Кавказский принц - 2 (Генерал его величества)

— Всеми?

— Разумеется. Всеми без исключения, предназначенными для него. К тому времени, когда он там у себя полноценное гестапо создаст, "Кондор" будет представлять из себя только историческую ценность... Что делать — мы же хотим дружить, а с друзьями принято делиться. Не бесплатно, само собой, а вот насколько — это уже третий пункт повестки дня.

— А следует ли поднимать разговор о будущем английских колоний? — задумался Гоша.

— Что именно сейчас — не уверен, разве что намеком. Но вообще наша позиция тут должна быть твердой — нехай он хоть все себе забирает, если не подавится! Ну разве что кроме Канар, потому как они испанские — раз, и лично мне подходят для дачи — два.

— И Гибралтар?

— Да какая же это колония? Просто незаконно оттяпанный кусок испанской территории. Вот мы и восстановим историческую справедливость, поставив там свой гарнизон, чтоб впредь никому неповадно было Испанию обижать... Но не возражаем, если на африканской стороне Вилли поставит свой.

— Вот только это самое, — усмехнулся Гоша, — не рановато ли начинать разделку неубитой шкуры? Нам из войны с одной-то Японией еще дай Бог выбраться, армия почти небоеспособна, про флот я тебе лучше не буду, в промышленности тоже та еще картина, а мы тут мир делим...

— Так если бы все перечисленное было в ажуре, стали бы мы делиться! Просто взяли бы себе что надо, а про остальное распорядились бы, кому какой кусок. Ну, а тут приходится выкручиваться... Кстати, мы ничего не делим. Мы хотим сказать Вилли, что основные проблемы России лежат внутри ее границ. Но мы понимаем, что у Германии дела обстоят как раз наоборот, и готовы пойти навстречу, как можем. То есть наш лозунг — Бьоркский договор подписывать в Гатчине! И побыстрее.

Уже в конце беседы Гоша поинтересовался:

— В расследовании ничего интересного не проявилось? Ты не думай, я не тороплю, просто хочется быть в курсе.

— Как сказать. Что происходило на самом деле, пока неясно. А вот что нам хотели показать, как раз сегодня прояснилось до кристальной чистоты... Каминского, это секретарь Ламсдорфа, за день до покушения видели с человеком определенно азиатской внешности.

— И что?

— Тебя не смущает, что у обоих покушений, тут и в Артуре, похожий почерк? В обоих случаях яды. Как-то мне это картинку-то малость портило, а вот теперь перестало. В обоих случаях нам пытаются подсунуть японский след, с Ламсдорфом — это так, совсем для дураков. В Артуре же смотри что было — пытались поймать гада, он не дался. Китаец, дрова тебе возил. Но труп был опознан как исчезнувший с началом войны японский рыботорговец... А? Вот только мои господа Ли утверждают, что он не более японец, чем вы с Машей. То есть что он не китаец, всплыло бы при любом хоть сколько-нибудь глубоком расследовании. А вот окончательная идентификация не должна была состояться, моих китайцев мало кто видел, да и случайность это, что они принимали участие в задержании. Кстати, а травили-то там народ знаешь чем? Судя по симптомам, рыбой фугу. Это на случай, если мы совсем мышей ловить не будем, дополнительный штрих в картину... Как у Шерлока Холмса с появившимся ночью на самом видном месте кровавым отпечатком пальца якобы убийцы.

— Так, может, мне какое-нибудь заявление сделать? В целях поднятия ...э...э...э...

— Народного гнева? Рано. Вот если не удастся после перемалывания их сухопутных сил кончить дело приемлемым миром, который будет нетрудно выдать за победу, тогда да, пожалуй, придется... Но не раньше.

— Да, — заметил Гоша — а не пора ли нам сроки уточнить? Ты до какого примерно времени позиционную войну планируешь?

— Не я, а мы. И не планирую, а планировали! Оснований корректировать планы не вижу, так что до декабря.

— Ну ты даешь... Обстоятельства же изменились!

— И что теперь, обосраться в спешке? Ну ладно, постараюсь к концу ноября обернуться.

— Как будто это что-то меняет... К августу никак?

— Скажите, а двести рублей не смогут спасти гиганта мысли? — поинтересовался я.

Гоша засмеялся.

— Ладно, поторговаться еще успеем... В общем, спокойной ночи, а то и так уже утро.

Глава 37

Я еще раз оглядел летное поле Гатчинского аэродрома — вроде все нормально. Гоша тоже вертел головой, нервничал, видать... Да уж, случись что с Вильгельмом во время визита в Россию, это будет такой пушной зверек, что и не во всякие ворота пролезет! Поэтому не только на аэродроме, но и в радиусе пяти километров от него, то есть включая и Гатчинский дворец, посторонних сейчас вообще не было. Небольшое число встречающих (около каждого по нескольку человек нашей охраны в штатском) кучковались на специально выделенной площадке около причальной мачты. По договоренности со мной дирижабль должен был подлететь к аэродрому на крейсерской высоте и снижаться только над летным полем... В общем, паранойя цвела буйным цветом.

— Может, зря ты истребители в воздух не поднял? — в который раз забеспокоился Гоша.

— Да ну их, еще столкнутся, дирижабль большой... — я отложил наушник, — все, прошел дальний привод. До чего же неудобно, что у него рация телеграфная! Через полчаса сядет.

Он сел через тридцать пять минут. Еще через десять по трапу на землю спустился Вилли, за ним из гондолы полезла свита...

Вилли сразу шагнул к Гоше, обнял его и быстро затараторил по-немецки, но тут увидел меня, поздоровался, и дальнейший разговор шел уже на языке вероятного противника.

— Извините, дорогой кузен, — разливался соловьем Гоша, — за скромность встречи, но мы вынуждены принимать самые серьезные меры по обеспечению вашей безопасности, ведь Россия сейчас воюет — и, увы, фактически на три фронта...

— Три? — пошевелил усами кайзер.

— Да, — встрял я. — Внешний, явно напавший на нас противник, внутренние деструктивные элементы типа всяких социалистов и внешние же якобы нейтралы, а на самом деле ведущие себя похуже иных врагов... Так что приношу еще и свои извинения, но никаких публичных мероприятий не планируется. Впрочем, их и без того было бы немного, траур, как-никак...

— А вы все растете в чинах, генерал, — похвалил меня Вильгельм, — ваша форма — это полевой авиационный мундир? Очень... э-э-э... рационально.

Действительно, никаких других комплиментов моему одеянию сказать было нельзя — единственным его украшением являлись золотые орлы на голубых погонах. Причем это были хоть и двухглавые, но правильные орлы, с большим размахом крыльев, в отличие от нелетучей даже на самый непросвещенный взгляд птички на гербе.

— Господин Найденов теперь не только генерал, — уточнил Гоша, — но государственный канцлер. Вы не против, если он примет самое деятельное участие в наших переговорах?

Вилли был даже "за", и мы начали рассаживаться по машинам. На аэродроме стояли все существующие на тот момент в мире бронированные представительские лимузины, числом три. Оба величества залезли в Гошин. Я сел в императрицын, точно такой же. Наиболее важных персон из свиты кайзера запустили в третий, до недавних событий возивший Николая — этот был попроще. Всякая мелочь была посажена в "Нару", и кортеж тронулся во дворец.

Днем был умеренно торжественный прием в Гатчинском дворце, на который я не пошел под предлогом необходимости личного руководства обеспечением безопасности, а вечером наконец состоялась встреча в узком кругу — Вилли, Гоша, и я. И Татьяна, которая лично обносила нас чаем со всякими печенюшками...

У девочки еще с детства была мечта — переспать с каким-нибудь величеством. Одно время она просила санкций на соответствующую работу с Николаем, но без особой надежды, потому как была вполне в курсе суеты вокруг него и того, что Алисе там отводится важная роль — тоже. Ставший величеством Гоша ей был по прежнему недоступен, ибо несчастный случай приключился бы с ней задолго до перехода событий в активную фазу... А тут такой объект! Естественно, ее возвышенные устремления встретили полную поддержку с моей стороны, и дама работала просто вдохновенно — у Вилли... э-э-э... усы дыбом встали при первом ее появлении, да так и не опускались до позднего вечера. Но, надо отдать ему должное, переговоры он, несмотря постоянно мелькающие перед глазами отвлекающие факторы разной степени округлости, вел напористо. Правда, я с первых мгновений малость офигел — Вилли начал горячо убеждать нас в том, о чем мы и собирались ему говорить, причем поначалу намеками!

— Две великие державы, — вещал кайзер, — действуя сообща, могут установить в мире наиболее удобный для них порядок! Немецкая армия, имея тылом дружественную Россию с ее неограниченными ресурсами, станет непобедимой! Промышленность России, опираясь на помощь немецких фирм, наконец-то сможет достойно реализовать все замыслы гениальных русских изобретателей! Я надеюсь, что новое царствование станет и началом новой истории не только Европы, но мира... И, кстати, что за прелестница одаривала нас пирожными?

— О, — сделал значительное лицо Гоша, — это директриса важнейшего в России учреждения, Департамента Охраны Материнства и Детства. В Георгиевске она была третьим по значимости лицом, после меня и генерала Найденова. Теперь она станет им же и во всей империи, ибо подрастающее поколение — это наше будущее, и заботящийся о нем выполняет важнейшую задачу, которую можно доверить только достойным.

— Так почему же она?... — не понял Вилли.

— Она заочно влюблена в ваше величество, — пояснил я, — так что мы решили пойти ей навстречу и разрешили подменить официантку.

— Но раз дама занимает столь высокий пост, — приосанился Вилли, — наверное, стоит пригласить ее к столу?

— Я и сам хотел просить ваше величество об этом, — потупил глазки я.

— Ах, оставьте, генерал, эти церемонии для публики! Вы же знаете, для друзей я Вилли. Так где же она?

— Ну, кузен Вилли совсем пропал, — заметил Гоша, когда по окончании ужина Татьяна увела Вильгельма показывать предназначенные ему покои, а мы с Гошей пошли в левое крыло, где были наши комнаты.

— Не так чтобы пропал, — уточнил я, — но попал хорошо и, главное, своевременно. Ведь связь с Татьяной он афишировать совершенно не собирается, помнишь, как детально он про секретность расспрашивал? Так что можно будет трактовать участившиеся визиты в Россию как нам удобнее... А они точно участятся, больно жирно ему будет, если Танечка начнет в Берлин ездить. Так что теперь скорой войны с Англией можно не опасаться, даже если мы малость и обнаглеем... Одуванчику хочется перед уходом из Индийского океана посмотреть, чем кончится поединок трех торпедных катеров с легким крейсером, благо там погода сейчас стоит просто замечательная. Мне тоже интересно, а ты как, санкционируешь?

— С кем он воевать-то собрался?

— С "Аполло". Догнать его эта посудина не может, но сильно мешает работать — из-за него Паша уже двоих перспективных клиентов упустил и потому глубоко обиделся...

— Ладно, таких корабликов в Гранд-Флите много, от потери одного не обеднеют, так что я не против. Надеюсь, они не днем на него попрут?

— Разумеется. Тем более что у Паши в эскадре есть два совершенно уникальных типа — братья Аматуни. Наверняка генетическая мутация, ночью как днем видят, Паша с ними уже давно работает...

Вместо запланированных двух дней кайзер пробыл у нас четыре, и вовсе не из-за перегруженности официальной программы или особой остроты переговоров. С точки зрения сопровождающих его лиц последние два дня он провел исключительно в беседах с государственным канцлером — про Татьяну они были совершенно не в курсе. А на публике Вильгельм показывался редко и всегда в моем обществе. Кстати, при расставании он шепнул мне, что двойник генерала Найденова произвел на него впечатление и по возвращении домой он тоже попробует таким образом расширить свой ближний круг...

К тому, что я не могу в такое время надолго оторваться от расследования, кайзер отнесся с полным пониманием. Да и начхать ему было, с двойником или с оригиналом он прогуливается для восстановления сил — потому что ждавшая его Татьяна была сама собой в лучшем смысле этого слова.

Результатом наших бесед стало решение о скорейшей совместной постройке в городе Кольчугино алюминиевого завода и гидроэлектростанции. Кроме того, скоро должна была приехать рабочая группа для написания текста российско-германского договора о сотрудничестве в области промышленности и иных областях. А Татьяна при вручении пленки-фотоотчета твердо сказала мне, что по крайней мере до следующей встречи кайзер будет буквально считать дни — ибо если это не так, то ее надо гнать поганой метлой за полную утерю квалификации. Но тут, по-моему, она малость ошибалась — не дни, а часы до встречи будет считать Вилли! Кому как, а мне это было видно невооруженным глазом.

Итак, Вилли все же улетел в свою Германию, а я теперь летел в свой Георгиевск. Хотелось надеяться, что это мой последний полет на "Пересвете" — до чего же надоел, зараза, своей тихоходностью, неповоротливостью и тупостью управления! Единственное, что у него не отнимешь — садиться можно буквально куда угодно. Да, но мне куда угодно, как правило, вовсе не надо! А надо на аэродром... вот он, кстати, уже подо мной. Только как-то он странно выглядит...

Я присмотрелся. В конце полосы собралась какая-то толпа, точнее две. Между ними можно было рассмотреть что-то красное. А это еще что? У въезда на территорию, такое впечатление, собралось вообще больше народу, чем живет в Георгиевске!

— КДП, что у вас происходит? — поинтересовался я, на всякий случай уходя на второй круг.

Ответ пришел не сразу, видно, диспетчер подбирал слова. Наконец он родил:

— Вас встречают...

— Доложите как положено! — рявкнул я. Видно, подействовало, потому как теперь я услышал исчерпывающий ответ:

— По решению мэра Георгиевска назначена торжественная встреча вас, как героя войны и почетного гражданина города (во дела, и когда это Георгиевск успел обзавестись почетными гражданами?). Комендант аэродрома пропустил мэра и его окружение в количестве десяти голов. Кроме того, у конца ВПП находится аэродромный оркестр.

— А красное — это что?

— Ковровая дорожка.

— Почему она упирается в какую-то квадратную херовину?

— Это трибуна с микрофонами. Динамики выведены на ворота КПП.

— Заранее предупреждать надо было!

Тогда двойника бы взял, подумал я. Или по крайней мере речь загодя сочинил бы...

— Ладно, иду на посадку.

После того, как оркестр сыграл "Прощание славянки", на трибуну влез мэр Михеев и сообщил, что основатель города инженер Найденов, генерал, герой и канцлер, сейчас скажет несколько слов своим землякам...

Ко мне подбежал смутно знакомый молодой человек из информбюро и сунул мне в руки какую-то бумажку.

— Это что? — с подозрением спросил я.

— Ваша речь...

— Да ё... ... ...ь! — возмутился я.

— ...Мать...мать...мать... — донеслось эхо от динамиков на воротах.

Я оттеснил мэра от микрофона и продолжил свое выступление:

— Дорогие сограждане, это я не вам. Это просто общие впечатления об организации встречи... А устроена она будет так. В девять вечера приходите в приемный парк. Двести наиболее достойных поместятся в конференц-зале, остальные и в парке все услышат, будет трансляция. Опять же в парке приятнее будет слушать мою речь под пиво, в зале ведь не дадут... Так что до вечера, сейчас, извините, мне отдохнуть надо, все-таки восемь часов за штурвалом, а я уже не мальчик, к сожалению...