Театр

Но театров особенных тут, конечно, не было. За одним исключением. В начале апреля шестьдесят девятого вдруг повышенную готовность сняли. А шестого числа моя жена родила наследника, нашего сына Сашу. Под это дело я получил отпуск, оформил сам себе проездные документы и отправился в путь. Садился на рейсы, которые куда-нибудь летят. Так я добрался сначала до Читы, потом до Иркутска. А там уж нашлись билеты до Москвы.

В столице я оказался рано утром. Пришел к родителям жены на Самотеку, а там оказалось, что к десяти надо забирать мою Лину и младенца из роддома Грауэрмана. Я, наверное, никогда не забуду, как прижимал кулек с сыном к своей шинели. Я нервничал с непривычки так, что у меня с головы свалилась фуражка. Дитя мне, конечно, как и всем родным, очень понравилось. Колоссальное удовольствие доставляло его купание и одевание распашонки.

Но через некоторое время жена все же захотела развлечения вне дома, сходить в театр, к примеру. О чем разговор?! Куда идти? На Таганку, конечно. Я вставал в шесть утра и ехал к театру, пристраивался там в маленькую толпу искателей счастья. В одиннадцать касса открывалась и иногда удавалось купить пару билетов. Я там познакомился с некоторыми ловцами, все это были, конечно студенты разных московских ВУЗов. Я туда ездил в майке, джинсах и кедах, так что мое честное признание о том, что я лейтенант с Дальнего Востока в отпуске, было воспринято как милая шутка.

Первый спектакль, на который мы пошли был "Павшие и Живые" по стихам поэтов, погибших во время Великой Отечественной — Коган, Кульчицкий и так далее. Дело было Девятого Мая, так что я пришел в парадно-выходной форме, при золоченом поясе, начищенных туфлях и фуражке. Мои знакомцы по добыванию билетов чуть в обморок не упали — оказывается, правда! Спектакль мне, в общем, понравился. Стихи все эти я, в основном, знал, читались они с чувством, ну, а сценография Боровского меня просто потрясла. Я и до сих пор думаю, что Таганка своей славой наполовину обязана Боровскому. Следующий спектакль, на который мы сходили, был "Послушайте!" по Маяковскому. Я тогда, собственно, еще с детства по отцовскому внушению любил Маяка. Тоже понравилось, особенно знаменитое смеховское крамольное "Если ... думают вожди".

Я и в дальнейшем сохранил симпатию к этому коллективу, спустя годы с наслаждением смотрел "Мастера и Маргариту" с условно-голой Ниной Шацкой, летающей над залом на маятнике. Смотрели мы с женой "Товарищ, верь ..." с множественными Пушкиными, смотрели "Тартюф" с насилуемой Демидовой, болтающей ножками над ширмой. Смотрел и "Пугачева" с Высоцким-Хлопушей, рвущим грудью цепь, но, честно сказать, не особенно понравилось. Очень уж пафосно, как и вся есенинская поэма.

В принципе, тут у них было желание вырваться из российской традиции "придворного театра". Дело в том, что европейский театр пошел от народных мистерий, разыгранных на площади в день праздника. А российский — от пуримшпиля "Артаксерксово действо", разыгранного при дворе Алексея Михайловича под руководством немца-пастора Иоганна Готфрида Грегори, получившего за режиссуру "40 соболей во 100 рублев, да пару в восемь рублев".

И так и пошло. И Малый и Большой театры были Императорскими, и театр Мейерхольда, только что не при государе-императоре, а при Коминтерне. Даже частные театры как МХАТ, быстро переводились на госбаланс. На что уж "Современник" ... но и то мне пришлось по телевизору наблюдать, как Путин учит Галину Волчек(!) как ей надо ставить "Горе от ума". И она послушно кивает вместо того, чтобы спросить: "Кто это вообще такой и что он тут делает?" Это в театре, прославившемся некогда "Голым королем"!

Но возвращаясь к Театру на Таганке, честно скажем, что его свобода была как у канарейки, которой позволяют совершенно свободно летать по клетке. Хотя бы для того, что если приедет иностранец из Кракова или Будапешта, да даже и из самого Парижу, то можно было сводить и показать, что у нас существуют свободы слова и творчества. Ну вот как нынче позволяют жить "Эху Москвы" или "Новой Газете". Без симпатии, но в качестве алиби — доказательства, что не все рты в стране заклеены.

* * *

Что дальше? Мы жили в Москве, потом уехали в Нижневартовск, потом жена и сын вернулись в столицу — время было для парня поступать в ВУЗ. На Новый 1991 год и я вернулся к ним, жили мы в Москве до Нового 1998 года, когда уехали к сыну в Штаты. В театр, конечно, ходили, особенно жена как ярая театралка. Но тут уж о чем рассказывать? Посещать театры нам было просто. Мы жили в большой коммуналке посередине Тверского бульвара. Так что все театры были под рукой. Или почти все. Помнится, как в начале 1976-го мне позвонила девица из Нижневартовска и сообщила, что у нее бумаги для меня, надо бы передать. Как? А она вечером идет в театр. Я радостно сообщил сибирячке, что живу в самом центре и все московские театры от меня в пешеходной дальности. Она посмотрела свои билеты и сообщила мне: "в Театре имени Гоголя". — "А это где?" То есть я смутно слышал, что есть театр с таким названием где-то за Курским вокзалом. По-моему, она слегка обиделась.

Самым близким к нам был Театр Пушкина. Но скажу честно, что были мы в нем один раз, водили сына на "Аленький цветочек". Мне кажется, этот театр тогда только этим спектаклем и жил. Хотя вроде и актеры там играли хорошие, что было видно по телепостановкам и фильмам. И режиссеры там случались приличные, и репертуар был совсем неплохой. А вот не шло дело! Может быть, действительно дело было в проклятии Алисы Коонен, когда их с Таировым при полном молчании коллег вышвырнули из их театра. Я, к слову, видел однажды Алису Георгиевну на Тверском бульваре. Гуляли с приятелем, он мне и показал.

Совсем рядом с нами был еще один театр "с легендой", Театр на Малой Бронной. Там жизнь шла поживее, может быть, потому что в мое время там был режиссером Эфрос. Ну, и то, что актеры Еврейского театра от Михоэлса не отрекались. Их просто взяли и, в лучшем случае, кому очень уж повезло, разогнали. А в не лучшем ... ну, вы и сами знаете. В Театре на Малой Бронной мы тоже что-то смотрели. "Дон Жуана", кажется. "На балу удачи" про Эдит Пиаф. Еще что-то.

Ходили мы и в другие московские театры. В "Сатиру" на вышеупомянутую "Женитьбу Фигаро", на "Проснись и пой", с сыном на "Карлсона", еще на какие-то спектакли, но в памяти не осталось. В Театр имени Моссовета на трогательный спектакль "Дальше — тишина" с потрясающей игрой Раневской и Плятта. А однажды жена повела меня на спектакль "Черный гардемарин" и, по-моему, покаялась. Там, конечно, не о положении афро-русских в отечественном морфлоте. Просто один из героев, ленинградский адмирал-профессор окончил курсы механиков флота, которых "черными гардемаринами" и именовали. Играл его очень хорошо тот же Плятт, дочкой его была Валентина Талызина, а ее поклонником и одновременно мюридом адмирала был Борис Иванов. Сюжет там был в том, что муж Талызиной, известный скрипач уехал на конкурс в Карфаген, а там взял, да и попросил карфагенского политического убежища. Ну, все в ужасе, не могут понять — как это он изменил Родине. И одна Талызина этим как раз не взволнована. Она не может понять — как это ее музыкант изменил ЕЙ, Талызиной. "Я знаю, это та, рыжая, которая к нему клеилась еще на венском конкурсе!"

В общем, все очень мило, но, когда адмирал-Плятт сказал: "Лично я просто отпускал бы всех, кто хочет уехать" — я выразил свое согласие с его мыслью громкими аплодисментами. В зале была вообще-то тишина, так что мои хлопанья в ладоши сопровождались только громким шепотом жены: "Тебя посадят!" Вообще-то, это был не единственный случай, когда мои аплодисменты показались ей неуместными. Повела она меня в Большой(!) на оперу "Русалка". Места у нас были шикарные — в первом ряду балкона. Но с другой стороны — уйти нелегко. А ей очень, кажется, хотелось, когда на сцену в украшенном кафтане вышел Князь и громко запел: "Здесь меня встречала свободного свободная любовь". Мне его откровенность очень понравилась и я в этом случае тоже зааплодировал, кажется, что единственный в зале. Но тут хоть она не боялась, что меня "возьмут при выходе".

В общем, она у меня была страдалица. Но все же приобщала меня по мере сил к театральному искусству. В Сибири этого почти не было. Но и то, помнится, что приезжала с каким-то выездным спектаклем Кира Головко. А уж в Москве мы находились по театрам. Ходили и на спектакли "с намеками" вроде "Женитьбы Фигаро" в Сатире, и на раскрепощенные захаровские спектакли времен Перестройки. Да я даже водил внучку, привезенную из Женевы в Россию, и в Большой на "Корсара", и в Мариинский на "Дон Кихота", и в "Сатирикон", и в театр Маяковского, и в "Современник", благо "доставать" билеты стало уже не нужно. При их нынешней цене того ажиотажа уже нет.

Но тут о чем писать? Играть старые актеры умеют, их хорошо выучили. Иногда неплохо играют и те, кто Советской власти как актер не застал. Но играть-то им нечего. Да и публика уже не смотрит на сцену как на "школу жизни". Так, в виде развлечения. Оперные же певцы и вовсе предпочитают сцену Метрополитен или Венской Оперы. Как ни печально, но и современный русский театр тоже показывает, что импульс, данный России Алексеем Михайловичем и особенно его сыном, пожалуй, что выдохся. Страна, что печально, возвращается во времена Михаила Романова с бесспорным патриотизмом, конечно, но и более ни с чем.