Насколько новая верфь была изолирована от старых, ведь всяко остальные ресурсы Адмиралтейства использовались. Потому непонятно насколько этот случай можно использовать в качестве аналога для строительства небольшого порта и ремонтной верфи, где-нибудь в бухте у мыса Сан-Себостьян... Посреди ничего. Или вот занятная цифра. На реконструкцию Одесского порта по смете испрашивается один миллион шестьсот восемьдесят пять... с хостом тысяч. Грубо, миллион семьсот. Так то, Одесса, крупнейший торговый порт Чёрного моря со статусом порто-франко. Циклопическое по моим задачам мероприятие. И снова, реконструкция. У меня правда ожидается ещё строительство береговых укреплений, но это тоже сейчас никак не посчитать. Главное честно об этом написать. Но деньги всё равно обозначить надо. Ладно, делать нечего экспертными коэффициентами, применяемыми к относительным аналогам придётся оперировать..."
Великий князь аккуратно переписал все сколь-нибудь значимые данные о строительстве флотской инфраструктуры. С удовлетворением оглядел таблицу из двух десятков строк, и взяв черновик принялся прикидывать весовые коэффициенты для каждой строки. Изрядно намучавшись, он таки заполнил таблицу до конца и произвёл расчёт. Крупный порт и верфь получилась стоимостью около миллиона, а мелкий порт с ремонтным участком около шестисот тысяч. Простая же стоянка могла быть вполне организована и за сто или двести тысяч, но такие сейчас в расчёт брать не стоило. Чтобы эти цифры перестали казаться взятыми с потолка, чем они и являлись на самом деле, пришлось повозиться с описанием методики определения коэффициентов. В результате всех трудов Саша вывел общую сумму в двенадцать миллионов.
" Ни много ни мало, почти половина годового бюджета всего флота. И это только основные капитальные сооружения без кораблей, людей и сопутствующей мишуры. Причём, в силу вероятнейших ошибок можно смело умножить на два и эти цифры. А что вы хотели. Если постройка линейного корабля весит около двухсот тысяч и это без пушек. А в Америке придётся на месте ещё и заводы всего и вся строить. Полагаю, только флотская история на Тихом океане отнимет миллионов двести за ближайший десяток лет. А ведь это не единственное на что деньги уйдут. Но нужно начинать, хоть с малого. Тут важно расписать этапность вложений, чтобы не бить итоговой суммой в пах. Сразу в Охотск полмиллиона. И в корабли столько же. А через год так же в Новоархангельск. А затем в Сан-Франциско. Потом уже добавить остальные базы... Это как у нас получается... А не так и страшно, примерно по два миллиона в год, чтобы обеспечить нарастание темпа. Но это всё умозрительно, нужно сметы делать. Вот так и подытожим денежный вопрос."
Отложив переписывание набело своих расчётов, Саша решил пройтись по парку и проветрить голову, надеясь, что удастся ещё раз уложить всё в голове.
Весеннее солнце взбодрило его. В ноздри проникал запах перепревшей под снегом листвы. Бывшее и ранее неплохим, настроение ещё улучшилось, и Саша забыл о своём намерении обдумать доклад. Он весь без остатка предался созерцанию пробуждающейся после зимы природы, отмечая для себя разность в щебете птиц, игру света на беспокойной ряби прудов и злорадствуя над спрятавшимися в логах остатками снега. Изначально свободный и неспешный прогулочный шаг незаметно превращался торопливую смену ног, грозя и вовсе превратить наследника престола в бегущего по парку мальчишку.
Внезапно, возле ставшего теперь не нужным для испытаний пуль стрельбища негромкая песня заставила Сашу остановиться. Он замер, сдерживая сбившееся дыхание, и прислушался.
— ...Завсегда в походе, в казённой работе. Мы под Киев подходили...
Разгорячённый Саша, изображая из себя ниндзя, старательно подкрался к источнику звука. За сложенным из уже потемневших сосновых брёвен пулеуловителем, пожилой солдат инвалидного батальона нагружал небольшую тележку песком из отвала.
— .. на горочку всходили, во фрунт... — растягивая слова, напевал солдат текст без видимой рифмы.
— Здравствуй служивый, — улыбаясь окликнул его великий князь.
— Здравия желаю, Ваше Императорское Высочество, — моментально вытянулся в струну солдат.
— А что за песня такая?
— Так, это, — смутился незадачливый певец, но вытянувшись отрапортовал: — Виноват!
— Да, не к тому я. Мне слова песни интересны. Ну-ка спой с самого начала. А я послушаю, — великий князь присел на укосину, подпирающую пулеуловитель и, демонстративно сложив руки на груди, замер.
— Так, это...
— Давай, — улыбкой подбодрил певца великий князь.
— В чистом поле стояло тут дерево, берёзка бела; На том ли дереве сидит птица пава... — сначала солдат пел нерешительно, но довольно быстро освоился. Нехитрые слова, отсутствие рифмы, растянутость гласных и общая печаль текста не тронули сердца Саши, пока он не услышал до боли знакомое: — ... "Солдатушки, ребятушки, а где вашы домы?"...
Выслушав ещё пару вопросов и ответов, между павой и гусями, Саша не выдержал и прервал пение:
— Это кто ж превратил лихую строевую песню в такое!.. — воскликнул он, разводя руки в стороны и пытаясь продемонстрировать наглядно, во что именно превратили песню.
— Э-э, не могу знать! — снова встал смирно старый солдат.
— Э, ты постой братец. А знакомо ли тебе такое? — Саша встал, картинно выставив вперёд ногу и как можно звонче загорланил, на широко известный в двадцать первом веке мотив: — "Солдатушки, бравы ребятушки, кто же ваши деды?!"."Наши деды — славные победы! Вот кто наши деды!"...
Исполнив три куплета. великий князь переспросил:
— Такое слышать доводилось?
— Так-то, знакомое вроде, — нахмурился солдат, — а звучит не так. Нет, Ваше Императорское Высочество. Не доводилось. Да и для строя слишком уж бойка она.
— Это как, объясни.
— Так известное дело. В строю ритм должен быть под шаг солдатский. А у вас как-то шустро выходит. А тягуче петь даже не знаю, что получится. Надо под барабан попробовать, но точно медленнее нужно.
— Тоже верно, — кивнул великий князь, и чуть подумав добавил: — И хоть певец из меня аховый, а будет у легиона своя строевая песня. Благодарю тебя за службу!
— Рад стараться, Ваше Императорское Высочество!
Напевая "Солдатушек", Саша устремился во дворец, имея твёрдое намерение быстро набросать текст, озадачить кого-нибудь музыкой и вернуться к делам морского флота.
4 апреля 1828, Санкт-Петербург
* * *
В столицу великий князь въехал глубокой ночью. А в шесть утра в офицерском собрании ракетного заведения он раздавал последние подготовительные указания:
— ... прошу всех учесть, и довести до нижних чинов. Действовать надлежит решительно и непреклонно, но без излишней жестокости. Быстрота и слаженность основа для успеха. Командиров взводов второй и третьей роты прошу прислушиваться к унтерам из первой роты. Их опыт в Гатчине, Павловске и Царском весьма ценен. Сейчас, прошу всех направиться к своим людям. Напоминаю, что мы начинаем по полуденной пушке. Посему уже через три часа надлежит выступать. На этом я закончил. Есть ли вопросы?
Выждав, великий князь распорядился:
— Всё! К делу! Абрам Петрович, государь ждёт меня к рассвету, но полагаю к самому делу я буду. Надеюсь, стрелки второй и третьей роты не подведут.
— Поспешите, Александр Николаевич. Времени не так много, и надлежит быть загодя.
— Не беспокойтесь, верхами быстро доберёмся.
Действительно дорога до Зимнего заняла не более часа. По достаточно пустым улицам ещё не проснувшегося города можно было пустить коней даже в галоп не опасаясь сбить зазевавшегося простолюдина. Только нежелание изводить людей и коней, которым предстоял весьма тяжёлый день, ограничивало великого князя на рысях.
Николай Павлович встретил сына с улыбкой и после короткого приветствия перешёл к делу:
— Ты готов?
— Да, я уверен в успехе.
— И всё же по две роты семеновцев, павловцев и измайловцев встанут поблизости. Павел Васильевич , если дело примет нежелательный оборот, отправит их к площади.
— Это будет не лишним, однако я прошу передать эти роты под руку Абрама Петровича. Он знает все обстоятельства и сможет правильно выбрать момент. Для Пала Васильевича же такое дело не привычно. И вообще, такое дело слишком мелко для генерал-губернатора.
— Хорошо. По окончании, жду твоего рапорта.
— Непременно, могу я идти к своим людям.
— Да, — кивнул Николай Павлович и уже уходящему сыну добавил, — Надеюсь, в этот раз ты не позволишь пугать Бурана.
* * *
Без четверти двенадцать великий князь собрал рапорта о выходе на нулевые позиции и подтвердил общую готовность. Здесь же ярко проявилась основная трудность операции, заключающаяся в том, что Сенная площадь столицы значительно крупнее тех, с которыми доводилось иметь дело ранее. Как следствие, части на нулевых позициях находились на существенном отдалении друг от друга и передача команд через посыльных затруднилась.
"... Это ожидаемо, потому и пришлось привязать начало операции к пушечному выстрелу, но совсем без вестовых не обойтись. Даже при выходе на площадь, заняв позиции номер два, некоторые части по-прежнему будут слишком далеко от штаба. Хорошо, что есть уже опытные отделения первой роты, которыми можно прикрыть такие позиции. А ещё, из масштаба, неизбежно следует разделение толпы на части. Если в Гатчине собранные в кучу люди видели и слышали примерно одно и тоже, потому и реакция их была достаточно однородной, тут одна часть толпы не может видеть того же что и другая, звуки до неё тоже могут не долетать. А в результате разных частях площади люди могут вести себя по-разному. В одной пора уже будет стрелять, а в другой толпа может быть вполне миролюбива и выстрелы лишь понудят её к агрессии. И я не смогу быть везде..."
"Бу-у-у-у-м!". Выстрел полуденной пушки с Петропавловской крепости вывел великого князя из задумчивости.
— Скоро! Марш! — Приказал он и напутствовал: — Господа офицеры, помните о своих позициях!
Легионеры двинулись вперёд. Всё началось по отработанной в Гатчине, Павловске и Царском Селе технологии, но разница в масштабах с самого начала стала вносить свои коррективы. Если в маленьких городках удавалось незаметно для обывателей разместить кордоны на прилагающих улицах, хоть их и не нельзя было назвать безлюдными. В столице людское движение по улицам было столь значительно, что уже в самом начале стали скапливаться небольшие толпы горожан, взволнованных невозможностью пройти по улице. Эти толпы начали круговое движение по площади в поисках выхода с неё. И вскоре стали заметны всякому наблюдателю. А в это время группы фильтрации и поддержки ещё только выходили на свои первые позиции.
Многие из находящихся на площади людей уже настороженно наблюдали за строящимися войсками. Барабанный бой не стал для них неожиданным и ошеломляющим, зачастую теряясь эхом на этих огромных пространствах. А сделанное уже опытным Григорьевым объявление, немедленно породило бурную реакцию возмущения. Попытка гренадёр вклиниться в толпу и разделить её была встречена пассивным сопротивлением сжимающим ещё пять минут назад рыхлую человеческую массу во что-то плотное, напоминающее напряжённый мускул.
Великий князь смотрел на происходящее, борясь с желанием дать залп над головами. С одной стороны толпу надо было размягчить, показав ей силу, с другой даже эта плотная масса всего лишь часть всей толпы. Буквально в метрах пятидесяти в глубь было видно как два мужика упорно торгуются, игнорируя происходящее. Выстрелы непременно отвлекут их от своего мирного занятия.
"... Ничего страшного. Пока ещё, всё ещё... идёт в рамках событий, для которых предусматривались заготовки. Нужно просто усилить и концентрировать натиск. Просто в мелких городах население было слишком податливым..."
— Легионеры! — Крикнул великий князь. — Вспомните чему учились! Утроить усилия!
Гренадёры, действовавшие звеньями, изменили манеру. Они собрались в отделения и ударным кулаком принялись вламываться в толпу. На помощь им поспешили стрелки, не давая раздавшейся в стороны толпе соединиться вновь. Обеспокоенный происходящим великий князь давал указания Ильину, направляемому с поручением к Ратькову:
— Я прошу Абрама Петровича подвести резервные роты непосредственно к площади. Складывающиеся обстоятельства мне не нравятся. Резервы могут потребоваться в любую минуту.
К великому князю подъехал Григорьев.
— Ваше Императорское Высочество, дознаватели начали выпускать людей с площади, но дело идёт медленно.
— Хорошо, Я поспешу туда, вас же, Пётр Порфирьевич, прошу наблюдать за общим ходом дела и действовать сообразно происходящему.
Великий князь направился к Обуховскому проспекту, по которому был организован выпуск людей. Хотя он спешил, но не желая излишне беспокоить толпу, великий князь не рискнул расчленять её конным клином, а на рысях стал пробираться вдоль домов. Возле прилегающих улиц он придерживал конвой и останавливался посмотреть на работу кордонов. На Сенной улице его внимание почему-то привлекли два человека. Три-четыре секунды, великий князь вглядывался в них пытаясь угадать их род занятий. Один был худощав и весьма высок. Лет тридцати. Мятое, не чисто выбритое лицо. Тёмно-коричневый армяк, перехвачен красным поясом, овечья шапка синие широкие штаны и сапоги. Похож на извозчика, в представлениях людей двадцатого века. Другой коренастый, стоявший почему-то на чуть подогнутых ногах. На нём шляпа-цилиндр, сапоги. Он стоял спиной к князю, потому запах кафтана рассмотреть было невозможно, но по отсутствию пояса Саша догадался о пуговицах. Мещане и мещане, подобных полна площадь. Саша не понимал, почему заинтересовался ими, но что-то настораживало. Скорее всего то, как худощавый поглядывал на солдат перекрывших улицу. Впрочем, не имея времени разбираться, Саша просто доверился чутью.
— Фома, — подозвал Чернявского великий князь и, указывая взглядом на цель скомандовал,: — Вот тех двоих, худого в овечьей шапке и коренастого в цилиндре, слева от крыльца, в саженях двух. Взять. Вшестером идите, когда мимо проезжать будем.
Великий князь двинулся вперёд. Проезжая мимо подозрительных людей, Чернявский и пятеро гусар резко свернули к ним. Худой как будто ждал такого. Он ударил коренастого в плечо, и они кинулись в разные стороны, роняя на землю попадающихся на пути людей.
— Ефимов! Второго! — крикнул Чернявский, спрыгивая с седла и устремляясь за худым.
Великий князь дунул в заранее подготовленный свисток. И от ближайших кордонов к нему побежали стрелки. Деваться беглецам было некуда. От площади их отрезал великий князь со своим конвоём, а вдоль домов уйти стало невозможно из-за стрелков. Коренастого, увлечённого уходом от погони, вывернувший из ближайшей улицы стрелок свалил ударом приклада в грудь. Худой же вовремя заметил бегущих наперерез стрелков и попытался увернуться, но его повалили, бросив в ноги винтовку.
— Вяжите и к дознавателям, — приказал великий князь запыхавшемуся Чернявскому, и поспешил к Обуховскому проспекту, благо он начинался всего в саженях двадцати.
Застава дознавателей располагалась не возле самой площади, а в глубине проспекта в саженях тридцати. Это позволяло формировать людской поток. Прямо на выходе с площади поставили несколько гитар. Извозчики стояли рядом, успокаивая не привычных к такому действу лошадей. А стрелки мешали людям скапливаться. Проходящие мимо повозок люди, тут же перенаправлялись толковыми унтерами. Люди, выглядевшие образованными, тонкой струйкой утекали вправо. По середине шёл поток людей выглядевших зажиточно. Влево же отбрасывало массу народа внешне напоминавшего голодранцев.
Продвинувшись за линию дознания вдоль правой стороны великий князь тут же увидел за спинами кордона построенных вдоль стены служивых. Это была его идея, из всех прошедших сквозь фильтр солдат, матросов, кадетов, полицейских и прочих формировать сводные полуроты главного резерва. Эта мысль пришла Саше в голову ещё во время гатчинской операции. Двое кирасир, праздно наблюдающих за действиями легионеров, тогда изрядно разозлили его, испытывавшего крайний недостаток в людях. Генералы немедленно забраковали его идею, но ему удалось буквально вымолить у Ратькова одобрение. Саша улыбнулся, глядя на пару десятков человек в разных мундирах стоящих вдоль стены, вспоминая как уговаривал наставника:
"... Как он, там сказал... что... Они не обучены, только испортят дело... Господ офицеров и вовсе недопустимо обязывать вне службы... Каждый департамент должен быть занят своим делом и не рассчитывать на другие...
Не понял старый главного, что неважно их умение и количество. Для будущего неоценимо их участие. Пора создавать новые общественные привычки. И одна из них будет такой: Если ты состоишь на службе, то в любом деле государственном должен принимать самое активное участие. В том числе, если это не является твоей обязанностью. Это моральное правило. И его надлежит внедрить в головы людей. Рецепт такой же, как в дрессировке. Подкормка и палка. А самое главное практиковать это, не ослабляя. Британские учёные говорят, чтобы человек обрёл новую привычку её нужно практиковать в течении месяца. Думается, обществу для этого хватит лет тридцати. Поколение поменяется и тогда... Главное не ослаблять напор и результат будет. Вот сегодня и начали. Солдатикам за несложную работёнку в резерве получат по рублю. Они будут рады и в следующий раз попасть под операцию. Ещё бы офицеров подтянуть. У меня и для них сахарок найдётся... И к чёрту эти служебные вертикали, служба это общее дело...
Вот только, смог ли я убедить или старик просто дал мальчику возможность набить свои шишки."
С такими мыслями прошёл он вдоль построенной первой сводной полуроты и принял доклад от совсем молодого прапорщика Финляндского полка. Этот юноша на вид был лет семнадцати с неестественно розовым лицом и явно растерянным взглядом. Его временно поставили командовать, хотя очевидно, что он к этому не был способен. Великий князь распорядился ожидать приказаний и, встав посреди улицы, постарался охватить одним взглядом дознавателей и стрелков, образующих единый человеческий фильтр, так называемую линию дознания. Совершенно очевидно, что пять дознавателей, работающих с чёрным людом, не справлялись. Великий князь не спешил вмешиваться. Сначала его внимание привлёк штабс-капитан Московского полка, ожидающий своей очереди на опрос. Хотя людей благородного вида задерживать не планировалось, но великий князь настоял на том, чтобы и их опрашивали. Исключительно для соблюдения строгости службы. Из обязательных вопросов было только два: "Прошу назваться." и "По какой надобности вы находились на площади?". Оба ответа, порядка ради, фиксировались писарем, и уважаемый человек мог пройти по своим делам. Вообще офицеров на площади было не заметно. Прапорщик, со слов командира стрелков, оказался крайне податлив. А вот штабс-капитан явно намеревался излить своё раздражение.
— Прошу назваться, — когда подошла очередь, поинтересовался у штабс-капитана дознаватель.
— Не смей разевать рот, без разрешения офицера! — гаркнул штабс-капитан и двинулся вперёд намереваясь уйти дальше.
Два штыка немедленно вынырнули ему на встречу.
— Что!? Сучьи дети!
Дознаватель оглянулся на великого князя и, увидев, что тот улыбается и неспешно направляется к нему, предупредил:
— Если вы не назовётесь, я сочту вас разбойником, укравшим офицерскую форму, и эту ночь вы проведёте в холодной.
— Ах, ты.. — штабс-капитан разворачивался к этой мерзкой харе, но внезапно замер.
Возможно, его остановила улыбка на лице дознавателя, а возможно очень тихий вопрос великого князя:
— Что здесь происходит?
Дознаватель демонстративно проигнорировал взбешённого штабс-капитана, развернулся к великому князю и вытянулся смирно.
— Ваше Императорское Высочество, веду опрос с целью выявления злоумышленников против дела государственного, — спокойно сообщил он заранее отрепетированный ответ.
-Прекрасно. Вы чем-то недовольны штабс-капитан?
— Я?.. — штабс-капитан посмотрел на высокородного мальчика слегка смутившись, и опустил глаза. — Прошу меня простить, я не привык давать отчёта нижним чинам.
— Хм, странно, вы не чинам отчитываетесь, а человеку на службе находящемуся. Однако, я готов уважить вас. Ответьте на мои вопросы, — великий князь постарался сделать вкрадчивый голос непреклонным и громким. — Назовите себя.
— Лейб-гвардии штабс-капитан Московского полка Станиславский Иван Павлович, к вашим услугам.
— Отлично, ваши услуги, будут очень кстати, а пока поясните, за какой надобностью вы оказались здесь?
— Я шёл на свою квартиру из казарм полка.
— Я полагаю, у настоящего офицера всегда есть намерение послужить государю. Мне очень не хватает опытных командиров, как вы. Прошу вас взять под свою руку первую полуроту главного резерва. Надеюсь, я могу довериться вам?
— Я-а... Я буду рад...
— Вот и прекрасно, — прервал офицера великий князь и поспешно сообщил, — Принимайте команду. Ваши люди построены во-он там. Через десять минут я хочу быть готов пустить свой главный резерв в дело. Я полагаюсь на вас. Поспешите.
Демонстративно развернувшись, великий князь устремился на левую сторону улицы. Постояв буквально несколько секунд за спинами дознавателей молча, он начал отдавать распоряжения:
— Стрелки! Отодвиньте обывателей на две сажени дальше. Ближе к дознавателям допускать по одному человеку по соответствующему указанию.
Понаблюдав как оттесняется толпа, великий князь подошёл вплотную к крайнему дознавателю и, встав возле писаря, прислушался:
— Скорняк, я.
— Что делал на площади?
— Так, это. Пришёл в Фомичу о долге поговорить.
— Ты должен?
— Он.
— Сколько?
— Три рубля.
— А давал сколько?
Скорняк потупился в землю и с неохотой ответил:
— Так, три.
— Пропусти этого врунишку, — вмешался великий князь и, когда скорняк отошёл достаточно далеко, добавил: — ты здесь не затем чтоб правду выведать. Твое дело воров, бродяг и попрошаек бездомных от людей при деле отделить. Видишь что обыватель, и пусть со своей совестью сам договор налаживает. Не твоё это дело сейчас. А если сомневаешься, что это не скорняк, а вор, в отстойник его. Вечером по второму кругу опросишь с толком и расстановкой, всю подноготную выворачивая. Вечером можно и на дом к нему сходить, дабы проверить. А сейчас, подозрителен в отстойник, не подозрителен отпускай немедля.
Смерив кивающего дознавателя взглядом, Саша крикнул: "Следующего!" и направился к соседнему пюпитру.
— Дяденька, помилосердствуйте. меня мамка послала еды купить. Ждут меня, — гнусавил отрок лет двенадцати.
— Деньги где? — поинтересовался дознаватель.
— Так, лихие люди обобрали.
— Вот и разберёмся с ними, — вмешался великий князь, — в отстойник.
— Ваше высокоблагородие! — заныл мальчик, — Там мамка... сестра... без меня пропадут. Тятя тоже в солдатчине за Царя-батюшку жизнь отдал...
-А-а-а, — скорчил плаксивую мину Саша и занудил, стараясь удержать ритм стиха: — Отец мой жизнь за родину отдал. Мамку на рассвете где-то немец расстрелял. А сестра моя в неволе. Сам я ранен в чистом поле, от того и зренье потерял... В отстойник!
И уже напрямую обращаясь к дознавателю, добавил:
— Видишь что, тебе про жизнь тяжёлую рассказывают, сочувствия ищут. В отстойник! Вечером послушаешь внимательно. А сейчас некогда разбираться. Не складывается его сказка, значит подозрителен он. Следующего давай!
Распорядившись, великий князь направился дальше. Через несколько минут работа наладилась. поток чёрного люда перестал скапливаться и потёк. Внутренний двор ближайшего доходного дома, избранный в качестве отстойника, стал стремительно наполнятся людьми. Это происходило настолько быстро, что переполнения стоило ожидать буквально через пяток минут. Впрочем, это ожидалось ещё при планировании операции. На примете был ещё один двор чуть подальше. Осталось только выделить одного дознавателя по опытнее и стрелков, чтобы начать отфильтровывать людей из переполняющегося отстойника в дополнительный. Вернувшись к полуроте резерва, великий князь с удовлетворением отметил, что скандальный штабс-капитан сумел настроить свою разношёрстную команду на деловой лад.
— О! Я вижу, вы прекрасный командир, Иван Павлович, — улыбнулся наследник престола. — Пора поставить ваших людей к делу.
— Слушаю, — коротко ответил Станиславский.
— Видите линию стрелков, сдерживающих толпу. Вашим людям надлежит заменить их. На месте каждого стрелка должны встать трое ваших. Сейчас я представлю вас командиру роты стрелков, будете под его началом. Идёмте.
5 апреля 1828, Санкт-Петербург
* * *
Ночь была бессонной. Вчера площадь окончательно освободили только к четырём часам, постаравшись заглянуть в самые укромные закутки. А дальше начался кошмар дознания. Первично отфильтрованных, подвергали повторной проверке. Те кто её не проходил, попадали на предметное разбирательство. К вечеру по собранным первичным показаниям уже направлялись в адреса отделения стрелков, выискивая подтверждения и забирая с собой причастных лиц. Эти проверки прекратились лишь в два часа ночи и начались аресты. По показаниям тех, кто уже однозначно был опознан как бродяга или вор, стрелки окружали притоны и забирали от туда всех. Несомненно, эта работа во многом оказалась пустой, встревоженные зачисткой на площади, все сколь-нибудь понимающие люди покинули ставшие опасными места. Удалось взять только немного каких-то мелких воров и беспризорников. Впрочем, великий князь был этим доволен, основная цель всё же набрать рабочей силы, а не борьба с криминалом.
Хотя присутствие на допросах далось Саше с трудом, он не мог оставить дознавателей без своего участия. Если с подозрительными людьми дознаватели вели себя весьма сдержано, то с уличёнными бродягами или ворами, великий князь разрешил не церемонится. При малейшем затруднении в ход пускались кулаки. Сначала Саша полагал, что сможет отнестись к этому как к рабочему процессу, но уже на четвёртом допросе, наблюдая как освежают память очередному бедняге, забывшему где он ночевал прошлый раз, Сашу начало мутить. Он вышел на воздух и долго сидел, вглядываясь в темноту. Сердце стучало громко с какими-то перебоями, дыхание никак не желало успокаиваться. Наконец он освободил желудок. Обратно он вернулся с красными от набухших сосудов белками глаз и усыпанными красной сыпью веками. Заметив это нездоровое состояние, Григорьев уговорил великого князя поспать. Однако время уже подходило к пяти и, вздремнув около двух часов, уже пришлось подняться, чтобы привести себя в порядок, проверить легион и направиться к Жуковскому. Вчера вечером он обещал отцу, что сегодня непременно навестит воспитателя.
Убедившись, что подготовка ста двадцати четырёх задержанных к отправке в Гатчину хорошо идёт без его вмешательства, великий князь отправился к Жуковскому. Удобно расположившись в возке, он мгновенно заснул. На миллионной Чернявский разбудил своего патрона.
От долгой неподвижности тело затекло, и великий князь с заметным усилием спустился на землю. Полностью проигнорировав прохожих, коих в дневное время на Миллионной всегда было достаточно много, он с явным наслаждением принялся разминать затёкшие члены. Тем временем дверь открыли и великий князь проворно вбежал внутрь дома и, сбросив верхнюю одежду на руки Чернявскому, устремился на второй этаж.
Василий Андреевич принял наследника престола в своём кабинете.
— Здравствуйте. Я рад что вы нашли минутку, дабы навестить меня. Прошу присесть, — широко улыбаясь Жуковский указал на одно из больших кресел возле окна.
— Здравствуйте. Благодарю, — великий князь энергично плюхнулся в кресло.
На секунду, повисло молчание пока Жуковский садился рядом. И лишь дождавшись этого великий князь вскочил и, отбежав на центр комнаты, развернулся к воспитателю и поспешно выпалил:
— Отец сообщил мне, что вы просите об отставке! Почему? — лицо великого князя раскраснелось, — Как я буду без вас?
— Ах, что вы, милый друг, — слегка улыбнулся Жуковский, — вы не останетесь одни. И я навсегда буду вашим другом. В любое время вы сможете придти ко мне за советом и помощью. Но здоровье моё не позволяет мне быть при вас и должным образом исполнять волю государя.
Снова воцарилась молчание.
— Кх-м, — кашлянул Саша и неспешно вернулся в своё кресло. Он откинулся на спинку, положил руки на подлокотники и тихим голосом продолжил: — М-м-м, Василий Андреевич, у нас с вами в Павловске как-то не хорошо получилось. Так я хотел бы пояснить.
Саша замолчал. И они с Жуковским обменялись взглядами.
— Я занят важными делами. Государь одобряет их, и поощряет мои заботы. Я не имею времени для мальчишества. Но один я, в силу своего малолетства и неопытности, не могу справиться с делами без помощников. Конечно, не смею ожидать от литератора участия в строительстве дороги или устройстве легиона. Но у меня есть интерес и к литературе, и тут ваша помощь необходима. Я не могу позволить вам оставить меня, пока не обрету замену.
— Вы хорошо говорите, но не о том, — Жуковский сделал небольшую паузу, прежде чем продолжить: — Воспитатель, он не столько помощник в делах. Многих литераторов я готов порекомендовать вам в помощь. Но воспитатель, суть человек, заботящийся о душе опекаемого. Я не много понимаю в делах полицейских, но мне другое известно. Вчера вы показали себя. В народе за вашими легионерами теперь навсегда закрепится прозвище "архаровцы".
Жуковский замолчал. Саша пожал плечами, слегка склонив голову набок.
— Вы не понимаете, что это значит? — не дожидаясь ответа, Жуковский продолжил: — При Екатерине Великой московским обер-полицмейстером был Николай Петрович Архаров. При нём дела обстояли так, что всякого обывателя по малейшему доносу могли взять и выбить из него требуемое признание кулаками.
Саша ещё раз пожал плечами.
— Не знаю, были ли в России когда времена, чтобы обывателей в полиции не били, — спокойно отметил он.
— Я не закончил, — на секунду задумавшись и нахмурившись, сказал поэт. — Он тоже, бывало, перекрывал улицы и площади и хватал людей, коих потом били и заставляли сознаться в чём-либо. Именно от этих облав москвичи и невзлюбили обер-полицмейстера и его архаровцев. С тех пор это прозвище прилипает ко многим чинам творящим полицейский произвол. И к вам, Ваше Императорское Высочество. И это меня, как воспитателя, не может не беспокоить. Беречь своё имя надлежит смолоду. И если вы по младости своей не понимаете всей опасности дурной славы, то более опытные воспитатели должны предостерегать вас, а не потакать.
— Что ж, ваше беспокойство понятно, — пожал плечами великий князь, — но всякому надлежит делать то, что должно. Я строю дорогу. Мне нужны рабочие. Государь благословил меня на имание бродяг. Я должен очистить города от них и приставить их к делу. Что же до обывателей, то они никогда не будут любить полицию. Сегодня обыватель возмущён тем, что полиция окружила площадь и обыскала её. Завтра у него на Сенной украдут деньги, и он будет возмущён, что полицая не окружает и не обыскивает площадь в поисках его кошеля. Что же до прозвищ, то обыватель горазд наделять ими представителей власти, коих он боится, совершив неблаговидный поступок, и презирает, если положение позволяет ему избавиться от страха. Но понимание всей благостности полицейского дела для государства и народа и уважения к нелёгкому труду полицейского от обывателя дождаться невозможно. Для этого ему предстоит перешагнуть через свою корысть и посмотреть на обстоятельства как умудрённый муж. Что же до имени, то стоит ли оборачиваться на крики дураков?
— И всё же, мнение общества важно для дворянина. Даже для наследника престола, — Жуковский беззвучно пошевелил губами, прежде чем продолжить. — Мне известно, что Михаил Михайлович уже предупреждал вас о Чернышёве, но вы не услышали его.
— Мне нужны в войсках новые пули и ружья. Я не могу позволить себе поставить дело под угрозу из-за отношения общества к этому человеку.
— Вы не понимаете. Имея общее с этим человеком, вы лишаете чести себя. Честь дворянина есть ни что иное, как мнение о нём в обществе. Именно потому малейшее прилюдное стеснение перерастает в дуэль, а жесточайшее оскорбление, нанесённое наедине часто прощается. Чернышёв, желая завладеть наследственным состоянием, подверг Захара Григорьевича судебному разбору по делу о декабрьском бунте. Сейчас он интригует против Кругликова в своём стремлении обогатиться. Это человек без чести, коего не ждут, ни в одном приличном доме, и дел с ним иметь не следует. Теперь вы ещё и прославились как архаровец. Отнюдь дворянину не следуют лезть в полицейские дела. Хватать людей бить их, выпытывать у них признание, сие есть дело не благородное. Служба достойная пса, а не свободного человека. Вы рискуете тем, что приличные дома будут закрыты и перед вами.
— Я рад что вы столь бережно относитесь к моей репутации, — великий князь кивнул, и подался телом вперёд. — Однако, меня больше беспокоит дело доверенное мне государем. Делай то, что должен, и пусть другие говорят что угодно. Вот слова по-настоящему свободного человека. Я не намерен презирать общественное мнение, но руководствоваться им, как и мнением обывателей, это значит подвергнуть опасности порученное дело. Это не допустимо. Обществу придётся потерпеть. Я бы хотел его любви. Как хотят любви очаровательной юной, но ветреной особы. Но если будет нужно, я возьму её силой. А в закрытые дома войду, взломав двери прикладами. Если к этому позовёт меня мой долг перед богом, отцом, Россией. Пётр Алексеевич рубил боярские бороды, вытаскивая страну и общество из старомосковской трясины, без оглядки на то общество. Я же постараюсь справиться с мнением нынешнего. Если оно не поймёт, что долг перед троном и служба Родине прежде всего остального, я его научу.
Саша откинулся на спинку кресла и наблюдал за произведённым на поэта эффектом. поэт был хмур. Он долго молчал, вглядываясь в лицо наследника, пока не решился заговорить:
— Н-да, — Жуковский покачал головой, — когда государь не боится рубить бороды, а потом и головы, он многого может достичь. Но может и сам погибнуть в устроенных в ответ беспорядках. Судьба Людовика и Карла доказывает это. Однако главная опасность в том, что пролив много крови можно и не достигнуть ничего, лишь ввергнув государство в хаос. Мы должны помнить бедного Ивана.
— Под лежачий камень вода не течёт. Если не делать ничего, если жить с оглядкой на общество, на обывателей, на мнение Европы, то Россия погибнет. Государь её радетель. Он должен видеть путь и вести туда корабль. Он, а не обыватели и не общество и не европейские прохвосты. Потому придётся.... — Саша ещё раз с нажимом повторил: — Придётся делать то, что нужно, пусть даже общество и будет неодобрять. Как врач, спасая человека, вынужден отсечь руку, несмотря на все протесты больного. Так и государь должен руководствоваться не мнением общества, а интересами России. Я не государь пока, но мне надлежит привыкать, что долг мой, превыше мнения обо мне.
Он смолк, а Жуковский не спешил с ответом.
— И всё же, я нуждаюсь в вас, -продолжил Саша, — не только как в литераторе. Вы, своей поэтической душой точнее чувствуете чаяния народа и мнение общества и могли бы наставлять меня. Я нуждаюсь в этом. Я полагаю, что моё малолетство мешает нам понять друг друга. Вы желаете дать мне примеры и образцы, коим я должен следовать, но я не буду таким как вы. Я другой. Моё положение, моя судьба другие. Мне необходима ваша помощь как тридцатилетнему иностранцу не знакомому со здешними порядками, а не как маленькому мальчику, не осознающему своего назначения в этом мире. Вы правы в том, что мне, возможно, не нужен воспитатель, но учитель необходим.
— Хм, — Жуковский встал, подошёл к рабочему столу и переспросил: — Учитель?
Поэт сел за стол, пододвинул к себе стопку бумаг и погрузился в чтение. Время медленно тянулось. Отметив по тикающим каминным часам, что молчание затянулось уже на три минуты, Великий князь встал и подошёл к столу. Бесцеремонно, он взял с края несколько листов.
— Нет ли у вас интересного сюжета, — поинтересовался он у Жуковского, — Знаете ли, давно хотел в Гатчине организовать небольшой театр. Но нужна хорошая пьеса.
— Пьесами не занимаюсь, — коротко, не отрывая взгляда от бумаг, ответил Жуковский.
— Возможно, вы знакомы с хорошим драматургом.
— Н-н-нет.
— Жаль, придётся искать помощи Фаддея Венедиктовича.
— Он вам напишет, — с усмешкой, слегка растягивая слова, сказал поэт.
— Увы, пусть это будет плохая пьеса, но она будет. Это лучше чем ничего. Ой, а что это... — великий князь подхватил ещё один лист бумаги со стола и прочёл: — Евпатий... Ты знаешь ли, витязь, ужасную весть? В рязанские стены вломились татары!... Ого... Так так... Точно. Вот и сюжет. Сделаем пьесу о Евпатии Коловрате. Любовь к Родине достойна воспевания.
— Или месть, — коротко бросил поэт.
— К Родине, к Родине — улыбаясь проговорил великий князь, — я уже знаю как подать. Это ваше?
— Нет, моего друга Языкова. Он по случаю был в столице и оставил, дабы по возможности я мог подать в журнал.
— Ну что ж, желаю в этом удачи. Хотя слог тяжеловат, но кто я в литературе. А Булгарин пьесу о Коловрате мне напишет или посоветует кого.
— Пожалуй, вам бы съездить в Москву к Погодину. Это для его пера работа.
— Надеюсь, вы дадите рекомендацию?
— Хм, — Жуковский усмехнулся, — Увы, я не считаю себя достаточно весомым для этого.
— Попробую без рекомендаций. Всё таки Россия достаточно богата образованными людьми. Не Погодин, так другой. Да и Шишков может отрекомендовать кому-то. Была бы цель, идея и средства, а исполнителя подберу.
— Желаю вам успеха, мой милый друг, — широко улыбнулся воспитатель. — Я же с удовольствием помогу вам... cum recensio.
* * *
Убедившись, что арестанты вышли в направлении Гатчины, великий князь и сам направился туда. Обратный путь он проложил через Нарвскую заставу. Необходимо было рассчитаться с кредитором Овцина. Самойла Максимович проживал в Нарвской части на набережной Фонтанки. Его дом, не выделялся значительным убранством на фоне других строений, принадлежащих небогатым питерским обывателям. С подражанием казённому классицизму одноэтажное строение возможно было не каменным, а землебитным, но выглядело вполне пристойно. Жёлто-песчаная краска стен оттеняла белые оклады не очень и больших окон. Незамысловатые прямые складки лепнины, изображающей замковые камни. Простенький козырёк над дверью, хорошо просматривался в открытые дубовые ворота двора. Когда кортеж великого князя остановился, Чернявский спрыгнул с коня и принялся колотить в дверь. Та отворилась, он исчез внутри дома, но вскоре вернулся.
— Он дома. — коротко доложил гусар.
Войдя в комнату, очевидно служившую гостиной, великий князь, поздоровался обвёл взглядом помещение и отметившегося поклоном купца и перекрестился на красный угол. Хозяин, высокий щуплый бородач с выпученными глазами, слишком заметно скривил губы. Но тут же сотворил улыбку, зачем-то оправив на себе тёмно-коричневый сюртук.
— Храни бог, этот дом и его хозяев, — проговорил великий князь, — я не из любопытства в гости зашёл, а по делу. Взял я под свою руку человека... Овцина Ивана. Знаком вам такой.
— Да, Ваше Императорское Высочество, — Попов слегка склонил голову влево, но больше ничего не сказал.
— Прекрасно, если он должен вам, я намерен выкупить его долг.
— Это дело совести, — Явно с трудом подбирая слова, ответил купец, — он со своим сотоварищем обманом выманили у меня деньги. Теперь ответ держать на его совести.
— Прекрасно, — кивнул великий князь, — могу я у видеть долговые расписки?
— Ни к чему это. Если он не хочет платить, то я прощу ему долг.
— И всё же, этот долг теперь не на его, а на моей совести. И прежде чем вы его простите, я хотел бы убедиться, что долг был. Прошу расписки, — великий князь протянул вперёд правую руку.
Купец долго смотрел на великого князя. Затем перевёл взгляд на Юрьевича и получив от него кивок, сказал:
— Извольте, но в нашем деле слово надёжней бумаги...
— Я слишком мало пожил для этого, потому сначала хотел бы увидеть расписки, — перебил его великий князь и нетерпеливо тряхнул протянутой рукой.
— Извольте обождать.
Попов ушёл в соседнюю комнату и отсутствовал минуты три. Великий князь воспользовался случаем, чтобы обойти всю комнату, внимательно осмотреть иконы в углу, подивиться на расшитые полотенца, простую белую скатерть. Закончив осмотр, он спросил:
— Семён Алексеевич, вы опытнее меня... он из раскольников.
— Я узнавал, он из громовских людей.
— Это, да?
В комнату вернулся Попов, поэтому Юрьевич вместо ответа закрыл глаза на пару секунд.
— Извольте, — купец протянул бумаги.
Великий князь сел за стол и принялся читать. Все молча ждали.
— Что ж, Семён Алексеевич посмотрите, — он протянул бумаги Юрьевичу, — Как я понял из бумаг, Овцин никаких расписок не давал и долг Прянишникова перед вами выплачивал лишь из добрых побуждений. Так?
— Нет, — мотнул головой купец, — они были сотоварищи, и деньги у меня выманили под своё общее дело. Потому Иван и считал по совести своей должным вернуть мне моё.
— А что за дело?
— Печь они делали, которая пережигая дерево, могла бы вино давать.
— Интересно, и где же эта печь теперь.
— Так Иван отдал её мне в уплату долга, пришлось её разобрать, хоть кирпичи в дело пошли.
— А что так-то?
— Так ить не даёт она вина, от того и беды все случились.
— Если бы печь заработала, вы могли бы то вино в продажу пустить? — Поинтересовался великий князь, и поспешил добавить, — Овцин сейчас для меня такую печь строит.
— Ох, пустое это, — улыбнулся Попов, — не будет вам, Ваше Императорское Высочество, проку с этого Ивана. Я тоже думал, вино будет, торговать начну, а там лишь уголь, да уксус. Тож пригодится, но денег-то вложено много, на уксусе не скоро прибытка дождёшься.
— Так Иван печь строил, чтобы вам вино давать в продажу? Под это дело Прянишников деньги брал? А оказалось что печь не годна, так ли я понял?
— Ну, да. Так, — Попов пожал плечами.
— Что ж, понятно. Семён Алексеевич, вы прочитали, что скажете?
— Товарищество Прянишникова и Овцина никем не регистрировалось. Расписки все подпичывал Прянишников, без выступления от имени товарищей. По закону нет за Овциным долга.
— И я так думаю, — кивнул великий князь. — А по совести...
Все молчали.
— Семён Алексеевич, верните бумаги Самойле Максимовичу, — наконец решился великий князь. — Овцин теперь под моей рукой, и это дело моей совести. И по совести моей, считаю я тебя, Самойла Максимович, не правым. Ты Вином торговать хотел. Ты в это дело деньги вкладывал. Ты не мог не знать, что печь эта — дело рисковое. Может будет работать, а может и нет. Ты на этот риск шёл. И ты не угадал, то судьба твоя купеческая. А Овцин мастер, какое бог ему уменье дал, так он дело своё и делал. Построил печь, как сумел и перед тобой, ни в чём не виноват. Ты ж не от него речи слушал, когда деньги давал. А посему долга я перед тобой не признаю. А то, что печь хорошую, добрый уголь и уксус дающую на пользу людям, ты в кучу кирпича превратил, стремясь деньги вернуть, то пусть на твое совести останется. Была печь, нет её теперь. Ну так не ты, я её опять построю. Пусть уголь даёт. Всяко людям польза. На сём, будь здоров Самойла Максимович, а мне пора.
Демонстративно хлопнув ладонью по столу, великий князь встал и сделал несколько шагов к двери. И тут он обернулся, добавив с улыбкой:
— Впрочем, совесть совестью... А будь, Самойла Максимович любезен подпиши-ка письмо, что никаких расписок от Овцина у тебя нет и не было и требовать с него каких-либо уплат ты не считаешь себя вправе.
Нахмурившийся Попов открыл было рот и замер. Спустя секунду он нашёл, что сказать:
— Это дело вашей совести. Требовать с него я ничего не буду, слово даю.
— Слово это хорошо, — усмехнулся великий князь, — а письмо подпиши. Семён Алексеевич сделайте нужную бумагу. Чернявский останься, вдруг твоя помощь потребуется. А я пойду на Фонтанку полюбуюсь. А то, всё некогда на городские красоты посмотреть.
8 апреля 1828, Батово
* * *
Ночная дорога в этот раз далась достаточно легко. Возможно, свежий весенний воздух сделал сон в тряской повозке не таким беспокойным. Или общий ход дел не внушал беспокойства. В столицу прибыло очередное пополнение, потому уже сформированные роты сопроводив арестантов остались в Гатчине. На днях прибудет их имущество, и они окончательно обустроятся в казармах. Арестанты со дня на день выйдут на работы. Доклад по флоту сдан, как и большинство других дел. Теперь всё идёт без участия Саши. Остаётся только ждать. Дела же на подобии крепостного ружья совершенно неспешны. Засядко уехал. Теперь торопиться не куда. Со свободной от дум головой Саша крепко спал, лишь время от времени меняя позу на очередной кочке.
Около семи утра отдохнувший великий князь ступил на землю своего двора и неспешно отправился к коровнику. Осмотрев внимательно всё подворье, понаблюдав за дойкой, за выводом на работы лошадей, он отправился завтракать.
К его приходу уже была подготовлена овсяная каша, чёрный хлеб и чай с баранками. Пригласив за стол Юрьевича и Тиса, великий князь начал есть. Быстро насытившись, он перешёл к чаю.
— Какая интересная баранка, снаружи твёрдая, а внутри мягчайший хлеб, — удивился великий князь.
— Это obwarzanek, — ответил Тис. — Я всегда их любил. Русские баранки похожи только внешне. А делают их совсем по другому.
— Долго ли хранится?
— Увы, по сравнению с баранками довольно быстро сохнет и становится другим. Obwarzanek надо есть пока он свежий недавно от печи. Ваши баранки с самого начала не такие мягкие, а со временем и вовсе превращаются в камень.
— Так в этом и прелесть. Подвесили под потолок и всегда запас хлеба. Не просто баловство а особый вид сухаря или французской галеты. Я бы их намеренно сушил в печи и войскам раздавал вместе с сухарями. Что, кстати, нужно обдумать. Впрочем, давайте к делу. Вы сделали план работ на этот год?
— Да, — кивнул управляющий, — сейчас освободим стол и я принесу бумаги.
— Отлично, были ли сложности.
— Разумеется, многое неясно. Я спрашивал у Клима о местных землях, что да как родит, но он ничего особо полезного мне рассказать не смог.
— Да, Клим. Пошлите за ним. Я хочу, чтобы он был здесь, когда мы будем обсуждать план на год, — попросил великий князь.
Управляющий пожал плечами и вышел из комнаты, но вскоре вернулся за стол.
— Я распорядился, Ваше Императорское Высочество. Хотя зачем?
— Он староста. Может он и не скажет ничего умного, и не поймёт ничего. Но мне нужно, чтобы он понял и рассказал людям, что мы не намерены их уморить голодом. Что если хорошо потрудиться, то будет и хлеб на столе весь год. Это важно. Сейчас, в самом начале нашего дела, это, наверное, самое важное, — немного подумав, великий князь усмехнулся и добавил: — И как говорил Суворов: "Каждый солдат должен знать свой манёвр"... и крестьянин тоже.
Чай был допит, посуду убрали со стола и расстелили план поместья. Великий князь бегло просматривал подготовленные управляющим бумаги, когда в комнату впустили старосту.
— Доброго здоровья. Звали?
— Здравствуй, Клим, — улыбнулся великий князь и указал на место за столом, — верхнее сними, брось на кресло, а сам садись сюда. Нам о многом надо поговорить.
Крестьянин замер непонимающе глядя на управляющего.
— Чего встал, — нахмурился Тис, — Его Императорское Высочество распорядился, верхнюю одежду снять и сесть за стол. Исполняй.
Староста засуетился, в результате чего долго возился со своим зипуном, и, не решившись положить его в кресло возле стены, опустил рядом на пол. После чего, сунув шапку за пояс, сделал два шага к столу и замер.
— Сюда садись, — ещё раз указал на стул великий князь и, дождавшись когда староста сел, продолжил: — Этот год будет тяжёлым. Многое придётся делать такого, что ранее не доводилась. Итак, давайте обсудим, какие заботы нас ожидают в этом году. Господин Тис.
— Кх-м, — управляющий подобрал бумаги по ближе к себе и окинув их взглядом заговорил: — Основное в этом году это сохранить и приумножить скотину. Хлеб, картофель, репа и остальное если и уродится плохо, то докупим столько, чтобы хватило всем сытно пережить зиму. Ваше Императорское Высочество уже дало мне в том своё одобрение. Цель умножения скотины заключается в том, чтобы основать собственное производство масла и в будущем сыра, а также поставлять мясо и птицу для нужд Вашего Императорского Высочества. В будущем возможны и иные заведения, например мыловаренное, но пока об этом говорить рано. Отсюда следует, что запашку земли надлежит производить под корма. Если летом мы можем рассчитывать на выпас по пару, то на зиму необходимо обеспечить заготовку кормов. Это то к чему надлежит приложить основные усилия.
— Согласен, — кивнул великий князь. — Теперь давайте, проговорим работы, начиная с ближайшего времени.
— На днях мы заканчиваем валку леса. Намечено построить, новую конюшню и два коровника, — управляющий встал и ножом для бумаг принялся указывать будущие здания на плане. — Их возведение намечено в июле. Курятник уже начали класть. Гусятник конец мая. Свинарник июнь. Пока же Скот содержится не должным образом, весь вперемешку. Потому возможен падёж. Конечно, лошадей и коров я распорядился отделить. В старой конюшне приспособили всё свободное место под стойла. Как и в старом хлеве. Но скота слишком много. Слабосильных лошадей и неудойных коров я наметил забить, ибо не вижу в них значительной пользы. Гусей пока нет, а куры и свиньи ютятся под одной крышей, разделённые перегородкой.
— Прошу учесть, — отметил великий князь, — хоть все эти постройки и предполагается возвести. Но они, скорее всего, не будут долговечными. Мы пока плохо представляем, что потребуется от нашего хозяйства при содержании большого количества скота и птицы. Коровников, рассчитанных на шестьдесят голов, будет недостаточно в будущем. Придётся строить ещё, и, скорее всего, другие. А эти будем переделывать. Я полагаю, что через три года мы снова начнём строить. Теперь, о людях.
— Сейчас общая кухня расположена в барском доме. Но там очень тесно. Привычный для крестьян порядок приёма пищи до и после работы и небольшим в полдень нами выдержан быть не может. Поэтому завтрак и ужин мы оставили на усмотрение самих крестьян, но в течении дня дважды вывозим еду работникам. Обычно, на первый раз это щи, а на второй каша. Это позволяет не переедать во время работы, а также не готовить много одновременно на тесной кухне. Строительство же новой, по вашему распоряжению, намечено на май. Тогда мы сможем давать работникам завтрак до выхода в поле и ужин после. К сожалению, работники пока сами заботятся о чистоте, но вместе с кухней будет построена баня и прачечная, с учётом ваших пожеланий. В июле хочу поставить длинный жилой дом. Все планы построек я вам передал.
— Да, я посмотрю их внимательно позже, — кивнул великий князь. — Клим, ты хочешь спросить что-нибудь?
— Э-э-м, — крестьянин отрицательно замотал головой, — Жилой дом для кого?
— Хороший вопрос, — улыбнулся великий князь, — Правильный. Для крестьян, прежде всего. Впрочем, не для всех, но это только первый дом. Основная работа будет здесь. Кто хочет, может каждый день в деревню ходить и обратно, а так можно прямо здесь поселиться. У общей печки, кухни, бани. Неволить никого не буду. Не захотите, без вас желающие найдутся. Кстати забыл спросить, как вам нравится единая кухня, что обед работающим даёт?
— Так это, дело известное. Артельная работа, такой и котёл. Но тож работа, а жить артельно, это... — Клим, запнулся, пытаясь подобрнать слова.
— Не привычно, — подсказал великий князь, — зато выгодно. А уговор наш помни. Пять лет по-моему жить будете. А потом как хотите.
Великий князь посмотрел на план и, ткнув пальцем в строение на окраине усадьбы, сказал:
— Господин Тис, вы забыли про лазарет.
— Да, — управляющий кивнул, — намечено построить в мае. Врача нет. И я не ожидаю, что он появится.
— Да, врача нет, — кивнул великий князь, — но для ухода можно будет выделить только одну сиделку, а не по каждой избе. Клим, много этой весной больных-то?
— Да бог миловал, в этот раз лишь трое, но Эдвард Антонович распорядился кормить их особо и они стали лучше.
— Прекрасно.
— Кх-м, — отметился Юрьевич, — а не представляется ли более правильным строить всё крупнее. Не два коровника, а один большой. Не отдельный лазарет, а объединённый с кухней. Единая большая печь во много бережливей маленьких. Ведь именно в этом основная польза большого дома.
— Я думал об этом, и хоть выгоды большой печи очевидны, — кивнул великий князь, — но тепло от печи раздаётся неравномерно. В одном месте бывает жарко в другом холодно. Потому даже в большом доме печей полагается несколько. А вот истопник может быть и один. Потому и коровники не могут быть большими. А ещё меня пугает возможный падёж. Чем больше скота в одном месте, тем больше риск, что всё стадо вымрет при падеже. Разделение же более безопасно. Также не следует располагать лазарет возле кухни или бани. Больных надлежит держать отдельно от здоровых. Также надлежит на будущее подумать о лазарете для скотины, дабы заболевший скот немедленно отселять, и лишь потом думать о забое или лечении. А что для детей?
— Пока все малолетки собираются на день в хозяйском доме, — управляющий слегка поморщился, — но уже заложен отдельный дом для них. С ними три седелки, остальные крестьянки освобождаются для работы. Постарше весь день проводят в Даймище. Однако, насколько мне известно, большинство времени они там не учат азбуки, а заняты помощью в хозяйстве.
— Это точно, — поддакнул Клим и тут же замолк, покосившись на великого князя.
— Не стоило ожидать иного, — кивнул великий князь, — но я пока не вижу другого учителя. Господина Тиса, Эдварда Антоновича, грешно отвлекать на это. И сделать с этим ничего невозможно. Придётся потерпеть.
— Был бы толк от той учёбы, — задумчиво проговорил Юрьевич.
— От неё уже тот толк, что все привыкают, что дети это ученики, а не работники, — нахмурился великий князь, — хотя, хотелось бы большего.
— Ваше высочество, — почесывая подбородок проговорил Юрьевич, — В гатчинской больнице есть некий Алексей из поповских детей. Парень толковый, хоть и молод, грамоте обучен. В лазарет же нужен человек, ему же и быть учителем для детей. Временно. Не кормить же попа из Даймища, просто так.
— Сгодится ли этот Алексей? — великий князь склонил голову в право, потом мотнул ей. — Пусть, пока будет как есть, а на Алексея надо посмотреть. Неизвестно что из этого выйдет. Пока не найдём учителя менять ничего не следует. Что с землёй?
— Здесь сложнее. С июля будем строить новые амбары. Под пар отвёл две трети. Надеюсь сделать там выпас и часть под сенокос. Семя трав решил по многу не закупать.
— Всё таки решили? — переспросил великий князь.
— Не знаю какие травы будут расти добро, а Клим толком сказать не может. Семян я заказал чуть-чуть, но разных. Вот здесь, здесь — управляющий принялся показывать по плану, — здесь, здесь, здесь и здесь будут опытные поля. Тут везде земли разные. Можно будет посмотреть, на какой лучше растёт. Основные же поля... Вот здесь под картофель. Здесь, здесь, здесь и здесь под ячмень. Здесь и здесь под овёс. Здесь два поля под рожь. По ополью одного высадим лён, по вашему желанию. Здесь пшеница. Вот эти места я отвёл под репу, капусту и другое. По осени больших урожаев не жду. Вашему высочеству предстоит быть готовым к закупке по осени, чтобы наполнить построенные амбары.
— Это понятно, — кивнул великий князь, — в этом году самое главное понять, что вообще не родит на этой земле, а с чем можно попытать удачу. И найти, какие корма для скота и птицы, эта земля может дать. Что по работам, освоили ли машины, готовы ли люди трудится?
— Машины я закрепил за Гордеем, — ответил управляющий, — он из деревенских подобрал трёх пареньков по сообразительней. А за людей путь Клим ответит.
— Кхе, — Клим усмехнулся, — я бы сказал пареньков по ленивей.
— Это не важно, был бы толк, — прервал его великий князь. — Так что люди думают, готовы на земле трудится по-артельному?
— Так от чего же нет, — усмехнулся Клим. — Только в артельном деле важно не то, кого на какую работу ставить, а то за какую работу какой пай дать.
— Ты старше, больше видел, — улыбнулся великий князь, — а только говоришь не верно. Главное чтобы дело ущерба не имело. А для того нужно на работу подходящих людей ставить. А пай нужно давать за добрую совесть. И в этом году на нас всех будет лежать большая забота, о том, чтобы каждый получил по своей старательности.
— Не выйдет так ничего, — мотнул головой Клим. — Один толковый, другой неумёха старательный.
— А это наша общая забота. Толкового приставить к делу сложному, неумёху научить, а лодыря заставить работать. Каждому бог даёт крест по его силам.
— Так то бог.
— Аа мы за ним следовать должны.
— Не-е-т, — задумчиво протянул Клим, — один накосил две скирды, другой еле одну смог. А поровну.
— Отчего-ж, — усмехнулся великий князь, — соберитесь миром и скажите второму, сдохни неумеха. Сгинь, не нужен ты нам. Пусть тело твоё под забором сгниёт, нам только умелые и работящие нужны. Так?
— К чему вы так? — переспросил Клим, — Я ведь не про это.
— Про это. Про стариков что немощны, про детей что неумелы, кто ещё две скирды собрать не может...про однорукого, про одноного.
— Это другое. Мир таких не может бросить, не по заповедям.
— Так если тот второй не ленился? Если он просто не может больше? Чем он от старика отличается? К нему иное отношение?
— Нет-нет. Не это, — Клим замотал головой, — но тот, кто умелый он же должен больший пай иметь. Зачем ему скирдовать вторую?
— Затем что бог ему такое умение дал. Кому бог больше даёт, с того больше спрашивается. И две скерды, это его крест. И если он одну сложит, то будет лодырем и хитрецом от креста своего отлынивая. Всякий должен работать из всех сил, что бог ему дал. И за труд свой он награждаться должен по старанию своему.
Клим замотал головой, но промолчал. Великий князь, улыбнулся и добавил:
— Но я не поп. Такие беседы вести. Тебе же главное надлежит запомнить. В работе надо подмечать старание людей и их способность учиться. И всё это немедля сообщать Эдварду Антоновичу, дабы он людей на дело ставил по их умениям. Кто-то будет жаткой в поле управлять, а кто-то дерьмо за коровами убирать. И та, и та работа сделана быть должна. А вот выбрать для неё подходящего человека, это наша общая забота.
10 апреля 1828, Гатчина
* * *
"...Девять вёрст неспешным шагом вполне можно проехать за три часа туда и обратно. А на возможные остановки положить час..."
Рассуждая так, великий князь, в сопровождении Юрьевича и конвоя, направился на конную прогулку, намереваясь ещё раз пройти по местам прокладки будущей дороги. Заодно, хотелось посмотреть начало работ. Он поехал в Мариенбург. Это было ближе, да и работы там уже велись вовсю. Расчистка земли возле фарфорового завода под конечную разгрузочную станцию и разворотное кольцо уже была окончена. Оставалось дождаться отхода влаги из недавно оттаявшей земли для уплотнения и выравнивания грунта. Начав прогулку с места будущей дворцовой станции, великий князь уже через десять минут достиг места работ.
Понаблюдав как более сотни пар рабочих рук толкутся и мешаются друг другу, он проговорил:
— Семён Алексеевич, надо будет в ближайшее время распределить людей по участкам. Не более пятидесяти на одном.
— Охраны потребуется больше, — отметил Юрьевич.
— Несомненно, но работа пойдёт живее. Впрочем, — великий князь заметил Мельникова и направил коня к нему, — узнаем мнение Павла Петровича.
Они подъехали к инженеру, что-то обсуждавшему c Евдокимовым.
— Добрый день, господа, — сразу за приветствием великий князь приступил к делу. — То как идут работы мне не нравится. Слишком много людей в одном месте. Они мешают друг другу.
— Вы правы, — кивнул Мельников, — но это беда начала работ. Люди должны привыкнуть. И сейчас их лучше держать кучей. Дня через два, я отправлю часть на постройку моста, часть на строительство со стороны торфяников, а ещё сколько-то в помощь Овцину. Сейчас на постройке предприятия работают наёмные, но дело идёт медленно. Они заняты исключительно печью. А предстоит расчистка, возведение бараков и цехов. Там понадобится много людей. Ещё бы сто или двести рабочих были бы кстати.
— Хе, через два дня вы до моста и так доберётесь, — усмехнулся Юрьевич
— Возможно, — кивнул инженер, — но люди быстро привыкают, учатся отлынивать, беречь себя. Неумёхи набьют себе кровавые мозоли. Появятся не только притворщики, но и настоящие заболевшие. И скорость работ упадёт. По первым дням никогда нельзя судить.
— Вы правы, — великий князь нахмурился, — основные трудности возникнут позже. Всегда так бывает. Любое дело к своей середине раскрывает свою настоящую сложность. А начало бывает разным и ни о чём не говорит. Не буду дольше отвлекать вас и поеду на торфяник. Посмотрю, как там идёт работа.
Через десять минут он были у речки, возле планируемого моста. Саша с удовлетворением взглянул на вешки отмечающие уровень и створ весеннего паводка. Желая поделиться хорошим настроением, он обратился к Юрьевичу:
— А вы заметили, как живописны буруны на весенней реке. Летом я помню её воды спокойными почти зеркальными. А сейчас она полна силы. И этот напоминающий рычание дикого зверя голос реки.
— Ха, — усмехнулся в ответ воспитатель, — всё же усилия Василия Андреевича не пропали даром, ему удалось заронить в ваше сердце поэтическое зерно. Осталось дождаться всходов. Вы правы, река действительно прекрасна, но вынуждает нас направиться в обход к переправе и мы потратим время.
— Не страшно, свежий воздух, апрельское солнце, щебет птиц и запах пробуждающейся природы. Почему бы и не насладиться возникшей необходимостью. Когда ещё случится такое.
— Да, последнее время вы не балуете себя развлечениями, это весьма необычно для вашего возраста. Всякому учению воспитатель норовит отвести время оставив для потехи лишь час, воспитанник же стремится оставить час ученью. С вами же, Александр Николаевич, учителям всё чаще приходится задумываться о недостатке ребяческих развлечений.
Они направились вдоль реки.
— Я не сильно расстраиваюсь от этого, — заявил великий князь. — Нахожу некое удовольствие в том, что я погружен в сложные дела и успех приносит мне наслаждение. Ребяческие же забавы мне кажутся слишком несложными, а потому не приносят удовольствия. Становится просто жалко тратить силы и время. Вот посмотрите, сколько я потратил на новые пули. А как был счастлив, когда государь оценил их. А сейчас, когда Чернышёв озабочен переделкой ружей под них. Как горд, что государь доверил мне участие в этом деле. И какое блаженство я испытаю, когда в том числе и благодаря мне, наши победоносные войска будут вооружены лучшее всех в мире. Сможет ли с этим сравниться победа в салочки или в бары. Чем значительнее и труднее дело, тем больше наслаждение при успехе.
— А при неуспехе?
— Всякая неудача есть не более чем повод задуматься о совершённых ошибках и достичь успеха в следующий раз. Я склонен любой исход считать лишь частью большого дела на пути исполнения которого я нахожусь...— Саша на секунду замер и скороговоркой, сдерживая дыхание, затрещал: — Новые пули. Затем ружья. Легион. Ракеты. Сахар. Крепостные ружья. Сталь, много стали. Новые пушки. С другой стороны. Торф. Железная дорога. Чугун. Паровая карета. Торфяной уголь. Пароходы. Сталь. Дорога через Сибирь. Тихоокеанский флот. Америка под русским флагом. С другой стороны. Скот. Картофель. Лён. Механизмы. Паровая машина для обмолота или пашни. Ткацкие машины. Сталь. С другой стороны, люди для всего этого. Воспитательный дом. Финский университет. Школа легиона. Новое крестьянское устройство....
Великий князь замолк, восстанавливая дыхание. Лицо его раскраснелось. Руки судорожно перебирали повод коня.
— ...Это... нити маленьких дел сплетающиеся в единый канат которым, я надеюсь, тянуть баржу под названием Россия. Разве ребяческие забавы могут сравниться с этим.
— Всякому человеку нужен отдых, — заметил Юрьевич.
— Несомненно, но дело отдыхать не может. И беда если человек один, но я ведь не один. Пока я не умею, но скоро научусь поручать свои дела знающим людям. Дайте срок.
— Непременно научитесь, — улыбнулся Юрьевич, и переспросил: — Новые пушки?
— Разумеется, — великий князь улыбнулся, — я не вижу большого прока в крепостных ружьях. Они лишь ступенька к пушкам, имеющим стальной нарезной ствол и стреляющим так далеко и метко как это и не представлялось ранее... Как винтовка с моими пулями вскорости заменит старые ружья, так и новые пушки... Это большая дальность стрельбы, иная меткость, а, следовательно, иной ход боя. Это иная армия. И когда новые пушки придут на флот, то это будет совсем другой флот.
— И когда это будет?
— Пушки? Лет через пять. До них ещё очень далеко. Сейчас надо крепостное ружьё доделать. Полагаю через пару дней вернуться для этого в столицу.
— Тогда, осмелюсь заручиться вашим согласием, чтобы сегодня отъехать в Петербург, оставив вас на попечение Абрама Петровича.
— Я не возражаю и прошу передать от меня письмо Шишкову. Я же буду у адмирала тринадцатого в шесть вечера, надеюсь он сможет оказать мне испрашиваемую услугу.
— Непременно. В тоже время, вам с Абрамом Петровичем предстоит серьёзно обдумать как быть с недостатком офицеров. В конце апреля ожидается ещё около тысячи рекрутов. А потом их будет ещё больше. Грядущая война сильно мешает в привлечении офицеров на службу.
— Вы полагаете, дворяне предпочтут отправиться на войну.
— Я думаю, те кто не захочет участвовать в боях, пусть даже имея в виду быстрейшее продвижение по службе, не сильно нужны вашему высочеству.
— Разумно. Но я не настолько рассудителен. В качестве дознавателей я готов брать даже цивильных, а на нижние командирские должности поднимать унтеров. Опыт и умения важнее. Потому, я полагаю брать любых людей, а уж дальше моя забота найти им дело. И я найду применение любому человеку. Не сгодится в легионе, будет землю выбирать на строительстве железной дороги.
Они подъехали к мосту и замолчали. Ехать по людным улицам через город, ведя разговоры, было неудобно. Коней пустили неспешной рысцой. За городом лошадям дали отдохнуть, двигаясь шагом по пустырю. От вешки к вешке, по месту будущего полотна дороги.
— Строительство началось весьма успешно, — сказал Юрьевич, показывая рукой на вешку. — Вы уверены в выгодности вашей задумки с дорогой?
— Отнюдь, будь я купцом, считал бы это предприятие убыточным. Меня привлекает другое. На этой маленькой дороге я хочу научиться. Но затраченные двести тысяч, я полагаю, не вернутся никогда. А ещё я ожидаю дополнительных затрат. Чугунные рельсы скорее всего будут часто ломаться. Паровую карету придётся чинить непрерывно. Не бывает так чтобы сделанное впервые работало долго и хорошо. За каждым первым шагом должно следовать падение, но, не сделав его, никогда не научишься бегать.
— Забавно, — воспитатель почесал подбородок, — Любое. И легион?
— Он тоже. Если вы заметили, постоянно проявляются мои упущения в его устройстве. Ни одно дело, с ним связанное, не дало полностью желаемого результата. Всюду приходится что-то придумывать на ходу и подправлять, подправлять, подправлять. Поэтому совершенно невозможно признать легион чем-то свершившимся. Ему не выпало ещё ни одного настоящего испытания, которое могло бы проверить на прочность мою задумку.
— Жалеете, что мы не успели к начинающейся войне.
— Нет. Я думал о том, чтобы направить часть легиона на Кавказ. Полагаю, там он был бы полезнее всего. Подумав спокойнее, понял, сейчас от этих недообченных рекрутов и офицеров толку меньше чем от мужиков ополченцев. Их время ещё не настало. Следующей весной они, пожалуй, уже будут готовы попробовать себя в деле. Впрочем, всё зависит от офицеров.
— Меня же больше смущает недостаток обозов, — покачал головой Юрьевич.
— Я полагаю, что и с ними я ошибся. И это ещё предстоит выявить и исправить. Сейчас же я лишь могу опасаться, видеть возможные трудности, но мне не хватает опыта и знаний быть уверенным в том, как надлежит поставить дело.
— А можно ли браться за дело, не имея должного знания?
— За дело нужно браться тогда, когда это необходимо. Если есть знания, они помогут. Если нет, их предстоит обрести. Вы опытный офицер, наши генералы тоже многое повидали. Можно было бы взять кого-нибудь из колонновожатых или из опытных снабженцев. Но кто из них знает, как нужно построить снабжение необходимым легиона разбросанного по всему княжеству мелкими кучками?
— Я бы поискал среди бывалых людей с Оренбургской черты, — пожал плечами Юрьевич, — среди казачьих офицеров... Впрочем, нет... с Кавказа....
— Сомневаюсь, — покачал головой великий князь.
— Почему?
— Давайте подождём летних манёвров. Мне кажется, тогда всё станет очевидно.
— Что ж, это лето обещает быть полным впечатлений.
— Вы правы. Война.
— Ах нет, я имел в виду только ваши планы.
— Мои... — великий князь задумался.
Он начал загибать пальцы. Затем бросил это. Некоторое время ехал молча. Почва под копытами коней из довольно плотного суглинка превратилась в рыхлый чавкающий под копытами коней пудинг. Но вскоре вода ушла ниже, вслед за глинистым дном края торфяника. Чавканье прекратилось, но копыта оставляли глубокие следы на буреющем от солнца грунте.
— Да, предстоит не мало, — заговорил великий князь, — Самое важное наверно те два полка легиона, что предстоит к осени собрать по плану Абрама Петровича. Самое красочное это паровая карета и дорога. Они в июне наглядно покажут людям возможности техники. Самым сложным будет открытие стараниями Александра Ивановича первой переделочной мастерской для ружей. Но, пожалуй самым многообещающим, будет изготовление стволов из стали. Чем я и намерен заняться в ближайшее время, чтобы первые стволы крепостных ружей получить к осени.
— А мне представляется более интересной та паровая машина, что строит Матвей Егорович. Жаль война может помешать ему, — Юрьевич вздохнул. — Такая машина, стоящая при заводе может избавить от зимнего простоя. Особенно если наладить её на торфе. Лес слишком дорог.
— На торф я возлагаю большие надежды, — кивнул великий князь и, посмотрев на появившиеся впереди очертания стройки, добавил: — И на печь Овцина. Если удастся получить торфяной уголь схожий с древесным, то заводы можно будет избавить от извечного попрошайничества лесной дачи от казны. А я не вижу, чем торфяной уголь может оказаться не годным.
— Рассыпчатый.
— Несомненно, но я обычный торф изначально полагал прессовать в единые паи. Если их потом прожарить в печи Овцина, получится пай угля.
— Или он развалится от жара, — пожал плечами Юрьевич.
— Всё может быть, — ответил великий князь и пустил коня рысью стремясь быстрее оказаться возле строительства.
Торф на площадке примерно двадцать на двадцать метров был выбран вплоть до глины. Глубина котлована получилась около двух метров, Над площадкой возвышалась высокие направляющие для бабки, роль которой выполнял огромный слегка подтёсанный камень, зажатый между брёвнами. Дюжина мужиков, взявшись за верёвку, через блок поднимала бабку и по команде отпускала её вниз, вгоняя в землю очередную деревянную сваю. Ещё с десяток человек замешивало невдалеке глину, взятую тут же. Овцин, обсуждавший чуть поодаль что-то с одним из мужиков, заметил великого князя и поспешил к нему.
— Здравствуйте, Ваше Императорское Высочество.
— Здравствуй, Иван Иванович, — кивнул великий князь, — Не сгниют, брёвна-то?
— Всё свой срок имеет, но в глине долго простоят. Раньше печь сломаем от ветхости. Опять же мы сверху отдельный слой кладём под основание.
— Ладно, смотрю, Павел Петрович не ошибся, основание весьма высоко лежит.
— Да, здесь очень удобно. Полоса шириной в тридцать саженей и длинной в том направлении около ста и в том пятидесяти. А вокруг дно опускается и торфа выбирать пришлось бы больше. Собственно на этой полосе Павел Петрович и предусмотрел разместить все строения. Сейчас мы закончим с основанием для печи и начнём забивать сваи для прессовальни и сушилки. Склады же будем размещать на насыпном основании без свай.
— Я помню план, — подняв руку, ладонью перед собой, остановил мастера великий князь. — Лучше к вечернему совету подумай, когда и что ты собираешься закончить? И не нужно ли тебе ещё людей?
— Для строительства нужно ещё десятка три, Алексей Фёдорович их обещал дать. С основанием под печь мы закончим послезавтра. По остальному, вечером готов буду доложить.
— Хорошо, вечером жду, — утвердил великий князь и кивнул на мужиков. — Ступай, работа ждёт.
Великий князь отъехал в сторону метров на двадцать и остановился, наблюдая за работой. Потратив на это созерцание минут двадцать, он дал коню в бока и рысью направил его к дворцу. До ужина предстояло ещё поработать над своими прожектами, готовясь к возвращению в столицу.
* * *
Время стремительно приближалось к ужину, который по установившемуся порядку превращался в совещание по обсуждению итогов дня. Саша уже давно закончил письмо Шишикову и теперь сочинял задание на пьесу для народного театра. Оставалось ещё чуть меньше часа времени, когда Юрьевич, непонятно почему медлящий с отъездом, сообщил, что Ратьков и Паукер во дворце и хотели бы поговорить до ужина.
— Непременно, Семён Алексеевич, пригласите их.
Когда гости сели, Юрьевич предложил доктору доложить о результатах проведённого им за последние дни осмотра арестантов и солдат легиона. Паукер покраснел, но коротко глянув на Юрьевича заговорил:
— Мною были осмотрены все арестанты и три роты легионеров вставшие в Гатчине. В целом при условии хорошего питания и надлежащем содержании я полагаю из двухсот шестидесяти четырёх арестантов годными к работам двести семь. Сорок пять могут быть применены на лёгких работах. Двенадцать же полагаю негодными и нуждающимися в лечении.
— Это не плохо, — кивнул великий князь. — Надеюсь вы составили подробные списки. А что с легионерами.
— Совсем не годных к службе промеж них нет. Трое сейчас находятся в лазарете, но в скором времени вернутся. Однако... — Паукер снова покраснел.
— Ваше высочество, когда Август Андреевич называет людей годными это не означает что они полностью здоровы, — вставил своё слово Юрьевич.
— Благодарю вас, — буркнул врач, — действительно, среди годных к работе и службе людей помимо здоровых есть страдающие болезнями, но в таком виде, что могут быть употреблены для дела.
— Я понимаю, — кивнул великий князь, — их болезнь такова, что позволяет им работать, хоть и приносит страдания.
— Не только. Таких болезней бывает много. Но сейчас я бы хотел доложить вашему высочеству о сифилисе...
— Сифилис?
— Н-да, — Паукер кивнул, — это такая болезнь... В первые дни она скрыта... Потом появляются сыпи на коже... Потом...
— Ах, Август Андреевич, оставьте, -нахмурился великий князь. — Я не врач и пока не могу всецело понять всей сложности болезней. Скажите просто. Это заразно? Можно ли больным работать рядом со здоровыми? Жить рядом? Есть за одним столом? Можно ли вылечить? Как долго ею болеют? Сколько они смогут работать?
— Хм, работать рядом со здоровыми они могут. Болезнь может убивать человека годами. Большую часть времени он работать сможет. Вылечиться получается редко. Даже если болезнь не будет убивать тебя, ты будешь носить её в теле и заражать других. Потому жить рядом нельзя, — Паукер снова покраснел.
— Мой юный друг, — вмешался в разговор старый генерал, — болезнь эта зачастую передаётся через распутство с женщинами и содомский грех. Вам ведь известно о подобных грехах?
Великий князь склонил голову набок и посмотрел на Ратькова. Генерал улыбнулся. Великий князь вздохнул.
— Полагаю, я слишком юн. Впрочем, это не важно. Я хочу знать, сколько людей больны этим.
— Среди легионеров четырнадцать человек. Все недавно. Полагаю, лет пять они смогут нести службу, возможно и больше.
— Арестанты?
— Мужчин пятнадцать. Двое способны только к лёгкой работе. Среди баб девять. Два отрока.
— Понятно, — великий князь встал, — всех больных арестантов назначить отдельные команды. Арестантам нашить на одежду белый треугольник. Легионеров собрать в особый взвод. Личные дела отметить. Определить на торфяниках отдельное место для работ. Построить там особые бараки и выселить туда всех больных. Туда же выселять больных иными заразными болезнями. И озаботиться тем, чтобы ограничить их в общении со здоровыми. Что ж, я должен был предвидеть это с самого начала. Я знал, что мне понадобятся врачи в легионе, но не полагал, что они нужны уже сейчас. Дольше откладывать это нельзя. Благодарю вас Август Андреевич.
— Не полагали? — Усмехнулся Ратьков. — Впрочем, меня в значительной мере беспокоит нехватка офицеров для прибывающих рекрутов. Что вы думаете об этом, Александр Николаевич?
— Насколько я понимаю, прибудет ещё около батальона. Предлагаю следующее старших и младших офицеров первой роты повысить на ступень и перевести целиком в столицу для обучения рекрутов. Освободившиеся места замещать офицерами из второй и третьей роты, повышая их на ступень. Младших унтер-офицеров замещать рядовыми. При этом ничто не мешает, как и раньше, приглашать офицеров с других служб. Вообще я бы хотел при школе иметь постоянных людей, но пока не вижу для этого возможности.
— Хм, — Ратьков почесал подбородок, — не слишком ли быстро сложится повышение у офицеров первой роты?
— Не вижу в этом беды. Главное, чтобы при выявлении неспособных, понижение не заставило себя ждать.
— А так и будет... — задумчиво вставил своё слово Юрьевич.
13 апреля 1828, Санкт-Петрбург
* * *
Президент медико-хирургической академии принял великого князя и присоединившегося к нему в столице Юрьевича радушно, но в какой-то игривой манере. Усадив гостей, Виллие с улыбкой высказал великому князю своё порицание:
— Вы весьма нерадивый ученик, Александр Николаевич. Даже самое простое понимание медицины требует не менее года упорной учёбы. Вы же почти целый год не изволили осчастливить нас своим появлением. Ваши письма, заверяющие в прилежном изучении рекомендованных книг, не могут заменить живого примера наставников. И вот вы изволили вернуться в стены академии. И что же привело вас, неужели желание глубже познать медицинскую науку? Или вы намерены ещё одного медика заразить какой-нибудь безумной идеей?
— Яков Васильевич, я всегда был с вами откровенен. Совершенно очевидно, мне не суждено быть медиком. Мой интерес к вашему делу постоянен и он остаётся моей вечной заботой, но, увы, я не могу себя всецело ему посвятить... И о каком заражении вы ведёте речь?
— Бедный Николай Фёдорович и Илья Васильевич, с вашей лёгкой руки, уже год мучаются с эфирным обездвиживанием.
— И как? Успешно?
— Вполне. Можно утверждать, что двое пациентов за это время умерли именно от эфира.
— Надеюсь, помог он большему числу, — пожал плечами великий князь.
— Они уже готовы сделать публикацию в журнале о своих экспериментах, — улыбнулся Виллие.
— А гипсовые повязки никого не заразили? — улыбнулся великий князь.
— Отчего ж, только заливка гипсом обычным способом менее трудоёмка в условиях больницы.
— Это не страшно, я как раз ищу людей готовых лечить не в больницах. Поэтому я здесь.
— Вот как, — Виллие приподнял левую бровь.
— Мне нужен хотя бы один врач, способный обучаться и обучать других. Я намерен предложить ему место главного врача в легионе, создаваемом по указу государя.
— О-о! Это сложное дело. Уж поверьте мне. Устроить медицинскую службу надлежаще в создаваемом из ничего полке... точнее легионе, это весьма затруднительно.
— Я догадываюсь об этом, — кивнул великий князь и положил перед медиком толстенькую пачку исписанной бумаги. — Здесь я постарался изложить то, что представляется мне важным в этой службе. Возможно, что-то надо подправить. Я буду рад, если вы внесёте правки. Но главное найдите мне врача готового сделать это.
— Хе, посмотрим — усмехнулся Виллие и взяв бумаги мельком взглянул на них и отложил на край стола.
— Я буду вам признателен, — улыбнулся великий князь.
Повисла пауза.
— Н-да, — наконец произнёс медик и пододвинув бумаги к себе, пробежался глазами по первым строчкам, — Н-да, вы хотите чтобы я прочёл это прямо сейчас.
— Нет, я вас не тороплю, — великий князь встал, следом поднялся Юрьевич.
— А-э, вы можете подождать? — произнёс Виллие продолжая читать. Он перевернул лист оценил его. — Мне нужно около часа, после чего я хотел бы предложить вам побеседовать об этом и не только со мной.
— Стоит ли... — начал было великий князь, но медик его прервал.
— Александр Николаевич, дело в другом. Мне хотелось бы подробнее поговорить с вами о медицинской службе в легионе. Я хотел бы услышать вас. И я знаю других, кто не пожалел бы, если вас выслушает. Мне нужно время чтобы пригласить их. И вы подробно расскажите нам вот это, — Виллие демонстративно поднял бумаги вверх и положил их ближе к великому князю. — Надеюсь, вы согласны объяснить всё простым языком.
— Разумеется, но я предлагаю поступить иначе. Вы прочитайте, обсудите с теми медиками кому эта служба может быть интересна. А потом я буду здесь ещё раз, объясню всё простым языком и выслушаю ваши мнения. А главное для меня, определиться с тем человеком, кто будет готов взять на себя эту службу. Причём я не исключаю для себя возможности, что это будет лекарь, не имеющий должного опыта. Я готов смириться с этим, главное это пытливый ум, желание исполнять свой долг надлежаще, готовность рисковать собой и карьерой. Опыт и умение придут. Я обещаю такому врачу обширную практику, — великий князь улыбнулся.
— Лекаря?
— Да, когда вы прочтёте, поймёте меня.
— Хорошо, пусть будет как вам угодно, — Виллие кивнул, — вы могли бы быть здесь пятнадцатого к двум?
— Я буду, — великий князь встал. — Я не хотел бы боле отвлекать вас от трудов.
* * *
Ближе к ужину великий князь навестил Шишкова. Министр просвещения встретил гостей радостно, не упустив шанса посетовать на редкость встреч:
— ... Мне старику, всегда приятно говорить с вами, людьми молодыми, смотрящими на мир глазами полными любознательности и ума. Я сам молодею рядом с вами. Кхе-кхе, — Шишков закашлялся.
— И я рад навестить вас, ваш опыт бесценен для меня. Я постоянно нуждаюсь в вашем совете и помощи. Особенно сейчас, когда Василий Андреевич намерился отказаться от попечения надо мной. А мне так необходима помощь литератора.
— Вот как, — склонил голову набок Шишков, затем понимающе кивнул. — Ваше письмо. Возможно, я могу быть полезен.
— Буду честен, не для радости общения я отложил дела легиона и железной дороги и приехал. Мне помощь нужна и я, со свойственной мне прямотой, здесь дабы просить вас о ней. Мне нужно найти человека способного выполнить мой заказ и написать пьесу в духоподъёмном драматическом стиле о Евпатии Коловрате. Василий Андреевич назвал мне Погодина, но не счёл возможным рекомендовать меня.
— Погодин в Москве. В то время как в столице вполне можно найти драматурга, — Шишков, почесал подбородок. — Я полагаю, вам стоит встретиться с Зотовым.
— Вы могли бы представить его мне?
— Непременно. Буду рад. Если ваше высочество сможет послезавтра днём быть в Большом театре... Правда, точное время я возьмусь сообщить только завтра.
— Хорошо.
— Прекрасно, но позвольте поинтересоваться причинами, побудившими вас к такому заказу.
— Полагаю, это будет особая пьеса. Она должна быть поставлена просто, без излишних хитросплетений, и быть понятна не только искушенному зрителю, но и простому обывателю. Основная цель её поддерживать пламя любви к трону и России в сердцах солдат и офицеров легиона. Также не будет беды, если и иные зрители воспримут её. Это особое искусство, должное объединить в служении всех: простых и благородных. И в этом основная сложность. Она должна приучить людей разных сословий сообща стоять под ружейным огнём.
— Что ж, это действительно нечто такое, чего до этого не было. Не будете ли вы возражать если я тоже приму участие в деле?
— Я буду рад этому. Вот, — великий князь достал из-за пазухи сложенные листы и протянул Шишкову, — мои наброски по этой пьесе. Если всё получится, я готов буду заказать создание подобных пьес и по другим сюжетам. Мне важно чтобы солдаты легиона имели правильное отношение к службе.
— Это звучит здраво, я внимательно всё прочту, — Шишков убрал бумагу в ящик стола. — А сейчас прошу вас отужинать вместе со мной. Уважьте старика.
14 апреля 1828, Санкт-Петербург
* * *
Командиры первой роты со вчерашнего дня были заняты муштрой тех немногих рекрутов, что оставались в ракетном заведении. Хоть многие из них определялись в ездовые, но Давыдов благоразумно решил натренировать на них будущих командиров легионной школы. Великий князь легко согласился оставить их при школе вплоть до особого случая. одновременно и для ездовых стрелковая наука не представлялась лишней. Великий князь с удовольствием наблюдал тренирующихся солдат. Необходимая для этого времени строевая не вызывала у него большого интереса. Ничего нового он местным предложить не мог. В условиях, когда исход битвы во многом решался тем, насколько удавалось сохранить порядок при перестроениях и движении, военные достигли совершенства в строевой подготовке. Она не была той парадной показухой двадцать первого века. Шагистика, высмеиваемая светскими шаркунами, имела глубокий практический смысл. Барабан давал неспешные сто ударов в минуту, соответствующие темпу на поле боя. Под этот ритм шеренги солдат, действуя как неразрывные чёрточки, совершали перемещения то выдвигаясь вперёд, то отступая, то становясь друг за другом, то замыкаясь в каре.
— Людей мало, — отметил стоящий рядом Юрьевич, — невозможно построить трёхшерножную линию.
— Им не надо. Это солдаты обоза. Правильнее их учить действовать малым числом. Но и строй им полезен, вдруг доведётся встать в шеренгу. Пойдёмте, посмотрим, как учат звенья и отделения.
Они пошли дальше. На небольшой площадке отделение ездовых училось заряжать. Великий князь с удовольствием отметил, что придуманные им макеты, сделанные из старых изношенных ружей, просто прекрасны.
— Курок на полувзвод, — командовал унтер, зорко следивший за подчинёнными. — Полку открой. Трубку на полку, Закрой полку. Нитку порви.
Убедившись, что все ездовые разместили скорострельную трубочку на полке, унтер продолжил:
— Приклад на землю. Патрон скуси. В дуло сыпь. Пулю в дуло. Бумагу в дуло. Шомпол. Прибей. Раз, два, три. Шомпол верни. Товсь.
Ружья взлетели вверх, щелкнули курки, вставая боевой взвод.
— Молодцы, соколики, — улыбнулся унтер. — Этак, завтра уже с колена заряжать начнём. Разряжай!
Солдаты выдернули пробки, заменяющие казённые винты и шомполами стали выбивать на землю мелкий песок, деревянную пулю и бумагу. Великий князь с улыбкой взглянул на Юрьевича.
— Посмотрим на стрелковое учение, -пожал плечами воспитатель.
Они пошли туда, где прапорщик гонял вдоль длинной стены цеха ракетного заведения три звена ездовых.
— Враг отступает. Огнём вперёд, марш-марш!
— Отделениё, Огнём вперёд, марш-марш, — еле расслышал великий князь.
— ... Дубины! Я как показывал!
Наконец они подошли достаточно близко, чтобы видеть происходящее. Великий князь жестом остановил прапорщика, готовившегося отрапортовать, и указал продолжать учение.
— К начальной черте! — скомандовал прапорщик и, дождавшись когда солдаты вернутся, продолжил: — Враг отступает. Огнём вперёд, марш-марш!
— Отделение, — тусклым голосом отозвался командир отделения ездовых, — Огнём вперёд.
— Они не слышат тебя! — гаркнул, как только мог, великий князь. — Громче!
— Отделение! Огнём вперёд! Марш-Марш!
Девять солдат, включая самого командира отделения, стоявшие в три шеренги с интервалом в два шага смещением друг относительно друга на один шаг в сторону, начали наступление. Задняя тройка выбежала оставив первую шеренгу позади себя в пяти шагах. Стала на колено, вскинув ружья и щёлкнула курками.
— Выстрел! — озвучил прапорщик.
Вторя шеренга побежала вперёд. Миновав "отстрелявшихся" солдат, имитирующих перезарядку, вторая тройка забежала вперёд на пять шагов. На колено. Вскинули ружья.
— Выстрел!
Последняя тройка побежала вперёд.
— Ваше Высочество, я оставлю вас. Видимо, почту привезли, — предупредил Юрьевич и, получив одобрительный кивок, удалился.
Солдаты же продолжали наступление.
— Стой! — Скомандовал прапорщик. — Враг остановился, готовится наступать.
— Отделение! Огнём к обороне!
Солдаты собрались в начальное построение. И принялись по-шереножно вести огонь.
— Вы не в строю взвода, на вас выходит кавалерия, — дал новую вводную прапорщик.
— Отделение! В ежа! Огонь по команде!
Солдаты примкнули тесаки и вплотную прижавшись друг к другу. Часть их развернулась, создав круговую оборону. Четверо крайних встали на колено. Остальные продолжили стоять. Командир отделения оказался в середине. Посчитав, что всё интересное он уже видел, великий князь развернулся и направился прочь.
"Не плохо. Главное не забывать о специальностях. Обозникам полезнее уметь держать оборону вокруг обозов. А этому тоже нужно учить. И вообще много чему. Ездовой это такой же специалист как и стрелок, а не просто недосолдат..."
С такими мыслями он вышел к площадке для отработки штыковой, где отделение ездовых увлечённо нападала на мешки с соломой.
"...И штыковая им нужна и общефизическая подготовка. А ещё им пленных охранять и трофеи собирать. И фуражировка на них. Это прям спецназ на телегах, который отделениями, рискуя столкнуться с крупными партизанскими отрядами, должен будет рассыпаться по территории и обеспечивать контроль и сбор ресурсов. Обоз должен стать полноценной тыловой службой... в идеале... потом... но готовиться к этому надо сейчас..."
Неизвестно сколько времени созерцал великий князь упражнения со штыком, когда Юрьевич вернулся к своему воспитаннику.
— Есть важные новости, Ваше Императорское Высочество.
— Я слушаю, — повернулся к нему великий князь.
— Его Императорское Величество подписал манифест об объявлении войны с Оттоманской империей.
— Что ж, мы ждали этого. Ещё что?
Юрьевич улыбнулся.
— Его Императорское Величество подписал манифест, в котором призвал своего брата Его Величество падишаха Персидского оказать помощь русским войскам, ведущим войну.
— Это радостно. Интересно, что он ему пообещал.
— В манифесте ничего такого не написано, — улыбнулся Юрьевич, — но памятуя о недавней турецко-персидской войне, закончившейся в двадцать третьем году для персиян ничем, несмотря на взятие ими Эрзерума, я полагаю, что государь нашёл нужные слова.
— Хорошо. Ещё?
— Виллие просит, дать ему ещё день. Он будет рад если вы посетите академию шестнадцатого в три часа.
— Пусть.
— Шишков, встретился с Зотовым и будет рад представить его вам завтра в два.
— Хорошо, это всё?
— Вкратце. Вот бумаги вы можете найти там, что я посчитал незначительными.
16 апреля 1828, Санкт-Петербург
* * *
В медико-хирургическую академию великий князь приехал за десять минут до назначенного времени. Полон задумчивости он неспешно поднимался по лестнице в кабинет президента и столкнулся с Буяльским.
— Здравствуйте, Ваше Императорское Высочество! — Воскликнул врач.
— Здравствуйте, Илья Васильевич, — сдержано ответил великий князь, не в силах вырваться от раздумий о предстоящем выступлении.
— Я прочитал ваши основные положения по медицинской службе в легионе, — улыбаясь, сообщил Буяльский. — Должен отметить, что в нём есть немало интересных мыслей. И это не только моё мнение. Яков Васильевич отнёсся к вашему эссе весьма благожелательно. Сообщу по секрету, вчера состоялось большое обсуждение, на котором были почти все доктора академии. Уверен, сегодня все будут готовы выслушать вас внимательно.
— Благодарю, это позволит избежать многословного повторения написанного, — заключил великий князь.
За этим разговором они прошли через двери кабинета внутрь. Не очень большая комната была заполнена людьми. Десятка два человек собралось тут. Поприветствовав собравшихся, великий князь прошёл к столу президента и сел на приготовленный для него стул.
— Ещё пара минут и начнём, — сообщил ему Виллие.
— Хорошо, — кивнул великий князь, — кого-то ждём?
— Николай Фёдорович окончил штатную операцию и будет сию минуту.
— Отлично, тогда я хотел бы спросить вашего совета, Яков Васильевич. Полагаю, что все присутствующие знакомы с тем, что было мною написано, потому я могу не повторять всего, сосредоточившись на главном.
— Это правильно, Александр Николаевич. А пока есть время, я хотел бы представить вам человека, которого рекомендую принять на эту службу, — Виллие привстал и обратился к высокому худощавому человеку сидевшему неподалёку: — Дмитрий Дмитриевич, прошу вас подойти.
Человек сделал несколько шагов и оказался возле великого князя.
— Ваше Императорское Высочество, рад приветствовать вас.
— Это Дмитрий Дмитриевич Бланк. В двадцать четвёртом он окончил нашу академию и сейчас служит лекарем при полицейском ведомстве. Не раз отмечался положительно. — отрекомендовал врача Виллие. — Мне представляется именно такого человека вы искали.
— Хорошо, — кивнул великий князь, — надеюсь, Дмитрий Дмитриевич, у нас ещё будет время поговорить.
— К вашим услугам, — кивнул Бланк.
В это время в кабинет вошёл Арендт и, извинившись, занял своё место. Виллие встал и обратился к собравшимся:
— Коллеги, Его Императорское Высочество озабочен созданием медицинской службы при своём учреждении. Вы все знакомы с его набросками размышлений о ней, однако крайне полезно будет подробнее выяснить его мнение. Прошу вас.
Великий князь встал, выставил слегка вперёд правую ногу и заговорил:
— Согласно образцовому уставу легиона одной из основных забот офицера является сохранение, находящейся под его рукой команды в способном к ведению боя виде. Частью этой заботы является сохранение здоровья солдат и офицеров во всякий момент времени, в том числе и в бою. Именно для помощи командиру в этом и назначена медицинская служба легиона. Оная представляет собой организованных особым образом медиков легиона. Именно в проведении этой организации, обучении людей и администрировании и будет заключаться служба главного медика легиона, на должность которого я сейчас ищу человека, — великий князь немного подался вперёд. — Поскольку все читали моё эссе о будущей медицинской службе, позволю себе не повторять всего написанного. Обращу внимание на основное. Все заботы службы делятся на три основных. Первая из них по очередности, но не по важности, это лечение больных и раненных с целью возвращение их на службу. Для этой цели надлежит устроить большие и малые лазареты и госпитали по всем гарнизонам легиона. А также устроить передвижные госпитали на случай похода. Обучить или нанять в необходимом количестве людей. Организовать в госпиталях и лазаретах дело так, чтобы наибольшее число солдат возвращалось годными к дальнейшей службе. Вторая забота это своевременное обнаружение больных и раненых на месте их нахождения и доставка для дальнейшего лечения. И, самая главная, третья забота, наблюдение за несением службы в легионе и, взаимодействуя с командирами, изменение службы так, чтобы добиться наименьшего числа заболевших и получивших ранения.
Великий князь замолчал, обвёл глазами слушателей и, остановив взгляд на Бланке, продолжил:
— Что касается забот по лечению, то названы они первыми потому, что хорошо понимаемы всеми медиками. Госпитали и лазареты были при армиях с древнейших времён. Постоянно совершенствуется их устройство. Лечение становится с каждым годом всё лучше. Уже можно применять эфир, делать гипсовые повязки вместо заливки. Много что улучшено и многое предстоит улучшить. Я буду рад поддержать главного медика легиона в его попытках улучшить лечение, устройство госпиталей или обучение. Но это есть только борьба с наступившей болезнью. Это лишь оборона. А всякому военному очевидно, оборона, как бы искусно построена не была, не может подарить победы на поле боя. Только атака. И подготовкой её является своевременное обнаружение всех заболевших. Выявление болезней при самом их возникновении позволит проводить лечение более смело и карантинными мерами своевременно защитить здоровых. Я знаю, никого нельзя удивить проводящимся врачебным осмотром, по какому либо поводу. Так, недавно по моему поручению были осмотрены солдаты легиона. Выявлены больные. Но... — великий князь сделал паузу и демонстративно поднял указательный палец вверх, привлекая внимание, — совершенно очевидно, если я не хочу чтобы в походе значительная часть солдат слегла по дороге, подобные осмотры надлежит устраивать на постоянной основе. Ежегодно, а лучше ежемесячно или еженедельно. Легион есть войсковая часть особого рода, его взвода разбросаны по значительной территории и совершенно невозможно одному или даже десятку медиков объехать и осмотреть все гарнизоны, разбросанные по всему великому княжеству. А стало быть надлежит при каждом гарнизоне обучить фельдшера, снабдить его инструментом, регулярно проверять его навыки, чтобы он, постоянно находясь при гарнизоне в пять десятков человек, самостоятельно осуществлял необходимые осмотры и принимал первые меры по лечению. Это работа медицинской службы совершенно другого рода, нежели привычная нам. При численности легиона чуть больше трёх полков обычной армии, число подчинённых у главного медика окажется более пяти сотен человек. А сколько сейчас служит в медико-хирургической академии, Яков Васильевич?
Великий князь с этим вопросом развернулся к Виллие. Врач замялся, но неуверенно проговорил:
— Меньше Ваше Императорское Высочество.
— Вот, — великий князь удовлетворённо кивнул. — Это то, на что я хочу обратить внимание. Медицинская служба легиона это нечто новое, не опробованное раньше. Она многочисленна. Слишком многочисленна, а потому не может быть укомплектована в полной мере даже лекарями. Придётся брать толковых солдат, учить их медицинскому делу и оставлять при маленьких гарнизонах фельдшерами. На них ляжет основной груз работы. В том числе и самой главной, по проведению атаки на болезни. Медицинской службе предстоит контролировать качество еды и питья солдат, их ночлег, их одежду, чистоту. Разумеется, это предстоит делать во взаимодействии с командирами. Но это основная и повседневная забота медицинской службы. Только сытый, чистый, тепло одетый, хорошо обутый солдат способен выдержать поход и быть в надлежащем виде к полю боя. Недуг страшится такого солдата. И медицинской службе предстоит понять, как и чем надлежит кормить солдат, какими занятиями их утруждать, как часто водить в баню, стирать одежду. Всё то, чему раньше не придавалось должного внимания и оставлялось на усмотрение командиров, теперь надлежит поставить на твёрдую научную основу...Кхе-Кхе.
Великий князь поперхнулся, не столько от пересохшего горла, сколько от собственных слов.
— Воды, — попросил он.
Виллие протянул стакан. Вода имела странноватый запах и железистый привкус.
— Научную основу, — повторил великий князь, — И об этом я хочу сказать особо. Всякий возглавивший дело должен иметь не только желание служить, но и стремление к медицине как науке. Особое место во всяком деле, связанном с наукой, отведено опыту. А точнее его подробному описанию и вдумчивому изучению. Всякий заболевший есть прекрасный подопытный для врача. И это правильно. Любой лекарь легиона должен исполнять сам и приучить всех фельдшеров к тому, чтобы описания болезней, ранений, осмотров, качеств еды и питья и всей жизни подопытных дотошно выяснялись и записывались. А главному медику легиона помимо всего прочего предстоит эти записи изучать и, основываясь на них, предлагать и пробовать новые способы лечения. Я обещаю этому врачу огромную семитысячную практику наблюдения за самыми разными человеческими болячками. И почти полную свободу в лечении их.
Великий князь замолчал, посмотрел на Виллие и добавил:
— Пожалуй, я достаточно сказал. Теперь я готов услышать от опытных медиков о тех обстоятельствах, на которые я по своему недомыслию не обратил внимание.
— Гм, — президент академии почесал щёку. — Когда я прочёл ваше, гм-м, эссе, то моё внимание больше привлекли предложения по организации лечения. В то время как, осмотры и наблюдение за чистотой, мне представлялись не столь важными, поскольку усилиями немногочисленных врачей уследить за этим совершенно не возможно. Но если говорить о пяти сотнях фельдшеров, то прежде всего возникают опасения в излишних затратах. Настолько ли эти меры позволят защитить солдат от болезней, сколь накладны они будут казне. Как вы полагаете, Иван Фёдорович?
— Хе, — Буш улыбнулся, — мы вчера о многом говорили. Думали об этичности отказа в помощи тяжелораненым. Рассуждали об удобстве эфира в полевом лазарете. Спорили о необходимости умывания рук спиртом и кипячения инструмента. Подвергали сомнениям предположение Александра Николаевича о микроскопических существах. Столько интересного, пусть и весьма сумбурно и бездоказательно, изложил Александр Николаевич в своём, гм-м, эссе. В то же время само отношение его выражающееся словом "атака" интересно. Мне представляется, что всем, а Дмитрию Дмитриевичу особенно, будет интересно услышать в ходе каких рассуждений Александр Николаевич пришёл к мыслям, изложенным им ранее.
Промеж медиков раздалось одобрительное хмыкание, очевидно такая постановка вопроса была им хорошо знакома.
— Что ж, — заключил Виллие, — надеюсь вы, Александр Николаевич, сможете удовлетворить наше любопытство.
— Это потребует времени, — коротко ответил великий князь.
— Мы готовы ко всему, — улыбнулся Виллие.
— Тогда, — великий князь сел и откинулся на спинку стула, — устраивайтесь поудобнее.
Подождав несколько секунд Саша принялся пояснять:
— Начать следует с особенностей службы легиона. В отличии от привычных нам армейских полков, гарнизонов внутренней стражи, не беря в расчёт казачьи поселения на далёких рубежах, в которых самым незначительным отдельно расположенным можно полагать гарнизон в триста человек. Легион изначально предполагается разместить по великому княжеству гарнизонами около пятидесяти человек. Столь малые по численности гарнизоны должны располагаться примерно в ста верстах друг от друга, накрывая княжество, образно говоря, сетью. Этим легион похож не на войска, а скорее на полицию, но в отличии от оной, гарнизоны располагаются не в городах, а в стороне от них. Также совершенно недопустимо полагаться на местных лекарей. Поскольку между гарнизонами около ста вёрст, очевидно, что в случае болезней или ранений медик не сможет быстро добраться из одного в другой. В каждом гарнизоне нужен свой лазарет и медик. Тем не менее, невозможно в каждом гарнизоне, из-за их многочисленности, иметь не то что доктора, но даже лекаря. Нет никакого иного выхода, как только выбрать солдата по сообразительнее обучить его самым элементарным вещам, чтобы он мог поддержать больного до приезда настоящего врача. Этих солдат я назвал фельдшерами. В каждом гарнизоне должен быть такой. Именно его заботами будет наполняться гарнизонный лазарет. Но нужно определить уровень его знаний, подобрать для него и снабдить необходимым инструментом и лекарствами. Научить, как действовать при лихорадках, холере, оспе, отравлениях, лёгких ранах и многом другом. Это очень сложно, но именно для легиона, необходимо. Помимо гарнизонных лазаретов надлежит предусмотреть и полноценные больницы, куда в случае надобности будут свозить больных солдат. В них уже должны трудиться настоящие лекари и врачи. И для всего этого предстоит продумать снабжение лекарствами, инструментом, обучение, доставку больных и само лечение, — великий князь шумно выдохнул. — Имея такое число людей в медицинской службе, было бы непростительно, потакая их бездеятельности, не начать борьбу с болезнями не с момента их возникновения, а раньше. Совершенно очевидно, что соблюдение некоторых правил и порядка позволит уменьшить число заболевших. Стоит только перестать кормить солдат тухлятиной и количество больных животом уменьшится. Стоит только нормально одеть солдата и отапливать казармы и количество простуженных уменьшится. Хорошее питание, чистый воздух и вода, теплая одежда, отсутствие блох и вшей всё это должно уменьшить число заболевающих. Наконец, постоянные проверки здоровья позволят надеяться, что можно своевременно обнаружить заболевших и определить их в карантин до того как весь гарнизон будет заражён. Всем этим предстоит заниматься фельдшерам, но и для лекарей найдётся дело. Моё мнение о том, что множество болезней порождены микроскопическими существами...
Многоголосое "Хе" перебило речь великого князя. Виллие вынужден был вмешаться:
— Коллеги, прошу вас быть сдержаннее. Нужно помнить, что Александр Николаевич не более чем любящий медицину человек. Но напомню вам и другое: многим известный доктор Данило Самойлович совершенно схоже предполагал, что причиной чумы является микроскопические существа. Он не смог доказать этого предположения, но оно очевидно не заслуживает пренебрежения.
— Благодарю вас, Яков Васильевич. Действительно, это не более чем смелое предположение, которое ещё предстоит проверить. Но заболевание холерой в силу наличия в воде холерного микроба, мне представляется более вероятным, нежели заболевание от дурного воздуха. Врачам больниц легиона в мирное время предстоит изучать все возможные методы лечения, определять причины болезней, придумывать новый инструмент. Это работа для настоящих творцов, имя которых останется в памяти потомков. И эту научную работу тоже предстоит поставить надлежаще. Всё это есть устройство медицинской службы легиона мирного времени. Но это не всё.
Великий князь выпил воды и продолжил:
— Помимо гарнизонной службы легион может быть собран в поход. Взвода и роты могут достаточно длительное время самостоятельно действовать на манер партизанских отрядов войны двенадцатого года. Также все силы легиона могут быть собраны в одном месте для боя в привычных нам порядках. И для всего этого необходимо особое устройство медицинской службы военного времени. Первое что приходит в голову, это рассмотреть, как в условиях большой баталии необходимо устроить вынос из боя раненых и их лечение. Представим, что легион в полном сборе ведёт бой. Стрелки падают сражённые пулями врага. Сейчас в армии раненых выводят с поля боя их товарищи. В легионе довольно малочисленен, каждый ствол на счету. Нельзя позволить солдатам покидать бой, потому имеющийся в каждом взводе из пятидесяти человек фельдшер третьей статьи и дознаватели, а возможно и иные назначенные командиром взвода солдаты будут выносить раненых с поля. Два таких носильщика на пятьдесят человек, полагаю достаточным. Фельдшер и его помощники находится непосредственно за спинами солдат. Когда он замечает раненного, то пробирается к нему. Если он видит, что раненый теряет слишком много крови, то накладывает давящую повязку. Основная задача фельдшера вынести раненого из первых линий на перевязочный стол, устроенный ротным фельдшером второй статьи в саженях двадцати или пятидесяти за строем роты. На перевязочном столе ротный фельдшер накладывает повязки и пытается остановить кровь. После чего при помощи ездовых и дознавателей отправляет раненых пешком, на повозках или носилках в передвижной батальонный лазарет. Последний представляет собой несколько повозок, постоянно двигающихся вслед за своим батальоном. Фельдшер первой статьи выполняет в лазарете следующие задачи. Во-первых, разделяет раненых на пять групп. А именно незначительно раненые, таковым в батальоном лазарете накладывают швы и повязки и переводят в резерв батальона. В случае ожесточённого боя эти раненые могут быть снова брошены в огонь, либо использоваться для помощи в лазарете, либо по иным надобностям. Далее легкораненые, это люди с оказанием помощи которым можно довольно долго подождать без существенного ухудшения. Они могут сами передвигаться, есть, справлять нужду. Такие раненые остаются при лазарете до возникновения возможности отправить их в полковой госпиталь. Люди, которым требуется неотложная и немедленная помощь тут же отправляются в полковой госпиталь. Солдаты которым уже невозможно помочь остаются в лазарете, пока наконец не появится возможность уделить им время. Полковой госпиталь это устроенный палаточный медицинский лагерь, расположенный на отдалении в полверсты или версту от батальонного лазарета. В нём должны быть отдельные палатки для содержания прооперированных, ожидающих операцию и проведения операций и перевязок. По прибытии в госпиталь раненые снова разделяются на безнадёжных, требующих безотлагательной операции, скорейшей операции и операции в обычном порядке. В полковом госпитале полагаю необходимым иметь не менее двух операторов, которые попеременно будут работать на четырёх столах...
Великий князь запнулся. Он посмотрел на слушателей. Встал и произнёс:
— Мне необходимо ещё раз проговорить всё, прежде всего, чтобы самому лучше представлять сказанное. Вот это линия стрелков в бою, — великий князь рукой обозначил линию фронта, оставив руку висеть, для наглядности. Указательным пальцем другой руки он принялся обозначать движение раненого по узлам медицинской службы. — Фельдшер стоит за стрелками в саженях десяти. Он видит раненого и выносит его из боя на ротный перевязочный стол. Перевязочный стол находится здесь же в боевых порядках, в саженях сорока. Раненому останавливают кровь, если могут. Кладут на носилки или повозку и отправляют в батальонный лазарет, который уже находится достаточно далеко от боя. И если ядро ещё может его достичь, то пуля уже точно нет. Это где-то двести саженей от линии. В каком-нибудь овраге, лесочке или за холмом. Командовать лазаретом должен либо очень опытный фельдшер либо лекарь. Главное это определить каких раненых необходимо отправлять дальше и в каком порядке. После чего раненых привозят в полковой госпиталь. Где их пытаются лечить. Поскольку раненых, очевидно, может быть много. Хирургов же скорее всего будет недостаточно. Нужно разделить саму операцию и всё что ей сопутствует. Пока оператор удаляет пулю на одном столе. На другом фельдшер зашивает уже прооперированного больного. С третьего стола уже снимают раненого и уносят в другую палатку, а стол моют и накрывают чистой простынёй. А на четвёртый уже кладут следующего, с которого фельдшер срезает одежду. И вот уже второй оператор приступает к четвёртому столу, давая своему коллеге возможность отдохнуть.
Слушатели заворожено наблюдали за руками великого князя, рубящими движениями демонстрирующих этапы операционной работы.
— Надо попробовать, — глухо прозвучало откуда-то слева.
— Разумеется, надо пробовать, — тут же согласился великий князь. — Многое ещё предстоит проверить. Я же собираюсь при следующих учениях легиона непременно вывести в поле и медицинскую службу. Само по себе устройство палаточного госпиталя тоже требует сноровки. Важно не только уметь поставить госпиталь, но и быстро его погрузить на подводы. Возможно, легиону придётся отступать и тогда госпиталь должен уйти первым. Однако, вернёмся. Помимо полкового, в ближайшем городке или селе должен быть устроен легионный походный госпиталь. Там солдаты должны лечиться при незначительных ранениях. Для долгого лечения легионеры должны, по возможности отправляться, в обычные госпитали и больницы. Но это большая баталия. Взвода, роты, батальоны легиона часто могут вести войну на партизанский манер. Тогда не будет возможности переслать раненого в более высокий госпиталь и придётся лечить его на месте. И к этому тоже предстоит быть готовым. Завершу с этой частью. Таким образом, медицинская служба легиона должна сочетать в себе службу военного времени, подвижную, готовую принять тысячи человек раненых или пострадавших от походной болезни и службу мирного времени, изучающую болезни и обучающую легионеров основам медицины на случай войны. Я закончил.
— И всё же, — сказал Буш, — вы увлеклись. В своём, гм-м, эссе вы достаточно подробно описывали заботы фельдшера в гарнизоне, как вы выразились, в мирное время. Было бы очень хорошо, если бы вы так же рассказали нам об этом.
— Хорошо. Я, по-прежнему, не намерен повторять написанное, но пояснить, как я пришёл к этим мыслям, готов. В мирное время каждый взвод располагается отдельным гарнизоном. Между ними расстояние надо полагать около ста вёрст. Тем самым гарнизон можно представить себе неким кораблём, находящимся в море. Он также должен иметь запас еды, место для ночлега, средства лечения заболевших и многое другое, что обеспечит длительное пребывание команды в море. Гарнизон весьма малочисленнен в отличие от привычных нам армейских гарнизонов. Потому мне представляется совершенно неразумным в дополнение к несению службы обременять всех солдат самостоятельной готовкой еды, стиркой, починкой обуви и прочим. Их всего пять десятков человек и каждый ствол на особом счету. А раз так то повар, каптенармус и фельдшер совершенно необходимы. Они и приданные им помощники должны обеспечить солдат, несущих службу, всем необходимым. Фельдшеру отводится особая роль. Он со стороны медицинской службы должен помогать командиру сохранять свой взвод в боевой готовности. Для этого необходимо следить за питанием. Это очевидно. Голодные люди чаще болеют. Следить за теплом в помещении и в одежде. Промерзание людей ведёт к болезням. Следить за качеством обуви и одежды. Сбитые в кровь мозоли не позволят солдату выдержать похода. Я исхожу из предположения, что множество болезней есть следствие проникновения в человека микроскопических существ. Это предстоит ещё выяснить, но пока я исхожу из этого. Отсюда следует предположить, что эти микроскопиче... микробы проникают в человека с плохой водой или едой, с укусами всяких насекомых и крыс, наконец пуля также может занести их внутрь. А также нож и руки хирурга могут быть тем путём, которым микробы попадают в человека. Отсюда, надлежит следить за отсутствием блох, клещей, крыс, мышей. За гнилостью еды и воды и вообще за чистотой в одежде в казарме и везде. Особо надо следить за чистотой посуды и рук повара, чтобы остатки старой гниющей пищи не попадали в еду. Отдельно предстоит уделить внимание местам отхожим, которые помимо плохого запаха могут, очевидно, служить пищей для гнилостных микробов, кои могут попасть обратно к людям. Также необходимо скорейшим образом отделять больных от здоровых, дабы микробы с кашлем или выдохом не могли попасть в других людей.
— Хм, — поднялся Бланк, — Ваше Императорское Высочество, не кажется ли вам опрометчивым действовать исходя из предположений, не подтверждённых ещё в должной мере?
— Опасения понятны, — кивнул великий князь, — но я исхожу из другого. Если мои предположения ошибочны, какая беда будет от того, что в гарнизоне будут чаще мыться и перетравят всех крыс. Если же они будут верны, то польза очевидна.
17 апреля 1828, Санкт-Петербург
* * *
С самого утра Юрьевич отправился в Зимний дворец, оставив наследника престола на попечение Мердера в Аничковом. Когда великий князь уже был готов ехать на торжественный обед в Зимний, появился Жуковский. Он имел намеренье сопровождать пока ещё своего воспитанника. Втроём они сели в ландо и поехали на праздник. Василий Андреевич не стал медлить, и как только экипаж тронулся заговорил:
— Я слышал, вы поручили Зотову пьесу.
— Да. Мне довелось рассказать Александру Семёновичу об этой своей идее. И знаете, он воспринял её с большим оживлением, сразу предложил мне свою помощь и представил мне Зотова. Я даже не успел отписать Погодину письмо с просьбой взяться за моё дело, как уже появились люди из столицы готовые работать. Я не смог устоять перед искушением. Теперь я всякий день, заехав в гости к Зотову, могу справиться о ходе работы.
— Что ж, это действительно удобно. Надеюсь, вы взяли на себя труд ознакомиться с прежними его пьесами. Может так оказаться, что его перо не столь искусно.
— Я, право, не большой знаток, — улыбнулся великий князь, — но я помню, как вы обещали мне помощь в рецензировании. Полагаю, что вашим участием мы сможем исправить любую небрежность в пьесе.
— Право слово, за некоторых проще сделать самому, чем исправлять, — скривил губы Жуковский.
— А это же прекрасно, если у меня будет возможность выбрать из двух пьес лучшую.
— Увы, достаточно ли вы искушены в литературе, чтобы выбрать. Общество может не верно оценить ваш выбор и составит о вас превратное представление. Я бы рекомендовал вам остеречься своего участия и довериться мастерам.
— Я готов довериться вам.
— Увы, я не могу быть непредвзят, а потому не гожусь для такого.
— Тогда кто?
— Вы задаёте сложный вопрос.
— У меня нет выбора. Пьеса должна быть. И она будет. Насколько хороша, сказать сейчас невозможно. Это не означает, что я не могу взяться за это дело. Наоборот я должен, это мой урок.
— Вы, как всегда, поспешны в словах, — Жуковский улыбнулся. — Кстати, о словах, многие стали отмечать, что вы неуважительны к родному языку. Вы норовите чрезмерно часто заменять привычные названия какими-то уродцами. Последнее, что я недавно слышал, слово "микроб". Я советую вам быть осторожнее. Небрежность речи, есть небрежность мысли. Чрезмерно упрощая в словах, вы можете не осознать глубинной сути.
— Наоборот, я стремлюсь к ясности. Речь должна быть поражающей цель как ружейный залп. А каждое слов как пуля меткого стрелка быстрое и точное. Поэтому не малопонятный стимбот или паровая лодка, а короткий русский пароход. Не паровая карета, а паровоз. Не микроскопическое существо, а микроб. Быстро, точно, как команда "Пали!". И мысль должна быть такой же энергичной и чёткой. Впрочем, для поэзии такой язык мало пригоден, я вас понимаю.
Жуковский насупился и принялся смотреть в окно. Тем временем они уже подъезжали к Зимнему дворцу. Когда экипаж остановился, великий князь поспешил подняться в комнаты, надлежало привести себя в порядок перед обедом. Чуть больше чем через четверть часа лакей застал наследника престола одевающимся после умывания и сообщил, что его ждут. Юрьевич встретил великого князя на выходе в коридор и сказал:
— Всё готово. Надеюсь, вы ничего не забыли?
— Перед выездом мы с Карлом Карловичем всё повторили.
— Тогда пойдём, я буду подле вас. Только, прошу вас не спешите. У нас есть время, а сбившееся дыхание не лучшим образом вас представит.
Они направились к концертному залу, где должен был состояться праздничный обед и дипломатический приём.
"Помнится, Николая Первого всегда представляли как этакого консерватора, старающегося ничего не менять. Не скажу за политику, но положение императорской семьи в обществе он меняет просто на корню. Из изолированной от всех августейшей семьи, снисходящей до окружающих лишь изредка, Папа превращает нас в медийных персон, для самых широких слоёв населения. То эта идея христосоваться с нижними чинами, теперь вот превращение детского праздника в светское событие. Да, я наследник, но я ребёнок. Все прошлые дни рождения хоть и не проходили в узком семейном кругу, но это всегда было камерное мероприятие. Узкий круг приближённых, пара иностранных гостей. Сами дети достаточно быстро удалялись для игр. Сегодня же мне предстоит выдержать торжественный обед, принять поздравления от всех имеющихся в столице дипломатов. Одно радует, что танцевать мне не обязательно, но разговаривать с гостями придётся... ниочём..."
Они остановились перед дверями и дождались, когда обе створки полностью раскроются. Конвой, образующий сразу за дверьми коротенький коридор, отсалютовал саблями. Великий князь, натянув улыбку, пошёл вперёд, удерживая предательскую дрожь в руках и коленях. Пройдя через весь зал к императору и императрице, великий князь остановился.
— Долгия лета, Его Императорскому Высочеству Наследнику Российского Престола Александру Николаевичу! — громко объявил император, и зал отозвался троекратным "Ура!"
Государь жестом указал наследнику направление движения к выстроившимся вдоль стены дипломатам. Как заводной робот великий князь подошёл к ним и добавил к улыбке кивание головы в стиле китайского болванчика. Он старался, чтобы это кивание хоть как-то совпадало с поздравительными речами дипломатов, но получалось не очень. Закончив с дипломатическим корпусом, великого князя перенаправили к ожидавшим его членам императорского двора. Приняв все поздравления, великий князь встал возле государя и, слегка запинаясь, сказал, нагло перевирая заготовленный текст:
— Дорогие мои друзья, хочу выразить сердечную благодарность за ваши поздравления. Я рад видеть вас в этот день...
Император положил руку на плечо наследника, и речь оборвалась. Открылись двери в концертный зал являя взору накрытые столы, Николай чуть подтолкнул сына и императорская семья, возглавляя общее движение, направилась занимать своё место за столом.
Обед длился более часа, но великий князь вышел из-за стола голодным. Он просто не мог себя заставить есть и возвращал блюда, слегка поковыряв в них приборами и проглотив лишь сущие крохи. Возможно, виной тому была неуверенность в соблюдении этикета или волнение, но для себя Саша объяснял это любопытством. Он впервые сидел в столь представительном собрании на взрослых правах и внимательно вслушивался, о чём изволят беседовать господа. Это напряжение не давало возможности отвлечься на иное. Но к своему сожалению Саша смогу услышать лишь о последних театральных постановках, стихах, модах и ни слова о каких либо значимых событиях стране, городе, петербургском обществе. Даже ни одной сплетни о похождении какого-нибудь дворянчика не удалось подслушать. Высокое общество демонстрировало свой главный навык, бесконечное непринуждённое общение на ничего не значащие темы. Когда обед был закончен, великий князь с небывалой усталостью отошёл к ближайшему окну, стараясь хоть немного расслабиться. Через пару минут его заставили обернуться.
— Ваше Императорское Высочество, — с неуловимым акцентом обратился к нему барон Хейтсбери, представляющий при дворе английскую корону, — позвольте ещё раз поздравить вас с этим значимым для всех нас днём, вашего рождения, и выразить вам своё удивление, восхищение и восторг.
— Благодарю, но чем? — спросил великий князь, воспользовавшись любезно предоставленной паузой.
— Как? — удивлённо подняв брови, спросил барон, — Ваши занятия способны принести добрую славу даже состоявшемуся молодому человеку. Для вашего же возраста...
Барон явно от избытка чувств запнулся и попытался что-то изобразить рукой. Великий князь поискал взглядом отца. Император был достаточно далеко и о чём-то беседовал с прусским посланником Шелером. Бенекндорф стоял рядом с ними и внезапно посмотрел на великого князя и нахмурился. Саша улыбнулся ему, прежде чем ответить барону.
— Право слово, не вижу ничего достойного в своих детских забавах. Да, многое увлекает меня, но не в одном деле я не могу назвать себя достигшим чего-то значимого самостоятельно. Пожалуй, всё то восторженное, что вы могли слышать о моих делах, есть плод трудов моих воспитателей, но не мой. Я лишь нахожусь возле, стараясь перенять их науку.
— Эх, Если бы мой сын Уильям являл бы хоть немного вашего стремления к учёбе. Но я в отличии от него не утратил любознательности и признаюсь, честно, мечтаю посмотреть на вашу паровую карету. Я столько слышал о ней.
— Увы, — пожал плечами великий князь, — я тоже о ней только слышал. Её не существует, но я надеюсь, вскорости мне её соберут. Если бы я был уверен, что у вас достаточно свободного времени чтоб уделить его детским забавам, то непременно предложил бы прокатиться на ней.
— Я с удовольствием.
— Непременно. Семён Алексеевич, — позвал великий князь Юрьевича, — прошу вас записать моё намеренье, по постройке в Гатчине паровой кареты, пригласить барона Хейтсбери на развлекательное катание.
— Благодарю, — улыбнулся барон, — я с малых лет имею пристрастие к механике. Когда господин Стефенсон строил свою первую паровую карету, я с удовольствием наблюдал за её постройкой. Дело это мне представляется весьма сложным. И если у строителя нет опыта, то даже опасным. Котёл может в любой момент взорваться, а сама карета слететь с направляющих. Через какие неудачи Стефенсону пришлось пройти тогда.
Барон отвлёкся на стоящих поодаль дам и замолчал. Великий князь воспользовался этим, чтобы сказать:
— Всякое новое дело проходит сквозь неудачи, прежде чем стать успешным.
— Но можно избежать многих неудач воспользовавшись опытом тех, кто делал тоже чуть раньше. Я был бы рад помочь вам.
— Ах, нет, неужели вы хотите за ученика сделать его урок. Его Императорское Величество буде недоволен мной и неблагожелателен к вам, если по доброму сердцу своему помешаете мне постичь науку преодоления трудностей... Я и не подозревал, что дипломатическая служба настолько необременительна, чтобы вы можете уделять время детским забавам... в Гатчине.
— Ах, что вы, услуги венценосному брату моего короля, есть мой прямой долг. Я рад быть вам полезным. Я бывал на многих английских заводах и знаком с прекрасными мастерами. Если Ваше Императорское Высочество когда-либо будет нуждаться в механиках, литейщиках, корабельщиках... я буду рад не только рекомендовать вам знающих людей, но и готов употребить своё влияние, чтобы помочь вам нанять их.
— Благодарю вас, барон. Все мои дела суть ученье и я лишь следую за своими наставниками, но когда я буду испытывать потребность в людях, ваше предложение будет весьма кстати.
— Я надеюсь, вы доставите мне удовольствие, — барон на секунду замолчал. Потом улыбнулся направляющемуся к ним медику Крайтону. — А кроме мастеров Англия славится своими врачами и моряками.
Одновременно с Крайтоном к ним подошёл Бенкендорф.
— Александр Николаевич, — нахмурив брови, сказал жандарм, — государь просит вас, ожидать его в ваших комнатах. Прошу поспешить.
— Уже иду, — кивнул великий князь, — Прошу меня простить, господа.
В своей столовой, великий князь обнаружил многих своих наставников. Юрьевич, неотступно следовавший за ним, окинул взглядом комнату и, сказав:"Все", поспешил выйти. Буквально спустя минуту Юрьевич открыл двери перед императором. Государь и великий князь Михаил Павлович вошли в комнату. Широко улыбаясь, Николай Павлович подозвал к себе сына.
— Ну что, Sasha. наступило время подарков. Из нашей семьи первым, позволю себе, вручить подарок Марии Фёдоровны. Твоя, грандмама, рада твой рассудительности и по совету Карла Карловича, передаёт тебе во владение, — Николай Павлович, взял протянутую Юрьевичем бумагу, — Гатчинский стекольный завод, со всеми правами арендодателя. Ты рад?
— Это великолепно! — воскликнул Саша, — в ближайшее же время буду в Павловск, чтобы приложиться к руке. Надеюсь, её здоровье позволит нам увидится. Я ведь именно к этому заводу строю дорогу.
Все понимающе улыбались.
— А теперь мой подарок, — объявил Николай Павлович. — Санкт-Петербургский чугунолитейный завод, находящийся за Нарвской заставой, впредь именовать Образцовым Его Императорского Высочества Наследника престола Александра Николаевича заводом. Управляющим заводом определить Матвея Егоровича Кларка. Лодейнопольскую верфь, находящуюся при впадении Свири, впредь именовать Образцовой Его Императорского Высочества Наследника престола Александра Николаевича верфью. Управляющим верфью определить Матвея Егоровича Кларка. Для нужд снабжения этих учреждений чугуном и железом, изъять Кончезерский железоделательный завод из управления Олонецких заводов. Управляющим заводом определить Матвея Егоровича Кларка и назначить его наставником наследника престола по наукам промышленным.
— Ура! — воскликнул Саша и поцеловал протянутую отцом руку.
— Надеюсь, теперь ты меньше станешь отвлекать деловых людей от их занятий своими прожектами, — улыбнулся Николай Павлович.
— Всё равно мне матера понадобятся, — тут же сказал Саша. — Впрочем барон Хейтсбери обещал мне помочь выписать литейщиков и кораблестроителей из Англии.
— Барон? — приподняв левую бровь, переспросил император. — И ты намерен воспользоваться его услугами?
Саша улыбнулся.
— Я не склонен отказывать ему, но и не намерен торопиться.
— Хорошо, — улыбнулся Николай Павлович, — остальные подарки ты получишь позже, а пока пойдём со мной. Александр Христофорович, Матвей Егорович, прошу вас, также.
Вчетвером, миновав Тёмный коридор, они вошли в кабинет императора и расселись вокруг небольшого столика.
— И всё же, Саша, я надеюсь в ближайшее время ты поставишь работу в заведениях надлежаще и перестанешь отвлекать под свои шалости занятых людей, — с улыбкой сказал Николай Павлович.
— Я был бы рад, — великий князь улыбнулся в ответ, — но слишком разные определены мне задачи. Нужны паровозы и рельсы, пароходы, корабли для тихого океана, новые винтовки, крепостные ружья, пушки, ракеты. Нужно освоить выделку торфа, керамики, стали. Так много всего...
— Я тоже рад, что в тебе есть интерес к инженерному делу, — Николай Павлович внезапно нахмурился, — но не стоит одновременно хвататься за всё. Надеюсь, года тебе хватит для обустройства заводов.
— Хватило бы пяти, я был бы рад, — замотал головой Саша.
— Вот как, — император приподнял левую бровь и взглянул на Кларка.
— Даже если не браться за всё сразу, то... — великий князь приготовился загибать пальцы. — Для сибирских рек нужны пароходы. Это первейшая и наиважнейшая цель для верфи. Есть и вторая по счёту, создание лёгкого катера для защиты финского берега от контрабандистов. Первую бы решить за год. Где уж браться за вторую. А ведь машины для пароходов пока нет. И это первая задача для образцового завода. Но чтоб её решить ему свою машину построить нужно, чтобы станки в цехах зимой не пустовали. А кроме того ствол для крепостного ружья...
— Этим пока арсенал займётся, — улыбаясь, прервал сына Николай Павлович, — Тем более что барон Хейтсбери обещал тебе английских мастеров. Я запамятовал, каких мастеров?
— М-м-м, литейщиков, корабельщиков... — начал вспоминать Саша.
— Как это замечательно, — прервал сына Николай Павлович. — А вы что скажете, Матвей Егорович, можно ли за год устроить заведения надлежаще.
-Хм, — Кларк густо покраснел, — Зная об энергичном уме Александра Николаевича, рождающем новые идеи быстрее, чем я успеваю понять прежние, полагаю что и пяти лет не хватит.
— Ха, — усмехнулся император, — быть наставником не просто, приходится держать в узде фантазии младого ума, а не потакать им.
Великий князь широко улыбнулся шутке отца. Вообще настроение у него было приподнятым. Подарки сулили заманчивые перспективы. Не в силах бороться с желанием немедленно развлечься с новыми игрушками великий князь попросил:
— Матвей Егорович, не смогли бы вы сделать для меня описание заведений, дабы я смог составить себе представление о них до того как посещу. Тогда я бы мог заранее предположить некоторые усовершенствования.
— Ха-ха, — последние слова сына по-настоящему рассмешили Николая Павловича, вынудившего своим примером засмеяться и Бенекендорфа и Кларка.
18 апреля 1828, Санкт-Петербург
* * *
Следуя приглашению адъютанта, великий князь и военный министр Чернышев вошли в кабинет государя.
— Садитесь, — коротко бросил император.
Слегка покашливая и время от времени проговаривая: "так", Николай Павлович демонстрировал своё ознакомление с толстой папкой, лежащей перед ним.
— Итак, господа, — наконец, решил он начать разговор, — Я одобрил ваше начинание. Даже Егор Францевич был соблазнён предложением постепенного устройства переделочных мастерских. Теперь дело за вами. Ты Саша, наверное, хочешь начать с обустройства мастерской в Выборге, чтобы посмотреть...
Николай Павлович не договорил и улыбкой предложил сыну высказаться.
— Нет, — мотнул головой наследник престола, — сейчас на это нет времени. Первую мастерскую надо ставить в Тирасполе, а вторую в Тифлисе. И делать это надлежит со всей поспешностью. Заняты они должны быть не переделкой, а починкой ружей. Во время войны именно в этом есть особая нужда, а мастера привыкнут к работе, обзаведутся инструментом и приспособлениями. Когда настанет время, они уже будут готовы заниматься не только починкой, но и переделкой. Тем более, что изначально мы полагали при переделке ружей выбирать и чинить негодные. А уже в третью очередь ставить мастерскую здесь, в Выборге. И на ней первой начать именно переделку ружей Финского корпуса.
— Вы согласны с этим, Александр Дмитриевич? — спросил император у Чернышёва и, получив утвердительный ответ, заключил — быть по сему. Деньги на мастерскую в Выборге я определяю на сентябрь. Можете размещать заказы для получения потребного.
В кабинет зашёл адъютант и доложил о том, что граф Нессельроде ожидает.
— Пустите, — распорядился император. — Александр Дмитриевич, я ожидаю вас в восемь с запиской о начале работ. А мы с Сашей послушаем, что расскажет Карл Васильевич.
Когда Нессельроде расположился в кресле, освобождённом Чернышёвым, император поинтересовался:
— И что сегодня интересного происходит в дипломатической службе?
— Имел вчера разговор с бароном Хейтсбери, — без малейшей задержки стал рассказывать граф, — помимо своего восхищения делами Александра Николаевича, коему он уделил чрезвычайно много времени. А ещё он высказал озабоченность британской короны нашей экспедисией в Америку.
— Вот как, — улыбнулся император, — прошу вас быть подробнее.
— Об Александре Николаевиче? — уточнил Нессельроде.
— Ха-ха, нет, — рассмеялся Николай Павлович, — Если у Саши будет желание послушать об этом, он потом попросит вас сам.
— Хорошо, — кивнул дипломат. — Барон сообщил мне, что несмотря на дефолт, объявленный правительством Мексики, многие британцы не теряют надешды на возобновление платешей по мексиканским бумагам. Также многие имеют владения в этой стране. Их беспокоит намерение вашего величества вернуть Мексику под испанскую корону. Это беспокойство не мошет не влиять на парламент и зависимое от него правительство, что побудит горячие головы к оказанию помощи Мексике. Британская корона надеется, что эта самодеятельность её подданных не расстроит отношения мешду дворами и не поставит под угрозу многовековую друшбу и торговлю между нашими государствами. В ответ я заверил его в своей готовности всячески поддершивать отношения мешду дворами и обязался узнать и донести до него мнение Вашего Императорского Величества.
— Прекрасно, но сначала я хочу, чтобы Саша изложил своё.
-Хм, — великий князь провёл рукой по подбородку и, старательно разделяя слова и предложения, заговорил: — моё мнение следующее. Мексиканское правительство не более чем бунтовщики, отложившие земли, принадлежащие испанской короне. В наследие от государя Александра Первого Благословенного осталась не только российская корона, но и прежние обязательства и союзы. Поддержать своего венценосного брата, короля Фердинанда Седьмого есть исполнение воли покойного государя Александра, утвердившего Священный союз с целью поддержания незыблемости престолов. Бунтовщики должны понести наказание. Земли, по согласию между монархами, должны быть возвращены испанской короне. Неосмотрительность некоторых подданных британской короны, помогавших бунтовщикам деньгами или скупавших у владения, изъятые незаконно у прежних хозяев, есть не более чем следствие впадения в грех наживы против установленного закона. Всякий грех должен воздаваться своей епитимьей, кою надлежит нести смиренно. Упорство же в алчности, ведущее против установленного порядка, способно навлечь большие беды, нежели смирение с понесёнными утратами. Смею лишь надеяться, что этих грешников не так и много и праведные британцы, ведущие дела на землях нашей короны, не менее других способны влиять на парламент. В готовности же британской короны наставить своих заблудших подданных на праведный путь у меня нет никаких сомнений. Поэтому я не опасаюсь за отношения между дворами и торговлю, даже если некоторые британцы самодеятельно рискнут помогать бунтовщикам и найдут на этом поприще свою погибель.
Повисла неловкая пауза. Наконец государь хлопнул рукой по столу.
— Помните Карл Васильевич тот наш разговор? — дипломат кивнул, и император постучал указательным пальцем по столу. — Надеюсь, Саша, тебе достанет воспитанности не произносить подобного без моего повеления?
— Несомненно, — Саша густо покраснел, — я осмелился говорить так лишь потому, что вы того желали.
Бросив взгляд на государя, граф Нессельроде широко улыбаясь, обратился к великому князю:
— Александр Николаевич, хочу отметить ваше похвальное умение подбирать точные слова для объяснения решений государя, но в дипломатии этого недостаточно. Произносимые слова будут услышаны изощрёнными людьми, которым вполне достаточно намёка. Излишняя ше прямота и категоричность лишает вас на будущее свободы в вырашении своей мысли. Что может нанести значительный ущерб репутасии. Позволю пару замечаний к вашим словам для пояснения сути. Вы назвали мексиканское правительство бунтовщиками. Это во многом справедливо, но в этом правительстве есть люди, сочувствующие испанской короне, даже более, готовые с орушием поддершать испанские войска. Эти люди и дают надешду Испании на возврат утраченных владений. Вы же оскорбили их назвав бунтовщиками, наряду с другими. И это не большая беда, есть и похуше. Представьте, что испанская корона утвердила свою власть. С её стороны было бы разумно поднять и возвысить даше до поста губернатора, тех лучших людей, что шивя в Мексике способствовали победе короны. И мошет так получиться, что российским верноподданным придётся находиться в зависимости от решения человека, которого государь назвал бунтовщиком. И исправить это клеймо уше нельзя будет никаким прощением. Из этого следует мораль, надлежит избегать резких сушдений, без особой в них надобности. Ваше упоминание греховности относится к таким ше сушдениям. Они хороши для амвона. Нам известны люди, что прибрели в Мексике владения и помогли мексиканскому правительству разместить свои долговые бумаги. Эти люди останутся глухи к проповедям. Когда барон указывал на их влияние, он немного лукавил. Бытует мнение, что они и есть настоящее британское правительство. Да, Александр Николаевич, британская корона отнюдь не самодершавна. И этим людям вы посоветовали смириться с утратой своих денег, назвав их деяния неправыми. Это не мошет вызвать ничего кроме страха предстоящей потери, что заставит их всех сплотиться и толкать Британию к вмешательству. Вы верно отметили, что есть в Британии люди предпочитающие друшбу с Россией нешели с Мексикой. Но если первые будут сплочены страхом, вторые отнюдь не готовы чем-то существенным шертвовать, поскольку для них убыток совсем не очевиден. Ведь всегда мошно усомниться, что Россия готова пойти на потери от утраты торговли. А посему надлешит поступить строго обратным образом. Мексиканских владетелей нушно успокоить тем, что Российская корона с большим увашением относится правам частных владетелей. Она употребит своё влияние к тому, чтобы люди, взявшие долговые обязательства, расплатились по ним всем своим имуществом. В то ше время мы также озабочены возмошным ухудшением в торговле мешду Россией и Британией. Мы будем прилагать все усилия, чтобы этого не произошло, но очевидно их окашется недостаточно, при отсутствии такого ше участия британской короны. Хорошие обещания, не требующие конкретных действий, но успокаивающие намёками. В сочетании с намёками на возмошные ухудшения в другом.
— Я понял, — кивнул великий князь, — тогда, возможно, стоит дополнить это намёком на то, что затраты на вмешательство Британии в мексиканские дела лишь увеличат убытки.
— А вы полагаете, они не умеют считать? — улыбнулся дипломат. — Александр Николаевич, нам следует учитывать их расчёты, но говорить мы долшны о своих действиях, подправляя их расчёты в нушную сторону. И снова вы радуете меня своими точными рассушдениями. Сейчас совершенно очевидно, что ваше предлошение вовлечь Персию в войну на нашей стороне, совершенно уместно по своей сути.
— Я это предлагал, не потому что не верю в силу русского оружия, а исключительно из целей усилить связь между Персией и Россией. В самой же войне, я полагаю, персияне скорее будут обузой.
— Хо-хо, — государь хохотнул, — Ты точно угадал мнение Паскевича. Эта война не ожидается долгой. Пусть шах получат свой Багдад.
— Конечно, но важно не только победить. Надлежит снабжать персиян оружием, дать им наших офицеров и наилучшие условия для торговли персиян и русских.
— В своё время, — коротко бросил император
— Да, — кивнул великий князь, — одно меня смущает, не думаю, что война будет недолгой. Как бы не оказалось, что сил изначально недостаточно для уверенной победы. Расчёт же на слабость духа противника или народное движение в помощь наших войск я бы полагал областью гадательной, нежели чем-то существенным.
— Вот как, — император вскинул левую бровь, — ты отрицаешь народный гнев или боевой дух?
— Нет, я полагаю их материями слишком неверными, чтобы принимать их в расчёт до начала войны. Если по причине плохого снабжения наша армия начнёт терять боевой дух, а турки, находясь под защитой крепостных стен, наоборот могут обрести твёрдость. Что делать тогда. Народный же гнев во многом направлен на тех, кто производит реквизиции и другие ущемления. Нельзя быть уверенным, что наши голодающие войска не начнут притеснять местных жителей. Вот и окажется, что довоенные расчёты превратятся в испачканную чернилами бумагу.
— Хе, но ведь совсем не учитывать нельзя. Как же быть? — Николай Павлович прищурился, глядя на сына.
— Во всём нужна мера. Любая ошибка это риск, несущий свой убыток. Если взять слишком много войск, то казна понесёт излишние траты. Если взять мало и война затянется, то казна понесёт ещё большие траты. Остаётся лишь почувствовать какой риск сильнее и вероятнее. Но мне представляется, что избыток почти всегда лучше, чем нехватка.
— Ха-ха-ха, кто бы с этим поспорил, — рассмеялся император.
20 апреля 1828, Санкт-Петербург
* * *
Великий князь носком сапога поддёрнул досочку и ловко ударом ноги зашвырнул её в кучу хлама, бывшего ранее одним из бараков. Он ещё раз обвёл взглядом территорию Образцового завода и протянул: "Да-а." Кругом царило запустение и разруха. Двенадцать бараков из шестнадцати лежало в руинах. Фурмовый, слесарный и кузнечный цеха частично обрушились. Вальцовый и платинированный цеха были практически уничтожены. Лучше всех сохранился флигель с моловой и плющильной машиной. Паровая же машина дающая привод на цеха стояла на сильно покосившемся основании, труба её была обрушена. Подойдя к уцелевшим баракам, великий князь почувствовал, что возле крайнего сильно пахло испражнениями. Несло откуда-то из близлежащих кустов.
— Ну что ж, — стряхивая комками налипшую на сапоги грязь, сказал наследник престола. — Надо отдать вам должное Матвей Егорович, ваше описание разрухи на заводе было весьма точным. Впрочем, эти гнилые сараи не навевают на меня тоску. Я ждал подобного. Покажите мне людей.
— Извольте. На заводе сейчас осталось тридцать пять мастеровых, при них двадцать девять жён, также сорок пять вдов и сорок три детские души обоих полов. Живут они вот в этих двух бараках.
— Все приписные?
— Все.
— Чем заняты?
— Большинство людей я уже забрал на Александровский. Эти остались здесь, чтобы разбирать оставшиеся станки и перевозить на Александровский. Также, заняты мелкой починкой, разборкой хлама...
— Не сильно преуспели, — великий князь кивнул на груду обломков от прежних бараков, — скорее просто разбрасывают хлам, чтобы выбрать чего-нибудь оставшееся на продажу.
— Возможно, — пожал плечами Кларк, — бабы заняты пошивом. До настоящего времени я собирался всех забрать отсюда на Александровский. Осталось не так много разобрать. Но теперь всё изменилось.
— М-да, — кивнул великий князь, — всё изменилось. Знаете что я думаю, Матвей Егорович. Начинать восстановление завода надо с паровой машины. На её основе поставим временную лесопилку, а потом и печь для кирпича. И с этого начнём восстанавливать завод. Потому пока мы с Алексеем Семёновичем посмотрим бараки и работу людей, я прошу вас внимательно осмотреть паровую машину и определить потребное для её скорейшего восстановления.
— Хорошо, — согласился Кларк и направился к машине в сопровождении местного помощника управляющего Плятова.
Великий князь посмотрел им вслед. Затем с очевидным трудом взобрался на кучу дощатого хлама и посмотрел в сторону залива. Расчищенная для завода земля заканчивалась саженей через сорок, а далее, как ему показалось, на целую версту, раскинулось море высоченного тростника, вода виднелась лишь вдали небольшой узкой полоской и с земли была просто не видна.
— М-да, — повторил великий князь спустившись, — на до бы насыпать земли-то.
Они направились в бараки. Плесень или какой-то лишай на стенах не двусмысленно подсказывал до какого уровня бараки были залиты водой при наводнении. И был он существенно выше человеческого роста. Они вошли внутрь первого барака и в нос ударил тёплый вонючий воздух. Юрьевич поморщился, прикрывая нос платком. Вжосек ухмыльнулся и подмигнул конным егерям, сопровождавшим великого князя. Саша вдохнул смрад полной грудью и сделал несколько шагов.
— Здравствуйте, люди добрые, — поприветствовал он жильцов.
Несколько баб, трясущих в полумраке что-то тряпичное, замерли. Навстречу великому князю повылазили детишки, и следом покашливая вышел седой мужичок.
— И вам здоровья, ваше превосходительство, — с небольшим поклоном ответил он за всех.
— Ты старший?
— Я.
— Как зовут?
— Анохин, Захар.
— Ну, расскажи Захар, как вы тут живёте. Какие у вас заработки, много ли болеете, как сытно едите. Детишек скоглько, читают ли псалтырь. Владеют ли грамотой взрослые. Всё рассказывай мне интересно.
— Хе, с чего бы это, — усмехнулся старикашка, — впрочем, жаловаться мы отвыкли. Сучков отучил.
— А с того, что я теперь хозяин завода. А жаловаться не надо. Жалобщиков не люблю. Правду надо рассказывать. Вот и начни с того, кто такой Сучков и чем это он так вам насолил.
— Иван Гаврилович был уважаемый мастер, кузнец, — вздохнул Захар. — Несправедливости не терпел. Являл непокорность тем, что челобитные писал, за то и сгинул.
— Бывает, — кивнул великий князь и нагло усевшись на какую-то шконку, указал собеседнику место на соседней. — Садись и рассказывай всё подробно. Начни с того, много ли сейчас работы.
— Работы трудовому человеку в любые времена хватает. Начальство её завсегда придумает.
— Чем заняты?
— Так известно чем. Разбираем цеха. На прошлом месяце плющильню переправили на Шлиссельбургский тракт. Сейчас доски готовим, будем паровую машину разбирать и в ящики заколачивать. Да, ещё цеха разбираем, обломки растаскиваем. Велено место привести к первозданному виду.
— Понятно, бездельничаете, воруете и продаёте то, что находите в развалинах, и что начальство не успело отметить как полезное для вывоза. И платят вам сколько?
— Так ить, — взглотнул Захар, — положено нам жалования два рубля пятьдесят восемь копеек и четвертушка за месяц. Да только таких денег в руках держать не доводилось. Начальство всегда найдёт за что оштрафовать.
— Ну, по рублю за месяц, должно выходить?
— По рублю пожалуй будет.
— Едите как?
— Известное дело, пустые щи, да дай бог хлебца.
— Понятно, с общего котла едите?
— Известное дело, в одиночку не прожить.
— И почём в артель сдаёте?
— Так по ртам.
— Понятно, что по ртам, а сколько за каждый?
— По сорок пять копеек.
— Огород общий, скотина?
— Э-э — прищурившись, Захар посмотрел на великого князя.
— Что Э? Вы уж полный третий год тут бедуете, заняты бездельем. Ты мне хочешь сказать, что у вас огородов нет. Ну-ка пойдём, покажешь ваше хозяйство — рабочий не двигался, и великий князь повторил: — пойдём, пока добрый разговор. Заодно покажешь, где сейчас мужики ваши.
Они вышли на улицу и конвойные шумно выдохнули.
— Хе, — усмехнулся великий князь, — а ты Захар иди рядом со мной показывай. А заодно меня послушай. Завод этот мой теперь. Дело я намерен ставить надолго. Мне люди нужны. Много. Толковых. С руками и головой. Я бы вашего Сучкова на расправу не отдал бы. Хоть какой у него нрав. Если он действительно умелец.
— Так это, многие так говорят. Ты, дескать, работай справно, а мы тебе и сверху пятёрку али семь рубликов дадим. Да только когда такое было в последний раз, уж и запамятовал. Но говорят часто. И что люди нужны, говорят, а заболеешь, так помирай. И детей в обучение возьмут, только не грамоте учить будут, а надрываться с малолетства.
— Ха-ха, — легонько рассмеялся великий князь, — так ведь малолеткам платить можно меньше. Кто ж откажется. Ты бы отказался?
Захар остановился как вкопанный глядя на улыбающегося высокородного мальчишку.
— Что встал, иди, — приказал ему великий князь, и один из поляков подтолкнул мастерового. — Счастье ваше бездельное кончилось. Ждёт вас работа. Будем из руин завод поднимать.
Они вошли в платинированный цех. шесть рабочих сидело у стенки и неспешно о чём-то переговаривались, а двое лениво отламывали доски от перегородки отделяющей место учётчика от остального цеха.
— Стой работа! — крикнул великий князь. — На сегодня здесь всё, отдыхайте, заслужили. А отдохнув, соберите всех кого сможете и к завтрему кучи, оставшиеся от бараков разобрать. Доски разделить, гвозди, скобы и иное железо вынуть. Что годное сложить, что на дрова, то на дрова. Что гниль полная в отдельную кучу. Завтра ее закапывать будете. Цеха больше без моего веления не ломать. Ничего не разбирать. А где остальные мужики? Вас тут три десятка должно быть.
— Так это, — встрял Захар, — все при деле. Кто сторожит, кто за водой, кто где.
— Это прекрасно. Завтра копать много придётся все понадобятся, — кивнул великий князь. Он уже было направился к выходу, совсем забыв про огороды, и вдруг повернулся, — Ладно Захар, хозяйство ваше я внимательно завтра посмотрю. Заодно велю тебя сечь, если к моему приезду кучи не разберёте.
Великий князь направился к паровой машине, возле которой задумчиво стоял Кларк.
— Матвей Егорович, расскажите, кто такой кузнец Сучков?
— Был такой. Дело это достаточно давнее. Был такой кузнец, мастер вроде и дельный, да только по любому поводу имел привычку спорить. И всегда себя правым почитал. Само собой, был он недоволен порядками заводскими. Не раз его штрафовали, но упрямством своим он многих мастеровых сбил с толку. И вот шестого февраля девятого года фурмовщики, подстрекаемые Сучковым, самовольно прекратили работу. Времена были тяжёлые в Финляндии шла война. Позволить остановку работы по отливке пушечных ядер было невозможно. Рабочих наказали, но зачинщиков они не выдали. Позже выяснилось, что Сучков сговаривался со всеми цехами. По его наущению цеха тайно выбирали старшин коих и слушались, выполняя работы неполно и с низким качеством. Поняв, что остановку работы им не простят, Сучков и его подельники принялись писать жалобы. Тогдашний управляющий Армстронг сообразил, что Сучков причина неприятностей и выслал его в Петрозаводск. Но он и оттуда письма вольнодумные здешним мастеровым рассылал, начал в Петрозаводске мутить народ. Его обличили и осудили на сто пять ударов кнутом и высылку в Нерчинск. Но мастеровые устроили бунт, требуя избавить Сучкова от наказания. Кнут ему отменили. В двенадцатом году, понимая, что остановка работы в тяжёлое военное время недопустимо, собрали комиссию, которая разбиралась с причинами недовольства. Бунтов удалось избежать, а в четырнадцатом выявленных зачинщиков отправили на Урал. С тех пор дела обстоят не то чтобы совсем спокойно, но рабочие урок усвоили. Вот и всё что я помню о том случае. В моё же ведение завод попал в двадцать четвёртом.
— Я понял. А что с машиной? Вы всё осмотрели.
— Да. Основание просело. В силу этого труба отпала, разрушилась кирпичная обкладка. Топка не пострадала, а вот сам котёл, скорее всего, разошёлся по швам. По крайне мере в одном месте видно сорванные клёпки. Желаете сами посмотреть?
— Непременно, — не откладывая в долгий ящик, великий князь принялся взбираться на машину, разгребая при этом отвалившиеся или не держащиеся прочно кирпичи обкладки.
21 апреля 1828, Санкт-Петербург
* * *
К двенадцати великий князь снова посетил свой Образцовый завод. Он осмотрелся и отметив, что кучи досок от старых бараков исчезли, сказал Захару:
— Молодец, вижу, кучи убрали. Теперь так, там привезли лопаты и кирки. Выставляй тридцать человек копать канаву в пол сажени глубиной. Вот так, по прямой вдоль тростника. Землю отбрасывать сюда в сторону завода. Далее пятерых выставь копать выгребную траншею вот там, вдоль забора длинной в десять сажен, стенки укрепить гнилыми досками. Сверху из годных досок, что вы разобрали сделать помост, и построить стенки и крышу. Не забудь оставить сбоку место для золотаря. Всё, ступай. Да, через два часа приедет кухня, соберёшь людей поешьте. Тебе всё понятно?
— Да, — неуверенно кивнул Захар, — сколько будет вычет за еду?
— За сегодня вычета не будет. Вы сделали то, что я указал. Я доволен. Отхожую яму выкопать за сегодня. Завтра поставить помост и впредь по нужде всем ходить только туда. Канава должна быть готова ко вторнику.
— Так завтра воскресенье.
— Я помню это. Если других вопросов нет, ступай.
Посмотрев вслед удаляющемуся Захару, великий князь поспешил к паровой машине, где его ожидал Кларк. Они вместе ещё раз осмотрели машину, после чего управляющий заключил:
— Таким образом, Александр Николаевич, для восстановления машины надлежит выровнять основание, стянуть заново швы котла, установить новую трубу и переложить кирпичную обкладку. Видимо придётся разобрать машину. Это очень тяжёлая и долгая работа.
— Я не совсем с вами согласен и по машине и по вашему плану. Вечером я прочитал ваш отчёт и имею свои предложения.
Великий князь, взял у Юрьевича папку с бумагами и раскрыл её.
— Посмотрите. Сначала общая последовательность действий. Восстанавливаем машину. Ставим лесопилку. И пирс пристани. Берём в пользование пароход, которым по заливу доводим сюда лес, выкупаемый с дальних делянок, можно и из Финляндии. Лес пилим прямо здесь. Часть досок пытаемся продать. Что-то оставляем на стройку. Ставим вот здесь, на самом высоком месте, два барака. Оставляем ещё задел на четыре. Ставим кухню, баню, лазарет, детский дом. Делаем всё по гатчинскому образцу. При надобности, покупаем на Сенной людей. Далее, ставим швейный цех. Следом валяльный и кожевенный. Переводим сюда заказы для легиона, на мундиры, обувь и прочее. Затем ставим заводские бюро и цеха.
Великий князь достал отдельный лист со структурной схемой заводских подразделений.
— Сначала ставим кузнечный цех, затем механический. Одновременно ищем грамотных людей в бюро. Первое бюро должно быть занято обеспечением единого способа измерений и сохранением единых размеров всех выпускаемых изделий. Второе должно заниматься изобретением инструмента и оснастки и способов их применения. Третье будет изобретать сами изделия. Четвёртое займётся учётом и доставкой всего необходимого для завода. Следом надлежит ставить фурмовочный цех. Остальные цеха уже не столь важны, но на эту работу, полагаю, уйдёт не менее двух лет. А первой задачей для Образцового завода будет изготовление паровой машины для парохода. Прежде всего для того парохода, который заменит наёмный.
— Что ж полагаю, для начала, можно и согласится с вашим планом, — кивнул Кларк, — хоть я и сожалею, что не смогу в ближайшее время освободить Александровский завод от ваших заказов. Я, честно говоря, и не ждал подобного чуда. Но паровую машину мы быстро не восстановим.
— Не знаю. Я предлагаю следующее. Уже в понедельник начать разбирать кирпичную обкладку. Снять остатки трубы. Освободить рабочий цилиндр и котёл с топкой. Поднять их, попеременно подсовывая подкладки. Затем подвести под них брёвна, за которые поднять и выставить на упоры, вывесив тем самым машину. Затем выровнять основание, путём накладки сверху слоя кирпича стёсанного надлежащим образом. Вернуть машину, заделать швы котла, уложить новую обкладку и навести трубу. Так будет быстрее. Это основание нельзя считать прочным, но на первое время должно хватить. Машину же всё одно предстоит переделать в ближайшем будущем полностью.
— Звучит не плохо, что скажешь? — Кларк спросил Плятова
— Это, — растеряно заозирался Плятов.
— Захара позовите, — распорядился великий князь, — так что скажете?
— Выполним, Ваше Императорское Высочество! — Рявкнул Плятов.
— Ну, да, — усмехнулся великий князь.
Через пять минут, неспешно подошёл Захар. Этот пожилой, лет шестидесяти, мастер был чем-то симпатичен Саше. Улыбнувшись, Захар сказал:
— Кухни уже приехали, но пока еду не дают, говорят рано.
— Раз говорят рано, значит рано, — пожал плечами великий князь и указал рукой на паровую машину, — Ты вот сюда смотри. Работы много. Завод это надолго. Но сейчас надо начать с ремонта машины. Вот, как ты думаешь, если сбить обкладку. Затем вот так набросить верёвки и качнуть. И тут же подбить вот здесь деревянные клинья. Затем в обратную сторону и здесь подбить и так приподнять.
— Нет-нет, — замотал головой Захар, — Опасно это, может хрумкнуть где-нибудь. Поднять хотите. Надо обить машину деревянным обкладом, так чтобы подвести дерево под самые прочные части. И уже за него тянуть и под него клинья ставить и подпорки.
— Соображаешь, — улыбнулся великий князь и обернулся к Кларку. — Захар пусть этим командует, а дело Плятова, достать всё необходимое.
— Хорошо, — пожал плечами управляющий.
— В понедельник начнёте, а пока ступай Захар.
Посмотрев в след удаляющемуся мастеровому, великий князь сказал Плятову: "Не сделаете, с тебя взыщу".
22 апреля 1828, Санкт-Петербург
* * *
Это воскресенье великий князь решил посвятить прогулкам. Утром он навестил Образцовый завод, откуда, убедившись, что работы идут, отправился в Зимний, желая быть на литургии рядом с отцом. Времени было более чем достаточно, поэтому великий князь выбрал путь вдоль побережья залива. Он старался осмотреть не столько сам берег, а строения на нём стоящие. Интересно было понять, как столичные жители используют своё прибрежное расположение. Достаточно быстро он разочаровался в предприимчивости местных, обладающих на побережье лишь немногими, очевидно рыбацкими, лодками.
"... видимо есть какие-то обстоятельства мешающие прибрежной активности. Таких причин может быть много, от тупого администрирования, боящегося контрабанды и шпионажа, до причин вполне объективных. Первое, что приходит на ум это наводнения. Вообще уровень воды крайне не стабилен. То, что можно назвать наводнением происходит фактически каждый год. Обычно это осень, но бывает и в другое время года. Берег залива очень полог. Не раз приезжие гости удивлялись, посещая Петергоф и наблюдая, как наши советские люди входили в воду и шли, шли, шли... а всё им вода по пояс. В результате строиться на этом низком, регулярно заливаемом, пусть только по щиколотку, водой берегу никто из приличных людей не хочет. Насыпать берег дорого. Точно так же и с кораблями. Мелко. Ничего, кроме лодки пройти не может. Копать фарватер долго, а мне надо уже в ближайшее время подтаскивать по воде брёвна для стройки. Потом подвозить железо, уголь и прочее. Нет вариантов. Пусть сначала это будет вдающийся в залив мол, но насыпать долго. Тогда пирс. На конце будем перецеплять плоты от парохода и дальше к берегу тащить кабестаном. Для начала, попробуем навести пирс...
... Отказать. Поставим на буй плавучую платформу. На неё конец от кабестана довозить лодкой. Это проще всего. Можно сделать хоть завтра. Но берег всё равно надо облагораживать. Ведь сейчас даже к воде не пройти из-за заросшей тростником болотины. Брёвна через неё ещё можно протащить, а как потом чугун или руду разгружать. Как временная мера пойдёт. Потом можно пирс навести и на его окончании делать разгрузочную площадку. По пирсу уложить рельсы и утаскивать грузы вагонами. Получится этакий порт на выносе. Со временем, возможно, берег до туда насыплем.
Много строить предстоит. Завода фактически нет. Место и толпа маргиналов...
Людей понять можно. Кларк всех толковых на Александровский забрал. Оставил самых никчёмных. Они здесь четвёртый год живут в гниющем бараке. Почти сплошь одни бабы. И заняты тем, что ломают созданное людьми. За этот высокопроизводительный труд им платят копейки. Под любым предлогом зажимая деньги. И они работают так же, как им платят. Это уже не рабочие люди... Хотя Захар вроде соображает, наверное, горькую пьёт.
А потому, сразу за лесопилкой надо ставить новые просторные и тёплые бараки. Люди должны почувствовать изменения к лучшему, приходящие вместе с тяжёлым трудом. А потом баб надо за дело пристроить. Пусть шьют. Легиону много чего надо.
Первая задача для завода, сделать паровую машину для парохода. Чтобы к тому времени, когда верфь будет готова, машина уже была. А значит, к осени основные корпуса надо поставить. Что бы зимой начать работу. Пусть это будет одна машина за всю зиму, но её надо выдать и санями отправить на верфь. А уже с весны начинать серию. Инженеры нужны. Пусть Кларк сыщет. А на стройку Юрьевича поставить. Может вспомнит чему его учили..."
— Семён Алексеевич, — очнувшись от своих мыслей, обратился великий князь к своему наставнику, — не могли бы вы мне помочь в одном деле.
— С радостью, Александр Николаевич, но чем я могу быть полезен.
— Завод предстоит отстроить заново, но для этой работой нужен человек сведущий. Не могли бы вы?
— Если бы речь шла о фортификациях, я согласился бы не раздумывая, — улыбнулся Юрьевич.
— Это понятно, — не дожидаясь продолжения, сказал великий князь, — Дело новое, необычное. Но Кларк слишком занят и за стройкой уследить не сможет. А нужна пристань, новые цеха, новые бараки. Нужно отвести воду из земли. Насыпать берег и укрепить его. Кларк. управляющий завода, а здесь нужен... фортификатор.
— Я предлагаю иное. Ждать вы не согласны, — Юрьевич широко улыбнулся, — и я готов начать командовать стройкой. А тем временем поищем среди птенцов Базена толкового молодого инженера. О чём совершенно несложно справиться у Павла Петровича.
— Хорошо, — кивнул великий князь, -так действительно лучше всего. Ещё нам необходимо пересмотреть план Кларка. Возможно, строительство обойдётся всё же дешевле восьмисот тысяч. Или эту сумму удастся разнести по годам.
— Никогда, так не было, чтобы строительство вышло дешевле, чем планировалось, — улыбнулся Юрьевич.
Великий князь улыбнулся в ответ, и они замолчали. Вдали замелькали между деревьями отблески вод Невы и путники пустили коней рысцой. Оказавшись на Английской набережной лошадям дали возможность идти шагом, и великий князь снова погрузился в свои мысли:
"Да, так будет нормально. Но что меня ещё ждёт на верфи и железоделательном заводе. Наверняка такая же разруха. Не будем загадывать, в любом случае этот завод я поставлю на ноги. А как выйдет с другими, посмотрим. Не удастся замкнуть заводы друг на друга, будем брать сырьё со стороны. Верфь окажется никчёмной, здесь пароходы собирать начнём... Интересно..."
Стоило им выехать на Английскую набережную, как великий князь заметил Жуковского, выходящего из дверей большого дома с колоннами.
— Это что за дом?
— Бывший особняк Шереметьева, — откликнулся Юрьевич, — сейчас выкуплен и лет десять как перестроен на деньги английской общины.
— Понятно, неспешно пошли.
Всадники позволили коням идти шагом, в результате Жуковского нагнали уже на площади, известной по декабрьским событиям.
— Здравствуйте Василий Андреевич, — слегка обогнав поэта, поздоровался великий князь и соскочил с седла.
— Здравствуйте, Александр Николаевич, — улыбнулся воспитатель, — рад вас видеть.
— Прогуливаетесь? А я еду в Зимний, возможно нам по пути. Вы, наверное, к себе на Миллионную?
— Да, я буду рад сопровождать вас, Александр Николаевич.
— Прекрасно.
Они сделали буквально с десяток шагов. И великий князь поспешил поделиться своими переживаниями:
— Я сейчас еду с Образцового завода, вы себе даже не представляете какая там разруха. От завода одно лишь название. Полагаю, в ближайшее время ничему кроме него не смогу уделить должного внимания. Придётся на время отставить и литературные дела. По-прежнему, надеюсь на вашу помощь в этом деле.
-Тут я должен огорчить вас. Я знаю Зотова, в теперешних обстоятельствах он не станет добросовестно работать над вашей пьесой. Я сожалею, что вы не обратились к Погодину.
— Почему? Что могло произойти?
— Зотов, человек служащий, карьера является основной его заботой. Он всегда угодлив с начальством. А как известно, новые столоначальники весьма неблагосклонны к старым.
— Вы о чём?
— Ах, я забыл, что вы не литератор. А, стало быть, можете не знать новостей, всколыхнувших сегодня богему. Так вот, этим днём государь отставил от должности господина Шишкова. А вместе с ним был отставлен, — Жуковский широко улыбнулся, — и прежний цензурный кистень. Теперь настают новые времена в литературе.
— Уверен, через месяц вы будете проклинать новый цензурный устав и благоговейно вспоминать времена Александра Семёновича, когда он во всём своём доброжелательстве к литераторам, не столько карал их, сколько отечески научал.
— Граф Ливен, примилейший человек и, в отличии от Шишкова, не имеет никаких желаний облагодетельствовать русский язык или снабдить общество плодами своего литературного творчества.
— Тем хуже для литераторов, значит, он не знает их труда и не сможет оценить его.
Жуковский остановился, но затем махнул рукой в сторону и продолжил идти.
— Вы просто молоды. Вы опасаетесь, что ваши надежды связанные с Шишковым и Зотовым рухнут. Не переживайте. Государь никогда не допустит этого. И пока я ваш воспитатель, я всегда смогу стать для вас проводником в литературе. Я готов всему научить. Главное чтобы у вас было желание учиться.
— Для знаний я всегда открыт. И если только эти сомнения мешают вам полнее участвовать в моих делах, то я прошу забыть их. Я рад иметь такого учителя и готов перенимать у вас знания.
— Но вы так заняты. Я постоянно слышу, как вы то в Гатчине, то в Финляндии, то учения легиона, то железная дорога, теперь верфь и заводы. Когда вам. Я не так давно имел разговор с государем, он обеспокоен вашим знанием французского. Вы слишком медленно постигаете язык. У вас нет времени.
— На самом деле всё не просто. Действительно времени мало. Но возможности для учёбы есть, только нужно совместить эту учёбу с другими делами. Французский идёт медленно. Всё верно. Но это потому, что Флориан Антонович не может быть со мной везде. Заботы об Эрмитаже заставляют его быть в столице. Его заботы как гувернёра мне не нужны. Я же бываю здесь не часто. Но выход есть. Я практикую язык с другими людьми. С ним же веду переписку. И по своему приезду непременно бываю в Эрмитаже. Пусть не так быстро, но язык я освою. Что не даёт нам с вами найти способ обучения не мешающий другим важным делам?
— Вполне возможно, месье Жиллю всё равно о чём говорить на французском, но литература требует отвлечённости, а иногда и отрешённости от остальных дел. Впрочем, я уверен, что можно найти способ.
— Прекрасно. Если есть желание, способ сыщется. Я постараюсь сегодня же обрадовать государя, что вы не отчаялись в обучении меня полезному.
— Ох, — шумно вздохнул Жуковский, — я даже не знаю... Государь сейчас слишком занят, чтобы отвлекать его таким несущественным делом, тем более, что мы не можем быть ни в чём уверенны. Полагаю, мы сможем обрадовать его, когда возобновим обучение.
— Вы слишком осторожничаете.
— Не люблю поспешности, столь свойственной юным. Знаете, Александр Николаевич, я изменил своё намерение идти к дому. Мне надо бы посетить одного приятеля, потому позвольте с вами распрощаться.
— Всегда буду рад встрече.
Провожая взглядом удаляющегося в сторону Сенной Жуковского, великий князь спросил у Юрьевича:
— Как думаете, Семён Алексеевич, что он мог делать в том доме?
Юрьевич пожал плечами, ничего не ответив.
— Надо бы поспешить, возможно, удастся встретиться с государем до литургии, — сказав это великий князь вдёрнул себя в седло и пустил коня лёгкой рысью.
Взбежав по лестнице в свои комнаты, великий князь тут же распорядился узнать, где государь. Император прогуливался в Летнем саду, и наследник поспешил туда.
Николай Павлович задумчиво глядел на плавающих по канавке лебедей. Он как-то ссутулился и подался вперёд, будто высматривал что-то. Его руки были сложены за спиной и пальцы перебирали невидимую верёвочку. Адъютант, готовый приблизится по первому зову, замер метрах в пяти от государя. Саша почти бесшумно приблизился к отцу метров на пятнадцать и встал, ожидая момента. Конвойные поляки благоразумно не стали приближаться даже на двадцать метров. Они просто обошли значимое место и загородили собой подходящие к нему дорожки. Ожидание затянулось. Где-то через десять минут, император скинул с себя оцепенение и огляделся.
— Саша! — Николой Павлович широко улыбнулся. — Я рад, что ты здесь. Посмотри, какие красавцы.
Взглянув на лебедей великий князь кивнул.
— Красивые.
— Да-а... — неопределённо протянул император, — Война не будет долгой. Я пока отложил твой доклад в государственном совете и тебя попрошу, пока я не вернусь, ничего для сторонних людей не писать. Только для наставников своих и по настоящей необходимости. Веди себя смиренно, не высовывайся.
— Хорошо, отец, — великий князь кивнул, — но возможно дела неотложные потребуют...
— Не бывает таких дел, — оборвал сына Николай Павлович, — я перед лицом врага, должен быть спокоен за дела домашние. Вернусь, тогда повеселишь меня своими чудачествами.
— Я понял. Но есть же планы, тобой одобренные. Майские игры и августовские манёвры. Заводские дела. Дозволь их не откладывать. Не должно же дело, только набирающее силы, встать.
— Хе, дела твои мне все известны. Ушакову всё, что должно указано. Главное, нового не учуди. Не до этого сейчас.
— Хорошо, но позволь просьбу.
— Слушаю.
— Я хотел бы послать в войска одного из лекарей легиона.
— Бланка? Зачем?
— Он в полках не служил, ему опыт нужен. А заодно будет он на этой войне моими глазами. Мне сейчас важно понять сложности армейского похода. Я хотел бы знать о тех сложностях, что будут возникать с провиантом, водой, болезнями. И Бланк своими глазами посмотрит и мне в подробностях доложит.
— Пусть едет, лекарю всегда найдётся место в боевом полку. Если конечно успеет доехать до того как мы турка погоним, — Николай Павлович широко улыбнулся.
— Во всех довоенных планах есть место для ошибки. Главное пораньше понять, что старый план уже не годится. Если думать, что к октябрю война окончится. То к концу августа должен быть очевидный успех. А такой будет предсказуем в конце июля. Важно не обманываться надеждами на военную удачу и вовремя увидеть, что нужен новый план.
— Это да, — согласился император.
— Заманчиво было бы по итогу войны, отдав Багдад персам, себе забрать всё по Карс и Баязет. Это во многом определит наше с Персией будущее.
— Персия, Персия, — улыбаясь, наиграно пробурчал Николай Павлович, — Не уж то тебя не заботит судьба греков и болгар. Наших братьев по вере.
— От чего ж, заботит, — пожал плечами великий князь, — Но Персия, держава слабая. Опершись однажды на наше дружеское плечо, ей с каждым годом всё труднее будет перестать видеть в нас друга. Главное англичан держать подале. А греки, болгары и прочие. У них слишком много друзей. Не будут они столь ценить наше расположение. Я бы не старался дать им больше, чем то необходимо из соображений приличия. Тогда они ещё долго будут нуждаться в наших штыках. Да и турки не так уж плохи.
— Вот как, не ужели ты не мечтаешь о кресте над Софией, — усмехнулся государь.
— Эта мечта бесплодна. Идя к ней, мы неизбежно столкнёмся со всей Европой. Острым ножом по сердцу прорежет всем православный крест над Софией, и магометанам, и католикам, и англиканцам, и прочим лютеранам. А прорезав по сердцу, больно ударит их по кошельку. Потому все как один, они станут защищать полумесяц. Пусть уж так и будет. Россия возьмёт своё в другом месте. Потому пусть над греками будет сильный турецкий протекторат. Наша же забота укрепить Валахию и Молдавию. Я бы и вовсе, не умаляя в них роли Турции, открыл бы границу с Россией для купцов, но установил бы русскую таможню по их границе с османами. Да ещё бы границу этих княжеств подвинуть. Дунай включить в Валахию, а устье в Молдавию или Россию, так чтобы Дунай за нашей таможней был, а не пограничной рекой.
— Русская таможня, ха-ха, это не возможно. Лучше уж мечтать о Софии.
— Не важно, как она называется. Вся суть, чтобы торговля между Россией и княжествами была беспрепятственной. Чтобы люди свободно переезжали. А таможня на других границах княжеств нужна лишь чтобы не возникало излишнего контрабандного потока. Пусть это будет валашская таможня или молдавская, главное чтобы она охраняла российскую корону. Для этого нужно лишь помочь княжествам устроить эту таможню надлежаще, и не только её. А открытая граница с Россией приведёт всех купцов в Одесский порт.
— И ты полагаешь нужным пожертвовать за это независимостью греков?
— Нет. Я полагаю, что греки не должны обрести независимости, ни при каких условиях. Османский протекторат и весьма жёсткий, вот результат который не обесценит усилий Каподистрии и не даст грекам, столь невыгодной для России, свободы. Если Молдавию и Валахию, отнимая у османов, мы можем положить в свой карман, то Грецию не сможем. А стало быть, пусть она лучше останется османской.
— Ты не веришь в благодарность Каподистрии.
— Я не верю в его силу. Он в Греции чужой, за ним нет ничего кроме русских штыков. Он не удержит власть над греками, как только отпадёт надобность в защите при помощи этих штыков от османов. Вместе с ним власть потеряет и Россия. А кто её подберёт? Австрия, Англия или Франция? Пусть уж Греция будет турецкой, а вот Валахию и Молдавию нужно к себе приблизить. И устье Дуная забрать себе полностью отодвинув границу вёрст на десять от реки.
— Я удивлён, что ты так хорошо знаешь греков, — улыбаясь, сказал император.
— Это скорее чувства, а не знания, — пожал плечами великий князь. — Да, если можно, то хотел бы просить ещё о Бланке. Дозволь ему взять с собой несколько подручных и что-нибудь из легионной аммуниции. Я хотел бы, чтобы он проверил людей и инструмент в деле.
— Я подберу тебе полк для шефства, туда и отправишь свою команду, как будешь готов.
— Прекрасно. Тогда завтра же попрошу Матвея Егоровича поторопиться с походными кухнями для легиона. А Семёна Алексеевича попрошу закупить парусины для шатров. Полагаю, через три недели команда будет готова выступить.
— Надеюсь, к концу войны успеют, ха-ха, — отметил император, и направился к выходу из парка. — Пойдём, Саша, дела не ждут.
23 апреля 1828, Санкт-Петербург
* * *
— Итак, господа, нам предстоит тяжёлая и напряжённая работа, — великий князь сделал паузу, давая возможность присутствующим сосредоточиться, — Вчера государь определил меня шефом тридцать второго егерского полка, коему предстоит драться на Балканах в этой войне. У нас есть прекрасная возможность проверить многое из легионных задумок и помочь при этом нашим егерям. Для этого надлежит скорейшим образом собрать команду и отправить её под начало подполковника Лишеня, Петра Степановича. Основной моей целью было дать возможность Дмитрию Дмитриевичу побывать в воюющей армии, но государь мудро предположил, что мне потребуется испытать и многое другое. Посему полагаю нужным включить в команду под начало Дмитрия Дмитриевича девять фельдшеров и одного лекаря. Далее, собрать имеющиеся полевые кухни. Матвей Егорович должен был поставить к концу месяца ещё пять комплектов. Я говорил с ним, он обещает всё дать вовремя. Нужно назначить необходимое число поваров и обозных. Они будут под командой Григорьева. Полагаю, этих девяти комплектов кухонь хватит для полка. За ближайшие две недели на Образцовом заводе сошьют шатры по легионному крою. Для нужд охраны в команду включим стрелковый взвод Замина. Каждый офицер будет иметь свои задачи, но старшим по команде полагаю назначить Дмитрия Дмитриевича. Так обстоит дело в общих словах. Лекарь второго ранга Бланк, я готов выслушать ваши первые впечатления о предстоящем деле. Вы готовы принять на себя командование?
— Нет, Ваше Императорское Высочество, — замотал головой лекарь. — Ранее, когда мы обсуждали эту возможность, предполагалось, что я поеду с парой отобранных помощников. И я готов как медик быть в полку, но вести за собой команду в сотню человек я не чувствую способности.
— Хорошо, тогда вы будете старшим по медицинской команде. Учтите, что вы обязаны согласовываться со старшим по всей команде и исполнять его указания.
— Слушаюсь.
— Хорошо, — кивнул великий князь и обратился к Давыдову, — Денис Васильевич, нужно отобрать лошадей и толковых людей в команду из тех ездовых, что сейчас обучаются. Предполагаю включить в команду три двуконные медицинские повозки, их будут вести фельдшера, но шесть лошадей нужно. Далее три оружейные повозки и четыре хозяйственные. Это ещё четырнадцать лошадей и семь возниц. Девять комплектов кухни, это восемнадцать одноконных повозок. Стало быть, столько же лошадей и возниц. Сразу хочу определить необходимость взять с собой огневой запас: стократный скорострельных трубочек, десятикратный патронов и ракет. С этим я полагаю сложностей быть не должно, запасы в ракетном заведении более чем достаточны.
— Что-же, — пожал плечами Давыдов, — людей сейчас достаточно, а лошадей купим.
— Разумеется, их придётся покупать. Впрочем, — великий князь задумался, — Абрам Петрович, надо бы поставить офицера для подготовки пути. Я предлагаю поступить так. Направить его в Смоленск. Там закупить или построить семь лодок, примерно на дюжину человек, и шесть плотов для четырёх повозок. От Смоленска команда спустится по Днепру. До Смоленска и по берегу Чёрного моря придётся пройти маршем.. Поскольку в повозки особых лошадей не требуется, то их продадим в Смоленске и снова купим в Очакове. поскольку на Днепре достаточно порогов, то лёгкие лодки и плоты, полагаю, вполне удобно будет провести через них на канате. Лошади тут будут только мешать.
— Если заручиться помощью черноморского флота, то можно дойти морем до Измаила, — почёсывая подбородок, сказал Ратьков.
— Я не хотел бы этого, — мотнул головой великий князь, — флоту на войне хватит своих забот, чтобы оказывать нам любезность. Пусть бьют турка. Кроме того, попав под Измаил, где стоит армия, затруднительно будет достать свободных лошадей. Придётся отбирать их у воющих полков. Я не хочу обременять армию своим участием, мы должны помогать. Потому, пусть нам будет несколько тяжелее.
— Согласен, — кивнул Ратьков.
— Абрам Петрович, могу я быть уверен, что удастся обустроить путь к двадцатому мая.
— Да, для ста человек это не настолько трудно.
— Отлично, кухни будут к первому. Денис Васильевич, к десятому нужно будет подготовить повозки и людей. Оставшиеся десять дней употребим на устранение проявившихся ошибок. Вам Дмитрий Дмитриевич, предстоит к первому подготовить весь необходимый инструмент и медицинские материалы. Виллие ждёт вас. Я же истребую сюда людей из Гатчины. Полагаю к двадцать восьмому они будут здесь.
— С ними можно не спешить, — заметил Ратьков.
— Да, пусть эта дата останется благопожеланием.
— Ваше Императорское Высочество, я предполагаю, что нужного инструмента в академии может не быть, — сказал Бланк, — возможно, придётся закупать или заказывать другой.
— Возможно, потому вам надлежит скорейшим делом определить отсутствие нужного, чтобы было достаточно времени для заказа. Поезжайте в академию прямо сейчас, дабы завтра у меня был полный отчёт о медицинском инструменте. Я готов оплатить заказ и покупку, но мне нужно пораньше узнать о недостающем. Идите.
Бланк встал, поклонился и явно собирался что-то сказать, но великий князь перебил его:
— Поспешите, только кажется, будто времени предостаточно.
Бланк поспешил уйти. Великий князь посмотрел на ухмыляющегося Ратькова.
— Предлагаю старшим по команде назначить Григорьева, как полагаете Абрам Петрович?
— Согласен. Этот человек, мне представляется, достойным больших чинов, чем имеет. Только теперь нам стоило бы подробнее оговорить снаряжение команды и её путь. Надеюсь, Александр Николаевич, вы готовы подробно доложить нам своё мнение?
25 апреля 1828, Санкт-Петербург
* * *
Они вышли во двор Зимнего дворца к ожидавшей императора карете. Саша напросившийся проводить отца за Нарвскую заставу сел в экипаж последним, на место заботливо предоставленное потеснившемся Бенкендорфом.
— Значит, решил отправить их по Днепру, — продолжая прерванный суетой разговор, сказал император. — Это разумно, столь небольшую команду вполне можно сплавить по реке, а я поспешу почтовыми.
— Если бы это был один врач, я бы его тоже отправил так, но едет не только много людей, но и снаряжение.
— Что ж, — карета тронулась и император выглянул в окно, — мне тоже будет интересно посмотреть, как твои задумки покажут себя. Надеюсь, ты уже распорядился, чтобы отчёты поступали ко мне, прежде всего?
— Нет, — Саша покраснел, — Я бы сам хотел отчитываться перед вами за моих людей.
— Хе, из армии в столицу, из столицы в армию, не слишком ли?
— Тогда, я предлагаю выбрать одного из ваших адъютантов. И через него моя команда будет направлять мне донесения. Я не хочу, чтобы кто-нибудь был твёрдо убеждён, что эти бумаги ложатся на стол императору.
— Врать будут, — кивнул Николай Павлович.
— Бояться искренне указывать на недочёты и ошибки. А именно они мене больше всего интересны.
— Вот как, ты ожидаешь узнать о чьих-то ошибках из отчётов?
— Да. В легионе есть такое правило. После всякого дела офицер обязан составить рапорт и обозначить в нём всё сколь-нибудь значимое, чему он стал свидетелем. Собрав все рапорты и изучив их все вместе, можно узнать много интересного. То, что один посчитает нужным умолчать, другой невольно выдаст. А за умолчание в рапорте полагается взыскание. Два показательных предупреждения уже отучили легионных офицеров молчать. Из своей команды я буду получать три офицерских рапорта за каждые две недели и шесть унтер-офицерских кратких записок каждый месяц.
— Изрядно бумаги, — усмехнулся Николай Павлович.
— Обычно опрос унтеров и рядовых производят дознаватели при выявлении расхождений в рапортах, но эта команда особый случай.
— Скоро Александру Христофоровичу придётся учиться у тебя.
— Это во многом сделано по его советам.
— Хе, и что ты надеешься узнать?
Великий князь ненадолго замолчал, глядя в окно.
— Многое, — неспешно начал он, — важно понять насколько удобны и правильны вещи, что я предписываю в легионе. Также интересно как на деле выглядит война. Я не могу быть в полку. А книжные описания не дают должного представления о её сущности. Слишком уж авторы увлекаются возвышенным, не желая заглянуть на дно солдатского котелка. А ведь именно там прячется победа.
— Ха-ха, — рассмеялся Николай Павлович, — молодец Василий Андреевич.
— Я серьёзно. Семён Алексеевич и Карл Карлович, много рассказывали мне о войнах разных времён. И я понял, болезни, голод, холод, жажда наносят армии, куда больший урон, чем вражеские пули и ядра. А значит они основной враг, а солдатский котелок, башмаки, шинель и фляжка вот настоящее оружие. Они, а не ружья и пушки, с которыми и так всё ясно. Команда проверит легионные винтовки и ракеты в деле. Возможно, что-то придётся подправить. Но важнее всего, понять удобство легионных башмаков, правильность кроя мундира, вместительность шатров. Осмыслить устройство питания на походе из полевых кухонь, наполнение фляг и запаса еды. Заметить и описать, как устаёт солдат, насколько способен он после этого к бою и как много времени ему нужно на отдых. Бланк обязан неусыпно следить за солдатами и тщательнейшим образом записывать свои наблюдения. Ему предстоит впервые развернуть полковой госпиталь, до этого существовавший лишь на бумаге и в моих фантазиях. Впервые он должен начать сортировать раненых, применять при операциях эфир, обеспечивать уход за ранеными. А для того надлежит ему обучить работе фельдшеров, до того ни разу не бывших при госпитале. Из обозников составить команды санитаров выносящих раненых из боя. Много чего предстоит сделать впервые. И не ошибиться не возможно. Не бывает так, чтобы с первого раза всё получалось. А потому начать надо сейчас, пусть по чуть-чуть. А ещё важно понять, как по-настоящему действует в бою егерский полк.
— И в этом тебе тоже не хватает описаний? — уточнил Николай Павлович.
— Не хватает. Потому что мне важны мелочи, которыми обычно пренебрегают. Я не могу их увидеть, но Замин станет моими глазами. Он доложит мне, как хорош в действительности порох, сколько выстрелов за день делают егеря, так ли они метки в бою. Сколько из них и чем были убиты, как в действительности они чистят свои ружья и многое другое.
— И зачем тебе это?
— Накопленные знания отличают опытного офицера. Но ведь необязательно получать опыт самому, можно собрать чужой.
— Хочешь стать опытным офицером, не участвуя в боях? Похвально, — усмехнулся Николай Павлович.
— Это не мне. Знания нужны для обучения офицеров легиона. Чем большему они научатся сейчас, тем меньше солдат потеряют в бою, когда настанет их время. Я же, как наследник престола, наверно должен буду беречься и не смогу позволить себе участие в бою, если бог не поставит меня перед иным выбором.
— Ладно, — улыбнулся Николай Павлович, — когда ты собираешься в Гатчину?
— Завтра провожу Мама и сразу от заставы поеду. Не могу надолго оставить дорогу без своего глаза.
— И так будет всегда.
— Э, нет. Ни один человек не сможет держать в своих руках вожжи от ста экипажей и править ими. Просто пока у меня нет проверенных возниц.
— И у меня нет, — усмехнулся император.
26 апреля 1828, Санкт-Петербург
* * *
Карета Императрицы миновала Нарвскую заставу и оставив на обочине великого князя покатила дальше, сопровождаемая казачьим конвоем. Александра Фёдоровна вместе с княжной Марией направилась в Одессу, чтобы быть ближе к мужу. Наследник престола, взяв у егеря поводья своего коня, посмотрел им вслед и закинул себя в седло.
— Сейчас на образцовый завод к Юрьевичу и потом в Гатчину.
Они тронулись в путь и примерно через четверть часа уже были на месте, и великий князь имел возможность бегло осмотреть работы, ожидая, когда Юрьевич соберётся в дорогу. Десяток рабочих под руководством Захара суетились возле паровой машины, обшивая её досками. ещё толпа людей суетилась на берегу сколачивая плавучую платформу. великий князь направился к баракам. Один из них освободили от хлама и разместили там швейный цех. Однако, плохо освещаемый барак был явно не приспособлен для кропотливой швейной работы, и пользуясь дневным светом, швеи расположились на улице. Они расстелили парусину прямо на земле. одни кроили из неё детали легионных палаток, другие загнув края ткани простёгивали её, вшивали верёвки и усиливающие детали. Не желая отвлекать людей от работы, великий князь только убедился, что люди трудятся, и тут же направился к въездным воротам. Его ждала уже заложенная коляска. Юрьевича пока не было. Саша соскочил с коня и, в ожидании наставника, пересел в экипаж. Буквально через минуту вынесли путевой рундук и закрепили на запятках. А следом вышел и хозяин рундука. Юрьевич легко вскочил в коляску и, справившись всё ли готово, скомандовал: "Трогай!". Коляска покатилась вперёд.
— Я видел шатры уже кроят, — начал долгую дорожную беседу наследник престола.
— Я велел сначала сделать только один, — пояснил воспитатель. — бабы увидят, как всё получается, и начнут кроить остальные все сразу.
— Думаете, успеют к десятому?
— Вполне возможно. Если и опоздают, то не больше чем на день другой.
— Прекрасно, послезавтра отправим из Гатчины стрелков, и первого они смогут начать учиться ставить и снимать шатры.
— Повозки будут готовы не раньше, чем к пятому, — нахмурился Юрьевич.
— Это меня устроит. Даже если к десятому команда не будет готова, то к двадцатому точно успеет.
— Я рад, — Юрьевич улыбнулся, — что вы понимаете насколько государю важно увидеть ваших легионеров в деле.
— Ах, не думаю. У него сейчас заботы о всей армии.
— Несомненно, но эта команда есть первое серьёзное дело легиона. Именно она покажет, насколько правилен ваш путь.
Великий князь пожал плечами и сказал:
— А мои мысли целиком поглощены дорогой и заводами. Не терпится узнать насколько продвинулись работы.
— Нет лучше времени, чтобы выспаться, чем дальняя дорога, — пожал плечами Юрьевич.
Они замолчали. Воспитатель среди бела дня благоразумно погрузился в сон, оставив воспитанника наедине с его мыслями.
27 апреля 1828, Гатчина
* * *
Расправившись с супом, великий князь решил скрасить разговором ожидание основного блюда. Заметив, что Григорьев тоже закончил есть, он поспешил обратиться к нему:
— Итак, Пётр Порфирьевич, какие у вас, как старшего по команде, есть соображения о предстоящем деле?
— Получив ваше распоряжение, я уже отобрал людей в обоз и большинство поваров. Я понимаю, что вы полагали взять ездовых из школы, но позволил себе предвосхитить ваши желания. Чему может научиться ездовой в этом походе, так ли это важно. В то время как я отобрал в ездовые дознавателей. Пусть молодцы поучатся опрашивать пленных и местных. Также вместе с прапорщиком Зиминым отобрали стрелков, здесь также нужно ваше одобрение. Мы взяли лучших на сегодняшний день, но свести их в один взвод без вашего указания невозможно.
— Хорошо, но у меня есть условия. Я разрешаю брать любые звенья из любых взводов, но только звенья, а не отдельных солдат. С этим условием вы можете отобрать себе любых стрелков и гренадёр. Вашу идею с дознавателями я всецело одобряю. Других соображений нет?
— Пока нет, ваше высочество. Сейчас важнее определить людей и довести их в столицу, для окончательного формирования команды. Там уже могут появиться и иные соображения.
— Когда вы готовы выходить?
— Двадцать девятого.
— Прекрасно. А как сейчас дела на стройке? Павел Петрович, как идут работы?
— Хм, работы идут, — с неохотой отозвался Мельников, — медленно. Существенно медленней, чем ожидалось.
— В чём видите причину.
— Арестанты не желают работать. А охрана, — Мельников взглянул на Григорьева, — не может понудить их к надлежащей работе.
— А мальчишки? — Поинтересовался великий князь, — Как мальчишки справляются с учётом норм отработки.
— К сожалению у мальчишек слишком лёгкие кулаки, — мрачно усмехнулся Мельников.
— Понятно, я не сильно удивлён, — великий князь обратился к Григорьеву: — Пётр Порфирьевич, прежде чем вы уедете.. И, возможно даже, вам придётся несколько задержаться. Нужно отобрать из арестантов десятка полтора надсмотрщиков. Не дело охране вмешиваться и понуждать к работе без особой необходимости. Пусть одни арестанты заставляют работать других.
— Хм, полагаю можно отобрать кое-кого из воров, — Григорьев почесал подбородок, — но они народ бедовый.
— Согласен, воры подойдут, мужики слишком привыкли на мир оглядываться, — отметил великий князь. — Давайте сначала выберем старшего из них.
— У меня есть предложение по этому поводу.
— Отлично. Эти помощники администрации станут кулаками ведущих учёт мальчишек. Задача же охраны следить за общим порядком во избежание бунта.
— Павел Петрович, а как мальчишки, есть от них толк в обучении?
— О, да. Могу только хвалить их. Не знаю, чтобы я делал без этих зорких глаз и шустрых ног. Пятеро из них настолько сообразительны, что способны следить за ходом строительства моста или платформ, проверяя качество полученного результата.
— Прекрасно, Может попросить больше воспитанников у сельского дома?
— Было бы прекрасно. Я готов принять под свою руку ещё дюжину.
— Я распоряжусь. Пётр Порфирьевич, а что с детьми арестантами? Сельский дом их принял?
— Пока нет. И я полагаю, что они побегут.
— И что делать?
— Я предлагаю оставить их в арестантских бараках.
— Это не хорошо. Если мы их оставим там, никого кроме воров из них не вырастет. Их нужно отдавать в сельский дом. Пусть даже на особом надзоре, но из бараков их надо забирать. Кстати, Пётр Порфирьевич, мои мальчишки на еду в сельском доме не жаловались?
— Нет, ваше высочество. В последнее время их кормят весьма неплохо. Старые времена им кажутся прошедшими.
— Насколько вы уверены в источниках?
— Я подобрал ключи к нескольким ребятишкам. Полагаю сведения достаточно верными.
— Надеюсь, завтра вы представите мне человека на время своего отсутствия. А как идут дела у Овцына?
— Печь будет готова через четыре дня, — ответил Мельников. — Прессовальный цех уже готов, но сами прессы будут через неделю. Тогда можно будет опробовать печь, не дожидаясь пока всё отстроится.
— Прекрасно, а подвод хватает на строительстве?
— Их достаточно, но сожалею о вашем решении забрать полевые кухни, без них будет тяжело.
— Я знаю, но они нужны в армии. Постарайтесь придумать что-то, пока Кларк не сделает новые. Может просто поставить временные печи посреди пути и готовить на них.
— Не думаю, что это поможет. Мы с самого начала собирались отстраивать до конца бараки в Мариенбурге и на торфяном предприятии. Нужно это делать быстрее. И поставить там полноценные кухни. Для этого полагаю снять половину людей с дороги.
— Это что получится? — поинтересовался великий князь.
— Не ослабным будет строительство моста и подъезда к нему, в прежней силе будет заготовка шпал и леса, а строительство насыпи придётся временно прекратить.
— На сколько?
— На неделю точно, потом часть людей можно будет вернуть.
— Делайте, всё одно это нужно.
28 апреля 1828, Гатчина
* * *
Начав осмотр строительства с торфяников, только к обеду великий князь добрался до стекольного завода. Управляющий заводом арендатор, Карл Генрихович Веддер, встретил великого князя радушно, но с видимой настороженностью.
— Надеюсь, Ваше Императорское Высочество отобедает у нас? — поинтересовался управляющий, слегка наклонив голову влево.
— С радостью, — кивнул великий князь, — я и мои люди с самого утра в разъездах и изрядно голодны. Вы распорядитесь, чтобы моих гусар накормили?
— Непременно. А вас и Семёна Алексеевича, я буду рад видеть за моим столом. Обед будет подан через тридцать минут. Сейчас предлагаю пройти в мой кабинет, где мы сможем скоротать время за беседой.
— Хорошо, тем более нам есть о чём поговорить.
Веддер провёл гостей в свой кабинет. Стоило всем сесть, как великий князь приступил к делу:
— Насколько мне известно, основным товаром, изготавливаемым на заводе, являются садовые горшки для Павловского дворца. Также вы делаете детали по моему заказу. Довольно много торгуете простой глиняной посудой. Изготавливаете немного стеклянной и бисера, но они продаются плохо. Я не ошибаюсь?
— Вы хорошо осведомлены, — натянул улыбку Веддер.
— Таким образом, вы взяли в аренду у императрицы стекольный завод и превратили его в гончарную мастерскую.
— Кх, — управляющий шумно выдохнул, — Я бы сказал, что фаянс находит значительно больший спрос, чем стекло, потому я посчитал к обоюдной выгоде, дабы своевременно выплачивать аренду...
— Ах, оставьте, — оборвал его великий князь. — Я, как новый владелец завода, не выказываю никакого неудовольствия. Я лишь отмечаю, что наш завод стекольный. И я хотел бы дать вам заказы на изготовление стекла. Вы можете взять их?
— Что Ваше Императорское высочество намерено заказать?
— Я намерен поставить в Гатчине мастерскую по сборке зрительных труб. Я хочу заказать у вас стёкла. А ещё нужно много листового стекла для окон и тысяч семь фляг. Возможны и другие мелкие заказы.
— Цех очень мал. Остался всего один стеклодув. Фляги или бутылки он может сделать, но не больше двух сотен в месяц. Для листового стекла у меня нет потребной печи. А стёкла для труб никто здесь не изготавливал, и я даже не могу предположить каким качеством они должны обладать.
— Это же замечательно. У вас, Карл Генрихович, есть все условия для того, чтобы показать себя по-настоящему дельным человеком. Вам предстоит найти или научить мастеров, купить новые инструменты, наконец, произвести необходимые опыты и получить требуемые стёкла. Это настоящая работа. Она потребует от вас больших усилий, но и наградит вас.
— Но для этого помимо усилий потребуется изрядное количество денег и времени.
— Я подожду, — улыбнулся великий князь. — А деньги... я готов их дать вам, нужно лишь оговорить условия.
— И каковы ваши условия, — лицо Веддера сморщилась, будто он жевал лимон.
— Я могу предложить самые разные, из которых вы выберете наиболее удобные для вас. Возможно так же, что ваши предложения будут мною приняты. Итак, что нужно определить с самого начала. Имея стекольный завод, я намерен удовлетворять свои надобности за счёт его работы. Если вы не готовы развивать производство, я, в самом неудобном для меня случае, поставлю в Гатчине другой стекольный завод, и ваши дела станут совсем плохи. Я предлагаю вам расширить завод. Я могу дать вам деньги заимообразно, если вы готовы дать соответствующий залог. Я не против того, чтобы вложить деньги в усовершенствования, если мы подпишем соглашение о дальнейшем разделении прибытков. Я готов войти с вами в товарищество и внести в него сам завод и деньги, освободив вас от аренды и обещая вам долю с прибытков. Могу же просто освободить вас от аренды и сделать своим управляющем на заводе. Тогда я буду выплачивать вам не только уговорённую сумму вознаграждения, но и процент от прибытка. Что вам нравится?
— Вы не назвали цифр, без этого выбор невозможен.
— Вы правы. Цифры нам с вами предстоит определить отдельно. И начать нужно с расчёта потребных вам денежных сумм и времени. Когда вы готовы будете доложить мне об этом?
— Мне потребуется две недели.
— Хорошо, примерно двадцатого числа я намерен вернуться из столицы, к этому времени прошу вас тщательно обдумать все потребное для расширения завода.
— Я успею, — кивнул Веддер. На секунду он прислушался к стуку, раздавшемуся за дверью, -мы можем продолжить разговор за обедом, стол уже накрыли. Прошу.
Гости встали и направились вслед за хозяином. Обед был достаточно прост. Вкусный и сытный фасолевый суп. Жареная курица с каким-то сложным гарниром из грибов и зерновой каши. Пирожки с разнообразной начинкой, марципаны и чай. Утолив голод, великий князь осмотрел дом управляющего и поспешил во дворец. Надлежало подготовиться к намеченной на семь часов вербовке старшего капо.
Стол для великого князя установили в подземном ходе, ведущем из дворца к пристани, сразу за дверьми подвала. Установили масляные фонари. Пришлось поддеть тёплое бельё, поскольку несло сыростью, и подземный ход обеспечивал постоянный сквозняк. Наконец, в назначенное время к столу подвели арестанта. Великий князь припомнил, как он выглядел на Сенной, когда стрелки его вязали, и пришёл к выводу, что работы не сильно сказались на арестованном. Перед ним стоял всё тот бодрый человек с проворным ощупывающим окружающих взглядом. Его лицо не выдавало возможного беспокойства.
-Здравия желаю, Ваше Императорское Высочество, — неспешно выговаривая слова, произнёс арестант.
— И тебе здоровья, Дмитрий. Как работа идёт?
— Так ведь, идёт понемногу.
— Вот и господин Мельников говорит, что работы очень медленно идут. Не стараются люди.
— Так, известное дело.
— А надо чтобы старались. Надо чтобы и ты старался. Пороть, очевидно, надо.
— Эх, — вздохнул Дмитрий, — на то ваша воля.
— Вот видишь и ты согласен. Голова у тебя соображает. Мне такие люди нужны. Ни к чему тебе киркой махать. Хочу, чтоб ты следил за тем, чтобы работы шли справно. Будешь господам Мельникову, Евдокимову и Овцыну помогать, смотреть за работниками.
— Надсмотрщиком, значит, хотите сделать. Кулаки мои нужны, — усмехнулся Дмитрий.
— Так, да не так. Надсмотрщик службу несёт ни из страха или корысти, а из совести. Ты же под арестом состоишь на работах. Воли твоей нет, на службу присягнуть. Пока нет. Но и для арестантов есть разные работы. Кто в торфяных болотах гниёт, кто землю таскает, кто при кухне. А я тебе работу даю чистую, и оплата по ней будет хорошая. Забота твоя в том состоит, чтобы на стройках дела шли споро. А это не просто. Одних кулаков здесь не хватит, голова нужна светлая. Забить людей палками не мудрено, на такое многие способны. Хочешь бей их или кашей корми, а главное одно, чтоб работы шли споро. Встанут работы с тебя спрос.
— А если я не захочу?
— А я спрашивал твоё желание?! Я, тебя, Дмитрий Пантелеевич Грудов, ставлю на эту работу, и спрошу за её выполнение! И чтоб ты понял... дайте ему десяток! — стоило великому князю повысить голос, как эхо, гуляющее по тоннелю стало вторить ему.
Три гренадёра схватили арестанта, распластали его на лавке, предусмотрительно поставленной в подвале. Пока двое держали, третий прошёлся по видавшей и не такое спине гибким рябиновым прутом. Грудов перенёс удары молча. Его поставили на ноги и подвели к столу.
— Это чтобы понятно было, — сказал великий князь. — А если что, забьют насмерть.
— Понятно, — кивнул арестант, — На трёх стройках один не управлюсь, подручные нужны.
— Будут. Конвойных солдат не отвлекай. Их дело побеги пресекать, да чтоб бунтов не было. А сам порядок твоя забота. Сам решай, кого кормить, а кого наказывать. Мои мальчишки тебе помогут. Их дело глазами и ушами быть. Они всему учёт ведут, кто отлынивает или трудится прилежно они заметят и тебе скажут.
— Я обязан их слушать?
— Нет, но всё тоже они расскажут господину Мельникову и мне. И если выйдет так, что нам покажется, будто дело пострадало от твоей нерадивости, быть тебе битым.
— А сколько в оплату мне будет положено?
— Полное содержание и десять рублей за полный месяц, но деньги получишь, когда из арестантов выйдешь.
— И когда я выйду?
— Это одному богу известно. Я слово нарушать не хочу, а потому обещать тебе не буду. Может так дела пойдут, что и через два месяца выйдешь.
— Подручных сам смогу выбрать?
— Нет, но предложить можешь.
— И всё же, есть у нас мужики кручёные, если кулаками не получится?
— А голова тебе на что. Придумай что-нибудь. Одни из страха палки работают, другие из мечты заработать кусок посытнее. Третьим бывает стыдно за плохой труд. Четвёртые бояться подвести товарищей по артели. А пятые мечтают выйти из простых работников в начальные люди. Много есть ещё причин побуждающих к хорошему труду. Думай. Кулаками махать многие способны. Думать единицы.
1 мая 1828, Батово
* * *
Великий князь в сопровождении управляющего выехал на небольшую конную прогулку по своему имению. Эдвард Тис, стараясь предупредить вопросы, рассказывал о хозяйстве:
— Не смотря на то, что кура представляется достаточно выгодной, как вы и указывали, сейчас я пробую разные направления. Полагаю, что разведение коров будет самым выгодным. Для них я устраиваю несколько силосных рвов. Надеюсь, корма с избытком хватит для скота. И я собираюсь докупить несколько тёлок... А здесь, — Тис указал рукой на размеченные кольями поля, — засеянная ранее озимая рожь. Фома размечает и описывает полосы. Хочу знать у какого хозяина, что выросло. А там, далее, виднеется распаханное поле. Оно уже отсеяно овсом. Сейчас проедем дальше и увидим сев и запашку ячменя.
— Как крестьяне работают?
— Фома здесь основной учётчик. Обмеряет вспаханное, засеянное. Это заставляет крестьян трудиться, но они привыкли к барщине. Работать могли бы лучше.
— Больше ставьте урока не на конкретного работника, а на небольшую артель в три-четыре человека. И кладите на них круговую поруку. Фома учётчик, но они должны привыкнуть сами друг друга заставлять трудится. И не забывайте перебирать людей.
— Несомненно. Должен отметить, что посевная машина весьма правильная по своей идее вещь, но очевидно нуждается в доделке. Настроить её под определённое зерно сложно, и от тряски настройка постоянно сбивается. По этой причине сам сев проходит пусть и не быстрее, но лучше. Закрытие зерна землёй происходит сразу, что не даёт птицам жиру.
Они проехали вперёд, и великий князь увидел достаточно большое поле, по которому с двух сторон навстречу друг другу шли сеялки. В каждую была впряжена пара лошадок. Один мальчишка вёл их под уздцы, другой ехал на сеялке, наблюдая за работой механизма. Дело выглядело нехитрым. Сеялка сама делает борозды, отсыпает в них зёрна и закрывает их землёй. Только следи, чтобы семяпровод не забивался или не начал сыпать помногу из-за сбившейся регулировки. Сев шёл достаточно быстро. Несмотря на то, что остановки были не так уж и редки, но проходя разом полосу в две сажени, сеялки достаточно быстро сближались.
К полю на двуколке подъехал Фома. Деловито достал землемерный циркуль, перекинул через плечо ремень планшета, взял лопату и вышел на поле. Промерил пройденный первой сеялкой участок. Достал из кармана часы и что-то записал в закреплённый на планшете лист.
— Я ему выдал часы, — пояснил Тис, — Так зная время работы каждого, полагаю возможным высчитать среднюю продолжительность всякого вида труда.
Тем временем Фома раскопал в одном месте посев. Затем в другом. Ему что-то не понравилось, и он стал разрывать весь ряд вдоль по борозде.
— Стой!— Закричал Фома.
Работники подошли к нему. Фома стал им что-то выговаривать, указывая на раскопанную землю.
— Поймал на лени, — пояснил Тис, — видимо семяпровод засорился, и зерно не сыпалось. А работник не уследил или поленился останавливаться. Хотя частенько достаточно просто палкой стукнуть, чтобы устранить засор. Без учётчика никак, норовят побыстрее отработать.
— Ничего страшного. Учётчик нужен всегда. Но понимание того, что это их урожай придёт с первым голодом, — усмехнулся великий князь. — Пусть даже небольшим. Едем дальше.
Они тронули коней вперёд, а управляющий продолжил рассказывать:
— Завтра начнём распашку под яровую рожь, картофель, репу и горох. Я также выбрал небольшое поле под засев травой. Остальное пока под паром. Рожь тоже посеем в незначительном числе. В основном, хочу оставить рожь под зиму.
— Лён?
— Я помню ваши пожелания. Лён собираюсь сеять в междуполье. А по ополью вокруг ржи... хоть я и не верю в то, что так будет лучше... но яровое ржаное поле не большое, можно попробовать.
— Попробуйте, лён нужен. У меня на льняное полотно большие планы. Покупать его либо лён придётся, если сами не вырастим. А если окружить им другие поля, то есть надежда, что болезни и вредители не доберутся через него.
— Хорошо, я по всему яровому ополью рассажу и в междуполье. Даже овёс опишу в сажень.
— Не стоит так усердствовать. У нас сеялки в две сажени. Там где получится сделать полосу льна там и сажайте. Хотя, может это и не даст ничего, — успокоил управляющего великий князь.
— Хорошо.
Тем времена они подъехали к небольшому стаду коров, пасущихся на лугу.
— В этом году с кормами было плохо, — пояснил Тис, — часть скота пришлось забить. Сейчас коровки отъедятся на молодой траве и начнут давать много больше молока, чем в зимнюю бескормицу. Надо делать масло, а потом и сыр.
— Ну, на сыр пока молока, наверное, не хватит, — покачал головой великий князь. — А маслобойню надо поставить. Пахту можно свиньям давать. Как, кстати, свинарник?
— Выкупил пять свиноматок и хряка. Пока рано делать прогнозы. Главная моя забота, корма и хлеб на будущую зиму. Скот забили, хоть людям и довелось поесть мяса в волю, но то было вынужденное решение. Этой зимой я хотел бы забить только трёх телят, с десяток порасей и кур. Но не больше.
— Полагаюсь на вас, Эдвард Антонович, — вздохнул великий князь, — я же уповаю на картофель. В этом году отобрав клубни на посев, непременно надо выделить хоть немного на еду зимой. На февраль или март. Люди должны его попробовать во время великого поста.
— Хорошо. Если долежит...
— Да-да, надо бы чтоб долежал. Весенняя пошатка не должна повторяться. Надо заранее готовиться сохранить квашенную капусту, или огурцы, или картофель до самого трудного времени, до марта или апреля. Не то опять придётся людей пророщенным овсом кормить. А им в апреле уже пахать. Людей надо сохранить, без них никакое дело спориться не может.
— Хм, это смотря, что за люди. Иных и пришибить не грех, — усмехнулся управляющий.
— И всё же ... Я нуждаюсь в них, в самых разных, и в крестьянах, и в заводских рабочих. Нуждаюсь в мастерах и в людях способных только на самую несложную работу. Мне не хватает инженеров и недостаёт дельных офицеров. Мне даже воры оказываются к месту. Всем найдётся дело. Не хватает людей. Да, Эдвард Антонович, если кто из крестьян выразит желание перебраться от сохи к заводскому делу или ещё к какому, примите его на заметку. Я с радостью найду ему дело по душе.
Они некоторое время ехали молча. Тис заговорил, когда они добрались до нескольких мужиков выкапывающих глину и грузящих её на подводы:
— Это глину возят для силосных рвов, — коротко пояснил управляющий и спросил: — Александр Николаевич, я подумал о надобности в людях. Если вам будет угодно, я бы мог написать своим знакомым в Царстве Польском. Уверен, многие из них посчитали бы за честь служить у вас.
— Вы знаете много безземельных шляхтичей, вынужденных жить за счёт службы? — не дожидаясь ответа, великий князь продолжил, — Я готов их принять на службу. Хотя не могу всем обещать офицерское звание. Мне нужны управляющие и инженеры. Возможно, многие найдут применение на этом поприще.
— Хорошо, тогда я сообщу своим знакомым о такой возможности.
— Вы хотите оказать услугу своим друзьям? — спросил великий князь, улыбнувшись.
— Хм, — управляющий слегка покраснел, взглянул на улыбающегося наследника престола и решительно сказал: — Мой кузен вынужден был оставить прежнее место службы и сейчас ищет себе применение. Я буду рад, если он найдёт место при вашем высочестве.
— Я полагаю, что найду ему место по его способностям. И не только ему.
5 мая 1828, Санкт-Петербург
* * *
Великий князь Михаил Павлович провёл своего племянника в кабинет управляющего Санкт-Петербургского артиллерийского арсенала. Наследник престола устроился возле окна, в ожидании, когда дядя наведёт требуемый ему порядок. Сопровождаемый управляющим Козеном Михаил Павлович деловито направился инспектировал управление заводом. Время от времени до наследника престола доносился его звучный голос, что-то указывающий подчинённым. Саша поглядел на Юрьевича и Гогеля, сидящих возле входа, и принялся разглядывать заводской двор в окно, ожидая когда все соберутся для обсуждения изготовления его крепостного ружья. Примерно через полчаса умиротворённый Михаил Павлович занял место во главе стола и, обведя взглядом собравшихся, открыл совещание:
— Итак, господа, государь поручил нам помочь Александру Николаевичу в строительстве его ружья. Это дело представляется мне особо важным именно как изучение возможности изготовления ствола способом предложенным Александром Николаевичем. Саша, прошу тебя, расскажи подробно.
Наследник престола встал и попросил Юрьевича:
— Семён Алексеевич, я прошу вас передать мне схемы.
Юрьевич достал папку размером примерно метр по каждой стороне, в которой были сложены эскизы подготовленные Сашей к этому совещанию, и положил на стол. Наследник престола достал взрыв-схему будущего ружья и начал пояснения:
— Большинство деталей может быть изготовлено без особых затруднений. Сестрорецкий завод имеет большой опыт в подобном деле, но особенность ружья в том, что для получения должного выстрела, необходимо изготовить ствол из стали достаточно высокого качества. Как многие слышали, благодаря участию Михаила Павловича, эта сталь сейчас доставлена на арсенал. Вес одной стальной болванки около пуда, что мне представляется достаточным с учётом того, что четыре фунта уйдёт в стружку. Эту болванку надлежит просверлить дюймовым размером на всю глубину. А это два фута, — наследник престола достал следующий эскиз.
На стол легла бумага, отображающая сам процесс сверления. Все интересные моменты, будь то прохождение сверла через болванку или насос подачи охлаждающей жидкости, были показаны отдельными видами.
— Это привычный вам станок для высверливания пушечного канала. Ствол ставится на сверло и опускается, по сути, под собственным весом. Сверло же приводимое от колеса только вращается, но не подаётся. По мере углубления сверло меняется на всё более удлинённое. При сверлении артиллерийского металла значительных сложностей не возникает. Сверло стальное врезается хорошо, стружка своим весом падает вниз. Однако, при необходимости сверлить стальную заготовку неизбежны трудности. Лишь закалка позволяет сверлу иметь несколько большую твёрдость. Стало быть, невозможно со значительным усилием подавать сверло. Невозможно использовать режущие кромки с чрезмерно острым углом. Стружка ожидается более похожей на опилки. А главное, сверло неизбежно будет греться, что приведёт к утрате закалки. Поэтому необходимо охлаждать сверло, вымывать мелкую стружку и смазывать сверлящую часть, дабы уменьшить нагрев и требуемое усилие. Я предлагаю это сделать следующим образом, — Саша обвёл рукой рисунок, укрупнёно показывающий как сверло въедается в металл. Все невольно подались вперёд. — Первое, необходимо подать смазывающую и охлаждающую жидкость в место, где срезается металл. Для чего сверло должно быть заключено в специальный кожух, крепящийся к заготовке. В этот кожух будет подаваться насосом жидкость. Стержень сверла проходит через уплотнительный сальник, что не позволяет жидкости вытекать в значительном количестве. Хотя небольшие потёки неизбежны. Сам стержень должен быть несколько меньшего размера, чем получаемое отверстие, чтобы жидкость могла просачиваться между ним и стенкой заготовки. Для того чтобы дать нагревшейся жидкости возможность вытекать и уносить с собой стружку, стержень сверла необходимо сделать в виде незакрытой с торцов трубы. Здесь на рисунке вы можете видеть стрелки, указывающие ход жидкости. Исходя из этой необходимости, я пришел к неизбежности особого вида сверла, в виде трубы, на которую насажены две закалённые стальные пластины образующие режущие клинья...
— Кх-м, кх-м, — прервал наследника престола один из инженеров арсенала, капитан Эрдман, — ваши рассуждения понятны. И ясна основная мысль, но хотелось бы от общих рисунков перейти к обсуждению возможных способов воплощения нарисованного в действительности.
— Я готов, — кивнул Саша.— Что вас интересует? Устройство насоса? Как сделать кожух? Какой должна стать жидкость? Или может, как сделать сверло?
— Вот именно. Я предлагаю начать с главного, как сделать подобное сверло. Стержнём должна стать труба. Учитывая, что через стержень даётся усилие на режущие кромки, представляется невозможным свернуть простую трубку из жести.
— Хорошо, — наследник престола порылся в папке и извлёк из неё лист с эскизом и текстом. — Сразу хочу обратить внимание, что предполагаю более удачным создание отверстия именно режущим сверлом, но в случае невозможности сделать соответствующее устройство у меня есть и иные предложения. Вот здесь, изложены иные способы пришедшие мне в голову. Что же до сверла... Для начала я предлагаю использовать ствол от пехотного ружья. Опилить его снаружи до нужного размера. Укоротить. И через такую трубу вполне возможно будет передать нужное усилие. Сделать в торце пропилы под пластины чуть более тонкие, чем требуется и под небольшим наклоном, чтобы получить клин для сверления. Разогреть это место и в красный металл вогнать стальные пластины, которые затем опилить, заточить и закалить. Как вы полагаете, так можно получить требуемое сверло?
— Э-э, — Эрдман, почесал щёку. — Попробовать можно.
— Уже хорошо, — поспешил заключить Михаил Павлович.
— И всё же, я полагаю, будут сложности, — заметил Саша.— В частности, крепление пластин не представляется надёжным, но оно подкупает своей простотой. Не исключаю того, что оконечность сверла просто придётся делать отдельной небольшой цельностальной деталью, которая будет либо осаживаться на стержень сверла, либо навинчиваться на него по резьбе.
— М-да, — кивнул Эрдман, — можно взять оконечность обычного пушечного сверла, проделать в нём каналы для прохода жидкости и осадить на стержень.
— Возможно, но мне это представляется более трудным, чем пластины, — почесал подбородок Саша. — Впрочем, вы более опытны. Теперь кожух. Его проще всего скроить из кожи и железными хомутами обхватить вокруг заготовки и сальной втулки, через которую проходит стержень сверла. Сейчас...
Наследник престола открыл папку и вскоре достал эскиз кожуха, где отдельно была показана деревянная втулка набитая засаленным войлоком.
— Можно попробовать юфть, — отметил Эрдман, — но и так удержит воду.
— Только не совсем воду, — поправил Саша, — примерно треть масла и две трети воды. Они взбиваются в поддоне насоса. Откуда смесь забирает помпой и подаёт по рукаву в кожух. Возможны утечки, но это не сильно важно. Отработавшую жидкость собирать в таз и, дождавшись когда стружка осядет на дно, по новой сливать в поддон.
— Нужно подумать, — кивнул Эрдман. — Допустим, просверлили. Что дальше?
— Нужно заготовить несколько стальных оправок разного размера. Самый тонкий стержень в полторы сажени длиной и шесть линий диаметром. Самый толстый, девять линий и пять футов. Заготовка разогревается в печи до жёлтого цвета. В неё вставляется оправка. Заготовка осаживается на ней молотом, размазываясь при этом по длине. Получится заготовка четыре фута и калибра девять линий, которая сколачивается с оправки и снова разогревается. В неё вставляется более тонкая оправка, и снова осаживается молотом. Так повторяется до самой последней оправки. В итоге мы должны получить заготовку или, как я её называю "бланк", ствола длиной в сажень калибром шесть линий. Этот бланк передадим на Сестрорецкий, где его рассверлят, нарежут, опилят и соберут всё ружьё.
— Работа предстоит большая, — коротко заключил Козен.
— Да, — кивнул Михаил Павлович, — но, господа, меня привлекает иное. Согласитесь, ведь этак можно рассверливать и пушечные стволы. И чем больше калибр, тем, полагаю, легче это будет сделать.
— Я не уверен, — мотнул головой Эрдман, — способ многообещающий, но я прошу не спешить с выводами. Давайте сначала попробуем помочь Александру Николаевичу с его ружьём. А потом обсудим ещё раз.
Михаил Павлович пристально посмотрел на Эрдмана, но тот не среагировал. Взгляд перешёл на Козена, который, улыбнувшись, пожал плечами.
— Кх-м, — Михаил Павлович был явно в замешательстве, — давайте не будем торопиться, но всё же прошу всех наперёд обдумать возможность изготовления таким способом пушечных стволов.
— Будет сделано, — поспешил согласиться Козен.
Благоразумно всё это время молчавший Гогель решил высказаться:
— Интересно, — он помолчал и повторил: — Интересно. Столько раз перегретая сталь будет обладать. Очевидно, препаршивейшими свойствами. Возможно, стоит пробивать заготовку под нужный размер прямо на сталелитейном, пока металл ещё белый.
— Да, — согласился Саша, — но сейчас нельзя рассуждать о том, что можно было бы сделать на сталелитейном заводе. Нам придётся работать с тем, что есть.
— Я уверен всё получится, — проговорил Эрдман, — я подробнее посмотрю ваши чертежи и подготовлю всё необходимое.
— Благодарю вас, — наследник престола широко улыбнулся, — однако считаю своим долгом предупредить, это государево дело. О нём не надлежит знать людям, не относящимся к нему. Семён Алексеевич, надеюсь, вы отметили в моём журнале участие в этом собрании.
— Всё ключевое я отметил, — подтвердил Юрьевич.
7 мая 1828, Санкт-Петербург
* * *
Обед в офицерском собрании традиционно превратился в совещание.
— Сегодня, великий князь Михаил Павлович, по моей просьбе, прислал орудия. Завтра я с ними отправлюсь на верфь, — счёл необходимым проинформировать офицеров наследник престола. — К пятнадцатому я полагаю вернуться. Вам же, господа, это время предстоит провести в постоянном учении. Сейчас, когда всё намеченное для команды собрано, необходимо проверить, как вы и солдаты умеете пользоваться этой амуницией. Только такая проверка даст возможность, в эти оставшиеся дни, выявить упущения и исправить их. И это касается всей команды. Надеюсь, по своему возвращению я смогу увидеть, как споро солдаты ставят легионные шатры и как быстро Дмитрий Дмитриевич со своими фельдшерами, прибыв на место, обустраивает полковой госпиталь. Прошу вас, господа, отнестись к оставшемуся до выхода времени бережно. Возможно, что потраченное с толком оно сохранит жизнь вам и вашим солдатам.
— Будет исполнено, — ответил Григорьев.
— Прекрасно, помимо прочего, Пётр Парфирьевич, прошу вас особое внимание уделить обучению действиям ночью. Турецкие башибузуки не меньше кавказских горцев любят ночные нападения. До пятнадцатого прошу не жалеть ни себя ни людей. Потом, будет пять дней на отдых и двадцатого вас позовёт дорога. И там уже вы перед богом и врагом будете держать экзамен.
— Слушаюсь.
— Считаю не лишним напомнить вам, господа, о целях настоящего похода. Несомненно, дело ваше заключается в том, чтобы помочь нашим славным егерям бить турка. Но я верю, что и без вас, армия справится, главным же является проверка легионного устава и порядка, мундира и оружия и всего прочего. Потому в своих письменных инструкциях и указах я закрепил за офицерами право менять всё, что они посчитают нужным, в легионных порядках. Неудобный мундир, дозволяю перекроить и перекрасить. Неудобные повозки или шатры, вы вольны всё это переделать. По итогу вашей поездки я хочу получить всё самое лучшее, проверенное настоящей войной, наносящее ущерб действительному врагу, на самом деле спасающее жизни наших солдат. И это, то ради чего наша команда отправляется в этот поход. Напоминаю о важности ваших отчётов. Жду их с нетерпением. Все ваши победы и ошибки, описанные должным образом, послужат главной цели, — великий князь замолчал, обвёл взглядом офицеров. — Хочу, чтобы вы помнили: не победа даёт награды, и не ошибки влекут опалу. Иное поражение в сто раз ценнее успеха, потому что большему учит. И ещё, понимая важность единоначалия и соответствия чинов, оценив служебное рвение, сегодня мною подписан приказ по легиону о присвоении прапорщику третьего ранга Петру Парфирьевичу Григорьеву чина поручика третьего ранга с полными правами следующими из оного. Поздравляю вас, Пётр Парфирьевич.
— Рад стараться, Ваше Императорское Высочество! — гаркнул вскочивший и вытянувшийся смирно Григорьев.
— Садитесь. Не сомневаюсь в вашем рвении, хочу лишь отметить, что такое повышение через несколько ступеней не стоит воспринимать как невообразимую удачу. Это в армии, флоте или гвардии свой чин предстоит выслуживать долгими годами. А мы, легион. Мы словно молодая гвардия Великого Петра. Яви себя, и из прапорщиков вознесёшься в генералы. Наш устав прямо указывает, что всякий чин доступен для легионера. Условием его получения является служебное рвение и умение. И даже рядовому доступен генеральский чин. Ибо цель такого возвышения не награда за службу, а занятие должности надлежащим человеком. Посему, если я сочту, что офицер достаточно хорош, чтобы стать генералом, я дам ему чин немедленно, но если его способности достаточны лишь для поручика, останется им на всю жизнь. А наградить за службу устав даёт способ так, чтобы человек не пожалел. Хорошим поручиком быть значительно лучше, чем никчёмным генералом, — великий князь на пару секунд замолчал и перевёл разговор к другому: — Дмитрий Дмитриевич, прошу вас в эти дни, да и во время сплава по Днепру, особо уделить внимание обучению фельдшеров. Они чётко должны знать, кто на каком месте стоит. Кто приносит раненых, принимает, раздевает, помогает оператору. И не менее важно, чтобы они знали какое место им занять в случае смерти любого из них. Фельдшера должны быть как орудийный расчёт, каждый на своём месте и с полным знанием того, что кому делать, если часть расчёта будет выбита врагом. Я знаю, что такое невозможно достичь за эти считанные дни, но это та цель, к которой надлежит стремиться.
— Слушаюсь, — коротко ответил Бланк, лицо его еле заметно скривилось, а взгляд соскользнул на Юрьевича. Доли секунды, и врач принялся бесстрастно изучать сервировку стола.
— Прекрасно, — заключил великий князь, и обратился к Замину: — Сергей Николаевич, совершенно невозможно сейчас обучить ваших стрелков войне надлежащим образом. Эту науку вам придётся самостоятельно постигать уже в полку. Но сейчас важно продумать караульную службу, соблюдение порядка на походе, быт солдат. Прошу внимательно следить за нижними чинами, отмечать их усталость, способность к бою, разбивке бивуака или караулу в разных условиях: после марша, в дождь, после сытного ужина, на пустой желудок, при недостатке воды в флягах. Будьте наблюдательны, всё представляет интерес. Впрочем, это не только ваша забота. Устав напоминает, что одной из важнейших забот всякого начальствующего лица должна являться способность вверенной ему команды к ведению боя. Солдат должен быть здоров, сыт, одет, обут, вооружён и готов принять бой во всякое время. Это ваша общая забота, господа офицеры, всех вместе и каждого в отдельности.
10 мая 1828, Лодейное поле
* * *
Лишь в пять часов вечера великий князь смог сойти на берег и направиться в управление верфи, оставив пароход "Наследник Александр" на разгрузке и бункеровке. Лодейнопольская верфь выглядела довольно жалко. Некогда большая прибрежная крепость на повороте Свири при впадении оной в Ладогу теперь была малолюдна. Земляные валы, немые свидетели былого, охраняли покой. А деревянные стены зданий различного назначения, стоявшие вдоль валов, уже подверглись разборке. Здание правления и церковь единственные, своим видом не вызывали беспокойства. Из четырёх стапелей, размещённых на крутом берегу, только на двух стояли суда и велась хоть какая-то работа немногочисленными строителями.
Навстречу великому князю и заводчику Кларку вышел бывший управляющий, а теперь товарищ управляющего Томяков.
— Рад приветствовать вас, Ваше Императорское Высочество, — начал он с поклоном.
— Здравствуйте, Серафим Павлович, не ко времени церемонии, — оборвал его великий князь. — Мы привезли два единорога и два фальконета, распорядитесь к сохранению их по разгрузке. И давайте быстрее пройдём в ваш кабинет. Пригласите туда старших мастеров. Нас ждёт серьёзный разговор. Кроме того, прошу помочь с загрузкой угля на пароход, завтра утром я намереваюсь отплыть на Кончезёрский железоделательный завод .
— Слушаюсь, — коротко бросил Томяков и, подобрав полы сюртука, резво побежал к одному из домиков.
— А мы пока пойдём в управление, — кивнул Кларку великий князь.
Примерно через минуту Томяков догнал их и проводил в кабинет.
— Я рад, что верфь будет жить. Мы же уже документы в столицу переправляем. Со дня на день ждём указа, а пока строим канонерские лодки, да ялы. А всех толковых мастеров Охтенская верфь забрала.
— Ничего, теперь новое время настало, — улыбнулся великий князь, — готовьте третий стапель, а на следующий год и четвёртый. Лодки и ялы будете продолжать строить, ибо не гоже бросать государственное дело, но в будущем вас ждёт другая работа.
Постепенно комната наполнилась людьми. Четверо корабельщиков встали возле двери, в ожидании слов начальства.
— Усадите всех за стол, — указал великий князь. — Нам предстоит разговор о деле.
Пока люди рассаживались, он попросил Кларка, в этой поездке замещающего Юрьевича: "Матвей Егорович, подайте мои эскизы". Папка легла на стол. И юный наследник престола начал говорить:
— Нам предстоит начать строить пароходы на сибирские реки и катера охотники для финляндского побережья. Обоих необходимо продумать и уже начать делать корпуса. И если с пароходом всё не так срочно, поскольку годной паровой машины я пока не имею, то для первого катера нет причин для медлительности.
— Так это, — подал голос невысокий коренастый мужичок с седой окладистой бородой, — для него, стало быть, пушки привезли.
— Именно. Но дело это не простое.
— Так чай, не фрегат.
Саша достал первый эскиз, изображающий катер целиком и в продольном разрезе.
— Вот так это должно выглядеть. Основные размерности даны в таблице. Во многом я полагаюсь на ваш опыт, но обратите внимание на установку единорогов. Это поворотные платформы, утопленные в носовой и кормовой надстройке.
— Так ить, куда ж орудие откатывать будет?
— А это одно из самых интересных наших дел, — улыбнулся Саша, — никуда оно откатываться не будет. Ствол поставим на специальной каретке. Она будет двигаться по поворотной станине и тормозиться. Вот эскиз. Нужно пробовать сделать так чтобы масло залитое в станину тормозило откат.
— Хе, мудрёно, — усмехнулся седобородый.
— Матвеич! — окликнул матера Томяков, — у тебя по делу есть, что сказать.
— Оставьте, — улыбнулся Саша ещё раз, — тут есть о чём подумать, и многое предстоит опробовать впервые. Но это не единственное новое дело. Посмотрите на набор корпуса. Это железо.
— Это где ж его столько взять, железа этого, — усмехнулся Матвеич.
— С Кончезёрского завода.
— Не выйдет, барахло там, а не железо. Ломкое. Чугун если только на ядра с того завода брать больше ни на что он не годен.
— А это поглядим ещё. Не удастся, в другом месте железо купим. А шпангоуты станут железными, а там глядишь и обшивать железом станем. Пока же и доской обойдёмся.
— Это ж в какую цену катерок то выйдет, — не унимался старый мастер.
— А вот это не твое дело. Ты сделай на совесть, а платить мне.
— Так уж и сделай.
— Я эскизы тебе, Матвеич, оставлю. Завтра на Кончезёрск отправляюсь. Вернусь, одного тебя жду. За всю верфь мне ответишь, что вы можете сделать, а что я напрасно придумывал. На этом всё. Свободны!
Когда люди ушли, Томяков замявшись, решил успокоить великого князя.
— Ваше Императорское Высочество, вы не сердитесь. Матвеич резок на язык, но мастер хороший. Он сделает всё в лучшем виде.
— Я и не расстроен. А что он за мастер, время покажет. Сейчас, мне важно знать, способен он за множеством неурядиц и вымыслом увидеть здравое начало, что я туда положил. Увидит, и вправду, мастер. Не увидит, то по одному дедовскому шаблону лепить бездумно лодки канонерки в пору ученикам первогодкам. А мне люди с цепким глазом нужны, я России новый флот дать намерен. Ведь и пароходы на железных шпангоутах делать предстоит... А сколько у вас людей на верфи?
— Всего сто двадцать четыре из них лишь пять мастеров-корабельщиков... Один болен, не мог придти.
— Вы, Серафим Павлович, проследите, чтобы все мастера о новшествах моих подумали. Пусть не всё рассказал я, что хотел. Потом исправим.
12 мая 1828, Кончезёрск
* * *
Добравшись на пароходе до Кондопоги, великий князь верхом доскакал до Кончезёрска. Завод вместе с бараками втиснулся в узкий перешеек между озёр. Смотритель завода Александр Адамович Смит встретил наследника престола у въезда в городок, заселённый исключительно работниками завода. Приветствовав смотрителя, Саша отказался от обеда, намереваясь сегодня же отплыть обратно. Он спешил осмотреть завод, отметив для себя, что Кларк со Смитом обменялись многозначительными взглядами. Он не преминул немедленно вскрыть ситуацию, обратившись к Кларку:
— Егор Матвеевич, вы знакомы с Александром Адамовичем?
— И не только с ним. У меня также есть письмо от Адама Адамовича, его брата, которое я намерен передать в скорости. Они давно трудятся на Олонецких заводах. Пусть сейчас Адам Адамович и не состоит в этом ведомстве, но давнее знакомство не позволяет мне безучастным к судьбе братьев.
— Они англичане?
— Шотландцы, — с улыбкой ответил Кларк.
— Это прекрасно, — улыбнулся великий князь, — надеюсь, давнее ваше знакомство поможет господину Шмиту надлежаще исполнять мои поручения.
— Я в этом уверен, — улыбнулся Кларк.
— Что ж, посмотрим завод, — кивнул великий князь. — Показывайте Александр Адамович, но прошу быть кратким. Времени недостаёт.
— Ваше Императорское Высочество, завод наш не велик. Мы производим нынче только чугун, в связи с исчерпанием медных руд. На заводе стоит две домны и одна воздухонагнетательная машина. Всё задействовано от плотины между Пертозером и Кончезером, Мы выплавляем за год около тридцати тысяч пудов чугуна для Александровского завода. Всего здесь и на руднях работает 55 человек...
— Хм, мне казалось, что ваш завод больше.
— Возможно, вас ввело в заблуждение прошлое завода. Раньше у нас было четыре домны, две воздуходувные машины, три горна, молот, а ещё были медеплавильные горны, и людей более трёх сотен. Но Медные рудники частью истощились, частью стали отправлять руду в Петрозаводск. А пожар девяносто третьего года уничтожил старый завод. Он долгое время был закрыт. Пока удалось восстановить лишь вот это.
— Понятно, я хочу посмотреть добычу озерной руды, старые медные рудники и ещё... Я слышал ваше железо ломкое, я хотел бы послушать вас об этом.
— Хм, — Смит поперхнулся, — мы льём чугун для Александровского завода, что в Петрозаводске. Нареканий от них не имеем. Чугун весьма качественный для своего применения.
— Железо ломкое? — великий князь, подняв руку вверх, остановил смотрителя.
— Да, особенно при морозах.
— Очевидно, есть примеси, мешающие получить должную плавку. Нужно что-то придумать. Я намерен забирать с вашего завода не чугун, а сталь.
— Хм, — Смит нахмурился, — Ваше Императорск...
— Ах, оставьте. Лучше расскажите, сколько плавок в год вы тратите на попытки улучшить ваше железо?
— У нас только две домны, а Александровский ждёт от нас чугун.
— Правильно ли я понял, что для улучшения железа, нужно либо сократить дачу Александровскому, либо поставить третью домну.
— Всё так, но для ещё одной домны не хватит людей. Да и установка обойдётся в значительную сумму.
— Сколько?
— Около десяти тысяч.
— Хорошо, — кивнул великий князь, — но домны, я так понимаю, мало нужен молот, воздухонагнетательная машина, горн и прокатный стан. Много всего, чтобы хоть пробно, но начать получать сталь. Полагаете тридцати тысяч хватит?
— Я не считал.
— А что вы говорили про людей?
— Вот, пройдём к печи, — Они вошли кирпичное здание, и их сразу обдало жаром сухого наполненного горькой дурманящей гарью воздуха, — здесь внизу на выпуске металла должно быть не меньше двух человек. А лучше три. Двое должны отворять шлак или чугун. А один следить за должным наполнением форм.
Смит указал на песчаный сток, по которому должен был течь чугун. Он заканчивался врезанными в плотном песке формами. Заполняя их, чугун должен был застыть достаточно причудливой фигурой, чем то напоминающую большой треугольник со сторонами в виде дуг.
— А для чего такая форма?
— Это усиливающие балки для поддержания свода.
-А что ещё льёте. Может пушки?
— Увы. Раньше пытались лить пушки. Для правильной отливки форма должна стоять вертикально. При этом чугун заполняет форму самотёком. Домны-же наши стоят прямо на грунте на невысоком основании и когда пытались выкопать яму для устройства формы пошла вода из Пертозера. Пришлось отказаться.
— Надо же. Значит, третью домну надо будет ставить на высоком основании.
— Пройдём наверх, — пожав плечами, предложил Смит.
Они стали подниматься по узкой лестнице. Затем по подвешенным к потолку мосткам направились к печи, где их ждала тесная винтовая лесенка уходившая за потолок. Саша посмотрёл вниз и невольно поёжился. Ноги предательски подгибались. Казалось бы, высота была не более шести метров, но шаткость основания замораживала кровь. Только схватившись за винтовую лесенку, он смог успокоиться. Поднявшись на второй уровень, он увидел двух рабочих, разгружавших небольшую телегу. Впряжённая кляча, пофыркивая, косилась на возницу, паренька лет тринадцати, стоящего рядом.
— Здесь должно быть не менее двух человек, — начал пояснения Смит. — Они принимают и загружают в домну уголь и руду. Вы можете обратить внимание, что и уголь и руда имеют особый вид, кусочков размером чуть больше голубиного яйца. Эта одинаковость очень важна, поскольку соотношение угля и руды при засыпке в домну определяется специальными мерными корзинами. Для каждого вида руды и домны это соотношение определяется пробным путём. Однако, несложно догадаться, что и уголь и руда изначально обладают неодинаковыми размерами. Должную же форму им придают рабочие в специальном окатывальном цехе. Сюда окатанная шихта подвозится на телеге по подъёму, устроенному снаружи здания. Предлагаю немного задержаться здесь, и вы сможете лично увидеть засыпку шихты в домну.
— Подождём, — кивнул великий князь, — Значит, на домну нужно пятеро человек.
— Шихта загружается сверху, — кивнул Смит, — под своим весом опускается вниз, по мере того как нижние слои расплавляются и выпускаются в литок. Посему, домна представляет собой в любое время негасимую печь. Для выполнения назначенного нам урока мы весной, с оттаиванием озёр, разжигаем её и гасим только осенью. В сутки она даёт около двух сотен пудов. Зимой же с остановкой водяных мельниц, мы подправляем печь. Кроме того, зимой также затруднена добыча озёрных руд, которые мы используем. Это так же выходит весьма кстати. Получается, что к одной домне должно быть приставлено не менее пятнадцати человек. Ещё нужны рабочие для добычи руды, выжигания угля, подготовки шихты и возницы. Также требуется присмотр за воздуходувными машинами и водяным колесом. При этом позволю себе напомнить, что у меня есть лишь пятьдесят пять человек.
— Я помню, — кивнул великий князь, — а бабы к делу приставлены?
— Они не пригодны к заводскому делу... — начал говорить Смит, но осёкся, указывая на рабочих.
Один из них приподнял конусную крышку прикрывающую горловину домны и в комнату ворвались удушливые газы. Другой проворно стал сбрасывать из корзин подготовленную шихту. В случае заминки крышка возвращалась на место. Всё дело заняло чуть более минуты. Саша наблюдал за рабочими, прищурившись от дыма и прикрывая нос платком, смоченным водой из фляжки. Другие господа также прикрывали свои чувствительные носы, только рабочим было не до этого.
— До каких годов у вас люди доживают? — тихо поинтересовался у Смита великий князь.
— Хм, — металлург задумался, — я боюсь оказаться не точным, нужно посмотреть учёты. Я готов сделать вам доклад позже.
— Не нужно. Лучше сделайте подробный доклад о строительстве и устройстве третьей домны и остальных печей, для передела чугуна в сталь.
— Вы об английских пудлинговых печах?
— Возможно, — Без малейшей паузы выпалил Саша, и лишь чуть позже добавил, — но я пока в раздумьях. Вы можете предложить что-то ещё?
— Нужно подумать.
— Хорошо, в любом случае, моё намерение получать сталь твёрдо. Я готов дать на это деньги и найти людей. Вас же прошу подготовить сначала общее описание, а затеем и подробный прожект. А пока проводите меня, я хочу посмотреть, как ваши рабочие вычерпывают руду со дна озера.
13 мая 1828, Лодейное поле
* * *
Саша стоял на носу парохода и, щурясь от полуденного солнца, смотрел на приближающуюся пристань Лодейнопольской верфи. Мысли его в это время блуждали между Лодейным полем и Кончезёрском:
" Пудлингование Смит знает и наладить сумеет. Он не так давно из Англии и приехал сюда уже металлургом с практикой. Он знает, как делают железо в Англии, можно не сомневаться. А вот получится ли у него здесь, это вопрос. Ясно одно, завод сейчас гниёт заживо. Толпа народа занята тем, чтобы черпаками со дна на плоты черпать породу. Добытой руды в упор хватает на две домны, которые работают даже не полное время из возможного. Потому начинать надо даже не со строительства домны, а с хорошей землечерпалки или нагнать толпу народа. Иначе выход руды не поднять. Арестантов конечно можно пристроить к делу, но их у меня не много. Надо бы всё же механизацию внедрять. Собственно, что нам стоит дом построить, нарисуем, будем жить.
Допустим, подняли добычу. Поставили третью домну. Увеличили выход чугуна. Что делать с примесями. Что там мешается? Фосфор? Сера? Наверняка можно как-то вывести из расплава в шлак. Вопрос только, что добавить в шихту и в каких режимах это заработает. Помимо всего прочего, температуру тут меряют на глаз, а о составе исходного материала судят умозрительно. И действуют методом проб и ошибок, зачастую не понимая причин успеха или неудачи. И ничего нового относительно этого метода мне не предложить. Нет ни химиков, ни материаловедов. И науки эти в зачатке. Смит плавит свой чугун для Приозерска, им довольны. И тут я с жаждой экспериментов. С предложениями добавлять в шихту куриный помёт или исполнять при засыпке ритуальный танец. Хотя первое, что надо попробовать, это добавлять известь или песок. Это конечно не помёт, но уровень обоснованности предложения тот же. Одно радует, что это не толчёный рог единорога и дефицитом не является. Но всё же, надо ставить эксперименты на другие рельсы. Нужно не просто смешивать всякое со всяким. Необходима программа, систематизация, выводы из результатов. И нужен химик и зеркальный микроскоп. Без последних вообще не знаю, что и делать. А по поводу Смита, надо будет с Кларком поговорить. Пусть поможет простимулировать своего товарища. Интересно, а насколько шотландская диаспора хуже староверов...
Ладно, получили чугун. Лить из него шпангоуты и каркас для машины, полагаю неразумно. Этим конструкциям вязкость нужна и даже некая упругость. Конечно, сталь нужна, пусть и низкоуглеродистая. Пудлинговое железо вполне должно сгодиться. Только вот этот процесс очень требователен к людям, а их нет. Может попробовать конвертер втолкнуть вперёд батьки. Подозреваю, что идея выжигать лишнее из чугуна, превращая его в сталь, не нова. Тот же пудлинговый процесс и есть это самое. То, что для выжигания нужна подача воздуха, тоже не удивит никого. Соответственно принцип конвертера на пальцах вполне будет понятен. А вот тонкости процесса это большой вопрос. Не просто будет уговорить Смита построить эту шляпу, а потом ещё год всё модернизировать. Притом, что это не его идея, и не факт, что он ею заболеет. Надо быть упертым как Бессемер. Бюджет ладно, это за мной и Кларком, но не я же буду долбиться башкой о футеровку. Нужно наверно не с этого начинать. Домну поставить с подогревом дутья. Это стильно, модно, молодёжно. И сразу выяснится металлург Смит или чиновник от металлургии. Видимый эффект получится сразу, и человека любознательного должны глаза загореться от ощущения прорыва.
При этом, пока мы со Смитом будем заниматься акробатикой с глубокими проникновениями. Верфь будет без шпангоутов. Эти танцы могут легко занять пяток лет и даже больше. Сейчас весна. Пока нарисуем, пока сделаем черпалку. К осени она выйдет на озёра. Освободятся люди для строительства. Допустим, успеем заложить фундамент по осени. Дадим ему осесть. На следующий год начнём домну. Людей мало. Если к осени закончат, будет хорошо. На третий год получим первый чугун, начнём опыты. Пусть повезёт и к концу года чугун станет the best. Значит, на четвёртый год будем ставить заблаговременно начерченный конвертер. Год уходит на строительство и эксперименты. При весьма удачном исходе верфь увидит нашу сталь через пять лет. И это ещё вопрос, сколько времени уйдёт на подбор режимов конвертера, чтобы эта сталь была годной. Нужно размещать заказы на железо в других заводах. На Кончезёрск надежды нет. А папочка так хотел, чтоб я отстал от других заводов со своим хотелками. Не выйдет.
Кстати, похожая ерунда будет и на питерском заводе. Там тоже всё в ноль убито. Пока всё развернётся пока мы там наладим выпуск паровиков. тоже лет пять пройдёт. Верфь, как бы жалко она не выглядела, сейчас единственное предприятие способное просто брать материал и делать из него кораблики. Пусть не быстро и просто, но на второй год мы катерок на воду спустим. Года полтора будем мучиться, за полгода доделаем, а потом сможем клепать по штуке в квартал. Осталось обеспечить верфь задачей и материалом. Помнится, Поппе как-то жаловался, что у них чуть ли не половина железа в отбраковку уходит. Там наверняка заложен гешефт директора, но уж с этим-то мы справимся. Денег дадим и дубиной погрозим. У них, на Сестрорецком, в основном железо полосовое. Нам оно вполне может подойти. Где-то усилим слоями. Выгнем в холодную. на клёпках или болтах соединим. А для подвоза на верфь пароход зафрахтуем. Найдётся выход..."
Приободрившись, Саша улыбнулся встречающему его Томякову. Тот вряд ли заметил улыбку наследника престола, потому что пароход был ещё достаточно далеко. Потому, спускаясь на берег, великий князь опять заулыбался. Он бодро ответил на приветствие товарища управляющего и сразу перешёл к делу:
— Времени у меня немного, как только пароход достаточно пополнится углём я отправлюсь дальше. Потому надеюсь Матвеич готов к разговору со мной.
— Он ожидает у меня.
— Тогда поторопимся, — не дожидаясь ответа, великий князь быстрым шагом направился к зданию управления верфи.
Матвеич встретил великого князя, стоя в одиночестве над разложенными эскизами.
— И так... Здравствуй... — с порога начал великий князь и, не давая ничего ответить, продолжил: — Садись. Посмотрел... Все садитесь. Я слушаю. Начни с катера.
— Кх-м, — немного стушевался старый мастер, — Так это... с чего начать-то.
— Начни с главного. Видишь ли ты пользу от железного набора корпуса?
— Ну-у... нет сомнений, что железный шпангоут будет крепче дубового той же толщины.
— Ха-ха! — громко рассмеялся великий князь. — Той же толщины. Кто бы сомневался. А того же веса?
— А это смотря, что за железо, — решительно выпятив бороду вперёд, ответил мастер.
-Вот, — демонстративно поднял палец вверх великий князь. — Теперь поговорим о деле. Ты видел какую форму я предлагаю для шпангоутов. Что скажешь?
— Пробовать надо.
— Это всё? А чуешь что? — заметив, что мастер начал рыскать глазами по комнате, великий князь поинтересовался: — Остальные корабелы где?
— Рядом, ожидают, — встрепенулся Томяков.
— Зови. Не сдал ты свой экзамен Матвеич, не выдержал ответ.
Мастер потупился в пол, но стоило войти остальным, как на него нашло озарение.
— А чую Ваше Императорское Высочество, что от баловства этого лишь ущерб казне будет и ничего боле.
— Понятно, — кивнул великий князь — за казну ещё один радетель объявился, так всё людей не доставало, теперь-то всё наладится. Ладно. Других давай послушаем. Что скажете мастера. Интересное дело будет?
Корабелы молчали. Тогда великий князь выбрал самого молодого на вид лет тридцати.
— Вот ты. Как зовут? Иди сюда, к столу.
— Алексей Толгинов, Ваше Императорское Высочество, — мастер подошёл.
— Что скажешь за форму шпангоута?
— Так дело известное, на ижорском подъёмные балки такие же. Вес экономится, а жёсткость держится. Не в этом беду вижу. Соединение этих железок не выглядит надёжным. С деревом всё ясно: в паз или под нагели. Дело привычное, способов много. Само железо если толщину подобрать не хуже дуба. Но вот соединять так... А если нет навыка, то что тут скажешь. Гадание одно.
— О, а скажи мне мастер. Вот сделали вы дубовый набор. Вы как прочность его проверяете, без обшивки чтоб. Как узнаёте, годно ли держат ваши нагели.
— Опытному глазу и так видно. А вы хотите сравнить прочность такого набора и дубового? — Алексей почесал подбородок. — Это не сложно.
— Отлично. Про станок под пушку, что скажешь?
— Хитро придумано, только не нашего ума такая работа. Тут механики дельные нужны. Мы такое не сделаем, и пробовать нечего.
— Это понятно, но сам поворотный круг и щит вам в набор вписать придётся.
— Это можно.
— Про обшивку что скажешь?
— Так доска, она и есть доска. Ничего особого. Тут, как и с парусами, дело привычное. А вот мачты...
— А есть по ним сомнения? — поинтересовался великий князь и, обратившись к остальным мастерам, указал: — Садитесь все за стол. Пусть каждый скажет.
15 мая 1828, Санкт-Петербург
* * *
— Александр Николаевич, получено письмо, — сообщил Юрьевич великому князю, наблюдавшему за учениями готовящейся к отправке команды.
— Вот как, от кого?
— От Лишеня.
— Давайте сюда.
Великий князь прочёл письмо, нахмурился, затем улыбнулся и перечитал ещё раз.
— Пойдёмте в мой кабинет, Семён Алексеевич, нам непременно надо будет написать ответ и скорейшим образом его отправить. Здесь я увидел что хотел, поспешим. Было бы хорошо успеть до ужина.
Войдя в кабинет, великий князь сел за стол и взялся за перо, но Юрьевич остановил его:
— Александр Николаевич, вы уверены, что на это письмо должен быть ответ.
— Не сомневаюсь. Оно может показаться достаточно грубым. Но это лишь беда Лишеня, не умеющего сообщать руководству неприятные вещи. В нём есть главное, подполковник переживает за вверенный ему полк и за предстоящую компанию. А это дело не личных амбиций, а беспокойство о пользе государю. Разве можно такое оставить без ответа. И ещё, я мог бы ему указать, но хочу убедить. Посему я своими словами напишу ему ответ, а потом мы вместе с вами подправим его. Мне не хотелось бы оскорбить боевого офицера. В тоже время я хотел бы донести до него свою мысль, а потому не могу целиком доверить написание ответа вам.
— Хорошо.
— Приступим.
" Любезн...Милост... Нет. Свободу советскому бюрократизму.
Уважаемый Пётр Степанович!
Хм... Радостно... С сердечной радостью прочёл я Ваше... Э-э-э... ваше письмо, и за скупыми строками увидел человека заботящегося о вверенном ему деле. Я... Мне... Государь вверил моим заботам тридцать второй егерский. Судьба полка и успех всей кампании теперь являются моим долгом перед императором. Я полон решимости исполнить свой долг надлежаще...
Государь выделил ваш полк из общего числа, и нам предоставлена особая честь. Нам предстоит испытать ряд новшеств, которые могут быть введены по всей армии. Для этого и направляется особая команда. Я ожидаю, что большинство новшеств будут способствовать успеху кампании, но не могу исключать и ошибок. Я уверен, что какие-то из них будут казаться ошибочными первое время, прошу вас быть внимательным и терпеливым. Надеюсь ваш опыт и наблюдательность поможет Государю отделить зёрна от плевел.
Несомненно, ваши заботы умножатся с прибытием моей команды. Я буду рад хоть в какой-то мере облегчить ваш труд. Старший по команде, поручик третьего ранга Григорьев предупреждён мной о необходимости подчинения вам в интересах успеха кампании, несмотря на то, что его основной целью является испытание новшеств... Хм, этого явно недостаточно. Что же добавить...Наверное так...
Особую надежду я возлагаю на полевые кухни и полковой госпиталь. Действия лекаря Бланка и поваров вызовут множество неудобств и открытое недовольство солдат и офицеров. Предвижу, что первый месяц всем будет казаться, что врачебный надзор не более чем глупость придуманная людьми далёкими от реальной войны, а централизованная раздача еды и воды и вовсе является происками врагов, но именно они позволят сохранить солдатские жизни на походе и в лагере. Пройдёт месяц, и вы сможете сравнить потери от болезней нашего полка и других, это наглядно покажет пользу от нововведений. Ведь как известно, удача на стороне больших батальонов... Похоже, что это перебор...
Также прошу вас использовать легионных стрелков для охоты за офицерами и артиллерийской прислугой, предоставляя им значительную свободу в действиях. Полагаю, что при осадах они смогут значительно влиять на боевой дух неприятеля. Их новое оружие даёт возможность использовать новые способы войны, которые необходимо опробовать. Государь ожидает от нас подробного отчёта о применении стрелков и гренадеров... Да, снова перебор...
От тридцать второго егерского и легиона зависит будущее всей армии. При всей трудности нашей миссии, я верю в будущие победы русского оружия. Нам предстоит долгий и ответственный труд на благо короны. И я рад, что воля Государя позволила мне обрести в вашем лице товарища в столь нелёгком деле...
Пора заканчивать... Пребываю вам благосклонный,... и подпись."
— Вот, Семён Алексеевич, — протянул письмо Юрьевичу великий князь, — Прошу отредактировать его, если посчитаете недопустимыми некоторые обороты. Я хотел бы видеть его в двух списках. Один отправим почтой, а другой вместе с командой. Я намерен подписать их сразу после ужина.
В офицерском собрании ракетного заведения, любезно приютившего легионную школу, собравшиеся на ужин были удивлены присутствием четырёх унтер-офицеров. Понимая, что присутствие нижних чинов за ужином входит в противоречие с более древней традицией, чем его привычка превращать ужин в совещание, великий князь решил обратить эту трансформацию в противоположенную сторону. Дождавшись появления всех важных для дела лиц, он немедленно приступил к делу:
— Господа, прежде всего, я хотел бы разобраться с теми недостатками подготовки команды, что мог заметить сегодня.
Все затихли.
— Должен высказать унтер-офицерам команды своё неудовольствие. Я хочу похвалить вас за ту умелость, с которой стрелки устанавливают легионные шатры, расставляют рогатки и иным образом обустраивают лагерь, имея подготовленный для этого обоз. Но то, как они собирают обоз совершенно непростительно. Я наблюдал, как солдаты тороплива просто сваливают на повозки имущество, превращая его в груду мусора. Когда же я потребовал после загрузки обоза развернуть лагерь снова, этот недостаток немедленно сказался. В этом я вижу, прежде всего, недогляд со стороны унтер-офицеров. Ваша забота заключается в приучении солдат к соблюдению ими порядка во всяком деле. Теперь нижним чинам надлежит покинуть офицерское собрание.
Унтер-офицеры поспешили удалиться, а великий князь подождал, когда за подчинёнными закроется дверь, и спросил их командира:
— Итак, Сергей Николаевич, что вы собираетесь предпринять?
Прапорщик Замин поднялся с места и вытянувшись смирно доложил:
— Я обращу на это особое внимание. С утра взвод будет учиться собирать лагерь по установленному порядку.
— Хорошо, на это я даю вам весь завтрашний день, — великий князь повернулся к Бланку. — А вот, фельдшера показали себя весьма не плохо. Хотя можно отметить некую неумелость в занятии своего места в обозной колонне.
— Я лекарь, — посмотрел в глаза наследнику престола медик, — Порядок в инструменте есть вещь строго обязательная. Всякое медицинское имущество всегда должно находиться на своём месте. И мне это известно, и я могу научить этому своих людей. Но управлять повозкой я не умею, и научить движению в обозе не могу.
Великий князь посмотрел на старшего по команде.
— Ваше Императорское Высочество, — встрял в разговор Григорьев, — позвольте доложить свои соображения.
— Я слушаю.
— Полагаю необходимым подобрать на медицинские повозки ездовых, высвободив фельдшеров от этого дела. Я позволил себе заблаговременно подобрать людей. Если на то будет ваше повеление, то послезавтра они будут здесь.
— Похвально, — улыбнулся великий князь, — Но дело представляется не таким простым. С одной стороны, медицинская повозка похожа на любую другую в обозе, только везёт особое имущество. И можно было бы посадить обычных возниц, в подчинении командира обоза. С другой, будучи разгруженными и находясь при действующем госпитале, эти повозки должны служить подвозу раненных, воды или иным медицинским нуждам на усмотрение командира госпиталя. И тут уж лучше, если повозками будут управлять подчинённые полкового лекаря.
— Тем не менее, — отметил Бланк, — фельдшеру при действующем госпитале всегда найдётся другая работа, нежели смотреть за лошадьми. Возможно, следует при медицинской службе иметь отдельно возниц в подчинении командира госпиталя.
— Возможно, — кивнул великий князь, — а когда они будут свободны от заботы о лошадях, их можно будит использовать на других работах при госпитале... Только если эти работы будут связаны с ранеными, то возницам надлежит быть фельдшерами. Впрочем, ничто не мешает утвердить новый разряд для нижних чинов медицинской службы. Пётр Парфирьевич, я согласен на ваше предложение.
— Слушаюсь.
— Тогда на восемнадцатое назначаю большие учения. Утром команда выступит маршем к Павловску. Пройдя пять вёрст, поставит лагерь. После чего вернётся обратно. Девятнадцатое оставляю для отдыха и устранения недочётов, а двадцатого утром провожу вас в путь.
17 мая 1828, Сестрорецк
* * *
— Ваше Императорское Высочество, могу обрадовать вас, дела наши обстоят хорошо, — сообщил Аммосов, отпивая чай, — к концу месяца мы дадим вам две тысячи винтовок по вашему образцу. А в следующем думаю закончить заказ полностью.
Великий князь сидел, вытянув под столом уставшие ноги. Он приехал на завод утром, до обеда осматривал цеха, потом съездил в Райвола на железоделательный завод. Теперь уставший и готовый уснуть после сытного ужина, он пил чай и слушал управляющего заводом.
— Да, я видел. Работа идёт споро. Однако прошу помнить о принадлежностях к винтовке. Я заметил, что тесаков произведено очень мало.
— Это так, но мы быстро наверстаем отставание. Было бы железо.
— А оно будет? — улыбнулся великий князь.
— Несомненно, даже если Райволовский завод и подведёт нас, то мы вскорости ожидаем железо с Выксы. Возможно, это некоторым образом задержит нас, но до августа я намерен отдать вам последнюю винтовку не смотря ни на что.
— А если и с Выксы придёт брак.
— Нет, отборку железа производят прямо на Урале. Это здешнее железо мы отбираем здесь.
— Это интересно, и много брака?
— Почти треть, иногда больше.
— Это хорошо, — улыбнулся великий князь, — а могу ли я забирать этот брак по сходной цене.
— По сходной? — переспросил Аммосов. — Видите ли, Ваше Императорское Высочество, завод наш предприятие казённое. Для его нужд железоделательный завод невозбранно поставляет полосовое железо. Но Райвола находится в Финляндии, продажа железа кому-либо другому, особенно с вывозом через границу княжества, должно облагаться сборами.
— Но ведь Сестрорецк может забирать всё железо. А отбраковку передавать мне.
— Это скоро станет известно всем окружающим.
— Но вы же можете продавать мне не только винтовки, но и что-то ещё? — улыбнулся великий князь.
— То, что производит Сестрорецк, — спокойно пояснил Аммосов, — для казённых нужд.
— Вы же можете для казённого завода поставлять заготовки из выбракованного полосового железа?
— Но зачем? — вскинул брови Аммосов.
— Мне для казённых нужд требуется много полосового железа. Я бы хотел приобрести его наиболее дешевым образом, при этом качество железа для меня не настолько важно. Но его должно быть много. Через ваш завод за год проходит около двенадцати тысяч пудов райволовского полосового железа, из которого вы отбраковываете около четырёх тысяч. Я бы хотел ещё больше железа, но и четыре тысячи вполне неплохо.
— Хм, наш завод был бы рад изготавливать для вас потребные детали, но выбракованное гнутое железо... Мне не хотелось бы иметь недопонимание с финскими властями. И так я постоянно вынужден отстаивать перед ними казённый интерес, когда речь заходит о наших рабочих.
— Я понял, но вы могли бы отбирать и отмечать выбракованные полосы и ровнять их, превращая из лома в заготовку. Для вас это не составит большого труда. Это будут изделия Сестрорецкого оружейного направляемые на мой опытный завод. Что же касается финской администрации, то злоупотребления её будут легко пресекаться. Уже в августе я размещу первый гарнизон в Кивинебе. Его заботой станет следить за порядком в этой местности. И в случае если финские чиновники позволят себе хоть каплю мздоимства... только дайте командиру гарнизона знать...
— И всё же, — покачал головой Аммосов, — мне представляется вы недооцениваете финляндцев. Впрочем, если Сестрорецк действительно будет производить с отбракованным железом какую-то работу, то формального повода не будет... Но каждый труд должен быть вознаграждён, а стало быть вы не сможете получить железо по цене бракованного лома.
— А вот это уже другое. Я прошу вас оценить, сколько мне будет стоить отбракованное полосовое железо с Райволовского завода через таможню, а сколько с Сестрорецкого.
— Хорошо, мы делаем саженную полосу в четырё дюйма шириной и один толщиной. Брак может быть различным, но в основном это зерна шлака, включённые в металл. Если с мелкими и не многочисленными зёрнами мы можем принять полосу, то с крупными отбраковываем сразу. После чего отобранную полосу проверяют на гибкость, оборачивая вокруг столба. Часто наше железо ломается по шлаковым зёрнам, скрытым в глубине металла. Вы хотите получить такое железо?
— Да, причём готов взять и обломки полосы после скручивания. Но раз уж Сестрорецкий намерен делать работу по подготовке этого железа, то я хочу, чтобы все полосы нумеровались, причины отбраковки отмечались краской и описывались на бумаге.
— Хм, если бы знал на что предполагается употребить это железо, я возможно предложил бы что-то получше.
19 мая 1828, Санкт-Петербург
* * *
Ужин подошёл к концу. Великий князь обвёл взглядом сидящих за столом офицеров. Он задержал взгляд на Григорьеве и сказал:
— Господа, сегодня был день отдыха, а завтра утром многих из нас ждёт длинный путь. Сейчас, прежде чем отправить команду ко сну, я хотел бы сказать напутственные слова. Потом будет уже не до того. Я не буду повторять, что многократно говорил все эти дни. Сейчас я хочу напомнить о вещах, которые мы часто не вспоминали во время подготовки к походу. Пётр Парфирьевич, очень важным будет являться ваш опыт по получению сведений от пленных и местного населения. Вы придёте в незнакомые для вас места, где живут люди другого образа мысли. Умение найти к ним подход весьма ценно. А создания правил нахождения такого подхода и вовсе бесценно. На вашем опыте во многом будет основано обучение дознавателей легиона. Отдельно достоин внимания боевой дух, как наших солдат, так и противника. Прошу подробно описывать всё происходящее и свои мысли о нём.
— Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество, — встав, ответил Григорьев.
— Хорошо. Дмитрий Дмитриевич, холера или оспа часто являются спутниками армии. Мы с вами давно уже обсуждали различные способы борьбы с болезнями. Меня не будет рядом с вами, и я не смогу вам приказать, но я прошу помнить о тех способах, что мы отметили. Буде случиться мор, действуйте решительно и не стесняйтесь применять новое. А главное это упорство и решительность понадобятся вам в деле соблюдения чистоты и годности еды и питья. Ожидайте недовольство, как офицеров, так и солдат, но этим вы спасаете их жизни. Будьте решительны.
— Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество, — не замедлил откликнуться Бланк
— Вам будет тяжелее всех наверно, — вздохнул великий князь. — Сергей Николаевич, все мы помним слова Суворова, что каждый солдат должен знать свой манёвр. Приглядитесь к вашим стрелкам и унтерам, насколько самостоятельно они могут вести бой звеном или отделением. Многим, особенно старослужащим, привычно стоять в ротном построении. Они привыкли слушать команды и исполнять. А в легионе от них требуется самим определять, когда надо стрелять, выступить вперёд или наоборот податься назад. Этим легион отличается даже от егерей. И в этом будущее войны. Ищите применения малым отрядам легионеров, бой научит их.
— Буду стараться, Ваше Императорское Высочество.
— Отлично. А теперь господа я хотел бы услышать от вас какие-либо пожелания. Сергей Николаевич, вы хотите что-то сказать? Ещё есть ночь впереди, что-то можно успеть подправить.
— Ваше Императорское Высочество, мой взвод готов. Хочу лишь выразить надежду, что подполковник Лишень даст мне возможность опробовать взвод, выполняя ваши пожелания.
— В своём письме к подполковнику я отмечал это. Дмитрий Дмитриевич?
— Я бы хотел напомнить Вашему Императорскому Высочеству, что основой здоровья войска является надлежащее снабжение. В наших силах правильно на месте применить полученное, но в деле снабжения полка нам остаётся всецело полагаться на его шефа.
— Мы уже обговорили план поставок в полк всего необходимого до самого ноября. Если война затянется дольше, мы подготовим новый план. Осталось как можно раньше определиться с теми потребностями, для которых придётся везти что-то не предусмотренное из столицы. Здесь всё зависит от вашей наблюдательности и отчётов. А вы что скажете, Пётр Парфирьевич.
— Хм, — начал Григорьев с прочистки горла, — Ваше Императорское Высочество, сейчас мы готовы. Дальнейшее проявится со временем.
21 мая 1828, Гатчина
* * *
— Вы полагаете, мы успеем вернуться к ужину? — Поинтересовался у Юрьевича великий князь.
Не дожидаясь ответа, он пустил коня лёгкой рысью, спеша к стекольному заводу. Там по докладу Мельникова уже клали рельсы. Это позволяло визуально оценить сделанную работу, что не могло оставить Сашу равнодушным. Он, взволнованный воображением, рисующим готовый рельсовый путь, спешил увидеть всё своими глазами. На рысях кони быстро вышли к стройке, ибо дорога проходила мимо дворца. До моста рельсы ещё не доложили, но проехав с версту, Саша увидел строителей, работающих под непосредственным руководством Мельникова.
До самого моста земля уже была подготовлена для укладки шпал. Но первыми встретились именно трамбовщики, в очередной раз уминающие бабками грунт. Несколько рабочих подносили вёдра с землёй и опустошали их, заравнивая выявившиеся провалы. Мельников то и дело подходил к ним и смотрел за качеством работы. Расчищенная земля ещё несколько дней назад трамбовалась и досыпалась. Сейчас лишь окончательно выравнивалась. Несколько приютских мальчишек неотступно следовали за главным инженером. Один держал в руках длинную, около сажени, палку, к которой была прикручена медная трубка с загнутыми концами и насаженными на них стеклянными воронками. Двое других размотали вдоль дороги длинную кишку, к концам которой были приделаны подвешенные в пирамидках из деревянных реек стеклянные трубки. Один конец кишки был возле уложенного участка дороги, а другой подтащили к самому краю выровненного участка. Неподалёку стоял мальчишка с ведром. Ещё один с планшетом неотступно следовал за главным инженером и старательно за ним записывал.
— Бог в помощь! Работайте, не отвлекайтесь! — приветствовал строителей великий князь.
— Рад, что вы решили посмотреть на наш труд, Александр Николаевич, — тем не менее, решил ответить Мельников.
— Я не хочу вам мешать. Мне не нужно пояснений. Я всё увижу сам, — поспешил остановить его великий князь.
Инженер улыбнулся, кивнул и, окликнув мальчишку с палкой, присел на корточки с краю дороги. Мальчишка метнулся на другую сторону и уложил на землю палку воронками вверх. В трубку долили воды.
— Пять! — крикнул мальчишка, рассматривая риски на стеклянной воронке.
Мельников оценил уровень со своей стороны, кивнул и сообщил писарю:
— Минус три.
Также проверили уровень воды по растянутой кишке. Мельников махнул трамбовщикам рукой и скомандовал:
— Дальше!
Под покрикивания помощников Грудова, уже вполне освоившихся с доставшейся им властью, трамбовщики подняли инструмент и распределились на следующих двадцати саженях грунтовой полосы будущей дороги. Следом за ними мальчишки, аккуратно, стараясь не расплескать много воды переложили кишку на новый участок. А на этом, принятом инженером, приступили к работе мальчишки-мерщики. Каждый участок пути в двадцать сажен заканчивался мерными колами. Возле крайней же уложенной шпалы были вколочены четыре колышка, около аршина высотой. Два обозначали концы шпал, а два служили створом, внутри которого проходили рельсы. Эти колья были соединены бечевой с ещё более ранними. Всего же по дороге было оставлено четыре таких комплекта. При продвижении укладки вперёд мерщики вынимали дальний комплект кольев и переносили его на новый, принятый инженером, участок. Мальчишки растянули бечеву с левого крайнего кола предыдущего участка над новым и установили кол, обозначавший левый конец шпал. Старший из них, проверяя прямизну пути, примерился через кол в другие, вколоченные ранее, переставил его, подождал пока вколотят и снова примерился. Затем Мельников проверил работу и удовлетворённо кивнул. Также поступили с правым крайним колом. После мерщики принесли две мерки в форме римской единицы и уложили их вдоль пути с левого и правого конца крайней шпалы, обеспечивая точное соответствие расстояния между шпалами. Позвали укладчиков. Два здоровых мужика поднесли саженное обточенное под параллелепипед бревно, толщиной в пядь и шириной в полторы, и аккуратно уложили его. Бревно осадили лёгкими ударами бабки. Затем мальчишка уложил свою палку вдоль бревна, потом поперёк с опорой на соседнюю шпалу. Бревно ещё немного осадили. Очередной раз проверив водяным уровнем, Мельников заключил: "Опора легла". Затем Мальчишки переложили мерки и всё повторилось. Так на двадцати саженях было уложено шестнадцать брёвен. При необходимости их подправляли по уровню. Признав шпалы уложенными надлежаще, Мельников дал команду на укладку рельс.
Мерщики сняли бечеву с крайних кольев и принялись за установку внутренних. После приложив левую опорную площадку-подушку под рельс, рабочие сразу приложили и лёгкими ударами молотка прикрепили деревянную доску-мерку к шпале, определяя ширину колеи. Приложили правую подушку и сообщили о готовности Мельникову. Инженер проверил и дал укладчикам команду к работе. Четыре мужика вынесли и уложили четырёхфутовый рельс по левой стороне, оперев его на подушки крайней шпалы уже сделанного участка и первой нового. Рельс, проложив через отверстия палец, закрепили в подушке предыдущего участка. После чего второй конец рельса вложили в незакреплённую подушку на недавно уложенной шпале. При помощи шаблона выставили рельс по бечёвке, проверили уровнем и четырьмя гвоздями закрепили площадку на шпале. Аналогично уложили рельс по правой стороне. Мальчишки сорвали мерку, посаженную на шпалу, и перешли к укладке рельс до следующей шпалы.
Недолго понаблюдав за этой работой, великий князь убедился, что увидел все операции и вплоть до моста ничего нового уже не проявится. Он кивнул Юрьевичу и направился к стекольному заводу, чтобы посмотреть сделанное для разворота поезда кольцо. Его интересовало не столько само устройство кольца, сколько соединение его с прямым путём. Они с Мельниковым потратили изрядное время для того чтобы продумать его. Достаточно быстро они поняли, что чугун для этого не лучший материал. Удары колёс при перескакивании между рельсами, необходимость установки контррельса для фиксации колеса не оставляло вариантов. И вот теперь Саша мог рассмотреть на шпалах, уложенных с просветом чуть больше двух пядей, участок железных рельс, хитроумно прорезанных для прохода колёсного обода. Всего это соединение имело длину около трёх саженей. Для проезда необходимо было рычагом передвинуть специальный участок пути, который сместившись примерно на пядь, позволял поезду перейти на другой путь. Эта железнодорожная стрелка отличалась от наиболее часто встречающихся в двадцатом веке тем, что рычаг перемещал не узенькие остряки, примыкающие при переключении к основному рельсу, а полноценные обрубки железных рельс. Рассуждая с Мельниковым о стрелке, они пришли к выводу, что из доступного материала изготовить столь изящные, но прочные остряки будет слишком затруднительно.
Само кольцо выглядело не выразительно, единственное от прямого пути его отличала особая форма отлитых сразу согнутыми рельс. Полюбовавшись на уложенный путь, Саша подумал:
"Хорошо , что я успел изменить форму рельс. Кларк тогда немного поворчал, но это было не так страшно, чем на пришедшее мне озарение о необходимости свободного крепления пальца в подушке для компенсации температурного расширения. Зимой бы вся чугунина перелопалась. Впрочем, переделать посадочные отверстия под палец с круглых в щелевые было не так сложно. А вообще, с чугуном надо бы распрощаться, пришлось изрядно повозиться с неуниверсальностью. Внутренний рельс изначально отливали более коротким и крутым в изгибе относительно внешнего. При укладке Мельников вынужден был класть шпалы веером, что вызвало дополнительные трудности. Ещё он изначально поднимал наружный рельс. Но это всё здесь на твёрдой земле. А как придётся мучиться на торфопредприятии. Уже ведь пришли к выводу, что придётся по торфу гать класть. Впрочем, сейчас посмотрим..."
Вздохнув, он повернул лошадь и направился к торфяникам. Быстро миновав участок укладки рельс и перебравшись через мост, великий князь оказался на окраине города и сразу увидел толпу рабочих там, где начинался торфяник. Если до него путь почти не поднимали над землёй, только утрамбовывали взрыхлённую раскорчёвкой землю. То здесь уже приходилось снимать около фута торфа и насыпать более твёрдый грунт. А когда глубина торфяника достигнет аршина намечено класть гать. Возле окончания пути глубина торфяного слоя уже в сажень. Дальше в торфяник дорога не пойдёт.
Не найдя для себя ничего интересного в наблюдении за земляными работами, великий князь направился дальше к Овцину. Месяца хватило, чтобы торфопредприятие из свалки строительного материала превратилось в четыре больших здания. В одном располагалась прессовальня, где винтовыми прессами рассыпной торф превращали в брикеты. Пока там стоял только один пресс. Рядом была сушилка и склад. Предполагалось за лето построить ещё десять корпусов с печами для хранения брикетов. В настоящее же время главным достижением была печь для перегонки торфяных брикетов в уголь и склад. Овцин встретил наследника престола возле своего детища и поспешил поделиться результатами:
— Ваше Императорское Высочество, я рад показать вам свою печь в работе. Ожидая вас, мы уже прогрели печь, заложили выжигаемый торф и начали выгон дёгтя. По моим расчётам через пятнадцать минут можно будет остужать печь, а через час вынимать уголь.
— Хорошо, тогда пока расскажите мне о работе печи. Потом посмотрим добычу торфа и вернёмся, чтобы увидеть готовый уголь.
— Слушаюсь. Пойдёмте к печи?
Они вошли в жаркое пыльное помещение. У печи суетился только один человек. Его заботой было и следить за огнём в топке, и через специальные вентили сливать дёготь. Был он полуголым из-за жары, но на голове намотана прикрывающая рот и нос тряпка.
— Я вас слушаю. Однако в воздухе много пыли, — отметил великий князь.
— Сухой торф пылит.
— Посадите баб на пошив специальных повязок прикрывающих рот и нос. Пусть рабочие вместо этого тряпья, носят более лёгкие повязки. И обеспечьте людям возможность полностью умыться после работы. А теперь рассказывайте.
— Слушаюсь. Печь разделена чугунным подом на две топки. В верхнюю с левой стороны устанавливают дрова или торф для пережога. В нижней разводят огонь. Нижняя топка соединена с трубой для воздушной тяги, в верхнюю же доступа воздуха нет и потому огонь там не возникает...
— Я уже слышал это ранее. Поясните лучше ваши планы по переделке печи, и какими особенностями обладает именно эта печь. Ведь я уверен, что при строительстве были обнаружены недостатки.
-Э-э-э, не понимаю.
— Ну например, насколько удачной получилась тяга из нижней топки? Много ли теряется дёгтя на стенках верхней? Возможно ещё что-то?
— К сожалению, печь ещё не так долго работает, чтобы заметить такое.
— Хорошо, но обращайте внимание на подобные мелочи. Нам предстоит построить на моём образцовом заводе подобную печь, Затем, возможно, перестроить эту... А почему вы выбрали такой размер для верхней топки?
— Печь приходится то разогревать, то останавливать. Если размер верхней топки будет слишком мал, то это придётся делать часто. Если слишком велик, то жара нижней топки будет не хватать.
— Вы говорили, что собираетесь остудить печь и потом через час вынуть уголь. Я понимаю, что если открыть верхнюю часть с горячим углём, то он сразу вспыхнет. Но почему вы не сделали в печи расширение, куда можно было бы сдвинуть уголь из верхней топки, а не остужать всю печь. Пока же уголь остывает в освободившуюся верхнюю топку можно снова заполнить. Почему вы выбрали именно такое устройство верхней топки?
— Хм, — Овцин задумчиво почесал подбородок, — мне представляется это слишком сложным, чтобы...
— Да? — удивлённо вскинул брови великий князь. — У вас сделан чугунный под разделяющий топки. Он очевидно весьма гладок. Если в верхнюю топку не укладывать торф прямо на под, а сделать жаровой короб. Тогда этот короб, с уложенным в него торфом, можно было бы сразу целиком задвигать в верхнюю топку. Точно также его потом протолкнуть дальше в место где он должен остывать. Фактически это сведётся к двум задвижкам. Вот смотрите. Снаружи печи подготавливается короб с торфом. Дальше он задвигается предтопочную нишу, где он прогревается. Ниша отделяется от топки поднимаемой вверх заслонкой. Когда топка освобождается. Заслонка поднимается и железными прутами короб вталкивается в топку. На противоположенной стороне топки имеется выходная заслонка отделяющая камеру для остывания. В топке торф превращается в уголь из него стекает и испаряется дёготь. А если впрыскивать на раскалённый уголь воду, то уксусная вода и светильный газ. Железными крюками короб вытягивается через поднятую выходную заслонку в камеру остывания. Оттуда, подняв конечную выходную заслонку, короб крюками вытаскивается в выходную нишу, где остывает окончательно уже на воздухе. Далее короб освобождается и передаётся для заполнения новым торфом. Вот так, на одной нижней топке можно придумать замену торфа в верхней. Это сложно? Возможны и другие варианты. Вы выбрали остужение всей печи. Почему? Не кажется ли вам, что те затраты и сложности что позволят работать печи без излишнего остывания сулят больше выгод, нежели решение остужать печь всякий раз доставая уголь и прогревать её снова при загрузке торфа?
— Виноват.
— Виноватиться будете перед батюшкой в церкви. Мне нужна печь. Хорошая. Самая лучшая. Вы сделали, очевидно, не самую плохую. Мы сразу предполагали, что эта печь только для пробы. Поэтому, думайте над тем как исправить её, а не восторгайтесь своим успехом. Оставим это. Как вы собираете дёготь и остальное?
— Они испаряются в топке и вместе с газом выходят в трубку. Дёготь оседает первым. Пар смешанный с газом оседает позже в уксусную воду. Остатки газа сжигаются.
— Вы не завели трубу в нижнюю топку, чтобы дожигать там остатки газа?
— Пока нет. Это всегда можно сделать, но пока любопытно понять какие газы выходят из торфа. Сейчас мы их сжигаем только потому, что не можем собрать
— Ладно, это на будущее. Теперь о планах по перестройку тёплой стенки. Мы с вами утвердили, что печь должна стоять одной из стен хранилища угля. Но тёплый дым из нижней топки, сейчас выходит в трубу напрямую. Вы продумали возможность установки на складе угля горизонтального теплоотвода-дымохода?
— Пока я не придумал. Любой, самый незначительный горизонтальный дымоход не даст требуемого тепла, а тяга уменьшится существенно. Большой же просто уничтожит тягу.
— Вы не думали о том, чтобы создать тягу искусственно?
— Это как?
— В паровозах, часть пара выводят в трубу, он увлекает за собой остальной воздух и создаёт тягу. Также можно было бы поставить какую-нибудь воздуходувную машину на трубу.
— Я подумаю.
— Ладно, не будем терять время. Сразу напомню о предстоящей перегонке дёгтя, а теперь пойдём, посмотрим на готовый уголь.
Они перешли в хранилище. Великий князь взял в руки один из угольных брикетов и попытался раздавить его.
— Он не более хрупок, чем обычный уголь, — заключил он в итоге, — но, полагаю, при попытке довезти его до столицы превратится в труху. Посмотрим на прессование торфа.
22 мая 1828, Гатчина
* * *
После почти получасового ожидания Батенькова пригласили в столовую, где его, стоя у окна, ожидал великий князь. Большой обеденный стол был завален бумагами. Большая эскизная карта Сибири выполняла роль скатерти.
— Здравствуйте, Гавриил Степанович, — поспешил приветствовать вошедшего наследник престола. — Я рад, что дождался пока вы уладите свои семейные дела. Государь предоставил вам на это время, но дело ожидало вашего возвращения на службу.
— Здравствуйте, Ваше Императорское Высочество. Государь, в милости своей, был сострадателен к моим обстоятельствам.
— Особенно учитывая события декабря двадцать пятого года, — улыбнулся великий князь, — впрочем, оставим это. Дело ожидает вас. Нам предстоит большой труд на благо российского государства. Надеюсь, никакие обстоятельства не помешают вам.
— Я, тоже надеюсь на это, — Батеньков слегка искривил уголки губ.
— Вот, и прекрасно, — широко заулыбался великий князь, — присаживайтесь к столу. Нам предстоит на новый манер обустроить сибирский тракт. Вам, как сибиряку, это должно быть особо желанно, или я не прав?
— Отчего же, — Батеньков криво усмехнулся, — Сибирь наполнена ссыльными государевыми преступниками и вольными казаками, там очень не хватает благочинных помещиков и их трудолюбивых крестьян. Удалённость не позволяет распространить на Сибирь все российские порядки. Несомненно, я мечтаю изменить это.
— Что ж, — улыбнулся великий князь, с секунду помолчал и добавил: — тогда я предлагаю начать с того чтобы выпить по чашке чая. Прошу пересесть за тот маленький столик.
Наследник престола позвонил в колокольчик. Вошёл гусар.
— Распорядитесь, голубчик чаю нам, — и немного подумав Саша добавил. — И ещё, пусть Чернявский встанет возле меня.
Гусар, бросил взгляд на Батенькова и вышел. Дверь за ним закрылась, спустя мгновение её отворили и бывший снаружи караульный теперь замер на посту в столовой. Некоторое время Саша и Гавриил Степанович сидели молча. Батеньков по своему положению не мог начинать беседу. Великий князь же намеренно не желал разговаривать, бесцеремонно разглядывая подполковника корпуса инженеров путей сообщения. Тридцатипятилетний мужчина, немного грузный. Довольно большой прямой нос выдавался вперёд, контрастируя с глубоко посаженными глазами. Это делало его припухшее лицо каким-то неестественным. Впрочем, очки немного улучшали восприятие. Успевший повидать многое на своём веку офицер сидел спокойно, взгляд его неспешно скользил по столешнице. Руки покоились на подлокотниках и пальцы беспомощно свисали, почти не шевелясь. Вошёл Чернявский и два лакея с чайными принадлежностями, и это изменение обстановки оживило гостя.
— Сядь там, — наследник престола указал Чернявскому на стул у стены, в метре за спиной Батенькова, — и ожидай.
Дождавшись, когда чай будет разлит по чашкам и попробовав напиток, великий князь отпустил прислугу и изволил начать разговор:
— Хороший чай, Гавриил Степанович. Немного горячий, но я люблю такой. А вы предпочитаете его пить более холодным? Можно добавить прохладной воды из вот этого кувшинчика.
— Ах, нет, благодарю, — Батеньков зачем-то оглянулся на Чернявского.
— Тогда, предлагаю цукаты. Они не слишком сладкие, чтобы испортить вкус напитка.
— Благодарю.
— Вот и прекрасно. Я очень хорошего мнения о вас как об офицере и инженере, — не давая вставить слово, великий князь поспешил продолжить: — Мои учителя, Василий Андреевич и Михаил Михайлович, весьма лестно отзывались о вас. Вы умеете служить. Ваша карьера впечатляет. В семнадцатом году вы были лишь поручиком, а к двадцать четвёртому уже подполковник. Далеко не всякому удаётся каждые два года получать новый чин. Так почему вы ушли в отставку?
— М-м, — подполковник побледнел. — Злые наветы не оставили мне возможности...
— Ах, оставьте, -Саша предостерегающе выставил руки перед собой ладонями вперёд, — Мне эти ваши басни. Нам предстоит вместе вершить грандиозное дело. И необходимо, чтобы мы занимались делом. Не хотите быть откровенным со мной, тогда я вам скажу, почему вы ушли в отставку.
Батеньков покраснел.
— Вы хотели чинов, и вы добивались их. В Томске вам было не уютно. Начальство было холодно с вами. Но вы нашли себе влиятельного друга. Он поспособствовал получению вами чинов, привёз в столицу. Мне неизвестно чем, кроме дружбы, это было обусловлено и не хочу этого знать. Но когда положение его пошатнулось, у вас нашёлся другой друг. И снова вы получили чин и переехали к покровителю. Но там случилась осечка. Вы говорите о злых наветах. Они есть всегда. Они и в Томске были. Но причина вашей отставки была не в этом. Вы искали дружбы и представлялись другом. И к вам относились как к другу и как друга вас отставили. А вместе с этим закончилась и ваша карьера. Не нужно...
Жестом великий князь остановил уже отрывшего рот, чтобы возразить, Батенькова.
— Мне всё это не интересно. Мне не нужна ваша дружба. У меня есть дело. Вы должны исполнить то, что потребно для него. Ваши знания, опыт, даже место рождения, всё идеально подходит. Хотите прославиться? Прославьтесь главным строителем нового Сибирского пути. Со славой придут и деньги и почести. Мне они не нужны. Я сын своего отца. Пусть будут ваши, но дело должно быть сделано... Вы пейте чай, он вкусный.
Великий князь взял из вазочки яблочную пастилку и принялся её разжёвывать. Отхлебнул из чашки. Всё это время Батеньков смотрел на мальчишку не сводя глаз, руки его вцепились в подлокотники так, что пальцы побелели.
— А теперь, — отхлебнув чая, продолжил великий князь, — немного о крепостничестве и самодержавии, а потом перейдём к делу... Знаете ли, я весьма настороженно отношусь ко всяким благодетелям, спешащим познакомить нас с достижениями европейского просвящения. Вот пара случаев из жизни. Не буду называть имён. Жил помещик. Были у него крестьяне. Как он ими управлял, то мне не известно. Может и порол нещадно. Но нужен ему был знающий в хозяйстве человек. И послал он смышлёного крестьянского паренька учится. И всё вроде справно. Московские учителя паренька хвалят. Сочувствуют ему все, ведь крепостной. Нет ему свободы. Но услышались их причитания. Барин старый возьми, да умри. А в завещании всем вольную дал. Счастье. А не особо наш паренёк обрадовался, кто ж теперь заплатит за жильё, за еду, за учёбу. Сам. Ты свободен, парень. Из училища тебя гонят, с квартиры гонят. Ты свободен, иди умирай под забором. И стал паренёк икать себе нового барина. Как вам история?
Батеньков молчал.
— А вот помещик, получил имение. Приехал, посмотрел учётные книги, а там недоимки. А помещик начитанный был, на европейский манер. И немедля решил он крестьян своих освободить. Вот только долги как же. И мысль была шальная... Освободить, а из имущества крестьянского изъять всё ценное в уплату недоимок. А потом обнищавшие крестьяне, как в английских работных домах, будут за плошку супа трудится от рассвета до заката. Вот ведь путь свободы. Твоя жизнь становится нужна только тебе. А наниматель намерен платить сущие гроши. Ведь если ты умрёшь, всегда можно нанять другого оборванца. Вы же заведовали военными поселениями? Там же настоящее рабство. Одно лишь спасает, что командир вынужден следить, чтобы люди не мёрли. Где он других возьмёт. А свобода это хорошо. Помер десяток оборванцев, вместо них два десятка голодных на работы просятся. Вы же хотели свободы, я всё правильно помню?
Батеньков молчал. Однако, теперь его руки были расслаблены, и в ответ на вопрос великого князя, лишь кончики губ слегка дрогнули.
— И о самодержавии. Государь велик. Он стремится во всякое дело вникнуть основательно, но не в силах человеческих охватить своими заботами всю Россию. Потому всё, что вы видите вокруг, создано самими россиянами. Они друг друга судят. Они друг друга порют. Они друг друга кормят, защищают, обманывают, обирают, награждают, понуждают... Государь лишь верховным арбитром над ними стоит, но он не в силах переделать людей. Господь их создал такими, и поставил над ними государя. Мешает он вам. Чем? Тем, что на всякого пройдоху можно управы попросить не только у бога? Не в государе беда. В людских головах беда. Но я помогу вам. Лучшее средство от беды в голове, это напряжённая работа. Лишние мысли сразу уходят... На этом все разговоры о крепостничестве и самодержавии мы закончили. О дружбе тоже. Сейчас допиваем чай и отныне занимаемся делом, которое заждалось вас, Гавриил Степанович.
Сидевший до того неподвижно и даже казавшийся успокоившимся, Батеньков вскочил с криком: "Ты! ...", и рухнул на пол под тяжестью Чернявского, навалившегося сзади.
Примерно через десять минут они продолжили беседу. К тому времени великий князь выпил ещё одну чашку чая, молча наблюдая за придавленным к полу и что-то хрипящим подполковником.
— Можете работать? — наконец, поинтересовался великий князь, — Садитесь к столу.
Батеньков бережно поддерживаемый Чернявским и караульным, сел за стол. Глаза его бессмысленно таращились. Он явно был не в состоянии думать.
— Прекрасно. Я даже рад, что сегодня вам удалось ознакомиться и с этой стороной нашего совместного дела, — великий князь посмотрел на Чернявского. — Ты садись рядом.
Великий князь достал небольшую указку и пустился в пояснения.
— Сначала повторю общие мысли, чтобы у вас было время придти в себя. Наша цель наладить путь для перевозки грузов и людей с Волги до Охотского моря, через всю Сибирь. Вы уже проехали этим путём, и ваши заметки в этой части бесценны. Итак, Сибирский путь. От Перми до Ирбита по суше. С Ирбита до Оби вниз по течению. Потом по Оби и Кети до Озёрной. Далее по суше до судоходной части Каса. Затем по Касу, Енисею и Ангаре до Богучанских порогов. А дальше, по суше до Киренска. От Киренска по Лене, по Алдану. И по суше до Охотска. Итак четыре сухопутных участка Пермь-Ирбит, Кеть-Кас, Ангара-Киренск, Алдан-Охотск. И три водных участка, на которых предстоит основать пароходства. Всякий участок должен проходиться за один сезон. Сухопутные за зимний, водные за летний. На соединениях участков нужно обустроить перегрузочные склады, пристани и прочее. По сухопутному пути нужно наладить фуражные склады и станции замены лошадей. По водному, склады дров и кабестаны. Вот общее описание пути. Необходимость организации складов и пристаней потребует от нас достаточно плотного заселения по этому пути. Люди должны будут жить на нём постоянно. Вы понимаете, о чём я?
— Я понимаю, Ваше Императорское Высочество, — растеряно пробормотал Батеньков.
— Тогда от общих слов к более конкретному, — великий князь накрыл карту Сибири другой с более крупным масштабом. Сейчас предстоит в первую очередь наладить путь от Перми до Озёрной. Это один сухопутный участок и один водный. Сейчас нет в готовности пароходов, но нужно устраивать пристань с таким расчётом, чтобы проходили пароходы с осадкой в четыре фута. Для этого вам предстоит выехать туда и сделать промеры по всему пути с учётом возможного спада уровня воды. Станции с дровяными складами, очевидно, придётся располагать через каждые двести вёрст. Для сухопутного участка пока предстоит выбрать путь с учётом того, что шоссе строить не будем. Как только появится возможность нужно укладывать рельсы под конку, а может и сразу под паровоз... паровую карету.
— Хм, — Батеньков почесал подбородок, — я знаю, что вы строите здесь рельсовый путь. Но от Перми до Ирбита около четырёх сотен вёрст. А не девять...
— Сомнения понятны, — улыбнулся великий князь, — сначала по этому пути пустим телеги, а потом конку. Это позволит сберечь капитал на самом главном на железе потребном для строительства пути.
— Полагаете, возможным построить конку на деревянных лежнях?
— Это тоже возможно Собственно нужно с самого начала предполагать , что тележный путь будет последовательно заменяться, сначала на деревянный или лёгкий железный рельс, а там и на хорошую рельсовую дорогу для паровоза железа наберём. Это изначально нужно учитывать. Но в первые два или три года ничего кроме тележного пути там появиться наверное не сможет. В это время главное будет устроить путевые станции. И этот план нам с вами предстоит продумать.
— Что-ж, — кивнул Батеньков, — первое время станции придётся ставить через три десятка вёрст. А вот когда появятся лежневая или рельсовая дорога можно будет оставить их через шесть десятков.
— Но места всех станций нужно определить обстоятельно уже сейчас, — кивнул великий князь, — предлагаю начать с того, чтобы рассмотреть внимательнее участок Ирбит-Озёрная. Кстати, завтра предлагаю вместе осмотреть строительство здешней рельсовой дороги.
25 мая 1828, Санкт-Петербург
* * *
— Прекрасно! — Воскликнул великий князь, — Матвей Егорович вы с Семёном Алексеевичем волшебники.
Кларк улыбнулся и повернулся спиной к чавкающей паровой машине.
— Вот, Александр Николаевич, теперь у вашего завода есть паровая машина. Осталось наладить цеха.
-Да-да, Если так будет дальше, то к концу следующей недели заработает лесопилка. "Наследник Александр" в эти выходные доставит с Красной горки лес. И тогда мы сможем начать настоящую стройку. Наконец-то поставим хорошую столовую и бараки. Без полевых кухонь столько баб пришлось в повара определить. Надо сначала руки рабочие освободить.
Они наблюдали, как возле паровой машины возводят станину пилорамы, которая потом будет закрыта навесом от дождя. К машине уже был присоединены два бочкообразных барабана. С одного из них широким приводным ремнём вращение передавалось на первый главный раздаточный вал. Он имел длину в три сажени и на него, со временем, будут насажены раздаточные барабаны для цехов. Первый такой привод планировался на пилораму. Поэтому он был похож на длинное бревно лежащее на сёдлах шести опор. Таким образом, с одного вала можно будет развести приводные ремни на восемь цехов. Кроме того, в ближайшее время планировалось поставить второй главный вал на противоположенной стороне. Эта раздача на две стороны имела особое значение, частично уравновешивая усилие, действующее со стороны валов на паровую машину. С главных валов усилия снимались тоже в противоположенные стороны.
— Саму лесопилку мы поставим, а вот ленточных пил в нужном количестве пока нет. Либо придётся в большое число проходов пилить, либо ... Я знаю место, где можно было бы заказать пилы, но это дорого и достаточно долго, — сказал Кларк.
— Где?
— В Стокгольме.
— Сколько у нас полотен есть?
— Два.
— Ставьте одно, другое в запас, — указал великий князь. — Пусть распиловочный стан будет на много проходов. Только его надо снабдить механизмами для удобного поворота бревна. Проиграем в скорости, выиграем в надёжности узла крепления полотна и возможности получения разносортных досок. Тут самое главное хорошо обдумать механизм поворота брёвен и их распиловку. Чтобы мастер просто выбирал между заранее продуманными и закрепленными в шаблонах, размерами. Также необходимо подумать над устройством распиловки мелкого бревна, обрезки досок, распиловки их по длине и остального подобного. Там можно будет применить короткие, более дешёвые, пилы или даже обломки длинных.
— Хорошо, я распоряжусь. Но многопилочная существенно быстрее.
— Я не хочу ничего в Швеции покупать. В остальном всё остаётся как намечено. Длина доски или бруса три сажени, Также в ход идёт половинная длина и треть. Остальное — обрезки, судьба которых в основном в дрова. Хотя может быть удастся и с ними что-то придумать со временем. Ширину досок, бруса, наличие обрезки это мы всё уже обговорили. А вот про что забыли, так это про обдирку коры. Не исключаю, что из неё что-нибудь особое можно сделать. И не забудьте поставить пресс для опилок, в нём уже есть потребность, — Великий князь указал на кучки опилок возникших при строительстве станины.
— Хорошо, — кивнул Кларк.
— Следующей задачей будет установка печи для разогрева получаемого из Сестрорецка полосового железа и придания ему нужного вида. Для этого возле печи надо поставить молот и гибочный станок. Вот его я и хотел бы обсудить особо, но уже за столом. Скоро обед.
— А какова цель этой работы.
— Из этой полосы будем делать шпангоуты для Лодейнопольской верфи. Корабелы пока не смогут сами гнуть железо. А здесь мы начнём именно с этого.
* * *
Отобедав и обсудив заводские вопросы, великий князь направился к Зотову. Драматург уже закончил вчерне свою работу, и надлежало наметить пути её совершенствования. Как и было оговорено, к четырём часам наследник престола приехал в Александринский театр и, к своему удивлению, обнаружил Зотова беседующим с Закревским. Эта встреча была столь неожиданной для великого князя, что он поспешил высказать это:
— Не ожидал встретить вас здесь Арсений Андреевич, как вы решились оставить без своего пригляда благословенный финский край?
— Ах, Александр Николаевич, с третьей декады апреля я министр внутренних дел и моя основная служба теперь в столице. И если раньше я большую часть времени вынужден был проводить в Финляндии вдали от супруги, то теперь княжеству придётся значительное время обходиться без меня.
— Жаль, — улыбнулся великий князь, — я был спокоен за финские дела, зная, что вы там.
— Теперь я буду посещать княжество лишь время от времени. Кстати, на следующей неделе я собираюсь туда.
— Вот как, а когда и сколько времени думаете пробыть в Гельсингфорсе.
— Примерно с пятого и до пятнадцатого. Затем направлюсь в Або.
— Прекрасно, — великий князь улыбнулся ещё шире, — надеюсь подгадать своё посещение финляндского университета к этому времени. А я вот, зашёл к Рафаилу Михайловичу посмотреть на его пьесу. Собираюсь показывать его в легионных гарнизонах в Финляндии. Не желаете ли присоединиться к нам?
26 мая 1828, Санкт-Петербург
* * *
Разложив по обеденному столу офицерского собрания бумаги с эскизами, великий князь пытался пояснить Кларку и Юрьевичу свои планы:
— Само крепостное ружьё не представляется мне особо полезным для легиона. Наибольший интерес оно представляет как шаг к будущей легионной полковой пушке.
— И в чём же вы видите их схожесть? — улыбнувшись, спросил Юрьевич.
— Прежде всего, изготовление ствола для ружья позволит в будущем изготовить таким же способом и орудийный ствол. Кроме того, являясь оружием схожим по употреблению скорее с гранатомётом, чем с винтовкой, но являя собой несравненно более дальнобойный образец, ружьё позволит научиться управлять его расчётом так, как в будущем будет полезно управлять орудийным расчётом. Также, я не исключаю увеличения калибра ружья и изготовления к нему иных снарядов, нежели предусмотрены сейчас. В последствии эти снаряды, ещё более увеличенные, найдут своё место в орудийных парках. Само же ружьё есть нечто временное, в обращении не удобное, и будет заменено улучшенной винтовкой и малокалиберной пушкой.
— Вы думаете ружьё будет бесполезно.
— Я бы сказал иначе. Это особый вид оружия. Применение его имеет смысл, прежде всего, при осадах. Можно ли им снабдить легионные гарнизоны? Несомненно, но они не назначены для сколь-нибудь существенной осады. Легионный взвод это особая часть, основное дело которой лежит в поимке повстанцев и воров и здесь им крепостное ружьё бесполезно. Для тех особых случаев, когда взвод вынужден противостоять кавалерии или большим бандам ему даны гранатомёты. Если же говорить о серьёзном полевом сражении или осаде то легионному полку нужны пушки. Ружью нет места. Как только будет сделано достаточно образцов, я непременно направлю их в полковые гарнизоны. Пусть командиры учатся, но я предвижу рапорта о ненужности и неудобстве этих ружей. Возможно, где-то в крепостях кавказского корпуса от них и будет некий толк, но ещё больший будет от хороших винтовок.
— А мне показалось, что вы весьма заинтересованы в этом оружии, — отметил Юрьевич.
— Несомненно, но как в образце, подготавливающем заводских мастеров к более сложной работе, нежели как в оружии. Я при первой же возможности постараюсь наладить изготовление этого ружья и легионных винтовок на образцовом заводе. Ровно потому, что это позволит обучить людей, наладить работу всего завода. А не из соображений экономии или особого качества. Пока же образцовому заводу надо готовится собирать из сестрорецкой полосы шпангоуты и иной корабельный набор, а также собирать паровые машины для пароходов. Это на двадцать девятый год основная забота. Причём, с корабельным набором надо разобраться как можно скорее. Я хотел бы этой осенью получить первый катер с железным набором. Пусть даже это будет прогулочный катер без пушек.
— Хе, вы полагаете что обучение рабочего люда стоит таких затрат? — усмехнулся Кларк. — Может проще и дешевле с самого начала нанять толковых мастеров. Если верфь ещё имеет хоть каких-то дельных людей, то на образцовом заводе мастеров нет. И обучить их слишком трудно.
— На Александровском мастеров с избытком, — улыбнулся великий князь. — Впрочем, это всё пустое. Я намерен учредить при заводе ремесленное училище. Там мальчишек из приписных, сирот и из всяких других будут учить мастерству. Оттуда через три года я возьму новых рабочих на завод. И далее каждый год буду брать. И на этом, я забуду о такой ерунде как недостаток толковых мастеров. Этих мальчишек мне хватит и на все мои заводы...и на железные дороги... и на торфопредприятия... на всё.
— Вы так думаете? — вскинул брови Юрьевич.
— Я о таком мечтаю, — улыбнулся великий князь, — а пока будем делать так, как можем. И начать я предлагаю с гибочного станка. Я подготовил эскиз.
Великий князь вынул из вороха бумаг лист и расправил его на столе.
— Матвей Егорович, сможете сделать такой? Одного, очевидно, более чем достаточно.
Кларк внимательно посмотрел на эскиз, почесал подбородок и отметил:
— Я не уверен, что на таком станке можно добиться полной одинаковости изгиба. Всё же полагаю, что должна быть изложница требуемой формы, в которую будет вдавливаться полоса.
— Увы, полагаю, — улыбнулся великий князь, — если пробовать вдавливать полосу в изложницу, то не хватит усилия и прочности самого станка. А вот точечно выгибать полосу, прокатывая в несколько проходов через вальцы, вполне посильная задача. Вы правы повторяемость будет страдать. Но я не представляю, как это исправить. Конечно, мы заготовим сравнительные шаблоны, но это лишь поможет выявлять и исправлять брак. Но всё одно работу придётся вести на глаз. И ещё обратите внимание на регулировку станка для получения должной кривизны. Эти детали будут испытывать особую нагрузку.
— Если придётся постоянно гнуть одинаковым образом, то можно изменить конструкцию станка упростив настройку. Но всё же я предлагаю задуматься о том, чтобы вдавливать всю полосу сразу. Для уменьшения усилия, её можно разогреть до красна, — прищурившись, Кларк посмотрел на своего подопечного.
— Поведёт при остывании, — Саша почти сразу сообразил, что от него ждут.
— Оставить прямо в форме, закрепив надлежаще, — не унимался наставник.
— Наберёт... хрупкости... — с трудом подобрал слова Саша.
— После остывания нагреть ещё раз, прямо в форме, не допуская красноты и пусть остывает вместе с горном.
— Так форму для печи придётся отдельно делать. Мороки много. Шпангоуты хоть и похожи, но каждый на своём месте имеет уникальный изгиб. И для каждого предстоит свои формы сделать. Ох, и не скоро это обретёт смысл.
— Согласен, — улыбнулся Кларк, — но ваш станок весьма требователен к материалу. Столь значительные усилия на вальцах, что это непременно передаст высокие усилия станине. Кроме того станков нужно не менее двух. Я понимаю ваше желание сократить их число, но сгибание полосы вдоль непременно надлежит выполнять на отдельном станке. В целом же я полагаю сначала получить с верфи хоть примерные образчики требуемых деталей.
— Что ж вы правы. Я уже послезавтра направлюсь в путешествие и намерен в конце посетить Лодейное поле. Полагаю вернуться с образцами.
— Вот как, — Кларк приподнял левую бровь.
— Это не связано с моими заводскими делами, Роман Васильевич настоял, что мне, как юному моряку, надлежит почувствовать на себе эту работу. Я лишь просил, чтобы это приключение не было праздным. Послезавтра мы отплываем в Финляндию. Я благодаря этому осмотрю некоторые места, намеченные под размещение гарнизонов. А потом мы в Выборге пересядем на пароход и доберёмся до Кончезёрска. Тогда-то я и займусь заводскими делами.
— В таком случае я хотел бы присоединится к вам, после Выборга, — улыбнулся Кларк.
— Я буду рад. Тем более, что мне понадобится ваша помощь, чтобы уговорить Смита на одно предприятие.
— Вот как, и какое?
— Я хочу поставить после воздуходувной машины печь для подогрева воздуха. Уже прямо сейчас, не дожидаясь строительства новой домны.
— Зачем?
— Есть у меня некоторые соображения, — улыбнулся Саша и достал из вороха бумаг эскиз, — но сначала нужно убедиться, что тёплый воздух лучше холодного для плавки.
28 мая 1828, Петергоф
* * *
Этим утром отбили первую склянку, когда раздалась команда "все наверх", и дудка боцмана вместе с его кулаками помогала команде построится вдоль левого борта. Саша занял своё место в строю, сразу за Сенькой, юнгой-стюартом. По трапу на борт брига "Пожарский" поднялся Кроун. "Адмирал на борту!" известил всех боцман. Команда замерла смирно. Капитан, изображая стремительного юнгу, подскочил к адмиралу и доложил:
— Ваше Высокопревосходительство, бриг к учебному рейсу готов, команда полная, больных нет, командир судна лейтенант Коростовец, на вахте мичман Софиано.
— Хорошо, Иван Яковлевич,— кивнул Кроун, — Вещи в мою каюту, я хочу осмотреть судно. Через две склянки поднимем паруса.
Послышалась команда по местам, и строй рассыпался. Матросы спешили подготовиться к отходу.
— Белов! — рявкнул боцман.— Белов!
Вынужденный повториться боцман беззвучно шевелил губами. Саша не привык к своей временной фамилии и не откликнулся с первого раза. Теперь же он бросился со всех ног к боцману.
— Слушаю, господин боцман!
— Оськин! — крикнул тот ещё одного матроса, немедленно выросшего рядом прямо из палубы. — С Беловым в трюм. Подготовьте место для выбранных концов. Потом их там уложите. И освежите марки. На смене вахты проверю.
— Слушаю, господин боцман! — изобразил отдание приветствия матрос, — Белов, за мной.
Саша поспешил за юрким матросом, но на трапе с палубы подзастрял. Оськину было около двадцати, его молодое с небольшими веснушками худое лицо постоянно было освещено улыбкой. Вот и теперь он, стоя на нижней палубе, обнажал просвет в зубах на месте третьего левого сверху, наблюдая как Саша неуклюже скатился вниз чувствительно стукнувшись задом о ступеньку.
— Ты так сломаешь себе ногу, однажды, — отметил матрос.
Они прошли к люку в трюм располагающемуся по середине кубрика. Оськин взял дежурную масляную лампу и огниво. Саша открыл люк и Оськин с зажжённой лампой спустился вниз. Трюм был забит верёвками, запасными парусами, бочками с провиантом и прочим корабельным барахлом. На четвереньках, поскольку иначе в трюме перемещаться было невозможно, Саша и Оськин поползли по кильсону в сторону носа.
— Ах ты! — Оськин резким движением придавил неудачливую крысу, опрометчиво высунувшую морду из кучи канатов. Наконец он прополз в самый нос где имелась небольшая проплешина: — Вот здесь где-то, надо сдвинуть канаты, чтобы освободить место с аршин. Вот этот, слева, хватай и утягивай, занося к корме и борту.
Саша не сразу понял Оськина, но заметив движения матроса принялся их повторять закручивая бухту каната по часовой стрелке сдвигая её назад и к борту.
— Больше на борт наваливай, — распорядился Оськин. — Ещё больше. Выше по борту, так чтоб последнего стрингера не было видно.
Они продолжили возиться в трюме, время убегало незаметно. Едва они успели закончить как в трюм свесилась голова и проорала: "Ол Рал!". Саша поспешил к выходу из трюма, а Оськин шипел ему в спину: "Быстрее... Быстрее... Быстрее...". На нижней палубе им встретился Сенька, и Оськин тут же отвесил ему оплеуху, прокричав: "Ол Рал!".
— К отходу! По местам! — раздался сверху голос боцмана.
Место у Саши было возле Оськина на баке и, судя по всему, этого матроса приставили к нему на постоянной основе. На шлюпке уже освободили левый передний бакен и направились к правому.
— Хватай! — Оськин указал на канат, уходящий к швартовому бакену, — Тянем, раз! Раз! Раз!
Они вытянули весь канат на палубу.
— Сейчас сбухтуем и перевяжем линьками, запомни мокрая часть сверху, — пояснил матрос, и они принялись сворачивать канат в бухту.
Затем вытянули правый швартовый. Оськин осмотрел концы канатов, проверяя марки. Удовлетворённо хмыкнул и направился к корме, где ему и Саше предстояло сбухтовать уже вытянутые кормовые швартовы. В это время остальная команда была занята своими делами, большая часть по вантам забралась на грот и фок чтобы по команде спустить паруса. Кто-то заводил за корму шлюпку, кто-то встал на гафиле, кто-то расположился на бушприте ожидая команды к зацеплению кливеров и стакселей, а другие в основании фок-мачты готовились эти паруса вытягивать. Как только Саша и Оськин сбросили швартовые на нижнюю палубу и свалили их возле люка в трюм, они присоединились к матросам готовящимся вытягивать кливера. Наконец раздалась команда:
— Бом-кливер ставь!
Боцман тут же уточнил:
— К постановке бом-кливера!
Матросы засуетились, расшнуровывая увязанный парус.
— Тов! — прокричал старший матрос.
— Бом-кливер-нирал, леер и шкоты раздать!
В ответ с разных мест стало доносится: "Тов!".
— Бом-кливер-ринг-фал выбирай!
Саша вместе с другими матросами принялся вытягивать верёвку которая через блок в верху мачты вытягивала парус вверх.
— Раз! Раз! — острый кончик кливера понемногу тянулся вверх. Ветер начал полоскать этим полотном.
— Фал стой! Шкоты подобрать! — Скомандовал боцман.
— Левый шкот трави! — раздалось с мостика.
— Левый шкот подтрави!
Парус послушно выгнулся пузырём вправо.
— Шкоты подтравливай!
Как только пузырь стал сдуваться, боцман дал команду.
— Фал выбирай! Живее, черти! Шкоты трави помалу!
Дальше Саша, не останавливаясь, тянул верёвку до команды "Крепи фал!". Бриг начал движение. Настало время поднимать другие паруса. Пока Саша с товарищами возился с кливером и фор-стень-стакселем, другие уже развернули гафель и подняли грот-стень-стаксель. Поставив все косые паруса, капитан приказал поднять грот и после отпустил команду. Они вышли. Бриг понемногу набирал скорость, устремляясь к Кронштадту. Саша и Оськин отправились в трюм укладывать швартовые и вытаскивать на палубу канаты, марки на концах которых было необходимо подновить. Таких концов набралось семь штук. Расположившись на баке, Саша под указания Оськина, который срезал старые марки, принялся наматывать нитки от старых канатов на освобождённые концы. Сначала Оськин следом за Сашей срезал наложенные им марки и возвращал концы юнге. Лишь на втором десятке он сдался и, слегка покривившись, принял марку наложенную Сашей. Отметив при этом:
— Господин боцман, непременно будет проверять нашу работу.
Саша вздохнул, пожал плечами и постарался двигаться шустрее. Впрочем, как солдату, так и матросу свободное время противопоказано, поэтому было необходимо выполнить работу ни на секунду раньше. И боцман, следуя этой максиме, придумывал юнге одно поручение за другим. Лишь к вечеру Саша добрался до койки хоть и не совсем своей. Служба на бриге велась в пять вахт по четыре часа или восемь склянок каждая. Таким образом, в кубрике на пятерых матросов полагалось четыре койки. Саша некоторое время посидел, рассматривая свои руки, потом забрался в гамак и почти мгновенно уснул.
29 мая 1828, Рижский залив
* * *
До полного удовлетворения боцмана, набегавшись по вантам, Саша отдыхал в вороньем гнезде на грот-мачте. Работа вперёдсмотрящего ответственна, но отнюдь не увлекательна. Следить за тучами или появлениями парусов было не настолько интересно как наблюдать по левому борту за проплывающими мимо островами Рижского залива.
— Белов! Белов! — крик боцмана вывел Сашу из транса.
Полагая, что начался новый урок лазанья по вантам, юнга поспешил вниз.
— В кают-компанию, бегом! — скомандовал Боцман.
Вслед убегающему Саше прозвучала седьмая склянка, означающая скорый конец его вахты.
В кают-компании Сашу ожидал Кроун и Коростовец.
— Как тебе служба, сынок? — с улыбкой поинтересовался адмирал.
— Жалоб нет! — Гаркнул Саша.
— Ладони покажи, — адмирал посмотрел на свежие мозоли, удовлетворённо хмыкнул, — смажь салом и повяжи тряпицу.
— Слушаюсь, — улыбнулся Саша, вспомнив о специально заготовленных на этот случай перчатках с предусмотрительно обрезанными пальцами.
— Заметь юнга, на Королевском флоте считается, что только тот может стать настоящим морским офицером, кто сам тянул матросскую лямку. В команде нашего брига три десятка гардемаринов. И я буду чёрт, если вопреки русским обычаям не научу их пить морскую воду. А заодно и тебя. Ха-ха-ха.
Коростовец осторожно улыбнулся.
— Значит, жалоб нет, — сказал Кроун задумчиво. Полез в карман. Достал брегет с золотым теснением и, взглянув на стрелки, будничным голосом добавил: — Тревога, все наверх, к бою.
Лейтенант мгновенно вскочил с места и выбежал из кают-компании с криком: "Тревога-а! К бою! Все на верх! Ол Рал!"
Кроун встал, подошёл к растерявшемуся Саше и тихо сказал:
— К бою, — и отвесив воспитаннику подзатыльник толкнул его к дверям. — Все на верх.
Саша выскочил на палубу и в общей суматохе постарался прошмыгнуть в кубрик, где они с Сенькой должны были помогать судовому врачу. Пару раз его сбили с ног. Один раз он чуть не попал под откатывающуюся для заряжания пушку, но вскоре достиг нужного люка и кубарем скатился по трапу.
— Белов! — прокричал судовой врач. — Где тебя носит. В трюм за песком.
Сенька уже расстилал на столе парусину. Врач в одной рубахе и штанах, надевал чистенький кожаный фартук. Когда Саша показался из трюмного люка, всё уже выглядело готовым к приёму первых раненых. Врач в фартуке и с закатанными рукавами деловито осматривал разложенные инструменты. Сенька под столом стучал молотком, крепя парусину к столешнице.
— Белов, на трапе! Смотри за палубой, по надобности сигналь, — распорядился врач.
Саша послушно высунул голову из люка. На палубе уже все были по местам, а вот по реям ещё разошлись не все. На шканцах стоял Кроун, поглядывая на часы.
— Отставить, — негромко сообщил он Коростовцу и пошёл в кают-компанию.
— Отбой тревоги! — крикнул капитан корабля и добавил: — Белов! В кают-компанию!
3 июня 1828, Або
* * *
Шлюпка вспарывала волну, толкаемая дружными вёсельными ударами. Саша глядел на отдаляющийся бриг. Время от времени его взгляд падал на адмирала и тут же всплывали воспоминания. Очевидно, многие матросы, сидящие на вёслах, поглядывая на адмирала, непринуждённо усевшегося на корме шлюпки, тоже вспоминали прошедший рейс. Адмирал Кроун умел настроить экипаж на рабочий лад. Почти при каждом встречном парусе отдавалась команда к бою. Когда же повернули от Бронхольма к Готланду ветер предательски стих и паруса повисли слегка поддуваемыми тряпками. Наверное, желая взбодрить команду, адмирал четыре раза давал ей возможность бороться с внезапным шквалом. А чего стоил ночной бой с воображаемым фрегатом. Саша посмотрел на приближающийся пирс города Або и погладил свёрток, лежащий у него на коленях. Через несколько минут он ступит на берег и превратится из юнги Белова в великого князя и шефа легиона. Впрочем, завтра надлежит вернутся на бриг. Его ждёт дорога в Гельсингфорс, где стоянка будет уже по настоящему долгой.
На пирсе великого князя встретил Биркин, одетый в свежую форму прапорщика легиона второго ранга, и капитан Марниц. Великий князь отошёл за какие-то тюки и, не стесняясь окружающих, принялся переодеваться с льняной рубахи и парусиновых штанов юнги в мундир шефа легиона. Когда он закончил, то был готов выслушать доклады от офицеров.
— Ваше Императорское Высочество, для двадцати семи гарнизонов места определены, — бодро начал Биркин. — Помощь Петра Александровича сложно переоценить, уж очень ловко он умеет обращаться с местным народцем. На восемнадцать готовы макеты и чертежи. На пяти начата стройка. Гарнизон в Кивинебе будет готов наверно уже к середине июля. Возможно, в конце июля.
— Прекрасно, тогда в августе поставим там гарнизон. Какие планы на ближайшее время?
— Кх-м, — вступил в разговор Марниц, — Ваше Императорское Высочество, мы уже закончили в окрестностях Або и направимся севернее по побережью. Полагаю, к концу месяца дойдём до шведской границы.
— Замечательно.
— Кх-м, Ваше Императорское Высочество, — Марниц на секунду замолчал, — я прошу вас принять меня на службу в легион.
Марниц достал из своей папочки бумаги.
— Вот мое прошение и биография. Если мне верно сообщали, то могу рассчитывать на сохранение чина.
— Это так. Пётр Александрович, я буду рад видеть вас в форме офицера легиона. Но вы знайте, что у нас можно не только в скорейшее время получить повышение, но и понижение в чинах также возможно. А ещё, дело обустройства поручено Сергею Гавриловичу, а он окажется ниже вас в чинах, не должно пострадать.
— Я приложу все усилия, чтобы Ваше Императорское Высочество было довольно моей службой, — улыбнулся Марниц.
— Что ж, я согласен, вам предстоит обратиться в канцелярию легиона для исполнения формальностей. Это можно сделать письмом. Сейчас доберёмся до почты и я подпишу на ваше прошение. Потом я хотел посмотреть на ближайшее место для гарнизона. Сегодня весь день и ночь в нашем распоряжении. Мы должны успеть.
— Лошади ждут, Ваше Императорское Высочество.
6 июня 1828, Гельсингфорс
* * *
— Итак, Ёнссон, — великий князь, жестом пригласил прапорщика второго ранга сесть, — когда вы передали Ребиндеру моё поручение?
— Второго числа.
— Хорошо. Вам надлежит известить господина Ребиндера, что я прибыл и намерен сам исполнять свои обязанности. Также напомните ему, что десятого я жду отчёт по всем делам, бывшим в моё отсутствие. Предупредите Закревского и Мирена, что я здесь.
— Слушаюсь.
— И ещё, — великий князь обвёл взглядом гостиничную комнату, в которой он остановился, — совершенно очевидно, что в скором времени я поселюсь здесь на долго. Посему прошу вас подыскать для приобретения дом на окраине или значительный участок земли для постройки дома. Это не срочно. Если я и поселюсь здесь, то не раньше следующей весны.
— Сделаю.
— Прекрасно. Сегодня я намерен отдохнуть. А завтра мы с вами осмотрим университет. Более того, я хотел бы, чтобы вы остались в нём учится, вас привлекает обучение праву?
— Я-я, с радостью, — швед немного покраснел, — но плата за обучение слишком высока.
— Вы будете учится бесплатно, это не позволит вам пройти аттестацию, но она и не требуется легиону. Я сам аттестую вас для нужд службы, а знающий здешнее право человек мне необходим. Вы согласны учится?
— Да, Ваше Императорское Высочество! — Ёнссон снова засмущался. — Если Вашему Императорскому Высочеству нужны люди знакомые с местным правом, пусть и не по умным книжкам, а на деле...
— Вы знаете таких? Я готов их принять, если они достойны службы в легионе. А книжной мудрости их обучат в университете, также как и вас.
— Да, Ваше Императорское Высочество, у меня есть хороший знакомый, он констебль в Сиббо. Нынешнее место ему давно опостылело, и он будет рад поменять его.
— Не говорите за других Ёнссон. Когда он сможет быть здесь?
— Я сегодня же сообщу ему. Полагаю, до десятого он будет здесь.
— Хорошо, я буду рад иметь в числе легионеров дельных шведов и финнов. Однако, изучение вами права будет не единственной вашей обязанностью. Пятнадцатого сюда приедет ещё семь человек. Трое будут учиться медицине, двое на историко-филологическом отделении и богословском факультете и двое на физико-математическом отделении. Вы же, как наиболее опытный в здешних делах, будете следить, чтобы им не чинилось никаких препятствий. Также вам будет даны отчётные денежные суммы, которые вам надлежит тратить для нужд особой надобности.
Великий князь встал и подошёл к окну. Он посмотрел на тихий по столичным меркам Александровский проспект. Повернулся к Ёнссону и продолжил:
— Видите ли, у меня есть некоторые затруднения... Канцлер имеет право разрешить всякому посещать занятия в университете. Разумеется, такой человек не может пройти итоговых аттестаций. Мне это и не требуется. Но многими профессорами, очевидно предполагалось, что я буду пользоваться своим правом в исключительных случаях. Я же намерен постоянно направлять на обучение офицеров легиона. Это непременно вызовет недовольство. При этом я не смогу постоянно находится в университете, чтобы затыкать рты недоброжелателям. Мне нужны люди которые постоянно будут находиться здесь. Я не могу уполномочить вас выступать от моего имени, но вполне достаточно будет, если вы соберёте для меня подробные и правдивые сведения о тех людях, что будут противостоять моим решениям и служебной надобности легиона. Это будет не только ваша забота, но и всех учащихся здесь легионеров. Потому вы смело можете собирать с них сведения нужного характера для составления рапортов. Они же будут в курсе тех сумм, что я вам определил на это дело, и помогут вам потратить их с наибольшим толком. Вам понятно.
— Да, Ваше Императорское Высочество.
— Прекрасно, вот подробные инструкции, — великий князь достал заготовленные ещё Григорьевым бумаги и отдал шведу. — А теперь поспешите к генерал-губернатору и к господину Ребиндеру.
7 июня 1828, Гельсингфорс
* * *
Гльсингфорс весьма небольшой городишко. Из номеров, где остановился, Саша по Александровскому проспекту быстро достиг Сенатской площади. Здесь строилось и главное здание университета. Сопровождаемый Ёнссоном великий князь пересёк площадь и с главного крыльца вошёл в здание сената. Возле дверей их встретил молодой адъютант генерал-губернатора:
— Здравия желаю, Ваше Императорское Высочество, заседание ещё не началось, но все уже собрались. Его высокопревосходительство ожидает вас.
Адъютант слегка склонился рукой приглашая великого князя пройти дальше, и убедившись что гость последовал приглашению поспешил вперёд, указывая путь. Закревский радостно встретил великого князя.
— До начала ещё несколько минут, я даже представить себе не мог что вы решите скрасить моё времяпрепровождение своим присутствием. Право слово, я слишком скверно владею шведским, чтобы понимать на слух все обсуждения. И ни у какого переводчика не хватит сил успевать переводить это.
— И не надо, если они не хотят быть нами услышанными. Их должны слышать те, кто этим занят по долгу службы, — великий князь указал взглядом на Ёнссона. — А нам достаточно русского языка. Надеюсь, мне дадут вступить с приветственной речью.
— Несомненно. У вас есть возможность показать мне готовый текст?
— Да, извольте взглянуть, — великий князь небрежно протянул два листа бумаги.
Закревский бегло пробежал глазами текст и удовлетворённо кивнул.
— Прекрасная воодушевляющая речь, — отметил он, возвращая бумаги.
— А главное что заканчивается правильно, — улыбнулся великий князь.
— Однако, не оскорбит ли государя, столь неполное титулование?
— Я думаю, он будет доволен, в любом случае это лишь моя ошибка... Очевидно, нам уже пора.
Пройдя по второму этажу, они вошли в зал заседания сената. Это было вытянутое помещение размером примерно шесть на двадцать метров. По длинной стене расположились шесть высоких окон, выходящих на площадь. По залу протянулся стол шириной около двух метров, за которым сидело два десятка сенаторов. Вдоль стен были стулья для возможных немногочисленных посетителей или адъютантов. Когда Закревский и великий князь вошли в зал, присутствующие встали, ожидая когда они пройдут во главу стола где под распластавшимся на стене российским орлом находилось кресло генерал-губернатора. Слева от него возле окна располагалось место секретаря, возле которого определил себя великий князь, сев лицом к сенаторам. Рядом с ним встал Ёнссон.
— Господа, — сказал Закревский так и не присев на своё кресло, — Я рад приветствовать вас на нынешнем заседании. Сегодня у нас особый гость, Его Императорское Высочество Наследник и Великий Князь Александр Николаевич!
Присутствующие сдержано похлопали в ладоши.
— Александр Николаевич, — продолжил Закревский, — я прошу вас сказать несколько слов членам Императорского финляндского сената.
— Благодарю вас, Арсений Андреевич, — кивнул великий князь и подошёл к столу встав рядом с генерал-губернатором. — Господа, прошу садиться.
Он подождал пока все сядут и воцарится тишина.
-Господа! Я рад в это прекрасное время быть здесь. Финляндия это прекрасный край населённый добрым и отзывчивым народом, управляемым образованным и благодетельным обществом. Финляндия, настоящее сокровище под рукой нашего государя, Николая Павловича. И сам я надеюсь в скорейшее время поселиться здесь, чтобы наблюдать за делами, вверенными мне государем. Служба короне есть наша общая забота. Мы все должны исполнять свой долг сколь бы трудным нам это не казалось. Я знаю что сенат, исполняя пожелание государя, уже принял несколько решений по поводу размещений Легиона Великого Князя Финляндского на землях княжества. Я, как шеф легиона, рад той помощи, что вы оказываете нашему общему делу. Ваши имена навсегда будут вписаны в историю легиона и всей Финляндии. Однако не все дела окончены, многое ещё ожидает нас на нелёгком пути государевой службы. Я надеюсь, что всегда смогу быть гостем на ваших заседаниях, дабы ещё не раз испытать восторг от своего присутствия при свершении столь значимых для княжества дел, — великий князь с удовольствием отметил скучающие взгляды сенаторов, и решил сократить своё выступление. — Однако, знакомясь ближе с жизнью в княжестве, я не могу не отметить тех нестроений, что пагубны для Финляндии. И первое из них устаревшее шведское законодательство, которое не может впрямую применяться и требует иносказательного толкования. Оное часто порождает недопонимание и ущерб для благодетельных финляндцев. Из него происходит и несовершенство администрирования. А результатом всего является полная финансовая несостоятельность княжества. Богатейшая земля и трудолюбивейший народ, вместо того чтобы приносить доход своему владетелю, постоянно требуют его благотворительности. Не так давно от пожара в Або пострадал университет, и княжество навсегда бы лишилось его. Но император мудр и щедр, его волей наш университет был возрождён и вверен моим заботам. Я надеюсь, что ученые мужи юридического факультета смогут предложить необходимые усовершенствования законов, дабы их неизменность и правильность привела к процветанию княжества. Пока же этого не произошло исключительно вашим благоразумием и трудом будет жить Финляндия. Ваш долг перед этой землёй и народом заключается в постоянном улучшении администрирования не взирая на все несовершенства которые остались с прежних времён.
Среди сенаторов послышалось какое-то покряхтывание. Великий князь продолжил:
— Именно так, через долг и службу, приобретается слава, богатство и добрая память в истории. Исполняя волю государя, вся Финляндия обретёт благоденствие, ибо с отеческой заботой следит он за делами княжества. Государю, Николаю Павловичу, Ур-а-а-а!
Большинство присутствующих быстро вскочили с мест и подхватили: "Ура-а-а-а!". Но были и те кто поднимался будто сбрасывая с себя сон и присоединился чуть позже. Улыбнувшись, великий князь поблагодарил сенаторов за внимание и сел. Он раскрыл припасённую книгу и демонстративно погрузился в чтение. В это время Закревский уже озвучивал первый вопрос заседания:
— Господа, предлагаю удовлетворить пожелание Наследника Престола и решением сената даровать ему право присутствовать на заседаниях. Прошу высказываться.
Переводчик Закревского немедленно перевёл эти слова на шведский. Первый же поднявшийся с места сенатор заговорил на шведском, глядя прямо в лицо генерал-губернатору. Великий князь улыбнулся, украдкой поглядывая на это представление.
"Завидую. Как вы с мужем-то живёте... Не жизнь, а именины сердца." — внезапно вспомнил Саша.
10 июня 1828, Гельсингфорс
* * *
— Итак, господин Ребиндер, — великий князь принимал исполняющего должность канцлера у себя в гостинице. — Вы подготовили отчёт.
— Да, Ваше Императорское Высочество, — Ребиндер протянул папку.
Великий князь взял документы и указал автору на стул:
— Садитесь. Что из упомянутого в отчёте вы полагаете наиболее важным и готовы дополнительно пояснить на словах?
— Главным делом сейчас представляется строительство здания университета. Господин Энгель уже представил проект здания, я утвердил его . И строительство немедля начато. Однако уже в октябре мы хотим начать обучение студентов. Сенат любезно отдал в наше распоряжение восточное крыло своего здания, а также генерал-губернатор распорядился передать нам временно дом на Южной Эспланаде первоначально предназначеный для генерального инспектора финской армии. Поэтому мя сможем начать обучение не дожидаясь окончания строительства.
— Это прекрасно. Надеюсь вы подготовили для меня копию проекта, а главное переведённую на русский язык смету к нему.
— Контроль за исполнением сметы осуществляется консисторией, — улыбнувшись сообщил Ребиндер
— Это просто великолепно. Надеюсь, вы подготовили для меня отчёт о действиях консистории по контролю за исполнением сметы. Ведь вы от моего имени надзираете за их действиями?
— Непременно, он есть в папке.
— Так, — великий князь принялся перебирать листы бумаги, — Не могу понять. Помогите. Где отчёт?
-Ваше Императорское Высочество, исполняя ваше пожелание, я подготовил отчёт о своих делах за прошедший год. Это один единый отчёт. Вопросы строительства отражены в нём на ряду с прочими. Позвольте я найду соответствующий лист?
— Я подожду, — великий князь передал паку с бумагами, добавил: — я одобряю ваше решение сделать отчёт единым для всех дел, главное чтобы он был достаточно подробным, и я мог понять суть происходящего.
— Вот, на этом листе начиная со второго абзаца, — Ребиндер протянул великому князю раскрытую папку.
— Так-так-так, надеюсь, ревизор уверен в своих выводах. Впрочем, никогда не поздно устроить дополнительную проверку. Ну, ладно. Вы говорили, с октября начнёте обучение. Сколько студентов вы полагаете обучать? А сейчас много ли студентов в Гельсингфорсе?
— В этом году около ста человек. Но сейчас слишком рано и никого из них в городе ещё нет.
— Это замечательно, значит мои студенты успеют освоиться.
— Ваши студенты? — Ребиндер приподнял левую бровь.
— Да, мои.
— Я не понимаю.
— Я намерен воспользоваться своим правом на принятие студентов на обучение.
— Но это требует письменного решения.
— А я его уже подготовил и завтра передам ректору для исполнения.
— Надеюсь вы соблюли все формальности.
— Отнюдь, канцлер изложил свою волю и намерен посмотреть, как администрация университета будет её исполнять. Это позволит мне судить о благонадёжности людей, и послужит основанием для возложения моего гнева.
— Гнева? — брови на лице бывшего шведского офицера устремились друг к другу, сморщив кожу над переносицей.
— Я предпочитаю это называть именно так.
— Надеюсь, государь сможет его умерить.
— Несомненно, — великий князь улыбнулся.
11 июня 1828, Гельсингфорс
* * *
— Господа, ознакомившись с делами университета, я с большим удовольствием намерен похвально отозваться о вашей деятельности, — великий князь позволил себе встать и свободно ходить возле своего места во главе стола, побуждая собравшихся профессоров провожать его взглядом. Этих трёх метров пространства ему хватало, для ощущения комфорта. — За пять месяцев вы успели подготовить и согласовать проект здания. Вы уже приступили к строительству. Вы, понимая всю пагубность в перерыве обучения, нашли способ начать его, не дожидаясь окончания строительства. Недостаток в числе профессоров и адъюнктов не помешал вам. Ваша готовность работать за троих восторгает меня и вдохновляет на столь же напряжённый труд. Однако многое ещё предстоит сделать. Отсутствие должным образом оснащённых физических и химических лабораторий не даёт возможности для уверенного освоения знаний студентам физико-математического отделения. Также как отсутствие анатомического театра делает затруднительным преподавание на медицинском факультете. Я полагаю данные обстоятельства недопустимыми. Я понимаю, что строительство университета забирает все свободные средства, но устройство лабораторий значительно важнее самого здания университета. Потому я предлагаю предусмотреть отдельное здание лабораторного корпуса университета и начать его строительство в первую очередь. Пусть даже это здание будет временным. Возможно даже использование уже готового здания или даже армейских казарм или крепостных бастионов для временного размещения лабораторий. От вас господа, я жду планов по устройству их. Со своей же стороны я готов применить всё свое влияние и испросить средства у генерал-губернатора, сената или самого государя для скорейшего приобретения всего необходимого. Обучение пусть и столь поспешно начатое должно сразу вести на высочайшем уровне. Студенты вверенного моим заботам университета должны получить наилучшее образование. Вы согласны со мной, господин Мирен?
— Я все цело поддерживаю ваш порыв, Ваше Императорское Высочество, — поспешно отозвался ректор университета. — Буквально вчера, профессор Гёльстрём жаловался мне на сложность изучения физических наук в сложившихся обстоятельствах. И мне радостно слышать, что наш канцлер столь чуток к нуждам университета.
— Осмелюсь вам напомнить, — улыбнулся великий князь, жестом попросив у Ёнссона подать бумагу — что я заинтересован в улучшении обучения не только из должности, но и со стороны обучающихся.
Расторопный прапорщик разложил на столе походный секретер и достал требуемое.
— Пользуясь правом канцлера на допуск вольнослушателей к обучению на постоянной основе, я издал распоряжение об определении на обучение в университете девяти моих людей. Они скоро прибудут. Прошу вас, господин Мирен, отдать соответствующие распоряжения, — великий князь передал бумагу со своим распоряжением ректору.
— М-м-м, осмелюсь напомнить, что всё деловое производство в университете ведётся на шведском... — растягивая слова отметил Мирен.
— Не вижу в этом ничего плохого. Если вам необходимо иметь такое же распоряжение на шведском, просто сделайте перевод с русского. К сожалению, я не владею шведским языком и не могу поставить подпись под документом, написанным на нём.
— Извините, но порядок изготовления документов принятый в университете, не предполагает необходимости администраторов переводить на шведский. Вам следует издать распоряжение на надлежащем языке, а вашим протеже написать соответствующие прошения по установленной в университете форме.
— Только в этом затруднения? — великий князь потёр рукой подбородок. — Я хочу посмотреть на утверждённый порядок, о котором вы упомянули. Прошу вас распорядиться и доставить его сюда. Сколько это займёт времени? Жаль, что нам всем придётся ждать, но я настаиваю на необходимости ознакомиться с ним прямо сейчас.
— Извольте, — улыбнулся Мирен. Ректор открыл лежащую перед ним папку и приглашающим жестом призвал великого князя прочитать. — Только он написан на шведском.
— Я справлюсь, — великий князь, сел возле своего походного секретера и распорядился: — Господин Ёнссон подайте мне бумаги, и мне понадобится ваше знание языка.
Прапорщик забрал папку у ректора положил перед канцлером.
— Посмотрите когда и кем утверждено, — ткнул пальцем великий князь.
— Хм,... утвержден по вступлению на должность канцлером Сперанским Михаилом Михайловичем одна тысяча восемьсот десятый год. Хм, это не оригинальный текст, подпись отпечатана.
— Вот как, а где же оригинал? — спросил великий князь.
— Архив университета серьёзно пострадал при пожаре, — пояснил Ребиндер, — оригинал не сохранился.
— Ну что ж, сделаем его оригиналом, — великий князь проворно достал перо из секретера и обмакнув его в чернильницу размашистым крестом перечеркнул первый лист и принялся писать. — Отменяю. Постановляю, господам Ребиндеру и Мирену в моё отсутствие подготовить и утвердить новый порядок производства документов. Канцлер Императорского Александровского университета Наледник Престола и Великий Князь Александр Николаевич... и подпись.
Все присутствующие молчали. Великий князь встал, обвёл зал взглядом и улыбнулся.
— Вот мы и устранили одно из препятствий. Господин Ребиндер прошу вас изменить порядок так, чтобы выданные мной указания исполнялись независимо от того на каком языке они написаны. Я не против того, чтобы делопроизводство велось на шведском, но прошу вас избавить меня от неудобств с этим языком. Я пишу на русском и подписываю документы на русском. Если для университета важно иметь мои распоряжения на шведском, сделайте перевод не утруждая меня. Тоже касается и моих людей. Мне всё равно, какие прошения и куда они должны написать. Я распорядился зачислить их на обучение и это должно быть сделано, даже если они вовсе ничего не напишут. Мои указания надлежит исполнять. Это понятно?
— Ваше Императорское Высочество, понимаете ли вы, что сейчас остановили работу всего университета: и строительство которым вы восхищались и готовящееся обучение? — спросил Ребиндер
— Нет, не понимаю. Вот обложка, вот титул, вот на третьем листе начинается текст. Вложите между ними ещё один или два листа с текстом, уточняющим интересующие меня положения. Всё остальное можете оставить без изменений. Написать два листа текста вы в состоянии за два дня. Ещё день я даю вам, чтобы торжественно утвердить обновлённый порядок. Не думаю, что эти три дня сломают всё.
— Но если переделывать, то правильней было бы переработать всё. Михаил Михайлович просто подтвердил старый порядок, существовавший ещё при шведской короне, ничего существенно не меняя. Там слишком многое устарело.
— Вот и прекрасно. Я рад, что дал вам повод обновить документ. Впрочем, для меня существенным является то, что я озвучил. Остальное изменяйте, если у вас есть на это время. Но помните главное. Это императорский университет и интересы короны не могут ущемляться ни какими положениями.
— Разрешите спросить? — подал голос, одетый в одежду священника профессор Мелартин.
— Прошу вас.
— Ваше Императорское Высочество, надеюсь, помнит, что преподавание в университете ведётся на шведском, латыни и французском языках. Смогут ли ваши протеже учиться?
— Господа. Я отнюдь не настроен как-то влиять на преподавание. Я полагаю, что это дело каждого профессора, найти способ дать знания студентам. Кроме того, я всей душой желаю, чтобы мои люди выучили шведский, латынь и французский. Также я настоятельно прошу обучать их финскому языку. И я прошу вас изыскать способ обучения моих людей, если же с этим возникнут сложности, то я готов перечеркнуть ещё несколько университетских документов и утвердить новые. Мне важно, чтобы мои люди учились, и я настаиваю на том, чтобы им было дано надлежащее образование. Это теперь ваша цель, и я оставляю профессорам университета право выбрать способ, которым они этой цели достигнут.
— Кх-м, — кашлянул Мирен, — Ваше Императорское Высочество, но есть вещи, которые не зависят от доброй воли нашей профессуры. Есть устав, утверждённый высочайше...
— Вы хотите сказать, что Император будет разгневан, если вы дополнительно к тому, что написано в уставе, начнёте преподавать ещё и на русском языке, для того чтобы студенты лучше усвоили знания? — прервал пожилого ректора великий князь.
— Ах нет, — поспешил возразить Мирен, умиротворяюще поднимая руки на уровень груди. — Но есть то, с чем вынуждены считаться и императоры. Действительно устав полагает возможным всякому желающему бесплатно посещать лекции в университете, но число таких лекций ограничено. С согласия канцлера это посещение может быть неограниченным. Но посещение практических занятий уставом не предусмотрено. Устав не ограничивает такой возможности для вольнослушающих, но взимание платы за такие занятия в пользу преподавателей им предусмотрены даже для настоящих студентов.
— Это, справедливое замечание, — почесал подбородок великий князь. — Более того, я полагаю правильным установить для вольнослушающих удвоенную плату. Ведь такое не запрещено уставом?
— Вы правы, Ваше Императорское Высочество, — кивнул Мирен.
— Вот и этот вопрос решили. Есть ли ещё какие-нибудь препятствия к обучению?
— Но смогут ли они платить? — поинтересовался Ребиндер, оценивающе глядя на Ёнссона.
— Это мои люди и за них платить буду я.
— За всех? — Ребиндер приподнял левую бровь.
— За всех и в двойном размере. Не могу же я допустить, чтобы мои люди не посещали лабораторий, о создании которых я намерен проявить столько заботы. Готовьте списки требуемого оборудования, я изыщу деньги на их приобретение. Найдите готовые казённые помещения и я добьюсь их временной передачи университету. Но мои люди будут здесь обучаться, тем более что я готов платить за это вдвое. Я считаю, что это справедливо, вы согласны, господа?
— Справедливо, — улыбнувшись, ответил за всех Мирен.
— Вот и славно! — улыбнулся великий князь. — Забыл добавить, я полагаю в будущем несколько увеличить число моих людей. И, кстати, у меня есть предложение по усовершенствованию жизни университета.
— Мы внимательно слушаем, — улыбнулся Мирен.
— Я заметил, что во многих университетах студентам предписывается ношение формы. Я полагаю это начинание весьма правильным. Это выглядит достойно, позволяет своим однообразием не отвлекать от учёбы. Студенты, носящие форму, будут чувствовать своё единство с университетом. И много иных положительных свойств из этого проистекает. Я был удивлён, когда узнал, что в нашем университете не предусмотрено формы для студентов. Полагаю необходимым это исправить. Вы согласны со мной, господин Мирен?
— Это очень неплохое предложение, — кивнул ректор. — Тем более, что красивая форма поднимет престиж студенческого положения в глазах обывателей и будущих студентов.
— Вот и прекрасно. Я предлагаю вам и господину Ребиндеру разработать и утвердить эту форму. Единственное, полагаю разумным позволить студентам, находящимся на государевой службе, носить их форму вместо студенческой. Поскольку офицеру может оказаться неуместным менять свой мундир с погонами на форму студента.
15 июня 1828, Лодейное поле
* * *
Адмирал Кроун внимательно рассматривал модель катера, представленную пока исключительно корпусом без мачт. Великий князь стоял рядом, ожидая вопросов от старого моряка. Сам он был не совсем доволен моделью. Катер казался ему слишком грузным больше похожим на устойчивый баркас, чем быстроходную яхту. А скорость он считал одним из основных свойств катера. Впрочем, испытания в пруду ещё не проводились.
— Странное получилось судёнышко, — отметил Кроун, — Я понимаю, что это некая разновидность шхуны, но зачем?.. Александр Николаевич, зачем вам нужно это бесполезное корыто. Две пушки, пара фальконетов, таким вооружением можно напугать разве рыбацкую лодку. Любая шхуна контрабандиста просто уничтожит ваш катерок. Конечно, если вы хотите поставить полупудовые единороги, вынуждены на этой лодке сделать железный каркас. Иначе ваш катер просто развалится при выстреле. Но на сколь-нибудь значительные расстояния стрельба вряд ли возможна в условиях морского волнения, а потому пушки можно было бы взять и поменьше. Всё равно вы не сможете напугать бриг этими стволами.
— Роман Васильевич, прежде всего, я исхожу из назначения этого катера. Его задача курсировать вдоль изрезанного финского побережья и задерживать контрабандистов, прикидывающихся мирными рыбаками или мелкими торговцами. Посему он не назначен для пушечной дуэли с бригом. Весь экипаж катера в два десятка человек просто не способен к такому и одних фальконетов было бы достаточно. Пушки же нужны для особых случаев. Во-первых, держать под картечью экипажи судов подвергнутых досмотру. Вдруг в их шальные головы придёт идея схватиться за ножи. И тут важен объём картечи выдаваемый за раз. Также важно поворотное кольцо, чтобы взять на прицел всю команду, согнанную на бак или корму. Во-вторых, в случае встречи с вражеским бригом катеру надлежит убегать первейшим делом, а его кормовая пушка пригодится для того чтобы попытаться сбить паруса преследователя. И здесь умение стрельбы вдаль весьма полезным может оказаться. Я понимаю, что морское волнение не позволит хорошо попадать, но есть у меня некоторые соображения по этому поводу. Я продумал несколько способов противостоять волнению. Осталось лишь опробовать их. Ну, а пушка на носу катера имеет возможность стрелять вперёд для тех редких случаев, когда катеру придётся кого-то догонять и сбивать паруса у убегающего.
— Ваши объяснения приняты, — кивнул старый моряк, — в таком случае я согласен с вашими замечаниями, что обводы надлежит иметь более быстрые. И что же вы придумали?
— Первое это применение ударных составов для воспламенения заряда. Это позволит наводчику самому сделать выстрел в нужный момент. Второе это применение стабилизированного маятника для определения крайнего положения при качке. Третье это создание станины с быстроходными винтами наведения и закрепления орудия. Всё это в совокупности позволит учесть волнение моря и определить момент, когда корабль находится в крайнем положении, быстро осуществить наводку орудия и в определённом положении корабля осуществить подрыв заряда.
— Хм, и где вы возьмёте для этого дела акробата?
— Дело конечно не представляется простым, но я не считаю что на такую работу я не найду толкового человека. Если всё построить правильно, то от наводчика потребуется только зоркий глаз и быстрые руки. Думать ему не придётся.
— И кто же будет думать?
— Командир.
— Вот как, сколько же вы полагаете иметь людей на этом катерке?
— Два орудийных расчёта к единорогам. Наводчик, два заряжающих, два подносчика и командир расчёта. Итого двенадцать комендоров. Фальконеты нужны лишь при досмотре задержанных судов на них временно будут вставать любые свободные люди. Например, по одному из заряжающих и подносящих с каждого орудия или матросы. Далее в команду потребуется капитан, кок, и восемь матросов. Всего двадцать два человека. Уменьшить команду полагаю невозможным, поскольку она не будет справляться с досмотром судов.
— Ну почему же, — усмехнулся Кроун, — пять человек досмотровой команды. По двое у фальконетов. Единороги более одного выстрела сделать не успеют, как начнётся свалка на палубе. А это два наводчика. И ещё человек пять призовой команды. И выходит что для досмотра достаточно шестнадцати человек. Итого семнадцать, с капитаном. Их я для вашего первого катера дам. Найдётся у меня толковый мичман, пара комендоров и несколько матросов.
— Благодарю, — кивнул великий князь, — полагаю, экипаж мне понадобится к весне. Впрочем, комендоры могли бы освоиться с орудиями и пораньше. Обучение наводчиков и командиров потребует времени. Особенно командиров, ведь именно им предстоит определять расстояние до цели для определения возвышения и для выставления гранатной трубки.
— Гранатами намерены стрелять? — поинтересовался Кроун.
— Из фальконетов ядром и картечью. Из единорогов картечью, книппелями, зажигательными и снаряжёнными пулями гранатами.
— Шрапнел?.. Или это вы познакомились с господином Дивовым? Не боитесь, что ваш катер достаточно быстро лишится своих не многочисленных пушек. Картечные гранаты довольно часто рвёт прямо в стволе — адмирал развёл руки в стороны и улыбнулся, виновато склонив голову.
— Я видел гранаты Шрапнела. У меня есть решение для этого — усмехнулся великий князь. — Я намерен совсем иначе сделать и запальную трубку и разделить пули и порох в гранате. Помимо прочего я собираюсь отказаться от круглых пуль, что уменьшит пустотелость гранаты.
— Что ж, надеюсь, вы успеете опробовать это всё.
— Я уже в августе собираюсь начать. Предполагается, что легион будет иметь три полковые батареи единорогов. Первая должна быть построена зимой. К тому времени я уже должен быть уверен в своих гранатах.
— Что ж тогда я вам посоветую поговорить об этом и с сенатором Дивовым и с генералом Гогелем. Полагаю, их участие в этом будет полезно.
22 июня 1828, Гатчина
* * *
— Итак, Аристарх Фролович, — великий князь начал инструктаж прапорщика третьего ранга Спиридонова, — именно ваш взвод выбран в качестве главного в предстоящих манёврах. И выбор этот, признаюсь, во многом продиктован моим интересом к вам. Из всех командиров взводов вы один не были ранее военным. А стало быть, я могу надеяться на то, что вы покажете этим замуштрованным дуболомам сколько хлопот может доставить им думающий человек иного образования. Пойдёмте к карте я дам вам общие инструкции, более подробные вы изучите потом. На это, а также на подготовку своего отряда у вас будет время до полуночи.
Они подошли к столу, где за развернутой на всю столешницу картой их ожидали генералы Ратьков и Давыдов.
— Прошу внимательно посмотреть на карту. Вся суть этих манёвров сводится к тому, чтобы разбросанные по местности взвода легиона смогли поймать ваш взвод, не допустив выполнения главной для него цели. А ваша задача восьмого июля лично быть на воскресной службе в церкви Спаса Преображения в Великом Новгороде и привести с собой не менее двадцати семи человек из вашего взвода. Разумеется, ваши солдаты должны быть при этом готовы к бою. Выйти вы можете сразу после полуночи. Время выберете сами. Вы должны выступить в полной готовности по походу для взвода Я дозволяю оставить здесь тележку и снаряжение, возимое на ней. Поскольку вам может понадобиться проведение реквизиций, кои вполне естественны в реальной войне, но недопустимы на манёврах, вам будет выдана сумма в триста рублей для покупки у населения необходимого, содержания оставленных заболевших, передачи на хранение казённого имущества или иных нужд. Это понятно?
— Да, Ваше Императорское Высочество.
— Взвода уже размещены по местам на всём протяжении от столицы до Луги и от Ямбурга до Новой Ладоги, дабы их положение не служило подсказкой о вашей цели. Места их дислокации отмечены на карте, — великий князь, пальцем очертил область, в которой расположилось с полсотни точек. — Они не знают точного времени начала манёвров, и будут извещены о нём полковником третьего ранга Кобелевым, которому о начале я сообщу утром воскресенья в восемь часов. Полагаю, имея фору более чем в сутки, вы сможете запутать свой след. Теперь, напомню правила поимки. Поскольку недопустимо устраивать стрельбу и драку на мирных дорогах империи. Общее правило таково. В случае если ваши люди будут обнаружены охотниками на расстоянии до пятидесяти саженей, то считается что завязался бой. Если в бою число охотников превышает ваше в пять раз и более, считается что обнаруженные уничтожены. Если охотников больше в три раза, то треть ваших людей может скрыться... Если сумеет. Если охотников просто больше, то две трети ваших людей смогут скрыться. Если охотников меньше, но не более чем вдвое, то предполагается что они уничтожены, но вы теряете десятую часть людей. Охотники предполагаются уничтоженными, а оставшиеся ваши люди скрывшимися. Если охотников меньше более чем в два раза, то они считаются уничтоженными без потерь с вашей стороны. Как должно происходить вычитание потерь. В случае если ваши люди имеют шанс скрыться, то сначала весь ваш отряд скрывается от охотников. На ближайшем месте отдыха вы назначаете из числа своих людей убитых, которые выходят к ближайшему селению, где и ожидают окончания манёвров. Это понятно?
— Да, Ваше Императорское Высочество.
— Также нужно помнить об условиях, при которых ваши люди считаются захваченными в плен. Подробные инструкции и карту вы заберёте с собой. Я лишь напутствую вас. Прошу запомнить, любые манёвры это игра в которой одни офицеры обучают других, своих солдат, и даже меня, как шефа легиона. Если вы основной игрок, то именно от вас зависит научатся другие чему-нибудь или эти дни пройдут для них в пустую. Я верю, что вы будете хорошим учителем.
— Буду стараться, Ваше Императорское Высочество.
— Всё. Забирайте бумаги. Через четыре часа жду от вас доклада о готовности и ваших намерениях. Разумеется, у вас появятся вопросы, я отвечу.
Когда дверь за прапорщиком закрылась, Ратьков поинтересовался у воспитанника:
— Вы действительно полагаете, что бывший семинарист преподаст урок офицерам? Даже ветерану войны двенадцатого года Кобелеву?
— Это не главное. Если задуматься о том, кто может возглавлять повстанческие банды, то далеко не всегда это будут офицеры. Часто вожаками становятся литераторы, чиновники, студенты и другие люди, имеющие хоть какое-то образование. А возможно и просто крестьяне или городские обыватели. Нашим офицерам неплохо бы почувствовать, на что способен отряд под командой такого человека. И выпускник семинарии вполне для этого годится. Это не говоря уже о том, что партизанство требует большой гибкости ума, не так ли Денис Васильевич?
24 июня 1828, Гатчина
* * *
Уже часа четыре как Гатчинский дворец напоминал разворошенный муравейник. Второй батальон первого полка легиона готовился выступить сразу по четырём направлениям. Отделённый от своих батальонов конный стрелки были переведены полковником третьего ранга Кобелевым под своё прямоё руководство. Два отделения конных стрелков уже были разосланы по отдалённым подразделениям первого полка и частично сформированного второго полка. Великий князь исключил из манёвров лишь один взвод, занятый на строительстве дороги, остальные стрелки и гренадёры готовились выступить.
В белый зал ворвался возбуждённый молодой прапорщик, с петлицами дознавателя.
— Ваше Импертор...
— Стой голубчик! — замахал руками великий князь. — Нас здесь нет! На манёврах старший полковник третьего ранга Кобелев, Павел Денисович. По ходу манёвров все доклады ему. Нас здесь нет!
Прапорщик не говоря ни слова, развернулся к полковнику:
— Ваше Превосходительство, обнаружен след неприятеля. Их видели в Резина. Очевидно полным своим числом они пошли на Кипень. Это подтвердили несколько очевидцев.
— Так, господа офицеры! — Рявкнул Кобелев. — Ко мне!
Собравшимся он скупо сообщил:
— Пока полагается, что неприятель идёт к Кипени. В саму Кипень он не войдёт, там стоит гарнизон. Даже если идёт на Ораниенбаум, с севера обходить не будет. Там слишком людно. Пойдёт с юга. Там вскоре начнутся болота, Из которых он может выскочить в любом месте: и пересечь Ямбургский тракт на север, и прямо выйти к Ямбургу или внезапно оказаться возле Луги. Но всё это может быть обманкой... Третий взвод и конные стрелки первого батальона направляются по его следу к Кипени, а далее на Ямбург. Задача вытянуться по тракту и следить, не пересёчёт ли его противник. Первый взвод просёлками на Губаницу, Второй пусть вытянется до Царского. Штаб полка и батальона остаются здесь в готовности выступить. От дознавателей жду подтверждения направления поиска. Предупредите гарнизоны Выре, Кипени и Черковицах, что возле них может оказаться неприятель, пусть тщательней прощупывают вокруг себя. В поиск выходить немедля, взводным полчаса на приведение частей в готовность к выходу. Всем разойтись.
Великий князь издали наблюдал за происходящим, иногда открывая свой планшет и делая карандашом пометки. Через час всё успокоилось, войска направились к своим целям, а уставший Кобелев, постукивая пальцем по столу, неспешно обозревал карту местности. Великий князь решил воспользоваться передышкой и обратился к Ратькову:
— Абраам Петрович, я с вашего позволения пойду отобедать сейчас, дабы успеть вернуться к привычному для вас обеденному времени.
— Хорошо, Александр Николаевич.
Стоило великому князю подойти к дверям в Тронный зал, как со стороны Аванзала ворвался конный стрелок и бегом устремился к полковнику.
— Ваше Превосходительство, отряд неприятеля видели возле Малой Ропши.
— Укажи место, — ткнул на карту вскочивший Кобелев, — Там были все? Откуда сведения?
— М-м, — задумчиво пялился на карту стрелок, — точное число не известно...
28 июня 1828, Лемовжа
* * *
Великий князь оглядывал неспешные воды реки Луги стоя спиной к небольшой деревеньке.
— Что скажете, Денис Васильевич, — улыбаясь, обратился он к Давыдову, — удалось семинаристу задурить голову боевому офицеру? Его идея с разделением отряда на основной и два отвлекающих мне очень понравилась. Он рискует любая неприятность, и он не досчитается нужного числа людей на церковной службе.
— Да-а, — протянул старый партизан, — очень интересные манёвры получаются. Похоже, Кобелев уже определил направление основной группы. Один отвлекающий отряд уничтожен. Другой только проявился, но уже сейчас не выглядит как главный отряд. Кобелев не станет на него отвлекаться.
— А вдруг это ошибка, — улыбнулся великий князь, — но вы правы, теперь весь вопрос в том успеет ли Кобелев обложить этого зайца.
— Ваше Императорское Высочество, — подбежал к великому князь стрелок. — Господин полковник третьего ранга, сообщает, что его штаб уходит в Лугу прямо сейчас.
— Хорошо, ступай.
Великий князь со своими спутниками присоединился к Кобелеву уже уходившему из Лемовжи спешным маршем.
— Что побудило вас так спешить, Павел Денисович? -поинтересовался он у полковника, который, даже сидя в коляске, не отрывал взгляда от разложенной на коленях карты.
— Уничтожили наш разъезд возле Заполья. Мы отстаём на тридцать пять вёрст по прямой. Хорошо, что я ещё вчера разослал указание гарнизонам смещаться к югу. Если противник пойдёт по дорогам он непременно напорется на них. Если он пойдёт болотом, то уже послезавтра, когда он будет выходить, я успею перекрыть и со стороны Пскова и со стороны Новгорода.
— А по дороге отставание наверно около семидесяти вёрст будет? — спросил великий князь.
— Думаю около девяноста, — пожал плечами полковник, — мы туда не пойдём, там уже нет никого. Сейчас дойдём до Луги. За это время появятся новости, а далее штаб пойдёт в Залазье.
— Я понял, -кивнул великий князь. — Вы полагаете что ваши гарнизоны успеют занять свои места?
— Должны, — полковник указал пальцем на карту. — Как только я определился с направлением движения неприятеля, я тут же начал сдвигать гарнизоны на юг. Так, взвод, что стоял двадцать четвёртого в Луге, Сегодня уже должен быть в Боровичах. А если нужно, то четвёртого будет в Новгороде. А гарнизон из Гдова к тому же времени будет во Пскове.
— И более мелкие городки успеете занять?
— Занять успеем. Единственное что можем не успеть, это разбросить дозоры. И в эти дырки неприятель может и проскочить.
5 июля 1828, Боровичи
* * *
— Какие ваши планы Павел Денисович? — поинтересовался великий князь
-Противник, очевидно, идёт к Пскову или Порхову. Все мои взвода смещаются к югу. Поимка неизбежна, если хватит времени.
— Несомненно, а что с тем противником, что отошёл к Голушино?
— Там не более одного отделения. Это не основные силы. Ещё не менее трёх отделений идёт на юг.
— Но вы не взяли его?
— Я распорядился, но отделение имеет множество возможностей пропасть, в отличие от основных сил. Противник вполне может отвлекать нас, как это уже было с тем отделением, шедшим на Ораниенбаум.
— Значит, вы намерены смещаться к югу.
— Я полагаю их цель Псков.
— Понятно.
Штаб располагался в трактире. Боровичи были слишком малозначительным посёлком, чтобы иметь центральную площадь или улицу. Трактир, находящийся на столичном тракте, был основным сосредоточением жизни. По дороге, неустанно подгоняя лошадей, мчались два конных стрелка. Великий князь решил дождаться доклада. Стрелок, прибывший из Порхова, был не интересен. Порхов взят под контроль, разосланы секреты по округе. а вот другой гонец был из Городья.
— Ваше Превосходительство, разрешите....
— К делу — прервал Кобелев гонца.
— В Городье противник оставил на сохранение свою амуницию, взял деревенскую одежду... сколько смог... и направился к Медведью.
— Сколько формы он оставил?
— Двадцать семь, но нормальной одежды на всех не набрал, Городье слишком малолюдно.
— Офицерская форма есть? Впрочем... — Кобелев замялся.
— Нет.
— Это понятно, — Кобелев подошёл к карте.
— Что скажете? — поинтересовался великий князь.
— Он ушёл на Новгород. Офицерский мундир не снял, это понятно... Так, конных егерей ко мне. Штаб уходит к Новгороду... И дознавателей.
— Вы уверены, что возьмёте его? — спросил великий князь.
— Новгород закрыт нашими гарнизонами. Главное успеть их предупредить и...
— Новгород?
— Да, Новгород, теперь это очевидно, — полковник посмотрел на командиров конных егерей, вбежавших в пивной зал трактира. — Послать в Сутоки и Новгород звено, неприятель идёт к ним. Послать людей в Псков и Лугу. всем уходить на восток к Новгороду. Гарнизоны в Подберезье и Старой Русе предупредить. Гарнизон в Сольца подвинуть в Мшагу. И всех к Новгороду по кругу.
Так, — заметив появление первых начальников групп дознания, Кобелев переключился на вопросы разведки. — Дознанию, противник переоделся в мужицкую одежду. Очевидно, офицер оставил свою форму, дабы внушать местным властям почитание, но солдаты выглядят как мужики с винтовками. Такое должно бросаться в глаза не хуже солдатского взвода. Он ушли... скорее всего, на Минющу. Всем туда. До Новгорода они дойти не должны.
12 июля , Санкт-Петербург
* * *
После обеда, находясь в благодушном расположении духа, великий князь беседовал за чашкой чая с командиром легионной школы генералом первого ранга Давыдовым.
— Всё таки, перемудрил Спиридонов. Слишком много отделений отпустил от себя. В результате вынужден был возле Суток ждать своих людей, что прошли через Глушино. Там его и взяли. Если бы он не вынужден был задержаться в месте встречи, а продолжил постоянное движение, то шансы прорваться у него были бы больше.
— Надо отметить, что Кобелев проявил себя весьма решительным командиром, — улыбнулся Давыдов. — именно его решимость позволила так быстро реагировать на трюки Спиридонова. Должен признаться это были весьма необычные манёвры.
— Это не удивительно ведь легион не армия в привычном виде. В августе на полигоне у чёрной речки я намерен провести более привычные вам манёвры. Попробуем разыграть битву двух армий.
— Но ведь легион не армия, — повторил за великим князем Давыдов.
— Так это и будет особая битва. Встречный бой. Противники, заметив друг друга, должны будут немедленно открыть огонь и не прекращать его за всё время перестроения из походного порядка в боевой. Там же мы отработаем отступление и наступление с постоянным ведением огня. Не только винтовочного, но и пушечного. Так сказать будем учиться сочетать огонь и манёвр.
Неожиданно в офицерское собрание вошёл Закревский.
— Здравствуйте, Арсений Андреевич, присаживайтесь. Что привело вас?
— Здравствуйте, Александр Николаевич, Денис Васильевич. Я хотел поздравить вас с завершением манёвров, — начал министр внутренних дел, — но есть у меня и дело, которое наверняка покажется вам интересным. Я ведь знаю о вашем внимании к финским делам.
— Спасибо за поздравление, а особо благодарен вам за то, что помните о моём интересе.
— В моё министерство попала одна жалоба. Архангельский губернатор Бухарин обжаловал неосмотрительные с его мнения действия чиновника Голямина, уточнявшего границу между Норвегией и Империей. По мнению Бухарина, неосмотрительность Голямина привела к тому, что земли испокон веков принадлежащие империи перешли к шведам. При этом многие русские и финские лопари лишились рыбного промысла.
— Да, это интересно.
— К сожалению, эта граница была высочайше утверждена и нынешняя жалоба не имеет никакого значения.
— Не скажите, Арсений Андреевич. Я вижу в этой жалобе большой смысл. И хоть границу со шведами уже не подвинуть, но разобраться с тем, кто и по каким причинам отдал спорные земли, надлежит непременно. А заодно полезно составить своё мнение, почему именно сейчас архангельский губернатор решил пожаловаться. В одном вы правы не для министерства внутренних дел эта работа. Отдайте жалобу в мою канцелярию. Я же намереваюсь изучить все обстоятельства и доложить государю. Голямин... Голямин... А где он сейчас?
— Служит в Петровском пехотном полку в Свеаборге. Впрочем, вместе с жалобой готов передать справку о нём.
— И о губернаторе Бухарине. Я вам буду крайне признателен если вы составите обстоятельные справки о всех, кто участвовал в этом деле.
— Хорошо, полагаю шестнадцатого передать вам документы. В свою очередь буду признателен, если вы мне подробно расскажите, как прошли манёвры. Если не ошибаюсь, именно так вы планируете ловить банды в финских лесах.
— С удовольствием, присоединяйтесь к нашему чаепитию.
16 июля 1828, Санкт-Петербург
* * *
— Что ж, Абраам Петрович, — Великий князь указал Ратькову на лежащие на столе бумаги, — наши орлы добрались до тридцать второго егерского и были приняты Лишенем очень ласково.
— Я вижу, вы получили донесения, и где же наша команда сейчас? Разумно будет отметить их путь на карте.
— Непременно, но чуть позже, — кивнул великий князь. — Они нагнали полк в Валахии, на пути к Дунаю. Полагаю, в настоящий день уже форсировали его и сейчас идут куда-нибудь к Шумле или Силистрии. Меня радует другое, они сразу взялись за дело, и письмо Лишеня это подтверждает. Как мы и ожидали, командир полка жалуется на наших людей. Бланк и вовсе предстает в его глазах самодуром, настроившим против себя не только солдат, но и офицеров.
— Да, я предвидел такой поворот событий. Все эти медицинские устроения есть большая работа, которой не будут рады.
— Несомненно, — кивнул великий князь, — это не могло пониматься лучше, чем неудобства из-за блажи начальства . Вот когда Лишень увидит разницу в больных в его полку и соседних , только тогда...
Великий князь потряс в воздухе указательным пальцем и продолжил:
— Полагаю, в следующем письме он будет умолять меня или государя убрать Бланка. А к осени он будет превозносить его до небес.
— А что пишут относительно остального? — спросил Ратьков.
— Всё как мы ожидали. Солдаты недовольны кухнями. Удачливые артели не могут иметь приварки. Раздача еды с ротной кухни ожидаемо превращается в столпотворение. Офицеры не привыкли вмешиваться в солдатский быт. Кроме того, офицеры желают иметь отдельный стол. Все недовольны запретом брать воду для питья откуда-либо кроме кухонь. Поскольку офицеры и солдаты полка уклоняются от службы в части устройства кухни или медицинских мер, то для этих целей активно используются стрелки легиона. В результате они стали восприниматься как урядники или жандармы. Эта не любовь уже имела последствия в виде попытки бунта нижних чинов. Благо стрелки, приученные в любом деле действовать звеном и обязанные в боевых условиях всюду носить личное оружие, немедленно прекратили оное. От осмотров Бланка солдаты уклоняются, а офицеры попустительствуют этому. Требования по устройству отхожих мест игнорируются. Солдат, взятых на лечение, офицеры возвращают на общее положение. Всё это сопровождается полным равнодушием со стороны Лишеня. Вот так примерно обстоят дела.
— Как всегда армейская чёрствость глуха к новому, — улыбнулся старый генерал.
— Особенно меня огорчило вмешательство Рота, сделавшего выволочку Лишеню за внешний вид егерей. Он по настоянию Бланка разрешил идти в фуражных шапках и с расстёгнутыми пуговицами мундира. Впрочем, и в этом нет ничего не обычного. И если с поручиками и нижними чинами поможет только время, то на генерала я найду управу.
— И как?
— Я на днях закончу отчёт для государя по поводу наших манёвров и одновременно испрошу отчёт Рота по потерям вне боя. А через месяц попрошу ещё один и указать меры, принятые генералом к снижению потерь. Мне кажется, армейские начальники просто отвыкли, что их спрашивают за сохранение солдат. И если в бою победа зачастую важнее, то сохранение солдат на походе одна из основных забот.
— На самом деле, вы не первый кто придаёт этому особое значение, но доля горькой правды в ваших словах есть. Отношение к жизни человеческой в нашей армии весьма пренебрежительно.
— Я хотел бы быть лучше понятым, — нахмурился великий князь. — Я руководствуюсь отнюдь не человеколюбием. Война есть действие по умерщвлению людей, так или иначе. Но меня раздражает небрежное отношение к государственным деньгам, казённому имуществу и людям, принадлежащим государю. Именно это я увидел в поступке Рота. Мне не жалко солдат, они идут на смерть и возможно многие погибнут в бою. Но расточительности я терпеть не намерен. Каждая солдатская смерть должна быть во славу короны, а не из-за того, что солдату на жаре не разрешили расстегнуть воротник.
Ратьков кивнул. В это время в офицерское собрание вошёл Юрьевич.
— Ваше высочество, лошади готовы.
— Прекрасно, тогда поспешим в арсенал.
Пара лошадей без труда тянула за собой лёгкую коляску с двумя пассажирами. Поглядывая по сторонам, то и дело, останавливая взгляд на сопровождении из конных егерей, великий князь уже готов был погрузиться в дремотную задумчивость, но Юрьевич не позволил ему этого.
— Ваше Высочество, неужели все эти отчёты настолько важны, что вы требуете таких подробностей? Ведь многие просто вынуждены добавлять ничего не значащие обстоятельства, чтобы создать видимость подробности. В тоже время, главное тонет в многословии.
— Видите ли, Семён Алексеевич, отчёт это некая замена беседы. Если бы я лично говорил с офицером, я всегда мог бы остановить его доклад и переспросить о заинтересовавшей меня подробности. В случае, когда я не могу немедленно спросить офицера, я вынужден изначально требовать подробного изложения. Сейчас, пока и для меня и для моих офицеров, это в новинку, мы все испытываем неудобства. Но именно в них рождаются будущие утверждённые формы отчётов. Когда каждый интересный вопрос найдёт своё место. При этом всегда стоит оставлять место для чего-то непредвиденного. Вот, например, отчёт полковника Кобелева весьма пространен, но не содержит главного, его оценки своих же решений. Неужели он не совершил не одной ошибки. А это важный вопрос и он обязательно должен отражаться. Офицеру следует понимать, где он ошибся, а ему просто повезло, а где решение было верным, пусть и не удачным в этом случае. С другой стороны, отчёт наблюдательного Григорьева содержит весьма пространные описания быта егерского полка. Оный может и не интересен опытным офицерам, но для меня представляет большую ценность. Знание об избегании егерями медика, о постоянных попытках обобрать местных обывателей, о показной праздности младших офицеров, о широком распространении карточных долгов между ними побуждающими зачастую сбывать казённое имущество или направлять солдат на частные работы. Чуть меньше месяца наблюдений в условиях подготовки к переправе через Дунай, а сколько интересного. Оказывается расхлябанность мирного времени никуда не девается и на войне. Вот такое я сделал открытие.
— Ха-ха, да уж, — рассмеялся опытный Юрьевич. — Я мог бы подобное рассказать без всяких отчётов.
— Это да, — улыбнулся великий князь, — Подобные военные побасенки я мог бы услышать и от Абраама Петровича. А здесь вполне конкретные проступки известных офицеров, и теперь нам с Григорьевым предстоит придумать, как всё это убрать из егерского полка. Не выдуманные некие проступки неизвестных офицеров, а именно в этом полку, у этих солдат и офицеров, поставить службу надлежаще. И уже потом этот опыт использовать в легионе.
— А вы не предполагаете, что сложившееся положение вполне естественно и не нуждается в исправлении?
— Я не сомневаюсь, что оно естественно, но вот назвать его надлежащим не готов.
— Если оно естественно, то возможно, настолько же не исправимо как попытка вырастить у себя третью руку.
— Аллегории весьма красочны, но они не более чем поэтическое сравнение, кое не порождает ничего, кроме восторженных чувств.
— Однако, то количество бумаги, что вы расходуете, весьма удручает. Не говоря уже о том, что скоро её будет негде хранить.
— Да, это порождает множество трудностей, но только через преодоление их можно добиться совершенно иного уровня исполнения службы. Нам необходимо накапливать и осмыслять опыт. Чем его больше и чем он разнообразнее, тем лучше.
— Именно по этому вы берётесь за всё? — Юрьевич похлопал рукой по папке, в которой лежала недавно законченная Ротовым пьеса. — За всё, от сочинения пьес, до строительства кораблей?
— В каждом деле необходимо собирать и обобщать опыт. А значит, по каждому делу нужен архив.
— Что ж через четверть часа мы добудем для вашего архива новые бумаги, — усмехнулся Юрьевич, кивнув на пробегающие мимо дома Невского проспекта.
Перед кабинетом директора столичного арсенала все уже ожидали великого князя. После взаимных приветствий директор Козен гостеприимно распахнул двери кабинета и пригласил всех рассаживаться вокруг стола, на котором лежала папка с отчетом и с десяток труб, некоторые из них были сильно измяты. Пётр Андреевич жестом указал на всё это богатство и заговорил:
— Выполняя волю Михаила Павловича, мы со всем тщанием проверили метод предложенный Александром Николаевичем. Здесь представлены почти все результаты. С разрешения Александра Николаевича, прошу капитана Эрдмана рассказать подробнее о своей работе.
Саша внимательно разглядывал вещественные доказательства производства экспериментов и машинально кивнул. Инженер встал и начал рассказ:
— Подготовив всю представляющуюся нам полезной оснастку, мы для первичного эксперимента взяли имающийся у нас выбракованный ствол двенадцати фунтового полевого орудия. Создав из него необходимую заготовку из артиллерийского металла, мы приступили к высверливанию. Должен сразу отметить, что сверление с применением водно-маслянной смеси было весьма удачным для всех заготовок. Сверло долго не тупиться, стенки канала получаются весьма ровными. В своём отчёте я отразил, что предложенный метод весьма удачен для высверливания артиллерийских стволов. Однако, перейдя к осадке полученного, хм, бланка на оправке мы столкнулись с трудностями. Мягкость артиллерийского металла не позволяла сколотить его оправки без сильного повреждения. И чем тоньше становились стенки и длиннее, хм, бланк, тем меньшие усилия требовались, чтобы смять его. Остужение, хм, бланка поднимало его твердость, но приводило к тому, что он прочно оседал на оправке. Лишь укладывание концами на лёд и её, таким образом, охлаждение позволяло достаточно легко снимать ещё тёплый бланк. В свою очередь стали заметны трещины в, хм, бланке, делающие его непригодным для дальнейшего использования. Получив подобные результаты, мы решили попробовать железные заготовки. Этот металл, обладающий значительно большей твердостью, позволил получить меньшую толщину стенок и большую длину. Воодушевлённые, мы взялись за сталь. Отдельно хочу отметить утерю металла. На стальных заготовках мы теряли от одной пятой до четверти металла в результате многократного перегрева и ковки. По окончании всей работы могу заключить, что даже использовав заготовку полученную двойной плавкой мы можем преподнести Александру Николаевичу только такой результат, — Эрдман махнул рукой помощнику и перед великим князем положили длинную примерно в три дюйма диаметром трубу.— Это лучший полученный нами, хм, бланк ствола . Внутренний диаметр восемь линий. Толщина стенки от шести до семи. Он был существенно изогнут при снятии с последней оправки, но его удалось выпрямить. Длина пять футов три дюйма. А это менее удачные образцы.
Инженер широким жестом презентовал лежащие на столе железки.
— Благодарю , — улыбнулся великий князь. — Я буду рад услышать прежде всего о том как получились именно эти неказистые трубы. А уж про этого красавца, я уверен, все подробности есть в отчёте .
Через два часа совещание прервалось обедом, потом Эрдман показал великому князю цеха, в которых ставились эксперименты, Лишь к шести вечера инженер смог избавиться от назойливого мальчишки, пообещав непременно дополнить свой отчёт, а великий князь поспешил на Миллионную.
Жуковский, вопреки своему обыкновению, принял воспитанника не слишком приветливо. Поэт хмуро поглядывал на Юрьевича и по старчески покряхтывал при необходимости сделать какое-либо движения.
— А я, знаете ли, приболел, мой милый друг, — известил он великого князя. — конечно, я не мог отказать себе в радости видеть вас. Не так уж часто мне доводится это, последнее время.
— Надеюсь, лечение в ближайшее время вернёт вам былую лёгкость, — улыбнулся Саша, — Мне так недостаёт вашего опыта и литературного таланта, который мог бы направлять меня в моих занятиях.
— Мне кажется, Ротов вполне справляется.
— Кстати, о его пьесе. Она готова. Я понимаю, что вы сейчас больны и не можете выполнить своего обещания отрецензировать её, но я хотел бы оставить её вам. Когда вы, окончательно выздоровев, сможете промеж своих неотложных дел выкроить немного времени для моего дела, я буду искренне счастлив.
— Полагаю для себя совершенно неприемлемым ставить ваши полные жизненной энергии дела в зависимость от моих дряхлых сил, коих и так уже совсем не осталось. Я давно решил уйти на покой. Я не хочу быть обузой вам. Неужели вы полагаете, что я не понимаю, как вы пытаетесь внушить мне нужность и незаменимость, чтобы отчаяние от моей слабости не уничтожило меня. Вы слишком великодушны, но я не могу принять такого дара.
— Я не столь изощрён, — улыбнулся великий князь, — в своё время вы дали мне обещание, и я, рассудив о пользе, что вы можете принести делу, пришёл воспользоваться вашим обещанием. Учитывая нездоровье, я даю вам всевозможную отсрочку, но не более. Мне нужно чтобы к тексту была приложена рука такого мастера как вы.
— Увы, — развёл руки в стороны Жуковский, — но мастерство это не только искусность, но и ответственность. Ни один оружейник не поставит клеймо на клинке, в который не смог вложить надлежащих сил. Слово это мой клинок. А я сейчас бессилен.
— А мне не нужно клеймо. Если вам угодно, мы можем не указывать, что вы были рецензентом. Мне нужен сам клинок, и он откован. Его осталось лишь довести опытной рукой. А где же я найду руку более опытную, чем ваша.
Жуковский шумно выдохнул, опустил плечи и будничным голосом спросил:
— Сколько вы мне заплатите?
— Двести рублей.
— Тысячу.
— Как вам известно, я не совсем волен в определении своих трат. Если вы настаиваете на иной сумме, то я, прежде всего, должен буду обсудить это со своими воспитателями и, возможно, запросить благословение отца. Двести же рублей это та сумма, которую я невозбранно могу потратить на свои нужды. Вы согласны на двести рублей?
— Да, — слегка побледнев, кивнул Жуковский.
— Тогда я оставляю вам пьесу. Деньги Семён Алексеевич привезёт вам позже. Выздоравливайте.
18 июля 1828, Санкт-Петербург
* * *
Великий князь через невысокую дверь вошёл из сеней в помещение будущей.чертёжной. Оказавшись в начале вытянутой комнаты шириной около четырёх метров и длиной около пятнадцати, он остановился. Потолок был низковат, около двух метров. Слева от двери устроен дровник и место истопника, предназначенные для работы с большой печью назанимавшую чуть ли не десяток квадратных метров. Пройдя мимо печи по неширокому проходу, оставленному до стены, великий князь вышел к будущим рабочим местам чертёжников. Длинные стены были прорезаны широкими в полтора метра окнами по пять в каждой. Рамы разбиты перекладинками на мелкие квадратики мутноватого стекла. Через дверь в одной торцевой стены они вошли из сеней, дверь в противоположенной вела на склад и в архив. Из этих четырех помещений собственно и состоял весь барак конструкторского бюро.
— Зимой холодно не будет ? — поинтересовался великий князь , глядя на массивную, но теряющуюся в столь большом помещении печь. — Окна— то большие.
— Не будет, -заверил, но по интонации показалось, что переспросил, Юрьевич. — Стены хоть и дощатые, но с засыпкой. Толстые. Окна большие. Так ведь свет нужен. А на зиму в проемы должны встать две дополнительные рамы.
— Задумано, конечно, хорошо. Но как всегда, стекла при хранении побьются и внезапно зимой окажется, что рамы не спасают. Надо что-то со светом придумать. Разоримся на стекле. А ведь ещё цеха ставить. Ладно, пока так, но в будущем надо, что-то другое.
— А что здесь придумаешь, — пожал плечами Юрьевич. — хочешь больше дневного света, чтоб на свечах экономить, делай шире витражи. А значит больше стекла, а уж оно бьется. Итак, всё окно в мелкий квадратик...
— Витражи... — повторил за наставником великий князь.— Да, именно так. Есть над чем подумать. Впрочем, ладно. Сейчас надо озаботиться о рабочих столах.
Посреди огромного помещения стоял одинокий стол шириной метра два и длиной четыре. Возле него молодой человек пытался что-то втолковать мастеру и трем его рабочим.
— Пока только это, — ответил на не заданный вопрос Юрьевич.
— Хорошо, поставить вдоль окон. А где наш конструктор? К обеду соберутся гости и надо приступать к работе.
— Так, вот, — Юрьевич подозвал молодого человека. — Позвольте представить вам, Москвитин Асклепиад Иоасафович в этом году вынужден был оставить свою учёбу в горном. Как инженер он себя не сможет проявить, но как чертёжник вполне годится.
Великий князь с интересом оглядел крепкого подтянутого паренька лет восемнадцати. Его невыразительное круглое лицо с несколько великоватым носом и серыми глазами было накрыто сверху прядями светло-русых волос, пусть и не настолько длинных как у студентов двадцать первого века, но необычно длинных для студентов начала девятнадцатого.
— Сколько вам лет?
— Семнадцать, Ваше Императорское Высочество.
— Почему решили оставить учебу?
— э-э, — юноша покраснел и впёрся взглядом в Юрьевича.
— Позвольте, я расскажу, ваше высочество?
— Хорошо, я слушаю.
— Его отец, Иоасаф Васильевич, был не последним человеком в главной конторе Камсковоткинских заводов. Он был вальдмейстер и землемер. По его протекции сына взяли в горный на казенный счёт. Но в двадцать пятом Иоасаф Васильевич попал под суд и дела его пошатнулись. Тогда Асклепиад вынужден был перейти на полупенсион. Однако плата в двести пятьдесят рублей оказалась неподъёмной для молодого человека. В этом году он вынужден оставить учёбу .
— Понятно, — великий князь все это время внимательно следил за лицом Москвитина. — А хотели бы вы продолжить учёбу, при условии дальнейшей работы на моих заводах?
— Я, с радостью!
— Отлично. Семён Алексеевич, я прошу вас, снестись с горным и вернуть им студента, за мой кошт. Вас же Асклепиад Иоасафович, ждет не только учеба, но и работа здесь, за которую вам будет предоставлен пенсион. Учеба будет занимать большую часть времени, и я не жду от вас больших свершений, но поработать придется. Сейчас, приглашаю вас отобедать со мной, пока мы ожидаем Дорта с Сестрорецкого.
После обеда в бюро собралось совещание. Из Сестрорецка приехал Дорт и Поппе. Кларк привёз с собой Гогеля. Все окружили стол, на котором были разложены эскизы и привезенная с арсенала стальная труба.
— Итак, господа, — начал совещание великий князь,— нам предстоит изготовить опытный образец крепостного ружья по моим эскизам. Государь и Михаил Павлович с большим интересом отнеслись к этому моему уроку. Высочайшим распоряжением все расходы отнесены к нуждам артиллерийского департамента. Михаил Павлович прямо проявляет участие в этом деле. Исполняя высочайшую волю, мы и собрались здесь. В настоящее время в нашем распоряжении только один бланк для изготовления ствола. Потому с ним надлежит обращаться особенно бережно. Не смотря на то , что основным производителем определён Сестрорецкий оружейный, я считаю необходимым чтобы люди с моего опытного завода участвовали в работе. Сейчас мы в общих чертах распределим работу. Начнем с главного.
Великий князь достал из пачки эскизов рисунки со стволом и патроном.
— Вот основа ружья: ствол и применяемый патрон. Напомню желаемые свойства ружья, — великий князь достал из папки описание и зачитал: — Оно должно с трёхсот шагов пробивать габион толщиной в сажень. На этом расстоянии оно должно иметь точность для поражения ростовой фигуры первым выстрелом. Ружьё должно иметь возможность при стрельбе на версту быть убойным для незащищенного человека и попадать в мишень пять на пять саженей. Для этих целей предполагается применить чугунную пулю, снаряженную свинцовым пояском. но многое нуждается в уточнении. Например, вес пули. Возможно, имеет смысл заменить свинец медью. Также, необходимый пороховой заряд предстоит уточнить. Всё это будет влиять друг на друга и задаст крутизну нарезов в стволе. Калибр же определяется по возможности обточить имеющиеся бланки. К середине августа арсенал обещает отдать мне ещё четыре подобных бланка. К этому времени нам нужно хотя бы представлять, какой ствол необходимо из них сделать. Не более пяти вариантов. Возможно, стоит сделать на Сестрорецком несколько железных стволов для пробы. Однако, полагаю, что метод проб, должен применяться только после проведения предварительных расчетов. Этим и надлежит заняться в ближайшее время. Суть мною сказанного понятна?
— Ну-у-у, — протянул Гогель, — общее направление расчетов не вызывает сомнений. Опираясь на требуемую дальность и точность и действенность можно немного поэкспериментировав с прочностью преград предположить вес и скорость пули. а также соотнести её форму и качество стабилизации путем вращения приданного нарезами мне не представляется возможным. Также затруднительно рассчитать пороховой заряд. Полагаю, нам не удастся избежать обычного подхода. Сначала сделать, потом пробовать, затем переделывать.
— Я с вами согласен Иван Григорьевич, — кивнул великий князь, — избежать не удастся, но нужно методом расчётов по возможности сузить число вариантов. Совершенно очевидно, что обычного ружейного заряда будет мало. Не менее очевидно , что заряд трёхфунтовой пушки будет избыточен. Значит, уже есть рамки. Не можем рассчитать, давайте исследуем уже имеющиеся варианты, чтобы выбрать наиболее подходящие. Простейшее из этого, заряд к уже известным крепостным штуцерам. И раз проб не избежать, то необходимо заранее спланировать их. Я предлагаю следующее. Исходя из размеров бланка, ствол ружья будет длинной пять футов. калибр по полям девять линий или может быть дюйм. Глубина нарезов до пяти точек. Нарезы должны быть широкими. Полагаю шести нарезов достаточно, но возможно и изменить их число. В качестве пули используется чугунная болванка со свинцовым поясом. Ширина пояса в полтора калибра, но со временем может измениться. Длина пули в три калибра. Изготовление подобных пуль я хотел бы поручить Матвею Егоровичу. Полагаю, стоит изготовлять их малым количеством, парой дюжин для определённого отстрела. Вес пули я не готов предположить, но он может быть изменяем, например, за счёт толщины свинцового пояса. Для нужд испытаний я полагаю необходимым изготовить обычным способом десяток железных стволов такого же калибра и формы нарезов. Крутизну нарезов и вес заряда подбирать исходя из того что пулю необходимо разгонять в стволе до тысяча трёхсот футов в секунду. При этом при чрезмерной крутизне свинцовый пояс будет оставлять в нарезах облой или пуля вовсе сойдёт с них. Однако крутизна должна быть максимально возможной, чтобы обеспечить прицельность выстрела. И если в производстве я полагаюсь на Карла Ивановича, то вдумчивый отстрел хочу поручить Палу Генриховичу. Также я надеюсь что вы, Иван Григорьевич, поможете оценить результаты стрельб, чтобы сократить их число. Я полагаю было бы правильно получить эмпирические формулы учитывающие взаимосвязь между весом пули, скоростью, зарядом, калибром, крутизной нарезов. Как вы полагаете, такое возможно?
— Подождите, — останавливающе приподнял руку Гогель, — Мне представляется, что особенности выстрела много сложнее чем вы описали, и любые формулы, какие я мог бы составить окажутся крайне не точными. Ими не возможно будет уверенно пользоваться.
— Я в этом не сомневаюсь. Но если считать это, началом большой многолетней работы. Результатом, которой станет самая настоящая теория выстрела, которая позволит в дальнейшем без отдельных экспериментов предполагать область решений при создании будущего оружия. Позволит высчитать оптимальный заряд, вес ружья и многое другое. А наше крепостное ружьё лишь начало... повод чтобы начать работу над теорией стрельбы всерьёз.
— Хм, — Гогель почесал подбородок, — Безу условно для директора военно-учёного комитета это достойное дело, но мне представляется невозможным использовать высочайшее повеление как повод.
— Мой отец всегда в курсе моих дел и стремлений, — улыбнулся наследник престола, — более того, считаю необходимым по окончании этой работы учредить соответствующую стрелковую школу, в которой основы стрельбы не только изучались со всем тщанием, но и преподавались надлежаще.
— Хорошо, ваше высочество. Тогда, позвольте мне самому наметить необходимые стрельбы.
— Прекрасно, а Павел Генрихович будет вашим надёжным помощником. Тем временем, здесь на опытном заводе Асклепиад Иоасафович вместе со мной продумает механизм замка ружья и составит необходимые чертежи. После чего, наши мастера при помощи Александровского завода сделают пробный механизм. За этой работой буду надзирать я.
— Что ж, — улыбнулся Кларк, — я вижу от меня в вашем деле многого не требуется.
— В этом нет, но есть другое. Михаил Павлович распорядился предать в легион двенадцать полупудовых единорогов. Первые четыре уже через неделю будут здесь. Как, многим известно, Михаил Павлович имеет большой интерес к картечным гранатам. Именно их нам с Асклепиадом Иоасафовичем предстоит продумать, а вам изготовить в должном числе для августовских стрельб.
— Гранаты Шрапенела? — переспросил Гогель
— Не совсем, я намерен ввести некоторые усовершенствования.
— В таком случае я могу вам передать проект сенатора Дивова, представленный мной на рассмотрение Михаилу Павловичу. Полагаю, он будет вам полезен.
— С удовольствием ознакомлюсь, хотя я уже продумал свои гранаты, вот эскизы, — великий князь положил на стол два листа. — Асклепиад Иофсафович по ним сделает чертежи для опытных образцов. Дело представляется не сложным.
— Однако, вы излишне упрощаете, — задумчиво проговорил Гогель, разглядывая эскизы.
— Возможно.
20 июля 1828, Санкт-Петербург
* * *
— Дозвольте представить, Вашему Императорскому Высочеству, — Вжосек торжественно вытянулся, рапортуя великому князю, — господ, ищущих должности.
Великий князь прервал свою работу, отложив в сторону перо.
— Вы подготовили на них опросные листы по легионной форме?
— Да.
Вжосек протянул бумаги. Великий князь неспешно убрал со стола эссе, которое он переписывал с черновика и, только освободив стол, принял у поляка опросные листы.
— Хорошо, — он быстро пробегал глазами по строчкам и обратился к Юрьевичу: — Семён Алексеевич, я вынужден задержаться с отправкой почты к отцу. Полагаю, не более чем часа на два. Тут четыре человека.
Ещё какое-то время, почитав опросные листы, Саша распорядился:
— Пригласите Толкемита.
Вошёл сухощавый высокий мужчина лет тридцати. Одёрнув на себе цивильный сюртук, он стал смирно.
— Здравия желаю, Ваше Императорское Высочество, Даниэль Толкемит к вашим услугам.
— Здравствуйте. Сколько вам лет? откуда вы родом? Расскажите о ваших занятиях. Вам довелось служить в армии?
— Мне тридцать один год, Ваше Императорское Высочество. Я из небогатой семьи, дворянин...
— Имение где?
— К сожалению, имение в Мазовии было утрачено ещё моим отцом. В четырнадцать вступил под знамёна великой армии. Начав унтер-офицером, поручиком дошёл до Парижа. С пятнадцатого года служил поручиком по квартирмейстерской части при корпусном штабе. Но надежд на продвижение не было. Армия Царства Польского переполнена шляхтичами в низких чинах. Более того её размер постоянно сокращается, жалование задерживается. В двадцатом я подал в отставку...
— Сами решили покинуть место дающее кусок хлеба?
— М-м-м, произошла небольшая неприятность, — покраснев, пробормотал поляк.
— В чём вас обвинили?
— В нерадении к казённому имуществу.
— На какую сумму вы его продали.
— Э-э-э, четыреста тридцать злотых.
— И чем вы стали заниматься. Некоторое время литераторствовал, потом был цензором, работал судебным, последнее время был управляющим в небольшом поместье под Варшавой. Получив известие от пана Вжосека, я не раздумывал долго.
— Вы понимаете, что оставили службу очень давно, и я не смогу вас взять сразу в офицеры.
— Это не страшно, я готов послужить в унтерах, дабы доказать свою полезность.
— Прекрасно, тогда сначала вы пройдёте обычное обучение для рекрутов, только ускоренно. К октябрю вы получите унтер-офицерский чин, сообразно вашим умениям. Если покажете себя, то уже к февралю станете офицером. Конечно, первое время вам будет тяжело и жалование рядового не слишком высоко. Но я вижу, что вы по-настоящему образованы. Ваш русский почти безупречен. А в легионе за знание языков полагается надбавка к жалованию.
— Я свободно владею русским и польским, а также ещё немецким и французским.
— Прекрасно. Я уверен, что вы быстро наденете офицерские погоны.
— М-м-м, но я рассчитывал на жалование.
— Вы одолжились?
— Да, чтобы добраться до Санкт-Петербурга мне пришлось одолжиться.
— Сколько?
— Девятьсот злотых.
— Легион выплатит за вас, вы же погасите с офицерского жалования.
— Благодарю вас, Ваше Императорское Высочество.
— Вы хорошо знакомы с Арнолдом, Жреттером и Красновским?
— Красновского я знаю достаточно давно, а с другими познакомился только здесь.
— Прекрасно. Какого вы мнения об этих людях? Насколько они годны для службы?
— Хм-м, Станислав Красновский подпоручик артиллерии. На службе с двадцать третьего года. Положение его брата позволяло ему надеяться на повышение. Очевидно, что-то не удалось и, отслужив в подпоручиках пять лет, он ищет другой службы. Опытный, образованный, в делах рассудительный, всегда искавший карьеры и положения в обществе. Для службы в артиллерии он может быть весьма полезен. Что же касается Йозефа Арнолда и Станислава Жреттера, то с ними я знаком недавно оба пехотные поручики служат с пятнадцатого года. Родной брат Арнолда, служащий при генеральном штабе, пока так и не смог помочь ему с новой должностью. Жреттер же покровителей не имеет. Оба они утомились от службы в начальных обер-офицерских чинах и приехали сюда искать продвижения. Впечатление о них у меня положительное.
21 июля 1828, Санкт-Петербург
* * *
В офицерском собрании ракетного заведения, очередной раз используемым великим князем как личный кабинет, Юрьевич скучающе наблюдал за воспитанником. Саша делал наброски для очередного эссе. Он писал, иногда застывая над листом бумаги с карандашом в руке. Иногда он откладывал карандаш в сторону, вставал и, перебирая пальцами, глядел в окно. Когда он, наконец, удовлетворённо отодвинул от себя бумагу и, поставив на стол локоть, опёр на руку подбородок, Юрьевич решил, что настало время поговорить.
— Вы готовы, — воспитатель протянул руку, чтобы взять бумагу.
— Пожалуй, да — задумчиво растягивая слова, ответил великий князь, — можно обсудить.
— Надо же, — заметил Юрьевич, пробежав глазами первые строки, — я полагал, что вы продолжите своё эссе о комиссариате народного благополучия. Ведь ваш доклад о крестьянстве ещё не раскрыт полностью, но вы решили уделить время языку... Язык как основание империи и предпосылка к её уничтожению. Почему такая тема?
— Я давно обращал внимание на язык, но недавнее зачисление польских шляхтичей на службу, подтолкнуло меня к написанию именно по этой теме.
— Что ж, я слушаю, — Юрьевич сел в пол оборота к столу и Воспитаннику, заложил ногу на ногу и правую руку упокоил на столе поверх бумаги с тезисами эссе.
— Хм, итак... Имперский орёл простёр крыла над многими народами. И каждый из них, являясь либо подданным империи любо подъясачным населением, своим трудом возвышает величие орла. Но есть обстоятельства это величие принижающие. Они многочисленны и не могут во всём разнообразии быть определены сейчас. Однако многие из них связаны разным хозяйствованием, бытующем в провинциях и в желании местных элит иметь власть на своей земле большую, чем метрополия. Такое можно видеть и в исконно русских землях, но особенно такое заметно промеж инородцев. Тогда на службу противостояния метрополии становится разность веры, обычая и языка. И как единый язык улучшает управление в империи, так его множественность служит поводом для исключения провинций из общеимперского управления. Такое выделение служит естественным основанием для складывания в провинции нации ведущей борьбу за отделение от метрополии. Таким образом, для сохранения единства и величия империи необходимо принимать все возможные разумные усилия для распространения общеимперского управления над всеми землями. Тем самым первоочередным делом становится внедрение единого языка обеспечивающего данное управление... Несомненно, не только местный язык может стать поводом для отпадения провинции из общеимперского управления. Таким основанием может послужить удалённость, широкое задействование частного или иностранного капитала в провинции, наличие особой веры или обычаев, но сейчас я намерен говорить только о языке, не увязывая его напрямую с обычаями и нравами народа.
— Вы полагаете, это не будет ошибкой?
— Несомненно, язык лишь часть народного бытования и общественной культуры, и об этом надлежит помнить, но смешение в одно целое не позволит кропотливо разобраться непосредственно с языком. Это не позволит принять правильных решений. Я полагаю в своё время рассмотреть так же и веру и обычаи. Всё отдельно. И лишь после изучить взаимосвязи между ними и соответственно исправить начальные положения.
— Хорошо. Продолжайте.
— Язык являет ту особенность, что он чрезвычайно заметен и всякие трудности в его обращении моментально воспринимаются людьми. Это напрямую отличает язык от обычая, который может быть естественным образом неупотребим в быту и существовать скорее в народной памяти. Язык же либо активно употребляется в быту либо быстро умирает, становясь делом отдельных любителей. Это свойство с одной стороны даёт рецепт для умерщвления излишних языков, с другой предупреждает об опасности неумелого такого умерщвления. А рецепт прост, чтобы язык жил им нужно пользоваться. И чем чаще люди пользуются языком, тем он живее. для умерщвления языка нужно сокращать места и обстоятельства, в которых им удобно пользоваться.
— Рецепт настолько прост, — усмехнулся Юрьевич, — что, скорее всего, давно известен.
— Нет ничего нового, что не имело бы оснований в старом, — улыбнулся великий князь. — Несомненно, здесь стоит вспомнить о предыдущих законоустановлениях о языке в разных провинциях. Полагаю, Михаил Михайлович подскажет мне, что было принято в этой части. Важно старое правило умело применять в текущей жизни. Зная о том, что язык, имеющий широкое употребление в народе и обществе является средством для обеспечения быта и различных надобностей людей. Ровно поэтому всякое ущемление языка вызывает сильное народное волнение. Действуя разумно необходимо сначала создать для людей возможность обеспечивать свои надобности на имперском языке и лишь после этого ущемлять местный. Это весьма затратно и потому должно сочетаться с административным обязанием.
— Это как?
— Общее во всяком деле, это осторожная неспешность, последовательность и сочетание требований с предоставлением возможностей. Первым шагом по пути распространения общеимперского языка является установление обязанности передавать в метрополию отчёты только на имперском языке. Иначе они не могут считаться поданными надлежаще. Тоже касается документов, пересекающих границу провинции и остальной империи людей и товаров. Однако установление такого требования создаст неудобство, которое при отсутствии разумных возможностей к их исполнению, перерастёт в острый конфликт. В результате, одна из сторон формально проиграет и вовсе необязательно, что это будет провинция. При этом положение дел ухудшится и в провинции и в метрополии независимо от того, кто формально победит. Конфликт должен быть смягчён. Для этого в провинции необходимо открыть нужное число школ бесплатно обучающих имперскому языку и выполняющих за деньги работу по переводу текстов. Это потребует существенных затрат и не может быть осуществлено одномоментно. Поэтому и требования по использованию имперского языка должны ужесточаться постепенно, прежде всего за счёт личного предъявления требований от императора, цесаревича, наследника и губернатора класть на его стол бумаги только на имперском языке. Постепенно подобные требования должны закрепиться в виде общего правила. При этом следует всячески поощрять предприимчивых людей желающих сделать перевод на имперский язык с местного своим источником пропитания. Впоследствии они станут одними из основных союзников метрополии. Первый шаг можно считать совершенным когда в любом относительно крупном городе будет открыта школа, а переводчиков достатанет для того чтобы все отчёты и документы передаваемые из провинции в метрополию переводились на имперский язык. Единственной группой пострадавшей от ужесточения этих требований будет достаточно незначительная часть провинциального чиновничества вынужденного работать с метрополией. Общая доля таких людей не велика при этом они, как правило, находятся в административной зависимости от метрополии. Потому сопротивление не должно быть сильным.
— Хорошо, — кивнул Юрьевич, — я вижу, вы решили перенести предполагаемую длительность шагов в конец эссе, но может лучше озвучивать её сразу.
— Я посчитал, что тогда это потонет в объёме слов. А заговорив о ней отдельно, я чётко её выделю. На втором шаге необходимо снять ограничение на использования имперского языка внутри провинции, в случае если они есть. Это затронет широкий слой чиновничества. А потому метрополии будет полезно иметь союзников в своём начинании. Для этого полезно одновременно снять ограничения с использования в делопроизводстве некоторых языков малых народов проживающих в провинции. Разумеется, необходимо выбрать такие народы, элиты которых достаточно широко представлены. Это сделает существенную часть общества и народа союзником метрополии, на то время пока нововведения будут приживаться. Одновременно с этим необходимо расширить возможности использования имперского языка. Для чего следует создать юридическое агентство, которое в интересах метрополии вело бы дела внутри провинции, пользуясь имперским и местным законодательством. Эти дела непременно должны вестись на имперском языке. Также вполне допустимо оказание агентством услуг людям из других частей империи, ведущим дела в провинции. Одним из направлений деятельности агентства должна стать подготовка и аккредитация местных поверенных. Впоследствии агентство может и вовсе прекратить само оказывать услуги людям. Второй шаг можно полагать совершенным, когда во всяком сколь-нибудь крупном городке можно найти за разумные деньги поверенного для ведения дела на имперском языке и школу. Основное сопротивление будет исходить от чиновничества. Администрирование в провинции станет весьма затруднено, но на стороне нововведения будут стоять малые народы и существенная часть общества, поскольку ему будет мерещиться в этом торжество свободы. Однако ни один малый язык не будет иметь такой большой финансовой поддержки как имперский, поэтому метрополия выиграет больше всех.
— А что потом придётся делать с этими малыми языками?
— Их придётся уничтожить, но это произойдёт потом. На третьем же шаге метрополии предстоит расширить своё внимание к делам провинции. Предстоит установить требования по предъявлению имперским чиновникам по их требованию не только отчетов, но и документов, на которых отчёты основаны. Разумеется, исходные документы должны быть или на имперском языке или иметь удостоверенный перевод. Для обеспечения возможности сделать такой перевод при юридическом агентстве должно открыться отделение перевода. Надлежит расширить требования к подданным пересекающим границы провинции или перевозящим грузы, теперь они в любом случае должны будут иметь документы на имперском языке. Так он войдёт в повседневную жизнь всякого делового человека. Только тот, кто не собирается покидать провинции и не хочет занимать место на государственной службе сможет игнорировать имперский язык. Отдельно следует помянуть литераторов, для надзора за действиями цензоров, все публикации должны будут обзаводиться переводами или сразу печататься на имперском языке. Шаг можно будет считать совершенным, когда все публикации будут делаться только на имперском языке, при этом всюду можно будет найти человека готового за незначительную плату сделать перевод. Народ это нововведение затронет в наименьшей степени, но всё общество будет возбуждено. И если одни будут возмущены необходимостью переводить всё на имперский язык, другие увидят в этом средство для своего заработка. На первом и втором шагах метрополия бесплатно учила их, позволяла им получать аккредитацию и зарабатывать. Благодаря наличию устойчивой потребности в переводах и свободному доступу к обучению, число переводчиков должно умножиться. И теперь на третьем шаге их финансовый интерес напрямую связан с расширением употребления имперского языка. Они будут составлять существенную долю общества и, отстаивая свой интерес, защитят метрополию. Так же на стороне империи окажутся провинциальные чиновники, утомлённые многоязычным делопроизводством и мечтающие о единообразии, пусть даже оно будет имперским. Несомненно, что провинциальные элиты будут против подобного расширения, но с ними придётся решить вопрос на четвёртом шаге который молниеносно должен последовать за третьим. Именно на нём предстоит выявить и устранить всех основных противников имперского языка.
— Вы предлагаете уничтожить этих людей?
— В определённом смысле, да. Созданная на третьем шаге ситуация мало затрагивает интересы народа. Но повышает траты деловых людей. А для тех из них кто до этого не выходил за границы провинции и вовсе непривычно осложняет жизнь. Для них есть только одна помощь снижение цен на услуги перевода, возможно предоставление переводчика бесплатно от имперского агентства. Но целиком удовлетворить их невозможно. Но деловые люди найдут способ переложить свои затраты на своих покупателей. Существенно пострадают интеллектуалы из провинциального общества. Их деятельность часто связана с публикациями в журналах и изданием книг. Необходимость иметь перевод существенно ударит их по карману, и будет воспринято как ограничение свободы. Однако эти люди обычно не очень богаты и деятельны без своего пера. И третий вид врага это элиты провинции, которые без сомнения воспримут всё как покушение на их власть. Они достаточно состоятельны и непримиримы чтобы вести долгую борьбу и поддерживать при этом интеллектуалов. Вот именно они и доставят больше всего хлопот. Для устранения этих людей потребуется совместная работа надзора на подобие служб Бенкендорфа и печати. Интеллектуалы обычно хорошо видны. Их публикации в прессе заметны, разговоры в салонах слышны, участие в кружках выслеживаемо. Их необходимо выдворять из провинции, но ни в коем случае не допускать покидания границ империи. Находясь вне надзора, они без труда найдут заграничных благодетелей и будут продолжать воевать из-за границы. В то время как нахождение в империи вдали от возможных меценатов это то, что делает их голоса неслышными. Но более опасны люди из элиты. Они не пишут в журналы, они не многословны в салонах, но они дают деньги, обеспечивают связями тех, кто говорит и пишет. Именно таких людей нужно выявлять и применять к ним все средства, чтобы лишить их денег, влияния и репутации. Сыскные службы должны их находить. Юридическое агентство высуживать деньги, служба Бенекндорфа лишать влияния, а пресса разрушать репутацию. Только лишённые этого люди из элиты становятся безопасны. Устранив их, можно полагать четвёртый шаг сделанным. А на пятом предстоит сделать имперский язык единственным и обязательным для делопроизводства. И хоть не стоит запрещать преподавания иных языков, но лишь имперский должен быть обеспечен за казённый счёт. Теперь будет затронута жизнь народа, и стоит опасаться бунтов. Однако если к этому времени удастся устранить неугодных интеллектуалов и очистить элиту, то народные волнения не смогут обрести должной организации и финансовой поддержки и будут быстро подавлены подготовленной к этому полицией.
— Или легиона, — дополнил, улыбаясь, Юрьевич.
— Несомненно. Все предлагаемые шаги должны предприниматься без спешки, но последовательно и с неуклонной волей. На первый шаг я отвожу около четырёх лет. И этот срок может быть сокращен, если удастся устроить школы быстрее. На второй три года. Его длительность во многом зависит от наличия деловых людей желающих связать своё благополучие с имперским языком. Третьи шаг не должен длиться более двух лет. Его просто необходимо совершить стремительно и перейти к четвертому, который может растянуться лет на десять. Но, не завершив его, нельзя переходить к пятому, который вряд ли может быть значительным по времени. Народный гнев как кипящее молоко поднимается высоко, но спадает быстро. Народ, осознав невозможность изменений, быстро привыкает сложившемуся порядку. В заключение необходимо отметить две вещи. Во-первых, я говорю только о языке, не учитывая создания свеянного хозяйствования метрополии и провинции и культурного взаимопроникновения. Потому по мере учёта этого шаги должны быть скорректированы. Во — вторых схожий подход может быть использован не только с провинциями, но и с сопредельными государствами, находящимися в некоторой зависимости от короны. Это будет сложнее, поскольку формально они независимы и будет невозможно предписывать им, но их зависимое положение будет заставлять самостоятельно идти на уступки империи.
— Это всё?
— Вкратце, да.
— Что-ж, — Юрьевич хлопнул рукой по столу, — позвольте вам высказать первое наблюдение. Если ваше эссе о комиссариате народного благоденствия было подробно и легко представлялось в приложении к конкретным имениям и губерниям, то здесь всё неопределённо. Вы даже избегаете назвать язык русским.
— Я это делаю намеренно. тексты могут быть разного уровня подробности...
— Здравствуйте, ваше высочество! — В собрание вошёл Давыдов. — Надеюсь, я не помешаю вам.
— Здравствуйте, Денис Васильевич, наоборот ваше присутствие может оказаться полезным. Но что привело вас?
— У меня есть для вас новости, единороги уже прибыли.
— Прекрасно, присаживайтесь, — великий князь приглашающе провёл рукой в направлении кресла. — Я готовлюсь в качестве очередного урока написать эссе о языке как основании империи.
— Вот как, крайне интересно.
— Коротко суть можно высказать так: единство языка способствует единству администрирования и делает провинции более привязанными к метрополии. В то время как наличие в провинции своего отличного от других языка способствует отделению провинции от метрополии, как в администрировании, так и политически.
— Очевидно, вы имеете в виду Финляндию и Польшу, — кивнул Давыдов.
— Не только их. Не стоит забывать и о Кавказе или Остзейском крае. Но в основном вы правы. Семён Алексеевич полагает моё эссе слишком неопределённым отчасти из-за того что я избегаю прямо называть эти земли. Я же готовился отстаивать своё решение. Я намеренно избегал их упоминания. Эссе представляет собой лишь общее изложение принципов, которые могут применяться к этим владениям, но для того чтобы говорить об этом необходимо точно учесть все обстоятельства в каждом. Тогда окажется, что какой-то шаг можно будет пропустить, другой наоборот разбить на два отдельных. Что-то возможно удастся сократить, а что-то придётся существенно удлинить. Поэтому я намеренно избегаю того чтобы мои рассуждения могли восприниматься как подробное указание последовательности действий в каждой провинции. Из тех же соображений в заключении я говорю о возможном внедрении нашего языка в зависимых государствах, не называя напрямую Молдавию или Валахию. Возможно, даже Персия окажется в достаточной зависимости от России, но это надлежит ещё выяснить. А упоминание этих стран создаст иллюзию, что такие возможности уже выяснены.
— А вы уверены, что в этих государствах следует распространять русский язык? Быть может одних обстоятельств зависимости достаточно, для Российской Империи?
— Для меня это несомненно. Сами обстоятельства порождающие политическую зависимость я полагаю весьма ненадёжными. Слова о благодарности за прошлое и верности в политике не стоят той бумаги, на которой написаны. Общие хозяйственные интересы связывают намного прочнее. Но в современном мире и эта общность не может считаться достаточно постоянной. Выгода зачастую сиюминутна и побуждает сменить старого торгового партнёра, соблазняя ценой. И тогда только одно может помочь. Ведь родственника не продашь за минутную выгоду. А чтобы Россия стала родственником необходимо обеспечить взаимопроникновение культур. Предстоит учить персидских принцев и валашских чиновников в Петербургском университете. Женить их на русских девушках. Внушать им представление о величии империи и о пользе для их государств следования за ней. А это подразумевает уважение именно к русскому языку, поскольку вряд ли может внушить благоговение империя, в которой элиты говорят на иностранном языке. Пользе не денежной, а духовной. Хорошо иметь возможность выдавать безнадёжные кредиты как английские банки, привязывая к себе сиюминутной выгодой, но мы не можем себе такого позволить. А значит нужно действовать с большей опорой на духовность.
— Хм, сколько волка не корми, он всё равно на лес смотрит. Я, помня о войне двенадцатого года, ничего положительного не могу сказать о поляках. Да и финны мне запомнились при весьма неблагоприятных обстоятельствах. Полагаю, эти народы чуждыми России, а поляков впрямую враждебным народом. Их полки в Великой армии отличались жестокостью к пленным, а польские обыватели встречали наши войска крайне не ласково. Есть ли смысл...
— Хочу быть правильно понятым, — В империи не существует ни поляков ни русских. Как в вере христовой нет эллинов и иудеев. У меня служат несколько выходцев из Царства Польского. Я взял в легион офицеров из тех мест. От всех них я требую службу короне, и ко всем намерен относиться по службе их. Вы вполне можете не любить поляков, финнов, немцев или горцев, но вы служите короне, и они служат. Только это имеет значение. Есть служба и отношение к ней, а поляков или русских не существует.
— Однако преданность короне зависит, в том числе и от традиции и веры, — покачал головой Давыдов.
— Несомненно, но не только они. Насколько они важны для должной преданности конкретного офицера заблаговременно утвердить невозможно. Сколько православных русских людей отступило от своей службы. Ни вера, ни традиция их не удержала. А потому рассуждения о поляках или финнах и их нравах весьма бессмысленное занятие. Только сочетание всех мотивов для службы в конкретном человеке имеет значение. Я думаю, вы согласитесь со мной, если внимательно отнесётесь к Арнолду, Красновскому, Жреттеру и Толкемиту. Так вы говорите, привезли единороги?
23 июля 1828, Гатчина
* * *
Великий князь внимательно разглядывал бумаги, врученные ему руководителем работ Евдокимовым.
— Что ж, Алексей Фёдорович, вы правы. К тому же, сейчас самое время для справедливого суда. Работы почти закончены, и задержать их уже мало что сможет. Притом наперёд полезно определить для всех что можно, а что недопустимо. Сейчас я направляюсь к Веддеру, но к часу буду в Мариенбургских казармах. Соберите там всех нужных для судебного следствия людей, а также зрителей из рабочих.
— По всем делам, Ваше Императорское Высочество?
— Вот по этим, — великий князь отложил в сторону четыре папочки. А рассматривать их будем по мере сложности. Сначала побои, поощрение безделья, надругательство и воровство. Остальную мелочь разберёте сами.
— Слушаюсь, — кивнул Евдокимов, собирая папки.
Проводив взглядом подчинённого, великий князь поспешил во двор, где его уже ждал Юрьевич. Воспитатель с удовлетворением кивнул, наблюдая, как быстро Саша запрыгнул в седло.
— Хорошая погода для конной прогулки, Александр Николаевич. Полагаю, пройти махом версты три...
— Прекрасно, в час в казармах предстоит устроить разбор дел, а до этого нужно успеть побывать на Стекольном заводе.
— Хорошо, дадим коням разогреться на лёгкой рыси до Мазинской, после махом до Перелеева, потом дадим отдых и в Мариенбург. Временами попробуем галоп, смотря по лошадям. Вёрст пятнадцать может будет.
— Едем, — великий князь послал коня вперёд.
Почти через два часа, разгорячённый скачкой великий князь ввалился в кабинет управляющего Веддера.
— Здравствуйте, Карл Генрихович, — с порога поприветствовал он управляющего. — Заехал посмотреть, как обстоят наши дела.
— Здравствуйте Ваше Императорское Высочество. Милости прошу.
Ведер быстро поднялся с кресла и приглашающе провёл рукой. Затем поприветствовал появившегося следом за наследником Юрьевича. Все удобно устроились в невысоких креслицах вокруг небольшого столика.
— Желаете ли чаю? — Поинтересовался хозяин кабинета.
— Нет, времени совсем не много. А обсудить есть чего, — откликнулся великий князь. — Сколько на сегодняшний день вы сделали легионных фляг?
— Три сотни. Много времени ушло на установку мехов. Зато теперь, когда мы переделали систему наддува массы, мы начали производить по полсотни в день. Также это позволило набрать подмастерьев и распределить работу.
— Прекрасно, а что со зрительными трубами? Удалось ли добиться нужной прозрачности стёкл?
— К сожалению нет.
— В чём затруднения?
— Это сложно сказать. Но все получаемые чечевицы имеют участки мутности, пузыри, и включения.
— Удалось ли наладить постоянное и равномерное перемешивание разогретого стекла в тигле?
— Пока нет. Сам привод от колеса мы подвели. Шкив нагрузили для большего веса. Но вот лопатки сделать не удаётся. Металл окисляется и засоряет стекло окалиной.
— Попробуйте достать у литейщиков огнеупорной глины и покрыть ей лопатки. Кроме того возможно удастся не полностью сливать стекло оставляя примеси в тигле. Формы для однообразного выдувания фляг вы уже получили?
— Ждём на следующей неделе.
— Хорошо, тогда можно будет поставить дело по-настоящему. И вот ещё одна задача, — великий князь достал несколько эскизов. — Нужно заказать формы и начать делать такие пустотелые стеклянные блоки. Форма достаточно сложная особенно боковая. Кроме того, прозрачность гнутых сторон может быть любой, а вот верхнюю и нижнюю надлежит делать весьма прозрачной. Возможно, после извлечения из формы их придется дополнительно прогревать, чтобы устранить шероховатость.
— Хм, — заводчик внимательно рассматривал эскизы, — а зачем они?
— Чтобы ими заложить окна вместо оконного стекла. Сами же окна при этом сделать больше. Тогда, вместо них получится такая стеклянная стена, пропускающая свет в помещение.
— Любопытно, а выемки в боковинах чтобы крепить... Так, так, я постараюсь уже через пару недель дать первый такой... стеклянный блок. Однако форма для него должна быть, очевидно, весьма сложной.
— Не обязательно. Возможно, она будет просто некой рамкой по боковым граням, а фасадные стороны будут просто стенками пузыря нестеснёнными формой.
— Возможно, — кивнул Веддер, — Желаете посмотреть цех?
— Непременно, но у меня осталось не более получаса. Я спешу в Мариенбургские казармы.
— Тогда, не будем терять время.
Ровно в час дня конь великого князя ступил на землю казарм. Все уже находились в ожидании. Наследника престола дружно приветствовали, когда он, спрыгнув с коня, прошёл к специально установленному для предстоящего разбирательства столу. Рядом по левую руку сел Юрьевич, а по правую полковник третьего ранга Кобелев.
— Начинаем, — выдохнул великий князь. — Господин Евдокимов, огласите обстоятельства дела.
— Кх-м, пятого июля сего года. Иван Жохов, подручный надзирателя Грудова, наблюдая за ходом работы, заметил Пашнова. Жохову показалось, что Пашнов работает плохо. Он сделал замечание. Пашнов сказался немощным. Он кашлял кровью и попросил освободить от работы. Жохов только выругался. Через некоторое время он снова заметил, что Пашнов плохо работает и ударил его палкой. Пашнов вскрикнул и упал на землю. Увидев, Пашнов лежит и стонет, Жохов пнул его. Пашнов не поднялся. Тогда, заметив, что другие прекратили работу и наблюдают за происходящим, Жохов ударил Пашнова несколько раз палкой и ногами. После чего приказал двум рабочим оттащить Пашнова в сторону. Всё это происходило при семи рабочих. Имена представлены. Также свидетелем побоев был смотритель Семён, отчёт его представлен. Вечером Пашнова отнесли в лазарет. Господин Паукер осмотрел больного, признал его чахоточным и освободил от тяжёлой работы. Также господин Паукер заключил, что ближайшее время Пашнов не сможет работать вообще, поскольку наличие крови в моче свидетельствует о повреждении внутренностей и вполне возможна смерть. Причиной оного повреждения он полагает побои Жохова. Заключение Паукера представлено. Объяснения с Пашнова взяты и представлены. Господина Паукера и Пашнова нет в присутствии, остальные ожидают. Я закончил.
— Хорошо, полагаю нужным выслушать Жохова, — определил великий князь.
По распоряжению Евдокимова, два гренадёра вывели Жохова и поставили перед столом. Жохов был коренастым, лет тридцати мужиком. Из других рабочих он не выделялся особым ростом, но широкие плечи свидетельствовали о наличии силы. Впрочем, был у него и физический недостаток, при ходьбе он заметно припадал на левую ногу.
— Давно хромой? — спросил великий князь.
— С отрочества.
— Как так вышло?
— Сено возил. Уснул. Упал под колесо.
— Пьяный что ли?
— Эх, пьяный.
— Это сколько тебе лет было?
— Двенадцать.
— А сейчас?
— Двадцать восемь.
— Чем занимался, до того как под мою руку попал?
— Так это, перебивался на торге подсобной работенкой.
— Вот как, и что в твоём занятии главное?
— Не понимаю.
— Так, что же ты не поверил Пашнову, что тот болен?
-А что всякому верить. Кровь у него. Они щёку надкусывают и кашляют. Лишь бы не работать.
— Тебе чахоточных видеть не доводилось ранее.
— От чего ж, доводилось.
— И ты на вид их отличить не можешь от здоровых?
— От чего ж, обычно могу.
— А Пашнов был похож на больного?
— Был.
— А чего ж ты его бил.
— А что я ему кровавую наркоту утирать должен. Вышел из барака, работай. Не можешь выйти, тебя дохтур приберёт. Коль он узнает, что ты не болен, выдаст, а уж мы-то распишем всю спину. Отучим в бараке отсиживаться. Вышел. Работай.
— Так, глядишь, помрёт же. Не жалко?
— На всё воля господня, — Жохов перекрестился.
— Но дел человеческих она не заменяет. За свои дела ты сам ответить должен. Был у меня работник. Так себе работник, но за похлёбку что-то делал. А теперь он лежит, ест и не работает вообще. А того и гляди вовсе умрёт. Сплошной убыток. И убыток этот от того, что ты не пожелал разобраться, болен он или притворяется. И кто за это ответить должен?
— Я, эх, — Жохов вздохнул и опустил голову.
— Хочу Грудова послушать, — сказал великий князь.
— Я здесь, Ваше Императорское Высочество, — выскочил из толпы старший надзиратель.
— Скажи, что думаешь о случившемся. Кто виноват? Кто ответить должен? Может, тебе есть, что особое сказать?
— Пашнов виноват. Зачем на работу вышел, раз больной.
— А ты не выйди, умный какой! — Раздался крик из толпы.
— Ха! — улыбнулся великий князь. — Народ-то, что говорит.
Грудов оглянулся на толпу, выискивая крикуна.
— Эй! — окликнул его великий князь. — Ты на меня смотри, я поворачиваться не разрешал.
— Слушаюсь.
— Ну что, народ! — Крикнул великий князь. — Есть желающие мне правду сказать, почему Пашнов из барака вышел?
по людям пробежал ропот. Все косились на невысокого мужичка с замызганной бородёнкой. Но никто не спешил выйти вперёд.
— Тогда я назначу, Саша указал пальцем на мужичка, бывшего центром внимания толпы, и сказал: — Вот ты, выйди. Стань сюда. Как зовут.
Мужичонка встал за спиной Грудова, куда указал ему Великий князь.
— Кличут Лузга.
— А по имени?
— Илья.
— Алексей Фёдорович, а в документах он как записан?
— Ваше императорское высочество точное имя неизвестно, назвался Илья Лузга. В сыске не значится, откуда родом выяснить не удалось. Его слова о месте рождения не подтверждаются.
Лузга ухмыльнулся и сплюнул себе под ноги. Рядом стоящий гренадёр тут же сунул ему кулаком под ребро. Лузга ойкнул и упал.
— Не груби Илья, — улыбнулся Саша. — Давай поговорим. Вот туда поставьте чурбак. Присаживайся.
— Благодарствую.
— И что не так с выходом из барака?
— Известное дело. Утром выводят на перекличку. Не выйдешь? Ты прячешься? В бега собрался? А после переклички строят на работу. В барак вернуться решил, тебе зуботычин насуют. Ходить можешь, значит и работать можешь. А вышел на работу, берись за кирку. Только кто из барака не может выйти даже пинками понукаем, тот болен. И то, лежачему сунут разок, чтоб не забывался. Так что, не мог Пашнов не выйти.
— Мне всё понятно. Семён Алексеевич, Павел Денисович, желаете ли вы спросить кого по данному делу.
Юрьевич улыбнулся и покачал головой. Кобелев пожал плечами и сказал: "Нет".
— Тогда постановляю. Ивану Жохову пойти в церковь, совершить откровенное покаяние и смерено принять епитимью, в искупление своих грехов. Ибо был он нечувствителен к чужой болезни и не понимал страданий человеческих. Однако, признаю, что его усердие хоть и имело плачевные последствия, но старался он ради дела ему порученного. А также, я решил Дмитрию Грудову выразить своё неудовольствие за то, что без его ведома и прямого участия свершилось сие дело, в результате которого вверенная ему служба потерпела ущерб. Потерян пусть и скверный, но работник. Выражаю свою благодарность Илье Лузге за то, что не побоялся говорить правду. Определяю Ивана Лузгу на службу и при всяком разбирательстве дел с рабочими при строительстве моей дороги или на торфоразработке постановляю выслушивать его. Его определяю представителем и защитником рабочих во всяком разбирательстве. А для того чтобы Иван Лузга мог присутствовать при всяком споре между рабочими и надзирателями уволить Лузгу от работ и предоставить право свободно находится на дороге или торфоразработке по его усмотрению.
— К-хе, а если я не хочу? — Спросил Лузга.
— Откажешься служить, забьют насмерть. Сбежишь, оставишь мир без защитника, проклятия повиснут над твоей головой. Так ты согласен принять службу?
— Кхе, — усмехнулся мужичек, — попробуй, откажись.
— Вот и славно. Алексей Фёдорович, доложите по второму делу.
— Кх-м, поступило сообщение, что Сергей Листов и Пётр Плотник, будучи надзирателями, за малые деньги освобождали от работ. Также, отправляли оных в город, для покупки вина. Трудовую повинность раскладывали на оставшихся работников, чтобы дело не терпело убытка. Оное было замечено работниками, и городскими обывателями, их имена представлены, смотрителями Алексеем и Семёном, их отчёты представлены. Освобождавшиеся, их имена представлены, пояснили, что поступали так не по разу. Листов и Плотник брали с них за это десять копеек либо пять копеек, но с оказанием услуги. Бывалоа когда требовалось, они сами подзывали к себе работников и отпускали их без платы, но с поручением. Со всех поименованных взяты и приложены объяснения, сами они ожидают. Я закончил.
— Хорошо, Листова и Плотника, сюда, обоих сразу, — распорядился великий князь.
Листов был невысок и суховат, взгляд его суматошно скакал по окружающим, не в силах остановиться. Плотник, что ростом повыше и скроен получше, коротко бросил взгляд на великого князя и уставился в землю.
— Вы, как я понял, полагали, что разложив работу на оставшихся, не наносите мне вреда?
Надзиратели молчали.
-Если на мой вопрос не будет ответа, вас начнут бить.
— Да, — коротко бросил Листов, голос его был весьма высок для мужчины.
— Нет, -ответил Плотник, слегка растянув гласную.
— Нет в вас единства, как же вы делили деньги?
— Поровну, — ответил Плотник
— А на что ты деньги тратил?
— На вино.
— Хватало напиться всласть?
— Да-к, — Плотник пожал плечами, — когда как..
-Ну, сколько раз удалось вволю напиться?
Плотник оторвал взгляд от земли, посмотрел на великого князя, потом склонил голову набок и, подняв перед собой пятерню, принялся загибать пальцы, что-то бормоча под нос.
— Ну, раза четыре было.
— Три, — поправил Листов. — Вот чтоб всласть, так три.
— Так вдвоём не правильно. Угощать ведь, наверное, надо было? Не всё же самим?
— Так было б чем, — поспешил ответить Листов. — Самим еле хватало.
— Что ж, хочу послушать Грудова.
Старший надзиратель встал рядом со своими подручными.
— Да, Ваше Императорское Высочество.
— Как ты считаешь, был ли нанесён ущерб службе, если урок был разложен на оставшихся и выполнен?
-М-м-м, — Грудов явно не знал что ответить. — Не для моего умишки...
— Подобные мыслишки, — закончил за него великий князь. — Лузга, есть что сказать по этому делу.
— Так это, нет.
— Мне всё понятно. Семён Алексеевич, Павел Денисович, желаете ли вы спросить по данному делу? — Снова спросил великий князь и, получив отрицательные ответы, закончил: — Тогда я решил: Листову и Плотнику по двадцать розог, за то что они, вместо того чтобы побуждать рабочих к труду, использовали недостаточно большие уроки для личной выгоды. Грудову тридцать розог за то, что не усмотрел за своими подчиненными, и они смогли совершать свой проступок неоднократно. Евдокимову выражаю своё неудовольствие, ибо малые уроки соблазнили Листова и Плотника. Порядок наказания определю в конце рассмотрения всех дел. Алексей Фёдорович, следующее дело.
-Кх-м. Восемнадцатого в Мариенбургских казармах было обнаружено висящим в петле тело Желтухиной Галины. По свидетельству господина Паукера она погибла от удушения. Посторонних следов свидетельствующих о насильном повешении нет. Господин Паукер отмечает, что у Желтухиной был сифилис в ранней стадии, но он уже проявился. Был проведён розыск свидетелей, которые нашлись, имена указаны, и показали, что Желтухину против её воли неоднократно понуждал к прелюбодеянию Матвей Хомяков. Являясь надзирателем, он избивал её, угрожал несправедливым наказанием за неисполнение урока. Побои были столь сильны, что дважды она не выходила из барака, и господин Паукер свидетельствовал её тяжёлое состояние, давая освобождение от работы. Со слов свидетеля, имя указано, за день до смерти Желтухина говорила ей, что больна французской болезнью и боится, что заразила Хомякова. Когда же тот узнает об этом, то сотворит с ней лютое. Господин Паукер осмотрел Хомякова и выяснил, что тот также заражён. Проведён осмотр всех работников, обнаружено ещё две заражённые, имена представлены. Обе пояснили, что Хомяков понуждал их прелюбодеянию, угрожая побоями. Со всех поименованных взяты и приложены объяснения, сами они ожидают. Я закончил.
— Хомякова приведите, — распорядился великий князь.
Хомяков был молодым ростом выше среднего, щуплый, верхние передние зубы отсутствовали.
— Пока доктор не посмотрел, не знал что ты болен? — Спросил великий князь.
— Оговор это! — Крикнул Хомяков. — Я не угрожал.
— Ты не ответил, — спокойно сказал великий князь, и, повинуясь его жесту, гренадёр сунул Хомякову кулак в живот. — Ещё раз не ответишь, получишь палками. Так ты знал что ты болен, до того как доктор осмотрел тебя?
— Я... — Хомяков начал что-то искать взглядом. — Я... я не... знал.
— Ты не знал, — утвердил великий князь. — А не врёшь? Надо бы тебя на дыбе проверить. Эй!..
— Я знал! — крикнул Хомяков.
— Вот так лучше. Господин Паукер полагает, что ты болен давно и следы у тебя видны явственно. На весеннем осмотре тебя упустили, бывает. А ты сам решил не заявляться и никому не говорить ни доктору, ни Грудову. Что скажешь Дмитрий Пантилемонович?
— Так ить, вернуть его надо в рабочий барак.
— Помилосердствуйте! — Хомяков упал на колени.
— Лузга, что ты скажешь?
— Так, понятно. Если его в барак вернуть, то тут и до греха не далеко. Подумаешь, баб попользовал. Его уже бог наказал, а людям прощать следует научиться.
— Мне всё понятно. Семён Алексеевич, Павел Денисович, желаете ли вы спросить?
Офицеры не имели никакого желания встревать в происходящее, и великий князь огласил своё решение:
— Я решил: Матвея Хомякова назначить старшим в карантинный барак. От службы надзирателя его отстранить и урок на него распределять в равной мере с остальными. За то, что он, зная о своей болезни, ввёл начальство в заблуждение и через это заразил трёх работниц и одна из них в отчаянии самоубилась. Грудова наказать двадцатью розгами. Алексей Фёдорович, следующее дело.
— К-хм, Смотрителем Семёном, был замечен недостаток в рабочем пайке. Отчёт представлен. Дознавателем второй роты первого батальона первого полка легиона Захаровым, было проведено дознание. Отчёты представлены. По собранным свидетельским объяснениям, имена представлены. Надзиратель Паустов Фома забирал с рабочей кухни еду и продавал её городским обывателям. Деньги он делил со старшим по кухне Карсиным Михаилом. Свидетели коим было известно об этом, имена представлены, боялись донести на него. При розыске у Паустова денег найдено не было. У Карсина нашли два рубля с четвертью. Со всех поименованных взяты и приложены объяснения, сами они ожидают. Я закончил.
— Хорошо, Паустова и Карсина сюда.
Судя по азиатским чертам, в Паустове было изрядно южной крови. Карсин же был светловолос и сероглаз. Оба они стояли спокойно, смотрели прямо перед собой.
— Ты продавал моё. Где деньги? — спросил великий князь и по его сигналу гренадёр ударил Паустова в живот.
— Оговор это, — сдавлено ответил надзиратель выпрямляясь.
— Деньги где? — Паустову досталось ещё раз.
— Вот тебе крест, оговор.
— Грудов! — Крикнул великий князь, — ответь, где мои деньги?!
— Ваше Императорское Высочество, я ничего не знал об этом воровстве.
— Хорошо, Лузга, ты что скажешь?
— Так, чего тут. Нельзя на кухне работать и быть голодным, — ухмыльнулся Илья.
— Эту ерунду я и без тебя знаю, где мои деньги?
— Так я откуда знаю, мож отдал на сохранение кому, — пожал плечами Лузга.
— Алексей Фёдорович, Лукина приведи.
Из казарм вывели щуплого мужичка лет сорока с огромным синяком под глазом. Синяк был лиловым набухшим и этим глазом Лукин вряд ли что-нибудь видел.
— Андрей Лукин из удельных крестьян Её Императорского Величества Марии Фёдоровны, — начал читать отчёт дознавателя великий князь. — Ты ведь торговлишкой мелкой промышляешь. Ты готов мне рассказать, где деньги, которые ты выручал от продажи снеди, что была украдена у меня?
— Я... я всё расскажу.
— Падаль! — Рявкнул Паустов.
— А ты его не бойся. Ты же мёртвых не боишься, — улыбаясь, сказал Лукину великий князь, — говори.
— У меня деньги. Возле печки у стены половицу поднять нужно.
— Прекрасно, — великий князь обратился к стоящему невдалеке прапорщику третьего ранга: — Подняли половицу?
— Все половицы подняли, Ваше Императорское Высочество, — усмехнувшись, доложил офицер, — не извольте сомневаться. Вот.
По сигналу прапорщика к столу великого князя подошёл стрелок легиона и из небольшого чугунка высыпал перед ним деньги.
— Сколько здесь?
— Триста двадцать рублей ассигнациями и пятьдесят серебром, — улыбаясь, сообщил прапорщик.
— Благодарю за службу!
— Рады стараться, Ваше Императорское Высочество!
Лукин всхлипывал и мял на груди одежду. Он начал подвывать и рухнул на колени.
— Я... я же... двадцать лет, по копейке. Чёрт меня дёрнул... — он вскочил на ноги и бросился к Паустову с намереньем вцепиться. — Будь ты проклят, Федька! Душегуб!
Гренадёры оттащили его. Великий князь склонил голову набок, разглядывал Лукина. И тут он не понял, но почувствовал.
— Эй, стрелки! — Крикнул Саша, выхватывая сабельку из ножен. — Оружие товсь!
Произошла какая-то непонятная заминка. Паустов дернулся, вырываясь из рук сопровождающих, но было уже поздно. Растерявшиеся было гренадёры опомнились и повисли на нём, заваливая на землю. Карсин, так и не поняв происходящее, упал сваленный ударом приклада в спину. Двое стрелков поспешили на помощь гренадёрам, и вскоре придавленный к земле Паустов хрипел, пытаясь выкрикнуть проклятья.
— Так его лиходея, — злорадствовал Лукин, пытаясь встретиться глазами с великим князем.
Саша же внимательно наблюдал за выражением лиц у надзирателей. Они казались ему разными от сочувствующих, до радующихся, но он не заметил удивлённых.
— Что ж, деньги нашлись, мне всё понятно, — великий князь буднично убрал саблю и принялся поправлять одежду, — Семён Алексеевич, Павел Денисович, желаете ли вы что-нибудь спросить?
— Э-э-э, — протянул немного ошарашенный Юрьевич, — нет.
— Нет, — категорично подтвердил Кобелев.
— Тогда, я решил. Паустова передать дознавателю Захарову, а после окончания дознания, пороть его плетью триста ударов. Карсина предать Дознавателю, а после пороть розгами четыреста ударов. За кражу. Грудову за недосмотр триста розог...
— Я... — вырвалось у старшего надзирателя, но великий князь жестом заставил его молчать.
— Постановляю крестьянину Лукину вернуть из найденных денег триста рублей ассигнациями...
— Бла... — подорвался было Лукин, но ближайший легионер пихнул его в бок, и он замолчал.
— Я решил крестьянина Лукина, за продажу краденного бить розгами двести ударов. Определяю Лукина, обязанным мне службой, если он согласен. Ты согласен?
— Я... — Лукин принялся непонимающе оглядываться, — Да-а.
— Хорошо. Теперь определяю порядок порки. Поскольку многим указано значительное количество ударов, что приведёт к невозможности нести службу и повредит делу, надлежит порку проводить в несколько приёмов. А именно по десять ударов розгами каждое воскресенье после оглашения Божественной литургии. Наказание проводить на плацу Мариинских казарм.
Прежде чем уехать во дворец, великий князь отвёл в сторону Евдокимова.
— Алексей Фёдорович, остальные дела разберёте сами. Главное чтобы не пострадало дело, а людям придётся потерпеть. И ещё, поберегите Лукина, он может быть полезен. У Паустова наверняка есть дружки, они же не вдвоём воровали с кухни. Надеюсь, Захаров докопает до самого дна, а я завтра поеду в Батово. Давно там не был.
24 июля 1828, Павловск
* * *
Под крик Чернявского: "Дорогу Его Императорскому Высочеству!", десяток всадников, лишь немного придержав коней, промчали мимо постовых у театральных ворот и, выскочили на Липовую аллею. Великий князь, сопровождаемый своим наставником и начальником канцелярии Юрьевичем, а также гусарами из конвоя стремительно, но не переходя на галоп, пронёсся до самого дворца. Остановив разгорячённого жеребца, он спрыгнул на землю и, бросив поводья подбежавшему лакею, поспешил навстречу седовласому дворецкому.
— Куда? — Коротко спросил он.
— Её Императорское Величество в собственном саду, я провожу вас, Ваше Императорское Высочество, — неспешно произнёс степенный старик.
— Идёмте, Семён Алексеевич. Чернявский со мной остальные позаботьтесь о лошадях.
Разгорячённые, пытаясь не обогнать неспешного дворецкого, они направились влево вдоль дворцовой стены. Через узкий проход между Петропавловской дворцовой церковью и оградой они вышли к небольшому павильону, слева от которого, пересекаемый накрест двумя аллеями, находился собственный садик Марии Фёдоровны. На перекрёстке этих аллей возле вазонов стоящих на высоких тумбах, чуть ближе дворцу был установлен небольшой столик, за которым, расположившись на оттоманке, пила чай вдовствующая императрица. Всего одно свободное ажурное креслице указывало на количество ожидаемых гостей.
— Ваше Императорское Величество, наследник престола великий князь Александр Николаевич с сопровождающими, — неспешно продекламировал дворецкий.
— Ах, я рада вас видеть, — улыбнулась императрица. — Семён Алексеевич, вы наверно устали с дороги, сейчас вас покормят и предоставят комнату. Твоих гусар, mein Herz, тоже покормят и лошадей, я обо всём распорядилась. Проводи.
С последним словом она адресовала дворецкому взмах руки.
— Благодарю вас, Ваше Императорское Величество, — поспешил высказаться Юрьевич.
— Не задерживаю вас, а мы с Сашенькой попьём здесь чай.
Мария Фёдоровна улыбнулась и больше не проронила ни слова, пока дворецкий не увёл гостей, а стоящий неподалёку лакей не налил свежий горячий чай по чашкам. Саша с интересом наблюдал за происходящим. Наконец вдовствующая императрица лёгким движением руки отогнала от себя невидимую пушинку, и раздался топот спешащих удалиться людей, которые как оказалось, прятались за близлежащими деревьями и кустами. Лишь один молодой лакей, пробежав по аллейке к павильону, замер у него, настороженно глядя на вдовствующую императрицу.
— Я рада, что ты не отказал в моей просьбе приехать, — Мария Фёдоровна сделала глоток. — Не так уж часто тебе доводится бывать у меня. А скоро, возможно, более и не доведётся.
Саша открыл было рот, чтобы спросить, но замер, поняв, что это лишнее.
— Правильно, — улыбнулась Мария Фёдоровна. — Каждому отмерен свой срок. И как бы Иван Фёдорович не старался, божьего промысла изменить не дано никому. И хоть сегодня у меня прекрасное настроение, я не могу без озабоченности смотреть на твоё будущее.
— Я что-то делаю неправильно? — Поинтересовался Саша.
— На этот вопрос очень не просто ответить. Видишь ли... — Мария Фёдоровна задумалась, её пальцы принялись прощупывать ручечку чашки. — Ты очень похож на Павла Петровича.
— Я всегда полагал, что это Константин Павлович на него похож, я же...
— Ты не понял. Дело не во внешнем сходстве. Да и в ребячестве ты был совсем иным, но, последнее время, ты мне всё больше напоминаешь его...
— Тем, что я делаю?
— Как ты делаешь. Я уже предостерегала Ники, но нужно и тебе объяснить.
— Я слушаю, — Саша демонстративно отодвинул чашку, откинулся на спинку кресла и положил руки на подлокотники, принявшись поглаживать пальцами гладкое дерево.
— Хм, вот именно так... — задумчиво протянула Мария Фёдоровна. — Сколько я знала Павла Петровича, он всегда был человеком деятельным и умным. Помню, как он стремительно шагал по залам дворца, а адъютанты почти бежали за ним. Его цепкий и проницательный взгляд умел выделять важное. Он легко и милостиво награждал и мгновенно подвергал опале. Он быстро обретал интерес к делам самого разного рода и брался за них бодро и настойчиво. Как же ты похож на него... Он ставил всегда интересы службы государству выше прочих. А ещё он требовал такого же отношения от других, и за это его убили.
Она замолчала, видимо, ожидая от внука каких-то слов, но Саша молчал. Он не спускал глаз с бабушки, но не считал нужным что-то говорить.
— Ты знал? Впрочем... Запомни, Саша, российский самодержец всевластен, но иногда оказывается бессилен перед кинжалами заговорщиков. Именно это напугало твоего отца при декабрьском бунте. Это помешало твоему дяде расправиться с убийцами Павла Петровича. Государь всегда должен помнить, что делами своими он не только прославляет Российскую корону, но и порождает недовольство и зависть в чёрных сердцах. А уж они найдут льстивые слова и деньги, чтобы смутить подданных.
— Хм, — Саша решил, что настало время. — Иногда и деньги не нужны. Думаю, что указ о трёхдневной барщине, разрешение телесных наказаний для дворян и обязание являться к службе сами по себе смутили благородных подданных без всяких льстивых слов и чужих денег.
— О! Но государство требует службы. Оно нуждается в том, чтобы укоротить благородных в их своеволии. Польские вольности тому наглядный пример.
— Несомненно, — кивнул Саша, — но умаляя вольности неразумно держать при себе людей ими пользующихся. Люди возле государя должны зависеть от его жизни больше чем от милости других людей. Очевидно, они должны быть либо подняты с низов, либо оторваны от далёкой родины и черпать своё благополучие из рук государя. Находящиеся же при дворе аристократы...
— Ха, — усмехнулась Мария Фёдоровна, — какой ты молодец. А вот тебе задачка. Есть большое сложное дело, и поставить в его главу требуется человека умного, имеющего добрую славу в схожих делах и могущего сказать веское слово. И кого ты поставишь, своего прелестного Чернявского? Он-то предан тебе душой, но глуповат. И опыта в сложных делах никакого и неучён. Да и слову его никто не доверится. Вот и оказывается, что на стоящее дело придётся назначать лучших людей. И чем дело сложнее, тем большую важность обретёт поставленный на него человек. В министерское кресло не посадишь штафирку. Министр нужен. А кресло даст ему не только заботы, но и власть, пусть и не очевидную. И вот проснувшись утром, ты обнаружишь, что возле тебя человек такой величины, что он от тебя и не зависит вовсе. И отнять у него дело нельзя, оно погибнет, и оставить нельзя...
— Остаётся лишь одно заставлять этих больших людей мешать друг другу.
— Вот этим и озабочены многие государи. Когда же они забывают, что главными деятелями должны быть ни они сами, а назначенные ими люди, то становятся вровень с ними. И тогда, рано или поздно, равные объединятся против государя.
— Хм, — Саша почесал подбородок, — получается, когда я лично пытаюсь вести дела железной дороги, то становлюсь вровень с Мельниковым или Кларком.
— В государственном совете есть такая традиция, по результату всех обсуждений предоставлять императору два мнения по какому-либо делу. Тогда государь имеет возможность поддержать одну из двух групп уважаемых господ. При этом совершенно не в традиции государю самому изначально высказывать своё пожелание. Не могут ли члены совета почувствовать свою ненужность? — Мария Фёдоровна сказала последнюю фразу со странной интонацией, что было не понятно вопрос ли это. — А может для того чтобы заранее не позволять им собраться на стороне иного мнения.
— Тем не менее, государю, уже имеющему решение по нововведению, неприлично будет не подавать его в государственный совет. Очевидно, хорошо бы иметь людей, которые от своего могли бы дать тему для обсуждения совету.
— Примерно так, — улыбнулась Мария Фёдоровна, — при этом желательно, чтобы было непонятно, что это воля государя. А знаешь ли, как твой отец был обрадован, твоим проектом по крестьянским делам. Ведь ты смог независимо от его воли взволновать обсуждение в государственном совете. Кроме того, участвуя в этих обсуждениях, наследник приобретёт опыт и единомышленников по различным вопросам. Но я хотела сказать другое. Выбирая между двух предложений, государь оказывается, как бы, над схваткой противоборствующих мнений. Он стоит над равными. Ты ещё мал, тебе нужно учится. Матвей Егорович твой наставник и в заводских делах стоит выше тебя, но замечал ли ты, что когда ты начинаешь с ним обсуждать заводские дела, вы становитесь более равными?
— Хм, пожалуй, но как же быть, если необходимо вложить свою мысль, в которой ты не уверен.
— Тебе же доводилось писать эссе на тему предложенную Василием Андреевичем?
— Выдать задание и потребовать предоставление отчёта?
— Так можно. Я рада, что ты приехал, — Мария Фёдоровна улыбнулась. — Надеюсь, у тебя будет возможность погостить у меня недельку. В Батово ты потом съездишь, а отсюда поедешь в столицу. У тебя ведь там манёвры готовятся?
— Да, — великий князь смутился, — хорошо, я погощу.
— Это славно, комнаты для тебя и твоих людей уже готовы.
26 июля 1828, Павловск
* * *
После обеда вдовствующая императрица уединилась в своей половине, чтобы поспать. Доктор Рюль как обычно сопровождал её. А молодой и непоседливый наследник престола, направился в парк. Перейдя по чугунному мостику речку, в конце аллеи он заметил Сперанского, неспешно бредущего навстречу.
— Надо же, Михаил Михайлович, — известил великий князь Юрьевича.
— Да, действительно. Очевидно, ваш законоучитель хотел бы спросить с вас. Кстати, хочу и я выказать своё неудовольствие. В своём дневнике вы совершенно не упоминаете о беседах, что ведёте с Марией Фёдоровной едва ли не по часу после завтрака и перед ужином. Василий Андреевич не раз наказывал вам вести дневник подробнейше, ибо мысли изложенные на бумагу приобретают более строгий порядок. Вам же, как будущему государю, надлежит следить за своим умом.
— Не совсем так, — покачал головой великий князь, — Василий Андреевич был обеспокоен проходящестью моих ребяческих впечатлений и советовал мне сохранять их на бумаге. Но вы правы я действительно был слишком ленив. Я непременно дополню свои записи.
— Прекрасно.
— Александр Николаевич, рад видеть вас, — широко улыбнулся Сперанский, приблизившись на десяток шагов, — Семён Алексеевич, здравствуйте.
Они поздоровались, перекинулись парой фраз вежливости, и Юрьевич поспешил оставить воспитанника наедине с законоучителем.
— Не ожидал вас встретить здесь, Михаил Михайлович.
— Выдалась возможность... — ещё раз улыбнулся Михаил Михайлович и добавил: — Мария Фёдоровна посчитала, что я редко беседую с вами. И я с ней согласен. Надеюсь хотя бы вы не чувствуете в этом недостатке большой беды.
— Я очень сожалею об этом, но виню только себя. Мои постоянные разъезды и заботы не позволяют быть подле вас достаточно долго, чтобы впитать знания и опыт. А потому, я рад мудрости моей бабушки.
— Вы становитесь слишком большим льстецом, мой милый друг, — улыбнулся Сперанский, — а я таким не буду. Я приехал поругать вас.
— И в чём же моя вина? — удивлённо вскинул брови великий князь.
— Хм, — законоучитель задумчиво потёр подбородок, — даже сложно выбрать, с чего начать.
— Кхе, предлагаю начать с конца, — усмехнулся великий князь.
— Извольте, мне стало известно о суде, что был вами учинён в Гатчине. Должен поинтересоваться вашими представлениями о правосудии.
— Что ж, это очевидно будет долгий разговор, предлагаю пройти к большому каскаду. Резвость бегущей воды способствует быстроте мысли.
— Извольте, так всё же. Известные мне подробности суда, смущают меня. Богиня Юстиция, слугой которой я прихожусь, очевидно, осталась неведома вам. Это не может печалить вашего законоучителя.
— Хм, мне кажется, богиня за долгие века видала суды и похуже. Впрочем, что же так смущает вас?
— Да, у богини есть меч, чтобы карать осуждённых. Но суд она вершит, взвешивая на весах дурное и хорошее, и ради беспристрастности глаза её закрыты повязкой. И это символ истинного правосудия. Но кто же клал камни на весы в Гатчине, чтобы смягчить участь подсудимых? А сам судья, истребовавший свои деньги, насколько был он беспристрастен? Какой же это суд?
— Ха-ха, никакой! — Рассмеялся великий князь. — Я рад, что вы сейчас задаёте мне эти вопросы. Ведь скоро первые гарнизоны займут свои места в Финляндии, и надо бы сейчас устранить все неясности с правосудием и законом. Но я не буду вспоминать богинь Юстицию или Фемиду, а также Эвномию или Дике. Оставлю это римлянам и грекам, а расскажу, чем представляется мне закон и правосудие. Но начну я с главного. С истины о том, что богом данная в руки императора Россия, являет собой землю обетованную. И всем другим предназначено примкнуть к ней воссоздавая эдемский сад. Но также истина и в том, что человек несовершенен и многое ещё предстоит ему преодолеть на пути обретения своего истинного назначения. Всех нас ждёт дело. Возглавляемые государем мы, все, должны служить проведению божьему. Каждый на назначенном господом месте. И я на своём, вершу свои ребяческие дела.
Они на некоторое время замолчали, и великий князь продолжил.
— Вы спрашивали, насколько я был беспристрастен. Я был пристрастен, но не денежный ущерб был тому причиной. Пострадало дело, и я ради него принимал решения. Судьба же подсудимых меня не заботит. Они поставили себя первее дела, я лишь вернул их туда, где им место. Нет личной наживы, похоти, своевластия, честолюбия ничего нет, это людские придумки, есть только дело. Вы спрашивали, кто бросал камни на чашу добрых дел, защищая подсудимого. Никто. Потому что это не имело никакого значения. На одной чаше весов был ущерб делу, и уравновесить можно было только пользой для дела. И нет здесь места ни состраданию, ни милости, ни снисхождению. Есть лишь польза и вред. Желаете называть это разбирательство судом, извольте, но это особый суд. Это не выяснение обстоятельств долга между двумя купцами. Право слово вверенному мне делу всё равно кто из них получит деньги. Это не разбирательство за побои между пьяными мужиками. Это особый суд. И одной стороной в нём выступает дело и все кто служат ему, включая судью, а другой тот отщепенец, что посмел против дела пойти. И цель суда возместить ущерб делу, судьба же людей лишь преломляется через неё.
— Нет, подождите. Всякий суд должен основываться на законе...
— Я сделал что-то незаконное?
— Вы указали запороть человека.
— Он был уличён в краже у малолетнего наследника престола, а это тоже, что в краже у моего отца, — великий князь остановился и, закатив глаза, монотонно забубнил: — Соборное уложение сорок шестого года, глава третья. Хм... А будет кто царского величества во дворе украдет что ни буди впервые, и сыщется про то допряма, и того бити кнутом. А будет того же татя с краденым в государеве дворе поймают в другие, и того бити кнутом же, да вкинути на полгода в тюрму. А будет тот же тать пойман будет с краденым в государеве дворе в третьие, и ему за то отсечь рука, чтобы на то смотря иным неповадно было воровати, в государеве дворе красти... Так вот, уличив кражу у государя нашего, на земле принадлежащей ему, как кражу со двора государя, я определил бить плетью. Наверное, стоило бить кнутом, но я полагаю результат будет один, а подсудимый может при долгой порке и вспомнит чего, про своих подельников. Так что, Эвномию я умилостивил. Ну а справедливость, же заключается в том, что ущерб делу восстановлен. Виновный выявлен, и больше воровать не сможет. А если ещё и подельников выдаст, то Дике будет несказанно рада, ведь это она нашёптывала невидящей Фемиде, чью голову рубить. Повторюсь, это не тот суд, в котором два купца тягаются друг с другом, и мы можем быть беспристрастными. Это суд по делам государевым, если угодно, и высшая справедливость заключена в том чтобы эти дела не пострадали.
— Что ж, вы полагаете, что необходимы два вида суда в одном государстве и это не приведёт к хаосу и неразберихе?
— Я уверен, что их должно быть даже больше двух. Я готов пояснить подробно, тем более что мы дошли и можем присесть, — великий князь показал на скамейку, стоящую на берегу Круглого озера, как раз в том месте, где впадал поток от каскада.
— Рад буду услышать.
Они сели.
— В чём основное назначение правосудия... — начал великий князь, указывая открытой ладонью на гладь воды, — его назначение заключено в том, чтобы имеющиеся неурядицы разрешались, оставляя у людей впечатление справедливого решения. Однако, представление о нём у каждого своё. Можно лишь выделить нечто общее для разных групп людей. Тем не менее, всё равно не будет ощущения единства мнений. Государство, создавая законы, не сможет учесть всех. Более того, являясь результатом замысла божьего, оно должно принимать законы с учётом допустимого пренебрежения этими мнениями в пользу замысла. И получится, что все установления делятся на законы государственного, общественного и частного интереса. Последние из них могут существенно разниться, поскольку учитывают мнение разных людей. Отсюда и правосудие должно вершиться по— разному. По каким-то делам закон должен ставить во главу угла дознание и возмещение государственного интереса, по другим частные интересы должны приноситься в жертву обществу, по третьим частные лица должны соревноваться между собой за представление своего интереса, а по четвёртым дела должны разрешаться и вовсе без участия закона на основе традиции и здравого разумения. Вот и получается судов должно быть не менее четырёх разных по своей сути. Опять же разбирательства вещь затратная, разделение же судов по видам и по уровням позволит поберечь людей и деньги.
— Я, ещё когда читал ваше эссе о народном благоденствии, обратил внимание, что вы бессудный отъём душ у владетелей обозначаете как нечто заурядное.
— Вы, очевидно, не заметили, что решения об изъятии душ из владения не бессудны. Решению предшествует необходимое для него разбирательство.
— Но оно не предполагает защиту владетелем своего права.
— Оно не предполагает самостоятельную защиту владетелем своего права непосредственно при разбирательстве, но он вправе предоставить доводы со своей стороны. Комиссар рассмотрит и примет решение.
— И он же осуществляет обвинение.
— Вы были не внимательны. Обвинение осуществляет податель жалобы. Либо дело может рассматриваться и в отсутствие обвинения.
— Это совершенно непонятно.
— Попробую пояснить. Комиссар выполняет функцию разбирательства и принятия решения по делу. Он выясняет все важные обстоятельства, оценивает их и принимает решение. Ровно так в любом судебном процессе действует судья. Защиту интересов владетеля осуществляет он сам, сообщая комиссару свои доводы. В случае, если дело возникло по жалобе, то жалобщик может привести свои доводы. Но комиссар не связан доводами сторон, он обязан сам выяснить все обстоятельства и принять решение. Именно в силу таковой обязанности дело может возникнуть и в отсутствие жалобы, когда комиссару иным способом станет известно о соответствующих нарушениях. Что здесь непонятного.
— В том то и дело, что всё понятно, вы устанавливаете совершенно неправосудную систему, в которой комиссар одновременно сам разыскивает нарушения, сам выясняет все обстоятельства и сам их оценивает. Такое сочетание совершенно неправосудно.
— Почему? До настоящего времени подобное сочетание встречалось и у нас и в просвещённой Европе повсеместно. Всякий стражник берущий штраф с нарушителя реализует подобное сочетание.
— Но это допустимо когда речь идёт о мелочах, и на такого стражника всегда можно пожаловаться.
— Так и решение комиссара можно обжаловать. Что же касается мелочности, то я бы сказал иначе. Дело в целесообразности. Не целесообразно усложнять разбирательство по мелким нарушениям, поскольку это наносит ущерб государству больший, нежели штраф, но так же не целесообразно усложнять разбирательство, когда это вредит государству.
— Это как? Почему вредит?
— Вы упускаете из виду цель, ради которой мною был представлен проект. Эта цель освобождение владельческих крестьян. Поиск решения по достижению этой цели благословлен государем. Ради этой цели я предлагаю создать комиссариат и бескомпромиссно применять закон к владетелям. А через выявление нарушений закона отчуждать крестьян. Это государственная цель, и усложнение разбирательств наносит ей вред.
— Однако вы создаёте опасность, владетель даже не нарушающий закон будет лишён крестьян.
— Это возможно. Но это не является нежелательным проявлением. Всё сделано для того чтобы лишить его крестьян. Вся суть освобождения заключена в этом. Рознятся лишь способы. Кто-то предлагает указом, одним махом освободить их всех, оставив землю владетелям. Кто-то предлагает всех освободить с наделом земли, но обязать деньгами бывшему владетелю. Кто-то предлагает освободить без земли и обязать деньгами или работой бывшему владетелю. Я же предлагаю не делать этого в виде единого решения для всей России. Основное в моём предложении то, что крестьяне будут освобождаться постепенно через судебные решения и поэтому государство успеет их благоустроить на новых землях.
— Но владетели пострадают.
— Увы, кто-то должен страдать. Крестьяне уже пострадали достаточно. Остались владетели и казна. Я совершенно не желаю, чтобы казна страдала более, чем это требуется. Стало быть, придётся пострадать владетелям. Невозможно приготовить омлет не разбив яиц.
— Но недовольство...
— Разумеется, будет, но в том-то и прелесть моего предложения не освобождать всех одним махом. Несмотря на кажущуюся жесткость, я уверен, что дело будет тянуться шатко-валко. Комиссары начнут брать взятки и становиться на сторону владетелей. Их потихоньку будут ловить на этом. И так, помаленьку всё это освобождение растянется лет на десять. Главное не рубить сгоряча.
1 августа 1828, Санкт-Петербург
* * *
Великий князь готовился выйти в офицерское собрание, когда доставили пакет от Жуковского. Быстро пробежав глазами письмо, он сообщил Юрьевичу:
— Вот так, всё готово, а уговаривать пришлось как красну девицу.
— Вы уверены, что останетесь довольны рецензией.
— Я непременно её потом прочту, но главное сделано знаменитый Жуковский приложил свою руку. Теперь, я прошу вас, Семён Алексеевич, договориться о визите к Шишкову. Надлежит озаботиться хорошим цензором.
— Сделаю, ваше высочество. Однако, вас ждут, надлежит поспешить.
— Вы правы, идём. Всё остальное потом.
Они спустились в собрание, где их действительно уже ждали за большим обеденным столом обучающиеся в школе обер-офицеры легиона. Присутствующие вскочили с мест и слажено приветствовали наследника престола.
— Здравствуйте, господа. Извольте сесть, — с улыбкой ответил великий князь. — В ближайшие дни нас ждут важные события. Через две недели намечены манёвры. А сразу после школа переезжает в Вильманстранд, где уже готово всё необходимое. А стало быть, сегодня для многих из вас заканчивается обучение в обер-офицерской школе. Конечно, с о временем вам наверняка представится возможность вернуться в школу. Предстоящие вам повышения по службе послужат тому хорошим поводом. Но в ближайшее время вас ждёт размещение со своими подразделениями в гарнизонных укреплениях. Служба будет обучать вас и даст вам бесценный опыт, которым, я надеюсь, вы поделитесь со своими учителями. Сейчас же я хочу проверить, чему вас успели научить. Вам будет роздано по десять задач.
Великий князь махнул рукой, и нижние чины пошли вокруг стола, раздавая бумагу и карандаши.
— Первая простенькая, вам предстоит рассчитать носимый на походе вес каждого солдата стрелкового взвода. Вторая тоже не сложна, вам предстоит рассчитать заданный походный манёвр. Потом будут три задачи на манёвр в бою. И ещё пять на управление огнём в бою. Решения должны быть описаны достаточно подробно, чтобы проверяющие представили себе боевую обстановку и предвидимые вами возможные её изменения. На решение задач вам отводится три часа. Время пошло.
Великий князь вышел. Юрьевич последовал за ним.
— Знаю, что вы не одобряете моей задумки, Семён Алексеевич, но я уверен, что в результате всего из общего вороха бумаг мы найдём пару человек, на которых предстоит обратить особое внимание. Именно в этом вся суть сегодняшнего испытания. Конечно, вы правы в том, что ничто не заменит манёвры, но вот увидите...
2 августа 1828, Санкт-Петербург
* * *
Красновский вёл великого князя по ракетному заведению, давая попутно свои пояснения.
— Я распорядился временно приостановить сборку взводных ракет, поскольку к стрельбам необходимо подготовить не меньше четырёх зарядных ящиков, учитывая, что картечные гранаты будут нескольких образцов.
— Одобряю, — кивнул великий князь. — Здесь у вас что?
Они находились в первом помещении. Рабочий выкладывал на слегка наклонённый лоток, проходящий через два щита с отверстиями, отлитый на Александровском корпус.
— Это проверка калибра. Если шар не проходит через первый щит, его отдают на опиловку. Если проходит через второй, то он вовсе сейчас негоден для наших единорогов. После шар направляют в сверловку. Это в соседнем цехе. Там разделывают два отверстия: основное для установки пороховой колбы и малое для дополнения пулями. После шары взвешивают. Лёгкие идут под набивку плоскими осколками, тяжёлые — пулями. Предлагаю посмотреть на первичную набивку.
— Почему вы делите гранатные корпуса по весу?
— Я определил, что наполнение пулями более лёгкое. А при стрельбе вес гранаты определяет подбор заряда. Чтобы применять единые таблицы стрельбы нужно, чтобы гранаты весили одинаково. Мы добиваемся этого, не только проверяя вес шара, но и добавляя вместе с пулями мел в качестве наполнителя. Поэтому, загружая строго определённое количество пуль или осколков, мы доводим вес до требуемого мелом. Это позволит определить качество поражения мишеней. Так мы создаём четыре вида картечных гранат: с пулями в двадцать восемь и одиннадцать золотников, осколками чугунного листа в шестнадцать и восемь золотников. Вес осколков и пуль может несколько отличаться.
Они вошли в помещение, где четверо рабочих собирали гранаты. Каждый стоял верстаком с подвижной столешницей, на которой укреплялся корпус, и которую время от времени потряхивал рукой или киянкой.
— За каждым столом собирается один вид гранаты. После сборки она помечается краской. Столы мы сделали на скорую руку. Вся суть в том, что столешница, на которой закрепляется граната, может сдвигаться относительно основы стола. Вот смотрите, рабочий засыпает начальное число пуль и, устанавливая в неё пороховую трубку, трясёт столешницу, перераспределяя пули внутри. Пороховая трубка закрепляется поворотной крышкой, после чего пули добавляются через малое отверстие. Туда же засыпается нужное количество мела. При этом необходимо постоянно потряхивать столешницу, чтобы пули и мел распределялись по всему объёму. Также гранату приходится, время от времени, проверять на вес. Малое отверстие закрывается винтовой пробкой. И картечная граната готова. Пороховую трубку собирают в цехе для набивки ракет. Там же к ней прикрепляют свинцовую запальную улитку.
— Когда вы закончите работу?
— Мы делаем около сотни за день. Полагаю, завтра к вечеру будет готово.
— Значит, четвёртого можно назначить стрельбы?
— Да. Насколько мне известно, мишени уже все установлены.
— Вот как.
— Да, на поле установлены восемь групп мишеней. Полагаю десяти выстрелов каждым видом будет достаточно для общего представления, но для того чтобы определить точно наперёд вероятность уничтожения противника полагаю необходимым отстрелять по половине зарядного ящика под каждый вид гранат. После чего мы увеличим дистанцию и отстреляем вторую половину зарядных ящиков. Очевидно, что изменение крутизны траектории повлияет на размер области поражения.
— Однако первые выстрелы, скорее всего, окажутся неудачными, — покачал головой великий князь, — наверняка будет ошибка в определении времени подрыва гранаты.
— Несомненно, но все ошибки будут одинаковы для всех видов гранат. В связи с тем, что вес их и заряды одинаковы. Мы сможем с одинаковыми установками по углу и улитке стрелять всеми. Используя же четыре орудия одновременно, мы сократим время стрельб. Такая одинаковость с учётом значительного числа выстрелов позволит быть уверенными в средних значениях, полученных при стрельбах. Если бы мы делали по одному выстрелу каждой гранатой, то слишком многое зависело бы от удачи, но половина ящика позволит нам быть уверенными в результате.
— Наверное, можно было бы обойтись и меньшим числом выстрелов?
— Я не могу быть в этом уверен, поскольку до этого мне не доводилось отстреливать такие гранаты. Если бы речь шла о ядрах, хватило бы десятка для одной дистанции. Обычные гранаты непредсказуемы настолько, что не хватит и ста выстрелов.
— Настолько не предсказуемы?
— Да, мне доводилось ими стрелять. Многие лопаются при ударе о землю. Те, что взрываются, бывает, разлетаются на три четыре куска, не убивая никого. Удачно, если корпус разлетается на дюжину осколков. В них совершенно нельзя быть уверенным. В нашем же варианте, удара о землю не будет. Число осколков можно принять известным заблаговременно. Основной же вопрос насколько убойными они будут, особенно те, что направятся взрывом навстречу движению гранаты. И какое количество таких осколков будет. Поэтому мишени сделаны в виде многослойных щитов, чтобы не только выявить распределение осколков, но и их пробивную силу.
— Прекрасно. И во сколько вы собираетесь начать?
— Прошу вашего разрешения, в девять утра.
— Так рано? Полагаю, местные жители будут не в восторге.
— Думаю, стрельбы займут весь день. Сначала дадим первый залп. Затем надо выехать на место, осмотреть мишени. Всё сосчитать. Внести поправки. Это займёт много времени, может полчаса. Затем второй залп. Опять проверить. Затем третий. Снова убедиться. Четвёртый и пятый, потом проверить стабильность наводки. Затем дать ещё пять. Возможно, к полудню будет первый результат после десятка выстрелов. Затем можно разом выдать четыре десятка. Но это всё равно займёт часа четыре. Затем перевести стрельбу на другую дистанцию и после пары пробных выстрелов, положить туда пол ящика. Бог даст, к девяти вечера закончим. Откладывать же на другой день совершенно неразумно.
— Начните с восьми. Я предупрежу полицмейстера, — распорядился великий князь. — А там что?
— Там нарезают патчи, — пояснил Красновский, — в русской артиллерии их называют поддоны. Они нужны чтобы граната располагалась трубкой к пороховому заряду и при вылете граната не билась о стенки и не лопнула в стволе. Патчи необязательны, но у меня была возможность их сделать. Для неиспробованной ранее запальной втулке в виде улитки патч будет полезен.
— Вы правы, — задумчиво проговорил великий князь и улыбнулся, — А я про поддон совсем забыл. Будет у меня пара идей, но потом. Сейчас не время для этого.
4 августа 1828, Санкт-Петербург
* * *
Учитель закона божьего, отец Герасим, вздрагивал при каждом пушечном выстреле. Однако, урок необходимо было продолжать. Постоянно переезжающий с места на место наследник престола вынудил и своего духовника перейти на режим обучения в виде эссе по заданным библейским темам. Очевидно, Павскому это было не только непривычно, но и расходилось с первоначальными планами обучения, где основу должны были составлять задушевные беседы о сущности православной веры. Он бросил взгляд на листы, которые принёс с собой, и сказал:
— Что ж, милый друг, должен отметить, что ваш слог весьма не плох. Но те выводы, что вами были сделаны по некоторым притчам, оставляют меня в недоумении.
— Герасим Петрович, давайте будем откровенны и конкретны. Я получил задание, помимо прочего, разобраться и составить мнение по десятку притч из Евангелие. Я это сделал. Разумеется, я мог допустить ошибки. Мои эссе призваны послужить лишь поводом для нашей беседы. Сейчас на полигоне ведётся отстрел гранат сделанных по моей задумке, но весь сегодняшний день я намерен уделить исключительно нашим беседам. Мы можем поговорить обо всём. Этот день целиком наш с вами, но прошу не терять время на мягкости свойственные вам в общении с отроками. Я ошибся, укажите мне на это резко и уверенно. Я поспорю, и мы вместе убедимся в моей неправоте.
— Увы, — отец Герасим улыбнулся, — в вопросах веры, обычно не бывает людей правых или нет. Вера есть чувство. Разве можно быть неправым в чувстве или спорить о нём. Конечно, я спрошу вас по псалтырю и поговорим об истории, но это не является главным в ваших уроках. И если ранее я наказывал вам прочитать, запомнить, описать свои чувства, и вы весьма хорошо справлялись, то теперь...
— Я слушаю.
— Вам недостаёт образности мысли. Вы притчи, суть которых иносказательным образом донести мысль, воспринимаете слишком прямо. Я отобрал из них наиболее простые для понимания, но потерпел неудачу.
— Согласен, я молод и мог допустить ошибки. Давайте, посмотрим на притчу о работниках на винограднике как самую простую.
— Даже так, — широко улыбнулся Павский, — ну извольте. Вот ваше эссе. Прошу сразу открыть двадцатую главу от Матфея.
— Непременно, Герасим Петрович — улыбнулся в ответ великий князь, — скорее всего я действительно многого не понимаю, и вы поможете мне обрести истинное знание.
— Будем надеяться.
— Итак, от Матфея... — великий князь неспешно открыл нужную страницу Евангелие. — В простейшем смысле притча объясняет верующим, что царствие небесное доступно всем и тем, кто изначально верил в бога нашего, и тем, кто принял его в самый последний момент. И считая, что плата это есть восшествие в царствие небесное, те, кто перешли в истинную веру под вечер получат свою плату первыми. Всё так?
— Вы не точны. Надлежит обратить внимание на то, что первые могли быть уверены в том, что получат свою награду, она им твёрдо была обещана. Поздние же могли рассчитывать лишь на милость,— Павский поднял указательный палец в верх. -А в этом есть разница.
— Не уверен, что она достаточно большая, — почесал подбородок великий князь. — Хозяин и поздних обещал наградить за труд тем, чем следует. Таким образом, и им была обещана половинная, четвертная и подобная награда, в зависимости от времени. А вот то, что они получили по динарию, есть результат милости, которую хозяин проявил к поздним, но не пожелал оказать первым.
— Многие видят несправедливость в равном вознаграждении, но забывают о его свойстве. Под наградой понимается принятие в царствие небесное и даётся она милостью божьей всякому пришедшему к нему. Это единая награда, которая по сути своей не может быть ни уменьшена, ни увеличена. Люди же привычно воспринимают динарий как денежную плату, читая притчу буквально.
— Возможно. Притча есть способ иносказанием донести нужную мысль. Её рассказывал Иисус, а потому мы должны признать, что он подобрал лучшие слова из возможных, чтобы отразить потребную мысль. Стало быть, господь наш Иисус понимал все разночтения, которые возможны и каждое из них богоугодно. В силу прямого указания сад уподоблен царствию небесному, а хозяин его бог. Пришедшие в сад к вечеру не только уподоблены пришедшим с утра, но и награждены прежде их. Этим прямо указано, что люди принявшие веру изначально менее желанны для господа, нежели люди принявшие веру в последний момент. Что есть прямое потворство небрежности к вере. Ибо вполне достаточно грешить, и лишь при смерти покаяться и уверовать и прежде прочих попадёшь в царствие небесное. Вы не согласны с этим?
— Несомненно хозяин есть бог, — улыбнулся Павский, — но люди искренни пред ним. Они не таились от приглашения на работу, не отлынивали от неё. Просто так получилось, что хозяин позвал их позже. Откликнувшись на призвание своё, получили полную милость от бога нашего, ибо не по делам судит нас господь, а по вере нашей. И сила той веры не зависит от труда, а лишь от открытости сердца.
— Посему выходит благость, и соответственно принятие в царствие небесное, оказываются независимы от труда и времени исповедания истинной веры. По всему получается, приверженность праведной веры не только не поощряется, а наоборот новообращённые при любом исходе принимаются в царство Божие первыми, принижая тем самым усердность работы в саду.
— Ха-ха, — немного наиграно рассмеялся отец Герасим, — эта притча не об усердии верующих. Необходимо понимать, что всякое нравоучение имеет своей целью пояснить лишь нужное. Так о чём же притча? Многие неверующие сравнивают себя с праведными и сомневаются: "Если праведные столь долго и упорно молятся и заслуживают царствия, то мы только что пришедшие к богу разве можем рассчитывать на тоже." И это сомнение отворачивает их от истинной веры. Иисус же говорит нам: "Да, можете". В притче все работники усердны, и потому Иисус не полагает нужным считать их другими. Искренность верующих пришедших в веру вечером считается истиной, что не может указывать нам на таковое в нашей жизни. Но то есть притча. Всякий же познавший истинного бога, но отсрочивший принятие веры, есть притворный христианин и кара ему по вере его наступит непременно.
— Пусть в божьем деле время исполнения труда и откровенность его есть дело для бога не важное. И добрые христиане, следующие писанию должны признать, что всякий труд может иметь любую оплату, по желанию платящего за него.
— И что здесь не так? — улыбнулся отец Герасим, — господь впрямую указывает, что плата каждому, есть милость его, и не должно иметь зависти к плате другого.
— В притче речь идёт о вере и деле господне, о принятии душ в царствие небесное, но в жизни есть дело барское в принятии труда крестьянского. Сиречь, и пожин десятины может быть зачтён, по усмотрению барина?
— Сие есть не дело Церкви, И в этом я вижу большинство ошибок. За делами господними вы пытаетесь узреть дела господские. Святое же писание есть учебник духа, а не хозяйствования. То, что в притче упомянут виноградный сад и работники, вовсе не делает её прямым указанием, что так следует вести дела виноградарям. Начётничество, столь почитаемое многими христианами старого обряда, не позволяет за этими внешними символами постичь духа писания. Притча означает всего две вещи. Первая, что всякий искренне пришедший в истинную веру обретёт спасение. Вторая: что люди запоздало пришедшие в веру милее господу, как и раскаявшиеся грешники милее праведников. Ибо изначально верующие или праведные уже принадлежат Господу, другие же обретаются им и потому доставляют большую радость. Все же прочие смыслы, что люди пытаются найти, вычитывая слова, как то сделали вы, мой милый друг, есть умствования и попытка понять писание и применять его буквально.
— Пожалуй, вы правы, но почему начётниками вы полагаете старообрядцев, неужели наша церковь не имеет их?
— Всё дело в том, что при расколе выпав из лона церкви и оставшись без благ её, раскольники лишились истинной образованности. Хотя, среди них остались люди желающие постичь писание, но они не могли получить полноценное богословское образование, помогающего постичь суть веры, происходящей из духа писание, а не только из слова его. Сам раскол во многом был вызван правкой церковных книг. Цепляясь за устаревшие слова, раскольники не видели их истинного смысла, но буквы почитали священными и неприкасаемыми.
— И что же, они навсегда останутся такими?
— Отчего же. Со времён Алексея Михайловича часть православных выпала из лона церкви и лишилась не только благости, но и истинного познания веры. А суть в том, что при всём прочем разница между обрядами незначительна и зиждется лишь на человеческой упёртости. Упрямство исходящее из прямого, как у вас мой милый друг, толкования слов писания, принесло немало горя России. Мудростью же монаршей обряды давно объединены. Хоть и не всеми единоверие принимается...
— Единоверие, — великий князь почесал лоб, — это как?
— Полагаю, полезным быть вам завтра на службу в церковь Пресвятой Богородицы. Пока же откроем Матфея глава тринадцатая и обсудим притчу о плевелах.
— Подождите, — великий князь протестующее поднял руку. — Если Сад есть царствие небесное, хозяин уподоблен господу. И нанимая на труд в саду, бог приглашает к вере и обещает награду. Ведь так иносказательно должны мы воспринимать эту притчу. Но почему хозяин сада не нанял сразу всех работников ещё утром?
5 августа 1828, Санкт-Петербург
* * *
Великий князь в сопровождении Юрьевича и отца Герасима вышел из Церкви Благовещения Пресвятой Богородицы обернулся на парадный вход и трижды перекрестился троеперстием, как его всегда учили.
— Что скажете, Александр Николаевич, — поинтересовался Павский. — много ли эта православная служба отличается от привычной.
— По мне, так разница не велика.
— А за неё люди себя и семьи свои сжигали. И сейчас упорствуют. Бунтарствуют.
Они направились к возкам, и заметили графа Несельроде.
— Здравствуйте, ваше высочество! Здравствуйте, господа! — граф Несельроде стоял возле своего экипажа и внимательно следил за великим князем, — надеюсь, я не помешаю вам.
— Здравствуйте, Карл Васильевич, наоборот ваше присутствие может оказаться полезным. Но что привело вас сюда?
— У меня есть для вас новости, по моей слушбе.
— Я рад вас видеть, хоть я и удивлён тем, что вы решили встретить меня здесь, — великий князь оглянулся на церковь.
— Я посчитал, что могу ещё в дороге развлечь вас беседой, если вы согласитесь проехать в моём экипаже.
— Вот как, крайне интересно. Герасим Петрович, я надеюсь, вы дадите мне возможность посвятить остальное время другим занятиям. Я постараюсь к концу следующей недели переделать свои эссе с учётом ваших замечаний.
— Конечно, мой милый друг, я не буду задерживать вас.
Они распрощались, великий князь и Юрьевич в ландо министра направились в Ракетное заведение, а Павский в экипаже великого князя поехал к Зимнему.
— Коротко суть мошно высказать так, — Несельроде демонстративно похлопал по папке с бумагами, — Испанский посол передал нам из Мадрида депешу. Испанская корона не утратила своего влияния на мексиканской земле. Многих не устраивают эти новые порядки и они если не штыком, то словом готовы поддершать испанскую корону...
— Вы так витиевато пытаетесь обозначить шпионов, сообщающих о происходящем в Мексике? — усмехнулся великий князь, — не удивлюсь, если половина из них католические священники. Я слышал, едва придя к власти, республиканские вожаки поспешили наложить руку на церковное имущество.
— Вы правы, Александр Николаевич. Так вот, через этих людей Мадрид получил известие о том, что наши войска высадились на поберешье почти одновременно в девяти местах.
— Успешно?
— Да, мексиканские власти не смогли организовать отпор. Малочисленные гарнизоны сдавались по ходу двишения наших войск. Однако, нушно понимать, что это испанские новости. Я полагаю, что только донесения в нашу канселярию позволят делать какие-то выводы.
— Окончательные выводы можно будет сделать примерно через пару лет после окончания войны, — махнул рукой великий князь. — А вот быстро получать новости это полезно. Известны ли подробности? когда высадились? Где? Куда направились?
Несельроде открыл папку.
— Двадсать второго мая эскадра высадила десант возле Сан-Франсиско и сходу взяла город. Оставив гарнизон, она двадсать пятого таким ше способом взяла Санта-Барбару. Двадсать седьмого Сан-Мигель. Тридсать первого небольшой десант высашенный на океанское поберешье занял Ла-Пас. Второго июня был взят Масатлан. И возле него разбит основной лагерь. Третьего десант взял Акапонету. Четвёртого штурмом взята Синалоа. И в тот ше день наши войска заняли Компостелу. Шестого десант почти в тысячу штыков и при пушках занял Гуаймас при поддершке эскадры с моря. На этом высадки завершились. Оставленные гарнизоны принялись захватывать близлежащие городки. Двадсать шестого мая взяли Сан-Карлос, Давдсать девятого Сан-Педро, Тридсатого Сан-Луис и Сан-Томас. Что касается войск возле Гуаймаса, то на момент известий есть лишь недостоверные слухи, что они двинулись к Масатлану частью вдоль горных хребтов, а частью морем. Войска из под Масатлана очевидно намериваются идти к Гвадалахаре.
— Какие ещё известны подробности?
— Я сделал полный перевод, — Несельроде протянул великому князю три исписанных листа.
— Нет, доедем, прочту на месте, — возразил наследник престола. — Можете ли сообщить ещё что-нибудь на словах?
— Из других новостей. Наша эскадра задершала возле мексиканского берега шхуну с орушием. Судно шло под флагом Соединённых Штатов. Его отконвоировали на Кубу. Всем очевидно, что орушие предназначалось мексиканским бунтовщикам. Испанские власти продершат судно в аресте до окончания войны, но вряд ли это удастся доказать. А значит, что казне придётся компенсировать задершание. Но есть надешда, что испанцы, которые тоше задершали уше два судна под американскими флагами найдут способ выйти из ситуации.
— Я об этом не подумал, — раздражённо махнул рукой великий князь. — Нельзя полагаться на других, нам нужен свой человек на Кубе, который будет блюсти интересы короны.
— Я полагаю не поздно направить такого человека по моему ведомству, — кивнул Несельроде, — но нушен не дипломат, а следователь. У меня таких нет. Остаётся понадеяться на испанцев.
— Нет, нет. Нет, нет... — приговаривал великий князь, наблюдая за окрестностями. Через некоторое время он решился: — Сейчас будем в Заведении попробуем найти человека.
— Ну, это уже совсем скоро, — отметил Юрьевич, — и кого вы полагаете определить?
— Толкемита. Он, конечно, не очень опытен. Но производит впечатление человека вёрткого и образованного. То, что он католик, только на пользу делу будет. Сейчас приедем, сразу пошлите за ним.
— Он должен быть на воскресной службе.
— Хорошо, значит пошлите туда. Надо бы решить с ним сегодня, и желательно не заставлять Карла Васильевича ждать более необходимого.
Прибыв в Ракетное заведение, они расположились в офицерском собрании и, не спешно попивая чай, скрасили ожидание беседой. Несельроде интересовался железной дорогой и другими заботами великого князя. Так неспешно речь пошла о команде направленной на войну, а там и о политике.
— И всё ше, независимость Греции многими представляется как основная цель противостояния с османами, — высказался Несельроде, — И Англия, и Франция и остальная Европа именно этого и ожидает.
— Я мыслю иначе. Давайте посмотрим на главные желания России на юге. Нам хотелось бы беспрепятственно проводить свои суда через Босфор, — Великий князь принялся демонстративно загибать пальцы на левой руке. — Нам нужно забрать восточное и юго-восточное побережье Чёрного моря под свою руку, дабы отрезать горцам возможность получения оружия и наилучшим образом держать в руках торговлю с Персией. Нам хотелось бы иметь большее влияние на Молдавию и Валахию. Нам хотелось бы иметь союзника на юге, который всегда будет готов помочь нам в борьбе с османами и для этого будет достаточно силён. Также, неплохо было бы расширить своё влияние на территорию Болгарии и Сербии, но спокойный южный сосед предпочтительнее. И только после этого нам может быть интересна судьба Греции как молодого государства дружественного нам. По случаю же, если эта Греция будет предпочитать дружбу с Францией или Англией, то право слово, лучше она была бы в составе Великой Порты. Отсюда очевидны желаемые условия мира. Предстоит договориться о проходе судов. Необходимо забрать побережье вплоть до Трапезунда. Забрать целиком устье Дуная с землёй до Констанца. Расширить своё влияние на Молдавию и Валахию. Отдать персиянам Багдад. Кроме этого, неплохо было бы получить контрибуцию. Весьма хорошо создать Болгарское княжество под османским протекторатом, но с нашим влиянием. Причём границу княжества по югу провести по хребтам и перевалам. Это позволит осложнить дальнейшие войны и сделать расклад сил на Балканах более постоянным. И только в последнюю очередь требовать от турок соблюдения Лондонской конвенции, которая составлена отнюдь не в интересах России.
— Если вы так уверены, что свобода Греции не в интересах России, то зачем вообще это обсушдать при заключении мира?
— Карл Васильевич! — Великий князь театрально всплеснул руками, — а как же Каподистрия. Государь, очевидно, обещал ему помощь. Нельзя так просто отвернуться от него. И было бы волшебно, если бы он и был вся Греция. Ах, если бы Греции можно было бы дать автономию, которая в действительности таковой бы не являлась. Чтобы Россия настаивала, но Порта смогла бы отстоять своё, в этом вопросе.
— Но почему вы не полагаете вашным факт притеснения православных. И предпочитаете земли закавказские?
— Отнюдь, я уверен, что это важно. Но приобретение земель под свою руку или в братские государства должно быть связано не только с этим. Наибольшую ценность имеют сами земли и возможность извлечения из них выгод, как прямых, так и опосредованных. Защита же православных при этом оказывается важной и правильно, но не главной.
— Однако, общая вера помогает удершивать земли в покое.
— Несомненно, но в нашем веке достаток и возможности свободно его приумножать на связи с Россией способствуют покою в землях значительно больше, чем общая вера. А дать возможность обрести достаток можно только в землях сулящих прямые выгоды. В исламском, хотя он не совсем такой, живущем на торговле Трапезунде обрести достаток легче, чем в Варне. Поэтому эти земли оказываются предпочтительней болгарских. Что же до греческих земель, то они и вовсе для нас бесполезны, да и не согласится никто передать эти земли под нашу руку. Торговлю же с греками можно иметь без относительно их свободы.
— Полагаю, английские купсы, торгующие через Трапезунд с персиянами, будут не очень рады, отходу этих земель в Россию, — улыбнулся Карл Васильевич.
— Уверен в этом. Главный же вопрос, на что они готовы решиться, чтобы этого не допустить. Может войну нам объявят? — ухмыльнулся великий князь.
— Возможно многое. Например, увеличение пошлин на русские товары.
— А английским купцам, торгующим с нами, не хватит сил заткнуть глотку своим друзьям, поставляющим товары в Персию?
— Кто же может знать.
— В любом случае, они могут и дальше торговать через Трапезунд, неважно под каким флагом находится таможня.
— Если на Трапезунд не будет распространён указ от двадцать первого года, то торговля там быстро зачахнет. Через Тифлис транзит их товаров станет существенно выгоднее, если они смогут отвадить от туда франсузов. Вот и получается, что у них есть основания для опасений.
— Действительно, если задушить торговлю в Трапезунде, то о лояльности населения можно только мечтать. Ни что не поможет. Но ничто не мешает ограничить поток иностранных товаров через Тифлис...
Вошёл унтер-офицер и сообщил, что Толкемит ожидает.
— Пригласите, — распорядился великий князь и продолжил: — И не мог помочь. Только цена товара, его качество и поставляемое количество способны отвоевать и удержать Персию для русских купцов. А запреты всегда найдут как обойти.
Толкемит в белоснежной форме стрелка первой статьи вошёл в офицерское собрание. Поздоровался и замер, щёлкнув каблуками.
— Присаживайтесь, — указал великий князь на стул возле Юрьевича. — Вы поступили на службу в ожидании карьеры. Так вот у меня есть для вас поручение, которое сможет поднять вас высоко. Я понимаю, что вы ещё не освоились в качестве офицера легиона, но особые обстоятельства вынуждают меня обратиться к вам с предложением. Не желаете ли чая?
— Нет, благодарю, Ваше Императорское Высочество.
— Что ж... Дело заключается в том, что мною была допущена ошибка, которая грозит существенным убытком для короны. Полагаю государь, будет весьма недоволен моей непредусмотрительностью, но вы... господин Толкемит, могли бы помочь мне исправить ошибку. Возможно, вам известно, что наши войска помогают испанской короне вернуть принадлежащие ей земли в Мексике. Для предотвращения поставок бунтовщикам оружия наши и испанские суда рёйдируют возле мексиканского побережья. Уже задержано три подозрительных судна с оружием. Но суда шли под нейтральными флагами и, если не будет доказан умысел на поставку оружия бунтовщикам, их придётся не только освободить, но и компенсировать владельцам удержание. Этого необходимо избежать. Испанцы будут держать суда в аресте до окончания боевых действий и сами будут стараться доказать умысел, но мы не можем положиться на них полностью. Мне нужен свой человек на Кубе, который приглядывал бы за испанцами и самостоятельно попытался бы разговорить капитанов и экипажи и добыть нужные доказательства. Это хороший опыт для будущего дознавателя легиона. Потому я готов назначить вас в обер-офицеры, чтобы ваш чин соответствовал дворянскому происхождению. Кроме того, вы поедите как чиновник ведомства Карла Васильевича и будете подотчётны не только мне, но и ему. Работа предстоит сложная, добывая доказательства весомые даже для иностранного суда, вы не сможете прибегнуть ни к пыткам, ни к неприглядным приёмам. Скорее всего, вам придётся подружиться с капитанами и экипажами. Это потребует существенных трат, суммы на них вы получите. Однако, денег может не хватить и вам придётся что-то придумывать самому. Кроме того, я буду рад, если на Кубе вы найдёте друзей среди испанцев. Вы готовы взяться за это дело?
— Да, Ваше Императорское Высочество.
— Прекрасно... господин Толкемит...
— Я буду рад, если вы будете обращаться ко мне по имени и отчеству, — заметив затруднение, вставил своё слово поляк.
— Превосходно, Даниэль Болеславович. Подробные инструкции от меня вы получите послезавтра и поступите под руку Карла Васильевича. Он вас проинструктирует по своей службе и поможет добраться до места. Свои отчёты будете пересылать через его ведомство. Вы можете быть свободны.
— Честь имею, господа, — Встал и щёлкнул каблуками Толкемит.
Когда поляк вышел, Несельроде поинтересовался у великого князя:
— Вы полагаете, он справится?
— В этом нельзя быть уверенным полностью. Но его биография свидетельствуют о нём как о человеке изворотливом и сообразительном. Он вполне может справиться. Но, полагаю, будет сильно воровать. С этим можно и смириться, если он найдёт достаточное число друзей для России. А со временем мы ему подыщем компаньона. Можно присоединить к нему кого-нибудь из вашего ведомства, что бы приглядывать. Кроме того, если всё сложится удачно, и мы заберём Калифорнию, понадобятся люди имеющие знакомства в тех краях.
6 августа 1828, Санкт-Петербург
* * *
Великий князь подошёл слева к закреплённой на деревянном щите карте и взял в руки тонкий деревянный прут и улыбнулся, подумав: "Наконец-то действительно школа. Указка. Доска, пусть и не чернёная. В Финке совсем обживёмся. Там уже и церковь легионная готова и госпиталь вот-вот... ну да, пока мы здесь..."
— Кх-м, господа! — начал свою речь наследник престола, и окинул взглядом сидевших в собрании офицеров. — Этот и следующий день остались на подготовку, и послезавтра манёвры. Цель, наглядно отработать изучавшуюся до того лишь в классах тактику действия легиона при встрече с противником. В манёврах принимают участие: батарея первого полка, второй и третий батальоны первого полка, первый и второй батальоны второго полка, а также полагаемые им обозы. Учитывая, что обозы ещё не полностью сформированы, они во многом будут лишь обозначены телегами со стрелковым припасом. Означенные войска восьмого в шесть утра покидают Ракетное заведение и на дороге от Московского тракта формируют походный порядок. Авангард, третий батальон первого полка. Передовой разведкой являются его конные стрелки. Второй батальон того же полка составляет арьергард. Конные стирелки этого батальона обеспечивают передачу команд по колонне. Первой в основной колонне идёт батарея, затем батальоны второго полка. В хвосте основной колонны движутся полковые, а затем батальонные и ротные обозы в порядке следования батальонов. Конные стрелки второго полка находятся по обе стороны от основной колонны и обозначают собой фланговое походное охранение. Командиры полков находятся в голове основной колонны. Конечно, эта колонна на полтора полка не может считаться образцовой, но для учебных целей сгодится. Как не сложно предугадать в двухполоковой колонне, сразу за батареей первого полка шла бы батарея второго, а авангард был бы усилен ещё одним батальоном. В таком порядке колонна движется через Ракетное заведение по полю в направлении редута. По этой части есть вопросы?
Все молчали.
— Хорошо. Заметив установленные мишени. Разведка даёт сигнал об обнаружении противника. Командир колонны отдаёт приказы к бою. Наступает вторая стадия манёвров, в которой колонна разворачивается в боевой порядок, одновременно переходя в наступление для проверки противника боем. Авангард, не останавливаясь, разворачивается в боевой порядок и осуществляет наступление на противника. Надеюсь, господа офицеры помнят, что огонь из наших винтовок эффективен примерно с шестисот шагов. Поэтому наступающий батальон должен открыть огонь по врагу примерно с этого расстояния, но не приближаться ближе четырёхсот шагов. Пока авангард ведёт проверку боем, за ним разворачивается батарея и батальоны основной колонны. Эффективный огонь батареи, позволю себе напомнить, около тысяча восемьсот шагов. Именно на этом расстоянии до мишеней занимает позицию батарея, — Великий князь указкой показал место на карте. — Батальоны основной колонны, не останавливаясь, разворачиваются к бою, расходятся по полю, образуя единый фронт, и направляются на помощь авангарду. Арьергард разворачивается к бою и занимает позицию за батареей, являясь резервом. Конные стрелки собираются на левом фланге возле батареи и готовятся к конной атаке. Именно так легион должен действовать при встрече с неприятелем. И на этом вторая стадия завершается. Если противник не выдерживает проверки боем и отступает, то батальоны основной колонны начинают его преследовать. Авангардный батальон отводится в резерв. А батарея начинает следовать за наступающими стрелками. Но наши мишени не думают бежать. Более того, переходят в атаку, заставляя наших храбрецов перейти к обороне.
Послышался небольшой смешок промеж слушающих. Великий князь воспользовался этим, чтобы передохнуть и встать справа от карты.
— Итак, противник наступает, — он, ладонью проведя по карте, обозначил направление воображаемого наступления, — На манёврах об этом известит красная ракета, пущенная в направлении противника. По этому сигналу авангардный батальон начинает отступать, ведя огонь и стараясь удерживать расстояние до противника от четырёхсот до шестисот шагов. Батальоны основной колонны останавливаются и готовятся встретить противника огнём с шестисот шагов. При этом они готовят место для отступающего авангардного батальона. Когда этот батальон поравняется с основными, все вместе, они начинают отступать под натиском противника, выдерживая дистанцию до четырёхсот шагов пока их линия не достигнет батареи. А точнее, в ста шагах от батареи батальоны останавливаются и готовятся отразить атаку. Всё это время батарея ведёт огонь по противнику. Переводя его по фронту следуя указанию командира колонны или назначенного им человека. Конные стрелки отходят левее и занимают позицию для конной атаки во фланг. Дело доходит пуска ракет из взводных и батальонных гранатомётов. По одному выстрелу. И, по зелёной ракете, легион переходит в контратаку. На этом заканчивается третья стадия манёвров. Сейчас продолжим.
Великий князь снова встал слева.
— Продвигаясь вперёд, стрелки батальонов ведут непрерывный огонь. Конные стрелки идут слева, стараясь обойти мишени с тыла, — великий князь указкой прочертил траекторию движения конницы. Арьергардный батальон бросается слева вперёд, не ведя огня и стараясь обогнать наступающую линию батальонов. По приближению к мишеням на триста шагов батарея прекращает огонь. Со ста шагов стрелки прекращают огонь и атакуют противника в штыки. После чего с победой возвращаются. На этом манёвры считаются оконченными. Надеюсь мне не надо напоминать господам офицерам, в каком порядке батальоны, роты и взвода ведут наступление, отступление и стоят в обороне. Особо обращаю внимание офицеров на необходимость проверить отсутствие у стрелков и у артиллеристов боевых выстрелов. Только половинные учебные заряды могут находиться на манёврах. Ни одного боевого. Теперь, прошу задавать вопросы.
9 августа 1828, Санкт-Петербург
* * *
— Господа офицеры, — великий князь сделал паузу, добиваясь тишины от собравшихся в офицерском собрании участников вчерашних манёвров. — Не дожидаясь пока вы подготовите свои отчёты, считаю необходимым высказать своё недовольство вчерашним. С одной стороны манёвры удались. Они наглядно показали, что легиону недостаёт слаженности. Если бы мишени были решительней, то они без труда одержали бы над нами победу. Вам, господа, необходимо научиться видеть поле боя, понимать своё место на нём, чувствовать соседние подразделения, для чего необходимо наладить с соседями связь. К каждому командиру взвода прилагается до трёх человек для посыльных нужд. Их надлежало гонять между подразделениями, обеспечивая непрерывное оповещение соседних и старших командиров. Нет связи, нет взаимопонимания. В результате каждая рота и взвод, творила что-то своё, без оглядки на других. Именно отсутствием должной связи можно объяснить то обстоятельство, что обоз авангардного батальона не смог найти свой батальон. В результате, истратив носимый запас патронов и исчерпав взводные, батальон прекратил огонь и в контрнаступление пошёл без единого выстрела. Но больше всего меня огорчили рядовые. Звеньевые не чувствуют друг друга, они не способны ни наступать совместно, ни отступать. Лишь выстроенные в обороне унтерами, они хоть как-то становятся похожи на стрелков легионеров. Звено это семья. Звеньевые должны понимать друг друга лучше, чем родные братья. Затылком видеть своих. А не натыкаться на них создавая беспорядок при перемещении. Именно в этом я вижу наибольшую беду нашего легиона. Командирам надлежит следить, чтобы звенья, орудийные расчёты и отделения как можно больше различной работы выполняли вместе, чтобы они спали вместе, если за одним столом. Время, усилия унтеров, манёвры, забота обер-офицеров превратят их в настоящих стрелков. И через год другой на наши манёвры уже не стыдно будет пригласить государя. Но время это самый дорогой товар, а потому у меня есть для вас подарок. Прошу всех за мной.
Великий князь махнул рукой и направился к выходу. За основным цехом ракетного заведения на ровной площадке была установлена сетка, расчерчено поле и шесть рядовых под присмотром унтера перебрасывались мячом. Трое с одной стороны сетки, трое с другой. Великий князь взобрался на телегу, которая привезла сегодня ночью всё необходимое для игры и, подождав пока все соберутся, объявил:
— Я дарю вам легионную игру в мяч. И велю всем играть в неё, включая господ обер-офицеров. А чтобы было больше задора, в ближайшее время определю порядок проведения соревнований во взводах, ротах, батальонах и полках и назначу денежное вознаграждение победителям. Игра простая. Команда три человека, и я настаиваю, — великий князь протянул руку вперёд, демонстрируя указательный палец, — чтобы это были люди из одного звена, орудийного расчёта или же унтера или обер-офицеры одного взвода или роты. Именно играя, вы научитесь сами, и научите своих солдат чувствовать друг друга без слов. А главное для игры почти ничего не нужно. Ровная площадка три на шесть саженей. Пара столбов чтобы подвесить сетку на высоте в восемь футов. Да мяч диаметром в два фута. Всё это я приказал достать вчера вечером. Нашлась рыбацкая сеть. Мяч сплели из ивовых прутьев и наскоро обтянули двумя слоями полотна. Всё готово. И игра проста, нужно перебросить мяч на сторону противника, так чтобы он упал в поле. Противник же будет пытаться его поймать и перебросить обратно. Мяч упал на поле, бросавшая команда получает очко. Кто набирает пятнадцать тот победил. Более подробные правила можете прочитать.
Великий князь сунул бумаги ближайшему офицеру.
— Здесь несколько списков. Впрочем, позже я издам подробный циркуляр. А пока предлагаю вам насладиться игрой этих стрелков. Какой счёт, Петр Кузьмич?!
— Четыре, два, первое звено ведёт, Ваше Императорское Высочество! — быстро отозвался унтер, осуществлявший судейство.
— Понаблюдайте господа, Пётр Кузьмич вам подробно пояснит правила. А мне надлежит поторопиться.
10 августа 1828, Гатчина
* * *
— Надеюсь, паровоз после ночного прогона проверили? — уже второй раз задал вопрос Мельникову великий князь.
— Не беспокойтесь, ваше высочество, всё сделано в наилучшем виде, — ответил инженер, с тревогой наблюдая как рабочие подцепив крюками поддоны с торфяными брикетами волокут их по платформе и затаскивают в вагоны.
Собравшаяся вокруг толпа шумела, наблюдая за происходящим. Мария Фёдоровна присела на стульчик возле паровоза и с интересом рассматривала это пыхтящее чудовище. Рядом стоял митрополит Серафим и готовился к торжественному освящению. Но поезд ещё не был загружен. Пустыми оставались не только два пассажирских вагона в хвосте, но и четыре из шести платформы под торф ещё ждали своего груза. Местные мальчишки облепили всё возвышающееся над толпой. Легионеры отделяли чистую публику от быдла. А конвой верхом кружил вокруг поезда, не давая к нему приблизится редким прорвавшимся сквозь оцепление счастливчикам.
— Смазку осей обновили? — очередной раз поинтересовался великий князь.
— Да, всё проверено и подправлено. Сам путь тоже проверили и выставили вдоль него стрелков. — ответил Мельников, наблюдая за погрузкой, и с явным нетерпением добавил: — Когда же они закончат.
Великий князь, посмотрел на брегет и отметил:
— Это мы торопимся изрядно, а погрузка не вышла за отведённое время. И всё же не следует ли им поторопиться. Мария Фёдоровна ждёт, а её время существенно дороже нашего. Павел Петрович прошу вас, распорядится.
— Хорошо, — кивнул Мельников и отправился к Евдокимову.
Результатом стало то, что на платформу выбежали дополнительные рабочие которые досками стали подталкивать поддоны помогая погрузке. Дело пошло значительно быстрее. И вскоре все платформы были загружены.
— Ваше Императорское Величество, — великий князь поклонился вдовствующей императрице, — всё готово. Дозвольте начать.
— С богом! — Мария Фёдоровна перекрестила внука и обратилась к Серафиму: Ваше Высокопреосвященство, прошу вас начать.
Митрополит вышел вперёд, послышалось: "Шапки долой!" и все мужчины сняли головные уборы. Началась церковная служба освящения первого в империи паровоза и чугунной дороги.
Толпа смиренно слушала речитатив священника. При слове "Аминь" все шумно вздохнули, перекрестились и надели шапки.
— Ваше Императорское Величество, — склонился к бабушке наследник престола, — желаете ли проехать?
— Страшновато, но я с удовольствием, только хочу mein Herz, чтобы ты был подле меня.
— Непременно. Павел Петрович вы, как уговаривались, возле машиниста. Алексей Фёдорович! — великий князь окликнул Евдокимова. — Приглашайте господ в вагоны следом за Её Императорским Величеством. И напоминаю о своём дозволении мальчишкам-смотрителям прокатиться на торфяных платформах. Всё, прошу на посадку!
Гости расселись по вагонам, и под крики "ура" поезд тронулся. Паровоз неспешно но уверенно набирал скорость и на двадцати вёрст в час он пошёл ровно. Недавно уложенный и выровненный путь практически не давал вагонам качки. Это произвело наибольшее впечатление на императрицу.
— Прекрасно, как на санках. А он может быстрее? — поинтересовалась она.
— Может, — улыбнулся великий князь, — но мы решили для первого раза не гнать. Кроме того, надо пожалеть коней.
Он жестом указал на конвойных сопровождавших поезд верхом.
— А сколько с такой скоростью он может проехать? — поинтересовалась императрица.
— Были бы рельсы проложены, а так он может ехать сутки напролёт. Разве только нужны будут остановки, чтобы долить воды и набрать дров. Но на том, что есть сейчас он вполне мог бы доехать до столицы. Представляете два часа, и вы в Санкт-Петербурге.
— Невероятно... Ой!
Платок был выхвачен ветром из пальцев вдовствующей императрицы и унесён прочь от дороги, но один из конных егерей заметил это и, направив лошадь, лихо подхватил его, не дав коснуться земли.
— Славные у тебя, мальчишки, — отметила Мария Фёдоровна.
На платформе у Гатчинского дворца возбуждённая публика сошла с поезда, который дальше повёз торф на стекольный завод. Великий князь вскочил в ожидающую его коляску, торжественно напыжился и громко обратился к императрице:
-Ваше Императорское Величество, прошу вас и уважаемых гостей пройти к торжественному столу и отметить за ним открытие первой в России чугунной дороги с паровозным движением.
12 августа 1828, Гатчина
* * *
В главном зале Приоратского дворца, ставшего штабом "Общества железных дорог" собралось совещание.
— Предлагаю, перестать праздновать наш успех, господа, — заявил великий князь, — а подвести взвешенный итог и подумать о будущем. И первым я предлагаю послушать Давида Иосифовича. Расскажите, что-нибудь радостное.
— Кхе, — Бакер открыл папку с бумагами. — Если радостного, то извольте, наконец товарищество стало получать первые доходы. Помимо поставляемого торфа, особо хочу отметить использование пассажирских вагонов для катания обывателей. Стоимость билета по рублю за полный круг, позволяет сохранять постоянный интерес к этому развлечению. Вчера ради него из столицы приехал даже барон Хейтсбери. Полагаю, мы можем рассчитывать, что его примеру последуют и другие.
— Прекрасно, — нахмурил брови великий князь, — теперь о грустном. Я знаю, что у вас сохранены ваши месячные отчёты о расходах на строительство, но я прошу вас забыть о них и постараться по новой собрать все расходы за всё время стройки. Чтобы я мог целиком оценить все затраты именно на строительство. С самых первых сумм, выплаченных господину Мельникову в качестве жалования, и по последние суммы, ушедшие на обустройство позавчерашнего празднования. Если вы сомневаетесь, что расходы относимы к строительству, прошу учесть их отдельно, я определюсь в отношении их сам. В остальном, господа, не стоит забывать, что наша дорога создана не для увеселения. В настоящий момент, она, прежде всего, часть торфяного предприятия. Но это, я полагаю, не надолго, вскоре по ней будут возить и иные грузы.
— Вы намерены удлинить дорогу? — уточнил Мельников.
— Именно так. Но сначала о торфе. Алексей Фёдорович, — великий князь обратился к Евдокимову, — Вам надлежит всех рабочих перевести на добычу торфа и строительство складов. За оставшееся до снега время, необходимо набрать запас до следующей весны. Уже август, в конце сентября зарядят дожди и работы по добыче встанут, или окажутся не продуктивными. Надлежит успеть сделать как можно больше. Также необходимо достроить новую печь. Иван Иванович нуждается в вашей помощи.
Овцин кивнул.
— Иван Иванович, вам же помимо отстройки новой печи, необходимо будет за эту осень построить и к весне довести до полной готовности перегонную установку. Я намерен постоянно перегонять получаемый с торфа дёготь и ожидаю больших успехов в этом. Все эксперименты необходимо завершить к ноябрю.
-Однако, настолько ли это необходимо? — поинтересовался Кларк.
— Полагаю это важным. Особенно меня интересует возможное свойство продуктов перегонки по защите дерева от гниения. Сам дёготь обладает этим свойством, а потому есть надежда на улучшение этого качества. А к вам Матвей Егорович, я хочу обратится с особым делом. Без ваших мастеров справиться с ним не удастся. Я имею в виду усовершенствование паровоза. Больше всего меня смущает устройство колёсных пар. Я предполагаю здесь возможными многие усовершенствования. Но кроме паровоза для торфяного предприятия потребуются различные механические устройства, новые прессы, тележки для перевозки поддонов, шнеки для добычи торфа. В ближайшее время мы должны наметить всё потребное. Возможно, что-то нам даст Образцовый завод, но больше я надеюсь на Александровский.
— Хорошо, — улыбнулся Кларк.
— И другое важное дело заключается в моём намерении продлить дорогу до Образцового завода. Уже сейчас следует начать с поиска возможного пути.
— До столицы путь будет проходить по владельческим землям, — отметил Мельников. — Без благоволения государя даже промерить этот путь будет не возможно, не говоря уже о пробе земли.
— С этим ничего нельзя поделать. Государь там, где он нужнее. Нам предстоит сделать хотя бы то, что возможно. Владельческие земли просто осмотреть, а казённые промерить.
— Мне это представляется преждевременным, — покачал головой Юрьевич. — Владельцы почувствуют наше внимание и предпримут усилия, чтобы перед государем получить наилучшие условия или станут противниками строительства.
— Время дорого. Расчёты надо начинать делать уже завтра. А к возникшим неудобствам потом применим должную силу. Сейчас я предлагаю продумать будущий путь по карте, чтобы Павел Петрович мог уже начинать снимать размерения, — великий князь указал на расстеленную на столе карту.
14 августа 1828, Батово
* * *
В имение великий князь приехал к четырём часам. Отказавшись от обеда, он сразу направился осматривать сенокосы. Вместе с управляющим они проехали пасущееся стадо, возле которого Фома Ислентьев о чём-то разговаривал с высоким долговязым молодым человеком. Издали заметив наследника престола, они склонили головы в поклоне. Великий князь кивнул в ответ и, махнув рукой, направил лошадь прочь.
— Это кто? — поинтересовался он у Тиса, когда они достаточно далеко отъехали.
— Это Жданов, Пётр. Он уже неделю как из Москвы приехал, отпросившись в отпуск. Готовится коров покрыть. Уже договорились о быке. В этом году три тёлки в возраст вошли. Но общее число полагаю пока оставить прежним, в две дюжины. Трёх коров этой зимой зарежу, стары и немощны. Молока с них мало, так хоть мясо будет.
— Я потом с ним поговорю, — они выехали к полю, украшенному небольшими стогами сена. Великий князь указал на них. — Когда собираетесь убирать?
— Сеновал будет готов через два дня. Этот покос уложим туда. А поздний отправим в силосные ямы. Ожидаю, что кормов хватит на всю зиму с избытком.
— Что скажете о работе с механизмами? Показали они себя?
— Прекрасно. Особенно косилки. Своё сено мы убрали за два дня. После чего я сдал их в найм в поместье госпожи Данауровой. На этом мне удалось заработать десять рублей. Также я поступил и с граблями. В связи с этим большие ожидания возлагаю на жатку. Она всего одна и нам достаточно. Но если покажет себя, хочу к следующему году заказать ещё таких три. От сдачи их в найм можно ожидать больших доходов. С одной до двадцати рублей можно брать. Молотилка вызывает наибольше опасений. Молотьба одна из самых тяжёлых работ и облегчение её прельщает, но я пока не слышал, чтобы молотилки работали без частых поломок. И если убедившись в работе косилок, по поводу жаток я могу предполагать успех, то о молотилке у меня пока нет никакого мнения.
— Время покажет, — кивнул великий князь, — всё же как прошёл покос. Возможно у вас есть какие-то пожелания на будущее?
— Ну как, — почесал подбородок управляющий, — скосили быстро, я даже не ожидал. Конечно, неудобь пришлось подкашивать руками. Вот там с краю есть ямы, и при повороте косилка оставляла пробелы. Но в будущем мы учтём. землю подровняем и предусмотрим заходы для косилки. Погода была удачной, потому я лишь раз направлял мальчишек на ворошение...
— Может стоит сделать прицепную ворошилку?
— Не стоит тратиться. Работа лёгкая, вполне по силе даже ребятне. Да и в найм такую ворошилку сдать, наверное, не удастся. Слишком легка работа. А вот если сделать машину для стогования... Потому, что мы довольно быстро собрали сено прицепными граблями. Что тоже не такая и сложная работа, но раз уж грабли есть... А вот дальше пришлось собранные валки поддевать в ручную и сметать в стога. Для чего пришлось отрядить мужиков, освободив их от стройки.
— Хорошо, я подумаю, — кивнул великий князь, — если у вас будут соображения как это сделать, изложите их на бумаге. Какие ещё работы вы собираетесь сделать?
— Следующее, что нас ожидает, это перекидать стога на телеги и свезти на сеновал. Уже сейчас травы немного подросли. Полагаю через месяц, чуть больше, скосить ещё раз на силос. Стога будут мешать. Работа эта тоже не простая. Потом для силоса траву неплохо было бы порубить. Очевидно, придётся это делать вручную. После обмолота солому частью также собираюсь добавить в силос.
— Понятно. Давайте посмотрим коров. А пока расскажите, как дела с картофелем.
— В конце месяца будем выбирать. Главное, чтобы с уборкой хлебов не пересечься. Но я посмотрю, когда время подойдёт.
— Картофель можно вперёд убирать, — кивнул великий князь, — он, наверное, уже совсем вырос. Если он приживётся в нашем хозяйстве можно к следующему году для него прицепную сеялку и жатку сделать. А капуста?
— В этом году не удачно. Слизняк пожрал. Я ребятишек и баб высылал, слизня собирать, но видимо поздно спохватились. Капуста чахлая, но что-нибудь на квашение соберём.
— Ещё может оказаться суховато здесь, — нахмурился великий князь
— Не знаю. Репа тоже не порадовала, а вот бобы мне показались интересными. Посадили мы их не много, но в рост они пошли хорошо, стручки большие семена крупные. На следующий год буду пробовать высадить больше.
— Попробуйте участками сажать смешивая старые поля. Может, удастся подобрать смену для полей. А с курами как дела?
— Один птичник, на четыре дюжины, полон. Второй пуст, но цыплята подрастают. Дюжины полторы разместим.
— Надеюсь курятники достаточно далеко друг от друга.
— Всё по нашему плану построено. В следующем году поставим второй коровник и перестроим свинарник с двух маток на шесть.
— Вот и славно, — улыбнулся великий князь, — я больше всего на свиней и на птицу уповаю. Нужно довести дело до того, чтоб в день на еду куриц по пять можно было забить, без малейшего ущерба. Хотя это вряд ли возможно, но если разнообразить свининой и блюсти посты. Как сейчас люди едят?
— Я ваш наказ помню. Всех держу сытыми, но стараюсь не баловать. Весна покажет, как мне удалось. Как заболевших к пахоте посчитаем, так и убедимся. Не желаете ли осмотреть новый коровник, — управляющий указал рукой на строение, которое было чуть дальше пасущегося стада.
— Непременно, с него и начнём, пока он пуст.
Они подъехали к бревенчатому одноэтажному вытянутому дому с небольшими узкими окнами по длинным стенам. Спешились и прошли внутрь через большие двустворчатые ворота, вполне способные пропустить сквозь себя даже телегу. Перед ними вытянулся широкий проход, по обе стороны которого протянулись ясли в два уровня: нижние для корма, верхние для воды. В середине коровника стояла большая круглая печь "голландка".
— Кх-м, — привлёк к себе внимание управляющий. — Это коровник на двадцать четыре коровы и восемь телят. По шесть стойл для коров с каждой из четырёх, сторон от печи и непосредственно возле неё по два телятника. В коровнике четверо ворот. Через торцевые заносят корма, воду, дрова, через боковые, проделанные посреди коровника в длинных стенах, выводят коров на пастбище. особо хочу сказать про воду. Она ввозится и перекачивается в бочки находящиеся под потолком возле печи. Это позволяет воде прогреться особенно в зимнее время. После чего работник сливает воду в ясли по специальным желобам. Особый уклон верхних яслей позволяет поить каждую корову вдосталь.
— Прекрасно, надеюсь, вы уже наметили в следующем году строительство дома для Жданова. При нём обязательно должен быть небольшой хлев и птичник, чтобы он мог неусыпно наблюдать за больными животными. А здесь, где клеть для сторожа-пастуха?
— Прошу Ваше Императорское Высочество, — указал рукой в сторону печной трубы управляющий. — Для экономии места и учтя, что сторож должен наблюдать за всем поголовьем одним взглядом я решил разместить его по середине под крышей на особом помосте.
— Посмотрим, — бросил великий князь и поспешил к лесенке, ведущей на помост. Быстро взлетев по ней наверх он оглянулся на недостаточно шустрого управляющего и улыбаясь сказал: — Спать будут черти, уж больно тут хорошо. Беды в этом не вижу, но вот спросонья навернутся с помоста, как бы не насмерть. Распорядитесь перильца сделать. А чтоб совсем службу не забывали надобно по поместью дежурного назначить, чтоб их обходил время от времени.
— Так кого назначить. Мужики на дневной тяжбе уработаются. Да и бабы...
— Девчонок малолеток назначь, они вреднючие. Самое то для надзора. Правда и за ними надобно смотреть. Ротозейство до добра не доведёт. — согнав вниз так и не взобравшегося Тиса, великий князь спорхнул на землю. — Вообще, Эдвард Антонович, наше дело сродни божьему, мы всякому дитю или здоровому мужику должны дело дать, чтоб он пользу всей деревне и усадьбе приносил. Это важнее всяких денег. Кстати, а как у вас с учётом труда.
— Книги ведутся справно, насколько это возможно. Указчики обстоятельно описывают что, как делалось. Отмечают, где велась работа с ленцой, а где в полную силу. Посмотрим, что нам даст Рождество.
— Главное помни, их надо между собой столкнуть. Ты кто, умный советчик, да честный учётчик, они сами должны найти увальней и покарать их. Это не наша, это их забота. Наше дело лишь проследить, да на следующий год исправить ошибки, какие найдутся. Пойдём, с Петром поговорим.
Они вышли из коровника и направились к стаду, возле которого по прежнему Фома и Пётр созерцательно смотрели на коровок.
— Здравствуйте, — издали прервал их медитацию великий князь, — какую собираетесь покрывать?
-Ваше императорское Высочество, — оба склонились в поклоне.
— Первой, вот эту пегую, быстро нашёлся Фома.
Но великий князь намеренно немного вклинившись между ним Петром, обратился к Жданову:
— А почему именно эту?
— Она из тёлок, пора её для надоя готовить. А если из старых, то вот ту, рыжую с пятнами, — указал Жданов. — у неё надой хороший и весьма откормлена.
— Ты, Пётр, полагаешь, она даст хорошего телка?
— Э-э, Да, — коротко кивнул Жданов.
17 августа 1828, Гатчина
* * *
Подъезжая к Гатчине, великий князь отметил:
— А что, сейчас около полудня, — и немного подумав добавил: — Полагаю полезным отобедать в Сиротском доме.
— Я распоряжусь, -коротко ответил Юрьевич и подался вперёд к вознице.
Немного постояв созерцая железнодорожный мост, к Сиротскому дому подгадали вовремя. Великий князь поспешил прочь из повозки и на ходу спросил дворника:
— Обеденный час уже объявили.
— Уже, барин, — ответил тот.
Великий князь, на ходу отвечая на приветствия, ворвался в столовую. Он поспешил на кухню, где деловито принялся шарить по всяким рундукам и полкам, осматривая кухонную утварь и запасы продуктов. При этом Саша норовил засунуть нос в каждый котёл.
— Не стойте, кормите людей, — скомандовал он растерявшимся поварам.
Быстро закончив в кухне, он вышел в обеденный зал. Понаблюдав, как бочковые раздают еду на столы, он подошёл к одному из воспитанников.
— Уступи-ка братец мне твою похлёбку, тебя отдельно покормят. Семён Алексеевич распорядитесь, чтоб его хорошо покормили.
Сев на лавку и отломив кусок кляклого хлеба наследник престола осторожно попробовал горячее варево. Оно оказалось не настолько уж и горячим, и он, ложка за ложкой, быстро выхлебал всё. Принялся за кашу на основе разваренного пшена и какого-то еле заметного мяса.
— Ваш чай и масло, — произнёс внезапно возникший рядом поварёнок.
Великий князь за озирался наблюдая, как остальным воспитанникам раздавали куски хлеба и масла и наливали чай в кружку. Он кивнул и отхлебнул чая. Поморщился, чай оказался травяным, и молча доел и допил всё, что полагалось. Встал, кивнул повару: "Благодарю!", и поспешил покинуть обеденный зал. Великий князь направился в кабинет управляющего и застал его на месте. Стремительно миновав процедуры вежливости, он приступил к делу:
— Я заехал к вам, Густав Густавович, чтобы напомнить о своей потребности в воспитанниках. Господину Мельникову нужно направить ещё с полдюжины человек. Доктору Паукеру надо отправить дюжину воспитанниц как можно толковей. А остальных отроковиц, что постарше приставить к швейному ремеслу. Полагаю, через пару лет мне понадобятся швеи в изрядном количестве. Впрочем, не буду напоминать всё, ведь вы уже получили от меня подробное указание. Хочу лишь отметить, как важно для государя превратить этих детей в прекрасных механиков, врачей, солдат и швей. Надеюсь, вы не подведёте императора. А теперь, прошу вас доложить о всех потребностях. Я настроен самым решительным образом, чтобы помочь воспитательному дому.
* * *
К восьми вечера прибыла почта и столицы. Юрьевич вошёл на доклад к великому князю немного задумчивым.
— Что пришло сегодня? — поинтересовался наследник престола.
— Хм, э-э, Доставлены письмо государя и отчёты из Болгарии.
— Давайте, сюда, — Саша нетерпеливо вскочил со стула и потянулся к начальнику своей канцелярии, чтобы забрать ворох бумаг. — О-о, это весьма любопытно. Что ещё?
— Письмо от Смита по устройству домны, э-э, извещение от Давыдова о разбирательстве в офицерском собрании, и письмо от Шишкова по цензурному рассмотрению пьесы.
— Это всё?
— Да.
— Что ж ожидается много работы в ближайшие дни. Полагаю, правильнее начать с письма государя.
Великий князь взял в руки письмо и стал внимательно его читать, иногда станвливаяь на какой-нибудь фразе, для лучшего понимания.
"...Так... радует, что отцу понравилась моя практика подробных отчётов. Ещё немного и можно будет подвести выводы под результатами войны. Пусть локально, но как образец, сойдёт. Главное, чтобы офицеры не уставали писать... офицеры..."
— Семён Алексеевич, а что там за извещение от Дениса Васильевича?
Юрьевич, сморщившись, протянул лист бумаги.
— Произошла неприятность, два обер-офицера легиона не сошлись в своём представлении о чести и случился поединок.
-Ого! — великий князь принялся было читать извещение, но услышав о поединке, тут же прекратил чтение, — Так, сегодня уже поздно, лошади устали с дороги. Отправьте депешу Давыдову, пусть дознаватели подготовят все бумаги по делу. Я выезжаю завтра же. Вечером жду всех с подробным докладом. Без меня разбирательство не учинять. И вот ещё что, если фельдъегерь опоздает, я вынужден буду отменить решение уважаемого Дениса Васильевича и прошу его в том обиды на меня не держать. Всё. Бумаги оставьте, я посмотрю, а сами поспешите отправить человека к Давыдову.
19 августа 1828, Санкт-Петербург
* * *
Великий князь энергично вошёл в офицерское собрание встал возле стола за которым седели Ратьков и Давыдов и ответил на приветствие собравшихся:
— Здравствуйте, господа генералы, полковники и обер-офицеры. Прошу садиться, — он сел между генералами и продолжил: — Я попросил всех обер-офицеров и старших чинов легиона собраться здесь, дабы все вы стали свидетелями моего решения по поводу недоразумения между прапорщиками второго ранга Малиновым и Краснодельским. Это недоразумение закончилось поединком, в результате которого раненый Малинов сейчас находится в руках лекарей. Я знаю, что обычно такие дела решаются начальствующими лицами, без значительной огласки, дабы не допустить урона чести озвучиванием подробностей. Но сейчас я не буду касаться причин, приведших к поединку. А озвучу лишь своё отношение к нему.
Великий князь налил воды из кувшина, сделал пару глотков и продолжил:
— Всем нам знаком Воинский устав Петра Великого и многие находятся в трепетном ожидании милости государя. Однако, неоднократно я подчёркивал, что легионная служба, волею императора, подчинена своему особому уставу и им надлежит руководствоваться. Он же не содержит прямого запрета на поединок и не осуждает его, оставляя господам возможность самостоятельно решать свои споры вне службы, — дав возможность слушателям немного пошуметь обсуждая подобный подход, великий князь продолжил: — Но его дисциплинарная часть содержит указание о случаях самовольного причинения вреда своему здоровью, мешающему дальнейшему несению службы, как способа уклонения от службы. Оное причинение вреда может быть совершено как самостоятельно, так и с помощью других лиц. Отдельно указаны случаи уклонения от службы, вызванные причинением себе вреда в следствии предосудительного небрежения. Также дисциплинарная часть указывает и возможные способы наказания. На основании устава легиона Великого Князя Финляндского, я, Великий Князь и Наследник Престола Александр Николаевич Романов, рассмотрев обстоятельства дела признал поединок между прапорщиками второго ранга Александром Ильичом Малиновым и Константином Венедиктовичем Краснодельским действием, наносящим ущерб легионной службе в виде причинения вреда здоровью прапорщика второго ранга Малинова. Оный вред сделал его неспособным к несению службы, чем и был нанесён ущерб. Малинов заранее умышлял нанесение ущерба в виде причинения вреда здоровью Краснодельского, к возможности же причинения вреда своему здоровью он относился с небрежением. Краснодельский имел такое же умышление на нанесение ущерба здоровью Малинова. Присутствовавший при поединке врач Карл Генрихович Брунберг не подлежит в настоящее время осуждению по уставу легиона. А присутствовавшие при поединке секунданты Прапорщик второго ранга Илья Пантелеймонович Симонов и Поручик третьего ранга Иван Карлович Клейснер имели умышление на потворствование нанесению вреда здоровью и способствование нанесению ущерба интересам службы. Руководствуясь пунктом четырнадцать дисциплинарной части устава легиона Великого Князя Финляндского, я, Великий Князь и Наследник Престола Александр Николаевич Романов, приговорил: Александра Ильича Малинова к понижению в чине на четыре ступени, Константина Венедиктовича Краснодельского к понижению в чине на четыре ступени, Илью Пантелеймоновича Симонова к понижению в чине на две ступени, Ивана Карловича Клейснера к понижению в чине на две ступени. Приговорённые могут рассчитывать на восстановление в прежних чинах по вызванному беспорочной службой благорасположению начальства. Всем разжалованным установить содержание в соответствии с новым их положением. В связи с тем, что они не могут исполнять свои обязанности на прежних должностях и начальство легиона вынуждено принять на эти места новых обер-офицеров, которым положено соответствующее содержание. Взыскивать с приговорённых в казну легиона содержание, соответствующее их прежним должностям, вплоть до восстановления означенных лиц в прежних чинах. В связи с тем, что взыскание не может быть наложено в полном объёме сразу, оставить на усмотрение начальства решение о рассрочке взыскиваемых сумм. Поскольку господин Малинов не в состоянии исполнять не только прежней службы, но и службы, соответствующей его новому чину, взыскивать с Александра Ильича Малинова содержание в соответствии с его новым чином, старшины третьей статьи, вплоть до его возвращения на службу после лечения. В связи с тем, что в силу своего проступка Александр Ильич Малинов находится на излечении легионных лекарей взыскать с него стоимость лечения.
Великий князь шумно выдохнул отпил ещё воды и продолжил.
— Господа, я не берусь судить вопросы чести, но этот случай должен послужить вам наглядным примером. Есть интересы службы, которую все мы должны нести во имя государя и во славу Российской державы. И я, первый человек, охраняющий эти интересы. Я не позволю никому нанести ущерба службе. Вы вправе решать вопросы чести так, как вам представляется правильным. Вы можете совершать и иные поступки так, как считаете должным. Я не намерен вас судить за это. Но вы находитесь на службе. Вашим заботам вверены солдаты. Государь надеется, что вы исполните свой долг. Вами заключен офицерский контракт, вы обязаны службой государю, и я не позволю вам уклониться от неё, какими бы благородными не были ваши мотивы. Служба государю и империи, вот то, что превыше всего. Не желающие понимать это, будут служить в нижних чинах, благо легионный контракт позволяет понижение в чине. И тогда, правильно понимающие свой долг обер-офицеры научат их исполнять должное надлежаще. На этом прошу господ, обер-офицеров покинуть собрание.
Люди встали и направились к выходу. Великий князь дождался пока не остались лишь те семь человек для которых он подготовил другие слова.
— Господа, прошу взять стулья и присесть к нашему столу, — обратился он к оставшимся.
Полковники, пока ещё немногочисленные, расселись по своим местам.
— Господа, вас, как штаб-офицеров, особо прошу быть внимательными к этой молодцеватости. Пусть она не навевает вам воспоминаний о вашей юности. Несомненно, эти обер-офицеры, я уверен, надлежаще покажут себя в бою, но не стоит забывать, что бой лишь краткий эпизод в жизни легионера. А основное его время посвящено рутине службы, заботе о наличии свежей капусты для солдат или шерстяных одеял. И эта служба не менее важна, чем молодцеватость, проявленная в бою. Нет никакого смысла держать образованных людей в унтер-офицерах, но урок ими должен быть усвоен. Интересы службы требуют от нас, чтобы мы дали им его и вернули на прежнее место как только поймём, что они всё поняли. Легион испытывает настоящую нехватку обер-офицеров. И это понижение в чине, наибольшая роскошь, что мы можем себе позволить. Прошу вас отдельно поговорить с каждым подчинённым вам обер-офицером. Мы не можем позволить себе быть столь расточительными с людьми, если такое будет повторяться. Надеюсь, вы представите мне свои соображения по части воспитания обер-офицеров в письменном виде. Ведь общая наша забота во многом и заключена в том, чтобы помочь нашим подчинённым ощутить важность их службы и стать преданными ей. На этом не смею вас задерживать, если у вас есть какие-то вопросы, то прошу высказаться.
— Кх-м, Ваше Императорское Высочество, — подал голос Кобелев, — Если я правильно понимаю особенности службы в легионе, то в отличие от армейских полков обер-офицеры легиона во многом действуют самостоятельно и в бою, и в мирное время. Эта самостоятельность не может быть определена ничем иным, как только их внутренним пониманием своего долга. В армейских частях чувство долга прежде всего подкрепляется понятием о офицерской чести, а та является неотъемлемой от чести дворянской. Практикуя столь суровые наказания за отстаивание дворянской чести, как можем мы рассчитывать на сохранение в офицере чувства долга?
— Я вижу только один способ, — ответил великий князь, — необходимо чтобы все понимали, что честь офицера с дворянской не связана непосредственно. Честь офицера основана на долге службы, на преданности государю и России. Дворянская же честь суть лишь личное реноме в обществе. Молодым людям сложно разделять это. Я надеюсь, что моё намерение поднимать из нижних чинов людей неблагородного сословия позволит окончательно отделить долг и честь офицера от дворянской чести и соответствующего общественного мнения.
— Хм, но присяга во многом основана на представлении о чести. Если бы не она, то это были бы простые обещания..
— Действительно многие связывают присягу именно со своей личной честью. И это не плохо. Важно лишь, что они понимают под уроном чести. Ведь не удивительно то обстоятельство, что многие молодые люди считают уроном для своей чести чтение чужих писем или допросы особ женского пола, даже, если это требуется для службы. Высокоморальная щепетильность в вопросах чести, почерпнутая во многом из литературы и в салонных обсуждениях, позволяет им считать обвинение в шулерстве достаточно весомым, чтобы оставить взвод без командира. Жизнь полусотни человек, которым возможно завтра предстоит принять бой без должного командования, стоит меньше, чем снести обиду от несправедливого обвинения. Личная честь не позволяет им чувствовать ответственность за вверенных им солдат, за порученное им дело. А это недопустимо. Невозможно отучить молодых людей от карт, вина и женщин, но сделать так чтобы всё это не шло ни в какое сравнение с воинским долгом и отношением к службе можно и нужно. Если такого не сделать, то проигравшийся в карты поручик, закрывая долг чести, передаст врагу в уплату секретные карты. И будет считать себя совершившим меньшее бесчестие. В то время, как его частный проступок не идёт ни в какое сравнение с преступлением против службы. И вот это предстоит осознать молодым офицерам. Отцы командиры и офицерское сообщество простят им многое, но за урон службы их ждёт суровое и неминуемое наказание. Особое рвение к своевременному выявлению людей, имеющих опасные для службы манеры, должны проявлять дознаватели. Не надёжные люди не должны допускаться к высоким чинам и важным решениям.
— Я понял вас, — кивнул Кобелев. — Разрешите идти.
— Извольте, господа. Если нет больше вопросов, я вас не задерживаю.
Когда полковники вышли, великий князь обратился к Давыдову:
— На Вас, Денис Васильевич как на начальника легионной школы я возлагаю особую надежду.
* * *
Примерно к семи часам вечера великий князь приехал на свой образцовый завод и, быстро ознакомившись с состоянием цехов, поспешил в конструкторское бюро. При свете пяти снабжённых отражателями масляных ламп он, вместе с Москвитиным пытался вникнуть в чертежи.
— Нет, Асклепиад Иосафович, давайте сразу определимся с основами изготовления чертежа. Как бы вы не считали меня малопонимающим в вашем деле человеком, я настаиваю, чтобы именно вы выработали правила и впредь придерживались их сами и понуждали к оному других. Понимаю, что создать полную инструкцию по составлению чертежей это слишком большой труд для одного человека, но я бы хотел, чтобы вы сами создали некую традицию. Вот смотрите, название чертежа то в левом верхнем углу , то в середине. Давайте, примем правило. Вот здесь, в правом нижнем углу. мы пишем все общие данные по чертежу: название, масштаб, к какому изделию относится. Все дополнительные текстовые пояснения пишем столбцом по правой части чертежа. Вот у вас есть выноска "закалить". Вместо этого справа пишем: " 1. после нагрева до красна или до бела, закалить в масле". Чтобы взять любой ваш чертёж сразу было понятно: название справа внизу, пояснения по правой стороне. Далее, размеры. Мне не понятно, как вы показываете размеры. Я наблюдаю некую хаотичность. Давайте примем так. Вот есть некая поверхность. Её надо обработать на определённом станке. Значит в сноске справа на поле чертежа должно быть указано чем и как обработать. Далее вы должны представить себе этот станок и вообразить, как рабочий установит деталь и начнёт отмерять потребное расстояние. Совершенно очевидно, что если он закрепит этим концом деталь, то от него он отмерять уже не сможет. Необходимо дать ему другую основу для измерений. Причём желательно, чтобы она была для всего вида действий на этом станке одна. Одна основная плоскость, от которой всё меряется, чтобы рабочему не приходилось переустанавливать деталь.
— Я, кажется, вас понял, — протянул Москвитин.
— Прекрасно. Точно такому же умышлению вам надлежит следовать, создавая общий чертёж. Несомненно, с учётом саженной длинны крепостного ружья другие детали будут казаться мелкими и не разборчивыми. Вы совершенно правильно вынесли укрупнённое изображение. Но очевидно, что его не достаточно. Даже с учётом размера патронника очень много деталей которые вы не в состоянии обозначить полностью. Пусть вот так, будет основная сборка, а вот здесь, снизу вы будете делать укрупнённые эскизы тех частей, которые представляют интерес. Вот по низу пусть их будет десяток, не страшно. Или можно принять за правило . что, например, сборка вот этого узла будет указана отдельно. Тогда обозначьте его отдельной деталью и укажите в сноске, что на таком то чертеже эта деталь, а точнее комплект деталей, или назовём его узел, показан отдельно. И понимать проще, и рисовать удобнее.
— Хорошо.
— Особенно это важно на чертеже лафета для корабельного единорога. Общие размеры велики, до полутора сажен, а мелкие приспособления для наводки и прицеливания размером с дюйм и менее. И ещё о размерах. Давайте договоримся все размеры указывать в дюймах, а углы в градусах. А если возникнет необходимость указать вес, то в фунтах. Кому будет необходимо, тот пересчитает себе в золотники или футы. А на наших чертежах и документах только дюймы, градусы и фунты.
— Я понял.
— Хорошо. Поппе когда смотрел чертежи?
— На той неделе. Во вторник. Он был вместе с Дортом.
— Когда полагаете закончить по ружью?
— Поппе ждёт. Потому полагаю не переделывать все виды полностью. Через пять дней черновые отдам ему и сразу возьмусь за лафет. Эти наброски Матвея Егоровича отнимут у меня не меньше месяца.
— Хорошо. Несомненно, ещё будут правки, потому чистовые сделаем после готовности образца. Тут важно помнить, что цель этой нашей работы не получить красивые чертежи, а дать войскам оружие. Потому полагаю, не приступать к изменению уже сделанной работы, а просто учесть на будущее. Также надеюсь, что вы самостоятельно сможете установить некоторые правила исполнения чертежей, кажущиеся вам правильными. Я же готов вам в этом всецело помогать. Есть ли в чём нужда?
20 августа 1828, Санкт-Петербург
* * *
Великий князь наблюдал, как мимо него проходили солдаты и обозы. Не до конца сформированные первые два полка и легионная школа покидали ракетное заведение и направлялись в Вильманстранд. Оттуда полковые части разойдутся по своим гарнизонам. В столице оставалось лишь около сотни человек, чья задача сводилась к работе в цеху ракетного заведения и временному размещению поступающих рекрутов. Заодно надлежало разобрать наскоро возведённые, на это лето, временные казармы. А для предстоящего использования рекрутами постоянные казармы перестроить. Ещё в Гатчине остался один взвод для охраны железной дороги.
— Что ж, ваше высочество, теперь легион можно считать учреждённым, — провожая уходящие колонны, заметил Юрьевич.
— Не вижу в текущем событии ничего примечательного, — отозвался великий князь. — предстоит собрать и отправить в княжество ещё целый полк. А сколько предстоит мелких усовершенствований. Полагаю, лишь года через три легион можно будет считать окончательно созданным. А уж о том, чтобы я мог оставить заботы о нём и вверить в руки командиров, можно будет подумать лишь лет через пять. Но в одном вы правы, у нас уже достаточно сил чтобы применить легион в какой-нибудь войнушке. Сейчас соберём опыт из Болгарии и основываясь на нём можно попробовать повоевать.
— Вы так высоко оцениваете донесения из под Силистрии?
— Крайне высоко. Посудите сами, если посмотреть отчёт Лишеня, то в нем уже не осталось и следа от прежнего недовольства. Бланк пишет, что их полк выделяется из всей армии своим малым числом больных. Судить ещё рано, впереди осень, но все усилия Бланка по устройству лагеря из саманного кирпича, по установлению ежедневного умывания и еженедельной бани, стирки дают свой эффект. Хоть Григорьев и отмечает ещё некое недовольство среди обер-офицеров, полагающих, что солдаты напрасно отвлекаются на эти работы, но сами солдаты уже почувствовали преимущество нового уклада. Полковника же убеждает число больных в лазарете. Это мы не получили ещё сообщений о ходе боёв. Замин полагает измотать врага, метко обстреливая его укрепления не позволяя высунуться. Посмотрим какой из этого будет результат. Много турок они не убьют, но вполне возможно сломят у них волю к сопротивлению. Впрочем, ни в чём нельзя быть уверенным.
— Насколько мне известно, турки очень стойки в обороне. И вообще, являются отчаянными войнами, — спокойно отметил Давыдов. — Я бы не надеялся, что их можно сломить, просто обстреливая.
— Так это смотря как обстреливать, — улыбнулся великий князь, — если издали, метко, не позволяя стрелять в ответ. А в случае вылазки стремительно контратаковать с гранатомётами и при поддержке орудий. Тогда, возможно, после месяца такого обстрела, желание быть на стенах и вообще сопротивляться угаснет. Было бы замечательно если бы удалось прежде всего убивать офицеров. Ни что не может так уничтожить боевой дух солдата, как отсутствие командира.
— Возможно, — ухмыльнулся Ратьков.
— Однако, государь, также не увидел в этом большого смысла, — напомнил Юрьевич.
— А его там действительно не много. Не стоит ожидать что двадцать семь метких стрелков смогут по-настоящему повлиять на взятие крепости. Но наш интерес не в этом. Мы, как командиры легиона, должны представить себе каков будет огонь от трёх сотен стрелков или даже от трёх тысяч. Чем раньше мы почувствуем, насколько смертоносна или бессмысленна такая стрельба, тем раньше мы сможем изменить тактику легиона. Вы же помните манёвры. Мы приучаемся начинать стрельбу с шестисот шагов. Но может нужно с восьмисот или наоборот с четырёхсот. Чем раньше мы это поймём, тем лучше. А если мы это увидим только в момент решающего сражения в важной для государя войне, то это не допустимая небрежность.
— Можно было устроить здесь стрельбы, а не посылать взвод в Болгарию, — отметил Давыдов.
— Мы уже проводили их и устроим и не раз, но мишени не отстреливаются. Потому ничто не может заменить опыта реального боя. Опять же имел я мысль помочь армии. И наш взвод благостно влияет не только на егерский полк. Сам генерал Рот вынужден задуматься о сохранении солдатских жизней сверх обычного, благо мы создали ему повод. А это уже речь не о взводе или полке, а об армии.
— Вы слишком восторженно, к этому относитесь, — улыбнулся Ратьков. — Вы создали повод задуматься, но не более. Рот подал государю рапорт. Потом армия уйдёт на зимние квартиры и всё забудется. И в следующем году уже не будет повода.
— Но я могу беспокоить генерала всю зиму, не давая забыть.
-Вы просто наживёте врага. Генерал Рот не плох. Вы намерены мучать его этим, но у него нет столько полевых кухонь, у него нет лекарей, вроде Бланка. у него нет даже обер-офицеров, способных организовать строительство лагеря из саманного кирпича. Скажу больше, у него нет даже уверенности, что это вообще нужно делать. Возможно завтра его армия вообще отойдёт от стен Силистрии. И всё построенное солдатами тридцать второго егерского достанется врагу. У Рота нет ничего, а вы намереваетесь мучить его придумыванием бессодержательных рапортов. Чтобы наполнить их чем-то существенным, сначала необходимо устроить армию Рота надлежаще. Он прицепился к вашим егерям. Вы напомнили ему о его месте. И достаточно, — Ратьков решительно махнул левой рукой, отрезая невидимый канатик тянущийся вверх.
— Вы правы, Авраам Петрович, — кивнул великий князь.
24 августа 1828, Санкт-Петербург
* * *
— Ваше Высочество, — Юрьевич отвлёк великого князя от написания очередного эссе, — из Архангельска вернулся Штинглер, он ожидает приёма.
— Хорошо, пусть войдёт.
Вошёл слегка полноватый не высокий молодой человек лет двадцати в форме старшины второй статьи и, поприветствовав начальство, склонился в поклоне демонстрируя кудрявые тёмно-русые волосы.
— И вам доброго здоровья, приступайте к делу, не тратя времени на церемонии. Что удалось узнать? Вы присаживайтесь, — указал великий князь на стул.
— Благодарю, Ваше Императорское Высочество, — старшина сел и раскрыл на коленях папку с бумагами.
— Там документы? Кладите на стол, — распорядился великий князь, отодвигая свои пишущие принадлежности в сторону. — Я вас слушаю.
— Да, Ваше...
— К делу, — не терпеливо оборвал его великий князь.
— С подполковником Галяминым встретиться не удалось. Он сейчас при генеральном штабе, участвует в кампании против османов. С Архангельским гражданским губернатором Бухариным я встретился. Весьма энергичный человек. Имеет славу толкового начальника. Отмечался государем за сбор рязанского ополчения. Как показывает наше дело, внимателен к мелочам. Однако, имеет неприязненные отношения с генерал-губернатором Миницким. Через которые вынужден собирать в губернии свою дворянскую партию. Все в провинции так или иначе делятся на людей Бухарина или Миницкого. Возможно, это противостояние побуждает его осторожничать, но разбирая жалобы лопарей на неудобства с норвежцами, он задался вопросом о границе. Он подал запрос в Кольский земский суд, но в губернских архивах не обнаружилось карт о разграничении, сделанных Галяминым. Бухарин принялся опрашивать свидетелей, всё глубже вникая в дело. Выводы свои он изложил в своём представлении.
— Хм, и что же натолкнуло на них?
— Я спрашивал, но ответ его был настолько неконкретен, что у меня возникли определённого рода подозрения. Хотя можно согласится с доводами о невыгодности границы для России как и с рассуждениями тайности миссии Галямина, очевидно, намеренно не оставившего карт в губернских архивах и не вступавшему в сношения с Архангельской администрацией, вопреки принятому порядку. Можно предположить возможное пренебрежение Галямина не испросившего карт и иных бумаг у Архангельской администрации. Не могут не смущать пояснения исправника Кривковича. Оный испрашивая местных лопарей убедился, что они пытались показать Галямину старую границу, но он не обратил на то никакого внимания, а сам же вместо обмера границы находился в Вадзе, что на норвежской земле.
— Мне представляется, что подполковник вряд ли должен лично бегать с линейкой по полям и лугам. У него был заместитель?
— Да, его замещал прапорщик Вейкарт. И он был на месте неотлучно, кроме случая болезни. Мною были опрошены чиновники Кольского земства, но ничего особо примечательного они не добавили. В столице было установлены следующие обстоятельства. Подполковник Галямин исполнял поручение министерства иностранных дел. Туда же предоставил отчёт и получил весьма лестное заключение от господина министра. Стоит упомянуть, что он был поощрён и от шведской короны.
— Так и что вы полагаете? Он был не честен, или пренебрежителен?
— Полагаю, он вообще не играл существенной роли в этом деле, являясь простым исполнителем. И здесь я хотел бы отметить ещё одно обстоятельство. При разборе дел по декабрьским событиям двадцать пятого года, Галямин был под следствием. Подозрения в отношении его были не прочны, и он избежал суда. Я не думаю, что он был настолько беспечен чтобы тут же предаться самонадеянной жадности или пренебрежению. Для меня очевидно, что он целиком был подвластен воле начальства, направившего его туда. И оное осталось им довольно.
— Значит, вы полагаете, что граф Несельроде был недостаточно радетелен за границы империи?
— Я не могу сделать таких выводов. Дела графа остались вне моего рассмотрения.
— Хм, — великий князь подтянул к себе папку с бумагами и, созерцая её, задумчиво почёсывал подбородок, временами повторяя: — Хм.
— Полагаю Старшина второй статьи Штинглер, выполнил свою работу, — внезапно произнёс Юрьевич, — не угодно ли вашему высочеству отпустить его. Очевидно, он нуждается в отдыхе.
— Да, — великий князь решительно встал, захлопнув папку. — Михаил Иванович, благодарю вас за службу. Вы можете быть свободны. Прошу все собранные вами бумаги и дополнить вашим подробным отчётом и передать в мою канцелярию. Вы можете идти.
— Рад стараться, — встал смирно Штинглер, развернулся на каблуках и зашагал к выходу.
— Люблю немцев, — глядя ему вслед сказал великий князь, и подождав пока дверь закроется пристально посмотрел на Юрьевича, — А вот с поляками другое дело.
— Александр Николаевич, суть наставничества в том, чтобы давать воспитаннику возможность самому свершать возложенные на него дела. Позволять воспитаннику делать поправимые ошибки, но — Юрьевич поднял палец вверх, — не допускать ошибок непоправимых.
— Что вы имеете в виду?
— Вам очевидно интересно, чем руководствовался граф. Так спросите его.
— И он что-то мне скажет в ответ, — скривил лицо в усмешке великий князь, — а что мне делать с этим ответом.
— Вы сначала получите его, а потом примете решение, что с ним делать. Надеюсь, у вас нет намерения спорить с ним, уличать во лжи, выпытывать правду?
— Но, ведь нужно что-то предпринять?
— Ваше желание похвально. Что же конкретно вы намерены сделать?
— Нет, подождите... — великий князь замотал головой, пытаясь стряхнуть с себя путы словесных недомолвок.
— Ну, хорошо, — улыбнулся Юрьевич. — Допустим, что обстоятельства правдивы. Галямин поспешил со своей стороны во многом уступить шведской короне. Сомнительно, что бы он это сделал из жажды наживы или по неприлежанию. Значит, он был послан именно с этой целью. Желание графа, очевидно, было добиться спокойствия на русско-шведской границе. Он его добился. Страдания лопарей не сильно заботили его. Можно допустить, что часть бесплодной земли ушло из под короны. Представим иной исход. Галямин размечает границу в интересах России, нанося шведам соответствующий ущерб. Они с разграничением не согласны. Конвенция по границе не заключается. Россия и Швеция остаются государствами, имеющими взаимные претензии. И сейчас, когда русский царь воюет с османами, у нас здесь был бы дополнительный повод для беспокойства о шведской армии. Стоит ли это страданий лопарей?
— Возможно не только лопарям интересна та земля, — покачал головой великий князь. — Сейчас мы не знаем, что она скрывает, но представьте, что завтра на той земле, от которой мы отказались, будет найден мощный золотой пласт. Земля, это единственный товар, которого уже не будет произведено больше. Приходится делить, что есть, следя внимательно за каждой пядью земли. А мы столь беспечно отказались от нашего куска. Отдали его без войны, получив в обмен некое эфемерное спокойствие при виде шведского флага на горизонте. В то время как настоящее спокойствие могут дать только русские пушки.
— Возможно, а по каким ещё границам вы, для спокойствия, полагаете необходимым поставить русские пушки? А главное есть ли их столько?
— Хорошо, вы правы. Действительно следует поинтересоваться у графа о причинах его решений.
— Вот, только его ли это были решения, — улыбнулся Юрьевич. — Конвенцию, подписывал государь. Как вы полагаете, граф обманул его, уговорил, запугал? Или скрыл что-то важное? Вы полагаете, государь не знал, что по этой конвенции империя отказалась от части земли?
27 августа 1828, Санкт-Петербург
* * *
Несколько позже шести чесов вечера великий князь приехал к дому министра иностранных дел. Граф встретил наследника престола в своём кабинете.
— Рад видеть вас, Ваше Императорское Высочество. Вы хотели встретиться со мной. Прошу простить, что не смог встретить вас в министерстве, в такие времена слишком много забот. Полагаю, ваш интерес вызван отъездом Толкемита?
— И этим тоже, — кивнул великий князь.
— Тогда могу сообщить, что этот офисер с бумагами слушащего моего департамента и в сопровошдении писаря, что я придал ему, отбыл двадцать первого из Кронштадта. Я снабдил его деньгами и подробными инструксиями. Полагаю, в октябре мы мошем получить от него первые донесения.
— Прекрасно, но ради этого я не стал бы отнимать ваше время встречей со мной. Волею случая я вынужден был выяснять обстоятельства разграничения земель русской и шведской короны, закреплённые Санкт-Петербургской конвенцией в двадцать шестом году. И я бы хотел услышать ваши пояснения по этому поводу.
— Я готов. Что вам интересно?
— Почему вы решили направить Галямина на уточнение границы?
— Шведская корона высказала готовность устранить тянущиеся споры. Государь поручил мне подготовить условия соглашения. Я поинтересовался наличием сведущего в картографии человека в Финляндии и не видел никаких обстоятельств, почему это не мог бы быть Галямин.
— Вы знали, что имелись основания сдвинуть установленные Галямином знаки и провести границу, забрав больше земли под русскую корону.
— Разумеется, знал. Однако ни я, ни государь не считали эту землю сколь-нибудь сенной, чтобы позволить себе отлошить подписание конвенции. Однако, почему это вас так беспокоит?
-Я ознакомился с представлением гражданского губернатора Бухарова, он сетует, что в результате подобного разграничения русские лопари и купцы потеряли рыбные промыслы и испытывают большие затруднения. Так же сам факт, что границу можно было провести западнее и удержать под нашей рукой больше земель, заставляет меня усматривать в этом деле злую волю.
— Долшен успокоить вас. Это дело государево и не нам принимать решения за него. Нам следует исправно выполнять свою долшность и чистосердечно докладывать все значимые для дела обстоятельства.
— Тем не менее, от самого доклада может зависеть решение государя. Возможно, тогда он был в особом расположении духа.
— Несомненно. Государь перед принятием окончательного решения не так давно потерял брата, против него был поднят бунт, ему объявлена война. Не удивительно, что его душевное располошение было склонно к тому, чтобы обрести хоть в каком-либо деле покой. Но мошно ли осудительно относится к этим обстоятельствам, лешащим вне нашей воли.
— Благодарю, — вздохнул великий князь, — ваши пояснения были исчерпывающи.
— Я рад, Александр Николаевич, что помог вам разобраться. Со своей стороны, хотел бы спросить о готовности вашего представления по будущему миру с Турсией.
— Я ещё не закончил. Впрочем, было бы не плохо обсудить с вами некоторые обстоятельства.
— С удовольствием, — улыбнулся Несельроде, — так или иначе государь попросит меня высказать своё мнение по этому поводу. Нам обоим будет удобнее, если мы обсудим главное заблаговременно. Итак, какими вы видите конечные условия мира?
— Полагаю вполне возможным включить в состав России Молдавию и... — великий князь осёкся, заметив, как министр предостерегающе поднял руку. — Что-то не так?
— К сошалению, подобное не будет принято государем. Ваше эссе сразу обретёт вид детского мечтания, и не будет рассмотрено всерьёз.
— Но почему?
— Когда в июле двадцать седьмого дершавы обсушдали вопрос вмешательства в греческие дела, русская корона заявила об отсутствии намерения приобретать земли в Европе. Это послушило нашему сблишению с Британией и Франсией против Порты. Когда в ноябре двадцать седьмого стало очевидным нешелание османов смириться с волей трёх дершав и война обрела свою очевидность, был подписан ещё один протокол о бескорыстности. Именно эти заверения об отсутствии территориальных притязаний в Европе обеспечили поддершку России в этой войне. Это всё в полной мере соответствует манифесту об объявлении войны. И теперь, вы предлагаете нарушить сказанное императором слово. Полагаю ,такое не мошет быть воспринято государем всерьёз.
— Тогда перефразирую. В итоге всех переговоров я бы считал правильным получить протекторат над Валахией и Молдавией. Дать им возможность устанавливать свои таможенные условия, по результату которых они должны иметь беспошлинную торговлю с Россией, но при этом с установленными заградительными пошлинами для других стран. Мы также должны в значительной мере влиять на занятие людьми административных должностей в княжествах. Я хотел бы по схожим порядкам установить протекторат над Сербией. Ещё полезно было бы расширить сербское княжество за счёт земель северной Болгарии, отдав им всё с севера от горного хребта. Также необходимо присоединить к России черноморское побережье вплоть до Трапезунда. Безусловно, при этом необходимо отдать Багдад Персии. А ещё я хотел бы оставить греческие дела без разрешения.
— Это, всё? — уточнил министр иностранных дел, заметив, что наследник престола выдохся.
— Нет, ещё необходимо подтвердить право прохода наших судов через проливы, получить преференции на торговлю в Турции и контрибуцию. Теперь всё.
— Прекрасно. Прешде чем определять условия мира, нушно понять в какой позисии мы находимся и какие имеем главные намерения. Как вы полагаете способна ли Россия уничтошить сейчас Османскую империю?
— В каком смысле?
— В непосредственном. Представьте, что вы император. Вам нушно принять решение. Первое о чём надлешит подумать, это о том в каком состоянии вы находитесь. Если вы способны уничтошить врага и воспользоваться этим, удобным для себя способом, вы вполне мошете рассчитывать требовать от него многого. Ибо любые уступки покашутся ему не столь существенны как уничтошение. Прошу ответить на вопрос, иначе мы не смошем продолшить.
— Э-э... русская армия очевидно превосходит турецкую...
— Я задавал другой вопрос.
— Но ведь это важно.
— Несомненно, но вопрос был другой.
— Я не понимаю.
— Хорошо. Давайте разберём условия, при которых Россия могла бы уничтошить Порту. Какие вы мошете назвать?
— Сила армии.
— Вы не точны. Надлешит определить силу армии относительно места и времени. Какие условия нам предстоит учесть?
— Ладно, — кивнул Саша и встал, вытянувшись по стойке смирно. Он намеренно повысил голос и затараторил. — Необходимо учесть силу армии в регионе на всём времени кампании относительно противника. При этом надлежит учесть способность казны содержать армию всё это время, а заводов снабжать всем необходимым.
— Превосходно, — улыбнулся Несельроде. — А о каком времени мы говорим. Этот год, следующий или война до полного уничтошения продлится пять лет?
— Это сложно посчитать.
— Но без этого нельзя обойтись.
— Хм, очевидно в этом году никаких решительных успехов достичь не удастся. Возможно, в следующем.
— Пусть так, — кивнул министр иностранных дел, — но в это время, очевидно возможны, лишь решительные успехи, сколько времени понадобится, чтобы уничтошить?
— Ну, ещё год.
— И вы полагаете казна сможет нести это бремя три года?
— Да.
— Если я не ошибаюсь план кампании этого года предусматривал траты в семьдесят два миллионов рублей, но Егор Франсевич согласился предоставить только сорок девять. Допустим наша казна смошет тратить такие деньги все три года. Отлично, теперь определимся с соотношением сил. Нашей армии в тех местах хватит?
— Полагаю, её придётся увеличить втрое.
— А что с противником, он все три года будет воевать только вот этими силами?
— Я не думаю, что у него есть возможность иметь их больше.
— Даше так. Прекрасно, — Несельроде потёр руки. — А что вы скашете на то, что обстоятельства могут существенно измениться. Например, понимая, что Россия увязла в войне и все полки сведены туда, поляки устроят бунт. А если мы не смошем подавить его молниеносно, шведская корона мошет решиться на реванш. Кроме того, султан, видя своё печальное полошение, отпустит греков и тогда освобошдённые от прешних обязательств Британия и Франция будут оценивать, насколько им выгодно, чтобы России уничтошила Турсию. Австрийская корона так ше будет раздумывать над этим. И вы по прешнему мошете быть уверены, что сил русской армии достаточно?
— Хм, но не смогут же они напасть все одновременно.
— Что их остановит, если станет очевидно, что Россия увязла в войне с Турсией? Не стоит так ше забывать о войне в Америке, которую благодаря вашему участию мы ведём против одного из британских клиентов.
— Что ж, выходит нельзя быть уверенным в возможности уничтожить Турцию. Рисковать в данном случае совершенно неприемлемо. Значит, правильный ответ: "Нет".
— Сейчас, нет, — уточнил Несельроде. — Теперь исходя из того, что все участники будущих переговоров понимают, что уничтошить Османскую империю мы не мошем. Нам предстоит определить условия, на которые эта империя могла бы пойти сейчас, не превращая войну в долгую и затяшную кампанию. Как вы считаете, какие это условия?
— Я несколько затрудняюсь ответить.
— И это правильно. Здесь полагаю вашным сначала определить то, что нам всенепременно необходимо получить по итогу этой войны. Попробуйте.
— М-м-м, совершенно очевидно, что нашим судам нужен проход через проливы. Также необходимо забрать восточное черноморское побережье, чтобы торговцы больше не могли снабжать горцев оружием с прежней лёгкостью. М-м-м.
— Так, — кивнул Несельроде, — я согласен. Это всё?
— Необходимо отдать персам испрашиваемый ими Багдад. получить торговые права в Османской империи. И я полагал необходимым забрать Трапезунд, чтобы уничтожить торговлю с северной Персией в обход России.
— Багдад отдать придётся, торговые права вашны, но что касается Трапезунда... Попробуйте назвать требования, которые однозначно не будут приняты султаном.
— Хм, вы полагаете Трапезунд таким требованием? — вскинул брови великий князь.
— Вот, посмотрите. Султан сейчас находится в борьбе за Гресию. Всем очевидно, что она им проиграна. Как только перед ним встанет вопрос, что выбрать Гресию или Трапезунд, которому кроме нас никто не угрошает. Если смирится с потерей Трапезунда, Гресию он потеряет всё равно. Возмошно, это произойдёт чуть позше. Если ше он смирится с потерей Гресии и немедленно заключит мир с Британией, которая ведёт торговлю с северной Персией через Батум и Трапезунд, то он разом обретёт её горячую поддершку. И смошет продолшать войну. Таким ше образом будет обстоять дело с требованием утратить северную Болгарию. Султан быстрее расстанется с Гресией чем с этими более спокойными землями, защищать которые ему помогут Британия, Франсия и Австрия.
— М-м-м, ну хорошо, согласен , — кивнул великий князь. — Значит, эти требования чрезмерны.
— Так ше, очевидно, что если потребовать автономию северной Болгарии, скорее всего переговоры будут свёрнуты, поскольку и это требование неприлично чрезмерно. Вы согласны?
— Пожалуй, да, — с некоторой заминкой ответил великий князь.
— Итак для начала переговоров мы мошем требовать, восточное поберешье до Поти включительно. Право прохода судов. Право торговли. Багдад...
— Но не будет ли требование Багдада, столь же чрезмерным? — прервал министра великий князь.
— Отнюдь. Во -первых, эти земли отходят не России, а Персии, которой они ранее принадлешали. Во-вторых, Британия имеет свои виды на Персию и готова будет вмешаться на персидской стороне, если это помошет ей увеличить своё влияние на Персию. При этом, противостояние этому мошет окончательно разрушить это влияние. В-третьих, султан, очевидно, не будет видеть в персах такого ше врага, как Россия. Кроме того, как вы верно определили ранее, мы обещали Багдад персам и тем не оставили себе выбора.
— Понятно.
— Если вы хотите отгородить персов от Батума и Трапезунда, то я предлагаю потребовать Баязет и Ван. Эта узкая полоска земли, выходящая к озеру Ван вполне достаточное затруднение для караванов пытающихся пройти от поберешья в северную Персию. Такше изначально нушно требовать соблюдения Аккерманской договорённости. Вполне привычным будет требование контрибусии. Но это начальные требования. От них в чём-то придётся отступить.
Великий князь решительно встал.
— Благодарю, — улыбнувшись сказал он, — Мне есть что обдумать.
— Вы торопитесь? — спросил Несельроде, — Впрочем действительно уже поздно. Обдумайте наш разговор. Но прешде чем вы уйдёте я позволю себе сообщить, что уже не первый год обдумывается план Дашкова по обустройству Молдавского и Валашского княжества. Полагаю, Государь имеет намерение всё таки воплотить его. Такше вам в требованиях по княшествам стоит опираться на Аккерманскую конвенцию. Я вышлю вам для изучения некоторые документы.
* * *
Вернувшись в ракетное заведение около девяти вечера, великий князь обнаружил там управляющего Кончезёрского завода Смита.
— Здравствуйте, Александр Адамович! — ответил на приветствие великий князь. — Что привело вас сюда в такое время.
— Ваше Императорское Высочество, я подготовил план построения домны, а столь поздно я здесь потому, что приехал из Кончезёрска только около часа тому назад и пока не договорился о месте для ночлега. Впрочем, мой брат будет рад принять меня в любое время. А я посчитал своим долгом прежде всего доложить Вашему Императорскому Высочеству о своей готовности быть к услугам.
— Благодарю вас, Александр Адамович за рвение к службе. В свою очередь предлагаю вам расположиться здесь в офицерском собрании. Сейчас, здесь достаточно комнат, ранее занимаемых офицерами легиона. Вам не придётся беспокоить брата, а утром вас покормят завтраком за казённый счёт. Опять же сразу поле него мы сможем больше времени уделить домне. Вы согласны?
— С радостью принимаю ваше предложение.
— Тогда сейчас я приглашаю вас разделить со мной весьма поздний ужин. Мы немного поговорим о нашем деле, а завтра посмотрим ваш план.
— Благодарю.
— Тогда идём к столу.
На ужин наследнику престола, основным блюдом подали овощное рагу с перепёлками. Быстро закончив с едой, он перешёл к чаю.
— Так всё же Александр Адамович, как вам представляется мой план перелива доменного чугуна в футерованную ёмкость для продувки его воздухом, в целях выжигания излишнего углерода и превращения чугуна в литую сталь.
— Идея несомненно интересная. Собственно в своей основе она не нова. Общеизвестный пудлинговый процесс, фактически, также основан на выжигании излишнего углерода из чугуна. Но там, в пламенеотражательной печи металл разлит на широком блюдце, что делает весь процесс наблюдаемым и управляемым. В предлагаемом вами случае, полагаю, невозможно будет добиться хороших результатов в обозримое время. Первой трудностью, что я вижу это сам поддув воздуха. Его напор должен быть не только постоянен во времени, но и управляем. Совершенно очевидно, что при недостатке напора расплавленный чугун зальёт воздушные сопла. Избыток же напора заставит метал пузыриться и выплёскиваться, что при дальнейшем разливе создаст у металла излишние каверны.. Подобрать же напор, держать его постоянным, изменять по мере остывания или нагрева металла, это не такая простая задача, как представляется.
— Мне это кажется решаемым, — кивнул великий князь. — Не сразу, но подобрать требуемое оборудование, определить устойчивые режимы, вполне возможно. Это потребует времени и сил, но перспектива получения литой стали в значительных количествах завораживает. Что же касается каверн, то у меня есть для них решение. Расплав надо выливать не непосредственно в форму, а в центрифугу, Вся губчатая и шлаковая часть будет собираться к центру во вращающемся барабане, а тяжёлый жидкий металл будет прижиматься к стенкам центробежной силой и от туда его можно будет уже сливать в форму. Конечно, такое устройство невозможно запустить на водяном колесе. Я уверен, что потребуется паровая машина, но это представляется интересным.
— Вы правы, мощи водяного колеса на такое не хватит.
— Да, это дело будущего, — кивнул великий князь, — сейчас же меня особо беспокоит хладноломкость получаемой стали. Очевидно, нужно пробовать различные добавки в шихту, которые отводили бы в шлак вредные примеси. А самое главное, это превратить слепой подбор добавок в настоящее изучение металла. Нужна физическая и химическая лаборатория при заводе и люди толковые, что могли бы этим заниматься.
— Хм, человека для этого я найти могу, да и сам с удовольствием занялся бы подобным делом, но лаборатория потребует значительных затрат.
— Если вы готовы с должной основательностью заняться изучением металла, то я дам вам не только всё необходимое для работы, но и употреблю всё своё влияние дабы вы получили надлежащее признание за труды. Но я же буду вам и строгим судьёй, и требовать буду от вас полного понимания.
— Вы хотите меня напугать? — улыбнулся Смит
— Нет, я хочу не допустить поспешности и неосновательности в нашем деле, — великий князь подался вперёд и, не сводя глаз с металлурга, чуть тише добавил: — Матвей Егорович полагает, что я буду исполнять свою должность надлежаще.
— Я уверен в себе.
— И это возможно ошибка, — великий князь откинулся назад, улыбнулся и, делая кистью правой руки жест, напоминающий выкручивание лампочки из патрона, проговорил: — тогда вам надлежит составить список потребного для лаборатории. Полагаю, за основу можно взять таковую из горного института. Составьте список, я распоряжусь о покупке. Сейчас нам важно понять, сколько денег потребует всё наше предприятие.
28 августа 1828, Санкт-Петербург
* * *
Великий князь сидел на куче из отложенных в сторону брёвен и созерцал копошение рабочих опытного завода, таскающих брёвна на лесопилку и выкладывающих штабеля досок для будущего прокатного цеха.
— О, чём вы так задумалась, Александр Николаевич? — поинтересовался его неизменный спутник Юрьевич.
— Размышляю о сути проката железных деталей через валки. А если быть более точным... — Саша развернулся к Юрьевичу всем телом для чего пришлось поджать одну ногу под себя, — Если рассуждать цельно, прокат можно осуществлять только на череде станков расположенных последовательно, причём к каждому из них необходимо волочить заготовку по особому заводному рукаву. Надеюсь, вы помните нарисованный Матвеем Егоровичем эскиз. Всё это требует однообразного и точного расположения станков. Это рождает необходимость иметь единое прочное выравненное основание под всем цехом или, по крайней мере, непосредственно под волочильными станками. Привычное нам, деревянное основание не годно в силу непрочности. Составленное из камней будет иметь неоднородности от возможного выпучивания. Нужен один большой прочный камень под всем станом.
— Один под всем станом, — прищурился Юрьевич. — А знаете ли, Александр Николаевич, я хоть и давно не состою по инженерной части, но, благодаря привычке, продолжаю интересоваться вопросами строительства. Не так давно один англичанин изобрел достаточно прочную цементную смесь. Впрочем, не так давно я видел книгу Челиева, он тоже предлагал подобное. Так вот, если основание под стан залить подобной смесью, как вы считаете?
— С англичанами договариваться не хочется, — сморщил нос великий князь, — а вот если можно самим смесь сделать по такой книге, то было бы не плохо. Достаньте её для меня. А сам Челиев жив?
— Узнаю. Но думается это не важно, в книге был достаточно подробный рецепт.
— Ой, — ещё больше сморщился великий князь, — всегда есть тонкости, которых не найти в книге. Самое важное, насколько автор описывает свой настоящий опыт, а насколько излагает некие общие соображения. Вот предположим, человек делал площадку две сажени на две. И у него получилось прекрасно. Но нам нужно сделать полосу шириной четыре сажени и длинной десять. Так, чтобы по весне, когда вспучится грунт, эта полоска не треснула по середине. И если человек именно такую большую полосу не делал, то он вряд ли сможет предположить, как правильно подготовить землю. Песочек-ли слоем под низ подсыпать, а может щебень. Для площадки два на два всё это излишнее мудрствование, а для основания под прокатный стан необходимость. Но пробовать однозначно стоит. Очень интересно было бы из цемента сделать.
— Вы правы, и, главное, нет времени проверять, — кивнул Юрьевич.
— Всё не настолько безнадёжно. Если, сразу заложить, что этот цех временный. А другой будет через пять лет построен чуть в стороне.
— Однако, вы чрезмерно легко относитесь к деньгам.
— А как ещё к ним надлежит относится, — улыбнулся великий князь, — я скоро закончу эссе для Егора Францевича, о деньгах. Так вот, основное дело денег переходить из рук в руки, потому следует непременно тратить их, приобретая полезное для дела имущество. И тогда деньги непременно вернутся в ваши руки, но чуть позже. Оное справедливо и для промышленника, и для государя. Деньги надлежит тратить, только потраченный рубль приносит прибыток. Сохранённый, лишь позволяет надеяться на выживание при неблагоприятном исходе.
— Мне кажется, вы излишне упрощаете.
— Возможно, но задумайтесь о том, сколько денег нужно крестьянину, чтобы построить избу. Почти нисколько. Ему нужен лес, топор, время, а деньги не нужны. И часто они не могут заменить ни леса, ни времени. Наши траты на перестройке завода чрезвычайно низки именно поэтому. Если бы для строительства цеха мы наняли людей со стороны, тогда мы не имели бы права на ошибку. Ибо платить столь значительные суммы всякий раз не было бы никакой возможности.
— Может вы и правы, я не рискну заменять собой министра финансов, — улыбнулся Юрьевич.
31 августа 1828, Сестрорецк
* * *
— Здравие желаю, Ваше Императорское Высочество, -приветствовал великого князя Дорт, на лице которого читалась некая растерянность.
— Здравствуйте, Павел Генрихович, — улыбнулся великий князь, — Решил, что проезжая мимо недозволительно было бы не справиться о ваших успехах и не посмотреть лично на вашу работу.
— Все непременно, сейчас позовём Карла Ивановича, — Дорт окликнул рабочего и приказал ему сходить за Поппе.
— Как у вас орбстоят дела?
— Недавно получили все пять стволов с арсенала, но их пока не расточили. Пока Пппе полагает, что калибр будет дюйм. Под него две недели назад нарезали с разным шагом пять железных болванок. Я уже сделал из них более двухсот выстрелов. Общее заключение пока делать рано, но Иван Григорьевич весьма доволен результатом. Совершенно очевидно, что убойность можно сохранить и на версте. Больше всего сейчас сомнений в ожидаемой точности. Сделанные железные стволы дают устойчивую кривую вверх по кучности и точности, а, стало быть, крутизна нарезов недостаточна. Поппе собирается через неделю дать ещё пять железных болванок и нарезать их с меньшим шагом. Я же пока стараюсь изменять вес пули и заряд на тех стволах, что есть.
— Очень интересно, — кивнул великий князь, — есть ли промежуточные результаты, чтобы я мог посмотреть?
— Я отмечаю все возможные данные для предстоящего отчёта, но он пока не готов.
— Хорошо, тогда сделайте мне на следующей неделе записку о ходе отстрела. И ещё, вы пытаетесь менять форму пули?
— Нет. Мы приняли единую остроконечную форму и изменяем вес при помощи ширины ведущего свинцового пояска. Но именно с пулей мы почти закончили. Полагаю, пулю примерно в тридцать пять золотников оптимальной.
— А заряд?
— Достаточные значения около шести или семи золотников. А шаг нарезов ожидаем где-то между восемнадцатью и двадцатью двумя дюймами.
— С шагом мне представляется важным учесть износ ствола. Совершенно очевидно, что если взять крутизну нарезов наибольшей из возможного, точность вырастет, но ствол будет быстрее изнашиваться. Потому полагаю, что после того, как вы определите наибольший и наименьший шаг нарезов. Выбирать надо, взяв значение посередине. И возможно, при этом пули будут не докручиваться и точность окажется не наилучшей, но это позволит сохранять ствол. Сейчас же сделать полноценный отстрел на износ ствола мы не можем себе позволить. Это слишком долго и требует стальных образцов. А у нас только пять стволов. Какой у Вас получился наибольший шаг?
— Более пятидесяти дюймов точность начинает существенно падать. Я полагаю это предел.
— Вот и прекрасно. Прошу особое внимание уделить шагу около тридцати пяти. Возможно, именно этот шаг позволит обеспечить приемлемую точность и будет щадящ к стволу.
— Здравствуйте, Ваше Императорское Высочество, — к разговору присоединился Поппе.
— Здравствуйте Карл Иванович. Как у вас идут дела с подготовкой стальных стволов?
— Калибр у всех будет девять линий. При длине ствола 5 футов. Всё получается. Я поставил толкового человека на рассверливание ствола. потом займёмся обточкой.
— Старайтесь не снимать много металла при обточке. Пусть ствол будет тяжелее, но с запасом по прочности. Уменьшать вес будем, когда убедимся в надёжности.
— Слушаюсь. Нарезы ближайшее время не будем делать. Хочу посмотреть, как сложно точить эту сталь. Да и Павел Генрихович ещё не закончил с отстрелом. Ему новые пять стволов из железа будут послезавтра. Если говорить о его работе, то меня смущает удлинение пули. От сказанных вами трёх калибров длинны, нынешняя пуля ушла на четыре.
— Это не страшно. Я говорил по наитию и если стрельбы показывают иное, то надлежит верить им. Затвор достаточно обдумали? Сделаете?
— Затвор получился вполне прост. Запирающая труба внутри такой же ствольной коробки чуть большего диаметра и снабжённой вырезами. Никаких сложностей с заряжанием быть не должно. Полагаю, из железа пробный образец ружья с затвором будет готов недели через три.
— Прекрасно, — улыбнулся великий князь. — Тогда, пойдём, посмотрим саму работу.
2 сентября 1828, Кивенеб
* * *
Великий князь остановился на тракте. От дороги до подножия холма было метров сорок. Именно туда уходила утоптанная дорожка. Деревянное гарнизонное укрепление, довлеющее над трактом на высоте около трёх десятков метров, впечатляло. Саша направился по дорожке, которая заходила к холму справа, с наиболее пологой стороны, и неспешно тянулась вверх, на протяжении метров двадцати, пытаясь обогнуть холм против часовой стрелки. А потом. она круто развернулась и пошла по склону холма уже по часовой стрелке, подходя к воротам, обращённым к тракту. Впрочем, оттуда можно было только догадываться о наличии ворот, скрывавшихся за валом и засыпанным землёй почти под самый верх небольшим бревенчатым равелином. Великий князь спешился, чтобы обойти холм пешком по кругу. Это далось ему без труда, поскольку весь дикий кустарник вокруг уже вырубили, а вдоль подножия холма бежала утоптанная тропинка шириной около полуметра.
С обратной стороны холма обнаружилась площадки для легионной игры в мяч и гимнастики, а также полоса для тренировки отделения стрелков. Тропинка разветвлялась, один рукав её огибал площадки, а другой продолжал бежать вокруг подножия холма. Через два десятка метров оба рукава соединялись в одну тропку, которая, обогнув холм, встречалась с дорожкой в крепость. Но чуть с неё становился виден тракт, от тропинки отделялась другая и убегала спиралью вверх по склону, окручивая холм по часовой стрелке. Поднявшись к стенам крепости, тропинка ныряла в дверцы запасного входа, скрытые равелином.
Сверху навстречу великому князю спускался командир гарнизона в сопровождении двух десятков солдат. Заметив их, Саша изменил своим планам и направился внимательнее осматривать полосу тренировки отделения стрелков. Это сооружение не могло похвастаться особой изысканностью. Полоса утоптанного грунта десять метров шириной на протяжении двенадцати метров была ровной. Далее ещё дюжина метров было хаотично завалено брёвнышками, опёртыми одним концом на пеньки, и снабжено ямками глубиной по колено. Последний участок на метров восемь был утыкан вертикальными двухметровыми брёвнами в охват толщиной. Полоса заканчивалась плетнём высотой чуть больше метра.
— Ваше Императорское Высочество, командир Кивенебского гарнизона, прапорщик третьего ранга Перов! — Представился подошедший офицер.
— Здравствуйте, Пётр Васильевич, — довольно бесцеремонно ответил великий князь и, обведя рукой полосу для тренировки, добавил: — я вижу, вы здесь уже неплохо устроились.
— Здравия желаю, Ваше Императорское Высочество, — немного растерянно сказал прапорщик и более громко добавил: — Рады стараться.
— Прекрасно, — улыбнулся великий князь, — А теперь расскажите всё подробнее. Кода заняли крепость? Когда построили эту красоту? Какие ещё работы вели? И отпустите солдат, нечего им без дела стоять.
Прапорщик распорядился и два отделения, замершие по стойке смирно, рассыпались. Девять человек встало на полосу для тренировки и принялись что-то обсуждать, а остальные поспешили к тракту.
-Ваше Императорское Высочество, мой взвод занял укрепление двенадцатого августа сего года. Укрепление было готово, нам оставалось лишь кое-что переделать по своему разумению. В частности, устроить вот эти площадки для обучения. После того, как мы их построили, занялись устройством рогаток для преграждения дорог. Каждый день одно отделение я направляю на эту работу, а одно на обучение. Ещё одно несёт караул. и ещё одно направляю в помощь дознавателям которые знакомятся с округой. Полагаю, что к концу сентября я буду располагать подробнейшей информацией о местном населении, а Кивенебское укрепление будет приведено в полное соответствие с возможностями моего взвода к обороне.
— Хорошо, пойдём посмотрим укрепление.
Поднимаясь вверх по склону, великий князь несколько раз останавливался, представляя себя штурмующим крепость и высматривая возможные сложности при обороне. Не очень высокие, около пяти метров, стены из вертикально вколоченных брёвен толщиной в полметра описывали строения гарнизонного укрепления. Как помнил великий князь, эти вертикальные брёвна через песчано-известковую просыпку крепились к стенам казарм и других строений. Некоторую архитектурную сложность составляло то, что наружный обвод стен должен был иметь в плане вид не простого четырёхугольника. Его углы делались на манер небольших бастионов выступающих за линию стен, для возможности прострела вдоль стен. Пусть в укреплении и не предполагалось держать пушки, но удобство стрельбы необходимо. Ряд внутренних помещений пришлось сделать косоугольными, а в некоторых местах увеличить толщину засыпки между наружным частоколом и внутренними строениями. Над стенами, метров на десять возвышалась башня цитадели. На всём протяжении тропинки, даже присев и пригнувшись к земле, он отчётливо видел верх стен и башню. Соответственно он всё время был доступен для стрелка, стоящего там. Наконец, они достигли верха холма и увидели, что подножие стен опоясано дорогой, которая снизу совершенно не видна, поскольку пролегает между стеной и валом, высотой чуть больше метра. Тропа выходила на эту дорогу возле равелина, из двух бойниц которого этот выход был отлично виден. Также рядом стояли три рогатки.
— Если тропа не используется, то короткая рогатка запускается одним концом в этом створе, — Перов указал на пару столбов вкопанных в вал,— а другим цепью крепится к стене равелина. Если возникает опасность штурма, то вот эти две рогатки преграждают дорогу с одной и с другой стороны от входа. И пристёгиваются цепями к стенам основной крепости и равелина.
— Надо понимать, — прищурился великий князь, — главный въезд защищается также?
— Ещё не все рогатки готовы.
— Вы не думали установить рогатки ещё и по гребню вала?
— Это возможно, но слишком трудно, — ответил прапорщик, — Даже не само строительство рогаток сложно, но их нельзя просто поставить. Обязательно нужно вкопать в вал удерживающие столбы, а это не просто. Может быть следующим летом у меня будет достаточно не занятых людей.
— Это вряд ли, — кивнул великий князь. — Я предпочёл бы, чтобы вы больше времени уделяли тренировкам и обучению, а не строительству. Что ж, зайдём в крепость через главные ворота.
Они по дороге обогнули крепость и зашли в приветливо раскрытые для наследника престола ворота. Коридор за ними, снабжённый бойницами в потолке и из боковых помещений, был прямым, шириной около четырёх метров с высотой потолка около трёх.
— Выход из воротного коридора также будет перекрываться поперечной рогаткой, — пояснил Перов.
— Может, лучше было сделать ещё одну дверь?
— Это мешало бы простреливать подход к воротам из цитадели
Они вошли во внутренний двор крепости, напоминающий скорее проулок не более пяти метров шириной, отделяющий башню цитадели от пристеновых строений. Башня встречала гостей глухой, без бойниц и окон, стеной первого этажа. Вход в неё располагался в боковой стене. Второй этаж, выступающий во все стороны над первым, был снабжён бойницами в достатке, включая прорези смотрящие вниз на основание башни.
Перов гостеприимно распахнул дверь в цитадель, приглашая в полумрак первого этажа. Он и полуподвал предназначались под арсенал, неприкосновенные запасы еды и питья, кухню и другие склады, важные на случай осады. На втором этаже располагался боевой лазарет и стрелковые позиции, с которых прекрасно простреливались стены укрепления и двор. В мирные будни здесь размещалось офицерское собрание. А на третьем этаже находились комнаты для офицеров, окружённые боевой террасой, здесь в случае осады могли располагаться стрелки и гранатомётчики. Венчало башню гнездо наблюдателя, туда и направлялся великий князь, дабы взглянуть на окрестности.
С вершины всё было видно как на ладони, если конечно не отметить, что значительная часть её была занята скрывающем свои тайны лесом. Тракт просматривался прекрасно в обе стороны. На юге отчётливо различались воды Финского залива. На севере всё немного сливалось в зелёную лесную массу, но было очевидно, что дымы или ночной костёр вполне можно было бы заметить достаточно далеко. Великий князь удовлетворённо хмыкнул и достал припасённую подзорную трубу.
"Да... оптика категорически необходима. И артиллеристам без неё никуда, и в каждый гарнизон надо бы поставить. Пора уже наладить производство. Буду в Гатчине, придётся полнее вникнуть в дела Веддера. Войны пока нет, но, когда начнётся, будет уже поздно. Конечно, не стоит сразу рассчитывать на колоссальные объёмы производства, но основные потребности надо закрыть. Прежде всего, придётся решить вопросы рецептуры стекла. и однородности.
Нутром чую, Карл Генрихович не стремится к освоению нового. А других людей у меня пока нет. И ведь не поговорить по душам, чтобы нащупать мотивацию. Впрочем, необязательно же лично. Надо бы настроить дело управления гатчинскими делами. И за дорогой догляд нужен, и за Веддером, и за Бримером, да и дворец бросать нельзя, и всю Гатчину придерживать. А ну как торф не станут покупать или нищих разведётся. На управляющего надежды мало он человек старой закалки и не в моей власти. А нужны свои глаза и уши. М-да, и с низов поднимать нельзя, охамеет тут же, власть почуяв. Нужен человек уважаемый, но мой. И где такого взять?
Кадровые проблемы. Порой кажется, что сложного? Берёшь человека, назначаешь. Не справляется. Нового. Надо, ещё на одного меняешь. А вот сложности есть. Не справляется он почему? Не хочет или не может? А если не может, то потому что сам дурак или задача архисложная. И ведь всё ясно, когда ты сам точно представляешь, как сделать нужно. Тогда вообще всё просто. Смотришь, что делает подчинённый, и понимаешь. Дурак он. А вот когда ты сам такое сделать не можешь. Когда сам не знаешь толком какой должен быть состав стекла или как добиться однородности. Вот поставить тебя завтра к станку это сделать, и упс. А как тогда судить? Он не сделал потому что лень, не смог или это невозможно в текущих условиях сделать? Его пороть, учить или помогать?
И если бы это было одно дело, то рецепт я знаю - последовательный поэтапный контроль. Он сразу показывает, где идёт просадка, а дальше и причину. Но мне же не порваться. Я не могу обеспечить тщательный контроль по всем своим делам. Я вынужден не только делегировать само дело, но и контроль тоже. И совершенно очевидно, что одной ступенью здесь не обойтись. Цепочки управления склонны разрастаться. Прямо по Паркинсону. И нащупать минимальную достаточность очень сложно...
К чёрту теорию, в ближайшее время я переберусь в Финляндию и в Гатчине мне нужен управляющий моими делами. Не набегаешься из Гельсингфорса в Гатчину. А финны, очевидно, нуждаются..."
— Ваше Императорское Высочество, — Перов прервал мысли Саши, — не желаете ли отужинать.
— Благодарю вас. Непременно, поужинаем. А что много ли больных?
— Ни одного, слава богу.
— Значит, лазарет пуст?
— Пуст, Ваше Императорское Высочество.
— Прекрасно, тогда ночевать я буду в лазарете, за одно посмотрю, как поставлено дело у фельдшера. А сейчас я готов ужинать.
Поев, Великий князь отправился отдыхать. Завтра предстоял путь в Вильманстранд, нужно было хорошо выспаться.
Видимо постель в лазарете оказалась слишком жёсткой, и около полуночи Саша встал не в силах более ворочаться. Он наскоро оделся и вышел в крепостной дворик подышать свежим ночным воздухом. Почти сразу до него донёсся странный шум от караульной у ворот. Стараясь не шуметь, Саша подкрался и прислушался к разговору. Кто-то слегка хрипловатым и приглушенным голосом рассказывал:
— ... И когда стало понятно, что долее русскую осаду не выдержать, Шведы решили прорваться к своим. они собрали всех могущих идти. После чего Магнуссон обратился к своим солдатам: "Мы храбро дрались. Многие годы мы защищали нашу землю от русских. И мы исполнили свой долг до конца. Теперь нам надлежит сохранить свои жизни, чтобы примкнуть к армии короля и прогнать ненавистных захватчиков с нашей земли. Все к оружию! Нас ждёт бой". Все, даже раненные вооружились. Троих же, что были измождены ранами чрезмерно и не могли идти в бой, положили возле главных ворот. Магнуссон подошёл к лежащим, попросил у них прощения и, сотворив молитву, умертвил их. Шведы ринулись в атаку через крепостные ворота. Тела их товарищей так и остались лежать возле ворот и пробегая мимо каждый швед клялся не пожалеть своей жизни в бою. А чтобы не искушать воинов возможностью вернуться, Магнуссон, шедший последним, поджог за собой крепость. Среди ночи на фоне пылающей крепости шведы как львы бросились с холма через русский лагерь. Наши дрались отчаянно, но нападение шведов оказалось неожиданным. Защитникам крепости удалось прорваться, и они устремились к Выборгу. Боярин Палецкий, который после второго неудачного штурма клялся не выпустить живым ни одного шведа , сумел собрать своих послужильцев и они верхом бросились догонять уходящих в темноту ночи шведов. Возле посёлка они нагнали их. Завязался бой. Тогда, чтобы отвлечь русских, Магнуссон распорядился поджечь деревню. Палецкий был ранен и не смог сдержать своей клятвы. Его воины не решились продолжать бой без своего боярина. Так осыпаемые проклятьями шведы ушли в темноту ночи, а наши воины одержали победу, но их призом стало пепелище и обугленные трупы. Говорят, что с тех пор, каждую полную луну. Ровно в полночь. Неуспокоенные души трёх защитников Кивенеба, добитых своими же товарищами у главных ворот, обходят холм, стараясь защитить его от русских...
— Дядечка, так ведь полная луна через две недели, — отозвался молодой голос
— То-то и оно. Вот хочешь верь, а хочешь, нет, — отозвался рассказчик, — а когда девятнадцатого я стоял возле калитки, то видел, как три серые тени ползали по склону за валом. И слышал их стенания на непонятном языке. Но я не испугался...
— Да брось ты, — прервал его ещё один более грубый голос, — я бы умер от страха.
— Так знай, что сюда им хода нет. Ибо крепость наша освящена. Батюшка обошёл её по кругу, пропел господни слова и окропил вал святою водою. Потому я не боялся. Перекрестясь и прочитав "Отче" я вскинул винтовку и крикнул: "Стой кто идёт!". Тени растаяли в темноте, будто и не было никого. Здесь мы надёжно защищены, а вот ежели выйдешь за вал в полночь, тут-то не упокоенные шведы и разорвут тебя на части.
Саша усмехнулся и тихонько, чтобы не потревожить отдыхающих караульных, вернулся в лазарет. Разделся, лёг и на удивление быстро заснул успев подумать, что надо перед отъездом поговорить с дознавателем.
6 сентября 1828, Вильманстранд
* * *
Из кабинета видна была площадка для обучения стрелков. Оттуда до уха великого князя то и дело доносилось: "Прикладывай!", "Отставить!", "На колено!", "Огнём вперёд!" и другие команды унтеров школы, безжалостно измывающихся над рекрутами, волею проведения попавших сюда.
— Ваше Императорское Высочество, — голос Давыдова оторвал от написания очередного эссе, — дозвольте отвлечь вас, весьма занимательным разговором.
— Я с удовольствием вас послушаю, — поднял голову великий князь, оглядывая совершенно потерявшегося молодого прапорщика третьего рана, слегка смущённого Давыдова и улыбающегося Юрьевича. — Прошу присаживаться, господа.
Произошла небольшая заминка, в связи с тем, что стулья для гостей стояли вдоль стены, а наследник престола предложил присесть непосредственно возле стола. В результате Юрьевич был вынужден принести стул молодому прапорщику и поставить его возле стола великого князя. Находчивый генерал Давыдов быстро занял единственный стул, уже стоящий в нужном месте.
— Я внимательно слушаю, — пригласил к беседе великий князь.
— Ваше Императорское Высочество, разрешите отрекомендовать вам прапорщика третьего ранга Троелюбского.
— Я вас помню, — улыбнулся великий князь. — Итак, господа, ближе к делу. Что вас привело сюда.
— Хм, Александр Николаевич, — Давыдов был, очевидно, немного смущён, — зная вашу заботу о точности стрелкового боя, я обращаю на него существенное внимание. Так вот, винтовки нашей школу послужили обучению уже более чем пяти тысяч рекрутов. Пожалуй, из каждой было сделано под тысячу выстрелов. И последнее время точность изрядно упала. Очевидно, это стало результатом износа стволов. Я поручил прапорщику третьего ранга Троелюбскому, который сейчас проходит обучение в офицерской школе, изучить возникшие нестроения и сделать обстоятельный доклад. И теперь он готов рапортовать Вашему Императорскому Высочеству.
— Прекрасно, я в нетерпении. Начинайте, прапорщик.
— Ваше Императорское Высочество, — вскочил со своего места Троелюбский, но великий князь жестом остановил его.
— Вы, несомненно, можете рапортовать стоя, но возможно правильнее будет вам присесть и, спокойно и обстоятельно всё рассказать. А рапорт или ваш доклад я с удовольствием прочитаю позже, с должным вниманием. Присядете?
Кхм, — Троелюбский сел, — Ваше Императорское Высочество, как было отмечено точность стрельбы изрядно упала. И если в самом начале на семистах шагах можно было поражать ростовой щит четырьмя пулями из десяти, то сейчас такая точность уже на шестистах шагах. А у некоторых винтовок на пятистах. Полагаю, что при дальнейшем использовании точность упадёт сильнее. Желая понять, что происходит с пулями я, памятуя ваши гатчинские опыты, произвёл отстрел в воду. В результате стало очевидно, что пули существенно повреждаются при выстреле. Юбочная часть многих из них оказывается либо порвана, либо раздута. Некоторые пули имели крайне нечёткие следы нарезов, будто были срезаны. Я сделал вывод, что в результате износа ствола увеличился зазор, и пуля стала деформироваться либо в силу не полного вжатия в нарезы, либо в силу утончения юбки при чрезмерном расширении. Я попробовал изготовить пули чуть большего размера и точность возросла. Я понимал, что невозможно изготавливать пулелейку индивидуально под каждый ствол в зависимости от его износа. Тогда я попробовал утолщать юбку при отливке, точность возросла не сильно. Отстрел в воду показал чрезмерно слабые следы от нарезов на пуле. Тогда мне в голову пришла мысль, и...
Троелюбский положил на стол перед великим князем пулю и, улыбаясь, сообщил:
— Вот. Дабы газы не разрывали истончённую юбку, я вставил в неё деревянный клин. Он не позволяет газам прорываться, при этом сам как поршень вдавливает свинец в нарезы. Точность выросла настолько, что винтовки дают до четырёх попаданий на восьмистах шагов.
— Это понятно, — кивнул великий князь, — примерно такого я и ожидал ещё на стрельбах в Гатчине. Однако понадеялся, что это не понадобиться мне в скором времени. Ну, вот оно и настало. Однако, вашу работу нельзя считать законченной. Что за дерево вы использовали?
— Ясень.
— Почему?
— Мне нужно было достаточно твёрдое дерево. При этом не сильно дорогое. Кроме того сам клин мне представляется должен быть достаточно лёгким чтобы газы без затруднений двигали его. Конечно, мне пришлось немного переделать выемку, чтобы она была конической, а не скруглённой.
Великий князь взял пулю со стола и принялся внимательно её разглядывать. И чуть помедлив сказал:
— Тем не менее, я вижу в вашем предложении и недостаток, — он сильно ударил кулаком по столу держа пулю пальцами. Клин немедленно выпал на стол. — Совершенно очевидно, что никаким способом надёжно вмять клин в мягкий свинец не представляется возможным. Солдат, извлекая пулю из патрона вполне может потерять этот клин. Или же он выпадет при досылании пули. С этим необходимо что-то сделать. У вас есть предложения?
— Э-э, я пока затрудняюсь.
— Хорошо, какие ещё недостатки вы заметили при стрельбе из винтовок?
— Свинцовый облой, Ваше Императорское Высочество. Пуля, проходя по нарезам, оставляет его. Особенно это заметно на разношенных стволах, когда пуля неплотно входит в нарезы и её срывает. Но и по этому поводу я пока не думал.
— Вы хотели бы и дальше заниматься изучением стрельбы из винтовок?
— Я был бы рад.
— А вы, что скажете, Денис Васильевич, хотели бы вы оставить его у себя в школе?
— Хотел бы, Ваше Императорское Высочество.
— Быть так. Пусть прапорщик третьего ранга Троелюбский будет в школе преподавать искусство точной стрельбы. А вам прапорщик от меня задание.
Великий князь поднял со стола выпавший клин и вставил его в пулю. Затем аккуратно оторвал от листа бумаги полоску и обернул ею пулю. Внимательно посмотрел на Троелюбского и, выдержав паузу, сказал:
— Вот так, заряжать прямо в бумаге. И клин не выпадет, и облой не будет оседать в нарезах. Но есть и сложности. Осалку теперь бумагой закрыли, надо придумать, как её поверх накладывать. Далее снизу бумагу надо как-то связать или склеить. А ещё при вылете пули из ствола бумага должна с пули сняться. Вот такие сложности. И вам их предстоит решить. Кроме того, следует заменить дерево на обожжённую глину или что-то подобное. Полагаю, какому-нибудь полку в оренбургских степях сложно будет найти ясень. Вам понятно?
— Да.
— Шестого января я буду ждать от вас отчёта. Если сможете раньше, я буду крайне доволен. Ваш сегодняшний отчёт я посмотрю позже и выскажу своё суждение. Вы можете идти.
Великий князь жестом пригласил Давыдова и Троелюбского выйти.
— Честь имею, — простился прапорщик.
— А я, Александр Николаевич, хотел бы представить вам ещё двух офицеров, — сказал Давыдов.
— Извольте, я рад буду их выслушать.
— Прекрасно, — улыбнулся Давыдов, — прапорщик пригласите Красновского.
— Я его прекрасно помню, — улыбнулся великий князь и, после того как артиллерист вошёл и представился, пригласил его присесть. — Вы ещё здесь, господин Красновский. Мне казалось, ваша батарея должна уйти в Кюменгорд?
— К сожалению, Ваше Императорское Высочество, я пока ожидаю известий о готовности гарнизонного укрепления.
— Будем надеяться, вы его скоро получите. Что вас привело сюда?
— У меня есть незначительное усовершенствование для применяемых гранат. Поступившие ко мне припасы я неспешно переделаю, но хотел бы заручиться вашим благоволением и указанием изготавливать припас надлежаще.
— Слушаю, в чём суть?
— Надеюсь, Ваше Императорское Высочество помнит, что на манёврах я применял к гранатам специальные патчи. Тогда я их сделал сам как мог быстро. Но было бы хорошо если бы патчи или поддоны делали на заводе. Я же подготовил наставление по изготовлению их новым образом.
— Это как?
— Из опилок, замешанных с клеем. Такой патч лучше деревянного. Он мягче, может облегать гранату плотнее. Дозвольте, я прикажу внести образец.
— Это интересно, — кивнул великий князь, жестом давая указание артиллеристу.
Через некоторое время на столе красовалась граната от единорога, глубоко посаженная в поддон, сделанный из чего-то напоминавшего папье-маше или какой-то древесный волокнистый материал двадцать первого века.
— Готовая граната обёртывается бумажным листом, не позволяющим патчу прилипнуть к ней. После чего выставляется форма размером в калибр орудия. Разводится масса из опилок с клеем. и заполняется форма. Или можно слоями наклеивать обрезки бумаги. Когда масса застывает, форма снимается. У патча срезают кромку, чтобы удобнее вставлять в орудие. А также срезают всё лишнее: торчащую бумагу, наплывы. Таким образом, патч плотно облегает гранату. надёжно держит её в стволе заполняя зазор между его стенками и гранатой. При выстрели такой патч быстро тормозится воздухом и освобождает гранату. Опытные стрельбы я уже провёл. Результаты свёл в докладной записке для Вашего Императорского Высочества.
— Хорошая работа. А какой клей можно использовать?
— Основное требование к нему, чтобы он был достаточно мягок, когда застынет. Патч входит в ствол плотно, не только удерживая гранату, но и являясь пыжом. Соответственно с ним растёт и дальность выстрела.
— Что ж я изучу ваш доклад и приму решение. Это всё?
— Нет, есть ещё одно усовершенствование. Предлагаю добавлять в разрывной заряд пиротехнический состав окрашивающий дым. Лучшим полагаю красный цвет. Это позволит точнее определять на поле боя разрыв гранаты и вносить поправки при стрельбе.
— Вам известен такой состав.
— Да Ваше Императорское Высочество, но возможно есть более дешёвый. Свои соображения я изложил в докладной записке.
— Передавайте свои доклады мне, я изучу.
— Благодарю, Ваше Императорское Высочество.
— Вы можете идти.
— И так, Денис Васильевич, кто будет третьим?
— Я, — улыбнулся Давыдов, — и поручик второго ранга Колесов, Пётр Николаевич.
В кабинет вошёл невысокий полноватый поручик лет тридцати. Офицер принёс и положил на стол толстую пачку бумаг.
— Присаживайтесь, — распорядился великий князь и обратился к Давыдову: — Я слушаю Денис Васильевич.
— Александр Николаевич, если посмотреть Боевой устав легиона, то можно понять, что он настолько неподробен, что не даёт офицеру никакого представления о должном ведении боя. Мы с Петром Николаевичем составили своё предложение по уточнению устава, дабы придать ему необходимую однозначность в предписаниях.
— Что ж, я с удовольствием ознакомлюсь и приму решение по редактированию устава. Надеюсь, вы готовы продолжить работу по дополнению и других уставов.
— Хм, несомненно, — кивнул Давыдов.
-А не могли бы вы в общих словах описать, что вы включили в своё предложение?
— Оно во многом написано на основе моего боевого опыта, а также Пётр Николаевич как служивший ранее в егерском полку добавил свои соображения.
— Прекрасно, хочу напомнить, что устав есть документ указующий и в этой части он может быть дополнен с большой осторожностью. Уже сейчас устав даёт представление о наличии надлежаще изданных руководств по самым разным областям. По ведению ли боя, по организации ли обоза или по любому иному предмету. И если устав подлежит однозначному выполнению, то руководства служат обучению офицера, дают ему необходимые подсказки, но не указывают. Офицеру надлежит самому принимать решения исходя из наличных обстоятельств, а не следовать однажды изложенным умным мыслям. В подобных руководствах, дополняющих устав, я крайне нуждаюсь. Я рад, что вы, не ожидая моих поручений, сами взялись за написание их. Надеюсь, вы не оставите этого занятия. Особенно меня интересует обустройство обоза. Вот скажите, есть ли в вашем предложении способ организации защиты обоза при внезапной атаке на него?
Давыдов взглянул на поручика.
— Нет, Ваше Императорское Высочество, — ответил Колесов. — В основном там описаны действия стрелков и гренадёр на поле боя. Обозу внимание не уделяется совсем.
— Вот как, даже защите взводных повозок с боеприпасом следующих непосредственно за взводами на поле боя?
— Виноват, — Колесов побледнел, — нет.
— Ничего страшного, — великий князь демонстративно придвинул к себе стопку бумаг, — всё можно будет исправить. Надеюсь, вы надлежаще учли опыт августовских манёвров. В любом случае я с удовольствием ознакомлюсь и прошу вас продолжать работу. Особое внимание прошу уделить обозу во время боя и на марше.
12 сентября 1828, Санкт-Петербург
* * *
Кларк встретил воспитанника в своём кабинете в заводоуправлении.
— Рад видеть вас Александр Николаевич, у меня для вас хорошая новость. Пока вы были в княжестве, мы запустили паровую машину. Желаете посмотреть?
— Непременно.
— Поспешим, — с ходу скомандовал Кларк и устремился на улицу.
Великий князь пытался приноровится к размашистому шагу заводчика. Наконец это ему надоело, и он сказал:
— Следуйте вперёд, я буду за вами немедля.
После он существенно сбавил шаг. С десяток метров Кларк прошёл один и остановился. Обернулся на неспешно приближающегося к нему воспитанника и удивлённо поднял брови. Когда они поравнялись, заводчик сообщил:
— Завтра к десяти Гогель обещал навестить Москвитина, полагаю полезным вам быть.
Дальше они пошли совершенно не торопясь, но тем не менее весьма скоро уткнулись в кирпичное строение высотой метра четыре. К одной стене снаружи был пристроен пандус. В данный момент на нём находилась повозка с бочкой, из которой рабочий сливал воду куда-то на крышу здания.
— Наполняет бак водой, — пояснил Кларк, — а с другого края крыши загружают дрова. Пройдём внутрь.
Сразу под пандусом выходили валы приводов для цеховых механизмов, а ещё ниже находилась дверь. Но они обошли постройку, благо площадь этого здания была не более ста квадратных метров. С противоположенной стороны быстро нашлась и другая дверь. Они вошли. Чавкающий звук работы паровой машины, приглушенно слышимый на улице, теперь окружил их. В середине помещения стояла пушащая жаром огромная печь. Время от времени её топка открывалась, и рабочий забрасывал в неё дрова, которые брал из закутка справа от печи.
— Вот она, — улыбаясь, сообщил Кларк. — Чтобы не терять тепло пришлось построить вокруг неё дом. Справа в бункер засыпаются дрова, слева в бак заливается вода. Жар топки неспешно высушивает и подогревает. Внутри топки расположены трубки с водой и три обменных бака. Пар отбирается с верхнего, но выводную трубку пропустили ещё раз через топку чтобы пар шёл перегретый. Сама машина находится за топкой. Чтобы осмотреть её нужно зайти с другой стороны. Вода приходит в топку через змеевик, размещённый в трубе, где она дополнительно подогревается. И хоть нам пришлось много повозиться с устранением протечек, машина себя оправдывает. Я пока не представляю, как её разместить на корабле, но получаемая мощь завораживает. Мы развели пар на две машины, в каждой поставили последовательно три цилиндра.
— И сколько?
— С каждой можно снять сотню лошадиных сил.
— Это не много, как мне кажется, — скривился великий князь.
— Этого весьма достаточно. В ближайшее время я переключу сюда остальные свои цеха.
— А вы не думали, что цепочку цилиндров можно было бы и увеличить?
— Увы, все цилиндры стоят на одном валу и их мощность должна быть сопоставима, но для этого поршень последнего приобрёл существенные размеры. Его диаметр уже четыре фута. Это самый большой поршень и цилиндр что нам удалось сделать.
— А если разделить валы. пусть вал первых двух цилиндров будет более мощным чем третьего и четвёртого. Можно использовать их для разного назначения. К одному подвести молот к другому меха наддува воздуха. Может даже стоит иметь три вала, — предположил великий князь.
— Вы же видели на своём заводе валы для передачи вращения к станкам. А их у вас только два. Теперь представьте, что нужно будет разводить привод для станков с шести валов. А чем больше таких механизмов, тем выше шанс их поломки.
— Полагаю, многое будет зависеть от взаиморасположения цехов. Признаюсь, я не ожидал такого успеха от данной машины. И теперь со всей очевидностью понимаю, что цеха надо располагать вокруг машины плотнее. Если раньше я полагал несмотря ни на что поставить не менее трёх паровых машин в разных частях завода, то теперь нахожусь в большой задумчивости. Мы с вами подготовили план, но теперь возможно необходимо его пересмотреть. И если сейчас я нахожусь в нерешительности по поводу установки цеха волокового проката, поскольку не могу принять решения по созданию ровной цементной основы под него, то теперь ещё и паровая машина становится несколько иной, чем мы предполагали ранее. Избыточная мощность радует, но это значит, что её надлежит умело использовать.
— Увы, это обычная суета всякого новшества. А вы намерены устроить цементное основание под цехом?
— Я пока готовлюсь к тому, чтобы попробовать это. Но решения у меня нет.
— Что ж, мне известно о цементе, и он не внушает доверия именно в этом качестве. Он слишком непрочен: склонен к растрескиванию и выкрашиванию. И если на малых объёмах он достаточно привлекательно выглядит, то создание единой основы под цех весьма сомнительно. Я предложил бы вам сплошную забивку вымоченных деревянных свай и возведение на них каменного основания на растворе с соответствующим выравниванием. Это опробованный способ, на котором в столице построено не одно здание. Хотя это весьма трудно. А значит не быстро и дорого.
— Я понимаю, поэтому хочу сначала внимательно ознакомиться с цементом. Семён Алексеевич обещал мне раздобыть необходимую книгу.
— Челиева? У меня она есть. Я вам дам. Однако всё же прошу отнестись к ней без излишней увлечённости.
— Постараюсь быть осторожным, — улыбнулся великий князь. — Но как вы полагаете, возможно ли разместить водотрубный котёл на корабле. Без всей этой кирпичной кладки.
Великий князь обвёл рукой помещение. Кларк следом обвёл окружающее взглядом и ответил:
-Несомненно. Чугунная топка заключит в себе все котловые детали, а остальное можно будет разместить на корабле несколько особым образом.
— Выйдем на улицу, — предложил великий князь.
Они вышли и стали подниматься по загрузочному пандусу. Великий князь на секунду остановился, наблюдая как на высоте около двух метров из отверстия для приводов выбивается на улицу облако пара.
— Возможно, стоит как-то собирать пар и применить его ещё для чего-нибудь?
— Я думал об этом, но как только мы пытаемся ограничить пар при выходе, чтобы направить его на дело, мощность машины существенно снижается. Очевидно, ход пара затрудняется, и он не может совершить всей назначенной ему работы.
13 сентября 1828, Санкт-Петербург
* * *
Великий князь усаживался в коляску рядом с Юрьевичем, продолжая при этом вести с ним беседу:
— ... Не скажите Семён Алексеевич. Доводы Зимина достаточно убедительны. Конечно, не всякий раз они будут ставить гранатомётные треноги на казачьи струги, чтобы атаковать речные суда, однако для зажигательных гранат могут быть найдены и иные цели. Например, можно скрытно подобраться к стенам и попробовать навесом поджечь город. Возможно, на поле боя потребуется спалить домик, в котором засели вражеские стрелки. Несомненно, такой вид ракет не может быть основным, но иметь в арсенале один зажигательный на десять выстрелов выглядит вполне предусмотрительно.
— А я готов согласится с вами, Александр Николаевич, но только для взводных ли гранатомётов это цели. Нужно помнить, что всякая зажигательная ракета в обозе занимает место обычной. И если гранаты для взвода показывают себя весьма достойно.... Так Зимину удалось отбить конную атаку. Более того, он нашёл им применение для пресечения снабжения Силистрии по реке... то объём горючего одной зажигательной ракеты или двух вряд ли будет столь существенным для единичного применения взводными гренадёрами.
— Значит, необходимо, сделать смесь, которая достойно проявит себя и в небольших количествах.
— Это не просто.
— Надо подумать. А какие вообще можно высказать пожелания к такой смеси? Чтобы легко поджигалась и трудно тушилась...
— А ещё, чтобы покрывала значительную площадь, — улыбаясь, добавил Юрьевич.
— Ну, у меня сложности только с тем, чтобы разбросать её взрывом, — улыбнулся великий князь.
— Вот как, ну ладно. Тем не менее, я вижу, вы крайне довольны последними известиями из Болгарии.
— Вы правы, становится очевидным потребность взвода в большем числе лопат и кирок. Почти доказана необходимость единого снабжения едой, а что ещё важнее питьём. Вы же читали Бланка, как наш полк выделяется на фоне остальной армии. Несомненно, без тяжёлой артиллерии Силистрию им не взять, но эта осада по настоящему ценна для русской армии. Появились цифры, которые смогут изменить мнение генералов.
— Вы уверены? История тридцать второго егерского прекрасна, но может ли она доказать, что все эти благостные последствия наступили именно в результате действий Бланка, а не по стечению обстоятельств. Я думаю, если задаться целью, можно разыскать и другой полк нашей армии также не столь значительно пострадавший от не боевых потерь. Доказывает не единичный случай или опыт, а неоднократное повторение действий, ведущих к закономерному результату. Полагаю, вам не стоит ожидать многого от генералов.
— Вам не удастся испортить мне настроение — засмеялся в ответ Саша. — Бланк проявил достаточно инициативы и распространил свою заботу на другие полки, благо их коммандиры в достаточной степени радетельны к службе. Генерал Рот уже не сильно возмущён этим обстоятельством. Как бы не сложилось, а через пару месяцев не полк, а целая армия будет отличаться низким уровнем заболевших. Впрочем, теперь государь приложил руку к этому донесению и сложившееся положение укреплено его волей. Всё же тёплые временные казармы, горячая еда и питьё позволят сохранить низкую заболеваемость. И когда под Силистрию придут осадные орудия останется достаточно сил для штурма. А пока солдаты строят казармы и роют сапы, Зимин с казаками перекрыл реку. Меткость стрелков сделала нежеланным для турок появление на стенах. Самое главное, генералу Роту не проспать попытку противника прорваться к крепости.
— Полагаю, будет правильным нам внимательно изучить ход осады, — отметил Юрьевич, — для целей вашего обучения.
— Да, это будет хорошо. Впрочем, желание государя чтобы я улучшил свой польский может не оставить мне времени.
— Я полагаю, конные егеря помогут мне обучить вас польскому в кротчайшие сроки, — сказал Юрьевич. — Знание языка есть результат постоянной необходимости говорения, её будет несложно создать.
— Что ж, а сейчас надо успеть закончить дела в столице и ехать в Гатчину.
— Это настолько неотложно?
— Да, Гатчину невозможно оставить с незавершёнными делами. А время уходит.
— Я полагаю, до весны вы будете в столице и доехать до Гатчины всегда будет возможно.
— Многое зависит от государя, но я хотел бы переселиться в Гельсингфорс.
— Вы уверены, что генерал Ратьков не справится без вашей помощи? — Юрьевич широко улыбнулся.
— Хи, — хихикнул великий князь, — уверен.
Через некоторое время они добрались до образцового завода. Юрьевич оставил воспитанника в конструкторском бюро, а сам направился в Зимний по делам канцелярии. Великий князь оказался у Москвитина первым и, усевшись за большой стол, принялся расспрашивать конструктора:
— О ружье поговорим позже. Сегодня на это ещё будет время. А что у вас готово по станине для пушек?
— Пока только общий эскиз, — Москвитин расстелил чертёж.
— Ну, так... — покивал головой Саша, — Деревянные части надо убрать. Пусть ствол сразу укладывается в железное ложе, назовём её люлька, которое будет тормозить при откате. Основной поворотный круг тоже нужно переделать. В палубе должен быть вмонтирован металлический круг, к которому прикручены и жёстко выставлены вальцы. Поворотный круг должен катится по ним. Нужно предусмотреть стопора чтобы круг не сходил в сторону при вращении. В нужном положении платформа должна жёстко закрепляться и держать выстрел. И вот на нём уже будем ставить платформу для пушки и сиденье наводчиков. Что же касается торможения отката то могу предложить несколько вариантов. Задача такого устройства растянуть во времени усилие отдачи не допуская передачи его в основание мгновенно и в наибольшем значении. Чем дольше удаётся растянуть противодействие откату, тем меньше будет усилие на станине в каждый момент времени. Первое и самое простое, поставить на пути отката ствола поднимающий клин. Чем дальше ствол отходит, тем выше он поднимается и постепенно падает его энергия. Второй вариант, поставить пружину, которая будет принимать ствол и гасить его движение. И третий использовать сжатие воздуха. Я предпочёл бы последний вариант. Хотя можно ещё попробовать выдавливать масло через небольшое отверстие.
Великий князь взял лист бумаги и принялся рисовать.
— Общая суть дела в том, что воздух под поршнем сжимаем и сила возрастает по мере роста давления. Представим себе поршень, намертво закреплённый к стволу. Он ходит в цилиндре. При отдаче ствол стремится назад и двигает поршень. Чем дальше он отходит, тем сильнее давление воздуха под поршнем. Наконец, наступит момент, когда усилие отдачи сравняется с сопротивлением воздуха и ствол остановится. Тогда давление накатит его обратно.
— Хм, полагаю воздух должен стравливаться из-под поршня иначе давление будет расти очень быстро до максимума и откат получится довольно жёсткий, а накат слишком быстрый, — почёсывая подбородок пробормотал Москвитин.
— Согласен. — поспешно кивнул Саша, — Но это надо проверять опытным путём. В любом случае необходимо предусмотреть в торце цилиндра клапан для стравливания давления выше необходимого. Сначала предлагаю создать модель, которая позволит проверить означенный принцип в деле. И именно с макета предлагаю начать. Имитировать откат ударом шара, подвешенного на цепи весом и скоростью сопоставимый со столом единорога. Вот так как-то...
Саша быстрыми движениями обозначил шар, подвешенный на тросе, и расположил возле него надетую на шток поршня приёмную пластину.
— Вот эту часть, со штоком, поршнем и цилиндром, будем называть ствольный тормоз. А вот эту пружину, обвитую вокруг цилиндра и заключённую между кожухом и пластиной на штоке поршня, назовём деталью наката. Поскольку очевидно, что многие детали получаются общими всё вместе пусть называется накатник. И на этой модели накатника нужно подобрать и жёсткость пружины и травящий клапан, а возможно потребуются и другие детали. Я не исключаю необходимости ещё одной пружины вот здесь или может давление придётся не стравливать, а наоборот нагнетать. И наш травящий клапан заменится клапаном для накачки.
— Возможно, — кивнул Москвитин.
— И эту модель, Асклепиад Иосафович, я хотел бы видеть через две недели здесь, возле вашего бюро. Вам нужны для этого особые распоряжения?
— Нет, спасибо, полагаю, я справлюсь обычным образом.
— Теперь, давайте ещё раз посмотрим на систему наведения орудия.
— Как вы и предлагали, вот схема для двух наводчиков...
— Здравствуйте, — В помещение вошёл Кларк
— Здравствуйте, Матвей Егорович, — бодро откликнулся Саша, — А мы пока смотрим устройство пушечного лафета.
— Я слышал. Схему наведения. Должен отметить сделать столь длинные и прочные оси и снабдить их коническими шестернями будет не легко.
— Да, -кивнул Саша, — Нужно стремиться к тому, чтобы сделать эти оси как можно короче. А должной толщиной добиться надёжности. Вес в данном случае не так важен.
— Здравствуйте, господа, — В бюро стремительно влетел Гогель, таща под мышкой огромный свёрток.
— Здравствуйте, Иван Григорьевич, что это у вас? -поинтересовался Саша.
— А это Александр Николаевич, затвор крепостного ружья в увеличенном размере. Я его принёс специально, наши мастера внесли некоторые доработки и Асклепиаду Иосафовичу предстоит немного подправить чертежи. Но позвольте я отдышусь.
— Да, конечно, может лучше начать с чашки чая? — спросил великий князь.
— Лучше сразу к делу, — Гогель развернул свёрток и положил на стол выточенный из дерева макет затвора, длинной около метра, снял и отложил шляпу и начал пояснения: — В своих основных чертах всё сохранено так как предполагалось изначально. Спусковой крючок и курок производятся самым обычным образом и не представляют существенного интереса. Разве только то обстоятельство, что курок несколько смещён вниз и уменьшен чтобы существенно не выступать над затвором и не мешать тому отодвигаться назад. Ствольная коробка, как и прежде, представляет собой насаженную на ствол железную трубу, снабжённую необходимыми прорезями...
— А как вы полагаете её изготовить? — поинтересовался Саша.
— Из железной полосы. Заготовка должной формы вырубается на молоте. После чего сворачивается в трубу на оправке и сваривается. Особенность затвора в том, что высокие требования к точности предъявляются лишь к выступу, о который затвор запирается. Посадка коробки на готовый ствол делается по горячему с использованием специальной оправки, не допускающей перекос коробки относительно ствола. А выступ доводится вручную, уже на почти готовом ружье. Так вот, передняя часть прорези образует окно длинной три с половиной дюйма для закладки патрона. После выстрела, необходимо взвести курок чтобы, тот не мешал движению затвора, — Гогель демонстрировал пояснения на модели. — Поворачиваем затвор ручкой вверх, и тянем на себя. В данном случае в затвор вложен макет патрона, в то время как при выстреле пули уже не будет.
Действительно в раскрывшемся окне показалась большая около пяти сантиметров пуля. Гогель вынул веретенообразный патрон, в котором пуля была выточена в одно целое с конической, сужающейся к концу, гильзой.
— Отводя затвор в крайнее положение, гильза выталкивается из казённика. Для этой цели, теперь, служит специальный шток, упирающийся в казённый винт, вкрученный в коробку. Этот же винт не позволяет вынуть затвор полностью и для разборки, необходимо его вывернуть. — Гогель с некоторым затруднением выкрутил деревянный винт и вынул затвор. — Сам затвор представляет собой стержень дюймового диаметра и длинной пять с половиной дюймов. В передней части выбрана коническая выемка под гильзу. По дну оной в просверленное поперёк отверстие вставлена рукоять затвора. Оная проходит затвор насквозь, не выступая с обратной стороны. Диаметр рукояти полдюйма. Оная дополнительно укрепляется в затворе ввинчивающейся стопорной осью. Вот она, входит с торца затвора и служит не только закреплению рукояти, но и является осью крышки запальной полки.
Гогель откинул находящуюся на хвостовике затвора крышечку, обнажив запальное отверстие и выемку для скорострельной трубки.
— Хм, позвольте посмотреть, — Саша протянул руку. — Да, это вполне разумно. В цельной заготовке затвора в торце высверливается три отверстия. В центре запальное. Слева чуть ниже горизонтальной плоскости под шток извлекателя гильзы. Справа выше горизонта под ось крышки. А потом необходимый излишек метала спиливается до середины обнажая полку. А если придумать способ осаживать на молоте заготовку с уже готовыми выборками под полку и гильзу, то можно добиться весьма малого расхода железа.
— К сожалению, Александр Николаевич, — встрял в обсуждение Кларк, — о такой сложной ковке пока не стоит задумываться. Изготовление столь сложных форм может быть не оправдано при незначительном числе винтовок. Даже вырубная матрица, предложенная Иваном Григорьевичем, весьма не дёшева. Впрочем, в начале можно вырубать заготовку из полосы и без неё. Это трудоёмко, грозит браком, но для первых ружей вполне допустимо.
— Вы как всегда правы, Матвей Егорович, — улыбнулся Саша. — Однако крышка полки не так проста.
— Значительно проще чем кажется. Перенеся сюда полку, мы избавились от кнопки в крышке, заменив её подпружиненным флажком. Вот смотрите, — Гогель вставил затвор в ствольную коробку. — крышку можно поднять только в крайнем положении. Немного сдвинем затвор. И вот стенки коробки не дают крышке открыться. Закрываем затвор полностью. При спуске курка, он бьёт по флажку-ударнику поворачивая его вокруг оси. Оборотная часть флажка сделана молоточком и ударяет по скорострельной трубке.
— Я так понял, идею с толстостенной медной гильзой, имеющей сдавливаемую между затвором и стволом выпуклость вы полагаете оставить?
— Да, Александр Николаевич, на мой взгляд ваша идея более чем хороша в сочетании продавливания затвором путём упирания рукоятки о скошенный выступ.
— Выглядит прекрасно, — Саша взял в руки модель затвора, — Если не брать в расчёт курковую часть, то затворная группа состоит всего из десяти деталей. И только одна небольшая плоская пружинка. Мне представляется проще уже невозможно придумать.
14 сентября 1828, Санкт-Петербург
* * *
— Йеден зе мна, — распорядился великий князь, входя в Зимний.
— Sucha! — отозвался старший конвоя и, спрыгнув с коня, поспешил за патроном и сопровождающим его Юрьевичем.
Скинув с себя верхнюю одежду в своих кабинетах, наследник престола поспешил на аудиенцию к вдовствующей императрице. Кабинеты Марии Фёдоровны располагались совсем рядом, чуть ближе к дворцовой площади. Бабушка приняла внука сразу.
— Здравствуйте, гранд Ма, -поспешил в объятье бабушке Саша. — Я узнал, что вы с сестрёнками вчера приехали из Павловска, и поспешил сюда справится о вашем здоровье.
— Здравствуй, Mein Herz, спасибо, что обеспокоился. Очередную годовщину я непременно справлю. Впрочем, здесь я ненадолго. Надо будет вернуться в Павловск. Остались незаконченные дела, хотя ты-то меня понимаешь. А как твои хлопоты?
— Во многом успешно. Легион ушёл в Финляндию. Я сам скоро за ним перееду. Образцовые заводы строятся. Сейчас намечаю железную дорогу от Гатчины до столицы. Лодейнопольская верфь готовится к строительству первого катера. Моя команда в Болгарии, радует меня известиями. Даже американская экспедиция пока представляется весьма успешной. Жаль только, из Финляндии мне сложно будет следить за делами в Гатчине. А там очень много дел осталось. Полагаю до Рождества я разберусь с тем, кого оставить за себя.
— Тебе некого поставить в Гатчине за управляющего?
— Пока некого.
— Что ж, Я после Павловска собираюсь в Гатчину и помогу тебе найти человека.
— Благодарю.
— Не спеши. Я должна предостеречь тебя. Ты очень похож на Павла Петровича, а потому запомни. Это будет мой человек, под моим покровительством, и если внезапно ослеплённый гневом ты попробуешь необоснованно наказать его, я вступлюсь.
— Это понятно, но в свою очередь, я надеюсь, что он будет достаточно влиятелен и умён, чтобы решать дела в моё отсутствие и отвечать за них. А я буду строг.
— Что ж, — улыбнулась вдовствующая императрица, схватила пальцами внука за щёку и потеребила, произнеся: — Будь строг, будущий император. Ха-ха!
— Я постараюсь, — пытаясь удержать спокойствие, ответил Саша.
— Молодец, — внезапно посерьёзнев, сказала Мария Фёдоровна, — Но помни, какого бы замечательного человека я тебе не нашла, за ним надлежит внимательно смотреть.
— Несомненно, я озабочусь этим. Важно чтобы человек готов был сам вершить дело, не испрашивая у меня дозволения на каждый шаг. А уж как удержать его в пределах дозволенного, это отдельная моя забота.
— Да-а, и ты знаешь как?
— Тут нового не придумаешь. Он же будет не один. Вокруг него много людей, которые непременно донесут при малейшем поводе.
— Или без него.
— Или без него, — кивнул Саша, — но донесут. И у меня уже есть человек в Гатчине который будет эти доносы читать. А в столице есть человек что будет читать доносы на всех гатчинцев. И есть кому сравнить. Но главное не это. Собирать доносы дело не сложное. Изучать их лишь чуть труднее. Главное не позволить себе из-за краденой козы снять с места полезного для дела человека. Тут всегда нужно оценивать ущерб, даже самый фантастичный по доносам, и то насколько полезен человек на своём месте. Мелкие шалости придётся прощать.
— Всякий, почти всякий, человек имеет свой изъян, — философски заметила Мария Фёдоровна, — кто-то берёт из казны, кто-то берёт с людей, кто-то совращает маленьких девочек из крепостных, а кто-то и содомией балуется. У всякого есть свой грешок. Знать его необходимо, но казнить за него совсем не обязательно. Пока ты можешь предать его наказанию он будет твой весь. Но как только ты зашатаешься, он первый возжелает тебя убить. Люди же праведные или с неизвестными грешками часто неудобны. Они считают свою идею важнее твоего дела, и в любой момент могут испортить твои начинания.
— Они же могут быть самыми верными сторонниками, — уточнил Саша.
— Нет, идеи часто иллюзорны и знающему человеку легко разочаровать в них нашего праведника. И из преданного союзника он превратиться в лютого врага.
— Хм, и так не хорошо, и так плохо.
— А есть ещё восточные правители, что полагают надёжными лишь тех людей, чьи родственники содержатся в аманатах, — напомнила бабушка.
— Думаю, это даже на востоке не сильно удерживает в подчинении, в странах же проевропейских, где сын, зачастую, готов ополчиться на отца, а отец продать сына, это и вовсе скверное решение.
— Если вспомнить историю правящих домов, то и в Европе такое пытались делать, но оно не было залогом успеха. Если же ты хочешь представить себе верность твоих людей, определи, что они теряют при твоей смерти, а что приобретают. Благодарность за старые благодеяния стоит не много, а грозящие потери при смерти благодетеля рождают преданность. В то же время, если ты для своих людей стал постоянным источником неприятностей, судьба твоя незавидна.
— Гранд Ма, вы говорите, что я похож на Павла Петровича. Но я не могу понять плохо ли это?
— Ха-ха, Я и сама не знаю, Mein Herz. Он был слишком открыт сердцем. Любил приближать к себе людей. Но нрав его был не постоянен, и он легко гневался. Впрочем, и быстро отходил, но сделанного невозможно исправить. Вот и получилось, что люди прямодушные исчезали из его окружения, а остались лишь льстецы и подлецы. Это его и погубило. Они, уверившись, что со смертью государя не потеряют ничего, а лишь обретут спокойствие и безнаказанность за делишки свои, погубили Павла Петровича. Он, как и твой отец, верил в своё предназначение, но забыл, что не все окружающие ныне верят в божественный промысел, утверждающий государя. Это вольтерьянство хоть и порицаемо публично, но развратило души подданных. А сейчас Французская республика и Американские штаты для многих выглядят чем-то превосходным. А на деле... — Мария Фёдоровна махнула рукой.
— Вы так не верите в благость парламентов? — улыбнулся Саша.
— Они исходят из ошибочности мнения, что государство назначено быть исполнителем чаяний людей в нём живущих. Отсюда и появляется мысль, что для управления государством должны существовать какие-то представительства обозначающие эти чаянья. Фактически же это превращается в праздник стяжательства. Движимые им люди стремятся занять должности и удовлетворить прежде всего свои потребности. Многим это очевидно, но некоторые говорят, что, соревнуясь, эти корыстолюбцы будут мешать друг другу и вынуждены помогать простым людям, чтобы привлечь их на свою сторону. Наивные глупцы не понимают, что немногим договориться гораздо легче, чем всем. Олигархия не связанная никакой идей кроме собственного стяжания вот удел всех республик.
— А монархия?
— Государь поставлен божьим промыслом. Вся суть правления следовать ему, в меру своего понятия. Делать должное самому и заставлять других. Государство не создано для удовлетворения людских чаяний. Оно утверждено по божьему замыслу, и все мы служим ему. Возможно при этом подданые будут процветать, но могут и нести страдание, как испытание божье. Государь же не управляем корыстью, ибо и так, в силу своего положения, распоряжается всем.
— Право слово, Михаил Михайлович, иначе оценивает это.
— Я всего лишь, старая бабка, а он образованный человек, — улыбнулась Мария Фёдоровна, затем подняла указательный палец в верх. — Но, я твоя старая гарнд Ма, а он всего лишь избежавший вечной ссылки вольтерьянец, мечтающий научить тебя своим идейкам.
Поговорив с бабушкой ещё около получаса, Саша направился к сёстрам. Было бы неправильным не повидать их после столь долгой отлучки. И в Тёмном коридоре великий князь наткнулся на своего старого приятеля и тёзку Паткуля.
— Саша! -улыбаясь воскликнул наследник престола, — Здравствуй. Приехал вместе со всеми? Я рад, давно не виделись. Как твои дела? Наверное, скучаешь, с девчонками жить?
— Александр, здравствуй, — Паткуль не выглядел растерянным. — Теперь когда твоё обучение изрядно изменилось, я вместе с великими княжнами нахожусь под рукой Василия Андреевича. Скучать не приходится, но я завидую тебе. Ты занят настоящим делом. Я же не более чем ученик.
— Так, это дело поправимое. Хочешь я и тебя пристрою к делу. Мне нужен свой человек в гатчинском сиротском доме. Давай, ты будешь там учиться и надзирать за делами. Я же озабочусь, чтоб образование ты получил достойное. Конечно, Василий Андреич вряд ли согласится заниматься с тобой. Но настоящее дело само учит. Будешь при строительстве железной дороги или при госпитале. Забот много... — взгляд великого князя скользнул по одежде Паткуля. Он заметил товарный знак опеля на груди и осёкся. — Ты подумай, а сейчас извини, я спешу к княжнам.
16 сентября 1828, Гатчина
* * *
— Давайте посмотрим ваш стекловарный цех, — предложил великий князь управляющему Мариинского стеклянного завода Веддеру, — Последнюю партию глиняных сопл я видел в ракетном. Качество приемлемое... А вот как у вас со стеклом?
— С самим стеклом не очень хорошо. Вот извольте, — Заводчик открыл ящик стола, достал из футляра небольшую зрительную трубу и протянул её великому князю. — Это артиллерийская труба сделанная по вашему эскизу.
Великий князь взял в руки бронзовый цилиндр, длинной не более двадцати сантиметров и диаметром не более пяти. Окуляр регулировался под зрение. Саша подошёл к окну и поднёс трубу к глазу. Видно было плохо. Покрутив окуляр, он добился некоторой чёткости изображения, но остался им не доволен:
— Очевидно, стеклу не хватает прозрачности и однородности и ещё надо большое внимание уделить полировке стёкол.
— Вы правы, но всё зло в исходном материале. Гатчина богата торфяниками. Здесь не глубоко лежит неплохая глина для керамики. А вот песок здесь грязный и жёлтый. Для бутылок или фляг легиона годно. Их мы можем сделать для Вашего Императорского Высочества в самом значительном числе. Возможно, этот песок сгодится для дешёвого бемского стекла. Но для зрительных труб он совсем не годен. Мне представляются просто бессмысленным попытки получить здесь невозможное для нас качество.
— Придумайте способ очистки песка. Мне нужны зрительные трубы, и другого стеклянного завода у меня пока нет. Значит Вам придётся пытаться найти для меня рецепт стекла. Давайте посмотрим нашу опытную мастерскую.
Стекольный цех находился в самом дальнем углу завода, одна из его печей временами занималась для постановки опытов. За время пути Саша успел немного обдумать сложившееся положение:
"В чём-то он прав, песками Гатчина действительно не славится. Возможно, стоит уже сейчас озаботиться, чтобы поставить завод где-нибудь на Финском заливе или на Карельских песчаниках. Где-нибудь на ладожском побережье. А Гатчину оставить для производства фляг. Вот только надо бы найти человека, который в теме. Юрьевич может свести меня с кем-нибудь из императорского стекольного. Глядишь, они посоветуют что-нибудь стоящее. Нужно будет распорядиться."
Уже войдя в небольшое помещение стеклодувного цеха, он обернулся к Веддеру:
— Егор Христофорович, я по растерянности, не взял сюда зрительную трубу. Прошу вас сходить за ней.
— Хорошо, но э-э-э...
— Я не хочу доверять её кому-то другому и прошу вас принести её. Я надеюсь, вы подарите её мне перед моим отъездом.
— Непременно.
Посмотрев вслед удаляющемуся Веддеру, великий князь скомандовал конвою:
— Чсе порозмавек з працовниками. Нйеч никт ми нйэ пшешкадач. Йеден бить близко мниэ.
Двое конвойных вышли. Один из них направился следом за заводчиком. Великий князь поспешно оторвал от дела на вид самого пожилого рабочего.
— Здравствуй, как тебя зовут?
— Герасим, Ваше Императорское Высочество.
— Ты здесь за старшего?
— Не, здесь Никифор распоряжается. Кликнуть?
— Потом. Давно здесь работаешь?
— Так уж, годов пять.
— И сколько плавок в день обычно делать доводится?
— Тигля три. Можно бы и больше, да зачем.
— Стекло для зрительных труб здесь лил?
— Да, в этой печи.
— И сколько пробных плавок сделали?
— Да-к, четырнадцати хватило.
— А что так, песка не хватает? Соды? Или иного?
— Да не. Что делать не понятно. Вот Вашему Императорскому Высочеству. стёкла отлили для зрительной трубы. А что дальше-то делать.
— Ну так поганые стёкла-то, неужто сам не видишь.
— От чего ж поганые, обычные. Не чета французским, конечно. Да и финское стекло почище будет.
— Так сделай чтоб лучше французских были.
— Ну то подумать надо. Не так уж и просто.
— А ты подумай. Что нужно?
— Так это... Митрич! — Крикнул рабочий в глубину цеха. — Подь сюда!
— Не могу! — Раздалось в ответ. — Стекло встанет.
— Брось ты его! — крикнул великий князь и кивнул конному егерю.
Митрич, подталкиваемый конвойным, появился спустя пол минуты.
— Здравствуйте Ваше Императорское Высочество.
— Здравствуй, совет твой нужен. Как стёкла сделать, чтоб лучше французских, в трубу зрительную вставить.
— Так-ить, это сказать легко, — почесал уже седеющую бородёнку Митрич.
— Если не пробовать, то и не сделаешь никогда, — улыбнулся великий князь. — Вы-то пробовали добавлять чего или замешивать равномернее. Я смотрел ваше стекло прям с дымкой какой-то и мутно-жёлтое.
— Добавок мы не делали, но пробовали перегреть и разливать стекло не вязким, но потихоньку в тонкий слой.
— Идея не слишком хороша, — скривился великий князь, — стеклу явно не хватает прозрачности и без добавок это не решить. Что же до пузырей и прочего. Жидкое стекло надо перемешивать. Отливать достаточно большие листы или линзы и после обрезать наилучший участок и ошлифовывать форму. А ещё обязательно полировать....
В дверях цеха показался Веддер.
— Ваше Императорское Высочество, — он протянул зрительную трубу.
— Что же касается конструкции, то труба канонира мне нравится, — покрутил в руках трубу великий князь. — Простая, жёсткая, есть дальномерная сетка. Но вот над стеклом предстоит работать. Вот что, Егор Христофорович, поскольку для меня это очень важно, я прошу вас своевременно извещать меня о ходе изыскания рецепта стекла. А для этого я прошу вас делать не менее двенадцати плавок в неделю. Нужно поставить возле отдельную мастерскую для шлифовки и полировки стёкол. Применять всякий раз разные добавки и способы изготовления. Все работы подробно описывать в журнале. Результаты в виде отдельных стёкол описывать нумеровать и хранить до надобности. Из этого журнала прошу делать для меня выписки, чтобы я понимал, что вами уже сделано, а также какие способы вы собираетесь испробовать в ближайшее время. Первый такой отчёт я жду от вас тридцатого сентября. А далее прошу направлять его мне каждые две недели.
Заметив, как Заводчик пытается что-то сказать, великий князь предостерегающе поднял руку.
— Возможно у вас не достанет времени самому заниматься этим. Возьмите толкового человека себе под начало. Помимо отчёта я ожидаю от вас смет на расходы и отчёты за уже понесённые. Рабочих опытной и шлифовальной мастерских на любые другие работы не отвлекать. Список этих людей представить мне с указанием оплаты за их труд. Вам всё понятно?
— М-м-м, Ваше Императорское Высочество...
— Не будем отвлекать людей от работы, — остановил заводчика великий князь. — Выйдем.
Они вышли из цеха, и великий князь зашёл в какой-то закуток, малозаметный для случайных прохожих, и поманил рукой Веддера.
— Я вас слушаю, — улыбаясь, он скользнул взглядом по лицам польских конных егерей, стоящих за спиной заводчика.
— Ваше Императорское Высочество, всё это мне представляется пустой тратой времени и денег. Здесь немыслимо наладить это дело.
— Я могу предложить вам поехать в Финляндию и наладить изготовление стекла там. Хотите? Впрочем, мне стоит напомнить вам наш давнишний разговор. Вы арендуете и управляете стеклянным заводом. И либо вы делаете на нём стекло под мой заказ, либо я позабочусь чтобы...
— Ваше Императорское Высочество, — гордо выпятив вперёд подбородок, прервал наследника престола Веддер. — Я арендую завод у Её Императорского Величества Вдовствующей Императрице Марии Фёдоровны и лишь перед ней обязан держать ответ.
— Вы уже испросили её благословения, на свои слова? — поинтересовался великий князь.
Не дожидаясь указания, егеря плотно сжали локти заводчика.
— Я не решился её беспокоить.
— А вы решитесь, иначе это сделаю я и тогда горе вам, если вы окажетесь в моей власти.
— Мой завод поставляет керамику в Павловский дворец, если я вынужден буду заниматься вашими ребячествами, то Её Императорское...
— Ты не понял, — по кивку головы великого князя егеря приподняли Веддера над землёй, — Не нужно мне ничего объяснять. Если ты считаешь себя правым, раздобудь повеление моей гранд Ма, или моего Папа. А без них мне слушать тебя не интересно. Либо делаешь, что мне надо, либо ищешь протекции у тех, кто меня сильней. Странно, что мне приходится объяснять это человеку во много старше меня. Поставьте его. Мы уезжаем.
Великий князь направился прочь в сопровождении своего конвоя и внезапно обернувшись указал на заводчика пальцем.
— Либо борись, либо делай что велят. Тридцатого я приду за первым отчётом. Пороть людей нынче pas comme il faut, но пару раз макнуть тебя в речку всегда можно. Да и деньги удержать не грех.
20 сентября 1828, Санкт-Петербург
* * *
— Ваше Императорское Высочество, — Юрьевич церемонно обратился к наследнику престола, — позвольте представить помощника директора Императорского фарфорового и стеклянного заводов коллежского советника Случановского, Алексея Григорьевича.
— Рад служить! — широко улыбаясь отрапортовал дяденька лет тридцати с большими залысинами, теснящими короткостриженые чёрные волосы.
— Надеюсь Вы сможете помочь мне, — кивнул в ответ великий князь.
— Не изволите присесть? Может желаете чай?
— Благодарю, но чая не надо.
В небольшом кабинете помощника было тесно. Половина комнатки, примерно три на четыре метра, была заставлена шкафами с бумагами и образцовой посудой. Тем не менее, троим разместиться вокруг рабочего стола Случановского оказалось вполне возможно. Конвой, чтобы не нависать над ними, остался снаружи.
— Так, чем могу? — спросил Случановский.
— Я имею интерес к стеклянному делу. Я принимаю живое участие в гатчинском стеклянном заводе, что управляется господином Веддером. Однако я столкнулся с большими трудностями, — по жесту великого князя, Юрьевич положил на стол футляр со зрительной трубой. — Мне необходимы в некотором количестве зрительные трубы. Также, я намерен озаботиться изготовлением микроскопов и других приборов. Но качество получаемых в Гатчине линз совершенно дрянное. Господин Веддер уверен, что самое главное, что мешает это плохой песок. И я хотел бы убедиться в этом и услышать ваши советы. Возможно, мне стоит искать другой завод для этого.
— Позволите посмотреть?
Случановский взял трубу из футляра, подошёл к окну, открыл его и достаточно долго смотрел сквозь неё на улицу. Потом он закрыл окно и вернулся к столу.
— Действительно, стекло весьма дрянное. От посторонних включений песок, может быть, и удастся очистить. Если разжиженный расплав перемешивать достаточно долго, то, 6наверно, можно добиться однородности. Но само стекло желтоватое с зеленью. В этом Егор Христофорович прав. Вам нужен белый песок, такой вы возле Гатчины не найдёте.
— А где можно найти?
— Пласты белого песка находятся южнее. Довольно много их по Оредежи, и ещё ближе к Луге. Если говорить о самой северной части вблизи Гатчины, то я посоветовал бы осмотреть Орлинское озеро. По его берегам почти со всех сторон выходят пласты белого песка. Там же вы можете найти и завод Риттинга в Дружноселье. Он из этого песка варит не дурственное стекло.
— Прекрасно, а этот песок действительно редок? Вы для Императорского завода возите песок оттуда?
— Я бы не сказал, что он редок в наших местах. Он часто встречается на юге губернии. Есть в достатке в Финляндии. На востоке по берегу Волхова . Есть и на онежском побережье, хоть там преобладают пески жёлтые. Важно не само наличие белого песка, а его чистота, толщина слоя из которого его можно было бы добывать, не боясь перемешивания с другим песком. По-настоящему крупных пластов чистого белого песка не так много. Мы получаем его из Саблино. Достаточно удобно сплавлять по Тосне. В Орлино пласт тоньше, и потому песок грязнее, и оттуда его пришлось бы везти телегами. Помимо Саблино, хорошие пласты есть на Волхове, на Ящере, в Реброво, в Борщёво, в Корпово и... наверно всё.
— Спасибо, однако не мог бы я разместить заказ на Императорском заводе?
— К сожалению, он не сможет принять его. Это дело для наших мастеров неизвестное, а времени на освоение совсем нет. Вы можете попробовать заказать у Риттинга. Насколько я могу судить вы не исключаете возможности открыть собственный завод. Это не столь дорогое дело, как кажется. Основные деньги уйдут на приобретение лесной дачи. И ещё потребуется горный инженер. Но думаю, Вам не составит труда его найти. Стеклянные заводы под изготовление бутылок открываются в наших краях многими и приносят хороший доход. Причём и купцы и помещики часто обходятся без инженеров вовсе. Для изготовления гутного стекла не нужно больших знаний. Ловкость мастера необходима, а инженер не обязателен. Любая дрянная склянка может найти своего покупателя. Для бутылок не требуется и песка хорошего. Вот что составляет неизменные хлопоты заводчика, так это лесная дача. Без топлива для печей обойтись невозможно.
— Я полагаю, что поиск дельных людей есть наибольшая сложность, для меня.
— Тут я могу рекомендовать вам обратиться к Василию Евграфовичу Самарскому-Быховцу. Он нынче занимает место столоначальника Горного департамента. Полагаю, Ему будет не затруднительно подыскать вам дельного молодого инженера.
22 сентября 1828, Орлино
* * *
Великий князь подъехал к двухэтажному дому купца второй гильдии Ефима Ивановича Риттинга, находившемуся недалеко от Орлино, в посёлке называемом Дружноселье. Заводчик широко улыбаясь приветствовал его:
— Рад видеть вас, Ваше Императорское Высочество, в наших краях. Милости прошу в дом, я уже распорядился об угощении. Прошу простить, что оказался не готов к вашему визиту...
— Пустое, Ефим Иванович, — отмахнулся великий князь, спрыгивая с коня, — Я тоже рад видеть вас и хочу пожелать здоровья вам и вашей супруге, но должен отказаться от приглашения. Я здесь по делу и хотел бы закончить с ним как можно скорее. Мне рекомендовали вас как хорошего стеклянного заводчика. У меня есть к вам заказ.
— Что ж, — сразу посерьёзнел Риттинг, — тогда прошу в заводские цеха, там обсудим дело.
— Прекрасно.
Цеха находились в метрах ста. Потому дорога не заняла сколь-нибудь значимого времени. Быстрым шагом в сопровождении Юрьевича и конных егерей великий князь подошёл к дверям ближайшего цеха и уже входя поинтересовался:
— Ефим Иванович, а что побудило вас поставить завод именно здесь.
— Это место хорошо тем, что рядом расположены не только пласты песка и лес, которым я топлю печи, но и река, втекающая в озеро. На ней я поставил колесо.
— А мастера местные?
— Ну что вы, здешние жители слишком не искусны. Мой отец пригласил мастеров из Германии. Русских тут живёт совсем не много, не более десятка из восьмидесяти с лишним человек. Может этим и объясняется качество нашего стекла.
— Возможно, посмотрим как у вас поставлено дело.
В достаточно просторном цеху стояло две конусовидных печи, высотой около трёх метров и в диаметре у основания четырёх. С четырёх сторон в её стенке сделаны закрывающиеся железными заслонками печные зевы. Рабочие подходили к печи. Открывали зевы и погрузив туда длиннющую трубку набирали стеклянную массу. После чего отходили в сторону освобождая место следующему. Если никого больше не было мальчишка лет четырнадцати закрывал зёв заслонкой, уберегая тепло. Стеклодувы, надувая стеклянные шары, называемые халявой, отходили ближе к открытым горнам, располагавшимся слева. Там некоторые отдавали халяву пожилым мастерам и возвращались к печи. В раздутом горне можно было подогреть остывающее стекло и придавать ему должную форму.
— Ничего особенного, в Гатчине у Веддера дело поставлено примерно так же, — отметил великий князь.
— Егор Христофорович? — Переспросил Риттинг. — Хм...
— К делу, Семён Алексеевич, достаньте зрительную трубу. Ефим Иванович, я намерен заказать у вас стёкла для зрительной трубы, надеюсь, что качество будет надлежащим. Меня не устраивает то, что может предложить Веддер.
Они вышли на улицу и заводчик долго осматривал окрестности в зрительную трубу. Закончив, он скривил губу и поинтересовался:
— Сколько таких труб вы хотите получить?
— В этом году не менее десяти. Если качество меня устроит, то в следующем я хотел бы получить до четырёх сотен больших труб, немного иной конструкции.
— К сожалению, я не смогу сделать стёкла должной чистоты. Наш песок имеет слишком много примесей.
— Но можно попробовать применить какую-нибудь особую очистку. Я готов заплатить достаточно.
— Увы, но у меня нет такой возможности. Я был бы рад вам помочь, но это дело мне не по силам. Я не намерен вселять в вас ложные надежды на мой счёт. А если вы готовы заплатить, то полагаю самым лучшим решением купить стёкла во Франции. В качестве извинений приглашаю вас отобедать.
— Спасибо нет времени. Но раз вы так любезны я хотел бы получше осмотреть ваш завод. Весь, включая добычу песка.
27 сентября 1828, Санкт-Петербург
* * *
— И всё же я предпочёл бы вот этот цвет, напоминающий июльскую выгоревшую траву. Понимаете ли, Семён Алексеевич, ведь речь идёт о боевом мундире, а не парадном. Зимину пришлось вываривать мундиры в чане с травой, чтобы стрелки были не так заметны со стен Силистрии. Яркий зелёный цвет слишком часто будет выглядеть тёмным пятном на поле боя. В то время как светлый имеет больше шансов остаться малозаметным. Конечно, это не так важно, когда солдаты выстроены в шеренги, но для стрелков легиона это может быть особо полезно.
— Позволю себе напомнить, что мундир легиона и так выглядит слишком просто. Государь уже обращал на это внимание. В боевом мундире вы намерены отказаться даже от заметных издали отличий обер-офицеров. Это может навредить не только чувству прекрасного или чинопочитанию, но и военному делу. В суматохе боя солдаты должны легко отличать офицера и следовать его приказам. Посыльные должны без затруднений находить командиров. Для этого даже при беглом взгляде обер-офицер должен быть отличим от унтера.
— Вы правы, для этой цели очевидно можно поставить офицеру перо на шапку.
— Я не уверен, что этого будет довольно. Общая суматоха боя. Все непрерывно перемещаются. Дым. Командир должен выделяться явно. Особенно это важно для обер-офицеров. Штаб-офицеры обычно не находятся в гуще боя. Я предлагаю для обер-офицеров установить большую шляпу чёрного цвета, перо, яркие погоны, контрастные ремни.
— Отчасти я с вами согласен, но никаких шляп. Они слишком громоздки. Как продираться через лесную чащу. Никакой шляпы. Погон... К светло-зелёному мундиру приложить плетёный серебристым шнуром погон. Контрастные по цвету ремни слишком прихотливы для боевого мундира. А шляпу... Как вам берет апельсинового цвета. Достаточно ярко при необходимости может быть легко убран и заткнут за ремни.
— Берет? Вы решили следовать столичной дамской моде, — усмехнулся Юрьевич.
— Да, берет, — кивнул великий князь, — швейцарские гвардейцы не похожи на дам.
— Возможно. Предлагаю сделать эскизы, — Юрьевич посмотрел в угол кабинета, куда великий князь приказал сдвинуть напольные часы, — Хочу напомнить, через двадцать минут к вам записан Поскочин.
— Да, я жду его. Если он приедет раньше я готов буду его принять.
— Хорошо.
Посетитель приехал за десять минут до назначенного времени. В офицерское собрание Ракетного заведения вошёл не молодой, стройный господин в чиновничьем мундире горного департамента.
— Здравия желаю, Ваше Императорское Высочество, надворный советник Поскочин Сергей Яковлевич Нижайше прошу-с меня выслушать.
— Здравствуйте, Сергей Яковлевич, в чём суть вашей просьбы?
— Это не совсем просьба, Ваше Императорское Высочество. По деловой надобности я имел беседу с господином Случановским, и он рассказал мне о вашем интересе к производству стекла. Я...
— Минуточку, — прервал Поскочина великий князь, — Я хочу вас угостить чаем. И вы мне подробно всё расскажете. Я действительно интересуюсь стеклянным производством и намерен выслушать вас подробнейше. Присаживайтесь. Семён Алексеевич распорядитесь о чае.
Буквально через пол минуты слуги уже расставили чашки и принялись разливать горячий чай.
— Так вы имеете некоторые дела с императорским стеклянным? — возобновил великий князь беседу.
— Не совсем так. Видите ли, волею случая я стал владельцем достаточно большого поместья на западном берегу Ладоги. С ним мне отошли и два стеклянных завода. На одном из них, что в Морье, я сейчас наладил производство фаянса. Собственно, со Случановским я встречался на предмет готовящейся выставки русских мануфактур. Я намерен представить там фаянс своего производства. Ему я посетовал, что завод в Ириновке оказался мне не особо нужен. Я сдаю его в аренду местному купу Никифору Ерофееву. И если ранее в Морье делали даже оконное стекло, то Ерофеев изготовляет только штофы, а потому не может платить большой аренды. Тогда он рассказал мне о вашем интересе. Я посчитал большой удачей быть вам полезным и передать Ириновский завод вам.
— Хм, действительно удачное стечение обстоятельств, — улыбнулся великий князь, — однако, прежде чем с радостью принять ваше предложение, я хотел бы посмотреть ваше поместье и завод. И мне хотелось бы понять в чём суть вашего предложения. Вы предлагаете мне аренду? Но я готов сделать и другое предложение. Как вы смотрите на то если я ссужу вас деньгами на переустройство завода, обеспечу вас заказами и поставкой песка или торфа для печей? Или мы можем создать товарищество куда я войду деньгами и обеспечу со своей стороны заказы, а вы войдёте как заводчик?
— Заманчиво, — ответил Поскочин, — это нужно тщательнейше обсудить. В то время как аренда, а в неё я готов передать не только завод, но и прилегающие земли вплоть до самого побережья Ладоги, значительно проще. Я вам передаю в управление поместье, вы платите в год оговорённую сумму и извлекаете из этого дела дохода сколько способны.
— Но я намерен существенно улучшить завод и прилегающие земли. А значит мне нужны гарантии длительности аренды и компенсации за сделанные улучшения по её окончании.
— Это справедливо, — кивнул Поскочин. — Учитывая ваше положение, я всемерно готов уступить, к вашему полному удовольствию.
— Что ж, давайте попробуем договориться о самом основном, — пожал плечами великий князь.
30 сентября 1828, Гатчина
* * *
Великий князь возвращался с торфоразработок во дворец, намереваясь быть там к обеду. Неспешная конная прогулка по парку должна была дать время для беседы с Юрьевичем. Однако, на берегу гатчинских прудов уже была заметна сует возле дворца. Очевидно, Мария Фёдоровна посетила свои владения, и надлежало поспешить во дворец. Уже отдавая повод Бурана подбежавшему конюху, великий князь спросил:
— Давно приехала?
— Уже два часа как, ваше высочество, -бросил тот в ответ и поспешил увести коня.
— Надо и нам поторопиться засвидетельствовать своё почтение, — заключил великий князь.
— Да, это будет правильно, — согласился Юрьевич.
Они поспешили к кабинету Марии Фёдоровны, но встретили её в Белом зале в окружении многих людей. Вдовствующая императрица сидела на почётном месте и улыбаясь принимала верноподданические заверения и пожелания. Заметив внука, она веером подозвала его к себе и отстранила других. Он подошёл, но прежде, чем успел открыть рот, Бабушка наклонилась вперёд и тихо сказала:
— На обед не приходи. А в восемь тебя и Семёна Алексеевича жду в мраморной столовой. Будем пить чай по английской моде, — она улыбнулась и скосила глаза на британского посланника, очевидно приехавшего вместе с ней.
— Слушаюсь, — кивнул великий князь и попятился назад, затем развернулся и быстрым шагом выбежал из зала.
Спустившись вниз, он подозвал Вжосека и распорядился .
— Судольского до мни. Жибко! Йастем в замку Приори.
Великий князь вместе с Юрьевичем, Евдокимовым и Мельниковым уже обедали в Приоратском замке, когда в зал вошёл дознаватель Судольский. Он поприветствовал наследника престола и с удовольствием принял приглашение к столу.
— Я рад, что вы поспешили сюда, — сказал великий князь, когда дознаватель уверенно справился с куриным супом. — Дело предстоит срочное, важное и деликатное. Требуется установить наблюдение за одним господином на время его проживания здесь. Это наблюдение должно быть ему явным, чтобы он остерёгся вызнавать здесь особенности нашей дороги и торфяного предприятия. Вас же Павел Петрович прошу остеречь всех причастных от досужих разговоров о деле в чужом присутствии.
— А о ком идёт речь, ваше высочество? — поинтересовался Судольский.
— О, сэре Уильяме а'Курте, бароне Хейтсбери, английском посланнике в России. Он сегодня сопровождает вдовствующую императрицу. А ему здесь не рады. Я не рад. Потому он должен чувствовать себя нежеланным гостем. Также следует тщательно выяснять с кем из гатчинцев и о каких обстоятельствах он разговаривает. Я не обвиняю его в шпионаже, но уверен, что сюда он приехал по делу. Крайне неплохо было бы, если бы это дело оказалось для него неудачным. Однако, предостерегаю от какого-либо прямого противостояния. Он влиятельный человек и с этим нужно считаться. Впрочем, поспешите. Сейчас он на обеде императрицы приступайте к наблюдению немедленно, уже сегодня вечером к десяти жду от вас подробного доклада. Ночью его также не оставлять одного. Утром в десять снова мне доклад. Остальные дела для ваших людей сейчас не настолько важны. Ступайте.
— Слушаюсь.
— А мы, господа, продолжим наш обед.
В преддверии восьми часов в Белом зале ожидали приглашения в столовую помимо великого князя и Юрьевича ещё двое. Один из них был гатчинским главноуправляющим Штенгером. Второй же, невысокий мужчина лет тридцати был Саше не известен. Незнакомец был одет в штатское платье, и представить его род занятий было затруднительно, но то, как цепким взглядом он раздел наследника престола и его воспитателя, сразу заставило отнести его к людям "не простой профессии". Вскоре их пригласили в мраморную столовую. Они не позволили себе сесть за стол, ожидая императрицу. Мария Фёдоровна появилась с первым ударом часов. Коротко всех поприветствовав, она села за стол и пригласила остальных. Началось чаепитие.
— Изволь Саша, ты искал дельного человека, — после нескольких дежурных фраз и молчания, начала разговор о деле Мария Фёдоровна. — Позволь представить тебе Льва Ефимовича Вельяшева. Ранее он служил в Адмиралтейской коллегии в чине унтер-лейтенанта. Однако при прошлогоднем преобразовании оной, он угодил в неприятную историю и вынужден был оставить службу. Сейчас он обычный помещик из Гдовского уезда. Надеюсь, здоровье Авдотьи Никитичны, как всегда, отменное?
Последняя фраза была адресована Вельяшеву.
— Благодарю, весьма хорошее, — коротко бросил бывший унтер-лейтенант и прищурившись уставился на великого князя.
— Мы с его матушкой, давние знакомцы, — пояснила Мария Фёдоровна внуку. — Лев Ефимович неоднократно доставлял мне удовольствие партией в винт, но тебе я не советую садиться с ним за карточный стол.
— Отчего ж, — пожал плечами великий князь, — я никогда не проиграю много. Садясь за стол, всегда следует иметь в виду сумму, которую готов оставить. Если же она исчерпалась, то никакие посулы удачи не заставят меня продолжить игру. Я просто брошу карты и встану из-за стола.
— Хм, -решил высказаться Вельяшев, — но есть игры, в которых нельзя предсказать сумму проигрыша, да и встать из-за стола до окончания партии не всегда приличествует.
— Я не сажусь играть, если не знаю о размере возможного проигрыша. А если, внезапно, окажется что я исчерпал означенную сумму, то никакие приличия меня не удержат.
-Если не соблюдать приличий, то с тобой не захотят играть, — отметила императрица.
— Потому я и не стремлюсь играть в карты с недоброжелательными ко мне людьми. Иным же не сложно ознакомиться с моими правилами заблаговременно.
— Ты слишком большого мнения о своей значимости, Саша, — улыбнулась Мария Фёдоровна, — впрочем, это многим свойственно. Я уже давно не молодая дурочка, чтобы мужчины напрашивались ко мне в компанию, в надежде скрасить время. Обычно им всем что-то нужно, но барон Хейтсбери удивил меня своим бескорыстием. И я должна отметить, быть молодой дурочкой гораздо приятнее.
Все за столом заулыбались в ответ на улыбку императрицы.
— Я надеюсь, что бескорыстие барона не останется без воздаяния, — заявил великий князь.
— Да, у каждого свои слабости, — после ненадолго повисшей тишины отметил Вельяшев, — Кто-то слишком азартен, кто-то чрезмерно осторожен, а жизнь требует зачастую идти на риск и было бы ошибкой этого не сделать.
— Несомненно, — ответила императрица и обратилась к великому князю: — А что, господин Веддер, передал тебе свой отчёт или не успел ещё?
— Передал, — улыбнулся великий князь.
— Полагаю, идти на риск лучше тогда, когда нет возможности его избежать, — отметила императрица.
4 октября 1828, Ириновка
* * *
Ириновка оказалась не самой мелкой деревенькой из тех, что доводилось видеть великому князю. Подъезжая, он насчитал пятнадцать дворов, вытянувшихся вдоль идущей на северо-восток к Морью дороги.
— До берега Ладоги здесь около десяти вёрст. Можно устроить там причал, возле Ваганоново, — пояснял Поскочин. — А если взять сильней на север, то в шести верстах будет река Морья. Если барки не глубокой осадки, можно заводить их в реку. Всё это моя земля. Здесь у меня более двадцати трёх тысяч десятин. К сожалению, земли во многом бесплодные.
Они остановились и Поскочин показал рукой на деревню:
— Вот здесь достаточно сухо, и земля плодородна, а вот в леса... Что на запад, что на юг, что к Ладоге, всё болота. На север земля суше.
— Это хорошо, — машинально кивнул великий князь, — болота тоже ваши?
— Окрестные, по большей части мои. На западе есть ещё казённые, а на юге владельческие. Поти половина всей моей земли болото. В деревне сейчас шестьдесят девять душ мужского пола и восемьдесят семь женского. Все они могут быть...
— Я потом ревизскую сказку почитаю. Здесь я чтобы посмотреть сами места, — прервал хозяина великий князь.
— А вот и завод, — Поскочин указал на дымящие трубы на восточном крае деревни.
— Поторопимся, — скомандовал великий князь, — я намерен ночевать в Шлиссельбурге.
Завод представлял собой восемь деревянных зданий разного размера и исполнения. Самым большим был дощатый дровяной склад. Чуть по меньше сложенный из кругляка цех. В нём располагалось две небольшие колоколообразные печи диаметром пять метров и горн. Рядом возведены напоминающий сарай склад песка и достаточно просторный склад для готовых изделий, заполненный примерно на половину. Заметив интерес великого князя к отскладированным бутылкам, Ерофеев, арендатор завода, пояснил:
— За год мы изготовляем до восьми тысяч штофов и полуштофов.
— Больше не можете?
-Заказов не хватает. Я бы ещё пару печей поставил. Люди есть, господин Поскочин сюда несколько морьевских мастеров перевёл. Не к чему ему стеклодувы нынче. Лесная дача хоть и заболочена, но большая по размеру. Песку на берегу Ладоги набрать не сложно и везти не далеко.
— Тогда мне будет удобно предложить вам товарищество в этом деле. Не прекращая прежней работы, я намерен достроить ещё печей под свои заказы. Здесь мне всяко будет необходим управляющий на заводе, так почему бы не предложить это вам. А что там? — великий князь указал на неосмотренные пока здания.
— Барак для морьевских, конюшня, тележный сарай и сеновал, — Ерофеев почесал подбородок. — Предложение ваше нуждается в обдумывании.
— Несомненно, полагаю удобным, если мы к пятнадцатому всё обдумаем и встретимся в столице. Буду рад видеть вас у меня в Ракетном заведении.
8 октября 1828, Санкт-Петербург
* * *
Великий князь оторвался от чтения и поднял глаза на Юрьевича. Наставник сидел, сложив руки на груди, и с явным удовольствием разглядывал воспитанника.
— Всякое дело, которым я занят, надлежит рассматривать как урок, — философски подняв взгляд к потолку отметил великий князь. — И будучи прилежным учеником, я, очевидно, должен поделиться своими размышлениями по поводу происходящего.
— Несомненно, — улыбнулся Юрьевич, — но я мог бы порекомендовать вам быть ещё и прилежным чиновником. Сейчас вы готовите эссе по тем вопросам, что кажутся вам интересными. Однако, выигрышнее для вас будет, если вы приучите себя делать для государя отчёты о состоянии ваших дел.
-Это может оказаться слишком обременительно, — скривил губы великий князь.
— Можно взять за правило делать такой отчёт раз в три месяца. Вам следует усмотреть в этом и то достоинство, что сможете дополнительно донести свои мысли до государя. А ещё приучите себя не только требовать с других, но и сами вспомните о своей подчинённости. Государь милостив к вам во многом более чем к другим, но грешно пользоваться этим отношением, допуская неприлежание.
— Полагаю вы правы. Теперь, когда моим именем покрывается столь много существенных для трона дел, просто необходимо предоставлять государю собственноручный подробный отчёт. Это поможет и мне лучше представлять состояние своих дел, но... — великий князь усмехнулся, — это создаст дополнительную заботу для моей канцелярии, начальником которой вы являетесь. Очевидно, прежняя канцелярия из трёх человек не сможет со всем справляться. Тем более, что один человек постоянно находится в Сестрорецке на испытании ружей. Пока канцелярия не вела дела моих заводов и легиона, но долго так продолжаться не может. Вам необходимо подготовить новый штат канцелярии и найти нужное число людей.
— Хорошо, новый штат я представлю вам завтра, — улыбнулся Юрьевич.
-Хм, -великий князь приподнял левую бровь. — Что же до новостей из Мексики, то меня несомненно радует и высадка корпуса дона Баррадаса и взятие Тампико. Полагаю, пока сообщение шло к нам испанцы уже взяли Мехико, пользуясь тем, что мексиканцы стянули все силы навстречу Волконскому под Гвадалахару. А в этой дикой стране взятие Мехико равносильно захвату всей Мексики. Других городов, которые смогли бы должным образом поддержать армию мексиканцев, там нет. Армия рассыплется на мелкие отряды, обирающие население. И тогда их можно будет передавить по отдельности.
— Да, жалко мы пока не знаем, чем окончился поход Волконского на Гвадалахару, — сказал Юрьевич. — Удалось ли победить мексиканцев, взяли ли город.
— Это не так важно. Лишь бы не полный разгром. Пусть мексиканская армия остаётся непобеждённой. Провиант закончится мгновенно и она, состоящая из вооружённой милиции провинций, развалится немедленно. Ведь Мексика это просто собрание фактически независимых провинций, которых кроме гигантского города Мехико не соединяет ничто. Сама же столица живёт своей особой жизнью, связанной с провинциями только тем, что оттуда съехались все богачи и образованные люди. Именно они и являются главными инициаторами борьбы за независимость.
— Я вижу беседы с доном Паэс де ла Кадена обогатили вас пищей для размышлений. Но не исключаете ли вы того, что испанский посланник может не знать в должной мере мексиканских обстоятельств и пребывать в излишне романтичных воззрениях на мексиканское общество? Возможно, вы излишне спешите с выводами?
— Дело в том, что мои выводы не более чем бесплодное философствование. Мексика слишком далеко, чтобы я мог хоть как-то повлиять на происходящее. Я узнаю новости с задержкой около месяца, и любое моё распоряжение проведёт в пути примерно столько же. За два месяца расклад сил в войне существенно изменится. Потому, я не более чем зритель, наблюдающий за действом и переживающий за актёров. Да и чем я могу помочь. Самое большее отправить в Мексику легион. В настоящий момент я уверен, что наши четыре тысячи и около семи сотен местной милиции вполне могут противостоять под Гвадалахарой десятитысячной мексиканской армии, собранной со всех провинций. Господин Кадена помимо прочего возлагает большие надежды на местное общество, всегда бывшего лояльным к короне. А испанские три с половиной тысячи без особого труда должны взять пустой Мехико. Особые надежды на победу вселяет меня поддержка местной католической церкви. Если удастся удержать местных от создания бандитских шаек в тылу нашей армии, то кампанию мы выиграем.
В офицерское собрание вошёл дежурный унтер-офицер:
— Ваше Императорское Высочество, портных дел мастер Иоганн Гальман, привёз заказанные Вами мундиры и ожидает.
— Зовите.
Вошли двое. Портной лет тридцати начал с лёгким акцентом представлять свою работу, пока его рослый атлетического вида помощник раскладывал принесённую одежду и обувь:
— Делая по вашему эскизу, я позволил себе кое-что изменить. Я надеюсь, Ваше Императорское Высочество одобрит мои изменения. Все мундиры я пошил на Карла, — Гальман кивнул на помощника, — вы сможете внимательно рассмотреть всё. Дозвольте моему помощнику переодеться в боевой мундир нижнего чина.
— Да, но я хочу понаблюдать за этим, — кивнул великий князь. Заметив удивлённый взгляд портного, он добавил: — Хочу представить, как всё это будет одевать солдат.
Примерно спустя минуту перед великим князем стоял человек в боевой форме легиона светло-зелёного цвета. Рубаха с накладными карманами и заплатками на локтях вполне напоминала прежнюю белую. Только погоны и петлицы на отложном воротнике уже не выделялись цветом. По мнению великого князя в бою уже не имело смысла быстро различать солдат по родам войск. Ремни коричневого цвета, что плечевые, что поясной, также не выделялись ярким пятном. Хотя полоски и треугольники на погонах, отличающие по званию, было решено оставить. На голове располагалась уже привычная легионная шапка, напоминающую кепи вермахта двадцатого века. Она также была окрашена в светло-зелёный. Такого же цвета были и широкие штаны с заплатками на коленях и обмотки, прицепленные к коричневым легионным ботинкам.
-Цвет прекрасен, — кратко заключил великий князь. — А что вы позволили себе изменить?
— Совсем не много. Несколько заузил штаны с боков и расширил в шаговом шве, — сообщил портной и скомандовал: — Шагни широко.
Подмастерье сделал выпад вперёд левой ногой и замер.
— Посмотрите, — Гальман потянул за ткань штанов. — Я учёл ваше пожелание, чтобы солдат мог двигаться наиболее свободно. Прежний покрой сдерживал шаг. Маховая часть натягивалась и грозила лопнуть. Боковой же шов укоротил, делая штаны не столь просторными в бедре, а потому более удобными при хождении по лесу.
Великий князь кивнул, и портной позволил подмастерью встать ровно, после чего скомандовал:
— Подними руку. Также я убрал ластовицу из подмышки и изменил крой рукава, сделав в нём нужный припуск, чтобы руку можно было поднять, не выдёргивая в значительной мере рубашку из-под поясного ремня. Конечно, за это пришлось поплатиться красотой при опущенной руке. Но эти торчащие крылья существенно меньше, чем в прежнем крое.
— Хорошо, — кивнул великий князь, — Семён Алексеевич, каково ваше мнение?
— Если вы сопроводите всё подробным описанием причин побудивших вас к изменению мундира, государю понравится.
— Хорошо, показывайте обер-офицерский мундир.
Обер-офицер в данном случае также был обут в ботинки с обмотками. От нижних чинов его отличали серебристые плетёные погоны с ромбами или звёздами и оранжевый берет.
— Берет мне не нравится, — сразу заключил великий князь, глядя на круглую нахлобучку на голове подмастерья. — Покрой совсем не тот. Он действительно напоминает дамскую шляпку. Я рисовал иначе.
— Одно мгновение, Ваше Императорское Высочество, — портной махнул рукой, и подмастерье быстро поменял берет на привычный для двадцатого века скошенный влево.
— Так лучше, но давайте посмотрим крой, — распорядился великий князь.
Он долго мял берет в руках и под конец заключил:
— Сделайте иначе. Берет вещь простая, эти многочисленные швы, ужимающие его к голове совсем лишние. Нужно сделать иначе. Три основные детали. Первое, это стойка. Самая сложная часть. Она должна быть весьма непростой формы, чтобы обеспечить подъём с одной стороны и уставную сборку с другой. Но это один лоскут ткани, сшитый в кольцо, — великий князь свернул лист бумаги, защепил его булавкой, ножницами срезал лишнее и выгнул нужным образом. — В общем виде она представляет собой развёрнутую боковину усечённого конуса. Большим основанием к верху берета. Далее, уплотняющий околыш, чтобы берет надёжно сидел на голове. Шов стойки скрываем под опущенным краем. Шов между верхом и стойкой можно оставить как есть или закрыть серебристым шнуром. Я пока не знаю как лучше попробуйте оба варианта. А все эти многочисленные сборки по окружности слишком сложны. Форма в целом вам удалась, но выкройка должна быть проще.
— Хорошо, Ваше Императорское Высочество.
— Что скажете, Семён Алексеевич?
— Выглядит не настолько плохо, как мне представлялось изначально. Осталось посмотреть мундир штаб-офицера. Картуз исключительно зелёного цвета должен выглядеть своеобразно.
14 октября 1828, Санкт-Петербург
* * *
Утром ещё затемно наследник престола перебрался из Ракетного заведения в Зимний дворец. Сегодня в день рождения Марии Фёдоровны весь день был расписан на торжественные церемонии. Даже семейный завтрак получился торжественным и начался с того, что все выражали пожелания долголетия вдовствующей императрице. Наследник престола, облачённый в красный мундир лейб-гвардии гусарского полка, отбывал все эти мероприятия без ропота. Приехав в Зимний, он сразу с поздравлениями поднялся к бабушке, которая очевидно не спала всю ночь. Теперь же он просто соблюдал положенный этикет. В короткие промежутки отдыха он выбирался в свои комнаты. где старался отдохнуть не переодеваясь, но так чтобы не испортить внешний вид. В любой момент он мог быть вызван в тронную залу, где Мария Фёдоровна весь день принимала поздравления.
Около двух часов дня над Дворцом взвился императорский штандарт, а вбежавший в комнаты великого князя Востриков сообщил, что государь изволил быть. Наверное, где-то минут через десять наследник престола занял своё место в общем построении всех обитателей дворца. Они радостно приветствовали императора, вернувшегося с театра боевых действий. Весьма уставший, судя по небольшим синякам под глазами, государь прошёл по тронной зале, раскланиваясь с приближёнными. Поднявшись к трону, он развернулся и в установившейся тишине сказал.
— Любезная матушка, в качестве одного из главных подарков я привёз знамёна, взятые нами в Варне.
В дверях показались кавалергарды, несущие опущенные к полу турецкие бунчуки и знамёна.
— Ура, — коротко произнесла Мария Фёдоровна, весь зал подхватил, и трижды волной прокатилось "Ура! Ура! Ура!".
Продолжилась подготовка к торжественному обеду, и великий князь благоразумно удалился в свои комнаты, пережидая всю эту суматоху.
— Что ж дела наши в Болгарии весьма хороши, Александр Николаевич, — высказался Юрьевич.
— Я бы сказал, отменные, — согласился Мердер, который хоть и не слишком хорошо чувствовал себя, но сегодня был во дворце вместе со всеми другими, кто только мог тут быть. В этот день дворец был переполнен, не желающими иметь в своей биографии чёрный для карьеры штришок.
— Но это не конец войны, — отметил Ратьков, также прячущийся от общей суматохи при своём воспитаннике.
— Несомненно, и наша Силистрия ещё не взята, — отметил великий князь.
— Пока туда не подвезут осадные орудия о взятии не может быть и речи, — заключил Юрьевич, — а они были заняты у Варны и у Шумлы.
В комнаты зашёл Бенкендорф.
— Государь, велел передать вам это, — он положил на стол папку с бумагами. — А у вас здесь тихо. Как вам новости, сообщённые государем?
— Великолепные, но мы обсуждаем, когда осадные орудия могут оказаться под Селистрией. Я слишком большое участие имею к тридцать второму егерскому, — ответил великий князь.
— Артиллерия уже направилась туда из-под Шумлы.
— Стало быть не далеко и взятие этой крепости, — улыбнулся великий князь. — Впрочем, господа, я позволю себе удалиться.
Он взял присланные отцом бумаги и вышел в спальню.
17 октября 1828, Санкт-Петербург
* * *
— Обожаю это время, — уверенно заявил Саша, наблюдая как садовники очищают дорожки. — Деревья уже растеряли почти всю свою листву и стоят, уродливо воздев обнажённые ветви к свинцовому небу, норовящему одарить их холодным мелким дождём. Воздух при этом такой влажный и густой, иногда кажется, что ты дышишь в воде. Необычное ощущение свежести, какого не бывает пыльным летом или раздражающе яркой весной.
— А разве хлюпанье под ногами и грязь не раздражает тебя, — улыбнулся Николай Павлович
— Грязи не так и много, несравнимо с весной, когда мёрзлая земля не пропускает воду внутрь. Что же до попадающихся луж, то хорошая обувь спасёт. А внимание, куда ставить ногу и как проложить свой путь избегая сложностей, полезный навык для политика.
— Что ж будем надеяться из тебя вырастет хороший политик. И поскольку зашёл о том разговор, ты прочитал мнение Дашкова о Балканах, прежде чем передать мне своё эссе?
— Да, мне его передал Карл Васильевич.
— Вот как, тогда поясни...— Николай Павлович приглашающе указал рукой на извилистую дорожку огибающую Летний сад по периметру.
— С радостью, — Саша шагнул на алею, и начал рассказывать: — Должен отметить, что те многочисленные мнения, что мне доводилось читать или слышать, имеют лирический оттенок...
— Лирический? — переспросил Николай Павлович.
— Так я это называю. Рассуждая о делах государственных люди почему-то позволяют себе основываться на представлениях о правильности защиты славян или армян от турков. О жестокости турецких порядков. О назначении России как защитнице православных. О необходимости предоставить балканским народам возможности самостоятельно решать свою судьбу. О правах людей, проживающих в тех землях. О лучшем государственном устройстве эти права защищающем и иные подобные. И даже о выгодах, которые могли бы извлечь некие русские или даже Россия как государство из того или иного положения вещей. Все эти представления не имеют под собой серьёзных рациональных оснований, а лишь являются отражением убеждений, что то или иное положение вещей правильно. Но я не разделяю подобных убеждений и для меня всё на них основанное сродни романтизму барышень, грезящих лирической поэзией. Я исхожу из следующих оснований: Император как садовник ухаживает за вверенными ему господом землями. И лишь его представления о пользе и правильности имеют значение. Расширение империума, я полагаю основной задачей для всех наших действий. Эта власть должна расширяться как внутри твоих земель, так и путём расширения границ и влияния за ними. Именно на этих основаниях я предполагал условия окончания войны. Целью было усиление влияния на Персию, власть над Кавказом и расширение владений. Не размышление о праве греков на собственное государство, а исключительно польза такого греческого государства для империума. Не польза для русских купцов от принятия под руку дельты Дуная или Молдавии, а усиление власти императора в следствии получения этих земель. Императору во многом более ясны границы империума нежели мне или Дашкову. Его решения очевидно не могут быть оспорены. И даже если это ошибка, не нам о ней судить. Это дело Господа. Не ради нас существует империум и не нашими чаяниями надлежит руководствоваться.
— И всё же, невозможно решать судьбу валахов не считаясь с их мнением, — отметил Николай Павлович.
— Невозможно, — кивнул Саша, — но учитывать их мнение и ставить своей целью следовать ему это разные вещи. Возможно, валахи во множестве своём и не желают быть частью империи. И это надлежит учесть, когда наступит время взять их под свою руку. Ровно так же мнение русских аристократов или купцов о необходимости взять Молдавию или закрыть устье Дуная нужно учитывать, но не следовать ему. Они все ищут в этом свои выгоды, а не выгоды для власти императора. Более того, многие из них даже основной свой прибыток, видят именно в ограничении империума. Нельзя им потакать, даже когда император будет брать эти земли под свою руку.
— А ты полагаешь их придётся брать?
— Весь ход истории говорит о том, что сильные государства поглощают слабых или делают их вассалами. Всё это неминуемо приведёт к тому, что останется только одно самое сильное государство. И это должна быть Россия. Но возможно божий промысел иной и России суждено исчезнуть. Возможно, Британия будет империей, объединившей всех. А может это будет Валахия. Но я верю иначе. Российский империум должен простираться на все народы. И такова судьба, в том числе, и валахов.
— Я понял, — кивнул Николай Павлович. — В этот раз принять княжества под свою руку я полагаю преждевременным. Я не готов принять эти земли и обустроить их надлежаще. И если с черкесским побережьем я не могу поступить иначе как забрать его, то княжества я полагаю возможным пока держать вне своих границ, приняв за основу предложение Дашкова.
— Однако, в нём я вижу существенный изъян. В своём проекте он слишком много внимания уделяет пользе для валахов и молдаван, а надлежит руководствоваться иной пользой. Можно дозволить им многое, даже парламент, но не для какого то "их блага", а для усиления власти императора над разобщёнными парламентской враждой партиями местных аристократов. При этом необходимо создать и поддерживать крупную группу аристократов, ориентированных на Россию. И если сейчас не брать под свою руку эти земли, то я полагаю правильным во время оккупации дать лучшим людям университетское образование в России. И потом ими наполнить учреждения княжеств. Но их нужно не только приучить к русской администрации. Самым значимым из них нужно дать участие в российских торговых делах, чтобы их благосостояние существенным образом зависело от империи. А для того будущие органические законы должны сразу быть не национально ориентированными, как то предлагает Дашков делая господаря нашим ставленником и противопоставляя ему диван, на который русский император не будет иметь никакого влияния. Сам диван также необходимо плотно увязать с волей русского царя.
— Согласен.
— А для нужд обучения надлежит создать отдельный университет, поскольку приглашать местных аристократов придётся в значительном числе. Наши войска простоят в княжествах лет десять не больше. За это время предстоит наполнить администрацию княжеств людьми, обязанными русскому царю и мыслящими по-российски. Не менее важно, чтобы на всё время, что княжества не будут под вашей рукой над ними всегда висела турецкая угроза. Именно она сейчас толкает их на сближение с Россией. Это же относится и к грекам. Стоит только их избавить от турок, как они с охотой предадутся британцам или французам, ожидая там больших выгод.
— Я думаю турки нужны и для персов, и для армян, да и для англичан тоже, — прищурил левый глаз Николай Павлович.
— Да, турки весьма полезны, не стоит торопиться с уничтожением их государства. Иначе мы можем не успеть собрать все осколки Османской империи в свои руки.
— И всё же ты хотел бы откусить от неё кусок побольше на востоке. Неужели ты полагаешь, что азиатскими землями управлять легче чем европейскими?
— Как я писал, приобретения на востоке вызваны двумя желаниями. Первое это защита Кавказа, а второе затруднение европейской торговли с Персией. Для последнего я предполагал и забрать побережье до Трапезунда и взять внутренние земли чтобы затруднить караванные пути на север Персии. Однако, если управлять таким количеством земель затруднительно. То Батумский порт смог бы стать не плохой стоянкой для нашего флота. А Баязетский санджак, расширенный до озера Ван, под нашей рукой достаточно удлинил бы караванные тропы. Ведь с юга Персию не отрезать от англичан и океана, потому создание лишь некоторых затруднений вполне можно считать хорошей целью. К слову... — Саша ненадолго задумался, — участие в российских делах приблизит к нам не только молдаван, подобное можно практиковать с персами, финнами и поляками. Несомненно, русское купечество будет недовольно тем, что ему предстоит делиться с кем-то. Придётся на него надавить.
— Хорошо, что ты напомнил, как твои успехи в польском.
— Семён Алексеевич мною доволен.
— Я намерен короноваться в Варшаве этой весной и хочу, чтобы ты выглядел своим в варшавском свете.
— С поляком меня не перепутать.
— Этого и не требуется, но ты должен выказывать любовь к Польше.
— Полагаю, тут важно не переусердствовать. Ведь я наследник российской короны. До настоящего времени увеличение моего конвоя откладывалось. Но к коронации полагаю полезным, с вашего благословения, добавить к нему три десятка казаков. Будет не лишним с одной стороны выглядеть влюблённым в Польшу, а с другой напоминать, что я русский. Кроме того, большой по количеству конвой добавит величия поезду.
— Дозволяю. Тем более что после коронации я намерен навестить твоего деда. Надеюсь, ты отберёшь статных молодцов, они не оставят пруссаков равнодушными.
— Из вредного своемыслия наберу малорослых и чернявых, — улыбнулся Саша, — Но мысль моя в другом. Хочу набрать музыкантов, плясунов и певцов, чтобы они не только представляли величие империума, но и душу русского народа. Это может быть полезным для смягчения нравов. Главное вина казакам сверх меры не давать.
— Весёлые русские люди, — улыбнулся Николай Павлович, — это хорошая идея. Я пока ещё не решил по поводу твоей пьесы, но думаю можно попробовать поставить её на Каменном острове.
— Буду рад, если она тебе понравится, но сделана она не для петербургского общества. Это пьеса для рядовых легионеров. Находясь вдали от русской земли, посреди заснеженных пустошей очень легко забыть о службе и увязнуть в вопросах о сборе морошки или засолке рыбы. А они в гарнизонах должны помнить о своём назначении. Для этого я поставлю несколько пьес, и отправлю по гарнизонам балаган развлекать солдат. А это первая такая пьеса для неизысканного слушателя, поэтому уверен, столичная публика будет не в восторге.
— Ты прав, боевой дух очень важен. Под Варной я был свидетелем и того, как русский солдат стойко сражался и того, как нуждался в хорошей песне на отдыхе.
— По моему разумению солдат должен непрестанно находиться на службе. Отдых же является такой же частью её как обед или баня. Будучи негодно устроенным, он нанесёт вред всей службе, в том числе и силе войска в бою. И как надлежит командованию заботиться о пропитании солдат, так и о надлежащем отдыхе. Зимин...
— Да, да, — прервал сына император, — твой Зимин, оказался на редкость толковым офицером. Ты уже читал последние отчёты. Когда Карадженема-паша с пятитысячным отрядом и обозом внезапно опрокинул наш левый фланг и двинулся в крепость, Зимин со своими стрелками издали отстреливал впряжённых в обозные телеги лошадей. В результате весь обоз встал, и подоспевшие к делу егеря и курляндцы надёжно отсекли его от крепости. Самому отряду паши удалось соединиться со сделанной из крепости вылазкой, и они попытались отбить обоз, но даже трём гранатомётам удалось смутить конницу врага и выиграть необходимые мгновения, чтобы успеть выставить подоспевшую на место конную артиллерию. Когда же развернулась ещё и батарея лёгкой пешей артиллерии, дело оказалось решённым. Отряду паши, потерявшему более четырёх сотен человек, удалось пройти в крепость, но обоз с запасами достался нам. Вот что оказывается может сделать три десятка стрелков с винтовками. Генерал Рот в своём донесении отменно отзывается о Зимине и просит для него ордена.
— Это пока враг к такому не привык. И пока у него нет своей сотни стрелков, — поправил Саша, — Действия Зимина были разумны, своевременны и удачны. Туркам ещё непривычно, что пуля может уверенно бить на шестьсот шагов. Это расстояние показалось им изначально слишком далёким, а потом наступила общая суета, и командование утратило власть над обозом. Но скоро все привыкнут к дальней стрельбе из винтовок и тогда начнётся самое интересное в военном деле. Что же до наград. Зимин действовал так как следовало командиру стрелков, проявляя разумную собственную волю. Он достоин поощрения. Но я намерен высказать своё неудовольствие генералом Ротом. Успех Карадженема-паши во многом обусловлен той внезапностью, с которой его пятитысячный отряд обрушился на нас. И возникает вопрос, каким образом генерал Рот устроил разъезды и дозоры на подступах к Силистрии, что пятитысячное войско с обозом сумело подкрасться незаметно. При должной дозорной службе о приближении Карадженема-паши должно было быть известно примерно за час до его атаки. Я понимаю, что скромными силами шестого корпуса невозможно было обложить крепость плотно, и осаждённые очевидно имели сношение с подходящим отрядом и готовили встречную вылазку. Этого невозможно поставить в вину генералу, но отсутствие должной разведки окрестностей при наличии в корпусе четырёх уланских полков и двадцати пяти казачьих эскадронов это недосмотр. Впрочем, я не склонен торопиться с выводами на счёт генерала, поскольку мне неизвестны конкретные обстоятельства, но некоторое недоумение я испытываю. Что же касается успехов Зимина. Карадженема-паше не повезло, и это явно следует из отчётов моих офицеров. Ему не повезло, что в конце июля подошла Дунайская флотилия Заводовского. Мои гренадёры и стрелки перестали на стругах вылавливать турок на реке. Так они оказались под рукой у Зимина. Не повезло, что если в самом начале для беспокоящей стрельбы в предместье крепости распыляли одно отделение и делали это по ночам, то теперь, уже было отрыто достаточно редутов, окопов и сап в достаточной близи крепости. Зимин все три отделения стрелков держал при себе и попеременно направлял их к крепости. Если бы турки сделали это на месяц раньше, Зимин не смог бы себя проявить.
— Хм, возможно ты прав, — Николай Павлович, — посмотрим, как твои стрелки покажут себя под Шумлой, куда я направил шестой корпус в начале сентября. Однако должен отметить, что иметь шесть тысяч таких стрелков это стоит тех затрат, что несёт казна на твой легион. Ведь один твой полк обходится дороже кавалерийского.
— Я полагаю, что сейчас, когда легион почти полностью помещён в Финляндии, стоит обдумать чтобы переложить хотя бы частично его содержание на казну княжества. Если будет необходимо можно расформировать финляндский учебный батальон. Я с радостью приму его офицеров и солдат в легион.
— Ты уже говорил с Егором Францевичем на данный предмет?
— Нет.
— Тогда поговори и напиши под его руководством доклад на эту тему. К слову, о легионе, не слишком ли часто ты наметил для них манёвры. Я посчитал, каждые три месяца всякий взвод должен участвовать в манёврах того или иного размера. Не слишком ли беспокойна такая служба. Обжить гарнизоны будет тяжело, если каждые три месяца необходимо их оставлять. И это я не говорю о предписанном тобой плане гарнизонного обучения. Треть постоянно отвлечена на это, в ущерб службе и работам.
— Я не только не вижу в этом беды, но и считаю обучение частью службы. Ровно поэтому я всячески намерен поощрять обучение и нижних чинов, и офицеров. Особенность легиона в том, что самый младший обер-офицер предоставлен сам себе в отдалённом гарнизоне. Начальствующие слишком далеко от него и ему необходимо, исполняя службу, проявлять собственную волю и принимать решения, не сообразуясь дословно с указаниями начальствующих. А для этого мне необходима ещё одна вещь. Я прошу у Вашего Императорского Величества милости на издание легионного журнала.
— Зачем? — нахмурил брови Николай Павлович.
-Есть несколько соображений. Я хотел бы иметь легионный журнал и прилагаемый к нему листок. В журнале должны публиковаться мысли, вызванные проведением манёвров или усовершенствованиями в делах службы. Всякий обер-офицер должен быть поощряем за написание своих соображений в журнал для всеобщего среди офицеров обсуждения. Тем самым, предполагается обучение и совершенствование тактики и бытования в интересах службы. Несомненно, всё это должно быть цензурировано и никоем образом не распространяться за пределы круга офицеров легиона. Однако, помимо этого глубоко военно-практического журнала необходим и легионный листок, который предназначен для чтения рядовым или даже местному населению. Этот листок должен содержать нравоучения от священников разных церквей, угодные рассказы от литераторов, специально одобренные цензурой новости, направленные на создание ощущения единства всех языков под имперским орлом и иные сообщения подобного толка. Задача листка вселять в рядовых и местных мнение о величии императорского орла.
— Тут нужен хороший цензор, и где ты намерен издавать этот журнал?
— Я бы хотел, чтобы на это дело был назначен Шишков. Издавать же полагаю пока здесь, в Санкт-Петербурге. Но по мере возможности хотел бы открыть легионную типографию в Выборге.
— Это хорошая идея, но я хочу чтобы ты подробно рассчитал затраты и лично уговорил Шишкова. С иным цензором я не дозволю это дело. Александр Семёнович станет для тебя не плохим наставником в литераторском деле, раз уж Василий Андреевич непреклонен в своём желании отставки. И коль уж зашёл о том разговор, то Абраам Петрович передал мне прошение, в котором ссылается на слабость своего здоровья и просит заменить его как командующего легиона и как наставника. Он намерен исполнять свои обязанности сколько будет возможно, но уже чувствует старость и счетает ненадёжным полагаться на него.
— Очень жаль, генерал Ратьков прекрасный наставник и командир. Его будет сложно заменить.
— Я поищу генерала для командования легионом, а ещё один наставник у меня для тебя уже есть. Генерал Жомини, Генрих Вениаминович, станет для тебя прекрасным наставником по искусству стратегии. Он был подле меня при Варне и завалил разнообразными записками. Я передам их тебе, чтобы ты мог осознать глубину этого человека.
— С удовольствием познакомлюсь с ним. Что же касается командующего легионом я бы предпочёл не генерала, а полковника. Армейский генерал может воспринять такое назначение как понижение или отдаление от двора. Полковник же будет очевидно доволен назначением. Кроме того, полковник будет достаточно молод. При этом мне необходимо, чтобы он имел и опыт большой войны и нёс службу на Кавказе или в Оренбургской линии. Это позволит ему быстрее освоиться с особенностями легиона.
— Я подумаю. Но до окончания турецкой кампании никого назначать не стану. Сейчас все дельные штаб-офицеры нужны мне там.
19 октября 1828, Санкт-Петербург
* * *
— После того как подорвали заряд, и каменная одежда контрэскарпа первого бастиона обрушилась в ров. Образовалась почти готовая брешь, — Бенкендорф указал для великого князя, Юрьевича и Ратькова на плане крепости место подрыва и продолжил свой рассказ о штурме Варны: — Не желая напрасно лить кровь, государь предложил туркам сдаться. На день установилось перемирие, но турки решили продолжить сопротивление. Мы также убедились в недостаточности бреши, потому государь приказал подвести мины под оба фаса второго бастиона и ещё одну под первый с целью расширить брешь...
В комнату вошел Востриков.
— Ваше высочество, государь распорядился сообщить вам, что в связи с нездоровьем Марии Фёдоровны, вам надлежит быть в Зимнем неотлучно. Семёну Алексеевичу особо указано быть при наследнике.
— Что говорит Рюль?
— Не знаю. Но вам указано быть готовым явиться в любое время.
— Хорошо, ступай. Продолжайте Александр Христофорович.
— Хм, тогда на второй параллели были заложены три новых батареи для защиты предстоящих работ...
К трём часам великий князь был уже истощён осадой Варны настолько, что попросил пощады. Ратьков, поручив воспитаннику к следующему дню подготовить свои соображения по осаде, отпустил его на отдых в преддверии обеда. Предупредив Вострикова, великий князь направился в зимний сад. Однако, не успел он устроиться, как лакей позвал его к императору.
Государь наблюдал безбрежные просторы Невы стоя у окна. Он на мгновение обернулся к сыну:
— Проходи, садись.
Николай Павлович продолжил говорить, созерцая Неву:
— Ещё третьего дня она чувствовал жар и боли в боку. Рюль ставил ей пластырь, и весь день она была бодра. Но ночью началась лихорадка. С тех пор она весьма плоха, и, хотя Рюль вселяет в меня надежду, на душе беспокойно. Я прошу тебя, Саша, отложить все намеченные дела и быть во дворце.
— Хорошо. Меня всегда можно будет найти в моих комнатах, либо во внутреннем дворе.
Николай Павлович подошёл к сыну, положил ему руку на плечо. Они взглянули друг другу в глаза, и отец кивнул:
— Ступай.
20 октября1828, Санкт-Петербург
* * *
Около трёх часов ночи Востриков разбудил великого князя:
— Ваше высочество, проснитесь Мария Фёдоровна зовёт вас.
Саша быстро оделся и поспешил за лакеем. У дверей спальни вдовствующей императрице его встретил Рюль.
— Прошу вас не волновать её, — попросил лейб-медик, — ей бы необходимо поспать, но лихорадка мучает её.
— Я постараюсь, — ответил великий князь и вошёл в спальню.
Возле кровати больной сидела Настасья Петровна Чернышёва, камер-юнгфера императрицы. Она приподнялась и отступила от кровати, освобождая место наследнику престола.
Мария Фёдоровна улыбнулась внуку.
— Сядь. Похоже скоро я присоединюсь к моему возлюбленному сыну, Александру, и на небесах мы оба будем молиться за всех вас. Не возражай, — еле заметным движением руки она остановила Сашу. — Я слишком слаба для ненужных разговоров. Я хотела сказать тебе другое. Последние годы ты очень радовал меня. Все наши желания бренны, а души принадлежат господу. На земле после нас остаются только дела. Твои разговоры о службе и долге, вселяют в меня надежду, что твои дела надолго переживут тебя. И я хотела бы, чтобы ты сохранил мои. Я старалась помочь людям и сейчас мне тяжело оставлять дела мои в неизвестности.
— Не волнуйся об этом. И я, и твои дети позаботимся, чтобы дела твои не пошли прахом и имя осталось в памяти людей.
— Я верю тебе, но хочу ещё раз предупредить. Ты слишком много думаешь о долге и забываешь о людях. Государь должен одной рукой брать, а другой одарять. Награждай достойных, помогай нуждающимся, молись о скорбящих. Бог милостив к людям и государь должен быть милостив. Прощай раскаявшихся, наставляй заблудших. Кнут и меч никогда не должны быть главным твоим орудием. Предпочитай слово и добро. И не верь в законы. Они не более чем исписанные умниками бумажки. Сила же в воле людей. Когда казнили Карла все наплевали на законы, когда рубили голову Капету, все забыли законы. Законы не защитили никого. И не следует придавать им сакрального смысла, как бы Михаил Михайлович не твердил об обратном. Дети мои слишком много придают им значения, а ты не бойся их менять, когда обретёшь силу.
Императрица тяжело вздохнула и замолчала.
— Я понял.
— Ступай, скажи Ивану Фёдоровичу, меня знобит.
Саша оставил суетящихся людей и направился к своим комнатам. Востриков услужливо освещал ему путь небольшим канделябром. Саша не спешил. Мысли путались в его голове. Он не сказал бы, что был как-то особо близок с бабушкой. Даже вынимая из памяти картинки их общения до вселения в тело мальчика, он не мог ощутить особого тепла между ними. Разум угодливо подсказывал, что всему наступает свой конец. Марии Фёдоровне уже шестьдесят девять лет, по здешним понятиям более чем пожила. Но что-то волновало его, не позволяло сосредоточится и заставляло надеяться на выздоровление. Предательский разум и этому находил оправдания, такие как боязнь потери повидавшего жизнь бескорыстного советчика и помощника в делах.
В полном смущении разума Саша вошёл в столовую комнату, зажёг лампаду и отпустил Вострикова. Стараясь особо не шуметь, он достал бумагу перо и чернильницу, и сел за стол. Немного полюбовавшись на пламя, он решительно взялся за перо:
"Сочинение о внутренней баллистике выстрела.
Баллистика есть наука о движении снаряда.
В военно-практическом смысле о баллистике вспоминают при изучении полёта ядра или пули. Однако этот путь оказывается внешним относительно ствола, исторгнувшего снаряд. В обычных рассуждениях сам ствол зачастую обозначается исходной точкой траектории полёта и не более. В то время как внутри ствола снаряд так же совершает движение, служащее основой для последующего полёта. При этом действующие на снаряд силы существенно отличны от сил на внешней баллистической кривой. Посему надлежит отдельно выделить и тщательно рассмотреть внутреннюю баллистику снаряда при совершении выстрела. Такое изучение позволит создавать оптимальный для своих целей снаряд и ствол.
Понимая, что словосочетание внутренняя баллистика выстрела или внешняя баллистика выстрела невозможно считать корректными, я намерен использовать именно их в своей работе, как наиболее ярко выражающие предмет рассмотрения. Допускаю, что в последствии они могут быть исправлены..."
Уже под утро Саша прикрыл усталые глаза, и голова сама собой опустилась на руки. Заснул он мгновенно, даже не выпустив перо из рук. Юрьевич, исподволь наблюдавший за воспитанником в приоткрытую дверь спальни, подошёл, убрал перо и чернила, затушил лампу и тихо удалился спать.
21 октября 1828, Санкт-Петербург
* * *
Если по ночам лихорадка накатывал на вдовствующую императрицу. То днём она чувствовала себя заметно лучше. Тогда императорская семья почти всё время проводила возле больной, с трудом приподнимающейся с кровати.
Вот и сейчас Николай Павлович в красках живописал осаду Варны и другие военные события, которым он был свидетелем. Александра Фёдоровна все дни проводила возле кровати свекрови. Саша также пришёл насладиться рассказом. В эти дневные часы, казалось, что ночная меланхолия императрицы сменялось верой в ближайшее выздоровление. Она, не отличавшаяся обычно словоохотливостью, настойчиво расспрашивала Николая Павловича и требовала самых обстоятельных подробностей.
В этот раз речь зашла об Одесском госпитале. Когда Марии Фёдоровне стало известно о тяжёлом положение раненых, о свирепствующих там тифе и чуме. Она немедленно вызвала секретаря и сказав Саше: "Всегда заботься о людях" принялась диктовать:
— Граф Михаил Семенович! Желая содействовать, хотя бы и слабым приношением облегчению страданий храбрых воинов, проливших кровь на поле чести за государя и отечество, обращаюсь к усердию и заботливости вашим, неустанно вами прилагаемым для содействия всякому доброму намерению. При сем получите вы сумму в пятнадцать тысяч рублей, которую, в особенное для меня одолжение, обратите на пособие офицерам, унтер-офицерам и рядовым, как гвардии, так и армии, которые будут в таковых нуждаться по выходе из госпиталей. Желаю, чтобы при раздаче этой суммы руководствовались правилами, установленными при раздаче пособий из капитала, завещанного на сей предмет Императрицей, моей возлюбленной свекровью. Полагаясь при сих распоряжениях на вашу пламенную любовь к добру, прошу вас, по мере поступления их, присылать мне списки воинов, которым выданы будут денежный пособия. Есмь с истинным уважением и искренней благосклонностью вам доброжелательная Мария. С.-Петербург, двадцать первого октября одна тысяча восемьсот двадцать восьмого года.
В столь благодушном настроении вся императорская семья прибывала до обеда. И позже несмотря на усталость Мария Фёдоровна чувствовала себя хорошо, но ночью её сон оказался беспокоен. Уже находясь в постели, Саша услышал шаги спешащего по коридору. Затем ещё и ещё. Слуги, обычно стремящиеся не беспокоить излишне хозяев дворца, в этот раз были бесцеремонны. Намереваясь выяснить обстоятельства, Саша встал и в столовой встретил Вострикова, который сообщил, что государыне не спиться и каждые два часа она просит доктора.
24 октября 1828, Санкт-Петербург
* * *
Все последние дни семья готовилась к смерти императрицы. Утром двадцать второго она проснулась с ощущением лёгкости и здоровья, но уже вечером врачи отворили ей кровь. Стали проявляться признаки паралича части тела. Она стала заговариваться. Двадцать третьего в семь вечера послали за духовником, ибо стало очевидным предстоящее. А в одиннадцать Мария Фёдоровна, собрав остатки сил, благословляла своих детей и внуков, стараясь выговаривать слова как можно чётче. Но вскоре силы покинули её, и она впала в некое беспамятство. Семья оставалась с ней до последнего мгновения и когда в два часа сорок минут императрицы не стало, измождённый Саша направился в свою спальню, где не раздеваясь рухнул на кровать и уснул.
Привычка подняла его на ноги в шесть часов утра. Находясь в состоянии безвольной не соображающей куклы, он помолился. Зарядка и ставшее привычным утреннее умывание холодной водой немного взбодрило разум и тело, но желания чего-нибудь делать не появилось. Он вернулся в свою столовую, сел и долго смотрел на пустую столешницу. Это состояние выбесило его, он со всей силы хлопнул ладонью по столу, чем напугал Юрьевича.
— Ваше высочество, что вы?
— Ах, не обращайте внимания. Пытаюсь заставить себя взбодриться.
Саша подошёл к письменному столику и выбрал из ящика несколько листов бумаги паршивого качества. Они скорее напоминали газетную нежели писчую бумагу и предназначались для черновых записей. Достал тонкие восковые церковные свечи, акварельные краски, пузырёк с рыбьим клеем, нитки и сел творить. Юрьевич с интересом наблюдал за этим действом. Примерно через час, когда всё уже было готово он поинтересовался:
— Что это Александр Николаевич?
— Это маленький монгольфьер. Намерен почтить память бабушки. Вы пойдёте со мной?
— Непременно. Куда?
— Я думаю, на Дворцовую, под окна её спальни.
— Сейчас, дайте мне минуту. И прошу вас одеться теплее, — Юрьевич юркнул за дверь.
— Не спешите, нужно чтобы клей, скрепляющий нити корзинки со свечами, застыл основательнее.
Минут через десять, они были уже на Дворцовой и сразу за ними вышел Николай Павлович и Александра Фёдоровна с великими княжнами. Они подошли к Саше и государь спросил:
— Что ты хочешь сделать Саша?
— Хочу в память о бабушке запустить монгольфьер.
Наследник престола осторожно расправил украшенный жёлтыми крестами на голубом фоне бумажный купол и распределил слегка запутавшиеся нитяные стропы, и сказал:
— Я готов. Можно зажигать.
Юрьевич раздал всем свечи и подставил вынесенную из дворцовой часовни лампадку. Все зажгли свечи и Саша сказал:
— Упокой, Господи, душу усопшей рабы Твоей Марии и всех православных христиан, и прости им вся согрешения вольная и невольная, и даруй им Царствие Небесное. Аминь.
"Аминь" повторили окружающие и Саша аккуратно поджог свечи вклеенные в бумажную корзинку монгольфьера. Он придержал купол, чтобы пламя не прожгло его, пока он не наполнился. И спустя мгновения цветной фонарик оторвался от земли и устремился вверх.
— Со святыми упокой, Христе, душу рабы Твоей Марии, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная. Аминь, — произнёс Николай Павлович, провожая взглядом устремившейся в небеса монгольфьер.
Уже в вышине ветер подхватил бумажный фонарик и потащил его куда-то на восток.
13 ноября 1828, Санкт-Петербург
* * *
После смерти Марии Фёдоровны время стало тянуться медленно. По старой православной традиции сорок дней после смерти близкого человека надлежало проводить в молитвах и поминовениях, отставив по возможности все бытовые дела. Дела государя, несомненно, не могли быть отставлены, но такого нельзя сказать про маленького мальчика. По настоянию отца Саша отодвинул все свои планы до окончания поминовения.
Буквально на следующий же день после смерти начались многолюдные молебны, на которых присутствовали члены императорской семьи. Помимо этого, тело покойной перемещали согласно церемониалу, а двадцать девятого и вовсе открыли доступ к телу всем желающим попрощаться. И при всём этом надлежало присутствовать. Покинуть Зимний в это время было никак не возможно. Сами переживания по поводу смерти бабушки улетучились быстро, и Саша нашёл себе занятие. Он начал писать. Заставил Вострикова таскать за собой походный писчий набор, и при всякой свободной минуте отдавался письму.
Вот и сегодня около часу в составе печальной процессии он вышел провожать Марию Фёдоровну к месту захоронения в Петропавловский собор. Шли медленно и молча. Невольно мысли наследника престола убежали от происходящего к нерешённым вопросам.
"... С одной стороны, конечно, а с другой...Когда ещё я найду столько времени для писанины. Значит двадцать четвёртое. Второго декабря будет сорок дней, и я смогу разослать сотворённые мною эссе и сочинения по заинтересованным людям. Сразу отправлю в легион уточнённые соображения об устроении гарнизонного обучения. Мельникову нужно передать эссе про организацию сообщения Гатчины и столицы, так сказать, сформировать направление его мысли.
Свой завод нужно загрузить производством учебного оружия из списанного хлама. Его, правда, ещё предстоит выклянчить у Папа. Поставим в каждый гарнизон по паре ружей с продольно скользящим затвором для обучения заряжанию и по паре ружей с вкладышем под стрельбу уменьшенным зарядом для обучения меткости. Заодно для всего этого наладим цех. И собственно уточнённый план по заводу у меня тоже готов. Нужно только с Кларком его обсудить.
Отольём из цемента основание под оружейный цех. Заодно и проверим качество отливки. Цех встанет слева от паровой машины. По одной стене сначала горн и молот для кузнечной сварки вкладышей из полосы. затем сверлильный станок, токарный. Реечный пресс для усадки вкладыша в ствол. Затем шпалерный. Это всё по одной линии привода. А по другой стене линия учебного ружья для заряжания. В основе продольно-скользящий затвор крепостного ружья. Сначала возле тех же горна и молота поставим винтовой пресс для осадки на ствол. Затем отдельный токарный и сверлильный для затвора. Вот и увидим, как под молотами поведёт себя цементное основание. Поедет, не так и страшно, как если под прокатной линией начнёт расползаться.
А чуть севернее поставим столярку для доработки ружейных лож... С токарными станками придётся повозиться. Впрочем, при общем понимании, что от них требуется думаю за год можно добиться приличных результатов. Сделать станок с суппортом, гитарой, валом подачи. Пусть даже это будет из барахляных сталей... А может даже и хорошо, что из плохих. Чаще переделывая, больше усовершенствований можно опробовать. А выпуск учебных ружей по валу не столь критичен, можно упражняться вволю.
Что делать понятно. Интересно успели уже поставить цех для сборки из отбракованных полос корпусного набора для Лодейного поля. Планов громадьё. Успеть бы всё. Для цемента печь надо прямо сейчас поставить, чтобы весной уже что-то отлить можно было под цеха. Всё как обычно, одно тянет за собой другое и всё нужно прямо сегодня, чтобы завтра было хоть что-то отличное от полуфабриката. Но всё же, основная стройка отложится на весну. Тогда нужно будет закладывать основание под новую паровую машину, торфяную перегонную печь и оружейный цех. Чтобы летом уже ставить их. Осенью делать основание под литейный и прокатный цеха. И где-то в середине лета нужно доработать пирс. Не исключаю, что придётся делать дноуглубительную машину. Хотя для теперешних барж такой необходимости нет, а вот нормальная разгрузочная площадка категорически необходима. Сколько можно таскаться по настилу, сделанному по топкому берегу. Да и поплыл он уже. Времянка. Может следующий год отживёт, а может нет.
Впрочем, этот год прошёл успешно, люди расселены по новым баракам, ломанные цеха разобрали, мусор растащили, паровую машину поправили, лесопилку запустили, КБ работает. Вполне себе не плохо для начала. Не слить бы темпы. И важно начать что-то выпускать в качестве готовой продукции, не должен завод заниматься исключительно собственным благоустройством... Инструментом бы заняться вплотную, но нет такой возможности. Станков нет. Людей готовых к такому труду нет. Сначала через минус первый цикл надо пройти, чтобы хотя бы начать нулевой.
Ладно с опытным заводом всё ясно, нужно наметить для Кончезёрского план экспериментов по конвертации чугуна и очистке его от фосфора. В целом направление понятно, но Смит наверняка растеряется в том, с чего и как делать. Надо бы для него некое руководство написать. Он, в итоге, и без меня разберётся, но чтобы время не терялось ему нужно дать методику и общее направление для эксперимента. Тем более, что я в общем представляю, чего хочу получить, а он нет. А общее, между нами, то, что мы оба не знаем, как и что нужно делать конкретно. Именно это и предстоит выяснить. Думаю, к двадцатому я это прикину.
Нужно не забыть изложить особенности применения конных стрелков. Проработать вопрос рейдов и разъездов, а то получится как у Рота. И отдельно продумать оснащение разъездов. Усовершенствовать способы подачи сигналов ракетами. Возможно сделать зажигательные или дымовые гранаты, чтобы разъезду было легче оторваться от преследования. Нужно ещё раз продумать оснащение и структуру. Очевидно, что для организации рейдов, в полку надо ввести должности заместителей по конной разведке. И в штабе легиона иметь человека, который возглавит рейд при необходимости. На это уйдёт дней пять.
А затем, ко второму, надо будет наметить план модернизации для стекольного завода и подбить под него деньги. Не стоит ждать, когда Ерофеев придумает как отжать с меня лишнюю копейку. Потом надо бы проконсультироваться со Случановским. Впрочем, список людей с которыми нужно поговорить уже вырос неимоверно. Тут и Самарский-Быховец, обещавший найти мне горного инженера, и Шишков, и Канкрин, и Кларк. Наконец, надо получить отчёт с Кутейникова о отборе казаков в мой конвой. Но самое главное, нужно сжать в кулачок моё сочинение по внутренней баллистике и бежать в академию наук, или в университет, или в Михайловскую академию и искать человека, которого можно было бы заинтересовать и загрузить этой темой. Потом под него, очевидно, в Финляндии при легионе учредим стрелковую школу. Но это не раньше, чем он проявит себя. Для начала можно использовать в качестве базы Ракетное заведение. Благо там же полигон уже есть. Войне ещё год идти, а там глядишь, Засядько вернётся, можно будет его пристегнуть к теме.
Хотя, над гранатомётами тоже надо бы поработать. Кучность слишком мала, наверное, нужно попробовать вращение в полёте придать. Ракета вещь сложная, отбалансировать её трудно, а так она штопором пойдёт, глядишь кучнее выйдет. Это не исключает того, что балансировку ракет можно попробовать улучшить. Помнится в институте нас учили на прикладной механике. Даже стенды были по балансировке в статике и в динамике при вращении. Хорошая тема для очередного эссе. Сразу после конных стрелков этим займусь, а уже потом стекольным.
Людей не хватает, невозможно во все щели самому тыкаться. Ещё и Ратьков уходит..."
Великий князь стряхнул мысли, как наваждение, и оглянулся вокруг. Процессия подходила к воротам Петропавловки. Время для раздумий заканчивалось и начиналось время церемоний.
3 декабря 1828, Санкт-Петербург
* * *
С утра вырвавшийся на свободу великий князь колесил по столице. Сначала побывал у Самарского -Быховца. Оттуда поспешил в Горный на встречу с молодым ещё не оперившемся инженером Густавом Лизелем и его наставником Нефедьевым. Провёл с ними всю первую половину дня, обсуждая возможность взятия песка под Старой Ладогой и доставки в Ириновку. На обед заехал к лейб-гвардии казакам, что размещались возле лавры Александра Невского. Справился там о делах Кутейникова. Убедившись, что люди в конвой будут в конце января, забрал рапорт об отборе и поспешил к Шишкову на Почтамтскую.
Александр Семёнович принял гостя радушно, но первая улыбка тут же сменилась печальным выражением лица.
— Ещё раз, Александр Николаевич, хочу выразить скорбь о нашей общей утрате, но я рад принять вас в своём доме. Желаете пройти в гостиную, Юлия Осиповна будет рада вам и Семёну Алексеевичу, или у вас, как обычно прежде всего дела, тогда прошу в мой кабинет.
— Как обычно, Александр Семёнович, — улыбнулся великий князь, — но после непременно попьём чай в гостиной. Полагаю, мнение Юлии Осиповны о наших делах будет полезным.
— Тогда прошу в кабинет, — Шишков махнул лакею, — а я следом, только распоряжусь по приготовлениям.
Шишков действительно почти не задержался и вошёл в кабинет сразу за гостями.
— Присаживайтесь, я рад вас выслушать.
— Александр Семёнович, я приехал по поручению государя, чтобы лично просить вас стать одним из моих наставников и помочь мне в затеваемом мною литературном деле.
-Это крайне льстит моему самолюбию, — улыбнулся Шишков, — но не могли бы вы рассказать подробнее.
— Я намерен издавать для нужд легиона журнал с приложением. И вы необходимы мне в качестве цензора и наставника.
— Вот как, — Шишков прищурился, — государь дозволил вам издание. Что ж, Александр Николаевич, тогда извольте доложить мне, что, собственно, вы намерены печатать, где, кого видите в качестве редактора, где собираетесь искать авторов?
— Не на все вопросы у меня есть ответы, — великий князь встал. — Намерен я издавать легионный журнал и приложением к нему листок. Журнал назначен быть обучающим и справочным для обер-офицеров. В нём должны публиковаться рекомендации командования по несению службы, доводиться выводы по результатам прошедших манёвров. Кроме того, сами обер-офицеры будут поощряемы за написание в журнал о возможных улучшениях по несению службы, а также отзывов и мнений по ним. Тем самым, журнал выполнит роль офицерского собрания. Ведь легионные офицеры разбросаны по гарнизонам и не могут собраться обычным порядком. Кроме того, оный журнал не будет обладать обычной закрытостью офицерских собраний, что позволит избежать не нужных обсуждений. Журнал представляет собой вполне практическое издание, лишённое всяческой литературной художественности. Всё что издаётся в нём будет носить исключительно служебных характер. А вот с листком иное дело. Оный предназначен для зачитывания солдатам и местному населению. В нём должны содержаться поучительные истории, одобренные начальством новости и проповеди церковных иерархов от разных конфессии. Здесь будет особенно важна работа цензора. Цель листка, поддерживать в солдатах и местных обывателях веру в могущество державного орла. Издавать журнал намереваюсь в столице, вплоть до построения собственной типографии в Выборге. Среди столичных я пока выбора не сделал. Место редактора намерен предложить господину Булгарину и надеюсь, что он подберёт авторов для листка. Я закончил.
— Присаживайтесь, — кивнул Шишков. — Несомненно я не могу оставить вас наедине с этими писаками и помогу вам. Я полагаю, что редактором журнала лучше пригласить генерала Гогеля и печатать оный в военной типографии генерального штаба. Ему это будет вполне удобно. Фадей Венедиктович же, если согласится, будет редактором листка. Его же связи среди литераторов позволят собрать материал для листка. Гостеприимная Юлия Осиповна тоже сможет привлечь не мало авторов в ваш листок. Полагаю полезным посвятить её в ваши планы.
— В таком случае, нам пора перейти в гостиную, — улыбнулся великий князь.
Госпожа Шишкова держала себя в возрасте чуть за тридцать, несмотря на значительно превышающие это число года. За столом она вела себя живо, стараясь развлечь гостей разговором на какие-то малозначащие темы. А говорила эта молодящаяся брюнетка, если хоть сколько-нибудь можно полагаться на цвет волос у женщин, с легким, но хорошо распознаваемым польским акцентом. В определённый момент речь зашла о мужских делах, и Шишков сообщил жене:
— А знаешь, душенька, мы с Александром Николаевичем, при всём своём желании не сможем обойтись без твоей помощи.
— Даже так, — хозяйка гостиной прикрыла улыбку веером и стрельнула глазками в великого князя, — Чем же хрупкая женщина может помочь в мужском деле?
— Обаянием, Юлия Осиповна, — улыбнулся в ответ великий князь, — радушием и духовным соучастием.
— А вы, прелестный мальчик, — она сложила веер и упокоила его на сгибе левой руки. — Я буду рада помочь своему мужу, но в чём?
— Видишь ли, Александр Николаевич намерен учредить журнал для пользы офицеров и поучительного увеселения солдат легиона Великого Князя Финляндского. Я собираюсь помочь ему найти достойных молодых литераторов. Твоя помощь в этом будет неоценима.
— Я слышала об этом легионе. Говорят, там служат и польские дворяне.
— Вас не обманули. Но, к сожалению, их там меньше, чем мне бы хотелось. Я готов с радостью принимать выходцев из Польши на службу и не обязательно дворян. Но дело продвигается весьма медленно. Тем не менее, я намерен кроме рассказов литераторов публиковать и поучительные слова пасторов. Надеюсь, они не откажутся наставлять добрых католиков. Их слово принесёт духовное спокойствие поляку, в далёком гарнизоне заснеженной Финляндии.
— Ах, какой ужас, — вздохнула Шишкова и раскрытым веером прикрыла рот. — А знаете, я буду рада не только помочь вам в поиске литераторов, но и готова взять под опеку ваших польских офицеров, чтобы служба не казалась им настолько тяжёлой.
— Полагаю они будут рады. И я тоже, но только если ваше участие не изнежит их и не нанесёт вред службе. Судьба военного стоять подле смерти и преодолевать трудности. Не испортите их. Инче мне придётся наказать всех.
— Ах, вы слишком строги. Неужели вы казните беззащитную женщину, — она прикрыла улыбку развёрнутым веером и стала плавными движениями обмахивать себя.
— Я поступлю ещё жёстче, — улыбнулся великий князь, — я перестану пить чай в вашем доме.
— Ха-ха, — рассмеялась Юлия Осиповна. Их взгляды на секунду пересеклись. Смех прервался буквально на мгновение: — Ха-ха, какой же вы шутник. А что же вы намерены издавать помимо литературных рассказов?
— Многое. Например, свои эссе. Не так давно я написал рассуждения о внутренней баллистике выстрела. Вот его и опубликую для общего обсуждения.
— Ой, о чём это?
— Это военные дела, связанные с изучением особенностей стрельбы. Ведь до того, как пуля покидает ствол, она движется по нему. Пороховые газы вминают её в нарезы. Нужно точно определять какая длинна ствола достаточна, какой крутизны можно сделать нарезы, какой заряд насыпать... — великий князь смущённо запнулся, и приподняв левую бровь посмотрел на Шишкову.
— Это, наверно, очень интересно. А знаете, приходите к нам пятнадцатого. У меня часто бывает Анкудович, Викентий Александрович, он служит в артиллерийском училище и занимается этой, — она веером попросила помощи в произношении, но справилась сама, — баллистикой, и развлекает меня своими математическими изысканиями.
— Благодарю за приглашение, надеюсь у вас будет такой же прекрасный чай, как сегодня.
4 декабря 1828, Санкт-Петербург
* * *
Санки неслышно скользили по неокрепшему, пусть уже и далеко не первому, снегу.
— Будут настоящие морозы и снег начнёт хрустеть, — задумчиво произнёс великий князь, глядя куда-то вниз на набегающую землю, и вспоминая полученные из Америки доклады. — А в Мексике тепло.
— Надеюсь вы довольны удачным окончанием мексиканской кампании? — поинтересовался Юрьевич.
— Она не окончена. Да Волконскому удалось поймать мексиканскую армию в узкости у Атотонилькильо и заставить отступить. Испанцы взяли Мехико. И в общем, военные действия можно было бы и прекратить, но мне не известно, чтобы дон де ла Кадена спешил с заключением соглашения о передачи под нашу руку оговорённых земель. Не сильно удивлюсь если теперь прежня расторопность и сговорчивость испанцев исчезнет. Полагаю, я скоро оформлю некоторые свои мысли и надо будет встретиться с Карлом Васильевичем.
— И как вы намерены поторопить испанцев?
— Угрозой, что государь расквартирует в испанских городах армию и отпустит казаков по-шершить. Если не захотят, чтобы испанская часть Мексики превратилась в вытоптанную обезлюдевшую пустыню, поспешат уговорить нас вернуться на нашу часть.
— Государь может не одобрить.
— Я сначала справлюсь... Однако, пора бы уже быть вестям из Болгарии, — отметил великий князь, наблюдая за приближающимися воротами Александровского завода, радушно распахнувшимися перед санками.
За воротами санки остановились, и они быстро поднялись в кабинет управляющего. Великий князь спешил доложить наставнику результаты своих размышлений. Кларк внимательно рассматривал план опытного завода, с нанесёнными великим князем правками. В то время как воспитанник продолжал излагать:
— Печь для обжига известняка необходимо закладывать прямо сейчас. также как и готовить место под бегуны, которые остались у вас после замены на охтинском пороховом. Они, конечно, маловаты, но они есть... лишь установить. Потом заменим, если дело пойдёт. Сейчас и мощности паровой машины может не хватить на большие.
— И всё же — покачал головой Кларк, — основа печи, поставленная зимой, может весной осесть.
— Учтём осадку при строительстве печи весной. Главное, чтобы эта печь простояла хотя бы год и позволила злить цементом основания под цеха и, если понадобится, под новую печь обжига. Будем ждать упустим следующее лето.
— Хорошо. Известняк по первости будем брать с Путиловской горы, песок с Красной горки, — заводчик задумчиво почесал подбородок. — Начинать надо сейчас. Пока нет серьёзных морозов разберём грунт на пол сажени, забём брёвна и заложим камнем. Что же до расчистки мест под цеха и будущую машину, то это придётся отложить, людей на всё не хватит. Потом морозы...
— Именно, что морозы. И этой зимой нужно найти помощников Москвитину. Слишком много у него работы. За зиму предстоит сделать чертежи учебных ружей, станков, паровой машины, а ещё полагаю придётся обдумать углубитель дна. Скоро потребуется подводить глубоко осаженные баржи с известняком, чугуном, песком и прочим. А подвести их к берегу нельзя. следующий год промучаемся с вынесенным пирсом, но потом надо исправить дело.
— И как вы собираетесь углублять дно?
— Так же как в Кончезёрске добывают озёрную руду. Только к черпакам надо подсоединить паровую машину.
— Очевидно вы намерены всюду поставить по паровой машине, да хватит ли дров. Впрочем, с причалом можно поступить иначе сделать каменный мол до достаточной глубины и насыпать земли.
— Очевидно, и так можно. Но дно залива слишком полого. Только насыпкой земли проблему не решить. У меня нет сомнений, дноуглубительная машина понадобиться. И у нас есть вся зима чтобы продумать её.
Кларк помолчал некоторое время и сказал:
— Москвитину я могу дать мальчишек. у меня есть на примете трое четырнадцатилетних писарей, достаточно толковых чтобы заняться этим делом. А возможно сыщу и ещё.
— Это было бы прекрасно. Набрать бы таких десяток, да к ним добавить ещё выпускника горного. Его можно было бы подучить на чём-нибудь не сложном. Мне надо наладить производство универсальных пусковых механизмов.
— Каких? — Переспросил Кларк.
— Пусковых, — великий князь разложил на столе эскизы. — Вот такое устройство. Чека, скоба, удерживающая подпружиненный ударник и небольшой заряд ударного пороха. Его можно крепить к трубе для запуска сигнальной ракеты либо к гранате бросаемой рукой.
— Когда они вам нужны?
— Первые пол сотни я хочу получить к январю, если это возможно. Устройство довольно простое. Разве только витая пружина может оказаться слишком сложной. Но если её заменить чем-нибудь... например набором тарельчатых...
— Я думаю, нужно попробовать разные варианты, — задумчиво проговорил Кларк, разглядывая эскизы. — Если с пружинами, я бы предложил использовать детали оружейного замка. Это особенно привлекательно в том смысле, что можно такие детали снимать выбракованных ружей.
— Согласен с вами, но рано или поздно появится необходимость делать новое, и в значительных количествах, и к этому нужно готовиться.
— Но я могу предложить вам обойтись без пружин вообще. Снабдить ударник широкой торчащей наружу шляпкой. Для использования достаточно выдернуть чеку и ударить второй рукой по шляпке или ею обо что-нибудь. Этого будет достаточно чтобы вспыхнул ударный порох. Конечно, с пружиной удобнее, но так проще всего. К январю их можно сделать хоть пятьсот, если на то будет ваше желание.
— Вы правы. Давайте попробуем без пружин. Полагаю, недели хватит, чтобы получить первый десяток для пробы. — согласился великий князь.
8 декабря 1828, Санкт-Петербург
* * *
Уже третий день, почти не прерываясь с утра до вечера, великий князь проводил за письменным столом. Всё это время Юрьевич с заметным удивлением наблюдал за своим воспитанником. Ещё пятого числа Саша приобрёл запираемый на причудливый замок сундучок и теперь, не стесняясь воспитателя, убирал в него недописанное сочинение. Ближе к двум часам дня Юрьевич прервал творчество великого князя:
— Александр Николаевич, доставили письма от Паскевича и господина Грибоедова.
— Прекрасно, — великий князь просыпал написанное песком, сдул лишнее. Убрал бумаги в сундучок и закрыл замочек. Уже вешая ключик нашею, продолжил: — Давайте посмотрим, что там интересного. Вы уже просмотрели их?
— Иван Фёдорович подробно описывает для вас ход кампании двадцать восьмого года, а Александр Сергеевич делится своими наблюдениями о персианских нравах.
— Очень интересно. Тогда прошу вас подготовить карту Кавказа. Сейчас я немного прогуляюсь по зимнему саду. Затем обед. А после хотел бы отметить движение наших войск по карте.
— Хорошо, только государь велел вам быть к нему в половину третьего.
— Ясно.
Несмотря на назначенное время, великому князю пришлось ожидать около десяти минут пока император освободится.
— У тебя появились тайны? — сразу поинтересовался Николай Павлович у сына.
-Не от императора, но некоторые тайны появились, — улыбнулся Саша. — Я посчитал, что было бы неправильно не составить своего проекта относительно будущего Дунайских княжеств, коль уж я подверг критике представленные мне планы. При этом полагаю, что излишнее распространение его сути, до того, как на то будет дано высочайшее благоволение будет нежелательно. Не то чтобы я не доверял Семёну Алексеевичу, но лучше не искушать судьбу и не давать возможности произойти неприятному случаю. Однако, я почти закончил. Полагаю, уже после завтра буду готов представить проект.
— Пусть будет так. Но я хочу, чтобы ты отвлёкся. Тебе передали письма с Кавказа, очевидно ты намерен вникнуть в них основательнее. Я же хочу дополнить их вот этими бумагами, — Николай указал на стопку из двух папок. — Полагаю, что на утренней прогулке ты поделишься со мной своими соображениями по ним.
— Слушаюсь. А чём они?
— Меня заинтересовало твоё мнение о возможном упущении генерала Рота при осаде Силистрии. Вот об этом.
— Вот как, рад быть полезным.
— Тогда ступай, времени у тебя не много.
9 декабря 1828, Санкт-Петербург
* * *
Укрытая льдом и снегом Нева даже в ранние дорассветные часы создавала иллюзию освещённости, скрывая при этом во мгле стоящие на берегах здания. Пейзаж выглядел своеобразно. Вот телега вынырнула из мглы и стала отчётливо видна. Извозчик подгонял лошадь, неохотно перебирающую копытами по отмеченному срубленным ельником накату. Они добрались до другого берега и исчезли в его мраке.
Николай Павлович тоже с интересом наблюдал за этим явлением.
— Ты готов? — наконец спросил он, развернувшись к сыну.
— Да, но на бумаге ещё не изложил.
— Тогда, я слушаю.
— Из полученных раппортов невозможно сделать никаких определённых выводов. Можно считать достоверно установленным то обстоятельство, что для контроля дороги на Туртукай и Рущук генерал Рот ещё тринадцатого июля придал генерал-майору Бистрому два эскадрона Харьковского уланского, казачью сотню и два орудия конной артиллерии. А чуть позже передал для устройства пикетов охранения второй батальон тридцать второго егерского. Силы для организации разъездов очевидно были достаточны. Соответственно в своём рапорте генерал недоумевает как Карадженема-паша смог подкрасться по туруктайской дороге к нашим пикетам, разом опрокинуть их и прорваться в крепость. К сожалению, генерал-майор Бистром, Егор Антонович, не может пояснить этих обстоятельств, так как был убит пятнадцатого августа. Из рапорта есаула Куркова явствует, что всё это время сотня совершала разъезды по означенным дорогам и неприятель замечен не был. О несении службы он регулярно докладывал генерал-майору Бистрому. Есаул полагает, что Карадженема-паша сделал марш по неудобьям, выйдя на дорогу перед самой линией пикетов. сотня же, следуя прямому приказу Бистрома, делала разъезды вдоль дорог и не далее десяти вёрст.
— И что скажешь? — Николай прищурил левый глаз.
— Скажу, что всякий ищет способ сделаться невиновным. Однако, если Ваше Императорское Величество желает установить истину в этом деле, я с удовольствием поучил бы своих дознавателей. Я готов немедля отправить туда пять или шесть человек, и через месяц их работы вашему величеству станут известны все значимые обстоятельства.
— Это было бы интересно, но совершенно недопустимо чтобы прапорщики разбирали дела генералов.
— Согласен, просто нужно чтобы с ними поехал человек в чинах. Только лучше из моего окружения. Дознаватели работают весьма непривычным образом, и человеку не знакомому с тонкостью их работы она будет непонятна. Он может по недомыслию испортить дело.
— Хорошо, — Николай стряхнул невидимую соринку с правого рукава, — Карл Карлович достаточно здоров, чтобы быть подле тебя. А господин Юрьевич, несомненно, выслужил себе чин флигель-адъютанта. Он и поедет с моим поручением под Шумлу.
— Тогда, хочу попросить ещё дозволение.
— Слушаю.
— Направить к Зимину конных стрелков. Хочу, чтобы поучились у казачков разъездам и дозорам.
— Хорошо, — ухмыльнулся Николай Павлович. — Это всё?
— Прошу позволить поискать среди пленных турок охочих на службу в легион.
— Зачем?
— В основании армии вашего величества находится русский солдат. Но легион не совсем армия. И находясь в Финляндии необходимо иметь в легионе некоторое количество местных, чтобы в случае необходимости понимать финский подход к вопросам. Но помимо финнов или шведов, крайне полезно иметь в легионе людей совершенно чужих по духу и образу мысли. Являясь инородными среди христиан, тем же туркам будет сложнее вступить с ними в сговор и начальство сможет увидеть в них опору даже тогда, когда все христиане окажутся против. Злоупотреблять этим не следует, также недопустимо собирать турок в одном взводе. Но иметь некое их число на службе крайне полезно. Разумеется, это относится только к нижним чинам, кто согласится добровольно служить белому царю.
— А что же офицеры? Не годятся?
— Офицеры люди образованные, к ним иной подход нужен. И этого коснётся другая моя просьба.
— Беды в том, чтобы принять на службу нескольких пленных не вижу. Надеюсь, ты знаешь меру. Нежели это действительно может быть полезным? — задался вопросом Николай и направился медленным шагом по набережной, дальше к Летнему саду.
— А с офицерами прошу дозволить иное. Надо бы отобрать подходящих из них около сотни душ и отправить сюда в столицу. Здесь же расселить их надлежаще и позаботиться о том, чтобы они стали нашими друзьями. Когда война окончится, и мы вернём их под руку Султана, я уверен, многие из них помня о нашей дружбе согласятся рассказывать нам о делах происходящих в Порте.
— Шпионы, — скривил лицо Николай.
— На благо Российской короны, нам нужны глаза и уши на Босфоре. А отдельно я хотел бы собрать всех европейских офицеров на службе султана, что попадут в наши руки. Они могут быть особо полезны.
— У меня нет человека, который бы мог заняться этим делом.
— Для начала я полагаю министр Чернышёв мог бы, а потом... Была бы должность, а человек найдётся. Интерес же к этому будет и у Бенкендорфа, и у Несельроде, и у Меньшикова, и у Чернышёва. Да и кто скажет заранее сколько интересного можно узнать таким образом, — Саша постарался заглянуть в глаза отцу.
— Об офицерах я подумаю, что же до нижних чинов, то легионные командиры не будут рады этим солдатам, не знающим русского языка.
— Их дело нести службу. А трудности сейчас им будут на пользу. Я смотрю на это, как на заданный ученикам урок. Под крылом российского орла тысячи народов и надлежит научится принимать службу от всех них. Легион помещён в Финляндии. Он должен не только нести гарнизонную службу, но и быть в курсе местных настроений. Для этого изначально полагалось принимать в легион финнов и шведов. И эти солдаты тоже могут не знать русского языка. И командирам придётся научиться нести свою службу, несмотря на это. Турки лишь помогут усвоить урок надлежаще. А вообще, я настроен принимать в легион всех. И офицерам предстоит научиться командовать и французами, и шведами, и турками, и башкирами. А ещё можно вывезти немного дикарей из Америки или Сибири.
— Урок? — переспросил Николай Павлович. — Попробуй, но я помню, как на лифляндцев разверстали рекрутчину. Ничего дельного не получилось. Но ты попробуй, дозволяю.
— Хорошо, ещё я хотел бы предложить и совсем иное дело.
— Вот как, о чём.
— Я получил письмо от Паскевича. Иван Фёдорович подробно описывает ход кампании этого года. И когда я читал про дела под Ахалцыхом, что отворяет туркам дорогу в Грузию, я обратил внимание на одну особенность. На Батум. Оттуда турецкие войска угрожают Гурии и через Аджару мешали нашей осаде Ахалцыха. Батумский порт, я уверен, снабжает всю окрестную турецкую армию. И в интересах Кавказского корпуса, адмиралу Грейгу стоило бы выделить три фрегата, которые не позволяли бы турецким судам свободно заходить в Батум. Я прошу отправить эти корабли в крейсирование возле Батума. Теперь, когда наши войска взяли Поти, фрегаты могут использовать его порт как стоянку. Оттуда они могли бы выходить на охоту и подвергать опасности не только суда, но и дорогу от Трапезунда к Батуму, что идёт по самому побережью и уязвима для обстрела и русского десанта. Лишив турецкие войска снабжения через Батумский порт и с дороги на Трапезунд, удастся существенно облегчить действия Кавказского корпуса. В то же время, три фрегата не сильно повлияют на ход войны на Балканах.
— А ты уверен, что фрегатов хватит?
— В деле крейсирования достаточно даже бригов. Самое главное внезапность, решительность и скорость. Если же турки соберут эскадру, то следует уклоняться от боя. Но если эскадра будет под Батумом, значит её не будет возле Константинополя. А это очень многое может позволить Грейгу.
— Я подумаю. Это всё, что ты для себя отметил?
— Наверное есть ещё одно обстоятельство, но сейчас оно не существенно. Я обратил внимание что штурм горных крепостей представляет для наших генералов особую сложность. Невозможность строить параллели и сапы приводит их в замешательство. Они бросают солдат на штурм, зачастую неподготовленными. Когда появится достаточно времени я хотел бы решить для наших генералов эту задачу. Совершенно очевидно, что система Вабана мало подходит для Кавказа. Нужна другая система штурма.
— И у тебя есть что предложить.
— Пока только в общая идея. Как везде, нужна система огневого подавления, обеспечивающая подход штурмовой группы к самой крепости. Но когда нет возможности защитить нападающих, нужно так воздействовать на обороняющегося, чтобы он был не в состоянии вести огонь. Позволю такое сравнение, система Вабана представляет собой некие доспехи для нападающего, осаждённый не в силах пробить их и вынужден сдаться. Но можно не одевать доспехи, а махать мечом с такой скоростью, что обороняющийся просто не сможет отвлечься на то, чтобы ударить нападающего.
— И как это сделать?
— Пока это лишь детские фантазии, — махнул рукой Саша, — вся их причина в том, что в горах крайне затруднительно вести планомерную осаду.
— И всё же.
— Придумаем такое. Допустим, возле крепости мы расположим пару сотен стрелков легиона. Которые с шестисот шагов, будут метким огнём расстреливать всякого кто посмеет высунуться над стеной или в амбразуру. А тем временем штурмовая группа или сапёры подойдут под самые стены.
— Интересная выдумка.
10 декабря 1828, Санкт-Петербург
* * *
— Печальные события не позволили нам видеться часто, — покачал головой Сперанский, — но я надеюсь мы успеем всё исправить. Я хочу задать вам тему для эссе и надеюсь, что вы внимательно отнесётесь к нему.
— Какую?
-Помниться мы с вами говорили о правосудии., так вот я хочу, чтобы вы поразмышляли о назначении законов. Я понимаю, что это весьма сложно, потому полагаю вам не ограничиваться привычными десятью листами. Главное, чтобы вы показали свою мысль наиболее подробно.
— Да, это не просто. Но я постараюсь всё же не выходить за объём. Достаточно только ограничить число пояснений лишь необходимыми, не поясняя очевидного.
— Попробуйте. Однако, я намерен ещё занять вас. Государственный совет вернулся к обсуждению крестьянских дел. С вашим докладом все ознакомились и обсудили. Теперь я полагаю полезным, чтобы совет заслушал вас.
— Государь одобрил? — спросил великий князь.
— Ваши предложения? Ещё нет.
— Я не об этом, государь одобрил чтобы я выступил перед советом.
— Я, как ваш наставник, полагаю это полезным.
— Я прошу вас получить разрешение у императора.
— Хм, — Сперанский сначала сдвинул брови вверх, а потом нахмурился, — если вы настаиваете...
— Я уверен, что разрешение необходимо. Что же касается назначения законов, то спешу удовлетворить ваше любопытство. Законы нужны для того, чтобы доступно выразить волю императора, дабы она могла исполняться подданными без его прямого участия.
— Но не во всех государствах есть император... Хорошо, я испрошу разрешение... Достаточно государств, где законы устанавливаются парламентом.
— Вы предлагаете мне подумать о законах не только в России, а вообще, — великий князь улыбнулся, — тогда это ничего не изменит, только император окажется не одним человеком, а группкой ловких богатеев или аристократов.
— Тем не менее, — Сперанский мотнул головой, — когда законы принимаются не одним человеком, а становятся результатом противостояния интересов многих они являют собой ещё одно качество. А именно постоянство регламентации, позволяющее уравновесить права и интересы всех. Согласитесь это особое благо, даруемое законом.
— Не вижу в этом ничего ни особого, ни благостного. Постоянство регламентации помимо прочего закрепляет наживу одних за счёт других. Более того, оная грозит стать вечной, если только обираемые не решаться с оружием в руках изменить положение. В то же время изменяющиеся условия жизни требуют и столь же быстрого изменения законов. Даруемые императором законы также имеют своё постоянство, которое сообразуется императором с требованиями жизни.
— Но именно это и является недостатком. Совершенно невозможно строить свое дело в условиях, когда твоё право собственности может быть отнято в любой момент. А это задерживает прогресс.
— Не согласен, — мотнул головой великий князь. — Право собственности может быть отнято в любом государстве. Суд, купленный ловкими богачами, ничем не лучше суда, следующего интересам короны. Наоборот, хуже, ибо его решения направлены на пользу отдельных богатеев, а суд короны нацелен на благо для всего государства. Также не верно и то, что именно неприкосновенность частных владений способствует прогрессу. Вы по неизвестной мне причине ставите прогресс в прямую зависимость от наживы и ограбления других людей. Частная собственность в основе своей является присвоением дара, данного богом всему народу. Поклонение тельцу, которое вы ставите в пример, понуждающее хитроумных людей искать новые способы наживы, в вашем представлении очевидно является единственным способом для развития науки, техники и общества. Но так ли это? Возможно, старания людей, направленные на достижение общего для них блага не менее продуктивны?
— Я вижу отец Герасим весьма преуспел в своём деле, — усмехнулся Сперанский, — но передовые страны однозначно указывают нам правильный путь. Их уверенное развитие наглядно демонстрирует благостность устройства общества, основанного на неизменных принимаемых национальным представительством законов и неотменяемых прав и свобод, в том числе и незыблемого права собственности. Эти страны должны служить нам ориентиром в нашем поиске пути.
— Говорят, у больного лихорадкой в начале появляется весьма приятный для глаза румянец, но не стоит обманываться. Прежде чем перенимать чужие порядки надо присмотреться. Сколько собственных крестьян пришлось перевешать этим прогрессивным странам, сколько жителей колоний ограбить. И насколько у этих несчастных были незыблемы их права. Нужно ли нам повторять за ними. Да и свободная торговля и предпринимательство процветающие там, при введении в нашем государстве скорее всего не приведут к расцвету наших дельцов. Следствием этой свободы станет то, что наше государство будет активно грабиться теми же, прогрессивными, в вашем понимании, странами. Но я отвлёкся от законов. Для сколь-нибудь рационального обсуждения и принятия законов мало обладать собственными интересами и правами. Нужно иметь ещё должное образование и сведения потребные для обдумывания решения. И если образованным мнит себя всякий парламентарий, то информацией, часто представляющей собой важную для государства тайну, он не обладает. И никто не озаботится её сообщить. Потому все эти законы он будет принимать, анализируя сообщения газет, которые в погоне за деньгами, придумают любую чушь.
— И всё же я надеюсь, что вы подробно рассмотрите роль закона и во Франции или Британии. Я настаиваю, чтобы вы ознакомились с этой книгой "О существе законов", — Сперанский положил на стол книгу, которую до толя держал в руках, — Не исключаю, что мне придётся дополнить эту книгу другими, чуть позже.
— Она на русском, — отметил великий князь, приподняв обложку.
— Это перевод известного европейского труда.
— Я постараюсь быстро справиться.
— Лучше не торопиться.
— Я подготовлю два эссе. В одном изложу своё представление о законах, а в другом постараюсь разобрать доводы автора.
— Это будет прекрасно.
14 декабря 1828, Санкт-Петербург
* * *
Двери открылись, и в кабинет адмирала вошёл сухощавый высокий человек. Он поздоровался, почтительно склонившись в лёгком поклоне
— Вот, Александр Николаевич, — улыбнулся адмирал Кроун, своему воспитаннику, — ваши самобытные взгляды на существо морского флота дошли уже до Морского штаба. Его начальник Александр Сергеевич Меньшикова хотел сам поговорить с вами, но турецкое ядро вынудило его пребывать в своём имении. Не желая откладывать надолго, он прислал своего доверенного человека Николая Ивановича Бахтина.
— Несмотря на все попытки Романа Васильевича смутить меня, я очень рад, — улыбнулся великий князь. — Надеюсь, здоровье Александра Сергеевича укрепляется.
— Для назначенных государем дел он достаточно здоров. Я же являюсь его глазами и ушами в столице, — пояснил чиновник.
— Это ответственное дело, — отметил великий князь и кивнул Кроуну.
— Прошу вас, Николай Иванович, присаживаться за наш стол и вести беседу без стеснения, — пригласил гостя адмирал.
— Благодарю, — Бахтин сел, — Александр Николаевич, я читал ваш доклад. Как я понял, на момент написания его вы были не знакомы с поручением государя к Комитету образования флота?
— Я вообще не соотносил его с поручениями государя. Всё изложенное в нём является общими соображениями, годными на века, и не зависит от поручений государя, данных в настоящее время.
— Вы полагаете государь допустил ошибку? — улыбнулся чиновник Морского штаба. Острые черты лица придавали его улыбке, обнажившей ровные белые зубы, что-то хищное.
— Я уверен, что государь в мудрости своей, выбрал наилучший вариант из предложенных ему подданными, поставленными на управление делами флота. А вот насколько эти подданные оказались соответствующими своим должностям, я судить не возьмусь, — великий князь, произнеся эти слова, продемонстрировал широкую улыбку.
— Так вы, как я понял отрицаете необходимость укрупнения Балтийского флота, до размеров способных противостоять объединённому шведско-датскому флоту? — Приступил к делу Бахтин.
— Нет, я полагаю такое соревнование в размере не верным в принципе. Я готов пояснить.
— Буду вам признателен.
— Господа, — прервал их Кроун, — я предлагаю попробовать чудесный херес, доставленный мне по поручению дона де ла Кадена. Для Александра Николаевича у меня есть прекрасный морс.
— С удовольствием, — ответил великий князь, остальные с ним согласились.
Спустя незначительное время великий князь отпил из фужера и, удовлетворённо кивнув, сказал:
— Прекрасный морс. Кислый, как я люблю. Так я начну. И первое от чего необходимо исходить это от целей флота. Флот должен защищать наши берега и пути, по которым проходят наши торговые суда. Ещё он должен нападать на чужие берега и торговые суда. Действуя для достижения целей, наш флот будет встречать противодействие чужого военного флота. Действовать придётся непосредственно возле своих берегов, не так и далеко от своих берегов и очень далеко от своих берегов. Надеюсь, здесь нет возражений.
— Нет, — кивнул Бахтин, — но непонятно как из этого следуют ваши выводы.
— Сейчас. Теперь нам необходимо внимательно посмотреть, в каких водах могут оказаться наши корабли. Индийский океан и его моря. Для нашего флота там нет портов и торговых судов, нуждающихся в защите. Наши корабли могут зайти туда лишь на короткое время выполняя отдельные поручения. В настоящее время этот океан слишком далёк для нас. В тоже время он весьма важен для Британии, Франции, Нидерландов и побережных государей. Все они в состоянии выставить достаточно представительные, по сравнению с нашими, силы для защиты своих берегов и торговых судов. В этих водах мы не можем и пока не должны стараться противостоять никому. Вы согласны?
— Согласен, но вы начали с вод самых далёких от России.
— Я сделал это намеренно. Такими же свойствами обладают юг Атлантического и Тихого океана. Наши корабли могут там оказаться лишь для исполнения особых поручений. Но им непременно придётся возвращаться к родным берегам, поскольку там они не смогут найти пристанища. Совсем иначе обстоит дело с севером Атлантического океана. Торговые суда с российскими товарами активно перемещаются по нему выходя из Балтийского моря. Нам следовало бы защищать их, но хозяевами этих вод являются Европейские страны. Англия, Франция лидеры среди них. Кроме того, они обладают в этих водах крупными портами, позволяющими держать в них линейные корабли большого флота. И мы не можем сейчас противостоять им в этих водах, защищая наши суда. На тех берегах нет портов, в которых бы мог пополняться и чиниться наш крупный флот. Уверенно, но снова не долго, там могут себя чувствовать лишь фрегаты, но и им придётся уходить к родным берегам. Совсем другое дело в Северном океане. Это наши воды, в которых кроме шведов могут появиться лишь временные гости. Проходящие там суда мы можем защищать, выводя флот из Архангельска. Но лишь до тех пор, пока они не доходят до севера Атлантики. Остался лишь север Тихого океана. Сейчас, после успешного завершения Мексиканской кампании под русским флагом находятся земли по обе стороны океана. Категорически необходимо защитить торговые суда, связывающие эти два берега. При этом имеется возможность угрожать всем чужим транспортным судам в этих водах. Там нам противостоят прибрежные государства: Северо-Американские Соединённые Штаты и Китай. Также присутствуют британские и французские корабли. Но места эти слишком удалены от метрополий, потому корабли этих держав обычно не крупнее фрегата. Наш флот не только может противостоять им в этих водах, но и должен превосходить их. Я полагаю совершенно необходимым обустроить верфи и стоянки даже для линейных кораблей, чтобы уверенно держать эти отдалённые для британцев и французов воды под своим контролем. Что же касается Балтийского и Чёрного моря то они находятся слишком близко от Франции и Британии. Их главный флот в любое время может появиться в этих водах. и мы не сможем защитить наши торговые суда или нападать на чужие берега в виде этих флотов. А значит решение государя о том, что невозможно противостоять этим флотам, верно именно в этой части. Но помимо защиты торговли и нападения на чужие берега нельзя забывать цель защиты своих берегов и нападений на чужие суда. При защите своих берегов флот должен действовать совместно с береговыми батареями, зачастую на мелкой воде. Это предъявляет особые требования. Крупные линейные корабли имеют слишком большую осадку. Потому канонерские лодки с пушками крупных калибров становятся более нужными. Оба моря достаточно малы и не требуют от при охоте на торговцев длительных рейдов. В то же время скорость и возможность скрыться от вражеской эскадры на отмелях. Это должны быть небольшие шхуны, катера и бриги. Что же до противостояния Швеции или Турции, то как в петровские времена их побеждали галерным флотом, так и теперь подведя вдоль берегов наши мелко осадочные, но крупно орудийные батареи мы способны превратить любой участок чужого побережья в свою морскую крепость. А шхуны обеспечат должную разведку и поимку торговцев. Несомненно, в составе флота будет полезно иметь несколько фрегатов и даже, возможно, один или два не очень крупных линейных корабля. Но сила черноморского и балтийского флата не в них. Итак, можно подвести некий итог.
Великий князь отпил морс из фужера. Удовлетворённо кивнул головой и причмокнул.
— В черноморском и балтийском флоте основными кораблями должны быть мелкие и быстрые суда и большие плавучие плоскодонные батареи. В Северном океане плавучие батареи так же необходимы. Мелкие суда не так важны, но будут полезны. А вот фрегаты, могущие длительное время пребывать в чужих водах без пополнения запасов, могущие при необходимости сбежать от линейных кораблей, а более мелким дать хороший бой, должны быть основной силой Северного флота. В Тихом океане крайне важно иметь линейные корабли. Вряд ли их возможно будет меть много. Но в дали от британской и французской метрополии никто не сможет противостоять им. Тихоокеанский флот будет доминировать в северной части океана. А его фрегаты будут навещать и Индийский океан и южный Атлантический. Северную Атлантику будут навещать фрегаты Северного океана.
— Что ж, — после некоторой паузы проговорил Бахтин, — ваши предложения можно признать, в некотором смысле, разумными. Я прошу вас ещё раз подробно всё изложить на бумаге. Александр Сергеевич с большим интересом отнёсся к вашим предложениям. Особо прошу обдумать возможности строительства линейных кораблей на берегах Тихого океана, а также содержание и набор подготовленной команды для них. Зато теперь мне понятно назначение катера, что вы строите в Лодейном поле.
— Ах, нет, — отмахнулся рукой великий князь, — катер нужен легиону. Цель его блюсти финские берега от контрабандистов.
— И топить их из единорогов, — хищно оскалил зубы в улыбке Бахтин.
— Хотелось бы захватывать и конфисковать, — улыбнулся в ответ великий князь.
17 декабря 1828, Санкт-Петербург
* * *
Сперанский уже с утра был в Зимнем, как и многие из царедворцев. Весть о том, что вчера был вскрыт кабинет Марии Фёдоровны и извлечено завещание, в мгновение ока облетело всех заинтересованных лиц. Удостоиться упоминания в завещании вдовствующей императрицы, пусть даже по нему тебя достанется одна серёжка, это достаточное подтверждение статуса придворного. В ожидании оглашения завещания все эти люди слонялись по дворцу, имитируя полезную деятельность. Сперанский, очевидно, намеревался провести время с воспитанником.
Но он оказался не одинок в своих желаниях. В комнатах великого князя было достаточно людно. Неотлучный Юрьевич, выздоровевший Мердер, Ушаков, отец Герасим, лейб-медик Крайтон, Ратьков. На огонёк заглянул митрополит Серафим и Закревский. Зачем-то зашёл Жуковский, но засвидетельствовав почтение тут же направился к великим княжнам. Гости заполнили столовую. Востриков накрыл угощение из чая и выпечки. Законоучитель Сперанский был вынужден влиться в достаточно большую компанию. В общем разговоре он улучил момент чтобы поинтересоваться:
— Как вам книга? Вы уже достаточно прочли?
— Я закончил чтение. И уже готовлюсь написать вам эссе. Книга же, на мой взгляд, на редкость бездельная, а господина Языкова я бы забил в колодки.
Шум разноголосого обсуждения мгновенно смолк. Все посмотрели на законоучителя и его воспитанника.
-Гм, — взглотнул Сперанский, собираясь с мыслями, — почему в колодки?
— Само сочинение господина Монтескье весьма нелестно в отношении России и самодержавия. В прямом виде оно ни в коем случае не могло бы быть одобрено цензурой. Господин же Языков нашёл выход. Сопроводив перевод данного сочинения осуждающем комментарием, разместил его без изъятий, превратив в огромную цитату. Подобное, по непонятным мне причинам, было пропущено цензурой. За находчивость господин Языков заслуживает колодок.
— Но издание было разрешено.
— Могу же я иметь своё мнение по этому вопросу. Что же до самого сочинения, господин Монтескье, человек очевидно образованный. Потому его сочинение являя собой образец глупости, содержит и отдельные здравые мысли. Но это суждение одиннадцатилетнего мальчика не более, стоит ли его воспринимать всерьёз.
— И всё же, я прошу вас объясниться, — встрял в разговор Мердер.
— Извольте, начнём с начала... — великий князь вышел из столовой, но вскоре вернулся с книгой, усеянной бумажными полосками закладок, и открыл её.
Он некоторое время беззвучно шевелил губами в тишине.
— В первой же книге, буквально в четвёртом абзаце господин Монтескье сообщает, что Бог относится к миру как создатель и охранитель. Что он творит по тем же законам, по которым охраняет. Впечатляет самомнение этого человека, утверждающего, что он не только познал дело и замысел Бога в этом мире, но и познал по каким законам Бог делает то, что ему кажется нужным. Полаю даже церковный патриарх был бы более скромен в своих утверждениях о божьем замысле, — Великий князь ухмыльнулся и перевернул страницу. — Рассуждения же, основанные на схожести законов физических с законами человеческими не может не удивлять любого здравомыслящего человека. Законы физические являются не более чем описанием сделанным человеком, наблюдающим происходящее вокруг. Насколько эти законы точны это вопрос для обсуждения. Но они лишь описывают действия реальных сил на тело. Законы же человеческие предписывающие. Они сами порождают действие на людей в силу своего наличия. Если отменить человеческий закон, то пропадёт и его действие, в той или иной мере. Если же отменить закон физический, это никак не повлияет на силы природы, действующие на тела. Соответственно, эти законы, не смотря на общее для них название, имеют совершенно разную природу, и ставить их в одном ряду, проводя рассуждения, ошибочный метод.
Великий князь перевернул на следующую закладку.
— Оставим без особого внимания то, что господин Монтескье за Бога решил, кто из материального мира находится с Господом в более близких отношениях. Обратимся к естественным законам, провозглашаемым им. Сочинитель спорит с Гоббсом о том какими желаниями обладали первобытные люди. При этом ни он, ни господин Гоббс этих первобытных людей не видели ни разу в своей жизни. А также их не видел никто из оставивших хоть какое-то описание этих первобытных людей. Не сложно догадаться, что все эти рассуждения о желаниях и страхах первобытных людях есть умствования, начитавшихся греческих и римских авторов интеллектуалов, не имеющих ни малейшего представления о предмете их рассуждений. Именно в силу этого предложенные естественные законы не могут быть восприняты без критического отношения к ним. Сочинитель почему-то полагает, что первобытный человек жил в одиночестве и потому был боязлив. Из этого он производит на свет мысль, что мир является первым естественным законом человека. Не знаю откуда он взял, что первобытный человек был одинок, но окружающая действительность говорит мне, что война не менее естественное состояние человека, чем мир. Если бы меня заставили выбирать что-то одно из этих двух состояний, как основу для рассуждений, я бы замер в нерешительности, как осёл между стогами сена. Когда же сочинитель из своих рассуждений о первобытном человеке выводит правила, что народы в период мира должны делать друг другу как можно более добра, а во время войны причинять насколько возможно менее зла, я впадаю в недоумение. Всё, что я вижу вокруг говорит о том, что во время мира народы равнодушны к судьбе других, если из этого не проистекает для них выгоды. Во время же войны, они той же выгодой руководствуясь, стремятся как можно быстрее и часто более жестоко вывести своего противника из войны. Потому, что каждый лишний день войны приносит убыток. Однако, во всяком сочинении можно найти и дельные мысли. В частности, представляется мне верной мысль о том, что законы должны находиться в таком тесном соответствии со свойствами народа, для которого они установлены, что только в чрезвычайно редких случаях законы одного народа могут оказаться пригодными для другого. Именно об этом полезно было бы помнить нашим светским мечтателям, заглядывающимся на Британию, Францию или Америку.
Великий князь прервал речь. Отпил из чашки и вопросительно посмотрел на Сперанского.
— Продолжай, сын мой — поощрил его митрополит Серафим.
— Как мы видим основания, которые ищет сочинитель в нравах первобытного человека, весьма шатки. Посмотрим же вторую книгу. Здесь нам пытаются рассказать о видах правления. Сочинитель полагает важным выделить республиканский, монархический и деспотический образ правления. Оставлю немного в стороне первые два. Посмотрим внимательнее на деспотическое правление. Основанием его господин Монтескье полагает страх народа перед правителем. И казалось бы, в этом нет ничего удивительного, если не задумываться, что именно вызывает страх. Правитель великан или дракон? Он наверно кощей бессмертный или ужасный чародей? Не спешите отвечать. Я сам. Но сначала я отмечу, что одним из государств с деспотическим правлением сочинитель называет Московское царство своего времени. А это, если я не ошибаюсь, Российская империя времён Елизаветы Петровны. А теперь отвечу.
Великий князь намеренно замолчал, оглядывая присутствующих.
— В государстве называемым деспотическим народ испытывает страх не перед государем, как таковым, ибо он обычный человек и не способен сам наказать все миллионы подданных. Но вокруг государя есть гвардия, нукеры, янычары, преторианцы... Их тысячи. Они делают приказ государя непреложным. А служат они ему не за страх, а за совесть. И вот внезапно оказывается, что страх народ испытывает не перед деспотом лично, а перед его окружением, что от имени и по велению его правит и исполняет должное. И чем это отличается от обычной монархии? Я сам отвечу. Ничем. Кроме того, что сочинителю потребовалось выделить некие государства в парии. А теперь самое время посмотреть на республики. Сочинитель различает демократические, и здесь он упоминает Афины, и аристократические, одной из них он называет Польшу, отмечая её как крайне неудачную форму аристократического правления. Посмотрим на них внимательнее. Польшу он критикует за то, что крестьяне являлись по сути своей рабами польской шляхты, которая составляла собой аристократию. Однако не сложно догадаться, что в демократичных Афинах граждане, голосовавшие на площади, также не составляли большинства населения города. Больше всего в городе было рабов. И афинские граждане в этом не многим отличаются от польской шляхты. Более того, во всех известных мне государствах, которые можно было бы назвать демократическими республиками, значительная часть населения лишена возможности голосовать. Из чего я могу сделать вывод, что жизнеспособны только аристократические республики. Власть в них находится лишь у части народа.
— Я полагаю, что Монтескье, под аристократической республикой понимал такое правление, при котором власть принадлежит совсем немногим. И в этом смысле и римскую и афинскую республики можно считать демократическими, в определённое время их существования, — поправил ученика Сперанский. — Я рад вашему усердию, надеюсь остальное вы подробно опишете в эссе.
— И всё же, если Александр Николаевич, сочтёт возможным продолжить рассказ, я бы с удовольствием послушал, — вмешался Ушаков.
— Я готов продолжить, — великий князь проигнорировал скривившего губы Сперанского, — тем более что время до торжественного оглашения завещания ещё достаточно. Сложно понять, что конкретно имел в виду сочинитель поскольку в Польском сейме всякий шляхтич мог выступить с правом вето. Но господин Монтескье назвал Польшу худшей из аристократий. Я же полагаю, что подобное разделение республик вообще бессмысленно. Поскольку никакой реальной власти у народа, вверяющего власть своим отдельным представителям, нет. Народ обладает недостаточными знаниями ни о кандидатах, ни об обстоятельствах решаемых вопросов. Это естественно, потому что его жизнь посвящена другому. В результате, простые люди становятся жертвами обмана, подкупа или даже запугивания. А вся настоящая власть принадлежит избранным, которые и являют собой аристократию. Ещё одно обстоятельство вызвало моё недоумение, это отнесение к каждому виду правления отдельного основания. Так заявлено, что деспотия основана на страхе. Но мне совершенно непонятно чем русский деспотичный кнут лучше внушает страх, нежели британская виселица или французская гильотина. Заявлено, что монархия основана на чести. И это звучит весьма уважительно, но почему при монархии нет места любви к отечеству на коем основана республика, мне совершенно непонятно. Или почему при республике честь утрачивает своё значение. Сложно представить насколько купец из монархической страны руководствуется честью, а его компаньон из республики следует любови к отечеству, когда мне глядящему на их сделку со стороны кажется, что они оба стремятся к частной выгоде. Я полагаю, что эти основания под видами правления указаны сочинителем исключительно из соображений красоты и стройности дальнейших рассуждений. В то время как и любовь к отечеству, и честь, и страх, и выгода при любом правлении направляют людей в их поступках. Таким образом, я пришёл к выводу что под дальнейшими рассуждениями господина Монтескье лежат совершенно негодные, надуманные основания. В то же время некоторые из его выводов невозможно не разделять, поскольку они явно наблюдаемы. Но сути их сочинитель не постиг...
— Господа, — в комнату вошёл гвардейский офицер, — император определил собраться в Белом зале.
— Хорошо, продолжим после, — распорядился Ушаков.
В белом зале собралось много народа. Воспитатели великого князя встали группкой возле внутренней стены, на расстоянии не менее десяти метров от первого ряда, в котором по правую руку от отца занял своё место наследник престола. Перед ними стоял протоирей Павел Криницкий, духовник покойной императрицы. Государь кивнул ему, и священник начал читать:
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Завещание, написанное мной в одна тысяча семьсот девяносто седьмом году, относилось к самой счастливой эпохе моей жизни, когда я была счастливейшей из жен, имела восемь здоровых детей и была беременна возлюбленным моим сыном Михаилом...
Преамбула была не очень большой и вскоре он стал перечислять последние распоряжения Марии Фёдоровны.
— Завещаю внуку моему малолетнему Александру, находящемуся под опекой отца его, императора Николая, Мариинский и повивальный институты, а равно и суммы, ассигнованные на содержание их и поименованные в прилагаемой при сем записке. Капиталы эти, помещенные на вечное обращение в кассе воспитательного дома, и еще девять тысяч семьсот рублей в металлических билетах, помещенные в комиссии погашения государственных долгов, приносят законных 5% в год, которые назначены на содержание этих двух заведений; шестой процент с капиталов, положенных в кассу воспитательного дома, идет согласно правилу в его пользу; к этому я прибавила еще шестой процент с девяти тысяч семьсот рублей, находящихся в металлических билетах. Процент с этих капиталов...
Великий князь начал утрачивать ход мысли покойной, вдавшейся в пространные описания своих денежных перипетий после войны двенадцатого года. Усилием воли он сконцентрировался.
— ... согласно их первоначальному назначению. Я желаю, чтобы оба мои институты управлялись с той же заботливостью и вниманием, как при мне, и поэтому прошу сына моего надзирать за исполнением моей воли, а также вверить управление ими невестке моей, супруге великого князя Михаила; я убеждена, что в таком случае они всегда будут процветать и приносить пользу государству. Зная твердость и доброту ее характера, я вполне уверена, что...
Внимание снова стало расплываться. А речь протоирея превращалась в монотонный гул.
-...Завещаю также сыну моему императору Николаю и государству капитал, помещённый мною на вечное обращение в кассу воспитательного дома, и ассигнованный на пенсии неимущим офицерским вдовам, поименованным в прилагаемых к сему списках; шестой процента с этого капитала идет по правилу в пользу воспитательного дома. Вилламов представит государю список вдов, получающих пенсии, и из отчета его император усмотрит, что сумма, отпускаемая из моей кассы на пенсии неимущим вдовам офицерского звания, доходила ежегодно до двадцати тысяч рублей. Прошу возлюбленную невестку мою... Мое недвижимое имущество состоит из Гатчинского дворца с окрестными деревнями, коих список я прилагаю при сем; Павловского дворца с деревнями Федоровской, Тярлево, Глазово, Липицы, Ново Весь, Глинка, Этюп, Виртембергской колонии, и из денежной суммы, вырученной мной от уступки Красносельской земли, которая одна в окрестностях Петербурга удобна для маневров, и была уступлена мной... Так как великий князь Константин Павлович поселился навсегда в Варшаве и не намерен оставлять этого города, то в знак моей любви к нему, усилившейся еще более при виде его примерного и доблестного поведения, я оставляю ему капитал в триста тысяч рублей... Гатчинский дворец, с угодьями и живущими в оных тысячью тремястами восьмидесятью крестьянами, оставляю в вечное владение внуку моему малолетнему Александру, находящемуся под опекой отца его, императора Николая, и его потомкам мужского пола, сделав временное завещание в пользу старшего в его роде... Александру Николаевичу я вменяю в обязанность следить за тем, чтобы дворец, сады и парк, оранжереи, больница, богадельня, дом призрения слепых, приют для их детей и все те заведения, какие будут еще основаны мной там, одним словом, чтобы все угодья этого прекрасного имения, содержались также хорошо, как в настоящее время... Оставляю внуку моему малолетнему Александру, находящемуся под опекой отца его, императора Николая, Павловский дворец с прилежащими деревнями и четыреста пятидесятью крестьянами, в вечное и потомственное владение его наследникам мужского пола... После моей смерти великий князь Александр Николаевич вступит во владение Павловском, с условием, чтобы дворец, сады, парки, оранжереи, госпитали, инвалидный дом, заведение для инвалидов, именуемых "собственные инвалиды" и прочие могущие впредь основаться заведения, одним словом, чтобы все угодья этого прекрасного имения содержались хорошо и в том же виде как в настоящее время...
Внимание великого князя окончательно утратилось. Сообразив, что стал наследником Гатчины и Павловска, он весь погрузился в обдумывание предстоящих действий, отключившись от реальности, из которой продолжило доноситься:
— ... Моя корона принадлежит государю. Все же прочие бриллианты мои, жемчуга и драгоценные камни, подаренные мне покойной государыней и покойным императором Павлом, а равно и приобретённые мной лично, исключая тех, которые будут распределены мною по завещанию, должны быть в точности оценены по моей смерти, и затем разделены... Все то, что придется на долю моим внучатам, принцам Мекленбургским, Ольденбургским и Виртембергским, должно быть продано, а деньги... Я желала бы, чтобы император Николай и великий князь Михаил Павлович купили для своих супруг бриллианты... Так как возлюбленная дочь моя, великая княгиня Мария Павловна, далеко не так богата... Я вполне уверена, что император вверит управление общиной (Смольный монастырь) вместо меня любезной невестке моей, императрице Александре Федоровне... Надеюсь, что император пожелает также вверить попечению императрицы Александры Фёдоровны... Прошу императора отдать под покровительство императрицы...Тысячу раз повторяю здесь нашей достойной и дорогой княгине Ливен мою живейшую признательность за ее службу... Все портреты покойной подруги моей Бенкендорф прошу разделить между ее детьми... Мария. В Санкт-Петербурге, двадцать седьмого ноября одна тысяча восемьсот двадцать седьмого года. — закончил оглашение завещания протоирей и добавил: — Сделана приписка. Я желаю еще раз поблагодарить вас, любезные Николай и Александра, за вашу любовь и за ваши заботы обо мне. Уже год прошел с тех пор, как мною написано настоящее завещание и в этот год, каждый день я вновь благословляла вас. Да вознаградит вас Господь и даст он, чтобы дети ваши были для вас такой же отрадой и таким же утешением, как вы были для меня. Боже мой, яви Свое милосердие на моих возлюбленных детях, будь их заступником, ниспошли на них благодать святого Твоего духа. лагослови начинания возлюбленного императора нашего и помоги ему довести наше отечество до того благосостояния в каком он желал бы видеть его. Устрани всякое зло от его августейшей особы, продли его царствование, даруй ему благополучие, чтобы царствование его было эпохой благоденствия нашей России. Любезные дети, помолитесь за свою мать, которая молит Господа нашего Иисуса Христа о заступничестве и лобызает святой крест Его с верою, любовью и надеждою. Мария. Двадцать седьмого ноября одна тысяча восемьсот двадцать седьмого года.
Утомлённый монотонным чтением завещания великий князь направился в свои комнаты окончательно решив:
"Сейчас прогулка. Потом фехтование. И не о чём не думать до самого утра. Папа сообщит, что мне будет дозволено. А сейчас слишком рано. Впрочем, можно было бы навестить Кларка, он найдёт чем занять мою голову."
18 декабря 1828, Санкт-Петербург
* * *
Великий князь вертел в руках обычную чугунную гранату, дополненную новой ударной трубкой. Осторожно он вернул её мальчишке лет четырнадцати и поинтересовался у престарелого мастера:
— И на сколько сделан пороховой замедлитель?
— Кхе, от шести до десяти секунд, получается.
— Большой разброс.
— Точнее пока не получалось. Уменьшать боязно, может и в руках взорваться.
— Можно попробовать сделать трубку тоньше, — вставил слово Кларк, — и плотнее набивать пороховой мякотью, но это несколько хлопотнее. И, помимо прочего. само зажигание ударного пороха не совсем одинаково по времени. Потому возможно удастся снизить разницу до двух секунд, но на большее я предлагаю не рассчитывать.
— А сколько можете сделать?
— Мы с Гришей вдвоём работаем, — почесал седую бороду мастер, — за последние три дня сделали шесть, но руку малость набили. Сможем давать до десятка в день, если шары будут. Сейчас их у нас шесть дюжин.
— Хорошо. От шести до восьми секунд будет годно. Давайте проверим работу. Постойте...
Великий князь принюхался. Резкий, знакомый всякому жителю двадцатого века запах бензина щекотал его не привычный к такому нос.
— Что это за запах?
— Не понимаю, — сказал Кларк.
— Какой запах? — переспросил Юрьевич.
— Есть запах, — великий князь как ищейка начал вбирать носом воздух наконец определился и указал на мастера — от тебя чем-то пахнет.
— Я не пьян, Ваше Императорское Высочество!
— Нет, это другой запах, — великий князь приблизился в плотную. — Это может мазь какая-то?
— Ах это, — улыбнулся старик, — это компресс. Ревматические боли мучают меня. Вот и купил я у аптекаря пузырёк.
— Где пузырёк?
— Так, дома. Можно ещё купить у Берга. Гриша знает.
— Хорошо. Сейчас проверим гранаты, а после пойдём к аптекарю. У вас найдётся место для проверки?
— Найдётся, — ответил Кларк.
Они вышли на улицу, и заводчик повёл их к Неве. Там, между складом железа, кузнечным цехом и каким-то полуразрушенным зданием нашёлся небольшой квадратный дворик-закуток примерно пять на пять метров с достаточно узкой щелью для входа.
— Прекрасное место, — отметил Кларк. — Распахнём ворота цеха, и они перекроют и эту щель. А бросать можно будет из-за угла.
Так и поступили. Юрьевич намерился отмерять время по взятому у заводчика хронометру. Гриша приготовился забрасывать гранаты. Великий князь и Кларк стояли неподалёку у раскрытых цеховых ворот, на случай если кто из любопытствующих захочет приблизится. На четвёртой гранате великий князь остановил испытания:
— Достаточно. Что получилось по времени задержки?
— Гриша, ударял тыльником по бедру, прежде чем бросить, — пояснил Юрьевич, — с момента удара до взрыва я насчитал семь, десять, восемь и семь секунд.
20 декабря 1828, Санкт-Петербург
* * *
— Прошу садиться, господа, — великий князь подождал пока собравшиеся офицеры сядут и успокоятся. Он обвёл взглядом всех пятерых и продолжил: — Государь одобрил моё предложение направить на Балканы ещё одну легионную экспедицию. Все вы назначаетесь в этот отряд. Старшим государь определил флигель-адъютанта Юрьевича. Выступление с квартир Ракетного заведения назначаю на тридцатое января. К этому времени приготовления надлежит окончить. Теперь о назначении этой экспедиции. Основная цель — это дознание обстоятельств прорыва Карадженема-паши к осаждённой Силистрии. А если точнее, обстоятельства внезапности нападения на пикеты егерей. Необходимо понять, как ему это удалось и подробнейше доложить государю. Поскольку в ходе дознания могут вскрыться обстоятельства затрагивающие отношение к службе в русской армии, флигель-адъютант назначен представлять государя в этом деле и устранять возможные затруднения со стороны русских чинов. Отчёты о данном деле и мои умозаключения я передам старшему в группе дознания поручику третьего ранга Иванникову. Теперь о других задачах и особенностях предстоящего дела.
Велики князь посмотрел на дознавателя и обратился лично к нему:
— В группу вам отобрано ещё шесть обер-офицеров. Когда прибудете в шестой корпус, сейчас он под Шумлой, дозволяю привлечь к делу Григорьева, а также людей по его рекомендации. Учтите, дело может коснуться приказов командования, и излишние разговоры о нём крайне нежелательны. Для всех не имеющих прямого отношения к делу, оно должно выглядеть как проверка обстоятельств того боя в целях вручения Зимину награды. В ходе дознания вам может потребоваться допросить пленных. Это не только дозволено, и вы получите соответствующее разрешение, но и с этим будет привязано ещё две задачи. Первая. Допросы пленных следует применять весьма широко, помимо получения от них полезной для военных нужд информации необходимо выявить среди нижних чинов желающих поступить на службу в легион. Вторая. Допрашивая офицеров необходимо выделить среди них наиболее подходящих для особого рода работы. О сути её вы получите отдельные инструкции от Павла Петровича Липранди и в этой части будете исполнять его поручения. Он сейчас находится под Силистрией при третьем корпусе. Я рассчитываю, что вам удастся отобрать в легион до пяти сотен нижних чинов и выявить около сотни обер-офицеров. Допускаю что их число окажется иным, поскольку не могу оценить всех обстоятельств. Собрав пленных, вы передадите их под руку командира обоза вашей экспедиции поручика третьего ранга Ковалёва.
— Вам поручик, — обратился великий князь к Ковалёву, — предстоит не только доставить дополнительное снабжение и ракеты Григорьеву. Вашей заботой также станет возвращение. Когда будет отобрано достаточно пленных, вы сопроводите их до столицы. Вам предстоит заранее озаботится провиантом и повозками для обратной дороги. Для сопровождения экспедиции и конвоирования пленных в столицу вам к обозу придаётся взвод прапорщика третьего ранга Зейда.
— Прапорщик, — Великий князь переключился на командира стрелкового взвода, — ваша основная задача охрана экспедиции, пленных и обоза. Когда будете под Шумлой, дозволяю направлять людей в помощь Зимину, но не в ущерб вашей задаче. При этом, не рассчитывайте на помощь конных стрелков, они чаще всего будут слишком далеко от вас.
— А конным-стрелкам предстоит особая работа, — Великий князь посмотрел на поручика первого ранга Беловича. — Вы со своими стрелками, Болеслав Йозефович, хоть и приданы экспедиции, но сразу по отправлению вам предстоит уйти вперёд. Ожидать остальных вы будете уже под Силистрией. Впрочем, не исключаю, что обстоятельства изменятся, и вам придётся найти другое место рандеву. За время похода вам надлежит проверить способность конницы к долгому достаточно быстрому маршу. Предстоит определить наилучший темп, частоту отдыха и смены аллюров. Да, я знаю, что давно уже всё проверено. Но у меня есть сомнения. Вам надлежит всё опробовать ещё раз. Постарайтесь как можно быстрее добраться до Силистрии, но при этом сохранить всех лошадей и людей. В течении всего перехода вести подробнейшие записи. Внимательно наблюдать за лошадьми, особо отмечать готовность к кавалерийскому бою. Напоминаю, место конных стрелков на походе легиона, это идти впереди колонны, осуществляя постоянную разведку. Встречаясь с врагом, им первым предстоит вступить в авангардный бой. Из этого и нужно исходить. Вам предстоит проверить способность стрелков к такому маршу. Таким образом, провиант и фураж в значительном числе с собой не брать. Пополняться у местного населения. При недостатке денег совершать реквизиции с выдачей расписок о количестве изъятого. Всё подробнейше отмечать в отчётах. Это понятно?
— Понятно, — кивнул поручик.
— По вступлении на землю Дунайских княжеств или Турции. Вам предстоит дать лошадям отдохнуть и приступить к проверке возможностей длительных быстрых переходов по землям с отсутствующей русской администрацией. Вы должны не только присматриваться к способности лошадей, но и научиться получать информацию и фураж от местных жителей. Возможно, ваши перемещения окажутся бесцельными. Чтобы так не было, вы можете подвязаться в помощь генерал-майору Липранди Ивану Петровичу. Я дам рекомендательное письмо. Попробуйте ловить дезертиров и бандитов на земле дунайских княжеств, пока к Силистрии не прибудет экспедиция. После вы соединитесь и вместе пойдёте к Шумле. Там вы поступите под командование Григорьева. Основная ваша задача разведка о месте и числе турецких войск. Это станет вашим занятием до окончания кампании. Мои соображения по тактике разъездов я вам передам, но напоминаю: действуйте по обстановке. Любые изменения, несущие пользу делу, заранее одобряю. Ваша задача подготовить для конных стрелков наглядное пособие, как им следует вести разведку, осуществлять рейды и марши. Это понятно?
— Понятно, — кивнул поручик.
— Прекрасно, — улыбнулся великий князь, — теперь наметим всё на карте.
21 декабря 1828, Санкт-Петербург
* * *
— Проходи, садись, — Николай Павлович хмуро взглянул на наследника. — Дел с избытком, а поговорить надо.
— Я слушаю, — великий князь поспешил сесть на стул.
В этот раз, кабинет императора был освещён тускло. Стены утопали в темноте, и только стол, за которым император сосредоточено перебирал бумаги, выделялся ярким пятном. Они молчали чуть больше минуты. Наконец, Николай Павлович отложил бумаги, откинулся на спинку кресла и потёр двумя пальцами глаза.
— Дел много.
Он ещё помолчал и, наконец, спросил у сына:
— Ты понял, что тебе оставила бабушка?
— Павловск, Гатчину... — неуверенно начал перечислять Саша.
— Нет, — махнул рукой отец, — она оставила тебе свои заботы. Тебе и мне. Ты думал об этом?
— Да, и очень давно. Я готов.
— Давно?
— Ещё летом, когда я был у неё. Она просила, чтобы я взял её заботы на себя. Конечно, с твоей помощью.
— Не знал, что она тебе такое сказала, — Николай Павлович поднял левую бровь. — А ты знаешь почему?
— Она говорила, что решила это больше года назад. Когда я занялся железной дорогой. Она верила, что я многое смогу и нужно мне помочь, а ещё она боялась, что я могу слишком многое испортить. Мне нужно научиться отвечать за людей до того, как я смогу делать что-то всерьёз.
— Она права. Батово мало для тебя. А Вилламов за тобой присмотрит, — Николай Павлович о чём-то задумался, а затем как очнулся. — Так ты с лета знал. У тебя уже готов план?
— Да, его осталось поправить с учётом последних событий, но я готов.
— А если я тебе и её полки передам?
— Кирасир?
— И павловцев.
— На всё твоя воля, но мне было бы интересно это, только если дозволишь их переделать.
— Как?
— Хочу сделать штурмовой полк для кавказских крепостей из павловских гренадёр и конно-ударный из кирасир.
— Ударный, это про что?
— Надо будет кирасир немного переделать в драгун. Цель следующая. При наличии понимания о необходимости, срочно занять какое-нибудь место и удерживать его длительное время, стесняя тем самым противника и давая возможность основной армии развить свой успех.
— Учитывая драгунский опыт, противник всегда сможет уничтожить такой отряд.
— Несомненно, — кивнул Саша, — но на это потребуется время. А вся суть такого захвата в том, чтобы отвлечь противника от нашей армии. Он должен потерять время. В войне двенадцатого года этим был занят тридцать третий егерский под Малым Ярославцем или же отряд Горчакова на Шевардинском редуте. Они отвлекали на себя врага, пока армия собирала силы для большого сражения. Создание же специального полка может позволить нести меньшие потери, отвлекая на себя более значительные силы противника.
— Значит, ты хотел бы их переделать... — задумчиво проговорил Николай Павлович, — наверно винтовки им выдашь и гранатомёты?
— Гранатомёты несомненно, но винтовки не всем.
— Почему.
— Винтовка стреляет дальше и точнее, но при штурме важно также создать вблизи настоящий свинцовый шквал.
— И ты знаешь как?
— Предполагаю, но нужно проверить. Ружейная картечь потребна.
— Тогда и я не буду торопиться. Опиши мне свои намерения подробнее, и я подумаю. Пока же я хочу услышать, что ты намерен делать в поместьях и с богоугодными заведениями.
— А мой доклад о дунайских княжествах ты уже прочитал?
— Прочитал, но в причём это здесь.
— В поместьях намерен попробовать кое-что из этого. А именно, учредить комиссию по крестьянским делам. Собирать жалобы через приходы. Следует поставить надлежаще при полиции сыск и дознание. Используя опыт гатчинского, полагаю поставить ещё воспитательные дома для детей. Растить из них верных подданых государя. Всё так же, как в дунайских княжествах. Хотя есть и отличия. Намерен обязать всякий приход иметь школу для крестьянских детей. В будущем толковых из них брать на полный пансион. Они станут преданными офицерами, инженерами и учёными.
— Но очень нескоро, — улыбнулся Николай Павлович.
— В деле образования торопиться не следует. Всякое нововведение даст свои подлинные плоды лишь лет через пятнадцать, когда выросшие дети начнут нести службу. Я так же намерен немного подправить воспитательную работу в гатчинском доме. Главное для таких учреждений — это определиться с целью. Государству нужны толковые люди. Все воспитанники могут и должны быть таковыми. Их всех ждёт служба. Каждый воспитательный дом должен наибольшее число воспитанников выпустить готовыми к службе, а место им найдётся. Порочную практику гатчинского дома в отказе приёма воспитанников я уже пресёк. Теперь настало время собирать со всех мест неприкаянных детишек. И я не намерен жалеть на это денег. Что же до инвалидов или вдов. То служба должна нестись до смертного одра. Всех их я намерен пристроить к делу. Впрочем, я не изучал ещё должным образом порядки этих учреждений. Может, уже многое сделано без меня. На дворцовые здания тоже есть планы. В гатчинском разместим пленных офицеров и учреждение для работы с ними.
— Ты намерен превратить дворец в тюрьму? — Вскинул брови Николай Павлович.
— Я уже содержал арестанта в одном из каре. Гатчинский дворец весьма удобен для такого. А господину Липранди надо же где-то беседовать с подопечными. Дворцовые комнаты подойдут для этого. Создадут правильный настрой.
— Правильный?
— Да, изящество и богатство, невольно бросающееся в глаза. Это полезно. Впрочем, господин Липранди всегда сможет проводить беседы в конюшне или подвале, если посчитает это правильным. Под нужды его службы я полагаю целиком отдать правое каре.
— Тогда слушай. В моей канцелярии учреждено четвёртое отделение. Вилламов, его возглавляющий, станет твоим наставником по делам богоугодных учреждений Марии Фёдоровны. Большую часть забот возьмёт Елена Павловна. Тебе с ней спорить не уместно. По делам уделов тебя так же будет наставлять Вилламов, прежде получи его одобрение на свои прожэкты. Я же подумаю о том, что можно тебе дозволить.
— Мне очень хотелось бы учредить комиссию, чтобы посмотреть как это работает, людей подобрать и подучить. В моём проекте по Дунайским княжествам ей отведена одна из ключевых ролей.
— А почему ты решил, что твой проект мне понравился? — усмехнулся Николай Павлович.
— Вот как, — лицо Саши побледнело, — я надеялся...
— Я не решил ещё ничего, — Николай Павлович жестом остановил сына, — у тебя есть возможность меня убедить.
-Хорошо, — Саша вскочил и сделал несколько широких шагов по кабинету и, вернувшись, энергично плюхнулся на стул. — Основная наша беда в деле распространения империума на Молдавию, Валахию и Сербию заключена в том, что мы являемся государством, которое берёт кредиты, а не даёт их. Княжества эти, обретя нашим покровительством свободу от турецких притеснений, начнут обустраивать свой край. Дворяне и богатые купцы, освобождённые от необходимости иметь народную поддержку в борьбе с турками, будут обирать народ, чтобы собрать в своих руках больше земель и богатств. Это накопление в сочетании с кредитами от европейских стран позволит им начать активно торговать. Но чем? Что могут они предложить и кому? Только хлеб и вино. А значит, они будут занимать место нашего хлеба и бессарабского вина в европейских странах. Доходы империи от внешней торговли начнут падать. Кроме того, это соперничество и западные кредиторы неизбежно заставят дунайское дворянство и богатеев всё более лестно относится к западным странам и всё более настороженно к России. В итоге, нам придётся либо забирать эти земли силой, под заявления западных кредиторов об агрессивности России, либо смириться с тем, что эти края уйдут из-под власти русского императора. Оба этих варианта крайне нежелательны, и необходимо не допустить такого. А стало быть, нам предстоит присоединить княжества дипломатическим путём при полном одобрении народа и незначительном сопротивлении дворянства и купечества. Разумеется, такое присоединение вряд ли возможно на основании обычной губернии. Скорее всего, придётся в какой-то части сохранить самобытность этого края. В каком же направлении предстоит действовать для этого?
Саша замолчал, переводя дух. Всё это время Николай Павлович пристально следил за выражением лица сына и его жестами. Заметив паузу, он подбодрил наследника:
— Ты продолжай, — в голосе Николая Павловича звучали повелительные нотки, — я внимательно слушаю.
— Я определяю три таких направления. Первое нацелено на то, чтобы дунайское дворянство не смогло накопить достаточно земель, обездолив народ. Тогда они не смогут собирать много хлеба для экспорта, купцы также не смогут на этом наживаться. Им не понадобятся уже и значительные кредиты. И сил чтобы воздействовать на администрацию княжеств у них будет меньше. Крестьянин же, наделённый землёй, станет не только счастливее, но и будет сытнее есть. А ещё он наплодит больше детей, которые тоже захотят хлеба. Наделяя их землёй также надлежит заботиться о недопущении появления среди крестьян богатеев, которые могли бы поставлять хлеб на рынок. Посему всячески надлежит поддерживать общину и обеспечивать сытость наибольшему числу крестьян. Чем больше хлеба съест народ, тем меньше его поставят в Европу. Защищая дунайских крестьян, российский государь не только сыщет себе народную любовь, но и уберёт конкурента в поставке хлеба. Также это не позволит дворянам излишне усилиться и попасть в зависимость от европейских кредиторов и торговцев, тогда они в большей степени будут зависить от России. Для этого необходимо облегчить дворянству поступление на русскую службу, снять или сгладить таможенные ограничения на торговлю с Россией, облегчая дунайским купцам выход на наши ярмарки. И третьим направлением явится установление зависимости дунайских администраций от России. Для этого необходимо, чтобы наша рука, как и рука султана, простиралась над этими землями, не давая дунайцам возможности к самовластию. Для чего не стоит стремиться ограничивать усмотрение султана над княжествами сверх необходимого. При этом, воля белого царя в назначении господарей и принятии законов в княжестве должна быть всепобеждающей. Какими же способами можно достичь этого? Совершенно очевидно, что принимаемые меры будут иметь одновременное влияние на все упомянутые направления, но какое-то из них можно будет отметить как основное. Поэтому перечислю предлагаемые мной способы без непосредственной разбивки по целям, но начну с наиболее важных...
— А ты уверен, что движения по этим трём направлениям окажется достаточно? — прервал сына Николай Павлович.
— Уверен. Это движение устранит основные причины разрыва между империей и княжествами. Несомненно, они не единственны, но самые важные потому, что затрагивают основы всякого господства или независимости, а это деньги и на них основанная власть. Несомненно, фундаментом государства может быть и вера, и обычай, и что-нибудь ещё, но деньги — это первейшее основание. Тем не менее, направления можно дополнить другими, и я их упоминал. Это и создание русских школ, и дальнейшее объединение церквей в княжествах, для исправления нравов. Сохранение на территории княжеств турецких поселений, что позволит всегда перенаправлять народный гнев и напоминать народу об ужасе турецкого правления, а заодно добавлять дунайской администрации забот. Как принято говорить в легионе, солдат должен быть постоянно занят службой, иначе он сотворит, что-нибудь нехорошее, — Саша улыбнувшись взглянул на отца, но тот оставался сосредоточенно серьёзным. — Основой многого будет служить комиссия по крестьянским делам. Именно она будет собирать жалобы о притеснениях со стороны дворян и обеспечивать их удовлетворение. Общая цель её деятельности защита крестьянской земли от дунайского дворянства. Всё это должно делаться под публичные заявления в газетах о заботе об простом народе, в то же время как основной целью будет недопущение укрупнения земель дворянских поместий, назначенных для выращивания хлеба на продажу. Жалобы предлагаю собирать через православные приходы. Это также будет способствовать связи между крестьянами и духовенством. Комиссия должна однозначно соотноситься с русской властью, но при этом возможно не с именем царя непосредственно, чтобы не порождать излишних слухов. Я полагаю, что она может быть связана с моим именем или русским наместником в княжествах. А возможно, её надлежит связать с именем митрополита православной церкви. Не буду сейчас останавливаться на найме комиссаров. Отмечу лишь, что по моим расчётам создание такой комиссии на три княжества обойдётся около ста тысяч рублей в год. Сейчас невозможно предугадать удастся ли переложить эти расходы на казну княжеств. Для понуждения дворян к исполнению требуемого необходимо будет перестроить суды и полицию. Судьи должны утверждаться господарём, даже если претенденты будут предлагаться обществом или народом. Если не удастся избежать выдвижения претендентов на выборах, необходимо сделать так чтобы воля народа доминировала над обществом. Для чего нужно подготовить соответствующую систему учёта голосов. Такие обстоятельства сделают суды более лояльными к крестьянству. Совершенно очевидно, что не избежать участия диванов в законодательской деятельности, но сделать их более зависимыми именно от крестьянства и господаря также возможно. Помимо этого следует поддерживать благосостояние избранника из русской казны путём награждения за услуги или участием в коммерции с русскими купцами. Это люди должны бояться неизбрания их народом и просительно смотреть на русскую казну. Это может стоить ещё около двухсот тысяч рублей в год. Несомненно, это не сделает диваны абсолютно послушными нашей воле, но позволит создать в них крупные партии, поддерживающие русскую корону. При этом полагаю возможным сократить присутствие в княжествах русских войск до трёх полков, а лучше до одного драгунского. Все заботы должна взять на себя местная полиция и казна княжеств. Для чего Российская империя должна передать в долг вооружение и разрешить своим обер-офицерам поступать на службу в княжества. Поскольку такая служба может не выглядеть престижной, то придётся доплачивать за неё. Прекрасно, если все высокие места будут заняты либо офицерами русской службы, либо дунайскими дворянами, совмещающими эту со службой русскому царю. Это обойдётся казне ещё примерно в двести тысяч рублей в год...
-А ты уверен, — Николай Павлович останавливающе продемонстрировал ладонь руки, — что дунайское дворянство будет настолько податливо, чтобы допустить эту выборность и участие крестьян?
— Я точно знаю, что оно будет недовольно, но важно другое что оно может предпринять. Здесь несколько вариантов. Открытый бунт. В этом случае народ княжеств их не поддержит, а будет всецело на стороне русских драгун, которым предстоит ловить мелкие шайки дворянской челяди. Кроме того, всегда есть возможность объявить бунтовщиков вне закона и пообещать раздачу их земель крестьянам. Это лишит их доходов и превратит в бандитов, грабящих собственный народ. Все дунайцы поднимутся на борьбу с ними. Кроме того, подобный бунт тут же оправдает необходимость присутствия русских войск. Это самый лучший для нас вариант, поскольку позволит быстро выявить и уничтожить несогласных. Но возможен и террор. Когда дворяне не будут открыто высказывать недовольство, но, собрав шайки из верных людей, под покровом ночи станут убивать выбранных судей, полицейских, комиссаров, русских и всех других поддерживающих нововведения. Здесь важно надлежащим образом освещать их действия в газетах и распускать нужные слухи, чтобы в глазах народа и общества они выглядели бандитами, а не защитниками дунайских свобод. Помимо слухов, крайне важно, чтобы проводимые реформы действительно наделяли большинство народа землёй. Если их будут считать разбойниками, то полиция относительно легко наведёт порядок. Однако если подавление открытого бунта может затянуться на пару лет, то поимка этих разбойников может занять даже десяток лет. Но в этом неудобстве есть и положительный момент. Эта борьба может оправдать присоединение княжеств к империи, для лучшей защиты народа от этих разбойников. Возможен и третий вариант, когда дворянство не будет явным образом выступать против, но поскольку прежде всего они, как образованные люди, будут избираться на должности, то они могут умышленно не надлежаще исполнять свою службу. Выявить такое затруднительно. Здесь потребуется хорошая работа комиссаров и быстрая реакция администрации господарей. А это очень сложно. Из положительного в этом случае необходимо отметить, что активное сопротивление будет незначительным. А это неуважение к службе позволит натренировать и комиссаров и администраторов самым наилучшим образом. Хоть это и потребует значительного времени.
— Хм, но скорее всего случится всё сразу, — высказал сомнение Николай Павлович.
— Несомненно. Причём всё сразу и должно произойти. Наиболее неосторожные будут бунтовать открыто, иные же нерадиво исполнять службу. Здесь важно два момента. Первый, каких будет больше. И второй, они будут мешать друг другу. Потому, что дворянин ставший администратором внезапно окажется мишенью для бандита, и ему придётся окончательно принять решение. Стать самому бунтовщиком или помогать власти в поимке разбойника. Разумеется, это очень упрощённо, но главным условием успеха тут является облагодетельствование народа и правильно работающая печать и цензура. Для подкармливания писак придётся также выделять около ста тысяч в год. В итоге должна устойчиво заработать следующая система. Приходские священники собирают жалобы крестьян и предают их комиссарам. Последние обращаются к избранным народом судьям для защиты крестьян и одновременно дают газетчикам возможность опубликовать свои опусы в поддержку крестьян. Судьи, боясь переизбрания и общественного осуждения, будут принимать нужные комиссару решения по спорам. Для поддержки и исполнения требуемых судебных решений придётся наладить правильную работу администрации и высших диванов...
— Дальше.
— Чтобы всё работало как надо, а заодно, для создания повода для денежной поддержки администраторов, необходимо их надлежаще обучать. Поскольку дунайские дворяне не слишком богаты, то делать это придётся за счёт казны. Я полагаю нужным на основе харьковского университета открыть специальную кафедру для обучения дунайских администраторов. Однако можно такое заведение открыть в Одессе. Второе несколько сложнее, ибо преподавателей годных для дела там меньше, но Одесса, имеющая тесную связь с дунайскими землями, может оказаться более благоприятной для дунайцев. Цель обучения вырастить низовых администраторов: судей, столоначальников, полицейских чинов среднего уровня и, возможно, комиссаров. Таких людей потребуется достаточно много, но учить их слудует не полно, дав за год основную административную или юридическую науку. Важно, после обучения обеспечить их найм на службу. Полагаю, в год надлежит обучать не менее сотни студентов. Казне это обойдётся ещё около трёхсот тысяч в год. Но эти деньги будут потрачены в России и обернуться доходами наших купцов и обывателей. А вот людей избирающихся в высшие диваны и господарей, надлежит непременно приглашать в столицу. Здесь их определить на учёбу к Карлу Васильевичу и осыпать милостями, которые они ни в каком случае не смогут вывезти из России. Давать в пользование поместья или участие в купеческих домах, чтоб они могли получать с них ренту, но не продать. Цель одна они должны значительную часть своих доходов иметь от русских владений. Это, наряду с прямым или косвенным утверждением их на должности, позволит обеспечить их готовность осуществлять действия угодные русскому государю.
— Ты полагаешь, они не поймут, что мы их покупаем и не оскорбятся? — поинтересовался Николай Павлович.
— Всегда можно соблюсти приличия и извлечь свою пользу. Можно одарить, а можно отблагодарить. Пусть, например, кто-то напишет сочинение о своём крае, или поможет перевести с местного языка какую-нибудь книгу, или пусть сделает перевод с французского, доклад по интересному русскому царю вопросу, отвезёт важное послание или проводит кого-нибудь на богомолье. Мало ли какие услуги государь может высоко оценить и отблагодарить за них. Общее число убытка от этого оцениваю около пятисот тысяч в год. Итак, вся затея по реформированию княжеств обойдётся казне около миллиона трёхсот тысяч рублей в год. Полагаю, что эта сумма не будет требоваться постоянно и не вся она пойдёт из казны непосредственно. Деньги на поддержание господарей будут извлекаться ими самими, но всё же поскольку эти деньги очевидно покинут Россию, я считаю их за расходы. Также я не беру содержание русской армии в княжествах. Прямых же убытков около восьмисот тысяч. В будущем расходы можно будет сократить. Воплощение же реформ в жизнь должно привести к тому, что через десять лет решение о присоединении к России будет радостно встречено дунайским народом и ты получишь под свою руку относительно богатый хлебом край с сытым и довольным населением, готовым защищать русского царя с оружием в руках. Все эти реформы должны сопровождаться предложением к несению русской службы и переселению на нашу землю. В частности, было бы полезным создать на Кавказе области заселённые православными дунайцами, например в Батум. Это потребует особых денег и возможно в значительном количестве, но весьма было бы полезным. Не повредит делу создание русских школ, прежде всего за счёт дунайской казны, но наверняка потребуется помощь. Так, пожелавшие обучать дунайцев русские будут нуждаться в должном поощрении со стороны нашей казны. Однако, пусть прямым образом мы несём только расходы, но косвенным возможно и извлечение доходов. Дунайские крестьяне сейчас совсем не богаты и не способны покупать никакие товары. Россия поможет им немного разжиться, и они смогут покупать недорогие товары российских торговцев. Этому сильно поможет, если через господаря удастся установить высокие пошлины на европейские товары, а русскую границу сделать свободной. Разжившись на этом деле, русские купцы смогут больше платить казне. Кроме того, всегда найдутся дунайские дворяне и купцы, которые всё же смогут разбогатеть достаточно, чтобы задуматься об иностранных кредитах. Совершенно очевидно, что их уже не может быть столь значимое число и условия при полном контроле со стороны России у нашего коммерческого или специально созданного банка предложение для займа очевидно будут привлекательнее. Россия сможет стать их кредитором и извлечь из этого свою прибыль.
— Н-да, — задумчиво произнёс Николай Павлович. — А зачем тебе нужны эти крестьяне из Моздока?
— Полагаю, что прозрачное земляное масло может быть весьма полезным.
23 декабря 1828, Санкт-Петербург
* * *
— Мне нужна ваша помощь Карл Васильевич, — сделав глоток чая, сообщил великий князь о цели своего визита, — Видите ли в чём дело, я считаю, что Российская империя всенепременно должна привечать наследников правителей дружественных некрупных государств, а также самих господарей и дворянство. И давать им возможность освоиться с нашей дипломатией, обрести здесь друзей и интересы. Причём это важно не только для высоких вельмож, но и для чиновников средней руки. Ведь последние вполне могут выбиться в значимые люди. В тоже время господам из вашего ведомства полезно было бы наладить дружбу с ними. Она не только поможет вести дела, когда наши гости вернутся на родину, но и позволит людям вашего ведомства лучше понимать обычаи и нравы далёкой страны, куда их, несомненно, забросит служба. Как вы считаете, в этом может быть польза?
— Несомненно, но для этого нушен благовидный повод и деньги, — усмехнулся Несельроде.
— Я с вами не согласен. Наипервейше, для этого нужны преподаватели, планы обучения и, наконец, помещения. Это всё невозможно одномоментно получить даже за деньги. Поэтому, узнав о том, как вашими стараниями создалось учебное отделение при министерстве, я и обращаюсь к вам. Вы опытный в этом деле человек, ваша помощь будет бесценна, а деньги и благовидный повод с божьей помощью сообразуются, — великий князь улыбнулся.
— Вы по-прешнему лелеете надешду образовывать персиан? — подняв левую бровь, спросил министр.
— Не только. Позвольте, я поясню подробно.
— С удовольствием выслушаю, — Несельроде взял на руки чашку с блюдцем и откинулся в кресле.
— Благодарю, — великий князь бросил взгляд на демонстрирующего безучастность Мердера и начал: — Прежде всего, необходимо обозначить затруднения, каковыми они мне представляются. Первое состоит в том, что вынужденные иметь дело с чуждыми народами администраторы, дипломаты и офицеры не понимают их мотивов, а потому не могут исполнять свою службу надлежаще. Местные князьки, ханы, господари, беки и баи не понимают сути имперской власти и позволяют себе недопустимое. Всё это часто происходит из-за того, что разные и неизвестные другим языки, вера, обычаи и нравы разделяют народы под рукой императора. Недопонимания вполне способны привести и к кровопролитию. Избежать этого, можно только дав достаточные знания. Поскольку дело это касается не просвещения народа, а получения чиновниками знаний, потребных для установления отношений с чуждыми, а то и просто находящимися под чужим правлением народами и их лучшими людьми, то дело сие имеет прямое касательство к вашему, Карл Васильевич, министерству. Впрочем, сейчас я объясняю обстоятельства, которые без сомнения вам прекрасно известны. Иначе вы не стали бы заботиться об обучении своих подчинённых, уделяя учебному отделению своё бесценное время и деньги из скромного бюджета министерства.
Несельроде приподнял два пальца, останавливая великого князя.
— А не кашется ли Вашему Императорскому Высочеству, что несколько драгунских полков лучше уладят дела с князьками и ханами? — Дипломат приподнял правую бровь. — К чему нам, европейскому образованному народу, понимать эти варварские обычаи, считаться с их мелочными шеланиями и удовлетворять их алчность и гордыню?
— У ханов есть одно бесспорное преимущество. Их очень много, в каждое местечко по драгунскому полку не поставишь. А понимание их обычаев позволит использовать их против друг друга. Divide et impera. Это же влечёт и иные блага. Надменное же отношение к этим мелким властителям несомненно тешит самолюбие, но не влечёт за собой ничего кроме убытка.
— Так, что вы предлагаете, Александр Николаевич? — Улыбнулся Несельроде.
— Кратко выражая мысль, я предлагаю под вашим началом, взяв за основу существующее учебное отделение и ещё несколько учреждений министерства просвещения, создать три новых учебных заведения. Столичное, будет предназначено для обучения чиновников вашего министерства, а также влиятельных сановников иностранных государств и их наследников. Например, из персиян или господарей дунайских княжеств. Так же можно обучать значимых дворян из Российских регионов: Польши, Финляндии, Кавказа и даже мексиканских земель. Тех, польза от дружбы с которыми принесёт пользу, прежде всего, дипломатической службе. Мелкие ханы, князья или дворяне с бескрайних просторов России и сопредельных государств, которые в интересах императора необходимо включить в нашу администрацию, а так же мелкие чиновники вашего или офицеры военного ведомств, будут обучаться в двух других заведениях. Люди мусульманского, буддистского или иного восточного исповедания будут обучаться в Казани. Для чего министерство просвещения должно передать под вашу руку часть преподавателей и помещений казанского университета. Люди же европейского исповедания будут обучаться в Одессе, для чего под вашу руку перейдёт Ришельевский лицей.
— И чему вы предлагаете учить?
— Не многому. В столице курс обучения должен быть около двух или трёх лет. Его необходимо нацелить исключительно на облегчение последующих взаимоотношений. Что-то объединяющее аристократов, такое как история дипломатии, русский язык и литература, литература других народов, философия, особенности законодательства разных стран. В Казани и Одессе обучение должно быть не больше года а предметы будут практичны для будущих чиновников. Русский язык, основы делового производства, законы, прежде всего Российские, но не только. Особое внимание уделить надлежит правилам торговли, таможенному, сыскному и цензурному делу. Там обучат будущих мелких столоначальников, им философские беседы вредны. Для русских же обучающихся в этих заведениях откроются особые преимущества при соискании мест. Я, с позволения государя, готов лично озаботиться этим.
— Это весьма интересное предлошение, — с улыбкой заключил Несельроде, — но оно крайне не просто. Тем же персиянам, надлешит преподавать основы персидских законов. Без этого обойтись невозмошно. Но где вы найдёте знатока этих законов?
— Там же где и персиян. В этом и есть одно из достоинств. Совершенно необязательно чтобы преподавали исключительно подданные короны или европейцы. Пусть о персидских законах расскажут персы, но не только своим аристократам, но и нашим будущим дипломатам.
— Это любопытно. Но я вишу много слошностей.
— Ничего не возможно достичь без упорства в преодолении трудностей, — улыбнулся великий князь.
Несельроде усмехнулся и покачал головой.
24 декабря 1828, Санкт-Петербург
* * *
В столовую великого князя энергичной походкой вошёл генерал. Его кучерявые с проседью волосы делали лицо комично круглым. Немного скрипучим голосом на хорошем русском языке, но с непонятным акцентом, он поздоровался:
— Здравствуйте Ваше Императорское Высочество. Дозвольте представиться, генерал от инфантерии на русской службе Antoine-Henri Jomini. Впрочем, можете называть меня на русский манер, Генрих Вениаминович. Повелением государя я определён вашим наставником в части военного искусства. Дозволите ли вы именовать вас по-дружески?
— Здравствуйте, Генрих Вениаминович, рад вас видеть. Ко мне можете обращаться как к равному. Государь передал мне некоторые ваши записки, сделанные под Варной. Прочёл с большим интересом. Император очень ценит вас, и я надеюсь найти в вашем лице хорошего наставника.
— Прекрасно, Авраам Петрович, предупреждал меня, что вы цените деловой подход без излишних украшательств. И это по-настоящему радует меня. Надеюсь, вы также не оскорбитесь, если я вынужден буду делать вам замечания.
— Наоборот, предостережение от совершения ошибки весьма ценно, но надеюсь в присутствии посторонних вы будите помнить, что я член императорской фамилии. Если личный престиж для меня не много значит, то ущерб фамилии и славе императорской власти я снести не смогу.
— Вызовите меня на дуэль? — широко улыбнулся генерал, показав почти все зубы.
— Ни в коем случае! Если всё будет настолько скверно, вас просто зарежут тёмной ночью. А так, отпущу в ответ шпильку, и вы вынуждены будете либо гневаться на мальчишку, либо сгореть от стыда.
Жомини снова улыбнулся и кивнул головой.
— Завтра большой праздник, — сообщил генерал, — потому я не намерен давать вам урок, но необходимо разобраться с некоторыми вашими идеями прямо сейчас. Надеюсь, у вас есть время подробно рассказать мне о ваших мыслях по поводу павловского и гатчинского полков.
— Извольте, — великий князь приглашающе указал на место за обеденным столом.
Они оба сели. Жомини открыл принёсённую папку с бумагами, достал лист и карандаш, после чего замер в ожидании.
— Я вынужден рассказать всё с самого начала, — предупредил великий князь.
— Я готов слушать, — кивнул генерал.
— Хм, мой друг генерал Паскевич, иногда пишет мне небольшие описания о ходе боёв на Кавказе. Не так давно я получил от него достаточно подробное описание взятия Ахалциха. И я заметил, что поскольку крепость находится в горной местности, то создание системы параллелей и сап крайне затруднительно. В результате не самая мощная для равнинной местности крепость держалась достаточно долго. Была в результате взята прямым штурмом и стоила нашей армии многих жизней. И это заставило меня задуматься о том, как захватывать подобные укрепления. Поскольку длительная осада зачастую изматывает осаждающих сильнее чем обороняющихся, а подготовка позиций для штурма в таких условиях требует очень большого времени и труда, то необходимо придумать способ относительно быстрого и безопасного штурма. Рассудив, что всякое сложное дело требует наличие хорошего мастера и особой организации, я посчитал необходимым создать и организовать мастеров в павловском гренадёрском.
— Гм, — произнёс генерал и тут же кивнул, приглашая великого князя продолжать.
— Я рассудил, что если нет возможности защитить штурмующих апрошами, то нужно сделать так, чтобы обороняющиеся не могли по ним стрелять. Это достижимо тремя средствами. Первое из них скрытность. Второе скорость, ибо по быстро перемещающимся сложнее попасть. И третье, создание такого обстрела крепости, при котором страх не позволит обороняющимся находиться на стенах. Иначе говоря, скрытность, манёвр и подавление должны дополнить защиту штурмующих, — великий князь замолчал, наблюдая, как наставник что-то помечает на бумаге. Тот сделал жест продолжать. — Для обеспечения скрытности значительная часть подготовки к штурму должна производиться ночью или за дымовым занавесом...
— За чем?
— На поле боя необходимо будет пустить достаточно густой дым, чтобы обороняющиеся не видели штурмующих. При этом возможна постановка дымового занавеса для введения врага в заблуждение. Устройство его требует специальных навыков и пиротехнических составов.
— Понятно, дальше.
— Поскольку число особо подготовленных солдат не может быть слишком велико, но, будучи хорошо обученными, они могут передвигаться бегом без сохранения строя. При этом было бы полезным перебегать из одного укрытого от врага места к другому. Если такие места незначительны, то перебежки можно осуществлять даже по одному. Главное, чтобы была возможность накопить силы для последнего штурмового броска. Но существенную роль должно играть подавление. Для этого штурмующая группа должна прикрываться огнём стрелков и артиллерии. Непосредственно перед штурмом позиции врага должны быть обстреляны из малокалиберных мортир. Сами штурмующие должны активно использовать ручные гранаты. Но до штурма они также нуждаются в постоянном прикрытии, поскольку штурмующая группа достаточно малочисленна. Это прикрытие должны организовать стрелки, ведущие прицельный винтовочный огонь по крепостным амбразурам примерно с пятисот шагов...
— Подождите, jusqu'oщ..?
— Легионные стрелки ведут избирательный огонь с шестисот шагов. Убойное действие пули уверено сохраняется до восьмисот шагов. С пятисот возможна прицельная стрельба. С двухсот уверено поражают грудную мишень...
— Какую?
— Мишень, обозначающую верхнюю часть человека, — великий князь нарисовал на листе контур. — И это из обычных легионных винтовок, вполне средние стрелки. Избранных можно обучить лучше. Кроме того, отдельно отобранные меткие стрелки должны быть вооружены особыми винтовками, чтобы расположившись на возвышенностях над крепостью, издали обстреливать защитников. Под словом "издали", я понимаю для дальнобойных малокалиберных винтовок около восьмисот шагов, а для крепостных ружей более тысячи. Несомненно, на таком расстоянии невозможно вести прицельную стрельбу по отдельному человеку, но у стрелков другая задача. Они должны внушать ужас защитникам крепости. Враг не должен чувствовать себя в безопасности за стенами. Пусть случайная пуля всегда угрожает всякому прохожему на улице. И даже недостаточно толстая стена не сможет защитить от крепостного ружья. При осаде равнинных крепостей найти место для таких стрелков затруднительно, но в горах возможно. Эта мысль пришла мне, когда я изучал расположение крепости Ахалцих.
— Вот как, тогда, возможно, вы расскажете мне, как представляете себе штурм этой крепости?
— Извольте подождать, я достану план, — великий князь вышел.
Через некоторое время он вернулся и расстелил на обеденном столе крупный план местности, и принялся рассказывать:
— Несомненно, план штурма должен составляться только на месте после осмотра подступов к крепости, но сейчас мы предположим всё на бумаге. Итак, штурмовой батальон подходит к крепости осаждённой основной армией. Задача, проложить путь для обычных полков, самостоятельно захватить всю крепость ему не достанет сил. Поэтому содействие осаждающих войск необходимо и именно в их интересах должен действовать батальон. Прибыв на место, командир должен выбрать один основной и несколько запасных участков для штурма. Надлежит обращать внимание на удаление от ворот, откуда возможна вылазка. На наличие ущелий или иных складок, где можно накапливать силы. Так же на возможность устраивать габионы по пути прохода к стенам. Несомненно, данные укрытия будут разрушаться артиллерией защитников. Но их задача создать кучи остатков, укрываясь за которыми штурмующие смогут приближаться к стенам, где-то перебежками, где-то ползком. Одновременно с этим на северной высоте необходимо разместить стрелков из длинных винтовок. Совершенно очевидно, что нельзя поднять орудия на эту кручу, но расположить там десятка два стрелков можно.
— И всё же, — Жомини примерился линейкой, — до стен крепости здесь около двухсот саженей. Я готов поверить в чудеса стрелков легиона, но у вас нет этих длинных винтовок. Насколько уверенно вы можете полагаться на них, на таком расстоянии.
— Я в них уверен настолько, что могу побиться об заклад. Эти винтовки будут дорого стоить, их не так просто заряжать и с ними не всякий сможет управиться. Но в том, что они способны к бою на двести пятьдесят или триста саженей, я уверен. Что же касается крепостных ружей, то в их способность к ведению боя я намерен подтвердить буквально через месяц. Мне уже сообщили о первых отстрелах из них, и я крайне обрадован результатами.
— Хорошо, я принимаю это на веру.
— А на южной горе, отстоящей от крепости около трёхсот саженей, разместить три расчёта с крепостными ружьями. Всё время пока идёт подготовка и штурм эти стрелки должны осуществлять террор защитников крепости. В остатках разбитых артиллерией габионов должны залечь стрелки с легионными винтовками. Им предстоит убивать всякого, кто появится на стенах или в амбразурах. Чтобы стрелков не опрокинули вылазкой. За ними должны расположиться лёгкие гранатомёты и штурмовики. Убедившись, что враг не предпринимает вылазки, а огонь его артиллерии ослаб, малокалиберные мортиры должны расположиться перед стрелками, чтобы забрасывать нужный участок крепости бомбами, лишая защитников возможности собраться непосредственно за стенами. Командир при этом должен обеспечить размещение сигнальщика на ближайшей высоте для указания необходимости стрельбы мортир. Ночью или скрытые дымным занавесом к стене должны подойти пионеры. За ними расположатся штурмовики и гренадеры для защиты против вылазки. Пионеры установят мину непосредственно на стену...
— Вы полагаете, достанет пороха, чтобы взрыв, произошедший не в сапе, а снаружи стены, сделал пролом.
— Я продумал конструкцию на этот счёт. Заряд должен располагаться внутри колокола, который пионеры укрепят на стене. Поэтому вся сила взрыва будет направлена в стену. Осадные войска должны подготовиться к штурму. После взрыва в пролом устремятся пионеры и штурмовики. А следом должны ворваться полки осаждающей армии. Таким образом, павловский батальон оказывается состоящим из роты пионеров, штурмовиков, и стрелков. В последнюю входит взвод террора. А также ему полагается батарея гренадёров, мортир и рота обеспечения, включающая обоз, отделение связи и прочее. Всего около пятисот человек.
— Diable, давайте подробнее. Вот батальон подошёл к Ахалцих. По какой дороге и где расположился?
7 января 1829, Санкт-Петербург
* * *
— Рад, что вы нашли время скрасить наш вечер своим присутствием, — Шишков, широко улыбаясь, жестом пригласил великого князя и его наставника в гостевую комнату. — Фадей Венедиктович обещал быть сегодня к восьми. Я заручился его согласием на редактуру листка. А ещё я нашёл вам прекрасного писателя, Логгин Иванович уже здесь, и вы можете побеседовать.
— Голенищев-Кутузов? — Переспросил Мердер и сморщился, услышав подтверждение. — Александр Николаевич, я забыл распорядиться о конвойных. Мне понадобится ваша помощь. Будьте столь любезны, пойти со мной.
Как только они спустились к дворецкой, Мердер остановился и взял великого князя за плечо.
— Считаю нужным предупредить вас, мой милый друг, Логгин Иванович человек весьма большого и острого ума. Он крайне дружен с Александром Семёновичем. Кроме того, главенствует в Морском учёном комитете и вообще очень значимый человек.
— Но? — спросил великий князь.
— Очень не воздержан на язык, азартен, а главное склонен вовлекать в свои авантюрные дела близких к себе людей. Я прошу вас быть с ним воздержанней с обещаниями.
— Я понял, -кивнул великий князь и усмехнувшись добавил: — поспешим, мне не терпится увидеть этого прекрасного человека.
— Немного терпения, нужно соблюсти приличия.
В гостиную они вошли спустя три или четыре минуты. Кроме них и Логгина Ивановича успел подойти ещё один гость. Это был со слов хозяйки дома, подающий надежды литератор Осип Антонович Пржецлавский. И если генерал-лейтенант Голенищев-Кутузов служил в морском ведомстве, то не имеющий возможности прокормиться литературой поляк служил в министерстве внутренних дел. Карл Карлович привычно занял место в уголке, а великий князь с гостями оставленные хозяйкой, увлечённой домашними хлопотами, организовали небольшую беседу на троих.
— Я слышал Ваше Императорское Высочество радушно приглашает моих соотечественников на службу. Неужели польские офицеры настолько лучше русских? — улыбнулся Пржецлавский.
— По-разному бывает, — пожал плечами великий князь, -полагаю всякий народ имеет как сынов прилежных, так и беспутных. Сюда в столицу империи приезжают поляки, стремящиеся к большему, чем они могут получить в Польше. Также сюда едут искать службы разные люди из Европы и Азии. Столица собирает лучших, и в сравнении с ними действительно может показаться, что какой-либо народ имеет преимущества...
В гостиную вошёл Анкудович. Поздоровавшись, он встретился взглядом с великим князем. Оба одновременно улыбнулись и обменялись тайными знаками, обозначающими скорую победу над законами баллистики.
— ... но я предпочитаю не торопиться с выводами, если обстоятельства не понуждают меня сделать их немедленно.
— И всё же службой польских офицеров вы довольны?
— Разумеется. А в целом, государь готов дать службу всякому.
— Не скажите, — вмешался Голенищев-Кутузов. — В столицу, ища места, приезжают действительно многие, но далеко не всем удаётся его найти. Буквально третьего числа ко мне приехал из Малороссии прекрасный молодой человек, ища протекции. И знаете я нахожусь в затруднении устроить его на службу немедленно.
— Вы рассказываете мне то, во что я не могу поверить, — отмахнулся великий князь. — Идёт война. многие офицеры гибнут. Кто-то должен занять их место. Наш государь учреждает одно дело за другим. И всюду требуются толковые люди. Даже я, маленький мальчик, вместо игр и развлечений занят легионной службой, заводами, уделами, дорогами... Тысячи дел и всюду нужны люди. Впрочем, везде требуются люди дельные, готовые служить, а не занимать место, ловя мух и макая их в чернильницу. Людей же бездельных намеренных лишь получать жалование, таких к месту пристроить действительно сложно. Не найдёте малороссу службу, присылайте ко мне. Я дам жалование всякому: и русскому, и поляку, и татарину, и даже турку, но придётся служить. Хотите на заводе его пристрою или специально для вас на верфь?
— Спасибо за предложение, я непременно сообщу ему о такой возможности. Беда лишь в том, что он не инженер и не корабел.
— Пустое. Если только грамотен, уж найдётся дело. А если ещё и толков, то далеко пойдёт. Вот, например, с посильной помощи Александра Семёновича я намерен издавать легионный журнал. Мне нужны литераторы. Я готов платить за рассказы и статьи. Пусть пишет. Будет хорошо писать Фадей Венедиктович возьмёт на постоянное жалование. Людей не хватает, а вы говорите.
— Если у вас действительно, так сильно недостаёт грамотных дворян, — высказался Пржецлавский, — то вы могли бы принимать на службу больше шляхтичей.
— Я с радостью беру их на службу, но дел слишком много.
— А теперь вы говорите то, во что я не могу поверить, — улыбнулся Пржецлавский. — Множество молодых шляхтичей не может найти себе место в Царстве Польском. Они были бы рады служить в России, но их не ждут здесь. Русским дворянам составляют протекции при соискательстве мест во многом охотнее, чем полякам. Мой хороший приятель. уже четыре месяца в столице ищет место.
— А я ищу людей. Присылайте ко мне, я дам ему службу.
— Давайте спрошу иначе, — Пржецлавский взял паузу и хитро прищурился,— а сколько человек вы готовы принять на службу?
Великий князь воздел глаза к потолку, зашевелил губами и начал демонстративно загибать пальцы. Вскоре он вышел из транса и ответил6
— Простых неграмотных людей чуть больше двух тысяч. Образованных простого сословья или мелкой шляхты около трёхсот человек. Опытных мастеров, офицеров или иных специалистов в любом ремесле человек по пять требуется. Людей в штаб-офицерских чинах десятка два. Найдётся и с десяток генеральских мест. И в скором времени ожидаю, что потребность в людях ещё более возрастёт.
— Это странно, — пожал плечами Голенищев-Кутузов. — Вы прямо готовы посчитать все места, где вам требуются люди. А как же сейчас там поставлено дело?
— А сейчас там плохо. Всё делается медленно...
— Подождите, — бесцеремонно прервал наследника престола Пржецлавский, — триста мелких чиновников, это около двухсот тысяч в год одного жалования...
Он не договорил, уйдя в подсчёты.
— А что в этом удивительного? — приподнял брови великий князь. — Моим заботам доверена верфь, три завода, добыча торфа, семитысячный легион, Гатчинский и Павловский уделы и два полка. Неужели этого мало? Ну так скоро будет ещё больше. Дел много, людей не хватает.
— Что ж, я учту ваши нужды, — улыбнулся Голенищев-Кутузов, — чтобы при случае оказаться вам полезным. Хотя служба службе рознь. Как председатель Морского учёного комитета, я с большим интересом ознакомился с вашим докладом о флоте. Желание укрупнить тихоокеанскою флотилию весьма похвально, но, как вы верно отметили, людей для такого дела не хватает. И беда не в том, что в России перевелись корабелы и моряки. А в том, что знающий человек посчитает для себя невозможным оторваться от культурной жизни не только столицы, но даже южных приморских городов. Ведь побережье Тихого океана нелюдимо. И служба там не имеет никаких перспектив для желающего построить карьеру.
— Согласен с вами, — подержал генерал-лейтенанта Пржецлавский. — Всякий дельный человек желает построить карьеру, а общеизвестно, что лучше всего оную делать возле министерств и штабов, а не в провинции. Тихоокеанские же земли даже провинциальными назвать сложно, это какая-то черта, на которую ссылают. По доброй воле мало кто захочет провести свою жизнь там.
— Вы правы господа, — вздохнул великий князь, — именно так сейчас и происходит. Но для людей, которых я беру на службу у меня особые условия. Чем сложнее и труднее служба, тем более она вознаграждается. А главное для моих людей не существует выслуги чинов. Я уже установил такие правила в легионе и подобное будет во всех моих делах. Каждый должен обрести службу, на которую он способен. И чем быстрее он обретёт своё место, тем лучше. Это моя основная забота, чтобы дельные люди не задерживались в нижних чинах. И за всякую службу я намерен вознаграждать по её сложности.
— Вы полагаете что возможно лейтенанту тихоокеанского флота платить большее жалование чем лейтенанту балтийского? — приподнял левую бровь Голенищев-Кутузов, — А как же табель о рангах. Или вы полагаете возможным сделать целый тихоокеанский флот гвардейским?
— Вас заботит вопрос как? — переспросил великий князь. — Я могу предложить множество способов. Как вам такой. Я стану шефом тихоокеанского флота и установлю дополнительное содержание от своего имени. Что же касается табели, то содержание может быть связано не с чином, а с должностью. И с ней же может соотносится чин по табелю. Собственно чины офицеров легиона не упомянуты в табеле, но указом государя установлено соответствие. Считаю, что так же можно поступить с должностями тихоокеанского флота.
— Забавно, — задумчиво почесал подбородок Голенищев-Кутузов. — А как подобным попраниям устоев относится любезнейший Александр Семёнович. Он ведь теперь тоже ваш наставник. Я понимаю, что Роман Васильевич известный в адмиралтействе вольнодумец одобряет вас, но Александр Семёнович... ни за что не поверю.
— Я с ним не говорил об этом. Впрочем, — великий князь пожал плечами, — мне не важно, как это будет сделано, мне важно чтобы это было сделано. Поэтому я с удовольствием выслушаю другие предложения. Дело страдать не должно.
10 января 1829, Санкт-Петербург
* * *
Морозы были не большими. Император с наследником престола, стоя в окружении генералов, наблюдали за эволюциями третьего батальона Лейб-Гвардии Финляндского полка на Волковом поле. Почти девятьсот человек, разделённые на три роты, слушая команды полковника Шванвича, имитировали наступление ротными колоннами с развёртыванием в стрелковую линию длиной около пятисот метров. Наконец батальон встал на огневой рубеж в пятистах шагах от непрерывной цепи мешенных щитов. Император махнул рукой, и с дюжину адъютантов поспешили занять свои места за пехотой. Раздалась команда Шванвича, затем послышались голоса обер-офицеров. Последовал первый залп, с одним опоздавшим выстрелом. Затем финляндцы дружно перезарядили винтовки. Ещё залп. Ещё. После четвёртого залпа тот небольшой ветерок что гулял на поле перестал справляться с дымовыми клубами. Щиты очевидно ещё были различимы, но один из адъютантов поспешил доложить государю, что дым стал заметно мешать. Стрельба продолжилась. На десятом залпе финляндцы прекратили огонь, ожидая когда рекруты батальона опустят дальнике щиты и поднимут новые в трёхстах шагах.
Наблюдая, за сменой дистанции огня, великий князь отметил:
— Интересно насколько дым мешал. В легионной тактике звенья находятся в постоянном движении и стреляют по готовности, отчасти из-за того, чтобы не позволять дыму мешать целиться. Непременно проведу стрельбы, чтобы оценить именно помеху от дыма.
Император покосился на сына и усмехнулся. Саша поспешил пояснить:
— Для малых расстояний это возможно не так важно, но для стрельбы на пятьсот или шестьсот шагов цель выглядит не слишком большой, и дым может сильно мешать
Тем временем щиты выставили, ветер унёс с поля остатки дыма, и император дал сигнал продолжать. Следующие десять залпов превратили щиты в решето. Даже дым не мог существенно помешать целиться в двухметровый деревянный забор, отстоящий от стрелков всего в двухстах метрах. Следующий огневой рубеж был на сто пятьдесят шагов. Когда стрельбы были закончены, один из адъютантов доложил наблюдаемый результат:
— Ваше Императорское Величество, за время стрельб произведено тридцать залпов восемьсот восьмьюдесятью четырьмя нижними чинами. Винтовки с новым замком дали тридцать одну осечку. Все осечки устранены заменой скорострельной трубки. Подсчёт попаданий ведётся.
— Хорошо, — ответил император и направился к финляндцам.
Государь прошёл метров сто вдоль строя и остановившись потребовал у солдата винтовку. Внимательно осмотрел её. Взвёл курок, спустил его, направив ствол в землю. И возвращая солдату оружие спросил:
— Что скажешь братец, хорошее ружьё?
Солдат лет тридцати улыбнулся и прокричал:
— Хорошее, Ваше Императорское Величество!
— Не кричи, ты по делу скажи, — невольно нахмурился император.
— Хорошее, лёгкое, в плечо не лягает. Замок осечек не даёт. Да и целкость хорошая. Штык только тяжёлый. Да, патрон грубости не любит. Рекрут, неумеха, всяко норовит его меж пальцами раскрошить.
— Что скажешь? — Спросил император у наследника.
— Надо бы найти тех, у кого осечки были, и узнать причину.
— Дельно, — кивнул император и обратился к командиру финляндцев: — Дмитрий Николаевич, распорядитесь сыскать солдат, у кого были сечки, и выстроить их отдельно. А я пройду к мишеням.
Государь широким шагом направился к дальним щитам, где пятеро адъютантов подсчитывали попадания.
— Хорошо проредило, — отметил он наблюдая щиты, — и возвышение при стрельбе было не таким уж большим как у штуцеров. Можно и раньше стрельбу начинать.
— В легионе, — уточнил великий князь, — я ограничил стрелков дальностью в шесть сотен шагов. При стрельбе по готовности при постоянном передвижении стрелков на больших расстояниях две трети и более уходит мимо цели. стрельба всё ещё действенна, но сбережение патронов требует воздержания. Начиная пальбу раньше, стрелки слишком быстро расходуют носимый запас. Далее же восьмисот шагов я отмечаю слишком слабое воздействие пули на мишень. Даже попадание становится не столь действенным, а число промахов растёт чрезмерно. Конечно, избранные стрелки находясь в спокойствии, применяя усиленный заряд могли бы действенно стрелять, но это очевидно не применимо к обычным стрелкам. В бою же я и вовсе полагаю, что стрельба на шестьсот шагов является предельной для них.
— Это надлежит учесть. — отметил император и обратился к адъютанту: — И каково же у вас количество попаданий?
— На пятистах шагах, сорок две пули из ста.
— При том, что офицеры точно указали солдатам выставление прицела, — уточнил великий князь и тут же замолк, награждённый недовольным взглядом нахмурившегося отца.
Император задумчиво прошёлся вдоль линии лежащих на земле щитов. Затем направился к построенным шеренгу тридцати финляндцам, дабы учинить им подробный расспрос.
Спустя час великий князь возвращался в зимний в одной карете с отцом.
— Да, осечек мало, — заключил после долго молчания император. — Надо всемерно дать этому ход. Я распоряжусь, а ты почаще справляйся о деле у Чернышева.
— Слушаюсь, — кивнул Саша.
— Надо бы и остальные твои дела проверить. Займись уделами и полками, дозволяю. Поспеши, но будь осторожен. Хочу к отъезду в Польшу получить отчёт по крестьянской комиссии.
12 января 1829, Санкт-Петербург
* * *
Оставив слева Марсово поле, именуемое по-старинке Царицыным лугом, великий князь зашёл в казармы Лейб-гвардии Павловского полка. Караульный при полном параде в отличительной гренадёрской шапке немедленно вызвал старшего.
— Я хочу встретиться с подполковником Мандерштерном, проводите, — потребовал наследник престола у подошедшего поручика.
Подполковник Август Егорович Мандерштерн, командир оставшегося в столице третьего батальона был невысок и темноволос. На вид не более сорока лет. Движения его были быстры.
— Здравствуйте, Ваше Императорское Высочество, искренне благодарен государю, что вручил нас в ваше попечение.
— Здравствуйте, Август Егорович. Посчитал необходимым познакомиться с бытом полка. Поскольку с высочайшего разрешения намерен внести многие изменения.
— Вот как, уверен, что они будут к славе Его Императорского Величества, — улыбнулся подполковник.
— Предстоят большие дела. Пока два батальона участвуют в кампании, вам предстоит обустроить в Павловске новые казармы. Надеюсь, к середине лета деревянные казармы успеем закончить.
— Слушаюсь, — коротко ответил подполковник. — Сейчас, позвольте показать вам наше нынешнее житьё.
13 января 1829, Санкт-Петербург
* * *
— Я рад, Григорий Иванович, что Вы так быстро откликнулись на мою просьбу. Также я благодарен за вашу предусмотрительность и рад видеть Владимира Ивановича. прошу присаживаться, господа. Желаете ли чаю? — великий князь широко улыбался.
— Не стоит отвлекаться от дел, Александр Николаевич, — ответил Вилламов. — Предлагаю сначала обсудить дела имений, а потом уже думать об угощении.
— Согласен, — кивнул Панаев.
— Прекрасно, — великий князь энергично встал, отошёл к трюмо и вынул из него бумаги.
— Здесь, господа, — продолжил он, садясь за стол, — мои основные планы. Я подготовил их для Григория Ивановича. Несомненно, в ближайшее время я собираюсь провести некую ревизию имений, чтобы составить о них более точное представление. До этого я хотел бы получить от департамента уделов отчёт.
— К какому числу мне надлежит подготовить его? — поинтересовался Панаев
— К тридцатому сможете?
— Сделаю.
— Прекрасно. Надеюсь, к тому же числу Григорий Иванович сможет написать мне свои представления об уделах. Всё, что посчитаете существенным.
— Хорошо, — кивнул Вилламов.
— Теперь к планам. Сначала самое важное. Необходимо создать комиссию, которая защищала бы крестьян и обывателей в моих уделах от недолжного притеснения и злоупотребления со стороны чиновников и богатых людей.
— Кхм, — кашлянул Мердер
— Число комиссаров около пяти. Они должны действовать и по жалобам, и по собственному разумению. Для чего, будут от моего имени влиять на начальство и суды. Жалобы они будут получать не только лично. Я намерен обязать священство и полицию принимать жалобы и передавать их в комиссию, которая будет располагаться в Павловском дворце. Только, людей туда ещё предстоит собрать. Для этих целей я намерен искать прежде всего молодых и не очень знатных людей, имеющих хоть какой-то навык к составлению бумаг.
— Хм, — нахмурился Вилламов.
— Вы хотите сказать?
— Молодые и не опытные не будут иметь веса в присутственных местах. Да, и ошибок по молодости и горячности могут сделать много.
— Несомненно. У них есть свои достоинства. Они стремятся сделать карьеру и, не имея схожего опыта, не будут сопереживать чиновниками. А это в их деле крайне важно.
— Но у них есть родители. Например, я мог бы порекомендовать вам одного молодого человека. Он и умён и расторопен. И местные особенности знает, но вот беда у нег отец в чинах.
— Да, это не желательно, — кивнул великий князь. — А о ком идёт речь?
— Я имею ввиду господина Трепова, — уточнил Вилламов.
— Да, его я бы мог взять в комиссию, но не в коем случае не председателем. Присматривать за ним придётся... — великий князь задумался. — Впрочем, было бы крайне желательно взять его. Не могли бы вы рекомендовать ему поступить на это место?
— Извольте. Полагаю и Владимир Иванович сможет рекомендовать пару молодых людей.
— Несомненно, — кивнул Панаев.
— Прекрасно, тогда я озабочусь лишь поиском председателя. А сейчас необходимо обсудить отведение земли под казармы Павловского полка. Одну минуту, я распоряжусь о карте.
20 января 1829, Санкт-Петербург
* * *
В тепле офицерского собрания великий князь осматривал строй казаков, пополнивших теперь его конвой. Три десятка молодых парней лет двадцати. Их озорные глаза беззастенчиво ощупывали высокородного мальчишку, взявшегося командовать ими. Их Командир, хорунжий Стеглов, также был весьма молод. Внутри себя Саша укорил казачье начальство за неисполнительность, ведь он просил опытного обер-офицера.
— Что ж, на вид, лихие молодцы, — громко заключил великий князь, — Посмотрим. Начнём с тебя. Что умеешь?
Крайне правый казак вскинулся:
— Приказный казак Хромов, Ваше Императорское Высочество! Не извольте беспокоиться службу знаю. При полку с шестнадцати лет.
— Я не об этом. По службе с вами штаб-ротмистр Щербцов разберётся. Я просил мне людей отобрать, что петь умеют, плясать или играют на чём музыкальном. Ты что умеешь, кажи.
Казак выступил вперёд и заложив пальцы в рот стал выдавать свистом переливчатые трели. Отдышался и красивым тенором затянул:
— Как подули ветры буйные, зашаталися горы крутые. Как пришли к нам вести новые, вести новые, невеселые, невеселые и нерадостны. Как идти-то нам, всем казаченькам, во тяжелую дальню сторону, во богатую землю — Грузию...
-Хорош, молодец! — Прервал певца великий князь. — А повеселее сообрази.
— Вдоль по улице молодчик идет. Вдоль по широкой удаленький. Ой, жги! Ой, жги, говори! Вдоль по широкой удаленький. Как на молодце смур кафтан, опоясочка шелковая. Ой, жги! Ой, жги, говори! Опоясочка шелковая. На нем шапочка бархатная, а околышек черна соболя. Ой, жги! Ой, жги, говори! А околышек черна соболя. Сапожки сафьяновые, рукавички барановые. Ой, жги! Ой, жги, говори! Рукавички барановые. За них денежки не даванные — со прилавочка украденные...
Казак осёкся.
— Сгодится, — одобряюще кивнул великий князь и указал на следующего в строю, — Теперь другой.
— Дайте братцы, — призвал он сослуживцев и бросив шапку на пол выпрыгнул вперёд.
Остальные стали прихлопывать в ладоши и напевать: "Польно пороши, на талой зямли, лежать. Польно, ребяты, нам горе горевать!...", похлопывая в ладоши на какой-то, очевидно, кавказский манер. А казак начал то ходить вприсядку, то подбоченясь выделывать коленца. Великий князь некоторое время поддерживал его, ударяя в ладоши, но вскоре остановил:
— Молодец! Достаточно, а то остальных посмотреть не успею.
Пока разгорячённые казаки выравнивали строй, великий князь обратил внимание на хорунжего:
— Вы спросить что-то хотите?
— Нет, Ваше Императорское Высочество, — ответил тот, без уверенности в голосе, и вскоре поправился: — Да, хочу.
— Спрашивайте.
— Наверняка это важно для предстоящей службы, но почему?
— Хороший вопрос, — ободряюще улыбнулся великий князь. — Тогда, казаченьки, послушайте. Весной предстоит вам сопровождать меня в Польшу и Пруссию. Дабы не уронить моё достоинство в глазах местной публики надлежит вам выглядеть молодцевато и вести себя уважительно. Кроме того, вы будете представлять не только российского государя, но и саму русскую землю. А для того надлежит вам улыбаться, выглядеть счастливыми и весёлыми. Петь песни, плясать. Чтобы у обывателей сложилось о русских мнение, как о удальцах, жизнь которых легка и приятна. Но будет ещё и основная служба. К ней вас приставит Щербцов. Моя же забота, чтоб вы достойно выглядели этой весной. Это очень важно. Ближайшее время вам предстоит озаботиться и разучить множество песен. Освоить новые пляски, чтобы не ударить в грязь. Для музыкантов я готов купить инструменты.
21 января 1829, Санкт-Петербург
* * *
— Итак, господа, — открыл собрание офицеров будущей экспедиции наследник престола. — Тридцатое совсем скоро. Как идёт подготовка? Начнём с обоза. Поручик третьей статьи Ковалёв, что расскажете?
— Обоз к выступлению готов, Ваше Императорское Высочество. Лошади, повозки и возницы сведены вместе. Лошади здоровы, подкованы и могут выйти немедленно. Намеченный к отправке груз собран полностью. Даже ракеты и гранаты есть в должном количестве. Фураж и провиант есть. Осталось подготовить людей к походу, для чего необходимо окончательно утвердить путь. И дать на погрузку два дня.
— Прекрасно. Как стрелки?
— Стрелки готовы, — ответил Зейд. — Обмундирование и обувь проверены. В обоз отложено должное. Все здоровы. Огневые припасы взвода также отложены в обоз. Гренадёрское отделение временно дополнительно вооружено винтовками, на обратном пути полагаю использовать их в охране пленных. Взвод готов выйти в любой день.
— Хорошо, Семён Алексеевич, подготовлен ли путь?
— Да, Александр Николаевич, — кивнул Юрьевич и разгладил рукой лежащую на столе карту. — Экспедиция пойдёт с дистанцией суточного перехода от тридцати до тридцати пяти вёрст. Путь проложен. По нему разосланы извещения для наполнения магазинов. По этому же пути с незначительными различиями пойдут конные стрелки. Их дистанция около сорока вёрст. они уйдут вперёд и проверят готовность магазинов. Двадцать шестого марта экспедиция должна быть в Тирасполе, а пятнадцатого апреля под Шумлой. Возможны некоторые задержки. Конные стрелки должны быть в Тирасполе не позже двенадцатого марта. За три дня возниц подготовим, и вход можно назначить начиная с двадцать восьмого.
— Хорошо. Прекрасно, что выйти можно раньше. А у вас, Белович, всё готово.
— Да, Ваше Императорское Высочество. Конные стрелки готовы. Лошади и люди здоровы. Тёплая одежда, обувь и попоны розданы. Лошади подкованы. Позволил себе приставить к каждому стрелку заводную лошадь для клади и смены при проходе. Полагаю возможным за этот счёт получить дистанцию более сорока вёрст. Без них распределить огневой запас, фураж и провиант оказалось невозможно. Повозки же полностью уничтожили бы ваш замысел.
— Согласен. В таком случае, по итогу похода вам предстоит сделать вывод о необходимости заводных лошадей в легионе. Тем не менее, кухню всё же придётся брать с собой.
— Непременно. Я позволил себе переделать эскадронную кухню для возможности впрячь в неё тройку лошадей, это позволит ей не отставать от стрелков. Из Тирасполя эскадрон направится в Бухарест в поисках Липранди. Полагаю, мы сможем быть ему полезны. Конные стрелки могут выступить даже завтра.
— Вы подготовили план по смене аллюра на походе.
— Да, полагаю менять его каждые десять минут. Каждый час останавливаться чтобы не растягиваться по дороге. Спустя четыре часа пути делать привал на обед и рассёдлывание. Большой привал часа на три и после ещё четыре часа в пути до ночного постоя.
— Надеюсь у вас есть и иные варианты, если лошади начнут уставать.
— Есть, Ваше Императорское Высочество, но этот полагаю основным. Он позволит эскадрону иметь дистанцию около шестидесяти вёрст.
— Отлично. Особо хочу справиться о легионных хронометрах и подзорных трубах. Все обер-офицеры их получили?
23 января 1829, Санкт-Петербург
* * *
Великий князь, прикрыв нос платком, с усилием вдыхал морозный воздух, накачивая себя кислородом. Мердер с интересом посматривал на воспитанника, то и дело поглядывая на конвой. В эту поездку к заводчику Грейсону великий князь взял всех конных егерей и гусар. Три десятка всадников сопровождали его возок и пару саней с ящиками из Стрельны. Вот кортеж достиг Петербургской стороны. Ещё пять минут и великий князь крикнув: "Два десятка за мной! Сани заводи во двор!", спрыгнул с возка и устремился внутрь небольшого заводика.
— Карл Карлович! — На ходу громко позвал великий князь. Забежал в механическую мастерскую: — Где Грейсон?
— Он в правлении.
Великий князь метнулся к саням, схватил из короба чугунную чушку и побежал в кабинет заводчика, находившийся на втором этаже. Широко распахнув дверь, он ворвался в кабинет и, не обращая внимания на ошарашенного хозяина, быстро заговорил:
— Хорошего дня вам, Карл Карлович! А я с подарком! — он с грохотом приложил о столешницу большую напоминающую разжиревшее веретено пулю для крепостного ружья. Усмехнувшись, добавил: — Хороший стол, не треснул.
— Ваше Императорское... — начал приходить в себя заводчик.
— Вы получили заказ на три тысячи семьсот рублей на изготовление пуль по моему чертежу. Пробную партию проверили и уточнили размеры. Вам был одобрен образец. Сообщены допустимые отклонения по размерам и весу. И недавно в Сестрорецке получили от вас первые пять сотен. Почти все они сейчас в вашем дворе... В ближайшее время должны быть совершены стрельбы в присутствии императора, но полученными от вас пулями стрелять нельзя. Вы не справились с порученным вам делом.
— Ваше Императорское Высочество, обстоятельства сложились так, что болезнь скосила мастера, которому я поручил дело. Желая всецело удовлетворить ваши пожелания, я поставил на работу другого, но он не справился... В этом есть и моя вина. Я полагаю необходимым предложить вам бесплатно исправить всё.
— У меня нет времени на ошибку и доверия вам тоже теперь нет. Я отзываю у вас свои заказы. Полученные пули я забираю, в Сестрорецке их попробуют исправить за мой счёт. Вам же надлежит вернуть мне немедля три с половиной тысячи рублей, а также пять тысяч за ранее заказанные механизмы. Остатки я даю вам на покрытие расходов. Вы ведь начали работу. Хотя я не заметил её в вашей механической мастерской.
— Ваше Императорское Высочество, я не могу выплатить вам эти деньги. Позвольте мне исправить допущенную ошибку. Оставьте в силе ваши заказы. Поверьте, я больше не подведу вас.
В кабинет наконец-то вошёл Мердер.
— Я внимательно слушаю, — делая большие паузы между словами сообщил великий князь, — как вы предполагаете исправить всё за оставшуюся неделю?
— Э-э-э, — Грейсон замер в нерешительности.
-Ладно, тогда по-другому. Давайте все присядем, нальём чаю. И вы расскажите, какие трудности есть у вас. После чего я предложу вам свою помощь. А если вы откажетесь, то выплатите мне восемь с половиной тысяч и больше я к вам обращаться уже не буду. Присаживайтесь, господа. Чернявский распорядись о чае.
24 января 1829, Санкт-Петербург
* * *
— Господин, Фридрих Гаут? — Поинтересовался великий князь у молодого человека что-то пишущего за столиком.
Для экспедиции в лавке Гаута купили пять карманных часов, и Саша решил навестить часовщика лично. Благо лавка на Невском проспекте была по пути из Ракетного заведения.
— Да, к вашим услугам, Ваше Императорское Высочество.
— Мои люди приобрели у вас не так давно пять карманных часов.
— Надеюсь, вы довольны приобретением.
— Часы прекрасны, но я не могу сказать, что доволен ими полностью, поэтому я здесь.
— Я сожалею, что не смог в полной мере оказаться полезным, но, надеюсь, вы дадите мне возможность исправиться.
— Давайте попробуем. Часы у вас получаются прекрасные, но я нуждаюсь в часах для лучшего выполнения службы моими офицерами. Потому одно из основных моих требований к часам, чтобы они были одинаковыми насколько это возможно. Мои люди купили пять ваших часов, но все они были разными по оформлению и возможно различаются и ещё чем-то. Я же нуждаюсь в часах с упрощённой отделкой. Их нужно много, поскольку мне предстоит снабдить ими всех офицеров легиона. Скажите, господин Гаут, вы могли бы изготавливать для меня простые достаточно дешёвые часы в количествах, исчисляемых сотнями штук. Возможно, вам потребуется для этого моя помощь, я готов принять необходимое участие в вашем предприятии.
— Сотни?
— В легионе более двух сотен самостоятельно действующих подразделений. Командиру каждого полезно иметь часы и не только часы.
— Хм, к сожалению, за год я делаю не более двадцати. Кроме того, я занят ещё и изготовлением особых астрономических и морских хронометров. Делаю по особому заказу напольные часы. Моя мастерская просто не способна изготовлять часы в таких масштабах.
— Возможно, вы могли бы взять подмастерьев. Я готов предоставить вам с десяток толковых мальчишек. Они и могли бы делать часы под мои надобности.
— Ах, нет. Я не беру учеников.
— Почему?
— Ученики не только не упрощают работу, но и требуют дополнительного времени от мастера. Им невозможно поручить никакую работу, оставив без надзора. Я же слишком занят. Скоро ожидается выставка, на которой я намерен представить свои лучшие работы. У меня совершенно нет времени возиться с подмастерьями. Понимая потребности Вашего Императорского Высочества, я осмелюсь рекомендовать вам московского часовщика Ивана Толстого или Ивана Носова из Московской ремесленной палаты. Им вполне привычно поручать работу подмастерьям.
— А вы не намерены расширить свои навыки в этом деле? — с усмешкой поинтересовался великий князь.
— Если бы я только мог, Ваше Императорское Высочество, но многочисленные заботы не оставляют для этого никакой возможности.
27 января 1829, Санкт-Петербург
* * *
Не смотря на аншлаг в Каменноостровском театре было непривычно малолюдно. Всё дело в том, что на премьеру пьесы "Быль о Евпатии Коловрате" места в партере великий князь оставил за легионерами, направляющимися в экспедицию. Солдаты должны были подойти точно к определённому времени и ожидать снаружи театра. В фойе общалась лишь немногочисленная публика с балконов.
К великому князю подошёл Глинка.
— Александр Николаевич, а если государь переменил своё решение?
— Не беспокойтесь, Михаил Иванович, меня непременно известят. Пока же необходимо ожидать.
Почти одновременно с этими словами в фойе влетел Чернявский и коротко бросил: "Скоро".
— Дайте звонок! — громко скомандовал великий князь. — Легиону занять свои места!
Служитель театра с колокольчиком стал обходить фойе и приглашать господ занять места. А в это время синхронный топот солдатских башмаков мерно приближался. Колонна в четыре ряда подошла к боковому входу в партер.
— Стой! — гаркнул Зейд. — Обер-офицеры, вперёд!
Он подождал пока обер-офицеры войдут в партер и встанут в нужных местах.
— Слушай! Справа по одному вперёд, ма-а-рш! — и уже наблюдая как рядовые проходят в зал, принялся напутствовать: — Не плевать, не курить, не разговаривать. По нужде молча вставать и подходить к двери. Внимательно слушать приказы. Помните, чему учили.
В зале солдаты попадали под команду других обер-офицеров, которые определяли им место. Псоадку легионеры успели закончить значительно раньше господ на балконах. "Дисциплина великая вещь" -подумалось великому князю, когда он садился боком к сцене на свой отдельный стульчик на краю концертной ямы. Наконец, почти все посетители заняли свои места. Все ожидали главного зрителя. В центральной двери в партер мелькнул Чернявский и махнул рукой великому князю. Последний подал условный сигнал.
— Приготовиться! — рявкнул Зейд.
Весь зал замер. Наконец на центральный балкон вышли император и императрица.
— Встать! — раздалась команда.
Солдаты легиона дружно встали и развернулись к государю. Раздались приветственные звуки музыки, написанной Глинкой по просьбе великого князя. И в меру нестройный хор мужских голосов запел:
— Боже, Царя храни! Сильный, державный, Царствуй на славу, на славу нам!...
"Хор прекрасен уже тем, что если кто-то сбивается или забывает слова, то остальные две сотни глоток вытащат его из ступора. Заставят допеть в унисон, всё как репетировалось. В этом является сила коллектива..."
Когда песня окончилась по залу раскатилось непрерывное: "Ура-а!". Остальная публика находилась в замешательстве. Кто-то поспешил примкнуть к кричащим солдатам, но большинство изумлённо переглядывалось. Император смущённо улыбнулся и жестом призвал всех сесть. Затем он сказал: "Можно начинать, господа." и рукой поманил к себе наследника престола. Саша поспешил к отцу. Когда он оказался в императорской ложе, на сцене старец ещё только рассказывал молодому писцу обстоятельства бытования Рязани до Батыева нашествия.
— Хорошо, получилось, — отметил император. — Слова я узнал, а кто сочинил музыку?
— Господин Глинка, Михаил Иванович. Он же автор музыки к спектаклю.
— Пригасите его завтра в Зимний, — распорядился император, адъютанту. И вернулся к разговору с сыном: — А твои мужики не привычны к театрам, сидят не шёлохнутся.
— И славно, возможно тогда в их душу глубже западёт мысль, что не самое страшное умиреть за родную землю.
— Оставим на время разговоры. Спектакль не долгий, всего в одно действие. После сопроводи нас до дворца.
29 января 1829, Санкт-Петербург
* * *
Пройдя в Казанский собор, великий князь попросил служку провести его к митрополиту. Серафим принял наследника престола в своём кабинете и после благословения поинтересовался:
-Нечасто Александр Николаевич вы изволите навещать меня. Очевидно, важное и неотложное дело привело вас, присаживайтесь.
— Простите меня, владыка, если моё невнимание показалось вам оскорбительным. Должность моя не оставляет мне времени на беседы с умными и интересными людьми. только на дела. И из-за них я здесь.
— Вот как, и какие же заботы привели вас?
— Мария Фёдоровна, добрая ей память, — великий князь перекрестился, — вверила моим заботам Гатчинский и Павловский уделы. С одобрения государя, я создаю в уделах особую службу для помощи бедным и беззащитным. И в этом деле я уповаю на помощь церквей всех исповеданий.
— И чем же вам может помочь церковь?
— Два дела у меня есть для местных приходов. Первое и основное стать собирателями чаяний народа, дабы передать их для разбора в созданную мной комиссию. Ведь кто кроме батюшки может быть настолько близок к прихожанам, знаком с их бедами и в тоже время грамотен, чтобы помочь донести их беду до моих ушей. Это же посредничество послужит и большей уважительности к церкви как к собирателю народных чаяний.
— И чем я могу вам помочь? Возможно, Синоду стоит высказать наущение по этому поводу?
— Ах нет, я не хотел бы чтобы это имело столь официальный вид. Вполне было бы достаточно, если бы высказались сами по этому поводу, например в ответ вопрос какого-нибудь приходского священника. А так же я уповаю на ваш авторитет среди священников других исповеданий.
— И всё же я не понимаю, почему вы не хотите, чтобы синод указал?
— Я, как владетель земли, сам добьюсь, чтобы священники делали то, что мне нужно. Необходимо лишь чтобы иерархи церкви одобряли моё начинание с пониманием той пользы, что мои хлопоты несут людям, церкви и государю.
— Что ж полагаю, с православной церковью у вас не будет затруднений. Римско-католическая духовная коллегия также поможет вам. Государевым проведением лютеранская церковь тоже объединена, хоть за прошедший десяток лет не все приходы к этому привыкли. Они слишком самостоятельны. Но что вы будете делать с людьми старого обряда, я не могу себе представить.
— Это не так важно. Церковь, действующая во благо людей и государства, получит все должные преимущества, в том числе и в глазах людей. Те же, кто не захочет выступать посредником между людьми и мной лишь поставят себя и своих прихожан в более уязвимое положение.
— И что же вы намерены делать с полученными жалобами?
— Перестроить жизнь в уделах так, чтобы этих жалоб стало меньше. Но для этого мне крайне важно доподлинно знать какие беды нависают над моими людьми.
— Богоугодное дело, — кивнул Серафим, — а каково же второе?
— Со вторым я пока намерен немного повременить, но в будущем при всяком приходе помогу священникам открыть небольшую школу для детей прихожан. Ибо совершенно очевидно, что познание слова божьего нуждается в прилежном его учении сызмальства.
— Это потребует денег.
— Я знаю, потому и полагаю несколько повременить, слишком многое нужно обдумать. Деньги я дам.
— Что ж, это, действительно, достаточно сложно, — Серафим почесал бороду, и улыбнулся. — Я буду рад, если ты, мой милый друг, опишешь мне свой план во всех подробностях.
1 февраля 1829, Сестрорецк
* * *
Снег слепил глаза, мешая разглядеть установленные на льду Финского залива мишени. Впрочем, ветерок нагонял облачка, обещая хоть на время закрыть солнце. Государь, с утра гостивший на Сестрорецком оружейном, собирался быть на стрельбище примерно через пол часа. А сейчас заканчивались последние приготовления к стрельбам. Рубеж для ружей был полностью оборудован. В четырехстах шагах от него был отстроен двойной габион уменьшенной высоты, за которым расположились пять мишенных дощатых щитов три фута шириной и шесть высотой. Так выглядели легионные ростовые мишени. На тысячи шагах мишени установили за одинарным габионом. На полутора тысячах впопыхах сколачивали вместе мишенные щиты создавая единую стенку длинной шесть метров и суммарной толщиной в три дюйма. Великий князь был озабочен зрительными трубами на наблюдательном посту, организованном на береговом холме в трёхстах метрах от стрелкового рубежа. Он проверил крепление их на треногах и угол обзора. Трубы закрепили жёстко, направив каждую на свой объект. Две для наблюдения за стрелками. Одну за первыми мишенями. Две за вторыми и ещё одну за третьими. Рядом топтались кони впряжённые в возки, для того чтобы государь мог лично подъехать к каждому мишенному щиту.
Стрелковый рубеж, оформленный в виде бревенчатой стены, оживился. Это наряды выносили и устанавливали крепостные ружья. Подъехали две повозки с патронами. На первую дистанцию предполагалось потратить по двадцать выстрелов на ружьё. На третью по тридцать и на последнюю по пятьдесят. Так были распределены доступные пятьсот выстрелов. Минут через десять солдаты замерли в ожидании дальнейших распоряжений. Дронт прохаживался между ними и, очевидно, ещё раз напоминал порядок стрельбы. Сегодня он командовал на стрелковом рубеже. Сигнальщики с большими флагами заняли свои места и подали первые сигналы о готовности. И буквально спустя минуту из-за прибрежных хибар показались всадники и возки. Государь изволил быть.
Император был сдержан и деловит. Быстро осмотрев наблюдательную площадку и заглянув в зрительные трубы, он удовлетворённо кивнул, и коротко бросив: "К стрелкам", вернулся в возок. Сопровождающая его свита, только успевшая расползтись по площадке, поспешила занять места, чтобы догнать уже спешащего к стрелковому рубежу императора. Великий князь вскочил в седло, но нагнал отца только возле рубежа. Государь энергично выпрыгнул из возка и, ответив на приветствия, занял место первого номера. Не уверено он пристроил приклад в плечо и попытался расположить руки. У него ничего не получалось.
-Дозвольте, государь? — поинтересовался великий князь и тут же распорядился: — Семёнов, покажи.
Николай Павлович кивнул и встал, наблюдая как первый номер второго расчёта укладывает ружьё в плечо. Левая рука при этом поддерживала приклад в плече снизу, а правая легла на рукоятку возле спускового крючка. Такая прикладка к ружью была заимствована великим князем у противотанковых ружей двадцатого века, когда он, стремясь облегчить ружьё, отказался от традиционного деревянного ружейного ложа. Подпружиненный плечевой упор оказался единственной деревянной деталью ружья. Но вкладывать его в плечо стало непривычно для местных. Первые номера потратили не мало времени, привыкая к такой вкладке. Император попробовал повторить за Семёновым. Поморщился.
— Не удобно, — заключил он.
— Дело научения, — ответил великий князь. — Семёнов, что скажешь? Тебе удобно?
— Привык Ваше Императорское Высочество ! — гаркнул стрелок. — Первое время всем было не удобно. А сейчас, думаю, что лучше и быть не может.
— Заряжание покажи, — распорядился великий князь.
Сначала Семёнов правой взвёл рукой курок и затем ударом вверх по рукояти повернул затвор и дёрнул его на себя. "Патрон" — скомандовал он, и заряжающий поспешно уложил веретёнообразный патрон в затвор. Семёнов сдвинул рукоять вперёд и резким ударом загнал рукоять вниз. Он открыл полку для скорострельной трубочки, и получив её от заряжающего, уложил и закрыл полку.
— Готов, — отрапортовал Семёнов.
— Тогда начнём, — распорядился император.
Великий князь кивнул Дронту и тот дал команду "Заряжай". Когда все пять ружей были готовы к стрельбе, император махнул рукой, и раздался залп. Позиции на пару секунд заволокло дымом, но ветерок довольно быстро снёс облако. Император приказал доложить о попаданиях. Минут через пять прибыл адьютант:
— Ваше Императорское Величество, все пять щитов пробиты. На расстоянии четырёхсот шагов пули пробили двойной габион и щиты из дюймовых сосновых досок.
— Хорошо, — кивнул император, — Сколько выстрелов намечено?
— На эту дистанцию ещё по девятнадцать, Ваше Императорское Величество! — отрапортовал Дронт.
Ещё раз пронаблюдав за заряжанием ружей, государь направился к наблюдательному посту. Император безотрывно разглядывал в зрительную трубу действия стрелков, а когда намеченные двадцать залпов отгремели, затребовал результаты. В габион, имевший общую протяжённость около шести метров и высоту около полутора, попали все сто пуль. Пробило девяносто шесть. В Мишени попало и пробило восемьдесят четыре. При стрельбе на тысячу шагов государь наблюдал за тем как пули разрушают габион. Из ста пятидесяти пуль в габион попало сто двадцать четыре. Пробило сто двадцать. Поразило мишени семьдесят восемь. При стрельбе на полторы тысячи шагов государь уже не прибегал к помощи труб а просто задумчиво наблюдал за стрелками. Из двухсот пятидесяти пуль мишенную стенку поразили сто семьдесят две, но все они пробили три дюйма сосны насквозь..
— Что ж, Александр Николаевич, — позволил себе высказаться генерал Жомини, — Ружья весьма хороши, но дальше тысячи шагов я бы не взялся обстреливать из них крепость.
— Отчего же, — возразил великий князь, — по группе солдат на улицах вполне можно выстрелить и с версты. Убойность у пули очевидно сохраняется.
Государь, выслушав доклады, заключил:
— Я доволен. Александр, сделай мне подробный расчёт по стоимости.
4 февраля 1829, Павловск
* * *
Великий князь вошёл в Белую столовую и посмотрел на приветствовавших его комиссаров. Пятеро молодых людей стояли воле своих мест за большим обеденным столом.
— Здравствуйте, господа, — ответил он на их приветствие. — Присаживайтесь.
Великий князь сел и продолжил:
— Со вчерашнего дня Комиссия народного благоденствия уделов великого князя и наследника престола Александра Николаевича создана и вы, господа, утверждены на своих должностях. Ещё раз хочу поздравить Леонарда Тиса с должностью председателя комиссии. Я собрал всю комиссию здесь не только для торжественного объявления, но и, желая напутствовать вас. Прошу помнить, господа, что государь лично интересуется работой комиссии, и я обязан докладывать ему и об успехах и о неудачах. Для того чтобы исполнять свою службу надлежаще, вам следует усвоить и руководствоваться замыслом, положившим начало сему учреждению. А сейчас в честь основания этого учреждения я предлагаю поднять бокалы вина.
В столовую вошёл слуга с подносом и поставил перед каждым из присутствующих бокал. Великий князь встал, взял свой с вишнёвым соком, подождал пока поднимутся со своих мест комиссары и провозгласил:
— За то чтобы начатое дело было успешным во благо государя и вознаградило всех участвующих!
Пригубив сока, великий князь сел, откинулся на спинку стула и, покручивая в пальцах ножку бокала и любуясь плесканием жидкости, неспешно заговорил:
— В основании всеобщего благоденствия лежит труд простого народа. Труд крестьянина и мещанина. И пусть вклад каждого из них не велик, но их множество. В связи с этим, одной из главных забот владетеля должно быть попечение простого народа. И пусть это будет не забота о каждом, но такое правление, которое благостно влияло бы на множество. Для этой цели комиссии надлежит собирать все сообщения, как о притеснениях и несчастьях, так и благих обстоятельствах, анализировать, сводить их в отчёт и докладывать мне. Только поняв все обстоятельства, я смогу принять должные улучшения в управлении. Помимо этого комиссия должна не просто собирать жалобы, но и способствовать их разрешению благим для простого люда образом. Я допускаю, что не всегда это будет возможно, но именно комиссары должны быть ходатаями во всех инстанциях за интересы простого люда. Вам надлежит представлять дела жалобщиков в судах и в чиновничьих кабинетах. Быть на их стороне в торговых сделках и иным образом способствовать их благосостоянию. Вам предстоит заступаться за них даже перед казной государевой. Не бойтесь при этом гнева императора, надлежащее исполнение службы государственными чинами есть благо для короны. Все чиновники, зависящие от меня, будут определены вам в помощь. Все приходские священники в моих уделах помогут вам собирать жалобы от народа. В отдельных случаях вы сможете задействовать и полицию, которую я намерен существенно перестроить, в части зависящей от меня... Вы желаете что-то спросить? — прервал речь великий князь, заметив как Леонард Тис смущённо покачал головой. — Я буду рад любым вопросам и высказанным сомнениям. Знайте, наше дело общее, не нужно самообманываться и обманывать друг друга. Честность и открытость в суждениях, этого я буду требовать от вас.
— Ваше Императорское Высочество, — нерешительно растягивая слова начал председатель комиссии, — Я понимаю, что простые люди нуждаются в защите от произвола чиновников, от мошенничества, но какое касательство мы можем иметь к заключаемым ими торговым сделкам?
— О, хорошо, что вы спросили. Я, по причине своей несобранности, совсем упустил необходимость пояснить эти свои слова. Несомненно, комиссар не может и не должен вмешиваться в сделки, если они заключаются без всякого обмана. Но интерес к ним он проявлять должен. Я уверен в том, что среди жалоб будут и те, что расскажут нам о том, как крестьянин вынужден занимать под высокий процент или непомерную отработку. Или же о том, что скупщики, пользуясь нуждой крестьянской, берут за бесценок их зерно или иной продукт и сбывают его уже по цене нормальной. Если это делается без обмана, то не следует вмешиваться, но если такие случаи часты, то знать о них следует. Возможно, я смогу учредить ссудную кассу для крестьян или скупку продукта в магазины по справедливой цене. И тем самым я улучшу благосостояние крестьян, пусть даже мне не удастся защитить конкретного мужика уже взявшего в долг под немыслимый процент. Однако, не стоит исключать и благотворительности. Если в результате всех этих сделок мужик и его семья будет доведена до крайности, то вполне возможно и посредничество комиссара для получения им помощи. Его детей можно пристроить в благотворительный дом, а ему дать службу с жалованием. Можно придумать и иную помощь. Это понятно?
— Да, Ваше Императорское Высочество.
Великий князь взглянул на Тиса, слегка прищурившись:
— Что-то ещё вас беспокоит, говорите.
— Я полагаю, что впятером мы не справимся, слишком сложным представляется дело.
— Возможно, вы правы. Я допускаю, что комиссию придётся расширить. Также я уверен, что достойным результатом вашей работы до конца февраля будет утверждение в народе славы о комиссии как учреждении, в которое можно пожаловаться. А это означает, что в этом месяце значительного числа дел не будет. А в марте, поток жалоб будет казаться нескончаемым, но концу года благодаря вашей работе и моим усилиям, он должен спадать. Крайне велико ваше значение, как председателя. Нужно будет выделять дела, требующие непременного первоочередного вмешательства, а что-то возможно будет отложить на потом. Не исключаю, что некоторые жалобы и вовсе придётся игнорировать без разбирательства. Самое главное, чтобы все они учитывались в ваших отчётах. Вы согласны с моими предположениями?
Тис сначала пожал плечами, потом кивнул:
— Да, полагаю, вы правы Ваше Императорское Высочество. Очевидно, пока комиссия не начнёт работу, мы не узнаем всей сложности.
— Несомненно, — кивнул великий князь. — Пока же, на завтра я пригласил священников всех исповеданий из приходов, учреждённых в моих уделах. А на послезавтра здесь будет удельное, военное и полицейское начальство. Вам господин Тис, непременно нужно будет присутствовать. Остальным комиссарам дозволяю быть на ваше усмотрение.
8 февраля 1829, Гатчина
* *.*
С самого утра великий князь осматривал воспитательный дом и разговаривал с воспитанниками. Больше всего сил отнял просмотр личных дел. Устало отодвинув от себя бумаги, он вздохнул и посмотрел на управляющего домом, который с интересом наблюдал за высокородным шефом.
— Дела у вас, Густав Густавович, обстоят просто отлично. Я весьма доволен. Но здесь я не с целью инспекции. Мне ваша помощь нужна.
— И чем могу быть полезен? — Бример приподнял брови.
— Видите ли, теперь, когда я стал владетелем уделов и мне же поручена забота о богоугодных заведениях, пришло время изменить жизнь нашего воспитательного дома. Павловский и Гатчинский уделы создадут образец, который с благоволения государя будет распространён на все уезды. Для этого мне необходима ваша помощь.
— Я не совсем понимаю...
— Сейчас поясню. Государю нужны преданные, толковые и грамотные люди, которым он мог бы поручить ответственную службу. Для этой цели, я намерен создать единую систему призрения, воспитания и образования в своих уделах. И центральным учреждением в этом деле должен быть наш дом. А вас я прошу стать главным в этой системе. Несомненно, сначала необходимо пояснить, как эта система должна выглядеть. Тут следует разделить её на две связанные между собой части. Одна из них нацеленная на воспитание и обучение сирот и беспризорных детей, должна быть воплощена в самое ближайшее время. Для этого мною уже подготовлены средства для учреждения домов призрения для малолетних детей в Павловске и в Гатчине. Эти дома должны принимать детей от самого рождения до шести лет. Они должны принимать всех детей без исключения. Вполне достаточно, если от детей готовы отказаться родители или они не в состоянии их содержать надлежаще. Задача домов призрения вырастить детей до шести летнего возраста, наблюдать за ними, отделять ущербных, отмечать особо дельных. По достижению семи лет дети будут поступать в воспитательный дом. Сюда и такой же я открою в Павловске. Для детей ущербных придётся открыть отдельный дом призрения в Павловске, где они будут содержаться пожизненно. А воспитательные дома должны дать детям основы образования, найти среди них склонных к наукам, военной службе, ремёслам и в возрасте десяти лет передать их в учреждения в соответствии с их наклонностями. Временно, пока не все учреждения мною определены, старшие классы воспитательного дома будут преобразованы в пансионат. В нём дети старше десяти лет будут готовиться к намеченной для них службе. А в четырнадцать будут на эту службу поступать. Особо одарённых я направлю в университеты. Государю нужны учёные люди, и мы с вами должны их подготовить.
— Я рад видеть такую заботу о детях, но я должен предупредить вас о сложностях. Изначально наш дом предполагал приём детей от двух лет. Мнилось, что наши воспитатели смогут проявить должную заботу, но впоследствии наступило разочарование. Теперь в наш дом принимают детей от семи лет. Младенцы без матери и вовсе обречены. Все эти подкидыши неизменно умирают из-за отсутствия кормилиц, и я не вижу возможности это изменить.
— Согласен, это очень сложно, но другого выхода нет. Я же намерен на роль кормилиц брать матерей, чтобы они вскармливали детей за плату. Кроме того, полагаю необходимым завести при доме призрения коз, кобыл и даже ослиц. Полагаю, они хоть в какой-то степени могут помочь заменить кормилицу. В конце концов, допускаю возможность кормления младенцев смесью из разного молока, но это забота врача данного дома. И вот именно этого врача и предстоит найти, прежде чем браться за дело. Возможно, вы знаете такого человека?
— Я бы попросил об этом Филиппа Филипповича, .
— Фон Депп, — уточнил великий князь и почесал подбородок.
— Я слышал о желании покойной императрицы назначить его врачом в столичный воспитательный дом, возможно, он найдёт ваше предложение приемлемым.
— Что ж, я обращусь к нему. А кто же будет вместо него здесь? Наверное, Паукер?
— Больше некому, — согласно кивнул Бример. — А что вы понимали под второй частью системы?
— В ближайшее время я намерен учредить при каждом приходе школу для обучения детей крестьян и мещан от шести до двенадцати лет. Предстоит высматривать среди них способных и предлагать им продолжить обучение в нашем пансионе.
— Поспешу разочаровать вас. Полагаю что приходских священников уговорить не так сложно, но вот родители вряд ли захотят отпускать рабочие руки из хозяйства.
— Я догадывался об этом. И у меня уже готово решение. Я намерен награждать учеников деньгами и понуждать родителей силой полиции.
— Вы полагаете, у вас достанет сил?
— Я надеюсь и не ожидаю скорого результата. Поэтому вторая часть системы будет воплощаться после первой. И ещё, я полагаю необходимым попробовать, поскольку благо народного просвещения сложно переоценить.
— С последним невозможно не согласиться, — улыбнулся Бример.
— Тогда, давайте вместе подумаем с чего начать в организации домов призрения.
— Разумеется с главного: с воспитателей и кормилиц.
— Я полагаю начать с Павловска. Под дом призрения я намерен отвести правое крыло дворца. В качестве воспитательниц принимать вдов, кормилиц придётся искать везде, где это возможно. В частности я намерен платить матерям подкидышей, за то, что они будут кормилицами. Их можно брать на любой срок и платить от пяти рублей за месяц, обеспечивая полный пансион и обязательно наблюдение врача. При недостатке кормилиц, молоко полагаю возможным сцеживать и распределять на всех младенцев. Также докармливать детей козьим и кобыльим молоком.
— Сцеживать? это как?
— Мне представляется это совсем не сложным.
15 февраля 1829, Вильманстранд
* * *
— Дела школы я оцениваю очень хорошо. Вы, Денис Васильевич, хорошо потрудились, — великий князь, не приподнимаясь из-за стола, изобразил поклон.
— Благодарю, Ваше Императорское Высочество, — ответил Давыдов.
— А теперь, прапорщик третьего ранга Троелюбский, я изучил ваше руководство по изготовлению патрона нового типа к винтовке легиона. Написано просто, понятным языком. Снабжено необходимыми фигурами. Полагаю его можно распространять по гарнизонам вместе с оснасткой для изготовления. Благодарю вас за проделанную работу. Вам будет выплачено вознаграждение двести рублей.
— Поручик второго ранга Колесов. Ваше руководство по организации обоза полагаю годным. На апрель я назначил манёвры обозных гарнизонов. Вам надлежит довести до них своё руководство и наблюдать за его соблюдением на манёврах. После чего внесём изменения с учётом полученного опыта. Ваше руководство по ведению боя стрелками и гренадёрами проверим на июньских манёврах. Готовьтесь.
— Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество.
— Теперь по поступившим мелким предложениям улучшений. Я ознакомился, настало время обсудить. И так, Пётр Николаевич прошу вас зачитывать предложения в удобном для вас порядке.
Колесов встал, взял первую папку из стопки, лежащей слева от великого князя, обвёл взглядом собравшихся за столом офицеров легионной школы, открыл папку и начал читать:
— Поручик...
— Отставить, — прервал великий князь, — это первое подобное совещание, потому установим правила. В дальнейшем на время обсуждения и в папках для ознакомления авторов предложений не указывать. Только суть и обоснование. Понятно?
— Да, — кивнул Колесов, — Разрешите продолжить? Предлагается заменить штык-тесак на длинный игольчатый. В качестве выгод указывается: удешевление, облегчение носимого стрелком веса, невозможность применения в хозяйстве, что снижает вероятность утраты и поломки.
— Сначала среди прапорщиков. Желающие высказаться за или против предложения, прошу, — великий князь слева направо обвёл присутствующих рукой, прося высказываться.
— Дозвольте, Ваше Императорское Высочество, — встал офицер, — прапорщик третьего ранга Конев.
— Прошу вас.
— Возможность применения тесака для иных нужд, помимо штыка имеет несомненное достоинство. При введении игольчатого штыка стрелку придётся дополнительно носить при себе инструмент для хозяйственных нужд. При этом удешевление будет существенным лишь в том случае если применить втулочное крепление штыка, а это потребует переделки винтовок. Без устранения рукояти и выигрыш по весу будет не столь существенен. У меня всё.
— Кто из господ прапорщиков желает дополнить или возразить? — не дождавшись ответа, великий князь обратился к более старшим: — Кто из господ поручиков?
— Дозвольте, Ваше Императорское Высочество, поручик второго ранга Лунц.
— Прошу вас.
— Хочу уточнить. Вес клинка тесака составляет два фунта двадцать один золотник при длине два фута три дюйма. Вес предлагаемого штыка неизвестен, но есть штык к пехотному ружью. Длина его клинка один фут шесть дюймов, а вес один фунт двадцать восемь золотников. Несложно предположить, что новый штык длиной сопоставимый с тесаком будет весить почти два фунта. Столь ли существенна получится выгода в весе, чтобы тратиться на переделку? Я закончил.
— Ещё кто из господ поручиков желает высказаться? Господа полковники? Денис Васильевич, вы хотите что-нибудь сказать? — опросил остальных великий князь и заключил, — предложение не принимается, хотя при случае я попрошу изготовить такой штык, чтобы точнее представлять разницу. Следующий вопрос.
— Предлагается для облегчения быта солдат, применять стирку во вращающейся бочке, — зачитал Колесов.
— Здесь полагаю не обсуждать. Необходимо создать такую бочку по описанию и проверить. Особо следует обратить внимание на возможный ущерб для мундирной ткани и пуговиц. Поручаю это вам, Пётр Николаевич. Дальше.
— Предлагается выделять команды для ловли рыбы в реках и озёрах. А также предлагается рецепт вяленья речной рыбы.
— Ловлю рыбы и закупку её у местных разрешаю, а что за рецепт?
— Рыбу, назначенную к провешиванию, должно посолить. Подержав ее в соли четверо суток, обварить в пиве, натереть еще солью и, дав полежать три дня, вывешивать. Вывешивание производится на тонких бечевках, привязываемых к концам прутьев, на месте, открытом полуденному солнцу, но, впрочем, закрытом сверху от дождя. В дождливое время надобно рыбу вносить под кровлю, потому что дождь портит ее; по наступлении же ясной погоды вывешивать ее на прежнее место. Хорошая провесная рыба, которая совершенно провялилась, делается прозрачной и сочной. Эти обстоятельства зависят от продолжительности вяления на солнце, чего по причине переменчивости погоды определить нельзя, но можно это узнавать посредством надрезывания. Как скоро сок с прутьев начнет капать на землю, надобно их перевернуть и привесить нижним концом вверх, чтобы сок из рыбы, составляющий главное ее достоинство, не пропадал. Такое переворачивание надобно повторять до тех пор, пока рыба вся провянет и снаружи получит корку, несколько удерживающую истечение сока. Но для дальнейшего сохранения рыбы этого недостаточно. Когда она поспеет и будет снесена в сушильни, переворачивание концами продолжается таким же образом. Еще лучше провяленную рыбу снять, обернув плотно в бумагу, вымазанную деревянным маслом, сложить в ящик и засыпать золой. Таким образом, она может долго лежать без повреждения.
— Хм, — сморщился великий князь, — вот что... Само вывешивание не вызывает беспокойства, а вот соление. Подправьте рецепт. Рыбу держать в бочонке в солевом растворе трое суток. После чего достать, обмыть чистой водой. Уложить в чистый бочонок, перемежая с солью. Сверху придавить рыбу грузом. Держать её под грузом три недели. После чего вынуть, обмыть водным раствором уксуса и вывешивать. Лекарь второго ранга Лестер, вам поручаю проверку моего рецепта.
— Слушаюсь, — Встал с места лекарь, и замер.
— У вас есть предложения по проверке? — поинтересовался великий князь.
— Мне представляется, что предложенный ранее рецепт вполне применим, и не совсем понятно, что должна дать проверка.
— Садитесь. Я поясню. Исходить следует из того, что речная рыба может быть поражена червями, и попадание оных внутрь солдатского желудка может привести к болезни. Вам следует намеренно найти такую больную рыбу для проверки рецепта. Солдатская пища должна быть, прежде всего, безопасна. Все части моего рецепта имеют своё назначение, и надлежит их проверить. Общеизвестно, что соль вытягивает влагу, а оная способствует гниению. Первое замачивание в солевом растворе именно для этого и предназначено. Извлечь излишки соков из рыбы. Для чего раствор должен быть очень крутой, для начала можно вовсе использовать сухую соль. Кроме того, соль защищает от всевозможных червей и гниения. Солдатская рыба должна долго храниться, поэтому необходимо выдержать её достаточно долго в соли именно для цели умерщвления червей, которые могут в ней быть. Я полагаю, что три недели достаточный срок. Гнёт поверх засолки призван выжимать соки из рыбы и не допускать воздуха к ней погружая под слой рассола. Омывание уксусом назначено для отпугивания мух, которые могут захотеть отложить свои личинки в рыбу, вывешенную для сушки. Уксус же должен отбить рыбный запах. Все эти предположения вам предстоит проверить. Вам понятно?
— Да, Ваше Императорское Высочество.
— Дальше.
— Предлагается установить по гранатомётной галерее гарнизонного укрепления специальные станины для более удобного осуществления стрельбы, — взял в руки следующую папку Колесов, в стопке их оставался ещё с десяток.
— Что скажут господа прапорщики? -поинтересовался великий князь.
19 февраля, Гельсингфорс
* * *
Направив в университет извещение о прибытии в Гельсингфорс канцлера, великий князь и генерал Ратьков, в сопровождении трёх гусар, отправились на прогулку по городу.
— Остров Лёк оказался весьма удачным пристанищем для гарнизона, — отметил великий князь, когда они прошли по мосту, соединяющему островок с городским районом Скаудден. — достаточно велик для размещения казарм, вода не позволяет подойти к стенам, и в тоже время несколько саженей по мосту и мы в городе. Быть не в городе и одновременно в городе, что ещё нужно для легионного гарнизона. Однако, Абраам Петрович, вам предстоит затребовать ещё вот ту группу островов на юге.
Великий князь показал рукой, хоть и расположенные невдалеке, но мало различимые на фоне заснеженного льда островки.
— Это, Блек и Холмарн, они совершенно свободны, и получить их не составит труда, — отметил Ратьков. — Но зачем они?
— Я полагаю там устроить стоянку для легионных катеров, что будут крейсировать вдоль берега. А другую такую стоянку я намерен разместить возле Або. Благо там островов с избытком.
— Что ж, надеюсь, вы, прежде чем утвердиться с выбором места у Або, посоветуетесь со мной, — нахмурился Ратьков.
— Непременно.
У арестантского дома они повернули налево к мосту через канал отделяющий Скатудден от остального города.
— И соседи хорошие, — отметил великий князь, кивая на оставленные справа казармы Петровского пехотного полка. — Первым делом, хочу осмотреть торговую площадь,
— И что вы ожидаете там увидеть?
— Прежде всего лица финнов, видящих наши мундиры.
Одетый в не блистающий золотыми позументами легионный мундир генерала второго ранга Ратьков усмехнулся. Вид его действительно не соответствовал бытующим представлениям о генералах. Светло-серая шинель с двумя рядами блестящих пуговиц. Золотые пагоны, без каких-либо украшательств, кроме двух больших звёзд. Под погонами пропущены простые чёрные плечевые ремни, поддерживающие столь же невзрачный поясной. Из оружия, только крепящаяся к широкому поясному ремню полусабля. На голове генерала красовалась светло-серая шапка-ушанка. Великий князь выглядел также, и только гусары красочно выделялись на их фоне своими расшитыми золотом красными мундирами.
Они перешли канал, и приняв влево очутились на рыночной площади, которая в славном городе Гельсингфорсе незримо переходила в набережную. Несмотря на будний день на площади было сотни три людей. Посетители рынка неспешно перемещались между торговцами. Ближе к набережной торговали с переносных лотков и телег, а справа вдоль домов стояли крытые лавки. Саша прибавил шаг, высматривая что-то промеж людей.
— Куда вы так спешите? — Поинтересовался Ратьков.
— Так, — остановился и неопределённо пожал плечами Саша, — никуда. Просто любопытство.
— Тогда прошу вас быть сдержанней.
Дальше они пошли неспешно, хотя Саша то и дело порывался куда-то улизнуть от своего пожилого наставника. За площадью они, жалея ноги генерала, наняли три возка и неспешно покатились по Эспланаде к театру, возле него свернули на Хенрикс.
— А вы, Абраам Петрович, обратили внимание, — отметил великий князь, — что на улицах нет русских солдат, бродящих вне службы. Те же финские стрелки попадаются частенько. Матросы встречаются. А русских солдат и легионеров нет.
— Губернатор распорядился не выпускать солдат из казарм без надобности. А матросов морское ведомство распустило, болтаются по городу без дела.
— А что так?
— В других городах время от времени происходят неприятные случаи, и хотелось избежать их в столице.
— Придётся мне ходатайствовать за наших молодцов.
— Зачем?
— Дознавателям нужно сдружиться с местными, для интересов службы. А сделать это возможно только, если наши легионеры смогут свободно ходить по городу. И так, чтобы это выглядело обычным делом. Для этого придётся разрешить отдых в городе для всех русских солдат здешнего гарнизона.
— Они вас отблагодарят, будут грабить обывателей, — усмехнулся Ратьков.
— Ничего, настроим надлежаще работу военной комендатуры.
— Это как?
— А, есть у меня некоторые соображения.
— В таком разе, предлагаю, навестить генерал-лейтенанта Теслеева. Впрочем, сейчас мы можем застать его в комендантском управлении. Он имеет обыкновение там обедать.
— Тогда, едем.
Возки развернулись и покатили назад, к улице Фабиана и казармам финских стрелков. Минут через пятнадцать они уже были в местной комендатуре.
Великий князь распорядился доложить о своём приезде и просил уделить ему время. Генерал Теслеев лично вышел приветствовать его:
— Ваше Императорское Высочество, вы и Абраам Петрович окажете мне большую честь если разделите со мной и моими друзьями обед.
— И много нас будет? — поинтересовался великий князь.
— Ещё трое, комендант города фон Сутгоф, жандармский штаб-офицер Вульфферт и командир финских стрелков Рамзай.
— Прекрасно, полагаю, будет полезно обсудить с ними, приведший меня сюда интерес.
— Совместим дело с приятной беседой, — улыбнулся Теслеев.
Когда все устроились за столом и приступили к еде, великий князь обвёл взглядом собравшихся и подумал: "Весьма представительное собрание получилось: наследник престола, полный генерал от инфантерии, генерал второго ранга, генерал-майор, полковник и подполковник. Интересно, а что бы они обсуждали, если бы я не приехал?". Ещё некоторое время поразмышляв над удачностью столь представительного собрания, он начал беседу:
— Так вот, господ, утром я приехал в Гельсингфорс и Абраам Петрович любезно согласился показать мне город. Я обратил внимание на то, сколько солдат и военных моряков праздно бродит по улицам.
— Хм, — Теслеев нахмурился и склонил голову на бок, — Не могу быть уверен, что правильно понимаю вас.
— Я поясню. Русских солдат в городе не заметно, военные моряки вполне часто встречаются и достаточно много финских стрелков. Это положение дел меня не устраивает. Я полагаю нужным принять меры к нахождению на улицах города русских солдат и легионеров. После размещения здесь легионного гарнизона данное обстоятельство является важным для интересов службы. При этом я полагаю необходимым упорядочить нахождение в городе нижних чинов армии и флота, для лучшего поддержания порядка.
— Я по-прежнему вас не понимаю, — ещё сильней нахмурился Теслеев, — о каком интересе службы вы говорите?
— Необходимо чтобы нижние чины легиона имели возможность достаточно свободно быть в городе. Это важно с точки зрения особенностей службы легионного гарнизона. При этом такое положение не должно быть исключительным из других русских солдат.
— Хм, по просьбам обывателей праздное шатание по городу солдат было ограничено, — высказал озабоченность генерал-майор Сутгоф , — Александр Петрович, в отличии от чинов морского ведомства оказался более чуток к сложностям нашей работы. Полагаю, если снова разрешить солдатам хождение по городу, новые притеснения обывателей неминуемы.
— Полагаю, необходимым упорядочить нахождение нижних чинов в городе, — уточнил великий князь. — Особая роль в этом должна принадлежать именно комендантскому управлению. Я предлагаю ввести правило, что нахождение в городе вне несения службы для нижних чинов допустимо только при наличии у них особого увольнительного жетона, который они должны размещать на груди на видимом месте. Жетоны эти должны выдаваться командирам полков, гарнизонов и экипажей в комендантском управлении. Тем самым вы, Николай Иванович сможете влиять на число нижних чинов, праздно находящихся в городе. Командиры подразделений смогут награждать таким правом выхода в город прилежных солдат и наказывать провинившихся лишением оного. Правило необходимо распространить на все армейские, флотские, легионные и гвардейские части, находящиеся в городе. На жетоне должно быть два номера. Первый должен обозначать полк, батальон, гарнизон или экипаж, под которым они числятся в особом комендантском журнале. В этом журнале учитывается количество жетонов, выданных в каждую часть. По второму можно узнать в журнале части имя солдата. В случае обид, причинённых обывателям, они всегда смогут запомнить номер жетона и сообщить его в комендантское управление. И этот солдат больше никогда не получит увольнительного жетона. А чтобы нижние чины не нарушали установленного порядка, по городу необходимо пустить патрули. Понимаю, что комендантское управление не имеет должного количества людей. Потому предлагаю, что все армейские и флотские части должны предоставлять некоторое количество нижних чинов и офицеров для патрулей. При этом сами патрули должны быть смешанными, то есть состоящими из чинов разных частей, дабы уменьшить вероятность сговора.
— Гм, — Сутгоф задумчиво почесал подбородок, — Изготовление жетонов потребует денег...
— Что ж, придётся мне выделить на это должную сумму, — пожал плечами великий князь.
— Позвольте господа, — решил вставить своё слово подполковник Вульфферт, — от лица жандармской службы, я хочу поддержать предложение Его Императорского Высочества. Жандармерия весьма заинтересована в таком порядке. Более того, полагаю, что в некотором виде он должен быть распространён и на обер-офицеров. Хотя, несомненно, не столь строго как для нижних чинов. Хочу напомнить, господа, сколько неприятных воспоминаний связано с непристойным поведением обер-офицеров, находящихся в пьяном виде. Также полагаю, что местная полиция будет рада, если для пресечения всевозможных неприятностей, связанных с армейскими и флотскими чинами, появится комендантский патруль. Поскольку сейчас, особенно при непристойном поведении обер-офицера, ленсманы оказываются в весьма щекотливом положении.
— Вы правы, городские власти будут рады, — кивнул Теслеев. — Здесь есть над чем подумать. Я рад, что Александр Николаевич навестил нас сегодня.
20 февраля 1829, Гельсингфорс
* * *
В полдень, освободившись от написания очередного эссе, великий князь вышел на гарнизонную спортивную площадку. Это было время ежедневной гимнастики, при нахождении в столице часто заменяемой фехтованием, а в дороге, превращаемой в небольшую разминку. Саша, учитывая свой возраст, избегал тренировок с тяжестями, ограничиваясь своим весом. Вот и теперь, сняв шинель и оставшись в одной рубахе, Саша принялся разогревать себя. Минут через пятнадцать он зацепился за перекладину. Подтянулся семь раз, спрыгнул и побежал по утоптанной дорожке вокруг гарнизонного укрепления. Прикинув, что пробежал около версты, вернулся на площадку. Снова повиснув, принялся делать махи ногами. В это время он пожалел об отсутствии шведской стенки и пришёл к выводу о необходимости расширить упражнения для солдат. Попробовал выйти силой, что чуть было не получилось. После небольшого отдыха сделал подъём переворотом и перешёл к горизонтальной лестнице. После неё оставил силовые упражнения и уделил немного времени растяжке. Начав чувствовать холод скинул рубаху, обтёрся снегом и одев на голый торс шинель поспешил в дом.
— Сейчас, поедим, — напомнил своему воспитателю великий князь, — и в университет. Через три часа там будет лекция по физике недавно принятого на службу магистра Нервандера. Я намерен её послушать. Я слышал, он был лучшим выпускником университета в двадцать седьмом году. Большой интерес вызывают его электрические эксперименты.
— Надеюсь, вы напишите мне свои впечатления от лекции, — ответил Мердер.
— Непременно, — кивнул великий князь, раздеваясь, чтобы омыться и переодеться в чистое.
Пройдя перекусить в офицерское собрание, они застали там Ратькова. Это было неожиданно, поскольку для обеда ещё было слишком рано, а первую половину дня генерал намерен был провести в городе, улаживая дела гарнизона.
— Вы уже вернулись Абраам Петрович? — поинтересовался великий князь.
— Да, удалось всё уладить быстро. Кроме того, я получил хороший совет по интересующему вас вопросу.
— А именно?
— Вы хотели посмотреть место для стоянки катеров возле Або. Мне предложили выбрать для стоянки один из Аландских островов. Тем самым стоянка окажется близко к пересечению всех возможных торговых и контрабандных путей.
— И конкретный остров посоветовали?
— Да, Кёкар. Поэтому вы можете сразу направиться туда, а Або посетить уже на обратном пути. Если остров вам не понравиться, то в Або вы сможете продолжить поиски.
— Благодарю.
* * *
В аудитории было человек тридцать слушателей. Отдельной, выделяющейся белыми мундирами, кучкой сидело шесть обер-офицеров легиона. Великий князь сел рядом с ними. Лектор самым видимым образом волновался, что вполне простительно молодому неопытному человеку. Свою лекцию он читал на французском, с заметным акцентом и запинками. Это его ещё больше смущало, и он машинально переходил на шведский. Офицеры легиона в своём большинстве по-шведски понимали скверно, но среди них был Ёнссон, который, не стесняясь, достаточно громко переводил на русский, что ему представлялось ценным. Из всего, что Саша услышал, у него создалось полное впечатление об отсутствии у преподавателя внятного представления о предмете. Поручив Ёнссону конспектирование лекций, Саша целиком погрузился в созерцание происходящего шоу.
Благодаря студенческим мундирам, введённым по указанию канцлера, не сложно было определить, что лишь одиннадцать человек из присутствующих были студентами. Остальные оказались вольными слушателями. Студенты откровенно скучали, позволяя себе перешёптываться. Вольные слушатели также не были напряжены от любопытства. Лекция явным образом не удавалась молодому магистру.
Но стоило лектору перейти от слов к демонстрации на стоящей рядом на столе опытной установке, он преобразился. Глаза перестали беспомощно скользить по аудитории. Лицо было сосредоточенным. Свои действия он пояснял короткими фразами твёрдым голосом. Саша не следил за сутью экспериментов, связанных с вращением намагниченной стрелки возле проводника с током. Его больше увлекало наблюдение за поведением лектора и слушателей, которые преобразились следом за преподавателем. Явное воплощение сухой теории в жизнь, являя некое чудо для обывателя, стряхнуло сон с аудитории. Один из вольнослушателей даже непроизвольно открыл рот наблюдая за магией влияния на стрелку невидимыми силами.
Из аудитории Саша вышел в приподнятом настроении и с улыбкой поинтересовался у своих офицеров:
— Так что, господа, кто-нибудь из вас видит пользу для службы в прослушанной лекции?
Офицеры смущённо молчали.
— Вот представьте господа, как удивительно то, что стрелка поворачивается когда рядом в проводнике проходит электрический ток. А представьте, что ток будет весьма сильным. А стрелка повернувшись, освободит подпружиненный боёк, который может ударить по скорострельной трубочке. И вот, вы под мостом размещаете пороховую мину, устанавливаете такой взрыватель и тянете от него провода в укромное место. А когда противник выходит на мост, пускаете по проводам ток. Как вам? Конечно, для этого предлагаемую магистром Нервандером установку необходимо сильно доработать. Но я уже сейчас вижу в ней большой интерес для службы. И вам, господа, рекомендую всегда помнить, что всякий физический эксперимент может оказаться полезен в военном деле.
— Ваше Императорское Высочество, прапорщик третьего ранга Мещерский, дозвольте возразить.
— Ха, с радостью дозволяю, — широко улыбнулся великий князь.
— Ваше Императорское Высочество, дело электрическое весьма запутано. Я думаю, ещё не скоро оно найдёт своё воплощение в армии. А вот прослушав курс механики, я нахожусь в твёрдом убеждении, что он может быть полезен даже унтерам. Столько мыслей рождает по поводу возможных усовершенствований и гарнизонного укрепления, и обоза, и самой жизни...
— Прекрасно, буду ждать от вас усовершенствований в легионный быт. Не так давно совещание в Вильманстранде рассматривало предложения по улучшениям. Вознаграждение по принятым предложениям достигало трёхсот рублей. И я рад платить такие деньги.
8 марта 1829, Санкт-Петербург
* * *
За большим столом для просмотра чертежей собрались все руководители опытного завода. Впервые на таком совещании присутствовал только Грейсон, с разбора его дел великий князь и начал совещание:
— Начнём с ваших дел Карл Карлович. Рассказывайте, установили ли оборудование, готов ли механический цех, в наличии ли материалы и инструменты для его работы?
— Да, Ваше Имп... — Встал с места Грейсон, но великий князь жестом остановил его.
— Мы здесь о деле говорим, за этим столом допустимо возражать и спорить. Меня же здесь можно именовать Александр Николаевич и говорить сидя. Главное, чтобы слова были по существу.
— Слушаюсь, — Грейсон сел. — Цех почти полностью наполнен станками и людьми и готов к работе. Как и было намечено, по левой стене размещены станки, предполагаемые для строительства сельских машин. Эта часть выполнена полностью. Привод от машины на левую сторону проведён. Помня о вашем желании иметь к лету косилки и жатки. Работа по их изготовлению уже началась. Весь необходимый материал для вашего заказа есть. Моих людей достаточно для изготовления, но я взял пять человек и трёх мальчишек для научения. Они понадобятся, когда заработает правая сторона, предназначенная для выделки оружия. Эта часть не совсем готова. Шпалерные станки пока не построены. Токарный станок пока один и качество его недостаточно. У меня есть предложение по совершенствованию, но я ещё не оформил их в качестве доклада, чтобы представить вашему вниманию.
— Сколько вам потребуется времени для доклада? — поинтересовался великий князь.
— Через четыре дня будет готов.
— Хорошо. Как вы полагаете, к маю вы сможете подготовить правую сторону цеха в соответствии с планом?
— Уверен, что смогу. Но обращаю внимание, что мы ещё не получили четыре пуда бадаевской стали для изготовления инструмента. Мы ждём его в конце марта, но всё может случиться. Я хотел просить вашего разрешения на закупку шведской стали, если потребуется
— Пока я не даю такого согласия. Возможно, я посчитаю приемлемым задержать готовность цеха. Надеюсь, это не скажется на работах по сельским машинам.
— Для вашего заказа мне представляется достаточным перевезённого с моими станками инструмента.
— Прекрасно, что ещё можете сказать?
— Мне представляется, что мощности паровой машины не хватит на все цеха. Я слышал, что вы собираетесь ставить отдельную машину для литейного и прокатного цеха, но... даже только для механического цеха... при одновременной работе всех запланированных станков... усилия может не хватить. Я не могу быть уверен, но...
— Всему своё время, — видя затруднения Грейсона в формулировке мысли, вмешался великий князь. — Я полагаю, что нашему заводу предстоит постоянно увеличивать число паровых машин и их мощность. Поэтому при планировании необходимо сразу предвидеть грядущие изменения. Этой весной необходимо поставить паровую машину для прокатного цеха и специального молота. Потом, очевидно ещё одна потребуется для усовершенствованных кузнечного и медно-плющильного. Затем потребуется привод для донно-углубительных и погрузочных работ. Напоминаю, что заводу предстоит получать металл с Кончезёрского чугунолитейного. Перегрузка барж руками весьма затруднительна. При этом литейный цех в его изначальном виде заводу не нужен и может быть упразднён. Старую машину также придётся со временем поменять. Да и сам механический цех следует считать временным. Сейчас мы освоим цементное литьё и появятся все поводы для перестройки цеха. Что с цементом?
— Печь стоит на временной платформе, — ответил Кларк. — весной земля осядет потому мы не решились ставить её на прочное основание. Но печь есть и вот результат.
Кларк нагнулся и, немного покопавшись в принесённом дерюжном мешке, достал светло-серый кирпич.
— Это цементная смесь по следующему рецепту: одна часть жженой глины, три вырытого песку, полторы выжженной извести.
— Вы уверены в этой рецептуре?
— Никакой уверенности нет, но поученный камень весьма твёрд.
— До схода снега достаточно времени. Пробуйте разные составы. К концу марта мы должны иметь состав, в котором могли бы быть хоть сколько-то уверены. Вы наделили людей на это дело? Дали ли им учеников?
— Этим заняты четыре рабочих, и к ним приставлено три отрока.
— Отроков мало.
— Сколько есть всех забрал Карл Карлович, для механического цеха, да ещё пятеро в прокатном.
— Возьмите отроковиц или соберите сирот по папертям. Если нужно содействие полицейских чинов я похлопочу. А солдат для поимки дадут казармы легиона из ракетного заведения. Кстати, что по заводской школе?
— Очень не хватает учителей, — ответил Москвитин, на которого помимо прочего было возложено обучение рабочих и детей, — я не успеваю выполнять всю работу. Обучение занимает столько времени, что его на изготовление чертежей, для чего вы, Александр Николаевич, наняли меня, совершенно не остаётся.
— Помощники с чертежами справляются?
— Нет, задержка в изготовлении шпалерных и токарных станков связанна именно с тем, что мои чертёжники не справляются. А о строительство прокатного цеха я ожидаю с содроганием. Я не готов к нему полностью. Нет ничего...
— Принято, — коротко отрезал великий князь. Я благодарю вас, Асклепиад Иосафович, за ваш самоотверженный труд. Матвей Егорович, нет ли у вас людей годных для обучения рабочих?
— К сожалению, Александр Николаевич, это не благодарный труд, на который я не могу рекомендовать человека. — ответил Кларк.
— Хорошо. Я займусь поиском учителей. Асклепиад Иосафович, готовьтесь передать дело обучения детей и рабочих, не из чертёжной мастерской, новому человеку. И приступайте к созданию чертежей прокатного стана и молота. Они важнее шпалерного станка.
— Тогда, — пожал плечами Москвитин, — к середине апреля чертежи для цеха будут готовы.
— Делайте.
— Вы хотели усовершенствовать медно-плющильный цех, — напомнил Кларк.
— Подождёт, — отрезал великий князь, позже пояснил: — Асклепий Иосафович занят. Другого годного чертёжника у нас нет. Без чертежей никакое усовершенствование цеха невозможно. Найдите людей, если сможете. А я предложу станок для медленного выдавливания из меди готовых изделий. Сейчас же ни о каких усовершенствованиях не можно и мечтать.
— Что ж, для ваших нововведений у меня есть ещё одна... вещь, — Кларк снова зарылся в мешок и достал оттуда кусок трубы и, улыбнувшись, спросил — Как вы полагаете откуда это?
Перед великим князем лежал кусок трубы, скрученный в два оборота из медного пропаянного по стыкам листа. Длина отрезка была около тридцати сантиметров. Великий князь взял его в руки заглянул внутрь, поколупал слой глины и улыбнулся.
— Ха, Это труба от парового котла с Александровского завода. Я угадал?
— Точно. В трубах стали появляться свищи, — пояснил Кларк. — Сначала их просто меняли и запаивали, но потом обратили внимание на налёт внутри труб. Полагаю эти отложения из воды и есть причина того, что паровая машина сейчас на моём заводе не работает. А я так хотел перевести на неё все цеха.
— Вы не испугали меня. Здесь мы предусмотрим защиту. Первое, это необходимо использовать только испарённую воду. Второе, нужно поставить два котла, чтоб при поломке первого пар выдавал второй. Третье нужно существенно изменить соединение труб. Для опытного завода котёл я полагаю создать немного иным.
— Это прекрасно, Александр Николаевич, — улыбнулся Кларк, — но не кажется ли вам, что затруднения, вызываемые паровыми машинами, не стоят тех преимуществ.
— Пока для них есть топливо, а я намерен топить котлы гатчинским торфом, паровые машины незаменимы ничем. Их надлежит совершенствовать. Строить запасные котлы и цилиндры. Готовиться к срочному ремонту. Но заменить их невозможно. Именно благодаря им опытный завод сможет выпускать оружия в год больше, чем Сестрорецкий и Тульский вместе взятые.
10 марта 1829, Санкт-Петербург
*.*.*
Великий князь отложил перо и блаженно откинувшись на спинку стула отодвинул от себя бумагу.
— Никогда не думал об этом Карл Карлович, но постоянное рукописание начинает меня раздражать, — обратился он к Мердеру. — У меня такое ощущение, что я напрасно трачу своё время на эти эссе. Государь, движимый отцовской заботой, несомненно, читает их, но мне нужно большее.
— В ы закончили ваше эссе о стрелковой академии? — уточнил Мердер.
— Закончил, но не ожидаю от него никакого эффекта. Очевидно, после того как вы передадите его государю мне надлежит встретиться с ним и убедить в необходимости создания академии.
— Вы полагаете это настолько важным, что готовы злоупотребить своим положением сына и понудить государя думать об этом чуть более нежели как о всевозможных прожектах мечтателей, подающихся на высочайшее имя не иссякающим потоком.
— Есть дела, которые невозможно откладывать. Бывает, что новый плуг не важен. С новой винтовкой можно повременить тем более, но создание людей, годных для несения службы не может ждать, накопление знаний позволяющих нести службу надлежаще также ждать не может. Академия, это основа будущего исполнения службы, она ждать не может.
— Так ли это, — улыбнулся Мердер. — Созданная академия не даст на следующий день ожидаемого. Потребуется год, два или десяток. А раз так, то можно и повременить месяц или полгода с её учреждением?
— Нет, это невозможно. Действительно не следует ожидать от академии невообразимых улучшений в тот же год, но чем дольше российская корона затягивает с основанием этого учреждения, тем сильнее она отстанет от других государств в будущем. Каждый год, пропущенный сейчас, через десять лет обернётся двумя, двадцать — четырьмя, а через тридцать десятком лет отставания от соседей.
— Это возможно, — кивнул Мердер, — если подобная академия есть у всех других государей.
— Отнюдь, — великий князь протестующе махнул рукой, — В других государствах значимы иные обстоятельства. Например, во многих европейских государствах подобные изыскания могут производиться частной инициативой. Россия же не имеет подобной роскоши, и кроме воли императора ничто другое не способно к такому. Государь основа всем началам. Иного не дано... А что человек от Голенищева-Кутузова здесь? Время аудиенции близится.
— Уже десять минут как ожидает.
— Не нужно томить людей сверх необходимого. Я готов его принять. Распорядитесь.
Через пару минут в офицерское собрание ракетного заведения вошёл не высокий молодой человек с немного южно-славянскими чертами лица. Впрочем, его южность умело скрывалась кучерявой причёской с хохолком и баками, шёлковым галстуком и сюртуком английского сукна по последней моде. Однако фрикативное "Г" выдало малоросса сразу. Молодой человек изволил представиться:
— Ваше Императорское Величество, к вашим услугам, Гоголь, Николай Васильевич, дворянин Полтавской губернии.
— Вы ищете службу? — упростил ритуал великий князь.
— Да, Ваше Императорское Высочество. Почту за счастье служить вам...
— Не мне, а государю Российскому, — скоропалительно прервал его Великий князь. — Владеете ли грамотой? Какими ещё навыками могущими быть полезными для дела обладаете?
— Грамотен, — Кивнул молодой человек, — имею познания в географии, истории, литературе, философии, не чужд математики, физики,...
— Хорошо — прервал великий князь, — а в практических делах или ремёслах?
— Э-э-э, вполне сносно владею портняжным ремеслом
— В состоянии ли вы сшить мундир легионера Великого князя Финляндского?
— Я не знаком с ним, но полагаю, что это не вызовет затруднений.
— Допустим, а как в литературном деле? Готовы ли вы писать статьи для нужд журнала?
— Извините...
— Минутку, — великий князь мотнул головой. — Хочу, чтобы вы поняли сразу. Я намерен дать вам службу. Сейчас я имею потребность в учителе для детей и взрослых работников опытного завода. Сейчас нести эту службу некому. Но, помимо этого я имею ещё многие другие потребности. Мне необходимы литераторы для написания статей в Легионный листок, нужны портные и вообще толковые люди почти во всех областях. И чтобы дать вам надлежащую службу мне необходимо представлять ваши способности и наклонности наиболее полно. Так вы готовы проявить себя на литературном поприще?
— Я бы с радостью, но подозреваю, что вы не станете платить мне достаточно большого жалования за литературные труды.
— Если Вы готовы учить грамоте рабочих и детей моего опытного завода, то я готов положить вам жалование в четыреста рублей при полном пансионе. Это означает, что жить вам предлагается на квартире при школе и мундир и еда вам будет так же обеспечена. Так, что своё жалование вы сможете тратить на свои удовольствия. Если вы готовы писать для легионного листка, то я, прежде чем дать вам постоянное жалование, положу разовое вознаграждение за статьи. За первую сто рублей, за вторую, третью и четвёртую по пятьдесят. А далее оценив вашу работу, я смогу заключить о возможностях использовать вас как литератора. Впрочем, хлеб литератора труден.
— Но именно этим и прекрасен, — внезапно дополнил великого князя Гоголь.
— Вы правы. Если вы пойдёте по этому пути, вам придётся не мало попутешествовать, чтобы посмотреть на людей, прежде чем писать о них. А стало быть, вам не удастся совмещать это с учительством. Но для первых шагов я подберу вам вопросы, на которые вы сможете найти ответы поблизости.
— Я боюсь показаться непонятливым... — мотнул головой Гоголь.
— Мне не сложно пояснить. Ваши статьи я намерен публиковать в Легионном листке. Разумеется, для этого не сгодятся рассказы о деревенском быте. Но вполне уместны повествования о быте легионном. Для первой такой статьи я предлагаю вам посетить ракетное заведение и рекрутское депо легиона. Понаблюдать за здешней жизнью и живописать её. И такой рассказ вполне будет уместен в легионном листке. Вы ведь способны к наблюдениям за людьми и описанию их в литературном виде?
— Я готов попробовать, но затрудняюсь твёрдо обещать.
— Я так и думал, — великий князь улыбнулся, — потому и предлагаю вам должность учителя и предоставляю возможность попробовать себя в Легионном листке. А время покажет на что вы способны. Так вы согласны?
— Да.
— Прекрасно, тогда завтра к восьми часам вам предстоит явиться на опытный завод к господину Москвину. Он введёт вас в тонкости учительского дела. А я распоряжусь, чтобы вам подготовили квартиру. Думаю, завтра вы уже сможете переехать. Что же касается литературы, подождём, пока вы освоитесь на новом месте.
14 марта 1829, Гатчина
* * *
Съезжий дом располагался примерно в десяти минутах неспешной ходьбы от дворца. Достаточно было выйти из дворцового парка и пересечь Большой проспект. К одиннадцати великий князь навестил полицмейстера Гатчины.
— Здравия желаю, Ваше Императорское Высочество! — широко улыбаясь демонстративно вытянулся в струнку Петров.
— Здравствуйте Андрей Петрович. Вот решил навестить вас, справится как обстоят дела, послушать ваши жалобы.
— Никаких жалоб, Ваше Императорское Высочество.
— Вот как, мои комиссары не требуют вашего участия?
— От чего же, — Петров слегка покраснел, — требуют. За прошедший месяц двенадцать раз просили у меня людей. Я не отказывал, хотя испытываю большие затруднения в людях.
— Вот об этом я и хотел поговорить. Может, стоит изменить несение службы?
— В моём распоряжении два частных комиссара, на которых находится всё делопроизводство, и полицейская команда из вахмистра и трёх унтер-офицеров, в подчинении которых двенадцать рядовых. Они несут службу при четырёх будках. Это кроме пожарной команды.
— А какое жалование получают ваши полицейские?
— Рядовые по тридцать шесть рублей в год, унтера — пятьдесят семь, вахмистр — сто, частные комиссары — сто тридцать.
— Не много. Добавим, — уверенно кивнул великий князь, — но порядок службы необходимо поменять. Я озабочусь тем, чтобы вам поступили необходимые суммы, вы же будете воплощать мой план.
— Я слушаю.
— Нужно избавиться от будок. В городе около трёх тысяч жителей. Полагаю достаточным разделить его на три участка-околотка и назначить туда по околоточному надзирателю. Этот чин должен будет внимательно следить за жизнью околотка и знать о нуждах и наклонностях его обывателей. Для несения службы в каждом околотке необходимо построить для надзирателя квартиру. В ней же он будет принимать обывателей, обращающихся к полиции. Над тремя околоточными назначить участкового надзирателя. Остальных же служащих полиции распределим на околотки по всему гатчинскому уделу. Полагаю, таких получится около шести, над ними поставим два участковых. Остальные чины будут заниматься разбором жалоб, дознанием и сыском. Так же, для нужд объезда города и удела я введу конные разъезды, попросив участия в этом кирасирского полка. Тридцати всадников должно быть достаточно. Жалование полицейским чинам я подниму, ибо работа их требует внимания и житейской мудрости. Надеюсь, что моя щедрость отвратит их от поборов с обывателей. Вот так я вижу новый порядок.
— Хм, — Петров почесал подбородок, — не знаю даже за что взяться. Дело новое и сложное. Боюсь, как бы не пострадала служба...
— Мне это понятно. Для начала надо определить людей по их местам. Обращаю ваше внимание, что околоточный должен отмечать в бумагах всё важное, что происходит в околотке. Кто на ком женился, кто подался на заработки, кто вернулся, кто с кем блядует, кто чем торгует, всё. А стало быть, он должен владеть грамотой. Я понимаю, что ваши подчинённые не могут этим похвастать, но я распоряжусь, и учителя сиротского дома найдут время, чтобы обучить их. Но люди нужны толковые. Потом, вам следует разбить удел на участки, чтобы число обывателей было примерно одно, и жили они кучно. Возможно, для не городских околотков стоит больше обращать внимание на удалённость деревень. Ведь околоточному придётся обходить их не раз и не два и к делам каждого двора проявлять интерес. После этого, вам необходимо найти квартиры для поселения околоточных. Если это затруднительно, то нужно построить им дома. Деньги запросите у Штенгера, я оставлю распоряжение.
— Разрешите выполнять? — улыбнувшись, вытянулся смирно Петров.
— Выполняйте, — кивнул великий князь. — Я завтра в Павловск. Девятнадцатого жду от вас подробного отчёта о ходе переустройства полиции. В нём же можете отметить ожидающиеся сложности и убытки. А чтобы у вас было над чем подумать, ознакомьтесь с моим виденьем работы полиции.
Великий князь открыл принесённую с собой папку для бумаг и, немного поискав, отобрал с десяток исписанных листов и протянул Петрову, добавив:
— Надеюсь, это поможет вам понять мои ожидания. И ещё, Андрей Петрович, если вы будете иметь свои соображения, направленные на пользу делу, я буду вам признателен, если вы выскажете их. Даже если они будут несовместны с моим, ребяческим, представлением, что я изложил на этих листах. Я готов уступить, для пользы дела.
Оставив полицмейстера в очевидной растерянности, великий князь быстро вернулся в парк и вскоре вышел к кирасирским казармам, что стояли напротив дворца. Ему предстояло огорошить полковника Жадовского тем, что его кирасиры более не будут кирасирами. На удивление, полковник воспринял новости спокойно. Он взял предложенный к изучению проект и холодно спросил:
— Надеюсь Его Императорское Величество благосклонно отнесётся к моему прошению об отставке, если я не смогу осуществить требуемых изменений.
— Полагаю, он будет огорчён, — кивнул великий князь. — А я прямо сейчас прошу вас скрепить сердце, воспринять грядущее как благо и принять живейшее участие в его наступлении. Сейчас, когда в лице гатчинского и павловского полков зарождается новая лейб-гвардия, всякий дельный командир на особом счету. Вы мои потешные полки. И я не столько приказываю вам, сколько прошу помощи. Ваш опыт и знания необходимы мне. Я написал проект преобразований, но жду от вас не простого выполнения. Подскажите мне как лучше свершить задуманное. Помогите мне убрать из него невыполнимое или нежелательное. Встаньте рядом со мной перед лицом предстоящих трудностей.
— Хм, не могли бы вы, Ваше Императорское Высочество, пояснить, какой службы в ждёте от полка?
— Извольте. Полк должен стать боевым авангардом армии. Его основным делом должно стать занятие соответствующих его силам укреплений и городков и удержание их до прихода основных сил. Либо в качестве арьергарда, он должен удерживать противника.
— А в случае великой войны, когда авангард состоит из армейских корпусов и дивизий, — усмехнулся Жадовский, — быть авангардом авангарда?
— Именно так.
— Но не более ли это свойственно гусарам. Неужели вы побоялись тронуть красные доломаны?
— Я не имел возможности просить государя об этом. Но неужели вы хотели бы уступить им место в атаке впереди своего полка?
— Я прочитаю ваш проект и вынесу своё суждение, — улыбнулся полковник. — Однако если он будет вам не угодно, то я готов оставить полк.
— Прекрасно. В свою очередь я обещаю внимательно выслушать вас и принять то, что пойдёт на пользу службе.
15 марта 1829, Гатчина
* * *
По дороге в Павловск великий князь решил свернуть на торфопредприятие.
Пока земля ещё не очистилась от снега и льда в полной мере, основной работой для поредевшего числа заключённых было строительство складов, бараков и изготовление поддонов для торфяных брикетов. Великий князь наблюдал за неспешным копошением десяти рабочих на стройке, в ожидании реакции местного начальства. Первым, буквально спустя минуту, появился Грудов. Он, как начальник местной внутренней охраны, раньше всех узнал о приезде начальства. Сейчас, когда посты легионеров стояли скорее для порядка, Грудов, с отобранными под свою руку детинами, держал рабочих в полном повиновении. Минут десять потребовалось чтобы собрать возле себя остальных: управляющего предприятием Евдокимова, бухгалтера Бакера, командира стрелков Сурина. Последним появился Овцин. Мастер-самоучка выглядел трезвым.
— Господа, я заехал справиться о ваших планах. Весна уже пришла. Дмитрий Пантелеймонович? — великий князь приступил к вопросам.
— Ваше Императорское Высочество, — бодро начал Грудов, — Алексей Фёдорович поставил бараки для новых работников. А мы с Павлом Афанасьевичем уже решили как мы, на манер прошлого года, наберём бродяг на площадях Павловска и Гатчины. Требуется только лишь ваше одобрение и указание для полицмейстера.
— Одобряю. Но этих людей будет мало. Если у Павла Петровича всё получится с планом дороги до столицы, то в первых месяцах лета нужно будет начинать строительство. Оно потребует много людей. Подумайте, где их набрать. А ещё, Дмитрий Пантелеймонович, вам следует озаботиться и набрать себе больше молодцов.
— У меня есть мысль, Ваше Императорское Высочество, — тут же ответил Грудов, — дозвольте съездить в столицу, среди старых знакомцев я наберу достаточно людей. Если нужно, даже сотню наберу.
— Полагаю, пока хватит и двух десятков, но не расстроюсь, если будет три. Я не намерен увеличивать число стрелков. И хотел бы в будущем и вовсе избавить их от этой службы. Будет прекрасно, если сейчас вы наберёте два десятка, а ещё сотню, когда начнётся строительство дороги.
— Будет сделано.
— Иван Иванович, — великий князь обратился к доморощенному химику, — Вы поправили печь?
— В полном соответствии с вашими пожеланиями. Печь работает прекрасно. Хотя сейчас из-за общего недостатка торфа я не загружаю её.
— Отлично. Как показала себя перегонная колонна для дёгтя? Всё ли получилось.
— Да, Я разделяю на четыре составляющих. Дегтярная смола, масло, уксус и газ. Всё удаётся отделить и собрать по сосудам.
— Прекрасно. Пока собирайте у себя на складе. Весной смолу отдадите Павлу Петровичу для смазки паровозов. Газ растворяйте в чистой испаренной воде. Эту дегтярную воду и уксус держать в стекле. По накоплении в достаточном количестве отправить в ракетное заведение. Ну, а с маслом вы знаете что делать. Ямы для выдерживания брёвен готовы?
— Облицовка высохнет через две недели, если будет достаточно сухо.
— Вы её обожгли?
— Мы навели глазурь, но, предполагаю, всё же требуется время. И масла пока ещё недостаточно для заполнения даже одной ямы.
— Вижу у вас дела идут хорошо. Пропитанные брёвна понадобятся для строительства Павла Петровича. К тому времени вы должны набрать масла. Надеюсь, Веддер изготовит бутыли для сбора составляющих в нужном числе. Алексей Фёдорович, как обстоит дело со складами?
— Поставили уже восемнадцать. Через месяц будет стоять ещё десять.
— Прекрасно. В этом году нам нужно достаточно места для хранения торфа, чтобы в следующую зиму не сидеть без дела. И готовьтесь к строительству дороги. Павел Афанасьевич, как ваши стрелки?
— Ваше Императорское Высочество, — Сурин был слегка смущён, — вам должно быть известно, что мой взвод не имеет постоянного состава. Я получаю нерадивых рекрутов из ракетного и привожу их в соответствие с требованиями службы. В итоге стрелков то недостаточно, то избыток. Единственно дознаватели полагают своё пребывание здесь крайне полезным для научения. Во взводе их сейчас целых двенадцать человек, они шныряют по городу, выискивая интересное для себя. В их работу я не вмешиваюсь, но, надеюсь, их доклады вас радуют.
— Хе, — усмехнулся великий князь, — передайте командиру группы дознания я жду его в Павловске в ближайшие дни. Пусть доложит мне подробно о своих успехах. Ну и самое главное, Давид Иосифович, как дела с деньгами.
— Несомненно, Ваше Императорское Высочество, мы не ожидали окупить затраты от всей стройки за этот год, — Бакер стоял, сцепив руки на чуть выдающемся вперёд животе, — но доходы радуют. Катание на паровозе пользуется успехом. Ради этого к нам приезжают из столицы...
— Минуту, — прервал бухгалтера великий князь, — Павел Афанасьевич, вы помните о моём нежелании видеть иностранных подданых возле моей дороге?
— Не волнуйтесь, Ваше Императорское Высочество, дознаватели следят за этими людьми. Не дале как неделю назад одного любознательного иностранца они выпроводили из Гатчины. Я не даю им для такого дела стрелков, но молодцы Дмитрия Пантелеймоновича всегда с охоткой готовы намять бока кому-нибудь.
— Главное, не перестарайтесь, — усмехнулся великий князь. — Продолжайте Давид Иосифович.
— Так вот, билетов мы продаём изрядно. Более того, мы договорились с извозчиками и купцами. Мы поучаствовали в создании заведений для публики и придерживаемся определённого расписания движения поезда. Это само по себе приносит нам четыреста пятьдесят рублей добровольных пожертвований за месяц. Всего же, за вычетом расходов, в кои я добавляю номинальную стоимость топлива и воды, месячный доход дороги составляет в среднем семьсот восемьдесят два рубля пятьдесят копеек с полушкой. Выплаты вкладчикам также учтены и откладываются отдельно.
— Это даже лучше, чем я ожидал. Если строительство до столицы отнимет у меня ещё тысяч четыреста, то можно ожидать, что прибыль только от дороги возрастёт втрое. Что ж, давайте посмотрим склады. Ведите Алексей Фёдорович. А вы Давид Иосифович расскажите о продаже торфа. Понимаю, что этот год был неудачный. Мы ничего не успели, но всё же.
16 марта 1829, Павловск
* * *
Великий князь с интересом изучал первый отчёт комиссии народного благоденствия, когда Мердер сообщил, что комиссар Трепов просит его принять. Когда Трепов вошёл и собрался было говорить, великий князь прервал его:
— А я, как раз, читаю отчёты. До вашего пока не дошёл, но вы, очевидно, хотите что-то доложить особым порядком?
— М-м-м, — комиссар запнулся, очевидно подбирая слова, — Да, Ваше Императорское Высочество.
— Присаживайтесь, — указал великий князь на стул возле своего рабочего стола.
— Хм, Я помню напутствие Вашего Императорского Высочества. Нашим заботам вверено крестьянство и бедные обыватели. Тем не менее, я не могу удержаться, чтобы не донести до вас о бедственном положении одной особы дворянского происхождения. Если Вашему Императорскому Высочество не угодно это слушать...
— Ах, оставьте, — великий князь пренебрежительно махнул рукой. — Ближе к делу.
— Я намерен просить вас проявить участие к вдове лейтенанта Евагренкова и его дочери. Они владеют по истине крошечным поместьем и совсем запутались в долгах.
— Сколько лет вдове и дочери?
— Хм, я не могу быть уверенным, — Трепов покраснел. — У женщин не принято спрашивать. На вид коло тридцати пяти и шестнадцати.
— М-м, — великий князь покачал головой, — образованы? Какие манеры?
— Вполне могут поддержать беседу. Харитина Герасимовна, вдова, вполне привычна к обществу жён флотских офицеров. Ольга Николаевна же ещё слишком юна.
— Хорошо, я готов принять их.
— Когда?
— А они в Павловске сейчас?
— Да.
— Я готов буду принять их завтра в пять.
— Благодарю.
— Можете идти, — отпустил комиссара великий князь, и добавил — Вы, Фёдор Фёдорович поняли суть доверенного вам дела и поступили правильно.
Когда за Треповым закрылись двери великий князь постоял некоторое время задумчиво глядя в стену. Затем мотнул головой, отбрасывая разные мысли и повернулся к своему столу.
"... впереди ещё целый день различной писанины. Нужно напоследок пробежать глазами и подправить положение для Павловского полка. Впрочем, это предосторожность. А ещё Жомени ждёт эссе о аванпостах. Для Канкрина пора закончить свои соображения о сути денег. Но, отчёты важнее всего. Ведь нужно составить заключение, прежде чем отправлять всё отцу..."
Вздохнув, Саша пробежал глазами список подлежащих выполнению задач на двух больших листах, вывешенный Мердером на видном для воспитанника месте, и поспешил вернуться к отчётам.
17 марта 1829, Павловск
* * *
— Прошу любить и жаловать, Вельяшев Лев Ефимович, — великий князь представил подполковнику Мандерштерну своего управляющего делами. — В моё отсутствие он будет, помимо прочего, вести дела об обустройстве павловского на новом месте. По всякой надобности можете смело к нему обращаться.
— К вашим услугам, — наклоном головы Вельяшев обозначил своё почтение.
Мандерштерн ответил поклоном, и они направились обходить казармы третьего батальона. Пока это были наспех выстроенные деревянные бараки.
— Уже разместились, молодцы, — похвалил великий князь, — теперь два главных дела осталось. Отстроить хорошие бараки для всего полка. Как обстоят дела у архитектора?
— Василий Алексеевич уже представил проект, он у меня в кабинете.
— Мои пожелания учтены?
— Я готов вам представить проект немедля.
— Август Егорович, — великий князь нахмурился, — я передал вам и архитектору Глинке свои пожелания. И вам и ему были даны письменные пояснения о причинах моих желаний, для того чтобы вы могли понять их суть и воплотить надлежаще. Теперь давайте подумаем. Если я посмотрю проект и останусь довольным, то потрачу своё время зря. Если я увижу, что мои пожелания не выполнены, это значит, что вы и господин Глинка не вполне понимаете язык, на котором вам даны указания. Впрочем, возможно, вам что-то непонятно. Что непонятно? Что выходящие на улицу стены не должны иметь окон на высоте менее полутора саженей? Что из каждого помещения казармы, предназначенного для сна солдат, можно было бы выйти двумя путями? Что каждый такой путь не должен быть уже сажени? Или может, что все выходы из зданий должны быть направленны во внутренний двор? Я даже примерное положение казарм нарисовал. Прошу вас, Август Егорович, избавьте меня от излишних деталей. Я уже всё сказал, что хотел, и полагаюсь на вашу добросовестность в исполнении. Остальное извольте решить сами вместе с господином Глинкой. Цвет стен вы можете выбрать без моего участия.
— Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество, — коротко ответил подполковник. — Однако, мои решения могут привести к излишней трате денег, ваших денег.
— Я надеюсь на вашу добросовестность. Если деньги будут потрачены на красивую лепнину в офицерском собрании, я буду раздосадован и впредь доверять вам не буду. Но если они потрачены на дело, приносящее пользу полку, то я буду рад таким тратам. Например, не думали ли вы как сделать в офицерском собрании разбирательство учений и всякие штабные игры более удобными. Вот о таком думайте, и если ваши решения будут продиктованы здравым смыслом и пользой для полка, я буду считать вас человеком, которому можно поручить любое сложное дело. Даже, — великий князь поднял указательный палец, привлекая внимание, — Даже, если окажется, что вы ошиблись, или если я буду с вами не согласен. Действуйте в интересах полка, и вам нечего будет бояться. Впрочем, если перед вами будет сложный выбор, я всегда буду готов вас выслушать. Но изучать проекты казарм и сам вникать во все тонкости строительства казарм я не могу. Действуйте сами, а за деньгами обращайтесь ко Льву Ефимовичу.
— Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество.
— А теперь второй наиважнейший вопрос: учебный батальон. Как вам уже известно, полк должен состоять из четырёх батальонов. Трёх штурмовых и одного учебного. Ваш, третий батальон, также становится штурмовым, но необходимо обучить солдат новому делу. Для этого, не откладывая, нужно собрать учебный батальон уменьшенного состава и начать переводить через него солдат. У вас есть с этим сложности?
— Есть, Ваше Императорское Высочество. В полку недостаёт офицеров: сапёров и артиллеристов.
— А ещё гранатомётчиков, — добавил великий князь. — Я уже распорядился. Гранатомётчика в учебный батальон направят из легиона, артиллеристов даст Михайловское училище, сапёра временно получим из лейб-гвардии сапёрного батальона. Этот человек участвовал в штурме Варны и был ранен, но в скорости оправится и прибудет в полк. А ещё вы получите из легиона офицера для обучения стрелков. Вам же предстоит подготовить классы и полигон для обучения.
— Это уже сделано. Деревянные классы поставлены, земля огорожена для возбранения проникновения зевак. Сейчас там строят по вашим эскизам... тренажёры, — Подполковник запнулся на последнем слове.
— Вот это сейчас и посмотрим, — кивнул великий князь, — дело для вас новое, не привычное. Есть смысл посмотреть.
* * *
После обеда Мердер дремал в кресле, а великий князь и Вельяшев, разложив на столе план Павловска, неспешно обсуждали планы по застройке. Время неспешно тянулось, стрелки приближались к пяти часам.
-... А вот здесь, рядом с павловским, нужно разместить казарму, конюшню и манеж для учебной роты гатчинских кирасир, — великий князь пальцем обвёл место на плане. — Мне не составит труда убедить павловцев принимать в своей кузнице и шорной мастерской кирасир, впрочем...
Он замер, раздумывая об общей жизни учебной роты и учебного батальона павловцев.
— Ваше высочество, — прервал его Вельяшев, — А что, если сразу сделать общее депо для всех: и павловцев, и гатчинцев. А впоследствии и рекрутское депо из ракетного заведения перевести сюда. Пусть это общее училище готовит солдат и для легиона, и для обоих полков.
— Хм, интересная мысль, — великий князь принялся поглаживать подбородок, — В этом есть некоторый смысл. Не будет необходимости в содержании многих учителей и тренеров, можно использовать одни на всех тренажёры... Давайте попробуем. Спасибо вам, Лев Ефимович, за подсказанную идею.
— Рад быть полезным, ваше высочество.
Часы пробили пять, и ровно в этот момент вошёл слуга и доложил, что к наследнику престола прибыли госпожа Евагренкова Харитина Герасимовна с дочерью. Великий князь распорядился их немедленно пригласить и попросил Вельяшева выйти в соседнюю комнату.
В столовую, в которой находился великий князь, вошли две дамы. Молоденькая лет шестнадцати девушка следовала за пожилой твёрдо державшейся дамой. Великий князь встал, приветствуя вошедших.
— Ваше Императорское Высочество, — отчётливо и спокойным голосом произнесла пожилая дама, сделав реверанс, синхронно повторённый дочерью, — Благодарю вас, что уделили мне время, несмотря на свою занятость.
Она взглядом указала на план Павловска развёрнутый на обеденном столе. После кивка великого князя дама выпрямилась и продолжила:
— Обещаю быть не слишком назойливой, — лёгкая улыбка коснулась её губ, — надеюсь, вы проявите участие к судьбе моей дочери.
Она сделала полуоборот к молодой девушке и склонила голову. Дочь сделала книксен. Мать повернулась обратно и продолжила:
— Ольга Николаевна молода и образована. У неё впереди, моими молитвами, долгая жизнь. Потому я прошу вас стать для неё опорой хотя бы на некоторое время.
Дамы ещё раз сделали книксен, обозначая, что великому князю настало время отвечать.
— Сударыни, — улыбнулся великий князь, — я рад, что вы подарили мне возможность совершить благородное деяние. Прежде чем решить, чем именно я могу быть вам полезен, мне необходимо подробнее узнать о ваших обстоятельствах. Я понимаю, что это весьма долгий разговор и прошу вас присесть.
Великий князь указал на стул возле стола со словами: "Харитина Герасимовна". Затем на стул у стены: "Ольга Николаевна". Дамы сели. Следом сел и великий князь. Мердер либо спал, либо делал вид. что спит и никак не отреагировал на появление гостей.
-Прошу вас, Харитина Герасимовна, расскажите о вашей семье, о погибшем муже, о том, как вы попали в столь тяжёлое положение. Обо всём, я внимательно слушаю.
— М-х, — дама явно несколько растерялась и шумно выдохнула, но тут же собралась с силами: — Моя девичья фамилия Гущина. Мой отец, Герасим Васильевич Гущин служил в чине коллежского асессора в министерстве просвещения. У меня был старший брат Василий Герасимович Гущин. По достижению возраста он поступил на службу в егерский полк...
— Вам сколько лет? — влез своим вопросом великий князь.
— Тридцать девять, я девяностого года рождения. Ольга Николаевна тринадцатого года, — сразу ответила Евагренкова. — В одиннадцатом году я вышла замуж за будущего лейтенанта Балтийского флота Николая Васильевича Евагренкова. Отец мой умер ранее, и замуж меня выдавал старший брат, который унаследовал деревню Малиновку, небольшое имение возле Тосны. К несчастью, в четырнадцатом году мой брат погиб. Он переезжал Тосну, лошади понесли, повозка опрокинулась, и его придавило. Около месяца он пролежал в постели пока не умер, оставив мне Малиновку с её тринадцатью душами обоих полов и двумястами девяноста девятью десятинами земли и долгами. Муж мой к тому времени уже болел чахоткой, но не оставлял службы, ибо жалование было почти единственным нашим доходом. В шестнадцатом году он умер, и я с дочерью осталась одна. Единственный родной человек, это брат мужа, Евагренков Василий Васильевич, но он не имеет возможности в обход своей семьи выделять мне содержание. Он, хоть и владеет домом на Итальянской, вынужден его сдавать под склады. Сам же с семьёй ютится в двух комнатках на верхнем этаже. Он служит в департаменте имуществ в чине коллежского асессора. Я, одинокая вдова, постаралась сделать всё возможное, чтобы дать дочери должное воспитание. В отсутствии приданного это единственное, что поможет ей обрести свое место...
Помещица сначала говорила спокойно, ровно держа спину и поджав руки с веером к груди. Но заговорив о смерти брата, руки до того бывшие в покое пришли в движение. Пальцы стали теребить зажатый в них веер. Великий князь слушал её немного отстранённо, без стеснений разглядывая Ольгу Николаевну. Девушка была весьма привлекательна. Рост около ста шестидесяти сантиметров. Округлое чистое, без каких-либо прыщиков, лицо без излишков косметики, в которой молодость совершенно не нуждалась. Саше никогда не нравились женщины, у которых на лице были какие-нибудь прыщики или рытвины. Единственным исключением он полагал веснушки, дающие их рыжеволосым носительницам дополнительный шарм. Оленька была брюнеткой, из-под её локонов серебром поблёскивало единственное украшение, миниатюрные серьги. Большие карие глаза, казалось бы, занимали половину лица, делая незаметным маленький тонкогубый рот. Несмотря на то, что её предложили сесть напротив, Оленька присела на край стула чуть-чуть вполоборота. Тонкий курносый нос не выделялся на лице особо, но девушка явно намерено демонстрировала свой, несомненно, более выигрышный чем фас, профиль. Кроме того, такое положение позволило продемонстрировать аршин, который, очевидно, был ею проглочен в детстве. И хотя она время от времени поворачивала или наклоняла голову, тело было недвижимо. Руки, аккуратно спущенные на колени, не скрывали приличных размеров груди, которая плавно поднималась и опускалась, рождая в Саше своеобразные мысли. Впрочем, уже были в ходу накладные элементы увеличивающие объёмы, потому не стоило торопиться с выводами. Немного отставленная в сторону правая ножка демонстрировала сапожок размера, наверное, тридцатого. Тряхнув головой, Саша сбросил с себя чары и вернул своё внимание к Харитине Герасимовне.
Вдова, несомненно, была матерью своей дочери. Разве только нос был прямой, очевидно свой носик Оленька унаследовала от отца. Совершенно не сложно было понять Евагренкова, взявшего эту бесприданницу в жёны. Молодость ушла, но вдова выглядела весьма свежо. И если дочь была одета в скромное закрытое платье, то Харитина Герасимовна в полном соответствии со светской модой демонстрировала покатость плеч и наличие груди. Благо ей было, что показать.
Поймав себя на желании рассмотреть нательный крестик вдовы, нырнувший в ложбинку между грудей, Саша прервал помещицу:
— Так какой сейчас на вас долг?
— Тридцать две тысячи пятьсот рублей, — нервно перебирая пальцами, сообщила Евагренкова.
— Вы хорошо умеете писать и считать?
— Да.
— А ваша дочь?
— Да.
— Тогда сейчас я дам бумагу и перо. Садитесь удобнее, вы будите писать.
Великий князь встал, достал из секретера писчие принадлежности и положил перед вдовой.
— Готовы? Пишите. Его Императорское Высочество Наследник и Великий Князь Александр Николаевич предложил мне, Евагренковой Харитине Герасимовне уступить ему своё имение Малиновка вместе со всеми долговыми обязательствами в размере тридцати двух тысяч пятисот рублей. Точка. Дабы не оставить меня и мою дочь без средств к существованию, он предложил мне службу личного секретаря при своей особе. Точка. Он кладёт мне жалование в одну тысячу рублей в год при полном пансионе. Точка. А теперь прошу сесть сюда Ольгу Николаевну и продолжить писать.
Великий князь подождал, пока девушка удобнее устроится.
— Пишите. Ольге Николаевне он предложил службу воспитателя для детей на его опытном заводе. Точка. Он положил за эту службу жалование двести рублей в год при полном пансионе. Если служба будет исполняться надлежащим образом, жалование Ольги Николаевны и Харитины Герасимовны будет увеличено через полгода вдвое. Точка. Всё, дайте прочитать.
Великий князь пробежал глазами текст и удовлетворённо кивнул.
— Что ж, меня устраивает. Как не сложно догадаться, — он продемонстрировал текст на бумаге, — я предлагаю вам поступить ко мне на службу.
Вдова склонила голову на бок, оценивающе глядя на великого князя. Тем временем он продолжал:
— Служба будет иметь свои особенности. Вам, Харитина Герасимовна, придётся сопровождать меня повсеместно. Потому я обязуюсь обеспечить вас и жильём, и едой не хуже, чем себя. Вы будете записывать и передавать исполнителям мои поручении, напоминать мне о неоконченных делах и намеченных встречах. Вы будите моей живой записной книжкой. К сожалению, Ольге Николаевне придётся жить отдельно. Она будет находиться под моей защитой, и вы сможете видеться, когда я буду навещать опытный завод. А я это делаю весьма часто. На заводе при школе ей будет предоставлена квартира и еда. Ей предстоит обучать и наблюдать за детьми моих рабочих в возрасте до шести лет. Помогать в этом деле ей будут две старые сиделки. Основная же забота Ольги Николаевны будет заключаться в наблюдении за детьми и выявлении их способностей для дальнейшего использования на их службе. Получаемое жалование она сможет тратить на своё удовольствие. Разумеется, вам потребуется время, чтобы обдумать моё предложение. Я уезжаю в столицу девятнадцатого. Полагаю, к этому времени вы всё решите.
— Мы согласны, — коротко ответила вдова.
— Хорошо, одну минуту.
Великий князь встал и вышел в соседнюю комнату. Вскоре он вернулся в сопровождении Вельяшева.
— Разрешите представить, Вельяшев Лев Ефимович, мой поверенный в делах в Гатчинском и Павловском уделах. Евагренкова Харитина Герасимовна, мой личный секретарь. Евагренкова Ольга Николаевна воспитатель школы опытного завода. Прошу вас Лев Ефимович оформить необходимые бумаги для того, чтобы поместье Харитины Герасимовны присоединить к моим уделам. Также необходимо выплатить её долги, она вам отдельно укажет кредиторов. И ещё выдаёте ей сегодня двести рублей.
— Хм, слушаюсь.
— Харитина Герасимовна, помогите Льву Ефимовичу выполнить моё поручение. Также я даю вам несколько дней на приведение других ваших дел в порядок. А двадцать второго числа я жду вас и вашу дочь в Санкт-Петербурге на опытном заводе и с того дня вы приступите к исполнению своей должности.
— Слушаюсь, — вдова кивнула и встала.
— Все можете быть свободны, — жестом пригласил их к выходу великий князь.
Мердер кашлянул и поднялся с кресла, стоило ему остаться с воспитанником наедине.
21 марта 1829, Санкт-Петербург
* * *
Государь стоял на набережной у ворот Летнего сада и наблюдал, как Нева уносила в залив льдины. Из-за тёплой весны река несколько дней назад вскрылась и ледоход был в самом разгаре. Река очищалась от своего льда, а время для прохода ладожского ещё не наступило. Более глубокая и холодная Ладога обычно отдавала свой лёд чуть позже.
Наследник престола быстрым шагом спешил нагнать отца.
— Ты задержался, — не отвлекаясь от созерцания ледохода, отметил очевидное Николай Павлович.
— Виноват, — с трудом сдерживая сбившееся дыхание, ответил Саша.
— В таком волнении тебе в сад нельзя идти, ты всех весенних пташек распугаешь. Слышишь, как щебечут.
Николай Павлович поднял вверх два пальца призывая прислушаться. Действительно пригретые мартовским солнцем птички неугомонно призывали лето. А прислушавшись чуть лучше Саша смог различить и детский смех, доносящийся из глубин сада.
— Я могу здесь отдышаться.
— Вот и славно. Подыши. Смотри, как красиво.
— Да, — кивнул Саша, — надеюсь, мои отчёты уже прочитаны. Я не всё там изложил.
— Ты о еретиках? — спросил Николай Павлович, — Я не понял, почему ты не передал их полиции. Им место в Сибири.
— Я не хотел торопиться. Сначала нужно получить высочайшее одобрение на создание фонда народного благоденствия. А уже потом, хватать еретиков и передавать их имущество в этот фонд. А тем временем я указал дознавателям выявить всех, чтобы никто не скрылся.
— Осмотрительность похвальна, — улыбнулся Николай Павлович, — А если я не дам благоволение?
— Тогда накопленное трудом имущество будет разбазарено. Ваше величество, крестьяне нуждаются в кассе взаимопомощи. Чтобы им было где занять немного денег, взять на время плуг или лошадь или посевное зерно. Без такой кассы мы толкаем их в лапы ростовщиков. И даже тех же еретиков. Вы же читали само сообщение, взятые в долг деньги вынудили честного христианина примкнуть к еретикам. Конечно, можно сказать, что вера его была недостаточно крепка. Но если есть возможность избавить людей от таких испытаний...
— Ха-ха, — рассмеялся Николай Павлович. — Уговорил. А самих значит на строительство дороги хочешь определить.
— Если на такое будет ваша воля, — Саша , тут же поднял руку, как бы останавливая кого-то, — там ещё важный вопрос...
— Я помню, — перебил император, — указ о порядке реквизиции и компенсации я утром подписал. Пусть Мельников передаст в мою канцелярию свои земельные съёмки.
— Я укажу ему.
— Пойдём в сад, — приказал император.
Аллеи Летнего сада уже были свободны от снега. Тот тонкий слой, что не могли убрать люди, выплавляло солнце, разогревая песчаный просев покрытия тропинок. Дорожки имели ярко выраженную линзовидную форму, потому та вода, что не могла впитаться уходила к газонам. Только на поворотах и перекрёстках можно было заметить лужи, с которыми неустанно боролись смотрители сада.
Дойдя до шкиперской площадки, великий князь увидел трёх девочек и двух мальчиков лет одиннадцати, игравших в саду в догонялки. Император тоже залюбовался детьми. Гувернантка, следящая за этими резвящимися барчуками, сделала реверанс и уже приготовилась одёрнуть детишек, но государь жестом остановил её.
— Не кажется ли тебе, Саша, что Семён Алексеевич может посчитать унизительным, что его заменили женщиной, — Николай Павлович широко улыбался.
— Полагаю, мало кому будет унизительно, если его дело сочтут таким важным, что перепоручат княгине Екатерине Романовне Дашковой. Харитина Герасимовна может оказаться не хуже её по своим талантам. Но с отъездом Семёна Алексеевича я ощутил всю порочность поручения многих дел одному человеку. Я лишился и воспитателя, и учителя польского, и начальника канцелярии, и управляющего делами опытного завода и личного секретаря. Это чрезмерно.
— Что ж, я не возражаю, но не кажется ли тебе, что тридцать тысяч, это не менее чрезмерно.
— Если она окажется дельным человеком, я не пожалею ещё тридцати. Толковые люди стоят денег.
— Ха, — усмехнулся Николай Павлович, — пойдём дальше.
Они свернули в сторону Лебяжьей канавки. Некоторое время шли молча, пока государь, наслаждавшийся звуками природы, не решил продолжить беседу:
— А я намерен тебе отказать.
— В чём?
— В учреждении в Выборге стрелковой академии.
— В чём ошибка?
— Только в том, что это уже есть и другого не надобно.
— Что есть?
— Военно-учёный комитет есть. И его заботой является изучение нового оружия. Есть артиллерийское училище, дяди твоего Михаила Павловича, в нём прилежно изучают и опробывают всякие новшества, как в артиллерии, так и в стрелковом деле. Да, ты сам на полигоне ракетного заведения этого училища являл мне свои винтовки. В твоём нововведении я не вижу необходимости.
— Получается, я был не понят. Что ж, скверно Василий Андреевич обучил меня русскому языку. Суть стрелковой академии не в том, чтобы опробовать новое оружие, пусть даже пушки. И не в том, чтобы изучать его. А в том, чтобы придумывать новое оружие.
— Ты видишь в этом большую разницу, за которую нужно платить деньги? — государь остановился возле парковой скамейки и присел, приглашая сына сесть рядом.
— Огромную и именно за неё и стоит платить деньги, — Саша сел к отцу в пол оборота, и взволновано продолжил: — Вот, я придумал пули и винтовки. А не было бы меня, кто придумал бы это оружие для русской короны. А ведь чтобы придумать не потребовались ни знания многие, ни опыт. Наблюдательность, умение сопоставить одно с другим. В европейских государствах этим занят каждый крестьянин или мастеровой. Они придумывают и пробуют заработать на этом. В их странах, где полно богатых людей, раздолье для таких изобретателей. На всякое предложение находится покупатель. У нас же страна большая, но люди в ней бедны. Здесь для получения годного результата, нужна сильная центральная власть, которая соберёт необходимое с необъятных просторов и вложит его в конкретное дело. В таких условиях, только казна достаточно богата, чтобы покупать. В таких условиях, изобретателей много быть не может. А тем немногим не получится многое изобрести. Мы обречены плестись за Европой и перенимать у неё новинки. Но для России есть другой путь. И он при всех кажущихся трудностях сулит значительно больше, чем европейский.
— Я слушаю.
— Необходимо не дожидаться пока какой-нибудь удачливый человек случайно придумает новое и предложит казне, а наметить план желательных изменений, собрать людей, чтобы они, прикладывая все усилия, создавали новое. То, которое уже потом будет опробовано артиллерийским училищем, изучено учёным комитетом. Это решение может показаться необычным, но учёные в своих лабораториях именно так находят свои открытия. Они ставят перед собой цель и пробуют её достичь. Нам людям далёким от науки может казаться что всё происходит иначе. Ньютону падает яблоко на голову и вот, он придумал свой закон. Но это почти всегда не более чем красивая сказка. За каждым открытием стоит целенаправленный поиск. И так не только за открытием, но и за изобретением. Когда для крепостных ружей мне потребовалась сталь, я обратился к Бадаеву. А заодно я узнал, как он изобрёл свой способ получения стали. Сколько безуспешных опытов провёл, сколько времени и сил потратил. Если же казна поможет таким людям, то результаты будут удивительные. А в военном деле и вовсе не может быть иного способа. Поскольку офицеры несут другую службу и не могут позволить себе многочисленных опытов вне её.
— Раньше обходилось.
— Несомненно, вот только, с каждым годом в Европе находят и воплощают в дело всё больше и больше новинок. Всё больше и больше. А у нас, как раньше. И если ничего не изменить, то однажды окажется, что мы чем-то похожи на американских дикарей, на землю которых пришли белые колонисты. Боевитые, но беспомощные перед новыми пушками и винтовками.
— Не хорошо, — Николай Павлович погрозил сыну пальцем, и тот покраснел, — но я тебя услышал. И всё же ты хочешь чересчур многого, я не могу согласиться.
— Возможно, но тогда надеюсь, что Ваше Императорское Величество, дозволит создать в артиллерийском училище отделение. Пусть даже малочисленное. Ученики которого будут заняты именно изобретением нового оружия.
— Отделение? — переспросил Николай Павлович, затем потёр подбородок. — Если Михаил будет столь любезен и отдаст тебе на растерзание несколько человек.
— Я готов просить его. Пусть даже это будет выглядеть как детская шалость.
— А это она и есть, ха-ха, — Николай Павлович громко рассмеялся, распугивая птиц.
— В таком случае, — Саша вскочил, картинно топнул ножкой и визгливым голосом с имитацией всхлипов затребовал: — Я хочу! Сделай! Сделай сейчас же!
Это породило дополнительный взрыв хохота у отца. Он встал прижал сына к груди, принялся гладить по голове и давясь от смеха приговаривал:
— Ну, будет тебе. Будет. Будет.
Боясь переиграть, Саша мгновенно успокоился. И дальнейшее обсуждение павловского и гатчинского полков они провели, мирно сидя на скамейке под щебет весенних птичек.
22 марта 1829, Санкт-Петербург
* * *
— Вы уже разместились в квартире? — спросил великий князь у Ольги Николаевны.
— Да, Ваше Императорское Высочество.
— Всё удобно?
— Да, благодарю.
— С детьми познакомились?
— Да.
— Получили необходимые инструкции от Асклепиада Иосафовича? Обсудили обучение с Николаем Васильевичем?
— Пока нет. Асклепиад Иосафович собирался вечером быть и всё мне указать.
— Хорошо, тогда последнее, что надлежит учесть и вам, Харитина Герасимовна, — повернулся великий князь к своему секретарю. — Хочу предупредить вас о необходимости ставить интересы службы превыше личных. При этом надлежит помнить, вы мои люди. Вы исполняете мою службу и находитесь под моей защитой. Всякие попытки запугать вас, обязать долгами, осквернить наветами это покушение на меня. И терпеть подобное я не собираюсь. Вы, Ольга Николаевна, весьма молоды и иногда вам может показаться, что обязующие вас люди требуют просто особой службы. Умейте говорить им нет. Я назначил вам службу, и я буду обязать вас другой, если посчитаю нужным. Ваше дело обучать детей. Вне службы вы можете заниматься чем-нибудь другим, на своё усмотрение. Это понятно.
— Да.
— Что ж, на этом вы, Ольга Николаевна можете быть свободны. А нас с Харитиной Герасимовной ждут дела, — великий князь подал сигнал, и вездесущий Чернявский сделав несколько шагов протянул секретарю огромную метр на метр папку и небольшой деревянный планшет. — Харитина Герасимовна, в папке мои эскизы, а планшет вам для записей, у него внутри под кожаным клапаном карандаш и бумага. Вы должны быть готовы делать записи. И хочу отметить небольшую особенность службы. Мне часто приходится бывать как в местах присутственных и светских, так и возле заводских печей. Мундир позволяет мне выглядеть везде уместным. Я не намерен предписывать вам особый мундир, но обращаю ваше внимание, вам так же предстоит всюду бывать, а времени переодеться не будет. Вам следует придумать себе такое платье, чтобы оно было не только приятным глазу, но и удобным. Также возможно придётся много ходить. Обувь должна быть удобной. У вас, несомненно, будет время чтобы всё продумать, но я вам советую не откладывать на долго. Скоро нам и вовсе предстоит путешествие в Польшу, а затем в Пруссию. Вам следует быть готовой. А теперь поспешим, нас ждут.
* * *
В чертёжной мастерской уже собрались Кларк, Москвин, Грейсон и Мердер. Великий князь стремительно вошёл в помещение и решительным шагом направился к столу:
— Здравствуйте господа, прошу любить и жаловать мой личный секретарь Евагренкова Харитина Герасимовна.
Он плюхнулся на стул и дождавшись, когда все поздороваются и рассядутся, продолжил:
— Итак, господа, весна пришла. Время энергичных действий наступило. Напомню главные задачи. Необходимо отдать в Батово сельские машины, Лодейное поле ждёт шпангоуты для первого катера. Далее, следует отлить основание под паровую машину, прокатный цех, молот. Летом нужно будет ставить паровую машину и молот. После них стан. Тем временем, нужно заготовить и отправить в Кончезёрск цемент в достаточном количестве для отливки оснований под домну, выжигатель и прокатный стан. Государь дозволил мне построить железную дорогу из Гатчины, понадобится от Александровского завода около восьмидесяти вёрст рельс, — здесь великий князь заметил, что новый секретарь что-то отмечает на планшете. — С чего начнём?
— Предлагаю, с дел Карла Карловича, — ответил Кларк, посмотрев на Грейсона.
— Сельский инструмент отправим на следующей неделе в Батово, — Начал перечислять механик. — Следующей заботой стал заказ от ракетного заведения. Вам наверно известно, что они пробуют новые лафеты для батальонных гранатомётов. Обратились к нам на завод с просьбой сделать несколько железных изделий. Это займёт пару дней, после приступим к изготовлению шпангоутов для верфи. Должны отдать их к концу мая. Но мы сможем на месяц раньше.
— Не сможете, — поправил великий князь, — строительство паровой машины, молота и прокатного стана без вас не обойдётся. Матвей Егорович, когда будут готовы основания?
— Снег на площадках уже сошёл, но земля мёрзлая. Я не предлагаю отогревать её кострами, потому что через месяц после заливки основания будут готовы, а машины ещё нет. По ним ещё даже не готовы чертежи. Тем более, что вы намеревались дать новые эскизы. Учитывая что изготовление чертежей займёт не меньше месяца. Основания вполне могут подождать. Воспользуемся временем и поставим новую печь для обжига извести. Это особенно важно, так как вы хотите отправить цемент в Кончезёрск. Нынешняя печь не сможет дать столько.
— Хорошо. Сделайте сначала новую печь для обжига. А эскизы я вам привёз. Харитина Герасимовна, достаньте, — великий князь тут же обратился к Москвину: — Вас, Асклепиад Иосафович, от школьных дел я освободил. Как вам молодые учителя?
Москвин внезапно покраснел, но быстро овладел собой.
— Благодарю. Николай Васильевич весьма образованный знающий в истории человек. Из него выйдет хороший педагог. Что же до Ольги Николаевны, то я в своих суждениях хотел бы подождать. Теперь я готов заняться чертежами по-настоящему. И так, что это?
— Эскиз парового котла. С него предстоит начать строительство раньше остальных, — ответил великий князь, оглядывая первый эскиз, — Здесь отмечены предполагаемые размеры и общее расположение частей. Но начать я хотел бы с другого листа.
Он достал третий лист из стопки и уложил его на столе предварительно сдвинув эскиз в сторону, так чтобы можно было видеть два листа одновременно.
— Это схема движения воды и пара. Мною внесено несколько изменений в конструкцию, стоящую на Александровском. Как показал опыт, для котла с заполненными водой трубами крайне важно соблюдать чистоту воды и постоянно производить чистку труб. В связи с этим, я предлагаю следующие решения, — великий князь вооружился деревянной указкой и принялся пояснять, — Вот это, приёмный фильтр для воды. На эскизе он представлен в виде деревянной бочки, внутрь которой уложен войлок для отцеживания песка, ила и иного из невской воды. Фильтр устанавливается сразу поверх основного бака, объёмом в три бочки. Бак установлен по верхней части котла, чтобы вода могла самотёком изливаться через дыру возле дна в конденсатор пара. Последний представляет собой укреплённую под наклоном двустенную трубу. Вода из основного бака выталкивается вверх по внутренней трубе в испаритель. А между стенками пар из испарителя стекает вниз. Испаритель, это обёрнутый вокруг топочной чугунной трубы бак, дно его является чугунной крышкой топки. Вливающаяся в него из конденсатора подогретая вода закипает и испаряется. Пар уходит обратно в наружную рубашку конденсатора, где, отдав тепло поступающей воде, оседает на стенках и стекает. Осаждённая вода собирается и вместе с отработанным паром машин стекает в подготовитель. Подготовитель, это ещё один бак, кольцом окружающий испаритель. Из него подогретая вода через ещё один конденсатор, в котором внутренняя труба свёрнута петлёй, подаётся в нижние баки котла. В этот конденсатор подаётся пар, отработанный машиной. Эта усложнённая система позволит оставить всю накипь от воды в испарителе и уменьшить расход воды. Для возможности своевременной чистки предполагаю выполнить трубы котла прямыми, а баки котла собираемыми на болтах. Вот эскиз крепления.
Великий князь, порывшись в папке, достал эскиз котла, где укрупнённо было показано крепление труб котла к бакам при помощи фланцев, прижатых заклёпками по-горячему.
— Ого, — вырвалось из уст Кларка, — Это как разбирать?
— Для чистки, — уточнил великий князь — Открываются закрученные на болтах крышки баков и ёрш пропускается через трубы из одного бака в другой. Чистота проверяется на просвет. Для ремонта. Срезаются заклёпки, фланец подаётся вверх по трубе и позволяет вывести её из отверстия бака.
— Хорошо, а каково общее расположению? Где паровая машина? — поинтересовался Москвин.
— Вот общий эскиз, — великий князь достал ещё один лист. — Котёл. Слева от него сложен для высыхания торф. Справа подача воды. Прямо и чуть слева паровая машина, чуть справа молот. Их лучше поставить как можно ближе к котлу. Чем дальше от котла отходит пар тем он больше остывает и теряет давление. Стало быть, котёл должен непосредственно быть возле прокатного цеха. Иначе молот будет слишком далеко. А нам для раскатки труб необходимо получать от него горячие проколотые заготовки и подавать на валки.
— А по машине и молоту эскизы тоже готовы? — спросил Москвин.
— Да, — великий князь принялся доставать листы. — Пар от котла разделяется на двое. Первый рукав подаётся на два цилиндра соединённых общим валом, с которого снимается усилие на цех. Отработанный пар подаётся на третий цилиндр, с которого приводятся в движение насосы. После пар через насос выкачивается в конденсатор котла. Второй рукав подаётся на молот, который представляет собой аналогичный паровозному паровой цилиндр, к штоку поршня которого подсоединена баба молота.
— Что ж, при таком размещении, — почесал подбородок Кларк, — может быть устроено общее основание подо всё.
— Не согласен. Молот смущает меня, — вмешался Грейсон, — своими ударами он разобьёт общее основание его нужно ставить на отдельное.
— Согласен, — кивнул великий князь, — И ещё есть соображение, что отлить одно общее основание сложнее чем несколько мелких. Прокатный стан нуждается в том, чтобы основание под ним было протяжённым и ровным. Под него придётся постараться сделать большое основание, что не треснет со временем. Для остальных же частей можно обойтись малыми основаниями. Тем более, что под молот основание должно быть более высоким и глубже уходить в землю.
— Хм, интересно насколько, — почесал подбородок Кларк.
— Я полагаю углубить в землю на сажень и сделать основание немного пирамидой, — уточнил великий князь. Над землёй же, согласно эскизу, основание должно возвышаться на пол сажени. А когда вы собираетесь начать отливку основания под новую печь обжига?
— Полагаю, двадцать восьмого.
— Я буду, мне интересно, без меня не начинайте.
25 марта 1829, Санкт-Петербург
* * *
Не желая стеснять разросшееся рекрутское депо в ракетном заведении, размещением свой персоны и конвоя великий князь окончательно перебрался в Аничков, полагая, что дворец просто более функционален для его нужд. Теперь сидя в библиотеке дворца, он, чертыхаясь про себя, разбирался в чертежах Лодейнопольской верфи. Понять размеры шпангоутов для первого катера из этих чертежей можно было лишь приблизительно. Всё же деревянное строительство кораблей с подгонкой деталей по месту накладывала свой отпечаток на мастеров. Евагренкова что-то рисовала, устроившись в уголке возле витражного окна. Мердер замученный недомоганием дремал в кресле. В это время вошёл слуга и сообщил о приезде графа Нессельроде.
Поздоровавшись, Нессельроде положил на стол сброшюрованные листы и пояснил:
— Это проект серемониала для коронасии государя в Варшаве и на случай серемониального въезда в сей город. Вам следует изучить его, определить в нём своё место и место сопровошдающих вас. А далее следовать ему неукоснительно.
— Ещё только проект? — спросил великий князь.
— Да, государь шелает, чтобы сесаревич внёс свои правки.
— Хорошо, я изучу.
— А сейчас я полагаю необходимым немного рассказать вам об истории Сарства, чтобы вы могли соотнести её с серемониалом.
— С удовольствием послушаю, но надеюсь вы не станете углубляться в века более, чем это важно для дела.
— Несомненно. И начну я с правления вашей прабабушки Екатерины Великой. При ней польское государство прекратило своё существование, разделённое тремя империями. Последний польский король похоронен в Санкт-Петербурге. Польская корона была переплавлена прусским королём, а меч Щербец хранится у него в сокровищнице.
— Ха, как я понимаю, вы не случайно помянули корону. Очевидно, для церемонии выбраны другие, не польские регалии.
— Отчасти, — улыбнулся Нессельроде, — решено использовать меч Яна Третьего Собесского, корону Анны Иоановны, российские императорские скипетр и дершаву.
— Что ж, полагаю, это к лучшему, — кивнул наследник престола. — Православный царь не может короноваться по католическому обряду. Потому полностью придерживаться польских обычаев невозможно. Значит нужно создать новую традицию, взяв что-то из Польши, а что-то из России. Это разумно, правда не понятно стоит ли вообще короноваться. Ведь манифестом двадцать шестого года государь уже провозгласил себя польским королём без особых церемоний.
— Ваш отец чтит волю предыдущих монархов. Вашему дяде, Александру Павловичу, было угодно даровать Сарству Польскому, законоустановления. Статья сорок пятая Конститусионной Хартии декларирует обязанность наследующему престол короноваться Сарём Польским, по особому установленному высочайше обряду. Сейчас этот обряд создаётся волею государя.
— Да, — наследник престола почесал подбородок, — Александр Павлович, любил даровать всякие законоустановительные необычности. Вот и финляндцам даровал, и полякам. Хотя, с Финляндией всё понятно. В преддверии большой войны было необходимо задобрить финляндцев, столь мужественно бандитствующих на дорогах. Но в пятнадцатом году уже незачем было осторожничать. К чему такие сложности?
— Ту вам долшно понять, что создание этого сарства не есть исключительная самодершавная воля, а результат больших дипломатических... — Нессельроде замялся, подбирая слово.
— Торгов, — дополнил его наследник престола. — И что же Александр Павлович выторговал себе в обмен на хартию?
— В слишком грубо выразили мысль и потому она не точна. Это результат дипломатических компромиссов.
— Не вижу разницы. При компромиссе всякая сторона жертвует чем-то, чтобы что-то приобрести. Россия дала Польше хартию, что ценного получено взамен?
— Разниса в том, что компромисс создаёт ситуасию в равной степени выгодную или не выгодную сторонам и потому он не мошет рассматриваться как торговая сделка.
— Отчего же, если воспринять невыгоду, как обременение, то это та же торговля. Впрочем, если вы расскажете подробнее об обстоятельствах, возможно, я пойму.
— С удовольствием, тем более у нас уше была беседа о европейском консерте и сейчас мошем углубиться в то, как он возник, — дипломат откинулся в кресле, сложил руки на животе и заговорил: — Итак, наступил конес великой войны. Европейские дершавы собрались, чтобы обсудить будущий мир. К тому времени Россия обладала самой многочисленной и сильной армией. Её вклад в победу никто не смел поставить под сомнение, но государство было измотано войной. Города разрушены, поля заброшены. А огромную армию было невозмошно долгое время снабшать провиантом и огневым припасом. В России ходило огромное число поддельных ассигнасий, на дорогах и реках просветали грабежи. Государственная казна была не просто пуста, но и обременена зарубешными займами на восемьдесят три миллиона гульденов. Финансы находились в столь плачевном состоянии, что была допущена трёхгодичная просрочка по просентам, составившая со штрафами около восемнадсати миллионов гульденов. И в пятнадсатом году выплатить просенты такше было невозмошно.
— Вы хотите сказать, что не смотря на то, что мы были победителями, мы не могли продолжать войну, если бы это потребовалось. А стало быть, не могли диктовать свои условия.
— Нет, я хотел сказать иное. Если бы на нас тут ше напал ещё один враг, мы смогли бы противостоять ему. Но никакие выгоды от победы не могли бы перекрыть того ущерба, что принесла бы нам война. Поэтому мы не могли указывать другим государям, а вынушдены были договариваться о взаимных уступках. В этом и заключается искусство дипломатии.
— И каковы были эти уступки?
— Хоть Франсия и была чрезмерно истощена войной, и не ввергая её в вихрь новых революсий невозмошно было установить для неё контрибусию, все страны боялись, что она быстро оправится после войны и усилится чрезмерно. Потому от Франсии старались отторгнуть земли. В частности, Нидерланды шелали приобрести земли Бельгии и Люксембурга. Никто не мог допустить, чтобы это было бесплатное приобретение. Великобритания подершала Нидерланды, но получила за это Сейлон и другие замли. Дабы удовлетворить остальных, Британии пришлось отказаться от Ганновера в пользу Пруссии. А Пруссии с Австрией пришлось смириться не только с тем, что Россия оставила за собой Финляндию и Бессарабию, но с тем что Россия получила герсогство Варшавское, за вычетом некоторых земель. Но и русскому императору пришлось отказаться от части польских земель в пользу Пруссии и Австрии. Даже от тех земель, что не входили в герсогство. Такше другие государи были озабочены, чтобы Россия не усилилась чрезмерно и ограничение власти в виде конститусии и полное прощение поляков, воевавших в армии Наполеона, стали одним из уступок, предлошенных Александром Благословенным, с селью обретения этих земель. Государь наш в те годы был склонен к либерализму и предлшив эти условия смог демонстрировать не столь значительное усиление. Более того, он такше обещал публично присоединить к Сарству Польскому некоторые земли, не входившие в герсогство Варшавское, чем снискал лояльность польской знати. Оная хоть и не участвовала в конгрессе, но незримо присутствовала. Вот так в связи с обретением Польши, решился вопрос присоединением Саксонии к Пруссии, а Венеции к Австрии. А ещё и приобретение Нидерландами Бельгийских земель стало неотрывным от нашего приобретения.
— А как же решилось с просрочкой по займу? Он тоже связан?
— Не совсем. Ещё с четырнадцатого года мы искали способ перелошить долговое бремя на Британию или Голландию. Это несомненно влияло на переговоры на конгрессе, но непосредственно оно не обсушдалось и в резолюсию конгресса не вошло. Долг пусть и частично удалось перелошить, но это стало предметом других переговоров. Для погашения задолшенности по просентам, основная сумма долга была увеличена на восемнадцать миллионов гульденов, и весь долг составил сто один миллион. После чего Британия согласилась гасить четверть этого долга в обмен на более благие для британцев тамошенные ввозные тарифы. А Нидерландский монарх согласился гасить ещё четверть, за гарантию сохранения бельгийский земель под своей рукой.
— Ого, вот это ценное приобретение. С одной стороны, понятно теперь почему английские товары так легко проникают в Россию, с другой обещание в обмен на двадцать пять миллионов гульденов.
— Я должен охладить ваш пыл, мой юный друг. По условиям займа Россия должна была выплачивать ежегодно пять просентов на купоны и один просент для погашения основного долга. Все обязательства по выплатам по-прешнему лешат на России. Британия и Нидерланды просто согласились ешегодно передавать в нашу казну примерно по одному с четвертью миллиона гульденов в счёт уплаты просентов и по четверти миллиона в счёт уплаты основного долга.
— Если я правильно понял, то казна ежегодно получает от них три миллиона гульденов для погашения долга.
— Это не точная сумма, но вы поняли правильно.
— Стоит нам ужесточить тарифы для английских товаров, и мы тут же потеряем полтора миллиона гульденов в год. А сколько это в рублях?
— Полтора миллиона гульденов, это около миллиона рублей серебром.
— Теперь понятно, как сложно после такого решиться повысить пошлину на английский уголь. Придётся мне любить англичан и голландцев, как родных... за два миллиона серебром, — наследник престола усмехнулся. — А я подговариваю государя отдавить англичанам ноги в Персии. И в Америке... Я совсем забыл у вас поинтересоваться, как обстоят дела в Америке?
— Об этом мне пока не много известно. Надеюсь, вы уше знаете, что испанская корона выполнила все договорённости. Что ше до обстоятельств, то их мы скоро узнаем. Я ошидаю доклад в блишайшие дни. А в июне государь намерен торшественно вручить Волконскому Андрея Первозванного.
— Я жду этого с нетерпением.
28 марта 1829, Санкт-Петербург
* * *
Коляска миновала ворота завода и остановилась возле управления. Отдав Евагренковой недочитанные доклады, полученные утром с Балкан, великий князь выскочил на землю и поспешил напрямки по раскисшей весенней земле к месту котлована под печь. Сбоку стояла конструкция опалубки. У ямы стоял с десяток рабочих. Бабы составляли толпу зевак, наблюдая, как Грейсон ругает мужиков. Кларк меланхолично наблюдает за происходящим, опираясь на трость. Великого князя заметили сразу.
— Здравствуйте! Что тут? — великий князь встал на край ямы и чуть не упал вниз, но заботливые руки Чернявского удержали мальчишку.
— Вода Александр Николаевич, — коротко ответил Кларк. — Полагаю невозможным класть смесь прямо в воду.
— Какая глубина?
— Яма пол сажени. Воды на дне с пядь.
— Воду откачать. Углубить на фут. Насыпать песка на два фута. Положить поверх слой глины. Сколько времени уйдёт на подготовку?
— Около двух часов.
— Я буду у Москвина, позовите.
Великий князь поспешил к начальнику своего конструкторского бюро и застал его за работой.
— Здравствуйте, Асклепиад Иосафович! Над чем трудитесь?
— Здравствуйте Александр Николаевич, вот продумываю помпу для подкачки отработанного пара в конденсатор. Сам он обладает слишком малым давлением после третьего цилиндра чтобы идти самотёком через узость конденсатора. Более того мешает работе всей машины. Помпа же будет отбирать пар и создаст требуемое разряжение.
— Дайте взглянуть.
Великий князь склонился над чертежом. Затем взял чистый лист и карандаш.
— Предлагаю, применить принципиально другую систему, на основе архимедова винта. Мы получаем с цилиндра через шатун и колесо вращающее усилие. Полагаю разумным использовать его, сняв с привода ремнём. Тогда активный элемент превратиться во вращающийся винт, лопастями которого поступающий по боковому патрубку пар будет проталкиваться вперёд в отводящий патрубок. Вот так... Если у вас есть сомнения можно изготовить бумажную модель. Конечно, относительно поршневого насоса появляется дополнительный элемент для вращения, но зато с цилиндра можно будет без затруднений снять усилие и на другие устройства. Например, на водяной насос для подачи воды в котёл или ...
Великий князь задумался.
— А если вы хотите поставить обычную помпу, то сделайте её сразу на несколько цилиндров, работающих в разной фазе. можно штоки поршней соединить общим коромыслом, качающимся вокруг центра. Как-то так... Но для нашего случая архимедов винт я полагаю предпочтительнее. Не нужно клапанов и скользящих по цилиндру поршней. И усилий больших с привода снимать не придётся. Если бы нам требовалось закачивать воду в котёл, находящийся под давлением, то поршневая помпа была бы незаменима. Но здесь нам просто нужно забрать отработанный пар и придать ему некое ускорение в направлении конденсатора.
— Да это интересно, — Кивнул Москвин.
— А чем занимаются ваши люди? — великий князь кивнул на четырёх чертёжников стоящих у своих кульманов.
— Они делают детали по моему сборочному чертежу парового котла.
— Я посмотрю.
Спустя три часа великий князь наблюдал как рабочие замешивали цементный раствор в корытах и сливали его в стоящую на глиняном основании опалубку.
— Парусина готова, чтобы накрыть основание от дождя? — поинтересовался он у Кларка.
— Да.
— Тогда, через две недели посмотрим на результат.
30 марта 1829, Санкт-Петербург
* * *
Император навестил наследника в Аничковом дворце. Он жестом попросил Евагренкову и Мердера оставить его одного с сыном.
— Ты решил одобрить найм легионеров из местных балканских крестьян? — спросил, а может быть подвёл итог Николай Павлович.
— Именно так. Во-первых. я посчитал нужным поощрить поиск решения моими офицерами. Во-вторых, легиону действительно не важно кого они наберут: турок, болгар, сербов или валахов. В-третьих, пленных офицеров уже собрали и дата выхода обоза в Санкт-Петербург назначена. Затягивать выход бессмысленно, а набрать добровольцев в легион крайне желательно до отправления. Если пытаться набрать только из пленных, то обоз пойдёт пустой. А рекруты помогут охранять пленных.
— Пусть будет так, но я зашёл за другим. Пораздумав над твоей просьбой об основании фонда благоденствия, нахожу я в нём совершенную никчёмность. Фонд сей может быть приспособлен для накопления, но управление разнородными имуществами неизбежно приведёт к хаосу.
— Я согласен. Но фонд подразумевается мной как киль, на основу которого должны шпангоутами встать другие учреждения. В развитие фонда я полагаю потом учредить и ссудные магазины, и народный банк, и ссудную кассу, и депо с сельским инструментом и многое другое.
— Но ты не показал мне всего корабельного набора, а без этого я своего благословения дать не могу. Невозможно строить, как пойдёт, чёткий план надлежит иметь при закладке первого камня.
— Виноват, мне следовало предоставил весь свой план на утверждение. Я готов исправиться.
— Сколько времени тебе потребуется?
— Всё готово, — кивнул великий князь и позвал: — Харитина Герасимовна!
Евагренкова тотчас же вошла.
— Что угодно, Вашему Императорскому Высочеству?
— В моей спальне в секретере возьмите эссе, оно называется: "О фонде народного благоденствия", и принесите сюда.
— Слушаюсь, — Евагренкова сделала книксен и скрылась за дверью.
Проводив её взглядом, наследник повернулся к императору.
— Я так привык писать эссе, что даже собственные планы стал излагать подобным образом. Однако, поскольку я изначально не предполагал передавать его кому-нибудь, оно может содержать неточности. Прошу быть снисходительным.
— Вот как, — Николай Павлович, приподняв левую бровь, посмотрел на сына, — мне достаточно понять суть. А по каким предметам у тебя ещё хранятся эссе?
— По многим. Почти для каждого своего предприятия я предполагаю следующий шаг. А для некоторых имею дальние планы. Эта писанина мне изрядно надоела. Почти каждый день я около четырёх часов провожу за ней. А в иные дни и больше. Успел столько всего написать.
Они помолчали некоторое время, и Николай Павлович поинтересовался:
— А что у тебя ещё написано, что я ещё не читал?
— Не мало всякого.
— Я бы хотел, чтобы ты знакомил меня со своими планами по мере возможности, — Николай Павлович улыбнулся.
Дверь открылась и в комнату впорхнула Евагренкова.
— Я готов прислать всё законченное этим вечером. Харитина Герасимовна принесёт. Только... Только я хочу, чтобы госпожа Евагренкова услышала мои слова. У меня нет, и не может быть никакой тайны от моего отца и государя, но я не считаю возможным быть столь же откровенным с доверенными людьми императора, сколь бы они близки к нему не были. Когда вы, Ваше Императорское Величество, прочтёте то, что я пришлю, вы поймёте меня. Например, полагаю не стоит раньше времени давать поводы другим задумываться об ином устройстве армии.
— Хорошо, — кивнул император, — В таком случае я поручаю Харитине Герасимовне приносить мне всё, что ты подготовишь, дополняя это отчётами о своей службе. Вам понятно?
Спрашивая, Николай Павлович почему-то смотрел на сына.
— Да, Ваше Императорское Величество, — Евагренкова явно была растеряна и не сделала книксен, вбитый в неё, видимо, в детстве.
— Это хорошо, — улыбнувшись, кивнул наследник престола.
— Вот и славно, — кивнул император, — проводи меня до Зимнего.
— Слушаюсь.
3 апреля 1829, Санкт-Петербург
* * *
Когда библиотеку Аничкова дворца покинули все посторонние, за круглым столом остался лишь император, наследник и его воспитатель генерал от инфантерии Жомини. Николай Павлович откинулся на спинку стула и сказал:
— А сейчас я хочу, чтобы ты, Саша, убедил Генриха Вильямовича стать сторонником твоего плана по перестройке армии.
— Я готов, — после небольшого замешательства заявил великий князь.
— Я рад буду выслушать Александра Николаевича, — улыбнулся Жомини.
— Вот и прекрасно. Начинай, — кивнул Николай Павлович.
— Кх-м, сначала уточню, что речь идёт о гвардии, армии, гарнизонах, казачьих войсках и милиции. Флот и полицейские силы сейчас вне обсуждения. Свою речь я предлагаю разделить на части. Первая, описание общей идеи. Второе, приложение идеи к российским войскам. Третье, воплощение идеи в российских войсках. Четвёртое, последовательность действий по перестройке войск. Всякая часть может быть обсуждаема отдельно по мере ознакомления. Вы согласны.
— Хэ, да, — ответил Жомини.
Великий князь достал из стола бумагу и карандаш и заговорил:
— Не углубляясь в века, ограничимся днями недавними. А именно созданием Французской республики, армия которой являла собой чудесное смешение старых полков и вооружённого народа, в огромных количествах поступивших в войска благодаря системе ежегодной конскрипции. В результате окружённая со всех границ недругами революционная Франция смогла моментально нарастить численность войск и выставить их напротив врага. Качества этой армии были неоднозначны. Полки, составленные только из плохо обученных новобранцев, оказывались неустойчивыми и малопригодными к бою. Когда же новобранцами пополняли старые полки всё складывалось удачнее, но и тогда они не могли сравниться в выучке с полками состоящими исключительно из солдат королевской армии. Результат противостояния армиям Австрии и России, солдаты которых были хорошо обучены, нам известен. Республика выстояла. Многочисленность полков в итоге оказалась важнее умелости солдат. Позднее во времена Наполеона появилась возможность обучать солдат, призываемых в армию из народа. Результатом стало создание одной из лучших армий в Европе. Обученной, а самое главное многочисленной и быстро восполняющей потери. Сокрушена эта армия была только такой же многочисленной силой. Но как русская армия смогла стать такой же многочисленной? Ответ прост было собрано около четырёхсот тысяч ополченцев. Не все они принимали участие в боях, но позволяли высвобождать силы. В прочем, о роли ополчения и призывников я несколько забегаю вперёд. Суть же в другом. Как говорил один французский маршал: "Бог всегда на стороне больших батальонов". Численность армии зачастую важнее обученности солдат. Что-то такое подумали и в Пруссии. Армия, построенная Фридрихом Великим и делавшая в минуту четыре выстрела и одно заряжание, оказалась беспомощна против людских масс выстроенных в колону и с криком: "Vive la France!" стремящихся на встречу ружейному огню и пушкам. Пруссия сделала вывод. Кантонная система была заменена на всеобщую воинскую повинность и под Ватерлоо прибыла армия, собранная из прусского народа. Пусть она была не очень обучена, но пятьдесят тысяч штыков смогло отправить государство, которого буквально год назад почти не существовало. Какой вывод мы можем сделать из всего этого? Всякая крупная война требует увеличения числа солдат. Также необходимо постоянно восполнять потери. Численность армий враждующих сторон всё более растёт. Нас ожидают времена, когда армия в четыреста тысяч уже не сможет претендовать на звание великой, а будет лишь одним из других крупных войсковых соединений. А теперь изложу первую часть идеи: Система набора в армию должна изначально содержать возможность призвать под ружьё значительное число народа. Желательно, чтобы призванные люди обладали хоть какими-то навыками. Получить оные они должны ещё в мирное время. Однако содержать многочисленное войско не просто накладно, а очень дорого. Солдаты не имеют мирной работы, и помимо того, что ничего не изготавливают они ещё едят. При этом не всякая война ведётся с полным напряжением сил. Для таких случаев полезно было бы иметь маленькую хорошо обученную армию, которая и в мирное, и в военное время будет целиком занята лишь своим обучением и ратным делом. Для больших же войн следовало бы иметь обученный резерв народа, который можно было бы призвать. Итак, кх-м.
Великий князь кашлянул и продолжил.
— Идея состоит в том, что армия большого государства должна состоять из разных частей. Одни полки должны находиться под ружьём всё время и быть готовыми по указу государя немедленно вступить в бой. Другие должны быть заняты обучением народа солдатскому делу. Третьи и вовсе должны создаваться только в большую войну из призванного народа. Считаете ли вы такую идею правильной?
— Желание иметь большую армию во время войны и маленькую во время мира, не является необычным — ответил Жомини. — Также понятно стремление обучить заранее будущих рекрутов. Поэтому я согласен с изложенной вами идей, но... Но оная всегда принималась в расчёт и не является новой. Кроме того, вы выбрали негодный способ обоснования. Так солдатами, в мирное время сеющими хлеб, являются военные поселенцы из помещённых на землю полков. Революционные полки Франции хоть и являют собой пример многочисленной армии, но они же пример армии неуправляемой. Армии, которая самовольно решает судьбы страны, а не исполняет волю публичной власти.
— Благодарю, Генрих Вильямович, что согласились со мной в главном. Что же до достоинств и недостатков различного вида организации армии, об этом я собирался говорить далее. И если вы не возражаете я перейду ко второй части.
— Я готов.
— Итак, осознав правильность предложенной идеи, для того чтобы соотнести с ней русскую армию, необходимо рассмотреть различные способы комплектования и содержания русских полков. И первые из них, это полки, совмещающие воинскую службу с собственным обеспечением. Поскольку хозяйственная деятельность не терпит частых перемен работников, то все эти полки характеризуются определённым постоянством своего состава. Очень сложно организовать самообеспечение в полку, в котором солдаты меняются чуть ли не каждый год. Начать же разбор этого вида войск предлагаю с военных поселений. Сразу необходимо различить военные поселения, образованные помещением полков на землю и приданием крестьянам особого военного порядка. Это разные поселения: одни служат для удешевления содержания армии и облегчения пополнения её, другие для обеспечения заводов, верфей или иных учреждений рабочей силой. Я буду говорить только о первых. Несомненным достоинством поселенных полков является удешевление их содержания. Однако в силу того, что поселенцы вынуждены ежедневно одновременно и обучаться службе и хозяйствовать, и первое и второе они делают плохо. Более того, такая жизнь оказывается чрезвычайно трудной. Что толкает поселенцев на бунты и иное проявление недовольства. Сами же воинские полки, пополняющиеся из этих поселений, становятся ненадёжными. Казалось бы, настолько ли велика разница с казацкими станицами? Но она действительно велика, поскольку станицы самоуправляются казаками, поселенцы же управляемы начальством. Самостоятельное усмотрение, учитывающее желания нижних чинов, тоже не столь благостно. Именно в силу следования желаниям станичников, в мирных станицах военное обучение зачастую оказывается недостаточным. В находящихся на линиях станицах непроизвольно сокращается хозяйствование, и военная добыча приобретает вид важного дохода. Дисциплина таких казаков падает настолько, что они могут превратиться в разбойничьи шайки. Из этого несложно сделать вывод что воинское обучение промеж занятых сельским трудом поселян не может быть организовано в той мере, чтобы поставляемый в полк рекрут был готов к службе без дообучения. На основании этого я прихожу к выводу что удешевление содержания, это единственное достоинство таких полков. Но столь ли оно значительно чтобы терпеть недостатки я решить не могу. Если по этой части нет возражений я готов продолжить.
— Возражений нет, — Жомини почесал подбородок, — но позволю снова обратить ваше внимание на негодность приводимых доводов. Если вы неспособны сделать вывод об полезности поселенных полков, то стоит ли вообще высказываться о них. Также непонятно насколько основано ваше мнение о падении дисциплины в казачьих частях.
— Я готов привести совсем свежий пример. На Балканах, как известно, сейчас свирепствует чума. Когда в шестом корпусе вводились карантинные меры, свободный поиск казачьим отрядам был строго воспрещён. Все вернувшиеся с рекогносцировок отряды подвергались досмотру и при обнаружении при них неуставного имущества, которое они изымали у турок или местных жителей, имущество отправлялась на отдельное хранение, а все, кто имел к нему касательство определялись в карантин. Казаки лишились своего естественного дохода в виде военной добычи. Их недовольство осенью выражалось начальству открыто и вылилось в неповиновение карантинным властям.
— И чем закончилось?
— Чума умеет настраивать людей на правильный лад. До казаков дошли слухи о том, как мрут люди в других корпусах, и, сравнивая с относительным благоденствием шестого корпуса, пришло понимание необходимости карантина.
— Получается, что причина недовольства оказалась в том, что начальство не смогло объяснить нижним чинам всей сложности обстоятельств. Впрочем, извольте продолжать.
— Поселенные полки не единственная попытка совместить хозяйствование и военную службу. Можно вспомнить стрелецкие полки, которые обладали схожими недостатками. Но я предлагаю посмотреть внимательнее на казачьи войска. Казаки живут станицами и там же молодёжь готовится к предстоящей службе. По достижению девятнадцати лет юноши считаются годными к службе хоть и несовершеннолетними, а с двадцати одного года совершенно годными. При необходимости создания или пополнения полка по станицам развёрстывается наряд. Она от себя выдаёт потребное количество людей, остальные же остаются резервом на случай следующего верстания. И в этом есть большая схожесть с французскими конскрипциями. Казак призывается на службу на двадцать пять лет, но в войсках проводит от двух до пяти лет. После чего возвращается в станицу к обычной жизни, считаясь находящимся при войске. В случае войны его призовут в полк одним из первых. Такой способ комплектования полков позволяет приобщать к службе наибольшее количество казаков, существенно не осложняя при этом быт станицы. И если не учитывать, что снаряжение своё казаки должны приобретать за свой счёт, что делает затруднительным сразу полный набор всех числящихся при войске, такой способ комплектования мне представляется весьма заманчивым. Я готов ответить на вопросы или продолжить.
— Не совсем понятно, почему затруднительно сразу осуществить полный набор? — поинтересовался Жомини.
— Обычно казаки из станицы вызываются на службу попеременно. За свой счёт они должны справить и явиться на службу в мундире с оружием на двух лошадях. Поскольку у бедных казаков может не оказаться потребного его снаряжает станица всем миром. Когда такой казак возвращается со службы и вызывается другой, вернувшийся так же передаёт часть своего направляющемуся на службу. Сам же при этом что-то теряет из требуемого. И если возникнет надобность вызвать всех сразу, то лошадей или оружия может на всех не хватить.
— Понятно. Это действительно похоже на французский способ набора, но при условии негосударственного снаряжения. Можете продолжать.
— Обычным видом является пополняемый рекрутским набором полк. Рекрутчина развёрстывается только на внутренние губернии России, что ограничивает возможности в выборе рекрутов. На службу попадают не имеющие никакого обучения крестьяне. Воинскую науку им преподают в рекрутских депо, в третьих или четвёртых батальонах полков. В то время как первые два батальона несут службу. Рекруты набираются на двадцать пять лет и обычно обратно в деревню уже не возвращаются. Вся их жизнь становится связана со службой. Они больше не заняты ничем находясь на полном содержании казны. Через некоторое время они обретают навык и становятся прекрасными солдатами. Впрочем, относительно этих полков всё достаточно хорошо известно. И заканчивая обзор стоит упомянуть о национальных войсках. Я имею в виду польские и финские войска, а также кавказскую милицию. Эти войска официально не являются частью русской армии, но связаны с ней непосредственно. Их существование продиктовано скорее политическими, чем военными соображениями. Что же касается кавказской милиции то основная её польза заключена в исполнении полицейских обязанностей, нежели военных. Отдельно упомяну гарнизонную службу, которую несут либо обычные полки, либо инвалидные роты из выслуживающих свой срок пожилых рекрутов. И если полки предназначены остановить возле своих крепостей врага, то роты выполняют прежде всего полицейские обязанности. Исходя из перечисленных мной способов содержания войск, можно сделать вывод о том, что русская армия не соответствует изложенной ранее идеи. Она чрезмерно велика в мирное время и оказывается недостаточно большой в военное. Конечно, всегда существует возможность собрать ополчение из необученного народа, но то должно рассматриваться как мера чрезвычайная и даже отчаянная. По этой части я закончил. Согласны ли вы с выводом?
Жомини, посмотрел на императора, тот улыбался. Генерал пожал плечами, покачал головой и ответил:
— Российская армия довольно несовершенна, но для того есть свои причины.
— Для всякого положения вещей есть свои причины. Наша армия столь многочисленна по следующим обстоятельствам. Первое, совершенно невозможно быстро увеличить число полков. Созываемое ополчение не обучено военному делу совсем. Второе, армия, отчасти потому, что она столь велика и возникает желание её хоть чем-то занять, привлекается к решению не свойственных ей задач. Военные конвоируют заключённых, усмиряют бунты, гоняются за горскими и степными бандами, несут службу караульную в городах и уездах заменяя собой полицейских будочников. И всё это армия делает хуже, чем специально назначенные для того учреждения. Всякой ерундой заняты солдаты вместо их непосредственной службы. А ещё, совершенно невозможно, чтобы в армии из ста полков и ста полковников было пятьсот генералов. Возможно, придётся усилить жандармерию, горскую милицию или полицию, но мне совершенно очевидна необходимость сокращения армии при создании способа увеличения числа полков во время войны. Вы не согласны с моим выводом, что она чрезмерно громоздка в мирное время, а во время большой войны невозможно обойтись без ополчения или экстренных рекрутских наборов?
— Я согласен.
— Тогда я дополню. Набор в армию осуществляется в основном рекрутским набором. Для его проведения нет ни постоянных комиссий, ни строго порядка. Создание же постоянных чиновничьих мест для его проведения требует значительных денег, которые и без того расходуются на чрезмерно многочисленную армию.
— И что вы предлагаете? — поинтересовался Жомини.
Великий князь придвинул к себе лист бумаги и начал рисовать на нём прямоугольники, соединяя их стрелками, надписывая и давая пояснения:
— Вся армия мирного времени должна делиться на три основные части. Полки постоянного состава, обычные и выборные полки переменного состава и депо резерва. В время большой войны в депо собираются полки резерва первой, второй и прочих очередей. Основой всего армейского устройства являются депо резерва. Число их определяется количеством мужского пола в губернии. Но можно предположить, что в среднем на одну губернию должно быть одно депо. Оно ведёт учёт повзрослевших юношей, отслуживших в полках людей, проводить рекрутские наборы, нанимать охотников на службу и выбирать новобранцев из всех годных для призыва, а также обучать оставшихся в резерве. Изначально звучит непонятно. Поэтому посмотрите внимательно на бумагу. Всё население империи, включая инородцев, дворян, купечества и всех остальных, кроме владельческих крестьян и дворни, объявляются обязанными военной службой. Почётный долг всякого подданного помогать государю блюсти и охранять богом вручённую землю. Для владельческих крестьян я полагаю нужным пока сохранить рекрутчину, на остальных же по примеру казачества развёрстывается обязанность явиться по призыву в депо, которое ведёт учёт всему мужскому населению губернии. В зависимости от числа и образования призывников в губернии, развёрстывается набор в обычные или выборные полки переменного состава. Среди призывников по жребию будут выбраны люди, которые пройдут действительную трёхгодичную службу в полках переменного состава. Остальные будут числиться в резерве. В первый раз резервистов соберут в депо на три зимних месяца для обучения, а потом будут собирать один зимний месяц раз в три года. Тем самым всему населению будет прививаться армейский порядок и исполнительность. Те же кто попадёт на действительную службу, по возвращении также будут зачислены в резерв, но на более высокое положение. Таким образом, при создании полка резерва, те кто был только в резерве будут в полку рядовыми, а их отслужившие соотечественники командирами. Несомненно, подобное тягло существенно легче рекрутского набора. Потому большинство населения должно быть довольно. Кроме того, для людей состоятельных всегда будет возможность приобрести увольнительный билет от действительной службы. Призыв надлежит развернуть на все земли империи и все народы. Перемешивая новобранцев в полках переменного состава, армия поможет обрусить инородцев и приучить их к имперским порядкам. Местные же милиции должны относиться к силам полицейским, для которых их знакомство с местными обычаями и возможность более плотного понимания населения незаменимое качество. Количество обычных полков должно быть примерно таким же как депо. В то время как образованные люди будут поступать в выборные полки переменного состава, и уходить в резерв будут как командиры рот и батальонов. Число таких полков может быть незначительным, например один на десять губерний. Помимо новобранцев, депо будет ежегодно собирать рекрутов из владельческих крестьян и принимать охотников. Эти люди будут направляться в полки постоянного состава. Поскольку число таких полков предполагается небольшим тягло владельческих крестьян будет легче чем ранее. Как я предлагаю осуществить пополнение полков понятно?
— Не слишком ли редко обстоит обучение резервистов, один раз в три года? — спросил генерал.
— Полагаю, частота должна соответствовать возможному количеству очередей для набора резервных полков. Каждый год на обучение должен собираться полк одной очереди.
— Я понял,
— Обычные полки переменного состава должны стоять гарнизонами в крепостях или особых местах по границам империи. Число их предполагаю около шестидесяти. Выборные полки переменного состава, числом до десяти, должны располагаться гарнизонами во внутренних губерниях для способствования поддержанию порядка. Такое размещение позволит выявлять людей недостойных командных должностей. Чтобы не допустить случаев известных по революционным полкам Франции, в полках и депо надлежит иметь специальные должности, дабы следить за умонастроениями и направлять их в нужное государству русло. Также предполагаю иметь до тридцати полков постоянного состава. Они должны постоянно обучаться и воевать во всех мелких войнах, куда их направит государь. Именно эти полки должны быть остриём копья для всей армии. В случае большой войны они должны наносить основной удар по врагу. Полки переменного состава будут им помогать и держать оборону. Полки резерва, должны будут занять крепости и гарнизоны вне боевых действий, высвобождая обычные полки. Несомненно, в чрезвычайных обстоятельствах резервные полки могут использоваться и на войне. А депо тем временем соберут полки второй очереди. Резервные, несомненно, уступают другим полкам в подготовке, но всё же они более обучены чем ополчение. А главное сбор полков, состав которых заранее известен, а люди привыкли к друг другу обучаясь воинскому делу вместе, несравненно быстрее чем сбор ополчения. Количество очередей полков ограничено только числом резервистов в губерниях. И снова в отличии от ополчения, наличие сведений о резервистах помогает заранее понять какого качества полк возможно собрать. Всего в мирное время в полках армии одномоментно будет около трёхсот тысяч человек. Учитывая депо, такая армия будет требовать содержания подобного четырёхсоттысячной армии. Прежде чем я заговорю о переходе от существующего положения к планируемому, я хочу поинтересоваться вашим мнением.
— Я сомневаюсь, что три года достаточный срок действительной службы. Кроме того, сохранение рекрутчины пусть и ограничено может вызвать бунты. Владельческие крестьяне, будут сравнивать себя с государственными и находить своё положение всё более неприемлемым. Разверстание призыва на слои, до сих пор не обязанные службой, вызовет многие недовольства. Разверстание повинности на дворян и вовсе противоречит законам прежнего правления. Полки переменного состава могут оказаться беспомощными в некоторых областях, например на Кавказе. Само же ваше предложение сулит многие выгоды.
— Спасибо, — улыбнулся великий князь. — Возможно я не всё учёл и буду рад, если более опытные люди поправят меня. Что же касается ведения войны на Кавказе, то полагаю это делом не военных, а полиции, к силам которой отношу Легион. Основное отличие полицейских сил от военных заключается в значительном количестве людей, занятых дознанием среди местного населения. Именно дознание является ключом к замирению Кавказа, а отнюдь не грубая сила армейских полков. Теперь о пути перехода. Первый шаг я уже начал. И заключается он в том, что полки гвардии должны быть превращены в специализированные полки постоянного состава. Полки тяжёлой кавалерии я полагаю превратить в ударные. Их основные свойства подвижность, натиск и устойчивость. Полки гренадёрские превратить в штурмовые. Их свойство — натиск. Полки лёгкой кавалерии в поисковые. В те которые будут совершать поиск в тылах противника и уничтожать его обозы. Их свойство — подвижность. Остальные полки в упорные в обороне. Их свойство — устойчивость. Возможны и другие специализации у полков. Так, для крепостей связанная с артиллерией часть гарнизона должна иметь постоянный состав. Одновременно с этим следует начать учреждение депо. Только основав полки постоянного состава и депо, можно создавать выборные полки. Этому должно предшествовать обозначение для общества цели помощи государю в защите отечества. Поскольку цель таковую надлежит не только объявить, но обеспечить понимание обществом, нужно будет найти должное число писателей и мыслителей, которые могли бы распространять эту идею через журналы и в салонах. Эта подготовка вместе с привлечением разночинцев на командные должности, пусть и в резерв, поможет сгладить неприятие нововведения. При этом, начать надо с внутренних русских губерний. Затем в них начать призыв рядовых и только потом распространить на инородцев. Не на всех сразу, а только на тех, кого можно объявить достойными священной помощи государю в защите отечества. Полагаю, что в один год не более двух инородческих губерний за раз. За это время надлежит наладить производство оружия и амуниции, снабжение провиантом. Полки же нового вида создавать не на пустом месте, а переделывать в них существующие армейские полки. Что скажете?
— У-фф, — Жомини устало прикрыл глаза. — Я не готов заключить по этому поводу ничего определённого. Дайте мне время.
— Не утруждайте себя, — улыбаясь распорядился император. — Я благодарен вам за уделённое время. Но я полагаю предложение Александра Николаевича преждевременным и не заслуживающим сейчас серьёзных рассуждений.
5 апреля 1829, Гатчина
* * *
Не позволив себе отдохнуть после ночной дороги, великий князь устроил совещание для всех относящихся к предстоящей операции людей. Четыре человека, не считая Мердера, ждало его в столовой. Он энергично быстрым шагом подошёл к столу.
— Здравствуйте, господа, прошу садиться, — распорядился великий князь. — Времени мало, мне нужно понять, насколько мы готовы к захвату еретиков. Генрих Васильевич, прошу доложить по своей части. С места, но подробно. Кто? Сколько? Какое сопротивление ожидается? Прошу.
Прапорщик третьего ранга Клеймер, командир сводной группы дознания открыл принесённую с собой папку и начал доклад:
— Еретики относятся к так называемым Христам. Объединяются они в закрытые общины, называемые кораблями. В данной общине установлено восемнадцать человек мужского пола от семнадцати лет, двенадцать женского от семнадцати, двенадцать детей мужского пола и девятнадцать женского. За христа у них, Илья Харитонов. Сведения нам выдал крестьянин из Карпино, Фёдор Истелев. Все еретики установлены поимённо. Это крестьяне из Карпино, Туйпо, Бальща, Роц, Наргина и Талзимяки. Истелев указал, что в ночь с этой субботы на воскресенье они соберутся в Наргине в доме кормчего на радение. Оное начнётся с десяти вечера и продлиться до восхода солнца. Полагаю данное обстоятельство удобным, чтобы взять их всех за богомерзким шабашем. Это обеспечит также послужит доводом для земского суда.
— А вы выяснили, почему Истелев решил раскаяться?
— Из-за дочери. Он привёл семью к христам. А после радения случился свальный грех. Она на следующий день на себя руки и наложила.
— Месть. Это понятно. Надеюсь, у вас есть план как использовать его дальше. Ведь он не просто так к христам прибился, кто-то посоветовал ему обратиться к Харитонову. Значит есть места, где обретаются подобные люди, и он туда вхож.
— Да, мы уже кое-что выяснили у него, но пока не было времени проверить.
— Вам нужно больше людей?
— Нет, мы справимся сами.
— Хорошо. Готовы ли наши силы, Павел Афанасьевич?
— Да. Сегодня вечером приходит подменный взвод из столицы. И со своими двумя неполными взводами я в субботу утром направляюсь к Царскому селу. Следом выходит Рудов со своими молодцами. Задача оказаться возле Паргомяки ровно в десять вечера. Не раньше. Оттуда за двадцать минут дойду до Наргина и охвачу деревню полукольцом. Останется убедиться, что со стороны болота встали молодцы Грудова. К этому времени человек от Александра Петровича уже должен быть. После чего я вхожу в деревню с обыском.
— Дмитрий Пантелеймонович, у вас какой план?
— Также с утра неспешно выхожу на Царское. К девяти вечера дохожу до Лапина, но в самой деревне не появляюсь. Оттуда иду по краю болота мимо Карпино и распределяю бойцов между Наргина и болотом. Когда Павел Афанасьевич начинает входить в деревню, со своей стороны тоже подбираюсь к ней.
— Хорошо. Александр Петрович, всё ли вам понятно?
— В обед ко мне подъезжает Генрих Васильевич. Я даю ему двух человек, и они в коляске быстро добираются до места.
-Надеюсь не нужно предупреждать, что нижние чины не должны знать о сути операции до самого её начала. Также, обращаю внимание, что важно сохранить имущество арестованных. Оно всё должно быть выявлено и передано Льву Ефимовичу, — великий князь кивнул Вельяшеву. — Ваше дело сохранить его для передачи в казну. Генрих Васильевич, вам надлежит озаботиться чтобы земский суд принял решение о ссылке и полной конфискации имущества в казну. К сожалению, я не могу заранее предупредить судей, поскольку уверен, что еретики не могли здесь процветать без ведома здешних начальников.
Все головы моментально повернулись в сторону полицмейстера. А великий князь продолжил:
— В случае упорства судей, сразу дайте знать мне. Я этим же вечером возвращаюсь в Аничков дворец. Государь желал видеть такой приговор. Когда суд закончит дело, его решение доставить мне немедленно. Я намерен доложить о нём государю и возможно он проявит свою милость к осуждённым. В любом случае нам нужно сделать всё по воле его. Я надеюсь на вас, господа. Хотя о том, что вы к Пасхе собираетесь снова облавы делать, знают уже все. Полагаю, большого улова вы не добьётесь в этот раз, если не поменяете своих планов.
* * *
— Есть у меня к вам просьба, Густав Густавович, — великий князь поставил чашку с чаем на стол и улыбнулся директору воспитательного дома. — Не могли бы вы написать диссертацию о надлежащем воспитании в нашем доме. Успехи ваши я полагаю несомненными. Такая диссертация могла бы стать маяком для других воспитательных домов.
— Если вы полагаете это необходимым, я готов взяться.
— Прекрасно, а я готов вознаградить вас за это тысячью рублями.
— Благодарю, но это излишне, — Бример категорически замотал головой. — Достаточно будет вашей помощи в издании.
— Я смотрю на это иначе. Это труд. Он очень важен. Я не просто предлагаю вам написать то, что вы считаете нужным. Я являюсь заказчиком диссертации и готов принимать меры по её улучшению. В дополнение к уже выданным вам инструкциям я отдельно подготовил некоторые свои соображения. Прошу вас рассмотреть их и по возможности обсудить со мной, прежде чем вы решите учитывать их. Я же буду и вашим редактором, — великий князь обернулся к секретарю. — Харитина Герасимовна, подайте моё эссе об основах воспитания.
Рот директора непроизвольно открылся, но из него не донеслось ни звука. Он молча взял протянутые ему листы. Бегло посмотрел.
— Но это потом, — предупредил великий князь, — а пока вернёмся к заботам о нашем доме. Я уже уговорил Филиппа Филипповича, но он не может оставить госпиталь сейчас. В связи с эпидемиями на Балканах и нехваткой врачей Паукер выезжает туда, и в госпитале остаётся только один врач. Теперь мне осталось найти хорошую директрису и нянек.
— Кхм, — Бример кашлянул и тряхнул головой словно сбрасывал с себя наваждение. — Александр Николаевич, я осмелился без вашего ведома снестись с директрисой Павловского женского института Ставицкой. Она готова рекомендовать нам свою знакомую и дать в няньки несколько выпускниц этого года. Но, я считаю, что будет уважительно, если вы сами навестите её с подобной просьбой.
— Благодарю вас. Я непременно буду у неё по возвращении в столицу. Основание дома призрения не терпит отлагательств. Надеюсь, вы уже обдумали свою службу в новой системе воспитательных домов. Обстоятельства складываются таким образом, что первых крестьянских детей вам могут передать уже в конце апреля. Их скорее всего не будет много, но они совершенно безграмотны.
— Мне нужно больше времени. А сколько детей ожидается.
— Предполагаю, чуть больше десятка обоих полов.
— Я приготовлю места. Благо медицинская команда, ныне даже ночует в госпитале. Для них Филипп Филиппович отрядил две большие палаты.
— Я надеюсь они не забросили учёбу.
— Нет, на занятия они приходят сюда.
— Очевидно, при госпитале нужно построить отдельный дом для наших воспитанников. Платы надо бы оставить больным. Впрочем, я распоряжусь. Пусть это будет ещё одно здание воспитательного дома.
В кабинет вошёл учитель словесности и сообщил что господин Паукер пришёл на осмотр детей.
— Прекрасно, — отметил Бример, — Сообщите ему, что Его Императорское Высочество здесь.
— Но если работа не может подождать, то служба важнее бесед, — вмешался великий князь.
И всё-таки Паукер решил зайти. Его посадили за стол и налили чаю.
— Как же так, Август Андреевич, — нахмурился Бример, — почти через день у нас бываете, а я только от Александра Николаевича узнал, что вы на войну собрались.
— Виноват, Густав Густавович, не хотелось трепать понапрасну.
— Когда выезжаете? — поинтересовался великий князь.
— Двадцать четвёртого.
— Не уж-то без вас там не обойтись, — Бример чрезмерно высоко поднял брови, — Филипп Филиппович один на всю Гатчину остаётся. Как он без вас управится?
— Не скажите, Густав Густавович, — вмешался великий князь, — в армии весь прошлый год чума свирепствовала. Только с морозами всё поуспокоилось. Но весна снова болезнь пробудит. А врачей в армии почти не осталось. Болезнь ведь не только солдат, но и медиков не щадит. Вы, Август Андреевич, уж поберегите себя. Гатчина без вас пропадёт. Я ведь Филиппа Филипповича забрать хочу, другую службу ему дать. Вас уже определили на место?
— Нет, назначение я получу в Яссах.
— Будьте осторожны в дороге. Государь запретил снимать карантин в Бессарабии даже несмотря на то, что зимой болезнь стихла. Но больные замечены уже в Одессе. Карантин очевидно недостаточно строг. Болеют не только солдаты, но и местные обыватели. Будьте, настороже, устраиваясь на ночлег.
— Вы так хорошо знаете обстоятельства? — Поинтересовался Бример.
— Там воюют мои люди из легиона. Я почти каждый месяц получаю их отчёты.
— Неужели там совсем плохо? — Поинтересовался Паукер.
— Отнюдь. Мой врач Бланк наладил надлежащий карантин, в результате удалось почти полностью остановить болезнь ещё осенью. Я не могу научить вас лечить чуму, но послушайте моего совета. Нужен строгий, очень строгий карантин. Конечно, война и служебный долг заставят его нарушать. Это неизбежно, но всякие праздные шатания по лагерю нужно прекратить. Нужно добиться чтобы казаки, да и солдаты, не шарили по домам местных. Вы не сможете прекратить фуражировку, разведку и движение армейских обозов, но в ваших силах добиться от солдат и офицеров строгого следования принципам изоляции и постоянных санитарных проверок. Людей нужно заставлять постоянно мыться, нужно объявить настоящую войну блохам и вшам. Придётся стричь прекрасные казачьи чубы. И часто стирать одежду. Крайне желательно снабдить людей кипячёной водой и запретить пить сырую даже из колодцев. Нужно по возможности переселять людей из палаток в саманные избы. А сами избы выжигать от блох и клещей время от времени. И следует бороться с крысами...
— Александр Николаевич, я всего лишь младший штаб-лекарь и меня не ждут чины, в которых я мог бы диктовать генералам, как им устроить службу.
— Вы правы и не правы, одновременно. В шестом корпусе куда попал мой врач, были медики в более старших чинах. Они тоже полагали, что он излишне усердствует. И вот теперь они мертвы. Чума забрала их, и Бланк теперь старший медик. Вот что, к двадцать четвёртому я пришлю вам свои рекомендации, а уж следовать ли им выбирайте сами. И помните я всегда готов помочь вам в хорошем деле, даже если генералы будут против.
9 апреля 1829, Санкт-Петербург
* * *
Во дворе Аничкова дворца великий князь прохаживался вдоль строя.
— Господа, конвой Его Императорского Высочества Наследника Престола великого князя Александра Николаевича, — он картинно оттопыривал саблю и старался немного понизить голос, — двадцать четвёртого после молебна в Казанском, мы отправляемся в Варшаву. Там государь явит уважение польской конституционной хартии и коронуется королём Царства Польского. Поскольку дело предстоит важное, я намерен сейчас высказать вам некоторые пожелания. В соответствии с которыми офицеры конвоя определят место каждого. Начну с главного в путь отправляюсь я, госпожа Евагренкова, генерал-майор Мердер, мой товарищ Паткуль, мой конвой в полном составе, а также я беру с собой полевую кухню и девять поваров. Все мы поедем во втором отделении вместе с императрицей. Государь направится в первом отделении.
Великий князь остановился напротив Щербцова.
— Василий Константинович, я намерен дать следующие назначения. До встречи с государевым отделением отрядите трёх человек под командой Малышева, дабы те неотлучно охраняли императрицу, не мешая при этом конвою Её Величества. Следовать поодаль, но быть рядом. Чернявский на всё время при мне. Ильину неотступно охранять моего секретаря Евагренкову. В остальной части распорядитесь самостоятельно. Это понятно.
— Понятно.
Великий князь снова принялся выхаживать вдоль строя.
-Теперь о делах представительских. Запомните по вам будут судить о царском дворе, обо мне, о государе. Мундиры должны быть чистыми. Золото блестеть. Посему, дабы не истрепаться в дороге, разрешаю до Ковно быть во вторых мундирах, но далее только при полном блеске. Запасные парадные мундиры для церемонии въезда в Варшаву и коронации, будут двенадцатого. Всем примерить. Поправить нужное. Флаги будут двадцатого. До Ковно едем только под одним русским флагом. Далее под одиннадцатью польскими и одиннадцатью русскими. Пан Вжосек..
Великий князь остановился напротив поляка и развернулся к Щербцову.
— Когда мы окажемся под защитой государева конвоя, весь мой конвой надлежит поставить возле моего ландо, даже если сам я буду в карете государя. Надлежит выстроить пары знаменосцев так чтобы польский флаг всегда соседствовал с русским. Польские флаги должны нести конные егеря. По остановке в польских городках и деревнях дозволяю отпускать часть конвойных на отдых, но не менее чем по трое и чтоб один из них был конным егерем. Твоим молодцам пан Вжосек, надлежит следить чтоб по незнанию не чинилось обид местным традициям, — внезапно великий князь усилил голос до крика. — И остальным в этом деле конных егерей слушать! Ясно!
— Ясно, Ваше Императорское Высочество! — ответил строй.
— Напоминаю ещё раз, на глазах обывателей вид иметь весёлый и лихой. Деньгами не разбрасываться, но быть щедрым. Для весёлости дозволяю выпить, но кто переберёт, сгною на торфянике в непосильной работе. Меру знать. А офицерам пить запрещаю. За людьми смотреть зорко, господа офицеры. И чтоб песни и пляски были...
Во двор вышла Евагренкова и замерла в неестественной позе с вытянутой в сторону рукой.
— Что-то неотложное? — поинтересовался великий князь.
Она молча подошла и подала запечатанный конверт, на котором в верхнем углу стаяла пометка "скорейшим образом". Великий князь вскрыл конверт и на минуту углубился в чтение. Потом развернулся к строю.
— Все свободны. Чернявский подай коней, едем в Зимний немедленно.
Не глядя на то, как выполняется приказ, великий князь продолжил чтение срочной депеши от Бланка с приложением мнения остальных офицеров легиона.
* * *
Взлетев по лестнице на второй этаж, Саша прошёл в свои комнаты, на ходу сбрасывая шинель. По дороге попался Востриков, и тут же был отправлен к государю с просьбой принять сына. Впрочем, ждать ответа не имело смысла. Чуть-чуть отдышавшись, Саша направился к кабинету отца. В присутствии он нагнал лакея, и они вместе стали дожидаться выхода к ним адъютанта. Спустя минуту он уже был в кабинете отца. Николай Павлович читал какие-то бумаги. Он ненадолго оторвал взгляд от бумаг и удостоил им сына.
— У тебя, что-то срочное. Я слушаю, но будь кратким.
— Генерал Рот намерен отменить карантин в корпусе. Я получил депешу от Бланка. Это уничтожит корпус. Недопустимо. Я намеревался сам одёрнуть этого дурака, но посчитал что нужно разрешение императора.
Николай Павлович, отложил бумаги в сторону. Положил руки на стол и пристально посмотрел на сына. Он молчал какое-то время, потом улыбнулся.
— А ты полагаешь Бланк прав, — император позвонил в колокольчик и указал адъютанту: — Недавние бумаги из шестого корпуса.
— Бланк абсолютно прав, вместе с его депешей пришли мнения от других моих офицеров. Это позволяет оценить...
— Я знаю, но... — Николай Павлович замолчал, не закончив фразу.
Примерно на минуту повисла тишина. В кабинет вошёл адъютант и положил перед императором пухлую папку.
— Вот это, — Николай Павлович показал несколько бумажек, — копии депеши и докладов легионных офицеров.
Он отложил бумаги на один край стола.
— А вот это, — Николай Павлович поднял пухлую пачку бумаг, — жалобы из шестого корпуса на твоего Бланка. Сравни.
Он положил пачку на другой край. Она была раза в четыре толще.
— Дозволь прочитать?
— Вот в том углу садись и работай, только тихо, — Император снова вызвал адъютанта. — Канделябр его высочеству на тот стол. Бумагу и карандаш. И я не хочу никого принимать.
Саша сел в углу за небольшой столик и углубился в чтение рапортов. Время от времени он что-то искал в рапортах легионных офицеров или выписывал себе на листок. Николай Павлович углубился в свою работу, но всё же, время от времени, посматривал на сына. Саша не отрывался от своей работы на протяжении чуть менее часа. Закончив читать, он переписал свой лист начисто. Получилось примерно две страницы текста. После чего он отодвинул от себя бумагу и откинулся на спинку стула устало закрыв глаза.
— Ты закончил? — спросил Николай Павлович. — Готов доложить?
— Да.
— Я слушаю, но прошу коротко. Ты же можешь оставить мне свой доклад?
— Да. Коротко, — Саша встал и понёс отцу на стол бумаги, — не уточняя неблаговидных действий офицеров корпуса, обобщу. Все жалобы на карантинные меры сводятся к двум видам. Первый и наиболее частый, это неудобства, доставляемые обер-офицерам. Второй, это трудности ведения войны. Все доводы за отмену карантина сводятся к тому, что с декабря в корпусе не было подтверждённых случаев заболевания чумой. Основным доводом за сохранение карантина является подтверждённые и рапортами разведки и фуражных команд сведения о заболевших среди местного населения и в турецкой армии. Это обстоятельство даёт основания утверждать, что отмена карантина приведёт к заболеваниям в корпусе. Ведение войны, должно проводиться с учётом возможности заболевания чумой. А значит Фуражиры, разведчики и караульный должны исполнять свои обязанности без замены. До тех пор, пока не будет достоверных сведений об отсутствии эпидемии среди местного населения прошу не дозволять генералу Роту уничтожить корпус.
— Я всё понял, можешь идти.
— Я могу быть спокоен за корпус? — спросил великий князь.
Брови Николая Павловича взлетели в верх. Он пару секунд смотрел на сына, затем улыбнулся и ответил:
— Можешь быть спокоен.
10 апреля 1829, Санкт-Петербург
* * *
Великий князь и Грейсон подошли к отлитому фундаменту печи, над которым был натянут парусиновый тент. Рабочие откинули полог, и великий князь, пройдя по мосткам, получил возможность пощупать рукой гладкую поверхность. Цемент был твёрдым и плотным. Саша лизнул ладонь, ощутив на языке малозаметный привкус хозяйственного мыла.
— Ещё слишком свежий, — заключил он. — Печь ставить рано. Ещё дать постоять дней пятнадцать. Давайте попробуем снять опалубку. Сначала одну сторону.
Они отошли от фундамента, и Грейсон дал команду рабочим. Через десяток минут одна сторона была освобождена. Великий князь спустился в приямок и осмотрел поверхность на предмет значительных пустот и выкрашивания. Цемент внизу отливки выглядел немного влажным.
— Снимайте всю опалубку, — распорядился великий князь, выбравшись из приямка.
Работа заняла более получаса. Наконец, великий князь и Грейсон спустившись в приямок, получили возможность осмотреть фундамент со всех сторон.
— Хорошо получилось, — заключил великий князь. — Через семь дней можно смазать боковые стенки дёгтем в три слоя. Два дня на сушку и можно засыпать песком и мелким камнем. Надеюсь, к тому времени вы сделаете цемент для плит покрывающих засыпку.
— Вы полагаете дёготь поможет хоть от чего-нибудь? — поинтересовался Грейсон
— Не уверен, но нужно же как-то прикрыть цемент от воды, которая неизменно проникнет вплотную к основанию. Смазать дёгтем это самое лёгкое из возможного. Можно конечно попробовать обмазать глиной. Как вы думаете, что будет лучше?
— Дёгтем проще.
— Вот и я так думаю, — кивнул великий князь. — А глину и кирпичи для печи уже подготовили?
— Кирпичи будут через четыре дня, а глина через неделю.
— Прекрасно. В таком случае накрывайте основание парусиной, а я пойду к Москвину.
