|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Люк сидел на стуле, задумчиво разглядывая закатанного в камень свартальва.
Малекит производил странное впечатление.
То, что он физически отличался от человека — с Хомо Сапиенс не спутаешь — Люка не смущало. Подумаешь, глаза не такие, кожа странноватого цвета и уши острые. Ну и еще по мелочи... Люк в свое время и не на такое насмотрелся.
Ситха смущало другое.
Все, даже враги, а таковых у Малекита было невероятно много, сходились во мнении, что царь альвов — очень умное существо. Коварное. Способное на долгое ожидание и терпение. Готовое к длинной игре.
Малекит умел просчитывать шаги — поэтому и прожил столько лет, и пакостил так, что не попадался, и вырывал для своего народа и себя хорошие куски. Он умел собирать информацию и пользоваться ею — иначе Один давно бы его вздернул на дыбу.
И что?
Сейчас Люк не видел ничего, хоть отдаленно напоминающего слухи.
Перед ним в камне пола лежал одержимый одной-единственной мыслью альв, скалящий зубы, словно дикое животное, и с каждым часом его состояние все ухудшалось. Малекит был не похож на того, кто способен подарить один подарок сразу двум желающим, замутив интригу. Он вообще не походил на существо, которое может связать два слова и перемножить простые числа в уме.
Если поначалу Малекит еще говорил, что-то пытался объяснить, доказать, то теперь, после шести часов с момента попадания в ловушку, только рычал и отвечал крайне односложно на простейшие вопросы: сложных он уже не понимал, а об абстракциях и речи не шло.
Деградация шла настолько стремительно, что Люк плюнул на наказание и принялся просто вырывать из угасающего сознания хоть какую-то информацию о причине такого состояния. В итоге, после долгих мучений, удалось поймать картинку, слегка проясняющую ситуацию.
Умертвие, похожее на обезьяну, принесшее к ногам Малекита каменный сосуд, из которого вырвался черный гудящий рой, впитавшийся в тело альва.
Эта картинка прояснила если не все, то многое.
И почему ощущения от присутствия Малекита практически такие же, как от сидящего на пальце перстня с Камнем Реальности, или Эфиром, как его называли. И почему альв совершенно сошел с ума, деградируя бешеными темпами. И почему напал именно на Фриггу — хотя в здравом уме, Люк был уверен, ни за что не начал бы на нее охоту, не желая портить отношения с возможным союзником. И почему сейчас стремительно умирал.
На свою беду, Малекит оказался слишком умным, сам себя перехитрив в тот момент, когда посвятил убийство Тюра двум разным адресатам.
Первая его ошибка была в выборе жертвы: Тюра Люк хотел убить лично. Перед этим допросив, естественно... Люк был практически уверен в том, что именно Тюр убил Фенрира — волка он создавал с расчетом на участие в битвах, шкура у ситхского отродья была очень прочной, а погиб он от одного-единственного удара, совершенного неимоверно острым лезвием. Под подозрение попадали сразу несколько личностей, но Тюр был на первом месте — у остальных обнаружилось алиби. А сын Одина владел очень подходящим трофеем...
Может, Люк и воспринял бы смерть Тюра по-другому, если бы Малекит не начал кокетничать, расточая авансы направо и налево. Если бы он просто и незатейливо дал знать, что преподносит голову врага как дар, в качестве декларации о намерениях создать союз, то Люк согласился бы не раздумывая. В конце концов, этикет ситхов такое полностью одобрял, четко регламентируя поводы и количество бантиков на подарочной коробке.
Но Малекит повел себя как престарелая кокетка, желающая напоследок урвать всего и побольше. Мало того, что заодно порадовал и Хель, так еще и дар самому Люку обставил неправильно: нюансы, они ведь такие, меняют целое.
Неизвестно, сам он до такого додумался или помог кто по доброте душевной, но результат налицо: Хель такую 'стрельбу глазами' тоже не одобрила. Причем радикально.
Вторую ошибку Малекит совершил, когда поддался жадности, приняв щедрый ответный дар. А ведь Хель, скорее всего, как-то дала понять, что подарочек с подвохом: рассыпавшееся в пыль умертвие намекало. И, скорее всего, на сосуде или в нем тоже должно было быть что-то. Хоть какая-то зацепка! Ведь Хель, увешанная гейсами*, не могла врать. Она могла недоговаривать, умалчивать, подменять понятия, но не врать напрямую. И она обязана была предупреждать о том, что нападает.
Естественно, орать на каждом углу, что идет войной на такого-то, Хель не собиралась — ее гейсы такого не требовали. Но предупреждать она предупреждала: символом, магией... Чем угодно, служащим намеком. И если этот намек пропустили — не ее вина. Она — предупредила.
Малекит или не знал — Люку стоило огромных трудов добыть эту информацию, — или банально пропустил намек. За что и поплатился.
Копия Эфира: такая же коварная, как и оригинал, только еще разрушительнее. Если настоящий Эфир, завладевая телом жертвы, подтачивал ее исподволь, не торопясь, то здесь процесс проходил стремительно. Кроме того, срок действия подделки явно был коротким — фальшивый Эфир умрет вместе с носителем. Хотя работа была хороша: если бы Люк не носил принявший твердую форму камня Эфир на пальце, то мог бы и купиться. Вполне вероятно.
Уж слишком похоже звучали в Силе оригинал и копия.
Вот и Малекит купился...
Впрочем, это Люку только на руку: спасти Малекита он не спасет, но послужить своим планам уговорит.
Вплавленный в камень альв зарычал, Люк, собравшись, встал у его головы на колени, протягивая сцепленные в знаке милосердия руки. Он запел, умоляя Силу откликнуться и подарить несчастному альву возможность умереть достойно. Ритуал Нежной Милости: абсолютно светлый и чрезвычайно энергозатратный. Люк пропел положенное обращение к Великой, щедро жертвуя свою силу умирающему врагу. По вискам ситха потекли крупные капли пота, золото глаз неожиданно расцветилось голубоватыми точками. Они появлялись и появлялись, сливаясь постепенно, по мере наполнения умирающего тела альва Силой Люка, в единое целое, пока радужки не стали голубыми, с металлическим отливом.
Люк резко хлопнул в ладоши, так, что стены каземата загудели, и поклонился, благодаря Великую. Малекит затрясся, захрипев так, словно кожу заживо сдирали, похожий на недосушенную мумию альв хватанул ртом воздух, тяжело дыша и обводя помещение диким взглядом. Чернота белков растворялась, в глазах появилось осмысленное выражение.
Люк еще раз поблагодарил Великую за оказанную милость: этот ритуал, хоть и абсолютно простой, был с подвохом.
Он требовал обращения исключительно к Светлой стороне Силы, огромного личного запаса Силы и применялся только к умирающему врагу, погруженному во Тьму. Казалось бы, проще некуда, но мало было подпитать почти труп личной энергией, надо было еще и забрать себе всю боль, ярость, агонию и болезнь, 'переварив' их, превратив в Свет и только тогда отдав обратно.
Люк тяжело поднялся, буквально упав на стул: чувствовал себя он пожеванным и выплюнутым, единственное что радовало — такое состояние продлится недолго. Вся прелесть Светлых ритуалов: чем больше отдаешь, тем больше возвращается. Естественно, при условии, что все сделано правильно — с искренним желанием помочь.
Ситх достал платок, вытирая кровавый пот: Малекит, засранец, почти выпил его досуха.
— Где... — каркнул Малекит, оживающий на глазах.
— Мидгард, — лаконично ответил Люк, утомленно прикрывая опухшие веки. — Подземелье моего дворца.
Альв открыл было рот, но тут же его захлопнул: судя по посеревшему лицу, память к Малекиту возвращалась стремительно.
— Я...
— Я знаю.
Малекит подергался на пробу, но все было бесполезно: камень держал крепко.
— Понял уже, что произошло? — поинтересовался Люк, с интересом наблюдая работу мысли на все больше разглаживающемся лице альва.
— Да уж трудно не понять, — мрачно фыркнул Малекит. Люк подвинулся вместе со стулом ближе.
— Я тебя подлечил. Но не вылечил.
— Сколько у меня времени? — прохрипел, судорожно дернув щекой, альв.
— Час.
— И... что ты будешь делать, Локи? — Малекит старался придать голосу равнодушие, но получалось плохо, а в Силе вообще полыхал чистой ненавистью.
— Хочешь отплатить Хель той же монетой? — оскалил белоснежные зубы Люк, наклоняясь. Малекит мгновение неверяще пялился на него, а затем захохотал.
— Ты действительно умеешь искушать, — прошептал альв. — Согласен!
* * *
Хельхейм
Хельгард.
По древнему замку разносился звонкий смех. Хель смеялась, счастливая, словно маленькая девочка, получившая неожиданно в подарок куклу своей мечты: радостно, восторженно. Счастливо.
Афера удалась даже не на сто процентов: Хель и сама не ожидала, что Малекит не просто клюнет, как судак на малька, но еще и сожрет приманку вместе с крючком и грузилом. И нить зажует, дотягиваясь до удочки.
Много веков назад она видела Эфир и держала Камень в ладони. Минуту, не больше, но этого хватило, чтобы запомнить исходящее от него ощущение, сделать мысленный слепок магии. И вот, спустя годы и годы, бесполезное, казалось бы, знание, неожиданно пригодилось.
Хель не могла создать точную копию или аналог Эфира, да и никто не смог бы, скорее всего — она не зарекалась, умельцы бывают разные, — но сотворить обманку, внешне похожую как две капли воды — это да.
Она рассчитывала изощренно поиздеваться: если бы Малекит вздумал проверять подделку, копнув чуть глубже внешнего сходства, то обнаружил бы, что начинка абсолютно не соответствует ожиданиям. Естественно, она даже предупредила альва, что подарочек шуточный...
Кто ж знал, что одуревший от жадности Малекит сожрет предложенное, не подавившись?!
Поэтому сейчас Хель смеялась, бегая по залам, падала на пол, дрыгая ногами от избытка чувств, и наслаждалась каждым мгновением происходящего. Это было упоительно и восхитительно, давно уже ей не бывало так хорошо.
Она медленно кружилась посреди зала, напевая детскую песенку, когда прямо перед ней вспыхнул голубым портал, и оттуда полетели металлические шары, раскрывающиеся в полете, словно цветы навстречу солнцу.
* * *
Час времени. Много это или мало? Когда как... За первые полчаса Малекит успел многое: выпить чашку ароматного чая со свежайшей выпечкой — такого, если честно, альв от Локи не ожидал. Но Отец Чудовищ, как всегда, повел себя непредсказуемо, преломив хлеб с тем, кто покушался на жизнь его матери, потому что понимал, что в произошедшем вины Малекита не было.
Цель для нападения выбрала Хель.
Малекит идиотом не был, он видел, что в том, что жить ему осталось всего ничего, виноват сам, так как поддался жажде мести, выжегшей в нем инстинкт самосохранения и мозги, поэтому, допивая чашку, альв знал, что делать.
Он встал на колени и отдал Звездноглазому самое дорогое: своего малолетнего сына, попросив воспитать как следует. Чтобы ребенок не попал под влияние жаждущих власти советников, которые неминуемо или превратят его в марионетку, или банально убьют, начав грызню за власть. И тогда Свартальвхейм, и так находящийся не в лучшем положении, окончательно скатится в канаву.
А в качестве платы за воспитание будущего царя сделал Локи регентом на следующие двадцать лет. Законно, в присутствии скрежещущих зубами свидетелей, подписав договор. После чего попрощался с сыном, попросил прощения — и получил его — у Фригги, сочувственно гладящей малыша по голове, выпотрошил арсенал и шагнул в любезно открытый Локи портал.
У него оставалось полчаса.
Целая вечность.
* * *
Сказать, что Хель удивилась — значит ничего не сказать. Ее мир был тюрьмой для нее одной — ни войти, ни выйти. Да, за века заточения Хель научилась немного обходить ограничения, но вырваться из узилища она не могла, однако и к ней ворваться тоже нельзя было.
Портал стал неожиданностью, сюрпризы, полетевшие из него впереди дарителя — тем более, но Хель, хоть и сходила все эти века медленно, но уверенно, с ума, все равно держала себя в тонусе, надеясь когда-то выйти на свободу и как следует отплатить своему мучителю.
Металлические шары раскрылись, пространство вспухло невидимыми и неслышимыми взрывами, заставляя трещать никогда не снимаемые щиты — в последние века паранойя совсем одолела, но жалеть об этом Хель не собиралась.
Ее снесло в сторону, но Хель и не такое переживала: она покрепче уперлась ногами и посохом, сжимая зубы — давление было почти непереносимым. Так же внезапно, как началась, взрывная волна схлынула, но предпринять что-то существенное Хель не успела — падающий наискось клинок заставил неимоверно изогнуться: треск лопающихся связок был почти слышен.
Посох взлетел, отбивая клинок, Хель присела, 'закукливаясь' — пространство вокруг снова ломалось, наполненное взрывами. Повелительница мертвых разогнулась, посылая во все стороны Волну Праха, с легкостью отбитую одним коротким жестом.
— Сюрприз!
— Малекит! — прорычала Хель. — Не сдох?!
— Твоими молитвами!
Альв оскалил клыки, обходя Хель по кругу. Некромантка следила за ним, настороженно сверкая черными глазами. Неожиданно Малекит шагнул вперед, замахиваясь мечом, но тут же отпрыгнул в сторону, бросая последний сорванный с пояса металлический шар: экспериментальные гранаты, созданные по заказу мастерами-оружейниками. Хель пристукнула посохом и сорвалась с места, двигаясь с неимоверной скоростью: следом Малекит отправил гранаты, создающие миниатюрные черные дыры.
Раздались хлопки, воздух со свистом устремился в повисшие и погружающиеся в пол абсолютно черные сферы, выгрызающие и втягивающие в себя все, что попадалось по пути, постепенно расширяясь. Хель, коротко и яростно вскрикнув, ударила посохом в пол, который тут же покрылся рядами трещин. Каменные плиты взлетели, окружая ее все быстрее с каждым мгновением вращающимся хороводом, поверхности, обращенные наружу, заблестели, превращаясь в зеркала. Замок слегка тряхнуло, когда окружившие черные дыры плиты начали втягиваться внутрь, и сферы принялись взрываться, разнося все вокруг.
Малекит мысленно вознес хвалу самому себе, что, охотясь на Фриггу, не додумался использовать эти гранаты, только экспериментальные, оказавшиеся выше всяких похвал. Однако мощности черных дыр явно не хватало — Хель медленно, но уверенно нивелировала весь достигнутый альвом успех.
Малекит злобно сплюнул, тут же выжигая плевок огнем — и вздохнул, сосредотачиваясь. Фальшивый Эфир заворочался в крови, в ушах будто издалека зазвучало слабое жужжание.
Отсрочка, подаренная Локи, заканчивалась.
Альв злобно оскалился: он видел, что Хель ему не убить при всем желании — слишком разные весовые категории. Некромантка была страшной легендой уже тогда, когда Малекит пешком под стол ходил, и с тех пор своих смертоносных умений не утратила. В ее глазах альв видел лишь насмешку и пренебрежение, как во взгляде матерого ветерана на сопливого малолетку. И он еще строил планы на ее счет, недоумок.
Совсем потерял связь с реальностью, прячась в пещерах...
Мысленно в последний раз пробежавшись по возможным вариантам продолжения боя, Малекит метафорически плюнул на все и одним усилием воли активировал исправленный фальшивый Эфир, заставляя воздействовать на тело и разум, едва не потирая злорадно руки от предвкушения.
Локи совершил истинное чудо — и альв даже не представлял, каким именно образом и чем заплатив. Он не смог вырвать буквально проросший в Малеките подарочек Хель, но смог его... доработать. Грубо, на коленке, так сказать, но и этого было достаточно. Да, Малекит умрет, но сделает это на своих условиях, определенных Локи.
Преграда лопнула, и рев энергии, хлынувшей водопадом, наполнил уши. Малекит оскалился, не видя, как его кожа слабо засияла мертвенно-белым светом. Как засияла голубым радужка глаз, переползая на белки. Как движения стали настолько стремительными, что их невозможно было увидеть.
Он рванул к насторожившейся Хель, двигаясь зигзагами, ловко и легко уворачиваясь от ударов заклинаний некромантки. Воздух словно смялся, Малекит его просто видел, проламываясь сквозь полупрозрачные складки. От подошв на каменном полу остались выбоины, сложившиеся в цепочку следов. Альв выхватил мечи — ножны, лопнувшие вдоль, упали на пол — и принялся незатейливо рубить врага на части.
Хель взревела, когда лезвие прочертило длинную линию прямо по боку, распоров платье и кожу с мясом. Жуткий звук эхом отразился от стен, Малекит ударил сырой, но как-то удивительно структурированной магией, отбросив отбивающуюся посохом, на конце которого выскочило длинное трехгранное лезвие, Хель. Она мельком оглядела рану, зарычала и бросилась в атаку.
Малекит рубил, колол, бил магией, словно огромной кувалдой, он был неимоверно быстр, и Хель, невзирая на всю свою силу, иногда не успевала уворачиваться. Платье свалилось с тощих плеч, превратившись в лоскуты, тело исчертили раны и глубокие царапины, но из них не пролилось ни капли крови, а мясо было каким-то серо-розовым, но никак не красным, как должно.
Она уже даже не использовала заклинания, просто била по площадям на поражение, превращая древний зал в погружающиеся в пыль и обломки руины, по которым с бешеной скоростью носился Малекит. Он кружил вокруг нее шершнем, атакуя и атакуя, пока один точный удар некромантки не остановил это победное движение. Малекит опустил голову, рассматривая торчащий из груди посох.
Хель ласково улыбнулась, проворачивая древко, проросшее шипами, по часовой стрелке.
Малекит булькнул, выплюнув густо-бордовую кровь и точным ударом отрубил Хель голову, оседая на пол, проваливаясь в небытие.
Безголовое тело некромантки вытащило посох, подобрало кусок ткани от платья, валяющийся под ногами, и тщательно вытерло окровавленное древко. Неспешно подобрало голову и, держа ее за волосы, неторопливо направилось прочь. В отполированных до блеска обсидиановых стенах коридора отражались зарастающие бескровные раны. Хель остановилась, поставила голову на место, повертела, совмещая срезы, и уже через минуту края сцепились насмерть, а к моменту, как некромантка дошла до своих покоев, от раны не осталось и следа.
Хель зашла в бассейн, покрытый тонкой ледяной коркой, проламывая ее и явно не чувствуя никакого дискомфорта. Смыла с себя пыль и грязь с попавшей на нее кровью Малекита, вытерлась ветхой, но чистой простыней и развалилась на кровати, небрежно прислонив посох к стене.
Она лежала, глядя в расписной потолок, а ее грудь не поднималась, лишь изо рта иногда вырывался легкий пар, а тело стремительно регенерировало, приобретая вид пусть истощенного немного, но вполне красивого. С чистой гладкой кожей, без шрамов и изъянов.
Хель прикрыла глаза, довольно усмехнувшись, не зная, что в том месте, где в рану попала кровь Малекита, появилась крошечная голубоватая родинка.
* * *
Антверпен. 'Алмазная миля'
Витрины слепили глаза. Люк, неторопливым прогулочным шагом продвигаясь по улице, посматривал на выставленные драгоценности, изредка одобрительно щурясь, но чаще равнодушно скользя взглядом. Улицы сверкали. Глаза слепило сиянием бриллиантов, оправленных в платину и реже в золото, рдели угли рубинов, сапфиры казались кусочками неба, упавшими в полупрозрачные тучи, а топазы — радугой, принявшей материальную форму.
По улицам чинно двигались хасиды, эмоционально переговаривались индусы, сновали европейцы, японцы не отлипали от фотоаппаратов. Люк шел сквозь толпу, незаметно для людей расступающейся перед ним и смыкающейся позади, словно море перед Моисеем, ощупывая Силой все, что попадало в поле зрения, и не только. Ситх ухмылялся, вспоминая свой первый поход в ювелирный магазин еще в той жизни. Несчастного Антива Лорада Третьего, каждый раз обильно обливающегося потом, когда магазин посещал высокопоставленный клиент. Да, хороший был магазин... Прямо магнит для кристаллов Силы. Люк там нашел камень для себя, для Леи... Даже Дарт Мол не ушел без покупки!
Люку нравилось это место, полное осколков звезд. Там было тихо, нежно звенели в Силе тонкие голоски камней, рассказывающих свои истории. Его никто никогда не торопил, и он часами перебирал разноцветные заготовки под шедевры, предвкушая, как будет творить.
Ювелирное искусство вообще было одним из его любимейших занятий, да и сейчас оставалось. Нравилось Люку бродить по магазинам, рыться в добыче старателей, валяющейся на грязных тряпках рядом с карьерами, встречать идеально подходящее для задуманного в самых неожиданных подчас местах.
Драгоценности всегда были окружены водоворотами желаний и несбыточных мечтаний, там кипели страсти и кровь.
Алмазная миля всегда вызывала двойственное чувство. Старейший рынок Европы, представляющий алмазы и бриллианты. Он мог предложить изумительные по красоте сокровища и отвращал вонью криминала. Теневой рынок занимал почти девяносто процентов добычи, и продавцы не видели ничего зазорного в том, чтобы наколоть государство.
Остальных?
Не пойман — не вор.
Но репутации блюлись свято.
Люка это забавляло, но чаще заставляло кривиться: когда прекрасно считываешь неуемную алчность и истинное отношение к происходящему у сидящего напротив продавца, то все удовольствие от покупки портится. Вот как сейчас.
Хотя... нет.
Сидящая напротив пара была колоритной: старый, но все еще крепкий хасид с пронизывающим взглядом из-под кустистых бровей, и индус в национальной одежде, перебирающий четки из семян лотоса. Внешне они, казалось, невозмутимо наблюдали за перебирающим лежащие на покрытом сукном столике сырые алмазы клиентом. Камни выглядели невзрачно — прозрачная и мутноватая галька зачастую геометрических форм разного цвета. Люк задумчиво покатал пальцем камень бордового цвета, поднял второй — мутновато-голубой. Скептически скривился.
Продавцы богатства, стоящего миллионы, сидели молча, наученные горьким опытом, только индус шелестел четками, читая про себя мантры в попытке отвлечься. Хасид молчал, сверля взглядом перстни на пальцах клиента, пытаясь угадать, что за камни и какой металл использовали для оправы. Пока что старик склонялся к платине и звездчатым рубину с сапфирами.
— Не то, — брезгливо скривил губы ситх. Индус молча встал, парой движений сгреб камни с демонстрационного столика в бархатный мешок и вышел, вернувшись через пару минут с другим. На столик высыпались камни: все крупные, не меньше чем грецкий орех, а то и гораздо крупнее. Люк с интересом наклонился над столиком, рассматривая бракованное богатство: через один камни имели внутренний изъян — помутнения, трещины, полости.
Естественно, и с таким браком можно работать: разрезать на части, делая из одного пять или шесть, но и отходов будет много. А об огранке целиком и речи не шло. Люк поднял огромный — с ладонь размером — и плоский камень. Бесценный, благодаря черному цвету, исключительной прозрачности и... стоящий гораздо меньше, чем продавцы хотели за него получить: Сила с легкостью обнаружила внутри пустоту.
Он еще раз повертел камень в пальцах, рассматривая. Перед глазами вдруг появилось украшение, которое он сделает из него, и Локи улыбнулся. Просто и необычно. И такого точно ни у кого не будет. Ситх посмотрел на камни.
— Беру.
Индус только раскрыл рот, чтобы назвать цену, как Люк его с удовольствием обломал, снизив ее вчетверо.
— Не люблю, когда меня обманывают.
У индуса дернулся глаз, но он стоически промолчал, только четки застучали в трясущихся пальцах. Хасид не выдержал:
— Товар — высший сорт!
— Через один, — согласился Люк, начиная тыкать пальцем. — Трещина, помутнение, помутнение, трещина, пустота, раскол. Хм... Этот ничего даже... Отменный экземпляр. Помутнение. Мне продолжать?
На него уставились с бессильной злобой. Люк довольно улыбнулся.
— Чего стоим? Пакуйте.
В руках ситха словно сама собой появилась кредитная карта, спланировавшая на столик. Индус, скрипнув зубами, подобрал ее и передал партнеру по бизнесу, сейчас что-то активно бормочущему себе под нос.
— Не поможет! — хихикнул ситх, сверкнув зазолотившимися на миг глазами. Хасид забормотал усерднее, сжав в кулаке четки. — Это тоже не поможет! И это. А это... Совсем не в тему... — укоризненно покачал головой Люк.
Хасид, не выдержав, заорал, топая ногами. Люк расхохотался: бесить эту парочку было отдельным сортом удовольствия. Сорок с лишним лет назад два тогда еще молодых и слишком самоуверенных партнера по бизнесу решили разбогатеть за его счет, подсунув в девятой по счету партии некачественный товар, подменив пятую часть камней. К их огромному огорчению и мучению на все последующие годы, Люк аферу вскрыл тотчас же и пригрозил оглаской подробностей.
С потерей прибыли смириться было можно. С потерей только нарабатываемой репутации — нет. Жадины попали в кабалу: пожаловаться они не могли, избавиться от угрозы радикально — тоже нет, а уж когда Люк, развеселившись, продемонстрировал им на пару секунд свои особые умения — то вообще стал их воплощенным кошмаром. За каждую попытку убить он бил их по кошельку, забирая за бесценок самые дорогие камни, за попытки решить проблему другими способами — издевался словесно. После всех этих лет пострадавшие от собственной жадности барыги не оставляли надежды хоть как-то ему насолить, но все было бессмысленно: трепыхания жертв ситха только веселили.
— Изыди! Враг рода человеческого! — казалось, еще немного, и пожилой мужчина полезет кусаться.
— Ну... Раз вы так любезно просите... — невозмутимо пожал плечами Люк, подхватывая мешок с покупкой. Хасид схватился за сердце, рухнув в кресло. — До следующей встречи.
В закрывшуюся дверь явно бросили чем-то тяжелым.
Пришедший в прекрасное расположение духа Люк двинулся по улице, мимо витрин и бирж. Сердце в груди неожиданно затрепетало, и ситх изумленно моргнул. Сила волновалась, настойчиво подталкивая его куда-то вперед и в сторону. Он целеустремленно зашагал, прислушиваясь к подсказкам Великой, пока не попал куда надо: стоящая перед огромной витриной-окном из пуленепробиваемого стекла толпа восхищенно шепталась, наблюдая за разворачивающимся в помещении действом.
Люк подошел ближе, наблюдая. Крупная ювелирная компания снимала рекламу своих шедевров: помещение озарялось вспышками, охранники — целый взвод — следили за участниками цепкими глазами. Прозвучали команды фотографа и постановщика, помощники еще раз поправили черный экран, на фоне которого снимали модель, Люк сделал шаг вперед...
Сердце дрогнуло и пустилось вскачь. Люк стоял, смотрел и не мог оторваться: собранные в затейливую прическу волосы сверкали от усыпавших их украшений, еле заметный макияж выгодно подчеркивал естественную красоту модели, так же как и платье самого простого фасона. Влажно блеснули карие глаза, девушка улыбнулась, и Люк тихо прошептал:
— Здравствуй, любовь моя. Вот мы и встретились. Снова.
* * *
Первый с трудом оторвал голову от такого приятно холодного пола, вновь со стуком роняя ее на плиты. Операция, спланированная по всем правилам, опять провалилась. Командир ушел легкой походкой, насвистывая что-то веселое, Роллинз, которому посчастливилось наблюдать этот эпичный провал, лишь со вздохом закатил глаза, а они — все пятеро — валялись, не в силах подняться.
— Нам нужен новый план, — глубокомысленно изрек откуда-то слева Третий, и Первый, скрипнув зубами, лягнул на звук. Не попал — Третий успел перекатиться, отодвигаясь. — И что ты такой нервный?
Со всех сторон зазвучала экспрессивная ругань.
— Что вы все такие нервные? — удивился Третий.
— Заткнись, скотина!
— Ой! Мне уже страшно, я уже боюсь! — хихикнул Третий, и солдаты, ворча, начали отскребать себя от поверхности.
— Третий! — рявкнул Первый. — Нарвешься!
— Точно. Как только — так сразу!
Первый встал, сжимая кулаки, готовясь начистить морду насмешнику.
— Мы неправильно подходим к задаче, — тут же принял серьезный вид Третий.
— То есть?
— Это тест на сообразительность. Мы его провалили.
На покрытых синяками лицах проступило сосредоточенное внимание.
— Командир сказал, что мы получим сейбер из его рук только в том случае, если заставим его сделать это добровольно. Мы по привычке сделали упор на 'заставим', а надо было на 'добровольно'.
До сих пор безымянные солдаты переглянулись.
— Поверить не могу, что мы так лопухнулись, — медленно протянул Первый. Второй и Четвертый пожали плечами.
— Так ведь сейбер... — тоскливо вздохнул Пятый.
— Так ведь то-то и оно...
Солдаты молча завздыхали. Фантастическое оружие стало их наваждением с того момента, как они увидели в руках командира алый клинок, с гудением вырастающий из рукояти. Все попытки добраться до вожделенного сокровища проваливались еще на стадии планирования, а командир, нехороший человек, счастливо скалил белоснежные зубы и вертел в ладонях сделанную только под него рукоять. Издевался!
Смотреть на это было невыносимо. А тут еще и Роллинз проехался по их умственным способностям, вслух сомневаясь в наличии последних. Вот они и решились на экспроприацию, но, естественно, получили только тумаки. Командир их не жалел, вбивая в пол и стены, вон, даже следы остались.
Повздыхав о несбыточном, солдаты обсудили возможные планы действий и направились искать командира. Рамлоу обнаружился в компании верного зама, пьющим кофе. Покосившись на ввалившуюся толпу, ситх демонстративно закатил глаза и подставил чашку, в которую Роллинз налил еще ароматного напитка.
— Ну? Чего приперлись? — настроение у Брока было хорошее после чесания кулаков, что сразу чувствовалось. Первый шагнул вперед.
— Командир... Сейбер.
— Что 'сейбер'? — Рамлоу отставил чашку, насмешливо щуря глаза.
— Посмотреть?
— А что, не видно? — изумился ситх, пробегая пальцами по рукояти, прикрепленной к поясу. — Смотри. За погляд денег не беру.
Солдаты вновь переглянулись. Невзирая на то, что от большинства негативных последствий заморозки и 'воспитания' в ГИДРе они избавились, некоторые моменты социального общения им не давались. Для суперсолдат было легче организовать войну, чем нормально пообщаться с кем-то. Особенно с начальством. О просьбах и речи не шло: такое выбивали из голов в первую очередь. Солдаты не просят. Они только исполняют приказы.
— Ну? — поторопил их Рамлоу. — Долго стоять будем? Или займетесь чем-то полезным?
— Чем?
— Танцем маленьких лебедей, — буркнул невыспавшийся Джек. Третий тут же подхватил Второго и Пятого под руки, чувствительно пнув в щиколотку Первого. Роллинз закашлялся, пытаясь избавиться от полезшего не в то горло кофе, когда пять здоровенных туш в камуфляже застучали берцами, пытаясь изобразить из себя балерин. Рамлоу секунду ошарашенно смотрел на этот ужас, а после чуть не рухнул на столик, согнувшись от хохота. Отсмеявшись, ситх утер полившиеся из глаз слезы и отцепил сейбер от пояса.
— Держите. Заслужили. Пять часов ни в чем себе не отказывайте, — он бросил меч молниеносно поймавшему его Первому. — За оригинальный подход!
Солдаты тут же ломанулись в дверь, пока начальство не передумало.
— И учтите! — крикнул Рамлоу вслед. — Отчекрыжите себе что-то, жаловаться не приходите! Не, ну ты видел это? Детки доросли до юмора!
— Пора дать им имена.
— Да, — согласился Брок. — Пора.
* * *
Ксандар
Бордовый камень, отливающий фиолетовым, стоило его повернуть под другим углом, взлетел в воздух и сам собой закрепился в специально предназначенном для него гнезде в латной перчатке, сияющей мягким золотым блеском. Танос растянул губы в жуткой ухмылке, сжимая пальцы в кулак и любуясь тем, как мягко смыкаются пластины, как сверкают грани под тусклыми лучами местного светила.
С вершины холма открывался прекрасный вид: теплый розоватый свет лился с серых небес на разрушенный город, показывая руины во всей неприкрытой красе. Чадили башни с оторванными верхушками, по низу стелился тяжелый черный дым, ветер гонял белесые тучи пепла, присыпая нагромождения трупов. До титана доносились слабые отголоски криков, но и те постепенно затихали: всех сопротивляющихся выбили, а те, кто каким-то чудом уцелел, предпочитали прятаться, зажимая рты, чтобы не выдать себя скулежом.
Таноса судьба недобитков не интересовала. Он получил то, за чем пришел, и уже строил планы своих следующих действий.
Камень мягко засветился, титан, задумчиво хмыкнув, огляделся.
Камень силы увеличивал физические возможности носителя до абсолюта, взвинчивая прочность, силу, скорость и остальные параметры на максимум. Танос на возможности тела никогда не жаловался, но добытое хотелось проверить. Требовалось проверить.
Он огляделся, определил направление и размеренно зашагал к виднеющемуся с противоположной стороны холма городку. Через пару минут ходьба наскучила, и Танос перешел на бег. Ступни гулко били в почву, скорость нарастала, титан с каждым шагом разгонялся все больше и больше. Городок вырос перед ним: ошеломленный, испуганный... И Танос вломился в него, словно хищник в загон домашнего скота.
Все попытки жителей сопротивляться не имели ни смысла, ни успеха. Танос, не сбавляя скорости, промчался по улицам, расшвыривая ударами кулаков аборигенов и технику. Ксандарцы разлетались куклами, пятная кровью все поверхности, превращаясь в груды сломанных костей и мешки с требухой. Техника ломалась и трескалась, сталкиваясь друг с другом, влетая в толпы, калеча и убивая. Дикие крики зазвучали со всех сторон, не успевшие убежать пытались спрятаться хоть где-то, но Танос вихрем проносился, сея ужас, боль и смерть, словно жестокий ребенок, решивший растоптать муравейник.
Он бил, и бил, и бил, пока стоны и крики не затихли полностью.
Танос удовлетворенно улыбнулся, сжимая руку в кулак: камень еле заметно сиял на идеально подогнанной золотой перчатке. Внимательно осмотрев себя, титан только кивнул — как он и думал, испытание прошло великолепно. Ну, в паре мест прожгло одежду особо удачными выстрелами, но это и все, чего смогли добиться ксандарцы с их прославленным Корпусом Нова. Само тело регенеровало с бешеной скоростью, ожоги исчезли буквально на глазах, ставшая невероятно прочной кожа защитила не хуже доспеха.
Бросив последний взгляд на окружающие его развалины, Танос перевернул руку ладонью вниз, словно хлопнув по чему-то, и невидимая волна вбила остатки зданий в землю, довершая разгром, ставя жирную точку в испытании Камня Силы.
Танос равнодушно отвернулся, шагая навстречу летящему к нему транспорту: его ждал следующий камень.
* * *
Асгард
Один мрачно смотрел в потолок, нежно сжимая ладонь спящей рядом супруги. Волосы Фригги, подобные ароматному облаку, щекотали шею, ночь была тихой и безмятежной, но ас никак не мог заснуть, все переживая и переживая свой позор.
Одину до тошноты было стыдно и страшно: не сумел защитить.
Кольцо на руке супруги слегка кольнуло пальцы, напоминая о чудовищном провале и невероятной удаче. Впрочем, об удаче говорить не приходилось — ее не было. Были прозорливость и предусмотрительность, в очередной раз обернувшиеся победой и гибелью врагов.
Один осторожно поднес к губам тонкую кисть Фригги и поцеловал ладошку. Царица так и спала в украшениях — Локи не соизволил снять с матери защиту, прямо намекая, что он думает о способности Всеотца защитить супругу. Это злило до невозможности, но Один не желал заниматься самообманом, прекрасно понимая, что если бы не Локи, то сидел бы сейчас он, оплакивая гибель Фригги. Хорошо хоть, непосредственный исполнитель покушения уже мертв.
Повезло Малекиту — успел сдохнуть до того, как Один до него добрался.
Впрочем, исполнитель на то и исполнитель, чтобы быть разменной монетой, зато у него есть гораздо более важная добыча: вдохновитель.
Тор поддержит, как и остальные сыновья, озверевшие от произошедшего. Видимо, Хель последние мозги потеряла, раз решилась так напакостить. Гнила бы в своей морозилке и жила бы дальше. Сама виновата.
Один вновь поцеловал ладонь жены, лег поудобнее и прикрыл глаз, чувствуя, что может уснуть. Решение принято, теперь дело за исполнением.
* * *
Один не спешил.
Он понимал, что и спешить нельзя — Хель была заперта в Хельхейме уже очень и очень давно и раз смогла найти способ влиять на миры извне — и медлить опасно. Да, пока что ее влияние — это капля воды, просочившаяся сквозь дамбу, но оставленная без присмотра течь рано или поздно разрушит препятствие, и тогда некромантка вырвется на свободу.
А этого допускать нельзя ни в коем случае.
Поэтому Один собирался: неторопливо и очень тщательно, ведь справиться с Хель будет нелегко. Прошлое противостояние было крайне тяжелым: долгая планомерная война на уничтожение, когда обе стороны не гнушались ничем. И угрызениями совести Один не страдал: некромантка уже тогда была не то чтобы сумасшедшей... Нет, соображала она очень здраво, на зависть всем, вот только ее логика и мораль были совершенно чуждыми всем живым существам.
Знакомство со Смертью не проходит для психики даром — это Один знал по личному опыту. Когда-то он сам пережил долгую клиническую смерть, вися, проткнутый Гунгниром, отдавая свой глаз в обмен на могущество. Части тела Одину жаль не было: да, потеря органа зрения аукнулась, и очень сильно, в 'слепой зоне' находился огромный кусок пространства, и в битвах аса спасал лишь опыт и то, что видел он теперь по-другому. Он не знал, как правильно описать, но то, что не видело физическое тело, компенсировалось магическим зрением. Он ощущал, что находится там, в черноте, зная, где находятся живые существа и предметы. Далеко не полноценное зрение, но и сказать, что он слеп на один глаз, Один тоже не мог.
Для врагов, с радостью проводящих атаки со слепой стороны, такое положение дел становилось сюрпризом, зачастую смертельным. Хель когда-то тоже купилась, именно благодаря этому недозрению ас ее подловил, и полумертвая некромантка оказалась заперта в собственном мире.
Мертвом. Вымороженном. И все благодаря ее собственным усилиям.
Некроманты думают по-другому, не так, как живые. И чем старше, чем сильнее они становятся — тем дальше отходят от морали тех, кто еще дышит. Больше всего они ценят комфорт и покой, живые существа — суетливые, шумные, проблемные — становятся источником раздражения. И если поначалу труповод еще может просто выгнать мешающих ему подальше, то потом он просто всех убьет и подымет в качестве прислуги, ведь трупы не едят, не дышат, не шумят, их можно поставить в шкаф, чтоб не мешали, или запихнуть в подвал. Очень удобно — тратиться на содержание не нужно.
Уже к тому моменту, как Один пошел на нее войной, понимая, что договориться не получится, в Хельхейме было больше мертвых, чем живых, ну а когда противостояние закончилось, там уже не осталось ни первых, ни вторых — он не собирался облегчать побежденной жизнь.
Или не-жизнь — ощущение от Хель шло странное.
Он тогда, находясь в эйфории от победы и жуткой, кромешной усталости, не придумал ничего лучше, чем запереть ее на планете.
Надо было уничтожить... Но сил не осталось, он был настолько истощен, что почти не стоял на ногах, и вечное заключение стало хорошим выходом и хорошей миной при плохой игре.
Сглупил, это он готов признать.
Надо было довести дело до конца. Может, не сразу, может, немного погодя, но довести, но время было беспокойное, навалилось одно, потом второе, потом третье, а потом Одину стало не до побежденного врага. Сидит себе в узилище и сидит, вырваться не может, ей помочь извне тоже никто не может, и ладно. Вот только Хель — не полностью живое существо, и ждать ей привычно. Она ждала, она искала способы — и нашла. Эпидемии в Асгарде и поднявшиеся кладбища тому доказательство. А теперь еще и это...
Ас соединил последнее кольцо, задумчиво посмотрев на получившуюся золотую цепь. Кольцо Драупнир. Размножившееся и соединенное в одно целое, оно делает владельца неуязвимым.
Не до конца, конечно, это Один понимал — нет абсолютно неуязвимых, — но почти.
Гномы были истинными мастерами, созданный ими шедевр — один из трех, выполненных на спор с Локи — был единственным и неповторимым. Один поднес концы друг к другу, и они сцепились, спаиваясь в единое целое — цепь засияла и погасла, надежно опоясывая аса.
Один повернулся, бросая взгляд в зеркало: блестели золотые доспехи, откованные лучшими мастерами, кольчуга, надетая под панцирь, облегала, как вторая кожа, не стесняя движений. Ас глубоко вздохнул, набирая в легкие воздух, пошевелил руками, наклонился из стороны в сторону — нигде не скрипнуло, нигде не мешало. Пусть он не так строен, как в молодости, и уже не так быстр — его мышцы все такие же сильные, а связки — эластичные. И у него есть то, что поможет компенсировать недостаток проворности — опыт.
Все эти годы он не протирал штаны на троне, он воевал, и успешно.
И с ним пойдут сыновья.
Тор остается в Асгарде — Один не желал вновь оставлять царство и дворец уязвимыми. Сейчас его первенец, вошедший в полную силу — могучий воин и хороший правитель. Да, Тор стал бы прекрасным подспорьем в предстоящей крайне муторной и тяжелой битве, но он — наследник, и царь хотел предусмотреть все варианты. Даже самые нежелательные. А в противостоянии с Хель следовало быть готовым ко всему.
Хёд и Хермод останутся с Тором. Браги, Видар и Вали пойдут с ним, так же как и Бальдр. Его тихоня-сын — грозный воин, умный и рассудительный — самое оно для контроля гораздо более импульсивных Видара и Вали. Что поделать, оборотни всегда такие. Яростные.
Один надел шлем, задумчиво провел кончиками пальцев по древку Гунгнира. Копье отозвалось легким, еле слышным звоном. Обточенная ветвь Иггдрасиля источала тепло, заставив улыбнуться. И надеть перчатки, сотканные из тысяч маленьких колечек с наклепанными на них чешуйками. Теперь неприкрытым оставалось только лицо, и то частично — боевая полумаска никогда не бывает лишней, особенно тогда, когда враг настолько непредсказуем.
Ас подхватил копье, поправил ножны кинжалов и вышел, провожаемый полным беспокойства и любви взглядом Фригги. Женщина тяжело вздохнула, вытерла предательскую слезинку, выступившую в уголке глаза, встряхнулась и с уверенным видом направилась к себе. Она не в первый раз провожала супруга на войну, но впервые ее одолевали столь тяжелые предчувствия.
Хеймдаль провернул меч, Биврёст соединил две точки во вселенной, и Один, с ненавистью осмотрев унылый пейзаж, ступил на насквозь промороженную землю Хельхейма.
Хрустнуло — следом за Одином через портал прошли его сыновья. Бальдр замер, бдительно оглядываясь, его глаза мягко светились в тусклых лучах еле видимого в просветах тяжелых туч светила. Видар и Вали встали плечом к плечу, втягивая раздувающимися ноздрями сырой воздух. Уши оборотней немного заострились, шевелясь в попытках уловить хоть какие-то звуки.
Вокруг царила давящая тишина.
Хельхейм был мертвым миром. Ни зверей, ни птиц, ни рыб, ни людей. Даже насекомых не водилось. Только лютый мороз, удушающая влажность, мерно дующий ветер и постоянно затянутое тучами небо. Сыро, холодно, мерзко. Мертво.
Война выжгла этот когда-то очень и очень давно бывший процветающим мир, а Хель потом словно выжрала остатки. А может, и действительно выжрала, кто этих некромантов знает? Всего ожидать можно.
Один скривился, вспоминая ту страшную... бойню. Это была не война, а что-то гораздо более отвратительное и мерзкое. Они применяли все, что могли. Один выкашивал марионеток Хель, Хель их поднимала и посылала в бой. Магия все отравляла, свирепствовали чудовищные эпидемии, даже природа сошла с ума, истребляя все живое и неживое. И вот он опять в этом месте, которое долго снилось ему в кошмарных снах...
— Надо же, какие гости! — хрипло промурлыкал когда-то нежный, а теперь скрипучий, сиплый голос. — Сам царь асов посетил меня, несчастную, в этой дыре!
— Ты сама превратила этот мир в дыру, Хель, — гневно пророкотал ас, не теряя, тем не менее, головы. — Ты. Ты убивала его жителей. Ты высасывала жизнь из земли. Ты решила, что можешь диктовать мне свои условия.
Одинсоны, стоящие за спиной своего отца, молчали, разглядывая легендарную Владычицу Мертвых.
Когда-то Хель была красивой. Действительно красивой... Высокая. Белокожая. С водопадом черных волос и огромными глазами цвета беззвездного неба... Даже сейчас она поражала остатками былого совершенства, хоть стройность превратилась в откровенную худобу, когда-то длинные волосы теперь едва касались плеч, кожа приобрела меловой оттенок, а глаза превратились в две черные дыры. От этого видимого проявления ее сущности становилось действительно страшно. Хель стояла, опираясь на посох, и ветер играл полами ветхого длинного платья, кокетливо проскальзывая сквозь виднеющиеся то тут, то там прорехи. Она говорила, вот только Бальдр, впившийся взглядом в некромантку, отметил, что стоит она, словно статуя — без движения, и грудь не вздымается и не опускается: Хель явно не дышала. А если и дышала, то неимоверно редко.
Бальдр, внимательно отслеживающий каждое движение Хель, сканируя пространство всеми доступными ему способами, напрягся. Локи хорошо обучил его, Бальдр отлично чуял живое и неживое, и некромантка ощущалась скорее трупом, чем живым существом. Но и назвать ее однозначно нежитью тоже было нельзя.
Рядом заворчали: Видар и Вали напружинились. Их черты заострились, глаза оборотней налились янтарем.
Хель смотрела только на Одина: с таким презрением, словно к ней под ноги выполз навозный червь и предложил жениться на ней, уверяя, что лучшего мужа она не найдет. И с чудовищно холодной ненавистью. Но больше всего Бальдру не понравилось исходящее от Хель чувство триумфа.
Ас нахмурился... и плюнул на все возможные последствия, складывая руки на груди. Простейший жест щита тут же активировал давно вбитую в подсознание цепочку действий. Грудь и спину слегка запекло: впаянные в кожу символы, нанесенные Локи, наполнились энергией, вдоль позвоночника словно стекла огненная капля.
— Ты требовал от меня подчинения... — насмешливо просипела Хель. — Кто ты такой, чтобы от меня чего-то требовать? Я уже ступила на Прозрачную Тропу, когда твой отец еще даже не родился! И даже не завелся в штанах его папаши-дикаря!
Одина перекосило: к происхождению своих предков он всегда был слишком чувствителен, да и к статусу и его подчеркиванию питал слабость. Видар с Вали заворчали, скаля начавшие расти клыки, Бальдр равнодушно фыркнул. Его такие мелочи не волновали — старший брат хорошо потрудился, выбивая из него дурной гонор и самомнение. В который уже раз мелькнула мысль, как им всем повезло, и Одину в первую очередь, что Локи власть над Асгардом не волновала. Он даже забрал себе мир, не подконтрольный Одину, не претендуя на те, что входили в Древо Миров по факту, а не по названию.
Между тем перепалка продолжалась.
Один с Хель, словно мечтающие сжить друг друга со свету соседи, никак не могли остановиться, выплескивая накопившиеся за века. Они вываливали самые неприглядные тайны, чтобы укусить побольнее, вырвать кусок побольше, и ветер потихоньку крепчал, начиная превращаться в шквал, обжигая холодом кожу. Оборотни ежились, Бальдру было тепло: его окружала невидимая глазу энергия, обволакивая прозрачной пленкой, успешно блокирующей холод, сырость, да и не только их.
Вали, потеряв терпение, первым шагнул в сторону, через пару ударов сердца его примеру последовал Видар. Бальдр остался на месте, пользуясь каждым мгновением этой странной передышки, чтобы сконцентрироваться еще больше, стянуть магию в тугой узел и хоть как-то прикинуть возможные слабости врага, оценивая направления атак и прогнозируя результаты.
Это детское швыряние обидами и насмешничество выглядело глупо и опасно, особенно в этом случае. Им надо было с ходу бить некромантку, хотя и это являлось глупостью — лезть в ее родной мир, где за века заточения можно было сотворить неизвестно что? Но так еще был шанс хотя бы уничтожить ее физическую привязку к этому миру. А потом все выжечь дотла.
Но Один, словно борясь с какими-то страхами или еще чем, решил морально унизить Хель перед гибелью, и все чувства Бальдра орали, что они совершили непростительную ошибку, уже просто ступив на поверхность Хельхейма.
Бальдр не имел пророческого дара, как у Локи, у него была только неимоверно развитая интуиция в сплаве с отточенным логическим мышлением. Он смотрел, ощущал, строил планы и теории, непрерывно корректируя их, и видел, что с каждой секундой шансы на успех все уменьшаются и уменьшаются.
— Как? Разве тебе не понравилось мое напоминание, что все смертны? И асы в том числе? — расхохоталась Хель, и оборотни бросились в атаку.
В одно неуловимое мгновение все пришло в движение, кардинально меняя картину происходящего. Если до этого переломного момента можно было решить, что преимущество на стороне асов — их четверо, они сильны и вооружены — то теперь сразу стало ясно, кто из них высший хищник.
Удар посохом просто откинул Видара в сторону, как мячик. Тяжеленный оборотень, изменившийся прямо в прыжке на врага, пролетел пару десятков шагов, впечатавшись в массивный, в пять обхватов, каменный столб — остатки ворот. Хрустнуло, из груди продолжающего меняться существа вырвался хриплый скулеж-взвизг. Видар упал на потрескавшиеся плиты, попытался привстать и снова упал, хрипло взвыв, сплюнув кровью. Влажный язык облизал кровавую пену с губ, в зеленых глазах разгорелось бешенство. Видар зарычал, вставая на полностью изменившиеся лапы, представая в своем втором облике: массивное, ростом в холке с аса, тело, здоровенная голова с устрашающей пастью, маленькие круглые ушки, широченные, как тарелки, лапы с чудовищно длинными, почти прямыми когтями, косматая, черная с бурым подпалом шерсть, маленький хвост.
Он был похож на гибрид волка и медведя, сплав преимуществ двух видом, но сейчас это мало помогало: превалирование животных инстинктов над разумом в данный момент играло против оборотня. Рядом свалился Вали, отличающийся от брата светлым оттенком шерсти. Оборотни переглянулись и рванули в стороны, собираясь взять Хель в клещи.
Тонко, почти музыкально запел Гунгнир, пластая воздух и сталкиваясь с посохом Хель, пугающим покрытым вязкой зеленой субстанцией граненым наконечником.
Бальдр скрипнул зубами, отходя в сторону, пересматривая свои выводы с учетом новых данных. То, что должно было превратиться в триумф Одина и повергание в пыль врага, стремительно мутировало непонятно во что, ведь — на первый взгляд — изначально все пошло неправильно и наперекосяк.
Первое, что напрашивалось: надо было не лезть в этот мир, а выжечь его дотла — к счастью, это возможно, благодаря боевым кораблям и некоторым артефактам. Выжечь — ни одна нежить, какой бы могучей она ни была, не устоит перед огнем. Или атаковать с ходу, не рассусоливая, не глумясь над противником, не доказывая собственную крутость самому себе: пока ты чешешь языком, враг собирается с силами, выискивает твои слабости, готовит ловушки. Опять-таки тактика выжженной земли — некромантка была предоставлена самой себе несколько тысяч лет. Даже за час можно такого наворотить, что все враги вымрут, а тут — столько времени без пригляда!
И вот тут и вылезала главная проблема — Хель являлась крайне неудобным противником: из тех, против кого армию посылать бессмысленно — вырежет, а потому надо или убивать дистанционно, с риском неудачи, или давить лично либо чужими руками за очень большую плату. Или не трогать вовсе, надеясь, что само подохнет и проблема рассосется.
Сжечь планету? Проклятущая некромантка запросто может зарыться куда-то, впасть в спячку, тупо прождать пару сотен лет в уютном или не очень гробу, выкопаться и устроить всем локальный Рагнарёк. Нет гарантии, что точно откинет копыта. Медленно, но верно давить? Тоже не вариант. Ловушки. Снабжение. И прочие проблемы войны с окопавшимся на собственной территории врагом. Молниеносный рейд? Те же ловушки, в которые влетишь с гарантией.
И получалось, что вариант с боем 'один на один' и поливанием гадостями перед схваткой является самым лучшим — на второй, более трезвый взгляд. Бальдр не сомневался, что перед этой самоубийственной эскападой Один припомнил все подробности боев с Хель и принял соответствующие меры. Броня аса еле видимо переливалась, вспыхивая крошечными искрами, цепь на поясе неярко светилась, предохраняя от опасности, да и Гунгнир буквально порхал в умелых руках царя, держа некромантку на расстоянии. Тощая и хрупкая, она наносила чудовищной силы удары, поспевая везде: и Одина атаковать, и лупить Вали с Видаром в хвосты и гривы, и даже явно пытаться теснить нападающих куда-то в сторону, чему Один успешно сопротивлялся.
Магию применять Хель было трудновато — на руке под броней у Одина был надет один простой, но крайне эффективный амулет, заточенный как раз против некроэнергии. Хель уже несколько раз попыталась выдать что-то убойное, но вместо удара по площади вышли не слишком сильные заклинания, от которых никто не пострадал.
Переводя сражение в физическую плоскость, Один поступил самым умным и правильным образом. Если дать Хель возможность применять магию — возможен самый печальный вариант, а обычная драка — это шанс, ведущий к успеху.
Пробормотав про себя благодарность всем стихиям за то, что его отец дружит с мозгами и умеет извлекать выводы из прошлого, Бальд принялся тщательней сканировать все вокруг на предмет ловушек: нельзя допустить, чтобы какая-то заблаговременно спрятанная гадость дала Хель возможность использовать все свои силы. И пока Один с Вали и Видаром не давали Хель вздохнуть, Бальдр, сосредоточившись, выжигал все обнаруженное, используя Свет, покрываясь холодным потом.
Все вокруг — древний замок неподалеку, огромный двор, вымощенный потрескавшимися от холода каменными плитами, промерзшая насквозь почва — все было пронизано нитями спящих благодаря артефакту Одина чар. Они словно стояли на гигантской многомерной паутине, и не передохли лишь благодаря вовремя включившейся прозорливости царя.
В прошлый раз Один, пытаясь максимально ослабить Хель, уничтожил на планете все трупы и скелеты, ослабив ее и лишив возможности создавать армию нежити. Но прах, скопившийся за века, остался, и Хель собрала его, используя как опорные точки для своей магии, стягивая к замку и окрестностям все, до чего смогла дотянуться.
Бальдра едва не стошнило от увиденного.
Тем временем Хель сообразила, что происходящее идет немного не по намеченному ею сценарию, и приняла меры.
*Гейс — разновидность запрета-табу. Гейсы назначались в качестве противовеса при вручении определенных даров, как способ не гневить высшие силы излишним благополучием, или же в случае прегрешения как вид наказания (опять же, для восстановления равновесия, как способ контролировать силу наказания от потусторонних сил). Даром, среди прочего, считалось дарование имени человеку, изменение социального статуса (женитьба, вступление на царство) и др.
Считалось, что нарушивший гейс человек умирал на Самайн.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
