|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Это был уже конец лета. Через две луны мы выпускались в кавалерию корнетами с правом через полгода быть произведенными в лейтенанты, если заслужим, конечно. Мы готовились к сдаче экзаменов королевской комиссии: все утра пропадали в манеже и на стрельбище, в днем и вечером зубрили уставы, готовясь к экзаменам. В дни отдыха, то есть церковные дни, мы, естественно, развлекались вовсю. Все наши товарищи по учебе, будучи в увольнении, не вылезали со свиданий, из ресторанов, игорных домов , целый день шумели на скачках, иной раз проматывая перед выпуском свои последние деньги.
Я и Гирон не усердствовали в гульбе — хотелось выйти из училища первыми в списке, но и мы отдыхали. Раз или два в луну мы баловали себя — в церковный день не бежали на свидание с нашими юными и неуступчивыми дворянками, а надевали штатскую одежду и шли на один из больших столичных рынков выпить свежесваренного крестьянского пива — как провинциалы, мы им не пренебрегали. Как правило, начинали с рядов с копченой рыбой из графства Гирония или с соленостями и салом альберийского производства. Продавцы, представители наших торговых домов или просто крестьяне из наших графств, моментально узнавали младших графов и доставали для из мешков все самое вкусное, от пирогов до временно запрещенной к продаже в столице безакцизной шоптовой водки отцовского производства. Не вникая в подробности, наши торговцы считали, что они — наши люди, а мы — их младшие хозяева, и делились всем домашним.
Конечно, представители золотой молодежи из нашего училища воротили нос от таких простых удовольствий, но смеяться не смели — и я, и Гирон уже поучили многих таких весельчаков на учебных дуэлях. Вот и в тот солнечный день мы уже приняли по две кружки неосветленного крепкого пива, закусывая копченым мясом и вкусно пахнущим "рыбацким" ячменным хлебом домашней выпечки (пожилые торговки из графства Гиронов поделились). Кроме хлеба, пахло копченой рыбой, и так аппетитно, что у нас бурчало в желудке.
Вокруг стоял обычный шум рынка — торговались, ругались (в отличие от обычаев вежливого населения нашей столицы, гордившегося своей культурой и гостеприимством, на рынках, по традиции, разрешалось крыть собеседника последними словами), рассказывали всякие истории — боги знает о чем, читали вслух приличные и неприличные стихи, смеялись, делали выгодные или нескромные предложения. Кого-то стригли и брили, кого-то успокаивали, какого-то молодого карманника били — не очень сильно, более для порядка. С трех сторон доносилась игра уличных музыкантов, а на краю площади гремели, зазывая людей, барабаны бродячего цирка — увы, не того, в котором недавно выступала моя циркачка.
Нам было хорошо. В наших крепких кавалерийских головах бродило крепленое пиво, и мы уж начали переглядываться с молодыми и красивыми девушками с торговых рядов моего графства. Горон сначала порядком дивился свободным обычаям наших гор, когда я без возражений на глазах уводил юную торговку в укромное место "поболтать", а ее подруги, старшие дамы и даже торговые старосты только понимающе улыбались, без слов желая успеха молодому графу и памятуя о том, что у нас в горах редкая девушка выходит замуж без уже нажитого ребенка. Впрочем, ей надо было работать, и все происходило приятно, но быстро: раз — сладкий поцелуй, два — развязываются шнурки на груди домотканной девичьей сорочки и туда запускается моя ладонь, три — девушка поспешно садится на скамью и поднимает юбку до пояса, четыре — я галантно придерживаю ее за ягодицы (уже голые, конечно), чтобы не упала, а она все-таки не удерживается, и — ай-яй-яй! — падает на спину, пять — ее колени доверчиво раздвигаются... В общем, на счет "двести" мы уже приводим одежду в порядок и, тяжело дыша, словно возы толкали, скромно выходим из склада, куда она привела меня просто-напросто показать новые товары из графства на продажу.
Такое простое обхождение внезапно понравилось Гирону больше, чем жеманные повадки наших фрейлин, и он тоже не упускал возможности пошалить с девушкой из моего или своего графства. Вот и сейчас мы уже почти достигли третьей кружки пива, после которой обычно хотелось развлечений, и раздумывали, кому из девушек кивнуть.
В тот самый момент, когда улыбки юных торговок стали прямо-таки сияющими, и было уже неприлично не отвечать на них, а я пришел к выводу, что одна из девушек — рыжая, в темно-красном платье — вполне достойна проводить меня на склад с товарами — неожиданно с центральной площади рынка донесся громкий барабанный бой, а за ним — хорошо поставленный голос одного из городских герольдов, призывавший всех именем короля молчать и слушать.
Это было обычное вступление к королевским воззваниям. Все замолчали. Мы с Гироном кисло переглянулись.
Толпа покупателей сгрудилась вокруг герольда. В нее бодро полезли карманники и стражники. Продавцы слушали, не сходя со своих мест и приглядывая за товаром. Герольд не стал тянуть и принялся зачитывать Королевское Послание о начале войны с Империей.
Мы не стали подходить близко, и в наших ушах звучало обрывками: '...наш царственный брат, Император, обьявил себя нашим врагом... ... память о прошлой войне... Завтра обьявлено наступление на наши приграничные крепости... Флот врага обьявил об атаке любого нашего корабля, даже торгового... Обьявляется ограниченный рекрутский набор в ледующих герцогствах... обьявляется набор добровольцев... наша доблестная армия приготовилась в сражениям... наш доблестный флот готов отразить врага в море...' — и так далее.
Мы снова переглянулись. Разговоры старших офицеров подтверждались: как только имперцы собрали свой бедный урожай, так сразу и обьявили войну.
После обьявления все на рынке снова зашумели, обсуждая новости. У всех были удивленные лица. Откуда-то появился староста торговцев нашего графства и громко заявил всем нашим продавцам:
— Скоро придет наш торговый представитель, передаст слово от его сиятельства графа Альбера...
Тут он странно, как-то пугливо посмотрел на меня, но обращаться все же не стал, а продолжил:
— Пока торгуем как обычно. Я все время здесь, кто из города привяжется или полиция придет — звать меня. Торгуйте, но будьте готовы собраться и сдать товар и выручку на хранение или на увязывать на возы, ежели придет приказ. Я и господин представитель будем здесь каждый день, чтобы не разграбили. Знаем мы столичных ухарей, и полицию местную тоже знаем...
— А девочки-то все еще на нас смотрят,— заметил, быстро прийдя в себя, Гирон. — Может, успеем?...
— По уставу, при начале военных действий корнеты, как и все учащиеся военных училищ, обязаны как можно быстрее явиться в училище и ждать приказов, — кисло возразил я.
Действительно, сейчас нам, корнетам, полагалось быстро вернуться из увольнения. Гирон пошевелил в сомнении своими кавалерийскими усами (в два раза больше моих, скромных размером) и молча кивнул.
— К тому же, наши "драконы" (ротные и взводные начальники) и "левиафаны" (офицеры-преподаватели, на корнетском жаргоне) могут рассказать больше, чем тут говорят простому народу, — добавил я.
Мы медленно допили свое пиво, сердечно попрощались с озабоченными торговцами и с миленькими, немножко погрустневшими торговками, и медленно, неохотно пошли к Училищу.
— Слушай, а вот в прошлый раз ты увел в сарай ту, тридцатилетнюю, — вдруг вне зависимости от военных новостей сказал Гирон, — она ничего, конечно, но ведь уже не так молода. С чего это ты?
— Все просто, — сказал я. — Ей тридцать пять, куча детей, она — вдова, и я с ней уже имел дело несколько раз в графстве, еще до Училища. Я тогда всех вдов посещал по многу раз. Так вот, она очень хороша в любовном деле, опытная, и очень горячая... Ну вот я и освежил знакомство.
— То-то девушки ревновали, — усмехнулся Гирон. — А сегодня же ее вроде не было?
— А я знал, что она расторговалась и должна отбыть обратно, вот тогда и попрощался приятным образом, а то бы пришлось все время только с ней развлекаться, — пояснил я. — Молодые девушки начали бы ревновать. Ну и был бы скандал меж наших торговок, до драки могло бы дойти. Зачем мне подавать такой пример своим вассалам?
— Всегда знал, что ты ловкач, — вздохнул Гирон. Я улыбнулся:
— Да нет, это меня папа так учил.
Некоторое время мы шагали молча, думая каждый о своем.
— Интересно, а вот что если бы имперцы напали без официального начала войны, а неожиданно, как пираты? — вдруг задумчиво спросил меня Гирон, у которого мысли частенько принимали оригинальное направление.
— Скорее всего, в первый же день сожгли бы столичный порт, как в прошлую войну, — рассеянно сказал я. — Но это против военной чести. Я надеюсь, что никогда не увижу, как противник вроде Империи неожиданно и неблагородно, без объявления войны, ударит нам в спину — по флоту, по пограничным городам, и так далее. Позор им был бы, особенно самому императору — аж на весь мир...
— Само собой, — согласился Гирон. — Кстати, ты можешь обьяснить, почему в Империи не хватает хлеба, и зачем они лезут на наши земли? Я ведь граф прибрежный, можно сказать — морской, мы мало сеем, только для себя, а у вас в горах ого-го какие поля на террасах, как я слышал. Ты в этом должен понимать.
— А что тут понимать, — все так же расслабленно ответил я, прикидывая в уме близкое будущее: ускоренный выпуск, зачисление в полк, выход на фронт, и так далее. — В Империи на самом деле земли неплохие, могли бы давать урожая и побольше. Просто они не следят за почвами, истощают их, не делают севооборот, не завозят достаточно навоза на поля... Система владения землей у них устаревшая: мало арендаторов, сами дворяне хозяйством не занимаются, не принято, а их управляющие гоняют крестьян на поля насильно, ну и те не особенно стараются работать забесплатно. Кроме того, есть и секрет. Имперцы не в ладах с эльфами последние двести лет, после нашего отделения. А вот у нас в графстве, скажем, соседи-эльфы по четыре раза в год накладывают заклинания плодородия и урожайности — и удваивают наш урожай. А поля на склонах гор наши люди уже двести лет— как мы отделились от империи — делают. Каждый год вручную ставят и обновляют. Это огромный труд. Хорошо еще, эльфы у нас в друзьях и союзниках ходят — они и в сортах, и в урожаях сильно понимают. Сам понимаешь — с растительным миром у них особые отношения...
Гирон, естественно, спросил у меня о смысле эльфийского понятия "севооборот". Я начал подробно объяснять идею естественного обогащения почвы, и за разговором незаметно мы дошли до училища. Там мы расписались в возвращении из увольнения и присоединились к одноклассникам.
Перед нами из города уже вернулись многие, и все кадеты и корнеты бурно обсуждали новости. Лично я понял из обсуждения только, что выпуск состоится через пятнадцать дней, и что никто еще не знает, кто и в какой полк из двенадцати полков легкой кавалерии королевства выпускается. Зато было известно, что три полка из шести столичных уже двинулись в сторону будущего фронта, на восток, сопровождая колонны пехоты.
— Прямо под первый удар, — мимоходом заметил майор Рокен, преподаватель тактики и боя. — Им придется остановить имперскую армию, а разбивать ее придется вам.
— А они куда денутся? — недоуменно спросил корнет Ивран, человек славный, но уж очень простодушный. На него посмотрели и ответили:
— Они будут истощены боями и уйдут на переформирование.
О том, что многие попросту не вернутся после первых боев, говорить не стали, чтобы не сглазить. Бог войны не любит таких слов... На войне становишься суеверным — а огромная и жестокая война была уже на пороге, и мы спешили, по молодости, попасть туда как можно быстрее.
В обед мы узнали из официальных сообщений 'для штатского населения', что имперцы двинули на нашу границу двадцатитысячную, по слухам, пехотную армию с конницей и артиллерией, и атакуют по линии границе наши крепости и приграничные укрепленные города. Одновременно имперский военный флот двинулся к нашим берегам для рейдерства и атак на гавани. В наших молодых головах зашумело от неожиданных новостей и от восторга. Итак, война началась.
Тогда, глядя на моих одноклассников и однокашников, молодых кандидатов в офицеры, я не думал о том, сколько из них вернется с войны. И не думал также, какими они, и я в том числе — какими мы вернемся домой после войны.
К вечеру, когда все кадеты и корнеты вернулись из увольнения, нас собрали в Зале Училищных Праздников и Королевских Актов (там мы обычно проводили все торжественные собрания и устраивали училищные балы). Командующий училищем, бывший боевой генерал, уволенный в запас по ранениям после прошлой войны, человек, в отличие от многих смотровых генералов, крутой, но весьма толковый и хороший администратор, был краток: война началась, это не случайный конфликт, а большая война, имперцы наступают, он пока ничего не может сказать по этому поводу (кто бы сомневался!). Наш долг — кадетам, то есть первому году обучения — учиться побыстрее, корнетам, то есть второму году — выпуститься как можно скорее и выехать в полки. Офицеры и штатские преподаватели Училища сделают все что возможно, чтобы выполнить могущие скоро поступить указания Военного Министерства. Тем не менее, спешить некуда. В прошлую войну — двадцать лет назад — мы были не готовы, так сказать — получили внезапный удар в спину и потратили пять лет, чтобы разбить империю и успешно выкинуть ее войска из наших границ. Сейчас мы вполне готовы к войне, но драться придется не меньше двух-трех лет, чтобы перемолоть войска вторжения с наименьшими потерями для страны. Так что он, по только что поступившему повелению Его Величества, приказывает перенести экзамены на две луны раньше и произвести выпуск офицеров через половину луны. Наш учебный департамент разработает все сроки нового расписания за два дня.
Засим, довольно болтать, это не кавалерийское дело. Наше дело — рубить, воюя храбро, бешено, но с умом и с умением, а также соблюдая рыцарские правила воинской чести, кои всегда были родными для армии Родонии, и, не скрою, особенно — для нашей любимой легкой кавалерии. Да здравствует Его Величество — Ура! Да здравствует Родония — Ура! Мы победим, мы защитим родную землю от захватчика, от нашего старого врага, которого мы били и будем бить — Ура! Ура! Ура! Боги да поддержат нас и наше справедливое дело! Вольно, всем разойтись.
Мы разошлись, в основном по комнатам. Затем Гирон, несколько взволнованный новостями, как всякий истинный поэт, ушел успокоиться ездою на коне в наш училищный манеж, а я, сохраняя хладнокровие, уселся за стол, взял бумагу, очинил перо, налил чернила, достал магические черный и красный свинцовые карандаши для особых пометок и начал упорядочивать мысли в голове, как учили меня папа и мой учитель — наш графский маг.
Встревоженный новостями, я легко выбросил из головы предстоящий через несколько дней Летний бал в Училище, весьма популярное в столице мероприятие, на котором обычно выпускники танцевали и флиртовали с девушками из общества, возможными невестами. Сейчас не до флирта и не до невест.
Кроме того, через десять дней мне исполнялось двадцать лет — это было поважнее чем бал. Я становился не просто взрослым, но полностью правомочным членом семьи, мог подписывать имущественные документы, и так далее. Мой банковский счет, на котором отец держал на всякий случай около десяти тысяч золотых монет на случай моих столичных расходов, переходил ко мне полностью — хоть пропивай все деньги! Правда, за два года я еле истратил монет шестьсот, в основном на ухаживания за женщинами и на покупки художественных гравюр в семейную коллекцию, а потратил на рестораны и игру на скачках дай боги монет пятьдесят, не более. Правда, и выиграл я на лошадях монет сто пятьдесят, не более, в основном не за счет знаний, а по непонятной удаче. Вообще у меня имелись сильные подозрения, что драконий амулет, подаренный Альтой перед выездом в Училище, не только защищал от пуль, сабель и кинжалов, но и приносил удачу, поскольку в карты я почти не играл, и даже имел дуэли с теми, кто шулерски пытался заставить меня сесть за игру, но уж когда перекидывался с друзьями по маленькой ставке в серебре — мне везло просто необыкновенно).
Батюшка, матушка, брат, сестры, и, кто знает, может быть даже друзья семьи (возможно, кое-кто из тех, кто водил меня по ночам на поляны Великого Леса, или некто, кто показывал мне рассветы с вершин недоступных гор) ранее собирались навестить меня в Училище, а затем устроить праздничный вечер в лучшем ресторане. Конечно, сегодня положение в стране резко изменилось, но перед моим уходом на войну родители несомненно приедут повидаться. Так что и эти мысли я временно отставил.
Итак — что я приобрел и что потерял за два года в Училище?
Ну-с, начнем со светской жизни и со всего того, что примыкает к развлечениям.
Я участвовал в одиннадцати дуэлях, из них в двух разрешенных и смертельных, и ни разу не был ранен и даже никого не убил (вероятно, потому что не особенно и старался убить — не на кого было злиться по-настоящему).
Я соблазнил несколько юных и милых столичных дворянок, но ни одна ни намекала мне, что хотела бы стать моей невестой. Это даже как-то задевало мое самолюбие: в постель они со мной охотно ложились, до вечера или до утра развлекались очень горячо, ласковыми словами меня осыпали, подарки принимали, с подружками из ревности не знакомили, но серьезно меня как кавалера не рассматривали. Правда, и я не спешил, даже в постели с девушкой, с рассказами, что наследник богатого графства, что сей же миг могу выложить на стол десять — пятнадцать тысяч золотых, и что мой отец легко оперирует миллионами. На прощупывающие вопросы я не поддавался. Скромность, понимаете ли.
Я имел несколько интриг со зрелыми дворянками и женами богатых купцов — всё женщинами действительно красивыми, или по крайней мере приятными, но страстными. Увы, это не было какими-то знаменитыми победами, и любой молодой, небедный, неглупый и приятный видом дворянин легко заводил такого рода связи, особенно с купчихами. Даже интригой это было не назвать — скорее связи, то есть жаркие встречи в каждое увольнение, подарки, рестораны, и так далее, но никаких романтических намерений. В сущности, это ничем не отличалось от моих шалостей со вдовушками в графстве, только что те были более низкого сословия. Как говаривал в таких случаях весельчак Гирон — регулярный и интенсивный трах без серьезных намерений.
Отдельно стояли несколько разовых встреч — скажем, со статс-дамой, обычно распекавшей меня как волочившегося за фрейлинами, или с одной из герцогинь, случившиеся под влиянием момента и более не повторявшиеся. Или ухаживание длиной в луну за красивой ресторанной певицей (к сожалению, она, как ни странно, оказалась дурой, или умело притворялась ею, и долго я ее не выдержал).
Несколько связей считались бы странными в свете — скажем, длинное, на две луны, увлечение гимнасткой из цирка, знакомство с прелестной рыбачкой из порта (несомненная неудача) или небольшая интрижка со вдовой хозяйкой трактира в предместье столицы (прямо-таки красавица была, и горячая, и фигура замечательная). Кстати, в процессе интрижки с трактирщицей я появлялся только в штатском, отчего мне и моему слуге Адабану пришлось разбить несколько морд — кое-кому из ухажеров, метивших в мужья и законные хозяева трактира. С корнетом они бы, конечно, так не посмели бы...
В целом мои шансы на рынке женихов не особенно котировались, хотя я и имел славу дуэлянта, задиры, бабника, и так далее. В общем, несмотря на умение фехтовать, приличную внешность, мундир корнета кавалерии и кое-какие денежки в кармане, для столичных дворян я был еще неизвестно кто, что, к слову, радовало и отца, и мать, считавших, что смолоду лучше не влезать в неприятные истории, приобретать сомнительную славу или вешать на шею брак с неподходящей невестой.
Ладно, с женщинами мне в общем везло. А вот чему я научился в стенах училища, а не в игорных домах и не в столичных ресторанах?
Я наконец-то аккуратно окунул перо в чернила и вывел, по отцовской системе:
Первое — в совершенстве научился ездить на лошади, с руками и без рук, любым аллюром, свешиваясь вниз с седла и стоя на седле, под обстрелом и в ураган, дождь и снег. Раньше я ездил все же не так хорошо, как сейчас. В училище этому учили по-настоящему.
Второе: хотя я и был уже мастер фехтования,но здесь все-же многому научился, особенно бою в седле, двоеручном, держа лошадь шенкелями, а также групповому бою. Раньше у меня это не особенно получалось.
Третье — до училища я стрелял хорошо, но все же как дворянин и как охотник, а не как офицер. Сейчас я, как призовой стрелок, мог попасть за сто шагов в летящую птицу на полном скаку, и даже не особенно прицеливаясь, так, навскидку.
Четвертое — я и раньше хорошо дрался руками и ногами (дома у нас был отличный наставник рукопашного боя), и к этому, увы, ничего не прибавил за последние два года. Кавалерия, сами понимаете.
Пятое — я с полгода был старшиной роты и четыре луны — помогал взводному командиру, так что командовать научился и даже привык. Это не такое простое дело, даже для офицера, и даже командный голос не всегда помогает. Нужна практика, и она у меня была.
Шестое — я хорошо научился тактическим приемам боя: разворачивать взвод или эскадрон в атаку, перестраивать, отступать, взаимодействовать с пехотой (тоже мне помощники) и с артиллерией (это уже получше). Кроме того, я насобачился в хозяйственных вопросах, от амуниции, оружия, лошадей и до организации снабжения взвода, эскадрона, батальона и даже полка: так нас учили.
Седьмое — я был первым в общих классах в Училище, и хорошо разбирался не только в лошадях, металлических сплавах для сабель, в заточке кинжалов или в баллистике ружей и пистодетов, но и поучился физике, химии, математике, правильному писанию не только военных документов, но и писем, перевязыванию ран и даже исправлению сломанного оружия и ковке подков в походе (чего мои одноклассники изучать категорически не желали). Топография, карты, политические науки — много что было представлено в необязательных класах для кадетов и корнетов, и много что я изучал. У нас были даже классы танцев, обязательные для дворян. По учебе я шел в первой тройке.
Восьмое — никаких классов по высокой математике, прикладной физике и биологии (кроме науки об уходу за лошадьми и о подмывании лошадиных хвостов, говоря грубо), никаких классов литературы или магии за эти два года у нас не было, и я чувствовал, что в этом смысле даже малость отупел. Само собой, высшее кавалерийское училище — это вам не университет и не школа магии. Тем не менее, я дал себе слово, что когда вернусь с войны, пойду в Магическую Школу или в Королевский Университет. С армией я уже слегка познакомился, и, теперь хорошо понимая папу и маму, как и они, ею не восторгался, хотя воевать в ее рядах собирался до победного конца. Но после войны дальше служить в армии я и раньше не планировал, и сейчас не изменил своих планов.
Я просмотрел список, и понял, что кое-что забыл указать. Скажем, завязанные за последние два года с легкой руки отца знакомства с промышленниками и торговыми домами столицы (скажу сразу — с их женами, иногда довольно-таки похотливыми и иногда очень интересовавшимися молодым корнетом, я старался интриг не иметь: дело есть дело). Кроме того, я избежал нескольких подленьких интриг, связанных с недоброжелательно настроенными соседями-герцогами, и меня познакомили с несколькими товарищами министров казначейства, промышленности и даже дорожных хозяйств, очевидно, с какими-то скрытыми планами в отношении нашего графства. Этим отец был очень доволен. Мать же была довольна тем, что меня не окрутили в женихи представители сильных столичных дворянских партий: мы всегда стояли независимо, ни к кому ни примыкая, кроме канцлера, старинного знакомого отца.
И наконец, я просто стал офицером, способным вести за собой солдат, готовым к испытаниям войны, еще более окреп телом и духом, и научился ничего не бояться. Теперь я чувствовал, что, как и хотел отец, не потеряю рассудка и присутствия духа ни в каких обстоятельствах, даже в самом жестоком и суматошном бою. По крайней мере, я был уверен в этом. Я стал взрослым, и я был готов к будущему, каким бы оно не было.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
