Проблемой писательского труда является то, что жить писательским трудом -это требует определенного уровня востребованности и,скажем так, хорошего отношения к себе издательских кругов(сейчас как бы возможно обходиться без этого, но не в те годы).Тут писателя подстерегают многие сложности, как в начале его творческого пути, так и в другие моменты. Поэтому они и подстраховываются, занимаясь писательством в свободное от основной работы время или занявшись окололитературным трудом в редакции газеты или журнала.

Булгаков же минимум трижды действует опрометчиво:

-в 1921 году, отказавшись от занятий медициной, и сосредоточившись на чисто литературной работе.

-в период после 1926 года, переключившись на работу на театр,

— в 1930м году поставив вопрос об отъезде за границу.

Первый поступок не имел серьезных отрицательных последствий, второй всего лишь через три года поставил его в сложное положение, когда пьесы его перестали ставить, роман о дьяволе вряд ли в высокой степени готовности, да и шансы на его напечатание невелики. Вернуться же к медицинской практике или газетной работе он отчего-то не может.

В то же время, Стефани Майер, которая имела некий стабильный источник доходов, могла ждать около 2 лет, пока литагенты пристроят ее дебютный роман в издательство.

Другой хрестоматийный пример— Джоан Роулинг, отправившая свой дебютный роман в 12 издательств и везде получившая отказ. И только через год дело слегка сдвинулось с места. При этом роман писался около семи лет, и она находилась в очень сложных жизненных обстоятельствах, при которых бросить все написанное и больше не писать было бы вполне обоснованно.

Если взглянуть на другого, не столь известного автора, то он может отправить книгу в 20 издательств трех стран, где в большинстве случаев его проигнорируют, но кушать ему будет что— благодаря основной профессии. Поэтому он может просто хихикать, решая вопрос, почему издательство 'Эпаминонд и Клеомброт' в первый раз согласилось, но на электронное издание, а второй раз отказалось сразу от одной и той же книги. И это он себе может позволить, не ощущая, что мир рухнул, ибо двадцатый отказ подряд, а кушать надо самому и семью кормить.

От доклада про Булгакова Пашу отвлекло знакомое хихикание.

— Ты потрясен, персик, этим срыванием покровов? Жаль, что ты не услышмишь вторую серию, про то, как Михаил Зощенко всю жизнь прикидывался инвалидом-жертвой газовой атаки, хотя после нее прожил аж сорок два года. Ты прав, дядька умный, хотя и увлекающийся, но ни в чем не врет, он просто 'Сгущает краски' и 'Смещает акценты'. Аргументацию его оценили, том числе и с моральной стороны дела, где она совсем не безупречна. И приняли решение...

Ты так активно жестикулируешь, что стыдно оставлять тебя без информации. Персик, ты его видишь, это решение. Кто заслужил Свет, кто заслужил Покой, о чем написал критикуемый им Булгаков, а кто-то

заслужил Сумрак.Оттого он и стоит у темного окнн, смотрит в надвигающуюся темноту и беседует сам с собой, думая, что рассказывает все это мировому эфиру и беспородному коту Марсику. Вот сейчас дядечка думает, что еще немного постоит, потом зажжет свет, позвонит кому-то из друзей или родствеников, пойдет готовить ужин себе и Марсику, но это 'немного' длится и длится.

А Паше отчего-то стало плохо, словно вся кровь отхлынула от головы И если бы он стоял в полный рост и во человсском облике, то точно бы пал на пол, со стуком и грохотом

Но из обморока его быстро вернули энергичным массажем щек, иногда неграмотными людьми называемый 'пощечинами'.

— Персик, ты подумал, что тебя ждет вечность перед окном тоже, и оттого упал в обморок? Не плачь, маленький, ты уже убедился, что есть варианты более зловещие. Например, поселиться в кусте и просить, чтобы сломали ветку, и после боли, как от перелома кости, получить возможность полчаса погулять? Или питаться молотым фаршем из трупов?

Проникся? Ну вот пока и полежи, послущай незнакомый тебе рассказ о другом писателе.

123

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓