Сергей Анатольевич Альтшулер

Сергей Анатольевич Альтшулер

После армии я начал работать во ВНИИ НП — всесоюзном институте по переработке нефти. Дело было так, что о моих поисках работы случайно узнал один из завлабов этого института Василий Васильевич, он и сказал моему отцу на каком-то совещании, что с удовольствием возьмет его сына к себе. Я приехал в его лабораторию, которая находилась на территории московского завода ''Нефтегаз'' в пятнадцати минутах трамваем от главного корпуса института. Это на Шоссе Энтузиастов, на его пересечении с проспектом Буденного. В общем-то — окраина, но не особенно дальняя. Мне с Тверского бульвара получалось ехать сорок пять минут.

Мой будущий начальник усадил меня в свою машину и повез на Авиамоторную оформлять прием. По дороге он оживленно беседовал со мной. Тем было две. Первое — то, что он ''никому никогда не говорит, что у него двенадцать наград и одиннадцать благодарностей от Верховного Главнокомандующего''. Ну, получается, что я — первый. Ладно.

Вторая тема была о том, что у него есть советская Большая Медицинская Энциклопедия и он по этому источнику подробно описал обрезание и его влияние на организм. Тема несколько неожиданная, хотя бы потому, что мой собеседник несомненный великоросс и если с ним что-то было в детстве — так это крещение. Я, собственно, только гмыкал иногда, когда случались паузы в его выступлении.

Ну, приехали. И.о. директора в конторе тогда был Каржев, как потом оказалось, очень известный еще с довоенных времен специалист по гидрированию. Но в тот момент меня волновало не это, а то, что живой классик с одной стороны всячески старался обходиться со мной отечески, видимо, с учетом моей фамилии, а с другой зажался дать мне сто двадцать рэ в месяц и отжалел только сто десять, как он объяснил, ''чтобы не подумали, что тут поблажка для сына директора уфимского института''. Я лично перенес бы, если бы и так подумали. Но вот он не мог. Ладно, думаю, в конце концов можно и уйти, если что-то хорошее подвернется на стороне.

Лаборатория Василия Васильевича издавна занималась каталитическим крекингом, а в последние годы занялась еще гидрокрекингом и гидроочисткой остатков. Тут было интересное аппаратурное решение — трехфазный кипящий слой. То есть, гранулированный алюмокобальтмолибденовый катализатор находился в ''псевдоожиженном'' состоянии под воздействием подаваемых снизу потоков жидкого мазута и газообразного водорода. У нас и опытная установка такая была на ''Нефтегазе'', сделанная из ствола 90-миллиметровой пушки. Более 500 градусов, 150 атмосфер. Вызывает уважение.

У этой установки был очень интересный начальник. Во-первых, он как раз недавно защитил кандидатскую. Во-вторых, он, оказывается, на общественных началах вел в институте Группу Математического Моделирования. Несколько мальчиков и девочек, но учтите, что больше никто во ВНИИ НП матмоделированием тогда не занимался. На уровне здороваться я с ним познакомился довольно быстро — но и только. А тут ученый совет с его докладом ''О конфигурации области, близкой к оптимуму, для гидрокрекинга мазута''. Мы, я и другие молодые специалисты из нашей 38-ой лаборатории пошли. Интересно же. Я еще в ту пору кое-как помнил — что такое дифуравнения, хотя обычно советские инженеры уже на втором году после окончания ВУЗа если видят dy/dx, то первый порыв — сократить для простоты d.

Тема, на самом деле, была очень интересная. Понятно, что в абсолютно оптимальных условиях удержать промышленную реакцию невозможно. Все время будут небольшие отклонения по давлению и температуре. Система автоматического регулирования будет поддерживать оптимум, но реактор же имеет определенную инерцию и по давлению, и по температуре. Значит, реальные условия все время будут ходить вокруг заданной точки. Так для проектирования этой системы регулирования и нужно бы знать, как эта зона выглядит, в какую сторону можно отклоняться с минимальным уходом от идеальных результатов.

Докладчик на меня лично производит очень благоприятное впечатление. Высокий красивый парень с лицом, отчасти отмеченным расой, но не слишком, пожалуй, только что с повышенной интеллектуальностью, в свитере с вырезом ''лодочкой'', под которым белая рубашка с галстуком. В общем, живой герой из оттепельного фильма об атомных физиках.

Но такое впечатление, что члены Ученого Совета воспринимают докладчика по-другому. Во всяком случае, один из классиков, всем известный спец по коксованию, вдруг перебивает выступление: ''Что за чепуха? Все знают, что оптимум — это точка, в ней и надо держаться. (Это у него проснулись какие-то реликтовые воспоминания о вузовском курсе высшей математики ). А у Вас и тут оптимум, и там оптимум. Это какая-то ересь! Ничего не понимаю!''

Докладчик перегнулся к нему через первые два ряда стульев и сокрушенно сказал: ''К сожалению, состав аудитории не такой, чтобы все всё поняли''. Ничего себе! Тут я, кажется, начал понимать, почему они все так его довольно враждебно воспринимают. Потом мне рассказали, что все завлабы института к Сергею Анатольевичу относятся настороженно. Не век же ему работать начальником установки на опытном заводе. А идти завлабом — значит, на чье-то место. Это еще удивительно, как они ему дали на кандидата защититься!

Ну ладно. У меня, собственно, и своих дел хватает. Первые два месяца я проводил большую часть рабочего времени в институтской библиотеке, где читал отечественные и немецкие журналы в поисках статей по гидрокрекингу и родственным процессам. Наконец, я обнаружил в ФРГшном журнале ''Эрдойл, эрдколь унд петрохеми'' статью о работе установки гидрокрекинга масел в республике Конго левого берега, той самой, где Лумумба, Чомбе и прочие персонажи начала шестидесятых. Естественно, я спросил у понимающих людей: ''А где у нас в Союзе установки гидрокрекинга?'' И услышал ответ: ''А у нас нету пока''. — ''Как?'' — ''Лаборатории есть, процессы разрабатывают, а установок пока не построили''.

''Как же так? Конго ... левого берега, а мы все же великая держава ...'' В общем, я задумался. Выводы я сделал много позже, когда и уехал из Москвы в Нижневартовск, перешел в братскую отрасль нефтедобычи. Но определенные сомнения появились уже тогда.

Но пока жизнь продолжалась и надо было работать. Я успел съездить на месяц в Горький, где был на опытном пробеге нашей полупромышленной установки каталитического крекинга. По возвращении больше работал на прозрачных стендах в цеху холодного моделирования. А тут у нашего завлаба возникла идея, чтобы наши молодые инженеры работали в смену на ранее помянутой 25-ой опытной установке, той самой, где начальником был Сергей Анатольевич. Ну, а для этого нужно сдавать на допуск к работе. Принимать экзамен будет начальник установки.

Ну, мне кто ни поп, тот и батька. Пришел на Двадцать пятую, сел за стол напротив ее начальника. Он мне дает задачу на реальные условия работы: ''Ромашкинский мазут с таким-то содержанием серы, температура пятьсот десять градусов, давление сто пятьдесят атмосфер, скорость подачи мазута такая-то. Сероводород из газовой фазы поглощается в бачке пятипроцентным раствором соды со сменой раствора раз в неделю. Какой должен быть объем бачка?'' И ждет, когда я начну считать. Я говорю: ''Десять литров''.

Он несколько смущен моим мгновенным ответом и говорит: ''Ну, обоснуйте'' — ''При этих условиях степень обессеривания такая-то, получается столько-то сероводорода. Пишем уравнение, получаем, что нужно столько-то соды. Для пятипроцентного раствора это семь с половиной литров. Округляем до десяти'. Все это, конечно, расписывается на листке. 'Ну, а потом ... я этот бачок знаю. Он у вас над дверью висит. И в нем десять литров''.

Тут возразить нечего, так что этот экзамен я сдал. Ну, и вроде как завелось у нас с Сергеем Анатольевичем взаимное уважение. Но он после этого недолго там работал. Понял, что во ВНИИ НП ему ничего светит. Дело было так, что он подал документы на конкурс, объявленный на должность завсектора. Ему отказали, объяснив это отсутствием опыта руководства. Если учесть, что он уже был начальником установки, да еще и на общественных началах завгруппой матмоделирования, то это просто значило, что в этом институте у него перспективы нет и не будет. В общем, недаром мне скажут в будущем приятели: ''Сережа, ты — Маугли. Ты рос в волчьей стае''. Мой герой тогда все понял и уехал в Западную Сибирь, где в ту пору вовсю раскручивалась добыча нефти. Доходили слухи, что он там стал главным инженером строящихся газоперерабатывающих заводов.

Из виду у меня он, однако, не исчез. В его диссертации фигурировала, среди прочего, модель падения активности катализатора гидрокрекинга в ходе его работы. Простенькая такая моделька экспоненциального падения. Я между тем походил со своим приятелем Леней на курсы в Институте им. Стеклова, освоили мы язык ''Алмир'' и начали потихоньку программировать для нашей лабораторной ЭВМ ''Мир-1''. Среди прочего попробовали посчитать отравление алюмо-кобальт-молибденового катализатора гидрокрекинга на нашей 25-ой опытной установке по матмодели ее бывшего начальника. Не совсем сходится, получается такой длинный хвостик по сравнению с убывающей экспонентой. Начали думать и вроде как придумали — в чем дело. Там, на самом деле, действуют два рода отравления: то, что активные центры забиваются коксом, так же как при каткрекинге, и еще то, что на активных центрах садится из мазута ванадий. Кокс можно выжечь, как при каталитическом крекинге, а с ванадием дело становится при окислительной регенерации только хуже, получается ванадат натрия, который насмерть заплавляет поры катализатора

Для меня предметом особой гордости было то, что была нарисована система из двух дифуравнений и отыскано ее решение. Прямо скажем, что после ухода из института Сергея Анатольевича Альтшулера институтские классики, включая нашего завлаба, на такое смотрели как на египетские иероглифы. Ну, мы с Леонидом написали статейку и послали в отраслевой журнал. Там такое и тогда было редким явлением.

Где-то через год С.А. проездом появился во ВНИИ НП. Мы с ним имели короткий разговор. Я ему изложил содержание нашей с Леней работы — как мы его поправили. Он не возражал, только сказал, что: ''Вы же должны понимать, у меня была первая попытка подступов к модели гидрокрекинга, на самом первом уровне приближения''. Я с ним согласился, на этом и расстались.

Ну, плохо или хорошо проходят четыре года. Я успел поработать в ИОХ имени Зелинского, понял, что в ''чистой'' лабораторной химии мне поля для работы нет, я все же инженер, а не университетский химик. И собрался уезжать куда-нибудь к рубежам отечества. Обсуждалась, скажем, должность начальника лаборатории в узбекском Мубареке на газоперерабатывающем заводе. И тут я узнаю, что мой старый знакомый С.А.Альтшулер работает по-прежнему в Нижневартовске, но уже начальником Западно-Сибирского комплексного отдела Краснодарской ВНИПИГазпереработки. Ищет людей для этого отдела. Я, недолго думая, послал туда телеграмму, что хотел бы работать с ним. Благо, московская прописка для ''районов, приравненных к Крайнему Северу'', сохраняется, что будет некоторым доводом для моей жены.

Получил тут же телеграфом ответ, что меня берут, а условия будут в письме невдолге. Собственно, через пару дней Альтшулер зашел к нам в гости в нашу коммуналку попутно с командировкой в министерство. Попил с нами чаю, произвел впечатление на мою подругу, подарил нашему Саше какой-то сборник сказок и подтвердил, чтобы ждал письма.

Действительно, через пару недель в нашей коммуналке звонок: ''Я такая-то, от Альтшулера, у меня для Вас письмо с приглашением'' — ''Ну, хорошо! А как нам встретиться?'' — ''Я сегодня вечером иду в театр'' — ''Прекрасно! Я живу на Тверском бульваре, в шаговом расстоянии от всех московских театров'' — ''У меня билет в Театр имени Гоголя''. Заминка. ''...А это где?'' То есть, я смутно что-то слыхал, что этот театр где-то недалеко от Курского вокзала, но где именно — даже и не предполагал. Это теперь Гоголь-Центр все знают, а тогда ... .

Думаю, что моя телефонная собеседница несколько обиделась, но, ей-Богу, я не нарочно. Мы потом подружились, и она меня тем разговором не попрекала. Договорились о встрече, я письмо получил. Там говорилось, что должность мне предлагается не ниже завгруппой, сразу по приезде отдельная комната в общежитии, а в течение полугода отдельная квартира. Ну, жена поплакала, но она же видела, что я постепенно схожу с ума, так что в итоге согласилась.

И вот 18 марта 1976 года я выхожу с чемоданом в старом деревянном Нижневартовском аэропорту. Меня встретили на отдельском КАВЗике, привезли в контору, которая жила в двухэтажном деревянном доме недалеко от берега Оби. Потом я поехал в комнату в ... ну, можно сказать, что в коммунальной квартире в пятиэтажном блочном доме. В Нижневартовске это именовалось ''с подселением''. На вечер я приглашен на ''обедоужин'' к своему новому шефу, который живет в этом же доме.

Я пришел. Сергей Анатольевич познакомил меня со своей женой, совершенно очаровательной, несколько кустодиевского типа сибирячкой журналисткой Валей. Собственно, с его предыдущей женой, тоже Валентиной, химиком Татариновой я был немного знаком по ИОХ им. Зелинского.

Пригласили меня к столу. Что удивило: на столе дивная закуска — сказочная сосьвинская селедка, которую так Николай Последний любил, соленые рыжики, маринованные белые грибы ... . А Валя угощает: ''Ешьте колбаску, вареная!''. Ну и что? Потом оказалось, что в Нижневартовске в ту пору нацело не было: пива, ближайший пивзавод в Сургуте; вареной колбасы и сосисок — их вообще в Ханты-Мансийском округе не производили; и почти не было молочных продуктов — сметаны, кефира, цельного молока, творога. То-то мне Валентина в борщ майонез подкладывает, что для меня было некоторой кулинарной новостью. Вообще-то, тема о питании в ту пору в Нижневартовске отдельная, но я уже об этом кое-что писал в рассказе ''Охрана''. Вспомним только еще раз, что к моменту приезда моих жены и сына через полтора года продукты питания по большей части исчезли, и с едой на Севере стало не лучше, чем в Куйбышеве, Салавате или Гороховце.

Но я сюда всё же приехал все-таки не столько жрать, сколько работать. В научной части альтшулеровского отдела было две лаборатории плюс как бы автономная группа химиков-аналитиков и сектор с не совсем понятным названием ''Индустриализации строительства''. Везде места руководителей заняты. Есть лаборатория, занимающаяся газоперерабатывающими заводами. Так на месте ее завлаба пересиживает ситуацию бывший гендиректор ''Сибнефтегазпереработки'' Токарев. Его сняли, на гендиректорское место прислали Воривошкина, а его самого взял к себе Альтшулер. Второй завлаб, по сырьевым ресурсам — Виктор Гореченков. Сын известного Гаврилы Гореченкова, который после возвращения из многолетней командировки в Ирак в Москве себе хорошего места не нашел, так по старому семейному знакомству уехал завлабом в Нижневартовск. Тут дело такое, что старший Гореченков был директором строившегося Новокуйбышевского нефтеперерабатывающего комбината, а главным инженером там был Анатолий Альтшулер. Так что Виктор Гаврилович и Сергей Анатольевич знакомы с волжского детства.