Неизведанные гати судьбы. Глава 55

Неизведанные гати судьбы

Глава 55

Поселение "Урманное"

В Алтайском Белогорье

Перед возвращением в поселение я решил немного поохотиться, чтобы не возвращаться домой с пустыми руками. За четыре прошедших дня, после расставания с родственниками возле пещеры на дальнем урмане, мне удалось выследить и подстрелить одного очень крупного марала и парочку молодых, но хорошо упитанных кабанчиков. Про три больших холщовых мешка с живыми ушастыми, угодившими в мои силки, петли и ловушки можно даже не упоминать, без них ни один мой выход на охоту не обходился. Даже Урчана объелась зайчатиной до такой степени, что не стала меня провожать до самого поселения, а завалилась отдыхать в какой-то норе. Так что, последние поселянские новости мне стали известны, только лишь когда я вернулся в Урманное с хорошими охотничьими трофеями.

Чеслав Нечаевич стоя на крыльце поселянской Управы, остановил меня, когда я спокойно шёл по улице ведя в поводу Зирочку, тянувшую волокушу с моей добычей на охоте. Едва мы с ним поздоровались, как поселянский староста сам начал мне рассказывать, что произошло в нашем Урманном, пока я был на охоте...

Как мы с отцом и предполагали, при возвращении из Барнаула в таёжное поселение, наши обозники обнаружили пролётку Родасвета Казимировича. Она одиноко стояла на лесной полянке, рядом со старой уездной дорогой, ведущей не только к сгоревшему Торговому подворью, но ещё и в добрых три десятка губернских деревень и хуторов.

Правильнее будет сказать, что первым очень знакомую пролётку за придорожными кустами заметил Светозар. Он ехал верхом впереди обоза из десятка подвод нагружённых мешками с зерном и внимательно смотрел по сторонам, пытаясь высмотреть возможную бандитскую засаду. О том, что на наш продовольственный обоз с хлебом могут напасть какие-то залётные бандиты, сообщили Иван Иванычу его знакомые "деловые люди". Вот потому-то Светозар и вызвался ехать впереди обоза, чтобы отслеживать всю обстановку как в лесу, так и на самой дороге. Он много раз ездил по этой уездной дороге, и знал на ней каждую выбоину, можно добавить, что даже каждое придорожное дерево или кустик ему были очень хорошо знакомы.

Когда до места бывшего Торгового подворья оставалось меньше версты, Светозар заметил, как впереди за придорожными деревьями и кустами, по правой стороне от дороги, что-то очень ярко засверкало, благо в тот момент Ярило-Солнце вышло из-за белых облаков и осветило лесную дорогу и старый лес своим полуденным светом. Подав команду обозу остановиться, он подъехал поближе, чтобы всё осмотреть. На лесной поляне Светозар увидел знакомую пролётку, у которой сверкали в солнечном свете все начищенные до зеркального блеска части, но его удивило то, что ни в ней, ни около неё никого не было.

Светозар прекрасно знал, что Родасвет Казимирович частенько ездил в одиночку по своим делам, но также он знал и о том, что рачительный поселянский кузнец, никогда бы не оставил без присмотра свою необычную пролётку. Об этом помощник Главы поселения сразу же сообщил как Иван Иванычу, так и обозникам с охотниками, которым Глава поселения наказал охранять обоз.

После осмотра находки и ближайшего участка леса вокруг полянки, Иван Иваныч отправил одного из охотников верхом в поселение, чтобы тот выяснил, что в Урманном происходит, и куда поехал Родасвет Казимирович?

Вернувшийся вскоре из Урманного артельный охотник сообщил старшему обоза, что Чеслав Нечаевич поведал ему, что в поселении всё в порядке, а Родасвет Казимирович заболевшую жену Светлояру Витольдовну повёз в Барнаул к знакомому доктору. Глава поселения со своей супругой вызвались их сопровождать до города, и попутно решить там какие-то свои дела. Староста не мог выделить им кого-то в охрану, так как все артельные охотники, оставшиеся в поселении после ухода продовольственного обоза в город, за день до отъезда пролётки, отправились в урман на охотничий промысел.

Дальше было всё просто. Иван Иваныч отправил продовольственный обоз под охраной в Урманное, сам с двумя артельными охотниками остался охранять пролётку, а Светозара направил в Барнаул за представителями власти.

Ждать их пришлось почти до самого вечера. Иван Иваныч сидя у дороги, на снятом со своего коня седле, первым заметил приближающегося галопом всадника и следующий за ним легковой автомобиль.

Когда они остановились, возле вставшего с седла Иван Иваныча, выяснилось, что всадником оказался запылённый Светозар, а в машине сидели четыре человека в кожаных одеждах. Двое из прибывших оказались милиционерами, один представился чекистом Ильёй Давидычем Коэном, а четвёртый человек был просто водителем автомобиля.

Пока милиционеры осматривали место происшествия, чекист, расположившись на заднем сидении автомобиля, начал опрашивать оставшихся охранять пролётку охотников, Иван Иваныча и Светозара. Всё сказанное ими он дословно записывал карандашом в свою тетрадь. Когда чекист закончил с опросом, к нему подошли оба милиционера, пожилой и молодой.

— Нашли что-нибудь интересное? — спросил чекист.

— Нет, товарищ Коэн. Там всё затоптано вокруг, словно стадо лосей по поляне прошлось. Ни одного чёткого следа не нашли, — ответил пожилой милиционер.

— Это наверное наши обозники натоптали, — сказал Иван Иваныч, — они все разом кинулись в лес искать Главу поселения и хозяина пролётки.

— Так может вы сами убили Главу поселения и хозяина пролётки, их тела в лесу спрятали, а к нам прислали гонца со сказкой о нападении на пролётку? — гневно спросил поселян чекист.

— Обозники тут ни при чём, — вступился за поселян пожилой милиционер. — Пролётка стоит на поляне уже больше суток. Там по следам её колес прекрасно видно, как лошадь объев один куст к другому переходила. Ей никто не управлял, да и на поляну с дороги она сама пролётку затащила. Скорее всего, нападение на самой дороге произошло. Там налётчики пустую пролётку и бросили. К тому же я этих обозников своими глазами в Барнауле видел. Намедни мы сопровождали нашего начпрода, он у их старшего, на артельном складе копчёности для нашего горотдела получал, а затем я их утром видел, когда ихний продовольственный обоз через наш пост на тракте из города выезжал. Так что, Илья Давидович, не стоит обозников обвинять в том, к чему они непричастны. Я же вам доложил, что пролётка уже была пустой, когда эти обозники ещё в городе были.

— Ладно. Будем разбираться, что тут произошло и кто виноват, — хмуро сказал милиционерам чекист, а потом повернувшись к обозникам, добавил: — Можете пока быть свободными. Если вы понадобитесь, мы вас вызовем. Поручаю вам доставить пролётку в ваше поселение и передать под роспись тому, кто там у вас остался за старшего в правлении. Вам понятно?

— Понятно, товарищ Коэн, — за всех поселян ответил Иван Иваныч.

— Вот и хорошо, что всем понятно, — буркнул чекист, и обратив свой взор к милиционерам сказал. — Садитесь. Пора ехать, а то скоро совсем стемнеет.

Автомобиль развернулся на дороге, забрал своих пассажиров и уехал в сторону города, а оставшиеся поселяне вывели пролётку на дорогу и вскоре направились в Урманное. Пролёткой править взялся Светозар, так как для него это дело было привычное, а его коня в поводу вёл Иван Иваныч.

Прибыв в поселение Иван Иваныч и Светозар всё рассказали поселянскому старосте и сдали ему под роспись пролётку, как велел чекист из Барнаула...

Всё это мне рассказал Чеслав Нечаевич, возле Управы, когда я вернулся с дальнего урмана в поселение. Чтобы несколько раз не посещать нашу Управу, я передал старосте добытого на охоте марала, как долю положенную для артельных охотников, после чего направился к себе домой.

Возле ворот дома меня как всегда встречала Яринка, она вновь с утра почувствовала, что я сегодня вернусь с охоты. Рядом с нем стояли мои старшие сыновья. Увидев волокушу позади Зирочки, они быстро открыли ворота, завели лошадку во двор, поближе к холодной, и приступили к разгрузке моих охотничьих трофеев.

Пока сыновья занимались делом, мы с Яринкой направились в протопленную баньку, где я наконец-то смог попариться и смыть с себя многодневный пот. После баньки Яринка покормила меня в летней трапезной, и лишь когда я напился горячего взвару, супруга спросила.

— Демидушка, ты уже знаешь последние новости?

— Знаю. Чеслав Нечаевич возле Управы рассказал. Ты главное, не думай о плохом. Хорошо?

— А я и не думала о плохом, Демидушка. Я знаю, что с нашими родителями всё в порядке, и они сейчас не просто живы, но ещё и полностью здоровы.

— Откуда ты про енто знаешь, Солнышко?

— Я их всех позавчера ночью видела во сне. Они сами мне рассказали, что у них всё в полном порядке и переживать о них не стоит. Знаешь, а ведь они ко мне во сне не одни пришли, с ними были твои бабушки Злата и Анея, а также наш старый староста Мирослав Кузьмич и Старейшина поселения. Меня удивило только то, что они довольно сильно помолодели. Скажи, разве такое омоложение может с кем-нибудь из живых произойти?

— А почему нет? Ты мою сестрицу Неждану давно видела?

— Вчера они с Владой к нам приходили, как раз после того, как Чеслав Нечаевич на Сходе всем поселянам рассказал, о найденной в лесу пролётке моего батюшки. Я кое-как их успокоила и сказала, что родители живы и у них всё хорошо. Они правда немного поплакали, но я думаю, что те слёзы были уже от радости. Ведь они знают, что я чувствую когда человек живой, а когда нет. Я вот только не поняла, почему ты меня про Неждану спросил?

— Ты видела как она помолодела после последних родов, когда двойней её Боги наградили? Ей уже сорок лет исполнилось, а на неё сейчас глянешь и больше двадцати-двадцати пяти лет ни за что не дашь. Так почему же ты думаешь, Яринка, что те, кто живут на небесах, не могут вернуть молодость нашим родителям, а также дедам с бабушками? Ведь они всегда жили согласно нашим древним Устоям и никому зла не желали.

— Я как-то об ентом не подумала, Демидушка. Скажи, а я смогу когда-нибудь вновь увидеть своих родителей?

— Если они того сами захотят, то ты с ними обязательно увидишься, Солнышко, и поговоришь по душам. Мне думается, что ваша встреча теперь только от их желания зависит.

— Ты знаешь, Демидушка, а ведь я тебе верю. Ты сейчас не просто так говорил, чтобы меня как-нибудь успокоить. Ты сам искренне веришь, в то что сказал, и дал мне надежду. Надеюсь, моя мечта о встрече с родителями когда-нибудь сбудется. Иди отдыхать, а я тут ещё побуду. Мне надо приготовить покушать Мурлыкиным котятам, да и Урчана может прийти голодная из лесу.

— Урчана нынче не придёт, Солнышко, — начал я пояснять хлопотавшей возле летней печи Яринке. — Она объелась зайчатины, сопровождая меня на охоте, вот и отправилась поспать в свою нору. Так что тебе сегодня меньше хлопот будет, с кормлением кошачьих.

— Да разве же енто хлопоты?! — удивилась супруга. — Я общаясь с ними, можно сказать душой отдыхаю. У них всё просто в жизни, на добро добром отвечают, защищают своё потомство, и нет скрытой подлости, как у некоторых людей. Ты, иди, Демидушка, ложись почивать, а я тут с делами закончу и к тебе под бочок приду...

Идя через двор в дом, мне стало легко на душе, я понял, что моя Яринка не будет горевать о наших родителях, и всё у нас в семье будет хорошо.

* * *

За прошедшие шесть лет в повседневной жизни Урманного и промысловой артели мало что поменялось, если не считать того, что на общем Сходе жителей, который был созван поселянским старостой Чеславом Нечаевичем, меня единогласно избрали Главой нашего поселения и артели, а Иван Иваныча, делами доказавшего свою полезность поселению и промысловой артели, выбрали старшим по снабжению. Вдобавок, его избрали помощником старосты Чеслава Нечаевича. Меня такое принятие нового поселянина жителями Урманного полностью устраивало, ещё на одного хорошего человека нас стало больше. Меня постоянно тревожило другое, что обстановка в стране продолжала оставаться непонятной и довольно напряжённой...

Несмотря на то, что представители власти постоянно заявляли с трибун и в своих газетах, что гражданская война закончилась, что победа Красной армии и партии большевиков привела к образованию самого миролюбивого и по-настоящему народного государства — Советского Союза, простые люди по всей стране видели совершенно другую картину. Гражданская война не только не закончилась, она продолжалась, вот только приняла совсем иную форму. Уже не было крупных сражений Красной армии с крестьянскими отрядами партизан или армиями белогвардейцев, теперь карательные органы большевиков воевали с народами бывшей Российской империи, кои были недовольны проводимой политикой в стране.

Об этом мне рассказал Иван Иваныч. Он довольно близко сошёлся с Семёном Марковичем, на основе совместных посещений ресторанов, где они под коньячок и прекрасно приготовленные блюда, вспоминали не только о минувшем прошлом, но и частенько обсуждали что происходит в стране, а также размышляли о том, какое будущее вскоре для всех наступит.

После того, как мы спасли Семёна Марковича от ночного захвата московскими чекистами, под руководством Мордехая, он проникся доверием к Иван Иванычу и вскоре понял, что тот его никогда не предаст, и не донесёт на него местным чекистам или представителям партии, что находились на вершине власти, и поэтому всегда был с ним предельно откровенным. Вот таким образом мы с Иван Иванычем узнавали все последние новости гуляющие среди представителей власти.

Мне, как Главе поселения и артели, приходилось поддерживать их ресторанные посиделки, иначе мы бы так и не узнали, что на самом деле происходит в Барнауле и губернии. Иван Иваныч не только запоминал все новости поведанные Семёном Марковичем, он довольно часто посещал различные деревни, хутора и селения, где помимо обмена различными продуктами, общался по душам с местными жителями. Вот поэтому он всегда был в курсе того, что творилось не только в стране, но и в самой большевистской партии. Мне нравилось, как он грамотно связывал воедино вроде бы отдельные новости, на первый взгляд никак не связанные между собой, но в результате у Иван Иваныча получалась целостная картина происходящих событий.

В один из летних вечеров мне пришлось задержаться в Управе, чтобы закончить просмотр полугодового отчёта, о деятельности нашей промысловой артели, который подготовил Светозар. Моё внимание отвлёк шум на улице. Выглянув в полуоткрытое окно, я увидел, что в поселение возвернулся обоз, который доставил необходимые для жизни мешки с зерном и мукой, а также потребные товары для наших поселян. Староста Чеслав Нечаевич со своим сыном Светозаром как всегда отправились заниматься приёмкой хлеба, а через полчаса, ко мне в кабинет зашёл хмурый Иван Иваныч. Помимо его хмурого лица, меня удивило, что от нашего старшего снабженца шёл запах спиртного. А ведь до этого момента Иван Иваныч никогда не позволял себе появляться в поселении выпившим.

— Здравия тебе, Иван Иваныч, — первым поздоровался я. — Проходи. Присаживайся, где тебе удобно. Сейчас Светозар освободится от дел, разогреет немного остывший самовар и нам чайку горячего сделает.

— И тебе доброго здравия, Демид Ярославич, — хмуро ответил наш старший снабженец. — Ты извини меня, что я к тебе в таком непотребном виде пришёл, но прошу поверить, что у меня на то были очень веские причины.

— Хотелось бы услышать хотя бы одну вескую причину...

— Семёна Марковича подстрелили, — хмуро ответил Иван Иваныч, присаживаясь за стол. — Я его в Урманное привёз, так как он совсем плох был.

— Что?! Где подстрелили?!

— Ночью в городе. Когда мы с Семёном Марковичем из ресторана к нам в представительство уже почти добирались. Он дюже перебрал коньяка, вот и пришлось его поддерживать. Сам бы он той ночью вообще никуда не дошёл. Меня тоже чуть не завалили. Первая пуля в Семёна попала, он начал падать и потянул меня за собой. Чуть погодя прозвучал второй выстрел, и я почувствовал как пуля у меня по волосам прошлась. Пока мы лежали на улице, с Семёна лужа крови натекла и моё лицо прямо в этой кровавой луже оказалось. Я прикрыл глаза, и в этот момент нас осветили карманным фонариком. Потом я услышал, как к нам подошли двое. Один из них очень тихо сказал: "Похоже обоих положили", а второй также тихо спросил: "Один вроде ещё вошкается. Может контроль сделаем?", но первый цыкнул зубом, и злобно ему ответил: "Ты что идиёт?! Если ты сделаешь контроль, тогда всем сразу ясно станет, что тут чекисты поработали. Сами к утру сдохнут, если уже не сдохли. Быстро уходим. Вот уже по улице кто-то сюда бежит". Эти двое тут же скрылись, а до нас вскоре добежали люди. Это оказались наши артельные охотники. Они аккуратно перенесли нас в артельное представительство. Там меня хорошенько отмыли от крови, а рану в левом плече Семёна Марковича промыли и хорошенько перевязали. Ранним утром наш обоз отправился в поселение, так как весь хлеб и все товары мы уже получили, и погрузили на подводы. Меня все эти странные дела в городе так напрягли, что я не удержался и всю дорогу до Урманного прикладывался к бутылке с коньяком. Правда делал это так, чтобы другие обозники не видели.

— Понятно. Семён сейчас где?

— Сейчас с ним твоя супруга и несколько женщин занимаются, в доме, который стоит рядом с твоим.

— Погоди, Иван Иваныч. Ты что... до сих пор не знаешь, что моя Яринка в своём отчем доме поселянскую больничку организовала? Она ведь такое решение приняла через два месяца, после того, как вы пролётку моего тестя в урмане нашли. Пока в нашей больничке страдальцев не было, Ярина девчат и женщин обучала лечению, которому сама в Москве научилась.

— Откуда бы я про это узнал?! — удивился Иван Иваныч. — Я же постоянно в разъездах. У меня серьёзных болячек не было, лишь продуло в дороге несколько раз до зелёных соплей, так меня супруга Светозара быстро в порядок привела своими настоями на травах. Вот поэтому я и не знаю ничего про нашу поселянскую больничку. Мне Чеслав Нечаевич подсказал куда раненого Семёна Марковича везти надобно, вот я туда его и отвёз, а потом твоей супруге передал.

— Что Ярина сказала?

— Она сказала, что пуля прошла через левое плечо навылет, но ничего важного не задела. Потом внимательно осмотрев его добавила, что Семён Маркович слишком много крови потерял, но она быстро поставит его на ноги.

— Понятно. С одной причиной мы разобрались, но ты мне сказал, что веских причин у тебя было несколько. Хотелось бы и их услышать.

— Тебе чего, Демид Ярославич, хотелось услышать? Причину, почему мы с Семёном вдвоём набрались коньяка в ресторане? Или мне обо всех причинах подробно рассказывать?

— Хотелось бы все подробности узнать.

В этот момент ко мне в кабинет зашёл Светозар.

— Демид Ярославич, мы с отцом всё дела закончили. Зерно и муки приняли. Обозники все мешки в амбар во дворе перетаскали, а все привезённые товары и ящики с патронами на склад Управы отнесли. Я ещё нужен?

— Светозар, разогрей самовар, пожалуйста, и можете с отцом идти домой отдыхать. А я ещё в Управе побуду. Нам тут с Иван Иванычем кой-какие дела обсудить надобно.

— Так самовар уже готов. Я его как раз перед самым приездом обоза запалил. И кроме того, Яромир по моей просьбе из города для Управы хорошего чая привёз и несколько связок баранок. Принести?

— Неси, Светозар. Хороший чай и баранки лишними не будут.

Через пару минут мой помощник принёс самовар, а староста заварной чайник, пачку чая и солидную связку с баранками. Разместив всё на столе, они попрощались с нами и ушли домой. Иван Иваныч первым делом окатил заварной чайник кипятком из самовара, и только лишь потом, принялся заваривать чай, а я достал из шкафа два стакана в подстаканниках и блюдце с кусками колотого сахара.

Напившись ароматного чая я посмотрел в глаза Иван Иваныча, тот понял мой взгляд и тихо спросил:

— С чего начинать?

— На твоё усмотрение, Иван Иваныч. Главное, чтобы всё понятно было.

— Хорошо. Тогда я пожалуй начну с общей обстановки что сложилась в нашей стране, после возвращения твоей супруги из Москвы, а потом перейду к своим веским причинам.

— Я не против.

То что я потом услышал от Иван Иваныча, мне очень не понравилось и заставило задуматься о том, как сохранить жизни наших поселян. Сам рассказ и наша беседа мне надолго запомнились. А сообщил он мне следующее:

— Ты прекрасно знаешь, Демид Ярославич, что мне, как старшему снабженцу, приходилось не только сопровождать наши продовольственные обозы, но и искать новые точки сбыта. Походу дела мне удалось "прикормить" некоторых представителей власти, которые частенько бывают не только в Москве, но и в других губерниях страны. Под коньячок и водочку, да с хорошей закуской, нынешние чиновники и партийцы делились со мной очень интересными новостями и слухами, что гуляют у них в верхах. Им всем хотелось выговориться и рассказать обо всём, что у них накопилось на душе, так что мне не привыкать было к роли внимательно слушающего исповедника. Я все их рассказы затем себе в тетрадку записывал, а после долго размышлял над всем услышанным. И вот какая картина маслом у меня получилась... После смерти Ленина, политическая обстановка не только в столице, но и во всей стране, стала напряжённой и непредсказуемой. В верхушке партии большевиков произошёл раскол на несколько фракций, и у каждой наметился свой лидер, а то и несколько. Говоря простыми словами, теперь вместо одного умершего большевистского вождя, который всем указывал путь дальнейшего развития, в стране таких вождей проявилось несколько, и каждый из них призывает всех следовать именно за ним. Наибольшее влияние имела фракция сторонников Троцкого, который постоянно говорил о мировой революции. Его поддерживали не только высшие партийные руководители на местах, но также большинство командиров в армии, на флоте и в карательных органах.

— Погоди, Иван Иваныч. Что-то не сходится в твоём рассказе.

— Почему ты так решил?

— Да хотя бы потому, что моего друга Феликса интересовала судьба только нашей страны, а что происходит где-то в других странах, его всегда мало заботило. Исходя из сказанного, я никогда и ни за что не поверю, что Феликс Дзержинский, как руководитель карательных органов страны, стал бы активно поддерживать Троцкого и его бредовые идеи о мировой революции.

— Вот теперь мне понятны твои сомнения, Демид Ярославич, — спокойно глядя мне в глаза сказал Иван Иваныч. — Ты похоже ещё не знаешь, что твоего друга Феликса сняли с руководства карательными органами страны сразу же после смерти Ленина.

— Как сняли?!

— Очень просто. Перевели, как говорят большевики, на более важную работу. Его назначили Председателем Высшего совета народного хозяйства СССР. Видать твой друг Феликс, возглавляя карательные органы страны, мешал многим троцкистам творить свои кровавые дела. А через два с половиной года они его по-тихому убили.

— Как убили?! Ведь во всех газетах написали, что он умер от сердечного приступа, сразу после двухчасового доклада на пленуме Центрального Комитета, где он подверг резкой критике Георгия Пятакова и Льва Каменева.

— Демид Ярославич, я тебе много раз говорил, не верь тому, что пишут в газетах. Ты лучше у своей супруги спроси, сколько существует медленных ядов которые вызывают остановку сердца? И при этом, все вокруг будут считать, что у человека больное сердце. Она тебе назовёт их не один десяток, и это будут только те из ядов, которые вообще невозможно обнаружить в теле умершего. Ты лучше вспомни наш давнишний разговор, где я тебе говорил, что в любой политической партии главными являются не те люди, кто громче и красивее всех вещает с трибуны на митингах или на съездах, а те неизвестные личности, которые "руководят всеми партийными изменениями и перестановками из тени". Тебе примеров со странными смертями Свердлова и Ленина разве было недостаточно?

— Я понял тебя, Иван Иваныч. Извини. Продолжай.

— Так вот, следующими по значимости влияния в партии, оказались целых три фракции. Одну партийную фракцию возглавляли Рыков с Томским. К ним многие коммунисты прислушивались, так как они в основном определяли государственную и профсоюзную политику Советского Союза. Вторую фракцию возглавляли Преображенский с Пятаковым. Первый ведал всеми финансами страны, а второй был председателем Главного концессионного комитета. А вот в третьей фракции партии большевиков, лидеров оказалось ажно четверо: Зиновьев, Сокольников, Крупская и Каменев, которого перед своей смертью критиковал на пленуме ЦК Феликс Дзержинский. Этих четверых партийных лидеров позже назвали "ленинградской оппозицией". Самой малочисленной и мало влияющей на политику большевистской партии, считалась группа Бухарина и Сталина. Хотя Николай Бухарин и считался одним из крупнейших партийных теоретиков, но на их группу мало кто из остальных фракций обращал должное внимание, так как все фракции посчитали, что группа мало чего может добиться в партийной борьбе, ибо Иосиф Сталин тогда был всего лишь главой партийного секретариата и наркомом по делам национальностей.

— Погоди малость, Иван Иваныч. Насколько я помню, несколько лет назад в Москве, какой-то кавказец помог Яринке получить диплом, в котором указали, что она доктор медицины, а не врач. Он с Феликсом приходил, когда она в больнице людей лечила. Того кавказца тоже все называли "товарищ Сталин". Ты сейчас про него говоришь?

— А другого "товарища Сталина" в партии большевиков нету и никогда не было. Твой друг Феликс Дзержинский действительно поддерживал Сталина и был его соратником. Могу добавить, что Зиновий Адамович, которого два года назад перевели в Одессу, а также Семён Маркович и Яков Ефимович, да будет земля ему пухом, тоже сторонники Сталина.

— А разве Яков Ефимович умер?

— Так убили же его. Ты разве не знал?

— Не знал, и Светозар про его смерть ничего не говорил. А когда его убили, и как такое могло произойти?

— Так Светозар видать тоже об этом не знает. Мне про его смерть Семён Маркович поведал. Убили его примерно полгода назад. Кто это совершил, до сих пор неизвестно. Милиция и чекисты всё ещё ищут убийцу. Якова Ефимовича в столицу работать перевели, так сказать повышение по партийной линии. Вот он и отправился из Барнаула поездом, в прицепном вагон-салоне первого класса, а когда поезд уже прибыл в Москву, то проводник, обходя свой вагон, обнаружил Якова Ефимовича в купе мёртвым, да ещё с ножом в груди.

— Скорее всего Якова Ефимовича убил, кто-то из его знакомых. Незнакомого человека он бы к себе в купе никогда не запустил. Сам подумай, Иван Иваныч. Ведь все же знают, что проводники посторонних людей в салоны первого класса никогда не пускают.

— Вполне возможно, так оно и было. Мне продолжать?

— Конечно продолжай, — ответил я, и налил горячего чаю в опустевшие стаканы.

— Внутрипартийная борьба, после смерти Ленина, привела к расколу в руководстве партии большевиков. Одни коммунисты носились с идеей о мировой революции и готовы были принести простой народ в жертву этой самой революции. Другие, заняв все руководящие посты на местах, стали вести себя как важные баре, полностью уничтожая всех недовольных их властью, невзирая на классовую принадлежность. И лишь немногие из большевиков, пытались навести хоть какой-то порядок в стране.

— Странно, раньше в партии большевиков такого разброда в умах не наблюдалось.

— Так то раньше было. Сейчас это уже не та партия, которая у Временного правительства власть отняла. Она за последующие годы разными людьми из других партий пополнилась. Кроме скрытых представителей различных левых движений, что влились в партию большевиков в ходе Гражданской войны и последующих лет, к ним прибилось большое количество приспособленцев разного толка, а то и вообще бандитов, поддержавших в свое время Советскую власть на местах. Мне "прикормленные" партийцы рассказали, какое самоуправство творилось и нынче творится на местах. Как при помощи большевистских лозунгов эти сволочи, пробравшиеся на руководящие должности в местных Советах, старательно подменяли политические и идейные взгляды самыми разными вещами. Дошло до того, что простые крестьяне воспринимают колхозы как что-то вроде помещичьих хозяйств, на которых они батрачат. Причем, крестьяне сравнивают свою жизнь с царскими временами, от этого сравнения людское недовольство получается ещё более сильное.

— Что-то не верится мне, Иван Иваныч, что при императоре крестьяне жили лучше.

— Так всё дело в том, что в царские времена у крестьян было свое, хоть хиленькое, но личное хозяйство, за право пользоваться которым они либо платили помещику, либо отрабатывали на его земле. Теперь же, после начала коллективизации, ситуация ещё больше усугубилась. Во главе колхозов поставили лодырей и бездельников, из так называемых комитетов бедноты, которые никогда ничего путного в жизни не сделали, а лишь научились кричать большевистские лозунги. Вот они-то и начали грабить всех трудолюбивых селян, объявляя их кулаками или середняками, а всё из-за того, что те, тяжёлым трудом могли обеспечить хоть какой-то достаток своим семьям. Простые люди на селе осознают себя угнетёнными крестьянами, а большевиков с их комбедами, воспринимают как новых помещиков и феодалов. Само собой, в лицо никто так не говорит, ибо можно сразу под расстрел попасть всей семьёй или угодить в лагеря. Я после того, как об этом узнал, пообщался с людьми в деревнях где колхозы организовали, и проверил эти настроения. Всё так и есть. До сознательности крестьян теперь большевикам ещё долго не достучаться. Это вскоре аукнется, когда большевики начнут крестьян призывать в армию. Вот тогда они и увидят, что все крестьяне не горят желанием защищать идеи коммунизма, которые для них чужды.

— Но ведь власти могут принять недовольство крестьян за бунт и начнут их расстреливать.

— Так большевистские власти никогда и не прекращали этого делать. Ты думаешь почему мы с Семёном Марковичем так нагрузились в ресторане? По этой самой причине. Семён побывал на собрании партактива, который созвал новый председатель губисполкома. В зале присутствовали лишь начальники комитетов и отделов, а также чекисты и судьи. В повестке дня обсуждалось дело пятидесяти восьми арестованных крестьян, которых, представители комитетов бедноты, обвиняли "в кулачестве и в пособничестве контрреволюции", и требовали, от представителей власти, всех их расстрелять. Новый председатель губисполкома сразу призвал всех коммунистов присутствующих в зале, поддержать товарищей из комбедов, а судьям незамедлительно провести закрытый суд над кулаками, и приговорить всех к расстрелу. Вот тогда Семён Маркович и выступил. Он в своей речи заявил, что товарищ Сталин считает крестьянство одной из основных опор Советской власти, и что коммунисты не имеют право разрушать эту опору. После чего, добавил, что если чекисты всех крестьян перестреляет, то кто будет растить хлеб на полях и кормить страну? После такого яркого выступления, Семёну влепили выговор по партийной линии, так сказать, "за малодушие по отношению к врагам Советской власти, и непонимание политической обстановки в стране". Семён Маркович начал возмущаться таким решением партактива, и вот тогда, ты можешь не поверить, новый председатель губисполкома его вообще удалил из зала.

— А что-нибудь известно о судьбе арестованных крестьян?

— Партактив губисполкома единогласно проголосовало за их расстрел, и посоветовал судьям и чекистам не затягивать с наказанием врагов Советской власти, — хмуро сказал мне Иван Иваныч, и отпил чаю из стакана. — Это решение Семён услышал стоя за дверью зала, где заседал партактив. Поняв, что ничего не может сделать для арестованных крестьян, он зашёл к себе в кабинет, выпил бутылку коньяка, что там была у него спрятана, после чего направился ко мне. Семён появился в нашем представительстве, когда мы уже заканчивали принимать ящики с патронами у военных. Я проводил пьяного Семёна в свой кабинет, где он мне всё в подробностях рассказал. Внимательно выслушав его, я попросил подождать меня на диванчике, ибо мне надо было закончить приёмку патронов. Когда я закончил свои дела и вернулся в свой кабинет, Семён Маркович крепко спал на диванчике. Не став его будить, я прогулялся до деловых, и попросил их разузнать, что творится в городе. Вернувшись в наше представительство, я отдал распоряжение артельщикам готовить обоз к возвращению в Урманное, а сам пошёл спать.

— Иван Иваныч, а ты случайно не знаешь, с чего вдруг Семён Маркович защищать крестьян взялся?

— Когда зачитывали список арестованных крестьян, он узнал фамилии нескольких человек. Эти крестьяне его у себя прятали от белогвардейцев, во времена гражданской войны. Поэтому он и не поверил в то, что они виновны.

— Понятно. Что дальше-то было?

— Семён Маркович проспал до самого обеда. Наш повар, увидев его болезненное состояние, сначала подлечил Семёна капустным рассолом, а потом накормил нас горячим обедом. Когда мы вышли во двор подышать свежим воздухом, ко мне подошёл человек от деловых, он и сообщил, что вечером в губернском суде состоялось закрытое заседание, а уже ночью, в старом карьере за городом, чекисты расстреляли около шестидесяти человек. Когда я эти новости поведал Семёну Марковичу, то он сразу замкнулся в себе, ушёл в мой кабинет и просидел там до вечера, о чём-то размышляя. Вечером, чтобы его хоть как-то отвлечь от тяжёлых мыслей, я предложил ему сходить в ресторан и помянуть всех безвинно убиенных. Семён согласился. Правда в ресторане он больше пил, чем ел, и при этом постоянно повторял, что "с этими сволочами троцкистами совершенно невозможно работать", что "они не способны созидать, а могут только разрушать всё вокруг себя". То что произошло ночью, после нашего ухода из ресторана, ты уже знаешь.

— Иван Иваныч, скажи, а почему Семён Маркович так на троцкистов ополчился?

— Наверное из-за того, что они все властные места не только в нашей губернии, но и по всей Сибири заняли. Троцкисты всех сторонников Бухарина и Сталина, а также представителей других фракций в партии большевиков, сразу после смерти Ленина, поменяли на руководящих местах на своих людей. Особенно много троцкистов в карательных органах и в частях особого назначения. Яков Ефимович и Семён Маркович, можно сказать, оставались последними из большевиков, в нашей губернии, кто поддерживал не Троцкого, а партийную группу Бухарина и Сталина.

— Как я понимаю, борьба за власть на местах идёт внутри партии большевиков, и простого народа напрямую никак не должна касаться.

— Вот тут ты глубоко ошибаешься, Демид Ярославич. Каждая из партийных фракций, а также группа Бухарина и Сталина, стараются привлечь в свою поддержку, как можно больше простого народа. Для этого они используют любые средства. Ты можешь в этом сам убедиться. В Барнауле, в месте, где большевики устраивают первомайские демонстрации, троцкисты недавно установили памятник в виде земного шара, его опоясывает надпись "Да здравствует Мировая революция". Так что сам должен понимать, чьи именно идеи, губернские партийные власти обычным людям пытаются навязать.

— Выходит что не всем людям нравится политика троцкистов. Семён же её не принял. Разве не так?

— Всё так. Семён Маркович, желая спасти знакомых крестьян, не подумавши высказался на собрании партактива против политики местных троцкистов. Вот они и решили его убрать таким образом, чтобы потом ночное убийство Семёна можно было выдать как "бандитское нападение на представителя власти", а под это дело троцкисты избавились бы ещё от многих недовольных их политикой. Сейчас тебе, Демид Ярославич, как Главе поселения, надобно хорошо подумать, как и куда будем переправлять Семёна, после того, как твоя супруга его на ноги поставит? В Барнаул ему теперь возвращаться никак нельзя, там его ждёт скорая смерть.

— Я понял тебя, Иван Иваныч. Иди домой, отдыхай, а я подумаю что нам дальше делать.

Кивнув головой, наш старший снабженец допил свой остывший чай, поднялся и отправился к себе домой отдыхать, а я остался размышлять над услышанным...