Сталинградская метель

СТАЛИНГРАДСКАЯ МЕТЕЛЬ.

Пролог. В преддверии больших дел.

Третья военная зима для Соединенного Королевства была особенно трудной. Пронизывающие холодом морозы, наступившие на две недели раньше привычных календарных сроков, отчего все огрехи властей по подготовке к зиме немедленно вылезли наружу. Сразу выяснилось, что запаса угля заготовленного на зиму для отопления госпиталей, больниц, заводов, фабрик и прочих государственных учреждений в лучшем случае хватит до средины января.

Одновременно с этим, подвергалась урезанию и без того крайне скудная норма отпуска угля частным лицам. При этом следовало забыть о всяких льготах и преференциях для семей военнослужащих находящихся в действующей армии Его Королевского Величества. Эту зиму, им предстояло встретить в едином строю с теми, кто подобными льготами не пользовался.

Подобная экономия топлива грозила обернуться многочисленными смертями от холода среди малоимущих и плохо социально защищенных простых англичан. Единственным выходом из сложившейся ситуации было бы объявление национализации всех запасов угля на острове находящегося на складах частных компаний, а также попытаться увеличить число шахтеров Уэльса за счет гражданского населения. Мера жестокая, так как касалась пожилых людей, женщин и детей, но иного выхода у правительства консерваторов просто не было.

Одним словом наступивший ноябрь подбросил ещё одну острую проблему правящему кабинету премьер-министра Черчиллю, но её появление не очень сильно пугало сэра Уинстона. У него был свой сильный козырь в кармане, который позволял ему смело смотреть вперед, не испытывая большой дрожи, которую он обычно обильно заливал рюмками бренди.

Выступая после первых налетов немецкой авиации на Лондон, Черчилль призвал англичан к крови и страданиям, нужде и потерям, обещая взамен победу над Гитлером.

Шаг был откровенно рискованный и когда Чемберлен, предшественник Черчилля на посту премьер министра услышал его речь, то сильно удивился.

— Что он делает!? — воскликнул уходящий в политическое небытие, несостоявшийся миротворец. — Он роет себе могилу! Так нельзя говорить с английским народом. Он его не поймет!

С его точкой зрения были полностью согласны многих представителей британского политического сообщества, но оказалось, что они ошибались. Что прав оказался Черчилль, сказавший людям горькую правду, и они эту правду приняли.

С лета 1940 года британцы мужественно терпели бомбежки немецкой авиации, нехватку продовольствия в результате морской блокады острова подводными лодками адмирала Деница, а также всего остального, включая товаров первой необходимости.

Туго пришлось затянуть пояса островной метрополии, ради одержания победы над своим противником. На многие лишения пошли они, веря словам Черчилля, у которого с военными победами были сплошные разочарования. Из года в год британские войска терпели поражения и были вынуждены отступать, но наконец-то испытания посланные господом британской армии закончились. В октябре 1942 года английские войска под командованием генерала Монтгомери одержали долгожданную победу над Роммелем под Эль-Аламейном, впервые за весь 1942 год, заставив немцев отступить.

Казалось, что Уинстон Черчилль нашел своего генерала Победы, перебрав с десяток других соискателей. Испытывая острую нехватку топлива, боеприпасов, людского и материального пополнения, армия фельдмаршала Роммеля была вынуждена покинуть территорию Египта и под нарастающими ударами англичан отступить в Ливию.

Долгожданная победа была одержана, но Черчилль не был бы самим собой, если бы положил все яйца в одну корзину и сделал ставку на одного генерала. Весь 1942 год, британский премьер отчаянно балансировал под натиском Москвы и Вашингтона, требовавших открытия второго фронта. Сталин и Рузвельт постоянно требовали от него начать высадку английских войск в Европе, но Черчилль не мог себе позволить отступить от главной доктрины британской империи воевать на континенте чужими руками, поставляя своему союзнику военные материалы и вооружение.

Так была выиграна война с Наполеоном, мировая война с кайзером Вильгельмом и британский премьер не видел причин и нужды менять доктрину. С первых дней нападения немцев на СССР, Черчилль громогласно заявил, что поможет Красной Армии всем, чем может ради общей победы.

Прагматик Сталин тотчас ухватился за его слова и стал требовать выполнения, данного британским премьером обещания. Первые месяцы сотрудничества двух идейных врагов и двух разных социальных систем прошли под знаком Большого скрипа. Чопорные англичане, привыкшие считать каждую оказанную услугу своему континентальному союзнику, откровенно тянули время с отправкой военных грузов в Архангельск.

В своем подавляющем большинстве начальники военных штабов не верили в то, что терпящая поражение Красная Армия сможет дать отпор, теснящему её на всех направлениях врагу. Словно присутствуя на боксерском поединке, британские военные не стеснялись делать ставки, сколько месяцев русские смогут продержаться под ударами Вермахта. В зависимости от предпочтений того или иного аналитика прогноз жизнеспособности Красной Армии варьировался от одного месяц до трех.

Каждый из военных яростно отстаивал свою точку зрения, но все сходились в одном, в октябре с Россией и Сталиным будет покончено. Так зачем спешить с отправкой в обреченную страну танков, самолетов и прочих военных материалов? Чтобы они потом достались Адольфу Гитлеру? По этой причине, кран британской военной помощи был приоткрыт ровно на столько, чтобы можно было сохранить лицо в Большой политике и не понести серьезных убытков.

Только под нажимом президента Рузвельта, в ноябре месяце англичане были вынуждены увеличить поставки боевой техники. Включая танки "Матильда" и "Валентайн", некоторые из которых даже приняли участие в контрнаступлении советских войск под Москвой в декабре 1941 года.

Но, если Сталин смог заставить британского премьера помогать советской стороне вооружением и военными материалами, то об открытии Второго фронта в Европе, все его усилия были тщетны. Даже подписав соглашение о высадке союзных войск во Франции в 1942 году, Черчилль не собирался выполнять взятые на себя обязательства.

Британская армия была готова отправить в Мурманск и Архангельск своих моряков и летчиков. Выражала намерения ввести войска в Баку для прикрытия нефтяных приисков, но о высадке британских войск на континент не могло быть и речи.

Вновь под давлением Рузвельта, Черчилль был вынужден бросить кость Сталину, и отдал приказ о высадке десанта в район Дьеппа в августе 1942 года. Английские коммандос и канадские пехотинцы действительно высадились на французские берега, но дальнейшего развития эта операция не получила, из-за множества внезапно возникших трудностей. Потеряв один эсминец, тридцать три десантные баржи и около трех тысяч убитыми и пленными, британцы объявили своим союзникам о завершении операции.

Пролитая в Дьеппе кровь, позволила Черчиллю бодрее разговаривать с советским лидером, объясняя ему причины по которым Британия не может выполнить ранее взятые на себя обязательства перед союзником.

Разговор был тяжелым, стоил британскому премьеру много седых волос и нервов. Было выпито большое количество бренди, но Черчилль добился своего и вопрос о Втором фронте был перенесен на следующий год.

Проявляя твердость и упорство относительно высадки десанта во Францию, сэр Уинстон делал все возможное и невозможное для реализации другой десантной операции, которую начальники штабов назвали "Факелом". Суть её полностью совпадала с главной военной доктриной Британии, использовать английские войска исключительно для периферийных войн.

В войне с Наполеоном, англичане сделали ставку на южный вариант действия, и пока Наполеон сражался на полях России, герцог Веллингтон высадился в Испании. Когда военная удача отвернулась от французского императора и союзные войска вышли к Рейну, англичане не раньше и не позже вторглись на территорию Франции с юга.

Нечто подобное было разыграно в Первую мировую войну и теперь, Черчилль с упорством фанатика добивался высадки объединенных войск в северной Африке, в Марокко и Алжире.

Сколько усилий стоило Уинстону убедить членов объединенных штабов поддержать этот вариант, история дипломатично умалчиваете. Однако только с их помощью, удалось заставить президента Рузвельта согласиться с этим вариантом высадки союзного десанта.

Черчилль усиленно держался руками и ногами за южный вариант действий не только из-за традиции британского оружия. Это вариант не только раз и навсегда устранял возможность захвата Гитлером Египта и Суэцкого канала. Он открывал перед английскими войсками широкое поле деятельности в делах Европы и в первую очередь в Греции, Италии и Югославии. В странах, где местные коммунисты имели серьезное влияние, и значит, представляли серьезную угрозу интересам английской короны в этом уголке мира. Британский имперский генеральный штаб уже подготовил предварительные наброски планов действий, и они были одобрены премьер министром.

В тот момент, когда лучшие соединения Вермахта бились в смертельной схватке на берегах Дона и Волги, а также в преддверии Кавказа, действуя исключительно против итальянских и французских союзников Рейха, имелись неплохие условия для их реализации. Где-то, по твердому убеждению Черчилля и его военных советников, англичанам с союзниками должно было повести.

Успехи британского оружия в северной Африке, Италии или Греции кроме чисто военных дел гарантировали дивиденды и на политическом поприще. Так, по мнению сэра Уинстона должны были проснуться от летаргического сна немецкие промышленники и политики времен Веймарской республики и совместными усилиями с ненавидящими Гитлера военными, попытаться устранить бесноватого фюрера с политической арены Германии. После чего, можно было смело садиться с ними за стол переговоров и заключать мир, но на сугубо британских условиях.

Главным условием этого мира, являлось полное прекращение войны на Западе, с одновременным продолжением войны на востоке. При этом, война на востоке подразумевала несколько вариантов, которые могли быть применены в зависимости от текущего момента. Так Германия могла продолжить войну против Советов, как в одиночку, так и при поддержке англо-саксонского мира.

Не исключался и затяжной вариант, когда получив мир на Западе, Германия прекращала боевые действия и на Восточном фронте, но при этом не спешила с выводом войск с захваченных территорий. В этом случае подразумевалось начало ведения переговоров, где расклад сил был на стороне англичан и их союзников. Ни о каком равноправном партнерстве с разоренной и истерзанной Россией не могло быть и речи. Грозно стуча кулаком по столу, бывший союзник по антигитлеровской коалиции, намеривался спросить со Сталина за многое и для советского лидера будет большим счастьем, сохранить свою страну в границах августа 1939 года.

Вот какие возможности открывались перед британским премьером в конце 1942 года, который был готов биться на землях северной Африки, до последней капли крови американского и канадского солдата. Начало операции "Факел" было назначено на 8 ноября. Полностью поглощенный предстоящей высадкой, Черчилль требовал от представителей британского адмиралтейства постоянно держать его в курсе всех событий. Все ему мысли и думы были полностью сосредоточены на северной Африке и когда ему докладывали о нехватки запасов угля для предстоящей зимовки, он пренебрежительно махал рукой.

— Народ может подождать, когда страна находится в преддверии больших побед! У самого английского короля во дворце не горит большая часть его каминов! — гневно восклицал сэр Уинстон. — У меня самого, в резиденции камин горит только три часа, вместо положенных четырех и ничего, держусь! Сегодня мы все в одном строю и испытываем одинаковые неудобства ради одной цели — победить Германию.

Когда адмирал Каннингем доложил премьеру, что французы оказывают ожесточенное сопротивление союзному десанту пытающемуся высадиться в Федале, Сафи и Мехдии, у того возникло сильное волнение. Под ложечкой неприятно засосало, заныло в правом виске, одним словом появились все признаки приближающихся неприятностей.

Когда же, стало известно, что главную проблему для десанта в Федале создают пушки французского линейного корабля "Жан Бар", Уинстона пробила дрожь вперемежку с яростью.

— О, черт! Так и знал! Чувствовал, что этот недоделанная французская посудина обязательно влезет и испортит все дело. Как нам не повезло, что мы не смогли вовремя отправить его на дно морское! — бормотал взбудораженный Черчилль, вспоминая операцию "Катапульта" двухлетней давности.

— Не стоит так беспокоиться, сэр Уинстон, — стал успокаивать премьера его военно-морской адъютант командор Хьютон. — У американцев один только линкор "Массачусетс" имеет 406 мм орудия против 360 мм пушек "Жан Бара". Вместе с крейсерами "Тускалуза" и "Уичита" и авианосцем Рейнджер" они приведут французов к молчанию.

— Вы забываете о той степени обозленности на нас французов за Мерс-эль-Кебир. Они будут сражаться до последнего солдата, до последнего снаряда. Мерзкие люди. К тому же нельзя забывать, что у них одиннадцать подводных лодок, способных сказать свое веское слово — как истинный британец премьер постоянно помнил о той морской блокаде, что устроили его родному острову немецкие подводные лодки сейчас и двадцать с лишним лет тому назад.

— Самолеты "Рейнджера" способны заметить и потопить любую подлодку, идущую в боевом положении.

— Охотно в это верю, но постоянно помню о его величестве случае, который любит рушить, казалось бы, незыблемые расчеты.

— Давайте подождем, сэр — миролюбиво предложил командор, но вновь поступившие сообщения не прибавили оптимизма. Выяснилось, что из-за неучтенной силы течения эсминцы эскорта потеряли баржи с десантом, из-за чего они в нужный момент оказались без огневого прикрытия. Под огнем французской обороны они смогли приблизиться к берегу, где их ждало новое испытание в виде рифов.

Часть кораблей с десантом наскочила на подводные камни, и морская вода стала проникать в их трюмы. Все это произошло столь стремительно, что находившиеся на баржах солдаты не успевали покинуть их, а те, кто мог выбраться на палубу, не успевали избавиться от тяжелого вооружения и тонули.

Те самоходные баржи, что сумели благополучно преодолеть смертельный барьер, столкнулись с другой проблемой в виде прибрежных мелей. Их присутствие стало неожиданностью для капитанов десантных барж, вследствие чего они все прочно сели на мели и не смогли вернуться за новой частью десанта. Тем самым обрекая уже высадившиеся соединения на уничтожение.

К огромному счастью для американских солдат, в рядах французского командования в Федале не было единства. И если моряки с летчиками были готовы оказать американцам упорное сопротивление, то армейское командование было склонно сдаться янки, но на почетных условиях. С одним из таких командиров полковником Ксавье, встречались американские разведчики, и он обещал оказать максимально возможное содействие союзному десанту.

По воле случая, десант с севших на мель барж, оказался в секторе обороны полковника Ксавье. Многие американские, канадские и английские матери, должны были занести полковника Ксавье в свой поминальник и благодарить его по несколько раз на день, за то, что он приказал своим солдатам только сдерживать продвижение неприятеля, а не атаковать и сбросить его в море.

Знай все это Черчилль, в купе с сообщением о том, что французские подлодки потопили один из эсминцев сопровождения и повредили крейсер "Тускалуза", а "Жан Бар" заставил отступить линкор "Массачусетс", британский лидер обязательно бы выпил хороший бокал бренди и даже не один. Однако зная манеру поведения своего патрона, командор Хьютон, не спешил докладывать премьеру всех новостей.

Он до конца верил в успехе десантной операции и оказался прав. Мощь обрушившегося на французские берега союзного десанта в разы превосходила противостоящие им силы. Потерпев неудачу в одном месте, американцы преуспели в другом секторе высадки десанта.

Высадившийся в ста пятидесяти километрах к югу от Касабланки американский десант добился оглушительного успеха в так называемом "Зеленом секторе" в районе Сафи. Прикрывавшие самоходные баржи с пехотой и артиллерией линкор "Нью-Йорк" и крейсер "Филадельфия" не жалея снарядов принялись громить береговую оборону французов. С величавой легкостью и презрительной неторопливость, американские корабли безжалостно перепахали вдоль и поперек всю прибрежную линию, после чего началась высадка десанта.

Гробовое молчание берега, что сопровождало всю высадку от начала до конца, обе стороны объясняли по-разному. Американцы, естественно, объясняли это успехом своих артиллеристов, чей огонь уничтожил все береговые батареи противника и подавил все его огневые точки.

В свою очередь французы, сваливали всю вину на сенегальцев, составлявших большинство среди солдат обороняющих Сафи. Чернокожие дети Африки впервые в своей жизни, попавшие под столь мощный артиллерийский обстрел, дружно бежали с рубежей обороны, позволив белым людям самим выяснять между собой отношения.

Когда командующий обороной Сафи генерал Жермон узнал о бегстве сенегальцев, он попытался выбить американских десантников с их позиций, но всего его усилия оказались напрасными. Подготовка французов к контратаке десанта была замечена самолетами корректировщиками и передана по радио на корабли. Американские моряки без задержки обстреляли места скопления войск противника, а поднятые в воздух бомбардировщики с эскортного авианосца нанесли бомбовый удар по аэродрому Сафи. Быстрым и стремительным ударом они на земле уничтожили все самолеты французов, так и не успевшие подняться в воздух.

После столь сокрушительного двойного удара уже ничто не могло помешать американцам завершить высадку десанта. В течение суток, они переправили на берег средние танки, тяжелую артиллерию, грузовики, запасы бензина, боеприпасов и продовольствия, после чего, не встречая сопротивления янки, двинули на север.

Успех в Сафи был единственным успехом в этот день для союзных войск, ибо десант в районе Мехдии, а точнее крепости Касба, также потерпел неудачу. Здесь не было эшелонированной обороны и крупных сил, что обороняли побережье от высадки десанта. Для орудий линкора "Техас" и крейсера "Саванна" не было достойных целей, которые следовало немедленно уничтожить. Главный враг американцев заключался в их крайне плохой организации высадки десанта.

Плохо управляемые, незнакомые с местными прибрежными течениями, десантные баржи постоянно сталкивались друг с другом или садились на мель, надолго выходя из строя. Все это привело к тому, что в первый день десантирования, только сорок процентов сил десанта было высажено на берег, а остальные продолжали находиться на кораблях из-за отсутствия средств высадки.

Только во второй половине дня, французы попытались атаковать американцев. Против них было брошено до батальона танков при поддержке пехоты и это, была серьезная угроза. По злой иронии судьбы, вся противотанковая артиллерия осталась на кораблях и в распоряжении десантников имелись только одни минометы.

Положение, как всегда спасла спрятавшаяся за холмами кавалерия, а точнее сказать авиация, с эскортных авианосцев. Поднятые в воздух в самый последний момент штурмовики "Тандерболт" смогли сказать свое решающее слово там, где было невозможно приметить корабельную артиллерию. Из-за близкого соприкосновения американского десанта и атакующих французов, была большая угроза нанести удар по своим войскам.

Мастерство и умение, которое продемонстрировали американские пилоты в этом бою, а также их смелое решение применить против танков и пехоты французов глубинные бомбы, помогло десанту отразить эту атаку. Наступившая темнота развела противодействующие стороны, подведя черту под первым днем боев во французском Марокко. Он закончился для американской стороны весьма неутешительным итогом, но многократное превосходство в авиации, кораблях и артиллерии, в конце концов, смогло исправить допущенные янки ошибки.

Поднятые в воздух бомбардировщики засыпал французский линкор "Жан Бар" своими бомбами, две из которых весом в 500 килограмм, путем прямого попадания отправили его на дно. Развороченный взрывами корабль столь прочно погрузился на илистое дно, что над поверхностью моря остались лишь его мачты и трубы.

Вслед за этим, американские корабли привели к молчанию всю береговые батареи французов, а поднятые в воздух самолеты, отразили попытку французских подлодок вновь произвести торпедную атаку. Летчики потопили две подводные лодки противника, заставив остальные уйти в глубину океана и отступить.

Лишившись всех возможностей помешать, американцам высадить вторую волну десанта, французы попытались контратаковать противника, однако тут вновь свою роль сыграло предательство полковника Ксавье. Он под всяким предлогом отказывался выполнять приказ адмирала Мишле, а когда тот сместил его с должности и отдал под суд, было уже поздно. Американцы высадились ещё в двух "Красных секторах" и сбросить в море превосходящего по численности противника у французов не получилось. К концу вторых суток, американские десантники вошли в Федале, и окружили ставку адмирала.

Не желая лишний раз проливать кровь американских солдат, командующий американского десанта генерал Хопкинс, обратился к французскому адмиралу с предложением о сдаче и тот затребовал личной встречи.

Многие, после столь яростного сопротивления со стороны французов отговаривали Хопкинса от этого шага, предлагая послать специального офицера, но генерал отказался, перефразировав знаменитое изречение Генриха IV.

— Касабланка стоит встречи — произнес американец, и смело отправился в штаб Мишле в сопровождении одного адъютанта. Злые скептики не надеялись вновь его увидеть живым и здоровым, но их опасения были напрасными. Встретившись лицом к лицу с Мишле, Хопкинс пожал ему руку и выразил глубокое сожаление, что американским кораблям и самолетам пришлось вести огонь по француза. Вслед за этим, генерал выразил надежду на дальнейшее сотрудничество и его слова тронули сердце адмирала. Обсудив условия сдачи для своих солдат и офицеров, он отдал приказ прекратить сопротивление не только в Федале и Мехдии, но и на всем побережье, включая Касабланку и Дакар.

Участвуя в разработке операции "Факел", англичане специально настояли на том, чтобы высадка союзного десанта на побережье французского Марокко началась на несколько часов раньше, чем высадка английского десанта в Средиземном море в портах Алжир и Оран. Этим самым, хитрые британцы убивали сразу двух зайцев. Вводил в заблуждение в отношении своих намерений ненавидящих их французов и притягивали в район Касабланки немецкие подводные лодки, что постоянно дежурили в районе Гибралтара.

При этом трясущиеся над своими кораблями англичане, предавали второму фактору большее значение, чем первому.

Первоначально, план операции "Факел" подразумевал высадку союзного десанта только на побережье Атлантики, с последующим продвижением американских войск в Алжир и Тунис. Так было просто и спокойно, но тут в дело вмешался президент Рузвельт. Согласившись на южный вариант Второго фронта и отсрочку высадки войск союзников во Франции, президент США потребовал более широкого участия в операции "Факел" английских войск.

— Если мы союзники, то должны вносить свои вклады в общее дело. Учитывая сложное положение Соединенного Королевства, я не настаиваю на том, чтобы его вклад был равным нашему вкладу в предстоящую операцию. Однако то положение, которое предлагает нам премьер Черчилль, когда воюют американцы, а англичане сидят дома, недопустимо. Пусть переборют свой страх перед немцами и начнут действовать. Пусть мы ударим по Марокко, а они высадятся в Алжире. Это ближе для их флота и хорошо знакомое дело — потребовал Рузвельт от начальника объединенных войск, генерал-лейтенанта Эйзенхауэра и его позиция была доведена до британской стороны.

Узнав о требовании президента, англичане стали убеждать американцев, что английский десант во французский Алжир вызовет ожидаемое жесткое сопротивление со стороны противника.

— Зачем лишние и абсолютно ненужные жертвы!? — со слезой в голосе обращались они к Эйзенхауэру, дабы тот смог повлиять на президента, однако Рузвельт был неумолим.

— Ничего не имею против того, чтобы в состав британского десанта были включены американские офицеры и если так нужно, то и сержанты. Это поможет англичанам обмануть французов, а у наших парней кроме боевого опыта, появиться и опыт сотрудничества — заявил ФДР и Черчиллю пришлось подчиниться. План операции "Факел" был дополнен пунктом высадки английских войск в Алжире и Оране.

Чтобы свести потери среди британских войск к минимуму, британцы принялись обрабатывать французских генералов руководящих обороной Алжира на предмет капитуляции. Специальные посланники выходили на генералов и адмиралов колониальных войск, суля им всяческие блага и прощения за прежние прегрешения, если они в нужный момент не проявят должной активности и не отдадут приказ к сопротивлению.

Работа британской разведкой было проведена огромная, и принесла, ощутимые результаты. Когда английские корабли, пройдя Гибралтар, приблизились к порту Алжир и стали проводить высадку десанта, они не встретили никакого сопротивления.

Командующий французскими войсками генерал Жиро приказал не мешать действиям высадки англо-американских войск, хотя имелись все возможности сорвать высадку десанта. Англичанам, равно как и американцам в Марокко мешала крайне плохая организованность. В районе Алжира мелей, слава богу, не было, но поднявшееся на море волнение серьезно затрудняло движение английских десантных кораблей. Они постоянно сталкивались друг с другом, высаживали батальоны не там, где это было нужно и французам не стоило бы большого труда отразить натиск первой волны.

Склонность армейской верхушке сдаться без боя американцам и готовность моряков сражаться до последнего проявилась в этот вечер 8 ноября. Когда два британских эсминца попытались под покровом темноты прорвать боновое заграждение и захватить порт.

Бдительно несшие боевое дежурство расчеты прожекторов, засекли корабли противника на подходе к гавани и подняли тревогу. В результате открытого огня береговыми батареями, один из английских эсминцев получил попадания и, потеряв ход, был вынужден отвернуть.

Второй корабль смог прорвать заграждение и проникнуть в гавань. Несмотря на огонь с берега, он подошел к причалу и высадил десант английских коммандос, однако на этом его везение кончилось. Десант был обстрелян и взят французами в плен, а сам эсминец при попытке вырваться из гавани получил пробоину и вскоре затонул.

Такая же картина была при высадке десанта в районе Оране. В одном месте французские войска оказали слабое сопротивление десанту, в другом сопротивления не было никакого, хотя генерал Бертье имел все возможности остановить противника, потерявшего 90 процентов своих десантных средств из-за неправильного ими управления.

Единственными боевыми потерями со стороны кораблей союзной коалиции были два сторожевых корабля с морской пехотой США попытавшихся проникнуть в гавань Орана. Шедший головным сторожевик "Хартланд" сразу после входа в гавань попал под огонь французских эсминцев и торпедного катера. Получив прямое попадание торпеды, он взорвался и затонул вместе со всем экипажем и десантом, находящимся на его борту.

Второй сторожевик "Уолли" несмотря на огонь противника, попытался приблизиться к пирсу и высадить на нем десант. Корабль был в тридцати метрах от пирса, когда угодивший в него снаряд вывел из строя машину и сторожевик стал дрейфовать. От огня противника на нем начался пожар, а всех кто пытался покинуть его палубу, срезали пулеметные очереди. Охваченный огнем, под непрерывным обстрелом, сторожевик продержался очень короткое время, а после прогремевшего на его борту взрыва, затонул.

Столкнувшись со столь яростным сопротивлением, курирующий тему переговоров с американской стороны Джозеф Мэрфи вышел напрямую на адмирала Дарлана и уговорил его о капитуляции перед Соединенными Штатами, а не перед Британией.

Адмирал, у которого вся семья находилась в Алжире, не стал проявлять сильного упорства в данном вопросе. Связавшись для очистки совести с маршалом Петэном, он приказал войскам сложить оружие.

Не все подразделения французских войск согласились выполнить приказ адмирала. Так гарнизон Орана отказывался сложить оружие до конца 10 ноября. Пока сам Дарлан не приехал к ним и не показал секретный приказ маршала Петэна прекратить сопротивление. Глава правительства Виши решил заработать свой клок шерсти с обреченной на заклание овцы. Внешне призывая французов к сопротивлению, он был готов оказать важную услугу американцам, в надежде на то, что в свое время она ему зачтется.

Утром 11 ноября, Черчилль обратился к английскому народу с радостным известием. В нем не жалея ярких красок и громких эпитетов, британский премьер известил о грандиозной победе, которую одержали над противником союзные войска в Африке.

— Уверенным шагом наши войска наступают на Тунис, для того, чтобы отрезать и окружить войска фельдмаршала Роммеля и ничто не сможет им помешать сделать это — восторженно вещал Черчилль и английский народ истосковавшийся от долгих военных неудач охотно ему внимал. Все верили, что ещё чуть-чуть, полгода, годик и союзные войск одержат победу над немцами и наступит долгожданный мир.

Когда начальник Генерального штаба генерал Василевский доложил Верховному Главнокомандующему об успехах союзников в Африке, тот снисходительно усмехнулся.

— Судя по тому "ожесточенному" сопротивлению, что оказывают французы англичанам и американца, их действия больше напоминают оккупационное мероприятие, направленное на захват земель у туземцев, чем полноценную военную кампанию. В этом случае господин Черчилль мало чем отличается от Геббельса. Говоря английскому народу о захвате огромных территорий, он уводит внимание людей о своих скромных успехах в Египте. Что Роммель, отступает?

— Да, товарищ Сталин. Согласно поступившим по линии разведки сведениям, немцы спешно отводят свои войска к Тунису, где намерены закрепиться и дать англичанам бой.

— Значит, Гитлер не намерен покидать Африку. Ставя политический престиж выше стратегических интересов, — покачал головой Сталин, — возможно, он поступает правильно, возможно нет, но намериваясь сражаться за Тунис, он играет нам на руку.

Какова численность войск фельдмаршала Роммеля?

— Трудно сказать точно, товарищ Сталин. Наши специалисты предполагают от ста до ста пятидесяти тысяч, не считая подчиненных ему итальянских войск.

— Почти целая группировка, с танками, самолетами, пушками. Появись она на нашем фронте в нужное для немцев время, наверняка бы смогла бы сказать свое веское слово и под Севастополем, Ленинградом, Сталинградом или на Бакинском направлении. Однако не появилась и успеха добились мы, а не они.

Сталин подошел к лежавшим на специальном столе картам и, ткнув в одну из них трубкой, произнес.

— Господин Черчилль до сих пор предлагает нам поручить оборону Баку британским войскам из числа оккупационного контингента в Иране. Готов для прикрытия бакинских нефтяных приисков перебросить всю авиацию из Басры и Багдада, ради того, чтобы взять под свой контроль наш главный источник стратегического сырья, — в тигриных глазах вождь мелькнула искра гнева. — Нет, спасибо. Мы как-нибудь сами справимся с защитой Баку.

Закончив заочный диалог с британским премьером, Сталин повернулся к стоявшему возле стола Василевскому.

— Ну, а, что мы? Сможем достойно ответить на успехи наших союзников в Африке удачным наступлением под Сталинградом?

— У вас появились сомнения в предстоящей операции, товарищ Сталин?

— Не у меня, а у одного командующего дивизией генерала, которому предстоит осуществить прорыв немецкой обороны. Он прислал мне письмо с довольно грамотно обоснованными сомнениями.

— Вы предлагаете перенести срок операции до выяснения правильности его сомнений или намерены отстранить его от командования?

— Нет, ни то и не другое. О переносе сроков наступления не может быть и речи. Противник может в любой момент вскрыть наши приготовления и тогда все наши труды пойдут прахом. Что касается генерала, то я попросил его оставаться на своем посту и с честью выполнить свой солдатский долг перед Родиной. Однако, мне будет гораздо спокойнее, если вы, товарищ Василевский отправитесь на фронт и лично проследите за подготовкой наступления и его началом.

Услышав подобные слова, начальник Генерального штаба вытянулся в струнку и обиженным голосом произнес.

— Кому прикажите сдавать дела, товарищ Сталин?

— Сдавать никому не надо, товарищ Василевский, оставьте за себя на ваш взгляд толкового работника и отправляйтесь.

— Начальник оперативного отдела генерал Антонов, лучшая кандидатура.

— Раз вы так считаете, не буду с вами спорить. Пусть будет генерал Антонов. Сейчас очень важно то, что будет, там, на фронте, а не здесь в Москве.

Верховный подошел к генералу и протянул ему руку.

— Успехов, вам, товарищ Василевский. Мы на вас очень рассчитываем в столь большом и важном деле.

Глава I. Трудный разговор.

Холодна и суровая была наступившая зима конца 1942 года в низовьях Волги. Ледяной морозной стужей сковала она реки и землю на подступах к Сталинграду. Обильно засыпав снегом бескрайние степные просторы, похоронив под ними надежды солдат 6-й армии генерал-полковника Паулюса на скорую победу. Захватив большую часть города, они были вынуждены прекратить свое наступление. Так и не сумев до конца сломить яростное сопротивление его защитников и сбросить их в Волгу, как неоднократно обещало Берлинское радио.

Желая спасти лицо, министр пропаганды доктор Геббельс поспешил назвать возникшую паузу в наступлении германских войск временной, которая необходима для перегруппировки сил, перед новым наступлением на большевиков. Однако ни у кого из обителей ставки ОКХ под Цоссеном не было сомнений, что наступательный порыв немецких войск и их союзников в южной части Восточного фронта полностью выдохся. Что войска группы армий "Б" прочно завязли в степях под Сталинградом, а войска группы армий "А" так и не смогли перевалить через Кавказский хребет и захватить нефтяные прииски Баку.

Сводки о состоянии 6-й армии, что каждый день аккуратно ложились на стол фюрера вместе с обстоятельными докладами оперативного отдела из штаба ОКХ, убедительно свидетельствовали о том, что под стенами Сталинграда сложилась патовая ситуация. Немцы никак не могли уничтожить последние очаги сопротивления противника на правом берегу Волги, тогда как советские войска не могли прорвать оборону врага на его северном фасе и соединиться с защитниками Сталинграда.

Разведка адмирала Канариса также регулярно доносила, что русские намерены в ближайшее время попытать счастья под Шлиссельбургом и Демянском. Не исключались возможности наступление войск противника под Ржевом, Воронежем, Новороссийском, но никак не в районе Сталинграда. Там по приказу Москвы, они подобно 6-й армии перешли к вынужденной обороне.

Собранные воедино, все эти сведения давали в целом понятную и ясную картину, которая если и не вызывала особой радости, то и не порождала серьезных опасений. Исходя из этого, Верховный командующий Вермахта приказал войскам 6-й армии готовиться к зиме, чтобы весной вновь испытать свое военное счастье. Генерал Паулюс с радостью откликнулся на приказ Берлина, отдал необходимые указания, как вдруг, дикие азиаты преподнесли немецким войскам неприятный сюрприз.

Вопреки всем ожиданиям и прогнозам, в средине ноября они начали мощное наступление двумя фронтами, которое по своей силе и значимости можно было, смело сравнить с прошлогодним контрнаступлением Красной Армии под Москвой.

Умело используя, что из-за нехватки сил, немецкое командование было вынуждено поручить оборону своего северного и южного фланга румынским и итальянским союзников, русские сумели прорвать линию фронта и устремились в тыл 6-й армии.

Все попытки Паулюса остановить продвижение врага и восстановить линию обороны окончились неудачей. Из-за спешки и неразберихи, переброшенные к месту прорыва русских немецкие войска, были вынуждены вступать в бой по частям. Это приводило к тому, что противник успешно их перемалывал и продвигался в немецкий тыл все глубже и глубже навстречу друг другу.

За несколько дней успешных боев, к концу ноября, войска Донского и Сталинградского фронта соединились в районе города Калач-на-Дону и, окружив войска генерала Паулюса, образовали огромный котел с внешним и внутренним обводами.

Известие о прорыве фронта под Сталинградом и окружение 6-й армии вызвал сильный приступ ярости у фюрера. Ещё вчера он строил наступательные планы и вдруг одна из лучших армий Вермахта в составе 22 дивизий, оказалась в окружении войск противника, что ставило под угрозу весь южный фланг Восточного фронта.

Для выправления положения дел требовалось предпринять экстренные меры, и Гитлер вызвал в ставку фельдмаршала Манштейна.

Из всех немецких военачальников, воевавших на Восточном фронте, в своем послужном списке он меньше всех генералов имел число неудач в борьбе с большевиками. Удачный прорыв русской обороны в Прибалтике, захват и удержание Крыма, недопущения полного снятия блокады Петербурга, все это делало Эриха Манштейна самым перспективным военачальником, которому можно было поручить миссию по спасению 6-й армии Паулюса.

К моменту началу русского наступления под Сталинградом фельдмаршал находился в Берлин и для его вызова в ставку к фюреру потребовался простой автомобиль, а не транспортный самолет, как это было обычно.

— Благодаря трусости наших румынских и итальянских союзников, русским удалось прорвать фронт наших войск в районе Сталинграда и временно окружить находящиеся там наши дивизии. Чтобы исправить положение и деблокировать 6-ю армию Паулюса мною принято решение о срочном создании группы армий "Дон", на базе вашей 11-й армии со штабом в Новочеркасске. Командование этой группировки поручается вам, господин фельдмаршал — торжественным голосом объявил Гитлер, внимательно наблюдая за реакцией Манштейна на его слова.

Получение фельдмаршальского жезла и "капусты" (дубовые листья) к Рыцарскому кресту подразумевало в понятии Гитлера проявление со стороны собеседника, если не бурный восторг, то хотя бы сдержанную радость за доверие, оказанное ему со стороны фюрера. Так в свое время реагировал Роммель и Модель, а совсем недавно Клейст, получив под свое командование войска группы армий "А" на Кавказе. Однако в отличие от них, Манштейн ограничился проявлением холодной сдержанности.

— Спасибо за доверие, мой фюрер, — военачальник коротко и учтиво склонив голову перед верховным командующим сухопутных сил рейха. — Вверенная мне 11-я армия сделает все, чтобы выполнить поставленную перед ней Вами задачу. Но прежде чем приступить к её выполнению, хотелось бы узнать, какое количество войск будет выделено для осуществления прорыва вражеского кольца окружения.

Последние слова Манштейна вызвали на лице у Гитлера плохо скрываемое недовольство. Вместо того чтобы скромно стоять возле стола и внимать всему тому, что ему скажут, фельдмаршал как последний лавочник принялся торговаться.

— И это прусская школа! — с негодованием про себя подумал Гитлер. Лишний раз, убеждаясь в том, что между ним и прусскими потомственными аристократами никогда не будет взаимопонимания. Как будто они говорят на разных языках.

— Не беспокойтесь, — скривился фюрер. — Мы с господином Цейтлером уже все обдумали. Кроме соединений 11-й армии, переброска которых под Новочеркасск уже началась, на правом фланге вы получите две румынские дивизии, а также все соединения 4-й танковой армии генерала Гота, избежавшие окружения врага под Сталинградом. Кроме этого из состава группы армий "А" вам передается 23-я танковая дивизия со штабом 57-го танкового корпуса, а из Европы должна прибыть 6-я танковая дивизия.

На левом фланге вам передается 3-я румынская армия генерала Ласкара в составе двух корпусов, вместе с группой генерала Холлидта состоящая на данный момент пять пехотных дивизий. Этих сил вполне достаточно, что прорвать кольцо блокады и освободив 6-ю армию, восстановить прежнее положение.

— Кому будут подчинены соединения 6-й армии на период проведения операции по прорыву блокады. Мне или штабу ОКХ?

— Вам, — после недолгой паузы произнес фюрер, но тут, же добавил. — Согласно нашему решению с генералом Цейтцлером, они смогут оказать вам содействие только на самом последнем этапе операции.

— Разве они не будут наносить встречный удар при прорыве блокады? — удивленно вскинул брови фельдмаршал.

— Нет. Из-за ограниченного количества боеприпасов войска генерала Паулюса будут задействованы исключительно для удержания рубежей внешней обороны. Рейхсмаршал обещает наладить воздушное снабжение 6-й армии, но быстро организовать отправку 200 тонн грузов в день очень трудно. Когда воздушный мост начнет действовать в полную силу, возможно, мы изменим Паулюсу задачи, а пока только оборона.

— Для нанесения двух деблокирующих ударов выделенных войск откровенно мало, тем более что часть из них румыны.

— Я все прекрасно понимаю но, к сожалению, ничем не могу вам помочь. Одновременно с наступлением под Сталинградом, Сталин начал активные боевые действия под Ржевом и Петербургом и мы не может снять в помощь вам оттуда ни одной дивизии. Организуйте один удар и освободите Паулюса от русских оков. Я твердо убежден, что это вам по силам. Ведь вы один из лучших военачальников рейха, — попытался сыграть на самолюбии собеседника Гитлер. — Проведите успешно операцию "Зимняя гроза" и получите мечи (нож с вилкой) к своему Рыцарскому кресту с персональной пенсией.

— Благодарю вас, мой фюрер за добрые слова и щедрые обещания, но я настаиваю на том, чтобы в случае крайней необходимости генерал Паулюс нанес вспомогательный удар в сторону наших войск. В противном случае я не могу ручаться за успех операции. Прошу понять меня правильно — Манштейн поднял голову и стойко выдержал буравящий взгляд Гитлера, который не выдерживали многие из его генералов.

Все они в свое оправдание говорили, что фюрер обладает магнетической силой воздействия на людей, но на Манштейна флюиды бывшего ефрейтора, а ныне Верховного командующего сухопутными войсками не действовали.

— Хорошо, — потерпев неудачу на ментальном фронте, со вздохом молвил Гитлер. — В случае необходимости, такой приказ будет отдан, — пообещал фюрер, не уточнив при этом, кто именно отдаст 6-й армии приказ о наступлении. Равно как и границы критерия крайней необходимости, которые каждый из собеседников понимал по-своему.

Прекрасно понимая двоякость создавшегося положения, Манштейн не стал спорить с Гитлером по этому вопросу и решил подойти к сути вопроса с другой стороны.

— Вы, говорили, что суть операции "Зимняя гроза" деблокада 6-й армии из кольца окружения и восстановления прежнего положения на фронте. В условиях, когда мы не можем перебросить дополнительные силы с других участков фронта, последняя часть предстоящей операции мне кажется мало выполнимой.

— Что вы предлагаете? Оставить Сталинград? — тон, которым был задан вопрос, был откровенно резким, но Манштейн его не испугался. Часто общаясь с фюрером, он хорошо уяснил, что тот стремиться всем своим видом и воинственным поведением подавить волю собеседника. Сделать его послушным орудием в своих руках, но столкнувшись с твердым отпором, никогда не позволял себе переходить границы общения. Он мог кричать на Гальдера, Кейтеля, Цейтцлера, которые позволяли ему это делать, но никогда не решался кричать на Клюге, фон Бока и Манштейна.

— В сложившихся условиях самым правильным и целесообразным шагом после прорыва блокады будет отведение 6-й армии на западный берег Дона. Этим мы сократим протяженность фронта, увеличим численность войск и избежим угроз новых фланговых ударов со стороны врага. А самое главное не позволим русским захватить Ростов, с падением которого, возникнет угроза окружения всех войск групп армий "А" на Кавказе, что чревато падением всего южного фланга Восточного фронта.

— Не стоит беспокоиться за Кавказ, Манштейн! В случае необходимости фельдмаршал Клейст сумеет организовать не только грамотный отход, но и прорвет любое вражеское окружение. Что касается отвода войск на западный берег Дона, то это грубейшая, нет чудовищная ошибка! — пафосно воскликнул фюрер, но фельдмаршал твердо стоял на своем.

— Содержание Сталинградского выступа обойдется нам слишком дорого. Он поглотит все наши резервы на юге, и по прошествию времени мы все же будем вынуждены отойти к Дону. Но отойдем в гораздо худшем состоянии и худшем положении, чем мы находимся сейчас.

— Вы излагаете свое видение дел, как типичный представитель прусской школы начала века не способный оторваться от замшелых шаблонов прошлого. Сейчас другое время и идет другая война, которая требует от нас иное видение и мышление. Почему Сталин вопреки всему сумел остановить наши войска под Москвой? Потому что смог обескровить их непрерывными контрударами и изнурительными боями за каждый клочок своей земли. Я прекрасно понял его хитрую тактику, взял на вооружение и она, помогла нам избежать сокрушительного разгрома наших войск под Москвой прошлой зимой.

Когда я под страхом смерти запретил отступать и приказал держать каждый город, каждую станцию, каждую деревню многие были не согласны со мной и ради выравнивания линии фронта предлагали отступить к Смоленску и Вязьме. И что!? Время показало, что был прав я, а не мои советчики генералы! Понеся колоссальные потери, русские так и не смогли взять Ржев и Гжатск, которые стали для них непреодолимым барьером! Они целый год пытаются отобрать у нас крепости Ржев и Гжатск и все напрасно. Учитывая как важен Сталинград для нас и для русских, я решил объявить его крепостью — Сталинград, которая никогда не будет сдана врагу! — Гитлер требовательно посмотрел на Манштейна, ожидая, если не восторга, то хотя бы понимания с его стороны, но тот остался глух к словам фюрера и приведенным им аргументам.

— Боюсь, что присвоение Сталинграду статуса крепости мало чем поможет положению дел на Волге. Вытянутый палец всегда легче отрубить, чем воевать с целым кулаком. Так было и так будет — покачал головой фельдмаршал, чем вызвал у фюрера настоящий приступ злости и негодования.

— Вся ваша беда, Манштейн, что вы мыслите исключительно как военный, но, ни как не политик. Оставление города, носящее имя лидера страны, нанесет нам не столько тактический, сколько мощнейший стратегический вред! Посудите сами. Доктор Геббельс на всех углах страны твердит, что мы захватили Сталинград, что победа на берегах Волги у нас в руках и вдруг мы отступаем! Мы оставляем Сталинград!

Как обрадуются этому наши враги: русские, американцы, англичане и как огорчаться немцы, чьи близкие погибли в битве на берегах Волги. Как вы объясните им, почему мы отступили из города, где почти каждый камень полит немецкой кровью!? Хотя этого, вы делать не будите!! Вы только советуете, а отвечать перед немецким народом придется мне и только мне!!

Стоявший рядом с Гитлером генерал Цейтцлер посерел от страха, съежился, но Манштейн только скромно опустил глаза и терпеливо ждал, когда фюрер закончит свою "филиппику" в его адрес. Видя, что вновь проиграл борьбу теперь уже на духовном фронте, Гитлер перестал "метать бисер перед свиньями" и быстро спустился с небес на грешную землю.

— Что вы молчите!? Вы по-прежнему не согласны со мной относительно важности роли Сталинграда?!

— Вопрос тактики всегда был самым сложным вопросом в военном деле и порождал массу споров. Правильные ответы всегда знало только одно время — фельдмаршал умело ушел в сторону от абсолютно ненужных споров. Оседлав любого конька, фюрер мог спорить, часами отстаивая правоту своей точки зрения. В таких случаях, Цоссенские острословы учтиво спрашивали Цейтцлера, одержал ли он победу и если тот отвечал положительно, неизменно уточняли на каком раунде.

— В таком случае, я не буду отнимать у вас время, господин командующий группой армий "Дон". Желаю вам успеха в борьбе с нашими врагами и в спасении генерала Паулюса.

— Спасибо за добрые слова, мой фюрер — Манштейн учтиво склонил голову и поспешил покинуть ставку.

Штаб 11-й армии уже находился в Новочеркасске, но фельдмаршал не смог быстро попасть туда. Сначала ему путь преградила снежная стихия, заставившая его самолет сесть в Смоленске и продолжить дальнейший путь на поезде.

Затем в дело вмешались русские партизаны, взорвавшие под Старобельском сразу в трех местах железнодорожное полотно, и Манштейн был вынужден покинуть поезд и пересесть на автомобиль. Под усиленной охраной, он благополучно добрался до Новочеркасска, где его уже с нетерпения ждал начальник штаба генерал Шульц и начальник оперативного отдела полковник Боле.

Будучи верен своей старой привычке, фельдмаршал потребовал отвезти себя в штаб группы армий "Дон", вопреки предложению адъютанта отправиться в гостиницу и привести себя в порядок после долгой дороги.

— Дорогой Штальберг, сейчас мне гораздо важнее узнать все последние новости о положении на фронте, чем принимать горячую ванну и вкушать обед. Отдохнуть и подкрепиться мы сможем потом, а сейчас дело. Меня очень беспокоит положение румын. Уступив натиску русских под Сталинградом, они с успехом могут откатиться до самого Ростова — честно признался офицеру Манштейн, но его страхи оказались напрасными. Благодаря умелым действиям начальника штаба 3-й румынской армии полковника Венка заслоны из боевых групп румын и немецких тыловых соединений остановили продвижение противника к югу и западу от Сталинграда.

— Слава богу, Шульц! — воскликнул фельдмаршал, когда начальник штаба ему об этом доложил, — этот вопрос не давал мне возможности уснуть последние двое суток. Как ведет себя противник? Продолжает наступление или занят, созданием плотного кольца окружения вокруг Паулюса?

— Скорее всего, второе, господин фельдмаршал. Получив отпор, русские перешли к временной обороне и, судя по всему, готовятся к разгрому соединений 6-й армии.

— Что же вполне логично и понятно. Разгромив Паулюса, они развяжут себе руки и всеми силами обрушаться на нас. Кто из русских генералов нам противостоит?

— На южном фланге русскими войсками командует генерал Еременко, на северном фланге генерал Рокоссовский.

— Что вам известно о генерале Еременко?

— Типичный сталинский выдвиженец из низов, поднявшийся наверх благодаря чисткам и хорошей анкете. Окончил военную Академию имени Фрунзе, но особых полководческих талантов за ним замечено не было.

— Недооценивать противника очень опасно Шульц.

— Нисколько, экселенц. Еременко грамотный и толковый военный, хороший исполнитель порученного ему дела, но не более того. Кроме этого он в своем родне невезучий генерал, а это согласитесь гораздо хуже, чем не иметь таланта вообще.

— И в чем проявляется его невезучесть?

— В июле прошлого года он не смог удержать Витебск и Смоленск, а в августе атаковать Гудериана, рвущегося в тыл киевской группировке. В октябре попал в котел под Вязьмой и чудом смог вывести часть сил из окружения. Дважды был ранен и нигде не добился серьезного успеха.

— Одним словом, вы считаете Еременко слабым командиром.

— В сравнении с генералом Рокоссовским, безусловно. Он инициативный и думающий генерал, всегда стремящийся найти способ решения стоящих перед ним проблем. Наступая на северном фланге, он сумел добиться успеха, хотя ему противостояли немецкие войска, в отличие от генерала Ватутина, чьим противником были исключительно румыны. Из-за густого тумана русские не могли использовать авиацию и в полную силу артиллерию, но это не помешало Рокоссовскому ударами танков и пехоты взломать и расчленить нашу оборону подобно ударам кинжала.

— Благодарю вас Шульц, я хорошо знаю, как воюет генерал Рокоссовский. Бьюсь об заклад, что для прорыва нашей обороны он сначала сосредоточил огонь на внешней линии обороны и перенес его вглубь, только с подходом к передовым траншеям своих танков и пехоты. А также выкатил на прямую наводку орудия, и они уничтожали наши точки обороны не подавленные огнем. Я прав? — Манштейн вопросительно посмотрел на Шульца.

— Как всегда, экселенц. Все так и было — фельдмаршал удовлетворенно кивнул головой и склонился над картой.

— Фюрер требует, чтобы мы нанесли по противнику два удара силами группы генерала Гота и Холлидта, но как всегда дает мало сил. Поэтому будет правильно нанести один удар, который должен поддержать генерал Паулюс.

— Этот удар вы намерены нанести на севере, против Рокоссовского? — спросил Манштейна начальник оперативного отдела.

— Почему вы так думаете, Боле?

— На севере минимальное расстояние, отделяющее наши войска от 6-й армии. Один хороший удар может решить все дело.

— Или погубить его. Генерал Рокоссовский наверняка в первую очередь учел этот вариант и делает все возможное, чтобы сделать этот участок своей обороны — неприступными. Нет, удар мы будем наносить на юге, в районе Котельникова. Здесь у противника нет возможности перебросить войска по железной дороге, и значит, его оборона слабея. Еременко наверняка не ждет здесь нашего удара, думая, что мы изберем кратчайший путь, а мы поступим по-иному. Короткий путь не всегда лучший.

— Но какая выгода от этого удара за исключением того, что нас здесь не ждут. Не лучше ли собрать все силы в один кулак и ударить на севере?

— Вы сами Шульц, только что говорили, что Рокоссовский опасней Еременко. Зачем дергать тигра за усы и лезть ему в пасть, когда можно обойтись малой кровью? Из-за русского наступления под Ржевом, нам не придется рассчитывать на большое подкрепление.

— Значит, у нас нет выбора в месте наступления — с грустью констатировал генерал Шульц.

— Выходит, что так, — согласился Манштейн. — Пусть Холлидт своими войсками отвлекает внимание Рокоссовского, а мы ударим всеми танками Гота. Прорвав оборону русских, они легко дойдут до реки Мышкова, за которой до окраин Сталинграда голая степь в сорок километров. Думаю, что совместными усилиями с Паулюсом мы сможем их преодолеть.

Фельдмаршал удовлетворенно ткнул карандашом в точку на карте и обратился к начальнику оперативного отдела.

— У вас есть старый шифр, который наверняка читают русские?

— Найдем, господин фельдмаршал.

— Передайте им по радио Холлидту мой приказ о начале подготовки наступления на Калач, которое начнется сразу после подхода танков Гота. Пояснения, пошлите с фельдъегерем под надежной охраной.

— Будет сделано, экселенц — улыбнулся Боле.

— Теперь, относительно генерала Паулюса. На время проведения операции "Зимняя гроза" фюрер передал управление 6-й армией нам, но зная его характер можно не сомневаться, что ОКХ будет пытаться командовать им через нашу голову, а заодно и нами самими, — недовольно хмыкнул фельдмаршал. — Для успешного выполнения операции нам надо будет иметь связь с Паулюсом напрямую и точно знать о положении его войск внутри котла. Поэтому вам обоим нужно будет как можно быстрее лететь к Паулюсу и на месте разобраться в положении дел. Выяснить количество окруженных дивизий, их численность, количество боеприпасов и запасов продовольствия. Геринг обещает наладить снабжение 6-й армии, но это дело не скорых дней и я хочу точно знать, на что я могу рассчитывать. Также постарайтесь внушить генералу Паулюсу, что он подчинен мне, и я буду требовать от него неукоснительное выполнение своих приказов. Ясно?

— Так точно, экселенц.

— В таком случае я вас не задерживаю и жду с докладом через сутки — Манштейн кивнул головой своим помощникам и удалился. Подготовка к "Зимней грозе" началась.

Глава II. Крушение надежд.

Начальник Генерального штаба генерал-полковник Василевский по своей натуре был весьма сдержанным и осторожным человеком. Приняв участие в разработке плана операции "Уран", он воспринял решение Верховного Главнокомандующего отправить его в качестве представителя Ставки под Сталинград весьма болезненно. Никогда прежде начальник Генерального Штаба не отправлялся на передовую для того, чтобы наблюдать воплощения в жизнь своих замыслов и предложений.

Маленькой толикой успокоения было то, что Сталин с таким же поручением отправил на Западный фронт своего первого заместителя генерала армии Жукова. Там, он должен был наблюдать за осуществлением операции "Марс". К планированию, которой он тоже приложил руку, и которая должна была привести к разгрому противника под Ржевом и выходу советских войск к Смоленску.

Удачное начало операции и окружения части немецких войск под Сталинградом, было незамедлительно отмечено Верховным Главнокомандующим и из генерал-полковника, Василевский неожиданно превратился в генерала армии.

Такой карьерный рост обычно вызывает радость, но Александр Михайлович по-прежнему испытывал тревогу и озабоченность, так как следующим этапом его присутствия на фронте было осуществление операции "Сатурн", являвшейся логическим продолжением "Урана". Её суть заключалась во взятии Ростова силами трех фронтов и окружения всей вражеской группировки на Кавказе.

Замысел был смелым и решительным, но как любой большой замысел был сопряжен с серьезными трудностями. Первая из них заключалась в том, что вопреки ожиданиям, разгромленные наголову румыне не обратились в паническое бегство до самого Ростова, а смогли удержаться и отразить все удары советских войск. Создав, таким образом, некое подобие линию обороны перед армиями Юго-Западного фронта генерала Ватутина.

Второй трудностью было то, что окруженные дивизии противника оказывали упорное сопротивление советским войскам и все попытки отбросить их вглубь кольца окружения, не приводили к успеху. Создавалось впечатление того, что враг сумел оправиться от неожиданности и всячески старался перехватить наступательную инициативу из рук советских войск.

Следует отметить, что столь масштабный прорыв фронта и окружения немецких войск под Сталинградом был первым удачным моментом в истории Красной Армии. Все прежние прорывы вражеской обороны и окружения его дивизий имели исключительно тактический характер. Даже знаменитое контрнаступление под Москвой уступало по своим размерам и значимости контрнаступлению под Сталинградом.

Наблюдая за событиями на этом участке фронта, генерал Василевский как никогда прежде остро ощущал это, равно как и правдивость утверждения о том, что мало одержать победу, надо ещё суметь удержать её результаты. Не имея подобного опыта проведения операции такого уровня, он был вынужден действовать с максимальной осторожностью и предусмотрительностью.

После того, как войска Донского и Сталинградского фронта замкнули кольцо окружения, Василевский покинул штаб Юго-Западного фронта и переместился в штаб Сталинградского фронта генерала Еременко. Причин для подобного переезда было несколько. Во-первых, выполнение операции "Сатурн" можно было провести только силами трех фронтов и значит, нужно было как можно быстрее развязать себе руки с врагом окруженным под Сталинградом. Во-вторых, из штаба Еременко Александру Михайловичу было удобней наблюдать как за действиями врага под Сталинградом, так и на Кавказе, и, в-третьих, Василевскому было комфортнее работать с Еременко, чем с Рокоссовским.

Человек, с первых дней своего назначения на пост командующего фронта заявившего, что ему не нужна помощь со стороны представителя Ставки Жукова, вряд ли бы стал смотреть в рот Начальнику Генштаба, как это делал Еременко.

Стоило только Василевскому высказать мнение, как комфронта сразу же с ним соглашался. Тогда как всякий раз, общаясь с Рокоссовским, Начальник Генштаба был вынужден обосновывать и доказывать генералу правоту своих решений. Так словно он был не членом Ставки ВГК, а лишь её представителем, что вызывало в душе и генерала недовольство.

Подобное недовольство вызывало у Василевского и тот факт, что послав его на фронт воплощать одобренный план операции, Верховный постоянно контролировал все действия Начальника Генштаба. Требуя от него каждым вечером подробный отчет о положении на фронте, и всякий раз делал Василевскому замечание, когда отчет был подан не вовремя или в нем выявлялись неточности или ошибки.

Одним словом, Верховный Главнокомандующий тщательно бдел своего посланца. Вот и в этот раз, не успел Александр Михайлович подтвердить свое прибытие в штаб комфронта Еременко, как раздался звонок по ВЧ.

— Здравствуйте товарищ Михайлов (позывной Василевского), — прогудела трубка голосом Сталина. — Как обстоят у вас там дела?

— Все хорошо, товарищ Васильев (позывной Сталина). Прибыл к товарищу Еремину, чтобы на месте решить вопрос о скорейшем завершении операции "Уран".

— Вы, уверены в том, что Вам вместе с товарищем Ереминым удастся это быстро сделать?

— Думаю, что совместными усилиями мы сможем решить эту задачу.

— Ничего не имею против коллективного творчества, но прошу учесть, что противник не будет сидеть, сложив руки, ждать ваших действий. По всем данным он уже пришел в себя и в самое ближайшее время следует ожидать с его стороны попыток переломить положение в свою пользу.

— У вас есть сведения о наступательных намерениях немцев? — разом встрепенулся Василевский.

— Нет, товарищ Михайлов, — честно признался Верховный, — но не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять это.

Сталин перестал говорить, давая возможность генералу высказать свое мнение на этот счет, но Василевский молчал и тогда вождь заговорил сам.

— Как вы относитесь к предложению товарища Костина передать ликвидацию окруженного противника одному из фронтов, поручив другому начать наступление на Ростов. С передачей, естественно, этому фронту части соединений, задействованных на внешнем периметре окружения?

— Резко отрицательно, товарищ Васильев, — самым решительным голосом на который он был способен, заявил Василевский. — Подобное решение вне зависимости от того, кому поручат добивать окруженную группировку, а кому прикажут наступать на Ростов, будет несправедлив для любого фронта. Ведь оба они дрались с противником, вносили свой вклад в его окружение.

— Думаю, что вы ошибаетесь товарищ Михайлов. Сейчас идет война и абсолютно не важно, кто завершит "Уран", а кто продолжит "Сатурн". Смею вас заверить, что в случае успеха славы хватит на всех. Или у вас возникли сомнения относительно успеха "Сатурна"?

— Нет, товарищ Васильев, — поспешил успокоить Верховного Василевский. — Просто зная характер товарища Еремина, он наверняка обидится, если его фронт будет отстранен от разгрома противника.

— Обидится! Чистый детский сад, — недовольно громыхнула трубка. — Если у вас нет, других аргументов будем считать, что обсуждение этого вопроса завершено. Ждите решения Ставки. До свидания.

Как и предвидел Василевский, известие о разделении функции фронтов вызвало бурную реакцию у Еременко.

— Нет, ну как это понимать!? Мы немцев за Волгу не пустили! Мы можно сказать зубами фашистов на берегу остановили, а доколачивать их будет Рокоссовский! Где справедливость!?— возмущался комфронтом и с ним был полностью солидарен член Военного совета Хрущев.

— Форменное безобразие! Я обязательно буду разговаривать с товарищем Сталиным по этому вопросу. Это политически неправильное решение — пообещал генералу Никита Сергеевич но, к его огромному разочарованию, Ставка четко разделяла политические вопросы и военные интересы. Когда член Военного совета фронта дозвонился до Верховного, тот посоветовал ему полностью сосредоточиться на подготовке проведения операции "Сатурн".

— Завершать операцию "Уран" и добивать окруженные войска противника будет Рокоссовский — это вопрос решенный, и приказ Ставки по нему вам уже отправлен. Не будем устраивать состязание двух фронтов, кто быстрей разобьет окруженных в Сталинграде немцев. Когда у одного дела два ответственных лица за его исполнение — это серьезно мешает делу. Будет лучше, если вы с товарищем Еременко направите всю свою кипучую энергию на разгром прикрывающих Ростов румын и немцев. За это — партия и Родина скажут вам огромное спасибо — отрезал Сталин и, почувствовав решительный настрой вождя, Хрущев не стал будить лихо и спорить с Верховным.

Видя, что решение Сталина о разделении двух фронтов окончательное и обжалованию не подлежит, генерал Василевский, позвонил в штаб генерала Рокоссовского.

— Товарищ Костин, вы получили приказ Ставки о том, что штабу вашего фронта поручена ликвидации немецкого котла под Сталинградом? — холодным голосом поинтересовался у генерала Начальник Генерального штаба.

Холодность эта была порождена тем, что предвидя передачу его фронту ликвидацию окруженного врага, Рокоссовский отправил в штабы армий Сталинградского фронта, чьи дивизии образовывали внутренний фас кольца окружения своих представителей. Сделано это было под предлогом лучшей координации действий двух фронтов. Когда об этом доложили Еременко, он принялся бурно возмущаться, но своих представителей в штабы Донского фронта так и не послал.

Василевский также считал, что командующий Донским фронтом торопит события и вот оказалось, что Рокоссовский был прав в своих действиях.

— Знаю, что положение дел на южном фасе окружения вам хорошо известна, поэтому хочу знать, где и какими силами вы намерены наступать?

— Здравствуйте, товарищ Михайлов, — спокойным и будничным голосом ответил комфронта. — Приказ Ставки я получил два часа назад и полного плана действий, у нас пока ещё нет. В общих же деталях могу сказать, что мы намерены двумя ударами с севера и юга рассечь группировку противника на две части, занять их основные аэродромы. После чего добить её по частям.

— Какими силами вы намерены осуществить своим намерения? Согласно тем сведениям, что я располагаю, армии вашего фронта понесли серьезные потери при прорыве обороны врага и для нанесения удара с северного фаса окружения они ещё не готовы. Если вы намерены поручить главную роль по взлому обороны противника армиям южного фаса, то я сразу предупреждаю, что положение у них тоже далеко не блестящее. Все они нуждаются в пополнении, которое поступит в лучшем случае к концу декабря.

Казалось, что начальник Генерального Штаба говорит комфронту безрадостные вести для Рокоссовского, но к удивлению Василевского, это никак не повлияло на бодрый настрой собеседника.

— Мы хорошо знаем положение дел в 57-й и 64-й армии, товарищ Михайлов, — заверил собеседника генерал, — и честно говоря, не рассчитывали на них в своих планах по прорыву обороны врага.

— Тогда как вы собираетесь прорвать оборону противника? За счет перегруппировки своих сил путем ослабления 66-й армии левого фланга, но это откровенно рискованное мероприятие — предупредил Василевский, но снова не угадал.

— Главным нашим тараном будет 2-я гвардейская армии генерала Малиновского. Вопрос с отправкой её на наш фронт согласован с товарищем Васильевым, и её прибытие ожидается к средине декабря.

— Задумка неплохая, — согласился Василевский, — но насколько я знаю, у этой армии нет боевого опыта, и есть риск, что она завязнет в обороне противника, не выполнив своей боевой задачи.

— У штаба фронта иное мнение, товарищ Михайлов — без обиняков заявил собеседнику Рокоссовский, чем вызвал неудовольствие у Василевского. Представитель Ставки и начальник Генштаба не привык к проявлению столь откровенной самостоятельности со стороны командующего фронта. Фронтов и командующих было много, а начальник Генерального Штаба, определяющий и направляющий их действия, был один.

— Я рад этому товарищ Костин и очень надеюсь, что вы справитесь с поставленной перед вами задачей без привлечения дополнительных сил.

— Мы тоже на это надеемся — откликнулся Рокоссовский, твердо уверенный, что сможет расколоть окруженную вражескую группировку силами 2-й гвардейской армии.

— Тогда жду от вас победной реляции — произнес Василевский и повесил трубку.

— Зря Вы Константин Константинович гусей дразните. Припомнит Вам Василевский ваши слова, — с укоризной покачал головой начальник штаба Рокоссовского Малинин. — Чует мое сердце.

— Не знаю, что у вас, где чует, Михаил Сергеевич, но я всегда привык отвечать за свои слова. И если я говорю, что 2-я гвардейская не застрянет при прорыве обороны врага и освободит Сталинград, то готов отстаивать своем мнение перед кем угодно. Насколько мне помниться, ещё с утра это мнение было и вашим. Не так ли? — генерал с хитрецой взглянул на собеседника.

— Оно по-прежнему мое и я также как и вы готов его отстаивать, где угодно и перед кем угодно. Я говорю лишь о том, что не стоило задирать генерала Василевского. Никакой начальник Генштаба не потерпит рядом с собой самостоятельного комфронта.

— Я вообще, считаю его нахождение на фронте пусть даже в качестве представителя Ставки, большой ошибкой. Начальник Генштаба должен сидеть в Москве и руководить фронтами оттуда имея весь объем информации на руках. Здесь же он волей неволей давит всех нас своим положением и навязывает принятия решений "правильных" на его взгляд решений.

— Не являясь поклонником генерала Василевского должен сказать, что в основном все внесенные им предложения были правильными.

— И передача на начало наступления 21-й армии генералу Ватутину? — тотчас напомнил Малинину Рокоссовский момент, когда ослабленная предыдущими боями 65-я армия была вынуждена взламывать немецкую оборону, тогда как 21-й армии противостояли румыны — Разве вы не были против этого?

— Да, был и остаюсь при своем мнении, но потом 21-ю армию нам все же вернули.

— Вернули, но в каком виде. Когда дивизии по своей численности стали полками, а полки батальонами? Кстати ещё один минус пребывания Василевского на передовой это то, что он притягивает поступающие резервы к тому месту, где он находится, вместо того, чтобы распределять их равномерно между фронтами. Я намерено не акцентирую на этом внимание, поскольку Ставка обещала нам 2-ю гвардейскую армию, но согласитесь, что это не порядок.

— Полностью с Вами согласен. Без 2-й гвардейской армии мы находимся в положении охотника поймавшего медведя, но не имеющего возможности сдвинуться с места — вздохнул Малинин.

— Надеюсь, что не очень долго — откликнулся комфронтом, но судьба сулила его планам и надеждам горькое разочарование.

12 декабря 1942 года соединения генерала Гота перешли в наступление в районе Котельниковского и прорвали фронт 51-й армии. Точнее сказать это были заслоны, которые генерал Еременко расположил в этом месте, полагая, что ему противостоят румынские войска. Румыны, точнее сказать румынская пехота действительно там присутствовала, а вот двинувшиеся в прорыв танки были немецкими.

Пробив ослабленную оборону соединений 51-й армии, они устремились к реке Мышкова, единственному естественному препятствию по направлению к окруженной армии Паулюса.

Занятый подготовкой наступления через реку Чир, в обход румынских войск расположившихся у станции Тормосин, Еременко просмотрел приготовления противника, и прорыв обороны у Котельниковского вызвал у него страх. Сколько раз он уже испытал на себе последствия внезапных ударов со стороны немцев, после которых вырвавшийся на оперативные просторы противник начинал громить тылы советских войск.

Естественно, первой мыслью генерала было остановить танковый кулак противника ударом в его основание, но наносить подобный удар было нечем, и оставалось встречать немцев на берегах Мышкова. Для чего там были все условия. Переправы через реку находились под контролем тыловых соединений Сталинградского фронта, а зима, затрудняла снабжение оторвавшихся от своих тылов танковых соединений. Равно как и переброску пехоты, хоть на машинах, хоть в пешем строю.

Для подготовки обороны требовалось вернуть часть ранее переданные Рокоссовскому соединения 57-й армии, но тут в дело вмешался, Никита Хрущев. С природной кулацкой сметкой он предложил Еременко решение, которое гарантировало разгром прорвавшегося противника.

— Зачем требовать от Рокоссовского возвращения 57-й армии? Вы прекрасно знаете её состояние; удержать противника в кольце окружения они могу, а вот противостоять сразу двум противникам им будет очень сложно. Особенно если немцы ударят друг другу навстречу.

— Что вы предлагаете, Никита Сергеевич? — навострил уши Еременко.

— Я предлагаю выйти на товарища Василевского с тем, что нам передали 2-ю гвардейскую армию генерала Малиновского. Его свежие дивизии наверняка смогут остановить прорыв немцев и не допустят прорыв Паулюса.

— У вас светлая голова, Никита Сергеевич! Надеюсь, что вы как член Военного совета фронта поддержите мою просьбу относительно 2-й гвардейской армии?

— Можете не сомневаться. Сейчас же отправлюсь к Василевскому. Не будем откладывать это важное дело ни на минуту.

Предложение Еременко, не вызвало особого энтузиазма у Василевского, два дня назад утвердившего план операции по разгрому Сталинградского котла. Генерал прекрасно понимал, что ликвидация окруженного противника позволит ему в кратчайший срок провести операцию "Сатурн" не испытывая привычную в таком деле нехватку сил. Семь армий, пусть даже в ослабленном состоянии большая сила, способная сокрушить оборону врага.

Однако напор Хрущева, поймавшего кураж и возможность реабилитироваться в глазах Сталина за майскую катастрофу под Харьковом, был настойчив и яростен. Желая добиться предложенного им решения во, чтобы то ни стало, он через голову Василевского вышел на Ставку.

Что говорил незабвенный Никита Сергеевич, было неизвестно, но вечером следующего дня Сталин позвонил Василевскому и спросил, что он думает по поводу передачи армии Малиновского Сталинградскому фронту в сложившейся обстановке.

— Сможет ли товарищ Еременко, имеющимися в его распоряжении силами остановить наступление немцев на Сталинград и не допустить прорыв окружения армии Паулюса? Может быть, есть смысл передать ему 2-ю гвардейскую армию Малиновского? — задал вопрос Верховный и Василевский быстро поменял свое прежнее мнение.

Причин подтолкнувших начальника Генерального штаба к этому было несколько и личное недовольство на комфронта Рокоссовского было на последнем месте. Имея возможность наблюдать генерала Еременко в конкретном деле, он видел в нем перспективного военачальника и командующего фронтом. Однако при всех его плюсах, Василевский не был полностью уверен, что тот сможет за короткий срок создать прочную оборону на Мышкове, и остановит врага на подступах к Сталинграду.

Одновременно с этим, Александр Михайлович не был уверен в том, что и Рокоссовский за короткий срок сумеет разгромить окруженного Паулюса. Уж слишком сложной и трудной казалась ему эта задача. И тут, Василевский проявил себя не как представитель Ставки, действующий на определенном направлении советско-германского фронта, а как начальник Генерального Штаба. Посчитавший, что можно пожертвовать частью узора замысла, ради сохранения целого.

— Я полностью с Вами согласен, товарищ Васильев. Получив свежую армию, Еремин наверняка сумеет оставить противника и не допустит снятия окружения Паулюса.

— Но тогда, под большим вопросом возможность проведения операции "Сатурн", — тот час напомнил генералу Сталин. — Потеряв время с уничтожением немецкой группировки под Сталинградом, мы позволим противнику отвести свои войска с Кавказа.

— Да, это наверняка обернется срывом сроком начала "Сатурна", но мы с самого начала не исключали этого поворота дела. Слишком огромен масштаб этой операции и как вариант была разработана операция "малый Сатурн".

— Значит, решено, — после небольшого раздумья произнес Сталин. — Сообщите Константинову о принятом нами решении.

— Будет лучше, если это сделаете вы, товарищ Васильев.

— Почему? Думаете, он откажется подчиниться представителю Ставки?

— Нет. Но он уже начал подготовку операции "Кольцо" и наверняка попытается оспорить это решение, посчитав, что оно исходит лично от меня. Прошу понять меня правильно.

— Хорошо, товарищ Михайлов, я позвоню Костину — холодно прогудела трубка телефона прежде чем замолчать.

Сталин никогда не откладывал неприятные дела в долгий ящик и вскоре, в ставке Рокоссовского раздался звонок по ВЧ. После обмена обычными приветствиями, Верховный задал генералу неожиданный вопрос.

— Скажите, как у вас обстоят дела с товарищем Михайловым? Нет ли проблем с взаимопониманием учитывая его пост?

— Нет, товарищ Васильев. С товарищем Михайловым мы работаем дружно. Он полностью одобрил предложенный нами план операции "Кольцо", к осуществлению которой собираемся приступить в ближайшие сутки, сразу после подхода армии Родионова.

— Вынужден сообщить Вам неприятное известие. В связи с резким ухудшением обстановки у товарища Еремина, решено передать ему армию Родионова и временно отказаться от проведения операции "Кольцо". Ведь имеющимися у Вас силами провести её Вы не сможете.

— Я категорически не согласен с передачей армии Родионова Еремину. Немцы его незначительно потеснили его войска, и он может остановить их, если не на Аксае, то на Мышкове точно. Переброска мотопехоты в нынешних условиях затруднительна и длинного броска танков противника не будет. У Еремина будет время для создания обороны.

— Товарищ Михайлов не совсем уверен в том, что Еремин успеет создать оборону на Мышкове, и остановит там немцев, — доверительно сообщил Верховный Рокоссовскому. — Ведь против него действует ваш старый знакомый фельдмаршал Манштейн. Один из лучших полководцев Гитлера, мастер преподносить неожиданные действия и неприятные сюрпризы. Мы с товарищем Михайловом считаем, что опираясь на армию Родионова, Еремин сумеет не допустить прорыв немцев на помощь окруженному Паулюсу и деблокировать его армию.

— Товарищ Васильев, — взмолился Рокоссовский, — оставьте нам армию Родионова и мы успеем уничтожить противника, до подхода немцев к реке Мышкова. Мы разгромим Паулюса, и немцам некого будет спасать.

— Это слишком ответственное и вместе с тем рискованное заявление, товарищ Костин. Слишком много зависит от того сумеем ли мы разгромим окруженные немецкие войска или нет.

— Я и мой штаб ручаемся за благополучный исход операции, товарищ Васильев. Мои прежние действия на посту командующего фронта и представителя Ставки позволяют мне так говорить. Мы разобьем Паулюса в короткий срок, если нам будет оставлена армия генерала Родионова — отчеканил Рокоссовский, и в воздухе повисла тишина.

Кто-либо другой на месте генерала, желая добиться нужного результата, продолжил бы добавлять и добавлять аргументов и фактов в разговоре с Верховным, но Рокоссовский не стал этого делать. Хорошо изучив манеру его разговора, он честно выложил перед Сталиным свой главный козырь и теперь терпеливо ждал, какое решение он примет.

— Прежде всего, я хочу сказать, что полностью верю Вам как боевому генералу, товарищ Костин и все Ваши успехи на посту командующего фронтом полностью подтверждают мое мнение о Вас. Вы говорите, что приложите все силы, чтобы разгромить в кротчайший срок Паулюса, и я охотно верю, что Вы сделаете все, чтобы выполнить данные обещания. Однако согласитесь, что в жизни бывает так, что внезапно возникшие обстоятельства не позволяют нам сдержать данное слово. Верно?

— Да, товарищ Васильев, такое бывает, но в нашем случае все по-другому! — начал комфронта, но вождь прервал его.

— Повторяю, что я охотно верю Вам, но в этом случае, нам с товарищем Михайловом нужна стопроцентная гарантия, того, что немцы не смогут деблокировать Паулюса. Ведь Вы не можете дать такой гарантии.

— Нет, не могу, — честно признался Рокоссовский, — на войне бывает всякое, что не укладывается в намеченные планы.

— Вот видите, — подхватил довольный Сталин.— Кроме этого разгром Паулюса носит не только военный, но и в большей мере политический характер. Уничтожение его армии под Сталинградом, незамедлительно остудит горячие головы союзников и сторонников Гитлера, как на Дальнем Востоке, так и в Закавказье. Мы не можем упустить такой шанс, такой козырь из своих рук. Надеюсь, что Вы меня понимаете.

— Я вас понимаю, товарищ Васильев — с большой неохотой произнес Рокоссовский.

— Я очень рад этому.

— Однако, я остаюсь при своем мнении, что мы сможем разгромить Паулюса за короткое время с помощью армии Родионова.

— До свидания — больше с усмешкой, чем с неудовольствием произнес Сталин и разговор закончился.

Подошедший к концу разговора командующего фронта со Ставкой, генерал Малинин сразу понял по обрывкам разговора и лицу Рокоссовского, что случилось, что-то неприятное.

— Что-то случилось, Константин Константинович? — осторожно уточнил Малинин.

— Случилось, — хмуро ответил Рокоссовский. — Накаркал, ты, Михаил Сергеевич. В связи с прорывом немцев обороны 51-й армии у нас забирают 2-ю Гвардейскую, отдают Еременко и наше "Кольцо" накрывается медным тазом.

Глава III. Возрождение надежды.

Мнение о том, что Верховный Главнокомандующий относился к своим полководцам, как к простым "винтикам", мало соответствовало действительности. Зная их сильные и слабые человеческие стороны, он пытался всячески влиять на них для пользы общего дела.

"Обрадовав" Рокоссовского изъятием у него 2-й гвардейской армии, Сталин поспешил хоть как-то уравновесить нанесенную обиду. На следующий день, он позвонил командующему фронта и поздравил его с высокой наградой, одним из вновь введенных Советским Союзом военных орденов — орденом Суворова за номером один.

Награда, правда, давно была отписана Рокоссовскому и не вручалась по чисто технической причине, первоначальный вид ордена в металле не понравился вождю, и пришлось переделывать. Теперь, решив, что лучше поздно, чем никогда, Сталин решил порадовать молодого полководца, честно заслужившего эту награду прорывом блокады Ленинграда.

— Рад сообщить Вам радостную весть, товарищ Костин. По ходатайству Ставки Верховного Главнокомандования Президиум Верховного Совета СССР за успешные действия в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, наградил Вас недавно учрежденным орденом Суворова первой степени. От всей души поздравляю Вас с этой заслуженной наградой товарищ Костин. Вы первый среди всех наших военных кто удостоен этой высокой награды.

Голос Сталина был полон доброты и радости, и Рокоссовский моментально позабыл все вчерашние огорчения.

— Огромное спасибо, товарищ Васильев за столь высокую награду, однако хочу напомнить, что всем своим успехам я обязан своему штабу — не преминул сказать комфронта, на, что Верховный усмехнувшись, ответил.

— Не беспокойтесь. И товарищ Малинин, и товарищи Казаков и Орел не остались без наград. Соответствующий указ уже Вам отправлен, но я посчитал нужным лично известить Вас о высокой награде. Оценивая ваши действия, можно смело сказать, что Вы если не современный Суворов, то Багратион наших дней точно.

— Ещё раз спасибо, товарищ Васильев. Я и мои подчиненные сделаем все возможное, чтобы как можно быстрее разгромить окруженного врага — заверил Верховного Рокоссовский. Обрадованный нежданной наградой, он надеялся, что вслед за этим Сталин начнет разговор про армию Малиновского, но обманулся. Решив отдать 2-ю гвардейскую Еременко, он не собирался менять своих решений.

— Знаю, что Ваши войска нуждаются в подкреплении для разгрома противника но, ... к сожалению, у нас нет другой армии, которая поможет Вам в разгроме Паулюса. Ставка считает, что Вам следует взять перерыв в осуществлении операции "Кольцо". Мы постараемся как можно скорее помочь Вам людьми и техникой, а чтобы пополнение быстрее к Вам поступало, мы посылаем к вам в качестве представителя Ставки товарища Мехлиса. Как вы относитесь к такому пополнению Вашего Военного совета фронта?

— С радостью, товарищ Васильев, — сдержанно ответил Рокоссовский, — уверен, что Лев Захарович внесет, свежую струю в дела фронта.

— Рад это слышать, товарищ Костин — откликнулся довольный Сталин, который убивал сразу двух зайцев.

В сентябре 1942 года объезжая передовую линию обороны на Кубани, армейский комиссар Мехлис попал под налет немецкой авиации. На его счастье автомобиль и машину сопровождения атаковал единичный немецкий истребитель, возвращающийся после разведывательного рейда вдоль побережья моря. Ограниченный запас топлива позволял немецкому пилоту провести только одну атаку. В противном случае он мог не дотянуть до своего аэродрома.

Поэтому, сбросив бомбы на внезапно обнаруженные машины и дав по ним длинную пулеметную очередь, "Мессершмитт" поспешил убраться восвояси.

Знай, пилот, что в невзрачной эмке находится заместитель наркома обороны СССР, он наверняка бы рискнул и отправил бы машину на второй круг, но, увы. Благоразумие взяло вверх и "мессершмитт" улетел, победно покачав крыльями над поврежденной машиной.

В результате этого налета, от взрыва бомбы Мехлис получил контузию и легкое ранение плеча и после оказания первой врачебной помощи был в срочном порядке отправлен в Москву, к огромной радости комфронта Тюленина.

Честно отлежав два месяца в госпитале, Лев Захарович настоял на выписке и стал настойчиво досаждать Сталина просьбами о возвращении на фронт. Узнав об этом, командование Закавказского фронта и Черноморского фронта обратилось к Сталину с убедительной просьбой направить Льва Захаровича на ответственную работу на самый важный участок советско-германского фронта, коим Закавказский фронт не являлся.

Отправляя Мехлиса под Сталинград, Сталин не только шел навстречу измученным закавказцам, но и укреплял позиции Рокоссовского, в столь непростом раскладе командных сил.

Многие военные, зная требовательный и въедливый характер заместителя наркома, откровенно посочувствовали командующему фронтом и его окружению, но вопреки ожиданию никакой драмы среди комсостава после приезда Мехлиса на Донском фронте не произошло. Генералы Малинин, Казаков, Орел и другие члены штаба Рокоссовского были хорошо знакомы Мехлису по Севастополю. Более того, он видел окружение командующего фронтом в деле и был высокого мнения о них.

По этой причине, притирания с разносами и скандалами, которые всегда сопровождали появление Льва Захаровича на фронте, на этот раз не произошло. Заместитель наркома обменялся с командой Рокоссовского крепкими рукопожатиями, выразил надежду на плодотворную работу и с головой ушел в работу.

Следует сказать, что оправляясь на Донской фронт, Мехлис довольно основательным образом изучил многие материалы, касающиеся положения фронта и Малинину не пришлось долго вводить армейского комиссара 1 ранга в курс дела. Узнав о нехватке запаса снарядов, Мехлис немедленно позвонил генерал-полковнику артиллерии Воронову и потребовал срочной помощи Донскому фронту.

— Вы прекрасно знаете, какое значение предает Ставка ликвидации немецкого котла под Сталинградом и подобное положение дел с поставкой снарядов и мин Донскому фронту является откровенным разгильдяйством со стороны служб тыла и Главного артиллерийского управления, если не сказать хуже. Убедительно прошу Вас взять дело под свой личный контроль и в кратчайший срок решить эту проблему. Также очень надеюсь, что Донской фронт получит в свое распоряжение два дополнительных дивизиона гвардейских минометов. В условиях, когда фронту противостоит глубоко эшелонированная оборона врага, "катюши" являются эффективным средством для их уничтожения — громко "рыкал" в трубку Мехлис и стоящий рядом с ним генерал Казаков, буквально светился от радости. Теперь он не сомневался, что фронт получит дополнительные гвардейские минометы. Ранее на все его многочисленные просьбы, начальник главного артиллерийского управления РККА ограничивался скупыми обещаниями рассмотреть их.

Вслед за звонком генералу Воронову, последовал звонок маршалу авиации Голованову с просьбой содействовать в уничтожении группировки Паулюса силами Дальней авиации.

— Ничего не имею против работы генерала Руденко. Товарищ Рокоссовский хвалит его летчиков, но их сил недостаточно, чтобы быстро взломать оборону врага и принудить его сложить оружие. Удары самолетов Вашей авиацией могут самым существенным образом смогут переломить исход сражения в нашу пользу. Буду рад, если Вы не отложите мою просьбу в долгий ящик и в ближайшие дни сможете доложить Военному совету фронта о намеченных Вами мероприятиях помощи ему.

К чести Александра Евгеньевича тот отнесся к просьбе "мучителя генералов" самым внимательным образом. Тем более, что его об этом проси сам Верховный Главнокомандующий.

Единственное, чем сразу не смог Лев Захарович помочь нуждам фронта — это танками и противотанковыми орудиями. Все, что было в резервах обоих фронтов, по приказу Ставки были переданы в подчинение генералу Еременко, с целью отражения наступления рвущегося к Сталинграду Манштейна.

Но если в танковом вопросе, Мехлис оказался полностью бессилен, то в вопросе относительно подкрепления, помог так, что потухшие глаза комфронта, наполнились надеждой.

Когда генерал Малинин рассказал об операции "Кольцо" и о той роли, которую в ней предстояло сыграть армии Малиновского, заместитель наркома нахмурился, провел ладонью по своим густым черным волосам и принялся стучать пальцами по столу, что было явным признаком его недовольства.

— Очень жаль, что я был не в курсе споров вокруг 2-й гвардейской армии. Я бы непременно поддержал бы вас в этом споре. Это же очевидно, что только с привлечением свежих сил можно быстро прорвать оборону врага и разгромить его. В вашем же, состоянии о начале наступления в ближайшие недели не может быть и речи. Что за глупость, что за перестраховка!? Ведь, в крайнем случае, для разгрома немцев можно было передать Еременко всю 21 армию. Или я не прав, товарищ Малинин?

— Вы совершенно правы, Лев Захарович, но Ставка вместе с товарищем Василевским, увы, решила иначе.

— Знаю я, как решаются подобные дела, — недовольно буркнул Мехлис, — у кого больше влияния тот и прав (армейский комиссар 1 ранга выразился несколько иначе). Ладно, посмотрим, что тут можно сделать.

Генерал Малинин, да и сам командующий фронтом, восприняли слова заместителя наркома как вежливое сочувствие крушению их планов, но оказались полностью неправы. Мехлис действительно занялся поиском возможностей исправления допущенной на его взгляд "ошибки" и к исходу второго дня у него состоялся с Рокоссовским и Малининым доверительный разговор.

— Думаю, что я нашел возможность вернуть к жизни вашу операцию "Кольцо" — загадочно известил Мехлис генералов, многозначительно подняв брови.

— Каким образом, Лев Захарович? — удивился комфронта. — Ставка согласно прислать нам свежие резервы?

— К сожалению, нет. Ставка занята операцией "Марс" и все резервы в первую очередь направлены туда. Моя идея заключается в ином. У Вас забрали армию Малиновского для решения важных проблем для борьбы с Манштейном, мы тоже можем потребовать себе армию, временно находящуюся в резерве. Я имею в виду 3-ю гвардейскую армию генерала Лелюшенко стоящую без дела у Ватутина. Дело вполне реальное, но прежде чем приступить к делу, я хотел знать, как вы к этому относитесь? Одобряете ли вы мое предложение или нет? — Мехлис требовательно посмотрел на собеседников.

— Я всегда стоял за быстрое проведение операции "Кольцо" и рад любой возможности её реализации, но как к этому отнесется сам Ватутин, генерал Василевский и Ставка? Насколько я знаю, 3-ю армию должны ввести в прорыв наступления Юго-Западного фронта. Вам могут отказать Лев Захарович, обвинив в перетягивание одеяла в пользу своего фронта — осторожно усомнился комфронта.

— Все мои действия направлены на скорейшее уничтожение напавшего на нашу Родину врага, а не ради каких-то там сиюминутных выгод, товарищ Рокоссовский. И желание разгромить Паулюса обусловлено государственными интересами и только ими, — жестко произнес Мехлис, привычно засунув руку за поясной ремень. — Вы и товарищ Малинин известны мне как честные и ответственные товарищи, и я полагаю вам можно доверить важную государственную тайну, о которой вы не могли знать в силу своего положения.

Операция "Уран" является частью большой стратегической операцией призванной отрезать немецкие войска на Кавказе. И чем быстрее мы разгромим немцев здесь под Сталинградом, тем быстрее сможем захватить Ростов и отрезать значительную часть дивизий врага от его основных сил здесь, на юге.

— Спасибо за доверие, Лев Захарович. Теперь нам многое стало понятно, — дипломатически произнес комфронта, который о многом догадывался сам и слова Мехлиса не стали для него откровением, — но Ставка и в первую очередь товарищ Василевский не согласиться с изъятием армии Лелюшенко у Ватутина.

— Не разбив яиц, нельзя приготовить омлет. Так вы, поддерживаете мое предложение или нет?

— Конечно, да, товарищ заместитель наркома обороны — откликнулся Рокоссовский, и Лев Захарович отправился добывать армию Лелюшенко.

Как и предсказывал Константин Константинович, генерал Василевский встретил требование Мехлиса о передачи 3-й гвардейской армии в штыки.

— У 3-й армии свои задачи и свои планы действий, утвержденные Ставкой, товарищ Мехлис! Она предназначена для прорыва на Шахты, а затем на Ростов! — в праведном гневе возмущался Василевский, но он не произвел должного впечатления на "мучителя генералов", как за глаза называли Мехлиса военные.

— Как скоро состоится этот прорыв, товарищ Василевский? Пока войска товарища Ватутина занимаются тем, что мужественно выдавливают противника с занимаемых позиций, и не о каком прорыве речь не идет. Согласитесь, что продвижение на 3-4 километра в день никак нельзя назвать прорывом — язвительно уточнил Мехлис.

— Я не могу назвать вам точный день и час прорыва, но он состоится, можете в этом не сомневаться.

— А пока 3-я армия будет болтаться без дела, выполнение операции "Сатурн" откладывается на неопределенный срок.

— Ставка в курсе возникших трудностей в плане проведения "Сатурн" и согласна с внесением изменений в сроки её исполнения вместе с масштабом операции — парировал Василевский, но собеседник не хотел слушать приведенные начальником Генерального штаба.

— Когда человек хочет решить проблему он ищет способы её решения, когда не хочет, ищет способы оправдания своего бездействия. Мне понятна ваша позиция, товарищ Василевский и она откровенно гнилая — гневно объявил Мехлис и от этих слов, у Василевского неприятно засосало под ложечкой. Он прекрасно знал, что может сделать первый заместитель наркома, в своем праведном гневе имея на руках слабые и малые аргументы.

Вместе с этим Александр Михайлович интуитивно чувствовал, что положение на фронтах не столь катастрофично как это было летом и осенью сорок первого года и время Мехлиса начинает уходить. Поэтому, собрав всю волю в кулак и вспомнив, что он начальник Генерального штаба и представитель Ставки, продолжил борьбу за свою точку зрения.

— Я буду вынужден доложить о нашем разговоре товарищу Сталину и указать на недопустимом вмешательстве с вашей стороны в дела Ставки — как можно твердым тоном произнес генерал, но его слова не остановили Мехлиса.

— Можете не беспокоиться, товарищ Василевский, я сам, сейчас же доложу о нашем разговоре товарищу Сталину и попрошу передать Рокоссовскому 3-ю гвардейскую армию — громыхнул в запале Лев Захарович и разъединился.

К деловым качествам наркома обороны всегда относилась его готовность идти с открытым забралом на противника и, положив трубку на рычаг, он тотчас позвонил в Кремль.

Поначалу, вождь с холодцой отнесся к его идеи о передачи армии Лелюшенко Рокоссовскому, но пламенный напор Мехлиса в сочетании с подготовленными ему генералом Малининым аргументами стал подтачивать лед недоверия Сталина.

— Василевский ручается, что со дня на день войска Ватутина смогут совершить прорыв и передача 3-й гвардейской только спутает все наши карты.

— Ватутин как всегда топчется и ползет, в отличие от Воронежского фронта, который действительно осуществил прорыв и теснит врага, — Мехлис хорошо знал о холодном отношении Сталина к командующему Юго-Западного фронта и попытался сыграть на этом. — Я не исключаю того, что со временем товарищ Ватутин сломает, сопротивление отступающего под ударами врага, но тогда мы упустим возможность проведения большого "Сатурна". Если передать армию Лелюшенко Донскому фронту, шансы на его проведения возрастут в разы.

— Вы слишком увлечены своей идеей, товарищ Мехлис и не желаете видеть подводные камни, которые существуют в любом деле. Допусти, что мы передали 3-ю армию Донскому фронту, а он не сможет разбить в кратчайшее время Паулюса. Тогда мы окажемся в незавидном положении, не добившись успеха ни на одном из фронтов. Что будем тогда делать? Кого назначать в виновника неудачи?

— Товарищ, Сталин, я верю, обещаниям генерала Рокоссовского разгромить врага в кратчайшее время и в случае неудачи готов отвечать за свои слова. Вы меня знаете — решительно заявил Мехлис, вскинув по привычке свою черную гриву волос.

— Я хорошо знаю Вас, товарищ Мехлис. Хорошо знаю генерала Рокоссовского и считаю, что следует использовать любой шанс, чтобы переломить ситуацию в свою пользу, — вождь замолчал и потом объявил свое решение.

— Думаю, что в сложившейся ситуации можно будет рискнуть и передать 3-ю гвардейскую армию в состав Донского фронта. Но с тем условием, что в случае необходимости она будет незамедлительно возвращена товарищу Ватутину. Такое решение вас, устроит, товарищ Мехлис?

— Вполне, товарищ Сталин. Единственная просьба начать переброску армии Лелюшенко как можно скорее. Время не ждет.

Стоит ли говорить, что товарищ Сталин уважил и эту просьбу Льва Захаровича. Причина, по которой, вождь пошел навстречу товарищу Мехлису, была проста и очевидна. Отчего не использовать пыл и азарт единомышленников по воле Случая для спасения первоначальных замыслов.

Иосиф Виссарионович помнил историю о генералах Наполеона, которую ему рассказал историк Тарле. Оказывается, что перед сражением, император заставлял генералов играть в карты, тем самым выявляя их боевой настрой на этот день. И тому, кто азартнее играл, император поручал командовать в этот день атакой, а остальных отправлял в резерв.

Очень может быть, что эта истории была обычной байкой, но острый ум вождя сразу выделил из неё здравую суть и не преминул воспользоваться ею. Люди искренне хотели добиться успеха, и им следовало немного помочь. Не так много было у Верховного Главнокомандующего генералов и командующих фронтов, которые не только выполняли поставленную перед ними задачу, но хотели сделать это лучше. Товарищ Сталин всегда шел им навстречу, не забывая при этом напомнить об ответственности.

Как говорят в народе, беда не приходит одна, но как показывает практика и удача не ходит в одиночку. Не успел Рокоссовский порадоваться сообщению Мехлиса по поводу передачи 3-й гвардейской армии, как его порадовали разведчики генерала Зенковича, добывшие ценного языка.

К сожалению, погоны на его украшала майорский галун, и занимал он сугубо тыловую интендантскую должность, но бумаги, лежавшие в его облезлом кожаном портфеле, оказались на вес золота.

Когда Рокоссовский ознакомился с протоколом допроса пленного, он сначала не поверил.

— Ваши орлы все верно перевели, Александр Аверьянович? Или этот ... — комфронта заглянул в листы протокола, — майор Штглиц путает со страху за свою шкуру? Наговаривает, цену себе набивает. Сразу объявил себя сочувствующим коммунистам.

— В отношении сочувствия точно врет, товарищ командующий, неоткуда ему взяться при его послужном списке, а вот факты, приведенные им, похоже, соответствует действительности.

— Какой действительности!? — возмутился Мехлис, который также ознакомился с протоколом допроса и был изумлен ничуть не меньше командующего фронта. — Вранье сплошное, да и только!

Заместитель наркома обороны требовательно посмотрел на Зенковича. Мехлис подобно Рокоссовскому был знаком с Александром Аверьяновичем с Крымского фронта и был о нем хорошего мнения. Летом срок второго Зенкович получил тяжелое ранение и был эвакуирован на "Большую землю".

После окончания лечения был направлен на работу в тылу, но по протекции Льва Захаровича получил назначение на фронт к Рокоссовскому вместе с генеральским званием. Подобно вождю, Мехлис считал, что стоящих людей следует поощрять.

Зенкович был многим обязан заместителю наркома обороны, который с легкостью мог поменять свое мнение о человеке, но он твердо стоял на своем.

— Я считаю, что пленный говорит правду, товарищ армейский комиссар.

— Но согласно его показаниям в котле не 80-85 тысяч как мы предполагаем, а целых двести тысяч! Выходит, что твои предшественники обманулись!?

— Выходит, обманулись.

— В два раза!? Скорее твой майор врет! — возмущался Мехлис.

— Нет, не врет. В его портфеле денежные и продовольственные ведомости с указанием частей и дивизий, общей сложностью двадцать соединений плюс тыловые службы. По ним выходит, что на 1 декабря у Паулюса было двести двадцать тысяч людей, но с учетом боев и эвакуации раненых, мы округлили до двухсот тысяч.

— А не может это быть фальшивкой ловко подброшенной нам немцами? — спросил Рокоссовский.

— Нет, товарищ генерал. Можно составить фальшивое донесение, распоряжение, приказ, карту. Можно все это объединить в пакет для того, чтобы ввести в заблуждение накануне нанесения удара — с этим я полностью согласен. Однако подбросить ворох ведомостей для того, чтобы посеять сомнения относительности численности окруженных войск — это вряд ли. Какой смысл?

— Учтите, Зенкович, вопрос очень важен и если выяснится, что все это дезинформация, вы, лично вы пойдете под суд, вместе с вашими орлами, по всей строгости военного времени — предупредил Мехлис. Предупреждение было грозным, но генерал сразу почувствовал, что заместитель наркома его не пугает, а предупреждает, ибо уже поверил сказанным словам.

— Я готов ответить по всей строгости военного, товарищ армейский комиссар.

— Да, знатного зверя мы поймали, — вступил в разговор начштаба Малинин, — тут не только 6-я армия Паулюса, тут и половина 4-й танковой армии генерала Гота. Теперь мне понятна причина неудач нашего наступления в начале декабря. Имея такую плотность войск на малой площади, противник может легко перебрасывать резервы в любое место кольца окружения.

— А это что за карта? — Рокоссовский указал на лист бумаги, который Зенкович положил отдельно от протокола допроса.

— Это места расположения немецких аэродромов, составленных согласно показаниям майора Штиглица и его бумагам. С его слов воздушный мост снабжения окруженных войск покрывает только половину их потребностей, но Берлин обещает в ближайшее время вдвое увеличить число бортов в Сталинград.

— Аэродромы самое уязвимое место для немцев и если эти данные верны, то нам следует пересмотреть направление наших ударов — твердо заявил Малинин и командующий вынужден был с ним согласиться.

— Задали вы нам работу, Александр Аверьянович. Все наши расчеты и планы идут псу под хвост, но все равно, спасибо за добытые сведения. От лица командования объявляю вам благодарность — комфронта крепко пожал руку Зенковичу и отпустил генерала. Предстояла большая работа.

Глава IV. Неудачный восход "Марса" и "Юпитера".

Не только операцию "Уран" в излучине Дона и Волги, готовило Советское Верховное Главнокомандование в конце 1942 года. Был запланирован и ряд других операции на всем протяжении огромного советско-германского фронта, начиная от хладных вод Балтики и заканчивая предгорьями Кавказа.

Столь широкий размах планов Верховного Командования был обусловлен расчетом, что немцы зимой как правило, хуже воюют, чем летом и на то, что у противника не хватит сил одновременно отражать наступления советских войск на столь огромном пространстве. Удачное проведение операции "Уран", должно было стать тем толчком, который срывает лавину и поможет раз и навсегда перехватить у противника наступательную инициативу.

В их числе этих зимних операций, была и операция "Марс", которая должна была быть проведена в конце ноября силами двух фронтов, Калининским и Западным, против противостоящей им 9-й армии генерал-полковника Моделя.

Суть её заключалось в нанесении двух мощных встречных ударов под основание Ржевского выступа в районе города Белый и Печора. Предполагалось прорвать оборону врага и в ходе последующих боев окружить и уничтожить находящиеся на Ржевском выступе войска противника.

Одновременно с главными ударами, были запланированы два вспомогательных удара, призванных отвлечь внимание противника от основного направления советского наступления и ввести генерала Моделя в заблуждение. Калининский фронт должен был нанести отвлекающий удар в районе Кривцов и Урдома, Западный фронт собирался вести наступление к западу от Зубцова, важного транспортного пункта с таким большим трудов взятом во время летнего наступления.

В случае удачного исхода операции "Марс" Ставка ВГК предполагала развить полученный успех и продолжить наступление на Вязьму и Смоленск. Эта часть советского наступления получила название операция "Юпитер" и должна была кардинальным образом изменить расстановку сил на Московском направлении двух советских фронтов против группы армий "Центр".

Ставка ВГК изначально придавала операции "Марс" большое значение, так как длительно терпеть нависшую над столицей угрозу было весьма чревато, как с военной, так и с политической точки зрения. По этой причине, в этой операции было задействовано больше войск, чем под Сталинградом и подготовка с проведением её было возложено, на первого заместителя наркома обороны, генерала армии Жукова.

Вместе с этим, операция "Марс" имела ещё и двойное дно. Утверждая сроки начала операции, Сталин специально настоял на том, чтобы "Марс" начался примерно в одно время с операцией "Уран".

— Гитлер придает очень большое значение Ржеву, провозгласив его воротами на Берлин. Это, очень хорошо. Вот пусть товарищ Жуков как можно сильнее ударит по этой больной мозоли германского фюрера. Пусть как можно прочнее прикует своими действиями внимание Гитлера к Ржеву, чтобы потом, немцы ни смогли перебросить на юг, ни одной дивизии, ни одного полка и эскадрильи. Чем больше их будет здесь, тем легче воевать товарищу Василевскому там — пояснил вождь свой замысел генералу Антонову, вновь назначенному начальнику Оперативного отдела.

— Вы так уверены в успехе операции "Уран", товарищ Сталин? — не смог скрыть своего удивления Антонов.

— Я верю в военный талант товарища Василевского — последовал короткий ответ, и генерал больше не стал задавать ненужных вопросов.

В состав соединений 5-й армии, которая на этот раз не была задействована в новом наступлении на Ржев, входила дивизия, где служил Василий Любавин. Летнее наступление принесло ему повышение и продвижение по службе. Так в петлицах его появилась третья шпала, и он занимал пост начальника штаба дивизии у генерал-майора Кузьмичева. Комдив приметил энергичного Любавина и по возможности перетянул его под свое крыло.

На совещании в штабе армии, генерал Батюк довел до сведения комдивов о наступательных планах соседей — взять Сычевку, и приказал им быть готовыми поддержать действия 29-ю армию в случае её успеха.

— Не будет толку с наступлением у соседей, — честно сказал Любавин комдиву, когда тот рассказал ему о разговоре в штабе армии. — На их участке только зимой и наступать. Когда у противника в обороне все козыри, а у тебя только по одному комплекту снарядов на орудие.

— Генерал говорил, что соседей усилят танками и гвардейскими минометами, — не согласился с Любавиным Кузьмичев, — прорвут оборону немца.

— Если разведка у них хорошо поставлена, то может и прорвут, а если нет, то дальше первых траншей не продвинутся.

— Не каркай, Любавин!

— Я не каркаю, а констатирую факты. При нашем запасе снарядов нужно бить точно в цель, а не перепахивать площади в надежде на "авось".

— А как у нас обстоит дело с разведкой? — переменил тему Кузьмичев.

— Нормально, товарищ генерал. Если придется наступать, ударим точно по целям — уверенно заверил Любавин комдива. С первого дня своего назначения на должность начштаба, Василий Алексеевич обязал командиров полков вести ежедневную разведку переднего края обороны противника.

С наступлением холодов и снега, Любавин распорядился создать подвижные отряды лыжников в белых маскхалатах, которые время от времени проводили рейды в тыл противника через занесенные снегом леса.

Но не только советская сторона вела активную разведку переднего края, немцы тоже не сидели, сложив руки. И если число удачных рейдов их боевых групп в советский тыл было пересчитать по пальцам рук, то в средствах технической разведки они превосходили своего противника.

У них было больше и мощнее стереотрубы, при помощи которых они вели постоянное наблюдение за передовыми рубежами советской обороне. Их звукопеленгаторы засекали шум одиночного танка, а также быстро и четко определяли местоположение батарей советской артиллерии всего по нескольким пристрелочным выстрелам.

На высоком уровне у немцев были и радиопеленгаторы, что слушали переговоры советских подразделений по радио и благодаря которым, удалось вскрыть приготовление 29-й армии к наступлению в районе Зубцова.

— Господин майор, к Советам прибыло свежее танковое соединение, — доложил 26 ноября фельдфебель Циммер, командиру радиопеленгаторных установок майору Бютцеву. — Мы вторые сутки фиксируем работу его радиостанций в районе Зубцова.

— Вы точно уверены, что это именно танковое соединение? — уточнил Бютцев.

— У русских откровенно примитивный шифр, который совсем не трудно разгадать. Сейчас у них двадцать четыре "коробка", в ближайшие дни ожидается прибытие ещё двенадцати "коробков", — усмехнулся фельдфебель, — спички — солдаты, карандаши — пушки. "Маслята" — патроны, "грузди" — мины и снаряды, все легко читается.

— Следите внимательно за этими "коробками", Циммер и упаси вас бог ошибиться. Русские конечно — дикари, но по этой причине могут сделать то, что не укладывается в уме у цивилизованного человека.

— Будет исполнено, господин майор, но помяните мое слово, в этот раз сюрпризов не будет — авторитетно заявил Циммер.

— Хвастун и болтун, возомнивший себя пророком — возмущенно буркнул вслед ему помощник Бютцева лейтенант Щюцевист, недавно прибывший на фронт.

— Вы не правы Отто, — покачал головой Бютцев, — фельдфебель один из лучших моих специалистов и все его прогнозы имеют привычку сбываться.

— И все же я не согласен с выводами фельдфебеля Циммера. Вот так просто определить появление у противника танковой бригады, уму непостижимо.

— Хотите пари? — предложил Бютцев лейтенанту, — ставлю двести марок, что фельдфебель прав.

— Нет, господин, майор. Моя мама запретила мне играть в азартные игры — быстро отрезал Щюцевист.

— Ваша мама, умная женщина, Отто и своими советами уберегла вас от разорения — улыбнулся майор и сел за составление доклада командиру дивизии.

Полученные сведения, серьезно озадачили генерала Гольдбаха. Вот уже неделю, он получал сведения из различных источников, что в самое ближайшее время стоило ожидать наступление Советов на участке обороны его дивизии.

— Что вы думаете по этому поводу? — спросил он своего начальника штаба полковника Ханиша. — Выдержит ли наша оборона этот удар русских или стоит запросить у Моделя подкрепление?

— Я прекрасно понимаю, что в свете последних событий под Сталинградом, следует дуть на воду, обжегшись на молоке, но я не стал бы этого делать. Во-первых, у господина генерал-полковника нет свободного резерва, равно как и нет его и у фельдмаршала Клюге. Во-вторых, я полностью уверен в крепости нашей обороны. Русские не смогли пробить её летом, не смогут это сделать и зимой.

— Вы так в этом уверены, Иероним? Поверьте мне, излишняя уверенность до добра никогда не доводила — предостерег Ханиша генерал, но начальник штаба твердо стоял на своем, прекрасно зная, куда тот клонит.

— В отличие от Паулюса у нас нет на флангах ни румын, ни итальянцев, ни мадьяр, ни словаков. Везде стоят немецкие части и это отличная гарантия того, что наша оборона не рухнет за одни сутки, а противник будет её прогрызать, обливаясь кровью и теряя людей. В этом я абсолютно уверен, так как за все время боев против русских, мы хорошо изучили их наступательный шаблон и научились с ним бороться. Нет сомнений в том, что в случае наступления Советов мы отразим их наступление своими силами.

Слова полковника Ханиша не были просто пустыми словами призванные сотрясать воздух. Оборонявшие Ржевский выступ немецкие части, действительно хорошо изучили тактику советских войск и грамотно научились с ней бороться.

Любой фронтовик, четко знал, что "Иваны" начинают наступления рано утром, в промежутке между семи и десяти часов. После этого, можно спать спокойно, наступления большевиков не будет. Поэтому, когда по позициям дивизии ровно в восемь утра ударили советские орудия, своим огнем они не застали немцев врасплох. Предупрежденные о возможном наступлении, командиры быстро отвели с передовой свои основные силы, оставив в траншеях только одних наблюдателей.

Офицерам, прибывшим в дивизию в качестве пополнения, подобные действия казались очень рискованными и опасными.

— Господин капитан, мне кажется, что оставив в передних траншеях одних только наблюдателей, мы сильно рискуем. Ведь русские могут сразу после окончания артподготовки предпринять внезапную атаку и смогут прорвать нашу линию обороны — настороженно говорил командиру батальона Енике, лейтенант Тальберг.

— Не беспокойтесь, лейтенант, мы примерно знаем, когда Иваны прекратят огонь и пойдут в атаку, — успокоил новичка капитан. — Обычно, проводя разведку боем, они ведут обстрел не больше тридцати — сорока минут. Если дело обстоит серьезнее, их орудия лупят ровно час, не больше. Для более продолжительного обстрела наших позиций у них элементарно не хватает снарядов.

— Однако разрыв даже в двадцать минут может самым фатальным образом сказаться на нашей обороне.

— Как правило, русские любезно предупреждают нас о скором окончании своего обстрела и начала атаки.

— Как? Дадут сигнал к началу атаки ракетами? — спросил Тальберг, чем вызвал смех окружающих.

— Нет, господин лейтенант — услужливо пояснил ему один из унтер-офицеров. — Перед концом атаки русские обязательно играют на своих "органах".

— На каких органах? Откуда у них на передовой органы?

— Услышите, — коротко ответил Енике. — Ждать осталось не долго.

Слова комбата не разошлись с делом. Вскоре артобстрел прекратился, и раздались протяжные завывания и свисты от залпов гвардейских минометов. Именно их немцы и называли "сталинские органы".

Земля ещё ходила ходуном, а снег вперемешку с пылью ещё не успел осесть на землю, когда унтер-офицеры, без всякого приказа погнали своих солдат из тыла на передовую.

— Быстрей, быстрей. Господин лейтенант, торопитесь, с минуту на минуты Иваны бросят против нас свои танки — уверенно заявил Тальбергу пожилой унтер, проворно толкая в спины солдат своего подразделения.

— Русские танки! — насторожено воскликнул тот, много слышавший за время своей гражданской жизни всякие нелицеприятные рассказы о русских бронированных монстрах. Унтер четко услышал плохо скрываемое напряжение в голосе офицера и поспешил приободрить и успокоить его.

— Артиллеристы наших штурмовых орудий, настоящие мастера своего дела. Их снаряды, если не пробивают броню русских, то хорошо крушат их колеса и гусеницы. Обер-фельдфебель Майер во время прошлой атаки подбил четыре русских танка, которые мы потом благополучно уничтожили огнеметами. Сейчас главное отсечь от танков пехоту. Иваны очень упрямые, и получив приказ от своих комиссаров, стремятся любой ценой захватить наши траншеи.

Вскоре, лейтенант воочию сумел убедиться в правоте своего собеседника. Во время попытки, прорыва передней линии обороны батальона капитана Енике, противник потерял подбитыми и поврежденными восемь своих машин. Остальные танки предприняли попытку громить тылы батальона, но там на их беду находились зенитные батареи. От огня их орудий загорелось еще три машины, после чего русские танкисты решили отступить.

Тем временем, занявшие свои позиции пехотинцы яростно противостояли натиску советских автоматчиков. Благодаря уцелевшим огневым точкам и при поддержке минометных батарей, эта атака была отбита.

— Типичная ошибка "Иванов", — с пренебрежением констатировал капитан Енике, когда командиры рот доложили ему об успешном отражении наступления врага. — Русская пехота не поддержала свои танки, и их единая цепь моментально распалась. Так мы сможем сдерживать их атаки до самой Пасхи, регулярно сокращая число бойцов у Сталина.

Слова немецкого капитана были недалеки от истины. Ценой огромных потерь за пять дней интенсивного наступления, советские войска сумели прорвать передовую оборону противника, но не смогли развить наметившийся успех. Быстро переброшенные к месту прорыва оперативные резервы 9-й армии сумели остановить наступление противника, активными контрударами по его флангам.

Все, чего смогли добиться войска Западного фронта, это передвинуть линию фронта на десять — пятнадцать километров к западу от Печоры, так и не дойдя до Сычевки. К огромному неудовольствию генерала Жукова, курировавшего операцию "Марс" как представитель Ставки.

Примерно также, развивалось наступление и в полосе Калининского фронта. Ценой больших потерь, советские войска потеснили немцев под Урдомом и в районе Карская-Гусево. Благодаря героическим усилиям пехоты, что сначала наступала на неподавленные огневые точки врага, а потом окопалась в чистом поле, все попытки врага отбросить её на исходные позиции провалились.

В армейских сводках, отправленных наверх, все это именовалось громким словом "плацдармы для будущих наступлений". Однако любому грамотному в военном деле человеку, они напоминали грыжевые мешки, которые могут быть срезаны, хорошими ударами с флангов.

Однако больше всех хлопот немцам, доставили танкисты 1-го механизированного корпуса генерала Михаила Соломатина. Успешно прорвав немецкую оборону под Клемятиным, он сумел выйти на рубеж Белый-Никитинка-Матренино, угрожая тылам XLI танкового корпуса генерала Гарпе.

Быстрому продвижению советских танкистов мешали густые леса, плотная оборона противника и разыгравшиеся снежные бураны, которые серьезно затруднили снабжение, ушедшего вперед корпуса.

Именно эти обстоятельства и слабое фланговое прикрытие позволили немцам остановить продвижение Соломатина по направлению к Сычевке. В срочном порядке отменив приказ об отправке на юг двух моторизованных дивизий, Модель бросил их против генерала Соломатина, чьи тылы к этому времени сильно отстали, а сам корпус понес потери как от столкновения с врагом, так из-за различных технических поломок.

Следуя своей привычной тактики, Модель ударил под самое основание наступательного клина советских войск со стороны Белого и Батурино и после непродолжительного, но яростного боя сумели смять фланговое прикрытие мехкорпуса. Оказавшись в мешке, танкисты продолжили выполнять поставленную перед ними задачу и после ожесточенного сопротивления выбили врага из села Владимирского. Это позволяло Соломатину продолжить наступление на Залазенки, где должны были находиться соединения 2-го гвардейского кавалерийского корпуса гулявшего по тылам противника.

Удайся этот маневр и четыре корпуса противника оказались бы в окружении, но этого не произошло. Из-за нарушения подвоза горючего танки генерала Соломатина не смогли пройти разделяющие их сорок с небольшим километров, а кавалеристы слишком поздно узнали об успехе своих товарищей.

Встречного удара не получилось, что позволило немцам подтянуть дополнительные силы и отбросить конников генерала Крюкова по направлению к Лушихину.

В надежде на то, что 41-я армия сможет пробить вражеский заслон и снабжение корпуса будет восстановлено, Соломатин двинулся на Босино, имея цель встретиться с кавалеристами 2-го гвардейского корпуса и пробивающимся с севера соединениями 3-го мехкорпуса генерала Катукова.

Учитывая бедственное положение танкистов, данный шаг был отчаянной смелостью, но как оказалось потом, единственно верным. Немцы не ожидали удара Соломатина в этом направлении. На остатках горючего танкисты дошли до Босино, взяли его, но так и не дождались обещанной помощи. Катуковцы не смогли пробить брешь в обороне врага, а кавалеристов Крюкова, немцы вновь отжали в сторону. Причем отжали так сильно, что конникам ничего не оставалось как идти на прорыв в сторону Карскова.

Когда Соломатину доложили о новой неудаче, не дожидаясь приказа командования, генерал приказал бросить ставшую ненужной технику и пробиваться за линию фронта. После трехдневного рейда по тылам врага, Дмитрий Михайлович сумел вывести основные силы корпуса из окружения, успешно прорвав оборону противника в районе Петушков.

За время этого рейда отличились два человека, капитан Марушкин и майор Громов. Первый, командовал арьергардом прикрывавший отход корпуса из Босино. Удачно выбрав место для обороны, отряд капитана Марушкина успешно отражал атаки врага весь световой период дня.

Сначала, пулеметным огнем был разгромлен взвод немецких мотоциклистов, бросившихся преследовать покинувшего Босино Соломатина. Потеряв пять машин и двенадцать человек убитыми, противник в панике бежал, чтобы через час ударить более грозными силами.

На этот раз, отряд Марушкина атаковало две роты автоматчиков при поддержке взвода бронетранспортеров и самоходок. Казалось, что против столь мощного кулака небольшому отряду не устоять, но благодаря смелости и отваги двух расчетов противотанковых ружей враг был остановлен на подступах к рубежу обороны отряда.

Расчет сержанта Рината Хабибуллина сумел подбить две бронемашины противника, одна из которых загорелась и её огонь, мешал вести бой остальным машинам врага. Под его прикрытием, расчет противотанкового ружья младшего сержанта Александра Копытовского подбил немецкую самоходку, перегородившую узкую дорогу в заснеженном лесу.

Глубокий снег не позволял вражеской пехоте обойти отряд Марушкина с флангов, заставляя атаковать его в лоб и нести неоправданные потери. Неудачей закончилась попытка немцев уничтожить отряд при помощи пулеметов оставшегося бронетранспортера и орудия второй самоходки. Выпустив весь боекомплект, они нанесли малозначимый урон бойцам Марушкина, чьи пулеметчики вновь отбили атаку противника.

Обозленные неудачей, немцы подтянули к дороге две минометные батареи и принялись методично обстреливать минами квадрат за квадратом. Попав под столь мощный обстрел, Марушкин приказал бойцам отступить на запасные позиции, где отряд принял свой последний бой.

Отважные бронебойщики сумели пополнить свой счет ещё на одну сожженную бронемашину, а рядовой Панкратов метким броском гранаты сумел подбить прорвавшуюся самоходку противника. В самом начале схватки капитан Марушкин получил тяжелое пулевое ранение в живот и когда враг пошел в новую атаку, лег за пулемет и стал прикрывать отход отряда.

О геройском подвиге своего командира, генералу Соломатину доложили бойцы отряда, оторвавшиеся от врага под прикрытием наступившей темноты. Встав на лыжи, они сумели догнать корпус перед самым его прорывом.

Головной колонной корпуса во время прорыва командовал майор Громов. Когда до линии фронта осталось совсем ничего, колонна попала под плотный огонь со стороны противника и залегла. Стремясь переломить опасную обстановку, майор Громов сам повел бойцов в атаку. Воодушевив солдат своим личным примером, он поднял людей в штыковую атаку, которая завершилась полным разгромом врага, несмотря на гибель майора.

За проявленное мужество и героизм в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками оба офицера по представлению генерала Соломатина были награждены званием Героя Советского Союза (посмертно). Сам Дмитрий Михайлович был удостоен ордена Боевого Красного Знамени и личной благодарности Верховного Главнокомандующего.

Так закончился героический рейд корпуса генерала Соломатина, но не завершилась операция "Марс".

Ликвидировав угрозу окружения своей армии и восстановив линию фронта в районе города Белый, генерал Модель обрушился на узкий, кишкообразный плацдарм в долине реки Лучесы, образовавшейся в результате прорыва танкистов генерала Катукова. Казалось, что участь его была предрешена. Он также должен был пасть под фланговыми ударами немцев, но этого не случилось. За небольшой клочок земли, мало что решавшего как в тактическом, так и стратегическом значении завязалась яростная борьба. Обе стороны бросали в бой все новые и новые силы, но безрезультатно.

В результате ожесточенных боев, 3-й механизированный корпус генерала Катукова, из-за своих потерь сведенный в две бригады полностью лишился своих танков и был отведен в тыл на переформирование. Серьезные потери понесли стрелковые подразделения 22-й армии, но и примерно такие, же потери были и у немцев. Полки сократились по своей численности до батальонов, батальоны до рот, а фельдмаршал Клюге, подобно попугаю твердил, что у него нет резервов. Все это вынудило командующего 9-й армии отдать 20 декабря приказ о прекращении атак.

Уязвленный генерал Модель намеривался провести перегруппировку сил и к Новому году провести операцию по восстановлению прежней линии фронта, но последующие события заставили его отказаться от этих намерений.

Глава V. Операция "С Новым годом".

Близилось католическое Рождество и вместе с этим нарастало напряжение вокруг немецких войск окруженных под Сталинградом. Но если у командующего войсками окружения генерала Константина Рокоссовского все шло хорошо по нарастающей кривой, то между Манштейном и Паулюсом возник полноценный кризис.

Точнее сказать он возник между командующим группой армий "Дон" и начальником штаба 6-й армии генералом Адамом. Прочно застряв на реке Мышкове, фельдмаршал настойчиво требовал, чтобы 6-я армия покинула Сталинград и двинулась на прорыв, благо расстояние между окруженными и их освободителями было меньше ста километров.

Это требование Манштейна полностью соответствовало как логике вещей, так и положению дел, однако ему гранитным монолитом противостояла политическая целесообразность. Именно на это ссылался генерал Адам в своей переписке с Манштейном, при самоустранившемся Паулюсе.

Поначалу фельдмаршал отнесся к тому, что на его телеграммы отвечал не командующий армией, а начальник штаба, с определенным пониманием и даже сочувствием в адрес Паулюса. Манштейн отлично знал, что генерал Адам ярый сторонник Гитлера и не исключал того, что в этих переговорах тот просто подмял командующего под себя.

Подобное положение, когда молодые выдвиженцы фюрера верховодили представителями прусской военной касты, ставя интересы политики выше интересов стратегии, встречалось в Вермахте сплошь и рядом.

Потом постоянные отказы Адама прорываться навстречу Манштейну стали вызывать у фельдмаршала раздражение и по прошествию дней, трения между ними дошли до критической точки. Разгневанный военачальник потребовал от Паулюса немедленно убрать Адама с поста начальника штаба армии и начать приготовления по прорыву из окружения.

В ответ, Паулюс заявил, что Манштейн не вправе распоряжаться кадрами его армии. Что касается незамедлительного оставления крепости Сталинград, то он может сделать это, только по личному приказу фюрера.

Обиженный фельдмаршал тотчас отправил телеграмму в ставку Гитлера с требованием отдать приказ на оставление Сталинграда. При этом Манштейн напоминал командующему ОКХ о его согласии подчинить фельдмаршалу войска 6-й армии на время снятии её блокады.

Ответ, полученный из Цоссена, потряс Манштейна. Гитлер не отказывался от своего решения по армии Паулюса, но при этом уточнял один важный пункт. Манштейн мог приказать войскам 6-й армии идти на прорыв, но ему категорически запрещалось оставлять Сталинград.

— Крепость на Волге не может быть оставлена врагу, ни при каких условиях — гласила телеграмма, приведшая в бешенство фельдмаршала.

— И как я теперь должен воевать!? — горестно воскликнул лучший ум тевтонской стратегии у своего начальника штаба Шульца. — Немедленно отправьте Паулюсу приказ, что у него есть ровно 24 часа для подготовки к началу прорыва. В противном случае, я не могу гарантировать, что деблокада его армии состоится.

Радиограмма ушла, но Паулюс потребовал дополнительное время на подготовку прорыва, ссылаясь на нехватку боеприпасов и активность противника на участке предполагаемого прорыва. Рождество прошло в напряженном ожидании, а потом свое наступление начал генерал Рокоссовский.

Желая прочно сковать противника, лишить его возможности маневра войсками и вместе с этим отвлечь от места главного удара, Константин Константинович приказал войскам 21-й и 57-й армии ударить по внешнему обводу окружения с запада. Создать ложную иллюзию того, что главный замысел его операции увеличить расстояние между Паулюсом и Манштейном. Тогда как приданные ему соединения 3-й гвардейской армии концентрировались на севере кольца окружения, в районе станицы Котлубани. Именно оттуда, с севера на юг и должны были ударить советские войска, чтобы рассечь окруженную немецкую группировку на две части, а потом и уничтожить её.

Как и при проведении любой операции, командованию фронта не хватало времени для сосредоточения войск в месте наступления и обеспечения их боеприпасами. Прекрасно понимая важность и остроту момента, люди делали все возможное и невозможное, чтобы успеть к назначенному Ставкой сроку, но из-за сильных морозов и плохо разветвленных коммуникаций хронически не успевали.

По этой причине, Рокоссовский попросил Сталина о переносе начала наступления и после непродолжительного обмена мнений его получил. Многие злые языки говорили, что в этом ему помог Мехлис. В противовес им знающие люди, утверждали, что главную роль, сыграла четкая аргументация приведенная командующим и его уверенность в успехе.

В день наступления, верный своему принципу не сидеть в штабе, Рокоссовский прибыл на командный пункт 3-й гвардейской армии в станице Котлубань, а оттуда проследовал на передовую.

Первыми, вопреки привычному для немцев стереотипу советского наступления, по врагу, а точнее по его аэродромам ударили самолеты Дальней авиации. Один за другим подверглись они налету тяжелых бомбардировщиков, которым было хорошо известны места их расположения.

Вслед за ними, на врага обрушилась фронтовая авиация в виде эскадрилий штурмовиков и пикирующих бомбардировщиков. Густым роем вились они на небольшом участке фронта, уничтожая живую силу противника и его технику. Люди, танки, пушки, все, что они успели захватить в движении или знали их месторасположение, попали под их могучий удар.

Одновременно с ними, по позиции врага ударили пушки, минометы и легендарные "Катюши". При этом гвардейские минометы ударили не в конце, а в самом начале артподготовки. Вызвав у противника страх и недоумение, заставляя немцев покидать свои окопы и попадать под удар советских мин и снарядов.

Все в этом наступлении было "неправильным", непонятным для немцев, что вселяло страх в их сердца, перед грохочущей "кувалдой" русских Иванов.

Вместо обычного огня по площадям, советские артиллеристы целенаправленно громили передний край фашистской обороны. Уничтожая вражеские окопы и траншеи, ходы сообщения между ними блиндажи и огневые точки. Били долго и непрерывно, не давали сидевшим в окопах наблюдателям поднять головы. Продолжали стрелять, когда при поддержке танков в атаку пошла пехота, поражая тех, кто в спешном порядке бросился занимать передовые траншеи обороны.

Только когда наступающие цепи приблизились к немецким позициям, по сигналу офицера корректировщика, советские артиллеристы перенесли огонь вглубь вражеской обороны. Мешая противнику подтянуть к месту боя войска, уничтожая его узлы обороны, начиная контрбатарейную борьбу с его артиллерией. Громя и расшатывая все, что немцы успели создать и возвести за время своего нахождения под Сталинградом.

Бросив в прорыв на узком месте свыше шестидесяти танков, войска генерала Лелюшенко смогли захватить весь передний край обороны противника, но дальше, их продвижение встало. Слишком много опорных пунктов имелось у немцев на этом направлении, быстро уничтожить которые не получилось. Прижатый к стене враг дрался яростно и с упорным ожесточением.

Благодаря небольшому расстоянию кольца окружения и высокой плотности окруженных войск, противник имел возможность быстро вводить в бой резервы, тем самым навязывая советским войскам затяжную позиционную борьбу. На руку фашистам были и многочисленные овраги и балки, засыпанные глубоким снегом. Плохо различимые для ведущих атаку танковых подразделений, они превращались в настоящие ловушки, угодив в которые боевые машины не могли выбраться самостоятельно.

Все эти вместе сложенные причины не позволили советским танкистам продвинуться в этот день дальше пяти-шести километров вглубь обороны противника. Однако возникшие сложности не смогли остановить наступление 3-й гвардейской армии. Подъем боевого духа у солдат был необычайно высок. Люди рвались в бой, желая во, чтобы то ни стало разгромить и уничтожить ненавистного им врага.

Видя это, командарм с согласия Рокоссовского продолжил боевые действия и в ночное время. Заменяя одно подразделение другим, советские войска громили и рушили вражескую оборону, не останавливаясь ни на час, ни на минуту.

Большую помощь наступающим танкам и пехоте оказали артиллеристы, незамедлительно откликавшиеся на любую просьбу или требование поддержать ряды атакующих соединений своим огнем. Опорные пункты, вражеские батареи, подбитые танки или железнодорожные вагоны превращенные противником в долговременные огневые точки, все уничтожалось огнем гаубиц, открывая дорогу красноармейцам.

Вместе с пехотными цепями, по распоряжению генерала Казакова, в боях принимали участия и специальные штурмовые группы вооруженные "сорокапятками". Легкие и подвижные орудия, быстро передвигались по заснеженному полю боя при помощи расчета и своим огнем подавляли пулеметные гнезда и дзоты противника.

Напор и решимость русских продолжить наступление в ночное время спутали все карты противника. Привыкшие к тому, что "Иваны" воюют от рассвета и до заката, немецкие солдаты находились в панике и все, чаще и чаще среди них возникали разговоры о том, что все пропало.

Стремясь свести возможность противника вводить в бой новые силы, генерал Рокоссовский приказал атаковать позиции врага по всему периметру кольца окружения. Грохотал север и юг, грохотал запад, где первоначально предполагалось нанести по врагу главный удар и где были сосредоточены большие запасы мин и снарядов.

Проводили разведку боем и прижатые к Волге соединения 62-й армии, внося свою лепту в общее дело по разгрому врага. Все шло в дело, все было направленно на победу в этой огромной и затянувшейся битве, и она наступила.

Не сразу, небольшими шажками, но она шла вперед, пробуждая в сердцах советских воинов радость и отвагу, наводя уныние и отчаяние на врагов. К концу второго дня наступления, части 3-й гвардейской армии полностью прорвали оборону врага и, переправившись через Россошку, устремились по немецким тылам.

В первую очередь под удар танкового катка Лелюшенко попали немецкие аэродромы, на которых были сосредоточены запасы продовольствия и боеприпасов, которые немцы не успели отправить в войска.

Захват большей части аэродромов моментально сказался на общем положении окруженных войск. Число транспортников добравшихся до расположения 6-й армии резко сократилось. Свою роль в этом сыграли советские истребители, делавшие все возможное, чтобы сорвать воздушный мост снабжения солдат генерала Паулюса.

Неся большие потери от огня асов генерала Руденко, немцы были вынуждены отказаться от дневных полетов, перейдя на полеты в Сталинград исключительно в ночное время. Так как большая часть аэродромов 6-й армии, была либо захвачена русскими, либо находилась под огнем их артиллерии, немцы стали сбрасывать продовольствие и боеприпасы в расположение частей Вермахта на парашютах, в специальных контейнерах.

Единственным, относительно спокойным аэродромом был — аэродром Гумрак. Окруженный плотным заслоном зенитных батарей, он стал единственной ниточкой, по которой происходила эвакуация из котла раненных и больных.

Стоит ли говорить, какие сражения разыгрывались за право попасть на борт транспортника, чтобы вырваться из "ледяного ада", как немцы сами называли свое окружение. Чтобы навести порядок, генерал Адам был вынужден привлечь фельджандармов, которые без жалости карали любого, кто пытался без очереди сесть на самолет. Впрочем, большие суммы денег, а также изделия из золота и драгоценные камни, помогали преодолеть и этот заградительный барьер.

Все кто садился на борт "Юнкерса" сразу начинали дружно молиться, прося Всевышнего уберечь их от русских истребителей, что буквально висели в воздухе все эти дни наступления. Не отставали от них штурмовики и пикирующие бомбардировщики 16-й воздушной армии. С самого утра и до позднего вечера, атаковали они немецкие тылы, старательно громя оборону врага и уничтожая его живую силу.

Совместные усилия авиации и наступающих соединений пехоты привело к тому, что к утру четвертого дня наступления, передовые части 3-й гвардейской армии, соединились с наступающими с юга подразделениями 64-й армии. Ещё раз, расколов и отрезав друг от друга окруженные немецкие силы.

Но не только успех сопутствовал буквально прогрызшей с севера на юг оборону врага армии генерала Лелюшенко. Добились успеха и соединения 57-й, 21-й и 65-й армий наступавших с запада. Ненамного, но они сумели оттеснить немцев от Дона, увеличив расстояние между войсками Паулюсом и Манштейна.

Тем временем, отношения между двумя немецкими полководцами оказались на грани разрыва. Получив от фюрера в качестве утешительного подарка звание фельдмаршала, Паулюс наотрез отказывался идти на прорыв, требуя, чтобы это делал Манштейн.

Перепалка между фельдмаршалами длилась все три дня советского наступления и в итоге, так ни к чему и не привела. Привыкший выполнять свой долг до конца, не слушая благоразумных советов начштаба генерала Шульца, Манштейн до последнего стоял под Сталинградом, надеясь на чудо, и оно казалось, произошло.

Оказавшись к концу третьего дня сражения в новом окружении, командующий соединениями 4-й танковой армии генерал Йост, посчитал себя свободным от подчинения Паулюсу и обратился к Манштейну за помощью. Йост выразил готовность идти на прорыв из котла и за считанные часы получил указание, где следует наступать.

Благодаря тому, что площадь котла была ограничена и что наступающие с запада советские войска не вели активных боевых действий ночью, Йост сумел быстро создать ударный кулак, который утром следующего дня пошел на прорыв.

Узнав о действиях генерала Йоста, фельдмаршал Манштейн пришел в восторг, который продолжался не слишком долго. Вместе с Йостом, в наступление перешла и 2-я гвардейская армия генерал Малиновского. Используя слабые румынские фланги, советские дивизии потеснили соединения группы армий "Дон" и Манштейн был вынужден отступить от берегов Мышковы.

Насмешница Судьба, жестоко посмеялась над фельдмаршалом. Призывая окруженные части к прорыву, он не смог поддержать их действия. Когда ценой огромных усилий и потерь войска генерала Йоста достигли берегов Мышковы, там никого не было. Подвергаясь непрерывным ударам с земли и воздуха, рвущиеся из котла соединения смогли дойти до Аксая, в надежде встретить там Манштейна и вновь разочарование.

Под мощными ударами Малиновского, немецкие войска отошли к Котельникову, откуда начали свое наступление на Сталинград. Сколько погибло и сколько застрелилось от безысходности на берегах Аксая, никто не знает, однако именно здесь произошел раскол среди тех, кто сумел вырваться из котла.

Отсутствие продовольствия, медикаментов и боеприпасов, бескрайние снежные степи, по которым гулял ветер и мороз, а самое главное отсутствие веры в благополучное завершение операции, породило сильнейшую апатию.

— Мы вырвались из Сталинградского котла! Мы дошли до Мышковы, дошли до Аксая и оказалось, что все это было напрасно! Манштейн бежит от русских как черт от святой воды! К чему все эти мучения!? Ради чего!? Чтобы пропасть без вести в этом ледяному аду!? — кричали солдаты и у командиров не находилось слов для оправдания или поддержки. Наоборот, многие офицеры были согласны с ними и выражали сомнение в целесообразности сопротивления.

— Мы честно выполнили свой долг перед фюрером и Фатерляндом. Никто не может упрекнуть нас в трусости или измене, но всему есть предел. Поэтому между смертью и пленом, мы выбираем меньшее зло позволяющее сохранить нам свои жизни — говорили они генералу Йосту и тот не нашел в себе сил их осуждать.

— Я не имею права упрекать вас в вашем выборе или поддерживать его. В эту трудную для всех нас минуту каждый должен сделать свой выбор: попытаться догнать отступающего Манштейна или остаться здесь и сдаться на милость большевикам. Да поможет вам бог, сделать правильный для себя — объявил генерал, выбор которого из-за полученного в ногу тяжелого ранения был очевиден.

— Что касается меня, то я принял решение остаться с ранеными и больным. Но не ради спасения собственной жизни, а чтобы попытаться спасти их жизни используя свое высокое звание генерала. Молю бога, чтобы мне удалось уговорить русских проявить гуманность ко всякому, кто в ней нуждается и не может защищаться.

После того, как солдаты и офицеры приняли для себя последнее решение, все те, кто не желал сдаваться под командованием полковника Беста, двинулись на запад, желая только одного. Либо вопреки всему добраться до своих, либо с честью пасть с оружием в руках, забрав с собой как можно больше большевиков.

Мадам Судьба довольно своеобразно отнеслась к этим храбрецам. Пять солдат и унтер-офицеров вышли в расположении группы армий "Дон" вынеся на носилках своего командира. В мгновение ока они стали национальными героями Рейха. На них обрушился шквал славы и наград. По ходатайству фельдмаршала Манштейна все счастливцы были представлены к Рыцарским крестам. Стоит ли говорить, что представление было моментально утверждено, но по злой иронии судьбы, получить столь высокую награду смог только сам полковник Баст.

С обмороженными ступнями он был срочно отправлен в госпиталь, где ему была проведена их ампутация. Другие счастливчики остались в дивизии генерала Гремма, в ожидании прибытия фотокорреспондентов из Берлина, которые должны были заснять их на кинопленку, вместе с прочими постановочными действиями для "Дойче Вохеншау". Им выделили отдельную палатку, которая и стала их общей могилой в результате попадания шального снаряда, ровно через трое суток после чудесного спасения.

Что касается остальных участников прорыва, то им не удалось исполнить свое желание пасть с оружием в руках. Все они, либо попали под удары советской авиации, либо замерзли в морозном тумане, который непреодолимой стеной лег перед ними, сбив их с пути к спасению.

Долго потом находили по весне тела людей немецкой форме, отдавших богу душу ради стремления завоевать эту землю.

Попытка генерала Йоста вырваться из котла, стала тем камнем, что сорвал лавину. В образовавшуюся дыру немецкой обороны неудержимой рекой хлынул поток советских войск, который нельзя было удержать. Ровно два дня, понадобилось бойцам 57-й армии, чтобы захватить Рогачик и выйти в тыл немцам оборонявших Карповку и Мариновку.

В этом месте немецкая оборона была крепка, чем в любом другом месте окружения, но потеряв возможность получать регулярного снабжения по воздуху и нарушения подвоза продуктов с тыловых баз, делало сопротивление фашистов бессмысленным. Подобно карточному домику рушилась вся система немецкой обороны под напором советских войск.

Все кто хотел спастись выбрасывали белые флаги, сделанные из больничных простыней, а кто отказывался сложить оружие, был уничтожен.

Разгром западной части котла окружения, освободил сразу силы трех армий, которые незамедлительно влились в состав вновь образованного Южного фронта, под командованием генерала Еременко. Его главной задачей стало скорейшее взятие Ростова, с последующим окружением всех немецких войск на Кавказе.

Получив столь желанную свободу рук для проведения операции "Сатурн", Ставка милостиво позволила Рокоссовскому не спешить с уничтожением остатков армии Паулюса.

— Есть мнение послать к остаткам немецкой группировки парламентеров с предложением о скорейшей капитуляции, — известил Сталин комфронта во время очередного разговора с ним по телефону. — Нужно попытаться убедить Паулюса прекратить бессмысленное кровопролитие, сложить оружие и тем самым сохранить десятки тысяч солдатских жизни. Не столько от нашего огня, сколько от голода и холода. Пусть подумает о своей ответственности за их жизни.

Идея с парламентерами очень понравилась Константину Константиновичу, всегда старавшийся любой ценой сохранить солдатские жизни. Он моментально отдал приказ своему начальнику штаба генералу Малинину и уже к вечеру того дня, был подготовлен текст послания немецкому командованию и определены люди ответственные за его передачу.

Чтобы появление парламентеров не было для немцев неожиданностью, советская сторона уведомила их об этом по радио несколько раз. Сообщение было продублировано по громкоговорителям, с указанием места, времени и количества парламентеров.

В письме к Паулюсу, Рокоссовский призывал фельдмаршала в виду безвыходности его положения сложить оружие, обещая сохранения жизни, личного имущества и оказания медицинского лечения и выдачу продуктов питания.

Также, в письме было указано время, данное советским командованием Паулюсу на размышление, равнявшееся ровно одним суткам с момента получения письма. По истечению этого времени, в случае не получению согласия на капитуляцию, советская сторона возобновляла боевые действия.

Готовя парламентеров, генерал Рокоссовский искренне надеялся, что его действия пробудят у противника чувство разума и обреченные на уничтожение немцы сдадутся. Но вместе с этим, глубоко в душе, гнездились нехорошие сомнения в способности германского командования принять правильное решение.

За два года войны Рокоссовский прекрасно видел, с каким врагом он воюет. Прекрасно понимал внутреннюю сущность прусского милитаризма помноженного на нацистскую идеологию, которая не позволит высокому тевтону арийцу капитулировать перед недочеловеками.

Предчувствие не обмануло генерала. Когда в объявленный час и назначенном месте, два парламентера с белым флагом и сопровождении трубача приблизились к немецким позициям, по ним открыли пулеметный огонь.

Он не нанес никакого ущерба советским парламентерам и, полагая, что это либо ошибка или провокации, они попытались продолжить свой путь. Горнист играл сигнал, а один из парламентеров, капитан Киселев встал во весь рост и принялся размахивать белым флагом, тем самым обозначая свой статус парламентера. В ответ, со стороны противника полетели мины, чьи осколки ранили трубача и Киселева, который от полученных ран впоследствии скончался в медсанбате.

Получив столь ясный отказ на попытку мирного диалога, генерал Рокоссовский приказал передать Паулюсу текст послания о капитуляции по радио, четко зафиксировав начало времени отданного на раздумье. Обстрел и гибель одного из парламентеров очень сильно задело душу командующего фронта, настроив его на самые решительные действия. Поэтому, когда генерал Малинин предложил повторить попытку посылки парламентеров на другом участке фронта, командующий отверг его предложение.

— Не будем метать бисер перед свиньями, — процентировал святое писание Рокоссовский, — готовьте войска к наступлению.

Правды ради, нужно сказать, что ответ на предложение о сдаче от немцев поступил и также по радио. Фельдмаршал Паулюс в категоричной форме отказывался отдать приказ о капитуляции. Подобное упорство было продиктовано отнюдь не присутствием рядом с ним генерала Адама, ярого сторонника Гитлера. Для себя командующий 6-й армией все уже решил и вопреки намекам фюрера, что немецкие фельдмаршалы в плен врагу живыми не попадают, был готов сдаться. Паулюса страшила судьба своих близких. Гитлер никогда бы ему не простил подписание приказа о капитуляции и, несомненно, отправил бы все его семейство в застенки гестапо.

Советское командование, даже после получения отказа по радио, было верным своему слову и начало боевые действия точно, после истечения отведенного времени. Когда время вышло, на немецкие позиции обрушился удар страшной силы. Благодаря помощи главного артиллериста Красной Армии генерала Воронова, нехватки мин и снарядов 3-я гвардейская армия не испытывала. Вся созданная немцами оборона нещадно трещала и ломалась под её ударом, который на этот раз был нанесен по самому центру, в направлении с запада на восток.

Наступило православное Рождество, когда советские подразделения захватили последние аэродромы противника, после чего счет пошел на дни и часы. Могучий удар Лелюшенко расколол "котелок" как весело называли советские солдаты, окруженные части 6-й армии, на два "котелочка", северный и южный. Повторяя путь врага с запада на восток, они дошли до стен Сталинграда и соединились с 62-й армией генерала Чуйкова.

По злой иронии судьбы, сам фельдмаршал Паулюс оказался в северной части разделенного города, а его начальник штаба генерал Адам в южной. Желая сохранить жизни своих солдат, комфронта Рокоссовский отказался от штурма последних оплотов врага, ожидая с их стороны отчаянное сопротивление. Вместо этого, он приказал нанести по противнику мощный артиллерийский удар.

И вновь на берегах Волги загрохотала артиллерия, засвистели мины и снаряды, протяжно запели "сталинские органы". Целый час шел этот невыносимо долгий и страшный обстрел, а когда наступила тишина, немцы начали массово сдаваться.

Целыми толпами, с многочисленными белыми флагами, они вылезали из всех закоулков и щелей, подгоняемые страстным желанием спасти свои жизни. Вечером 10 января 1943 года со всем своим штабом сдался советским автоматчикам фельдмаршал Паулюс. А через несколько часов, но уже 11 января, сдался генерал Адам, который посчитал совершенно ненужным кончать жизнь самоубийством во имя фюрера и рейха.

Глава VI. Бег к морю или операция "Нептун".

Потерпев неудачу в осуществлении замыслов операций "Марс" и "Юпитер", первый заместитель Верховного Главнокомандующего генерал армии Жуков, был отправлен под Ленинград, в качестве представителя Ставки. Там, правда уже был один представитель Ставки, маршал Ворошилов, но учитывая, то значение, которое предавал Сталин готовящейся на берегах Невы операции, присутствие там этих двух военачальников было вполне логично.

Оба они принимали участие в обороне Ленинграда летом и осенью сорок первого года, и Верховный посчитал, что их присутствие при окончательном прорыве блокады города на Неве своеобразным знаком завершения давно начатого дела.

Взвешивая и сравнивая заслуги старого и молодого полководца по защите города Трех Революций, вождь неизменно приходил к выводу, что заслуг маршала Ворошилова в нем было чуть-чуть больше чем у генерала Жукова.

На чаше весов легендарного маршала был и удачный контрудар под Сольцами, почти месячная оборона Лужской линии и отчаянная борьба с врагом на ближних подступах к городу. Когда ценой огромных усилий и яростного сопротивления, ленинградцам удалось остановить танки врага в пригороде Ленинграда.

Георгий Константинович Жуков превосходил Ворошилова и в решительности, и в уверенности, что он сможет отстоять город на Неве. Этого у него невозможно было отнять, равно как и удачное предугадывание действий противника, которое позволило создать на направлении главного удара немцев сильный кулак.

Однако при всем при этом, Сталин точно знал, что в октябре 1941 года, Ленинград штурмовали исключительно пехотные соединения Вермахта. Главная ударная сила немцев в лице 4-й танковой армии генерала Гепнера уже отошли от стен осажденного города. И не получи Ворошилов ранение, Верховный не отозвал бы его из Ленинграда, а добавил бы ему в качестве помощника генерала Жукова.

После прорыва блокады Ленинграда в сентябре сорок второго года в районе Синявино и Невской Дубравки, Ставка поставила перед Ленинградским и Волховским фронтом задачу по ликвидации Шлиссельбургского мешка и восстановление контроля над всем участком железной дороги Мга-Ленинград.

Наличие с севера и юга от пробитого к осажденному городу сухопутного коридора крупных вражеских соединений, создавало постоянную угрозу для советских войск потерять контроль над этим стратегически важным участком советско-германского фронта. Чем быстрее этот дамоклов меч был бы убран от шеи Ленинграда, тем скорее можно было бы наладить в него поставки продовольствия в нужном количестве и наладить эвакуацию раненых, больных, стариков и детей. Немецкая дальнобойная артиллерия и фронтовая авиация вели постоянный обстрел станция Мга и переправы в районе Дубровки, чтобы помещать функционированию проложенной там временной железной дороги.

Скорейшему полному снятию блокады Ленинграда препятствовали болота, прикрывающие с юга Шлиссельбург и Липку, а также серьезные потери, понесенные Волховским и Ленинградским фронтом в ходе сентябрьских боев. Для их восстановления требовалось время и Ставка разумно решила подождать до декабря-января месяца. Когда мороз прочно скует болота и оденет льдом речную гладь Мги, разделявшую советские и немецкие войска.

К этому времени оба фронта пополнили свою численность в живой силе и технике, довели до нормы запас мин и снарядов, и выработали совместную тактику действий в предстоящей операции. Главная роль в ней как и прежде отводилась войскам Волховского фронта. Они наносили основной удар как по Шлиссельбургской группировке противника, так и на Отрадное, главный камень преткновения прошлого наступления.

В свою очередь, войска генерала Говорова должны были наносить вспомогательные удары в направлении Шлиссельбурга и Ивановки, с целью отвлечения внимания и сковывания войск противника.

Светлые головы Генерального штаба эту небольшую по масштабам, но огромную по своей значимости операцию, назвали "Полярной звездой", однако на местном уровне, командование обозначило её "Нептуном".

Подобное разночтение было обусловлено сугубо военным юмором, поскольку одной из главных целей операции заключалась в ликвидации Шлиссельбургского котла.

— Значит будем немцем в Ладогу сбрасывать, с Нептуном их знакомить — пошутил на встрече командующих фронтами Кирилл Афанасьевич Мерецков и с этого момента, оброненная им шутка зажила своей жизнью.

— Как обстоят дела с празднованием Нептуна? — интересовались ленинградцы, — все ли готово?

— Все идет по плану. Искупаем, век не забудут — бодро отвечали им волховцы, хотя ладожское направление изначально было второстепенным. Главный свой удар Мерецков наносил на юге, что не стало неожиданностью для немцев. Радиоразведка засекла активность советской стороны в районе Мги и фельдмаршал Кюхлер, заранее перебросил дополнительные силы в район, так называемого "бутылочного горлышка".

Возможного наступления противника немцы ждали, готовились, но совершенно не угадали его направление главного удара. Основываясь на сообщениях поступивших от агентов заброшенных в тыл советских войск на Волхове, штаб группы армий "Север" пришел к выводу, что готовящееся наступление противника будет более масштабным, чем оно являлось на самом деле. Советские чекисты сумели убедить противника при помощи радиоигры через перевербованных агентов, что главной целью советского наступления является Любань и Тосно.

Сделано это было очень профессионально и убедительно, и в купе с успехом советских войск под Сталинградом выглядело вполне правдоподобно. Кипа докладных и сообщений убедило в этом фельдмаршала Кюхлера, заставив его передвинуть свои скудные резервы под станцию Мга. В тщеславной надежде взять у Мерецкова реванш за осенние неудачи и попытаться деблокировать Шлиссельбургский пятачок.

Запертые в Шлиссельбурге войска регулярно получали по воздуху продовольствие и боеприпасы, в ответ, эвакуируя своих больных и раненных. У командующего Шлиссельбургом генерала Рейнгарда настроение было боевое. Вместе с командиром испанской "Голубой дивизии" генерал-майором Эмилио и хорватским бригадным генералом Драгутином Тужманом, он клятвенно пообещал Адольфу Гитлеру не оставлять крепость Шлиссельбург без его личного приказа.

Характеризуя обстановку сложившуюся под Ленинградом в январе 1943 года можно смело утверждать, что немцы знали о намерениях противника начать наступление, но не угадали направление главного удара, а самое главное срок нанесения этого удара. Убаюканный донесениями разведки, командующий 18-й полевой армии, генерал Линдеман был убежден, что у него в запасе есть ещё неделя до начала наступления русских, когда на фронте загрохотало.

12 января 1943 года заговорила артиллерия Волховского фронта почти на всем его периметре. Почти одновременно советские войска атаковали позиции немцев под станцией Мга, Михайловским, в районе железнодорожного моста Кировской железной дороги через реку Мга, но главное направление их удара пришлось на правый берег Мга в районе её устья.

Целый час, громили оборону врага советские артиллеристы, стремясь расчистить дорогу штурмовым группам, что изготовились к стремительному броску. Помня успехи прошлогодних боев, командование фронтом не поскупилось на мины, снаряды и реактивные боеприпасы гвардейских минометов для прорыва обороны врага.

Следуя хорошо зарекомендовавшему себя в предыдущих осенних боях приему, штурмовые группы бросились в атаку вслед за огненным валом, не дожидаясь окончания артподготовки. Выскочив на толстый речной лед, они устремились к высокому противоположному берегу Мги, где окопался противник.

Наблюдавшие за этой атакой офицеры корректировщики, до самого последнего момента не давали сигнала о переносе огня вглубь обороны противника. Только когда передовые цепи атакующей пехоты приблизились к покрытому льдом и минами вражескому берегу, они поменяли реперы огня.

Трудно, чертовски трудно бежать по скользкому льду, под огнем неподавленных пулеметов противника, а потом пытаться влезть на скользкий высокий берег, где каждый метр был начинен смертельной опасностью, в виде мин или притаившегося вражеского секрета. Однако высокий духовный порыв советских солдат толкал их только вперед, а природная смекалка помогала избежать встречи с притаившейся смертью.

Подбежав к вражескому берегу, они не пытались влезть на него, где высота берега была небольшой и было удобно его преодолевать. Догадываясь, что именно там и следует ожидать встречи с коварными минами врага, советские солдаты стали штурмовать берег там, где его крутизна являлась своеобразным гарантом неприступности этого участка. Падая, срываясь вниз, они упрямо ползли вверх по обледенелому склону и когда достигали его гребня, их появление было полной неожиданностью для противника.

Многие группы заранее изучив место предстоящей атаки захватили с собой легкие деревянные лестницы, при помощи которых смогли быстро взобраться на береговую верхушку.

Грамотное взаимодействие пехоты и артиллерии, а также помощь со стороны легких танков Т-60 и выкаченных на прямую наводку артиллерийских орудий, помогли советским солдатам взломать оборону врага на берегу реки Мга и продвинуться вглубь её на четыре-пять километров.

Конечно не все получилось так как было задумано. Где-то штурмовые отряды были остановлены упорным сопротивлением немецких солдат и дальше первых траншей не смогли продвинуться. Другие, вместо того, чтобы обойти узел обороны противника вступили в затяжные бои с засевшим в нем гарнизоном но, в общем, успех первого дня был на лицо.

Не позволив врагу опомниться и подтянуть резервы, командование полков и дивизий спешно вводили в бой соединения второго эшелона в тех местах, где наметился успех. Благодаря этому своевременному маневру, штурмовые отряды советской пехоты потеснили врага на всем участке своего наступления и к исходу второго дня боев отбросили немцев за железнодорожную насыпь, за которой находилось село Отрадное, главная цель этого наступления.

В этот же день перешли в наступления и войска Ленинградского фронта. Они перешли замерзшую Неву и атаковали оборону врага сразу в двух местах, в районе села Ивановское и села Отрадное.

Каждый из этих населенных пунктов был превращен немцами в настоящую крепость, где все опорные пункты обороны были соединены между собой подземными хода. Часто случалось такое, что захватил один из домов, советские пехотинцы вынуждены были отбивать атаки, внезапно возникшего за их спинами врага.

Сражение за оба этих населенных пункта носили исключительно ожесточенный характер. Опорные пункты переходили из рук в руки по несколько раз, и только храбрость советских пехотинцев и своевременная поддержка их действий артиллерией и авиацией помогали одержать вверх над врагом. Поднятые в небо летнабы корректировали огонь дивизионной артиллерии, чей заградительный огонь обращал в бегство идущие к поселкам вражеские резервы.

Также свой вклад в разгром противника на ижорской земле вносили штурмовики и истребители Ленинградского фронта. Первые, громили немецкую пехоту на подступах к Ивановскому и Отрадному, а вторые, прикрывали их от атак вражеской авиации.

Окончательный перелом в сражении за эти два опорных пункта произошел только после того, как на вражеский берег переправился взвод Т-34. С огромной осторожностью, ежеминутно рискуя провалиться под лед или быть уничтоженным прямым попаданием вражеского снаряда или бомбы, они преодолели Неву и принялись громить опорные пункты обороны фашистских захватчиков.

В любом наступлении, любому высокому начальству хочется, чтобы подчиненные ему части как можно быстрей взломали оборону противника, разгромили его в пух и прах и вышли на оперативный простор. Это позволяло с чистым сердцем рапортовать о достигнутом успехе наверх, в Москву, в Ставку, самому Сталину.

Если же ты к тому же ещё и представитель Ставки и недавно потерпел в подобной операции серьезный конфуз, то это желание удваивалось, утраивалось и даже удесятерялось, в зависимости от напористости и самолюбии высокого начальника.

У генерала армии Жукова напористости и самолюбия было не занимать и двухдневные бои по прорыву немецкой обороны в районе "мгинского горлышка" у него вызывали сильное неудовольствие и раздражение.

— Медленно, медленно ползете, товарищ Мерецков, — упрекал он Кирилла Афанасьевича, зло, тыча пальцем в штабную карту. — Имея такие силы, что у вас есть, вы должны были вышвырнуть противника с этого пяточка и вести наступление в направлении Воскресенское и Тосны! Вы, что думаете, что немцы вечно возле Мга плясать будут и не перебросят резервы для удержания Отрадное!?

Голос первого заместителя Верховного грозно прогрохотал по комнате из угла в угол, оказывая ментальное воздействие на командующего фронтом. Мерецков буквально стал меньше ростом и стал торопливо оправдываться перед Жуковым.

— Поверьте, Георгий Константинович, люди делают все возможное. Слишком крепкая оборона оказалась в этом месте у немцев. Сразу не сковырнешь. Расшатывать приходится.

— А что вы раньше думали, готовя это наступление? Почему не провели доскональную разведку этого плацдарма? Вы, что думаете, что у вас есть время ковыряться? У вас его попросту нет! Нет! Вы понимаете это?!

При всем прямо скажем жестком и даже жестоком поведении в отношении командующего фронтом, посланец Кремля был абсолютно прав. Два дня, немцы упрямо принимали наступление левого фланга Волховского фронта за отвлекающий удар и держали свои войска в районе станции Мга. Теперь же, после высадки десанта в Отрадное, замысел советского наступления для них стал очевидным. Учитывая новую рокадную дорогу которую немцы проложили от Войтолово до Воскресенского в следующем шаге противника можно было легко догадаться.

Жуков буквально впился своим тяжелым взглядом в лицо комфронта, по щеке которого предательски пробежала малюсенькая капелька пота. Неизвестно, как бы дальше проходило общение между комфронтом и представителем Ставки, но положение спас звонок с передовой. Комдив Ефимцев радостным голосом доложил, что соединения его дивизии соединились с десантниками и выбили немцев из Отрадного.

Не скрывая волнения Мерецков с облегчением оттер пот с лица, но в отличие от него Жуков не торопился радоваться.

— То, что выбили немца хорошо, но это только полдела. Его нужно гнать дальше и не давать время для подготовки к контратаки, а они будут, можете не сомневаться. Прикажите комдиву и командиру десантников, чтобы они немедленно начали наступление на село Воскресенское. Промедление — означает срыв всех сроков операции.

— Георгий Константинович, — взмолился Мерецков, — десант и комдив наверняка понесли потери в живой силе и технике. Нужно время, чтобы перегруппировать их, пополнить пополнением и только тогда наступать.

— Вы что плохо слышите, товарищ Мерецков!? Я ведь вам ясно сказал, что нет у вас времени, упустили вы его. Если сейчас не ударить немцы сами перейдут в наступление и чего доброго возьмут Отрадное обратно, а десант сбросят в Неву! — взорвался Жуков. — Что у вас в резерве?!

— Танковая бригада полковника Теребилина — торопливо доложил ему член Военного Совета фронта Запорожец.

— Немедленно прикажите ему идти к Ефимцеву и совместными усилиями атаковать Воскресенское. Немедленно! — рыкнул Жуков заметив колебания на лице Мерецкого и армейского комиссара. Желая довести дело до конца, генерал решительно подошел к телефону и потребовал соединить его с Теребилиным.

— Говорит первый заместитель Верховного Главнокомандующего генерал армии Жуков!! — пророкотал, смял и раздавил собеседника Георгий Константинович. — Приказываю вам направить вашу бригаду в село Отрадное и вместе с комдивом Ефимцевым атаковать и выбить немцев из Воскресенского. Задача ясна!?

Генерал замолчал, недовольно слушая звуковое шуршание в трубке, а потом оглушительно гаркнул: — Слушай ты!! Мне плевать, что там тебе наговорили про танкоопасное направление! Приказываю атаковать, взять Воскресенское и об исполнении донести. Не исполнишь, лично расстреляю перед строем!! Понял?!

Жуков в сердцах швырнул трубку на аппарат и повернулся к Мерецкову.

— Явный трус и паникер! Если бы не острота момента отстранил бы от командования бригадой. Там видите ли танкоопасное направление, слюнтяй! — передразнил генерал комбрига.

— Но там действительно танкоопасное направление — начал Мерецков, но Жуков мгновенно зло оборвал его. — На войне убивают! Значит, что — воевать не будем!? Приказано взять и донести, значит надо взять и донести, а не рассуждать как базарная баба о танкоопасном направлении.

Мерецков что-то хотел сказать, но заглянув в лицо разгневанному генералу, не стал этого делать, в который раз вспоминая добрым словом другого представителя Ставки. Который в спорах всегда брал не голосом и своим высоким положением, а аргументами и доводами.

Был ли Жуков недопустимо груб или нет, оставим это дело господам историкам, но комбриг Теребилин сумел выполнить его приказ. Правда это стоило почти всех танков бригады и большому урону со стороны пехоты. Подойдя к Воскресенское они наткнулись на две зенитные батареи, что прикрывали подступы к селу, а также на многочисленные доты и дзоты, в которые немцы превратили почти каждый дом и строение.

Это не позволило танкистам и поддерживающей их пехоте взять под свой контроль все Воскресенское, оставив в руках врага его восточную часть. Также некому было рапортовать генералу Жукову о результатах атаки. Лично возглавивший атаку на Воскресенское комбриг Теребилин получил тяжелое ранение, а его помощник Хватов погиб, сгорев в танке от прямого попадания зенитного снаряда.

Как и предсказывал Жуков, немцы попытались контратаковать прорвавшиеся за реку Мга советские войска, но яростные и ожесточенные бои за Воскресенское, пожирающие людей и средства не позволили им осуществить свои намерения.

Пока они готовили ударный кулак под основания прорыва, Говоров успел перебросить через Неву новые соединения с танками и артиллерией, а Мерецков прикрыл истекающие кровью остатки дивизии Ефимцова штурмовой авиацией. В результате упорных и ожесточенных боев немцы были наголову разбиты и отброшены далеко от полотна Кировской железной дороги. Началась упорная и отчаянная позиционная борьба, в которой обе стороны делали все, чтобы не позволить противнику отодвинуть линию фронта в свою пользу на пару другую километров.

Говоров и Мерецков с одной стороны и Кюхлер с Линдеманом с другой стянули к Воскресенскому все имеющие в их распоряжении резервы. Советские и германские соединения буквально вгрызлись в землю, за короткий срок, создав прочную эшелонированную оборону.

До конца января не прекращались бои на этом клочке истерзанной бомбами и снарядами ижорской земле, оттеснив на второй план судьбу шлиссельбургского котла, над которым нависла угроза физического уничтожения.

Как бы не было сложно и тревожно генерал-полковнику Говорову от боев за Кировскую железную дорогу, операцию "Нептун" от постоянно держал под неусыпным контролем. Бои за Воскресенское вынудили командующего Ленинградским фронтом сдвинуть начало операции с 18 на 21 января.

Для прорыва хорошо укрепленной немецкой обороны на невском берегу, по приказу командующего было созданы три группы артиллерии; дальнобойная, противоминометная и особая, группа гвардейских минометов.

Чтобы ошеломить и напугать солдат противника, все реактивные установки были объединены в одно единое подразделение, которое обрушило свой огонь на участок немецкой обороны севернее села Марьино.

Его занимали остатки испанской "Голубой дивизии" прославившиеся своей отчаянной обороной этого рубежа в период сентябрьских боев. Именно благодаря испанцам, войска Волховского фронта не смогли взять Марьино и выйти к Шлиссельбургу. За время сидения в "мешке", фалангисты не утратили ни боевого духа, ни ненависти к "проклятым большевикам", ни набожного настроя. Почти каждый день в подразделениях "дивизии" устраивались молебны Иисусу Христу и деве Марии, с просьбами даровать христову воинству победу над красными безбожниками.

Воспитанные в догмате католической церкви, испанцы истово верили в своих небесных покровителей, но в этот день те явно смотрели в другую сторону. Ибо сокрушительные залпы "сталинских органов" смели и перемешали всю их оборону на пологом невском берегу, а то, что осталось после этого уничтожили гаубицы и минометы.

Пока наступающие вслед за огневым валом цепи советской пехоты громили узлы сопротивления врага, саперы в спешном порядке прокладывали по льду Невы деревянные гати, по которым на неприятеля устремились танки Т-34.

Они шли очень медленно, постоянно рискуя провалиться под лед, и будь у испанцев хотя бы одна батарея противотанковых орудий, эта атака закончилась бы, крайне плачевна для танкистов полковника Сабурова. Однако ни немцы, ни испанцы не могли предположить, что русские решаться на столь неожиданный и крайне опасный маневр. Поэтому, все противотанковые орудия, что обороняли подступы к Марьино, были повернуты в южном направлении.

Когда с большим запозданием, немцы перебросили к месту боя два штурмовых орудия под командованием лейтенанта Андоя, было уже поздно. Два взвода Т-34 уже переправились на левый берег Невы и вступили в бой, в котором отличился экипаж старшего лейтенанта Александра Демьяненко.

В самом начале сражения в результате взрыва противотанковой мины, его машина лишилась гусеницы и была вынуждена выйти из боя. Не желая быть простым наблюдателем, командир и часть экипажа вела орудийный огонь по врагу, пока другая половина пыталась исправить полученное повреждение.

Ведя прицельный огонь, танк Александра Демьяненко уничтожил две огневые точки фашистов, подавил минометную батарею и прицельным огнем уничтожил каменное строение, которое гитлеровцы превратил в дот. За то время пока командир и наводчик сражались с врагом, механик и стрелок сумели исправить полученное повреждение, и машина смогла вернуться в бой, но как оказалось ненадолго.

Не успел танк пройти и ста метров, как один из испанцев бросился под него со связкой гранат, взрывом от которых вновь была повреждена гусеница. Машина вновь встала, но на этот раз не на открытом месте, а вблизи уничтоженного дота.

Стелющийся дым скрывал боевую машину от глаз противника, тогда как высунувшийся из люка командир хорошо видел, что происходило вокруг него.

Именно благодаря этой дымной завесе, штурмовое орудие немцев вовремя не заметило советский поврежденный танк, любезно подставив свой бок под его орудие. Экипажу Александра Демьяненко хватило двух выстрелов, что повредить и уничтожить столь опасного врага как "штуг". Другое орудие хотя не подставило свой бок под улар советского танка, но потратило слишком много времени на обнаружение притаившегося в засаде Т-34.

В завязавшейся дуэли немцы смогли один раз попасть в танк Демьяненко, но выпущенный ими снаряд срикошетил от брони Т-34, тогда как снаряд советских танкистов угодил точно в цель. Весь экипаж лейтенанта Андоя сгорел заживо.

Благодаря быстрому и энергичному продвижению, советские войска к концу первого дня сумели вклиниться в оборону противника. Захватили пильную мельницу, перерезали дорогу на Шлиссельбург в районе рабочего поселка ? 3 и создали угрозу окружения гарнизону в Марьино.

Одновременно с этим начали наступления войска Волховского фронта ударяя по Липке и рабочему поселку ? 4. Оборону в этом районе держали немецкие части и пробить её сразу, с наскока не удалось. Пехота пошла в атаку не вместе с огневым валом, а после его окончания, позволяя противнику вернуться в передовые траншеи, а наблюдателям провести коррекцию заградительного огня.

В результате атаки успех не был достигнут ни под Липками, где у немцев был пристрелян каждый метра, ни под рабочим поселком ? 4. Только на стыках обороны вражеских батальонов, советские солдаты смогли потеснить противника и продвинуться вглубь его обороны.

Хорошо выучив уроки сентябрьских боев, Мерецков немедленно поддержал наметившийся успех и ввел в прорыв танковый батальон майора Симакова. Его действия были довольно удачными, сломив сопротивление врага, танкисты вышли к рабочему поселку ? 1, где были остановлены немцами.

В сложившихся условиях дальнейшее сопротивление крепости Шлиссельбург и прикрывающих её войск было бессмысленно, генерал Хюнтер обратился к генералу Рейнгарду с предложением о прорыве, но тот категорически отказался.

— Я обещал фюреру держать крепость до последнего солдата, я это сделаю — ответил упрямец, чем развязал Хюнтеру руки. Не мешкая ни минуты, он послал радиограмму Линдеману с просьбой о помощи и получил от командующего 18-й армии поддержку и горячие заверения. Он предложил Хюнтеру прорываться через Синявино, обещая нанести встречный удар в районе села Михайловский.

В распоряжении Хюнтера была всего одна ночь, которой тот мастерски воспользовался. Стянув к месту прорыва всю артиллерию и танки, он сумел прорвать советскую оборону в районе рабочего поселка ? 5 и бросил все свои силы в пробитую брешь.

В ночную тьму хлынул гарнизон Липок и рабочего поселка ? 4 и ? 1. Оставив под покровом темноты свои позиции, прикрываясь арьергардными заставами, они устремились на юг, движимые страстным желанием спасти свои жизни. При этом жизни союзников в лице хорватом генерала Тужмана их совершенно не интересовали. Хюнтер даже не известил их о своих намерениях.

Оборонявшие рабочий поселок ? 2 хорваты, совершенно случайно узнали о том, что немцы намерены прорваться на юг. Среди них начался дикий переполох. Поняв, что немцы бросили их на произвол судьбы, хорваты заметались не зная, что делать, а самое главное, как быть с награбленным ими скарбом. С торопливой яростью они принялись набивать свои вещевые мешки, а то, что не смогли унести бросили. С огромной радостью хорваты сожгли бы свою неподъёмную добычу, но побоялись, что яркий свет в ночи привлечет внимание советских солдат.

Оставив без единого выстрела второй поселок, хорваты нестройной толпой устремились вслед за немцами, но немногие успели проскочить в спасительную дыру. Едва Мерецкову доложили о прорыве врага, комфронта сделал все возможное, чтобы как можно скорее заткнуть брешь в оборонительных порядках.

Мудро отказавшись от штурма рабочего поселка ? 5, Хюнтер двинул своих солдат прямо на Синявино, надеясь захватить гарнизон противника врасплох. К этому моменту поднялась небольшая метель, которая дула в спины наступающим немцам.

Полком, что держал оборону Синявино, командовал подполковник с простой русской фамилией Петров, с сугубо азиатского происхождения. Начав сентябрьское наступление майором, Георгий Владимирович с легкой руки представителя Ставки генерала Рокоссовского получил третью шпалу в петлицу и орден Боевого Красного Знамени, к большому неудовольствию своего комдива.

С огромной радостью он бы съел этого узкоглазого умника, но удобного случая никак не выпадало. Получив известие о прорыве немцев на Синявино, комдив приказал Петрову отправить вперед разведку, а затем атаковать неприятеля пользуясь тем, что он находится в походном построении.

Исходя из сложившейся обстановки приказ был абсолютно неправильны, о чем Петров со всей ясностью комдиву и известил.

— Ты, что опять своевольничаешь, Петров!? Труса празднуешь?! — взорвалась оскорблениями трубка. — Приказываю немедленно атаковать врага, а не заниматься демагогией!

— Разведку отправлю немедленно, но атаковать смогу когда будет полная ясность, товарищ комдив — заступника в лице генерала Рокоссовского у Петрова сейчас не было и он был вынужден лавировать. Сказанное им не противоречило полученному сверху приказу, но и оставляло возможность для маневра, однако комдив хорошо изучил характер Георгия Владимировича.

— Я приказываю вам атаковать противника и задержать его любой ценой! Понятно!1? — взвыла трубка.

— Боюсь, что вас слышу не только я один, товарищ комдив, — намекнул на возможную прослушку Петров. — Можете не сомневаться, враг будет остановлен любой ценой и Синявино не возьмет.

— Петров! Мать ...! Не атакуешь немцев под трибунал пойдешь!! Ясно!?

— Так, точно — ответил подполковник и разъединился. Инстинкт самосохранения буквально выл, призывая славного сына корейского народа не дергать тигра за усы, но логика и вредность подталкивали подполковника поступить так как он считал нужным поступить. Борьба была недолгой и вверх взяло второе мнение.

Петров выслал вперед разведку и привел оборону Синявино и Синявинских высот в полную боевую готовность. Созвонившись с комбатами он приказал им ждать сигнала к отражению атаки, а если его не будет поступать по обстановке.

— Но только учтите, пропустите немцев, живыми в землю закопаю, вы меня знаете. Посмотрим чему вы выучились — произносил комполка фразу в конце каждого из разговоров. В комбатах, каждый из которых являлся его креатурой он не сомневался, но хорошо зная жизнь не исключал какого-нибудь форс-мажора.

Чтобы комдив и более высокое начальство его не донимало умными приказами, Петров оставил за себя в штабе своего помощника подполковника Булыгу, а сам отправился на НП батальона капитана Кошкарбаева. Это было удобное место откуда все подступы к Синявино были как на ладони.

Метель уже улеглась и небо стало чуть светлей, когда на НП прибыли отправленные Петровым разведчики и вести у них были самые плохие.

— Беда, товарищ подполковник. Немцы захватили кого-то из наших и он ведет их отряд в обход позиций через минные поля.

— Может на минные поля? — с надеждой уточнил Георгий Владимирович, но командир разведки старший лейтенант Нефедов покачал головой.

— Если бы он их на минное поле вел, то шли бы к подбитому танку, а эта сволочь ведет их аккуратно в сторону лощины. Там, где проход есть — после установления мин, саперы оставили вешки для свободного прохода через поля.

— Ах ты, черт! Зараза! — воскликнул Петров, лихорадочно думая, что предпринять в сложившейся обстановке.

— Я послал сержанта Славина с ребятами, чтобы он снял этого гада и по возможности вешки, но не знаю — успеет ли — честно признался разведчик.

Петров, что-то хотел сказать Нефедову, но в это время в районе минных полей раздался грохот взрывов.

— Будем считать, что успел, — хмуро промолвил подполковник и глянув на телефониста сказал. — Передайте по батальонам, огонь открыть по сигналу красной ракеты.

— Рискованно, товарищ командир, — предостерег Петрова Кошкарбаев. — Сейчас самое время по немцам ударить.

— Рано, — коротко бросил комполка прильнув к окулярам стереотрубы, — они хотят взять нас врасплох, а мы из накажем.

— Артиллеристы готовы, пулеметчики готовы, отобьем немца, обязательно отобьем — уверено заверил комбат Петрова, но тот покачал головой.

— Мне не отбить их надо, мне положить их надо, всех до единого. Чтобы ни один в свою чертову Германию не уполз!

— Товарищ подполковник, вас комдив к трубке требует — доложил испуганный телефонист.

— Скажи ушел на НП Федорчука — недовольно бросил Петров.

— Он уже звонил туда. Вас требует, трибуналом грозит — взмолился телефонист, но подполковник перестал обращать на него внимания. Он весь застыл высчитывая метры до обозначенной им линии.

— Они, что с ума сошли? Они, что считают, что мы спим? — удивленно протянул Кошкарбаев глядя на то с каким трудом немецкие солдаты выдирают ноги из недавно выпавшего снега. Его вопрос остался без ответа. Не отводя взгляда от атакующих цепей врага Петров, коротко бросил Нефедову: — Ракету!

Прошло несколько невыносимо долгих секунд и в нарождающийся день круто взлетела сигнальная ракета, как бы предвещая своим кроваво-красным хвостом скорое пролитие крови.

Миг и навстречу немецким цепям градом полетели пули. Заливисто звонко ударили длинные пулеметные очереди, загрохотали минометы и пушки. Не только у немцев все подходы к позициям были заранее пристреляны и корректировщики внимательно смотрели точно ли ложатся на неприятельские ряды мины и снаряды.

Готовясь к обороне Синявино и прилегающих к нему высот, немцы особый упор делали на северный участок обороны. Именно здесь ими было сделано самое большее количество дотов и дзотов, вырыто траншей и окопов, оборудованы огневые точки. Натянуты километры колючей в три ряда проволоки, созданы минные поля и теперь, по злой иронии судьбы, им предстояло брать свои же укрепления.

Готовясь к отражению врага, подполковник Петров все рассчитал точно. Подпустив врага на расстояние в двести метров, он обрушил на него всю огневую мощь своего полка. Не ограничившись одними полковыми минометами и пушками, подполковник затребовал поддержки дивизионных орудий, чьи снаряды ударили по тылам наступающего противника.

Первыми под удар державших оборону батальонов попали саксонцы полковника Айхштадта. Принявшие двойную порцию шнапса, дети страны сосен бодро бежали по вязкому снегу, твердо веря в то, что смогут задать "Иванам" перца.

Когда справа и слева по ним ударили пулеметы, бравы саксонцы нисколько не испугались. Что им пули этих дикарей? Ещё немного еще чуть-чуть и они добегут до русских траншей и закидают их гранатами и добьют автоматными очередями. А то, что их боевые товарищи падают сраженные пулеметными очередями, это только придавало дополнительную злость солдатам полковника Айхштадта.

Густыми рядами бежали они в эту атаку, устилая своими телами белый снег и заливая его красной кровью, сводя с ума своим безрассудством ведущих по ним советских пулеметчиков.

Некоторые из саксонцев достигали рубежа броска гранаты и швыряли в сторону окопов и траншей по несколько гранат в связке, но это никак не влияло на общую картину боя. Пулеметно-автоматный огневой вал не ослабевал ни на минуту, работая четко как часы. Атака саксонцев была отбита, с большими для них потерями.

На линии противостояния наступило затишье, но не надолго. К понесшим потерям саксонцам подошли батальоны вестфальцев подполковника Швелли. У них были с собой переносные минометы, из которых они и ударили по русским траншеям.

Запас мин взятых с собой вестфальцами был ограничен. Все двадцать три минуты, они обстреливали позиции советской обороны, после чего вновь пошли в атаку на русские пулеметы.

Как и саксонцы, солдаты подполковника Швелли были накачены шнапсом, что позволяло им смело смотреть в широко раскрытые глаза смерти. Их не страшили ни пулеметные очереди, ни разрывы мин, щедро осыпавшие их цепи своими осколками. Несмотря ни на что, они бежали и бежали вперед и чуть было не добились успеха.

Что произошло с пулеметным расчетом одного из огневых точек одной из рот комбата Кошкарбаева — неизвестно. Заклинил ли пулемет или от того огромного числа убитых им людей у пулеметчика отказал разум, так и осталось тайной. Но факт остается фактом. В самый ответственный момент пулемет замолчал и немцы ворвались в окопы передовой. Завязалась отчаянная рукопашная борьба и тут как нельзя лучше проявилась слаженность и умение советских бойцов. Они сами не дожидаясь приказа стали действовать и действовать весьма эффективно.

Корректировщики огня дивизионных орудий, что громилы немецкие тылы моментально поменяли сектора их обстрела, отсекая прорвавшихся от остальных, выстроив перед врагом огневой заслон. Одновременно с ними фланговый огонь по гитлеровцам открыли соседние пулеметные гнезда. Настоящие мастера своего дела, своими меткими очередями они успевали разить тех, кто атаковал их позиции их в лоб, и успевали помешать тем, кто пытался вмешаться в рукопашную схватку в траншеях передовой.

Не дожидаясь указания комполка, к месту прорыва неприятеля бросился со своими разведчиками старший лейтенант Нефедов. Каждый боец, каждое подразделение внесло свой вклад в эту схватку, благодаря чему ворвавшийся в окопы фашисты были полностью перемолоты и перебиты.

Общими усилиями вражеская атака вновь была отбита, но припертым к стене немцам терять было нечего. Вобрав в себя арьергард гессенцев полковника Вебера, через полчаса они вновь пошли на прорыв.

Три с половиной часа, полк подполковника Петрова в одиночку отражал ожесточенный натиск врага. Держа руку на пульсе событий, Георгий Владимирович смело снимал часть сил с тех мест, где было тихо и за счет этого увеличивал плотность огня державших оборону рот и батальонов.

Именно эта плотность огня и не позволило немцам вновь ворваться в советские траншеи, когда унтер-офицер Кусмауль метким броском гранаты поразил амбразуру дзота, чей пулеметный огонь сильно мешал развитию третьей атаки немцев. Пулеметчик буквально выкашивал каждого кто оказывался в зоне его обстрела, заставляя немцев падать в снег.

Едва только огонь прекратился, как ведомые обер-лейтенантом Герлахом солдаты поднялись с земли и бросились в самую решительную из всех решительных атак в мире. Вновь судьба советской обороны повисла на волоске и вновь стойкость и мужество советских воинов стало залогом их успеха в этом бою. Ни один из солдат не дрогнул и не обратился в бегство. Все как один остались на своих местах в окопах и разили, разили наступающего врага из автоматов и винтовок, гранатами и огнем из пистолетов.

В самый решающий момент, когда между противниками оставалось совсем ничего, застрочил пулемет, казалось уничтоженного дзота. Своими очередями, он подобно ножу рассекал надвое тела атакующих траншеи солдат, безжалостно выкашивая немецкие ряды.

Противник был отброшен, но это была не единственная угроза нависшая над батальонами Георгия Петрова. Решив отвлечь внимание русских очередной атакой, полковник Айхштадт направил часть сил в обход советских позиций.

Справедливо полагая, что на пути штурмовой колоны может быть минное поле, гер оберст придал ей саперов. Подобная осторожность оказалась ненапрасной. Мины действительно преградили путь немецким солдатам и саперы принялись расчищать им дорогу к спасению.

Возможно этот маневр мог закончиться успехом, ибо именно с этого "тихого" места и снял часть сил подполковник Петров, но к несчастью немцев, один из саперов ошибся. Прогремел взрыв и нависшая над советскими траншеями угроза, обозначила свое присутствие.

По штурмовой колонне ударили пулеметы, затем к ним присоединились минометы, а вслед за ними и батареи Синявинских высот. Попав под плотный артиллерийский огонь, немцы дрогнули и обратились в бегство. Шнапсовая заправка не помогла.

Когда к Петрову прибыло присланное комдивом подкрепление вместе с встревоженным известием о попытке немцев прорваться из окружения генералом армии Жуковым, все было уже кончено. Понеся сильные потери, немцы отступили от Синявино.

Настроенный благодаря стараниям комдива резко отрицательно в отношении неуживчивого комполка, генерал Жуков собрался по своему крутому нраву устроить Петрову сокрушительный разнос. Он подобно вихрю ворвался на НП, но увидев заваленные трупами немецких солдат противника подступы к позициям полка, моментально отошел.

— Знатно положили, — деловито оценил генерал открывшуюся перед ним картину. — Молодцы! Где остатки противника?

— Отошли в рощу, товарищ генерал армии, — доложил Жукову Петров. — Мною уже высланы разведчики с корректировщиком огня, чтобы прицельным огнем добить и уничтожить остатки войск противника.

— Молодец, подполковник, лихо управляешься. Вижу, что враг здесь точно не пройдет. А мне тут такого наговорили, что хоть вешайся — генерал выразительно крякнул и повел шеей, после чего решительно направился к телефону.

— Говорит генерал армии Жуков! — властно громыхнул посланец Москвы. — Нахожусь на Синявинских позициях и ответственно заявляю, что попытка врага вырваться из кольца окружения провалилась... Да, враг разбит, понес большие потери и отброшен прочь. Сейчас ведутся действия по его окончательному уничтожению... Да, большие потери не меньше двух тысяч человек, а то и больше. Считать трудно, так все усеяно.

Услышав подобную оценку потерь противника, Петров с сомнением покачал головой, но Жуков властно махнул рукой. Мол, чего их басурман жалеть и точка.

В трубке тем временем сказали, что-то приятное генералу и тот с приятной ноткой удивления произнес: — Да? Не ожидал. Спасибо за приятную весть. Вернусь, обязательно отметим. Хорошо, — взгляд генерала задержался на Петрове, — да, вот ещё, что. Считаю необходимым отметить командира полка отстоявшего Синявино.

Жуков требовательно посмотрел в сторону Петрова и тот моментально подсказал ему свою фамилию и звание.

— Подполковника Петрова. Да, именно подполковника Петрова. Готовьте на него представление к ордену Кутузова 3 степени. Заслужил.

Посланник Ставки небрежно бросил трубку на рычаг и веселым голосом объявил Петрову: — Вот такие дела, подполковник. Тебе орден, а мне звание Маршала Советского Союза.

— От всей души поздравляю Вас, Георгий Константинович. Вы первый маршал на этой войне — фраза звучала несколько двойственно, но каждый понял её так как хотел понимать. Жуков остался доволен словами Петрова и приказал помощнику достать из портфеля бутылку коньяка.

— За победу! — коротко произнес новоиспеченный маршал, неторопливо выпил благородный напиток, и царским жестом оставив недопитый коньяк, Петрову покинул НП.

Около недели ушло на уничтожение "шлиссельбургского мешка". Несмотря на отчаянные попытки, немцам так и не удалось соединиться с рвущимся им навстречу генералом Линдеманом.

Оказавшись в безвыходном положении, генерал Хюнтер покончил жизнь самоубийством, а вот комендант Шлиссельбурга генерал Рейнгард не последовал его примеру. Сказавшись смертельно больным, он покинул осажденную крепость на связном одномоторном самолете, приказав генералам Эмилио и Тужману, до конца исполнять свой долг перед фюрером и Рейхом и те его выполнили по-своему.

Собрав все имеющиеся силы, они покинули Шлиссельбург и двинулись по льду Ладожского озера, намереваясь выйти к позициям финнов на его северном берегу. Знаменитая "Дорога жизни" к этому времени перестала существовать и единственное, что могло сделать советское командование — перебросить в Ваганово и Кабону несколько артиллерийский батарей. Вместе с поднятой в воздух авиацией они попытались уничтожить отступающего врага, но тут в дело вмешались высшие силы. Разыгравшаяся метель скрыла от глаз советских воинов неприятеля, отдав их судьбу на суд господа бога и тот довольно своеобразно его сотворил.

Южане испанцы оказались более выносливыми к условиям русского холода, чем северяне хорваты. Восемнадцать человек вместе с генералом Эмилио, потерявшего от обморожения обе ноги, вышли в расположение финских войск, тогда как из хорватов не спасся никто. Все они погибли от холода, занесенные снегом, проклиная поглавника Анте Павелича отправившего их воевать в Россию.