Уфимский Нефтяной Институт и завод "Синтезспирт"

УФИМСКИЙ НЕФТЯНОЙ ИНСТИТУТ И ЗАВОД "СИНТЕЗСПИРТ"

Давно дело-то было.

В сентябре 1963-го я начал учиться в Уфимском нефтяном институте. Собственно, еще весной этой идеи не было. Дело в том, что я в старших классах очень уж разбрасывался. Ходил на математически и физические олимпиады и даже занимал там хорошие места, по субботам уходил в местный университет в матшколу, где слушал лекции о теории чисел, по воскресеньям в том же университете в химической школе занимался анализом нефти, с четвероклассниками из собственной школы вел исторический кружок, где в связи со стопятидесятилетием рассказывал одиннадцатилеткам про Отечественную войну 1812 года, на уроках литературы решал под партой задачки из популярной "Математической смекалки" Кордемского, а на уроках алгебры и тригонометрии так же под партой писал комедию в стихах из пиратской жизни. Пока нас не разогнали после известного визита Никиты Сергеевича в Манеж, активно участвовал в городском клубе "Физики и лирики", где был единственным школьником в Совете клуба. Да еще в школе вел кружок по современному искусству, где мы внимательно разглядывали случайно попавшие к нам репродукции Дали и Пикассо. Что характерно — тогда нравилось, а нынче даже не очень могу понять почему.

Соответственно, в качестве ВУЗа рассматривались МГУ с его истфаком и химфаком, Тартусский универ с филфаком, а отец уговаривал меня поступать на физмат почему-то Воронежского университета. Мне в общем-то был более или менее все равно. Выпускные экзамены в школе прошли на все пятерки, но медаль мне не выдали — подвели четверки по труду, физкультуре, да еще математичка, запомнившая мои стишки под партой, вывела мне в аттестат четверку по геометрии, при том, что экзамен-то я сдал на "отлично". Но, по правде говоря, в ту пору медаль и не давала никаких преимуществ при поступлении в институт.

Однако, тут полагалось обидеться. Я и обиделся. И на выпускном вечере так активно смешивал легальное шампанское с нелегальной водкой, что моя тогдашняя девушка в итоге расплакалась, а меня одноклассники привезли на такси на другой конец города, там установили у родительской двери и нажали звонок. Как вы понимаете, следующие два дня у меня прошли под аккомпанемент родительских обличений, которые очень подкрепляли общая слабость и помутнение организма. Вот за это время мне внушали мысль, что уезжать из города на общежитскую жизнь мне опасно. Могу спиться. А вот в трех кварталах от дома стоит Нефтяной институт, при том, что мой отец нефтяник, когда-то даже преподавал в этом самом институте, а в текущее время был директором НИИ по нефтепереработке, который сам и создал.

Может быть, в другое время я стал бы спорить, но уж очень болела голова и подташнивало. Проще было согласиться. Тем более, что в армию я был ограниченно годным из-за сердца, можно было просто попробовать поучиться. Я и подумал, что попробую, а если не понравится — можно через год уйти и заново поступить. Например, на истфак.

В общем, начал учиться. Правда, первая лекция в ВУЗе произвела несколько странное впечатление. Была она по высшей математике и читал ее доцент Валиев. С первых слов выяснилась некоторая особенность его обращения к аудитории. Сами знаете, многие от чрезмерной вежливости обращаются к отдельному человеку на "Вы". Данный доцент к всей слушающей его публике, там было человек сто, обращался на "ты". Получалось так: "Ты, студент, должен нашить себе на штаны кожаные заплаты! Тогда ты будешь хорошо учиться, получишь четыре и пять, деканат примет решение допустить тебя к сессии, экзамен сдашь на пять, ректорат принимает решение — дать повышенную стипендию. Если ты, студент не пришил кожаную заплату, получаешь два и редко три, деканат решает не допустить к сессии, ректорат решает — отчислить. Поэтому ты должен пришить заплату!"

Ну, знаете, это не первая лекция в моей жизни, я в матшколе слушал-таки лекции по теории чисел. Но такое — впервые! Думаю себе: "Куда же я попал?" А он продолжает, теперь начал о многозначных функциях, сопровождая это рисунками мелом на доске. "Многознащьная функция — это такая функция, что имеет несколько значений при одном значении аргумента. Вот недавно "Комсомольская Правда" писала об одном молодом человеке, который имел несколько жен ... при одном аргументе. Эта — многознащьный подлец. Мы у него должны отсечь лишние ветви, сделать его однознащьным подлецом". Тут он сделал, не отходя от доски, полупируэт и продекламировал: "Советский брак, советский быт — она чистейшим должен быть!"

Рядом со мной сидел мой приятель Серега Акимов. Он поднял руку и попросил: "Можно повторить? Я не успел записать". Дальше я у Валиева не учился, нам читал лекции и вел семинары по матанализу другой преподаватель. Но и этой одной лекции хватило, чтобы дальнейшую учебу в alma mater очень уж всерьез не принимать.

Впрочем, уже через два месяца у нас возникло новое обстоятельство. Наш Никита Сергеевич занимался не только агротехникой кукурузы, живописью и литературой. При нем был внесен большой вклад и в дело высшего и среднего образования. В школах добавили одиннадцатый класс и ввели один день в неделю хождения на близлежащие заводы, где начальники цехов маялись, пытаясь определить школяров так, чтобы от них был минимальный ущерб. Да еще и летом надо было месяц оторвать от каникул для хождения на тот же завод для как бы производственной практики. Я большей части вот этого избежал — перешел в одну из последних городских десятилеток, а летом вместо хождения на завод электрооборудования определился рабочим в геодезическую партию.

В высшей школе было введено разделение абитуриентов на пришедших сразу со школьной скамьи и тех, кто пришел после армии или имеет два года рабочего стажа. "Стажисты" учились как это заведено веками, а "школьников" на первые три семестра определяли на учебу вечером и одновременно работу на предприятиях по специальности. После полутора лет они возвращались на дневное обучение. Тут уже ускользнуть было нельзя и я, как и все, поехал на трамвае серым октябрьским днем на предприятие именно что по специальности. А специальность у меня была "Химия и технология нефтехимического синтеза", и у нас в городе это был построенный не так давно Уфимский завод синтетического спирта. Ехать на трамвае от дома тут было примерно полчаса. Места мне были знакомые, где-то неподалеку я и жил в палатке летом после девятого класса, когда работал геодезистом. Мы ходили иногда обедать в заводскую столовую перед проходной. Но в то время квартира моих родителей была до переезда на тридцать километров дальше, на другом конце города.

Так что куда ехать я знал. На заводе выяснилось, что меня распределили в цех 14-15 2-ой очереди. Это значит — алкилирование бензола пропиленом на хлористом алюминии. Получается изопропилбензол. Во время войны это был незаменимый компонент для авиабензина, сильно повышающий октановое число, особенно на богатых смесях, где много бензина по сравнению с воздухом. То есть, повышается мощность двигателя на форсаже и, значит, скорость самолета. Считается, я это уже вычитал в отцовской библиотеке, что тут один из главных факторов в победе британцев над Люфтваффе в "Битве за Англию" в сороковом году.

Но в наше время авиабензин уже был в основном в сельхозавиации да в спортивных самолетах, а вся военная реактивная авиация летала на керосине. Так что наш продукт шел в соседний цех, где от него отнимали два атома водорода. Получался альфа-метилстирол, который отправляли цистернами в Стерлитамак на химкомбинат, чтобы сделать из него каучук. К слову скажем, что как раз во время моей работы на Синтезспирте рядом с нашим цехом строился новый цех по превращению изопропилбензола в фенол и ацетон. Но пока 14-15 2-ой очереди был самым дальним от проходной. Идти до него было минут пятнадцать. А за бетонным ограждением текла маленькая речка Шугуровка. Мы еще о ней вспомним.

В цеху меня определили по первости аппаратчиком (то же, что на нефтеперерабатывающих завода называется "оператор") на установку по первичной очистке воды. Дело в том, что цеховой сточной воде в результате гидролиза нашего катализатора хлористого алюминия было много соляной кислоты, да еще бензол, разные алкилбензолы и смолы. Такую воду нельзя сливать не только прямо в реку, но даже и в общую заводскую систему водоочистки. Поэтому в нашей установке, во-первых, был большой бассейн, где происходила нейтрализация воды обыкновенной кальцинированной содой, а еще короткая колонна, в которой сверху отгонялось легкокипящее — вода и бензол, а снизу уходил вот весь этот кошмар — смесь этилбензола, изопропилбензола, полиалкилбензолов, нафталина и смол со взвесью гидроокиси алюминия.

То есть, что значит — "происходила"? Само не происходит. Это я в начале смены должен подтащить к краю бетонного бассейна со сточной водой за тридцать метров двадцать-тридцать пятидесятикилограммовых мешков с содой, разорвать их монтировкой, высыпать соду в яму, открыть кран воздуха, который булькает через воду, чтобы сода растворилась. А уже потом идти заниматься колонной. Ну, а как? Вторым аппаратчиком в смене была татарка Роза, сбежавшая на "Синтезспирт" "от идиотизма деревенской жизни", как сказал бы доктор Маркс, она сама, думаю, пятидесяти килограммов не весила. В общем, плечи я себе нагулял за это время достаточно широкие. Лучше бы было, наверное, если бы грузовик мог подъехать так, чтобы сбрасывать эти мешки поближе к яме. Но уж такой проект. Так сказать, большое рабочее спасибо проектировщикам из "Гипрохлора". Когда четверть века спустя я стал во времена "производственной демократии" председателем Совета Трудового Коллектива в научно-проектной конторе на Севере, так при аттестации проектировщиков всегда задавал один вопрос: "Вот Вы рассказали, что проектировали такие-то объекты. Скажите, вы после их строительства были на них, смотрели — как оно работает?" И всегда получал отрицательный ответ с некоторым даже недоумением — мол, а зачем?

Ну, кое-как я эти премудрости усвоил. Сдал на разряд, работаю — четыре смены днем с 8-м до 4-х, четыре смены вечером, четыре в ночную. Но тут пришла зима и добавила еще две нагрузки. Во-первых, снег. То есть, если навалило, надо сгребать и с установки, и с дорожек к основному зданию цеха и на других направлениях. Лопатой тут не очень справишься, есть у нас такой снежный плуг, наподобие отвала у бульдозера. Сзади рукоятка и, вместо бульдозера, трудящийся. Например, я. Называлась эта штука "скребок". Вот им и сталкиваешь свежевыпавший снег в сугробы на краю установки. Хорошее развлечение на ночную смену!

Но это еще ничего. А вот то, что бензол замерзает при плюс пяти, а в эту первую зиму как-то была ночь с минус пятьюдесятью градусами — это уже хуже. Это значит, что надо брать рукав, крепить его к штуцеру пара и медленно водить вдоль замерзшей трубы, чтобы отогреть. Надо знать, что греть нужно снизу вверх, чтобы оттаявшее стекало вниз. Рукав, как сами понимаете, довольно горячий, пар бьет клубами, замерзшая труба холодная, а ты сам уж и не знаешь — на каком свете находишься после нескольких часов таких упражнений. Ну, тоже — спасибо проектировщикам, не сообразившим сделать что-нибудь для легкого обогрева.

К слову сказать, я за эту зиму закурил. Очень просто — куришь, так вроде бы и чем-то занят, сидишь в курилке, а не куришь, то, значит свободен, можно тебя куда-нибудь послать. Я, собственно, уже курил лето после девятого класса, когда был геодезистом и жил в палатке. Словно бы отпугиваешь этим комаров. Но вернувшись в город я в десятом классе не курил. Очень уж это связано с проблемами. И с родителями, и с учителями. А тут всерьез начал дымить и прожил с этим с 63-го года до 99-го. Вот когда зашел разговор об операции сердечного байпаса — тут завязал окончательно.

Один раз на этой установке я побывал в ситуации, в которой больше никогда не оказывался. Была у нас мелкая авария, при которой надо было сделать кое-что в подвале под колонной. Одели на меня толстый брезентовый комбинезон, резиновые сапоги и изолирующий противогаз. Это значит, что маска присоединена не к коробке специального угольного фильтра, а к рукаву длиной метров десять, выведенному на свежий воздух. При этом температура на улице минус двадцать, а в подвале плюс тридцать, может, и больше. Так что я даже вспомнил рассказы знакомых пусконаладчиков о том, как они работали в Эфиопии на строительстве нефтеперерабатывающего завода. Когда они вылезали после пятнадцати минут работы в котле, то при температуре воздуха плюс пятьдесят их трясло от холода.

Через четыре месяца меня перевели на цеховой склад углеводородов. Это метрах в трехстах дальше, совсем уже у заводского ограждения. Там, правду сказать, мне понравилось гораздо больше. Это, значит, шесть вертикальных стальных цилиндров-баков с лестницами сбоку объемом от тридцати до пяти кубометров, которые находятся как бы в ямах за обваловкой — это для того, чтобы если я зазеваюсь, продукт заполнит весь резервуар и польется сверху, то чтобы он по всей земле не разливался. Плюс бетонное здание, в котором комнатка-операторная, где наш стол, стулья, а на стене доска приборов — показатели уровней и манометры. И еще длинный зал, в котором стоят насосы с электромоторами. Мое дело следить за уровнями, если поднимутся, то запустить соответствующий насос и откачать куда надо. Ну, и за самими насосами. Если сальник на валу течет, то надо набить дополнительные кольца. Но если не работает электромотор или не в порядке показатель уровня и тому подобное — надо звонить и вызывать ремонтников. Но вообще работа более спокойная.

Я и тут обычно работал не один. Моим напарником был Дядя Габсамат — Габсамат абый. Ему уж было за пятьдесят, и он мне казался тогда стариком. Судьба его была такая: из родной деревни он ушел в армию, назад не вернулся и лет тридцать проработал пожарным. То есть, спал в основном, хотя у нас, в городе переработки нефти, случались пожары, я, к примеру, хорошо помню взрыв на Уфимском НПЗ, когда у нас в доме, то есть в трех километрах, вылетели некоторые стекла. Мне тогда было девять лет, и я хорошо запомнил, как через пару дней к нам рано утром приехал отцовский приятель Соркин — сватать от обкома моего отца главным инженером на послеаварийный завод. Чтобы восстанавливать.

Возвращаясь к Габсамат абыю. Проработал он пожарным, дело шло к пенсии и тут он сообразил, что пенсия зависит от зарплаты, а зарплата у пожарных небольшая. Вот он и ушел аппаратчиком на Синтезспирт. Да еще его привлекало то, что уж синтетического спирта— "синтика" на заводе было море. Не в нашем цеху, но совсем рядом. У нас, скажем, если надо помыть окна, то брали ведро спирта у соседей и мыли. К слову, с этим мытьем случилась неприятность у нашей студентки-аппаратчицы Валечки Черкас. Вот так она помыла окно в своей комнате-операторной, потом сидит, пишет в вахтовый журнал и вдруг потеряла сознание. Отвезли ее в санчасть с обидным диагнозом — "отравление этиловым спиртом". Ей горе, а нам всем веселье.

Так моему напарнику такое обилие спирта было очень по душе. На работе все же не выпьешь как следует. И вынести через проходную нужны специальные ухищрения, которые абыю были не близки. Так он наливал в бутылку граммов двести-триста синтика, доходил с ними до проходной, а там, метров за пятнадцать, выпивал одним-двумя глотками, запивал водой и бодро шел через турникет. Там, если вечером, садился в заводской автобус и мгновенно засыпал до конечной остановки, своего общежития. Если утром или днем — поднимался до трамвайной остановки номера двадцать третьего и максимально мобилизовался, чтобы сесть в сторону общежития, а не укатить по ошибке далеко до Черниковского НПЗ.