|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Спецназовец, шедший вторым — похлопал по плечу первого. Тот обернулся. Второй покачал головой. Нет.
И правильно — нельзя. Это только в синематографе — в таких случаях начинается пальба. Раз — два — три — и около костра только трупы, а хорошие парни идут дальше. Но жизнь не синема. Костер — слепит боевиков, они сейчас слепы как кроты, и посмотри кто в ночь — ничего не увидит. Но точно так же и спецназовцы — плохо видят. Костер не охватишь со всех сторон, и в кого-то — сидящего — будешь стрелять через костер. А если промахнешься? Их тридцать человек — и достаточно дотянуться до спуска одному, чтобы поднялась тревога.
А если кто-то отошел в темноту прогадиться — и вот — вот подойдет? Или пошел в город и скоро придет? Поди знай — что там в темноте и кто там. А если это приманка и кто-то наблюдает из темноты — с пулеметом?
Поэтому, самое лучшее — это установить мину. Самую обычную мину, даже две. Одну — типа S, шрапнельную — на самом причале и замаскировать ее. Вторую — под причалом, она тоже получится направленного взрыва — если ее правильно установить. И в нужный момент подорвать. Вряд ли боевики на ночь уйдут от костра. Холодно по ночам здесь, да и ноги хмельные — не пойдут. Гораздо проще остаться здесь около источника тепла на всю ночь, лечь в грязи, как свиньи. Хотя нет — свиньи то, как раз чистоплотные. Там где гадят, никогда не лягут.
Один боец остается на стреме. Второй — осторожно снимает свой рюкзак, достает оттуда мину, похожую на жестяную банку моторного масла. Передает ее третьему, подхватывает рюкзак и уходит. Ему надо поставить мину под причал, и поставить ее правильно, чтобы ударная волна пришлась на берег. Шесть килограммов высокоэффективной взрывчатки — никого в живых не оставят...
Вода дурнопахнущая и липкая. Такой воды — нет нигде на черноморском побережье — хотя порты не чета этому. Взять хоть одесский и константинопольский порт — по миллиону с лишком пудов в год переваливают. Но там такой воды нет. Зловоние от мочи, дерьма, гнилых остатков рыбы, слитого в море машинного масла. Даже несмотря на то, что гидрокостюм защищает тело с пят до макушки — все равно невыразимо мерзко погружаться в этот отстойник...
Надо думать о чем-то приятном. Подводный сапер — тоже выходец из ЭПРОНа — вспоминает пляж Ланжерон. Самый известный пляж в Одессе, люди с северов едут, чтобы там окунуться. В Одессе — принято на пляж приходить... натяжеле. Одеяло, зонтик, а то и палатка, несколько судков и кастрюлек с кушаньем. На пляже ничего не покупают, разве что сельтерскую воду. Кушанье плотное — картошечка с зеленью, супчик...
От мыслей о еде — рвота подступила к самому горлу, как у зеленого салаги, малька — хотя за ним больше трехсот погружений. Было дурно. Как эти люди не понимают, что так жить нельзя. Как они не могут понять, что так нельзя жить, что то, что они делают — ведет к тому, что жить все хуже и хуже. За что они борются?
Мина тяжелая и ее еще надо укрепить. Но он крепил мины на бортах кораблей, они грязные, поросшие ракушками — а это еще хуже...
Какая мерзость...
Есть.
Мина новейшая, с таймером. Он ставит таймер на пять утра — незадолго до восхода солнца. Будет сюрприз...
Мина стоит... теперь вон отсюда. Из этой мерзости. Право же — когда они проходили учебный курс, и им приказывали ползти по полной нечистот канаве — так противно не было. Хотя у них и не было гидрокостюма, а был обычный костюм для занятий физкультурой. Но тогда они знали — они проползут и на это все. А здесь — люди живут изо дня в день так.
В грязи...
Мина светит красным глазком. Она не думает. Не сомневается. Ждет...
С трудом, едва не сорвавшись обратно — он выбирается на причал. Замирает, слушает... их учили больше слушать, чем смотреть, как дышит человек не видно — но зато слышно. Похоже, тихо...
Пробирается назад. Смотреть, куда ступаешь — смысла уже нет, все в дерьме — и он в дерьме. Остальные двое — ждут его на месте, один держит в руках два автомата — свой или его. Привычная тяжесть короткого, кургузого автомата в руках успокаивает. Большой палец — дело сделано.
Командир показывает — в обход. У костра веселятся. Лучше пока их не беспокоить — побудка у них будет знатная...
От причала — дорога идет в гору — город расположен на возвышенности, метров семь — восемь. Подъем довольно крутой — и по нему спускается, напевая какую-то песенку человек, весь в черном. Песенка однозначно не арабская — мелодичный арабский они бы разобрали...
За землю и замереть. Автоматы под рукой. Человек проходит мимо, так и не подозревая, как близко он от своей смерти. И тут становится понятно, что он не весь в черном. Он черный и есть. Негр, наверняка из Могадишо.
А этому то, что здесь надо...
Негр проходит, и они осторожно продвигаются дальше. Потом — лидер подает сигнал, и они медленно опускаются на землю.
Первая линия домов. Камень, сложенный в стены при помощи цемента из глины. Черные провалы окон — стекол здесь не знают, стекла атрибут самых богатых домов. Адская вонь, какие-то телеги, переступающие с ноги на ногу, привязанные ослы — дальше базар. Все, что приходит сюда по морю— на следующий день продается на нем перекупщикам, которые поднимают товары в горы.
Черный провал окна, алый огонек сигареты в нем.
Камни, наваленные у стены — это что-то типа баррикады, дополнительной защиты — на две трети стены. Тот, кто это делал — явно знал, как русские использую скорострельные зенитные установки. Даже на катерах есть такие пушки, а позицию пулемета они подавляют на-раз за счет скорострельности и наличия трассеров в ленте. Наводить не надо, даже низкоквалифицированный наводчик видит, куда летят трассеры, и корректирует огонь.
Значит, огневая точка. Держат под контролем порт. Наверное, крупнокалиберный пулемет, а может — и легкое горное орудие...
Спецназовцы подбираются ближе, чтобы слышать разговор.
А ведь неплохо устроились. Может, конечно, тут были опытные джихадисты — а может, кто-то им и помог выбрать именно такую позицию. Пулемет калибра пять линий и господствующая над местностью, укрепленная позиция — отменное сочетание.
Позиция была все ближе. Спецназовцы — уже слышали разговор.
— О, Аллах... сегодня худший день в моей жизни. Эта проклятая рыба... как только рыбаки ее едят. Они что — так и маются с животом...
— Это Барам. Негодяй продал нам несвежую рыбу, да покарает его Аллах. Днем надо пойти и заставить его жрать то, что он продает сам.
— О, Аллах, будь проклят тот день, когда я съел эту рыбу. Я опять хочу...
— Иди, брат. С именем Аллаха.
Вот уроды. Это они срать с именем Аллаха идут? Интересно, что бы сказали настоящие мусульмане, услышь они это...
— ... только отойди подальше...
Послышались шаги, шевеление, шорох ткани. Кто-то вышел из укрытия...
— Этот обиженный Аллахом обосрал все вокруг. Я не могу вздохнуть, не почувствовав запах его дерьма. И мухи...
— Не говори так, Амин. Он мой брат...
— Он засранец. От него нечем дышать. И тебе тоже.
— Но он мой брат! Он не виноват, что съел эту рыбу.
— Это рыбу ели все мы. Но срет почему то он один... — еще один голос. Значит — как минимум трое...
— У тебя тоже есть брат, Мустафа!
— Но ты все таки поговори со своим братом... Мы совершаем намаз, а я еще держу пост через день, чтобы предстать перед Аллахом в положении постящегося. Но разве не сказано в Коране, чтобы делать намаз, надо очиститься. А как очистишься, если пахнет дерьмом и мы все пропахли дерьмом. В каком положении мы предстанем перед Аллахом...
Четвертый!
Похоже, что команда сборная, но опытная. Один явно убежденный ваххабит, знающий хотя бы основы религии. Второй, который жаловался на вонь — похоже, что тоже из непримиримых. Остальные племенные. Их как минимум четверо — это считай, которые бодрствуют. Значит, может быть, еще столько же спят. Если не больше...
И, похоже, у них начинается дизентерия. А как иначе, если они все дерьмо сливают в море и оттуда же набирают воду для питья?
Появляется даже какая-то жалость к ним. Они — как животные. Причем глупые. Животное — не будет жрать там, где гадит. А они это делают. Животное — не будет просто так убивать себе подобных, инстинкт выживания вида сильнее. А эти — все то делают. Правильно говорят — человеком не рождаются. Человеком — становятся
* * *
.
Но жалеть нельзя. В Адене — вся жалелка вышла. Как видишь человека, с которого содрали кожу, или которого посадили на кол, или которого заживо сожгли, или беременную женщину, у которой вспороли живот — так вся жалелка и кончается.
Один из боевых пловцов — растворяется в ночи. Двое ждут...
Дизентерийный засранец — сидит на земле в позе орла. Пахнет дерьмом. Отошел он недалеко. Белая одежда — видна очень хорошо.
Потом он встает. Не вытирается — где есть песок, там правой рукой, а где нет... так и плевать. Пробормотав "гуфрана-кя
* * *
", идет обратно... думая, наверное, о своем желудке, о жратве... в последний момент он поворачивается — но поздно. Одна рука зажимает рот, вторая с зажатым в ней кинжалом — сильно бьет в почку. Поставленный у любого пловца удар — им снимают часовых. Только дурак будет перерезать горло, как это делают местные — море крови, шум, булькающие звуки. К тому же горло перерезать не так то просто, там хрящи, и не схватишься. А удар в почку — неожиданный, наносится сзади и вызывает смерть в течение минуты — от болевого шока и кровотечения из почечной артерии. Тихо и быстро...
Боевик ослабевает быстро. Спецназовец думает несколько секунд — а потом решительно сдирает с него это... белое. Если он заметил его по белому цвету — точно так же, сделают и боевики. Ночью — не разглядеть лица, и поэтому мозг человека ориентируется на признаки, которые можно определить — рост, что-то приметное — и успокаивающе говорит — это свой. А они почти одного роста, и борода у него какая-никакая — выросла.
Налезает плохо — как халат — но налезает. Самое главное — не торопиться. Торопиться надо было по дороге туда — а после того, как облегчился, торопиться уже не надо. Пистолет в вытянутой руке у бедра, автомат за спиной — но главное оружие это вот этот вот кусок белой ткани на плечах. Смотреть — будут на него...
Дверь все ближе. Удивительно — но здесь есть дверь, самая настоящая, закрывающаяся. Наверное, это связано с тем, что здесь порт — много посторонних людей, много воров. В горах — в качестве двери бывает кусок ткани.
Самое главное — внутрь или наружу. Если тот, кто только что вышел, возвращаясь, не знает, в какую сторону открывается дверь — это совсем скверно.
Наружу...
Узкий коридор. Пистолет в руке...
Дверь. Эта — завешена полотном, и если все правильно — там и есть пулемет. Пистолет в левой руке... автомат в правую. Теперь можно — дальше не скроешь.
Тук — тук...
Комната. Неверный свет керосинки — фонарь — летучая мышь висит в углу, прикрытый так, что в окна почти не видно света — но вниз, к полу он идет и что-то видно. Видны ноги... верх тонет во тьме. Лафет какого-то оружия... больше похожий на полевые лафеты старых полевых пушек... с поправкой на размеры, конечно.
— Брат, надо найти знахаря...
Парабеллум в левой руке — хлопает дважды. Он не успевает поднять руку и стреляет навскидку, по интуиции.
— Что?!
Автомат в правой — с металлическим лязгом выплевывает пулю за пулей, глушитель столь хорош, что слышно лишь лязг затвора. Боевые пловцы — используют запрещенные патроны разрывного типа... во время войны за такие патроны повесят — но тут это меньшее из того, что может случиться. Так что время отдыха на корабле — они посвящали выделыванию таких вот патронов в корабельной мастерской. Против дикарей — правила неприменимы.
Автомат с длинным, сорокаместным магазином выметает комнату широким веером, один из боевиков каким-то чудом остается в живых, хрипит... но парабеллум ставит точку. Удары пуль о железо — слышны как стук молотком, и в соседних комнатах не могли не проснуться, если спят. Так что времени нет совсем.
Пистолет падает на пол, магазин долой — тоже на пол. Свежий — с лязгом заходит в рукоятку... удобно все-таки придумали, магазин в рукоятке, рука ищет руку и возиться с защелкой не надо. Еще одна занавеска, встревоженные голоса спросонья — и еще одна очередь на весь магазин. Только на сей раз уже прицельно, как положено...
Магазин долой, новый втыкается в рукоять — пошел! В коридор... надо осмотреть, нет ли чего дальше. Еще одна дверь...очередь наперекрест комнаты, что-то летит... ага, это, похоже, кухня. Судя по вони...
Никого нет. Кухня, и в самом деле. Луч фонаря бежит по стенам, по полу. Мешок с рисом вскрытый и наполовину съеденный. Баран, точнее — половина барана. Даже шкура не снята. Прямо так и валяется, как будто его топором располовинили. Что, совсем охренели, что ли...
За спиной движение. Острый, яркий луч.
— Свои! Чисто...
— Что там?
— Жратва. Ничего особенного.
Особенно и впрямь — нет ничего...
Ус недоволен — это видно.
— Какого хрена творишь? — вполголоса шипит он — приказ был?
— По-другому их было не снять.
— Салага еще чтобы решать. Вернемся — гальюны твои.
Вообще то — гальюны, или толчки, ретирады, туалеты — чистят новобранцы, не имеющие кличек. Это их наказание — пока ничем себя не проявил — чисть туалеты. Но это — если нет провинившихся. Если же есть — салагам отдых...
— Ну?
— Девять двухсотых. Чисто — докладывает второй боец.
— Двухсотых в одну комнату. Оружие собрать и приготовить к бою,
Пока двое таскают трупы в одну комнату — Ус принимается за пулемет. Машина отличная. ZB-60, они состоят на вооружении двух стран — Богемии и Великобритании. Самый мощный из всех крупнокалиберных, пятнадцать и пять, лентовое питание. Он не на обычном трехногом станке — а на колесном пулеметном лафете, напоминающем старый максимовский. Машина хорошая, железа много — и пистолетной пулей ее не повредить...
А вот она дел наделает. Может даже легкий плавающий танк поджечь...
Клейма богемские, но это ничего не значит. Богемия продает оружие любому, кто способен заплатить, она этим живет. Зеленые тяжеленные короба с лентами — отлично приготовились, гады. Один... два... три. Сто пятьдесят. И тот, кто заправлен в пулемет. Двести.
Видно, что кап-три
* * *
* недоволен. Точнее — не то, чтобы не доволен... просто что-то пошло не так.
— Слушать сюда, братва. Изменение планов. Мы выходим в город. Грош, Лузга, Тим и Серый — мной. Остальным — закрепиться здесь, ждать высадки десанта. Ус за старшего. В критической ситуации — отступать на пристань, все здесь подорвав. Мы появимся до рассвета — вопросы.
Боевые пловцы не верят своим ушам.
— Кэп, на минуточку — в отличие от всех остальных Ус не испытывает к командиру никакого трепетного почтения, и может говорить, что думает...
Они выходят в коридор. В комнате, у пулемета — напряженная тишина.
— Кэп, что за дела? Такого приказа не был.
— Был... — кэп достает из кармана портсигар, из него зеленый комок ката, засовывает за щеку. Без ката — тут на нонах не продержаться.
— Был, был приказ. Просто ты не слышал.
— Какого хрена? Не было приказа.
— На ухо приказ. Был.
Ус разражается длиннейшей матерной тирадой, сделавшей бы честь и боцману парового флота...
— Ты чего, кэп. Приказы отдаются в установленном порядке, с записью в книгу — тебе ли не знать. Все приказы на ухо — мы можем ж... ими подтереть. Ни один нижний чин не должен исполнять приказов, отданных ненадлежащим лицом или с нарушением установленного порядка.
— Можем. Только у меня — личный интерес.
— В городе?!
— В городе. Мне на ухо сказали — здесь есть дом. И в этом доме — могут быть очень интересные документы. Очень.
— Какие документы, кэп? Да тут и слова то такого не знают.
— Интересные, интересные. Здесь была британская разведка, у них был дом.
— Да они все забрали.
— Не все. Короче — я решил.
— А пацаны?
— Они тоже. Они слышали. Ты — нет.
Ус сплюнул на землю
— На удачу, кэп.
— На удачу...
Час до рассвета...
На улицах — непредставимая грязь, вонь, копошатся крысы. Хорошо, что у них на ногах резиновые сапоги, иначе бы искусали. Тот, кто сказал об этом месте и послал их сюда — описал, как добраться, но ночью это нереально. Все улицы похожи одна на одну, в их расположении нет никакой логики. Какие-то проходы...
Но они должны. Должны найти то, что позволит добраться до благословенной истины, очистить ее от наслоений лжи. Грязи. Ради чего-то же они сражались здесь. Ради чего-то проливали кровь. И думать о том, что где-то за спиной находится враг... хуже того не враг, а предатель — невыносимо.
Скрываться смысла нет. Если перебегать от укрытия к укрытию — будет только хуже, откроют огонь. Остается только одно — идти в открытую. Здесь должно быть полно всяких банд и отрядов — тех, которые пришли с гор, которым удалось отступить из разгромленного Адена, которые всегда здесь были. Вдобавок к этому — пираты, контрабандисты, что с того берега, что с этого. Мало ли кто может ходить по улицам. А если идущие — грязны, бородаты, одеты как местные — желание задавать вопросы как то отпадает. Здесь не принято интересоваться чем-то, спрашивать, уточнять. Слово за слово — и дойдет до крови.
Где-то в темноте лает собака — и к ней присоединяется еще несколько. Собаки это плохо. Обычно у мусульман не бывает собак.
За очередным поворотом — они вдруг называются на банду. Самая настоящая, она сидит у костра. разведенного прямо посреди улицы, и что-то на нем жарит. Сладковато-приторный запах бума, африканской марихуаны — все уже обдолбанные. Отступать некуда...
Ратко идущий впереди — смело шагает к огню. Он православец, то есть православный серб, но отлично знает турецкий и умеет выдавать себя за бандита, выходца из исламских народов. В Сербии есть бошняки, он долго жил среди них. Косматый, нечесаный — он и внешне походит на разбойника с большой дороги...
— Ас салам алейкум...
Главное — держать уверенный тон и вести себя так, как будто все вокруг принадлежит тебе. Тут столько всех, что никто ничего и не заподозрит
— Ва алейкум...
Атмосфера сгущается
— Воистину, приветствуйте друг друга тем же самым или лучшим и бойтесь Аллаха. Разве у этого костра собрались не правоверные братья?
Скорее всего, племенные. Но отступать нельзя. Поднимается один из "правоверных", с большим трудом.
— Салам, тебе, брат. Раздели с нами наш скудный стол...
Протянутая рука с недокуренной самокруткой с бумом — отброшена в сторону
— Разве ты не боишься Аллаха и наказания его, что предлагаешь мне эту гадость? Разве Аллах не запретил опьянять себя?
— Аллах не видит, брат. Скажи, кого ты ищешь, если не хочешь присоединиться к нам...
— Мы пришли издалека и ищем дом купца Рубаи. Говорят, что он живет в этих местах...
— Рубаи...
Собравшиеся возле костра — начинают переговариваться на горском наречии. Возможно, они договариваются напасть на чужаков.
— Мы не знаем такого, брат...
— Тогда, да пребудет с вами милость Аллаха...
Ратко шагает назад — и в это время в немного прояснившихся мозгах одного из сидящих у костра что-то переклинивает — и он начинает быстро лопотать
— Что он говорит? — с подозрением спрашивает Ратко
— Он говорит, что помнит, как одного купца повесили несколько дней назад по приговору шариатского суда. Он торговал тут недалеко. Но он не знает, тот ли это купец, который тебе нужен. А зачем он тебе нужен, брат?
Опасный вопрос
— Купец нужен не мне, а моему хозяину. Он всегда работал с почтенным Рубаи и сейчас хотел бы продать товар ему...
— Брат, здесь больше ничего не продать. Остерегайся этого города, здесь больше нет честного торга...
— Рахмат за то, что сказал, брат. Но я все же поищу. Мой хозяин не знает жалости и накажет меня, если я не найду купца.
— Аллах с тобой, брат...
— И тебе благословение Аллаха...
Молчаливые фигуры растворяются в темноте. Чей-то приказчик с телохранителями, нужными по столь неспокойным временам — что может быть понятнее.
— Слышали?
— Может не он?
— Скорее всего — он
Могло произойти всякое. Когда беспредел — возникает большой соблазн свести счеты. Хотя бы с конкурентом, или за то, что в свое время в долг не отпустил. И всего то надо — написать донос или нашептать, если писать не умеешь. Могли конкуренты ликвидировать, даже не зная, что ликвидируют резидента русской разведслужбы в городе. Могли и раскрыть. Виселица — наказание по мусульманским меркам позорное. Простому преступнику просто отрубили бы голову.
Интересно, нашли или нет?
— Что делаем?
— Идем дальше...
Надо дойти. Проверить. И только потом — возвращаться.
Они идут дальше. Прочь от костра. В их распоряжении — примерное местоположение дома, его описание, да наводка полуграмотного боевика у костра. И два часа до рассвета.
Два часа.
И тут — они увидели дом.
Самый простой способ опознания — дом был двухэтажным, что редкость по здешним меркам. На первом этаже — лавка, на втором — жилое помещение, как это принято в Адене. Вокруг — ни души, но тишина обманчива...
Командир показал на пальцах — справа и слева. Два моряка — молча растворились в темноте...
Тишина. Обманчивая тишина под неверной местной луной, что точно ветреная красавица то явит свой лик, то скроет его за паранджой облаков...
Решившись, капитан показал — вперед. Подсвечивая фонариками — фонарик в левой руке, автомат в правой, вот почему им так приглянулись богемские пистолеты-пулеметы, отменно сбалансированные, они допускали стрельбу с одной руки — они просочились внутрь.
Дверь вскрывать было не нужно — сорвана с петель. А дверь тут хорошая — даже стальная, заказная. Лавка, однако, тут и деньги и товар. На стенах — следы от пуль, стальная ставня выворочена снаружи. На полу — ничего не видно, даже с фонарем.
Прилавок поломан, на нем тоже следы от пуль — его использовали как баррикаду. Кровь застыла на дереве грубыми мазками — но немного. Товара нет совсем — вынесли подчистую. Грабили, грабили даже не думая, а чем они будут питаться завтра. В таких случаях не думают.
Командир показал фонариком — внимание на меня, затем "двое наверх"...
Что-то было не так, только он не мог понять, что именно.
Мертвая тишина восточного города, притаившегося в ожидании нового дня, безжалостного, как и все предыдущие. Луна, робко заглядывающая в окно. Что-то метнулось по полу, капитан посветил фонариком — крыса. Проклятая крыса, только хвост мелькнул. Очевидно, то, что не смогли забрать люди — подчистили крысы.
Крысы...
Один из моряков спустился вниз, со второго, показал на пальцах — чисто. Капитан в ответ показал — я наверх. Только он один знал, зачем именно они пришли, и никто и не думал задавать ему каким-либо вопросов...
Лестница. Он специально светил на стены — следов от пуль нет. Значит, второй этаж уже не штурмовали, разобрались на первом.
Наверху — типичная для местных зданий архитектура. Коридор, помещения справа и слева. Мужская и женская половина. Следов пуль нет, единственный из тех, кто остался на втором этаже — контролирует проход. Мимолетная вспышка фонаря, ответный жест — помоги.
Вторая комната на мужской половине...
Почти пустая — все вынесли. Обломки на полу, точнее — щепки. То, что не смогли вынести — разломали здесь на дрова. Должно быть — здорово покуражились...
Кого Аллах вводит в заблуждение, того уже никто не сможет наставить на истинный путь, и Он оставляет их скитаться слепо...
Капитан достал небольшой, сделанный из закаленной путиловской стали инструмент — что-то среднее между ломиком и отверткой. Для ломика коротка, для отвертки длинна и толста. Это использовалось на кораблях как инструмент.
Стены...
Простукивая стены — сказано было, что искомое — находится на уровне рук человека среднего роста — он вдруг понял, что в одном месте стена звучит не так, как в других.
Оно...
Сейф. Сделан по индивидуальному заказу, он — по ширине не толще сборника Готского альманаха
* * *
**. Сейф резидентуры, в нем — должно было находиться то, что не успели передать до мятежа — или не передали по какой-то причине. То, что его и интересует, ибо, по словам знающего человека там находятся негативы, которые могут сильно пролить свет на подоплеку происходившего в Адене.
Сейф сделан из хорошей шведской стали, он индивидуального заказа, не русский — только идиот будет покупать русский сейф для Заграничного отделения. Взломать его — практически невозможно: шесть валиков. Но делать это и не нужно, ибо он, в силу небольшого размера — может быть унесен целиком, а потом — кому надо, тот вскроет...
— Помоги...
Вдвоем — капитан и его помощник обстучали стену, острым концом инструмента вскрыли ее и выломали куски, мешающие вытащить сейф. Вытащили! Несмотря на небольшой размер — он специально сделан для того, чтобы быть встроенным в капитальную стену — он был зверски тяжелым, из хорошей, броневой стали. Капитан — достал рюкзак, развернул его — и они надели грубую ткань на сейф. Перевернули... он лег на пол, чтобы "впрячься" в лямки рюкзака. Потом, с помощью своего товарища — встал...
Господи...
Они поднимались по скалам Ак-Кая, с рюкзаками, в которых было по тридцать килограммов камней. Выкрашенных в красный цвет, чтобы ни у кого не возникло мысли выбросить часть камней внизу, чтобы потом пополнить запас вверху. И они делали это...но сейчас...
Тяжесть какая...
Тем не менее — тяжесть была ровной, сконцентрированной в одной точке — и нести ее, в общем-то, было можно...
Они спустились вниз, когда услышали звук, который капитан мгновенно распознал. Шум шин автомобиля на неровной поверхности — автомобиля, пущенного под горку накатом с выключенным двигателем. Тут он понял и то, что не давало ему покоя — почему та банда у костра ночевала под открытым небом вместо того, чтобы занять пустующий дом. Горцы, привыкшие спать под открытым небом? А если горцы — то почему не превратили дом в туалет?
— Засада!
Но боевым пловцам — не привыкать к такому, и надо просто — тихо уходить.
Капитан показал — уходим, назад.
Они прошли назад с тем, чтобы выйти через заднюю дверь дома — ее не могло быть в обычном доме, но в доме русской резидентуры — она должна была быть. Она и была там, где они ждали. Один из моряков, идущий первым осторожно выглянул, подал сигнал — чисто! Они вышли и даже успели пройти несколько шагов, когда со всех сторон — раздались взрывы и вспыхнул ослепительный, нестерпимо яркий, режущий глаза свет. Перед глазами — больше ничего не было, кроме этого света. Капитан попытался прыгнуть в сторону — но тяжесть сейфа за спиной не дала ему это сделать. Последнее, что он слышал — был приглушенный стук их пистолетов...
Вспышка стрельбы где-то в городе — была для них неожиданностью и подсказала, что капитан провалился и скорее всего — мертв или вот-вот будет. Взрыв — опаздывает, вот — вот сейчас те, кто пирует там, у костра — поднимутся на ноги. И тогда — ищи их в городе...
Ус — пожевал губами, примерился к пулемету
— Готовность на флангах.
И нажал на гашетку...
Чешский пулемет — страшно громыхнул, несмотря на тяжелый, почти артиллерийский лафет — отдача была солидной. Первые пули — ушли вниз, ударив прямо по костру.
Аллаху Акбар, твари...
Вторую очередь — левее, третья — правее. От пирса — полетели куски, стрельба — поднимала на ноги тех, кто еще жив.
Поймав в прицел пульсирующий огонек — пулемет, бьет по ним — Ус дал четвертую очередь. Пулемет заглох моментально... удивительного ничего нет, ZB60 предназначен для борьбы с противником в укрытиях. Раскалывает камни...
Хорошая штука. Жаль, на прямую наводку не выкатить...
Ус прицелился и дал очередь по надстройкам судна, потом — целясь так, чтобы повредить машинное отделение. Полетели искры. Те, кто уцелел — прыгали в воду — и он добил на них ленту. Потом — с сожалением похлопал по теплой стали ствольной коробки... жаль, не выкатишь из этой халабуды времени нет. С такой машиной — никакой дувал не страшен...
Ус достал гранату и выдернул чеку. Эти гранаты они делали сами — и вместо четырех секунд запальная трубка горела тридцать. Они использовали эти гранаты как мины, бросая за спину в случае преследования противником.
Гранату — он сунул в станок пулемета. Еще повоюем...
Руки были заломлена назад и связаны, еще одна веревка — привязывала к стулу. Руки были связаны с умом — даже не связаны, а скованы маленькими "гонконгскими" наручниками, которые надеваются не на запястья, а на большие пальцы рук. Снять их — практически невозможно, даже очень опытному человеку.
В помещении — не было окон, и горел свет — что для разбойного городка на побережье Баб эль Мандебского пролива было слишком. Стены были голыми, лепленными из глины, неровными. В помещении был вполне цивилизованный стол и два стула. На одном из них сидел он, второй был свободен. Человек, допрашивающий его, расхаживал по кабинету, если можно было назвать кабинетом это помещение в самой заднице этого мира...
— Будет лучше, если ты заговоришь. Лучше для всех — сказал он — тем более что времени немного. Я понимаю...
...
Он не сомневался в том, кто такой этот англичанин. Скорее всего — его коллега. Среднего роста, неприметный, от тридцати до сорока, с бледно-голубыми глазами, без особых примет. Он — не торопил события. Это было то, ради чего существовали они оба. Ради чего были созданы их подразделения, ради чего существовали их флоты. Ради чего тратились громадные средства, металлофонды щедро отпускались на все новые и новые линкоры, теперь авианосцы. Ради чего люди отдавали свои жизни — и даже не в бою, а просто на тренировках, проводимых чтобы узнать свой предел и шагнуть за него. Они срывались со скал, они умирали зимой в ледяной пустыне продуваемого ветром поля, они захлебывались кровью разорванных легких в несовершенных еще барокамерах, испытывая аппараты для подводного плавания, очень еще несовершенные и на собственных ошибках выстраивая график декомпрессии
* * *
* * *
**. Они шли туда, где сам Господь не предназначил быть человеку — на глубину. И все — ради вот этого вот, ради того, чтобы столкнуться лицом к лицу и быть готовым ко всему. Англичанин знал, что русский не заговорит, чтобы он не сделал. И русский знал, что он не заговорит, какая бы не была пытка. Но попробовать — все равно стоило. Хотя бы для того, чтобы убедиться, что твой враг — человек из крови и плоти. Такой же, как ты.
Англичанин — присел на стул.
— Хотите знать, чем это вас?
Капитан молчал. Англичанин — достал из ящика стола и поставил на стол странный цилиндр черного цвета с выпирающим из него гранатным запалом. Рубашка — по виду не была похожа на гранатную.
— Японцы поделились — сообщил он — это своего рода ослепляющая граната. Плотный картон — а внутри порошок магния. Просто потрясающая штука. Такие же, только попримитивнее использовали японские ниндзя в средние века. А вот это...
Англичанин достал из кобуры старомодный револьвер Веблея под пятисотый калибр (полдюйма, как на крупнокалиберном пулемете) вытряхнул один патрон, поставил на стол. Короткий, толстый, с тупой пулей черного цвета. Англичанин нажал на нее пальцем, она, едва заметно — поддалась.
— Это каучук. Внутри — свинцовая дробинка. Резиновая пуля, очень удобно
* * *
* * *
. Это, кстати, мое изобретение, я даже думаю взять на него приоритет
* * *
* * *
**. Как считаешь, хорошая идея?
— Знаете, кто такие ниндзя?
...
— Полагаю, что это не имеет значения. Согласно Женевской конвенции вы обязаны сообщить подданство, имя, воинское звание, номер части. Я слушаю.
...
— Я слушаю! — громче повторил англичанин.
...
— Чего вы этим добиваетесь? Мы не сможем вас обменять, если не узнаем, кто вы. У нас в плену много людей. Вы обменный фонд, ничего личного.
...
— Как насчет вознаграждения? Может быть, золотые соверены?
Капитан впервые посмотрел на него.
— Пошел в задницу — коротко и ясно сказал он на английском
— Невежливо. Вы знаете мой язык? Можем перейти на него, если желаете?
...
— Очевидно, лучше нам остаться на русском. Полагаю, вы недооцениваете серьезность своего положения мой друг.
...
— Я здесь — представитель цивилизации. И я осознаю, что могу попасть в такую же ситуацию. Те с кем мы сотрудничаем — этого не осознают. Они живут так, как будто этот жизненный миг является последним, и после этого... Вы понимаете?
— Думаю, понимаете. Вам известно, что такое шариатский суд?
...
— Это суд, который устраивают местные дикари. Они весьма примитивны, их суд весьма примитивен, и их законы — под стать им, просты и даже примитивны. Они говорят, что живут по шариату и их закон основан на шариате Аллаха — но я полагаю, это не так. Я думаю, мало кто из них знает из их религии нечто большее, чем три слова. Аллах, Коран и джихад. Это настоящие варвары, которые еще остались в нашем двадцатом веке. И у них нет ни тюрем, ни средств на то, чтобы содержать заключенных. Поэтому — их религия предусматривает либо телесные наказания, в том числе и отрубание конечностей или смерть. А поскольку мало кого напугаешь смертью — смерть здесь бывает крайне жестокой. Настолько жестокой, что наши английские палачи могут считаться образцами умеренности и милосердия. Все, что они с вами сделают — сломают шею петлей. А вот местные... Самое меньшее — они отрубят голову. А так как у них нет нормальных мечей или топоров — они будут наносить несколько ударов. И это в лучшем случае. Они могут посадить на кол. Они могут обмазать человека соляркой или смазкой, которую они возьмут с судна и заживо сжечь. Они могут забросать человека камнями до смерти. Наконец, они могут отдать виновного толпе, и та разорвет его. Все еще не хотите мне ничего сказать?
...
— Напрасно. Потому что мы, в сущности, на одной стороне. Мы — представители цивилизации в море варварства. Достаточно сказать мне, кто вы такой, зачем прибыли, как открыть тот стальной ящик, который вы несли — и вы избавите и себя и своих людей от мучений. Как я уже говорил — мы нуждаемся в обменном фонде.
...
— Да бросьте. Неужели вы верите в Последнюю войну? Я лично не верю. Сколько раз нас поднимали по тревоге — и все впустую. Будет еще одна маленькая грязная война. А по ее итогам — мирное урегулирование и обмен пленными. По принципу всех на всех. Не лишайте себя и своих людей места в списке.
— Мы не на одной стороне — сказал капитан
— Как интересно. И почему же?
— Потому что в Адене — вы были среди них. И вы делали то же самое, что и они. Жгли людей. Рубили людей на куски, резали. Вы дикари — такие же, как и они.
— А вы?
Капитан вызывающе улыбнулся.
— А с нами — Бог.
— Факинг шит!
В коридоре, когда русский пленник не видел — британский офицер не считал нужным сдерживаться. Он был не просто разозлен — он был взбешен. Он был в дикой ярости от происходящего...
Бородатый моджахед, перепоясанный пулеметной лентой — шагнул вперед. В качестве символа своего высокого статуса — он носил настоящие британские очки. Со зрением у него и в самом деле было неладно — и британскому подарку он был очень рад.
Как и британским деньгам.
— Что у тебя, Закир — не оборачиваясь, спросил офицер
— Мы поймали твоего беглеца, эфенди... — сказал моджахед, с жестокой радостью и ликованием в голосе — мы сделали это.
— Где он?
— На дворе...
Офицер — повернулся и пошел на двор. Во дворе здания, приспособленного под британское представительство — горланили боевики, они хвалились перед другими своими подвигами, своими ранами и предвкушали богатое вознаграждение. Британцы не скупились — как не скупилась и любая империя в таких случаях. Вернуть свое — это было больше чем просто территориальный спор и больше чем кусок земли. Для них — теперь это было важнее всех земель Короны.
По жесту амира моджахедов — двое боевиков развернули брезентовое полотно. Командир британского лодочного экипажа — смотрел на кровавое мясо, которое еще совсем недавно было человеком — и на скулах у него катались жевлаки.
— Почему не живым, Закир? — спросил британец — разве я не установил награду за живого в три раза больше, чем за мертвого? Разве тебе не нужны деньги?
— Да, эфенди... — сказал амир, прижав руку к тому месту, где у него было сердце — но мы не смогли взять его живым. Клянусь Аллахом, мы пытались, мы стреляли в него из той штуки, которую ты нам дал. Но он — подорвал себя гранатой, как только понял, что не сможет уйти. Он сказал, что сдается — а потом подорвал гранату, как только мы приблизились. Я сам потерял несколько человек из-за этого шайтана, эфенди, и нижайше прошу...
— Где второй? — перебил его англичанин
— О чем вы говорите, эфенди? Вот — тот, кого вы искали.
— Где второй? Должен был быть еще один.
— Никакого второго не было.
Англичанин повернулся — к амиру моджахедов — и тот первым не выдержал этого взгляда, взгляда бледно-голубых глаз белого кяффира, в котором пламенем газовой горелки горела ненависть.
— Никогда не смей врать мне Закир — сказал англичанин — иначе ты плохо кончишь. В нашем деле — никто и никогда не пойдет на задание группой, в которой будет нечетное число людей. Никто и никогда, такое правило. Четверых мы взяли и одного — сейчас принесли вы. Значит, должен быть как минимум еще один. Где он?
...
— Говори, или ты не получишь и тех денег, которых я обещал за мертвого. Я не люблю лжецов, и в Коране про них сказано плохо. Так что?
— Он ушел, эфенди... Он скрылся.
— Вот цена тебе и всему твоему войску, Закир — сказал англичанин
— Клянусь Аллахом, эфенди, я не виноват. Я послал за ним лучших своих людей, каждый из которых уже бывал в деле. Один из них был моим племянником. И сейчас все они шахиды. Это не человек, это шайтан.
Англичанин задумался, зачем то посмотрев вверх. Может быть, он даже увидел в далеком синем небе — едва заметный крестик дальнего разведывательного самолета русских — который именно сейчас проходил над этим местом.
— Скажи, достаточно нам Аллаха, он прекрасный хранитель. Не так ли, Закир — сказал англичанин...
— Аллаху Акбар.
— Оставайтесь здесь. Охраняйте это здание. Он придет сюда за остальными.
— Слушаюсь.
— Возьмешь этого живым — получишь за обоих как за живых.
— Слушаюсь, эфенди. Аллах с нами...
Англичанин — посмотрел на часы, отвернулся и пошел в здание.
— Сомневаюсь... — буркнул он.
В другой рубке, не в той, в которой держали и допрашивали русских — на окнах были занавески. На столе — стоял готовый к работе аппарат Юза
* * *
* * *
. Британец — хлопнул по плечу телеграфиста, достал из кармана блокнот с одноразовыми кодами, часть листов в котором была оторвана. Начал диктовать, отмечая в блокноте карандашом...
Грейгу
Четыре птицы в мешке. Яйцо у нас. Разбить не удалось. Прошу указаний
Соммерс.
Под псевдонимом Грейг — скрывался адмирал Барри МакАлистер, командующий оперативной эскадрой, базирующейся на Бомбей. Именно она — сейчас действовала в регионе. Это плюс простой, но почти невозможный для быстрого вскрытия одноразовый код — делал передачу секретной почти абсолютно...
Они с юзистом — выпили почти весь кувшин столь редкого здесь лимонада, когда аппарат ожил, отстукивая ответ.
Соммерсу
Гроза на горизонте. Час близок. Яйцо важнее птиц. Лодка будет ждать вас в точке Индия. Четыре плюс один. Птиц отдайте местным, они голодны.
Грейг.
Капитан перечитал это дважды, потом отдал обратно юзисту. Тот — тоже прочитал, потому что так требовала инструкция. Потом скомкал ленту, положил в пепельницу, щелкнул зажигалкой. Лента вспыхнула и прогорела, оставив лишь белый пепел.
Послание гласило.
Операция русских по зачистке анклава состоится в самое ближайшее время, вероятнее всего в течение этих или следующих суток. Полученный вами артефакт из здания русской резидентуры важнее факта захвата тех, кто пришел его изымать. Подводная лодка будет ждать вас день, следующий за текущим, в четыре часа утра в условной точке Индия. Русских отдайте местным, они разберутся с ними без вас.
То есть — надо уходить. И времени уже нет.
— Собирайся — сказал офицер юзисту — мы уходим отсюда.
— Есть, сэр... — юзист начал отключать аппарат
Офицер — прошел по коридору в кубрик, где обреталась дежурная смена. Британцы играли в карты, увидев командира, они вскочили
— Сэр!
— Мы уходим. Этой ночью. Собирайтесь. Ничего не оставлять...
— Есть, сэр!
Британец вышел во двор. Кивнул Захиру
— Собирай шариатский суд. Русские твои...
Шариатский суд был скорым и не сказать, что правым.
Несмотря на то, что бандиты проявляли склонность к скорой и примитивной расправе — амир Закир и другие амиры находящихся в городе банд запретили трогать русских, сказав, что их будет судить шариатский суд. Традиции и церемонии — повивальная бабка могущества, даже своим примитивным умом амиры понимали это очень хорошо. А самые дальновидные понимали, что если разрешить бессудные, без шариатского суда расправы — рано или поздно так расправятся и с ними. Недалек тот час, когда это будет...
Именно поэтому, они нашли шариатского судью. Это был старик, у него был обычный для гор туберкулез и он постоянно кашлял — но люди знали его как сведущего в шариате человека, который вроде бы даже учился в Мекке и имел степень в фикхе. Проверить, так это или нет — было невозможно. Но люди уважали его, да и другого судьи не было.
Русских — вывели на площадь, где собрались моджахеды и просто те, кто желал понаблюдать за зрелищем. В горах — редко происходит что-то интересное, и зрелище казни — собирает много людей. Шариатский судья — вышел из здания, где квартировали англичане — он был несколько не в форме, но пара глотков харама из фляжки англичанина вернули ему ясность мыслей. Перед тем, как сесть на предложенный ему стул — он посмотрел в сторону мечети. Минарет — купался в лучах стоящего в зените солнца...
— Бисмилло р-рахмону р-рахим — произнес он положенную фразу
— Омен! — стоящие рядом и в первых рядах боевики совершили вуду, сухое омовение, проведя ладонями по щекам.
Поскольку голос старика был негромким — один из боевиков выкрикивал все, что он говорил в толпу. Толпа волновалась, предчувствуя кровь.
— Сегодня перед вами предстанут те, против кого мы воюем уже много лет — сказал старик — кяфиры!
При слове кяфиры — толпа загудела
— Кяфиры виноваты в том, что ислам сегодня находится в униженном положении, и земли, по которым ступала нога Пророка Мухаммеда, да благословит его Аллах и да приветствует, теперь попирает обутая в сапог нога кяфира. Кяфиры принесли на эту землю безверие (куфар), блуд, колдовство, голод, всяческие болезни и несчастья...
Вообще то — причины всего этого были немножко другие. Например, многие маялись желудочными болезнями, потому что в городе свирепствовала дизентерия, вызванная тем, что нечистоты сливали в море и там же — брали воду, которую выпаривали, а потом пили. А иногда — и просто пили. Была холера, уже появились первые случаи тифа — но проповедники говорили, что болезни появляются от безверия и являются наказанием от Аллаха, а лучшее средство излечиться — многократно повторять первую суру Корана. Голод был потому, что разграбили купцов и купеческие лавки, объявив многих из них жидами, а других — теми, кто делает лихву или дает деньги в долг под процент, что запрещено законами шариата. И теперь в город никто не привозил продовольствия. То, что называли блудом — чаще всего было либо результатом оговоров, появляющихся в результате племенных и межплеменных разборок, либо от недостатка женщин, вызванного скотским к ним отношением и распространением гаремов. Колдунами — чаще всего провозглашали знахарей и тех, кто сбывал устаревшие и просроченные лекарства — на неизбалованный антибиотиками организм горцев они действовали отлично. Но так прозывали не всех, а только тех из знахарей и спекулянтов, что не желали делиться своими доходами с "духовными лидерами", обретающимися в этих местах. Кто делился — тех колдунами не прозывали и даже посылали к ним заболевших прихожан. Что же касается несчастий — то не было для города большего несчастья, чем скопище вооруженных банд, разбирающихся друг с другом и рыскающих в поисках поживы. Только сами банды с такой постановкой вопроса были не согласны.
— Но мы не должны забывать законы шариата! — сказал старик — Аллах послал нам Коран с тем, чтобы мы руководствовались им, и судили по нему преступников. Таким образом, даже кяфиры должны быть судимы по законам шариата, так как совершали преступления на земле ислама! Приведите сюда кяфиров!
Несколько боевиков — вывели захваченных кяфиров из здания временной британской миссии в городе. Толпа загудела, кто-то бросил камень, потом еще один. Один из амиров достал пистолет и несколько раз выстрелил в воздух...
— На колени! — потребовали боевики. Русские не подчинились — тогда боевики сбили их на землю ударами прикладов и начали избивать. Пока старик не сказал: хватит, и амир — жестом не приказал прекратить это...
Из здания миссии — вышли и несколько англичан, посмотреть на зрелище.
— Кто из кяфиров главный?
— Привести главного! — заорал один из амиров
После некоторого замешательства — главного нашли и подтащили к шариатскому "судье".
— Как твое имя, неверный? — спросил старик. Один из присутствующих боевиков перевел на русский — русский здесь знали, русский, например, был нужен тем, кто работал на купцов и караванщиков, чтобы закупать товар
Неверный молчал.
— Скажи свое имя.
Неверный продолжал молчать.
— Он не будет говорить — сказал один из амиров — он ничего не скажет.
— Веруешь ли ты в Аллаха Всевышнего, единственного, у которого нет сотоварищей?
Неверный не ответил
— В какого Бога ты тогда веруешь?
— Они верят в жидовского бога...
— Я спрашиваю не тебя! — отрезал старик.
Амир замолчал, склонив голову
— Осознаешь ли ты преступления, какие ты совершил, придя на землю, принадлежащую мусульманам с оружием в руках, чтобы убивать мусульман и нести грех и порчу в пользу неверных и жидов!?
Неверный не ответил
— Понимаешь ли ты, что по законам шариата за твои преступления полагается смерть?
Неверный продолжал молчать.
— Желаешь ли ты принять ислам и стать нашим братом, избежав мучительного огня, который уготован всем неверным?
И тут неверный ответил. Но не словами. Он показал, что хочет, чтобы его руки были свободны.
— Развяжите руки.
Руки неверного развязали — и толпа взревела, увидев, как неверный положил на себя ненавистный каждому крест.
— Кяфир!
— Смерть кяфирам!
— Убить!
Снова полетели камни. Загремели автоматы и тут — даже некоторые из англичан отступили за дувал, опасаясь, что толпа выйдет из-под контроля. Забеспокоились и амиры, понимая, что толпа может выйти из-под контроля, и их просто сметут — а в толпе найдутся и те, кто под шумок пожелают свести с ними счеты...
Ненавистного кяфира — опять избили и это немного успокоило толпу. Но она все еще была на взводе, готовая ринуться вперед...
— Приведите другого...
Амир сделал знак не кричать этого...
— Со всем уважением, устад... — сказал он, используя уважительную форму обращения "учитель" — остальные такие же и думают так же, и нет ничего такого из того, что сказал этот — чего не повторили бы другие. Люди же волнуются, и может произойти беда. Так выносите же приговор, и пусть Аллах будет с нами...
Старик подумав, согласился. Он был старым и мудрым и видел, что толпа почти неуправляема — как во время мятежа двадцать третьего года, который он видел собственными глазами. А в давке — затопчут и его.
— Хорошо! — сказал он
Снова загремели автоматы. В воздух
— Слушайте приговор! — заорали моджахеды
— Шариат! — сказал старик, и сразу двое из моджахедов стали орать его слова в толпу — говорит об обязательности оборонительного джихада, то есть джихада, в котором мусульмане обороняют свою землю против неверных, желающих завоевать ее! Аллах приказал всем мусульманам сражаться на джихаде для того, чтобы спасти слабых и притесненных! Сказано: Отчего вам не сражаться на пути Аллаха и ради слабых мужчин, женщин и детей, которые говорят: "Господь наш! Выведи нас из этого города, жители которого являются беззаконниками. Назначь нам от Себя покровителя и назначь нам от Себя помощника"?
* * *
* * *
**"
Я вижу перед собой кяфиров, посягнувших на земли мусульман, и не составляет сомнения в том, что они кяфиры и отказались перейти в ислам и пребывают в джахилии, совершая против мусульман преступления по наущению своего жидовского бога и своих жидовских правителей. Известно, сколько злонамеренны жиды, и весь наш народ происходит от Исмаила, мать которого оскорбили и изгнали жиды...
Толпа взревела. Цены на продукты за последнее время взлетели до необозримого уровня, люди голодали и случалось, что умирали от голода — и во всем, конечно же — винили жидов. А кого же еще? Это все происходило в году пятидесятом, века двадцатого от Рождества Христова, когда первые смельчаки уже шагнули в воздухе за звуковой барьер, а в нескольких десятках морских миль от этого места — сводная оперативная эскадра, возглавляемая тяжелым авианосцем дедвейтом в пятьдесят пять тысяч тонн — готовилась к нанесению удара.
— В Коране сказано! — выкрикнул старик — сражайтесь с ними. Аллах накажет их вашими руками, опозорит их и одарит вас победой над ними. Он исцелит груди верующих людей и удалит гнев из их сердец. Аллах прощает, кого пожелает, ибо Он — Знающий, Мудрый
* * *
* * *
* * *
" Мугатил сказал: "Если бы Аллах не сдержал мушриков посредством мусульман, то мушрики захватили бы землю и убили бы мусульман и уничтожили бы мечети". Явное доказательство этого находится у нас перед глазами — эти кяфиры пришли, чтобы уничтожить вас и взорвать мечеть!
Капитан — глянул в сторону мечети. Насколько же они все-таки примитивны. И этим — страшны. Они — монолит. Толпа, которой неведомы слова, неведома жалость. Это как дикий зверь. Сказано — народ встает как львица, и не ляжет, пока не напьется крови.
Это про них...
И тут — капитан краем глаза заметил, как на минарете — мелькнуло что-то вроде солнечного зайчика...
— Халас! Халас! — вдруг выкрикнул капитан, перекрывая даже — Бисмиллях! Бисмиллях!
И в этот момент — на площади, где-то в задах взорвалась бомба...
Взрыв был страшным. Бомба была переделана наскоро из диверсионного фугаса — но мощности хватало а при такой плотности толпы — эффект был просто убийственным. Взрыв — буквально смел человеческую толпу, пробив коридор. Сложенная груда камней — а мина оказалась за ней — сыграла роль картечи.
Англичане — очухались первыми, в конце концов — они были дальше всего от взрыва. И понимали. что происходит.
— На крышах!
— Убейте русских! — крикнул кто-то
С минарета — приглушенно стукнула винтовка, и кричавший — упал навзничь, под ноги обезумевшей толпы...
Прямо над толпой, брошенная неизвестно откуда и неизвестно, как — треснула осколочная граната, разорвавшись в воздухе, добавив и паники и крови...
Еще несколько выстрелов, убийственно точных и быстрых — и, как кегли — попадали те, кто был ближе всего к пленникам.
Капитан — руки его были свободны и это самое главное — упал вместе с боевиком, тяжело раненым или убитым прямо рядом с ним. Через секунду — остро отточенный местный кривой нож — оказался в его руках, а в другой руке — СТЭН с полным магазином. Никто не понимал, что происходит, от дыма — ничего не было видно — но капитан помнил, где свои. Он открыл огонь и выпустил весь магазин по тому месту, где стояли амиры бандформирований и сидел шариатский судья...
Русские — вскочили и бросились к нему. Снайпер продолжал вести огонь, хлесткие щелчки его винтовки были слышны через крики. Когда они оказались рядом — четверо — капитан сунул кому-то в руку нож.
— Давай!
Обезумевшая толпа — пыталась покинуть площадь. В панике — у англичан были связаны руки, они не были готовы к этому и не понимали, что происходит...
— Пошли!
Дым, запах гари, горелой взрывчатки и крови — был таким густым, что не вдохнуть...
— Бежим!
Капитан схватил кого-то за руку, рука дернулась
— Уходим!
Один из них — был уже ранен и ранен, судя по всему тяжело, в живот. Он смотрел на них — а они смотрели на него...
И все понимали.
Из боя возвращаются все
— Валим!
Они бросились бежать. Ничего не было видно, постоянно ноги попадали на что-то мягкое. Главное было — выскочить с площади. Потом... хоть потоп.
Узкий проулок — как спасение. Автоматная очередь — прогремела за спинами, но никого не задела. Очевидно, что англичане не собирались идти за ними...
И очевидно, что высадка сорвана.
До берега — точнее до обрыва, ведущего вниз — метров триста, но это самые опасные триста метров на земле.
На повороте — они наткнулись на кого-то, и капитан резким движением насадил его на нож, а второй моряк — выхватил выпавшую из рук винтовку.
— Подсумок!
Винтовка — пусть старая — но какой-то шанс. Им надо выскочить — во чтобы то ни стало.
Они проскочили вперед еще метров пятьдесят — и выскочили в прямой проулок, ведущий прямо к обрыву. На них — бежало несколько человек, видимо, спешили к месту взрыва. Вооруженные, у двоих — оружие в руках.
— Кяфиры!
Бахнула винтовка — и один из бандитов упал, выронив оружие. Второй — выстрелил, но перезарядить уже не успел. Капитан каким-то чудом — преодолел несколько метров. разделявших их — и с хряском снес ножом полголовы. Развернувшись — махнул ножом еще и еще. Брызнула кровь — а уцелевшие — с криками бросились бежать...
Винтовка загремела где-то совсем рядом, на крышах. Потом — рванула граната.
Капитан подхватил винтовку. К ней — был примкнут старого образца игольчатый штык — смертельное оружие на близком расстоянии. Похоже, что целенаправленно их никто не преследовал — на прибрежных улочках заваривалась крутая каша. Никто не знал, что собственно происходит — и бил по кому попадет...
Капитан побежал дальше. Он видел, как выскочивший из проулка по пояс голый здоровяк — срубил одного из его людей — но и сам прожил недолго. Штык — указывал на здоровяка подобно пальцу судьи — и капитан с набега вогнал штык в его тело, чуть пониже подмышки. Силы удара была такой, что он не удержал винтовку — ее вырвало из рук, и поднимать было некогда — надо было бежать. Потом — дома и улица вдруг разом кончились, и он ощутил пустоту под ногами — а потом камнем рухнул вниз. Внизу были вода и камни — но достаточно глубоко, чтобы он не разбился и не переломался — а в фонтане брызг ушел под воду с головой. Ошеломленный падением — он начал загребать, пытаясь выплыть — и почувствовал, как неподалеку с плеском в воду бухнулся еще кто-то...
Высадка русских в Адене, обернувшаяся большой кровью — многому научила русских. Теперь — они были намного осторожнее...
Танкодесантные корабли — начали спускать на воду штурмовые лодки, боевые амфибии и плавающие танки еще ночью. Место высадки — охраняли подводные лодки, до этого, его прошерстили еще и тральщики. Морских пехотинцев усилили большим количеством минометов и ручных пулеметов. Минометчикам — было приказано открывать огонь еще с воды и припаса не жалеть...
Когда горизонт — окрасился алым, как прорезанная арабской саблей рана — они были уже на плаву. В отличие от штурма Адена — первыми шли не разведчики в своих резиновых лодках, а штурмовые группы. Штурмовые группы — высаживались на колесных двух и трехосных транспортерах-амфибиях, представлявших собой гибрид лодки и автомобиля. На носу каждой такой машины — был крупнокалиберный пулемет и пулеметчикам — было приказано вести прикрывающий огонь при приближении к берегу...
Берега еще не было видно, когда над головами — проревели палубные штурмовики. Они шли низко и рев их моторов — внушал морским пехотинцам уверенность в том, что так как прошлый раз — уже не будет...
Гул мотора. Потные пальцы, охватившие рукоять ручного пулемета. Мат взводного сержанта — штатная помпа не справлялась и двое — отчерпывали воду с днища и выплескивали за борт. Лоханка дырявая — самое мягкое выражение...
И тут Алан, востроглазый осетин — снайпер, сын горного охотника, которого на всякий случай поставили следить за минами, а то и перископ подводной лодки можно было увидеть — крикнул
— Справа! Человек за бортом!
— Мать твою, какой еще человек! — взводный сержант был на взводе, уставшим и злым как собака — там бревно плавает!
— Никак нет, господин сержант!
Сержант — прошел ближе к посту управления, рассоложенному в носу этой дырявой лохани
— Дай...
Через оптический прицел винтовки — он разглядел то, что с первого взгляда казалось бревном. Но потом — он увидел и руку.
Человеческую руку.
— А, б...
Сержант хоть и не был моряком в полном смысле этого слова — но морской устав чтил. А первое его правило гласит: человека за бортом следует спасать в приоритет любой другой задаче. Рано или поздно — так спасут и тебя.
Сержант включил рацию на передачу
— Медведь, Медведь, на прием как слышишь...
— Медведь на приеме, продолжайте...
— Медведь, здесь Тюлень два — один, Тюлень два один. Справа по ходу — бревно, на нем человек. Прошу разрешения отклониться для оказания помощи, прием.
Тюлень два — один, то есть первая машина второго эскадрона — не знал о пропавшей группе специальной разведки. Но Медведь — позывной штаба операции — об этой группе знал. И хотя вряд ли... но мало ли что может случиться...
— Тюлень два — один, оказать помощь разрешаю. Проверьте, что там и возвращайтесь в строй. Как понял, я Медведь, прием...
— Медведь, вас понял, приступаю. Отбой.
Сержант хлопнул по плечу механика — водителя.
— Три румба вправо, держать ход. На пулемете готовность...
Картина — оказалась классической: человек, потерпевший кораблекрушение. Точнее — два человека. Какой-то кусок дерева и цепляющийся за него человек. Один — кажется, был мертв, но второй, живой — упорно держал его голову над водой. Сам он — обернул ремнем деревяшку и сунул под нее руку, чтобы не утонуть, если потеряешь сознание. Его лицо было покрыто высохшей смесью соли, грязи и кажется крови...
Один из морских пехотинцев — держал подозрительное бревно под прицелом ручного пулемета. Двое — цепляли его баграми и подтаскивали к борту амфибии.
— Осторожнее! Осторожнее!
— Держите!
— У него винтовка!
Двоих — удалось вытащить на борт, больше никого не было. Они были одеты как местные, их одежда — сохла, превращаясь в грязную корку. Судя по их виду — сержант заключил, что они в воде несколько часов. Но не больше — иначе, их сожгло бы солнце. Или — разорвали акулы. Ночью — они не любят охотиться...
Один — похоже, был или мертв или при смерти. Второй — пытался что-то сказать...
— Что? Кто ты? Говоришь по-арабски?
— С нами...
— Чего?
— С нами... Бог... — из последних сил сказал по-русски раненый
Бой на порт-Шукра закончился ближе к вечеру полной победой морских пехотинцев. Потеряв одиннадцать человек, они взяли город и заняли господствующие высоты. Под ударами штурмовиков и атаками неверных — моджахеды отступили в горы, бросив в городе больше тысячи убитых и раненых. Сколько унесли с собой — известно только Аллаху.
Британцев в городе к тому времени уже не было.
Капитан Прокопчук выжил, хотя и вынужден был оставить службу по негодности. Ему предлагали перейти на службу на берегу, даже предлагали должность начальника боевой подготовки — но он по неизвестным причинам отказался. Выйдя в отставку, он переехал в Одессу, на скопленные деньги купил рыболовный траулер и стал ходить в море за рыбой. Еще в восьмидесятые — его можно было встретить в одесских заведениях, в которых рыбаки собираются, чтобы отметить богатый улов. Среди рыбаков — он пользовался большим уважением.
Федорцов — после выхода из госпиталя был удостоен Высочайшей аудиенции, на которой Его Величество лично изволили возложить на отличившегося в бою офицерский Орден Святого Георгия четвертой степени. Его Величество так же изволили утвердить производство в офицеры прямо на поле боя. В морскую пехоту он уже не вернулся — путь его лежал на остров Змеиный, где квартировал подводный спецназ Черноморского флота. Впоследствии — он приобрел собственную кличку — Мурена — и зловещую известность как среди друзей, так и среди врагов.
Но это все уже другая история...
* Спецназ может действовать в мирное время, в том числе во враждебной стране. Такой, где есть полиция и контрразведка. И любое сорвавшееся с языка привычное слово — может стать причиной очень большой беды.
** Ижевские оружейники — получили вольную в 1867 году, право открывать предприятия и делать оружие. С этого времени в Ижевске начался расцвет частного оружейного дела. Оружие было мирового класса и даже выше. И сейчас — в Ижевске многое напоминает о том времени — например, на Воложке сохранился особняк оружейника Соловьева, поставленный в 1913 году (ирония судьбы). В здании фабрики Евдокимова, почти в центре города — теперь хлебозавод. Ижевск был уникальным городом и в том, что ни Ижевск, ни Удмуртия в целом не приняли большевиков почти поголовно, подняв восстание. А сейчас — на госзаводе Ижмаш бывший директор воровал в течение почти двадцати лет и был недавно арестован. В результате качество ижевского оружия — теперь полощут по всему Интернету. Частное оружейное дело? Вы что, как можно...
* * *
Напомню, что на Востоке годов до пятидесятых права были далеко не у всех. Кто не закончил школу (или ремесленное училище, которые сыграли огромную роль в ликвидации безграмотности), не отслужил в армии — считался на положении крепостного. Дети, которые ходили в русские школы — уже получали полные права.
* * *
"Прости" — это должен сказать мусульманин после отправления естественных надобностей.
* * *
* Кап-три — капитан третьего ранга. Обычный сленг.
* * *
** Готский альманах — ежегодно выходящий сборник о жизни европейского дворянства, повествующий о том, кто где родился, умер, кто и с кем породнился. Русских дворян — там не было, потому что они шли не от римской традиции — за исключением тех, кто принял титулы Священной Римской Империи (это в основном поляки). Как вы догадываетесь, Готский альманах был книгой толстой.
* * *
* * *
Д.Э. Юз — британский изобретатель, изобретший первый в мире телеграфный аппарат (1855 год). Впервые — его аппараты получили применение во Франции (1862 год), второй была Россия (1865), в которой изобретатель долго жил и работал. Это кстати к вопросу о вековой отсталости Российской Империи. Суть аппарата в том, что используя импульсно-селекционный код, можно передавать слова по электролинии, печать идет на длинную, узкую бумажную ленту. Изобретение Юза — непрерывно усовершенствовалось, уже в 1895 году в Германии изобрели электрический аппарат без архаичного гиревого привода, который можно было поставить на стол. В отдельных местностях СССР аппарат Юза работал до70-х годов, окончательно его вытеснил лишь интернет.
* * *
* * *
История применения нелетального оружия — началась в 1880 году в Сингапуре, когда мятежников обстреляли из пушек, заряженных деревянной картечью. Ее изготовили на месте, распилив на маленькие куски... черенки от метел. Примерно с 1890-х годов полиция Гонконга имеет на вооружение спецпатрон с деревянной пулей, для разгона беспорядков. У автора так же есть сведения, что в Британской Индии устаревшие однозарядные пехотные ружья переделывали для стрельбы резиновыми и возможно, каучуковыми пулями. Первым специальным полицейским гранатометом (и наверное первым относительно современным вообще) — стал британский Шермули Риот Ганн, он выпускался еще до Второй мировой, его калибр стал стандартом для полицейских гранатометов — 37 мм, полтора дюйма в отличие от 40 мм армейских. В 1970 году в Британии была принята 37 мм резиновая граната "специально для разгона беспорядков". Револьверы и пистолеты с резиновыми пулями появились еще позже, в 80-х в связи с тенденцией на запрещение гражданского огнестрельного оружия — как его замена, эрзац. Информация, изложенная Б Акуниным в книге "Шпион" о наличии патронов с резиновой пулей на вооружении НКВД в корне ошибочна, такого быть не могло.
* * *
* * *
* Получить патент
* * *
* * *
** Нельзя просто так погрузиться на значительную глубину — а потом подняться обратно. В крови человека на глубине — гораздо больше азота. При резком всплытии, он вскипает и человек гибнет — его сосуды буквально разрывает изнутри. Чтобы избежать гибели — нужно подниматься с остановками, график остановки и есть график декомпрессии, а для того, чтобы правильно выбрать глубину остановки — на тренировке бросают канат с грузом и узлами, завязанными на точках остановки
* * *
* * *
* * *
Коран 4:75
* * *
* * *
* * *
Коран 9:14-15
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
