Королевская пешка

Дорогие читатели, вынуждает меня дать эти пояснения 282 статья УК РФ и закон о фейках. Так как сейчас верующие и военные, их чувства и правда (также их собственная) имеют особый приоритет в нашем обществе, поясняю, что у меня нет цели возбудить в ком-то ненависть либо вражду, а также унизить человеческое достоинство или нанести психологическую травму людям с тонкой душевной организацией и пропагандировать что-то помимо общечеловеческих ценностей.

Считаю своим долгом предупредить. В этом романе будут затронуты вопросы религии, расизма и войны, которая ужасна в своих проявлениях.

Я одинаково уважаю все религии и чту Конституцию. Человек имеет право верить или не верить в бога.

Я не считаю веру саму по себе чем-то хорошим или плохим. Но порицаю религиозный радикализм и экстремизм.

Я против "Джихада и крестовых походов".

Я против истинного фашизма во всех его проявлениях. Умберто Эко отлично сформулировал его признаки.

Я против войны. Потому что видела глаза тех, кто на ней побывал.

Но это художественное произведение. Относится оно к жанру фантастики, что само собой предполагает использование фантастического допущения.

Все события романа вымышленные, а чувства настоящие.

С любовью,

Автор

Посвящается любимому мужу.

Ты — мое сердце.

Пролог

Император Эриан III стоял у окна своего рабочего кабинета, смотрел как по стеклу стекают капли дождя. И настроение у него было под стать погоде. Сумрачное. Тяжелое. Шутка ли, приговорить к смерти родную дочь? А иначе никак. Военный союз на кону. Талийцы же уперлись. Без 'Залога мира', точнее заложницы императорских кровей, никаких военных союзов. Боятся, как видно, удара в спину. Оно, на самом деле, понятно. Правящие дома Тиверии и Джанната, пусть дальняя, но все же родня. О чем обе страны стараются лишний раз не вспоминать. По ряду причин.

Бабка Эриана Найрият была старшим ребенком правителя Джанната. Ее даже называли Шахди, считая будущей преемницей отца. Вероятнее всего, она стала бы править мудро и достойно. Но у Шахдияра Имира на закате жизни родился долгожданный сын. И уже взрослую дочь — соперницу обожаемого наследника, он выдал замуж.

Став же принцессой Тиверии, девушка лишалась прав на престол родной страны. Говорят, она не сразу смирилась, противясь этому браку изо всех сил. Только назад пути у нее уже не было.

Шахдияр умер через месяц после этой свадьбы, оставив новорожденному сыну целую планету. Конечно, власть в руки взял Регентский Совет, состоявший в большинстве своем из духовных сановников и близких им лиц. Ведь в час великой нужды кому, как не им надлежало взять на себя бремя ответственности за народ? Маленького Муслима начали воспитывать в 'правильном' ключе. В нем взрастили религиозность, превратившуюся со временем в фанатизм.

При его правлении вера в Создателя стала не просто частью культурного наследия, а обязательным атрибутом жизни. В школах перед каждым уроком дети читали молитвы. К экзаменам в институты допускались лишь те, кто получал благословение Духовного Наставника. А для этого нужно было чуть ли не с младенчества посещать свой мираб* на рассвете и закате. Религия все сильней врастала в жизненный уклад и набирала больше власти.

Конечно, были недовольные — те, кто не желал, чтобы их страна превратилась в теократию, променявшую Конституцию на Священное писание. Они казались угрозой новой власти. С ними не велась борьба. На них началась охота. За отрицание веры каждый год вводилась все более и более строгая ответственность. Сначала штрафы. Потом тюремные сроки, к которым вскоре прибавилась конфискация всего имущества не только богохульника, но и всех его родственников вне зависимости от их религиозных убеждений. Следствием стало Благословение на джат — убийство 'неверного, отрицающего или поносящего Создателя всего сущего' за которое не предусматривалось наказание. Люди убивали своих братьев и сестер, заговоривших о свободе. Просто из страха, что их самих выкинут из домов, обрекая на голод и нищету.

*Мираб — аналог церкви. Прим. автора.

Поэтому не любили они вспоминать шани Найрият, которая не допустила бы весь этот ужас.

Эриану хотелось сжать пальцы в кулак и садануть изо всех сил по раме дорогого витражного окна. Но толку в том? Лишь руку разобьет. Придется к регенератору идти, заливая пол горячей алой кровью. А легче не станет. И остатки зеркала в туалетной комнате достойное тому подтверждение.

Он должен вынести приговор своему любимому ребенку, а любая попытка этого избежать, станет приговором уже для целой Империи.

Погруженный в свои мысли, мужчина не заметил прихода младшего брата и вздрогнул, когда тот окликнул его.

— Хочешь выпить, твое величество?

Но Император, казалось, его не слышал. Он устало потер переносицу и спросил с тоской в голосе:

— Где мы допустили ошибку? Как недосмотрели? Ей ведь было плохо. Ланисса нуждалась в помощи, поддержке. А мы, вечно занятые другими делами позволили ей искать утешение в сомнительных связях и наркотиках.

— Виновные наказаны.

— Но это не спасет мою дочь.

— Еще не все потеряно.

— Я сам предложил им этот брак. Чтобы показать: мы не переметнемся к Джаннату в грядущей войне. Если свадьба состоится, они посчитают ее оскорблением. Если не состоится — заподозрят нас в двойной игре. Конечно, мы можем инсценировать смерть Ланиссы и запереть ее на одной из тайных баз. Там она получит медицинскую помощь и будет размещена с максимальным комфортом. Но из этой тюрьмы она не сможет выйти уже никогда. А ведь это я виноват. Недоглядел. Не уберег своего ребенка от этой заразы.

— Ты? Или все же императрица, которая во всем потакала дочери, убеждала ее в собственной исключительности, поощряла вседозволенность?

— Элайя, — в голосе Императора послышалось раздражение.

— Ладно-ладно. Молчу. Кто я чтобы критиковать твою разлюбезную супругу? Но это именно она приказала врачам дать Ланиссе элтас. Твоей дочери теперь каждый день требуется доза препарата, без которой у нее начинается сводящая с ума ломка.

— Она была на грани жизни и смерти из-за передозировки 'Звездной пылью'.

— Врачи могли провести детоксикацию.

— В ходе которой моя дочь могла умереть.

— Или полностью излечиться. Но что толку сейчас об этом спорить? Я пришел к тебе не для этого. У меня есть идея, как спасти Ланиссу. Но это потребует от тебя сделки с совестью. На что ты готов, чтобы защитить своего любимого ребенка?

— Я не могу поставить под угрозу будущее своей страны. А сильный Джаннат, диктующий после победы над Талие нам свою правду — это катастрофа. Если их не остановить сейчас, они пойдут священной войной и на нас. Может не сейчас. Мы ведь им ближе. Братья по вере, все-таки. Но через поколение или два они постараются превратить Тиверию в свое подобие. Я не отдам свой народ в религиозное рабство.

— К тебе уже подходили с предложениями отдать Лани замуж за шахди Гаяра? Ему ведь можно, в отличие от Энираду иметь трех жен. И не страшно, если одна из них окажется бесплодной. На удивление достойный молодой человек, кстати. И откуда что взялось? Кровь предков, похоже, взыграла. Но при нынешней расстановке сил систему ему не переломить. Хотя многие надеются на некоторую 'оттепель', когда он придет к власти.

— Это даже не обсуждается.

— Разумеется. Но ты не ответил на мой вопрос. Ты готов пойти на сделку с совестью? Тиверия не пострадает.

— Допустим.

— За жизнь и счастье Ланиссы придется заплатить. Сущую мелочь, как по мне. Жизнью другой девушки.

— О ком ты говоришь?

— А есть разница? Ты ее не знаешь. Эриан, она-то и на свет появляться не должна была. Ошибка зачистки. Помнишь свое приключение на Терре-Глории? Твое увлечение получило от тебя прощальный подарок в виде беременности. Но стиратели перепутали ее с другой женщиной. В общем, твой ублюдок благополучно появился на свет. Я узнал об этой досадной промашке лишь спустя несколько лет. Но девчонка росла в такой среде, что дожить до совершеннолетия у нее не было ни малейших шансов. Конечно, следовало бы принять меры, но мне не захотелось марать руки. Да и смысла я в этом особого не видел.

— Но она выжила.

— К счастью для нас. Тихо заберем ее в Империю, рассказав красивую сказку. Научим, что говорить. Замуж за Энираду выдадим. А после подписания мирного договора она умрет. Потому как замарашка из трущоб 'Закрытого' мира ставшая женой старшего из талийских княжичей — даже большее оскорбление, чем бесплодная наркоманка. Ведь рано или поздно она выдаст себя.

— Но как мы представим взявшуюся из ниоткуда принцессу?

— Она станет дочерью Ванессы — твоей первой жены. Подменить генетические пробы в базе — не проблема.

— Мы были женаты меньше четырех месяцев, потом ее убили.

— Скажем, что она была беременна. Срок два-три месяца. Перед смертью Ванессы плод успели извлечь и поместить в медицинскую капсулу, что и спасло ребенка. Твоя жена, понимая, что убить хотели именно ее, а значит ее дочь под угрозой, взяла с тебя клятву, что ты скроешь наследницу до тех пор, пока не будут найдены организаторы. Да, поиски растянулись на большой срок, но слово, данное Императором нерушимо.

— Но как подсунуть Энираду именно ее?

— Не должен княжич сильно артачиться. Ему ведь все равно на ком жениться. Не знает он ни одну, ни другую. Да еще и возраст. Только старшая из принцесс по талийским законам является совершеннолетней. Конечно, есть юридические лазейки, позволяющие вступление в брак с лицом, не достигшим соответствующего возраста. Но зачем такие сложности, если можно без них обойтись, просто взяв в жены ту, что подходит? А тем временем мы быстренько выдадим Ланиссу замуж за надежного человека.

— А если нас заподозрят в смерти девчонки?

— С чего это? Ты столько лет берег ее жизнь, прятал от всего мира, как самое ценное сокровище. А вот след Джанната там найдется обязательно. Ведь именно им было выгодно расстроить наш союз с Талийцами. Но в память о любимой дочери ты будешь свято чтить достигнутые договоренности. Как и наши союзники. Чтобы уже их не обвинили в убийстве принцессы.

— Как быстро ты сможешь ее найти и доставить сюда?

— Ее уже нашли.

— Хорошо. Нужно поторопиться. Но я хочу, чтобы этим занялся именно ты.

— Будет исполнено, мой Император — Элайя отвесил шутливый поклон брату. — Но тебе даже не интересно, как зовут твою 'любимую' дочь?

Император скривился:

— И как же?

— Ярослава.

— Более идиотское имя еще надо поискать. Но чего еще следовало ожидать от дуры, готовой прыгнуть в постель к любому ради призрачной возможности получше устроиться в жизни?

Часть 1

Я ненавижу ночные смены. Но за них платят на треть больше, чем за дневные. А мне очень нужны деньги, на сотню вещей, которых у меня нет. К зиме нужно купить новую обувь. Мои сапоги совсем уже развалились. И куртку надо бы заменить. Но в этом году не получится. Даже с учетом всех дополнительных смен, которые я взяла. Все мои траты расписаны на полгода вперед. В этом месяце я, на конец, приобрела нормальный фен и тефлоновую сковородку. В следующем будет свитер и теплое одеяло.

Именно мысли о том, что зарплата позволяет мне не только оплачивать квартиру, питаясь хлебом и водой, но и покупать, пусть и изредка, необходимые мне вещи, удерживает от увольнения. Другую работу с такой зарплатой я просто не найду. Образования считай, нет. Потому что кондитер с сильнейшей аллергией на муку и пальмовое масло, которое сейчас куда только не добавляют, это уже даже не смешно.

Поэтому стараюсь пропускать мимо себя пространные рассуждения клиентов о том, кто я и что они со мной сделают. Тут логика повествования или сворачивает в сторону нереализуемых сексуальных фантазий, или в банальное: 'Я жаловаться буду, а тебя дуру тупую уволят'. Реже меня грозятся посадить в тюрьму или убить. Хотя именно сегодня я имела счастье за пять минут до окончания смены нарваться именно на такого маньяка, который вместо 'Здравствуйте' сказал: 'Я тебя найду и задушу, если ты мне телевизор не починишь'. К слову, он у него, как оказалось дымился и жутко вонял. Но тарелку он покупал у нас. И платил за каналы он нам. А мы такие нехорошие ему телевизор сломали. Но этому хоть можно было посоветовать заняться тушением пожара и оперативно попрощаться, мотивирую это тем, что он тратит драгоценные минуты на разговоры вместо того, чтобы обесточить неисправный электроприбор. Подобные эпизоды давно не вызывают негатива ввиду своей удивительной комичности. А вот перебравшие горячительных напитков индивидуумы, которые звонят в наш контактный центр меня откровенно бесят. Ну, напился ты. Ладно. С кем не бывает? Так ложись спать. Не надо в два часа ночи пытаться настроить каналы для взрослых пультом от кондиционера, поливая отборным матом оператора.

Едва передвигая ноги от усталости, поднимаюсь на шестой этаж. Лифт, снова не работает. Поэтому переступаю порог дома я не в самом радужном расположении духа. Хотя домом ту часть комнаты, которую мне сдавала весьма своеобразная дама, придерживающаяся мнения, что приличной девушке для комфортной жизни нужны узкая и жесткая кровать, две полки в старом шифоньере и ровно десять минут в ванной комнате утром и столько же вечером. А остальное — есть развращающая роскошь.

Марта Адольфовна являла собой образец педантичного лицемерия. Потому как поселив в двух свободных комнатах по три квартирантки и строго следя за придуманными ей правилами, не следовала ни одному из них. Нам же надлежало экономить электричество и воду. Тогда, как в ее комнате днем и ночью горел свет и беспрерывно вещал включенный телевизор. Мы раз в неделю устраивали генеральную уборку, даже в дождь мыли окна с двух сторон. А квартирная хозяйка не удосуживалась менять лоток для своей любимой кошки Фроньки. Когда же, устав от бесконечной вони это делала я, наша Марта Адольфовна начинала стенать, что молодежь современная ничего не знает и не умеет. Наполнителя хорошего мы выкидываем слишком много, и нижний поддон мылом хозяйственным не моем. Поэтому мои соседки кошачий туалет, установленный в коридоре, обходили по дуге, зажав нос, но приводить его в порядок не желали из принципа. А мне просто было жаль чистоплотное животное, которое терпело до последнего лишь бы не приближаться к дурно пахнущему лотку. Но удовлетворять свои естественные потребности в другом месте бедной Фроньке не позволяло воспитание. Бывает такое, когда хозяева совершенно не заслуживают питомцев, которых подарила им судьба. Здесь был именно такой случай.

— Явилась, — зло прошипела встречающая меня на пороге старуха и припечатала. — Проститутка.

Данное обращение меня нисколько не удивило. Эта 'чудесная' женщина считала меня девушкой с низким уровнем социальной ответственности. Потому как порядочные по ночам не работают и точка. По этой логике наша пятидесятилетняя соседка Вера Ивановна — фельдшер скорой помощи, также, являлась представительницей древнейшей профессии. Но высказываться о ней в подобном тоне Марта Адольфовна не спешила. Вдруг, снова спину прихватит, кто же ей уколы колоть будет?

Я глубоко вздохнула, напомнив себе, что за такие деньги я не найду квартиру в получасе ходьбы от работы и мило улыбнувшись, пропела:

— Доброе утро. Как ваше здоровье?

— К тебе дядя приехал. — обвинительным тоном начала женщина. — А говорила, что сирота детдомовская. Но он мне все про тебя рассказал.

— И, явно ввел Вас в заблуждение. Мои родители давно умерли. Я с десяти лет жила в детском доме и ни разу меня родственники не навещали. Об этом у меня даже справка соответствующая есть. Не стану говорить, что у меня родни, вообще, нет. У матери ни братьев, ни сестер не было. Даже двоюродных. А у отца сестра была. Мой единственный дядя — это ее муж. Но они желания общаться со мной никогда не проявляли, считая, что мать меня нагуляла. — То, что я говорила было лишь отчасти правдой. Ведь Михаил Чернов являлся моим отцом скорее формально. А кто мой биологический родитель и сколько у него братьев и сестер оставалось для меня загадкой. Я даже имени его не знала.

— Но зачем-то они к тебе пришли. Этот дядя твои и друзья его. И про тебя рассказали. Как зовут, там. Сколько лет. Да и похожа ты на Илью Ивановича сильно. Мне даже чаем их напоить пришлось. — Марта Адольфовна несколько подрастеряла свой боевой запал, но признать, что впустила с свой дом не порядочных и уважаемых людей, а аферистов пока не могла.

— Я вам пачку чая куплю. И сахара. И даже конфет. — Мне пришла в голову гениальная идея подкупить прижимистую старуху. — Вы же марципановые любите? Прямо сейчас в магазин побегу. Только отправьте этих людей туда, откуда они пришли.

Женщина явно колебалась. Природная жадность боролась болезненным желанием понаблюдать за сценой из мыльной оперы, разворачивающейся у нее на глазах. Лучше бы какие-нибудь реалити-шоу смотрела. 'В нашем дурдоме', например. Или как там называется телепрограмма, где зрителям дают возможность насладиться сценами из жизни и быта чего-то смутно похожего на летний лагерь для взрослых? Там спальня девушек в одной части особняка, а молодых людей в другой. Так как никакой работы кроме разогрева полуфабрикатов и стирки в стиральной машине у них нет, а выходить за пределы особняка и сада к нему прилегающему нельзя, то царят там нравы жестокие. В смысле озверели они от безделья. Вот и плетут они козни, да интриги друг против друга в надежде найти любовь всей своей жизни среди лиц, как своего, так и противоположного пола. Мне девчонки на работе рассказывали.

Видимо решив, что без марципановых конфет она худо-бедно проживет, а без новой сплетни, которую сможет рассказать приятельницам — нет, старуха, покачав головой сказала:

— Они к тебе пришли. Вот ты с ними и разбирайся.

— Марта Адольфовна, я их не звала и сюда не впускала. Вы всегда неодобрительно относились к гостям постоялиц. К тому же квартира ведь ваша. Будет более правильно, если именно Вы укажете на дверь тем, кто так подло Вас обманул.

Я обезоруживающе улыбнулась и проскользнула к себе в комнату. Аня и Лиза уже были на учебе, поэтому я, предвкушая хотя бы несколько часов сна быстро переоделась в майку пятьдесят восьмого размера, купленную на распродаже и нырнула в кровать. Но стоило мне только смежить веки, как в дверь постучали. Громко. Раздраженно, можно сказать. Догадаться, кто это, труда не составило. Наша квартирная хозяйка никогда не утруждала себя актами вежливости по отношению к своим квартиранткам. Она была у себя дома и могла не то, что к нам в комнату — в ванную ввалиться, если считала, что мы слишком долго купаемся.

Стук я стоически игнорировала, хоть и раздражал он меня ужасно. Хотелось встать, выйти из комнаты и дать в морду той сволочи, которая мне мешает отдыхать. По всей видимости раздражал он не только меня, но и старуху. И она решила помочь слишком уж вежливому гостю. Распахнув дверь, Марта Адольфовна фактически впихнула в мою комнату совершенно незнакомого мне мужика, которых стоит отменить, был действительно похож на меня. Темно-русые волосы. Карие миндалевидные глаза с янтарными искорками, обрамленные густыми черными ресницами. Выразительная линия скул. Губы блеклые. У меня гораздо ярче. А вот форма одинаковая. Упрямый подбородок. Но главное — рост. Несколько выше среднего. У него была фигура атлета, которой этот человек явно гордился и всячески подчеркивал дорогим костюмом, купленным явно не на соседнем рынке.

Мне ничего не оставалось, кроме как одернув тонкое синтетическое покрывало, сесть на постели. Незваный гость ошалело воззрился на мою ядовито-розовую майку с надписью 'Я не жирная! Я — Богиня!'. Потом его взгляд переместился к мом голым ногам и на них задержался дольше, что это приписывают нормы морали по отношению к близким родственницам.

— Вас ничего не смущает? — ледяным тоном поприветствовала я визитера.

— Э...

— Я в постели. Не одета. Хочу отдыхать и не желаю с Вами общаться.

Мужчина тотчас же отвел глаза от моих ног и начал рассматривать выцветшие васильки на старых обоях. Марта Адольфовна в свою очередь приняла театральную позу и разразилась трагическим монологом:

— Бесстыдница! А я говорила, предупреждала о том, что она из себя представляет. Падшая женщина. Нет бы брать пример с приличных девушек, которые учатся и работают. Она же целыми ночами пропадает и известно, чем занимается. Выгнать бы ее. Да жалко. Совсем же на панель скатится.

— Я, смею напомнить, Вам за проживание деньги плачу.

— Да что ты там платишь? Мелочь сущую. Считай, из милости тебя приютила.

Вот от такой наглости мне, действительно, дурно стало. Нет, конечно, просила старуха немного. Но благотворительностью здесь и не пахнет. Условия более, чем скромные. Микроволновки нет. Холодильник крошечный. Стиральная машинка доисторическая и на ладан дышит. Чисто, правда. Только чистоту эту сами девочки поддерживают.

Мужчина прервал излияния Марты Адольфовны резким взмахом руки и сквозь зубы процедил:

— Вам будут компенсированы все неудобства.

С некоторым удивлением я наблюдала, как квартирная хозяйка, пробормотав: 'Конечно-конечно' ретировалась. Оставалось непонятным, что послужило причиной такой покладистости: обещание что-то так компенсировать или приказной тон гостя.

— Итак, вернемся к моему вопросу. Вас ничего не смущает?

— Нет, — мужчина смерил меня ледяным взглядом, но изо всех сил постарался смягчить свой тон. — Если тебе удобно вести беседы в подобном виде, можешь не одеваться.

— Кто вы?

— Брат твоего отца, Ярослава. И я приехал забрать тебя домой.

— Смешно. А вы не опоздали лет, этак на десять? Хотя, нет. Вы опоздали на все двадцать.

— Мы не могли этого сделать раньше. И ты поймешь, почему.

— Вон пошел! — меня накрыла ледяная волна ярости. — Я вам не нужна была. Вы меня бросили. Да в гробу я видал таких родственничков.

— Неужели ты не хочешь обрести семью?

— Дверь там.

— Все дети хотят иметь...

— Вот именно, что дети, — перебила я дядюшку. — Где вы тут ребенка увидели? Раньше надо было приезжать.

— Ярослава...

— Заметьте, я даже не спросила, как вас зовут.

— Элайя.

— Не спросила потому, что мне это не интересно.

— Возможно нам стоит прогуляться? Поговорить в более непринужденной обстановке. Хочешь позавтракать в самом дорогом ресторане этого города?

— Я хочу, чтобы вы ушли.

— Понимаю, ты злишься на нас. Мы должны были о тебе позаботиться. Но опасались вмешиваться и привлекать внимание к тебе. О причинах столь странного, с твоей точки зрения, поведения не расскажешь в двух словах. Все очень сложно. Позволь объяснить.

Я демонстративно зевнула и попросила его сделать мою жизнь лучше — исчезнуть из нее.

— Ярослава, ты же умная девушка и должна понимать, что мы можем многое тебе дать. Не нужно будет жить в подобном месте. Ты, вообще, забудешь о необходимости работать. Наша семья богата. И ты получишь все, о чем мечтала. Наряды. Украшения. Возможность посмотреть мир, а ведь он намного больше, чем ты себе представляла.

— Мне кажется, или вы пытаетесь меня подкупить?

— А даже если и так?

— Тогда вы впустую тратите свое и мое время.

— Считаешь, что тебя нельзя подкупить? Гордая?

— Почему же нельзя? Можно. Только вам я не по карману.

— Я уже говорил, что наша семья очень богата?

— Да. Можете не повторяться.

— Не хами.

— Я знаю себе цену. И прекрасно понимаю, что ни вы, ни ваш брат заплатить ее не в состоянии. Потому что она, как ни пафосно это звучит, дороже денег.

— Деньги, сами по себе — ничто, а вот возможности, которые они открывают...

— Несколько ограничены. Вы готовы отдать мне свою жизнь? Всю до капли. До последнего вздоха. Сомневаюсь. А именно так поступила моя бабушка. Именно так поступил мой отец.

— Отчим.

— Отец! Ваш брат просто соблазнил чужую жену. Сделал ей ребенка. А потом бросил их на произвол судьбы.

Горло сдавило спазмом. Так всегда было, когда я вспоминала папу Мишу. Тоска, благодарность и иррациональное чувство вины за то, кто я есть. Плод супружеской измены и живое напоминание о предательстве когда-то любимой жены.

Чуть больше двадцати лет назад красавица Нина Черникова бросилась в объятия заезжего мажора, готового водить ее по ресторанам и дарить дорогие подарки. Скорее от скуки, чем от большой любви. Но женщина считала, что вытянула счастливый билет. Полагала ли она это предательством по отношению к законному мужу? Вряд ли. Скорее, гордилась, что попыталась вырваться из нищеты. А простой врач, которому вероломная супруга наставила рога, сначала ушел в запой, а потом в работу.

С женщинами он встречался. Друзья и родственники постоянно пытались его свести с какой-нибудь 'хорошей девочкой'. Но как-то не складывалось. Наверное, он все еще любил мою мать. Только простить не мог. И правильно. Не стоила она прощения. И любви его не стоила. Но сердце — глупый орган. Оно доводов рассудка не слушает.

Может со временем все бы сладилось. Женился бы он, детей завел. Только времени в запасе у Михаила Черникова не оказалось.

Рак. Последняя стадия. И жизни... от силы, пара месяцев. Это было скорее приговором, не подлежащим обжалованию, чем диагнозом. Ошибка исключалась. Проверено и перепроверено несколько раз. Коллега все-таки.

А когда, молодой еще мужчина — всего-то тридцать четыре на днях исполнилось, шел из больницы домой, ему повстречалась бывшая соседка. Потерянный и опустошенный, он не слишком вслушивался в бойкую речь тети Зины — дамы, разменявшей шестой десяток, но не утративший живости и благодушия. Она высыпала на него целый ворох информации о полузабытых или даже незнакомых людях. Кто женился. Кто развелся и так далее.

Михаил слушал. Кивал, иногда невпопад. Но старался делать вид, будто бы его интересует вся эта словесная шелуха. Не хотелось ему обижать милую в своей простоте женщину. Ведь в последний раз видятся. Так пусть воспоминания об этой встрече у нее не будут омрачены грубым нежеланием общаться. И лишь когда тетя Зина заговорила о его бывшей теще, туман апатии немного рассеялся.

— Да знаешь же ты, наверное. Умерла она. Уж полгода, как. Хорошая была женщина.

— Да, — машинально согласился Михаил.

— А что теперь будет, одному богу известно. На Верочке ведь все в их доме держалось. И Нинке она совсем уж скатиться не позволяла. И за Ярой смотрела. А теперь... пропадет ребенок.

— Какой ребенок?

— Так дочка же Нинкина — Яра. Матери до нее дела нет. Ее только выпивка интересует. Совсем уж беспризорником девчонка растет. Соседи ее, конечно, подкармливают, одежду, оставшуюся от детей или внуков, отдают. Да без толку все это. Вот ты мне скажи, в кого она вырастит с таким-то примером перед глазами?

— Не знаю, — сказал Михаил растерянно, а потом, словно бы решая что-то для себя, нервно дернул головой. — Вы меня простите, тетя Зина. Я тороплюсь очень.

И мужчина решительно зашагал прочь, не оглянувшись на застывшую посреди тротуара бывшую соседку. Запрыгнул в трамвай и больше часа просидел, глядя на унылый пейзаж за окном. Потом вышел на остановке, которую старался избегать последние лет десять. И ноги сами принесли его к знакомой двери в старой панельной пятиэтажке.

Что он хотел увидеть? Пропитую насквозь, опустившуюся женщину, которая сама себя наказала за измену? Узнать, что все это сплетни глупой старухи? Что нет никакой девочки Яры? Или, что живет она в нормальных условиях, а соседям нет нужды ребенка подкармливать?

Дверь ему открыло существо, мало напоминающее даже не женщину — человека. Это растрепанное, неопрятное чучело никак не походило на красивую, обаятельную Нину, которая мечтала о красивой жизни и с трепетом листала страницы глянцевых журналов. Она старательно подражала звездам, копирую их прически и макияж, не жалела денег на изысканные платья. А сейчас стояла драном халате в не первой свежести и благоухала перегаром.

Бывшего мужа Нина узнала не сразу, но это не помешало ей начать плаксиво клянчить деньги на бутылку. Михаила передернуло от отвращения, но водку он купить согласился, и даже закуску пообещал, если ему расскажут про ребенка.

— Думаешь, она твоя? Нет. А вот шутка! Ее на тебя записали. Потому что она родилась через полгода после развода.

— Ты ее любишь?

— Ее? — От такого дикого предположения Нина даже протрезвела немного. — Да разве ж можно эту дрянь любить? Все дети, как дети. Добрые, ласковые. Мам, вот, любят. А эта, не такая. Есть в ней что-то... такое. Глянешь и жутко становится. Я же из-за нее пью. Она как зыркнет своими глазищами, рука сама к бутылке тянется. Жизни с ней не вижу. Думала, рожу и все, как в сказке станет. Пусть, и не сразу. Но вернется он ко мне — родная кровь позовет. Эриан на мне женится и заберет из этой дыры. Ну, или хоть денег на дочь давать будет. Ан, нет. За столько лет не наведался ни разу. Вместо того, чтобы меня из нищеты меня вытащить, эта гадина мертвым грузом на мне повисла. А самое противное, на него это отродье похоже. От меня, словно бы ничего и не досталось. И все мои беды от нее! Вот кому я нужна с таким-то прицепом? Да с ней же ни один мужик не уживается. Сбегают!

— Где она?

— Да, вон. Под вешалкой сидит.

Я действительно там сидела. Это было мое любимое место. С тех пор, когда бабушка умерла. На вешалке все еще висело ее пальто, пахнущее лавандой. Теперь уже едва уловимо. Но здесь так легко представить, что она жива. Просто вышла куда-то. В магазин, например. Или в гости поехала. Помечтать, что вот сейчас щелкнет ключ в замке и она зайдет в прихожую. Поставит на пол тяжелый пакет с молоком, яйцами, мукой и маслом. Потом ласково-ласково спросит: 'Ярочка, будем пирожки печь? Твои любимые — с яблоками'. А еще она суп сварит. И картошку. И компот. И котлеты пожарит. От этих мыслей у меня в животе заурчало.

Из еды дома была пачка соленого маргарина, да пара горстей гречки, которую приходилось есть сырой. Тогда ее на дольше хватало.

Мужчина удивленно оглянулся. Нагнулся и только тогда увидел меня. Склонил голову на бок. Он смотрел внимательно, но несколько отстраненно. Так люди разглядывают цветы на клумбе или птиц за окном.

— У тебя красивый ребенок. Только худая она очень и бледная. Одни глаза на лице. Губы совсем белые. Ее бы к врачу, анализы сдать. Вдруг, анемия?

— Она может зимой без куртки и босиком в парадной спать. Прямо на кафельной плитке. Другой бы ребенок умер от переохлаждения. А ей хоть бы что. Даже не чихнула. Мне иногда кажется, что она и не человек вовсе.

— А кто?

— Бесовка. Или рептилоид. Я про них по телевизору смотрела. Прилетают инопланетяне. Внедряют женщинам своих зародышей. Существа эти рождаются, растут. И вроде бы похожи на людей, но что-то их всегда выдает.

Мужчину отчетливо передернуло. О закусил губу словно о чем-то раздумывая. А потом громко и властно сказал:

— Я ее забираю.

— Не пойдет она, — пьяно хохотнула Нина. — А силой потащишь — сбежит или чего похуже вытворит. Пытались некоторые ее приручить. Конфеты покупали. Не брала. Ничего из чужих рук не брала. Лишь смотрела, как зверь, готовый броситься в любую минуту. Да и бросается уже. Вон кровь видишь?

Мужчина перевел взгляд на бурое пятно у себя под ногами, а затем с недоумением посмотрел на бывшую жену.

— Ее рук дело. Позавчера гости были. Так она одного из них вилкой ткнула. Вот с таким же каменным лицом, как сейчас. А он ей на этой вилке колбасу нес.

'Он не просто так нес мне лакомство' — хотелось крикнуть ей в лицо. Но тщетность попыток донести до матери хоть что-то я осознала давно. Ей плевать на меня. Плевать на мой страх, голод или одиночество. Бутылка заменила ей целый мир, которым могла бы стать я.

Бесполезно говорить с той, что не желает слушать. Поэтому молчу, и лишь внутренне содрогаюсь, вспоминая того мужчину. Было в нем что-то неправильное. В глубине его глаз плескалось озеро тьмы.

Он улыбался... наиграно и фальшиво. Говорил обманчиво ласковым голосом. Именно так звали детей монстры из сказок: 'Иди ко мне, милая добрая девочка'. А потом, когда глупышка верила и, действительно подходила, уже совсем другим — страшным голосом добавляли: 'Я тебя съем'.

Удушливая паника накрывает стоит просто воскресить в памяти тот образ. Но я до боли закусываю губу, стараясь страха не показывать. Нельзя. Это когда бабушка была жива, можно было бояться грозы или плакать из-за рассеченной коленки. Мать от вида слез звереет и бьет, пока сама без сил не свалится. А если ей в глаза смотреть и взгляд не отводить, почему-то пятится и драться не спешит. Только ругается тихо, поминая чертей-инопланетян. И это мне нравится гораздо больше, чем постоянные синяки. Пусть боится.

Это у Тимки из пятого подъезда мама хорошая. Пьет редко — только по выходным. В остальное время еду готовит, стирает, полы моет. Целый пакет печенья ему с зарплаты покупает, а иногда даже конфеты. Понятно же, почему он ее любит и терпит, если она выпьет и начинает его ремнем воспитывать.

Я точно также, как на мать, посмотрела на ее гостя. Прямо. Глаза в глаза. Вон, что удумал. Забрать меня. А зачем? Он, конечно, на тех, кто сюда обычно ходит, не очень похож. Одет чисто. Не пьяный. И пахнет не перегаром, а чем-то приятным. Одеколоном, наверное.

Думала, тоже отшатнется. Но внезапно его лицо озарила такая потрясающе-красивая улыбка, что я даже растерялась немного. Наверное, поэтому вложила свою ладошку в его протянутую руку. Меня вытащили из такого родного убежища, только это отчего-то казалось правильным и совсем не страшным.

— Она уйдет со мной, — сказал мужчина моей матери. Холодно. Жестко. Я думала она не посмеет ему возразить. Ошиблась.

— Ну, нет. А вдруг Эриан за ней приедет?

— Сомневаюсь. Столько лет он о вас не вспоминал.

— А вдруг?

— Тогда тебе не поздоровится. Посмотрит он на девчонку. И что увидит? Кожа да кости. Одета непонятно во что. Спросит у нее, как она с мамой жила? А что ему она ответит? Мама пила, покормить забывала, била. Ты ведь била ее, Нина?

— Наказывала.

— За то, что она, как ты выразилась, 'рептилоид'? Или за то, что девочка на отца похожа? Так, что благодарности ты от бывшего любовника не дождешься. Дай бог, если он тебе голову не открутит за то, как ты с его ребенком обращалась.

— Я ее не убила.

— За это он тоже, вряд ли тебя поблагодарит. Нет человека — нет проблемы, как говорится. А так... ему или придется повесить на свою шею груз больших проблем за нежеланного ребенка. Не с тобой же девчонку оставлять. Поэтому ее придется пристраивать куда-нибудь, или забирать к себе. Думаешь его семье это придется по вкусу? Его жена обрадуется дочери от любовницы? Или родители придут в восторг от внучки, у которой спилась мать.

— Я выпиваю! Да! А кто с такой жизнью по-другому поступает?

Мужчина не ответил. Но лицо его закаменело. Мне даже как-то не по себе стало. Хотя я и понимала, что волна раздражения направлена не на меня.

— И, вообще, — вдруг вспыхнула мать. — Тебе она зачем? Хочешь через нее Эриану отомстить? А раз так, не прикидывайся святошей.

— Даже и не думал. Напишешь отказ и забудешь, что дочь у тебя, вообще, была.

— А что мне за это будет? — Но ответ она свой вопрос она ждать не стала, а сразу выставила свои условия. — Ящик водки хочу.

— Два. И даже закуску тебе куплю. Но сделаешь это сейчас.

— Конечно-конечно. — Тут же сменила тон Нина. — Только бумажку какую-нибудь найду.

Она заметалась по прихожей. Начала судорожно открывать и закрывать ящики комода. Как будто бы там могло быть что-то кроме мусора. Эту беготню прекратил странный мужчина, который все еще продолжал крепко держать меня за руку.

— Ты сейчас умоешься, переоденешься. Возьмешь все свои и ее документы, а после этого поедешь со мной в органы опеки. Подпишешь, что тебе скажут — получишь свою водку.

Вот как я попала к моему папе Мише. Вечером мы ужинали на его маленькой, но такой уютной кухне. И на столе было столько еды... аж не верилось. Огурцы, помидоры, странный соленый сыр, хлеб, сметана, кетчуп, вареная картошка и настоящие сосиски. А еще целый поднос со всякими фруктами. Некоторых я и не видела никогда. Но пахли они очень вкусно. Завтра мне обещали купить торт. Только поверить в то, что можно получить столько счастья за такое короткое время, отчего-то не получалось.

Он заговорил со мной лишь когда я с неохотой отложила от себя недоеденный банан. Было жаль до слез, но желудок, отвыкший от подобных объемов еды, решительно бунтовал.

Человек, сидевший напротив меня, был спокоен и пугающе откровенен. Он не стал скрывать, что умирает и, что очень скоро я поеду в детский дом. Рассказывал, почему мне там будет если не легче, то хоть безопаснее, чем с матерью.

Я поверила ему тогда. Верила до его последнего вздоха. И, кажется, верю до сих пор.

Я никого так не любила в своей жизни. Даже бабушку. А он не любил меня в обычном смысле этого слова. Скорее нес за меня ответственность. Учил читать, писать и считать. Если я что-то не понимала, он объяснял з. Папа не заставлял и не наказывал, не ругал за плохие оценки. Ему, как мне кажется, было на них наплевать.

Меня учили выживать в этом жестоком мире. Защищаться. Отстаивать собственное мнение. Признавать и исправлять ошибки. Думать, прежде чем что-то сказать или сделать. Маленькому испуганному волчонку старательно прививали любовь к чтению, объясняя, что к собственному жизненному опыту крайне желательно прибавить опыт других людей, живших в разное время и разных странах.

Вопреки всем прогнозам папа прожил почти год. И за это время он сделал для меня больше, чем иные отцы делают за всю свою жизнь.

Я вспоминала сейчас мужчину, который подарил мне самое ценное, что имел сам — последние дни и сравнивала его с моим биологическим родителем.

Второй проигрывал по всем параметрам. Жил ведь в свое удовольствие столько лет, не вспоминая о брошенном ребенке, а теперь объявился. И даже не сам — родственничка прислал.

— Дверь там. Не знаю, зачем я вам понадобилась именно сейчас. Но абсолютно уверенна в том, что вы мне не нужны.

— Ты очень похожа на свою прабабку. Внешне. Что ожидаемо. А вот наличие у тебя фамильной гордости, надменности, я бы сказал меня удивляет. Ты ведь живешь в нищете. И как последнее ничтожество не желаешь ничего менять в своем убогом существовании.

— Ваша ли это печаль, дорогой дядюшка?

— А ведь стоит лишь сделать шаг навстречу своей семье. — Он продолжил свою вдохновенную речь, словно бы и не слыша моего вопроса. — Мы окружим тебя роскошью. Любой каприз будет исполняться мгновенно. Все, о чем пожелаешь.

— 'Мягко стелешь, да жестко спать'. — вспомнила я народную мудрость. — Еще неизвестно, чем мне придется заплатить за описанные вами чудеса. В бескорыстность не верю, уж простите.

Глаза мужчины полыхнули гневом, подтверждая правильность моих выводов. Хотя, это же совсем идиоткой надо быть, чтобы поверить во внезапно привалившее счастье с обретением любящей семьи. Папаша мой — подлец. Это даже не обсуждается. Этот вон, явно, не лучше. Сволочь высокомерная. Оскорбился, что я в ножки ему не кинулась, рыдая от благодарности.

Побыстрей бы он убрался восвояси. Спать хочется. Сил нет.

— У тебя есть младший брат. И сестра.

Я на мгновение задумалась. Младшие. Значит, вряд ли, вообще догадывались о моем существовании. А даже если и знали, что могли противопоставить старшим родственникам? Ничего. Кто станет слушать детей?

Поэтому мне не за что на них злиться, не за что ненавидеть. Они, вообще, мне до странности безразличны. Даже капли родственных чувств или чего-то подобного в моей душе не нашлось.

Я не хотела с ними встречаться. Потому что ничего хорошего не ждала от этого знакомства. Дети жестоки. Особенно по отношению к тем, кто на них не похож. А если ты еще и ниже по социальной лестнице стоишь, вообще, держись. Сожрут. Если хоть малейшую слабину выкажешь. Попытаются показать, что мое место на коврике у двери — и к бабке не ходи. Судя по дядюшке, они не бедствуют, если не сказать иначе. А что может испытывать мальчик или девочка из 'золотой молодежи', глядя на детдомовскую воспитанницу в заношенных джинсах? Микс из брезгливого презрения и возмущение одним только фактом, что какая-то плебейка смеет поднимать на них взгляд. И плевать им будет на эфемерные кровные узы. Им такие, как я ровней не бывают — лишь прислугой. В лучшем случае. А оно мне надо — такое счастье?

— Нет у меня ни братьев, ни сестер. Они мне чужие. Были, есть и будут. Я их не приму. Хоть винить мне их не в чем. Младшие же. А вот вас, тех, кто обо мне знал — не прощу. Я, вообще, прощать не умею. Уходите. Этот разговор не имеет смысла.

Правда давалась легко. Ведь, и правда, не прощу. Мать же не простила.

Хотя, казалось бы... столько лет прошло. И даже смерть ее ничего не изменила. Даже хуже сделала. Может быть, если бы она сделала что-то очень хорошее, например, спасла кого-нибудь... Но в мир иной родительница отправилась, устроив пожар. В огне сгорели: она, ее сожитель и неизвестная женщина, которую так и не смогли опознать. А за собой эти забулдыги утянули шестерых соседей, включая и новорожденного ребенка. Мне об этом рассказал Александр — сосед по лестничной клетке. Ему тогда лет двадцать пять было. Они с женой квартиру купили прямо напротив нашей. Дочка недавно родилась. Месяц только исполнился. У него тогда ночная смена была. Поэтому и жив остался.

Я слушала это, когда его руки сжимали мою шею, лишая возможности сделать даже крошечный глоток воздуха. Ведь это не честно — что дочь той, что виновата во всем будет жить, когда его ребенок лежит в земле.

В том холе не было никого кроме нас. Заведующая вызвала меня и сказала, что со мной хочет поговорить бывший сосед и он ждет меня в зале для свиданий. Назвала имя. Я подумала, что это дядя Саша. Он стареньким был, как моя бабушка. И после ее смерти меня подкармливал.

Что мне стоило, увидев незнакомого человека, просто развернуться и уйти? Но любопытство не позволило. Все же, не так часто к нам приходили на свидания, пускай и совершенно незнакомые люди.

Нападения я не ждала. Мужчина был трезв. Одет хорошо. Да и воспитатели были поблизости. Я знала, что меня могут ударить и умела уворачиваться от кулаков.

А тихо убить меня еще не пытались. Он был первым.

Никто не слышал моих хрипов. Никто не спешил на помощь. Мне только и оставалось, обламывая ногти вцепляться в его руки. А еще я, невзирая на красно-черный туман, застилающий сознание, старалась смотреть ему в глаза. Наверное, это меня и спасло.

Он вдруг отшатнулся, позволяя мне кулем опуститься на линолеум. Словно, привидение увидел. Попятился, шепча: 'Что я делаю? Машенька... Лизонька... что я делаю? Это же просто ребенок'. А потом заплакал.

Жутко было.

Отвлекшись на эти не самые радужные воспоминания, я лишь краем глаза заметила, как мужчина достал из кармана нечто похожее на игрушечный пистолетик и направил мне в грудь. На мгновение мир померк в ярко-голубой вспышке. В ушах неприятно зашумело. Тело словно бы сделалось ватным, и я медленно осела на пол, словно марионетка, у которой обрезали ниточки.

Как ни странно, сознание оставалось ясным. Хотелось закричать, потребовать объяснений и послать эту скотину не особо выбирая выражения.

Но из горла вырвался лишь глухой стон. И даже попытка немного приоткрыть глаза стоила неимоверных усилий.

Тем временем невесть откуда взявшийся родственник, век бы его не видеть, сдернул с моей постели одеяло. Постоял с минуту брезгливо его рассматривая. Потом, явно делая над собой усилие, кое-как укутал в него меня. На руки он меня поднимал с явным усилием.

'Слабак' — мелькнула злорадная мысль. Я ведь сущий дистрофик. Всего пятьдесят четыре килограмма при росте метр семьдесят. Почему-то именно это занимало мои мысли, а не то, как дядюшка меня вырубил.

Он, кстати, решил не перенапрягаться и передал одному из своих спутников сразу, как только вышел из комнаты.

Двое мужчин в строгих костюмах ждали его у двери в мою комнату, изображая каменных истуканов. Выражения лиц они имели соответствующие.

Неожиданно раздавшийся грохот бьющейся посуды заставил всех обернуться, а меня, шире распахнуть глаза.

В дверях кухни стояла Марта Адольфовна, закутанная в зеленую шаль. Сейчас она, как никогда напоминала толстую жабу. А у ног ее лежали осколки фарфорового блюда. И зачем оно ей понадобилось сейчас? Видимо, снова пыль с него стирала.

Сопровождающие дядюшки постарались сделать вид, что ничего не произошло, и, вообще, их здесь нет. Особенно старался изобразить невозмутимость амбал, что держал на руках меня, закутанную в одеяло.

Сам же Элайя с нежной улыбкой маньяка-убийцы посмотрел на квартирную хозяйку и очень ласково с ней заговорил:

— Уважаемая, я крайне признателен вам за заботу о моей бестолковой племяннице. Не беспокойтесь. Ваши затраты будут компенсированы. Однако Вам надлежит забыть о том, что Вы когда-либо видели эту девушку. Она здесь никогда не жила. От вещей избавьтесь.

— Конечно-конечно, — пролепетала старуха. — Все сделаю. Не сомневайтесь. Выкину. Прямо вот сейчас. Сию секунду. А если спрашивать будут, скажу, что не было тут никогда такой.

Стало горько. И даже не от того, как повела тебя себя эта в высшей степени приятная женщина. Тут без сюрпризов обошлось. Я в ее глазах полное ничтожество — девчонка с панели. Похитили... убили... туда и дорога. Сама виновата. Лишь бы за комнату вперед было уплачено.

Одежду жаль. Ведь и правда, выкинет. А ведь достались эти вещи мне с большим трудом. Некоторые почти новыми были. Лучше бы соседкам моим отдала.

Это было моей последней мыслью перед тем, как я отключилась.

Часть 2

У меня всегда получалось просыпаться быстро — за какую-то долю секунды. Открывала глаза. Легко вскакивала с постели и бежала умываться. Бабушка хвалила меня за такую собранность. А в интернате данное умение было более, чем полезно. Если не хочешь стоять десятой в очереди к умывальнику, лучше быть попроворней.

Так произошло и сегодня. Только вместо съемной комнаты и заспанных соседок, я увидела странную белую комнату, заполненную странным оборудованием, мигающим сотней датчиков. Мелькали графики и диаграммы. А еще что-то издавало противный награни слышимости низкий гул, от чего начинало ломить в висках и накатывала дурнота.

— Как мы себя чувствуем? — спросила сухопарая женщина неопределенного возраста. И столько в ее голосе было теплоты, что я ответила, не задумываясь:

— Плохо.

— Ничего. Это скоро пройдет. Но Вам следовало бы прилечь, Ваше Высочество.

— Кто вы и почему так назвали меня?

— Марион Трен. Старший медик крейсера 'Лидьяна'. Обращение к Вам, как к дочери Императора определено 'Уложением дворцового этикета'.

Вопрос: 'Где я?' — отпадал сам собой. В дурдоме или месте, что пострашнее будет. Поэтому я решила его опустить.

— Я ненадолго отлучусь. Необходимо доложить герцогу, что Вы, пришли в себя. Он будет рад это услышать. А пока Вам лучше снова прилечь и немного отдохнуть. Полагаю, у нас есть некоторое время до его прихода.

— Какому герцогу?

— Вашему дяде.

— А... — многозначительно протянула я. — Кстати, где он?

— Он предпочитает линкор 'принц Эдгар' и решил провести большую часть времени путешествия домой именно там.

— А 'домой' — это куда?

— В Тиверию, разумеется. Вся планета ждет свою принцессу. Уже подготовлены празднества в честь Вашего возвращения. Ах, как жаль, что произошло так поздно. Но на все воля божья.

— Планета? — ощущение, что я все ж таки угодила в психушку, усилилось. — И летим мы туда?

— Да.

— А мой отец — Император?

— Да.

— А я — принцесса?

— Разумеется. Но Вам все же стоит прилечь. Я скоро вернусь, — сказала женщина с мягкой улыбкой, испугавшей меня сейчас сильнее, акульего оскала.

Стоит ли говорить, что выполнять данную просьбу я была не склонна? Марион Трен вышла через неприметную дверь в тускло освещенный коридор. Мне стоило невероятных усилий не рвануть за ней. Я заставила себя выждать минуту. А потом осторожно прокралась за ней. Босиком по ледяному металлическому полу. В белой тунике до колен. Ничего. Прорвемся. Главное, сбежать. Подальше и побыстрей.

Меня же похитили? Похитили.

Мой папаша — инопланетный Император? А я Звездная принцесса? Более глупую шутку еще придумать нужно. Но антураж фантастический. Тут уж ничего не скажешь.

Все происходящее напоминало пранк-шоу 'Скрытая камера'. В погоне за лайками и просмотрами, редакторы придумывали весьма странные сценарии. Иногда данные 'розыгрыши' выходили за грань морали и закона. Девчонки на работе восторгом обсуждали, что выпало на долю несчастной жертвы этой недели. Ученик автошколы якобы сбивал насмерть пешехода. Пенсионера на пороге собственного дома захватывали в заложники. У пожилой дамы посреди улицы похищали любимого мопса.

Неизменным окончанием было жизнерадостное: 'Улыбнитесь! Вас снимала скрытая камера' от ведущего в неизменном желтом пиджаке, выскакивающего, как черт из табакерки.

Но похоже такие тривиальные сюжеты публике наскучили, и они решили организовать похищение пришельцами оператора контактного центра. И это самое невинное объяснение того, что сейчас творится со мной. Хуже, если я попала в руки к сектантам-психопатам. Пранкеры хоть не убивают. В большинстве своем.

Было холодно и страшно.

Меня била крупная дрожь. Зуб на зуб не попадал. Руки тряслись. А в груди поселился тугой комок.

Коридор постоянно изгибался и упорно не желал заканчиваться.

Поэтому молодому парню с сияющими фиалковыми глазами я обрадовалась, как родному. А вот он особого восторга не выказал. Возможно, мне не стоило хватать его за серый китель и проникновенно шептать:

— Помоги. Меня похитили.

— Ваше Высочество?.. — просипел он севшим голосом.

Так. Понятно. Это или шоу с большим бюджетом или секта.

-У тебя честные глаза. Ты ведь еще не убивал? — Парень воззрился на меня в священном ужасе. Как говорила одна моя коллега 'Клиент готов'. — Потом ты будешь очень долго себя убеждать, что это не твое бездействие стало причиной моей смерти, что ты тут не при чем. Но совесть — это такая дрянь, которая на сделки не идет, и на уговоры не поддается.

— Но кто может причинить Вам вред?

— Думаешь преступники станут представляться своим жертвам по полной форме?

— Но почему Вы думаете, что Вас обязательно убьют?

— О... это совсем необязательно. Есть масса способов заставить человека замолчать. И убийство — не самый жестокий из них. Иногда даже, весьма милосердный. Как ты попал к этим чудовищам, наивное создание?

— Я служу Императору.

— Что станет итогом этой не слишком долгой службы? Камень на совести, который будет с тобой до конца дней. Оно того стоит? Как нам отсюда выбраться?

Он явно колебался, но, к счастью, недолго. Парень схватил меня за руку и куда-то потащил. Мы миновали пустые коридоры, несколько раз проходили сквозь технические помещения и в конце концов наши петляния завершились на пороге достаточно большого помещения, похожего на огромный ангар, размером с футбольное поле, и высотой метров в десять. Внутри которого размещались шесть конструкций, похожих на космический шаттл из сериала 'Созвездие'. В детстве я очень любила эту космооперу. И видимо не одна я испытывала к ней тёплые чувства.

Напарник по побегу остановил меня недалеко от выхода, прижав спиной к стене. К чему-то прислушался, а затем схватив меня за руку потащил вперёд. Мы подбежали к одной из таких конструкций. Ассоциации с шаттлом усилились. Всё выглядело таким естественным, даже пахло металлом и какой-то смазкой.

На реквизите они не экономят, подумала я. Эта мысль меня не очень-то обрадовала. Не стали бы пранкеры так разоряться ради одной единственной шутки. А даже, если и не одной. Слишком дорого.

Широкий задний пандус ближайшего к нам 'шаттла' был опущен. Паренёк буквально втянул меня внутрь. Мы пробежали мимо двух рядов кресел, с ремнями, обращённых сидениями друг к другу и вошли через дверцу, ведущую в кабину пилотов.

Когда этот милый юноша, усадил меня в кресло второго пилота, а сам уселся по соседству и пробежался пальцами по панелям, я подумала: 'Всё. Финиш. Период просветления у мальчика закончился. Сейчас он выпадет из реальности и покатает меня на своём космическом кораблике. А потом будет недоумевать: чего это я без него убегать решила?'

Мне его жалко, ведь обычно, люди самостоятельно из сект не уходят. Возможно, я была его единственным шансом вырваться из этой трясины. Но тащить за собой 'шизика в стадии обострения', когда он на летающих тарелках розовых слоников катает... увольте. Это сейчас он тихий, а как перемкнёт у него в голове что-нибудь, что я делать буду?

Меня передёрнуло. И я уже почти встала из своего кресла чтобы уйти, не слишком привлекая к этому внимание 'пилота', но не успела. С тихим шипением пандус поднялся, перекрывая единственный выход. Я почувствовала лёгкий гул, неожиданно меня вдавило в кресло. Даже рукой пошевелить было тяжело. Похожие ощущения я испытала на 'Маятнике'. Прошлым летом чёрт меня дёрнул покататься на этом аттракционе. Ну как чёрт... Лёшенька из отдела продаж. На свидание пригласил. Накормил мороженным, а потом купил два билета на ладью, и я дура согласилась. Ну как же, экстрим, острые ощущения. Так плохо мне ещё никогда в жизни не было. Как можно догадаться, с Лёшенькой не то, что любви, а даже еще одного свидания не случилось. Потому что меня еще часа два мутило, а этот идиот ржал, как конь.

Как и тогда, к горлу подкатила тошнота. И это было очень странно. Тогда я была на аттракционе. Большом и двигающимся. А сейчас нахожусь в стационарном объекте.

Неожиданно из динамика донёсся усталый голос диспетчера:

— Борт 17-48 вызываю на связь. Как слышно?

— Борт 17-48. Младший лейтенант Терне, служба внутренней безопасности. Слышу вас хорошо.

— Доложите цель вылета.

— Препровождение члена императорской семьи на борт 'Принца Эдгара'

— Принято. Второй шлюз. Готовьтесь к вылету.

— Принято. Второй шлюз. Инициирую подготовку.

Из динамика донесся гул голосов, но разобрать о чём там говорили у меня не получилось. Затем что-то щёлкнуло, мы услышали раздражённый властный голос с командирскими нотками:

— Терне, что ты сейчас творишь?

Парень побледнел, но лишь крепче вцепился в штурвал.

— Терне, ты меня слышишь?

А на заднем фоне уже другой голос отдал приказ: 'Аварийная блокировка второго шлюза. Подготовить штурмовой отряд. Красный код. Угроза члену императорской семьи'.

— Юноша нервно сглотнул. Произвожу эвакуацию члена императорской семьи. Получил прямую информацию об угрозе жизни. Действую согласно параграфу 5 пункт 8 устава вооруженных сил Тиверии.

После чего тот — другой голос отчеканил:

— На связи старший помощник Лайтано. Немедленно заглушить двигатели. К вам выдвигается отряд сопровождения, для обеспечения безопасности члена императорской семьи. После соответствующего сигнала вам надлежит выйти из модуля.

Лейтенант Терне выглядел неважно. Белый, как мел. Губы стали какого-то странного синюшного оттенка. А по лбу градом катился пот. Его моральное состояние, также, оставляло желать лучшего. Он даже полушепотом начал себя успокаивать, бормоча нечто похожее на 'Я все сделал правильно. Лучше проявить излишнюю бдительность, чем позволить кому-то угробить принцессу. Ну, что мне может грозить? Выговор. А если бы ее действительно убили, на карьере можно было бы крест поставить. Выговор, всяко дешевле обойдется'.

Через несколько минут нас вежливо попросили выйти. И мы пошли. То есть парень пошел, а я на автопилоте двинулась за ним. На смену панике и волне адреналина, заставляющей активно искать пути спасения, пришла заторможенность и апатия. Мне даже ноги передвигать было сложно. А еще, стало очень и очень холодно. Гораздо холодней, чем было раньше.

Наверное, я показалась солдату неведомых мне вооруженных сил Тиверии достаточно потерянной, чтобы не опасаться коварного нападения. И, признаться, ничего подобного я и не планировала. Пока не увидела три десятка вооруженных громил.

Паника удушливой волной накрыла меня с головой. Тело двигалось само на скорости в обычной жизни мне несвойственной. Да и осознать, что я натворила, удалось далеко не сразу.

Толчок в спину и младший лейтенант Терне летит в объятия 'комитета по встрече'. А мои руки колотят по красной панели с надписью: 'Заблокировать'.

Дверь закрывается медленно, с издевательским шипением. Словно бы смеется над глупой потерянной девчонкой, мечтающей даже не о безопасном укрытии, а о нескольких минутах тишины и одиночества. Но происходит все это быстрей, чем кто-либо успевает среагировать.

Почему меня не остановили? Группа захвата, как никак. А стоят и глазками хлопают. Словно не боевая единица, а декоративные солдатики. Лишь двое бросились на поднимающуюся аппарель. Один не успел добежать, а второй сорвался. Понимание пришло много позже. Им был дан приказ: 'Защищать', а не 'Стрелять на поражение'. Да и не ожидали они от босой растрёпанной девушки в медицинской рубашке такого фортеля.

Подкашивающиеся ноги перестают меня держать, и я падаю на ледяной пол. Губы и пальцы немеют. По щекам ткут слезы. От страха. От осознания, что сделала только хуже.

'Моей матери не удалось меня убить, — промелькнула горькая мысль. -Теперь в игру вступил отец. Первый же его ход лишил меня всего: дома, работы, скудных накоплений, и даже, земли под ногами'.

В то, что неожиданно обретенные родственнички раскроют для меня свои объятия, верилось с трудом. Дядюшка уже показал, как ко мне в их семье будут относиться. Любовью или уважением там даже и не пахнет. И чего я им понадобилась? Столько лет и не вспоминали о моем существовании. А тут случилось явление снежной бури летним днем. Чтоб им всем...

Не знаю, сколько я сидела, привалившись к дверной панели. Наверное, стоило взять себя в руки и доползти до кресла. Сидеть на холодном — последнее дело. Но заставить себя встать, я просто не могла. Тело сделалось ватным, перестало слушаться, а разум заволокло серой дымкой.

В себя я пришла от пощёчины, которая грозила синяком на пол лица. Злой, как тысяча чертей дядюшка возвышается надо мной. Стоит. Запястье растирает. Похоже, нечасто ему приходится ручки марать. А я лежу на чем-то почти мягком. Попыталась дернуться. Не удалось. Руки и ноги, похоже, зафиксированы чем-то.

— Слушай сюда, отродье, — цедит он сквозь зубы. — Ты бога должна благодарить и слезами счастья заливаться от того, что тебе удалось сбежать с той полной грязи и смрада планеты.

— Я о такой милости не просила. И в гробу ее видела вместе со всей вашей семейкой.

Мужчину перекосило. И каким-то неуловимым движением он метнулся ко мне. Первым порывом было оттолкнуть. Но только дурочки цепляются за пальцы, перекрывающие тебе доступ к кислороду, и молят о пощаде. По глазам бить надо. Желательно пальцами. Или в кадык. Но туда уже ребром ладони.

Только знания эти бесполезны, когда руки связаны.

— Ты, ублюдок, вообще не должна была на свет появиться. И жива лишь пока можешь быть полезной. Как только перестанешь — сдохнешь. Выбирай. Или быть очень и очень послушной. Тогда ты может быть проживешь еще чуть-чуть. Или смерть... долгая и мучительная.

Горло болело. Легкие жгло огнем. Глаза заволокло пеленой слез. А страха... его не было. Я понимала, что меня просто запугивают. В первый раз что ли? Только мне уже не десять. Хотя и тогда у них ничего не получилось.

Но, видимо, дядюшке уж очень нужна кукла, безропотно исполняющая все его приказы. раз в ход сразу пошла тяжелая артиллерия. Ничего. И не таких обламывали. Когда ты готов умереть, но и на шаг назад не сдвинуться, дрогнет тот, кто стоит на твоем пути. Если он или она не готовы убить. А мой новоявленный родственничек пока не готов. По глазам видно. На мое возвращение в 'лоно семьи' они потратились изрядно. Вряд ли межпланетные перелеты стоят, как две шоколадки. Угробить столько сил, времени и денег на мое похищение, а в итоге представить папочке мой труп?

И дядюшка такой: 'Смотри, брат. Это я ее своими руками'.

Ничего мне он не сделает. Даже избивать вряд ли станет. Данный раунд был за мной. Но я не питала иллюзий. Выигранное сражение не означает выигранную войну. И она мне еще предстоит. А это так... разведка боем. Только они еще не знают, что приказ: 'Ни шагу назад' уже отдан. Потому, что отступать мне некуда.

— Я могу убить тебя прямо сейчас! — все еще пытается блефовать родственничек.

Иронично изгибаю бровь, смело глядя ему в глаза. Издевательски киваю: 'Конечно-конечно. Я вам так верю'.

Как же уродует лица маска бессильной ярости. А ведь этот мужчина мог бы показаться привлекательным. Тем, кто не видел его таким. Ненависти, как ни странно, не было. Сейчас мне просто хотелось его даже не убить — усыпить, как бешеного дикого зверя. Исключительно из гуманных соображений.

'Будет возможность — уничтожу, — дала я себе слово. — Это не будет местью. Просто чудовищ в человеческом обличье не должно быть на свете'.

Терпимость, прощение и милосердие? Нет, не слышала. Если папа и учил меня чему-то подобному, то этот жизненный урок из моей памяти выветрился.

Хотя... нет, точно не учил. Возможно, ему просто не хватило времени. Но я скорее склоняюсь к тому, что и ему всепрощение было чуждо. Двойными стандартами он не страдал и от меня требовал лишь то, что мог сам.

Тягостное молчание затягивалось. Но прерывать его я не стремилась. Человек, доведенный до белого каления плохо себя контролирует и может сболтнуть лишнего. А для меня сейчас каждая крупица информации на вес золота.

Ждать пришлось недолго. Минуты три от силы. Он сверлил меня ненавидящим взглядом, получая в ответ безмятежную улыбку. Я двенадцать часов могу это выражение сохранять. Первое правило контактного центра — в голосе должна слышаться улыбка.

— Ты совсем не боишься. — Голос дядюшки был тихим и каким-то безэмоциональным.

— Страх убивает разум, — отвечаю я цитатой из книги, название которой давно позабыла. Мне ее папа читал. Давно. Почти все стерлось из памяти. Даже о чем была та история. Кажется, о мальчике, ставшим жертвой чужих интриг, который хотел выжить и отомстить. Ему помогла эта мантра. Вдруг поможет и мне?*

* 'Дюна' — роман американского писателя Фрэнка Герберта. Прим. автора

— А есть что убивать?

— Вы стали бы говорить с безмозглой куклой? — отвечаю вопросом на вопрос.

— Как причудливо играет генетика. Кровь великих родов так явно просыпается в тех, кто этого менее всего достоин.

— Кровь просыпается лишь в тех, кто достоин.

Он усмехнулся каким-то своим мыслям и нажал на панель возле моей кровати. Через несколько секунд я почувствовала, что руки и ноги свободны, но вскакивать не спешила. Поднялась медленно. С грацией ленивой кошки. Словно бы нехотя.

— Слушай и запоминай. Повторяться не стану.

Далее он вещал. Долго, нудно и путано. А всю его часовую речь можно было свести к нескольким предложениям. Меня представят, как дочь Императора и его первой жены, чей некогда богатый и влиятельный род прервался на ней самой. Так что уличать меня в обмане будет некому. Ванесса Эн-Син была наследницей огромного состояния, которое прошлый император — мой, ныне покойный, дед посчитал неразумным отдавать в чужие руки одного из имперских кланов. Поэтому и женил на девушке своего старшего сына. Любви между юными супругами не было, но народу рассказали красивую сказку, в которую многие верят до сих пор.

К несчастью, принцу Эриану не удалось защитить свою супругу от врагов ее рода. Принцессу убили через несколько месяцев после свадьбы. Но перед смертью она успела взять с мужа клятву о том, что он спрячет их ребенка до тех пор, пока угроза не будет устранена. Врачи извлекли плод из тела матери и поместили в медблок. Несчастная женщина лишь успела дать имя дочери, к которой не смогла даже прикоснуться. Яра. Странный выбор. Но последняя воля умирающей священна.

В общем, младенца, о котором никто не знал, так как венценосная чета не успела о нем объявить, выходили и спрятали. Ведь слово принцем Эрианом дано и не могло быть нарушено.

Тут я скептически хмыкнула. Не удержалась. Так это мне напомнило фрагмент из детского фильма. 'Слово мое королевское и я ему хозяин, — говорил антагонист менторским тоном. — Захотел — дал. Захотел — обратно вернул'.

А понадобилась я моему венценосному родителю потому, что он оказался на пороге страшной войны всего с двумя наследниками в запасе. Тут и в расход пустить некого. Да и жертвовать родными и любимыми детьми... кто же захочет? А надо. Репутация и рейтинги на кону. Безвольная тупая овца, какой они все хотели видеть меня, на роль жертвы подошла бы идеально.

О последнем дядюшка, мне, разумеется, не рассказывал. Но я умею делать выводы. И уж лучше готовиться к наиболее сложному варианту развития событий. Это дает шанс выжить. Так что делаем вид, что поверили в красивую сказку и тихо ищем выход из безвыходной ситуации. Но много лет назад я пообещала своему приемному отцу, что никогда не опущу руки — буду бороться несмотря ни на что, даже если весь мир ополчиться против меня. Поэтому придется стоять.

Мне выделили каюту. Не слишком просторную. Впрочем, я привыкла к некоторому аскетизму. А наличие собственного санблока особенно порадовало. Еще дядюшка приставил к 'любимой племяннице' нескольких наставников, которые должны были ввести меня в курс происходящего в Империи и отбыл на 'Принца Эдгара'. Крайне разумное действие с его стороны. Незачем демонстрировать подданным взаимную антипатию, которую ни один из нас желает скрыть.

Первые несколько дней моя голова просто взрывалась от переизбытка новых знаний. Я узнала столько всего о других мирах, их устройстве и основных вехах истории. Был, также, краткий экскурс по технологическому развитию каждого из государств. Наиболее технически развитыми были талийцы. Именно им мы все были обязаны ментальными имплантами, позволяющими говорить на всех языках обитаемого космоса. Крайне полезная штука, на мой взгляд. Хотя, как она работает, я даже приблизительно не понимала.

Я старалась запомнить, как можно больше. Задавала вопросы. Смотрела документальные и обучающие фильмы. И почти не оставляла времени на отдых ни себе, ни наставникам. Через некоторое время они на меня волком смотреть начали. Потому что мои циркадные ритмы полетели ко всем чертям. Я не понимала, день сейчас или ночь, хотя в пространстве космического корабля, это не имело особого значения. Через некоторое время они просто распределили между собой часы в условных сутках и начали высыпаться. Мне о такой роскоши не стоило даже мечтать. Социализация — важный элемент выживания в новой среде. А тяжелые времена требуют отчаянных мер.

Как говорил Анатолий Сергеевич — наш преподаватель физики: 'На том свете отоспитесь. А сейчас учиться надо'. Хорошим он был человеком. Педагог редкой воли и самоотверженности. Столько лет после инсульта проработать. Мы его боялись до одури. Зато физику даже двоечники знали. Эту науку он в нас жестко вколачивал. Хотя за все годы никто не слышал, от него ни одного бранного слова. Он даже голос ни разу на нас не повысил.

Эх, не ценили мы его при жизни. Радовались, его уходу на пенсию. И поняли, кого потеряли лишь спустя много времени. Ему не было плевать на учеников. Он нам давал не просто знания о физике. Он учил нас быстро усваивать материал и запоминать, если не на всю жизнь, то на весьма продолжительное время, а также, видеть взаимосвязи и делать выводы.

В общем, я сидела тише мыши, никого не трогала. Беспрекословно выполняла задания, полагаясь на их программу обучения. С наставниками у меня сложились нейтральные отношения. Они не стремились к неформальному общению. Лишь коротко отвечали на вопросы. Всегда оставались холодны. Двое мужчин и две женщины. Они были так безлики и невыразительны, словно роботы. Я боялась перепутать из между собой и старательно избегала личных обращений, заменив их на нейтральное 'Тэй'. Так было принято обращаться к учителям в Тиверии.

Лишь пару раз я вышла из роли послушной и скромной девочки. Решительно отклонив предложение капитана, больше походившее на приказ, поужинать с ним. Сделала я это весьма вежливо, сославшись на сильную усталость после занятий. И самое смешное — не соврала. Глаза слипались. Руки уже тряслись. Причем так, что я не смогла съесть ставший уже традиционным перед сном йогурт. Крепкий сон был не блажью, а жизненной необходимостью. И, вообще, подобные приглашения принято передавать минимум за пару часов до означенного события, а не за десять минут. Присутствие на том обеде зачем-то прибывшего на данное мероприятие дядюшки еще больше утвердило меня в решении никуда не идти. Он еще ничего не сделал, чтобы я готова была проявить жест доброй воли. А завуалированный приказ явиться пред светлые очи родственника вызвал лишь глухое раздражение.

Бегу и падаю. Хочет на меня посмотреть — пусть сам приходит. Нет, вот если бы меня на похороны его звали, прибыла бы без опозданий. Но ужинать с ним — увольте.

Поэтому я расправила постель и легла спать. Зря, как оказалось. Этот корабль оказался не слишком безопасным местом, а титул принцессы, которым меня так щедро наградили не гарантировал защиты, несмотря на целый взвод сопровождения.

Посреди ночи в мою каюту ворвались трое мужчин. Яркий свет ослепил и дезориентировал. С меня сорвали одеяло и выдернув из теплой постели, бросили на пол. А потом в красках начали расписывать, что сделают с гордячкой, которая не проявляет достаточного почтения к старшим. Групповое изнасилование было в этом списке не самым страшным и шло примерно в середине.

Вспомнилась моя бытность в детском доме. Многим не понравилась новенькая в красивой одежде с нарочито-правильной речью и манерами. И быть бы мне девочкой для битья, позволь я им ударить меня хоть раз. Сколько раз я видела, как ломают девчонок, буквально вбивая в них мысль о том, что они не имеют права защищаться. Некоторые так и лежали под ногами пинающих их ребят, тихо прося пощады.

Нет, конечно, против толпы ты особо ничего не сделаешь. Для этого нужно быть героем боевиков и владеть даже не приемами рукопашного боя, много лет изучать боевые искусства. Именно поэтому я никогда не вмешивалась в такие показательные избиения, а бежала за воспитателями. Но, когда так попытались прижать и меня, кинулась на заводилу. Молча. Намертво вцепившись в шею пацана, который был в два раза крупнее меня. Едва оттащили. Вшестером. При непосредственном участии, прибежавшей на крик, нянечки. Мария Андреевна была уставшей женщиной с очерствевшим сердцем. Столько лет в детском доме с его каждодневными трагедиями чужих детей. Но даже ее проняло, когда наши глаза встретились. А потом подзатыльники получили мальчишки, которые и затеяли драку. Они тут же разнылись, мол, я первая начала.

— Другим врите, — сказала она неожиданно жестко. — Я вас хорошо знаю, стервятники. А к этой не приближайтесь. Узнаю, что снова к ней полезли, худо будет. Мне тут убийства не нужны. Такие, как она не нападают. Но защищаются. А еще яростно и отчаянно мстят за собственную смерть. А если удается выжить, они нисколько не жалеют тех, кого убили сами. В следующий раз она может зубами в горло вцепиться. И далеко не факт, что вы успеете предпринять хоть что-то для спасения менее удачливого приятеля.

Наверное, они поверили. Потому что более групповых избиений в моем детстве не было. Конечно, другие ребята несколько раз попытались меня прощупать. Но тут достаточно было отвечать ударом на удар. Решительно. Жестко. Не теряя времени. Не задумываясь о последствиях. А ведь некоторые терпели побои, боясь, что их воспитатели поругают за драку. Кому-то проще и привычнее быть жертвой. Что ж... самоубийство — тоже, в некотором смысле, выбор. И не мне за него кого-то осуждать.

Мужчины не спешили. Пара тычков. Целое море угроз и ни одного решительного действия. С меня даже ночную рубашку не сорвали. Пока.

Я затаилась. Это все-таки не малолетние хулиганы, а наемники-отморозки. В то, что все происходящее — их собственная инициатива, верилось с трудом. Но кто их послал, сейчас особого значения не имеет. Главное, выйти из этой передряги с минимальными потерями.

Конечно, не хотелось, чтобы мой первый опыт физической близости был таким. Одно единственное изнасилование может что-то надломить в душе. А тут... групповое намечается. Поэтому я старалась не провоцировать их. Потому что был некоторый шанс, что они не посмеют перейти от слов к делу.

Но видимо, пустыми угрозами они не были готовы ограничиться. Один из них небрежно вытащил из из-за пояса нечто напоминающее небольшой пистолет. И явно издеваясь, небрежно поводил им у моего лица. На его лице расцвела глумливая улыбка подонка, уверенного в своей безнаказанности.

— Ну, что, шани, сделаешь приятно высокородным лэрам? — спросил он медовым тоном.

Значит, дядюшка все же решился. Паршиво. Как и то, что сейчас придется делать. С этим приемом я была знакома лишь в теории. И понимала, что у меня сейчас будет один единственный шанс на спасение. Временное, конечно. Потому что никто не придет на помощь. Но имея оружие, можно обеспечить себе быструю и относительно безболезненную смерть. Это, конечно, на самый крайний случай. Жить я, все же, хочу.

В мою пользу играл эффект неожиданности. Ну, не рассчитывали они на сопротивление. И того, что я выстрелю через мгновение после того, как перехвачу 'пистолет'. Двое получив ранения, тяжесть которых я вряд ли была в состоянии оценить, упали на пол с глухим стуком. А третий в священном ужасе воззрился на меня.

— Если не хочешь присоседиться к ним, — сказала я ледяным тоном, наводя на него прицел. — Ты медленно и молча подойдешь к каждому из своих дохлых дружков и оттащишь их к двери. Я подчеркиваю 'медленно и молча'.

— Ты убила их, дрянь.

— Вы убили их, Ваше высочество, — произношу издевательским менторским тоном. — Примите мои извинения за то, что я посмел обратиться к Вам без Вашего дозволения.

Он вздрагивает, как от удара. Хотя это и было пощечиной. Хлесткой. Болезненной для самолюбия высокородного лэра. Однако инстинкт самосохранения возобладал над гордостью.

Оно и правильно. Мы оба понимали, что я — пресловутая обезьяна с гранатой. Но данный факт никак не умалял моей опасности для него конкретно. Здесь и сейчас. Поэтому он подчинился. Тихо исчез за дверью вместе с телами товарищей.

Эту жестокую эскападу мне не должны были спустить. Я ждала группу захвата или усыпляющего газа, проникающего в мою каюту сквозь вентиляционные люки. Но ничего не происходило. Вообще ничего. Несколько часов, наверное.

Я сначала сидела и просто ждала... не знаю даже, чего. Расплаты, наверное. Потом взяла некоторый аналог планшета, который мои преподаватели называли энциклопедией и начала читать, не убирая, впрочем, пистолет.

Первый запрос был: 'Шани'. Что оказалось, не аналогом 'Женщины легкого поведения', а титулом. Так называли дочерей правителей Джанната — государства, с которым в некоторой степени граничила Тиверия. Даже произнесенное с иронией, это не должно быть оскорблением. В теории.

Ответ отыскался буквально через несколько минут. Так называли не блистающих ни умом умом, ни талантами красавиц талийцы — другие соседи Тиверии. И вроде бы эти три страны являлись монархиями, но в корне друг от друга по своему мироустройству.

Талие — парламентарная монархия. Князь там, конечно, не для галочки, но Верховный совет имеет неоспоримый вес.

Тиверия являла собой пример дуалистической монархии. Конституция есть и ее обязаны соблюдать все, включая Императора. Но основная власть сосредоточена в руках правителя.

Джаннат, в свою очередь, оказался абсолютной теократической монархией, где власть Шахдияра священна и незыблема, а пиетет к членам правящей семьи бьет все границы разумного.

Добрососедскими отношениями между странами и не пахнет. Все трое находятся в состоянии холодной войны уже несколько поколений. Что-то из этого я уже знала, к своему стыду, уделяя слишком мало времени политической обстановке нынешнего времени, сосредоточившись на истории и изучении семейной хроники. Меня собирались выдать за дочь Императора. Тогда как у меня были лишь весьма поверхностные знания 'своей семье'. Внешности, характер и привычки каждого из них представлялись более значимыми, чем мироустройство.

Учителя говорили о явном противостоянии Джанната и Талие, о неоднозначной позиции Тиверии. Но в подробности мы не вдавались. Сейчас я это исправляла.

Оказывается, моя прабабка была наследницей престола Джанната, и должна была возглавить свою страну, но ее выдали замуж, протянув мостик родственной связи с ближайшим соседом. Увидев ее портрет, я обомлела.

Императрица Найрият...

Так странно видеть своего абсолютного двойника в человеке, умершем задолго до моего рождения.

Я с жадным интересом смотрела видео-файлы на которых была она и с удивлением замечала не только удивительное внешнее сходство, но и общие жесты. Мы одинаково вскидывали голову, жестикулировали, улыбались.

Ее история была печальна, но поучительна. Оторванная от родного мира. Нелюбимая жена. Мать, которой не позволили воспитывать сыновей. Королева, без хрохи власти. Тиверийские аристократы, явно издеваясь, наградили ее унизительным прозвищем 'айри найри', что обозначало 'ненужная безделушка'. Над ней, вынужденной склонять голову перед фаворитками мужа, в открытую смеялся весь двор. Но любил народ. За скромность, стойкость и достоинство, с которым она держалась с первого до последнего дня. Действительно, любил. Как-то один режиссёр решил пошутить на тему покинутой мужем королевы. Итогом стало несколько миллионов жалоб полученные каналом, по которому транслировался этот фильм, уже через несколько часов после вывода в эфир этого 'шедевра' кинематографии.

Императрица Найрият надолго пережила своего мужа и вынудила всех высокородных гордецов склонить перед ней головы. Правда, на это ушла вся ее жизнь. Стоило ли это того? Только она знала ответ на этот вопрос.

Вместо 'группы захвата' в мою каюту вошли дядюшка, капитан, которого мне представили в самом начале путешествия и еще двое мужчин.

Вставать я постели я и не подумала, лишь откинулась спиной на стену и затаила дыхание. И даже понимая бессмысленность и бесполезность всего этого, все равно вскинула пистолет, целясь в родственника. Действовала по принципу: 'В первую очередь нейтрализуют вожака'.

Понятно, что без космического аналога бронежилета, он бы ко мне не сунулся. Не дурак — должен понимать, что рука у меня не дрогнет. После того, как я двоих подстрелила. Но призрачная защита, которое давало оружие лучше смиренного ожидания своей участи. Пусть лучше ведут переговоры с террористкой, чем оглашают приговор.

Вместо этого я услышала пространные извинения. Заверения в том, что виновные наказаны, а меня теперь будут охранять еще тщательней.

— Я не отдам вам пистолет, — заявляю твердо.

Капитан потупился, но все же ответил:

— Вы не обучены им пользоваться. А сейчас находитесь в несколько нестабильном психологическом состоянии. Сейчас Ваше высочество опасны, как для себя самой, так и окружающих. Мы не можем позволить Вам выйти из каюты с оружием.

— На меня напали.

— Сожалею. Но я отвечаю за жизни своих подчиненных. А вы можете начать стрельбу, просто испугавшись. И кто-нибудь пострадает.

— Пока что пострадала только я. А вы доказали свою неспособность обеспечить безопасность дочери Императора.

— Можешь забрать себе эту игрушку, если останешься здесь до конца полета, — подал голос дядя. — Но мы не станем подвергать опасности членов экипажа. Подумаешь в одиночестве над своим поведением.

— Не возражаю.

— Ты не поняла, девочка, — победно усмехнулся брат Императора. — Ты будешь совсем одна. И еду тебе, тоже никто не принесет.

— Вы свободны, — во мне кипит ярость, но внешне я остаюсь спокойной и даже умудряюсь улыбаться. — Не смею вас задерживать, лэры.

И они уходят, отвешивая вежливые полупоклоны. Пистолет падает на постель рядом со мной. Зло кусаю губы. Прижали-таки, сволочи.

Из еды у меня только пачка печенья и фрукты, оставшиеся с ужина. Я попросила их не убирать. Вдруг, засижусь допоздна и проголодаюсь. Такое уже бывало, и это ёраспоряжение не вызвало ни у кого удивления.

Впрочем, есть же всякие диеты и лечебные голодания. Несколько дней проживу. Так что прорвемся. А потом посмотрим кто кого.

Отступление

Император Эриан просматривал отчеты четырех своих шпионов, спешно переквалифицировавшихся в преподаватели для старшей принцессы. Их вердикт был таков: 'Своевольна. Упряма. Непредсказуема. Ограниченно эмпатична'. И в таком духе еще пара дюжин маловразумительных эпитетов.

— Читал? — спросил он младшего брата, вызвав его по закрытому каналу.

— Имел счастье.

— И что значит 'Ограниченно эмпатична'?

Герцог Элайя на минуту задумался, а потом с усмешкой выдал:

— Хочешь на простом примере? Если ты будешь умирать на ее глазах, она скажет: 'Туда и дорога'. Ей даже настроение это не испортит. Если же вместо тебя умирать будет котенок, она расстроится.

— Милая девочка.

— Не то слово.

— И как она тебе? Сильно тупая?

— Окажись она идиоткой, с ней было бы в два раза проще, — мужчина помолчал пару минут и гораздо более серьезным тоном продолжил. — Но ты ведь помнишь, что она должна будет умереть? Если правда вскроется, мы никогда не отмоемся. Каждая минута ее жизни — это риск разоблачения.

— Боишься, что на меня нападет сентиментальность?

— Она удивительно похожа на прежних властителей Джанната. А законы наследования, которые были приняты у них писались опытом тысяч поколений.

— Старшая ветвь? Вздор! Элайя, это отродье потаскухи из варварского мира. В ней нет и не может быть и капли крови Старой Династии.

— Пока я наблюдаю обратное. И боюсь, что ты захочешь иметь такую наследницу. Красивую. Гордую. Несгибаемую. Но она — никогда не будет твоей дочерью. Потому что считает тебя недостойным.

— А ты говоришь, что у нее есть мозги.

— Она презирает тебя, — не унимался герцог. — Вероятнее всего, будет ненавидеть твоих детей. И уничтожит нас всех, появись у нее такая возможность. 'Ограниченно эмпатична' — какое чудесное определение этого ублюдка. Не психопатка, но без колебаний готова убить тех, кого посчитала врагами. И рука у нее не дрогнула. А если у нее снова окажется в руке оружие, а напротив нее будет стоять Максимилиан?

— Ты снова пил? — В голосе императора прорезалось раздражение.

— Причем здесь это?

— Теряешь ясность мысли. Твои люди облажались. А потом попытались свалить вину на девчонку. Как? Вот скажи мне, как можно было позволить ее выхватить из своих рук оружие, а потом еще и в упор расстрелять? То, что она попала в них, меня ничуть не удивило. С трех шагов сложно промахнуться. — Эриан был зол и не стремился это скрывать. — Ее должны были сломать, а чего в итоге добились? Еще одна гадкая выходка сошла ей с рук. Впрочем, уже неважно. Если придется, будем держать ее на транквилизаторах. Вылетаю через час. И... — мужчина замолк, словно бы раздумывая, стоит ли говорить, но все же продолжил. — Умерь свою неприязнь. Нам предстоит несколько месяцев изображать любящую семью, а потом горько скорбеть о ней.

— Я всего лишь хотел предостеречь тебя.

— От чего? Я не пожалел бы даже Ланису ради процветания моей страны. Позволить необразованной девчонке из закрытого мира стать женой княжича Талие, а впоследствии княгиней? Это даже не смешно. Ее всегда будут ассоциировать с нашим домом. Талийцы будут судить нас всех по ней. Любой ее промах будет расценен, как наша слабость и использован против Тиверии. Думаешь, я этого не понимаю? Она умрет. Без мучений. Конечно, если будет тихой и послушной.

— Ей предстоит сгореть заживо, когда на ее корабль случится 'нападение'. Именно сгореть, а не задохнуться от дыма. Я это организую. Потому что тихой и послушной она не будет. Хотя, может притворится такой ненадолго. Врагов нельзя оставлять за спиной. Их следует убивать. А девчонка — наш враг. Хочешь ты того или нет. Ее воспитывал муж той подстилки. И он смог внушить ей ненависть к нам.

Часть 3

Я не испытывала особенных страданий от вынужденного заключения. У меня половина детства прошла впроголодь. Настроения это, конечно, не повысило. Но и польза была от вынужденной диеты. Дурь из моей головы выбила.

Если хочу выжить — надо включать мозг.

С папочкой придется вести себя по-другому. Задирать его крайне неразумно. О нем отзываются, как о человеке довольно жестоком. Вероятно, приказ тем неудачливым лэрам прийти ко мне в гости, исходил именно от него.

Поэтому улыбаемся и валим все на дядюшку. Это он виноват. Напугал. Ничего не объяснил. Запугивал. Бил! А я хорошая. Слабая. Просто, чудила с перепугу. И попробуй докажи обратное.

Моей настольной книгой стало 'Уложение дворцового этикета'. За эталон поведения я взяла Найрият. Часами перед зеркалом копировала ее мимику и жесты. С модуляциями голоса было проще. В контактном центре операторов даже не учат — дрессируют. Мы умеем нежно улыбаться и с искренностью ангелов на четырехэтажные маты отвечать: 'Я так хочу вам помочь. Давайте, разберемся в этой ситуации'. Не укор, а лишь робкий намек на него. Потому что клиент всегда прав. Даже если переходит грань пристойного поведения.

Дверь в мою комнату с противным шипением отъехала в сторону. Но я и не подумала повернуться. Просто продолжила расчёсывать волосы. Вошедшие были прекрасно видны в зеркало, напротив которого я стояла.

— Он дурак или предатель? — спрашиваю, потому что минуты молчания затягиваются.

Мужчины вздрагивают, но ответить ничего не успевают. Держать инициативу в разговоре... этому меня тоже учили.

— У него ведь был приказ: 'Вернуть дочь Императора домой'. А ты знаешь, что сделал твой брат? Он стрелял в меня. Бил. Обещал мучительную смерть, — я делаю глубокий вдох и стараюсь говорить чуть спокойнее. — Вы бросили меня на произвол судьбы. Затем неожиданно объявились, лишив меня моей привычной жизни. От вашей семьи, в лице герцога, я видела только угрозы и оскорбления. Он очень старался, чтобы я всей душой возненавидела вас.

Дядюшка уже было шагнул ко мне, но был крепко схвачен за плечо Императором. Взгляды мужчин скрестились. И младшему пришлось отступить.

— Так что за причины у него для предательства?

— Их нет, дочь моя. — Красивый голос. Хотя, нет... хорошо поставленный. Это другое.

— Дела его говорят сами за себя. — парирую бесцветным тоном, и без перехода добавляю. — Ты — плохой отец.

Не упрек, не жалоба. Просто констатация факта. Она не нуждается в доводах или пояснениях. Я и не думаю к ним поворачиваться. На дядюшку даже не смотрю, всем своим видом показывая, что он для меня ничуть не интереснее стенки. Но и отец удостаивается лишь безразличного взгляда через зеркало.

Это его цепляет. Не привык, видимо, быть пустым местом. Как же... Император. Стараюсь не выдать торжества. Рано радоваться. Я все еще нахожусь на тонком льду. Один неосторожный шаг и поминай, как звали. Да только некому.

Молчу. Все уже сказано.

Мои карты на столе. Расклад, слабенький. По крайней мере, очень надеюсь, что именно так они посчитают.

Обиженная гордячка. Конечно, она агрессию проявляла и сотрудничать отказывалась. Понимание же иметь надо.

Тут извиняться следует. Гибкость проявлять. Стараться задобрить. Не деньгами и подарками. Фу, какая пошлость. Отношением.

А этот... герцог первый начал.

Император клюнул. Я поверить своей удаче не могла. Но он, действительно, купился. Приосанился, бросив на брата снисходительный взгляд. Его голос приобрел мягкую вкрадчивость, за которой мне с легкостью удавалось различить презрительное высокомерие:

— Тебе было гораздо безопаснее оставаться в Закрытом мире, дорогая.

— Интриги двора и все такое. — Старательно изображаю понимание. — Но ты не поэтому плохой отец.

Мужчина зависает. А я и не думаю прийти ему на помощь.

— Ярослава, ты многого не знаешь пока.

Да, конечно, дорогой папочка. Но ты же мне все-все объяснишь, правда? Другую дуру поищи. Нет, я, конечно, тоже, дура. По крайней мере, тебе следует в этом полностью увериться.

Скандал в студию!

Не умею плакать по заказу. Но сейчас слезы рекой польются из глаз. Потому что я долго сдерживалась, а теперь отпустила, позволяя себе немножко побыть слабой. Самую малость. Только ему и этого хватит, чтобы составить обо мне 'правильное' мнение.

— Твой брат меня избил. Все об этом знают. А тебе все равно! — поворачиваюсь к нему лицом и срываюсь на крик. — Ты не сделал ничего, чтобы защитить от этого безумного садиста. И не сделаешь! Потому, что любишь его, а не меня! И он продолжит меня бить и унижать! Ты плохой! Всегда знала, что ты плохой... что я тебе не нужна. Хочу домой!

— Элайя, выйди, — звучит ледяной приказ. — Я поговорю с тобой позднее.

И дядюшка не смеет ослушаться. Лишь бросает на меня ненавидящий взгляд прежде, чем скрыться за дверью.

— Моя милая дочь, я рад, что ты, наконец, здесь, — медовым голосом обратился ко мне Император. — Понимаю. Ты зла на меня и имеешь на это право. Я допустил так много ошибок. Мне следовало забрать тебя давным-давно. Но это было опасно. И я решил оставить свое маленькое сокровище в том закрытом мире. Тебя и твою мать должны были обеспечить всем необходимым для безбедной жизни. О тебе не знал почти никто. Даже Элайя. Я посчитал, что так будет безопаснее. Но доверился не тем людям и узнал об этом слишком поздно. Мне каждый месяц приходили отчеты о том, как живет одна маленькая девочка, так похожая на меня. И лишь спустя много лет я узнал, что она не была моей дочерью.

— И как это случилось?

— Около года назад она неожиданно умерла. Я приказал провести расследование. Военные врачи пришли к выводу, что смерть наступила из-за скрытого генетического дефекта, которого просто не могло быть у моего ребенка. Мы провели дополнительные тесты. Так все и выяснилось. Виновные в подлоге были наказаны, но разве это могло исправить все, что произошло в твоей жизни?

А речь он толкать умеет, надо признать. Мне таких сказок еще никто не рассказывал. Я аж заслушалась. Не поверила, конечно. Но легенда придумана талантливо. Это стоило признать.

— Я выжила чудом.

— И я не устану благодарить бога за это.

— И какое твой бог имеет к этому отношение?

— Все в руках его.

— Какая очаровательная позиция. — В моем голосе плещется ярость. Слезы давно высохли. — И все, что произошло со мной — это уже его воля, испытания, дары. А ты тут не причём. И не виноват ни разу. Я все думала, почему так много верующих? Теперь поняла. Им так удобнее. Никакой ответственности. Никаких угрызений совести.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь, дитя, — голос папочки приобрел мягко-укоряющие нотки. — Иногда под тяжестью его испытаний, дети теряют связь с ним в своей душе. Так случается. И в этом нет греха. Потому что для его замысла нельзя отмерить врем равную ношу. У кого-то она окажется легче. У кого-то тяжелей. Конечно, это не делает меньше мою вину. Но, сейчас ты дома и все будет хорошо.

— Война уже отменяется? — он промолчал, а я продолжила. — Твой съехавший с катушек брат говорил об этом.

— За него я тоже должен попросить прощения. Он снова сорвался. Но рядом не было никого, кто мог бы отобрать у него выпивку и запереть, пока не протрезвеет окончательно. Мы надеялись, что его пагубное пристрастие, от которого он становится сам не свой, уже в прошлом. К несчастью, это оказалось не так.

— Так что с войной?

— Мы надеемся ее избежать... — Пауза. А после он продолжает трагическим шепотом. — С твоей помощью. Конечно, никто не станет тебя принуждать. Мы все слишком виноваты перед тобой. Я могу лишь смиренно просить свою прекрасную дочь защитить миллионы ее подданных от смертельного вихря, который придет на мирные планеты.

— Ты за этим меня забрал?

— Да. Если бы не угроза от Джанната, ты бы осталась в том мире, где родилась. Я хотел придумать родственника, оставившего тебе огромное состояние, приставить охрану. Ты бы просто жила, ни в чем не нуждаясь. Я хотел бы не тревожить тебя, милая моя девочка. Но долг велит мне хотя бы попытаться.

— И что же вам нужно от меня?

— Династический брак.

— У тебя есть другая дочь.

— К несчастью, она не может стать женой княжича Энираду.

— Почему?

— Причин несколько. Во-первых, она по законам Талие является несовершеннолетней, в отличие от тебя. А, во-вторых, она бесплодна.

— Последнее — такая уж проблема?

— В государстве, где власть передается по наследству — да.

— Это смешно. Вы бороздите просторы вселенной. Даже в моем мире, достаточно отсталом, как я уже поняла, возможно ЭКО и суррогатное материнство. Неужели так сложно собрать ребенка в пробирке, если уж нельзя ее просто вылечить?

— Генно-модифицированный ребенок не имеет права на престол. Это очень старый запрет, который чтут талийцы. У нынешнего князя двое сыновей и ни одного внука. Два наследника — это преступно мало в столь неспокойное время. Жена княжича должна хотя бы иметь возможность родить ему ребенка.

Я задумалась. В то, что меня не станут ни к чему принуждать, как-то не верилось. Так может согласиться, пока просят? Зачем провоцировать папочку на жесткие меры? Пусть лучше уверится, что его 'милая девочка' послушная дурочка, которой легче легкого навешать лапшу на уши.

— Хорошо. Когда свадьба? — У папочки отпала челюсть, а я изобразила взгляд тупой овцы. — Так, когда? Но пистолет я себе оставлю. Потому что твои солдаты вместо того, чтобы меня охранять, вломились в мою спальню и едва не изнасиловали. И ты будешь держать своего брата под замком, пока рассудок к нему не вернется. А если он еще раз попытается на меня напасть, я буду стрелять. Правда, буду.

— Тебя никто не посмеет даже пальцем тронуть. Я лично прослежу за этим. Но мне удивительна твоя покладистость. На корабле ты вела себя... импульсивно.

— А как, по-твоему, должна была вести себя дочь Императора? Как забитая дурочка? — Мой биологический родитель благосклонно улыбнулся, позволяя развить мысль. — Меня похитили. Избивали и унижали. За все время со дня знакомства с твоим братом я не услышала от него ни одного доброго слова. Одни угрозы и оскорбления. Он так и не снизошел до откровенного разговора со мной. А я может, всю жизнь мечтала выйти замуж за принца.

— Княжича.

— Ой, да какая разница?

Эта фраза окончательно нокаутировала папочку. Но, как мне кажется, тонкий намек он понял. Со мной по-доброму — я веду себя, как примерная девочка. Для остальных случаев у меня есть пистолет.

С последним мне, все же, пришлось расстаться после десяти минут уговоров и взятки в виде парочки телохранителей, которых я выберу сама.

— Хочу, чтобы меня охранял лейтенант Терне и еще двое из 'группы захвата'. Ну, те... с хорошей реакцией. Они на аппарель бросились, пока другие глазками хлопали.

— Милая моя девочка, они же не телохранители.

— Первый доказал свою безоговорочную преданность императорской семье. Другие — умение быстро сориентироваться в непростой ситуации. К тому же, любой несколько раз подумает прежде, чем меня обидеть, если рядом будет такой вот громила с ног до головы увешанный оружием. Даже твой сумасшедший брат. Я его боюсь. И ни о каком браке с княжичем и речи быть не может, если он продолжит издеваться надо мной.

Младший офицер службы безопасности и двое его сослуживцев, мягко говоря, удивились неожиданному повышению, но протестов не высказали. И даже казались воодушевленными.

Именно они сопровождали меня на Эфол. Папочка отбыл раньше, прихватив с собой братца, отговорившись делами государственной важности. Я с серьезным видом покивала. Дела — это серьезно.

В виде сопровождающего к нам приставили одного из моих бывших учителей. За ним мы послушно проследовали в шаттл, а потом шли сквозь поражающие своей роскошью залы дворца.

Но смотрела я на всю эту красоту с безразличием вымотанного человека, неспособного воспринимать прекрасное. Силы окончательно покинули меня после выигранного боя... воспринимать общение с родственниками иначе, чем военными действиями у меня просто не получалось.

Сознание лишь заторможено отмечало очередной шедевр, образ которого улетучивался из моей памяти уже через один удар сердца. А мы все шли и шли, иногда встречая мужчин и женщин в странной одежде. Но к нам никто не смел приблизиться или заговорить. Даже смотрели они искоса, избегая встречаться со мной взглядом.

Покои, предоставленные мне, оказались, даже не большими, а огромными. Я, признаться почувствовала себя не слишком комфортно в двухэтажных апартаментах общей сложностью в шестнадцать комнат. Там даже бассейн и оранжерея были. То есть бассейн в оранжерее. А еще зеркальный зал, пять гостиных, комнаты для охраны и прислуги. Про спальню размером с футбольное поле, где стояла кровать три на четыре метра и гардеробную такого же размера, забитую каким-то диким количеством шмоток, я, вообще, молчу.

Камеристок ко мне, также приставили в количестве целых семи штук. Все в одинаковых форменных платьях и с однотипными прическами, как у стюардесс. Высокие статные женщины, напомнили мне скульптуры в греческом стиле. Была в каждой из служанок... даже не красота, а какая-то монументальность. Только взгляды у них какие-то затравленные. Будто бы я — какое-то чудовище. Словарный запас их, также, оказался ограничен фразами типа: 'Да, Ваше высочество', 'Нет, Ваше высочество', 'Прошу сюда, Ваше высочество', 'Как изволите, Ваше высочество', 'Не могу знать, Ваше высочество'. И все! Клещами слова лишнего не вытянешь.

Стол к обеду мне накрыли в 'голубой' гостиной. На мой, вполне закономерный, вопрос почету здесь, а не в 'бежевой', у меня поинтересовались, необходимо ли перенести все туда. Пришлось заверить, что все в порядке. Лишь праздный интерес.

Съела я немного, помня о том, что после длительного голодания на еду лучше не налегать. Какие-то овощи и пару кусочков чего-то смутно похожего на отварную рыбу.

После этого толпа дам занялась приведением меня в 'приличный' вид. Но толку с этого не было никакого. Потому что они бестолково кружились вокруг меня и галдели, как чайки, лишь мешая друг другу. Принимать участие в этом балагане я решительно не желала. Поэтому с невозмутимым видом продолжала сидеть на стуле и разглядывать лепнину на потолке. Потому что нельзя одновременно принять ванну, сделать прическу и примерить ворох странных конструкций, именуемых здесь платьями. Но ругаться со служанками не было сил.

Присмирел этот курятник только когда в гостиную вплыла весьма примечательная особа неопределенного возраста. Ухоженная, в строгом темно-синем платье. В пепельных волосах, уложенных кольцами вокруг головы, кое-где проскальзывает седина, но ей даже шло.

Камеристки мгновенно расступились, пропуская, судя по всему, местного цербера. Вокруг повисла звенящая тишина. Не моя ли это мачеха пожаловала?

Я холодно улыбнулась, показывая, что готова к диалогу, но не более того.

— Добрый день, Ваше высочество, — Глубокое контральто. Неожиданно. Хотя, красиво, надо признать. — Я первая камер-фрейлина Ее Величества Императрицы Хелены — вдовствующая герцогиня Алессита Эн-Рин. Меня направили к Вам, чтобы помочь устроиться на новом месте.

— Как я могу к вам обращаться?

— Лера Эн-Рин. Этого вполне достаточно.

— Хорошо. Лера Эн-Рин, вы поступаете в мое распоряжение, или зашли проконтролировать работу подчиненных? -Тень пробежала по лицу женщины, словно мои слова были ей неприятны. — Я хотела бы понимать, кто будет со мной рядом постоянно, а кто — нет. Мне ведь положена компаньонка? Принцессе ведь положены служанки, телохранители и фрейлины-сверстницы. А также, одна или несколько дуэний.

— Безусловно. — Женщина растянула губы в вежливой улыбке. — Временно это место займу я.

И столько 'восторга' в голосе. Нет, в принципе, я ее понимаю. Это явное понижение в должности, даже если представлено, как великая милость и доверие.

— Вероятно, Ее Величеству было тяжело отпустить вас. Но я благодарна ей за такой щедрый подарок. Кто еще справится со столь сложной задачей? Я жила далеко от дворцовых интриг и многого могу не понимать. А вы сможете предостеречь меня от многих ошибок. — Лесть, как правило, раздражает умных людей. Потому что они в состоянии разглядеть неискренность и написанное на лбу желание использовать тебя в своих целях. Но сейчас нам нужно было выстроить разумную линию взаимодействия. А для этого лера Эн-Рин не должна пылать праведным гневом. — Желаете присесть? Буду рада выпить с вами холодного сока или чего-то другого, на ваш выбор. Уверена, вы многое можете рассказать и многому меня научить.

— Боюсь, что не сейчас. Император желает видеть вас.

Она смерила мою фигуру, затянутую в стандартный военные комбинезон без знаков отличия недовольным взглядом. Сморщилась.

— Его величество понимает, что вам нужно некоторое время, чтобы привести себя в порядок. Путешествие было долгим и утомительным.

— Хорошо. Когда именно меня ожидает отец?

— Когда вы будете готовы. Девушки помогут собраться.

— Нельзя ли тогда сократить их количество?

— Зачем?

— Не люблю столпотворения и галдёж. И, да... этот шедевр модной индустрии я не надену. Я привыкла к более закрытым нарядам.

— Ваши привычки не имеют значения. В выборе одежды принцессе надлежит руководствоваться чувством уместности и стиля.

— Предпочитаю удобство и здравый смысл. Но если вы заговорили об уместности. Считаете два лоскутка на трех веревочках приемлемым нарядом для встречи дочери с отцом?

— Такие платья широко распространены в Талие. Показав, что готовы следовать обычаям и традициям его родины, вам будет легче произвести правильное впечатление на княжича Энираду, когда он приедет.

— Не имею ни малейшего желания разочаровывать Его Светлость. Поэтому, до его приезда, мы должны найти выход из одной затруднительной ситуации. С одной стороны, нужно выказать уважение нашему гостю. С другой — придумать, как заставить данную конструкцию удержать мою грудь в рамках приличий.

Женщина с сомнением взглянула на мой бюст, стянутый жестким комбезом. Она явно посчитала, что я несколько преувеличиваю свои 'достоинства'. Ну, что ж... мне проще продемонстрировать, чем тратить время не эти бесполезные споры.

Встаю. Пробегаю пальцами по магнитной молнии. Одежда падает на пол, оставляя меня в спортивном белье. Тонкий топ летит на спинку стула. Стеснения я не испытывала. Детский дом, где ты никогда не остаешься одна, излечивает от излишней скромности. К тому же, я среди представителей своего пола. Что они там не видели?

Более резко, чем следовало бы, выхватываю из рук одной из камеристок ярко-голубой сатин. Ныряю в него, чудом не запутавшись в бесконечных шнурках и застежках. Затем бросаю взгляд в зеркало, расположившееся между двумя панорамными окнами. Странное интерьерное решение, как по мне. Но сейчас оно мне только на руку.

Ну, что я могу сказать? Может быть, неизвестный мне Энираду и оценил бы данный наряд... в супружеской спальне. Но из своих комнат в этом выходить нельзя. Такие платья пристойно выглядят на анорексичных моделях с грудью нулевого размера, а у меня третий.

— Вам следует похудеть, — безапелляционно заявила камер-фрейлина.

Я сделала глубокий вдох. Потом медленный выдох. Мне не следует ссориться с этой особой. Не следует. Наживать врагов, способных подпортить тебе жизнь, можно лишь в том случае, если ты действительно можешь им противостоять. Сейчас я была в достаточно уязвимой позиции.

— Учту ваше предложение. Приложу все усилия. Но сейчас мне нужно что-то надеть. Что-то более скромное. Меня все же, ждет встреча с отцом. Не думаю, что он останется доволен моим внешним видом, если я приду к нему в этой 'ночной рубашке'. Но я всецело полагаюсь на ваше чувство уместности и стиля. Разумеется, если он поинтересуется, почему его дочь стоит перед ним в столь откровенном наряде... — обрываю фразу, позволяя женщине додумать ее самой. Лицо у нее становится такое, будто она лимон проглотила. Видно, поняла, что все недовольство Императора, падет именно на ее голову.

Неожиданно образовавшуюся тишину разорвал девичий смех, похожий на перезвон серебряных колокольчиков. И в комнату вплыл белокурый ангел с лиловыми глазами, напомнившими мне два осколка льда.

Тонкая, как тростинка. Казалось, ее талию можно обхватить двумя ладонями. Прозрачная кожа источала сияние. А лихорадочный румянец горел на впалых щеках.

Светло-золотистое платье-туника сидело на ней великолепно, ввиду фатального отсутствия груди. Массивные украшения из странного голубоватого металла лишь подчеркивали хрупкость и изящество гостьи.

Она будто бы сошла с картины, на которой художник изобразил изумительно-прекрасную сирену. Но это была ледяная красота морского чудовища, не ведающего боли, страха или сострадания. Первые же ее слова подтвердили мою догадку:

— Я могу лишь посочувствовать талийскому княжичу. Это убожество... в жены. Ну, и тебе, сестренка. Ибо супружески долг он будет выполнять быстро, в полной темноте и едва сдерживая отвращение. — Понимание, что передо мной Ланиса пришло с первых ее слов. Неприятно, конечно. Только, ничего другого я и не ожидала. Эта семья изначально приняла меня не слишком ласково. — Я в сотню раз красивей тебя. Энираду даже смотреть в твою сторону не захочет. Потому что ты — фальшивка, ничтожество. И никому здесь не нужна, гадкая уродина.

— Тогда что же я тут делаю? — насмешливо интересуюсь у этой припадочной.

— Отдам приказ, и тебя выкинут на улицу! — Она переходит на визг.

— С удовольствием посмотрю на смельчака, который рискнет нарушить волю императора, чтобы угодить принцессе.

— Я заставлю отца тебя выгнать!

— Это, также, будет весьма занимательно. — Дразнить избалованную эгоцентричную идиотку оказалось неожиданно весело. Хотя, смеяться над убогими — плохо. Но она первая начала.

— Он делает все, как я захочу!

— Боже, храни Тиверию, если это так.

— Ты, все же, веришь в бога? — раздается от дверей голос моего биологического родителя.

— Нет, — даже не думаю врать я. — Только, моя сестра верит в то, что говорит, а я так мало знаю о вас. Надеюсь, она пребывает в оковах иллюзий. Ибо достойный правитель может делать лишь то, что велит ему долг, а не капризная девчонка.

— Папочка, пусть она уйдет, — по-детски, захныкала Ланисса. — Туда, откуда явилась. Без нее нам всем будет лучше.

— Я уже обсуждал это с тобой. — оборвал ее Император. — И более не желаю слышать ничего подобного.

— Тогда пусть она умрет. Прямо сейчас! Прикажи!

— Какая добрая девочка, — протянула я в некотором шоке. — Интересно, как часто подданные умирают просто потому, что ей так захотелось?

— Только я принцесса! Только я! Прикажи ее убить! — орет она на отца, а он смотрит на нее со смесью жалости и презрения. Камеристки прячут глаза. А камер-фрейлина с невозмутимым видом разглядывает картину на стене.

После того, как Ланисса поняла, что никто не и не подумал, выполнить ее 'маленькое' желание, ее глаза закатились, а она сама рухнула на пол. Далее мы имели счастье наблюдать истерический припадок с визгом на одной ноте и судорогами.

— И часто она так? — спросила я ни к кому конкретно не обращаясь. Наверное, поэтому никто мне и не ответил. Все, кроме Императора суетились вокруг моей сестрички. Он, конечно, меня слышал, но, судя по всему, не счел необходимым отвечать. — Теперь понятно, почему ее нельзя замуж выдать. Вопрос снят, как неактуальный.

— Ты ничего не понимаешь, а берешься судить, — процедил сквозь зубы родитель. — Ее отравили. Заставили принять наркотик. Это последствия.

Я скептически хмыкнула. Отравили. Как же. Вот интересно, он сам в это верит? Наверное, мне не стоило бы злить человека в чьих руках находится моя судьба. Но удержаться не было сил. Мне хотелось сделать ему больно. Отомстить. Не за себя даже. За папу. И, наверное, за маму. Ведь может быть, не увлеки ее залетный красавчик, она прожила бы счастливые десять лет с любящим ее мужем? Жестокие слова слетали с языка легко:

— Никто ее не травил и не заставлял. Она сама нашла тех, у кого были наркотики. И заставила их поделиться. Вероятнее всего, шантажом и угрозами. Ее отговаривали, но разве слово 'нет' знакомо дочери Императора? А потом эти же самые люди вынуждены были ее покрывать. — По его побелевшим губам я поняла, что попала в точку. — Длилось это... год? Или больше?

— За эту ужасную ошибку ей предстоит расплачиваться всю жизнь.

— Я должна ее пожалеть? Напоминаю, что за эту ошибку предстоит расплачиваться именно мне. Всю жизнь она провела не просто в достатке — в роскоши. Ваша дочь годами наслаждалась тем, что давало высокое происхождение. Титул — это ведь не счастливый билет, вытянутый при рождении, а пожизненная ответственность перед своим народом. Но что значат 'долг' и 'честь', когда на кону 'хочу' этого центра вселенной?

— Ты совсем ее не знаешь.

— И не хочу знать.

— Она больна.

— Меня это не трогает. Надеюсь, впредь, за ней будут лучше следить. Потому что, если нечто подобное произойдет на глазах талийского княжича... тысячу раз подумает, стоит ли ему жениться даже на мне. Мы с ней, все же, кровные родственники.

— Алмазная лера, — выдал он сомнительного свойства комплимент.

— Я — дочь своего отца. — Биологический родитель понимает эту фразу превратно, полагая, что речь идет о нем. Даже расплывается в самодовольной улыбке. Что ж, не буду его разочаровывать... пока.

Часть 4

На ужин собралась почти вся семья. Дядюшку, слава здравому смыслу, не позвали. Мне представили Императрицу и сводного брата.

Мачеха фальшиво улыбалась, старательно делая вид, будто бы рада моему приезду. Мальчик, которому на вид было лет девять-десять, хмурился и смотрел настороженно. А я даже тут ничего не почувствовала. Мне был абсолютно безразличен этот ребенок, так похожий на мать и сестру. По крайней мере до тех пор, пока он молчал.

Ланисса же изображала пай-девочку лишь минут десять, а потом снова начала скандал:

— Это оскорбительно — нам сидеть за одним столом с этим отрепьем!

— Дочь, — попытался призвать ее к порядку Император, но сестричка его перебила.

— Я все знаю. Она — бастард. Давайте сказку про спрятанную наследницу клана Эн-Син оставим для тупого сброда. В ней нет и капли древнего рода. Мне противно даже находиться с ней в одной комнате!

— Потерпишь, — бросаю холодно.

— Да как ты смеешь говорить со мной?

— Почему ей не дают лекарства? — вопрос повисает в воздухе. Нет, я, конечно, и не рассчитывала, что мне ответят. Но хоть эта дура заткнулась. Кусок в горло не лез под ее нытье. Сестрица вызывала у меня стойкую неприязнь и почти неудержимое желание оттаскать ее за косы.

Радовалась я не долго. Через пару минут, Ланисса завела старую песню:

— Она родилась на помойке самого далекого уголка космоса. Кем была ее мать? Дешевой шлюхой из варварского мира. Ее можно нарядить в самое дорогое платье, обвешать украшениями с ног до головы. Но это не сделает ублюдка принцессой. Существование, таких, как она — позор для нашего рода. Меня тошнит от одной только мысли о ней. Не зря раньше таким полукровкам перерезали глотки еще в младенчестве.

И, главное, сказано это было с таким градусом пафоса, что мне стало смешно. Но интереснее всего была реакция присутствующих. То есть полное ее отсутствие. Ни отец, ни мать даже не подумали одернуть потерявшую берега принцессу. Из этого делаем простой вывод: 'В принципе, они с ней согласны'.

Вопрос в другом. Чего ждут от меня? Проглоченных оскорблений или волны возмущения? Если вспомнить, что недавно я в своих обидчиков стреляла, неожиданно проснувшаяся кротость их может насторожить. Поэтому разворачиваюсь к ней и высокомерно цежу сквозь зубы:

— Ты родилась во дворце. Тебя можно нарядить в самое дорогое платье, обвешать украшениями с ног до головы и даже сделать вид, что ты жива. Но все здесь знают, что это не так. Ты — труп, который ходит, говорит, ест и пьет. И именно твое существование — позор нашего рода. Ты предала не только семью, но и Родину. Тот долг, который ты должна была отдать своей стране, лег на меня.

— Я никому ничего не должна!

— Конечно. Обязанности... они для других. У тебя — лишь права.

— Ярослава, довольно, — подал голос папаша.

— А ведь сейчас вы, отец, не мне рот заткнуть хотите, а своей совести. Она ведь нашептывает вам тоже самое. Мое появление здесь — целиком и полностью ваша вина. Нужно было предохраняться. Тогда не было бы полукровок. Это, во-первых. Достойно воспитывать дочь. Вырастить из нее настоящую наследницу, а не паразита с короной на голове. Это, во-вторых.

— Как ты смеешь осуждать Императора?! — глаза мужчины полыхнули яростью.

— Это как с той свадьбой. Если не я, то кто? Он тоже, — я кивнула в сторону Максимилиана. — Осудит. Когда подрастет.

— Да кто ты такая, так говорить с моим отцом? — возмущенно завопил мальчишка. — Замолчи немедленно.

— Или не осудит, — насмешливо протянула я. — Если так, Боже, храни Тиверию.

— Можно подумать, тебе есть какое-то дело до нашей страны, — снова решила вступить в разговор сестричка.

— Людей жалко. Неразумные правители с атрофированной совестью провоцируют революции и гражданские войны. А в них сгорает слишком много хороших людей, которые хотят жить, а не выживать.

— Энираду никогда не женится на ней, — снова подал голос ребенок. — Она злая и некрасивая. Он Лани выберет.

— Флаг ему в руки. Только рада буду, если так.

Лицо принца аж вытянулось от такой моей покладистости. Видимо, ожидал, что я начну спорить. Но затевать словесные баталии с малолетками — себя не уважать. А объяснять ему, как устроена жизнь, должны родители. Княжич выберет ту, на которую укажут. И как бы ни была добра и красива его родная сестра, это не имеет значения в политической игре. Хотим ли мы стать мужем и женой, также, дело десятое.

У меня такого желания не было. Но иррациональная надежда на то, что мой потенциальный жених окажется неплохим человеком, позволяла сохранять самообладание. Возможно, нам удастся найти общий язык. Я ведь в своем уме, в отличие, от сестренки. Главное, чтобы Энираду захотел со мной договариваться. А ведь он может заранее меня ненавидеть.

Такие мысли я старалась гнать от себя.

Жить по принципу: 'Я подумаю об этом завтра' претит моему характеру. Однако, сейчас это было самым разумным. Нечего накручивать себя раньше времени. В крайнем случае, у меня станет на одного недоброжелателя больше. Неприятно, конечно, но пока я жива, они не победят. А если умру — перестанет иметь какое-либо значение... для меня, по крайней мере. Так что прорвемся.

Следующие несколько дней прошли достаточно спокойно. Наверное, от того, что на ужины в кругу семьи меня больше не приглашали. Оно и правильно. Мы — не семья. Они для меня — враги. Я для них — инструмент достижения цели.

С камер-фрейлиной мачехи у нас сложились вполне мирные отношения. Горничные были крайне предупредительными, но какими-то зашуганными. От любого резкого звука вздрагивали. Мне их даже жалко было. Но понять, кто их так запугал, не получалось. На расспросы девушки не отвечали, и лишь сильнее вжимали головы в плечи. Хотя, догадки у меня были.

Я старалась как можно больше узнать о стране, в которую попала и о той, в которую мне только предстоит оказаться. Поэтому на изучение истории и культуры Джанната у меня оставалось прискорбно мало времени. Поэтому появление шахди Гаяра в доме моего отца, для меня стало полнейшей неожиданностью, как и цель его прилета.

Он опередил Энираду на два дня, и чуть ли не с порога попросил у Императора руки его старшей дочери для себя, а младшей — для своего отца.

Но что интересно, до моего появления на политической арене, к Ланиссе никто из джаннатцев свататься даже и не думал.

Такое развитие событий, мягко говоря, настораживало. Потому что за то время, что я провела в этом новом мире, мне удалось кое-что узнать о Джаннате. Конечно, на истину в последней инстанции это не тянуло. Мне могли представить не совсем правдивую информацию о соседе Тиверии, сместить кое-какие акценты и сгустить краски. Но, даже, разделив услышанное на два, родина Гаяра показалась мне довольно страшным местом. Там царил религиозный и национальный экстремизм. Они ненавидели талийцев, считая их всех скверной, которую следует уничтожить. Убить несколько миллиардов человек. Их учение требовало предавать смерти даже младенцев. Только за то, что те отмечены несмываемым грехом генной модификации.

Этакий фашизм на канве веры у меня в голове не укладывался. Они же — цивилизованная раса. Должны быть ею, по крайней мере. Прогресс. Гуманизм. Достижения науки и культуры должны были эту заразу истребить. Но оказалось, что нет. Данное течение там процветало вопреки всему, включая здравый смысл.

Я готовилась встретиться с чудовищем, наследником тех, кто довел мирную страну до такого. Мне не хотелось смотреть ему в глаза. Казалось, из них на меня взглянет бездна. И тем страшней оказалось то, что вместо бездушного монстра мне грустно улыбался молодой мужчина до странности похожий на меня саму. Не было в нем ничего жуткого. Наоборот. Он показался мне... родным. Это вызывало бурю противоречивых эмоций. С одной стороны, хотелось шагнуть к нему навстречу, кончиками пальцев коснуться его щеки. С другой — сбежать.

Благо, мне надлежало стоять за спиной родителя, сливаясь со стенкой. Лера Эн-Рин, как образцовый командир, провела подробный инструктаж о том, что нужно делать ее бестолковой подопечной, а чего нет. Суть его сводилась к тому, что я должна демонстрировать безмятежность и достоинство.

Пришлось изображать ледяную статую. Туфли на шпильках этому способствовали мало. Попробуй постой на них долго, когда подобного навыка не имеешь. Одно радовало. Платье нормальное дали. Белое. Из материала, напоминающего лен. Легкого, но надежно скрывающего тело.

Велеречивые заверения в дружественном расположении я пропускала мимо ушей. Формальность. Проявление вежливости и не более. Придворный ритуал.

Просто стояла, потупив взор. Рядом скучал Максимилиан, разглядывая фрески у себя под ногами. Ланисса изо всех сил изображала, не достоинство, а девушку легкого поведения, снимающую клиента. Призывно улыбалась, постоянно касалась волос и старалась принять позу пособлазнительней. Выглядело жалко. Потому что шахди на нее даже не смотрел, а его сопровождающие лишь брезгливо кривились.

А я внезапно поймала себя на мысли, что снова ничего не чувствую по отношению к брату и сестре. Злиться не мальчика не получалось. Ребенок... что с него возьмешь? Он просто копирует старших — их отношение ко мне. Не задумываясь. Наверное, инстинктивно. Наркоманка с разрушенной психикой, также, не вызывала каких-то эмоций. Нельзя же всерьез злиться на оскорбления, которыми щедро разбрасывается невменяемая девица.

Внезапно в стане гостей началась суета. За пару минут они собрали что-то вроде длинного стола, на который разложили уйму разнообразных вещиц. Чего там только не было. Украшения. Безделушки. Предметы, о назначении которых у меня не было ни малейшего представления.

— По традиции моего народа, — сказал Гаяр, глядя мне в глаза. — Я должен сделать подарок детям гостеприимного хозяина, в дом которого вошел просителем. Окажите мне честь.

Об этой части культурной программы меня, также заранее предупредили. Я, как старшая законная дочь Императора должна была первой выбрать что-нибудь для себя. И лишь после этого к подаркам имели право подойти Ланисса и Максимилиан. Но сестрица со скоростью горной лавины бросилась вперед и схватив удивительной красоты тиару объявила о своем выборе. Наш родитель явственно заскрипел зубами. Его любимая девочка сейчас чуть ли не во всеуслышание заявила, что старшая дочь — бастард. И как на это отреагирует Энираду, предугадать сложно. Не посчитает ли оскорблением то, что ему вместо истинной наследницы пытаются подсунуть незаконнорожденную? Это Гаяру, судя по всему, плевать на все, кроме генной карты. А талийский княжич — может быть настроен иначе.

Я всерьез раздумывала, стоит ли вмешиваться? Это чужая игра. И не уверена, что знаю ее правила. Как бы хуже не сделать. Себе, разумеется. Спасать репутацию правящего дома Тиверии у меня желания нет.

Но под насмешливым взглядом шахди сомнения были отброшены. Тихо говорю Максимилиану:

— Иди. — И уже громче. Так, чтобы все услышали. — Пусть сначала выбирают дети.

— Разве принцесса Ланисса — ребенок? — спрашивает Гаяр, имитируя живейший интерес.

— Пока что.

Тем временем мой сводный брат осторожно взял в руки нечто, напомнившее мне горшочек с суккулентами. Мальчик осторожно подул на листочки, и они изменили цвет с темно-салатового на индиго.

— Младших дочерей часто балуют, ограждая их от всех невзгод. Поэтому они позднее взрослеют. Но щедрость старших имеет свою цену. Ваши брат и сестра выбрали два самых дорогих подарка. Здесь не осталось ничего, равного им. — Гаяр лукаво улыбнулся, а затем достал из внутреннего кармана кителя небольшую плоскую коробочку. Открыл ее и протянул ее мне. На черном бархате лежал тонкий браслет из сияющих светло-голубых камней.

Сестричка возмущенно ахнула. И даже сделала шаг по направлению к мужчине, но была перехвачена матерью. Как действовать в данной ситуации, я не знала, поэтому повернулась к Императору.

— Отец, вы позволите? — спросила я голосом девочки-цветочка.

— Нет. — голос моего биологического родителя был холоден и сух. — Это слишком дорогой подарок. Преподнести его можно лишь невесте. А моя дочь сговорена с другим.

— Официальной церемонии не было.

— Но слово дано. Или вы хотите сказать, что оно ничего не значит?

— Прошу прощения, если мои слова поняты превратно. Я не хотел вас оскорбить.

Шахди прячет браслет в кармане и с вежливой улыбкой указывает мне на оставшиеся экспонаты, предлагая выбрать.

Чувствую себя, мягко говоря, некомфортно. О назначении большей части предметов я даже не догадывалась. Выбирать украшения, понимая, что лучшее досталось Ланиссе, не хотелось. И тут мой взгляд упал на коробочку из белого камня, похожего на мрамор. Я провела по крышке кончиками пальцев. Затем нажала на алый камень, утопленный в стенку. И она раскрылась, на каждой из сторон квадратного поля стояли небольшие фигурки, вырезанные из драгоценных и полудрагоценных камней. Я узнала аметист, гранат и опал.

— Вы умеете играть в чар? — Удивился Гаяр.

— Нет. Но хочу научиться.

— Достойное стремление. Если позволите, я дам вам пару уроков.

Снова поворачиваюсь к Императору, и лишь увидев его кивок, отвечаю:

— Благодарю.

Собственно, на этом аудиенция для джаннатца заканчивается, и я остаюсь в кругу 'семьи'. Стараюсь слиться с мебелью, чтобы не попасть папочке под горячую руку. Понятное, ведь дело, на кого выльется все его раздражение. Не на любимую же дочь ему орать.

— Все это ее вина, — кивнула в мою сторону Императрица. А дамочка, оказывается, разговаривать. Раньше она гордое молчание хранила. За все время, проведенное здесь, я и словечка от нее не услышала. Сейчас, похоже, она решила наверстать упущенное. — Вызывающее поведение твоей девчонки довело Ланиссу до срыва. Наша дочь больна. А эта особа постоянно ее провоцировала.

Стою. Разглядываю фигурки чара. Делаю вид, будто бы слова мачехи меня, и вовсе, не касаются. Не хватало еще начать оправдываться раньше времени. Я, вообще, оправдываться не планирую.

— Вы недовольны мной, отец? — Мой голос полон кротости и смирения. Всеми силами стараюсь изобразить взгляд трехнедельного котенка. Живейший интерес ко всему происходящему, абсолютная невинность и вакуум вместо мозга.

— Тебе следует быть добрее к сестре.

— Я стараюсь, отец. Именно ей достался самый красивый подарок. Я и слова против не сказала и даже постаралась оправдать ее поведение перед гостем.

— Еще бы ты посмела что-то сказать! Знай свое место. — Влезла сестричка.

Ох, зря она это сделала. В таких ситуациях лучше не отсвечивать.

— Ты испытываешь мое терпение, Ланисса. Тебе надлежит быть учтивой с сестрой.

— Не буду. Она мне не сестра, а так... фикция. Иначе, ты не отдал бы приказ убрать ее, как только мирный договор с Талие будет подписан. Мама мне рассказала.

От этих слов у меня все внутри заледенело, а в ушах зашумело. Пощёчину, которой наградил Император свою дочь, я увидела словно в замедленной сьемке. Осознание того, что это правда, а не бред воспаленного воображения пришло сразу. Стоило увидеть яростный взгляд, которым папочка прожег свою жену.

Да, меня это напугало, но не удивило. Наверное, я подсознательно ждала от него подлости. Правда, не столь фатальной. В голове пульсировала лишь одна мысль: 'Нельзя показать, что я все поняла'. Пока меня считают дурой, пока недооценивают, есть шанс. Нужно выгнать из глаз страх и ненависть, спрятать на самом дне колодца души.

Я — не самая плохая актриса. И есть шанс, что мне поверят. Если я скажу то, что он захочет услышать.

— Остановитесь, — говорю, как врач-психиатр с буйным пациентом. — Прошу вас, отец. У нее бред. Это же очевидно. Она не отдает себе отчет в том, что говорит. Кто следит за тем, чтобы Ланисса вовремя принимала лекарства? Замените их. Ей явно хуже, а никто ничего не делает. Сейчас ее нужно лечить, а не бить. Пороть раньше надо было. Теперь уже бесполезно.

Он купился. Подумал, что я не способна ничего понять, даже если мне говорят прямым текстом. Такое презрение на его лице написано было. Правда, оно мгновенно скрылось под маской благожелательности.

Сволочь! Но сейчас думать об этом нельзя. От ненависти, которая, буквально захлестывает меня, становится трудно дышать. И я даю себе клятву — отомстить. Если смогу выжить.

Мой взгляд падает на испуганного Максимилиана, обнимающего мать. Возможно, я сейчас смотрю на того, кто станет моим орудием. Смогу ли я причинить боль этому мальчику, в надежде дотянуться до нашего отца? Жизнь покажет.

Часть 5

С Гаяром мы встретились этим же вечером. Лера Эн-Рин проводила меня до очень милой террасы, где уже ждал шахди. Мне предложили присесть. Мужчина завел разговор ни о чем, и, буквально, через минуту слуги с поклонами нас покинули.

Не думала, что нас оставят наедине. Конечно, терраса открытая, и наши сопровождающие ушли недалеко, но все же...

— Вы очень красивы. — Молодой мужчина подарил мне мягкую улыбку.

— Благодарю.

— Что вас печалит? Мне больно видеть грусть в ваших глазах.

— Почему вы просили именно моей руки? — я решила сменить тему нашего разговора и хоть немного разобраться в творящемся бедламе. — У меня есть сестра

— Она мне не подходит.

— Почему?

— Мы с вами, являемся... — Гаяр на мгновение задумался. — Нет, не родственниками, но представителями одной генетической линии Ас-Шааров. Их еще называют Старой Династией Джанната.

— Разве прямая линия не была прервана?

— Нашей евгенической программе почти три тысячи лет. И ее основатели не были идиотами. Они предполагали, что в один далеко не прекрасный день найдется предатель, готовый перечеркнуть работу многих поколений. Чтобы Ас-Шаары навсегда ушли в прошлое, нужно было вырезать до основания всю мою семью и половину древних родов. Но даже тогда отголоски крови правителей будут проявляться в наследниках аристократических родов еще десятки поколений. Я же хочу вернуть утраченное.

— Зачем?

— Я — будущий правитель моей страны. И должен передать ее тому, кто не сломается и не прогнется под этой нелегкой ношей.

— Генетика важнее воспитания?

— В некоторой степени. Да, небрежение родительским долгом способно загубить потенциал даже самого перспективного объекта. В то же время, достойного человека при должном старании, можно вырастить из любого ребенка. Но не великого правителя. Ваша сестра тому пример. Она стала именно такой, как и прогнозировали Мастера-евгеники. Ряд важных качеств, в ее случае, утратило доминантную структуру. Корректировать это воспитательным процессом, видимо, посчитали излишним. В итоге Тиверия лишилась наследницы. Я, в свою очередь, не желаю играть в лотерею, когда дело касается моих детей. Предпочитаю выбрать билет с максимальными шансами на выигрыш.

— Как со мной?

— Вы — Ас-Шаар даже в большей степени, чем я.

— Как такое возможно?

— Счастливая случайность, полагаю. Но когда я увидел вашу генетическую карту, то понял, почему вас скрывали столь тщательно. — Мужчина отвел глаза. Между нами повисла тишина. Он заговорил лишь через несколько минут, взяв в руки мой подарок. — Чар — очень простая игра. Игроков может быть, как двое, так и четверо. Девять фигур у каждого. Самой ценной является Шардияр и взятие ее завершает партию. В начале партии его устанавливают в центре дальнего ряда. Две самые сильные фигуры — это Шахди и Шани. Они стоят по бокам от Шахдияра и являются как силой нападающей, так и обороняющей. Генерал и четыре Воина устанавливаются во втором ряду. Они — атакуют противника. И последняя, самая интересная фигура — Кьяра. Игрок может поставить ее на любую из оставшихся клеток поля своей стороны доски.

— И чем же она так интересна?

— На своем поле она равна Воину. Но пожертвовав ей, можно поставить на ее клетку Шахдияра, один раз вызволив главную фигуру из западни. На поле противника она превращается в Шани. В Тиверии ее называют скрытой принцессой.

Потом Гаяр терпеливо объяснял мне правила. Как ходить я поняла быстро, а вот на стратегиях боя немного зависла. Но он не выказывал усталости или раздражения и был пугающе милым.

Как расист и религиозный фанатик может быть таким? Я понимаю, что нужна ему и показывать мне свою темную сторону сейчас было бы странно. Но то, что у таких, как он, в принципе, может быть светлая сторона, мне в голову как-то не приходило. Захотелось узнать больше о нем и его мире. Чтобы понять. И оправдать. Хотя бы в своих собственных глазах.

Зачем мне это понадобилось? Не знаю. Но противиться его очарованию у меня не было сил.

— Почему ваш народ так радикально настроен против Талие? Это ведь не просто конфронтация. Вы стремитесь к геноциду, а это...

— Ужасно? — подсказал он. — Да, я и не спорю. Но те, кто правили до меня старательно культивировали в своем народе ненависть. Талийцы были колонией, отвергнувшей материнский мир. Они предали наши идеалы, отказались от наших законов и нарушили главный божественный запрет на искусственную модификацию генома. Все мы созданы по образу и подобию Его. Отвергать это — грех. Наши иерархи не упустили возможность показать врага своей пастве. Кто виноват во всех ваших бедах? Вы сами. Потому что допустили отступничество Измененных. Стыд и злость подогревались сотни лет. И они выльются в войну. Рано или поздно.

— Но, неужели ничего нельзя сделать?

— Боюсь, что нет. Вы думаете Талийцы — чем-то лучше? Они презирают Джаннат, считая нас отсталыми дикарями. Винят в том, что их правящая династия была практически уничтожена. Вы в курсе этой занимательной истории?

— Нет. Из талийской истории я знаю не так много.

— Их предали свои. Они стали жертвами заговора. Не могу сказать, что Джаннат ничего не знал. Были обрывки информации и догадки. Но не более. Мы в этом не участвовали, хотя подозрениями не делились. Это было внутренней проблемой старого врага. Около двухсот лет назад по правящей верхушке Талие прокатилась волна смертей. Самоубийств в ряде случаев. Сработала генетическая бомба, уничтожившая всех наследников княжества. А заложили ее те, кому они безгранично доверили. Уничтожив перед этим генетический фонд Тысячи Островов. Не удалось спасти даже пятилетнего правнука князя. У них бы все получилось. Если бы не вмешалась любовь. Один из княжичей выбрал в жены совершенно неподходящую женщину. Джаннатку с чудовищной репутацией. Там темная история была. Девушку еще подростком выдали замуж за человека, который оказался в несколько раз ее старше. Были свидетельства о том, что он обращается с ней не лучшим образом. А потом ее мужа нашли убитым в собственном доме.

— Девушку оправдали?

— Ей даже не было предъявлено обвинение. Побег в Талие удался. Там она познакомилась с одним из младших наследников. Венценосная родня в восторг от этого не пришла. Им не могли запретить пожениться. Но княжеская семья решила исключить более тесное родство с данной особой. Им отказал не только главный репродукционный центр. Им отказывали все. Что само по себе исключало рождение у них ребенка. Они уехали из столицы, обосновавшись где-то в груши, и решили довериться судьбе. Их сын, о котором почти никто не знал, оказался единственным выжившим. Нежелание старших представителей правящей семьи афишировать 'такой позор' вероятнее всего спасло мальчика. Генетическая линия матери нейтрализовала программу самоуничтожения генома. Но наемных убийц никто не отменял. До шестнадцати лет, когда все раскрылось, он вряд ли дожил бы. Именно с тех пор талийцы строго придерживаются правила трех поколений при выборе супругов наследникам. Никаких вмешательств в геном. И только естественное течение беременности с момента зачатия до родов.

— Почему же они винят вас, если все было так?

— Это проще, чем признать наличие предателей внутри твоей страны. Враг внутри государства дробит общество, рождая сомнения, тогда, как внешний, наоборот, объединяет общность. Я много думал, как предотвратить неминуемое кровопролитное столкновение, но не находил ответа. Пока в этой партии не появилась Кьяра. Ее поставили практически в центр — на острие атаки. Рискованный ход, который чаще всего оканчивается потерей фигуры.

— И что же за план выстроился в вашей голове?

— Шахдияр, также, считает это разумным. Союз Джанната и Тиверии заставит Талие умерить гонор. А возвращение старшей крови успокоит мой народ, даст ему надежду.

— Это будет хрупкий мир.

— Даже он — лучше, чем ничего. К тому же, вам будет гораздо лучше рядом со мной.

— От моего выбора ничего не зависит. И вы, вероятно, знаете это. Впрочем... почему вы так считаете, что с вами будет лучше? Мне чужды ваш мир и культура. Я не верю в вашего бога. И не уверена, что легко смогу делить мужа с другими его женами. Что принесет уйму конфликтов. Хотя все познается в сравнении. Вы знаете о талийском княжиче что-то ужасное? Он садист? Психопат? Просто ненавидит меня за родство с вами?

— Я мог бы солгать, выставив его чудовищем. Но не хочу. Энираду хладнокровен, прагматичен и готов на все ради своей страны. Жесткий, но излишней жестокости не проявляет. Имеет фаворитку. Так что вы не будете его единственной. Талий — страна свободных нравов. Их редко интересуют условности. Они больше ценят эмоции. И любимая женщина князя всегда будет в их глазах стоять выше его жены. Уважение? Если его не будет проявлять ваш супруг, не будет никто. Даже ваши дети, если им позволят появиться на свет. Талийцы хотят получить залог мира, а не посадить на свой трон потомка Ас-Шааров.

— А что меня ждет в Джаннате?

— У нас договорные браки — не редкость. Но мы — простые люди и хотим быть счастливыми, найти покой в своем доме. Я понимаю, что вы не сможете принять вторую жену. В этом и не будет нужды, если у нас появятся дети.

— И вам будет довольно меня одной? Вы сможете любить женщину, навязанную вам обстоятельствами? А ведь и вас никто не осудит за выбор по сердцу.

— Кто сказал, что мне мало одной? Да, наши законы позволяют иметь трех жен. Но есть ряд жестких ограничений. Должен истечь определенный срок после заключения предыдущего брака. В случае беременности или рождения ребенка, срок этот увеличивается. Ведь переживания могут дурно сказаться на здоровье матери и младенца.

— А в чем проблема? — Я склонила голосу на бок, испытующе глядя на шахди. — Найдете другую через несколько лет, обзаведясь парой-тройкой наследников с правильной генетикой.

— Да, мне нужен приемник, который прижмет этих старых маразматиков так, что они будут дышать лишь по команде. И давать им козырь в виде слабого и податливого наследника, которым можно заменить представителя старшей крови... увольте. Я такой ошибки не совершу. Детей от других женщин у меня просто не будет. Но мужчина должен одинаково относиться ко всем своим женам. Дарить одинаковые подарки, проводить с каждой из них равное количество времени, быть справедливым. А разве есть справедливость в том, что радость материнства сможет испытать лишь одна? Тебе будет хорошо рядом со мной. Я окружу вас любовью и заботой. Никто не посмеет даже косо взглянуть на мою жену.

Его глаза горели фанатичной уверенностью. И в ту минуту мне казалось, что он говорит правду, что, действительно, будет заботиться и постарается полюбить. А я была готова влюбиться прямо сейчас. И даже не потому, что он умен, красив и обещает мне защиту. У него был такой же честный и прямой взгляд, как у моего отца. И я не смогла промолчать:

— Вы опасно откровенны со мной.

— Это сложно использовать против меня. Буду только рад, если наш разговор донесут до Императора.

— Я — лишь разменная фигура в этой политической игре. Мое счастье не является приоритетом. Его без сантиментов обменяют на союз, выгодный Тиверии.

— Вы важны для возможного союза наших государств. И я постараюсь донести это до Императора Эриана.

— Мне пора.

— Надеюсь на нашу встречу завтра. Я ведь обещал научить вас играть в чар.

— Шахди, благодарю вас за урок. — Встаю из-за стола и изображаю нечто смутно похожее на полупоклон.

Ловлю его улыбку. Мое сердце сладко замирает. Хочется отвесить самой себе пару оплеух. Нельзя влюбляться. Это осложнит мое, и так непростое положение. К тому же, кто сказал, что он откровенен? Кто поручится, что он так благороден, как старается показать? Может мне профессионально вешают лапшу на уши? Он же лет на десять старше и дурить мозги наивным дурочкам учился, когда я в куклы играла. А даже если он честен. Моего мнения в выборе жениха никто не спросит. Так зачем травить душу?

Но выбросить шахди из головы я не смогла.

Так и промаялась всю ночь без сна, забывшись лишь под утро. Но на рассвете меня подняла недовольная камер-фрейлина, объявив, что мне надлежит привести себя в порядок и явиться на северную террасу, где изволят завтракать моя сестра, мачеха и высокородный гость.

Наверное, сказывалась общая усталость, но у меня все валилось из рук и на сборы ушло в два раза больше времени. Поэтому я опоздала. За что была удостоена полного презрения взгляда от Императрицы.

Гаяр в это время убеждал Ланиссу принять предложение его отца и расписывал все прелести ее жизни в роли жены Шахдияра. У ее ног будут лежать все сокровища Джанната. Лучшие украшения и роскошные наряды. Разве беда, что она будет не единственной женой? С ее красотой, умом и обаянием, ей ничего не будет стоить очаровать сурового правителя соседней державы, а заодно, завоевать любовь подданных.

— А своей жене вы тоже обещали все сокровища своего мира? — медовым голоском спросила мачеха. Вот же змея.

— Нет. — Шахди был невозмутим. — Лишь свою любовь и защиту.

— Что само по себе дороже всех сокровищ.

— Вы мне льстите. К тому же я не собираюсь обделять свою супругу.

Дальше они втроем предавались светской беседе ни о чем, а я старалась не отсвечивать в надежде сойти за умную. Молчание — золото, особенно, если не знаешь, что сказать. К тому же находилась я в кругу врагов и любое мое слово могло быть использовано против меня.

К счастью, мои августейшие родственницы нас покинули под предлогом важных дел, примерно через час. Я осталась, потому что Гаяр напомнил про урок в чар. После того, как мы остались наедине, дышать стало намного легче.

Мужчина еще раз пересказал правила и основные стратегии, а потом приступил к учебной партии, параллельно проводя экскурс в культуру и историю своей страны. У него был такой приятный голос, пропитанный уверенностью и спокойствием. Казалось, я готова слушать его вечно.

Но кроме удовольствия, которое дарила беседа, мне удалось узнать много интересного. Например, что Джаннат, несмотря на свой патриархальный уклад, не лишает женщин основных прав и свобод, таких, как образование, медицинская помощь и защита от любого из видов насилия, включая домашнее. Да у них там даже понятия такого нет. Гаяр смотрел на меня круглыми глазами, когда я рассказывала о том, что это такое.

Он не понимал, почему преступление перестает классифицироваться, как преступление, если было совершено одним членом семьи в отношении другого. И это я ему еще про 'Когда убьют, тогда и приходите' не рассказала.

— Тебя, действительно, хорошо прятали, Кьяра. Никто бы не подумал, что ребенка королевской крови можно оставить на столь дикой планете. Бить женщину... свою жену, дочь. Это уму не постижимо. Там часто такое происходит?

— Смотря где. В развитых странах — уже нет. В отсталых — сплошь и рядом.

— А детей там тоже бьют?

— Бывает.

— Но как такое возможно? У них там нет законов и морали? Нет совести? Там не верят в бога, перед которым после смерти ты будешь держать ответ за каждый свой поступок?

— Верят. Не все, конечно, но верят. Даже объединения верующих имеются. Целые институты, поддерживаемые государством.

— И они не встали на защиту слабых? Почему?

— Давай я не буду тебе рассказывать про скандалы, связанные с сексуальным насилием в отношении детей? Религиозные наставники, прикрываясь своим положением и доверием родителей...

— Не верю.

Пожимаю плечами. Про то, что в некоторых странах за прелюбодеяние полагается долгая и мучительная смерть, я решила, также, не рассказывать. Это и для мня — дикость. А звездного принца от такого, вообще, Кондратий хватит. У них добрачные отношения, хоть и не приветствуются, но преступлением не считаются. И лишь рождение ребенка, не одобренного евгениками, приводило к всеобщему осуждению и большим штрафам. У этого были свои причины. Такие дети, часто рождались с рядом генетических дефектов, что автоматически выводило их из общей евгенической программы. Это означало стерилизацию. Но другие права такого человека не затрагивались. Он мог получить образование, работу и завести семью. Даже дети у него могли быть. Правда, только приемные. И я была согласна с данной государственной политикой, которая обеспечивала здоровье нации. Пусть принимаемые меры не назовешь мягкими. Да, это дискриминация инвалидов. Но ведь каждый ребенок имеет право родиться здоровым. А чем будет болен ребенок, который родится у женщины с гемофилией и мужчины с муковисцидозом, если оба страдают шизофренией? Мне не хочется знать ответ на эту загадку.

Пришлось переводить тему на что-то менее травмирующее психику. Минут пять я щебетала о погоде, а затем переключилась на чар с его стратегиями ведения боя. Мы увлеклись игрой. Правда, Гаяр периодически останавливался и объяснял мои ошибки или возможные последствия того или иного хода. Но это было даже интересно. Я чудесно проводила время. Выкинула из головы все свои проблемы, расслабилась, совершенно забыв, что я не дома, не в гостях, а на войне, где что ни шаг — мина.

Он вошел на террасу, как входит победитель в осажденный город. Гордый. Надменный. Уверенный в себе и своих силах. Красивый? Нет. Или, все же, да? Сложно определиться. Белокурый астеник с золотыми глазами. Зрачок, как у кошки. Это одновременно пугает и завораживает. Тонкие, резкие черты лица. Непривычные. Слишком правильные. Чужие.

Захотелось вскочить, броситься к Гаяру, спрятаться за его спиной. Зажмуриться. И в то же самое время смотреть, не отрываясь.

— Присоединитесь к нашей партии, Энираду? — спросил шахди с едва уловимой насмешкой. Вот так. Без приветствий и титулов. Так обращаются только к тем, кого признали равным. И не важно, друг он тебе или враг.

Часть 6

— Нет. — Простое. Лаконичное. Безапелляционное. А голос приятный. Не такой, как у Гаяра, но отвращения не вызывает. — Благодарю за предложение. Я хочу поговорить со своей невестой. Поэтому прошу нас простить.

Пальцы Энираду ложатся на мое плечо, и я вздрагиваю, чувствуя их холод даже сквозь ткань платья. Начинаю догадываться откуда пошли байки про рептилоидов. Видимо, кто-то из наших повстречал такого вот гостя из далекой-далекой галактики.

— Не слышал никаких официальных объявлений о вашей свадьбе. Неужели пропустил столь знаменательное событие, как помолвка? — шахди хищно улыбнулся, увидев, как его визави поморщился. — Нет? Тогда и невесты у вас быть не может. А раз так, вы — такой же гость этого дома, как и я. Не заставляйте меня читать вам лекцию о хороших манерах... снова.

Мой 'жених' заскрипел зубами, а его пальцы больно сжались на моем плече. Пришлось аккуратно освободиться из захвата. Но он, казалось, этого даже не заметил. О прошлом 'уроке' я спросить не решилась, хотя было любопытно. Гаяр это понял:

— Ему было двенадцать. Мне — двадцать один. И он проявил некоторую... неучтивость. Я на нее ответил.

Я кивнула, принимая такое объяснение. Изящный ход, на мой взгляд. Он лишь обозначил удар. А ведь мог высмеять какую-то детскую выходку княжича. Хотя, кичиться тем, что ты в двадцать был умнее и сдержанней двенадцатилетнего подростка довольно странно.

Хотя окоротил своего соперника шахди мастерски. Талиец в бешенстве, а поделать с этим ничего не может. Не поднимать же из праха конфликт десятилетней давности?

— Возможно, вы передумаете и присоединитесь к нам, Энираду? — Гаяр был сама любезность.

Не знаю, что меня пугало сейчас сильнее: напряжение, которое скользило между мужчинами или мои явные симпатии по отношению к одному из них. Грозы, которая непременно грянет, если они еще хоть сколько-нибудь времени проведут рядом, я решила не дожидаться. К тому же, если межу ними не будет находиться 'яблоко раздора', может страсти поутихнут?

Встала. Отступила на несколько шагов в сторону, чтобы оказаться подальше от княжича — мне совсем не понравилась его манера хватать меня. Пусть найдет себе другую игрушку-антистресс.

— Господа, вынуждена вас оставить. — Могу собой гордиться. Мой голос не дрогнул. — Я обещала матушке зайти к ней. Гаяр, благодарю за интересную партию. Энираду, надеюсь мы сможем поговорить с вами позже. Хорошего дня, господа.

Отправилась я, конечно, не к Императрице, а в свои покои. Лера Эн-Рин сама притащит меня на аудиенцию к талийцу, если это, действительно, будет необходимо.

Мне не хотелось с разговаривать с княжичем. И дело совсем не в симпатии к Гаяру. Просто Энираду вел себя со мной, как последний придурок. Не поздоровался даже, хотя видел меня впервые в жизни, а с ходу начал бодаться с соперником.

Фразу: 'Чувствуйте себя, как дома' нужно читать следующим образом: 'Помните, что вы в гостях, а хозяева вам не очень-то и рады'. Княжич или забыл это, или наша с ним свадьба — вопрос, действительно решенный.

Весь день я пыталась хоть что-то узнать о предполагаемом женихе в сети. Не преуспела, если честно. Краткая биография: родился, учился, служит во флоте. Пара пропагандистских документалок о том, какой Энираду классный парень. И все!

Пересмотрела кучу его фотографий. В везде у него такое лицо, будто он только что целый лимон съел вместе с кожурой и косточками. Даже, когда талийский наследник улыбался. И эта постная мина с каждой минутой вызывала у меня все большее раздражение. Понимание того, что я не хочу иметь с ним ничего общего росло и крепло.

А вот Гаяр нравился все больше. И выбросить его из головы не получалось, хотя и понимала, как это глупо. Мне нельзя в него влюбляться. Я ведь тогда на Энираду даже смотреть не смогу. А ведь именно его женой мне предстоит стать. Конечно, есть вероятность, что Император все переиграет, но она ничтожно мала. Не похож мой папочка на человека, готового отступать от первоначальных планов. Что очень и очень плохо.

Потому что по его задумке, если я ее правильно поняла, нас с Энираду женят, договор мирный подписывают, а потом со мной случается милый несчастный случай с фатальными последствиями. И защитить меня сможет только муж. Если захочет, разумеется. Поэтому я обязана хотя бы попытаться поладить с ним.

Умирать не хочется.

Жить, если честно, тоже. Перспективы будущего существования, скажем так, не вдохновляют. Но папа взял с меня обещание — никогда не опускать руки. Может, на самом деле княжич не такой уж и отмороженный?

Я решила забыть о нашей первой встрече и взглянуть на него максимально непредвзято. Полагаю, Энираду, тоже, от меня не в восторге. Брак этот ему навязан. Каноны красоты у них другие. Я в их понимании довольно страшненькая. Там в моде золотые волосы, высокий рост, тонкие, почти дистрофичные фигуры. Половой диморфизм минимальный. На фоне талийцев я буду смотреться, в лучшем случае, экзотично — как пион среди ирисов. А кто сказал, что ему такое нравится? Да и не знает он меня совсем.

Будь у меня время я, наверное, убедила бы себя в том, что княжич — славный малый. Но он все испортил, заявившись ко мне в покои.

Конечно, меня о госте предупредили. И я даже успела переодеться в шифоновое непотребство под бдительным взором камер-фрейлины. Волосы мне убрали в гладкий пучок и припудрили золотистыми блестками. А после того, как Энираду показался на пороге, дамы дружным строем покинули мои покои. Я и пискнуть не успела про то, что это неприлично — оставлять нас наедине.

Он снова не озаботился приветствием. Без единого слова подошел с сервированному столику и опустился на обитый тканью стул. Повторила его действие, расположившись напротив. Сидим. Смотрим друг на друга. Молчим.

Вот принесла же его нелегкая. Зачем, спрашивается. Напоминаю себе, что хотела дать ему шанс. Поэтому наполняю два бокала золотистым вином. Других напитков тут нет. Предлагать ему фрукты или канапе, которые прямо перед ним стоят, как-то глупо. Изобразить-то радушие надо. Наверное.

В свою улыбку я стараюсь вложить столько искренности, сколько могу. У него красивые глаза. Чужие, нечеловеческие, но есть в них какое-то необъяснимое очарование. И я улыбаюсь этому удивительному взгляду.

Его ответная реакция меня... нет, не удивила. Понимаю же, что скорее всего вызываю у него не самые светлые чувства. Но зачем же свою антипатию так открыто демонстрировать?

Он вздернул подбородок, а его губы дрогнули в презрительной усмешке. А за такой взгляд в нашем детском доме били морду.

Все мои благие намерения полетели в бездну. Сидит тут, ухмыляется. На меня свысока смотрит. А по какому праву? Может, внешне этот золотой мальчик меня тоже не впечатлил. Дистрофик-переросток с манией величия.

— Почему мне навязывают вас?

И голос у него противный. Не сам голос, конечно, а манера речи. Как будто с букашкой говорит. Желание отвесить ему хотя бы пощечину с каждой минутой становилось все сильней.

— Спросите у тех, кто это делает. Лично я не имею желания вам навязываться.

— И мне скажут правду?

Пожимаю плечами и сделаю глоток вина. Зря, наверное. После материных попоек меня от алкоголя воротило. Не могла я его пить. Накатывала слабость, тошнота, а вместе с ними раздражение. И лишь потом приходила апатия. Но сейчас именно тот случай, когда лучше потерпеть немного, зато все оставшееся время в компании Энираду ничего не чувствовать. Иначе скажу ему что-нибудь резкое. Потому что он одним своим видом меня бесит.

— Почему я должен выбрать именно вас? Зачем мне цветная стекляшка, когда можно получить бриллиант? Я всерьез задумываюсь над тем, чтобы потребовать в жены вашу красавицу-сестру, как и было обещано.

— Бог в помощь.

— Принцесса религиозна? — На его идеальном лице проступило брезгливое выражение. Делаю еще один глоток, второй, третий. И понимаю, что не помогает. Раздражение бурлит в моей крови и уже готово вырваться наружу потоком колких фраз. Делаю глубокий вдох и усилием воли заставляю себя успокоиться. Нельзя затевать с ним ссору. Это мне ничем не поможет. Но благие намерения летят в бездну, стоит лишь встретиться с взглядом.

— Вы говорите таким тоном, словно бы угрожаете, что выберете Ланиссу. Только не понимаю, с какой целью? Выказать пренебрежение? — позволяю себе злую усмешку. — Меня не трогают ваши убогие попытки уколоть. Хотите в жены мою прекрасную сестру? Так идите к Императору и требуйте, что хотите. Я-то тут причем? Еще раз повторяю. Не имею желания вам навязываться.

— Мне посмеют отказать, если я попрошу руки Ланиссы?

— В самых изысканных выражениях и со всем подобающим почтением. А потом мягко предложат присмотреться ко мне получше. Видите ли, моя сестра не совсем здорова и совершенно невменяема. Вас это не смущает, кстати?

— О чем вы говорите?

— Неужели талийская разведка настолько плохо работает? Я, признаться, разочарована. Ланисса довольно долго принимала 'звездную пыль', а теперь сидит на элтасе... со всеми вытекающими. Нет, лично я не видела, и не знаю, как часто, и как долго она этим развлекалась. Но абсолютно уверена в том, что прием наркотиков имел тяжелые последствия для ее психики. Вам нравятся истерические припадки? Надеюсь, что да. Потому что демонстрировать их будут часто — всякий раз, когда вы откажетесь убивать тех, кто испортил ей настроение. Зато, она красивая. В минуты просветления. Идеальная пара для вас.

— А я смотрю линия Доаннан вырождается. Одна из наследниц наркоманка. Вторая питает пагубное влечение к алкоголю. Неизвестно, еще, каким вырастит юный Максимилиан. Интересно, как скоро над Тиверией взойдет звезда новой династии?

Делаю глубокий вдох, изо всех сил стараясь сдержаться. 'Мне нельзя с ним ссориться' — повторяю себе в тысячный раз. И я бы сдержалась, если бы не его усмешка, искривившая тонкие губы. Ярость затопила сознание, багровой волной. И содержимое моего бокала полетело ему в лицо.

Он вышел молча. Я ни услышала ни продолжения его изобличительной речи, ни извинений.

На душе скребли кошки. Хотелось забраться в постель и укрыться одеялом с головой. Спрятаться от ледяной беспощадности этого мира. Но это не работало даже в детстве. То, что ты не видишь тьму, не значит, что она не смотрит на тебя.

Замуж за 'принца' не хотелось категорически. Даже фиктивно. А если представить, что с этим Энираду еще и спать придется, собственная скорая смерть уже не казалась трагедией. Она виделась, скорее, избавлением.

Это плохо — сравнивать двух мужчин. С Гаяром мне было легче. Может, он и не святой. Нет среди таких, как шахди безгрешных. Но он хотел узнать меня, найти общий язык. В отличие от этого тощего 'рептилоида'.

В раздражении заметалась по гостиной. Данное действие успокоения не принесло. Стало лишь хуже. На меня начали давить стены. И чтобы не чувствовать себя зверем, загнанным в клетку, я выскользнула на балкон.

Чужие небеса навевали тоску. Захотелось затянуть вполголоса что-нибудь невеселое. Выбор за меня сделали листья золотых кленов, которые пели о чем-то своем. Я лишь добавила свою мелодию к тому чудному многоголосью:

Улетай на крыльях ветра,

Ты в край родной, родная песня наша.

Туда, где мы тебя свободно пели,

Где было так привольно нам с тобою.

Там, под знойным небом,

Негой воздух полон.

Там под говор моря,

Дремлют горы в облаках... *

И даже не заметила, когда к нам присоединилась одинокая флейта.

* Песня половецких девушек из оперы А. П. Бородина 'Князь Игорь'. Прим. автора.

ОТСТУПЛЕНИЕ

Княжич ворвался в отведенные ему покои злой, как дикая кошка. Его звериные глаза словно бы искали жертву, на которой можно сорвать дурное настроение. Приближенные это чувствовали и спешили скрыться с его глаз.

И лишь Ладислав с безмятежной улыбкой наблюдал за раздраженным другом.

— Разговора не вышло, — констатировал он насмешливо. — А я предупреждал. Просил не приближаться к ней пока ты в таком состоянии. Но ты же у нас самый умный. 'Я просто хочу с ней поговорить'. Так ты сказал? Доволен результатом?

Энираду лишь дернул уголком губ и спросил:

— Ланисса принимала наркотики?

— Вероятно.

— А почему я об этом не знаю?

— Это не имеет значения. Старшая чиста. Наши люди проверили. — Адъютант его светлости княжича Энираду откинулся на спинку кресла и осмотрел своего господина с головы до ног и недовольно поинтересовался. — Что с тобой произошло?

Но вопрос этот наследник талийского престола проигнорировал.

— Когда я утром увидел их вместе, мне захотелось убивать.

— Это как-то связано с твоим странным видом? К тому же, ты их за партией в чар застал, а не в постели. Или я чего-то не знаю?

— Она моя!

— Не могу сказать, что никто не претендует, но держи себя в руках.

— Мне плевать на то, сколько у нее было мужчин. — Глаза молодого мужчины метали молнии. — Но Гаяр ее не получит. Никогда.

Ладислав тяжело вздохнул. Он мог бы сказать, что, изливая свое раздражение на девушку, Раду лишь подтолкнет ее к сопернику. Но сейчас друг не готов его услышать. А раз так, какой смысл сотрясать воздух? Тут воспитательные беседы не помогут. Поздно уже наставлять вполне взрослого человека на путь истинный. А вот уберечь его от ошибок можно. Главное, не подпускать этого ревнивого собственника к принцессе.

Хотя, вот странность. Вчера еще он воспринимал будущий брак с тиверийской принцессой, как тяжкое бремя, которое его обязывает нести долг перед родиной. А сегодня считает своей. Неужели девчонка его зацепила? Или дело в сопернике? Вероятно, не прояви джаннатец интереса к его невесте, Раду и не посмотрел бы в ее сторону.

Размышления Лада прервало тихое пение. Красивый женский голос ткал невесомое кружево из странных незнакомых слов, пленяя и очаровывая.

Энираду, как завороженный шагнул к окну. Он знал, где находятся покои его будущей жены. На одном из балконов была девушка в белом платье и пела, запрокинув голову к небесам. А двумя этажами ниже на таком же балконе стоял играющий на флейте шахди Гаяр.

Часть 7

На следующее утро меня своим визитом почтила Императрица. Она несколько раздраженно объявила, что через шесть дней я отбываю на родину княжича Энираду. Там состоится знакомство с его семьей и помолвка.

Далее по плану было мое возвращение в Тиверию и подготовка к свадьбе, которая состоится через три месяца. Основные торжества пройдут в Талие. В общем, меня ожидала чехарда, в ходе которой так легко устроить несчастный случай.

Первым желанием было сбежать. Но не дадут же. Я под круглосуточной охраной. Об этом мире не знаю почти ничего. Все во мне выдает беглянку. Даже внешность. Вряд ли в столице огромной империи способна затеряться двойник любимой в народе Найрият. И нет никого, кто готов был бы мне помочь.

А с единственным человеком, который заинтересован в моей жизни, мне настоятельно рекомендовали прекратить какие-либо контакты. Потому что, жених не одобряет.

Кстати, папочка, видимо, уверовал, что я идиотка и перестал разыгрывать спектакль под кодовым названием 'Я так рад возвращению моей любимой дочери'. А мачеха, когда я находилась всего лишь за ширмой в мастерской местного кутюрье обсуждала с ним фасон траурных платьев для себя и дочери. Ибо даже в великом горе они должны блистать и выступать объектами для подражания. И, упаси боже, надеть антитренд. Это же пошатнет монархию и может стать причиной революции. Подготовить данные наряды нужно было аккурат к моей свадьбе.

С меня снимали мерки, а я слушала все это, делая вид, будто бы ничего не понимаю. Кротость, послушание и смирение я ненавидела всей душой. Но единственным моим козырем мог стать тот факт, что дорогие родственнички меня недооценивают. И терять его было бы глупо. Поэтому приходилось изображать куклу Олимпию.

Не знаю, решилась бы я на эту встречу, если бы не прямой запрет Энираду. Или все дело было в музыке, которую играл шахди? Но однажды днем я сбежала от приставленных ко мне нянек, благо на территории дворцового комплекса, следили они за мной не слишком рьяно. Ноги сами принесли меня к покоям этого мужчины.

Благо, его свита не заставила меня ждать в дверях, а проводила в кабинет, где за широким столом сидел Гаяр. Гордый. Красивый. Почти родной.

Он хмурился и что-то торопливо писал. Грифель скользил по листу плотной желтоватой бумаги, оставляя за собой причудливую вязь незнакомых букв.

— Оставьте нас, — холодно приказал он приближенным. И они ретировались за какие-то доли секунды. Лишь после этого шахди поднял взгляд на меня. — Я рад, что нам удалось поговорить до моего отъезда. Но вряд ли у нас много времени. Поэтому прошу: молчи и слушай. Я знаю, что ты не являешься дочерью Ванессы Эн-Син. Оговорюсь сразу, для меня это большая удача. Ее ребенок был бы носителем пары не самых благоприятных генетических линий. Предполагаю, что тебя не прятали, а бросили на произвол судьбы. И забрали сюда лишь когда придумали, как можно использовать неучтенную императорскую дочку. Ни соответствующего воспитания, ни образования ты не получила. В сочетании с характерными чертами Старой Династии, это весьма непредсказуемая субстанция. Живая ты нужна им лишь до тех пор, пока не будет подписан мирный договор.

— Забери меня, — шепчу одними губами.

— Наше бегство развяжет войну. Не думай, что меня останавливает именно это. Война все равно начнется. Рано или поздно. Но те, кто будут преследовать нас, могут открыть огонь на поражение. А я не могу так рисковать. Ты должна выжить.

— Не позволят. — По моим щекам катятся слезы и Гаяр стирает их нежными прикосновениями. — И ты должен это понимать.

— Я заберу тебя, девочка. Только подожди немного. Проси... требуй защиты у Энираду. Будь послушной. Делай все, что он скажет. И просто постарайся выжить.

— Нет. — С немой мольбой цепляюсь за лацканы его кителя, но Гаяр все равно отступает.

— Ты должна быть сильной. А я сделаю все, чтобы тебя защитить.

— Это не поможет переиграть тех, кто старше, опытней нас. У них неограниченные ресурсы и возможности.

— Посмотрим.

— Лучше пообещай, что они заплатят за мою смерть.

— Не смей! Не то, что произносить такое — думать. Я запрещаю.

— Не буду, если пообещаешь.

Гаяр ожег меня злым взглядом, но, все же произнес:

— Отомщу. Клянусь.

И впервые за годы, что прошли со смерти папы, я почувствовала, что больше не одна. Заберет ли он меня? Увидимся ли мы, вообще? Это уже не имело значения. Но пустота, поселившаяся в сердце много лет назад, заполнилась ледяным огнем, в котором плавились страх и сомения.

— Я тебя люблю. — Это не являлось правдой. Но и ложью, тоже, не было. Просто эмоции, которые находят свое воплощение в словах.

— Надеюсь, ты сможешь повторить эти слова, когда все закончится, — сказал он без малейшего намека на насмешку. — Но сейчас забудь об этом. Постарайся сосредоточиться на самом важном. Тебе нужно выжить. Любой ценой.

Гаяр еще раз провел кончиками пальцев по моей щеке. Нежно. Почти невесомо.

— Поцелуй меня, — Мой голос тверд и спокоен, потому что я не нахожусь во власти романтического угара или физического влечения. Просто не хочу, чтобы мой первый 'взрослый' поцелуй достался Энираду.

Он отрицательно качает головой, отступая на шаг назад. А в его глазах плещется жалость. Чувствую себя героиней дешевой мыльной оперы готовой отдаться кому угодно, но не навязанному мужу. Довольно мерзкое ощущение, надо признать. Как будто бы меня с головы до головы помоями окатили.

Но, так обычно и бывает, когда по глупости подпускаешь кого-то неоправданно близко. И винить никого, кроме себя не стоит. Гаяр с самого начала рассказал, что именно во мне его интересует — моя способность родить наследника с нужным набором качеств. Да, моя жизнь важна. Потому что труп его целям служить не сможет. Но не более. Плевать этому мужчине на то, что мне скорее всего придется спать с его врагом. Более того, ради сохранения ценной генетической ветки он сам меня в постель Энираду уложить готов.

Целесообразность и ничего личного.

Но он честен. За одно это я готова простить ему все. Хотя, конкретно сейчас я бы предпочла минуту сладкой лжи. Есть такие мгновения, когда за тихое 'Люблю' ты готов отдать жизнь. Причем, искренность говорящего значения не имеет.

— Я мог бы сделать то, чего хочешь, — Гаяр чеканил слова и каждое отзывается болью в моей душе. — Если бы не понимал со всей отчетливостью: это тебе навредит. Ты, наверное, считаешь меня бессердечной сволочью, не способной дать тебе такую малость, как последнее утешение. Но жалость применима лишь к слабым. А они не выживают в политических играх. Наследник старшей ветви Ас-Шааров не имеет права умереть.

Опускаю взгляд и делаю шаг назад. Молча. Потому что комок в горле не дает произнести ни звука. Что ж.. обойдемся прощаний. Ни к чему.

— Я так долго был один. Шахди. Тот, в ком говорит кровь поколений. Мне до безумия хочется украсть тебя и спрятать от всего мира. Чтобы рядом со мной всегда была любимая женщина, соратник и друг. Но сейчас у меня нет возможности, даже просто сохранить твою жизнь. Но есть обязанность защищать. По праву старшего. — Молодой мужчина остановился. Сделал глубокий вдох и продолжил уже более спокойно. — Ты станешь женой Энираду. И вряд ли этот брак будет фиктивным.

— Нет! — вырвалось у меня.

Гаяр сменил меня снисходительным взглядом и продолжил:

— Ты молода, красива и полностью в его вкусе. Не слушай, если тебе начнут рассказывать о том, что Энираду предпочитает белокурых девочек-тростиночек. Это не так. Он умен, упрям, болезненно принципиален и умеет быть обаятельным. Я не хочу, чтобы ты изводила себя чувством вины, когда княжич тебя соблазнит.

— Тебе, вообще, плевать на то, что он будет со мной спать? Но кем я стану в твоих глазах после этого? — Ком в горле мешает говорить. Сглатываю его и продолжаю, потому что не в силах молча это проглотить. — Шлюхой. Той, кого можно использовать, но стыдно любить...

— В каком варварском мире ты набралась этого бреда? Впрочем, неважно. Я никогда не стану осуждать тебя за то, что произойдет между вами. Потому что этот брак — лишь моя вина — не смог предотвратить.

Он еще что-то хотел сказать, но нас прервали. В гостиную просочился юноша — почти мальчик. Не поднимая глаз от пола, он почтительно произнес:

— Мой господин, княжич Энираду ищет юную госпожу. Ему уже сказали, что она здесь.

Я закусила губу. Не то, что бы меня сейчас трогали их международные конфликты, плавно переходящие в личную неприязнь. Мне сейчас хотелось побыть одной, а не участвовать в скандале. А в том, что талиец затеет ссору, сомнений почему-то не было.

— Благодарю за то, что уделили мне время, шахди.

Гаяр, казалось, хотел остановить меня, что-то сказать, но так и не посмел нарушить повисшую тишину. Возможно, это было к лучшему.

Я провела ладонями по щекам, стирая остатки слез. Бросила мимолетный взгляд в зеркало, висящее на противоположной стене.

Все в порядке. Макияж не растекся. Одежда в порядке. Глаза, конечно, красные, но с этим ничего не поделаешь.

Здесь, кстати, какой-то культ зеркал. Их можно найти буквально везде. Иногда это вызывает растерянность. И если наличие данного предмета интерьера над кроватью можно объяснить. Но скажите мне, зачем делать зеркальные стенки у бассейна?

Мы столкнулись с Энираду в коридоре. Останавливаюсь. Обозначаю легкий кивок, обводя его фигуру безразличным взглядом. Мысленно считаю до десяти, давая ему возможность что-то сказать. Он молчит и хмурится.

Полупоклон и вежливое: 'Хорошего дня', являющееся прощанием. Но уйти он мне не дал:

— Вы нарушили мой запрет, Ваше Высочество.

— Не понимаю, о чем вы. — В моем голосе лед.

— О ваших встречах с шахди.

— Вы не озвучивали данный запрет. А я, к несчастью, не умею читать мысли. Прошу простить мне этот досадный изъян. Приложу все усилия, чтобы научиться.

Княжич на провокацию не ведется и довольно спокойно, как будто речь идет о погоде на следующую неделю произносит:

— Я запрещаю вам даже приближаться к представителям делегации Джанната.

— Учту ваше пожелание.

— Это приказ.

— А у вас есть право приказывать мне? Как интересно. Благодарю за ценные сведения. Возможно, мне что-то еще следует знать? Нет? В таком случае, вынуждена покинуть вас. Подготовка к помолвке. Вы же понимаете. Была рада встрече.

Наверное, это было похоже на бегство. Но уж лучше так, чем потратить все свои силы на бессмысленную пикировку. Да и не хотелось мне, откровенно говоря, находиться в обществе жениха. Может он и княжич, но на прекрасного принца не похож. Одно и сплошное разочарование. Как по форме, так и по содержанию.

Часть 8

Полет на Талие прошел относительно нормально. Потому что с Энираду мы не пересекались, хоть и находились на одном корабле. Почему относительно? Мой батюшка, что б ему, отрядил мне в сопровождающие Алесситу Эн-Рин и своего братца. Герцогиня меня не сильно напрягала, а вот дядюшка... но и он, впрочем, вел себя достаточно разумно. То есть в мою каюту не входил, а предпочитал тихо напиваться у себя.

Проблемы начались по прибытии в Ириа.

Куда я могла деться с подводной-то лодки, то есть космического корабля? Правильно, никуда. А вот в столице союзного государства мятежная принцесса имела возможность натворить многое.

Не покидало ощущение, что меня опаивают чем-то вроде транквилизаторов. Ситуация патовая. И головой я это понимаю. Сознание чистое. А эмоций нет. Ни злости, ни страха. Апатия укрыла меня тяжелым одеялом. Эта пустота в груди должна была пугать, но в этом странном состоянии было так спокойно. Как будто бы я уже умерла.

Пыталась не есть и не пить ничего из того, что приносили мне. Не помогло. И даже ухудшило состояние, вызвав постоянную сонливость. Поэтому я заподозрила каталитический транквилизатор.

Мне не хотелось ничего. Даже отвечать на колкие реплики Энираду. Они теперь проходили сквозь меня.

Также, сквозь меня проходила вся информация. Я ничего не могла запомнить. Даже имя будущего деверя стало проблемой. Что уж говорить у других приближенных княжеской семьи?

Пришлось выпросить у своей свиты два гаджета. Первый — камеру в виде миленькой брошки-цветочка с камушками. Второй — браслет, транслирующий гало-изображение записанного. На самом деле это был мини компьютер с широким спектром возможностей. Но я использовала его преимущественно, как плеер и поисковик, когда по имени или изображению человека можно было узнать, кто это.

Если бы они знали, чем все кончится, не видать бы мне этих высокотехнологичных игрушек. Но дар предвидения, к счастью, обошел их стороной.

На третий или четвертый день моего пребывания в гостях княжеской семьи привходил светский раут на свежем воздухе. Голубые шатры. Мягкий газон под ногами. Небольшое озеро с серебристыми кувшинками. Где-то в дали росли деревья, напоминающие клены. Красиво, в общем. Но это произведение ландшафтного дизайна не трогало. То ли в математической выверенности идеальной площадки потерялась ее душа, то ли транквилизаторы постарались. Единственное, что если и не нравилось, то хотя бы привлекало внимание — живые цветы в воде. К ним я и подошла, когда долг вежливости веред приглашенными был исполнен.

Они пахли дождем, сиренью и ландышами. И это почти заставляло улыбаться.

Мое уединение бесцеремонно прервали три довольно молодые особы, представляющие образчик талийской привлекательности. Бронзовая кожа, платиновые волосы, водянисто-зеленые глазки и фигура 'ничего лишнего'.

Девицы, задрав носы разглядывали меня и демонстративно кривились. А потом громким шепотом, но так, чтобы я обязательно услышала та, что в центре начала:

— Бедный Раду. Он вынужден называть невестой это джаннатское отродье. Политика. На какие жертвы не пойдешь ради своего народа. Впрочем, скоро этому фарсу придет конец.

Медленно оборачиваюсь и с вежливой улыбкой смотрю на них, впрочем, не позволяя себе даже заинтересованного взгляда. Так люди смотрят на голубей в парке. Почти, как на пустое место. Видимо, пренебрежение в моем взгляде центральную задело. Она вспыхнула и теперь уже обращалась непосредственно ко мне:

— Ты никогда не станешь настоящец женой Энираду. Потому что у него уже есть я.

Камера уже зафиксировала ее. Сделать запрос — дело пары секунд. Зачитываю вслух:

— 'Милена Норвак. Генные модификации второго поколения'. Мне жаль, но ни вы, ни ваши дети никогда не смогут вступить в брак с представителем правящей семьи. Внуки, возможно. Конечно, при условии, что в дело не вмешается большая любовь с представителем линии, с которой проводят изменения. Это закон вашей страны. Странно, что именно мне необходимо напоминать вам о нем.

— Я беременна, — девица театральным жестом обняла свой плоский живот. — Мой сын станет наследником. Законы меняются, если в этом возникает нужда.

— Да-да, — подхватили подружки.

— Ты же побудешь уродливой ширмой, которую используют и выбросят. Жизнь, кстати, очень сложная штука. Иногда несчастные случаи происходят даже с принцессами.

И меня словно током ударило. Апатия слетела с меня, не оставив и следа, принеся злую решимость. А почему я одна должна сгинуть в этих династических играх? Не то, чтобы мне было все равно, кому мстить. Но эта первая начала. Значит, сама виновата.

— Как интересно. Значит, вы уже заключили брак с княжичем Энираду? Ведь только так ваш ребенок может наследовать трон. Уважаемые леры, как я понимаю, являются свидетелями законности данного союза? Я прошу прощения за свою неосведомленность, — склоняюсь в полупоклоне, как перед равной. — И благодарю вас за ценную информацию, ваша светлость. А теперь прошу меня простить.

И я быстрым шагом направилась к княжеской чете, ища информацию о двух подружках. Свидетелей нужно объявлять по всей форме. Поравнявшись родителями Энираду, я громко, чтобы всем вокруг было слышно заявила:

— Господа, только что Милена Норвак объявила о состоявшемся браке с Княжичем Энираду и своей беременности. Ирена Левич и Катарджина Травич засвидетельствовали данный факт. Тиверии нанесено сознательное оскорбление. Руки принцессы крови просил женатый мужчина.

Далее я продемонстрировала голо-проекцию нашего разговора. И начался цирк с конями.

Делегация Тиверии во главе с консулом и моим дядюшкой тихо обтекала. Потому как, действительно, оскорбление. Тут не поспоришь. И уже не важно, нанесено оно ревнивой дурой из свиты княгини или самим княжичем. Не признать сам факт оскорбления — потерять лицо. Признать — попрощаться с мирным договором, что невыгодно обеим сторонам.

Энираду побелел от злости и выражал дикое желание свернуть любовнице шею.

Княгиня благоразумно пребывала в обмороке.

Младший княжич делал вид, будто бы пытается привести в сознание мать и старательно прятал глаза.

Князь отдал приказ службе безопасности препроводить троих девиц для дознания и сквозь зубы выражал свое неудовольствие сложившейся ситуацией своему старшему сыну.

Гости восторженно притихли, наблюдая за разгорающимся скандалом.

Милена, поняв, что дело пахнет керосином, разрыдалась и уже во всеуслышание объявила о том, что ждет ребенка от Энираду. А после начала предъявлять доказательства в виде записей мед-блоков и генных сканирований плода.

Я же безразлично наблюдала за представлением. Запал кончился. И накатила дикая усталость.

Отступление

Верес Нарски сидел за столом в рабочем кабинете князя и ждал, пока пелена злости не уйдет из глаз его господина. С Раду — его бывшим подопечным не в пример проще. Узнав все, княжич пришел в ярость. Но также быстро успокоился, избив боксерский мешок, который специально для таких случаев стоял в небольшом смежном помещении с отцовским кабинетом.

Сейчас юноша молча размышлял, глядя в потолок. Старая детская привычка, возвращающаяся лишь в минуты сильного волнения. Фактически, он выносил приговор. Потому что предали именно его. И как будущему правителю, именно ему предстояло принять это непростое решение. Князь признавал за своим наследником такое право.

Верес, правда, полагал, что Мирен отдал все на откуп сыну, потому что Энираду был способен проявить милость. Сам же правитель Талие не находил в себе сил простить предательство.

— Отец, этот ребенок будет жить.

— Нет.

— Мое слово. Этот ребенок будет жить. Нас впереди ждет война. Даже такой наследник — лучше, чем ничего.

— Напомню тебе. Он — не твой. Эта дрянь тебе изменяла.

— Такое невозможно забыть. Я вполне отдаю себе отчет в том, что Милена не могла забеременеть от меня. Но речь сейчас идет о моем племяннике — ребенке моего младшего брата. Лера Норвак использовала влюбленность моего брата, чтобы добиться своих целей. Всем будет объявлено, что она носила модифицированного клона, которого желала выдать за моего ребенка. Плод нес в себе ряд непоправимых дефектов и был нежизнеспособен. Именно поэтому у нее и случился выкидыш. Предоставленные ею данные — фальшивка. Сам же факт того, что мною было зачато это, бросало тень на мою генную карту. Попытка скомпрометировать наследника престола — с целью последующего шантажа.

Энираду встал. Медленно подошел к голографическому изображению карты княжества, на которой мигали сотни голубых огоньков. Это успокаивало. Князь хотел было что-то сказать, но был остановлен решительным жестом сына, который между тем продолжил:

— Алес лишается права на любую из должностей руководящего состава до тех пор, пока не докажет свою преданность Талие и мне лично. Он предал свою семью и закон, которому поклялся служить. И никакая любовь его не оправдывает. Милене Норвак сегодня будет предъявлено обвинение в государственной измене. Ведь ее афера несла в себе цель подрыва генетической безопасности правящего рода. Признательные показания ведь уже получены? Для всех она отправится в тюрьму. Там она покончит с собой, осознав, что натворила. Организовать постановку, думаю не составит труда. Самой девушке предложат два пути. Легкая смерть без боли и страданий. После того, как выносит ребенка. Или тяжелый путь искупления длинной в целую жизнь. Она разрывает всяческие связи со своей семьей, меняет имя и уезжает в одно из наших поместий в провинции. Там она живет под постоянным, но ненавязчивым надзором. Прислугу она может иметь лишь из числа сотрудников службы безопасности. Воспитанием мальчика начиная с няньки для младенца, заканчивая наставниками и преподавателями будут заниматься лишь люди, доказавшие свою абсолютную лояльность. Скромная жизнь с иллюзией свободы взамен на искреннюю заботу о ребенке. Лер Нарски, я прошу донести до этой высокородной идиотки то, что жизнь ей сохранена лишь для того, чтобы у моего племянника была любящая мать. Если не найдет в себе достаточной привязанности и нежности к ребенку, она умрет. Но ей может быть даровано прощение. Лет через тридцать. Если она выберет себе мужа среди благонадежных граждан — не препятствовать. Хотя, нет, этому следует поспособствовать. Пусть ей подберут партию из младших офицеров готовых усыновить ее ребенка. Взаимная симпатия крайне приветствуется.

— Будет исполнено, Ваша светлость.

— Можете пока быть свободны.

Мужчина встал. Четким выверенным за годы службы движением коснулся открытой ладонью сердца и вышел из кабинета.

— А что ты будешь делать с принцессой? — подал голос князь.

— Прилюдно приносить извинения. Но мы сами столкнулись с предательством. Она и ее свита будут вынуждены данные извинения принять.

— Вы с ней общего языка не нашли, — констатировал князь. — Впрочем, это было ожидаемо. Она слишком похожа на... предков. Если бы организм Ланиссы не был отравлен 'Звездной пылью'... но все так, как оно есть. Раду, ты должен пообещать мне кое-что.

— Да, отец.

— Ты постараешься договориться со соей невестой. Можешь пообещать ей все, что угодно. Но в самое ближайшее время она родит тебе двоих детей. После этого Алес откажется от своего титула. С этого дня у меня лишь один сын и наследник — ты. Предателю не место рядом с троном.

— Нас ждет война, — напомнил Энираду. — А там случается всякое. Рождения же моих наследников еще надо дождаться.

— Поэтому пока о моем решении будешь знать только ты.

Часть 9

Я сидела у окна бездумно глядя на проплывающие по небу облака, старательно игнорируя жениха. А Энираду вот уже минут десять стоит рядом, со скорбной миной. На его лице застыло какое-то непередаваемое выражение. То ли укора, то ли сочувствия.

Прямо скульптура 'Ангел, скорбящий над грешной душой'. Только крыльев белых не хватает. Нимб — вон он. Солнечным зайчиком по золотым волосам скачет.

— Я не жалею о том, что сделала, — в моем голосе за усталостью прорезается раздражение. — Твоя фаворитка нарушила талийские законы. Не просто призналась, а с гордостью во всеуслышание заявила об этом.

— Ее ребенка тебе тоже не жаль? Он же ни в чем не виноват.

— Я тоже ни в чем не виновата. Но жить мне осталось недолго. И ни у кого это сочувствия не вызывает. Сейчас травят какой-то гадостью, превращающей меня в безразличную ко всему куклу. А очень скоро убьют. Твоя любовница сама подошла ко мне. И вело ее отнюдь не милосердие. Она назвала меня уродливой ширмой, которая не доживет до свадьбы. А ведь того, что, действительно, не доживу ей оказалось мало. Захотелось поглумиться, растоптать. Я ей ничего не сделала. Даже на тебя не претендовала. Просто подожди немного, пока с фиктивной невестой твоего любимого не произойдет 'несчастный случай' и все. Зачем издеваться над обреченной?

— Да что ты такое несешь?

— Думаю, подстроят аварию. Я... ладно. Моя жизнь ничего не стоит. А смертью можно выторговать многое. Тут глупо ждать пощады. Но другие люди. Они тоже умрут. Сколько их будет? Корабль придется взрывать. Тысячи смертей. Ради прикрытия одной. Все ведь должно выглядеть максимально правдоподобно. Как же я тебя ненавижу.

— За что? — спросил он напряженно.

Я не хотела отвечать. Какой смысл сотрясать воздух перед тем, кто тебя за человека не считает? Но княжич терпеливо ждал моих слов.

-Твоя страна потребовала залог мира от союзника, которому не доверяла. А единственная принцесса династии была неспособна выполнить свой долг перед родиной. Поэтому нашли грешок молодости Императора. Отмыли. Приодели. Научили приседать в реверансах. А знаешь, что самое противное? Я в их глазах настолько тупа, что они даже не считают нужным скрываться. Императрица прямо при мне обсуждала фасон траурных платьев, которые надлежит пошить ей и Ланиссе.

— Это шахди Гаяр навел тебя на мысль о том, что тебя непременно убьют?

— Он подтвердил мои собственные подозрения.

— И с какой же целью он сделал это?

— Предупредить. Защитить.

— Напугать. Втереться в доверие. Склонить к побегу с ним. Ты стала бы для него весьма ценным политическим приобретением. Неужели не понимаешь?

— Он не предлагал мне сбежать с ним.

— Какая трагедия. — Голос Энираду сочился ядом.

— Гаяр опасался того, что мой отец отдаст приказ вернуть меня живой или мертвой. И преследователи скорее предпочтут уничтожить корабль, но не выпустить нас из системы.

— Какое благородство с его стороны. Яра, он — хладнокровная расчетливая сволочь.

— Лицемер, — сквозь зубы прошипела я. — Не смей о нем говорить! Ты и волоска его не стоишь. Он в тысячу раз лучше тебя. Ты мог бы защитить меня, но не хочешь. А когда я умру, произнесешь несколько пустых фраз о невосполнимой потере, написанных кем-то другим. Скорчишь, подобающую случаю, гримасу горя. И в этот же день с чистой совестью отправишься развлекаться. Потому как произошёл 'несчастный случай, к которому ты не имеешь никакого отношения.

— Яра, то, что ты говоришь сейчас — бред. Понимаю, ты раздражена сегодняшним происшествием...

— Раздражена? — мой голос срывается на крик. — Я не хочу умереть ради всеобщего удобства. Тебе не навяжут жену, выросшую в трущобах варварского мира. Ланиссу под шумок выдадут замуж, и она продолжит жить в довольстве и роскоши. Могла бы — утянула бы вас всех в небытие с собой.

— Ты прямо образец морали и нравственности. Истинная принцесса крови.

— Принцесса у нас — Ланисса. Избалованная прожигательница жизни. Наркоманка. А ведь она не могла осознавать, чем ей грозит 'Звездная пыль'. Но пошла на это без колебаний. Вот пример морали и нравственности. А я, в своем праве ненавидеть тех, кто обрекает меня на смерть. И будет ли она гуманной и относительно безболезненной? Вопрос открытый.

Меня трясло от ярости. Хотелось вцепиться в его лицо, выражающее фальшивую растерянность.

Отворачиваюсь, не в силах даже просто смотреть на него.

Являлись ли мои слова о том, что я хочу его смерти правдой? Да. Потому что вся моя обида и злость сосредоточились сейчас на одном единственном человеке, который был не так уж и виноват в сложившейся ситуации. Я не была его выбором. Политическая необходимость. Не более.

Но вместе с тем, Энираду и ненависть к нему были якорем, не позволяющем мне сорваться и впустить в мысли по-настоящему страшную мысль о том, что за собой можно утянуть не одного человека, а миллионы.

Я осознала, что беззвучно плачу лишь когда неожиданно сильные руки развернули меня и прижали к себе. Хотелось вывернуться, но у меня отчего-то не получилось. Хватка у моего жениха оказалась стальной.

— Ты не умрешь.

— Убеждаешь себя в этом, потому что так проще спать по ночам? — Навалилась жуткая слабость. Сохранять вертикальное положение мне удавалось лишь благодаря Энираду. — А я не сплю. С тех пор, как прилетела. Хочу. Я хочу этого больше всего на свете. Но заснуть не получается.

— Пожалуйста, успокойся.

— Ты мне противен.

— Да понял уже, — как-то устало произнес он. — Мы с тобой не очень хорошо начали знакомство. И вина за это целиком лежит на мне. Следовало спокойно поговорить с тобой и обсудить нашу дальнейшую жизнь. Может, тогда не было бы всего этого. И говорю в последний раз: ты не умрешь. Я не позволю кому-либо навредить тебе.

— А взамен что?

— Ничего.

— Уж прости, но я не верю в твое благородство.

— Обсуждать нашу дальнейшую жизнь и договариваться мы будем после того, как ты поймешь, что находишься в безопасности. Сейчас это, все равно бесполезно. Считай, что я просто делаю первый шаг, как и должен.

А потом мы поженились.

Заполнить анкету на сайте знакомств (да, имелся у меня такой опыт) было и то сложнее, чем зарегистрировать брак в княжестве Талие. Впрочем, заявление на своем планшете заполнял жених, а от меня требовалось лишь прикоснуться к сенсорной пластине под экраном и позволить считать радужку.

А после этого, по настоятельной просьбе, теперь уже супруга, я поменяла подданство. Правда, звучала она, как фраза из культового фильма: 'Иди за мной, если хочешь жить'. По крайней мере, сказано это было с той же интонацией.

Потом меня взяли за ручку и отвели в двухэтажные апартаменты, находящиеся в другой части княжеской резиденции. А потом Энираду ушел объявлять о смене своего семейного положения родне и тиверийской делегации.

На мое робкое предложение составить ему компанию, он ответил решительным отказом. Я начала было возражать, но сникла под его насмешливым взглядом. И, правда, чего лезу со своими инициативами? Это он у нас престолонаследник и в местных интригах с детства верится. А я дура-дурой в этих вопросах. Уж себе-то можно, признаться.

Вернулся мой муж часа через четыре. К слову, воспринимать этого мужчину именно как мужа у меня не выходило. Может, от того, что брак наш до неприличия напоминал фикцию. Уставший, встрепанный и злой. Под глазами тени. Губы искусаны чуть ли не в кровь. В общем, впервые с момента нашего знакомства Энираду был похож на обычного человека, а не компиляцию принца Гелиума* с потомком арийской расы.

* Отсылка на 'Марсианский цикл' писателя Э.Р. Берроуза. Прим. автора

— Хочешь слайт? — спросил он буквально с порога.

— А что это?

— Коктейль. С алкоголем. Гадость, конечно. Но мне нужно выпить. Иначе я вернусь и все-таки набью рожу твоему... родственнику.

— Можно с тобой?

— Что? — не понял княжич.

— Пойду бить дядюшку. — В ответ на удивленный взгляд пояснила я. — Сволочь редкостная. Давно напрашивается.

— Это еще мягко сказано. Он мне предложил тебя убить. Вот так. В наглую. Прямым текстом. Выразил сожаление, что Ланисса не может стать моей женой из-за болезни. Ты же несмотря на то, что способна родить, не получила ни подобающего воспитания, ни достойного образования. И дабы не опозорить два правящих рода...

— А кое-кто мне не верил.

— Это же подлость. Ты ведь их кровь.

— Сомнительное утверждение. Да, я — дочь Императора Эриана. Но мы не похожи. Ни внешне, ни по характеру. У меня более ярко проявились черты той линии предков, о которых они предпочли бы забыть. Мой биологоческий родитель не растил и не воспитывал меня. И особых чувств он ко мне не испытывает. А тут еще и конфликт интересов. На одной чаше весов его по-настоящему любимый ребенок, а на другой ошибка юности.

— У всего должны быть границы. Даже у родительской любви. Нельзя убивать одного своего ребенка, ради сохранения жизни другого. Это подлость.

Пожимаю плечами. Хорошо, что он не разделяет их убеждений о том, что в сравнении с жизнью Ланиссы моя ничего не стоит. Главное, чтобы не передумал.

— Ты так спокойна.

— Истерика уже была. Еще хочешь?

— Ты странно ведешь себя. Меня это... беспокоит.

— Ты хочешь сказать 'раздражает'?

— Я сказал то, что хотел сказать. — Отрезал Энираду, подходя ближе и заглядывая мне в глаза. — Речь замедлена. Зрачки расширены.

— Устала.

— Попробуешь уснуть? Готов уступить тебе свою спальню.

— А ты где спать будешь?

— В кабинете есть релакс-камера. Это небольшой блок, — пояснил он, в ответ на мой удивленный взгляд. — Иногда приходится работать сутками. Тогда мы с парнями отдыхаем по очереди. Не беспокойся. Там удобно.

— Может тогда я туда пойду? — Предложила я, не горя желанием спать в чужой постели. Мало ли с кем он там развлекался еще утром?

— Это плохая идея. Абсолютная звукоизоляция и ограниченное пространство может спровоцировать паническое состояние.

— Но ты...

— Привык. Я всю юность провел в военной академии. Жил в казарме, где в одном помещении спали семьдесят парней. Там всегда было шумно и весело. Но ты никогда не остаёшься один. Иногда хотелось просто побыть наедине со своими мыслями. И тогда я нарушал какое-нибудь правило. Вместо стандартного летного упражнения начинал выполнять фигуры высшего пилотажа. Дерзил преподавателям. И меня направляли в 'комнату тишины'. Чтобы подумал о своем поведении. Я отсыпался и приводил мозги в порядок. Хватало на пару месяцев. Из наших только Лад не оценил всех прелестей данных помещений. Он в релакс-камере отдыхает, только если мы его туда заносим уже спящим. Это уже традиция. Мой адъютант держится до последнего, а потом отключается прямо за столом.

В принципе, Энираду меня убедил. Со сном сейчас и так проблемы. Добавлять к ним приступ клаустрофобии глупо.

— Иди в спальню, — сказал он твердо. — Не сомневаюсь, что ты уже обследовала мои покои, и знаешь, где она. Завтра тяжелый день. Будем принимать поздравления. По идее нужно было бы сегодня. Но я не уверен, что смогу несколько часов изображать счастье.

Часть 10

Эта ночь прошла также, как и три предыдущие — в тревожном полузабытьи. Утром я чувствовала себя скорее больной и разбитой, чем отдохнувшей. Да и не верилось, если честно, в чудесное спасение.

Возможно, я ничего не понимаю в политических играх. Но терзало меня смутное сомнение о том, что этот взбрык талийского наследника останется без последствий. Наглого мальчишку, затеявшего свою игру, как минимум щелкнут по носу. Сделать же это проще всего через меня.

Вероятно, стоило донести до мужа эту простую мысль, но, полагаю, меня даже слушать не стали бы. Или я так успокаиваю себя, понимая, что у меня нет сил на очередную словесную дуэль? Потому что после вчерашнего разговора с моим дядюшкой, Энираду не должен считать меня параноиком.

Как бы то ни было, но я промолчала. Зря, как оказалось.

Завтракали мы в кругу моей новой семьи. Князь был настроен благосклонно. Он тепло поздравил нас, пожелав найти любовь и взаимопонимание в этом союзе. Княгиня же вовсю оправдывала звание свекрови — смотрела на меня крайне неодобрительно. Младший же наследник талийского престола был явно чем-то обеспокоен и на меня внимания не обращал. Лишь изредка кидая на брата опасливые взгляды. Но Энираду старательно его игнорировал.

После утренней трапезы в одной из просторных зал дворца прошло официальное представление нас, как супружеской пары. Процессию желающих выразить нам свое почтение и заверить в самых дружеских чувствах надлежало встречать стоя. И слава здравому смыслу мне не подсунули туфли на восемнадцатисантиметровых шпильках. Меня обули в нечто, напоминающее балетные пуанты. Непривычно, но, к счастью, не похоже на аттракцион 'Испанский сапожок'.

Делегацию Тиверии возглавлял Полномочный Посол Империи Руэйдхри Ллейс. Он и преподнес мне букет из крупных аквамариновых лилий, жутко воняющих ванилью. С детства этот запах не переношу. Но вежливость требует подарок принять и, желательно, радость по этому поводу выразить. Но улыбка застывает на моем лице, когда господин посол тихо, чтобы было слышно только нам с Энираду произносит:

— Герцог просит передать: его предложение, легкомысленно отвергнутое вами вчера, все еще в силе. Он надеется, что сегодня вы проявите благоразумие. Импульсивность ваша может иметь далеко идущие последствия. Пока же вашу ошибку можно исправить.

Сам дядюшка стоит на три шага позади, улыбается благостно и всем своим видом, как бы говорит: 'А я тут не при чем'. Но спектакль этот лишь сильнее злит талийского княжича. И нет в нем сейчас ни капли благоразумия. Наверное, он пожалеет потом. Или нет? Гаяр ведь говорил о том, что Энираду не совсем сволочь.

— Благодарю за искренние слова, — подчеркнуто громко отвечает Энираду. — В ответ лишь могу поклясться, что буду беречь доверенное мне сокровище Тиверии.

А потом он меня поцеловал. Демонстративно. Властно. Яростно. Вымещая в этом поцелуе все свое раздражение. Но через мгновение, словно бы опомнившись и жалея об этом порыве, мой муж ослабил напор, обжигая нежностью. Это меня ошеломило настолько, что, когда Энираду отстранился, я и слова не смогла вымолвить. Лишь стояла, и глупо хлопала глазками. За что и удостоилась самодовольной улыбки. Захотелось сказать, что не так уж и хорошо он целуется. Но вместо этого, даря ответную ласку мои пальцы коснулись его волос.

Друг от друга нас отвлекли аплодисменты, показавшиеся громом в предрассветной тишине. Пришлось натягивать на лица вежливые улыбки и продолжать раскланиваться с гостями. И выполняя этот нехитрый ритуал, мы не понимали, что драгоценные минуты ускользают от нас, как песок, сквозь пальцы.

Впрочем, так часто бывает. Осознание совершенной ошибки приходит слишком поздно.

Мне стало как-то уж совсем нехорошо ближе к вечеру. Слабость, ломоту в теле и головную боль всего сегодняшнего дня я списывала на усталость. Но то, что казалось симптомами безобидного, в сущности, переутомления, было отравлением.

Кажется, у меня начались галлюцинации.

Странные.

Пугающие.

По полу ползли хищные лианы, стремящиеся, спутать, остановить и задушить в смертельных объятиях. Меня преследовали янтарные глаза зверя, который гнался за мной с глухим рычанием. А по стенам стелился огонь, опаляющий жаром.

Я бежала, не разбирая дороги, то и дело наталкиваясь на кого-то. Пока зверь не нагнал меня. Надо было сопротивляться, ударить его, но лианы уже обвили меня, сковав руки и ноги, сдавив грудную клетку так, что сделать даже крошечный вдох стало невероятно сложно.

А потом морок отступил.

Я лежала в медицинском блоке, а взволнованный немолодой талиец что-то объяснял Энираду. Значение слов доходило до меня с некоторым трудом.

— Если не ввести элтас ваша супруга с большой долей вероятности не переживет эту ночь. Она несколько дней принимала транквилизаторы. А потом 'Звездная пыль' и воздействие контактного отравляющего вещества класса 'М'. Данное соединение, я так полагаю и вызвало паническую реакцию вместо экстаза.

Горло пересохло и сильно саднило, но я смогла произнести:

-Нельзя. Элтас. Не позволяй. Пожалуйста.

— Она бредит, — легко отмахнулся от моих слов врач. — А вам нужно принять решение. Времени не так уж много.

— Я прошу вас выйти. Мне нужно поговорить с женой.

— Но, Ваша Светлость...

— Я не стану повторять.

Мужчина не посмел ослушаться и буквально через минуту мы остались вдвоем.

— Ты как? — спросил Энираду, пряча страх за маской уверенности и спокойствия.

— Плохо. — А зачем врать? Можно подумать по мне не видно.

— Тебя отравили. Элтас...

— Мне не позволят жить. Тебе нельзя иметь жену, неспособную родить наследника. Окончится тем, что со мной произойдёт запланированный уже 'несчастный случай'.

— Тебя можно вытащить. Но если начнем детоксикацию, пути назад уже не будет. Это больно. И даже, если ты будешь просить, остановиться...

— Не буду. Зови врача. Раньше начнем, раньше закончим.

— Ты храбрая.

— Нет. Мне очень страшно. Просто жить хочется.

Это желание было со мной не так долго. Не знаю даже, смогла бы я сдержать данное Энираду слово. Мир очень быстро превратился в черно-красный туман, который пах высохшими розами. Мне так хотелось раствориться в нем, прячась от боли, разрывающей мое тело. Мешал голос, который звал, уговаривал потерпеть, угрожал и ругался. Это раздражало.

— Не смей умирать. Не смей! Слышишь меня?

— Уйди, — смогла выговорить я непослушными губами.

— Держись, девочка. Осталось совсем немного.

— Отстань. — Наверное, не стоило этого говорить. Но мне хотелось тишины и покоя. — Тебе плевать жива я или нет.

— Ради того, чтобы спасти тебя, — прошипел он прямо мне на ухо. — Я поставил на кон все. Понимаешь? Все ради чего я долги годы учился и работал без права на отдых и развлечения.

— Ты сделал это для себя. Нельзя, чтобы наследнику престола диктовали свою волю союзники.

Он промолчал. А мне стало стыдно за злые слова. Захотелось извиниться. Только тихое 'Прости' затерялось в крике боли, скрутившей мое тело.

Проснулась я резко, как от удара. Вокруг темнота. Сердце колотится. Руки трясутся. В горле ком. Губы онемели. И тело, как будто не мое. 'Здравствуй, паническая атака' называется.

Не сразу поняла, что фактически лежу на Энираду, который крепко прижимает меня к себе. Пока он не простонал:

— Женщина, имей сострадание. Я не спал двое суток.

— Я ослепла? — спрашиваю его севшим голосом.

— Нет. Тут темно. Спи. Прошу тебя.

Послушно закрываю глаза, и пытаюсь замереть, но уже через мгновение начинаю ворочаться, стремясь избавиться от тяжелых объятий.

— Тебя пугает темнота? — теплое дыхание щекочет мою шею.

— Не знаю. Отпусти меня.

— Мы это уже проходили. Часа четыре назад. А потом я тебя по коридорам ловил, -недовольно буркнул он, но комната наполнилась рассеянным светом.

— Я в порядке. Просто, не удобно. Ты жесткий.

— Спасибо за комплимент.

— На правду не обижаются.

Выглядел Энираду, откровенно, паршиво. Краше в гроб кладут. Встрёпанный. Бледный. Губы потрескались. Под глазами мешки фиолетового цвета. В сочетании с вертикальным зрачком, вообще, мрак. Нежить натуральная. Такого встретишь в темном переулке, всю оставшуюся жизнь заикаться станешь. И вот есть у меня предположение, что в прошлом на Земле талийцы хорошо так наследили. Тогда понятно, откуда пошли сказки о рептилоидах и живых покойниках.

А на щеках веснушки. Едва заметные. Странно. У совершенной мраморной статуи и, вдруг, веснушки. А еще ямочки на щеках. Это, вообще, за гранью добра и зла.

— О чем ты думаешь?

Качаю головой. Не признаваться же. Вместо этого спрашиваю:

— Мы где?

— В детской. Только отсюда всю мебель убрали. Тут пол теплый. Стены мягкие. Если бы совсем вырубился, был шанс, что ты не убьешься.

— Давай ты поспишь, а я тихонько в уголке посижу?

— На меня смотреть страшно?

Качаю головой. В его взгляде читается ирония. Поэтому слова больше вежливые, чем правдивые застревают в горле. Он прекрасно понимает, как выглядит после двух бессонных ночей. Так зачем врать?

— Я, может быть, в тысячу раз хуже него, — вдруг сказал Энираду с непонятной мне то ли горечью, то ли злостью. — Но мне не плевать. Веришь?

— Ты же все это время был со мной. Это неплохое доказательство.

— Завтра мы к океану полетим. Гулять будем, купаться. Для всех мы уже два дня, как сбежали от суеты дворца.

— То есть отравления не было?

— Мы не можем сейчас обострять отношения с Тиверией.

— Понимаю. — И так обидно стало. Как будто я справедливости ждала. А нет ее этой справедливости. Ни в прежнем моем мире, ни в нынешнем. Есть целесообразность и умение некоторых людей расставлять приоритеты.

— Вряд ли. Они все заплатят за содеянное. Просто, не сейчас.

Что на это можно было ответить? За такое не благодарят. Потому что обещание возмездия — это уже много, но намерение — не есть действие. Хотя, вполне возможно, что для него на самом деле важно наказать тех, кто смел навязывать ему свою волю, вынуждая стать соучастником неблаговидного поступка.

Может быть, ему и не плевать, но это еще не значит, что он станет мстить за меня, а не за себя.

Время покажет.

Все же выбираюсь из объятий Энираду, несмотря на его явное нежелание меня отпускать. Доползаю до стены и сажусь, облокачиваясь о нее спиной. И пока я пытаюсь пережить приступ дурноты, мужчина оказывается совсем рядом. Кладет голову мне на колени и делает вид, что дремлет.

Мои пальцы сами зарываются в его нежные, как у ребенка волосы. И я начинаю осторожно перебирать их, а он улыбается, но глаз не открывает.

— Расскажи что-нибудь, — просит он тихо.

— Что?

— Не знаю. Какую-нибудь историю из детства.

И вот что я могу рассказать этому почти незнакомому человеку? Слишком много грязи было в моей жизни. Но он, действительно сделал шаг мне навстречу. Почему бы не дать ему шанс? Возможно, это предотвратит недопонимания в будущем.

— Уверен, что перед сном хочешь послушать страшную сказку?

— Да.

— Меня с рождения воспитывала бабушка. Моя мать жила с нами, но я, сама по себе, ей была неинтересна. Она моим рождением хотела улучшить свое благосостояние. Не получилось. Ее это огорчало.

— Как это? Родить ребенка будущему императору и не получить содержание?

— Как признался дядюшка, мое рождение не было запланировано. Просто, тогда еще принц Эриан погулял на... Терре Глории. Мою родную планету у вас так называют. Не дождавшись дивидендов от столь странного вложения, как рождение дочери от любовника, она меня возненавидела. Но пока бабушка была жива, я этого не замечала. Меня любили, баловали, окружали заботой. Что еще нужно ребенку? А потом в один далеко не прекрасный день детство кончилось.

— Почему?

— Бабушка умерла. И стало совсем плохо. Матери я мешала, и она попыталась меня убить. Тогда я этого не понимала. И лишь став старше... Ты думаешь, я преувеличиваю?

— Халатность и прямой умысел — разные вещи.

— Она несколько раз на всю ночь выгоняла меня из квартиры. Зимой. Босиком. В тоненькой кофточке. Я сидела рядом с промерзшей батареей. Она почти не давала мне еды. Била, если я брала что-то без спроса. В общем, плохой она была мамой. Так продолжалось четыре месяца. Потом меня забрал к себе ее бывший муж. Мы оба знали, что я — не его дочь. Но он стал мне настоящим отцом. Лучшим на свете.

— Он...

— Умер. — К горлу подкатил привычный комок. Почему даже спустя столько лет мне больно? Время должно лечить, но, похоже, такие раны не затягиваются.

— К этому имеет отношение твои родственники?

— Папа болел. Там это было неизлечимо. Я знала, что он умирает. Да и не скрывал он этого. Наоборот — учил меня жить без него, делал все, чтобы подготовить меня к жизни без него. Мы заранее собрали сумку, с которой я должна была отправиться в приют. Я понимала, когда и куда мне предстоит поехать. А вот родственники и друзья отца даже не подозревали, что маленькая Яра такая самостоятельная. У них чуть массовый инфаркт не случился, когда вечером после похорон они меня не нашли. Путем коллективных воспоминаний за чередой горячительных напитков они поняли, что забыли меня на кладбище.

— Но тебя кто-то забрал?

— Нет. Действительно забыли.

— Сколько тебе было лет?

— Девять. Не делай такие страшные глаза. Я знала, что мне делать даже в такой ситуации. Дошла до остановки. Села на трамвай. Доехала до дома. Я должна была взять сумку и поехать в детский дом, а не оставаться ночевать в одиночестве. Но это была моя последняя ночь дома. Мне так хотелось, пусть и совсем ненадолго притвориться, что ничего не произошло, и он все еще со мной. Что на свете все еще есть кто-то, кому я нужна. Но утром, как и обещала, я поехала в приют. Там было неплохо. Кормили. Не так, что б вкусно, но три раза в день. Одежду выдавали. Да и какой-никакой порядок там поддерживался. То есть драки были. И откровенные избиения тоже. Но до пыток и убийств не доходило.

— Тебя... били? — спросил Энираду настороженно заглядывая мне в глаза.

— Я была неинтересной жертвой. Не плакала. Поднималась, если падала. Била в ответ. Не отдавала своего. Никогда. А тот раз, когда отдала местные хулиганы надолго запомнили. Нам на полдник йогурт выдавали. Так вот, они повадились у малышни и девчонок — тех, что послабее его отбирать. Было два варианта. Или съесть все до того, как до тебя доберутся, или отбиваться. И так каждый день. Мне это надоело уже через неделю. Поэтому в один далеко не прекрасный день я 'испугалась' угрозы прибить меня к какой-то матери и отдала свой полдник. Остаться голодной до ужина было не слишком весело, но справедливость требует жертв. После того, как он прикончил мой стаканчик, я к нему подошла и сказала, что отравила его. Не поверил. Зря, между прочим. Я туда полпачки слабительного подсыпала, которое позаимствовала в кабинете нашей медсестры. Украла, на самом деле. Но взять лекарство мне было неоткуда. На следующий день повторила для закрепления эффекта уже с другим идиотом. С тех пор ко мне больше не лезли, окончательно признав самой отмороженной.

— Сколько тебе было лет?

— Тринадцать. Опасный возраст. Гормоны. Раздражение накатывает по поводу и без. Страх отсутствует. Эмпатии ноль. А если ты еще и осознаешь собственную безнаказанность... Это порой приводит к весьма противоречивым решениям.

— Я думал ты пошутила про страшную сказку.

— Прости. В другой раз обязательно расскажу что-нибудь хорошее. У меня было не такое уж и плохое детство.

Отступление

Как мужчина может загладить вину перед девушкой? Наследник талийского престола думал, что это несложно. Достаточно пары безделушек из княжеской коллекции и любая забудет все свои обиды.

Но можно ли назвать так то, что чувствовала сейчас Яра? Девушка едва не умерла из-за... его беспечности. Он виноват перед ней за то, что произошло. Не поверил в грозящую ей опасность, а потом позволил произойти этому злополучному отравлению. Нужно было бить тревогу, когда принцесса говорила о плохом самочувствии. Но Раду списал это на впечатлительность 'тепличного цветка', выросшего в тишине дальнего поместья. Нельзя было даже близко подпускать к ней делегацию Тиверию. И плевать на скандал.

Его нежданная жена смотрела на подаренную парюру с совершеннейшим безразличием. Поблагодарила, конечно, но словно бы нехотя. И тотчас же бросила шкатулку на ближайший же туалетный столик.

— Тебе не понравилось?

— Красиво.

— Ты даже не улыбнулась.

— Этот подарок выбирал не ты, и не для меня. Предположу, что Ладислав нашел нечто, что в его представлении не стыдно будет надеть княжне на какое-нибудь светское мероприятие.

— У меня отвратительный вкус. И с чувством уместности некоторые проблемы. — Энираду не оправдывался — объяснял.

— Это ты так считаешь?

Он с деланным безразличием пожал плечами:

— Матушка не устает раскрывать мне глаза на мои недостатки, коих у меня великое множество.

— Она тебя не любит?

— Меня сложно любить. Я не слушаюсь советов, не разделяю ее политические взгляды. И по каждому вопросу имею собственное мнение.

— Ты же ее сын.

— Она родила меня не для того, чтобы любить.

— Ты сам понимаешь, насколько страшные вещи говоришь?

Девушка смотрела, склонив голову в сторону. И в ее взгляде недоверие соперничало с чем-то напоминающим жалость. А жалости по отношению к себе Энираду не выносил. Поэтому ответил чуть более резко, чем сам бы того хотел:

— Что бы я ни рассказал о своем детстве или отношении родителей ко мне, это вряд ли станет в один ряд с твоей историей. Матушка не желает мне зла. Просто, я для нее больше наследник Талийского престола, чем сын. Так бывает в династических браках.

— Так не должно быть, — голос Яры был тихим и вкрадчивым.

— Жизнь иногда играет не по правилам, придуманным хорошими девочками. — Раду грустно улыбнулся.

— Ты считаешь меня глупой?

— Удивляюсь, как ты смогла сохранить такие наивные представления о жизни?

— Они правильные. Родители должны любить своих детей в противном случае, не стоит их заводить.

— Долг престолонаследия, — возразил Энираду как-то потеряно.

— Плевать на эти твои долги, — начала распаляться девушка. — Вот у тебя было хорошее детство?

— Да!

— Врешь. Не знаю, правда, мне или себе. Оно у тебя было еще более паршивым, чем у меня. Потому что тебе с рождения пришлось доказывать своим родителям, что ты достоин быть княжичем. Потому что правящая семья видела в тебе не ребенка, а Наследника.

— Ты, выросшая в совсем другой среде, вряд ли поймешь. Тот, кто возглавит эту страну однажды, должен быть этого достоин. Власть — серьезное испытание. Чтобы пройти его с честью...

— Раду, ты — человек. Пусть и тысячу раз генно-модифицированный. Наверное, я первая говорю тебе это. Но каким бы совершенным ты не выглядел внешне, как бы не закалили твой характер, разум и волю, тебе может быть грустно, страшно и больно. Ты совершишь сотню ошибок. И совсем не потому, что родители недостаточно тщательно культивировали в тебе чувство долга перед родиной. Ты останешься всего лишь человеком, даже если решишь положить на алтарь служения всего себя без остатка.

— К чему эта пламенная речь? — с раздражающей усмешкой спросил мужчина.

— Ты не стал бы плохим наследником престола, если бы мама и папа окружили тебя нежностью. Это не сделало бы тебя слабей. Безразличие родителей может дать человеку броню, способную выдержать любой удар. А их любовь — крылья. Нет, броня — это не так уже и плохо. Но что-то мне подсказывает, что она мешает тебе дышать. А своей ледяной маской ты разучился по-настоящему улыбаться.

— Я все еще не понимаю смысла данной тирады.

— У нас будет ребенок?

— Мы еще даже не целовались. А дети случаются от кое-чего поинтересней. Но, полагаю, со временем...

— А у нас оно есть? Впрочем, это неважно. Вряд ли наши принципы и взгляды претерпят кардинальные изменения. Я буду любить своего ребенка. А ты будешь старательно изображать любовь, если на нее неспособен. Иначе, наш брак станет для тебя весьма тягостным.

Энираду набрал в грудь побольше воздуха, словно готовясь сказать в ответ что-то весьма колкое, но промолчал. Ненормальная девчонка бесила его неимоверно. Она раз за разом бросала ему вызов, словно не понимая, что не способна сражаться с ним на равных. А ведь ему ничего не стоило ответить на ее выпад. Поставить на место идиотку с атрофированным инстинктом самосохранения. Сломать эти идиотские крылья, которыми она так гордится.

Откуда бралась ее отвага? Ведь у принцессы 'забытой' в трущобах варварского мира не может быть такого огня во взгляде. Она должна бояться лишнее слово сказать. Как смеет эта девчонка угрожать и дерзить, подвергать сомнению правильность его воспитания, ставить какие-то условия?

А на задворках сознания зудит крамольная мысль: может его несгибаемая жена права? Может она, действительно, в чем-то лучше, сильнее его, если без страха и сомнений смотрит вперед, если готова любить и защищать его ребенка? Просто потому, что это правильно.

И вдруг словно пелена слетела с его глаз. Перед ним стояла шани Старой династии Джанната. И он понял почему шахди Гаяр смотрел на нее с таким восхищением.

Энираду любил историю. Будучи подростком, зачитывался хрониками времен колонизации и объявления независимости.

Гениям тяжело жить в системе, стремящейся заглушить любые колебания и привести все и вся к статистической норме. Это рождает протест, ненужный традиционному обществу. Потому что все перемены болезненны. Радикально настроенных юнцов, которым не нашлось места в их родном мире отправили умирать на дикую, малопригодную к жизни планету 'Тысячи островов' — Таний.

Но они не просто выжили. Эти одержимые построили свой идеальный мир, свободный от паутины религии, которая в стремлении сохранить себя душит любое инакомыслие, оплетая людей миллионами иррациональных запретов.

А ведь первой, кто сбросил оковы была женщина — дочь шахди, которую отец отдал асару* миссии 'Колонизация'.

* Асар — командующий. Воинское звание джанната. Прим. автора.

Легенда гласит, что однажды простолюдин, выросший в приюте для беспризорников, будучи еще совсем мальчишкой увидел внучку шахдияра и загорелся безумной мечтой.

'Она будет моей', — твердил он всем, кто желал его слушать. Над ним смеялись другие мальчишки и воспитатели. Позже, когда судьба занесла его в армию, сослуживцы сокрушенно качали головами, считая, что негоже детские фантазии забирать с собой во взрослую жизнь. Подчиненные полагали всепоглощающую страсть к недостижимому идеалу невинной блажью. Но так как командиром тот был строгим, но справедливым и за своих стоял горой, то, что когда-то казалось невероятной глупостью, обрело романтический ареол.

Только никто не верил, что ему улыбнется удача. А этот человек шел к своей цели, не желая довольствоваться меньшим. И однажды шахди Ансар предложил ему свою младшую дочь. Как взятку. В обмен на клятву, что те, кто улетел, не вернутся.

Полюбила ли она его в ответ? Кто знает? Но она постаралась разделить с мужем груз, который возложила на него эта сделка с совестью. Их дети стали первыми модификантами, адаптированными под нынешнюю среду обитания. А они сами положили свои жизни на то, чтобы колония жила и развивалась. На родине этого ей так и не простили, постаравшись вычеркнуть из памяти шани, ставшую женой того, кого потом назовут мятежником и нечестивцем.

'Честь мне судья, — сказала она и слова ее вошли в анналы истории. — Разум — мой проводник. Бога нет. Нет его суда, которым пугают священники, стремясь призвать нас к покорности. Нет ничего за гранью смерти. Но у каждого из нас есть бесценное время, которую нельзя тратить на бессмысленные, но привычные ритуалы. Вместо поклонения чего-то, что находится за гранью человеческого понимания, мы должны искать ответы на вопросы вселенной, жить в мире с самими собой и делать тех, кто рядом с нами немного счастливее'.

А ведь Яра вполне могла сама сказать нечто подобное, искренне веря в свои слова. И, возможно, он будет гордиться тем, что именно эта девушка стала его женой. Если сумеет защитить эту хрупкую, несмотря на все свое бесстрашие, красоту.

— Нас ждет флаер, — сказал он спокойно. — Все, что тебе может понабиться на моем острове, уже собрали. Пойдем.

Часть 11

Я никогда не была на море. Смешно. Всегда мечтала туда попасть, но не получалось. С папой не успели. Летний лагерь, в который нас возили от детского дома находился в лесу. И там даже ручейка не было. А когда я выросла и могла бы поехать туда сама, банально не хватало денег.

А тут в моём распоряжении оказался целый остров, на котором мне предстояло жить неделю или даже две. Но, особенность грез заключается в том, что мысли о чем-то желаемом и недостижимом всегда приятнее их воплощения в реальности.

Я смотрела в окно флаера на клочок суши, которую покрывает бурная растительность, на притаившуюся вдоль берега песчаную косу и должна была радоваться. Мне даже хотелось радоваться. Но получалось лишь равнодушно оценить эстетическую составляющую. Да, красиво. Да, похоже на райский уголок. Но в сердце ничего не шевельнулось.

Вспомнились кокосы. А это, между прочем, одно из моих самых больших разочарований в жизни. В той глупой рекламе они казались такими вкусными. И я с первой своей зарплаты купила себе кокос. Самый большой из тех, что были в магазине. Как я его открывала — отдельная история полная боли и страдания. Потому что ни молотка, ни скалки, ни даже большого ножа у меня не нашлось. А в итоге: кокосовую воду я пролила, не успев даже попробовать, а мякоть напоминала, даже не траву, а позапрошлогоднее сено.

Когда мы сели, мой муж галантно подал мне руку, помогая спуститься с трапа. Мягкий золотистый песок расстилался роскошным ковром у нас под ногами.

Белое солнце, отраженное белым песком и водой, ослепляло. Шум волн и ветра оглушил, дезориентировал. А Энираду крепко ухватив меня за запястье куда-то потащил.

Как оказалось, к большому белому шатру, расположившемуся прямо посреди пляжа. Там за лёгкими резными столиками сидели молодые люди, и вели оживлённую беседу. Слышались взрывы смеха.

От восторженного девичьего визга, который поднялся, стоило нам приблизиться у меня заложило уши. И тут же на шее княжича повисло сразу две юные особы. Причем, одна из них, как бы невзначай меня оттолкнула и неприятно полоснула платиновыми волосами по лицу. Разумеется, пришлось отпустить его руку и отступить на шаг назад.

А этот... кобель рассмеялся, когда обе красотки местного разлива звонко чмокнули его в щеку, каждая, со своей стороны.

И нет, я не ревную. Мне данное венценосное сокровище не нужно ни даром, ни с доплатой. Но это же — банальное неуважение.

В общем неофициальное знакомство с друзьями Энираду, которые по совместительству были его свитой не задалось с самого начала. Они, в большинстве своем, смотрели на меня с вежливым недоумением. Как на шестилетку, прибившуюся к компании брата-подростка. А я не хотела с ними общаться и не считала нужным изображать заинтересованность или расположение. Меня утомляла шумная толпа. И откровенно раздражало такое отношение.

Терпения моего хватило минут на пятнадцать. А потом, плюнув на все, я пошла гулять по пляжу. Одна.

Энираду, купающийся в лучах всеобщего внимания, не сразу заметил моё отсутствие. Он улыбался, что-то говорил в ответ на нежное щебетание девушек. И снова выглядел, как идеальный принц, с которым не хотелось иметь ничего общего.

Иллюзия близости, возникшая, между нами ночью развелась, как дым.

Но это было к лучшему. Не стоит тешить себя напрасными надеждами. Он если и не враг, то в друзья или защитники особо не рвётся. Нас даже союзниками назвать сложно.

Оставив между мной и шатром метров шестьсот, я села прямо на песок, сняла босоножки, опустила гудящие ноги в немного прохладную воду и закрыла глаза.

— Почему ты ушла? — раздался раздраженный голос княжича прямо у меня под ухом минут через десять.

— Устала.

— От чего? Мы же только прилетели. — И столько недоумения в золотых глазах, что захотелось треснуть его чем-нибудь тяжелым. А рядом, как на зло ничего кроме песка и моих туфель, но их жалко.

— Я обязана быть там? — раздражение, копившееся с самого прилета, нашло выход. — Это твои друзья, а не мои. Вот и общайся с ними сам.

— Что на тебя нашло? Все ведь было нормально. И тут эта демонстративная акция. Яра, это выглядит по-детски.

— А мне плевать.

— Ты обиделась. Вот только мне интересно, на что?

— Я хочу побыть одна.

— Как же с тобой сложно! — простонал он, запрокидывая лицо к небу.

— Давай ты вернешься вон к той компании и продолжишь веселиться с ними, а меня оставишь в покое? И все будут счастливы.

— Они мой ближний круг — друзья и подчиненные. И мы крайне редко вот так отдыхаем. Чаще — работаем. Тебе будет полезно познакомиться...

— А я не хочу! Не хочу быть там. Не хочу ни с кем знакомиться. Не хочу! Что непонятного?

Энираду тяжело вздохнул и словно бы через силу произнес:

— Прости. О том, что произошло на самом деле знает всего несколько человек. Все остальные думают, что мы просто выбрались отдохнуть и решили составить нам компанию, поздравить со свадьбой. У нас не приняты пышные торжества и красивые церемонии. Но чтобы не позвать друзей... это выглядело бы странно. Нужно было отложить это мероприятие на пару дней. Я не подумал. Опять. У тебя что-нибудь болит?

— Нет, — говорю, глядя на линию горизонта — туда, где океан сливается с небом. Ругаться как-то перехотелось. Да и непонятно, чего я сорвалась? Княжич мне ничем не обязан. Да относится он ко мне лучше, чем можно было рассчитывать. — Все нормально. Если нужно, я вернусь и побуду там.

— Если уверена, что не сорвешься. Истерика навредит в первую очередь тебе самой.

— Я умею держать себя в руках. Могу даже сделать вид, будто не замечаю, как мне все 'рады'.

— Тебе только предстоит завоевать их уважение и любовь.

— Уважительное отношение они обязаны проявлять. Это банальная вежливость по отношению к тебе же. Но твои, так называемые, друзья, решили, что могут не утруждать себя подобным. А любовь свою пусть засунут куда-подальше. Мне она без надобности.

— Не торопить отталкивать тех, кого видишь впервые. Среди них много очень хороших людей. Просто, они воспитаны по-другому.

— Если любовь заслуживают или покупают, это уже не любовь, а что-то другое. Ее дарят. Не требуя ничего взамен.

— Яра, ты — зануда. К каждому слову придираешься.

— А ты — ханжа, который, к слову, не знает настоящего имени своей жены.

Я прыснула от смеха, глядя в его ошарашенное лицо. У Энираду была живая мимика, когда он не прятался за маской высокомерной невозмутимости. Меня разрывали противоречивые эмоции. С одной стороны, мне гораздо больше нравился Гаяр. И симпатия к талийскому княжичу казались мне самой почти что предательством. С другой, мой супруг действительно старался наладить взаимоотношения. Он защищал меня и заботился в меру своих сил.

— Ты пошутила? — спросил он растерянно, а я отрицательно покачала головой, вставая.

— А как тебя зовут?

— Раньше надо было спрашивать, — добавляю в голос игривые нотки. И даже не потому, что желаю пофлиртовать. Энираду вызывает у меня слишком противоречивые эмоции. Просто хочется сбросить пар. В идеале так, чтобы при этом никто не пострадал.

— Но я же не знал, что об этом, вообще, надо спрашивать.

Легкомысленно пожимают плечами, предлагая поторговаться:

— А что ты можешь предложить взамен?

— Многое.

И сказано с таким высокомерным тоном. Будто бы, действительно, почти все может. Хотя, о чем это я? Передо мной наследник целого мира.

— Поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю, что. — Гордо процитировала я слова из детской сказки и расхохоталась, глядя на его ошарашенное лицо.

— Хорошо. — Энираду загадочно улыбнулся, явно что-то придумав. — Когда гости отправятся по домам.

А мне вдруг стало интересно, как он решит эту задачку. Заинтригованная, я даже не заметила, как мы вошли в шатер, где вовсю развлекалась отчего-то увеличившаяся компания. Девчонок там прибавилось. И они были на одно лицо. Атака клонов какая-то, а не вечеринка по случаю свадьбы. Это странное сходство усугубляла одежда. Талийки красовались в однотипных туниках, настолько коротеньких, что балансировали на грани разврата. Почему балансировали? Да какой разврат может быть, если ни груди, ни других женственных изгибов ни у одной из них не наблюдалось?

Я слишком выделялась на их фоне, при том, что не люблю всеобщее внимание. А они смотрели. С жадным любопытством. С превосходством. С холодной враждебностью. Да, они не обязаны пылать ко мне дружественными чувствами, но до чего же хочется послать их всех по известному адресу.

Не знаю, как выдержала эти несколько часов. Наверное, помогло обещание Раду сыграть в сказку.

Отступление

Энираду с задумчивым видом сидел на песке у самой кромки воды и смотрел, как волны целуют берег. Ладислав хмыкнул и присел рядом.

— Княжна отдыхает? — спросил он нейтральным тоном. Дождался скупого кивка и добавил. — Я рад, что вы нашли общий язык. Она — не самое худшее, что могла с тобой приключиться. Но это ты и сам знаешь.

— Что там у нас на информационном фронте? Как подданные реагируют на нее?

— В целом, положительно. Правда, пришлось кое-что из ваших сегодняшних приключений слить в сеть. Несколько фотографий. Пару видео. И теперь подданных интересует, зачем ты собирал для нее осколки индиголита, а не ее джаннатские корни и примечательная внешность. Многие посчитали, что это очень романтично. Почему, кстати, ты это делал?

— Она не знала, что это такое.

— Ну, теперь-то мне все ясно. Впрочем, на ответе не настаиваю. Знаю, как тебе сложно выставлять на всеобщее обозрение настолько личные моменты, но ты же понимаешь, что так лучше. Яра — славная девушка. И нужно было показать людям, что твоя жена — обычный человек. Что она улыбается, радуясь каждой твоей находке. Что она не умеет плавать и боится сильных волн. Что она тебе нравится, в конце концов. Подданные любят наследника престола и желают ему счастья. А теперь многие верят, что ты, действительно, мог влюбиться в принцессу, которую прятали от целого мира. У нее даже свой фан-клуб появился. Они сейчас с твоим ведут оживленную дискуссию на тему: кому больше повезло? Тебе с ней или наоборот?

— И кто выигрывает?

— После того, как Яра подбила тебя построить замок из песка — симпатии склонились в ее сторону.

— Почему? Мы ведь вместе его строили.

— У нее получалось лучше. Поэтому достопочтенные матери семейств пришли к выводу, что она — девчонка, которой впору, если не в игрушки играть, то с подружками гулять, а ее замуж выдали. Ей всего двадцать один год. Только-только совершеннолетие наступило.

— А ведь они правы. Мне с ней повезло гораздо больше, чем ей со мной. Знаешь, что самое паршивое? Шахди Гаяр повел себя гораздо достойнее меня. Он написал мне письмо. И в нем довольно подробно рассказал об опасности, которую могут представлять для нее тиверийцы. 'Она — невинная жертва в политической игре наших отцов. И если Вы позволите убить ее, то станете моим личным врагом'. Так он написал. Представляешь? И я вместо того, чтобы прислушаться, решил действовать наперекор. Кому и что хотел доказать? А в результате, она выжила чудом.

— Ее отравили на территории консульства. Ты не мог этого предотвратить. Точно также, как не можешь сейчас призвать их к ответу.

— Слабое оправдание.

— Другого нет. Прошлое не изменить. Но будущее в наших руках. И все причастные рано или поздно ответят за содеянное.

Часть 12

Не представляю, как добралась до постели. Вполне возможно, что Энираду пришлось нести меня на руках. Последнее, что помню, как накатила невероятная усталость прямо на пляже. Я легла на теплый песок, закрыла глаза и торжественно пообещала встать через пять минуточек.

Это было незадолго до заката, а сейчас ночь. Или уже утро? И состояние такое... непонятное. То ли выспалась, то ли нет. А еще я одна. Не то, чтобы я хотела проснуться в компании новоявленного мужа. Но так было бы понятно, что делать. Если бы он спал, я, последовала бы его примеру или посидела бы тихонько.

И словно в ответ на мои мысли дверь с тихим шипением отъехала в сторону и в спальню вошел княжич. Он сонно потер глаза, а потом провел ладонью по взъерошенным волосам.

Это было по-детски, знаю. Но я закрыла глаза, претворяясь спящей. Энираду тихо, почти крадучись подошел и медленно опустился на постель. Затем приблизил свое лицо к моему, обжигая дыханием. Он не целовал, а невесомо касался губами моей щеки, уголка губ, шеи. И я замерла, боясь не то, что шелохнуться, а даже дышать.

В моей жизни никогда не было чувственной нежности. Иначе бы я в девственницах до двадцати одного года не ходила. Детский дом был плохим местом для сексуальных экспериментов. Там если ты позволила чуть больше даже одному, на тебя быстро навесят ярлык шлюхи. И все бы ничего. Какая разница, что о тебе думают? Но у девушек с подобной репутацией перестают спрашивать согласия.

Помню одну такую. Влюбилась в мальчишку из старшей группы. И было бы во что. Но там же ни ума, ни таланта, ни внешности. Короче, на принца он никак не тянул. Это даже в мои двенадцать было понятно. Благородством его, также, природа обделила. В первый же день дружкам похвастался своей победой. А Настя повесилась после второго изнасилования. Самое паршивое — никому за это ничего не было. Потому что записка, которую она перед смертью оставила исчезла. А директриса сама лично все ее вещи перебрала, не оставив без внимания ни одной тетрадки. И даже несколько с собой забрала. Но что-то мне подсказывает, сделала она это не для того, чтобы полиции отдать.

После выпуска из детского дома у меня случилась пара свиданий. Неудачных. Короче, к тому, что Энираду делал сейчас жизнь меня не подготовила.

Я сама потянулась к его губам, меньше всего в этот момент думая о том, что еще пару дней назад не могла выносить этого надменного представителя княжеской крови и была почти влюблена в другого. Но прервать этот момент нежданной нежности мне показалось почти преступлением.

Сладкое безумие отступило мгновенно. Словно в голове что-то выключили.

Раду, не замечая этого продолжал целовать меня. И я не могла его винить, потому что минуту назад сама льнула к нему.

На смену волшебству пришла растерянность, стыд и страх, что Энидаду после этого не захочет остановиться, даже если я попрошу.

— Что-то не так, — спросил он шепотом, игриво прикусив мочку уха. Я не ответила. Да и что можно сказать в такой ситуации? Прости, но не мог бы ты прекратить?

— Ладно, задам вопрос по-другому, — тон его стал каким-то серьезным и немного встревоженным. — Что случилось?

— Не знаю.

Муж перекатился на спину, не размыкая объятий. Моя голова оказалась на его плече, а бедро закинуто на его ноги. И вроде бы я сейчас сверху, но чувствую себя еще более беззащитной. Чертовы гормоны! И вместо того, чтобы оттолкнуть, моя ладонь устроилась напротив его сердца, сжав в ладони ткань его рубашки.

— Я поторопился и испугал тебя? Прости. Не удержался. У меня сильно развит инстинкт собственника. Ты — моя и никто не смеет... — Энираду шумно выдохнул. — Когда об этом думаю крышу сносит. А думаю я об постоянно. Потому что, буквально вчера моя жена умирала у меня на руках. Это было страшно. И я злюсь, что не могу сейчас отплатить тем, кто чуть тебя не убил.

— Или, что они вынуждали тебя стать их соучастником?

— Данный факт меня тоже раздражает.

— И как это связано с тем, что мы... делали?

— Все сложно. Я тебя хочу. Сильно. Ты красивая. И моя. Почти моя.

— А в чем сложность?

— Мне претит вынужденное исполнение супружеского долга. Хочу заниматься с тобой любовью. Чтобы ты получала такое же удовольствие, что и я.

Энираду тяжело вздохнул, поцеловал меня в макушку, как ребенка и накрыл мою ладонь своей. А потом мой нежданный муж попросил:

— Спой мне. У тебя удивительный голос. Хочу, чтобы он звучал только для меня.

Я не смогла ему отказать. Потому что его поцелуй был лучшим, что случилось со мной за последние... не знаю сколько дней, хоть и оставил после себя привкус горечи вины. Мой голос, тихий и надрывный снова плел невесомое кружево. Раскрывая ему душу, деля надвое страх, боль разочарования и надежду, я пела ему любимую песню моего отца:

Цвіте терен, цвіте терен,

А цвіт опадає.

Хто в любові не знається,

Той горя не знає.

* Украинская народная песня. Прим. автора

Часть 13

Война разбила мою, и так не слишком спокойную жизнь. И я знала, что так будет. Ощущение беды буквально витало в воздухе. Но глупая надежда на то, что Гаяр удержит мир от безумия не желала меня отпускать.

Это, наверное, подло. Всем сердцем верить не в мужа, с которым делю ночи, а в того, кого Энираду считает своим врагом. Нет, мое сердце не принадлежало ни ясноглазому шахди, ни гордому княжичу. Поэтому бесплотные терзания на тему: 'Как я могу любить одного и спать с другим' обошли меня стороной.

И, да, любопытство погубило больше девственниц, чем все насильники мира. Я готова была отдаться за искорку теплоты, за каплю нежности. Раду даже особо соблазнять меня не потребовалось.

Но если бы в молитвах был бы какой-то прок, если бы я верила, что создатель услышит, то молилась бы за них обоих.

Весть об объявлении Джаннатом войны Талие меня оглушила. Не помню, как пережила первые несколько дней. Муж пытался успокоить, но я не могла слышать ложь о том, что все будет хорошо. Особенно в свете того, что он отправляется почти что на передовую. Ведь не дело княжеской семье отсиживаться в тылу. Раду даже пытался объяснить почему лететь должен именно он, а не, например, Алес. Но фальшь в его словах слышали мы оба. И от этого становилось еще более страшно.

Свекровь смотрела на мое заплаканное лицо с неодобрением. А фрейлины возбужденно перешептывались, обсуждая новый гардероб, который нужно заказать, чтобы соответствовать модным тенденциям. Сейчас в моде милитари. Оплатить же это предстояло моему фонду, который должен обеспечивать все потребности княжны и ее окружения. Это меня отрезвило. И если я позволю, курятник, навязанный мне княгиней, потратит на тряпки столько денег, сколько хватило бы на постройку целой школы.

Война — это не только боевые потери в сухих безликих отчетах командующих. Это трагедия в каждом доме. Это сломанные судьбы, сироты о которых некому позаботиться. Сколько сейчас пансионов и детских домов? А ведь уже скоро потребуется в разы больше. Помещения. Оборудование. Персонал в конце концов. И на все это требуется очень-очень много денег.

Поэтому я вызвала к себе одного из секретарей Энираду, выполняющего роль моего казначея и главного стилиста княжеского двора. Мужчины были явно удивлены данным приглашением, но в суть моего предложения о том, что экономика должна стать экономнее, вникли быстро. А вот реакция у них была разная.

— Будет исполнено, — флегматично отозвался секретарь.

— Это невозможно, немыслимо! — в ужасе запричитал гуру моды.

— Наша страна ведет войну. Наши сограждане погибают. — Безжалостно иду в наступление, а он пятится. — Сейчас нужно проявлять скромность в тратах и солидарность с теми, кто теряет близких, а не потакать вашему чувству прекрасного. К тому же, перемены коснуться лишь меня и моего окружения, а это — лишь малая часть двора, что должно вас утешить. К завтрашнему дню переодеть всех моих фрейлин в одинаковые белые платья простого покроя длиной до колена без рукавов. Излишества в виде вышивки и украшений неприемлемы. После этого вручить каждой еще по три комплекта, а, заодно, и мне парочку. Иная одежда с этого дня и до конца войны для них под запретом. Все несогласные статуса моих приближенных лишаются вместе с правом одеваться за счет двора.

Убедившись, что несчастный стилист меня понял, я отправилась озвучивать свою волю девушкам. Они ожидаемо возмутились такому произволу с моей стороны. Пришлось указать на дверь парочке самых крикливых. А самое смешное — они ушли, этой самой дверью хлопнув.

После моего демарша княгиня высказалась на тему отсутствия у меня вкуса, такта и совести. А потом в качестве наказания решила меня игнорировать. На всякий случай постучала по дереву. С этой женщиной я не то, чтобы не поладила. Мы держали дистанцию и почти не общались. Но Раду много рассказывал о своем детстве. Ее холодность по отношению к старшему сыну сложно было не заметить, тогда, как к младшему она была более чем благосклонна. Нет, мой муж, конечно, не самый простой человек. Только вот кто его таким воспитал? Даже я, будучи достаточно пристрастной, поняла за что его можно любить. А она на него не смотрела даже когда говорила с ним. Ее взгляд блуждал по стенам, потолку, оборкам ее платья или ногтям и никогда не касался собственного ребенка. Эта 'любящая' мать даже не соизволила попрощаться с сыном в день отлета. Но самое страшное заключалось в другом — княжич не увидел в этом ничего необычного. Так она вела себя с ним всегда.

Остаться без поддержки Энираду оказалось сложнее, чем я могла предположить. Его компания почти успокаивала. Потому что с ним можно было не претворяться принцессой. Он знал кто я и что из себя представляю и его это, похоже, не смущало. С ним иногда даже было весело. А фрейлины следили за каждым моим шагом с затаенным восторгом встречая каждый промах. Еще и поэтому я не стала с ними церемониться. Более того — планировала приставить их какой-нибудь одуряюще нудной и тяжелой, но относительно полезной деятельности. Ибо раздражали меня эти манерные девицы неимоверно. Разогнать бы их, но за места тех, кто нас покинул чуть ли не драка завязалась. Причем в верхах. Высшие сановники через одного старались пропихнуть в круг моих фрейлин дочек, внучек и прочих родственниц женского пола. Как ни странно, древностью рода они мерялись между собой, и борьба эта меня ни в коей мере не затрагивала. Мне даже претенденток представить никто не удосужился. С одной стороны, радовало, что хоть этим не докучали. С другой стороны, становилось кристально ясно, что мое мнение никого в кругах высшей аристократии особо не интересует.

Впрочем, сейчас я ничего не могу с этим поделать. Так стоит ли тратить на это нервы? Не лучше ли сосредоточиться на том, где бы взять денег для обустройства приютов. Даже с учетом экономии решительно на всем, это была капля в море.

А еще сейчас, как никогда открывалась моя совершеннейшая необразованность во всех организационных и финансовых вопросах.

Мы в университетах не обучались. К сожалению.

Я не знала, даже с чего начать. Времени наверстывать упущенное не было. Как и не было тех, кто стремился мне помогать. Раду и тот улетел. Или мне просто так кажется, потому что я никому не доверяю?

'Нет судьбы, кроме той, что мы творим сами' * — эти слова из старого фильма, который пересмотренного, наверное, сотню раз, стали моим девизом по жизни. И я начала эту самую судьбу творить, стараясь делать это более или менее осмысленно. Хотя знаний и опыта катастрофически не хватало.

* Отсылка к фильму 'Терминатор'. Прим. автора.

Я тонула, захлебывалась в возможностях, вероятностях и рисках, не представляла, как сводить дебет с кредитом. И тихо мечтала послать это все к чертовой бабушке. Останавливало одно — даже если у меня получится плохо, это все равно будет лучше, чем никак.

Так и проходили мои дни. В каких-то мелких повседневных заботах, бесконечной учебе. Пока на аудиенцию ко мне не пришел весьма импозантный мужчина средних лет и не предложил взятку. Хотя, можно ли считать взяткой три поместья, оборудованные под приюты с полным обеспечением, отданные моему фонду в пользование на неограниченный срок?

Ведь никакой личной выгоды, а одна и сплошная головная боль. Так как в довесок к поместьям шла болезненно-застенчивая фрейлина двадцати одного года.

Алер Нарски — какой-то там родственник Ладислава. Он, как я предполагаю, и надоумил мужчину, занятого на государственной службе сутки напролет, пристроить дочь во фрейлины.

Мне в обязанности вменялось за ней присматривать. Ну, чтобы не травили ее, да всяких оболтусов, настроенных не слишком серьезно, отваживать.

Я плохо разбиралась в серьезности намерений аборигенов, поэтому решила пока отгонять от нее всех лиц мужского пола. На всякий случай.

Данна оказалась девочкой хорошей, но какой-то слишком нежной, и до абсурда ранимой. У нее на лбу крупными буквами написано "жертва". Как говорила одна из нянечек в моем детском доме, обнять и плакать.

Впрочем, особых хлопот девчонка не доставляла. Обычно сидела себе тихонечко в каком-нибудь уголке и читала. Все бы были такими.

Я загорелась идеей внедрить в выделенных мне поместьях цикл продуктового самообеспечения. Война рождала не самые приятные воспоминания. Жуткие истории о блокадном Ленинграде и голодающих сиротах, о которых я читала. Да и мое детство было не особо-то сытным. Что с матерью, что в приюте. Но ничего, кроме грибных ферм в погребах, теплиц со всякой зеленью и плодовых кустарников в голову не приходило. А помогать мне никто не спешил. Все, как один округляли глаза и уверенно заявляли, что не могут дети оказаться отрезанными от обеспечения. Да и не продлится война долго, так что незачем все это.

Ага, плавали — знаем. В моем мире то, что планировалось, как блицкриг, продлилось страшных шесть лет.

Часть 14

Посещать главный столичный госпиталь княжна должна из чувства долга и сострадания к ближним. Я, наверное, была всего лишь репликой идеальной во всех отношениях аристократки и поэтому ничего не чувствовала. Ни боли, ни радости. Даже страх отпустил. И память почти обо всем, что случилось со мной после похищения где-то потерялась. Как будто перегорело во мне что-то.

Или сгорела девочка Яра, оставив лишь пепел прошлой личности вместо себя?

В один прекрасный день я поняла, что не помню лиц своей венценосной родни, не помню какого цвета глаза Гаяра, не помню голоса Энираду, не помню, чем мы занимались на его острове целых шестнадцать дней и почти два месяца в столице, все, что было до войны.

Иногда, правда, накатывало раздражение. И только этот проблеск эмоций отличал меня от механической куклы, заставляя что-то делать.

От Раду не было вестей. То есть я понимала, что он был жив вчера, но не знала ничего о происходящем с ним сейчас. Командует ли сражением, совещается ли со своим штабом или занят чем-то или кем-то иным?

Связи с ним для меня не предусматривалось. Закрытый шифрованный канал предназначен для военных донесений, а для бабских причуд. Конечно, князь выразился более мягко, но не менее категорично.

О своей беременности я молчала. Не хотелось, чтобы Энираду узнал об этом через третьи руки, или чтобы вообще узнал кто-то до него. Глупо, конечно. Я почти не знала своего мужа. Вполне возможно, эта новость оставит его равнодушным. Ведь мужчины любят детей от любимых. А будет ли ему хоть какое-то дело до нерожденного еще ребенка от женщины, выбранной в угоду политической повестке?

Я несмотря на то, что мы с мужем до некоторой степени нашли общий язык, не обольщалась. На крейсерах и линкорах служат в равной степени, как мужчины, так и женщины. Талие оказалось довольно гармоничным в своем социальном устройстве. Тут царствовало равноправие. Не формальное, как в месте, где я родилась там превалировало или патриархальное устройство или радикальный феминизм, а самое настоящее. У всех граждан, действительно, были равные права и обязанности. А такие понятия, как 'мужские' или 'женские' профессии отсутствовали напрочь.

Близость смерти, которая сопровождает всех, кто каждый день стоит на острие атаки часто рождает в людях желание жить и любить, стирая границы и сминая преграды. Прошлая фаворитка княжича натворив глупостей, получила отставку. Но я полагаю, он не был слишком к ней привязан. А что, если появится другая — умней и красивей, та с кем он делил каждый глоток жизни в этой войне, та, что украдет его сердце? Ведь мне он не обещал ни любви, ни верности.

Наверное, не стоило об этом думать, но предательские мысли о том, что в конце концов я стану досадной помехой на его пути к счастью, а вместе со мной мой ребенок, не желали отступать. В такие моменты очень хотелось, чтобы маленькой искры жизни под моим сердцем не стало уже сейчас. Потому что это не больно и не страшно просто исчезнуть еще до рождения. А что ее ждет в мире, где для джаннатцев она — ценный трофей с 'правильной' генетикой, а для своих соотечественников — княжна с 'подпорченной' кровью?

Проверка моего состояния в портативной медицинской капсулой, соседствующей с душевой кабиной, стало ежедневным ритуалом. Все было в порядке. Плод развивался нормально. Однажды я даже генную карту на дисплей вывела. Ничего не поняла. Но стало интересно. Сравнила со своей и картой Раду, благо она была в базе. Вывод не обрадовал. С учётом отношения талийцев к династии Ас-Шааров с подданными которой они ведут войну.

* * *

Мой змеюшник в столичный госпиталь идти отказался. Две трети девушек высказали свое дружное "фи". Я злорадно указала им на дверь, объявив, что они, отказывая в поддержке и помощи раненым защитникам княжества, позорят честь своих домов. Резко передумали и даже изобразили смирение. Неумело, правда. Или это я уже смотрю на них сквозь призму весьма скептического отношения?

— Делайте то, что велит вам совесть и здравый смысл, — отдала я приказ, который можно было трактовать, как угодно, и пошла вперед, подавая пример.

Военный госпиталь у меня ассоциировался с ранениями, травмами, кровью, потерянными конечностями и нехваткой лекарств. И я если честно, боялась это увидеть.

Но картина, представшая перед моими глазами, оказалась в разы страшнее.

На этой войне люди редко получали обычные травмы. Взрывы в вакууме не оставляли выживших. У защитников княжества, работающих на грани человеческих сил и до конца выполняющих свой долг выгорали когнитивные импланты. А это как правило, оканчивалось поражениями нервной системы разной степени тяжести.

Они кричали от боли, которую не могли унять обезболивающие, потому что та существовала лишь в их головах, бились в судорогах. Их разбивал паралич... полный или частичный.

Врачи обещали значительное восстановление функций. Но сейчас им всем было крайне паршиво.

Я не самый сострадательный человек на свете. Но смотреть на пытку, которая длится сутками было откровенно жутко.

Что может сделать для них фальшивая аристократка? Принести воды и держать стакан поверх рук мужчины, который несмотря на тремор пытался пить сам. Вливать ее по капле в рот девушке, не способной даже приподняться и сделать глоток.

Я разносила контейнеры с едой и забирала их, пару раз гаркнув на бестолково слоняющихся фрейлин.

Усадила Дану читать вслух. Жалко ее стало. Этот тепличный цветочек застыла на пороге в обнимку с книжкой и глядя на юдоль боли и страдания широко распахнутыми глазами, полными слез. Таким как она на чужую боль смотреть тяжело. Но ее молчаливое сострадание никому тут не поможет. А книжка, может и развлечет кого. По крайней мере, ее никто не прогонял, а некоторые даже с интересом прислушивались.

Я записывала короткие аудиосообщения, которые раненые отправляли своим близким.

"Здравствуйте. Ваш сын... брат... жених... ваша дочь... сестра... мама... не может пока говорить из-за ранения. Но это временно. Он... она чувствует себя уже лучше и просит не беспокоиться".

Иногда я вплетала в эти незамысловатые послания имена детей или любимых, которые мои подопечные с трудом, по слогам произносили.

У меня не было ни минуты на отдых или еду. Это закономерно аукнулось тошнотой и головокружением. Решив, что мой обморок никого, кроме фрейлин не порадует, решила выйти в рекреационную зону, оборудованную под зимний сад. Там журчал маленький фонтанчик, окруженный папоротниками. Стены укрывали лианы и цветущий вьюнок. Чуть влажный воздух был чист и свеж. А главное, вокруг не было ни души. Захотелось лечь на каменные плиты пола и отключиться до послезавтра.

Но мое уединение было вероломно прервано парой. Девушкой в лиловой тунике и молодым человеком, одетым в стандартный военный комбинезон. Меня, сидящую на низкой скамейке под чем-то смутно напоминающем разлапистую пальму они не видели. А я не спешила им показываться в надежде, что о парочка скоро покинет этот милый уголок природы.

— Лель, ты не в праве портить мне жизнь, — патетично начала она буквально с порога. Он промолчал, и девушка с напором продолжила. — Отец договорился о том, чтобы меня приняли в свиту княжны. Моя жизнь изменилась.

— П-п-понимаю, — с трудом произнес юноша, стискивая зубы.

— Если бы ты понимал, то не вынуждал бы меня вести эту унизительную беседу. Предложение расстаться должно было исходить от тебя. Или ты не понимаешь, что неудачнику, спалившему не только импланты, но и нейросеть не место рядом со мной?

— Я вос-ста-нов-люсь, — по слогам произнес солдат.

— У тебя сгорела нейросеть, и, похоже, вместе с мозгами. Ее невозможно восстановить.

— Я жив... еще...

— Что толку? Твоя карьера окончена. В первую же неделю войны. Ни званий, ни наград. И никаких перспектив. Кроме того, что ты может быть снова научишься нормально говорить. Я более не желаю, чтобы нас что-то связывало. Если у тебя есть хоть капля собственного достоинства, ты не станешь навязывать мне свое общество. Прощай.

И девушка стремительно покинула комнату-сад, даже не оглянувшись на безжалостно отвергнутого поклонника. А тот пошатнулся и тяжело осел на пол. Меня же захлестнула волна ледяной ярости. Если любовь ушла, скажи об этом, не унижая, не упрекая, не причиняя лишней боли. Отпусти того, кого не можешь или не хочешь хранить в своем сердце. Моя же 'будущая' фрейлина методично добивала словами того, кто чудом выжил в этой войне лишь потому, что он не оправдал ее честолюбивых ожиданий. Стерва.

Есть на свете добрые, светлые люди, которые в тысячу раз лучше меня. Я же в свою очередь бываю категорично-нетерпимой, могу сказать что-то плохое и не склонна всепрощению. Но есть невидимая грань, отличающая Человека со всеми слабостями и отрицательными чертами характера от законченной сволочи. И аристократочка сейчас эту черту перешла.

Большинство людей предпочитают переживать унижение в одиночестве. А узнав, что у подобной сцены был случайный свидетель редко приходят в восторг. Но сделать вид, будто бы я ничего не слышала, будет неправильно. Мало ли до чего он додумается после таких благопожеланий. Поэтому выхожу и пытаюсь помочь ему подняться. Но куда там здравому смыслу, когда гордость играет. Вскакивает за мгновение до того, как моя рука успевает коснуться его плеча. И выражения лица такое... высокомерно-бесстрастное. Прямо, как у Энираду в день нашего знакомства.

— Хочешь, она к тебе завтра прибежит прощения просить, и уже ты ее бросишь? — Предлагаю скорее от растерянности. И лишь кривая улыбка является мне ответом. Не верит он в то, что такое возможно. — Я могу это организовать. Правда. Ты был первым рубежом обороны. Никто и никогда не смеет называть раненых защитников княжества неудачниками.

— Как?

— Скажу, что разрыв помолвки с раненым... вы же были помолвлены? Так вот, скажу, что ее поступок я считаю аморальным откажусь принимать во фрейлины, пока помолвка не будет возобновлена. А ты предетельницу пошлешь куда-подальше. И все ее честолюбивые планы рухнут в бездну. Зло будет наказано. Справедливость восторжествует. Еще одна гадина при дворе не нужна. От тех, кто уже там обосновался не знаю сколько избавляться буду.

— Ты... имеешь... право... решать?

— Ну, как бы тебе сказать? — Тяжело вздыхаю, оправляя подол платья. Коснулась края белого шифонового шарфа, которым повязала голову на манер косынки, потому что волосы мешали — постоянно лезли в лицо. Наверное, во мне представительницу высшей аристократии сейчас мало кто заподозрил бы. — Если не я, то кто имеет такое право? Таким, как она не место в моем окружении.

И тут глаза парня зажглись таким фанатичным огнем, что мне стало даже как-то не по себе. Захотелось отшатнуться. Потому что, если на тебя смотрят так, это к неприятностям. Это ощущение усилилось, когда молодой человек тяжело опустился на одно колено и поймал ледяными пальцами мою ладонь.

— Я, Лель Эстерази, — заговорил он громко и четко, как будто бы и не запинался минуту назад. — Вручаю вам свою жизнь и честь. С этого дня и до последнего вздоха.

Захотелось выругаться. На клятвы верности принято отвечать, но я понятия не имела, как. Да и общее понимание того, что это отсутствовало. Ритуальная форма благодарности или нечто большее? Не оскорблю ли я его своим молчанием или неправильным выражением?

— В моих действиях не было ничего, за что меня следовало бы благодарить так.

— Это мое решение. Мое слово. Вы в праве принять или нет, если сочтете недостойным.

Если честно, хотелось откреститься от такого выбора. Потому что я не знала, действительно ли я в праве принимать эту клятву и боялась совершить ошибку. Но отказать тоже страшно. Вдруг он на этом фоне глупость какую учинит? Из окошка, там шагнет или еще что?

— Принимаю, — произношу дружащим голосом.

— Приказывайте, княжна.

— Отдыхать. Слушаться врачей. Лечиться и выздоравливать. Все. Иди.

Он осторожно прикоснулся губами кончиков моих пальцем. Молча поднялся и вышел. А я осталась оранжерее гадать, куда же влезла. И самое паршивое — совета спросить не у кого. Хотя, может все и не так плохо, если здесь у меня появится кто-то кроме Энираду, кому я смогу доверять?

Отступление

Княгиня стояла перед зеркалом, рама которого была украшена мозаикой из драгоценных камней. Опал и аметист, лазурит и александрит, рубин и чароит стали удивительными соцветиями. Нефрит и хризотопаз вились лианами на гагатовом фоне. Огранка каждого из них были истинным произведением искусства сами по себе. Гений же ювелира подарил миру шедевр.

Только такими вещами была согласна окружать себя жена правителя Талие — мать его двоих детей.

Ее одинаково раздражало несовершенство предметов и людей. Но выражать свои истинные чувства она могла себе позволить лишь с самыми близкими людьми, в число которых не входили венценосный супруг и старший сын, разочаровавший ее еще до рождения.

Сейчас в ее гостиной за столиком у окна сидел Герард Новак — друг детства Милады, ее первая любовь и первый любовник. Их связывало гораздо больше, чем просто романтические чувства, а сама жизнь. У них были общие интересы — они оба не просто интересовались политикой, эти двое ею жили. Каждый из них пришел к власти своею дорогой, но оба они считали любые средства приемлемыми, если они помогали достичь цели.

— Эта джанатская потаскушка позорит весь княжеский род одним фактом своего существования, — цедит женщина сквозь идеально белые зубы. Впрочем, все в ее облике было доведено до идеала. — Если бы это было фиктивным браком, я, наверное, смогла бы смириться. Но мой супруг всерьез рассматривает возможность рождения у них наследника.

— И что?

— Она своевольна и непочтительна, лишена чувства уместности и такта. Как я могу успокоиться, если это ничтожество однажды займет мое место? Она несет в себе порченную кровь Ас-Шааров. Посадить ее выродка на трон талийских князей — это все равно, что вывесить джаннатский флаг на главном шпиле моего дворца. Если бы несчастные случай с ней не угрожал обострить наши и без того непростые отношения с Тиверией, я бы сама приказала избавиться от девчонки.

— Если кое-кто не станет князем, его жене не быть княгиней. Ты же не станешь утверждать, что твой старший сын будет лучшим правителем, чем Алес. Энираду слишком упрям и своеволен.

— Да, всегда остается возможность, что он отдаст жизнь, защищая родину. В конце концов, правящий род должен кого-то потерять.

— Для этого не обязательно его убивать. Он вполне успешно сам потопит свою репутацию. Этим сомнительным браком, своим легкомысленным поведением и панибратством с солдатней. Дорогая, ты можешь себе представить, он ест за одним столом с простолюдинами. Что его, что девку эту скоро просто перестанут уважать. Потому как княжеское достоинство каждый из них отбросил, словно ребенок надоевшую игрушку. И последствия такого поведения не заставят себя ждать слишком уж долго.

— И что же нам делать?

— Ничего. Энираду уже двигается в верном направлении. Главное, не позволить ему сойти с этого пути. И, конечно, нужно сохранить жизнь и доброе имя Алеса. Но не думаю, что в этом будет какая-то сложность. Он достаточно благоразумен и прислушивается к мудрым советам тех, кто желает ему добра.

Часть 15

Говорят, к своей боли невозможно привыкнуть. Лишь смириться. А чужая через какое-то время перестает тебя трогать. Но, наверное, месяца для этого мало.

С другой стороны, чужие страдания помогали мне отрешиться от собственных страхов и проблем. Усталость не оставляла сил на переживания.

Безделье, как говорила моя бабушка, дурно влияет на характер человека. И с ним я вела активнейшую борьбу в своих рядах. Фрейлины упирались и с энергией достойной лучшего применения, искали повод отделаться от общественно-полезных работ. Даже симулировать пробовали.

— Милые девушки, — сказала я однажды, прохаживаясь вдоль строя выстроенных по стеночке аристократок. — Слушаем и запоминаем. Повторять не буду. Мы не устаем и нам не надоедает помогать ближним. Мы не болеем, не жалуемся и не плачем. Тех, кто не готов к подобным испытаниям, я буду рада освободить от обязанностей. Навсегда. Вы здесь не для красоты, хотя, каждая из вас, безусловно, прекрасна, а для того, чтобы исполнять свой долг перед родиной. Также, как это делает любой государственный служащий. Война ведется не только на границах нашего княжества. Мы также должны внести свой вклад в общую победу. Помогать наладить жизнь эвакуированных с фронта: сирот, раненых, тех, кто лишился работы и дома.

Вдохновлять их приходилось личным примером. Вот только эти дуры высокородные оказались совершенно непрошибаемыми и дрессировке поддавались плохо.

Мне же интересное положение не прибавляло ни терпения, ни сил. Постоянно мутило и до жути хотелось спать. Наверное, закономерным итогом был бы взрыв и безобразная истерика. Но всякий раз, когда меня накрывала волна раздражения, поблизости всегда оказывался Лель. Его молчаливая поддержка удерживала меня на краю не позволяя сорваться.

Между нами выстроились странные отношения. Наверное, другая влюбилась бы в своего верного рыцаря. Сложно не потерять голову, когда кто-то отдает тебе свою жизнь. Только за его восхищённым взглядом мне чудилась жалость. А чувство это по отношению к себе я не выносила. Да и сам факт моей беременности напрочь убивал романтику. Но мне было тяжело жить в совершенно чужом мире. А он всегда был готов подсказать и протянуть руку помощи. И одно это делало его мне почти другом.

Кстати, именно Лель первым заметил, что со мной что-то не так. Потому что из-за токсикоза я почти перестала есть, и в один далеко не прекрасный день грохнулась в обморок.

— А я говорил, что яблоко вместо обеда — плохая идея, — бурчал парень, тяжело сгружая меня на пустую койку в общем зале. Он почти уже не заикался, но физические нагрузки пока давались ему с трудом.

— Оно хотя бы было вкусным, в отличие от вашего растительного меню.

Это было ещё одной неприятной стороной моего проживания здесь. Талийцы поголовно были веганами. Питались они преимущественно травой, сырыми овощами и фруктами, иногда добавляя в рацион каши с выпечкой, вызывающую неизменные ассоциации с обувной подошвой.

— Я сейчас отдышусь и пойду за врачом.

— Не надо.

— Я пойду за нормальным обедом?

— Со мной все в порядке. Это нормально.

— Это ожидаемо, ваша светлость, но не нормально. И кому лучше будет, если вы себя до истощения доведете? — упрямо поджал губы Лель, а потом вдруг шепотом произнес. — Ивия снова приходила.

Мог бы и не стараться. На нас все равно никто не обращал внимания. В этом месте пациенты плохо реагируют на внешние раздражители. Боль не дает отвлекаться.

— Надеюсь, ты не собираешься простить эту... милую девушку?

— Мне иногда так хочется поверить в то, что она действительно раскаивается и жалеет о нашем разрыве. Понимаю, что не должен ее любить. И гордости у меня набралось все же больше, чем капля, но...

— Она легко предала один раз и сделает это снова, почуяв выгоду. Да, тебе сейчас паршиво, однако лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас. А в ее способности превратить твою жизнь в ад кромешный сомневаться не приходится.

— Я все понимаю и не собираюсь восстанавливать эти отношения. — Лель криво улыбнулся. — Так мне за врачом или едой?

— Ничего не надо. Пожалуйста. Меня сейчас тошнит буквально от всего. — И что ему стоило удовлетвориться этим объяснением? Так нет же. Вскочил, готовый прямо сейчас ко мне не одного врача, а целый консилиум притащить. Причем, свято веря, в правильность данного поступка. — Я не больна, а всего-навсего беременна. И тошнота — это нормально.

Признание это оказалось большой ошибкой. Потому что после него парня, как ветром сдуло. А через пять минут возле меня, сидящей на жесткой больничной койке материализовалось целых шесть врачей, оторванные, между прочим, от настоящих пациентов. Хотелось сказать: 'Да, я жду ребенка. Всем спасибо, все свободны'. Но кто бы меня послушал? У них у всех так горели глаза, что язык не повернулся.

А потом на меня обрушился такой шквал радостных возгласов и поздравлений, что я даже растерялась. Все вокруг так радовались маленькой княжне, которой только предстояло появиться на свет.

Отступление

Лель с самого детства плохо ладил с отцом. Потому что еще совсем мальчишкой понял, что добиться признания Ратмира Эстерази невозможно и с присущей подросткам категоричностью решил делать все ему назло. Он бросал те увлечения, которые оказывались хоть немного интересны его родителю. Отправился в не слишком популярную среди аристократии военную академию, игнорируя возможность учиться вместе со старшим княжичем. Юноша сам выбирал друзей, и недолюбливал наследника престола просто потому, что это знакомство ему упрямо навязывали старшие. Энираду же, в свою очередь, всегда очень тонко чувствовал недоброжелательное отношение и не стремился проявлять снисходительность. Но они вынуждены были встречаться. Потому что круг высшей аристократии не такой уж и широкий.

И к своему стыду, Лель обратил внимание на княжну там в госпитале именно от того, что она была его женой. Хотел было посмеяться над тем, как не повезло его почти врагу. Дурнушка. Бледная. Со слишком пышными формами, которых стыдилась бы любая приличная талийка. Нелепая в своем желании приносить пользу таким странным образом. Не то, что его Ивия — умница и красавица.

Он считал себя победителем в этом необъявленном состязании. Пока его не предала любимая. А княжна, став случайным свидетелем этой безобразной сцены наивно постаралась восстановить справедливость.

И Лель понял: ее сломают. Такую светлую, еще способную искренне сострадать и стоять за правду. Потому что подобным ей не место среди ядовитых цветов княжеского двора.

Сколько девушек сейчас ждут, когда освободится титул и место рядом с княжеским наследником? И плакать никто не станет, если с тиверийской принцессой произойдет какая-нибудь фатальная неприятность.

Если у нее не будет защитника, который щитом станет между ней и теми, кому она стала поперек горла, с княжной можно будет в скорости попрощаться. Ее уничтожат, если не физически, то морально. Такой защитой мог бы стать Энираду, но он слишком любил свою страну, чтобы поставить на первое место защиту своей женщины.

Именно поэтому младший Эстерази преклонил колено перед ней. Если не он, то кто? Все это молодой человек мог бы рассказать своему разъяренному отцу, но не видел в этом смысла.

Он сделал все правильно, а что там считают другие, особого значение не имеет.

— Ты понимаешь, что это навсегда?! — Ярился Ратмир Эстерази. — Вечный лейтенант. Потому что адъютант супруги княжича, или даже княгини не имеет права на более высокое звание. Ты всю жизнь будешь мальчишкой на побегушках. Вот какое будущее ты выбрал для наследника великого рода. Вытирать сопли малолетней княжне. Мне бесконечно стыдно за то, что я не смог достойно воспитать своего единственного ребенка.

— Это моя жизнь, — спокойно парировал Лель. — И я в праве принимать любые решения без оглядки на ваши амбиции.

— У тебя должны быть свои собственные.

— Я поступил так, как посчитал нужным.

— И теперь ты надеешься, что я смирюсь с этим позором? Никогда! Можешь забыть о содержании. Попробуй пожить на лейтенантское звание. А еще ноги твоей не будет в моем доме.

— Матушка расстроится. — Сказал молодой человек с некоторой грустью. — Но она меня поймет. Она всегда понимала гораздо больше вашего. Жаль не умела объяснить. Или вы, просто, не способны слушать. Прощайте, отец.

И он легкой походкой вышел из кабинета главы рода Эстерази. На губах юноши играла едва заметная улыбка, как у человека, который наконец сжег все мосты вместе со страхами и сомнениями.

За порогом родового гнезда его ждала не самая простая жизнь, отданная заложнице политического союза. Но это было достойной ценой за свободу. И о сделанном выборе Лель не жалел.

Часть 16

Наверное, недостойно говорить, что моя жизнь ужасна.

Ведь она у меня есть. Я могу ходить, видеть и слышать. Не мучаюсь от боли. Не думаю о том, что мне нечего есть и негде спать.

Я даже не потеряла никого в этой войне.

Пока не потеряла...

Почему же мне так хочется заснуть и никогда не просыпаться? Просто чтобы прервать эту бесконечную череду одинаковых дней, в которых страх ходит за мной по пятам.

Я боялась за Энираду, за себя, за ребенка, которому еще только предстоит появиться на свет.

Лель как-то незаметно перебрался из госпиталя со мной во дворец, превратившись из славного парня, готового помочь и поддержать в тень, следующую за мной по пятам. Он заставлял меня есть. Убеждал, что все будет хорошо, хотя сам в это не очень верил. Воевал с фрейлинами. Что удивительно, несносные девицы его слушались.

Мы открыли шестнадцать приютов. И это было во многом его заслугой.

Я училась у него и не считала это зазорным. Взгляд. Наклон головы. Тембр голоса. И непоколебимая уверенность в том, что его приказ будет исполнен.

Ему не смели перечить. Тогда как мне приходилось своей волей прогибать стену всеобщего неподчинения и это вытягивало последние силы.

— Зря мы сюда пришли, и вообще, прилетели. — произношу, наверное, в сотый раз.

Лель, стоящий за моей спиной, построил кислую мордашку и тяжело вздохнул. Ему уже надоело повторять, что Раду, непременно захочет меня видеть. И мой вид не должен его сильно испугать.

Я, с одной стороны, понимала, что мой муж принял самое активное участие в процессе, последствия которого сейчас мы наблюдаем. С другой, синяки под глазами, нездоровая бледность и грудь, которая сейчас ни в какие платья не вмещается, даже мне кажется не самым эстетичным зрелищем. Видеть на его лице отвращение мне совсем не хотелось.

Но ничего не поделаешь.

Князь повелел мне посетить базу обеспечения "Изумрудный мост".

И я сначала обрадовалась. Не испугало даже то, что это почти что зона боевых действий. Так хотелось увидеть Раду. Обнять и почувствовать его тепло.

Страхи и сомнения пришли позже.

А еще и курятник мой устроил истерический бунт. Со мной никто из фрейлин, кроме Лады, лететь не согласился. Но этой сам черт не брат. А остальные массово в обморок грохнулись.

Моя первая встреча с Ладкой была незабываемой. Одна из моих 'птичек' истерику устроила. Прямо в госпитале. Что я ее бедную обижаю, унижаю, эксплуатирую. И все в подобном стиле. Завершила она свою обличительную тираду тем, что ни одна приличная аристократка подобное отношение терпеть не будет.

— Позорище! — простонали откуда-то сбоку, и я обратила внимание на девушку, которая сидела на постели и разрабатывала кисть правой руки эспандером. Внешность она имела сногсшибательную. Эдакая монументальная дева-воительница, которая и в горящую избу войдет и коня на скаку остановит. Не то, что местные доходяги. Золотая коса до пояса. Глаза, как небо. — Айка, я тебе всегда говорила: вот хочется тебе высказаться, а ты молчи. Тогда хоть какой-то шанс за приличного человека сойти остается. Но мы же умных людей слушаться не умеем.

— Заткнись, уродина, — завизжала вышеупомянутая Айя так, что у меня уши заложило.

Валькирия же смерила девчонку каким-то жалостливым взглядом и спокойно обратилась ко мне:

— Ваша светлость приношу извинения за глупость и несдержанность сестры. Ее к вам пристроили потому, что к самостоятельной созидательной деятельности не способна. Родители надеялись, что ваш благородный пример ее... вдохновит.

Я не удержалась от брезгливой гримасы. Что называется: 'На тебе, боже, что нам не гоже'.

— Мне казалось, что стать приближенной княжны — это честь не только для самой девушки, но и всего рода, который она представляет.

— В нашем поколении одни и сплошные мальчишки даже у дальней родни — шестнадцать человек... и мы. Но только сестра по экстерьеру подошла. Не мне же во фрейлины идти, в самом деле.

— Почему?

— Да я всю жизнь с отцом в казармах провела. О светской жизни знаю только то, что она существует. И, внешность, опять же. В общую эстетику не попадаю.

— А как дела обстоят с честью и совестью? — Девушка вспыхнула, а глаза ее загорелись злым огоньком. Такое у офицера спрашивать — почти оскорбление. На что, собственно, и расчет. — Они для меня важнее, как вы выразились 'экстерьера'. Подумайте об этом на досуге и передайте семье. Настоящие бойцы нужны не только на передовой. И если ваш род не готов предоставить их мне, надеюсь, он способен обойтись без диверсий.

Лада пришла ко мне спустя три дня и слово в слово повторила то, что целую вечность назад сказал мне Лель:

— Вручаю вам свою жизнь и честь. С этого дня и до последнего вздоха.

Что интересно, другие девушки подобных клятв мне не приносили. Впрочем, это дело добровольное. Я ведь кто? Чужеземная принцесса, которую с Талие связывают всего две тонкие ниточки — Энираду и наша еще нерожденная дочь.

Мне предлагали дождаться возвращения Раду в его каюте на станции, а не на подмостках стыковочного ангара. Но я побоялась войти туда, куда сам владелец меня не приглашал. Было страшно найти там следы женского присутствия. Не потому, что люблю его. Тут дело было скорее в том, что я сама по себе ему не нужна, но в любой момент могу стать досадной помехой.

Как доверять тому, кто тебя не любит? Никак. Вот и моя семейная жизнь состояла из сомнений и ожидания предательства.

Рев боевой тревоги оглушил и дезориентировал.

— Прорыв кольца охранения, — скупо ответил Лель на мой вопросительный взгляд. — Все корабли готовые к вылету будут брошены в атаку. Как и те, что сейчас находятся на подлете к станции.

Я пошатнулась, потому что в одном из таких кораблей был Раду.

Вдруг захотелось, чтобы кто-нибудь успокоил, пообещал, что все будет хорошо. Но те, кого я уже считала друзьями, не имели привычки лгать даже во спасение.

И снова минуты растянулись в вечность. Говорят, на войне всегда так. И поэтому двадцатилетние ребята возвращаясь с полей сражений начинают смотреть на мир выцветшими, как от старости глазами.

Когда с шипением открылся большой шлюз и на площадку высыпала пара сотен солдат я, похоже, накрутила себя до крайности.

Ком в горле. В глазах слезы.

Чертова беременность.

Чёртовы гормоны.

Ведь я не люблю его. Не люблю! Мне должно быть плевать жив он или мертв.

Почему же так холодеют руки и темнеет в глазах при одной только мысли, что его больше нет?

Не знаю, кто меня подтолкнул в спину Лель или Лада. С них обоих станется. Никакой почтительности, которую они компенсируют преданностью.

А я, сделав первый шаг не могла уже остановиться. Мне уступали дорогу, пропуская вперёд. А в конце этого коридора стоял Энираду. Такой, каким был в тиверийском дворце. Гордый. Застегнутый на все пуговицы. Отстранённый.

Я сбилась с шага, поймав его пустой безразличный взгляд.

Остановилась.

Та ещё будет сценка, если я ему на шею брошусь, а он меня оттолкнет.

И тут Раду, тяжело, словно ломая свою ледяную броню двинулся навстречу мне. А я не могла пошевелиться с ужасом глядя в его глаза, в которых война уже выжгла что-то важное. И даже не заметила, как он сорвался на бег и преодолел разделяющее нас расстояние буквально за пару секунд.

Муж заключил меня в стальные объятья и начал покрывать жадными поцелуями мои щеки, губы и глаза. Его потрескавшиеся губы царапали кожу. И отчего-то было плевать на то, что свидетелями этой личной сцены стал целый взвод солдат.

А я безостановочно шептала: 'Люблю' и плакала.

Отступление

Раду играл в гляделки с Эстерази, раздражая, провоцируя. Но молодой офицер оставался спокоен, и даже несколько безразличен к попыткам сюзерена выбить у него почву из-под ног.

— Чего ты добиваешься? — спросил княжич, не стараясь скрыть раздражение.

— Служу княжеской семье.

— Разве? А мне сказали, что служишь ты моей жене.

— Она в этом нуждается более, чем кто-либо. Ты же ее бросил.

— Я ушел защищать свою страну.

— Трусом тебя никто и не называет. Но это не отменяет того факта, что кое-кто ее оставил совсем одну. Среди людей чужих и настроенных достаточно враждебно. Всем было плевать на твою жену. А Яра, между прочим, почти перестала есть. Потому что беременность дается ей гораздо тяжелее, чем она старается показать. Потому что она за тебя переживает. Ночами в подушку ревет, а утром пытается это скрыть. Ведь княжна должна быть сильной. Никто не позволил ей перекинуться с тобой парой слов. Ты не нашел и минуты, чтобы поддержать и успокоить свою жену в сложное для нее время. Даже о ребенке она не смогла сама тебе рассказать. Кого ты оставил заботиться о ней вместо себя? Или не подумал о том, что она в этом нуждается? — Лель медленно выдохнул, гася раздражение. — Впрочем, не важно. Мы с тобой никогда не ладили, и вряд ли что-то изменится. Но я не желаю моей княжне зла и не позволю кому-то ей навредить.

— Она моя, — Если бы взглядом можно было сжечь, от Эстерази остался бы лишь пепел.

— То есть я сейчас сцену ревности наблюдал? Ты, вообще, услышал, о чем я тебе говорил? Твоей жене, которая ведет не менее изматывающую войну в тылу нужны друзья, союзники и грамотные подчиненные. Или ты думаешь детские дома и центры реабилитации появляются сами по себе? Так я тебя разочарую. В бюджет было заложено в два раза меньше средств на постройку и реорганизацию данных заведений, чем нужно. Яра понимала в отличие от нас всех, что сколько бы не было внесено в прогноз, понадобится больше. На нее как не идиотку смотрели, когда она заставляла вводить в приютах программу натурального хозяйства. Как такое может быть, что дети окажутся отрезанными от линии обеспечения? Но в приюты, рассчитанные на сотню детей вынуждены были принимать всех сирот. А по документам их может быть лишь определенное количество. Но не на улицу же их выбрасывать. Тебе знакомо слово 'бюрократия'? Так вот, в нашем княжестве ее развелось больше, чем следовало. И обеспечение приютам выделяется не по фактическому числу воспитанников, а по нормативу на данное учреждение. Эти дети не голодали лишь по той причине, что твоя жена добилась того, что в подвалах у них развернули грибные фермы, а в оранжереях вместо цветов начали выращивать петсай и латук. Ой, да с кем я сейчас разговариваю?!

— Со своим господином.

— А вот тут я бы поспорил. Клятва дана кому? Ее сиятельству. Старший офицер из ближнего круга княжны становится главой ее охраны. И защищать ее я не просто имею право, а обязан. Ото всех. Включая и тебя. Но это не делает нас врагами. Мы же оба желаем ей добра?

— Разумеется. — сквозь зубы процедил княжич.

— Да успокойся ты уже. На нее, как на женщину я не претендую. Яра слишком... правильная. Ты ведь не любишь ее и не сделал ничего, чтобы твоя жена могла полюбить тебя. А она все равно считает, что должна тебя любить, пусть и не признается в этом даже себе самой. Ее не сложно сделать счастливой. Просто покажи, что тебе не плевать на нее и ребенка.

— Я ее люблю, — в голосе Энираду была твердость гранита.

— Хорошо, если так, но на мой взгляд, ты считаешь ее своей. Как какую-то вещь. А она заслуживает большего. И это я на нее не претендую. Но не сомневайся, однажды появится мужчина, очарованный ею настолько, что тебе придется доказывать право на ее верность. Буду рад на это посмотреть. — Лель нагло усмехнулся и коротко поклонившись, произнес традиционное. — Честь имею.

А после Эстерази чеканным шагом вышел из штаба, где велась эта странная беседа. А княжич вдруг вспомнил отчего его так раздражал молодой офицер, которого он до недавнего времени не мог отнести ни к друзьям, ни к врагам.

Часть 17

"Изумрудный мост" оказался странным местом. Вроде бы война вот — в нескольких световых минутах. Но нигде: даже в защищенном тысячу раз княжеском дворце я не чувствовала себя так легко и спокойно.

Может потому, что опасность была где-то там за бронированной обшивкой базы. Угрозы от людей, здесь обитающих я не чувствовала. Тогда как главная резиденция талийских правителей казалась тихим омутом, полным чертей. Вот вроде бы чего мне бояться? А интуиция просто вопит: беги, прячься и не доверяй никому.

Лель с Ладой стали исключением. Но потенциально-опасных субъектов было в разы больше. К тому же ребята охраняли мой покой исключительно днем. А ночью страхи всегда берут вверх над иррациональной верой в то, что все будет хорошо.

Раду проводил со мной довольно мало времени. Но когда мог, отрывал у сна час на дорогу ко мне. Мы мало разговаривали. В основном, муж целовал меня, затем уделял внимание малышке у меня в животе, рассказывая, какая она будет умненькая и красивая, и как он ее ждет, обещал ей пару-тройку братиков или сестричек, чтобы было с кем играть, а потом отрубался на пять-шесть часов.

Я никогда не спала в кольце его рук. Подсмотренная в мелодрамах сцена, где она дремлет у него не плече столкновения с суровой действительностью не выдержала. Дернуло же попробовать. У меня так затекла шея, что я потом два дня голову повернуть не могла.

Мне было там так спокойно...

Но все хорошее рано или поздно кончается. Этот месяц тишины пролетел гораздо быстрее, чем хотелось бы.

Энираду снова бессовестно врал, что война скоро закончится и все будет просто замечательно. А я послушно кивала, обнимая его за шею и пряча слезы. Оба мы понимали, как все обстоит на самом деле. Война, которой не виделось края, разучила верить в чудеса. Но это было единственным, что каждый из нас мог сделать чтобы не бередить незаживающую рану.

— Береги себя и ребенка, — сказал он, провожая меня.

— Вернись к нам живым. Пожалуйста.

— Не реви! — Раду крепко прижал меня к своей груди, игнорируя любопытные взгляды сотрудников станции и своей маленькой свиты, выполняющей роль телохранителей.

— Не буду, — шмыгнула я носом до боли закусывая губу.

— Люблю тебя. Веришь?

— Да.

— Вот и хорошо.

Не знаю почему не сказала, что тоже его люблю. Наверное, ему бы было приятно это услышать. Но в моем 'да' было уже довольно лжи. Только почему тогда Лелю пришлось буквально отрывать меня от Энираду? Мне отчего-то стало совершенно невозможно его отпустить. Как будто бы он дымом растает, стоит только разорвать объятия.

Я плакала, наверное, сутки, не в силах взять себя в руки. Эстерази видя мое не самое адекватное состояние, нервничал. А ему это состояние противопоказано. Звереет он, становясь злым, как цепной пес. Ладка же разрывалась, не зная, то ли меня по головке гладить, то ли всех окружающих от напарника спасать. В результате, на следующий день моя фрейлина притащила нас в спортивный зал, выгнав всех, кто там ошивался. Меня посадили на скамейку, а парня отконвоировали на площадку для спаррингов. Потом воинственная дева объяснила, как мы ее достали. Причем каждое слово она подкрепляла ударом или подсечкой.

— Яре с ума сходить простительно. Гормоны у нее. И стресс. А ты чего тут устроил? — завершила Лада свою обличительную речь, садясь на маты.

— Прошу меня простить, — выдавил из себя слегка побитый Лель и торопливо вышел из зала.

— Идиот безответственный! — Полетело в закрытую дверь. Ему в лицо она такого бы не сказала. И не потому, что не хотела портить отношения с товарищем. Парень ей нравился. Но она почему-то вбила себе в голову, что вся эта романтическая чушь не про для нее. У телохранителя и по совместительству секретаря княжны есть лишь долг и служение. А любовь... она для миниатюрных красоток не способных добиться в этой жизни ничего.

Видимо в ранней юности кто-то хорошо потоптался по ее самолюбию. Подростки часто бывают жестоки по отношению к тем, кто отличается от них внешне или внутренне. Вот и моя любимая фрейлина ушла в глухую оборону. Я надеялась, что со временем она перестанет быть столь категоричной. Любые перегибы, в какую бы сторону они не были бы направлены, не делают людей счастливее.

Также, ни к чему хорошему не могло привести наше месячное отсутствие при дворе. Мои подчиненные, почувствовав вкус свободы, устроили разброд и шатание.

В госпиталь ездила только Данна. Но не потому, что таков был мой приказ. Просто там ей нравилось. Девчонка отчаянно нуждалась в том, чтобы приносить пользу и получать за это одобрение.

Остальные брали пример с приближенных княгини и вовсю окунулись в светскую жизнь. Блистать в светских салонах им нравилось гораздо больше, чем посещать приюты и разрабатывать социальные проекты. Впрочем, ожидать от этих стрекоз чего-то иного было верхом наивности.

Настораживало другое. Несколько из них вдруг захотели со мной дружить. Стали до того учтивы и доброжелательны, что становилось не по себе. Мне в их присутствии есть и пить было боязно. А они мне при любом поводе про компетентность и профессионализм дворцовых медиков рассказывали. Причем так настойчиво, что даже Лель нервничать начал.

А после того, как к этому хору присоединилась моя свекровь, мы с ребятами посовещались и решили, что рожать здесь я не буду ни при каких обстоятельствах. Уж лучше у рандомно освободившегося врача военного госпиталя, чем у тех, кого могли убедить, что лучше мертвая княжна, чем наследница с джаннатскими корнями. Моя дочь будет больше похожа на Гаяра, чем на родного отца. И с этим Раду предстоит научиться жить. Он знал. Скрывать что-то подобное от него я не могла. Но отказался это обсуждать. И лишь однажды сказал, что это было ожидаемо. Слишком явно во мне говорить кровь предков.

— Внешность имеет значение. Но для представителей княжеской семьи гораздо важней ряд других качеств. Таких, как здоровье, устойчивость психики и способности к обучению. Ты получила от своего отца ряд признаков, которые у него не проявлялись явно, но в твоем случае стали доминантными. А затем передала их своему ребенку. Это не хорошо и не плохо. Мы с тобой примерно равны, если брать основные жизненные функции. Хотя уровень иммунитета у тебя гораздо выше моего. Зрение же подкачало. И костная структура более хрупкая, а вот нейронные связи образуются быстрей. Но, в целом, нельзя сказать, что твои или мои гены чем-то лучше. Мастера-евгеники не зря свой хлеб ели. И хотя мой народ пошел по другому пути — Изменения, двигались мы к одной цели, — сказал он, глядя в низкий потолок нашей каюты, а я не решилась более заводить разговор на эту тему.

Дни летели за днями. И ни один из них я не могла бы назвать радостным.

Мне даже позволили поговорить с Раду.

Один раз.

Шесть минут.

В присутствии двенадцати свидетелей.

Глядя в его красные от недосыпа глаза и впалые щеки, я радостно щебетала о том, как у меня все замечательно. А потом плакала в подушку полночи. Потому что мне без него было плохо. И я не могла понять, почему так. Я ведь его не люблю.

Лишь приюты и госпитали, помогали отключиться от собственных проблем. Там всем было гораздо хуже, чем мне.

Единственную слабость, которую я себе позволяла, это не заходить в бокс к безнадежным. Да и не пустили бы меня к ним. Лель в данном вопросе оказался непреклонен:

— У тебя и так, что не день — праздник. Давай добавим стресса. Это же именно то, что надо беременным. И ты родишь на шестом месяце. Здорово будет, правда?

Но в тот день со мной была Лада, а он по видеосвязи ругался с отделом поставок и логистики, которые должны были обеспечить всем необходимым новый кризисный центр для детей, потерявших родителей. Открыть-то его открыли. И даже направили туда четыреста сирот. Но одежду и учебные принадлежности не привезли. Кроватей хватало едва ли половине ребят. Но хоть еда была, и на том спасибо.

Эту девочку — мою ровесницу я встретила в коридоре. Она буквально бросилась мне в ноги. Ее побелевшие пальцы вцепились в мой подол и талийка торопливо затараторила:

— Пожалуйста, скажите моей маме, что так было нужно. Что это было правильно. У меня меньше всего шансов. Меня все равно не спасут. Поэтому я должна быть первой. Тогда других смогут вылечить. А я не могу. Не могу сказать ей, что иду умирать. Она обо всем узнает лишь, когда все закончится. Это было моим условием.

Так я узнала, что Джаннат применил биологическое оружие, избирательно убивающее Изменненных. Вирус удалось нейтрализовать. А вот остановить режим самоуничтожения организма у пострадавших наши врачи пока не могли. Даже гибернация не давала ничего, кроме небольшой отсрочки. Ученым, как бы бесчеловечно это не звучало, нужны были живые 'образцы'. Никто никого не принуждал, и даже не уговаривал. На это шли добровольцы.

Но самым страшным оказалось то, что они все были в сознании. Им даже обезболивающие не могли ввести.

Я держала Хаят за руку все десять часов, что она оставалась в сознании. А она говорила обо все на свете. О своем детстве и о том, как ее дразнили за джаннатское имя, хотя оно вполне себе таллийское. Была же Хаят Долог — изобретатель микронных нано-ботов и Хаят Занич — знаменитый историк. И еще два десятка выдающихся женщин, носивших это славное имя.

Отец их бросил, оборвав всякие отношения не только с бывшей женой, но и с ребенком, что для местных было несколько не свойственно. Они, хоть и не отличались разборчивостью связей до брака, но тем, кого решились назвать партнерами по жизни, верность, как правило, хранили. А к детям тут было достаточно бережное отношение.

Это тоже послужило причиной постоянных насмешек. И девчонка, будучи подростком, пустилась во все тяжкие. Экстремальные развлечения, наркотики и куча правонарушений.

— Я всегда являлась для мамы причиной бесконечного беспокойства. А теперь это. Но я должна хоть что-то в своей жизни сделать правильно. То, чем можно гордиться.

Мне тяжело было слушать исповедь девушки из, все еще, чуждого мне мира. Но ей становилось легче, а это было единственным, что я могла для нее сделать. Поддерживать и уговаривать бороться. Я старалась ее отвлечь. Предлагала взятку в виде позволения потрогать живот, в котором толкалась моя малышка. И даже обещала сначала взять ее в дружные ряды фрейлин, а потом и вовсе назвать маленькую княжну ее именем. Если она выживет.

Иногда желание жить буквально вытаскивает человека из могилы. Но это был не тот случай.

Вот почему так всегда? Лучшие умирают молодыми. Какой-то глупый закон мироздания. Или делает лучшими их сама готовность умереть за высшие идеалы? Я-то отношусь к когорте 'простых смертных' и могу путать причину со следствием. Но как же обидно терять таких людей. Как горько, что большинство просто не понимает всего ужаса этой потери. Не для них конкретно, но для общества в целом.

— Мы не жалуемся и не плачем, — самым противным голоском, на который была способна, пропела Мара — одна из моих 'любимых' фрейлин. И с гадким смешком продолжила. — Напомнить чьи это слова, Ваша светлость? Или кто-то умер?

И только после ее слов поняла: слезы так давно катятся по моим щекам, что я просто перестала это чувствовать.

Вот говорил мне папа: сначала думай, потом делай. Но вы попробуйте каждый свой шаг просчитывать. Особенно, когда ярость волной накрывает. В общем пощечина вышла хорошая. Как хук справа. Эту дрянь не нокаутировало, однако с ног сбило. И вот сидит она на своих нижних восьмидесяти и прижав ладонь к щеке на меня удивленно смотрит.

— Да как ты смеешь? Каждый день. Каждый час. Они умирают. Чтобы такие бессмысленные создания, как ты жили. В богатстве и комфорте, который я нарушила, заставив вас всех выполнять хоть какую-то общественно-полезную работу. Знаю, что вам нравились сплетни и показы мод в фешенебельных салонах. Но пока идет война вы не будете праздно шататься, получая содержание, которое можно было бы потратить с большей пользой. Но княжеская семья чтит традиции. Лишь поэтому я еще не разогнала вас всех. А ты с глаз моих уберись. Иначе пожалеешь, что на свет родилась.

И вот в таком настроении я отправилась сообщать родителям Раду о том, как будут звать их внучку.

Отступление

— А ведь аналитики предупреждали, что принцессе будет тяжело влиться в высшее общество, — устало протянул его светлость князь Мирен, искоса поглядывая на одного из своих настоящих друзей, коих не может быть много у венценосной особы. Но они росли и воспитывались вместе. Именно ему правитель Талие доверял практически безоговорочно. А как еще можно относиться к человеку, которому фактически доверил самое ценное — воспитание старшего сына. Надо было и Алеса ему отдать. Тогда у него было бы два достойных наследника вместо одного. Но княгиня категорично заявила, что младшего сына будет растить она сама.

Теперь предстояло пожимать плоды этой ошибки.

— Любому приличному человеку будет тяжело влиться в высшее общество, — фыркнул Верес Нарски, потирая переносицу. — Семья Ширин не станет заострять ситуацию или требовать извинений.

— Что ты им пообещал?

— Не публиковать в открытом доступе видео из госпиталя. Согласись, Мара Ширин предстает там не в самом радужном свете. Пощечину, которую княжна отвесила зарвавшейся девчонке можно оправдать. Да, проявлять насилие по отношению к подчиненному неприемлемо. Но тут фрейлина спровоцировала княжну, хотя должна была оказывать ей всяческую поддержку. А ведь этому предшествовало эмоциональное потрясение и усталость. Да и все правильно она сделала. С этим согласится абсолютное большинство подданных, которые любят юную жену Энираду.

— У нее высокий уровень поддержки?

— Она скромная и искренняя девушка. Не кичится роскошью. Пытается сделать мир вокруг себя чуть лучше. Некоторую же импульсивность спишут на ее юный возраст. Она ведь едва достигла совершеннолетия.

Князь откинулся на спинку своего кресла и глядя в потолок спросил?

— Откуда у моей невестки такой атавизм, как совесть? Последние несколько поколений ее предков им похвастаться не могли.

— Мы же предполагали, что она — технический ребенок с потенциально полезным набором генетических свойств. Нам не собирались ее отдавать. Но с Ланиссой случилась досадная неприятность. Вот и пришлось не только вспомнить о существовании дочери Императора, но и признать. Они ее воспитанием вообще не занимались. Непредсказуема и неподконтрольна Тиверии. Полагаю именно поэтому ее и пытались устранить.

— А ведь девчонка о покушении знает. Значит, не питает иллюзий в отношении родственников.

— Наша принцесса твердо решила создать семью здесь. И если исходить из донесений, у них с Раду все ладится.

— Твоим шпионам можно доверять? — иронично вздернул бровь князь.

— Не все из них в большей степени преданы Энираду. Мой сын привязан к твоему и в этом вопросе не стал бы лгать. Он понимает, что мы должны знать правду, какая бы она ни была.

— Так что же между Раду и Ярой?

— Взаимопонимание. До определенной степени. Доверие. Определенно. Симпатия. И определенная доля физического влечения.

— А вот последнее откуда взялось? Раду всегда нравились более миниатюрные девушки.

— Вкусы меняются. Мирен, они оба молоды и красивы. Что еще нужно? Несколько экзотическая внешность партнера вряд ли стала бы непреодолимым барьером. Исходя из того, что княжна забеременела достаточно быстро.

— А как лично ты относишься к ее желанию назвать дочь Хаят?

— Имя, как имя. Не слишком популярное у нас. Но ничего особенного в нем нет.

— В Джаннате оно широко распространено.

— И что? Еще мы на этих фанатиков оглядываться будем. Зато какой широкий жест. Назвать княжну именем простой девушки, пожертвовавшей своей жизнью ради своей страны. Близость к электорату, как бы цинично это не звучало, надо подчеркивать. А это повод. Причем, в искренности ее желания сложно усомниться. К тому же, мы воюем не с народом, а с их политическим режимом. С их идеологией расово-религиозного превосходства и стремлением к тотальному уничтожению всех 'измененных'. Это будет скорее пощечиной нашим врагам. Прямой потомок Ас-Шааров с полным генетическим соответствием представителя этой линии родит 'измененную' девочку, которую мы назовем Хаят. Ты помнишь значение этого имени? Надежда.

— Но исходя из критериев данного 'греха', этот конкретный ребенок 'Измененным' считаться не может.

— В этом вся ирония. Мы увели прямо из-под носа шахди Гаяра 'их надежду'.

Часть 18

Рожать это больно, страшно и совершенно неожиданно. Вот так просыпаешься среди ночи и понимаешь: все — рожаю и никакие это не ложные схватки. А самое паршивое знаете что? Мы предусмотрели много вариантов побега. Как это сделать не привлекая внимания. Но никто из нас не подумал, что мы будем дейлать, если воды отойдут ночью.

Короче паниковать начали дружно. Самое смешное, что именно я могла хоть как-то сохранять присутствие духа и отдавать команды. А потом и ребята пришли в себя.

Было решено, что Лада прикрывает меня, до последнего создавая иллюзию того, что мы все еще во дворце. Закажет ужин на троих, посетовав, на то, что княжна сама не спит, и другим не дает.

А мы с Лелем пытаемся прорваться в госпиталь, также, максимально не привлекая внимания.

Благо, мои блуждания по дворцу посреди ночи уже никого не удивляли. Последние несколько месяцев бессонница регулярно выгоняла меня то в парк, то в один из залов, ставших моим координационным штабом, где круглосуточно дежурили аналитики.

Идти прогулочным шагом, делая вид, будто бы мне совсем не больно удавалось с трудом.

— А давай покатаемся по ночной столице? Умиротворяющее зрелище. И все глупые мысли из головы сами выветрятся, — произносит Лель заготовленную для систем видеофиксации фразу.

Я пожимаю плечами, показывая, что мне в общем-то все равно как убить время. И мы прогулочным шагом направились к одной из стоянок. Тревожное ощущение, что все сорвется в последний момент не отпускало. И почему-то, когда мы уже подлетали к госпиталю, оно не отступило, а завладело мной полностью.

Панику там мы навели знатную. Лель, неся меня на руках, вдохновенно врал о том, что мне-дуре взбрело в голову развеяться. Посреди ночи. А тут схватки. Госпиталь ближе дворца. Вот он и...

Больно было, конечно. Но не настолько, как я себе нафантазировала. Почти терпимо. Но все равно страшно. Вдруг дальше будет совсем плохо? Или продлится непонятно сколько? Неизвестность пугала.

Хотелось увидеть Раду. Или хотя бы перекинуться с ним парой слов. И понимание, что он сейчас на войне, не убирало какой-то иррациональной обиды за то, что я должна пройти этот путь одна. Это ведь и его ребенок.

Невеселые мысли о несправедливости жизни прервал Лель, ворвавшийся в операционную. Бледный, как смерть. Руки дрожат. Взгляд безумный.

— Нападение на госпиталь. Необходимо спрятать княжну. Они убьют ребенка, если найдут, — выкрикивает Эстерази, поспешно сбрасывая браслет-коммуникатор на пол. Логику этого действия я поняла. О произошедшем он уже доложил, кому смог. А дальше таскать с собой маячок — не самое разумное решение.

— Что за бред?! — возмутился средних лет талиец. Но это он генной карты малышки не видел. А мы предполагали нечто подобное. Пусть и не в столь грубой форме. Поэтому из медкапсулы просто выпрыгиваю. С поправкой на мое интересное положение — выползаю. Врача почему-то именно это приводит в ужас, а не нападение. — Вы что делаете? Вернитесь обратно!

— Куда можно спрятать княжну? — Гремит Эстерази. — Отвечать быстро и по существу. В любого, кто посмеет препятствовать, я буду стрелять.

Первой сориентировалась девочка лет пятнадцати на вид из младшего медицинского персонала. Она повела нас в место, которое знала, пока остальные хлопали глазами.

Вот так мы и оказались в подсобке, где хранились картриджи дезинфектора, которые заправляют в роботов-уборщиков.

А то, что последовало дальше я могу только паникой объяснить. Ибо дальше Лель выстрелил в замок. Теперь чтобы нас вытащить, дверь вырезать придется. Осознал же всю поспешность своего действия он лишь после моего:

— А кто теперь роды у меня принимать будет, гений?

— Она? — мой старший офицер с надеждой взглянул на девушку в светло-голубом платьице. — Тебя как зовут?

— Неда. То есть Рогнеда. Но я же на врача только учусь. Я там случайно оказалась. Пара роботов в этой операционной барахлить начали. И меня просто попросили их принести для ремонта. Они сами на базу возвращаться перестали.

-Учишься, — вычленил он главное. — Значит, теорию знаешь.

— Но тут же медкапсулы нет, — начала хлюпать носом девочка.

— Отставить истерику! — рявкнула на них я. — Обычные роды должны длиться шесть-одиннадцать часов. Стремительные — менее четырех часов. Берем минимальное значение и отнимаем два часа, что уже прошли. Лель, я знаю, что ты атеист, но советую молиться, чтобы в ближайшее время нас отсюда вытащили. Иначе принимать малышку будешь ты.

— А она?

— Будет вспоминать теорию и давать ценные указания. Не надо на ребенка ответственность за свою дурость перекладывать. Из вас двоих, как я понимаю, лишь ты совершеннолетний.

— Мы это не проходили еще, — уже откровенно ревела Неда.

— Значит, я буду вспоминать теорию естественных родов. Китель на пол постели. Пусть девчонка посидит.

— А ты?

— А мне ходить надо.

— Я — идиот.

— Спорить не стану. Ладно. Не дрейфь. Прорвемся. Там мы, скорее всего, погибли бы. Здесь отделаемся психологической травмой. Но советую особо не надеяться прибытие сюда медиков. Есть такая штука, как закон подлости. В месте, где я воспитывалась жил военный инженер Эдвард Мерфи. Он сформулировал это примерно так: 'Если что-нибудь может пойти не так, оно пойдёт не так. И из всех возможных неприятностей произойдёт именно та, ущерб от которой больше'.

— Ты пессимистка. Всегда остается надежда...

— Вот не надо. Надежда не просто так соседствовала в ящике Пандоры с болезнями, смертью и всеми напастями. Ах, да, в детстве нам рассказывали разные сказки и этой ты не знаешь. Потом как-нибудь расскажу. Но мораль, которую вывел... один важный для меня человек: просто надеясь, ты сидишь сложа руки. А это уменьшает шанс на благополучный исход.

Из данной же ситуации можно было сделать два вывода. Спрятались мы, действительно хорошо. Никому не пришло в голову искать меня в крошечном складе дезинфекционных картриджей. Ни в первую, ни во вторую очередь. Нашли нас через пять часов. Также, я подтвердила теорию моей матери о том, что здоровье у меня даже не лошадиное, а в сто раз крепче.

Ибо родила, и даже на своих ногах вышла. Правда, Хаят Лелю пришлось отдать. Меня все же слегка шатало. Его тоже шатало, но не так сильно. А какой бы славной мне не показалась Рогнеда, ей своего ребенка я доверить не могла. И даже не потому, что бедняжку трясло, как осиновый лист на ветру.

Хорошо хоть Ладка нас ждала буквально за дверью. Она деловито перехватила маленькую Хаят и тихо ввела нас в курс происходящего. Объяснила даже, почему нас так долго искали. Службой безопасности, после устранения последствий 'инцидента' было достоверно установлено, что госпиталь мы не покидали, но на радарах не обнаруживались. Потому что маячки, благоразумно с собой не носили.

На наши вопросы о том, кто и как устроил покушение, девушка отмалчивалась, мрачнея все сильней и сильней.

Отступление

Шесть младших офицеров из не слишком влиятельных, но старых семей.

Старшему из них не исполнилось и двадцати двух.

Их послали на смерть. Каждый из них это понимал. Но шел с гордостью, искренне веря, что этот шаг необходим для спасения будущего их страны.

Одна маленькая жертва ради всеобщего блага.

Их убедили, что этот младенец через двадцать-тридцать-сорок лет взойдет звездой Джанната над землями Талие. И принесет весь ужас клерикализма в их свободную страну. Потому что это у этого 'существа' (они старались избегать называть княжну ребенком) нет иного пути. Потерявший же разум князь, по их глубочайшему убеждению, не осознавал, в какую ловушку загнал свой народ.

Долг же истинного патриота эту ошибку исправить. И не важно сколько младенцев при этом они убьют: одного или тысячу. Это не убийство, а вынужденная жертва, благородный шаг во имя величия Талие.

Евгеническая программа их врага была направлена не столько на создание совершенного человека, сколько на рождение идеального правителя Джанната. А разве такому место в княжеской семье?

Они не были профессионалами.

Просто курсанты. Тщательно подобранные. Внушаемые. Верные своим идеалам, которые направили в 'правильное русло'. Их будущий 'подвиг' тщательно романтизировали. Называли героями, противостоящими катастрофе.

Они были вчерашними детьми. И в большинстве своем оказались не готовы расстреливать сограждан, вставших на защиту княжны и ее дочери.

Атака захлебнулась. Их банально задавили массой. Это все же был военный госпиталь. И далеко не все там прикованы к постелям.

К операционной, в которой уже не было княжны, прорвался один.

Мальчишка. Напуганный. Растерянный. Ведь они как-то не обсуждали между собой, кто именно будет убивать младенца. Вероятно, каждый представлял в этой 'доблестной' роли кого-то другого.

— Там уже никого нет, мальчик, — услышал он спокойный мужской голос из живой стены, медленно окружающей его. — Их спрятали. Даже убив нас всех, ты не доберешься до цели.

— Отойдите!

— Нет. — Подался вперед мужчина, поднимая руки, чтобы показать, что он безоружен. — Я присягу давал. Как и все здесь. Защищать свою страну и ее граждан.

— Это малая жертва для всеобщего блага.

— Это хладнокровное убийство ребенка группой лиц по предварительному сговору. Преступление из ряда особо тяжких.

— Джаннатское отродье не должно править нашей страной.

— Мальчик, ты сам слышишь, что говоришь? Убить дочь Энираду, который с первых дней на передовой? Дочь Яры, которая разрывается между госпиталями и приютами, пытаясь сделать жизнь простых людей чуть легче? А ведь княжна ничего такого делать не обязана. Тиверия отдала ее, как залог мира — высокородную заложницу. Да, джаннатцы у нее в четвертом колене отметились. Только что с того? Она со сути своей и поступкам — подданная Талие. Как я, ты и тысячи потомков эмигрантов, бежавших от того ужаса, что начал твориться там две сотни лет назад. Нельзя судить человека по генной карте. Нельзя решать, кому можно жить, а кого нужно убить в младенчестве, потому что он 'неправильного' происхождения. В нашей стране пропаганда этих идей является преступлением. Кто вложил в твою голову эти мысли? За кем ты их повторяешь?

Но вместо ответа курсант словно бы удивленно посмотрел на пистолет в своей руке. А затем молниеносным движением приставил к своему виску и выстрелил.

Отступление

Они стояли друг напротив друга, ведя молчаливый диалог.

Взгляд иногда красноречивее слов.

Особенно, если ты знаешь человека большую часть жизни.

Мирен не поверил отчетам. Грозился разжаловать 'этих недоумков', расследовавших покушение на его внучку и невестку. Пока Верес Нарски не сказал, что не просто руководил ими, а активно в расследовании участвовал — присутствовал на допросах двоих оставшихся в живых экстремистов.

— Как я скажу нашему сыну, кто хотел смерти его жены и ребенка? — спросил он свою жену, в одно мгновение превратившуюся из верного союзника в предателя.

— Жизни девки ничего угрожало, прояви она благоразумие. Плод оказался бы мертворожденным. Всего-то.

— В ходе операции один из врачей должен был совершить 'ошибку' в следствии которой девушка не смогла бы иметь детей в будущем.

— Это дало бы шанс Энираду развестись. Я действовала в интересах своего сына.

— Милена, не хочешь же ты произвести на меня впечатление этим дешевым спектаклем? Право, я был о тебе лучшего мнения. Ты прекрасно понимаешь, что развестись он не сможет, если хочет остаться наследником престола. Ни подданные, ни наши союзники не одобрят такого поступка. Конечно, последние сами бы прибили Яру, будь у них возможность. Но допустить такое пренебрежение девой императорского рода никак невозможно — политика. Всегда считал тебя умной женщиной. Расчищать место для не самого достойного из наследников... да и еще так грубо. Княгиня не должна допускать такие ошибки.

— В конце концов Алес будет единственным, что у тебя останется, — женщина холодно улыбнулась супругу. — Я просто подожду. Энираду с его девкой сами себя закопают.

— А кто сказал, что тебе позволено будет 'ждать'?

— Какой смысл сотрясать воздух пустыми угрозами? Ты не посмеешь выдвинуть мне обвинение. А убить... так просто, тоже не получится. У меня есть мой род, друзья и союзники. Ты ничего не сможешь мне сделать. Максимум — выслать из столицы. Да и то, ненадолго. Став наследником, Алес настоит на моем возвращении. А ждать этого не так долго, как тебе бы хотелось.

Часть 19

Раду с благословения своего отца возвращался домой. Вряд ли надолго. Но тут такой повод — рождение ребенка. Как не воспользоваться, особенно, если нужно заглушить новым инфо-поводом шепотки о покушении.

Но в первую очередь, как мне казалось, мой свёкор хотел дать наследнику, узнавшему правду, время прийти в себя.

Родные стены лечат и возвращают силы. В теории. Однако, терзало меня смутное сомнение о том, что Энираду сможет успокоиться. Меня всякий раз, когда я держала на руках дочь, накрывала волна ярости. Хотелось стереть в порошок всех, кто хотел причинить ей вред.

Списать подобные устремления на гормоны, материнский инстинкт или какие-то бракованные гены, ограничивающие мою цивилизованность, было бы здорово. Но жизь еще в детстве разучила питать иллюзии. Причиной данных реакций была моя бесправность и беспомощность перед действующей властью.

Мне было приказано улыбаться и помалкивать, если хочу быть рядом с дочерью.

А ведь Раду будет в сто раз тяжелее. Я хотя бы могу ненавидеть этих чужих мне людей. Моему мужу придется приучать себя к мысли о том, что его мать отдала приказ убить Хаят.

Родителей, даже если они тебя не слишком любили, тяжело относить в стан врагов. В то, что он сможет простить княгиню даже у Лады мысли не возникло. Что показательно — она самая добрая из нас троих. Потому что есть черта за которой прощение невозможно.

Общественности было объявлено, что последние события сильно подорвали здоровье княгини и она предпочла уйти на покой, отказавшись от светских обязанностей. Это означало почетную ссылку и не было достаточным наказанием за покушение на убийство. Но моего мнения, ожидаемо, никто не спрашивал.

В рядах фрейлин произошла зачистка. Причем, без моего участия. Лель пообщался с Вересом Нарски. На повышенных тонах, я полагаю. Нервы у моего друга после той 'веселой' ночки поистрепались. А неистовая жажда крови всех, кого можно было причислить к врагам, проснулась. Хотя он и до этого добрым нравом не отличался.

В общем, попали все мои курицы из залов княжеского дворца в княжеские же застенки. На допросы с пристрастием. Сорок часов рез права на сон и еду. Не знаю, что там удалось узнать, но примерно треть ко мне не вернулась, а остальные на коленях умоляли меня принять их клятвы верности и позволить доказать свою преданность княжескому роду работой на благо родины.

Посмотрим, что там дальше будет, но сейчас они, как шелковые. По первому слову бегут поручения выполнять. Аж страшно на их усердие смотреть.

Мне хотелось запереться с дочкой в своих покоях и спрятаться ото всех. Но жизнь не дает передышек. Поэтому пришлось ограничиться сутками тишины, а потом вернуться к активной общественной деятельности. Хаят приходилось везде брать собой. Спокойно оставить ее я могла только с Ладой или Лелем, но на них было завязано слишком много проектов. О няне, которая может разделять взгляды княгини, я и слышать не хотела. Благо, малышка была на удивление спокойным ребенком. Она хорошо ела и крепко спала. Чудо, а не младенец. Одна беда — взрослые ей достались тревожные и мнительные, которые дружной толпой в ответ на малейший шорох из колыбели бежали проверять, все ли в порядке. Короче, никто из нас нормально не спал с той самой знаменательной ночи, что не лучшим образом отражалось на наших характерах и лишь подстегивало мнительность, уверенно перераставшую в паранойю.

Встречать Раду с ребенком на руках я должна была у парадного входа главной резиденции. По данному поводу меня нарядили в короткую голубую тунику, в которой я чувствовала себя воздушным шариком. Еще и волосы заставили распустить, чего летом я делать категорически не люблю — жарко. В качестве главного и единственного украшения мне выдали фамильную сапфировую тиару. Без всякого трепета решила использовать ее на манер ободка. Вышло до того мило, что даже у меня зубы свело от приторности образа. Наряжать в платье, украшенное жемчугом и бриллиантами малышку восьми дней от роду не дала. Хватит с них того, что со мной сотворили.

Энираду, который предстал перед моими глазами, был еще более идеальным, чем при нашей первой встрече. На военном мундире ни складочки, ни пылинки. Волосок уложен к волоску. На лице восковая маска без намека на наличие эмоций у этого мужчины. А глаза стеклянные. Хотя, наверное, на фото будет смотреться отлично. Но на него такого мне смотреть страшно.

Когда закончился этот утомительный спектакль для подданных мы остались вдвоем. Хаят забрал Лель к себе, аргументировав это тем, что нам надо отдохнуть. Я была с этим категорически несогласна. Малышку мне хотелось всегда держать в поле зрения, но Раду был таким замученным, что пришлось согласиться. Ему эти два часа сна, как воздух необходимы. Всем, кто его хоть сколько-нибудь знает, ясно, что он на одной гордости держится.

Золотоволосый княжич отключился сразу, как его голова коснулась подушки. Мне же ничего не оставалось, как лечь рядом. За этот неполный год, что прошел с нашей свадьбы, Энираду внешне почти не изменился. Лишь морщинка между бровей пролегла. Хотя, мне это показалось даже милым. Впрочем, мне нравилось в нем все, что отличало его от мраморной статуи и делало похожим на человека из плоти и крови.

На мою попытку позвать его на ужин, мой муж лишь пробормотал что-то невразумительное и спрятал голову под подушкой. А я лишь наскоро перекусила и вернулась в спальню. Ребята, посовещавшись, отправили меня сегодня отдыхать, пообещав позвать, если что. С кормлением Хаят они справлялись вполне успешно. И я им для этого дела была не нужна. Стресс... молоко у меня пропало на второй день. Впрочем, современные технологии позволяли по этому поводу не переживать. Детские смеси здесь были более чем распространены.

Раду проснулся среди ночи. С криком подскочил с кровати. Его била крупная дрожь, а на висках выступили капельки пота. От моего сонного: 'Что случилось?' — он вздрогнул всем телом, но быстро взял себя в руки.

— Все в порядке. Спи.

— Да как-то не хочется после такой 'веселой' побудки. У тебя такое часто?

— Бывает, если сплю слишком долго. Я малышку не разбудил?

— Она в другой комнате.

— Хорошо. Не хочу ее пугать.

— Она слишком маленькая, чтобы что-то понимать, и, соответственно, пугаться. К тому же спит очень крепко. Не беспокойся. В ее присутствии Лель со снабженцами из княжеской администрации общается. На повышенных тонах. И ничего.

— Ты меня ненавидишь? — спросил он почти безразлично. Но его взгляд так цепко скользил по моему лицу, что мне стало не по себе.

— За что?

— Моя мать хотела... хочет убить тебя и Хаят.

— А при чем тут ты?

— Она — моя мать.

— Она — это она. Ты разве имеешь к ее желанию хоть какое-то отношение? Не льсти себе, милый, княгиня сделала то, что сделала не от большой любви. Скорее, наоборот. Удар предназначался тебе. Так за что мне ненавидеть такую же жертву этой женщины, как я сама? За то, что сам ты не находишь в себе сил на подобные чувства?

В ответ он преодолел пару шагов нас разделяющие и заключил в крепкие объятия. А я уткнулась носом в его шею.

Отступление

Шахди Гаяр верил своему отцу, верил в победу своего народа... когда-то давно — в прошлой жизни.

Строил честолюбивые планы, которые перекроила сама жизнь.

Дети, рожденные в мирное время преступно наивны. Они, несмотря на все доказательства обратного, верят в 'молниеносную войну'. Или, скорее, не желают принять саму мысль о том, что кончается она лишь для мертвецов, а с остальными останется до конца их дней

Сейчас казалось благом просто выйти из этого конфликта, сохранив независимость Джанната и остаться человеком. И даже это было непростой задачкой. Необходимость каждый день отправлять своих людей на смерть что-то меняет в тебе, превращая в бесчувственную сволочь. Если чувствовать боль от каждой потери можно потерять рассудок.

Безумие или чудовищное безразличие, где люди для тебя — лишь ресурс в военных сводках? Паршивый выбор, который приходилось делать.

Но любая боль была меньшим злом в сравнении с непоколебимой верой иерархов в правильность выбранного пути. Для них перестало иметь значение, сколько мерзости они на нем сотворят, лишь бы можно было прикрыться божьим именем. Лишь бы не признавать, что они совершили даже не ошибку, а поступление, которое стоило жизни миллионам, которая стоила будущего целой страны.

Несколько дней назад был захвачен шатл с тремя сотнями детей, эвакуированными из зоны боевых действий. По ошибке. Почти случайно. Джаннатцы полагали, что найдут там образцы военной техники, а не испуганных мальчишек и девчонок, старшему из которых исполнилось всего тринадцать.

Их можно было бы отпустить или обменять на пленных офицеров. Но на совете шахдияра высшие чины духовенства требовали у правителя предать огню тела измененных. Споры вызвало лишь то, должны ли они при этом быть в сознании и чувствовать боль? Часть считала, что таким образом — через страдания можно очистить их души, вернув их богу. Другие полагали, что вполне достаточно уничтожить потомков отступников не причиняя страданий. Третьи предлагали компромисс — подарить милосердную смерть лишь младенцам и тем, кто примет истинную веру. Остальных предлагалось сжигать живьём.

Гаяра трясло от отвращения, но он молчал, позволяя им погрязнуть в собственных дрязгах.

Когда дерется тигр со львом, то побеждает обезьяна, с пригорка наблюдавшая за схваткой.

Он оставался зрителем в этом безумном спектакле. Пока не пришло время сказать свое слово. По праву старшей крови Ас-Шааров. Шахди редко прибегал к этому. Дразнить старых маразматиков, обличенных властью, не самая мудрая стратегия для того, кто хочет выжить. Не для себя самого, но своей страны.

Однажды им придется заключать мир с Талие. И вряд ли делать они это будут с позиции силы. А потому нельзя допустить массового убийства детей. С безумцами не ведут переговоров.

Поэтому он сейчас на крейсере "Сияние". Своим присутствием и словом гарантируя обмен военнопленными. С той стороны тоже должен быть кто-то из княжеского рода. И представитель Тиверии в качестве посредника. Но кто — пока неизвестно.

Любопытство вяло шевельнулось, но было погребено лавиной последних приготовлений.

— Мой господин, — осторожной тенью проскользнул в каюту адъютант. — Видеосвязь между крейсерами налажена.

— Кого прислали наблюдателем от Тиверии?

— Они отказались направлять кого-либо, сообщив, что принцессы крови, которая и так будет присутствовать на переговорах, вполне достаточно для соблюдения протокола.

— Энираду не удержался и притащил на войну свою очаровательную супругу? — губы мужчины изогнулись в презрительной улыбке.

— Княжич не смог прибыть. Вас ожидают княжна — внучка князя и ее мать, — деликатно сообщил мужчина, отводя взгляд от шахди.

А Гаяр медленно встал из-за массивного письменного стола. Кровь отлила от лица. В ушах оглушительно стучало сердце.

Она так близко и совершенно недосягаема. И ребенок... измененный ребенок с кровью Ас-Шааров.

Его отец рвал и метал, узнав об рождении Хаят. А советники ядовитыми змеями шипели о том, что смыть этот позор можно только кровью. Самому же Гаяру просто хотелось посмотреть на девочку. Было интересно, чья кровь в итоге победила?

Принцесса... хотя, нет, уже княжна стояла посреди командной рубки, держа на руках белокурую девочку. Обе они были в одинаковых голубых платьях без вышивки и украшений. Странная мода на скромность. Но от этой женщине шли простые линии. Ее красота не нуждалась в роскошном обрамлении.

Юная княжна, являющая собой точную копию матери, сонно терла глазки.

От отца ей достались лишь соломенные волосы.

— Ее светлость унаследовала красоту своей матери. — Сказал он неожиданно охрипшим голосом.

Яра вскинула на него испуганно-виноватый взгляд и еще сильней прижала к себе девочку. Но искорку нежности, промелькнувшую во взгляде, скрыть не сумела. И от этого стало неожиданно горько. Она смогла бы полюбить его. И встать рядом.

Яра — не Айше. Его, похожая на тень, жена взгляд от пола поднять не смеет, а еще день и ночь шепчет молитвы. Никому от этого не становится легче. Даже ей самой это скорее в тягость. Но вбитые с рождения постулаты не желают покидать ее прелестную головку. Она боится, что, если будет недостаточно праведной, с ней случится что-то еще более ужасное, чем супруг-шахди или война, поставившая Джаннат на грань уничтожения.

А ведь ему фактически продали шестнадцатилетнюю девушку-носителя крови Ас-Шааров. И он малодушно принял этот подарок судьбы. Заключил брак. Но с подтверждением его медлил. И не только потому, что не желал тащить в постель ребенка. Надеялся получить женщину, которую легкомысленно уже считал своим трофеем.

— Хаят не так похожа на меня, как кажется на первый взгляд. Она сильней и храбрей. В ней гораздо больше от отца. А вас, шахди Гаяр, я могу поздравить с рождением сына?

— Да.

— Как его назвали?

— Мурат.

— Означает 'цель' или 'замысел'?

— Правильный путь. Надеюсь, он сможет его найти.

— А мы? Когда мы найдем этот путь? Ведь война им быть не может. Столько смертей, боли и страданий. Если ты можешь сделать хоть что-то, чтобы остановить это безумие...

— Ты совсем не изменилась. Все такая же светлая идеалистка. Я удивлен, признаться. Ведь столько лет прошло.

— Четыре года.

— Они для меня стали вечностью. А ты все такая же. Белое и черное. Наверное, это хорошо. Когда взывают к миру те, кто верит в то, что это возможно. Искренность подкупает. Кьяра, политика — сложная штука из тысячи оттенков серого. Но я рад, что твой муж оградил тебя от этой грязи.

— Я — не светоч, — с какой-то непонятной горечью произносит она. — Не идеалистка. И не так наивна, как может показаться. История человечества насчитывает слишком много лет. Все, что могло случиться, уже случилось. А потому она всегда повторяется. Любая война однажды закончится. Или потому, что воевать окажется некому. Или потому, что стороны сели за стол переговоров. Мы готовы говорить о мире.

— С позиции победителя?

— С проигравшими Джаннат не станет говорить. Нас просто уничтожат во славу божию. Мы защищаем свои жизни, и жизни тех, кто нам дорог, а вы ведете священную войну против Изменённых. Так кто из нас должен сложить оружие? Талие не поддерживает идеи геноцида и расового превосходства.

— Святая наивность. — Щахди Гаяр смотрел на ту, что никогда уже не будет его с жалостью. — Ты живешь с талийцами так долго. Считаешь себя одной из них. А так ничего и не поняла. Да, эти идеи не декларируются конституцией страны, которую ты считаешь своей. Их не выкрикивают на улицах. Но они витают в воздухе. Они закрались в умы твоих подданных ещё задолго до этой войны. В этом конфликте нет хороших и плохих. Нет агрессора и жертвы. Есть ожесточенная борьба за ресурсы и, соответственно, будущее противоборствующих идеологий. Кьяра, почему я объясняю тебе прописные истины?

— По праву старшего. Кто-то же должен.

Часть 20

Связь была разорвана, когда два корабля, встретившиеся для обмена военнопленными, ушли в гиперпрыжок.

Вообще, для этой миссии готовили Алесса. Но с ним случилось... что-то непонятное за несколько часов до отправления. Странное покушение, совершенно не угрожающее жизни, но отправившее его в медкапсулу на двое суток. И привести княжича в сознание не было никакой возможности. А бессознательное тело в качестве переговорщика выглядело форменным издевательством.

Тиверия направила нам официальный отказ предоставить наблюдателя, мотивируя это тем, что раз в Талие сейчас живет принцесса крови, пусть она и летит. Никого более родовитого прислать они все равно не смогут.

Отозвать Раду из системы Верды за такой короткий срок не представлялось возможным. А на кону были жизни наших детей.

Я дура, наверное. Наивная идиотка. И это не лечится.

Мне сложно видеть в Гаяре врага, сомневаться в каждом его слове или ждать предательства. И за это иррациональное доверие даже немного стыдно. Потому что я ставила на кон не только свою жизнь. Здесь и сейчас были почти все, кто был мне дорог.

Хаят — моя маленькая златокудрая звездочка.

Лель и Лада — первые настоящие друзья.

Мара Нарски — мама Ладислава. Этой женщине я обязана всей человечностью, которая есть в Энираду. Она не была обязана что-то делать для воспитанника мужа. Хватило бы вежливого обращения. Но Марита впустила в свое сердце мальчика, скрывающего страх и одиночество за маской высокомерия. Вместо одного ребенка у нее стало два. И до сих пор она относилась к моему мужу с материнской нежностью. Ее ровный, несколько даже флегматичный характер и неиссякаемая житейская мудрость стали нашим спасением.

Мы буквально тряслись над младенцем, с которым, по большому счету никто из нас не умел обращаться. А еще мы подозревали всех и вся. Лель, правда, иногда звонил своей маме, когда была его очередь сидеть с Хаят, а она капризничала, доводя беднягу до состояния тихой паники. Но делать это он старался так, чтобы не нарваться на отца. Там все еще было море обид и недопонимания.

Раду понаблюдал за нами пару дней. Честно попытался нас успокоить, а потом уговорить взять няню. Наткнулся на стену глухого непонимания. Обозвал параноиками и позвал Мару приводить нас в чувства.

— Ты же понимаешь, что все это не правда? — спросил Лель, забирая Хаят с моих рук.

— Какой резон ему мне врать? — Ответом мне было возмущенное сопение. — Возможно, его картина мира несколько искажена. Возможно, это именно мы не видим дальше собственного носа.

— Он — враг.

— Поэтому должен лгать даже в светской беседе?

— Ты ему поверила! — прозвучало достаточно странное обвинение.

— Я буду рада, если шахди Гаяр окажется не прав. Но такими предостережениями не разбрасываются. Хочу знать о том, какие настроения гуляют среди молодых аристократов. Впрочем, не удивлюсь, если княжна, в которой течет кровь правящей династии Джанната не вызывает у высокородных талийцев восторга. Но я сейчас говорю не только о себе. Нельзя исключать того, что, расправившись с врагом за пределами страны, горячие головы найдут его даже не в моем лице, а в моих детях.

— Это бред.

— Четыре года назад Лель Эстэрази дал слово сохранить мою жизнь. Сегодня я его возвращаю. Твоя защита нужна сейчас не мне, а Хаят и вот этому ребенку, — прижимаю ладонь упрямца к своему уже слегка округлившемуся животу.

— Дура! — шипит он в сердцах.

Может, и дура. Но проще так, чем часами его переубеждать, слушая тысячу и одно возражение. У меня есть дела поважнее, чем пытаться переупрямить отдельно взятого гвардейца, пусть он мне ближе, чем брат.

— Сомневаюсь, что стоит ждать прямой удар по тебе или Хаят, — сказала Мара. — А вот те, кто желает видеть будущим князем управляемого и безынициативного Алесса, а не стремительно набирающего популярность Раду, будут рады вас использовать.

— Как?

— Я плохо разбираюсь в интригах. Постараются скомпрометировать, наверное. Но ничего у них не получится. СБ не просто так ест свой хлеб.

Мне так хотелось заразиться ее уверенностью. Но воспоминания трехлетней давности вряд ли когда-нибудь выветрятся из моей головы. Ее хваленая СБ пропустила целый заговор во главе с княгиней. И той, кто планировал убить Хаят, фактически ничего не было. Ее просто отослали от двора под благовидным предлогом. О наказании и речи не шло, на мой взгля. Я была категорически несогласна с этим. Но мое мнение мало интересовало князя. Свекор в свойственной ему высокомерной манере приказал мне забыть о произошедшем. И лишь прочитав что-то в моем взгляде, наполненном ненавистью, сухо пообещал, что подобное не повторится. Только доверие мое он утратил. И тень подозрений пала на того, кто мог бы стать членом моей семьи. Я теперь не просто ожидала от него предательства, я его ждала. Рано или поздно...

Энираду это огорчало. Отец, все-таки. Особенно, когда наша малышка попросила его, чтобы дедушка больше не приходил. Потому что она его не любит. Почему? Потому что. Не любит и все.

Мара потом долго объясняла своему взрослому 'мальчику', что в два с половиной года ребенок, вообще, никого не любит, а как маленькое зеркальце отражает любовь окружающих. С князем все непросто. Сам по себе он человек сдержанный — холодный. Выражать эмоции ему сложно. И с единственной внучкой он всегда был на них скуп. Какой-то особенной любви к дедушке не проявляет ни папа, ни Лель, ни Лада. Мама, так вообще, леденеет в его присутствии каждое мгновение ожидая чего-то нехорошего. Из чего ребенок делает вполне закономерный вывод — раз дедушку не любят ее самые близкие люди, а мамочка явно опасается, значит какой-то он нехороший. Раз так, зачем он ей нужен? Марита посоветовала не страдать попусту, а лучше подарить Хаят табби и сказать, что это от князя.

Табби, кстати, это такие 'миленькие' абриктозавры персикового цвета размером с овчарку. Всеядные. Добродушные. Очень сообразительные. Они легко поддаются дрессировке и обожают детей. Джаннатцами тоже считаются 'ересью'. Потому что являются продуктом генной инженерии.

Отступление

Эстерази не находил себе места с момента возвращения на Талие. Хотя, если быть с собой совсем уж честным, то с того самого злосчастного разговора шахди с Ярой.

Нет, он, понимал, что есть среди его соотечественников люди ненавидящие Джаннат. Нет в этом ничего удивительного, когда война забирает родных и близких.

И любить княжну должны были не все. Ряд недоброжелателей среди аристократов у нее имелся. С высокородными девицами в своем окружении она не церемонилась. В целом, к этому относились с пониманием.

Не мирное время, всё-таки. А фрейлины к ней не для красоты приставлены. У них официальные обязанности имеются. Не можешь или не хочешь работать на благо родного княжества, так силком никто не держит.

Простой народ ее любил. Ведь она им близка и понятна. Искренняя, болезненно-честная, слишком правильная. И в этом же была ее проблема. Она не желала жить по неписанным правилам, обязательным для аристократии. Но ее бунт делал жизнь простых людей немножечко легче. Среди высокородных, преимущественно из старшего поколения, было достаточно много тех, кто проявлял лояльность. Пусть княжна — сумасбродка, но ее работа приносит реальную пользу. Эффективность в Талие ценить умели.

А вот высокородная молодежь считала признаком дурного тона выражать ей солидарность. Княжну принято немного презирать. Насмехаться. Делано сочувствовать Энираду.

Некрасива.

Несдержана.

Необразована.

Не уважает традиции.

Не умеет подать себя.

Не понимает, что всегда будет чужой.

Яре было откровенно плевать на то, что там о ней думаю какие-то люди. Она делала то, что считала нужным при безоговорочной поддержке князя. Правитель Талие всячески выказывал свое благорасположение к проектам невестки. Как делал это по отношению к любой работе, направленной на благо его страны, которая обходится ему совершенно бесплатно. Впрочем, если бы он оказался против, вряд ли это остановило бы неугомонную княжну. Единственный, к кому молодая женщина прислушивалась, был ее муж. Но он придерживался весьма специфической концепции гармоничного брака: чем бы эта ненормальная ни тешилась — лишь бы не вешалась. Раду готов был поддержать ее во всем, что не преступало законы общества и морали. Потому что влюбился, как мальчишка.

А он — Лель Эстерази не видел ничего до тех самых пор, пока его буквально не ткнули в это носом, как нашкодившего табби.

Оправдывать себя тем, что ему не было дела до светской тусовки, потому что они все работали на благо Талие днями и ночами все эти годы, пролетевшие словно миг, было стыдно. Подвигу есть место не только на передовой — в рубках крейсеров и линкоров. В тылу не меньше героев, но эти звезды не видно ни днем, ни ночью. Такова их роль — быть незаметными хранителями мира в горнилах любой войны. Он знал, что так будет и даже гордился, когда находил для подобных мыслей время и силы.

Да и личная жизнь, сейчас приносила одни лишь разочарования. Данна под крылышком княжны по-настоящему расцвела. От той пугливой птички не осталось и следа. Теперь она смотрела людям в глаза, не боялась высказывать свое мнение и защищать личностные границы. Но в данный момент девушка впала в другую крайность — в любом покровительственном жесте ей виделось попрание бережно лелеемой независимости, на которую Эстерази, вообще-то ни покушался. Ведь заботиться — это не то же самое, что подчинять. Что такого в том, чтобы предложить любимой свой китель, когда они вышли на балкон подышать свежим воздухом? Ведь дул холодный ветер, а она стояла в тонком платье. Или придержать дверь?

Данна такая кроткая и нежная прежде, сейчас буквально все делала наперекор ему. Когда он просил остаться во дворце, она выдумывала повод посетить госпиталь или один из приютов. Когда, как сейчас просил поехать с ним, находила тысячу и одну причину остаться.

— Ты не уважаешь мои решения! — раз за разом бросала она злые слова тому, чьи чувства принимала более, чем благосклонно и не спешила рвать столь довлеющие над ней отношения.

Лель не понимал, что и кому она пыталась доказать и надеялся, что со временем его девушка успокоится.

— Ну, хочешь, я поеду с тобой? — спросила Лада, бросив на Данну насмешливо-презрительный взгляд. Вот не нравилась ей подруга напарника и она не желала это скрывать.

— А Яра?

— Она будет сопровождать князя на открытии новой лаборатории института чего-то там связанного с инновационными разработками. Там такое название, что с первого раза без запинки не произнесешь. Сначала туда только князь ехать должен был. Но потом было решено продемонстрировать княжну миру, пока она достаточно фотогенична. Куда, кстати, едем?

— Табби выбирать. Моя мама держит питомник. На малышей Рори очередь неимоверная. Но я, можно сказать, воспользовался личным знакомством.

— Понятно, — фыркнула девушка. — Хотел под предлогом выбора питомца для Хаят познакомить свою истеричку с мамой?

— Почему ты все переворачиваешь с ног на голову? Я действительно хочу, чтобы Хаят выбрала себе табби. И знакомство Данны с моей мамой в неформальной обстановке — логичный первый шаг. Это поможет им избежать неловкости.

— То есть с тем, что твоя любимая — истеричка ты спорить не собираешься?

И Лада рассмеялась. Легко и как-то необидно.

Дом, в котором Лель провел детство, встретил его светом и радостью. На окнах цвели азалии. А пара подростков-табби устроила игру в догонялки прямо в холле, что привело маленькую княжну в неописуемый восторг.

Мама... была такой же нежной красавицей, как и всегда. Она так радовалась встрече, словно не было той ссоры отца и сына четыре года назад после которой ее ребенок почти не появлялся в их особняке. Назвала Ладу милой девочкой и накормила Хаят пирожным, рассказывая, как нужно заботиться о маленьких табби.

Рори оказалась прелестной табби редкого ума и обаяния — любимицей всей семьи, с которой в детстве играл сам Лель. Малыши у нее случались крайне редко, но все были, как мама — воспитанные, добрые, спокойные и не доставляющие беспокойства владельцам своими шалостями.

Увидев неучтенного ребенка, Рори схватила Хаят за кончик юбочки и под всеобщий смех препроводила в манеж для малышей, где было очень уютно среди бесчисленных подушечек и мягких игрушек. Княжну тотчас же облепила стайка ящерок, требующих внимания и ласки.

Идиллическую картину, когда взрослые пили мятный чай и болтали о каких-то пустяках, а абсолютно счастливый ребенок играл с табби в мячик разрушило возвращение Ратмира Эстерази. Совершенно неожиданное, к слову. Лель старался с родителем лишний раз не пересекаться.

И с ним пришла война, о которой присутствующие забыли на целую четверть часа.

Он схватил за плечи, подскочившую к нему жену и заикаясь, проглатывая части слов заговорил:

— Ветана, прорыв обороны. Княжеский дворец в руинах. А все, кто были там... они все мертвы. Вся княжеская семья, кроме Энираду. И Лель... Лель тоже был там.

Часть 21

Я, наверное, сошла бы с ума, если бы не надежда. Именно это иррациональное чувство спасло меня от безумия, в которое скатывались все, кто меня окружал. Даже князь, хотя он и казался мне несокрушимым, как скала.

Пальцы сами набирали код вызова.

Лель. Тридцать секунд ожидания линии. Сброс.

Лада. Тридцать секунд ожидания линии. Сброс.

Лель...

Лада...

Лель...

Меня держала на ногах абсолютная уверенность, что кто-то из них, или они оба живы, а с ними и моя дочь.

К тому, что осталось от дворца меня не пустили, а угонять военный авиабот — дело бесполезное. Он, в отличии от гражданских — штука сложная и пилота без соответствующего допуска даже с места не сдвинется.

С нами связывался Энираду. Даже что-то говорил. Про то, что я должна держаться. Ради него и ребенка, который скоро родится. Я кивала, не отрывая взгляда от панели коммуникатора. Этот разговор не имел смысла, в отличие от того, в котором друзья обязательно скажут, что моя девочка жива.

— Яра, посмотри на меня, — голос Раду был холодным и жестким. Я подчинилась. Потому что он почти никогда не говорил со мной так.

Наверное, в другое время меня бы испугали его бледность и злые слезы в глазах.

— Они живы. Просто не отвечают. Но ответят. Рано или поздно. Ответят.

— Яра, я не могу прилететь к тебе. Или забрать тебя. Это слишком опасно. Наш ребенок сейчас важнее всего. Потому что он — будущее Талие. И рисковать им нельзя. А эти сволочи заплатят. Они заплатят за все. За каждую жизнь. За каждый камень нашего дома.

Не знаю, говорил ли он тогда о мести или возмездии? Понимал ли, что это не весь Джаннат бомбил дворец? Не знаю. У меня не было сил задуматься об этом. Зато было важное дело — дозвониться до друзей, игнорируя тот факт, что на моем комме нет сети.

Входящий вызов обжег радостью и страхом.

— Хаят в порядке, — разорвал тишину крик Леля.

— Я знаю. Она же с тобой.

— Триста шестьдесят семь пропущенных. И это только у меня. Ты только успокойся. Ладно? Мы тебя ждем в особняке Эстерази.

Никогда поездка по столице не казалась мне столь мучительно долгой. Словно время замедлилось, и каждая минута стала вечностью.

В голову лезли жуткие мысли о том, что я сошла с ума. Что моя девочка не в безопасности рядом с Лелем и Ладой, а там среди дымящихся развалин дворца.

Весь ужас произошедшего липкой патокой окутал меня, не давая дышать.

По ступеням огромного особняка я бежала, спотыкаясь и падая. Но выделенное князем сопровождение все равно не успевало угнаться за мной.

Хаят сидела на низенькой диванчике в обнимку с маленьким табби. Ящерка дремала на коленях своей юной хозяйки смешно посапывая.

Ноги подкосились, и я начала оседать на пол.

— Мамочка? — испугано пискнула малышка, но Лель оправдывал звание верного рыцаря и подхватил на руки до моего падения.

— Мама очень устала, — сказал он спокойно. — Ей надо отдохнуть. А ты пойдешь с Ладой гулять в сад. Прямо сейчас.

Меня начала бить крупная дрожь. Видя это, подруга поспешно увела Хаят. И правильно. Незачем ребенку на это смотреть.

Слезы лились градом, притупляя страх и боль сегодняшнего дня. А Лель, продолжая держать меня на руках шептал что-то утешительное.

В себя я пришла, наверное, через четверть часа после третьего стакана воды, который скорее разливали, чем позволяли мне напиться. Руки тряслись у нас обоих.

Я попросила список погибших. Друг лишь покачал головой.

— Не нужно тебе это сейчас. Еще один выкидыш...

Слова повисли в воздухе. Да, технически это была моя третья беременность. Но во второй раз я даже осознать ничего не успела. Шестнадцать дней всего. Это не стало для меня шоком или трагедией. Такое, просто, случается. Проза жизни.

Раду очень переживал. Потому что чувствовал некоторую вину. Хотя за что? Он был ранен. Да, это выбило у меня почву из-под ног. Стресс, работа на грани человеческих сил... произошедшее было закономерно. Но мой муж отчего-то не желал с этим смириться.

Эта беременность проходила тяжелее, чем первая, но угрозы для ребёнка медики не видели. Хотя, в чем-то Лель прав. Усугублять не стоило. Однако, не спросить о тех, кто был со мной последние годы практически неотлучно — все равно, что предательство.

— Кто-то из наших жив?

Ответ я прочитала в болезненной гримасе, исказившей красивое лицо друга.

— Я просил Данну поехать со мной. Но она не захотела. А Ладка вот сама попросилась. Сказала, что тебе сегодня не нужна.

— Как ты?

— Не всем везет в любви. У меня есть мой долг и служение, — безжизненный голос Эстерази пугает.

— Лель...

— Вам нужно где-то переждать ближайшие несколько дней. Здесь безопасно.

— Сынок, — вклинился робкий женский голос. — Мы не были готовы к приему гостей. У нас нет покоев, которые бы соответствовали статусу...

— Здесь безопасно. Потому что наша семья предана княжескому роду. Здесь спокойно. Хаят будет гулять в саду и играть с табби. Тебе придется присмотреть за ней. Потому что мы будем работать. А кому еще ее можно доверить — я не знаю. Потому что все, кому мы доверяли раньше — мертвы. Нам нужны лишь постели. Просто место для сна. Можно даже одно на троих. Спать мы все равно будем по очереди. Но лучше три. Может, удастся выкроить несколько часов...

— Ты имеешь право принимать такие решения? — с некоторой настороженностью спросил Ратмир Эстерази.

— А кто будет решать бытовые вопросы нашего дальнейшего существования? Княжна? Поверь, ей сейчас не до этого. А потом... уже через пару часов на нее свалится столько, что место обитания будет ее беспокоить менее всего. А еще у нас на руках ребенок четырех лет, которому предстоит узнать, что она никогда больше не увидит тех, с кем росла. И вряд ли у кого-то из нас сейчас хватит сил объяснять, что смерть — это навсегда. — Лель на секунду замолчал, а потом продолжил уже совершенно другим — ледяным голосом. — Ах, прости. Я должен был спросить у тебя разрешения. Видимо, ошибся полагая, что моя семья не откажет в гостеприимстве жене и дочери наследника престола.

— Почему лейтенант имеет полномочия определять, где и с кем будут находиться обе княжны? — с осторожностью спросил Эстерази-старший сына.

— Игрушечный гвардеец — мальчик на побегушках у княжны жил исключительно в твоем воображении. Нет, сопли подтирать в мои обязанности тоже входит, как ты мог заметить. Но не только.

— Вас мало интересовала жизнь сына, выбравшего свой путь вопреки вашей воле. — Я улыбнулась. Холодно. Высокомерно. Специально тренировалась перед зеркалом, старательно копируя оскал Энираду. Только у него еще и в глазах словно молнии сверкают. Зрачок пульсирует, то сжимаясь в тоненькую лилию, то закрывая всю радужку. До того жутко выглядит, что даже атеистов, коих в Талие абсолютное большинство молиться тянет. Но судя по тому, как отшатнулся Ратмир, у меня тоже получилось неплохо. — Это прискорбно.

— Прошу просить, Ваша светлость.

— Мне не интересны ваши извинения. И не мне они должны быть адресованы. Воспитание наследников княжеской крови — это ли не великая честь для всего рода наставника? Лель Эстерази — второй отец Хаят. Он пользуется моим абсолютным доверием.

— Но как можно? Он же мальчишка... — А главу данного семейства судя по выпученным глазам и мертвенной бледности того и гляди Кондратий хватит. Впрочем, не жалко.

— Свои суждения вы можете представить в установленной форме княжеской канцелярии.

— Яра, — Лель осторожно окликнул меня, отвлекая от своего отца, ставшего мишенью моего раздражения. Зря. Потому что внутри у меня все кипит. И просто попасть под горячую руку легче легкого.

— Я в чем-то не права? Ты закроешь собой моих детей, если потребуется. Ты будешь рядом, если я не смогу. Станешь любить, защищать и заботиться. Не считая это подвигом или жертвой.

— Он не понимает.

— А ты пытался объяснить? Или гордость взыграла? Твой отец не желал слушать, но и ты не горел желанием открыть ему глаза. Не надо сейчас изображать мальчика-цветочка. Вы оба заигрались. Ситуация изменилась, Лель. Если раньше вы могли тратить силы на свою маленькую внутрисемейную войну, сейчас, когда мы потеряли почти всех... это даже не глупость — предательство своей страны.

— Думаешь, он уважает нас...тебя? Ему плевать сколько хорошего ты сделала для Талие.

— Так мы квиты. Я, тоже, чхать хотела на его мнение, что не освобождает нас от дальнейшей совместной и плодотворной работы. То, что я делаю, я делаю не для того, чтобы получить похвалу или вырасти в чьих-то глазах, а потому, что это правильно. И ты делаешь это по той же причине.

Лель поднял на меня пустой потерянный взгляд. Наверное, не стоило с ним так резко. Но нет у меня сил на долгие увещевания. Да бессмысленно это. Слишком долго эти двое оттаптывали друг другу любимые мозоли. Если не пресечь этот конфликт, он начнет разрастаться. Просто потому, что эти двое оказались под одной крышей и вынуждены взаимодействовать. А груз взаимных обид и недопонимания никуда не делся.

— Я устал? — В его голосе боль и растерянность.

— Да. — Отвечаю так мягко, как могу. — Но это пройдет. Надо только немного потерпеть. Мы отдохнем, когда кончится война.

— Я уже не верю, что этот день когда-нибудь наступит.

Я тоже. Потому что война не может закончиться — лишь трансформироваться в другие — менее разрушительные формы. Да и сражение с системой за социальную справедливость может завершиться только отказом от борьбы. А мы пока не готовы отступать. Так что незачем поддерживать в друзьях-соратниках пессимистические настроения.

— Верить нужно. Даже, когда кажется, что на это не осталось сил.

Часть 22

Последующие недели слились у меня в какой-то безумный кошмар. Семьям погибших нужно было выразить соболезнования. Позаботиться о пострадавших и сиротах.

Оставлять Хаят было страшно. Но и таскать четырехлетку, у которой шило в известном месте по траурным мероприятиям — идея так себе. Она слишком активная, непосредственная и любопытная. А еще впечатлительная, как все дети.

Мы уже испробовали тысячу и одну уловку, чтобы не отвечать на вопросы о том, когда мы вернемся домой и когда к нам приедут Мара, Данна, Эви, Айна, Ир?..

Маленькая стая табби пока успешно отвлекала мою дочь от всего на свете. Рори, решившая, что чужих детей не бывает, стала просто идеальной нянькой. Сообразительная ящерка ответственно следила за тем, чтобы человеческий ребенок находился в тепле, под присмотром и не грустил, в идеале — спал или играл. Было у мамы-табби еще одно неоспоримое преимущество перед людьми, которых я категорически не хотела подпускать к своему ребенку — она не умела говорить, а потому не могла сказать лишнего. А то знаю я индивидуумов, которые желая сделать доброе дело, такого наворотят, что ни один психолог потом не поможет. На личном опыте убедилась в существовании таких индивидуумов.

Мне о смерти бабушки сообщила дальняя родственница тетя Клава — жена брата свата внучатой племянницы троюродной сестры или какая-то другая вариация седьмой воды на киселе. Я уже и не помню точно, кем она мне приходилась. Эта чудесная женщина позвонила в нашу квартиру по стационарному телефону. Узнала, что дома я одна, потому что бабушка в поликлинику уехала, а мама еще вчера ушла. Послушала мой радостный стрекот о том, какие интересные мультики по телевизору показывают. А потом сказала, что бабушка умерла. Поплакала минуты две и попрощалась, сказав, что у нее дела — похороны надо готовить и всех родственников обзвонить.

Девять часов одиночества с мыслью о том, что твоего самого дорогого человека больше нет.

Девять часов жгучей надежды на то, что все это — какая-то чудовищная ошибка.

Я забралась в шкаф, как делала это будучи совсем маленькой. Почему? Захотелось. И вот что интересно, ответила бы тетя Клава перед законом или собственной совестью, если бы мне захотелось шагнуть из окна? Будь я старше все могло сложиться иначе. Мне так хотелось убежать, спрятаться от боли и страха. Где угодно. Повезло, что в тот момент мой мозг не выдал 'гениальное': с прекращением твоей жизни, прекращаются и твои страдания. Или не повезло? Потому, что счастливой мою жизнь назвать сложно. Я не знаю, стоит ли она того ужаса, который мне приходится преодолевать год за годом.

Что интересно, с Ратмиром Эстерази у моей девочки случилась Любовь. Именно так. С большой буквы. Отец Леля пребывал в некотором шоке и замешательстве от того, что при любом удобном случае его колени оккупировались маленькой княжной, требующей его безраздельного внимания к своей персоне. Что можно просто держать на руках наследницу престола, слушая ее радостный лепет об играх с табби. Нет, он, конечно, через некоторое время волевым усилием взял себя в руки и даже начал воспитательный процесс. Бессмысленный и беспощадный. Для него самого в первую очередь. Потому что ничего кроме прописных истин скандировать у него не получалось. Особенно, когда мелкая непосредственность смотрит на него влюбленными глазами и в ответ на его: 'Ты, когда вырастишь, будешь служить Талие, как твой папа'. А она ему: 'А как же мама? Кто ей с братиком помогать будет?' и 'Нельзя ли служить как-нибудь так, чтобы маму не бросать?' А дальше полчаса на тему: как она по папе скучает. В итоге сходились на том, что оба они за все хорошее против всего плохого.

За чередой бесконечных светских обязанностей и административной работы я не сразу заметила, что с ребятами что-то не так. Они всегда достаточно близко общались и поддерживали друг друга. Конечно, бывало, что ссорились. Но после небольшого спарринга, в котором более эмоциональная и порывистая Лада пыталась избить своего друга-напарника, а он ловко уворачивался, отпуская едкие комментарии, обычно мирились.

А тут неделю они вообще не разговаривали, а потом подрались. Всерьез. По крайней мере, мне так показалось. Правда, в тренировочном зале. И после моего окрика быстро отскочили друг от друга. Однако, напугали они меня знатно. От Леля я сейчас адеквата не ожидала. Но Ладка должна же понимать, что с ним и почему.

Мне его выбор не очень нравился. Данна была избалованной, капризной и эгоистичной, хотя и не злой. Вместо того, чтобы поддерживать своего мужчину, она трепала ему нервы. Но это был его выбор, и я не лезла с советами, которых у меня никто не спрашивал. А вот Лада ревновала. Старалась, конечно, скрывать это, однако раздражение то и дело проскальзывало.

— Да переспите вы уже и успокойтесь! — в сердцах бросила я.

Ответ подруги потряс:

— Как бы уже. Но стало только хуже.

— Почему?

— Понятия не имею. Мы, как ты могла заметить не разговариваем. — Лада фыркнула. — Видимо, не понравилось. Хотя, от меня инициатива исходила только первые тридцать секунд. А все, что было дальше — произошло по взаимному согласию... я так предполагала. Пока утром он не проснулся вот в таком состоянии.

— Лель? Тебе есть что дополнить к этой чудесной картине? — перевожу взгляд на своего названного брата в надежде понять, какая бездна с ним творится, но натыкаюсь на выражение лица, с которым принято садиться и играть в покер, а не обсуждать столь деликатные темы. Но все же пытаюсь достучаться. — Ей очень неприятно думать, что ты не разговариваешь с ней по выше озвученной причине.

И в ответ тишина. Стоит. Пол гипнотизирует. Бестолочь.

— Да, нет. Нормально. — Ладка изобразила легкомысленную улыбку. — Лучше раскаяться в содеянном, чем потом корить себя за нерешительность. Никогда не была ни умной, ни красивой. Но трусихой меня еще никто не называл. Я не жалею. Если жалеет он — мои ли это проблемы?

— Убила бы.

— Его или меня?

— Обоих. Вы сейчас поговорите о том, что... произошло. Спокойно. Без истерик и членовредительства. Можете считать это приказом. Из зала не выходить, пока не придёте к взаимопониманию. Ослушаетесь — в одной спальне запру. Может во второй раз все всем понравится и мир между вами будет восстановлен?

После такой тирады я чувствовала себя смущенной и раздраженной одновременно. Талийцы относились к сексу достаточно спокойно — как к норме взрослой жизни. Для них эта тема не была табуированной. Хотя и на всеобщее обозрение такое не выставлялось. Частная жизнь со всеми вытекающими. Тут очень уважают личные границы.

Никто и никого не будет осуждать даже за отношения на стороне. Спи с кем хочешь. Казалось бы, институт брака в таком обществе обречен. Зачем связывать себя узами, которые являются формальностью? Но нет. Женятся. Преимущественно по большой любви. А партнерам своим они просто не хотят изменять. Не видят в этом ни логики, ни смысла.

Любовь — это счастье и свобода, а не клетка из запретов и ограничений. Если любишь, другие не нужны. Если не любишь — отпусти. Зачем мучить человека и мучиться самому?

Об особенностях взаимоотношений талийцев мне рассказал Раду. В ответ на мой вопрос, есть ли у него кто-то там — во флоте. Представить, что молодой привлекательный мужчина коротает ночи в одиночестве мне было сложно. Виделись мы редко. Пара дней раз в несколько месяцев. И проводили это время не всегда в постели. Хаят скучала и требовала папиного внимания.

Так вот, сначала муж оскорбился и целых пять минут сверлил укоризненным взглядом в надежде пробудить совесть. Потом вспомнил с кем имеет дело. Просто, я и доверие как две параллельные прямые, если и пересекаемся, то где-то не в этой вселенной. В конце обозвал тревожно-мнительным типом, усаживая меня к себе на колени и поведал о том, на чем должны строиться нормальные отношения. Как в эту концепцию встраивался договорной брак? Как-то встраивается. И даже совсем не мешает, судя по всему.

Мне сложно верить в его любовь. Потому что я ее не понимаю. Вот хоть убейте. Из чего она складывается — для меня тайна, покрытая мраком. В ответ на все вопросы он смотрит на меня честными глазами и говорит нечто для меня странное: "Люблю. Тебя. Всю. Не за что-то конкретное. А просто потому, что ты — это ты".

Пришлось списать на какие-то культурные фишки. Он называл любовью дикий коктейль из нежности и страсти, снисходительности и доверия. Иногда мне кажется, что мы с Хаят для него находимся на одном уровне интеллектуального развития. Ну, то есть ко мне он подчас относится, как к ребенку — дурному, бестолковому, но такому родному. А в другой момент обнажает спину и оба мы понимаем, что, если я ударю, он никогда не оправится.

Не то, чтобы моя любовь являлась нормальной. Но со мной хотя бы все понятно. Мой муж сильный, честный, благородный, обаятельный, красивый в конце концов.

Вечером перед сном Хая рассказала мне большой-пребольшой секрет. Лель и Лада целовались! Далее шло десять минут восторгов на эту тему и сакраментальный вопрос: 'А теперь они поженятся и у них родятся детишки, с которыми можно будет играть?'

Вот что на это можно ответить? Только подтвердить, что это огромный секрет и ни с кем, даже с самими ребятами нельзя об этом говорить.

Не то, чтобы я была человеком суеверным, но народная мудрость не на пустом месте возникла. Счастье любит тишину.

Ведь они очень подходят друг другу. Умные, честные, искренние. Оба знают цену потери и предательства. К тому же Ладка по Эстерази вот уже пять лет сохнет. А он... бестолочь, которую тянет к тем, кто лишь использует его положение, чтобы подняться повыше. Что первое его увлечение, что Данна. О мёртвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды. Так вот правда заключалась в том, что четыре года назад она была девочкой-цветочком, которую все обижали. Но со временем превратилась в светскую львицу, для которой люди — лишь средство для достижения цели. Никого, кроме себя красивой она не любила. Я просто надеялась, что Лель ею переболеет и поймет, что с юной карьеристкой ему не по пути.

А тут вон как вышло...

Влюбленный из любой сволочи может сделать икону, если последняя умерла, не успев разочаровать. К тому же воспоминание любить проще, чем живого человека. Светлый образ не совершает ошибок, не надоедает и всегда окружен романтичным ореолом грусти по с несбывшемуся.

Я боялась не то, что дышать — громко думать в сторону отношений друзей. Меня буквально тянуло постучать по дереву всякий раз, когда Хая восклицала: 'Теперь все-все у них будет хорошо'. Сдерживала себя из последних сил. Потому что не представляла, как буду объяснять дочери данное культурно-историческое явление.

Не знаю, провели ли они эту ночь вместе или врозь, но утром дружно сделали вид, что ничего кроме дружбы между ними нет. Это было хоть и не лучшим развитием событий, но все же не катастрофой. А с какой-то стороны даже внушало оптимизм.

Война накладывала свою печать на каждый наш день, омрачая его новыми смертями и разлукой с близкими, но жизнь брала свое. И я даже начинала мечтать о том, как хорошо и спокойно будет, когда-нибудь в будущем.

Однако новость о капитуляции Джанната застала меня врасплох.

Я не верила своим ушам.

Даже за руку себя несколько раз ущипнула, чтобы удостовериться, что не сплю.

Мне хотелось смеяться и плакать.

Хотелось обнять бледного измотанного мужа, который даже улыбаться не мог потому, что падал от усталости.

За другое свое желание мне было стыдно. Я гнала эти мысли прочь, но они не отпускали мое сердце. Раду же, словно почувствовав что-то отправил мне сообщение:

'Теперь он — Шахдияр'.

Часть 23

Время — странная субстанция. Иногда оно превращает мгновение в вечность. А иной раз летит быстрей сверхзвуковой.

Возможно, дело в беременности, общей усталости или в том, что, потеряв почти всех приближенных каждому из нас пришлось работать минимум за троих. Но я просто не успевала за событиями, пытаясь сделать все возможное и еще немного.

Встреча дипломатических миссий. И я отчего-то должна была на них присутствовать. Глупость, если подумать. Проку от меня там, как от вазы с цветами. Стою молчу. Вежливо улыбаюсь. И так часами. А ведь могла бы это время потратить на что-нибудь полезное. Или отдохнуть, на худой конец.

Перестройка нашего общества от нужд войны, всем давалась непросто. Мы должны были восстановить функционирование сотни общественных институтов. Я была, даже не в гуще событий, а на самом острие. Солдатам требовалась реабилитация. Сиротам — опека. Детям, вступившим в пору юности — образование.

Где найти на это средства и необходимое количество специалистов?

Что делать с сегодняшними подростками, которые почти и не помнят мирного времени? Кто и как будет учить их жить в этой изменившейся реальности?

Все эти задачи нужно решить сейчас. Ничего не отложишь до лучших времен. Потому что речь идет о жизнях людей, их судьбах.

Война кончилась. А у нас не было ни минуты на отдых. Мы не жили — работали на износ, как будто бы никакого завтра для нас нет.

Наверное тем, кто верит в воздаяние и жизнь после смерти, легче.

А что остается мне?

Надежда.

Глупая. Иррациональная.

Надежда на то, что я хоть немного изменю этот мир к лучшему.

Но кто будет всем этим заниматься если не мы? Тяжелые нудные обязанности нам скинуть не на кого.

Да и должность у меня... обязывающая. Жена наследника престола — будущая княгиня.

Я так устала от обращения: 'Ваша светлость'. И того, что за ним следует.

Вы должны...

Вам необходимо...

Ждем ваших указаний...

Говорить, что мои приказы неисполнимы или наносят урон чести, я их отучила. В конце концов, что не зазорно делать мне, остальным и подавно. В Талие нет такого понятия, как 'Первая Леди'. Ее роль выполняет княгиня. А за неимением оной на политической арене, главной женщиной княжества стала я, как супруга наследника.

Этот статус до сих пор вызывает смешанные чувства. Ну какая из меня высшая аристократка? Забыть, что я — нищая сирота из захолустья 'Закрытого' мира. Даже спустя столько лет чувствую себя то ли самозванкой, то ли заложницей династических игр. С другой стороны, власть, которая есть у княжны позволяет мне оставаться самой собой, делать то, что именно я считаю правильным.

Осталось еще понять, почему я такая дура, что пашу, как ломовая лошадь на благо народа, который считает меня чем-то средним между навязанной чужачкой и бесплатным приложением к Энираду? А ведь могла бы жить ни в чем себе не отказывая. Но включилась советь. Весьма вредное для комфортной жизни качество. Особенно в нынешних реалиях.

И вот не знаю, то ли я какие-то неправильные книжки читала, то ли папа Миша меня до сих пор за руку держит.

Я не рассчитывала на всеобщую любовь, но и не ожидала такого... А ведь Лель и даже Ратмир Эстерази пытались предупредить. Но отвлекаться на всякие глупости сейчас, когда на счету каждый человек и каждая минута, мне казалось преступлением.

Наивная идиотка.

Пока мы работали на пределе человеческих возможностей, по-местному телевиденью уже вовсю крутили сериалы, где талийскую княжну представляли весьма своеобразно. Нет, не явно, а как бы исподволь, вскользь. Наверное, поэтому данный факт остался без внимания. Ведь те, чьей работой это было оказались заняты более важными делами, чем образ жены наследника во второсортных медиа.

Мне по большому счету было плевать на то, что там обо мне думают. Да и не должны меня все любить. 'Делай, что должно и будь, что будет' — хороший девиз. Я старалась, так жить. Но прозрение оказалось неприятным.

То, что я некрасива — не новость. Впрочем, в княжестве достаточно эмигрантов во втором-третьем поколении. И они тоже далеки от местных канонов привлекательности. Да и талийки бывают разными. Не все похожи на фарфоровые статуэтки. Лада — яркий тому пример. Быть не такой, как большинство — не стыдно. Мне, по крайней мере.

Энираду следует сочувствовать. Ибо супружеский долг он исполняет, простите за тавтологию, из чувства долга перед родиной. Закрывает глаза и думает о Талие. Ну, это хотя бы понять можно. Мой муж с виду — та еще ледышка.

Я вульгарна. И не имею ни только что вкуса, но даже и зачатка мозгов.

Все к чему я прикладываю руку, выходит через одно место. А все, что сделано полезного для княжества, получилось совершенно случайно — практически вопреки моему изначальному желанию. Звучало бредово, если вдуматься.

Но вот беда. Сериалы снимают не для того, чтобы зрители думали. А тем, кто к такому склонен, время на помесь агитки с космооперой не тратят.

В надежде, что Талие станет моим домом, я делала для княжества достаточно. И признаться, не ждала предательства.

Пусть бы не любили. Это понятно. Любовь невозможно заслужить. Ее дарят. Тем, кому хотят подарить. Кто же виноват в том, что у меня не получается тронуть сердца чужих, совершенно незнакомых мне людей?

Пусть бы не приняли до конца. Я ведь действительно не такая, как они. Что поделаешь?

Но задержание именем Верховного совета...

Сопровождение. Вооружённое. Как будто я — опасная преступница и могу напасть на шестерых здоровенных мужиков, а потом сбежать. На седьмом месяце беременности.

Предписание немедленно явиться для дачи показаний. Желательно, сразу признательных.

Лель рванулся за мной. Пришлось рыкнуть на него. Неизвестно, чем все кончится. В конце концов, я — девочка большая. Справлюсь. А даже, если и нет, он мне точно ничем не поможет. А вот усугубить собственное положение — мой друг может. Пусть побудет с Хаят. Он ей нужнее.

Отступление.

Князь ждал. Затаился, как хищник и ждал, когда жертва подберется поближе.

Возможно, есть и другой путь. Спокойнее. Безопаснее. И дольше... а времени жаль. Не так его много. Поэтому придется чем-то поступиться.

Спокойствием сына, например. Энираду едва сдерживается. Того и гляди — кинется на тех, кто посмел покуситься на его. Страну. Женщину. Жизнь. Он своего никогда не отдаст. Это вызывает отцовскую гордость за наследника.

Конечно, хотелось бы обойтись без всего этого спектакля. Беременным лишние волнения ни к чему. Но такой повод прихлопнуть всех, кто ставит личную власть и обогащение превыше интересов своей страны, упускать нельзя. Нет, даже не так. Позволить им самим провалиться в ловушку, которую они старательно готовили. Да и здоровы они: и девчонка, и его будущий внук. А значит, все это, хоть и неприятно, но не должно им сильно повредить.

Впрочем, сам князь без особых сожалений пожертвовал бы невесткой. Слишком уж она резка, слишком своевольна. Да и бесполезна уже. Война окончена. А, соответственно, роль залога мира подошла к концу. На своего отца или брата у нее влияния нет. Император Тиверии, наоборот, спит и видит, как бы избавить мир от неуправляемой пешки, в которой проснулась кровь Ас-Шааров.

Да и с Джаннатом все не так просто. Сейчас раздражающий фактор в ее лице можно использовать. А потом? Это станет еще одним неразрешимым противоречием, между двумя странами.

Только Раду не позволит убрать супругу с политической арены. Впрочем, наследник имеет право на маленькие слабости. Любовь к матери своих детей приемлема. Пока эта женщина ему верна и не лезет в большую политику. В этом же плане княжна являлась образцовой супругой будущего правителя. Растит ребенка. Занимается благотворительностью. И бесконечно далека от интриг. Последнее — весьма спорное достоинство. Могла бы хоть немного вникнуть в политический расклад. Принять в свою свиту младшего Эстерази! Впрочем, вышло все неплохо. Молодой человек оказался полезен. Верность его, также, не вызывает сомнений. А с отцом он примирился. Спустя пять лет, но все же. И теперь Ратмир стал более лоялен трону. Это едва не вызвало неожиданные проблемы.

Эстерази не был в числе лидеров консервативной партии. Но авторитет он имел немалый. Как человек, который мало говорит, но всегда по делу и весьма редко ошибается в своих прогнозах. К нему прислушивались. Сейчас же он выражал явное расположение к Энираду и его жене.

Благо, настоящие предатели слышали лишь то, что слышать желали. А мудрые предостережения ими были гордо проигнорированы.

Эти люди так хотели дискредитировать единственно достойного наследника. Избавившись этим самым и от него самого, и его детей.

Их главная цель — возвести на место Энираду безвольного и управляемого Алеса, который, дня не пройдет, вернет в столицу свою обожаемую мать и будет радостно плясать под дудку тех, кому нужен лишь номинальный правитель. А самого князя заставить смириться с невозможностью что-либо изменить.

Но для этой цели они выбрали весьма опасное оружие, которое погребет их под обломками той конструкции из правды и лжи, к которой лучше бы не приближаться. Впрочем, это было их выбором.

Княжну привели в зал Верховного Совета гвардейцы из личной охраны князя. Что смотрелось скорее почетным караулом, нежели конвоем. Ребята получили подробную инструкцию о том, как надлежало вести себя с их подопечной. Вежливо. Предупредительно. Крайне деликатно. Впрочем, этого не требовалось. В армии ее любили. Особенно, простые солдаты. А тем, кто имел что-то против жены Энираду быстро объясняли, их неправоту. Порой, кулаками. Не так давно один молодой и не блистающий умом офицер назвал княжну джаннатской подстилкой. И через пять секунд оказался на полу. Просто, ему одновременно прилетел кулак в лицо и от рядового, а затем от собственного командира. Медики же почти сутки отказывались лечить сломанные нос и челюсть.

Яра была бледна, но держалась уверено. Даже несколько высокомерно. Она оказывала милость своим присутствием. Это многих покоробило. А Энираду не посчитал нужным скрыть злую усмешку после того, как его жена потребовала стул, отказавшись отвечать на вопросы стоя.

— Мне тяжело долго оставаться на ногах. Отвечать на ваши вопросы я могу и сидя. Или мене надлежит молча выслушать приговор? Так для начала потрудитесь предъявить обвинение, — трепала она нервы Герарду Новаку. — По всей форме. Далее дать отчет о проведенных следственных действиях. А после рассказать, когда это я давала показания? Не помню такого.

В общем, допрос начался с извинений, заверений в том, что происходящее — лишь беседа. И массивного кресла, напоминающего трон, которое принесли с оскорбительной задержкой, за которую председателю Верховного Совета снова пришлось извиняться. Он сделал это, скрепя сердце, надеясь вскоре поквитаться с наглой выскочкой о которой узнал кое-что, предположительно, компрометирующее. Глупость, если подумать. Но жажда безграничной власти так застила глаза когда-то умному и осторожному политику, что мыслительный процесс явно пострадал.

Княжне ввели энтал — 'сыворотку правды', если по-простому. Быстро. Безопасно. Безболезненно. И начался допрос, замаскированный под светскую беседу.

— Ну, что ж... начнем, — сытой акулой улыбался Герард Новак. — Для начала прошу вас ответить. Вы — урождённая Яра Доаннан — дочь императора Тиверии?

— Нет, — девушка расслаблено откинулась на спинку кресла. Улыбнулась. Светло и радостно. И легкомысленно добавила. — Наверное.

— Вынужден просить вашу светлость пояснить.

Председатель Верховного совета удостоился еще одной солнечной улыбки.

— При рождении мне дали другое имя. Ярослава. Император сказал, что дочь. Вряд ли он врал. Но я его отцом не считаю.

— Ваша мать Ванесса Доаннан, урожденная Эн-Син.

— Нет.

— А кто?

— Случайная любовница.

— Почему тогда Император назвал вас дочерью?

— Так союзный договор же... — Княжна смотрела на Новака, как на идиота и объясняла ему свою правду чуть ли не по слогам, как ребенку. Все же, энтал воздействовал на психику таким образом, что обнажал самые естественные реакции. — Талие требовало, чтобы он был скреплен браком наследников. Ланиссу отдать было нельзя. Принцесса несколько лет принимала наркотики и находилась в столь нестабильном эмоциональном состоянии, что ее к людям выпускать опасно, не то, что замуж выдавать. Кроме меня других дочерей у него нет. Наверное.

— Знал ли ваш супруг о подлоге?

— Да.

— Как интересно...

— Что? — Наивно захлопала глазками Яра. А князь удивленно хмыкнул. Сильна. Не настолько, чтобы перебороть действие препарата и молчать. Впрочем, для той, кого не учили энталу сопротивляться ведет она себя очень достойно. Вон как бойко отвечает. Из эмоций пропал лишь страх и агрессия. Воля не подавлена. Просто приглушена эйфорией.

— Ничего, Ваша светлость.

— А мне интересно. Это точно безопасно? Я так странно себя чувствую. Так хорошо. Если с моим сыном что-то случиться, вы ответите. По закону. В этой стране он, к счастью, соблюдается. Перед ним все равны. И нет тех, что ровнее.

— Вам надлежит отвечать ена вопросы. А в остальное время молчать.

— Вы так разговариваете со всеми или только с теми, кого считаете слабее себя? О вашей репутации наглеца и хама я не слышала, а это значит... слабак пытается самоутвердиться за счет унижения тех, кто не может ответить.

Молодая женщина снова солнечно улыбнулась, глядя в потолок. Новак закипал. Раздражение бурлило в его глазах и выплескивалось словах, которые он цедил сквозь зубы. Он начинал понимать, что все идет не совсем так, как ему виделось ранее. Легкая жертва превратилась в ядовитую тварь, играющую с ним.

А ведь этот спектакль не остановишь. Его онлайн транслируют все главные каналы. А в информации о вещании все могут увидеть вопросы, на которые должна ответить княжна. И не пропустишь ничего.

— Напоминаю вам о необходимости молчания во всех случаях, кроме ответа на прямой вопрос. В каких отношениях вы состоите с шахдияром Джанната Гаяром?

— В родственных. Моя прабабка и его прадед были сводными братом и сестрой.

— Тогда как вы прокомментируете это свое признание?

Голограмма отразила двух молодых людей в которых без труда угадывались более молодая Яра и шахди.

'Я тебя люблю' — немного неуверенно произносит девушка. Мужчина молчит. Впрочем, если здесь и сейчас покажут его ответ, вопросы отпадут сами собой, а это никому не нужно.

В сеть, кстати, уже минут двадцать, как полная версия этого разговора загружена. И ссылка на него внизу экрана красуется.

— Мне было страшно и совсем не хотелось умирать. А Гаяру я нужна была живой. Мне казалось, что для Энираду этот брак — помеха и он будет рад, если меня убьют. Вел он себя, как индюк напыщенный. Грубил постоянно. Я не думала, что найду у него защиты.

— И кто же мог угрожать вашей жизни?

— Император.

— Вы полагаете, что отец, который так берег вашу жизнь, мог навредить своему любимому ребенку?

— Мой биологический отец просто не посчитал необходимым предохраняться, когда спал с моей матерью. Улетая, он отдал приказ уничтожить последствия. Но 'зачистка' допустила ошибку. Это, спустя двадцать лет, решено было обратить в пользу Тиверии. Ему нужен был лишь союзный договор с Талие. Сажать же меня на княжеский трон — затея весьма необдуманная. Он понимал, что не имеет на меня никаких безопасных для него способов воздействия. Более того, я испытываю к семейству Доаннан заслуженную неприязнь. И кто знает, как скоро расскажу о маленькой слабости Ланиссы к 'Звездной пыли', о том, как Император выкинул на произвол судьбы свою старшую дочь?

— Оставим ваши отношения с отцом. Что вы чувствуете к Шахдияру Джанната Гаяру сейчас? Вы его любите?

— Уважение. Симпатию. Я бы могла его полюбить. Он хороший. И войны не хотел. Просто у него не получилось это остановить. Иногда один человек может свести с ума половину мира. Но мне никогда не доводилось слышать, чтобы кому-то одному удавалось остановить безумие государств. А ведь талийцы, тоже, виноваты. Кто позволил начаться этой кошмарной войне? Вы все, кто позволил двум народам ненавидеть друг друга.

Эту реплику княжны председатель Верховного Совета пришлось проглотить. Не оправдываться же перед девчонкой, одурманенной энталом? К тому же, что тут ответишь? Что не скажи, вывернут против тебя. А Новаку не хочется утопить наследника престола ценой собственной репутации.

— Вы добровольно дали согласие на брак с княжичем Энираду?

— Согласие дал Император Тиверии от моего имени. Бунт был бы пресечен жестко и безжалостно. Мне хотелось жить. И я не люблю боль. Поэтому отказ не прозвучал.

— А к своему супругу какие чувства вы испытываете сейчас?

— Я его люблю. Он, тоже хороший. Но по-другому. Храбрый. Болезненно-честный. Верный.

— Ваша светлость, знали ли вы, что ваш преданный супруг принимает живейшее участие в воспитании сына своей фаворитки Милены Норвак, который родился через несколько месяцев после вашей свадьбы?

— Знаю. — Спокойно ответила девушка и почему-то снова улыбнулась.

Отступление

Мирана Трейн стояла на малой площади в окружении толпы и смотрела на вынужденную, а от того еще более унизительную исповедь княжны. Кто-то весьма предусмотрительный развернул огромные голо-экраны, чтобы жители столицы не пропустили шоу. От садистской улыбки Новака, который чувствовал свою власть над беспомощной женщиной, хотелось поежиться. Все знают, как действует энтал. Мало приятного осознавать, что весь твой внутренний мир может вытряхнуть на всеобщее обозрение какая-нибудь высокопоставленная сволочь.

По людскому потоку то и дело пробегали раздраженные шепотки:

— Они там что... совсем совесть потеряли?

— Да какое право Верховный Совет имеет допрашивать княжну о столь личном, да еще и под воздействием энтала?

— После всего того, что она сделала для страны.

— Почему Энираду это позволил?

Но вопрос о ребенке, заданный Герардом Новаком заставил всех затихнуть, тревожно вслушиваясь в ответ Яры:

— Знаю. А кто еще о Райлине позаботится? Дура-мамаша? Единственным ее более или менее адекватным поступком в жизни, было найти мальчику нормального отчима. Или вы думаете, что это сделает отец? Алес ни о ком, кроме себя любимого не думает. Я этого ребенка видела года три назад. Не удержалась. Тогда думала, что он — сын Раду, а не племянник. Даже предложила малыша к нам забрать. Раду удивился. Думал, что я злиться буду. Или ревновать. Обидно, конечно, было, что он тайны развел.

— И вы поверили в сказку о том, что фаворитка княжича Энираду, с которой он поддерживал отношения два года, родила ребенка не от него, а его несовершеннолетнего брата? — Герард Новак презрительно ухмыльнулся, показывая свое истинное отношение к недалекой княжне.

— Вы думать умеете? Хотя, о чем это я? Зачем это высшему аристократу, занимающему такой пост? Раду в отличие от своего недоумка-братца всегда понимал и принимал ответственность, возложенную на него положением наследника престола. Он никогда не позволил бы фаворитке забеременеть. Потому что понимал, как для его страны важен брак с тиверийской принцессой. Это же гарантирует соблюдение союзного договора. Ребенок, рожденный другой женщиной через несколько месяцев после свадьбы должен был сильно усложнить жизнь, вообще, всем. Принцесса вряд ли простила бы такое пренебрежение и вряд ли захотела бы сама рожать. А ребенок, рожденный в законном браке просто необходим. Поэтому он и не мог жениться на Ланиссе. Милена была бы вынуждена уделять все свое время сыну, компенсируя отсутствие отца в жизни малыша. Нет, Раду не стал бы пренебрегать ребенком. Вам не понять, но его так воспитали — ставить на первое место не личные привязанности, а долг перед страной.

— Достаточно, — зло прошипел Новак.

И княжна замолкла. На мгновение — не более. Лишь для того, чтобы снова улыбнуться.

— Энтал должен гасить волю. Так вот, что я хочу сказать? Не работает. А это значит, что мне ввели что-то другое? Мысли путаются, — она совсем хихикнула и запрокинула лицо к потолку. — Это попытка убийства? В зале Верховного совета? Какая пошлость. Или устранить вы пытаетесь не меня, а моего ребенка? Конечно! Разве имеют право на жизнь князья с примесью крови Ас-Шааров? Хаят пытались убить и до рождения, и после. А меня так... за компанию. Чтобы не было других 'неправильных' детей. Вами ведь должны править чистокровные талийцы, и никто иной. Вы — отражение всех тех пороков, которые так порицаете, такие же расисты, как и джаннатцы. Но они хотя бы имели храбрость заявить о своих убеждениях открыто, а не прятаться за личиной добродетельной терпимости.

— Замолчи! — сорвался председатель Верховного совета.

— Нет, он реально тупой, — Всем и никому конкретно пожаловалась молодая женщина. — С первого раза не понятно? Не гасит та дрянь, что вы мне ввели, волю. Молчать будете вы. И слушать. Имеет же право ваша княжна на последнее слово? Надоело. Мне надоело, работать сутками напролет, а вместо заслуженной благодарности получать презрительные взгляды и едкие комментарии высших аристократов. Надоело делать вид, что не скучаю по Раду, и не злюсь на него за то, что он не может уделить мне в день и четверти часа. Надоело молчать о той, кто организовал покушение на мою дочь, но не понес настоящего наказания. Княгиня ведь не может отказаться преступницей. Как не может и Верховный совет преследовать собственные интересы вместо того, чтобы заботиться о благе страны. А ведь вам нужна власть ради самой власти. Для этого мы здесь. Хотите спровоцировать моего мужа, чтобы он отказался от прав на престол? Разумно. Он же вам всем покоя не даст — работать заставит. А воровать не позволит. Алес в этом плане гораздо удобнее. Общественной поддержки особо нет. Умом не блещет. С совестью, также, беда. Отсутствует она. Даже в зачатке. Амбиции же имеются. Я была бы гораздо счастливее, если бы могла, наконец, скинуть весь этот груз ответственности, который на меня повесили этит браком. Устроилась бы на какую-нибудь обычную работу. Занималась бы детьми. Сбежать бы из этой золотой клетки. Но я люблю его — моего звездного принца. А он не сможет бросить свою страну, понимая, кто в случае его ухода получит всю власть...

Вещание прервалось совершенно неожиданно и вызвало тревожный ропот людской волны. А рядом с Мираной раздался сильный, хорошо поставленный голос:

— Сколько еще мы будем терпеть это? Долой джаннатскую потаскушку! Пусть убирается, откуда пришла! Мы не примем такую княгиню.

— А если Энираду ее не отпустит? — прервал его пафосную речь немолодой офицер.

— Если какая-то девка смогла задурить ему голову, зачем Талие такой княжич? Не достоин он нашего доверия. Пусть катится вместе со своей подстилкой! Где он был, когда мы воевали? Отсиживался в штабе.

Из толпы послышались одобрительные выкрики, но они быстро смолкли, наткнувшись на стену укоризненного молчания.

— Энираду всегда был на острие атаки и обороны. Пять лет жил в командной рубке, — Мира не узнала свой голос. Столько было в нем ледяной уверенности и странного спокойствия. А ведь внутри все кипело от ярости. Война, окончание которой она совсем недавно ждала сильнее всего на свете, как оказалось, еще не окончена. Недавно она плакала от счастья и облегчения, услышав ноту о капитуляции Джанната. Сейчас же отчетливо понимала: война за их будущее... тихая, никем не объявленная все еще идет, но этого никто не замечает. — Прежде чем открывать рот на Командующего, скажи: где служил ты все эти пять лет? Что-то я на кителе наград не вижу. За сколько тебя купили? Впрочем, провокации — отличное хобби для труса.

— Я желаю великого будущего для своей страны! Джаннатское отродье, носящее княжеский титул... что может быть страшнее? — презрительно бросил мужчина. Обычный такой. Посмотришь и взгляду не за что зацепиться. Один из тысячи. И от того становится еще страшней. Вдруг все они так думают?

И Мирана срывается с места. Хватает его за грудки и притягивает к своему лицу:

— Подлость. Неблагодарность. Предательство. На это ты, сволочь, людей подбиваешь. А про княжну, только еще слово скажи, и я с превеликим удовольствием тебе что-нибудь сломаю. Нечаянно. В состоянии аффекта. Она — жена офицера, которого я уважаю. Она все то время, что жила здесь, вела себя, как и должна вести себя будущая княгиня. Ее именем и волей организовывались приюты и госпитали. Дети моих друзей, знакомых, соседей не оказались на улице, не голодали, а жили и учились. Да, в скромных условиях, но у них было самое главное — ощущение безопасности.

— Будущая княгиня крутила задницей перед шахди. Прямо под носом офицера, которого ты, девчонка, так уважаешь.

Мира ударила раньше, чем заводила успел среагировать. Инструкторы рукопашного боя были бы довольны. Десять секунд. На ней ни царапины, а ее противник лежит со сломанными носом, ключицей, лучезапястным суставом и голенью.

Полиция прибыла быстро. И двух минут не прошло. Мирана поморщилась. Вероятнее всего арестуют. Штраф заплатить придется, а денег у нее не сказать, чтобы очень много. Впрочем, обойдется она без новой одежды. Совесть и честь... они дороже денег.

— Не может быть, чтобы хрупкая девушка нанесла вам такие травмы. Она же на две головы вас ниже и весит в два раза меньше. Возможно, вы упали, ударились головой и вам это показалось? — издевательски-сочувственно произнес один из двух патрульных, обращаясь к пострадавшему. — Ах, как жаль, что никто не видел кто вас ударил и ваши слова некому подтвердить. И камеры, как на зло, этого не зафиксировали. Сбой. И так по всей столице. Если бы на улицах начались волнения, подстрекателей призвать к ответу было бы сложно.

— Молчи, — шепнул второй полицейский, склонившись к ее уху. — Все, что ты скажешь будет использовано против тебя. А нам бы этого не хотелось.

— Пойдешь со мной на свидание? — с удивлением для самой себя спросила она, силясь вспомнить, когда в последний раз была на свидании. По всему выходило, что пять лет назад, когда в академии училась. Потом война началась и как-то не до этого было. — Сегодня вечером.

— Пойду, — ответил парень одновременно смущенно и радостно. А от его улыбки ледяной комок, сковывающий сердце начал таять.

— Эй, я тоже хочу на свидание, — вклинился его сослуживец. — Я тоже свободен сегодня вечером. Вот не поверишь, всю войну мечтал пойти любоваться фонтанами радужной площади в компании очаровательной девушки и лучшего друга.

— В восемь я буду возле 'Звездной дорожки'. Не опаздывайте, — улыбнулась Мира, раздумывая, что надеть. Парадную форму? Она новая и чистая. Блестит значком младшего офицера и парой медалей. Или платье? Белое. Купленное с первой стипендии. Единственное, оставшееся от прошлой жизни. Мама сберегла, хотя сама Мира просила отдать все старые вещи в приют. Там они были нужнее.

Тем временем, парни вежливо сопроводили в полицейский кар ее бывшего оппонента, который, почуяв недоброе, начал громко возмущаться и требовать справедливости. А Мирана выдохнула с облегчением.

Все будет хорошо.

Ее страна выстояла перед угрозой религиозного милитаризма, проповедующего уничтожение всех генетически измененных существ. Неужели они не смогут остановить националистов и ксенофобов в самом Талие?

И, возможно, это окажется даже проще, чем ей показалось на первый взгляд. Если эту невидимую войну вместе с ней будут вести миллиарды ее сограждан.

Часть 24

С Энираду мы не поссорились. Мне очень хотелось устроить скандал, изливая на него свои страх, боль, ощущение беспомощности и разочарование всем и вся, но любовь зла. Я просто не могу трепать нервы этому венценосному интригану, даже, если он это заслужил. Мне дуре его жалко. Он это знает. И пользуется без малейших угрызений совести.

С совестью у него, кстати, все хорошо. В смысле: спит она. Гораздо дольше и крепче, чем мне бы того хотелось. А вот моя в анабиоз впадать не желает категорически, если речь идет о некоем княжеском наследнике с золотыми глазами. И грызет, зараза, пока я держу тревожную паузу, а Раду изо всех сил изображает чувство вины и сожаление.

Мы были в его каюте на орбитальной станции. Возвращаться нам в особняк Эстерази князь посчитал неразумным. Ребенку вредно наблюдать истерическое состояние матери. Наверное, стоило поспорить. Но сил на это не было.

— Это было самым безопасным способом вывести тебя и наших детей из-под удара. Неприятным. Унизительным. Но твоей жизни ничего не угрожало, — сказал мой муж с тяжелым вздохом. А потом увлек вслед за собой на не слишком широкую постель.

— В итоге мы имеем катастрофу. — Мой голос дрогнул.

— Всего-лишь скандал.

— Который погребет под обломками нас всех. Я наговорила такого, что за свою жизнь не дам и осколка индиголита.

Энираду немного грустно усмехнулся и покачал головой:

— Этот камнепад не затронет тебя и детей.

— А тебя?

— Выбора не было. Это — меньшее из зол.

— Нам придется развестись?

— А если так? — супруг посмотрел на меня с интересом. — Что будешь делать?

— Подамся в фаворитки. Возьмешь?

— Все будет хорошо. — Энираду обнял меня за плечи, целуя в висок.

— Теперь все знают, кто я. А княжеский наследник не может быть женат на подменыше.

Мне хотелось плакать. От разочарования этой жизнью и боли предстоящей утраты. Потому что развод станет неизбежной точкой в наших отношениях. И дело даже не в том, что мне претит роль любовницы. Это скорее принесло бы столь желанный покой. Но статус наследника вынудит его вступить в новый брак.

Заставлять любимого мужчину разрываться между мной и той другой... пока еще неизвестной? Не хочу. Отнюдь не потому, что не готова бороться за него.

Раду легко просчитать. И воспользоваться его благородством.

Они не преминут этого сделать.

Ему в жены подберут кого-то вроде прекраснейшей леди Ди. Красота, обаяние и чувство стиля будет подчеркнуто безукоризненным происхождением. А как финальный штрих — тонкая, чувствительная натура. Невинной девушке так легко внушить влюбленность и надежду на то, что это чувство получит ответ.

Ради того, чтобы быть со мной... редко, урывками он вынужден будет растоптать, искалечить чистое сердце. И все равно, Энираду будет чувствовать себя предателем, а я преданной. Так зачем множить боль?

— Все будет хорошо, — снова повторил пока еще мой мужчина. — Те, кто был причастен к покушениям на твою жизнь получат по заслугам. Политика диктует определенные правила игры. Но первый шаг сделан. Тиверия уже содрогнулась. А княгиня, ныне уже бывшая, никогда не сможет вернуться. Потому что от ее репутации не осталось даже пепла. А младший сын — ее надежда на возвышение проявил недостойное правящей семьи малодушие. И я даже не о том, что он бросил собственного ребенка. Алес не проявил своих талантов ни на войне, ни в политике. Никто не видел его рядом с тобой, налаживающим работу госпиталей или приютов. Может он отвечал за какое-то из ключевых направлений? Но тяжелая промышленность и сельское хозяйство не были отмечены его вниманием. А эта скотина Новак...

— Прости, но мне совершенно безразличны Тиверия, твои родственники и председатель Верховного совета. Я просто хочу побыть с тобой. Пока могу. Давай сегодня сделаем вид, что нет никого и ничего, кроме нас? Пожалуйста. Ты мне должен. Один вечер. За пять лет войны. Из меня не вышло идеальной княжны и примерной супруги высшего аристократа. Но я старалась поддерживать тебя в меру своих сил. Не желаю делить тебя с кем-либо хотя бы сегодня.

— Ты просто устала или успела навыдумывать себе всяких ужасов? — муж отстранился и посмотрел на меня с явственной тревогой. — Яра, я жду ответа.

— Нам придется развестись.

— Одной усталостью такой экзотический бред объяснить сложно. Ты как себя чувствуешь?

— Раду, твоему народу, от поддержки которого зависит твоя работа, открылась нелицеприятная правда о том, кто я.

— Милая, ты прожила в моей стране пять лет. Именно здесь нашла семью и друзей. Многое сделала для простых людей. Но понять культуру и менталитет Талие так и не смогла. Здесь все проще и сложнее, чем в том мире, где ты провела детство. Наши традиции предписывают членам правящего рода опираться на ряд ограничений при выборе пары. И они относятся к генетической карте невесты или жениха. Я мог жениться и на принцессе сопредельного государства, и простой талийке. Это было моим правом. А ты — моим выбором. Удар был не по тебе и твоему происхождению. Они желали представить меня в негативном свете. Вот представь. Я знаю, что тебя вынудили вступить в этот брак. Вероятнее всего шантажом и угрозами. Ты любишь другого. Я знаю или догадываюсь о его личности. Меня вряд ли это радует. Но до шахди не дотянуться, а единственная на ком можно сорвать злость — ты.

— Не понимаю.

— Ты слишком быстро забеременела. Брак может быть тысячу раз политической или финансовой сделкой. Но насилие в нем неприемлемо. Дай ты хоть малейший повод, то, что происходило в нашей постели, разобрали бы по минутам и оттенкам эмоций.

— Мне было приятно. Любопытно. Тепло. В первый раз. Я понимала, чем мы собираемся заняться. И знала, что могу сказать: 'Нет'. Ты шесть раз спросил, точно ли я этого хочу и явно не был настроен меня к чему-либо принуждать. Я помню, тот вечер. Все-таки это был мой 'первый раз'.

— Энтал все еще действует? — Раду немного отстранился, с тревогой заглядывая мне в глаза.

— Нет. — откидываюсь на подушки, заложив руки за голову. — Что еще я не поняла в этой интриге?

— Мы с тобой пользуемся достаточно большой поддержкой подданных. Суммарно. Прости. Наверное, стоило объяснить твою роль. Но разговор этот ожидал быть премерзким. Да и отец... не рекомендовал. Говорил, что ты, делая все искренне и по собственному желанию добьешься большего. Не злись. Так принято. Княжеский род служит Талие. В меру своих возможностей. У тебя талант понимать беды и чаяния простых людей. Ты даже не представляешь, сколько людей вдохновившись твоей работой тоже начали помогать госпиталям и приютам. Особенно в провинции. Не все могли взять чужого ребенка в семью. Но многие приносили одежду или игрушки. Кто-то после работы абсолютно бесплатно занимался с ребятами: помогал с домашними заданиями, учил тому, что умел сам. В реабилитационных центрах катастрофически не хватало персонала. Но туда приходили мальчишки и девчонки — только со школьной скамьи и просто были рядом с теми, кто учился ходить, чтобы поддержать. Ты помогала самым слабым. Это дело достойное княжны. Тебя любит народ, хлебнувший горя в этой войне. За умение не отгораживаться от чужой боли, а пропускать ее сквозь себя. Меня поддерживает армия. За верность долгу. Если у меня нет достаточного опыта или знаний, я отойду в сторону, позволяя генералам выполнять свою работу. На моей совести нет не единой атаки, когда я бы посылал людей на смерть по собственной глупости, чтобы доказать кому-то что лучше разбираюсь в тактике. Также, меня поддерживает аристократия и элита. Немного за твой счет. Моя страна, несмотря на всю ее прогрессивность, весьма традиционна. Иначе монархия здесь была бы невозможна. Традиции предписывают представителям княжеского рода определенную линию поведения. Этикет, регламентирующий все сферы жизни.

— Почему же меня с ним не соизволили ознакомить?

— Чтобы следование ему стало твоим персональным адом? Выдрессировать человека на условно-верное поведение, конечно, можно. Но ошибки при таком подходе неизбежны. Тяжело контролировать каждое слово, каждый жест. Я с рождения живу по этим правилам. Для меня это также легко и естественно, как дышать. Для тебя вероятнее всего стало бы неподъемной ношей. Принцессе — уроженке чужого мира не зазорно быть иной. А мне это добавляет очков. Брак во имя долга — достойный шаг для княжеского наследника. То, что я смог построить прочный брак, в котором царит взаимная привязанность, вызывает уважение.

— Любить вульгарную дуру, которая к тому же еще и далеко не красавица, сродни подвигу?

— Яра, ты переворачиваешь мои слова самым гадким образом. Я считаю, что ты прекрасна. И плевать на каноны. В моих глазах женщины красивей просто нет. Ты часто видишь и понимаешь больше моего. А эксцентричность — не порок, а чудесная особенность. — Раду тяжело вздохнул и продолжил чуть более серьезно. — В том, где и как тебя воспитывали, нет твоей вины. Не нужно смотреть на меня с таким возмущением. Я бесконечно благодарен твоему приемному отцу за то, что он научил тебя любить и поступать по совести. Это ценнее всего того, чему должны были учить принцессу крови. Но отрицать то, что у тебя нет ряда навыков, необходимых для управления аристократами, бессмысленно. Ты прешь напролом там, где принято плести интриги, просишь там, где имеешь право не просто приказывать, а ждать безропотного подчинения.

— Все так плохо?

— Княжна-чудачка, добрая и бескорыстная для моей страны может сделать больше, чем аристократка, скованная сотней условностей. Прости.

— Да чего уж там? Я знала в кого влюбляюсь. Талие всегда на первом месте в твоем сердце. Но так и должно быть. Слишком много людей зависят от тебя.

Раду снова притянул меня к себе и весело хмыкнул. А что? Я ведь и вправду понимала, что он из себя представляет. Это лишь в дурных романах принцы и принцессы считают, что имеют право поставить на карту собственный народ во имя своей любви, чести и прочей ерунды. Истинный правитель отдаст родине всего себя от первого и до последнего вздоха. И поставит на путь служения все до чего дотянется. Мне стоит быть благодарной уже за то, что он нашел применение моим безусловным достоинствам, а не пожелал переделать, сломав в процессе.

— Давай сбежим к океану? — вдруг спросил он мне на ухо. — Заберем дочку и полетим. Будем гулять по пляжу, купаться. Я всю войну об этом мечтал. Талие как-нибудь выстоит пару дней без нас.

— Сейчас?

— Завтра. Сегодня был слишком тяжелый день. Надо бы поспать. А Хаят увидев песок и волны, нам отдохнуть не даст.

Отступление

Яр Андлелле стоял на площади перед возводимым заново дворцом в компании бывших сослуживцев. Весельчак и балагур. Забияка. Верный товарищ. Пилот-ас.

Младший офицер, имеющий равное количество наград и взысканий. Для него нет ничего невозможного в бою. Везунчик, не получивший ни одного ранения. Он даже из горящего шаттла выходил на своих ногах. И быть бы ему в больших чинах, но дурную службу сыграл не самый покладистый характер. При всех своих несомненных талантах и способностях Яр не умел молчать и стоять в стороне.

Обостренное чувство справедливости крайне вредно для карьеры. И Андлелле раз за разом посылал эту карьеру в темную бездну.

А теперь, когда в мастере космического боя отпала нужда, он оказался на планете с крошечной суммой подъемных и без малейшего представления, что будет делать в этом новом мире без войны.

Мужчина был до сих пор пьян от счастья. С тех самых пор, как услышал объявление о капитуляции Джанната.

И все же, не знал, чем сможет заняться теперь. Порой с горечью думая о том, что такому, как он было бы лучше героически погибнуть, защищая родные рубежи. Это было бы по крайней мере красиво. А так...

Дома нет. В родительском ему, конечно, найдется угол в гостиной. Его детская комната занята маленькой сестрой вокруг которой сосредоточено внимание семьи. Яр ведь давно взрослый.

Деньги есть, но на сколько их хватит, если не устроиться на работу в самое ближайшее время?

Девушки... и той нет. Были. Летели, как мотыльки на свет, очарованные шармом и обаянием, и уходили, не выдержав взрывного темперамента пилота. Возможно, если бы он отдал кому-нибудь свое сердце... да только любить женщину из плоти и крови сложно. Безумным романтикам нужна мечта. Прекрасная, недостижимая и неосязаемая. Неспособная обмануть или предать.

Но обо всем этом Андлелле будет думать завтра. А сегодня пить с боевыми товарищами и радоваться. Ведь есть чему.

Энираду избран председателем Верховного Совета.

А это значило, что правительство будет работать, а не раскачивать бюрократическую машину. Ведь княжич не состоял ни в какой из партий, а его единственным интересом было счастливое будущее его страны.

За столько лет его ни разу мне смогли подловить на любви к роскоши или праздной жизни. Его не смели обвинить в трусости или нерешительности.

Княжич с трибуны произнес речь. И его словам вторили динамики.

Яр не вслушивался. Кружево риторики — это не его. Он смотрел по сторонам и видел, как глаза людей вокруг загораются надеждой. Ловил шальные улыбки и улыбался в ответ.

И даже не заметил, когда торжественные слова сменились музыкой, а новый председатель с супругой спустились к людям. Их приветствовали выкриками: 'Слава Талие'.

Рядом кружились в танце счастливые пары.

— Это твой шанс, — толкнул его локтем в бок Май. А потом продолжил более ехидно в ответ на удивленный взгляд боевого товарища. — Кто говорил, что, после победы, пригласит Ее на сакаду? Или то была бравада? А теперь увидел и оробел?

— А вот и нет, — насмешливо бросил Андлелле, шагая вперед.

Они все мечтали вслух, собираясь в тесных кают-компаниях. О том, как наверстают все, что отняла у них война.

Станут заниматься тем, что нравится.

Вернутся в университеты.

Будут гулять под звездным небом.

Заведут семьи.

Иногда надежда на что-то хорошее в будущем позволяет сохранить разум здесь и сейчас.

Сначала это было шуткой. Яр и Яра. Почти тезки. Он говорил, что, если доживет до победы пригласит на танец княжну.

Но в своих фантазиях он никогда не проигрывал сценария, при котором жена командующего на сакаду соглашалась. Бывший пилот придумал, кажется пару тысяч остроумных отказов. Заставляя окружающих покатываться со смеху. Истинный ответ: 'В теории я это танцевать умею' Андлелле шокировал. Слова княжича, который должен был прекратить данное безобразия, вообще, добили. Его Светлость взял с супруги обещание, что следующий танец она подарит ему.

Молодая женщина улыбалась герою этой войны. С гордостью глядя на него.

Яр вдруг понял, что она могла отказать кому угодно, но не простому солдату. В нем эта княжна видела свой народ, совершивший подвиг. Для нее не имело значения то, что сама она устала, почти не знает шагов и совершенно не чувствует ритма.

Стало стыдно за мятый китель, встрёпанные волосы и алкоголь, которым он него сейчас разило. Хотелось провалиться сквозь землю.

— Простите меня, — выдавил он, сквозь ком вставший в горле.

— За что?

— Я не достоин стоять сейчас рядом с вами. Вы ведь смотрите на меня и видите тех, кто умер, исполняя свой долг. Среди них было столько отличных ребят. Гораздо лучше меня.

— А что с вами не так?

— Не знаю. Неприкаянный я какой-то. Вместо того, чтобы жить, все пытаюсь смысл этой жизни найти. А его нет, как нет мне места в мире, где кончилась война. Постоянно попадаю в переделки, пытаясь сделать этот мир лучше, а он не меняется. И горю каждый миг своей жизни, а толку нет.

— Это от безделья, — ответ княжны подействовал, как ушат ледяной воды. — У вас слишком много свободного времени. Но мы это исправим. Завтра вам надлежит поступить в распоряжение старшего офицера моей гвардии. Он найдет применение вашей энергии. И да, я серьезно. Вас будут ждать. Приходите, если готовы служить княжеству, спасать жизни и судьбы, делать этот мир лучше. Если готовы заплатить соответствующую цену.

— Какую?

— Мне нравится, что я не услышала бравурное: 'Все, что угодно'. Вам придется отдавать всего себя, буквально жить на работе четко осознавая, что вам не удастся прославиться, разбогатеть или дослужиться до громких званий. Наш удел оставаться в тени. Благотворительность должна быть тихой. Чтобы те, кому мы помогали не чувствовали себя обязанными. Наша задача помогать, а не плодить должников, лелея собственное эго.

Тело сработало быстрее мозга. Яр даже не успел понять, что и почему делает. Он просто закрыл ее собой, принимая удар, предназначенный той, что что пыталась сохранить страну, за которую они сражались. Вопрос 'Кто' пришел вместе со вспышкой боли.

Девушка со стеклянным взглядом. Почти подросток. На нее никто не обращал внимания. Она подошла почти вплотную. И с криком: 'Умри, джаннатское отродье' дернула пояс, состоящий из множества жемчужных нитей, подрывая себя и всех, кому не повезло оказаться рядом.

Мужчина немного приподнялся, освобождая княжну, свернувшуюся калачиком на каменной плитке. Она смотрела на него испуганными глазами, и, кажется, не решалась даже сделать вдох. Боль обжигала сжигала его в невидимом огне, но в то же самое время так хотелось улыбаться.

Успел.

Спас.

Ее и ребенка.

За такое не страшно и умереть.

— Я не разрешала своему гвардейцу умирать, — прошептала она одними губами. Или это взрыв его оглушил? Потому что вместо криков боли он слышал лишь какой-то непонятный гул. — Я тебе приказываю выжить. Помощь скоро придет. Ты только дождись.

Через секунду к ним подскочил Раду. Упал на колени и прижал к себе жену, закрывая от нее раненых и кровь, залившую этот пяточек площади.

Андлелле криво улыбнулся. У него всегда были сложные отношения с приказами старших по званию. Даже с теми, которые он мог выполнить, если бы хотел. А тут...

Разрывная бомба в радиусе пары шагов.

Но главное, террористка не достигла своей цели. За такое, действительно, не жалко умереть. А те, кто останутся, вытравят экстремистскую заразу. В память о нем.

Быть в тени и тихо выполнять свой долг, граничащий с подвигом у него все равно, вряд ли получилось бы.

Но выжить он попробует.

Часть 25

Раду зашёл в нашу каюту и тяжело опустился — почти упал на пол у моих ног. Он в последнее время часто так делал. Я отложив планшет, запустила пальцы в его тонкие, мягкие, как у ребенка волосы.

Мой муж запрокинул голову и спросил, явно гася нотки любопытства в голосе:

— Почему Лада снова избивает Андлелле в тренировочном зале?

— Одно из двух. Или у нее плохое настроение, или он все ещё не научился держать язык за зубами.

— Все так плохо?

Пожимаю плечами. Лада нервничает и ее можно понять. Мы летели к Джаннату. Ей предстояло стать моей тенью на далеко не дружественной планете. Что нас ждет там, если на главной площади Талие себя подрывают подростки?

Именно поэтому я сейчас сопровождала Энираду. Князь решил убрать меня с глаз долой на время разбирательств. Не из заботы о моей безопасности или психическом здоровье. Плевать ему на то и другое с высокой колокольни.

Просто совпало.

Я в тот день родила.

Шок.

Стресс.

Падение.

О землю я тогда хорошо приложилась. Вот Радмир и взглянул на этот мир чуть раньше положенного срока. Сейчас мой сын весело плескался в кувезе, а Хаят бегала посмотреть на братика по три раза на дню. Дома. В новой княжеской резиденции. Не брать же детей с собой на 'условно' лояльную территорию недавнего врага.

Мне не хотелось оставлять Радмира и Хаят. Но... была тысяча 'но', озвученных Энираду.

Лель остался с детьми. Доверить их кому-то другому я бы не смогла. Ладу следовало тоже оставить с ними. Не дали. Друзья приперли меня к стенке и потребовали выбрать того, кто полетит со мной. А когда получили отказ, решили вытянуть соломинку.

Яр Андлелле как-то незаметно затесался в мою свиту. Я даже не поняла, как это произошло.

Он умер за меня. Едва откачали. Но медицина здесь на уровне, что безусловно разует. Так вот, едва поднявшись с постели, бывший пилот принес мне присягу. Хотя мог бы и в княжескую охрану проскочить. Свёкр был более чем расположен отблагодарить героя.

Но среди прилизанных и до зубовного скрежета благопристойных гвардейцев он чувствовал себя белой вороной. А у нас ему было легко. Работа, выполняя которую можно заслуженно гордиться собой. Рядом не просто сослуживцы — соратники, почти семья. Никакого соперничества или подковерных игр. И взаимопомощь, которой пронизан каждый наш день.

А еще... где и когда ему бы довелось княжне сказки читать?

На самом деле, он славный. Дурной? Да. Иногда хотелось обозвать его бестолочью и отвесить подзатыльник. Одна его влюбленность в Ладку чего стоила? Благо прошла она также быстро, как простуда.

Или Андлелле понял, что девушка не ответит ему взаимностью и отступил? Лишь иногда бросал тоскливые взгляды в сторону неразлучной парочки Лель-Лада.

В Талие принято уважать свободу.

Настойчивость? Умение идти напролом? Навязчивые ухаживания? И готовность взять измором? Аборигены про сталкинг, как массовое явление и не слышали никогда. Единичное явление? Может быть. Люди иногда сходят с ума. А к больным нужно относиться терпимо и оказывать помощь.

Любовь приходит сама. Ее нужно дарить, нельзя выпрашивать и невозможно взять силой. Жалость, хоть и бывает на нее похожа, но не приносит счастья, унижая двоих.

Нет, сказать о своих чувствах ты можешь. Предложить руку, сердце, жизнь в конце концов, также не возбраняется. Даже если объект твоих романтических желаний уже находится в отношениях. Но услышав отказ, уходи.

Потому что 'Нет' здесь всегда значит 'Нет'. А кокетство допустимо лишь среди подростков. Дети только учатся любить и принимать это чувство. Им это простительно.

Яр был готов перешагнуть через рамки приличия, добиваясь любимой женщины. Ему, вообще, плевать, что о нем думают. Но увидев в глазах Лады сожаление, при отсутствии даже намека на взаимность, поступил так, как и было положено. Даже дружбу предложил. Ей и Лелю. Как мне кажется, даже искренне.

— Он меня бесит, — вдруг сказал Раду с той самой интонацией, когда сразу ясно, что Его Светлость не шутит.

— Кто? Не смотри на меня так. Тебя в последнее время раздражают почти все: от Ратмира Эстерази, до стюардов нашего крейсера.

— Гаяр.

— Спустя столько лет? Только не отвечай: 'Всегда'. Эта фраза принадлежит другой, более романтичной истории. А если серьезно. Не пора бы отпустить детские обиды и ревность?

— Он прислал подарок. Тебе. Сапфировый никаб с алмазными лилиями.

— Это такая тряпочка-намордник? Да, неприятно. Но я просто поблагодарю его за подарок. Может, это просто жест вежливости, а не скрытое оскорбление? Мы можем не знать всех их культурных заморочек.

— Ты не поняла. Яра, Гаяр подарил тебе открытый никаб, если ты об этом. Он не закрывает лица. Второй платок собран у груди, а полупрозрачная ткань весьма условно прикрывает волосы. Тут другое. Сапфировый — цвет шахдияра. Лилия — символ его династии. Не надеть такой подарок — оскорбление. Потому как великая честь. Признание.

— Что тогда тебя так разозлило?

— Вы представители одной генетической линии, но не кровные родственники. А этот никаб имеет право носить мать шахдияра и если будет на то его воля, жены и сестры. У шани Айше — супруги Гаяра, такого нет.

— То есть, если я правильно поняла, обладание этой вещью ставит меня выше большинства женщин его двора?

— Вроде того.

-Так может быть, он просто постарался защитить меня? Вот ты знаешь, какие в кего гареме нравы? Не удивлюсь, если весьма жестокие. Женский коллектив — то еще местечко. Сам подумай, кто для них я? Враг по определению. Они с нами столько лет воевали, теряя близких. А до этого в них церковными иерархами закладывалась ненависть к талийцам.

— К 'Измененным' — поправил меня Энираду.

— Уверен, твоя жена, родившая двоих 'Измененных' детей, не стала для них кем-то вроде предательницы крови? Может там таких на улицах камнями забивают? В Джаннате фанатиков, которым мирские законы не писаны — добрая половина населения. Они верят в то, что бог вознаградит их за верную службу после смерти. Благословение на джат, кстати, еще в ходу?

— Запрещены. Это было одним из первых указов Гаяра после принятия титула.

— Хорошо. Но времени прошло очень уж мало. Не улегся новый уклад жизни в головах людей. Спорить готова, что Гаяр перестраховывается. Талийскую аристократку могут попытаться убить, а решаться ли на покушение 'сестры' правящего Шахдияра?

— Они должны быть нам благодарны. Мы не стали их добивать. Не стали присоединять планету к Талие. Оставили им независимость и даже их драгоценную Династию не вырезали. Мы их освободили!

— Это понимают умные. А всем дуракам не объяснишь. Что если у человека богобоязненность вместо мозга и священные писания вместо совести?

— Вот это меня и бесит! — фыркнул Раду, отстраняясь. — Почему ты всегда думаешь о нем хорошо?

— Он никогда не стремился мне навредить. Даже защищал. По мере сил и возможностей. Ты же не ревнуешь? — Ответом мне была насупленная мордашка. — Раду, я тебя люблю. тебя, а не его. Меня допрашивали под энталом. Помнишь? Если бы мои чувства выходили за границу простой человеческой симпатии, я, наверное, сказала бы об этом. Ты так не думаешь?

— У меня сложное к нему отношение. Я в каждом взгляде и жесте вижу покушение на принадлежащее мне. Он ведь был твоей первой любовью? Вдруг, вы встретитесь и между вами снова промелькнет... что-то?

— До этапа влюбленности наши отношения не дошли. Он мне понравился. Спокойный. Уравновешенный. Нос не задирал, не хамил и нормально со мной разговаривал в отличие от некоторых.

— Прости.

— Я не обвиняю, а пытаюсь объяснить, почему тогда в самом начале у нас не заладилось. Причина была не в том, что между мной и Гаяром промелькнула искра. Просто ты вел себя, как дурак. Сейчас все иначе. И, вообще, не думай об этом. Мой муж — лучший мужчина на свете! Мне кроме тебя никто не нужен. Веришь?

— Да.

Энираду улыбнулся и снова пристроил голову у моих коленей. А я снова провела пальцами по его волосам.

Отступление

Шахдияр зашел в комнаты своей супруги и снова столкнулся с испуганным взглядом. Айше всегда выглядела так, будто бы ее поймали на месте преступления и сейчас будут убивать. Хотя он за все годы их брака не позволил себе ни единого грубого слова и относился к ней с заботой и уважением.

Она олицетворяла доброту, терпение, смирение и прочие добродетели.

Гаяр готов был поспорить, что она с присущей молчаливой покорностью приняла бы все. Полное пренебрежение со стороны супруга. Другую женщину, которая бы заняла ее место в покоях главного дворца.

Попыталась бы она сопротивляться, вздумай шахдияр отстранить ее от воспитания наследника? Даже на этот счет у мужчины имелись большие сомнения. Хотя сына его жена любила, полностью посвящая себя заботе о ребенке.

С рождения Айше ломали, заставляя ее стать удобной вещью, безвольной куклой для шахди. Желая угодить будущему правителю, небогатые аристократы, увидев генетический потенциал дочери, с рвением заслуживающим лучшего применения перекраивали характер, образ мыслей и устремления своего ребенка. Чтобы подороже продать.

И шахди Гаяр заплатил запрошенную цену. Потому что хотел, чтобы его дети были сильнее его самого. Он пожалел? Пожалуй, что нет. Девушка родила ему сына — свет и надежду Джанната.

Но он не пожалел бы никаких денег на выкуп, будь Айше его спутницей и подругой, а не тенью. В своем окружении мужчина всегда ценил соратников, а не запуганных рабов. Все, кого он приблизил к себе обладали острым умом и сильной волей. Его жена из этого правила выбивалась очень уж явно.

Возможно, будь у него время и силы перевоспитать женщину, доставшуюся ему по воле судьбы, все сложилось иначе. Но война не дала им этого шанса. А теперь поздно что-либо менять. Да и ради чего ломать ее снова?

— Я хочу поговорить.

— Как прикажет мой господин, — шепот был ему ответом. Голос в его присутствии у нее, таже пропадал.

Гаяр поморщился, но указал на кушетку возле окна. И лишь после того, как оба они присели, продолжил:

— Скоро к нам прибудет делегация Талие. Ты должна произвести на княжну самое благоприятное впечатление. Все женщины твоего окружения обязаны проявлять к ней почтение. Я не потерплю ни единого косого взгляда в ее сторону. Понимаешь почему?

— Потому, что так угодно Солнцу Джанната. Я приложу все усилия, чтобы княжна осталась довольна.

— Айше, дело не просто в моем желании. Нашей стране необходимо сотрудничество с Талие. После войны, которую развязали наши иерархи, уже одно то, что они согласны с нами говорить — великая милость. Мы не можем проявлять неблагодарность. Это первое. Второе — нужно думать о будущем. Я надеюсь, что однажды потерянная кровь Ас-Шааров вернется в Джаннат, возрождаясь в новых поколениях. И мы должны сделать все, чтобы это произошло на нашей памяти.

— Господь ведет нас. И все в руках Его, — Ответила женщина заученной фразой в которую, наверное, даже верила. — Случится лишь то, чему суждено.

— А ты можешь смотреть мне в глаза, когда говоришь со мной? — отстраненно поинтересовался Гаяр. Этот вопрос он задавал не в первый раз. И с удивлением осознал, что не испытывает привычного раздражения. Лишь сожаление от того, что Айше послушно подняла на него растерянный взгляд. На мгновение — не больше. А затем снова уставилась в пол.

— Возможно, я был не очень хорошим мужем тебе. Меня не было рядом. Но шахди не принадлежит себе — лишь своему народу. Я готов загладить вину. Скажи, что ты хочешь?

— Благодарю. У меня все есть. Милостью вашей я ни в чем не нуждаюсь.

— Может быть кто-то расстраивает тебя?

— Служанки старательны и почтительны.

— Возможно, тебе хотелось бы чем-то заниматься? Учиться? Путешествовать? Больше проводить времени со мной? Помогать в моей работе? Я не откажу тебе.

— Если мой господин будет так добр, я желала бы... молиться, как прежде. Разрешите мне и другим женщинам посещать мираб.

— Я не запрещал этого тебе или кому-то еще. Ты можешь делать то, что посчитаешь необходимым, но не должна склонять к этому других. Молиться или нет отныне — личное дело каждого гражданина Джанната. Возможно, ты хочешь еще чего-то?

— Нет. Благодарю.

Усмехнувшись каким-то своим мыслям, Гаяр поцеловал жену в лоб и отправился в свой кабинет. На душе было паршиво. Когда-то давно, практически в другой жизни он говорил тиверийской принцессе, что будет любить и уважать свою жену. А что в итоге?

К Айше он испытывает жалость с оттенком благодарности. Все-таки она родила ему сына. Но как же сейчас он завидовал Энираду. Этот наглый мальчишка получил в жены прекрасную женщину, способную сворачивать горы и увлекать людей за собой. Ее — потомка Ас-Шааров обожал народ Талие. За самоотверженность и бесстрашие.

А Джаннатцы в большинстве своем не знали даже имени супруги нынешнего шахдияра. Потому что она не строила приютов и не старалась утешить раненых воинов.

Впрочем, не все рождаются такими, как Яра.

Но можно же было принести в этот брак хоть каплю тепла! Любить можно не только харизматичных красавиц сияние глаз которых спорит со звездами.

Гаяр не ждал чуда. Путь в их браке царили бы симпатия и нежность, а не любовь. Тихая привязанность и молчаливая поддержка. Что угодно, лишь бы спастись от всепоглощающего одиночества. Даже, если бы она просто стала ему другом, это было бы большим, чем он смел надеяться.

В кабинете его ждала Самина. Девушка была при нем всю войну. Хотя и затесалась в свиту правителя практически случайно.

Гаяру просто захотелось немного насолить али Кахиру — чванливому секретарю отца. Не ладились у него отношения с этим типом. Шахди старался выказывать уважительное отношение ко всем от садовника до министра. Но лишь в том, случае, если человек платит той же монетой. С теми, кто смел ему дерзить или проявлять непочтительность, мужчина не церемонился. И мог при случае бросить хлесткую фразу в лицо тому, кто однажды вызвал его неудовольствие.

Когда началась война, Кахир вынужден был по долгу службы много времени проводить во дворце. И работать. А делать это он никогда не любил. Вот и привел с собой старшую дочь. Загрузил девчонку тысячей и одним поручением, а сам пил мятный чай, бдительно следя, чтобы она выполняла волю отца со всей старательностью. А всем вокруг рассказывал сказку о том, как честь ее блюдет, от себя ни на шаг не отпуская.

Как-то раз шахди заявился в приемную отца и шутки ради витиевато поблагодарил али за старательное обучение своей смены. Ведь не будет же почтенный муж до смерти в секретарском кресле обретаться. Гаяр трудолюбие Самины уже оценил, а потому забирает ее к себе. Все же для работы в ведомстве шахдияра она слишком молода. А у него, среди таких же молодых людей сможет проявить себя в полной мере.

Самина подвернувшуюся возможность использовала на полную катушку. Ее влекла свобода и независимость. Хотя бы от самодура-отца. Поэтому она постаралась стать весьма полезной, а в некоторых вопросах незменимой.

Она слыла весьма осведомленным человеком, то есть знала все и обо всех. Но при этом, когда нужно, умела держать язык за зубами.

Благоразумно оставалась в тени своего господина, однако остальным спуску не давала. Адъютанты шахди у нее по струночке ходили и дышали по команде.

В постель к наследнику она не рвалась, здраво рассудив, что это ее положение не только не укрепит, а даже наоборот. Любовница в любой момент может наскучить и снова здравствуй отчий дом с миллионом запретов, где ценишься ты чуть дороже платья, которое носишь, а мнение твое... хотя, какое может быть у женщины мнение? Ей молчать положено, когда мужчины говорят и улыбаться. Можно еще кланяться. Семья али Кахира придерживался ортодоксальных взглядов, и деятельной Самине там было тяжело.

— Никаб княжне направлен. Вокруг резиденции посла Талие, где остановятся их светлости кольцом выставлена дополнительная охрана, — начала отчет девушка, стоило Гаяру переступить порог кабинета. — Охранение внутреннего кольца взяли на себя талийцы. Наши солдаты распределены за ними. От протокольной службы поступил на визу план мероприятий. Если кратко. Княжич ведет с вами переговоры в Белом зале. Для княжны запланировано посещение музея Наследия, двухчасовой отдых в покоях посольства, визит в главный столичный университет и ужин с шани Айше. Перед трапезой поприветствовать гостью придет шахди Мурат. Учителя уже репетируют с ним речь. Вечером он сможет продемонстрировать ее вам. Я взяла на себя смелость попросить их составить текст таким образом, чтобы шахди понимал, о чем он говорит, а не просто заучил поток бессмысленных слов.

— Да. Это правильно. Что-то еще?

— Не уверена, что имею право говорить такое. Не сочтите за дерзость. Меня беспокоит окружение шани Айше. Я понимаю, что все они — жены и дочери почтенных семей, а часть из них является вашими родственницами. Речь в большей степени пойдет именно о них.

— Самина, я ценю твой такт. Но ближе к делу.

— Полагаю, что они могут проявить непочтительность к княжне. Эти женщины, простите за прямоту, привыкли к безнаказанности. А нагрубить, уколоть, откровенно унизить кого-то, кто ниже их по положению... тут в порядке вещей. Ниже себя они считают всех, включая вашу жену. Сапфировый никаб, может быть, заставит их вести себя более осторожно. Но то, что я знаю о характере о княжне Яре, говорит о том, что она молча терпеть оскорбления не станет.

— Подожди, — Гаяр потер виски. — Что значит, считают себя выше моей супруги?

— Ну, шани Айше из небогатого и не слишком знатного рода. Вам ее... продали. Не было сватовства или брачного договора. Вы просто женились на той, кого могли сделать наложницей. Ваши родственницы об этом не забыли. И вряд ли дадут забыть ей. Они не унижают ее открыто. Но ее безграничная терпимость к дамам своего окружения может сейчас сыграет против нас.

— Можешь как-нибудь повлиять на ситуацию?

Самина скривилась. Она не любила признавать собственную бесполезность. Но никогда не бралась за дело, с которым не была способна справиться.

— Весьма ограниченно. Впрочем, те, кто вашими родственницами не является, хватит и сапфирового никаба. Но на всякий случай беседы проведу. А тем, кто кровь от крови Ас-Шаар, я не указ. Как бы хуже не сделать? В местном табеле о рангах я нахожусь где-то на уровне служанки, которая украшения подает, — видя непонимание на лице своего господина, пояснила. — Выше служанки, которая покои убирает, но значительно ниже любой вашей наложницы.

— Почему?

— Девушка, с которой вы... проводите время через отведенный срок уходит с маленьким состоянием и вашей благосклонностью. Все знают, что обижать ее нельзя. Она ведь может к вам прийти и пожаловаться, что ее, например, замуж против воли отдают. Или как с Лейли было. У нее отец все деньги отобрал и на приданное младшей дочери потратил. Помните? Вы тогда были очень недовольны. Старик чуть живой перед вами оправдывался. И, что, мол неправильно его дочка поняла. И, что деньги он не отобрал, а взаймы взял. Ситуация просто так сложилась. И что через месяц обещал он вдвое большую сумму вернуть. Но месяц не потребовался. Уже сейчас может.

— Да. Было такое. Но связи все равно не улавливаю.

— Я в их понимании что-то вроде любимой служанки при вас. Еду вам в кабинет могу принести. Меня можно с посланием кому-то направить. Или сопроводить к вам маленького шахди. Это тоже очень почетно. Но не делает меня равной им. Скорее даже наоборот. Я ведь из весьма уважаемого рода. Ваш отец даже подумывал о том, чтобы женить вас на моей младшей сестре. В ней достаточно ярко проявлялась линия Ас-Шааров. Не так, как в шани Айше, конечно, но все же. А тут дочь древнего рода и в служанки. Мне ведь жалование платят. А им нет. Они — подруги матери наследника.

— Айше не справляется, — с привычным уже разочарованием признал Шахдияр.

Девушка деликатно отвела глаза. Не справляется эта богомолица с ролью жены Гаяра. Но данный факт не для кого не новость. Поэтому 'подруги' ее и ошалели. Того и гляди правителю дерзить начнут. А ведь, одним словом могла бы их окоротить. И столько всего сделать. Та же талийская княжна о сиротах заботится — приюты открывает. Тогда, как Айше в покоях своих сиднем сидит, выбираясь лишь в мираб, находящийся на территории дворцового комплекса. За последние пять лет ни разу за белые стены резиденции шахдияра не вышла. А там сейчас многим ой как несладко. Впрочем, главное она сделала. Мурат здоровый, умный не по годам, кровь уже в нем говорит. Его вроде и не учил никто, а он уже понимает, как должно поступить. Интуиция запредельная. И другие черты Ас-Шааров проявляются. Недавно он с балюстрады второго этажа спрыгнул. Отца увидел и побежал к нему. Няньки просто не успели перехватить. Там действительно ни умысла, ни халатности не было. Проверяли. Мальчик перескочил через ограждение и с радостным писком полетел вниз. Шахдияр за это мгновение чуть не поседел. И тоже никак не успевал перехватить сына, хотя на перерез бросился. Мурат сгруппировался в воздухе. А после того, как его ноги соприкоснулись с полом, перекувыркнулся, вскочил и побежал дальше. И ни царапины на нем не осталось.

Воспоминания девушки прервал достаточно странный вопрос ее господина:

— Самина, ты хочешь детей?

— Не особо. Я хочу учиться, приносить пользу своему народу, вам помогать в конце концов. Я хочу, чтобы к концу моей жизни обо мне не говорили она: жена того-то и мать, а далее перечисление потомков. Это плохо?

— В рамках здоровых амбиций. Могу предложить тебе осуществления данного желания. По крайней мере, части его. Ты будешь учиться, показывая пример другим женщинам. Ты будешь приносить пользу. Станешь мостиком между мной и простыми людьми. Даже не потому, что они будут приходить к тебе. Ты придешь к ним. Но у этого есть цена. Дорогая. У тебя не будет детей. Я не могу рисковать. И в конце жизни о тебе будут говорить, как о жене шахдияра. Потому что луна не может затмить солнце. Да и не должна.

Девушка села там, где стояла. Прямо на белый пушистый ковер, скрывающий мраморные плиты пола. И пролепетала едва слышно:

— Жене? Это же дикая ответственность. А как же шани Айше? Она же мать наследника!

— Айше с этой ответственностью справляться неспособна. За ней останется ее положение первой жены. И к матери моего сына ты должна будешь относиться уважительно. Доставлять тебе неприятности она не будет. Ее не волнует, где я и с кем. Главное, подальше от нее. — Гаяр медленно подошел к девушке, наклонился, и схватив за плечи, поставил на ноги. — Я одинок. Айше не желает сделать и шагу мне навстречу. Это не ее вина. Так бывает в браках, созданных не по любви. Я благодарен ей за ребенка. Пожелай она свободы, выполнил бы ее просьбу. Но она выросла в клетке. И вне ее, просто, не сможет жить. Оставаясь моей женой, живя во дворце Айше чувствует себя защищенной от мира, которого так боится. Для нее ничего не изменится. Но может измениться для нас? Я хочу любить и чувствовать поддержку той, что любит меня. Вопрос стоит так. Ты сможешь подарить одну половину своего сердца мне, а вторую моему народу?

Самина кивнула, сама не веря своей смелости. Гаяр улыбнулся и склонился к ее губам, даря осторожный поцелуй.

Когда-то он говорил, что у него будет только одна жена. Возможно, окажись она такой, как Яра, он бы это обещание сдержал. Но та возможность давно упущена. Все изменилось. И нужно жить дальше.

А он просто не хочет нести свое бремя в одиночестве.

Часть 26

Столица Джанната встретила нас траурной тишиной.

Страх и горе были в глазах почти всех, кого я видела здесь.

И ненависть. Тщательно спрятанная за маской почтительности. Но ждать чего-то другого было бы верхом наивности.

Энираду лишь выше вздернул подбородок, почувствовав холод чужих взглядов. А я поправила складки на длинной юбке. Мое простое белое платье без намека на украшения странно контрастировала с подарком шахдияра, в то же самое время выгодно оттеняя его.

Улыбаться совсем не хотелось. Но моя главная роль здесь и сейчас — демонстрировать благорасположение Талие.

Все же Джаннат на данный момент идет на встречу требованиям страны-победителя. Ведьма щедрым, если подумать. Мы не аннексировали территории, не настаивали на контрибуции.

Потому что моя страна желает мирного неба над головой для себя и будущих поколений.

Признание равных прав и свобод любой личности.

Светская модель государства.

Отказ от религиозных догм, проповедующих любую расовую дискриминацию.

Но великодушие победителя имело обратную сторону. В закрытом традиционном обществе Джанната такие изменения продвигались с большим трудом. И я понимала почему. Что есть сейчас у этих людей?

Нищета. Ведь война вытянула последнее из них.

Безнадежность. Ибо надеяться они имеют право лишь на воздаяние после смерти. Здесь и сейчас надобно страдать. Ведь именно страдания очищают душу. Молитвы шли обязательным комплектом к предыдущему пункту. А еще им надлежало служить, но не обществу, а религиозным иерархам.

Страх того, что любое неосторожное слово можно трактовать, как неуважение к богу, традициям и истории. А за такие преступления принято наказывать не только провинившегося, но и всю его семью. Коллективная ответственность в деле, где за проступок отца будет расплачиваться будет младенец. Были тут прецеденты, правда, лет сорок назад, когда вместе с богохульником была казнена его беременная жена и дочь полутора лет.

Закостенелость мышления. Ведь заучивание религиозных текстов стоит в приоритете над изучением естественных наук.

Стыд. Потому, что они не смогли защитить свою родину.

Растерянность. Как мог Джаннат проиграть, когда руку их вел бог?

Сомнения. Был ли смысл в таком количестве смертей? Ведь мир не рухнул. А бездушные Измененные не кинулись уничтожать все и вся.

Ненависть — сейчас единственная неизменная. Она царила в сердцах людей тогда, и никуда не ушла сейчас. Я лишь надеюсь, что время вылечит эту рану.

Главным военным лозунгом стал призыв к восстановлению исторической справедливости, исправлению ошибок прошлый поколений. Талие и всех его генно-измененных граждан не должно было существовать. Колония не имела права объявлять о независимости. Трус и предатель Дамис Ас-Шаар, по недоразумению — не иначе, числившийся правителем Джанната, пошел против закона и морали, признавая княжество суверенным государством. И это все стало причиной богомерзкой ереси Изменения.

Лучше бы к демократизации общества вернулись. Нет, они границы империи тысячелетней давности возвращать собрались. Используя идеи геноцида и расового превосходства.

В резиденции посла Талие, после велеречивого приветствия последнего, мы с Раду разделились. Он отправился на переговоры. А меня ждала плотная культурная программа.

Приставленная ко мне сопровождающая оказалась весьма интересной девушкой. Симпатичной. Доброжелательной. Энергичной. Она с радостью отвечала на вопросы. И я почти ощущала свободную дружескую атмосферу.

— Какое положение вы занимаете при дворе шахдияра? — проявила я любопытство. Мне ее представили именем Самина. И все. Ни званий, ни титулов. Она может ведь оказаться, как наемным работником, так и родственницей кого-то из правящей семьи.

— Я служу роду Ас-Шаар. — Последовал ответ, который не прибавил ясности. Но настаивать было неловко.

Музей и университет оставили меня совершенно безразличной.

Архитектура и внутреннее убранство главного учебного заведения Джанната не вызвали почти никакого отклика в сердце, как и коллекция украшений принадлежащий тысяче поколений правящей семьи. Хотя, изумрудная тиара Найрият, оставленная в отчем доме была настоящим произведением искусства.

Я никогда не была неженкой, но девять часов на ногах, когда нужно не просто стоять, но и активно демонстрировать доброжелательный интерес, кого угодно заставят озвереть. Так что новость о том, что на ужин меня ждет шани Айше, была воспринята более чем благосклонно. Есть хотелось зверски. А еще было любопытно посмотреть на жену Гаяра.

Посмотрела. И моему разочарованию не было предела. Девушка-подросток, до боли напоминающая мышонка. Мне Данну хотелось обнять и плакать? Так все познается в сравнении. Я представляла себе рядом с шахдияром сильную, уравновешенную женщину.

Впрочем, вряд ли у него имелся большой выбор. Мы все оказались в ситуации, когда наши личные предпочтения отошли на второй план и приходилось придерживаться позиции меньшего из зол.

Но вместо ужина я имела честь наблюдать цирк с конями. Гаремный курятник попытался указать мне мое место.

Самина краснела, бледнела и явно мечтала упасть в обморок. Девушку было по-человечески жалко. А бессмысленный взгляд шани Айше в чем-то даже пугал. Казалось, ее транквилизаторами кормят.

Для начала жена шахдияра прочитала молитву. И ладно бы, искренне — с выражением. Но нет. Так двухлетка 'Отче наш' тараторит, оставляя за гранью понимания, что там он у бога просит.

Потом служанки накрыли на стол. Обвинить хозяев в скупости ни у кого язык бы не повернулся. Столько разнообразных блюд я не видела никогда в своей жизни. Глаза просто разбегались. Шутка отказалась в другом. Веганским тут отказалась только зелень, которой мясо украсили. Томаты — и те фаршированные чем-то напоминающим рыбу.

Хорошо, что со мной Ладка. Она наши с Лелем гастрономические пристрастия не слишком разделяет, но ест и даже не кривится, особенно, когда голодная.

Шашлык, кстати, оказался не дурен. Специй, на мой вкус, многовато. Хотя, в целом... вкуснотища. Не умеют в Талие готовить мясо на углях. А я, может всю беременность об этом мечтала. Лепешки с сыром, также, привели меня в восторг. Попробовать остальное не дали.

Случилось явление тетки шахдияра.

Айше испуганной пташкой подскочила со своего места и с поклонами проводила к столу разряженную во все цвета радуги женщину лет пятидесяти. Украшений на ней было килограмма три — не меньше. Короче, живое воплощение понятия 'Дорого-богато'.

Заметила на лице Самины отчаяние бойца, на которого падает бомба. В смысле, прятаться некуда, молиться поздно — остается лишь достойно принять свою кончину.

Я изобразила доброжелательную улыбку и примерилась к паштету.

— Айше, я разочарована, — подчеркнуто-громко заявила женщина. — Ты позоришь сама себя, разрешая пересекать порог этих покоев предательнице своей крови и веры. Этого и за десять лет не отмолить. А еще за твоим столом сидит прислуга, которая забыла дорогу в мираб. Мать наследника не может проявлять подобное непочтение к памяти предков.

— Это она сейчас обо мне? — спрашиваю у своей сопровождающей.

— Ох, нет, ваша светлость, — торопливо зашептала Самина. — У шани Тамилы... возрастное. Она не всегда понимает, что говорит.

— В Талие давно научились лечить деменцию без вмешательства в генетический код. Я думаю, стоит обсудить программу обмена студентами. Мы готовы предоставить группу историков и культурологов для обучения здесь, а у себя примем медиков.

— Как смеет мерзкая еретичка говорить в моем присутствии?! — перешла на ультразвук тетка Гаяра, а приближенные Айше дружно закивали. Далее шла, по всей видимости, цитата — Та, что возлегла с измененным и понесла от него, должна быть предана огню вместе с плодом греха своего.

— А, по-моему, все-таки обо мне. — Я зло ухмыльнулась о обратилась к скандалистке тем самым тоном, которым Лель отчитывал мой курятник. — Женщина, встань и склони голову, когда с тобой говорит прямой потомок древних правителей Джанната. И вспомни, какое наказание ждет тех, кто смеет дерзить истинным Ас-Шааром.

Женщины вокруг меня, кажется, забыли, как дышать. Похоже не знали они, что безнаказанное унижение слабых приведет однажды к тому, что придет тот, о кого они обломают зубки.

— Сапфировый никаб с алмазными лилиями на гостье — знак величайшего уважения. Он же, на прямом потомке Старшей Крови — признание, право казнить и миловать. Для той, кто представляет Старую Династию в большей степени, чем ваш прошлый правитель. На колени, несчастные! Молите о прощении и молитесь, чтобы шахдияр сохранил ваши никчемные жизни. Я о милости его просить не стану. Вы проявили неслыханную дерзость. Гаяр Ас-Шаар гарантировал безопасность и уважение к послам доброй воли. Теперь я могу сказать, что его слово ничего не значит. Мы могли огнем пройти по вашей планете, но принесли мир. Мир, скрепленный словом шахдияра.

И ведь, действительно, пали на колени, подвывая на одной ноте. Самина — умничка, остановила шани Айше, усадив ее рядом со мной. Только разговаривать с этой малохольной оказалось сложней, чем с таби. Ящерки — существа человекоориентированные. Они тебя, хотя бы слушают, а иногда даже понимают.

Явление шахди Мурата обстановку разрядило лишь слегка.

Мальчик с радостной улыбкой протараторил что-то о том, как он счастлив и рад моему прилету, как это важно и нужно. А после поинтересовался, по какой причине мы наблюдаем данную коленопреклоненную композицию.

— Они в своем высокомерии посчитали, что могут идти против воли твоего отца. Я прилетела сюда, чтобы говорить о мире, о том, чтобы война между нашими странами никогда не повторилась, а шани Тамила предложила убить меня и моих детей.

— Зачем? — удивился ребенок. — Воевать же плохо. А то, что вы здесь — хорошо. Папа никогда такого не разрешит.

— Вот его мы и ждем.

— Ага. — шахди с облегчением кивнул и с детской непосредственностью залез мне на колени, после чего потребовал показать княжну Хаят. Потому, что интересно, красивая она или нет.

В моем комме оказалось несколько статичных голограмм и три видео, как моя дочка играет со стайкой табби. Вердикт трехлетнего мальчика был однозначным:

— Вырасту — женюсь.

— Почему?

— Я смотрю на нее и хочу улыбаться, — стало мне ответом.

Визит шахдияра в покои супруги и присоединение к нашему ужину не планировался. Но, судя по всему, о конфликте донесли.

Раду стоял за его спиной и успешно изображал мраморную статую.

— И что это за перфоманс? — спросил он насмешливо.

— Дамы захотели поиграть в привилегии старой династии и геноцид, — с доброжелательностью психопата проинформировала его я. — А у вас правда за беременность от Измененного предусмотрено аутодафе?

— Нет. Этот постулат — недавнее творчество религиозных фанатиков. Порицаемое законом и обществом. За разжигание межнациональной розни и призывы к насилию, у нас предусмотрено суровое наказание, а суд не знает снисхождения ни к возрасту, ни к общественному положению преступников.

Дам, уже воющих в голос, увели суровые ребята в черной форме.

— Рада слышать о том, что Джаннатом руководит закон. Не будет ли это дерзостью с моей стороны, пригласить вас присоединиться к трапезе?

— Для меня честь разделить с вами пищу, — с некоторым облегчением выдохнул Гаяр. Но когда он увидел, что стоит на столе, побелел.

В полной мере экзистенциальный кризис накрыл его, когда рядом с ним присел Энираду и начал поглощать стейк с кровью. Нет, если бы у него был выбор, он бы предпочел более привычное растительное меню. Но когда твоя любимая доченька мясо, пусть и выращенное в пробирке, предпочитает на завтрак, обед и ужин, приоритеты меняются. А когда девочка еще и с самым заботливым видом подкладывает на тарелку папочке самые вкусные кусочки, бдительно следя, чтобы он хорошо кушал, волей-неволей научишься есть и не кривиться.

Шокировать бывшего соперника-врага Раду, судя по всему, нравилось поэтому он решил забить последний гвоздь в гроб его душевного равновесия:

— Я не забыл ваше письмо. Думаю, с балкона открывается чудесный вид на сад. Окажет ли шахдияр честь моей супруге, сопроводив ее? Она очень любит цветы.

Похоже, кто-то решил сказать: 'Спасибо' и дать возможность мне самой поблагодарить Гаяра. За все.

Но, когда мы оказались наедине, горло сдавило спазмом.

— Мне жаль, что ты не сможешь повторить тех слов. — Его улыбка больше напоминала болезненную гримасу. — Но я надеюсь, что он сделал тебя счастливой.

— Я так боялась, что тебя убьют, — вырвались совсем не те слова.

— Бессмертных, конечно, нет. Однако, меня не так просто отправить к праотцам. Я столько всего еще не сделал. Впрочем, трех жизней не хватит для того, чтобы завершить начатое. Но то, что не успею я, продолжит Мурат. Пусть не на моем веку, но Джаннат снова станет свободным. — А потом улыбнулся. Озорно и весело. — Ты споешь мне снова, Кьяра?

— Не смогу. Прости.

— Тогда тебе спою я. Сейчас принесут мою теорбу. Прости, но не могу отказать себе в удовольствии позлить твоего мужа. Энираду просто-таки непозволительно спокоен.

— Он доверяет мне. И понимает, что ты сделал. Спас меня.

— Мной двигал исключительно корыстный интерес.

— А если бы ты мог все изменить? Раду получил бы то письмо?

— Да. Я, конечно, сволочь. Но ты, действительно, оказалась пешкой, разменной фигурой императора Тиверии. Жертв в этой политической игре и так хватало. Если в моих силах было сделать хоть что-то, чтобы защитить тебя, я должен был это сделать.

— Спасибо.

На балкон проскользнул хмурый мужчина со странным музыкальным инструментом, напоминающим лютню. Дождался кивка своего господина и мгновенно ретировался.

Мелодию я узнала сразу.

Полузабытые образы закружились перед моим глазами.

В лунном сиянии серебрился снег.

Мчалась тройка.

И звенел колокольчик.

Мой голос помимо воли встраивается в кружево старых слов:

Вспомнился зал мне с шумной толпою,

Личико милой с белой фатою.

Динь-динь-динь динь-динь-динь —

Звон бокалов шумит.

С молодою женой мой соперник стоит...*

* Романс Юрьева Е. Д. 'Колокольчик' Прим. автора

Я не любила свою родину. Не скучала по прежней жизни. Ностальгия никогда не касалась моего сердца.

Было бы странно тосковать о том времени, когда я не жила, а выживала. Вроде бы было спокойное, мирное время. А молодые девчонки, работая сутками жили впроголодь, занимая ветхий угол. И никакой надежды на настоящее будущее. Я ведь помню, что не одна такая была.

Все мои мысли и устремления касались лишь Талие — княжества, ставшего мне настоящим домом.

Вечером, когда мы вернулись в консульство, я захотела узнать что-нибудь о месте, где родилась. Гаяр, сам того не желая, разбередил что-то в моем сердце.

Лучше бы я этого не делала, оставаясь в блаженном неведении. Потому, что именно сейчас там творился ад.

Война, которую циничные цензоры запретили называть войной, показала свой страшный оскал миллионам мирных граждан.

Кто-то оказался под обстрелом.

А кто-то в заложниках чудовищного режима.

Людей, требующих прекратить кровопролитие объявляют предателями и врагами народа.

А те, кто должен служить народу, всех несогласных, тех кто не хочет и не может молчать, с изуверским восторгом предлагают или сажать в тюрьмы, или отправлять на передовую пушечным мясом.

Локальный конфликт закрытого мира, в который миры развитые вмешиваться не имеют права.

Терра-Глория не готова к межзвездным контактам. И происходящее — очередное этому доказательство. Тем, кто воюет между собой, нельзя доверять более совершенное оружие. Им для того, чтобы уничтожить планету, и того, что есть достаточно.

Я плакала, кусала губы и кивала, слушая, как Энираду раскрывает мне прописные истины.

Слова... слова...слова...

А в дом, в котором я жила с папой попала ракета...

Часть 27 Эпилог

Шестнадцатилетняя Хаят нервничала. Понимала, что права и ее семье придется это признать, но уже заранее предчувствовала их реакцию.

Мама расстроится.

Папа разозлится, но не покажет этого. Разозлится, разумеется, не на нее, но на собственное бессилие что-либо изменить.

Радмир посчитает это предательством. Он хочет быть художником, а не политиком. Девушка же своим выбором перечеркнет эту мечту. Возможно, со временем брат ее поймет, но вряд ли сейчас.

Дед, скорее всего, ее поддержит. И это будет еще одним доказательством отсутствия у него хоть каких-то чувств к внучке, что еще сильней отдалит его от остальных членов семьи. Впрочем, они никогда не были особенно близки.

Семейный совет проходил в кабинете князя и был посвящен прибытию делегации Джанната. Их с Миром позвали, чтобы слушали и учились. Им даже слово давали. За этим же. Иначе, откуда взяться опыту у юных наследников?

Отца она слушала вполуха и больше думала о своем, поэтому, когда он окликнул ее, сказала:

— Я должна стать женой шахди Мурата. — Вышло почти жалобно. Совсем не так, как она представляла. И реакция родных оказалась неожиданной.

— А этот достойный молодой человек уже успел предложить тебе брак? — иронично вздернула бровь мама. Ее голос звучал спокойно, и даже немного насмешливо. Это успокоило и придало сил.

— И не предложит. Я ведь наследница. Шахдияр попросит для своего сына руки Ланы.

— Если ты думаешь, что у Гаяра наглости не хватит, то вынужден тебя разочаровать, — фыркнул Энираду. — Скромностью его природа обделила. Он слишком решительный и упертый. Другой не смог бы восстановить из пепла сотню общественных институтов за столь короткий срок.

— Вы же понимаете, что Лана — плохой вариант. Когда они смогут пожениться, Мурату будет тридцать два года. Она будет у него не первой и не единственной. Просто потому, что он не станет ждать ее столько лет. А еще я читала его досье. Вы же понимаете, что в четырнадцать его характер в значительной степени уже сформирован и вряд ли претерпит значительные изменения. Умный. Неуступчивый. Властный. Шахди задавит ее силой собственной личности и опытом.

— Милая, — Яра протянула руку через стол, коснулась пальцев дочери и продолжила с какой-то виноватой ноткой. — То, что вы ровесники не дает гарантии, что ты будешь единственной. Хотя, вынуждена признать, это может подарить некоторое преимущество — схожесть интересов и...

— Генетически я — Ас-Шаар. Старшая кровь. Прямой потомок. У меня 'правильное' имя и внешность. Я больше похожа на них. Меня примут легче, чем более 'Изменённую' Лану.

— Зачем ему, вообще, на ком-то из вас жениться? — обиженно буркнул Мир.

— Это соответствует проводимой политике. Шахди должен будет выбрать в жены девушку, способную стать его союзником. При этом необходимо учитывать клановую систему Джанната. Брак наследника престола с девушкой автоматически возвышает ее семью на другими.

— Давай не будем торопиться? — попросил Энираду.

Хаят закусила губу и покачала головой:

— Я, просто не могу по-другому. Пожалуйста, постарайтесь понять. Я многого тогда не понимала, но помню войну и тех, кто погиб под развалинами старого дворца. Это повториться не должно. Никогда. Победа далась нам слишком дорогой ценой. А сейчас мы обязаны окончательно развенчать культ милитаристской религии, традиционализма, ксенофобии. Шахдияр Гаяр сделал многое за столь короткий срок. Но их общество все еще видит в нас врагов. Милостивых и щедрых, но непонятных и непредсказуемых, а от того даже более опасных. Уход Джанната от тоталитаризма в сторону демократизации даст нам шанс на мирное взаимодействие, которое лишь укрепит наши страны. Я должна сделать все, чтобы ошибки прошлого не повторились.

— Однажды нацизм вернется под предлогом борьбы с ним. — Девушка вздрогнула, услышав безнадежность в голосе матери. — Возможно, даже на твоей памяти. Его знамя подхватит третье поколение, родившихся после той страшной войны, воспоминания о которой заставляет просыпаться в слезах тех, кто ее прошел. Неизвестно, где ты нужна больше. Там или здесь. Война наносит раны, которые почти не заживают. Джаннат напал на наше княжество, стремясь 'восстановить историческую справедливость', уничтожив все, что нам дорого. Этого талийцы не забудут. И однажды захотят отомстить. Появится кто-то, кто будет призывать 'наказать' врага во имя величия нашего народа, или чего-то столь же абстрактного. При этом, разумеется, преследуя собственные интересы. Но его слова будут находить отклик в сердцах людей. Это пафосно назовут 'Борьбой с неонацизмом и неоклерикализмом, скрыто процветающими в Джаннате'. А главным доводом и стягом новой войны их станет весьма спорное утверждение, что в Талие такой заразы никогда не было. Можно подумать, вера в бога, насаждающего ксенофобию, хуже веры в собственное ментальное и биологическое превосходство над жителями материнской планеты. Чей голос зазвучит громче, призывая остановится обезумевшую толпу?

— Мой... — в ответе Радмира слышались полувопросительные нотки. Когда же на нем скрестилось четыре пары глаз, он весь как-то подобрался, упрямо вздернул подбородок и уже твердо повторил. — Мой! Но я все равно не хочу, чтобы Хаят улетала жить так далеко! Это не честно. Я же ее люблю. Только она должна? Чтобы такой голос звучал с двух сторон?

Часть 28 Эпилог

Шахди Мурат, которого все считали не по годам разумным и сдержанным юношей пребывал в культурном шоке. И причиной этому были не короткие летящие одеяния талиек, которые не оставляли взорам мужчин поля для воображения. Его поразила свобода, которую имели старшие наследники княжича Энираду. Их не сопровождала толпа слуг и адъютантов, они могли ходить, куда вздумается и делать, что хотят.

Эти двое после окончания официальной части приветствия бесцеремонно подхватили его с двух сторон под руки и повели 'показывать дворец и еще что-нибудь'. Их никто не одернул, не напомнил о долге, церемониале или приличиях.

Лишь княжна Яра смущенно улыбнулась его отцу сказав непонятное:

— Дети. Пусть погуляют. Думаю, шахди будет интересно.

Эта женщина о которой в его доме всегда отзывались с большим уважением назвала его ребенком? А ее супруг лишь благосклонно кивнул. Княжич Энираду... холодный, высокомерный и расчетливый политик-аристократ это безобразие молчаливо дозволял.

На отца подросток даже не посмотрел. Все было обговорено тысячу раз. В этот визит он должен не просто познакомиться с Хаят и Радмиром, а постараться подружиться с ними. Ему надлежало проявлять учтивость, уважение и заинтересованность. Но Мурат полагал пророческую фразу отца: 'Даже если кто-то из наследников поведет тебя пешком гулять по столице' шуткой.

Для начала они его переодели. Потому что жарко и слишком приметно. А потом повели гулять по залам, забрались на смотровую площадку, чтобы полюбоваться видом на столицу и ели странные желейные конфеты из водорослей возле фонтана в парке дворцового комплекса.

Обедать младшим представителям правящих домов предстояло отдельно от взрослых. Это шахди было понятно. Не по статусу. Все же они не совсем взрослые. Но оказалось, он снова все не так понял. Официальный обед — мероприятие долгое и скучное. Там даже ни о чем, кроме погоды, природы и произведений искусства говорить не принято. Зачем тратить на него время тем, кто там не сильно нужен?

До того, как накрыли стол, их компания одиннадцатилетнему Радмиру их компания, похоже, наскучила. И мальчик убежал по своих, несомненно, важным делам, пообещав вернуться вечером.

Слуги покинули столовую, оставив додростков наедине.

Беседовать о природе Хаят категорически не желала, а потому решила не церемониться с юным шахди на которого имела некоторое виды:

— А правда, что твой папа был влюблен в мою маму?

— Нет, — ответил Мурат, но вспомнился тон отца, с которым он говорил о княжне Яре, и это заставило его добавить. — Не знаю.

— Вот и я не знаю. А интересно. Просто до меня дошли диаметрально противоположные точки зрения на этот вопрос. Папа говорит: 'Да'. Мама — 'Нет'. Лада думает, что был. А Лель считает, что не был. Яр сказал, что правду мы никогда не узнаем, ведь это слишком личное.

— Он хотел на ней жениться. Но, полагаю, слишком мало ее знал, чтобы любить.

Девушка кивнула и резко сменила тему:

— У твоего отца две жены. Как они ладят между собой?

— Хорошо, — юноша даже удивился такой постановке вопроса. Разве может быть иначе? Обе женщины с почтением относятся друг к другу и почти не пересекаются. Айше сама выбрала свой удел. Ей хочется покоя. А Самина всем сердцем стремиться быть рядом с супругом, разделяя его ношу. Каждая из них была счастлива. — Это кажется вам странным?

— Нет. Такое бывает. Но у вас закон позволяет представителю взять больше одной супруги. И желания женщин не учитываются. В нашем княжестве выбор нескольких партнеров дозволен всем. Есть лишь одно условие — добровольность такого союза для всех ее участников. Родители научили меня ценить любовь и верность. Мне кажется, их союз так прочен именно потому, что в нем нет третьего.

— Княжна не желает делиться? — Было ли это флиртом? Еще нет. Скорее прощупыванием тонкого льда доверия, рождающегося между ними. Сделать шаг или остановиться? Девушка задорно улыбнулась и продолжила свой допрос:

— Они не ревнуют твоего отца?

— Если между ними и были разлад или непонимание, мне его никогда не показывали. Шахдияр заботится о них обеих. У меня две матери. И я их обеих люблю. — Шахди не привык делиться столь сокровенным с кем бы то ни было. Но Хаят... его 'Надежда' стоила того, чтобы рискнуть, раскрывая душу. — Это был непростой выбор для отца. Мне так кажется. Он и моя мама никогда не любили и не понимали друг друга. Иногда люди, просто не находят точек соприкосновения, оставаясь чужими даже прожив рядом друг с другом много лет. Им не стоило вступать в брак. Но политическая ситуация требовала иного, и они уступили обстоятельствам, а развод оказался невозможен. По многим причинам. Одной из которых стал я. Если бы шани Айше желала свободы, новой любви или... не знаю. Она бы получила все это. Но мама желает лишь тишины и молитв. А отец и Самина хотят жить, любить, поддерживать друг друга.

— А какую семью хочешь ты?

— Счастливую. Глупо звучит, да? Но именно такую и хочу. Чтобы в ней царили тепло, нежность, дружба.

— Понятно.

— В твоей все именно так?

— Да. Хотя, папа говорит, что все это не далось им с мамой просто так. Над отношениями нужно работать. Но когда двое готовы идти навстречу друг другу, это легче.

— Я много слышал и читал о твоем отце. Княжич Энираду — удивительная историческая фигура. Мне всегда было интересно, почему он ушел с поста председателя Верховного Совета? Мог ведь остаться на еще один срок. Это позволяют ваши законы. Его поддерживал народ. Так почему?

— Власти необходима сменяемость, — как нечто само собой разумеющееся произнесла девушка. — А за восемь лет, которые он оставался на посту было сделано практически все, что планировалось. Страну удалось вернуть к довоенному уровню, по крайней мере, в ряде ключевых направлений. Были проведены успешные реформы, результат которых виден уже сейчас. Так зачем ему было оставаться? Власть ради власти? Это же бессмыслица.

— На его место мог прийти тот, кто разрушит все, сто твой отец строил столько лет.

— Как это разрушить? Свернуть социальные программы? Закрыть бесплатные больницы и учебные заведения? Кто бы ему позволил сознательно ухудшать жизнь подданых княжества? Избиратели в любой момент могут проголосовать за выдвижение председателю или всему Верховному Совету вотума недоверия, что гарантирует их отставку при наборе определенного процента голосов.

— Народ можно обмануть, убедив, что черное — это белое, запреты — это свобода, а война — это мир, а свобода — это рабство.

— Такая ложь не может жить сколько-нибудь долго.

— Две сотни лет достаточно долгий срок? Джаннат столько был под властью церковных иерархов, которые сменяли друг друга, но каждый из них лишь больше закрепощал мой народ. А сейчас позволь людям выбирать, они разрушат все то, что делает шахдияр. Мирабы в каждом дворе. Религиозные догмы, которые пронизывают все вехи жизни человека от рождения до смерти.

— Изменения не происходят мгновенно. Им нужно время. Тем, кто никогда и не помышлял о свободе сложно ее принять. Но уже очень скоро вырастит целое поколение, которое не знало жизни в религиозном рабстве. И все будет хорошо. Просто, все: от детей до стариков должны помнить уроки прошедшей войны и какую цену Джаннат заплатил за них. — Хаят тряхнула золотыми кудряшками и улыбнулась, словно бы прогоняя слишком серьезное настроение. — Кстати, ты любишь флаеры? Мы можем полетать, если хочешь. Надо только попросить разрешения. Пойдем?

И княжна совершенно бесцеремонно переплела свои пальцы с пальцами шахди, увлекая за собой из малой столовой.

— Можно мы немного полетаем? — Хаят очаровательно хлопала глазками, глядя на родителей и шахдияра.

— Только не угробь свет и надежду Джанната в процессе, — усмехнулась Яра.

— Нужна ли Джаннату надежда, которую девчонка может угробить в процессе воздушной прогулки?

Гаяр сохранил на лице каменную маску, но Мурат почувствовал беспокойство отца и улыбнулся, стараясь показать: 'Все хорошо'.

— У них обеих своеобразное чувство юмора, — то ли объяснил, то ли извинился Энираду.

— Хаят, ты меня услышала, — проявила строгость княжна. — Перед полетом вы оденете защиту, а Яр это проконтролирует.

Девушка восторженно взвизгнула и утащила за собой ошарашенного шахди, сбивчиво объясняя ему, что надо бежать быстрее, пока мама не передумала.

— Кьяра? — в голосе Гаяра была пока еще просьба, а не требование объяснений. Но ответил ему Энираду:

— Через несколько лет твой сын позовет ее. И Хаят пойдет за ним. Потому что Старшая кровь Ас-Шааров должна вернуться в Джаннат. Хотя, она найдет еще сотню 'потому что'.

— Кто знает, что будет через несколько лет? — Яра покачала головой, глядя на мужчин. — Может все повернется совсем иначе? Сейчас они просто знакомятся и пробуют взглянуть на мир глазами представителя другой культуры, учатся понимать и принимать друг друга. Дети, кстати, имеют право быть просто детьми. Даже те, на ком с рождения лежит ответственность за целое государство. Мы не должны мешать им быть счастливыми, мечтать и дружить. И тогда они построят мир, который будет лучше, чем тот в котором живем мы.