Рассказ третий: Чудо Барнарда

Лоджер вновь вытянул губы.

— Возможно. Возможно, нет. Возможно, нам было явлено истинное Чудо, то есть прямое проявление некой Высочайшей Воли. Церковь, разумеется, считает именно так.

— А что считаете вы?

Лоджер вновь скривился, словно раскусил недозрелый лимон.

— Я считаю, что Природа обладает определенным гомеостазом. Устойчивостью. Вы знаете, что излучение расщепляемых атомов смертельно для живых организмов — но не потому, что Кто-То постановил карать смертью открывателей атомной энергии. Просто такова природа вещей.

— Но создатели Игры могли... — начал Темпе.

— Вы знаете, что такое синдром Диагора? — перебил Лоджер. — Нет? Это уже довольно старая история. Доктор Джулиус Диагор был одним из основателей теории синтоспермических гомеостатов, самоорганизующихся систем. Он жил в начале XXIII столетия. Его опыты закончились скверно в высшей мере. Многие считали, что... впрочем, неважно. Так вот, открытие Диагора состояло в том, что первой же задачей любой самоорганизующейся системы является преодоление наложенных на неё ограничений. Неважно, идет ли речь о колонии клеточных роботов... или о человечестве. Вы понимаете? Стремление... к чудесам, ибо что есть нарушение законов природы, как не чудо? Да, Природа, Игроки или лично Господь Бог наложили запрет на экстенсивное развитие, на движение быстрее скорости света, на много что ещё. И, тем не менее, мы сейчас летим к Гадесу. Чтобы совершить там своё Чудо.

— Насколько я смог понять, — сказал Темпе, — главное ограничение экстенсивного роста, — не ограничение скорости взаимодействия скоростью света, а энергетический барьер изменения физических постоянных — барьер Шиммельрейтера, если не ошибаюсь. Как же вы смогли обойти его? Ведь он считается фундаментальным запретом Игры.

— Мы его не обходили, — сказал Лоджер. — Мы считаем, что проект "Зевс" и сам полет "Эвридики" стали возможны лишь потому, что эта часть Вселенной подверглась как бы "диверсии" извне, ненадолго ослабившей ограничения на сверхсветовые полеты... и другое. Очевидно, что совершать их здесь может не только Земля, но и представители других цивилизаций. После начала проекта SETI их обнаружено уже тридцать пять, просто пять последних случаев... сомнительны. Большинство не превзошло уровня современной Земли — но нет сомнений, что все они возникли, вернее, перешли к технологической стадии примерно в одно и то же время, и это, конечно, не случайно. Нам также известно четыреста сорок некогда обитаемых планет, но сами их обитатели вымерли, причем, относительно быстро. Они не смогли выйти в Космос, по крайней мере в том виде, в каком это сделали мы. Потом всё вдруг изменилось. Было ли это влияние некой Воли, следствие аварии неких невообразимых механизмов или же эксперимента — мы не знаем. Суть в том, что теперь мы видим, что происходит тогда, когда ограничения Игры отменяются — хотя бы частично. Земная цивилизация в её машинном виде существует менее тысячи лет, причем, две трети наших межзвездных экспедиций отправлены за последние семьдесят лет. Теперь их количество и доступная нам энергия удваиваются каждые двадцать пять лет, но продолжаться миллиарды лет такое развитие не может. Очевидно, что даже вне ограничений Игры существует некий "потолок", после которого цивилизации гибнут, — или радикально изменяют путь, но мы не в силах представить, чем может стать цивилизация за миллиарды лет развития. Поэтому в Игре ничто не зависит от нашей воли. Путь тех, кто возник позже, предопределен её начальными участниками. Земля чудом успела проскочить в открывшееся на миг "окно возможностей", — но сейчас это окно закрывается. Сверхсветовые полеты без помощи коллапсаров уже невозможны — а ведь даже теория относительности предусматривает сверхсветовое движение, так называемые мосты Эйнштейна-Подольского-Розена. Какое-то время их работа была возможна, теперь нет. Но, закрывая эту возможность, Игра сохраняет множество жизней. Все её участники хотят изменить мир так, чтобы он стал... лучше.

— Уничтожив всю биологическую жизнь? — удивленно спросил Темпе.

Лоджер покачал головой.

— Их цель — безопасность для всех, а не смерть. Впрочем, это не главная их цель. Эта цель — развитие, но её нельзя четко определить там, где интересы множества Игроков взаимно перекрываются. Возможно, они ошибаются, и даже могут привести Вселенную к катастрофе, но не в наших силах изменить ход Игры. Прежде, чем попытаться изменять её правила, мы должны понять их. Это потребует времени, — возможно, миллионов лет, возможно, — миллиардов. У нас нет выбора. То, что мы не можем изменить, мы принимаем. Так или иначе. Нам остается лишь верить, что изменения повернут вспять от опасного уровня, как, очевидно, всегда бывало раньше.

— А если нет? — спросил Темпе. — Что, если разрушая основу существования жизни, участники Игры разрушат и себя?

— Нет. Их физическая основа — несомненно, небиологическая. Единственная опасность, реальная для них, носит термодинамический характер — энтропия в любой системе неизбежно возрастает, а значит, время её существования ограничено. Однако судить об этом нам трудно. В сущности, это вопрос о том, способны ли Игроки изменять законы термодинамики, и если да, то в каких границах. Средств для разрешения этого вопроса у нас нет. Более того, происходящие во Вселенной изменения лишают нас и возможности получить эти средства. И, как бы то ни было, остановить эти изменения невозможно.

Уже сорок лет мы знаем об Игре, точнее, об её текущей... форме. Почти столько же лет мы пытались противодействовать ей, — хотя бы локально. Но единственная частично успешная попытка сделать это привела к катастрофе. "Зевс", лучшее наше творение, был превращен в пыль, — а ведь вся Земля строила его семнадцать лет! Игра не уничтожают всё, что нарушает её правила, но терпит сопротивление лишь до определенного предела, и мы до сих пор не знаем, где он. Мы здесь столь же бессильны, как и ты. И, пока мы не сравняемся с Игроками, мы должны приспосабливаться к их изменениям, а не мешать им.

Сознавать, что нашу судьбу решают силы, над которыми мы не властны, неприятно, признавать это — тем более. Надежда на то, что мы сможем это изменить, увы, слишком далека от исполнения. Именно поэтому человечеству не стоит знать, что бывают ситуации, в которых ничего, совсем ничего нельзя сделать.

.............................................................................................

Вернувшись к себе, Темпе погрузился в то, что прежде пропускал: в предысторию экспедиции. Сама по себе она была крайне рискованной: список происшествий, способных так или иначе погубить "Эвридику", не укладывался и в тысячу пунктов. Но всё это было сущей мелочью на фоне общественного раскола.

На фоне неотвратимо назревающего автоэволюционного кризиса идея прямого контакта с внеземным разумом нашла у человечества крайне мало понимания. На Земле бесновались лиги и тайные общества, ратующие за неприкосновенность звезд. Они собирали миллионные демонстрации; порой дело доходило до терроризма. Может быть только поэтому экспедиция всё-таки состоялась. Её почти-бесполезность, её опасность, её оскорбительная дерзость в глазах косного большинства были великолепным вызовом для лучших детей человечества, достойным того, чтобы нашлись люди, готовые его принять.

Но прежде, чем "Эвридика" помчалась, набирая скорость, стоимость предприятия возросла на целый порядок, о чем, впрочем, резонно предупреждали оппоненты. Однако ни толпы разгневанных налогоплательщиков, ни истерия парламентских комиссий уже ничего не могли изменить: вложенные триллионы неотвратимо потянули за собой дальнейшие, хотя экономическая основа проекта ходила ходуном сильнее, чем Титан после старта "Эвридики". Темпе, погруженный в чтение, пропускал эти бесчисленные остановки подготовительных работ, производственные срывы, задержки строительства корабля, саботаж и волнения на Земле и стоявшие за ними политические аферы и коррупцию. Что ему до них, раз он уже летит?..