Врата скорби прода

Спецназовец, шедший вторым — похлопал по плечу первого. Тот обернулся. Второй покачал головой. Нет.

И правильно — нельзя. Это только в синематографе — в таких случаях начинается пальба. Раз — два — три — и около костра только трупы, а хорошие парни идут дальше. Но жизнь не синема. Костер — слепит боевиков, они сейчас слепы как кроты, и посмотри кто в ночь — ничего не увидит. Но точно так же и спецназовцы — плохо видят. Костер не охватишь со всех сторон, и в кого-то — сидящего — будешь стрелять через костер. А если промахнешься? Их тридцать человек — и достаточно дотянуться до спуска одному, чтобы поднялась тревога.

А если кто-то отошел в темноту прогадиться — и вот — вот подойдет? Или пошел в город и скоро придет? Поди знай — что там в темноте и кто там. А если это приманка и кто-то наблюдает из темноты — с пулеметом?

Поэтому, самое лучшее — это установить мину. Самую обычную мину, даже две. Одну — типа S, шрапнельную — на самом причале и замаскировать ее. Вторую — под причалом, она тоже получится направленного взрыва — если ее правильно установить. И в нужный момент подорвать. Вряд ли боевики на ночь уйдут от костра. Холодно по ночам здесь, да и ноги хмельные — не пойдут. Гораздо проще остаться здесь около источника тепла на всю ночь, лечь в грязи, как свиньи. Хотя нет — свиньи то, как раз чистоплотные. Там где гадят, никогда не лягут.

Один боец остается на стреме. Второй — осторожно снимает свой рюкзак, достает оттуда мину, похожую на жестяную банку моторного масла. Передает ее третьему, подхватывает рюкзак и уходит. Ему надо поставить мину под причал, и поставить ее правильно, чтобы ударная волна пришлась на берег. Шесть килограммов высокоэффективной взрывчатки — никого в живых не оставят...

Вода дурнопахнущая и липкая. Такой воды — нет нигде на черноморском побережье — хотя порты не чета этому. Взять хоть одесский и константинопольский порт — по миллиону с лишком пудов в год переваливают. Но там такой воды нет. Зловоние от мочи, дерьма, гнилых остатков рыбы, слитого в море машинного масла. Даже несмотря на то, что гидрокостюм защищает тело с пят до макушки — все равно невыразимо мерзко погружаться в этот отстойник...

Надо думать о чем-то приятном. Подводный сапер — тоже выходец из ЭПРОНа — вспоминает пляж Ланжерон. Самый известный пляж в Одессе, люди с северов едут, чтобы там окунуться. В Одессе — принято на пляж приходить... натяжеле. Одеяло, зонтик, а то и палатка, несколько судков и кастрюлек с кушаньем. На пляже ничего не покупают, разве что сельтерскую воду. Кушанье плотное — картошечка с зеленью, супчик...

От мыслей о еде — рвота подступила к самому горлу, как у зеленого салаги, малька — хотя за ним больше трехсот погружений. Было дурно. Как эти люди не понимают, что так жить нельзя. Как они не могут понять, что так нельзя жить, что то, что они делают — ведет к тому, что жить все хуже и хуже. За что они борются?

Мина тяжелая и ее еще надо укрепить. Но он крепил мины на бортах кораблей, они грязные, поросшие ракушками — а это еще хуже...

Какая мерзость...

Есть.

Мина новейшая, с таймером. Он ставит таймер на пять утра — незадолго до восхода солнца. Будет сюрприз...

Мина стоит... теперь вон отсюда. Из этой мерзости. Право же — когда они проходили учебный курс, и им приказывали ползти по полной нечистот канаве — так противно не было. Хотя у них и не было гидрокостюма, а был обычный костюм для занятий физкультурой. Но тогда они знали — они проползут и на это все. А здесь — люди живут изо дня в день так.

В грязи...

Мина светит красным глазком. Она не думает. Не сомневается. Ждет...

С трудом, едва не сорвавшись обратно — он выбирается на причал. Замирает, слушает... их учили больше слушать, чем смотреть, как дышит человек не видно — но зато слышно. Похоже, тихо...

Пробирается назад. Смотреть, куда ступаешь — смысла уже нет, все в дерьме — и он в дерьме. Остальные двое — ждут его на месте, один держит в руках два автомата — свой или его. Привычная тяжесть короткого, кургузого автомата в руках успокаивает. Большой палец — дело сделано.

Командир показывает — в обход. У костра веселятся. Лучше пока их не беспокоить — побудка у них будет знатная...

От причала — дорога идет в гору — город расположен на возвышенности, метров семь — восемь. Подъем довольно крутой — и по нему спускается, напевая какую-то песенку человек, весь в черном. Песенка однозначно не арабская — мелодичный арабский они бы разобрали...

За землю и замереть. Автоматы под рукой. Человек проходит мимо, так и не подозревая, как близко он от своей смерти. И тут становится понятно, что он не весь в черном. Он черный и есть. Негр, наверняка из Могадишо.

А этому то, что здесь надо...

Негр проходит, и они осторожно продвигаются дальше. Потом — лидер подает сигнал, и они медленно опускаются на землю.

Первая линия домов. Камень, сложенный в стены при помощи цемента из глины. Черные провалы окон — стекол здесь не знают, стекла атрибут самых богатых домов. Адская вонь, какие-то телеги, переступающие с ноги на ногу, привязанные ослы — дальше базар. Все, что приходит сюда по морю— на следующий день продается на нем перекупщикам, которые поднимают товары в горы.

Черный провал окна, алый огонек сигареты в нем.

Камни, наваленные у стены — это что-то типа баррикады, дополнительной защиты — на две трети стены. Тот, кто это делал — явно знал, как русские использую скорострельные зенитные установки. Даже на катерах есть такие пушки, а позицию пулемета они подавляют на-раз за счет скорострельности и наличия трассеров в ленте. Наводить не надо, даже низкоквалифицированный наводчик видит, куда летят трассеры, и корректирует огонь.

Значит, огневая точка. Держат под контролем порт. Наверное, крупнокалиберный пулемет, а может — и легкое горное орудие...

Спецназовцы подбираются ближе, чтобы слышать разговор.

А ведь неплохо устроились. Может, конечно, тут были опытные джихадисты — а может, кто-то им и помог выбрать именно такую позицию. Пулемет калибра пять линий и господствующая над местностью, укрепленная позиция — отменное сочетание.

Позиция была все ближе. Спецназовцы — уже слышали разговор.

— О, Аллах... сегодня худший день в моей жизни. Эта проклятая рыба... как только рыбаки ее едят. Они что — так и маются с животом...

— Это Барам. Негодяй продал нам несвежую рыбу, да покарает его Аллах. Днем надо пойти и заставить его жрать то, что он продает сам.

— О, Аллах, будь проклят тот день, когда я съел эту рыбу. Я опять хочу...

— Иди, брат. С именем Аллаха.

Вот уроды. Это они срать с именем Аллаха идут? Интересно, что бы сказали настоящие мусульмане, услышь они это...

— ... только отойди подальше...

Послышались шаги, шевеление, шорох ткани. Кто-то вышел из укрытия...

— Этот обиженный Аллахом обосрал все вокруг. Я не могу вздохнуть, не почувствовав запах его дерьма. И мухи...

— Не говори так, Амин. Он мой брат...

— Он засранец. От него нечем дышать. И тебе тоже.

— Но он мой брат! Он не виноват, что съел эту рыбу.

— Это рыбу ели все мы. Но срет почему то он один... — еще один голос. Значит — как минимум трое...

— У тебя тоже есть брат, Мустафа!

— Но ты все таки поговори со своим братом... Мы совершаем намаз, а я еще держу пост через день, чтобы предстать перед Аллахом в положении постящегося. Но разве не сказано в Коране, чтобы делать намаз, надо очиститься. А как очистишься, если пахнет дерьмом и мы все пропахли дерьмом. В каком положении мы предстанем перед Аллахом...

Четвертый!

Похоже, что команда сборная, но опытная. Один явно убежденный ваххабит, знающий хотя бы основы религии. Второй, который жаловался на вонь — похоже, что тоже из непримиримых. Остальные племенные. Их как минимум четверо — это считай, которые бодрствуют. Значит, может быть, еще столько же спят. Если не больше...

И, похоже, у них начинается дизентерия. А как иначе, если они все дерьмо сливают в море и оттуда же набирают воду для питья?

Появляется даже какая-то жалость к ним. Они — как животные. Причем глупые. Животное — не будет жрать там, где гадит. А они это делают. Животное — не будет просто так убивать себе подобных, инстинкт выживания вида сильнее. А эти — все то делают. Правильно говорят — человеком не рождаются. Человеком — становятся

* * *

.

Но жалеть нельзя. В Адене — вся жалелка вышла. Как видишь человека, с которого содрали кожу, или которого посадили на кол, или которого заживо сожгли, или беременную женщину, у которой вспороли живот — так вся жалелка и кончается.

Один из боевых пловцов — растворяется в ночи. Двое ждут...

Дизентерийный засранец — сидит на земле в позе орла. Пахнет дерьмом. Отошел он недалеко. Белая одежда — видна очень хорошо.

Потом он встает. Не вытирается — где есть песок, там правой рукой, а где нет... так и плевать. Пробормотав "гуфрана-кя

* * *

", идет обратно... думая, наверное, о своем желудке, о жратве... в последний момент он поворачивается — но поздно. Одна рука зажимает рот, вторая с зажатым в ней кинжалом — сильно бьет в почку. Поставленный у любого пловца удар — им снимают часовых. Только дурак будет перерезать горло, как это делают местные — море крови, шум, булькающие звуки. К тому же горло перерезать не так то просто, там хрящи, и не схватишься. А удар в почку — неожиданный, наносится сзади и вызывает смерть в течение минуты — от болевого шока и кровотечения из почечной артерии. Тихо и быстро...

Боевик ослабевает быстро. Спецназовец думает несколько секунд — а потом решительно сдирает с него это... белое. Если он заметил его по белому цвету — точно так же, сделают и боевики. Ночью — не разглядеть лица, и поэтому мозг человека ориентируется на признаки, которые можно определить — рост, что-то приметное — и успокаивающе говорит — это свой. А они почти одного роста, и борода у него какая-никакая — выросла.

Налезает плохо — как халат — но налезает. Самое главное — не торопиться. Торопиться надо было по дороге туда — а после того, как облегчился, торопиться уже не надо. Пистолет в вытянутой руке у бедра, автомат за спиной — но главное оружие это вот этот вот кусок белой ткани на плечах. Смотреть — будут на него...

Дверь все ближе. Удивительно — но здесь есть дверь, самая настоящая, закрывающаяся. Наверное, это связано с тем, что здесь порт — много посторонних людей, много воров. В горах — в качестве двери бывает кусок ткани.

Самое главное — внутрь или наружу. Если тот, кто только что вышел, возвращаясь, не знает, в какую сторону открывается дверь — это совсем скверно.

Наружу...

Узкий коридор. Пистолет в руке...

Дверь. Эта — завешена полотном, и если все правильно — там и есть пулемет. Пистолет в левой руке... автомат в правую. Теперь можно — дальше не скроешь.

Тук — тук...

Комната. Неверный свет керосинки — фонарь — летучая мышь висит в углу, прикрытый так, что в окна почти не видно света — но вниз, к полу он идет и что-то видно. Видны ноги... верх тонет во тьме. Лафет какого-то оружия... больше похожий на полевые лафеты старых полевых пушек... с поправкой на размеры, конечно.

— Брат, надо найти знахаря...

Парабеллум в левой руке — хлопает дважды. Он не успевает поднять руку и стреляет навскидку, по интуиции.

— Что?!

Автомат в правой — с металлическим лязгом выплевывает пулю за пулей, глушитель столь хорош, что слышно лишь лязг затвора. Боевые пловцы — используют запрещенные патроны разрывного типа... во время войны за такие патроны повесят — но тут это меньшее из того, что может случиться. Так что время отдыха на корабле — они посвящали выделыванию таких вот патронов в корабельной мастерской. Против дикарей — правила неприменимы.

Автомат с длинным, сорокаместным магазином выметает комнату широким веером, один из боевиков каким-то чудом остается в живых, хрипит... но парабеллум ставит точку. Удары пуль о железо — слышны как стук молотком, и в соседних комнатах не могли не проснуться, если спят. Так что времени нет совсем.

Пистолет падает на пол, магазин долой — тоже на пол. Свежий — с лязгом заходит в рукоятку... удобно все-таки придумали, магазин в рукоятке, рука ищет руку и возиться с защелкой не надо. Еще одна занавеска, встревоженные голоса спросонья — и еще одна очередь на весь магазин. Только на сей раз уже прицельно, как положено...

Магазин долой, новый втыкается в рукоять — пошел! В коридор... надо осмотреть, нет ли чего дальше. Еще одна дверь...очередь наперекрест комнаты, что-то летит... ага, это, похоже, кухня. Судя по вони...

Никого нет. Кухня, и в самом деле. Луч фонаря бежит по стенам, по полу. Мешок с рисом вскрытый и наполовину съеденный. Баран, точнее — половина барана. Даже шкура не снята. Прямо так и валяется, как будто его топором располовинили. Что, совсем охренели, что ли...

За спиной движение. Острый, яркий луч.

— Свои! Чисто...

— Что там?

— Жратва. Ничего особенного.

Особенно и впрямь — нет ничего...

Ус недоволен — это видно.

— Какого хрена творишь? — вполголоса шипит он — приказ был?

— По-другому их было не снять.

— Салага еще чтобы решать. Вернемся — гальюны твои.

Вообще то — гальюны, или толчки, ретирады, туалеты — чистят новобранцы, не имеющие кличек. Это их наказание — пока ничем себя не проявил — чисть туалеты. Но это — если нет провинившихся. Если же есть — салагам отдых...

— Ну?

— Девять двухсотых. Чисто — докладывает второй боец.

— Двухсотых в одну комнату. Оружие собрать и приготовить к бою,

Пока двое таскают трупы в одну комнату — Ус принимается за пулемет. Машина отличная. ZB-60, они состоят на вооружении двух стран — Богемии и Великобритании. Самый мощный из всех крупнокалиберных, пятнадцать и пять, лентовое питание. Он не на обычном трехногом станке — а на колесном пулеметном лафете, напоминающем старый максимовский. Машина хорошая, железа много — и пистолетной пулей ее не повредить...

А вот она дел наделает. Может даже легкий плавающий танк поджечь...

Клейма богемские, но это ничего не значит. Богемия продает оружие любому, кто способен заплатить, она этим живет. Зеленые тяжеленные короба с лентами — отлично приготовились, гады. Один... два... три. Сто пятьдесят. И тот, кто заправлен в пулемет. Двести.

Видно, что кап-три

* * *

* недоволен. Точнее — не то, чтобы не доволен... просто что-то пошло не так.

— Слушать сюда, братва. Изменение планов. Мы выходим в город. Грош, Лузга, Тим и Серый — мной. Остальным — закрепиться здесь, ждать высадки десанта. Ус за старшего. В критической ситуации — отступать на пристань, все здесь подорвав. Мы появимся до рассвета — вопросы.

Боевые пловцы не верят своим ушам.

— Кэп, на минуточку — в отличие от всех остальных Ус не испытывает к командиру никакого трепетного почтения, и может говорить, что думает...

Они выходят в коридор. В комнате, у пулемета — напряженная тишина.

— Кэп, что за дела? Такого приказа не был.

— Был... — кэп достает из кармана портсигар, из него зеленый комок ката, засовывает за щеку. Без ката — тут на нонах не продержаться.