А и Б сидели на трубе

— В тридцать восьмую, которая с физмат-уклоном...

— Школа хорошая, — задумалась мама, — но почему ты так вдруг туда решил перейти? Боюсь, что это будет сложновато — они там списки желающих в мае составляют, а сейчас на дворе июль.

— Но ты же мне поможешь? — спросил я у неё. — Ты же в этой системе, значит, знаешь, на какие кнопки нажать надо, чтобы результат получился положительным.

— Надо помочь парню, — вступился за меня отец, — раз он так учиться хочет. Пусть получает знания в улучшенном формате.

— Нет, ты всё же скажи матери, — не отступалась она, — почему так резко, почему раньше об этом не позаботился?

— Да вот, — начал импровизировать я, — пилил я и скручивал свои полольники, и такая тоска взяла, что решил немного поменять свою жизнь. Для начала среднее учебное заведение сменить, а там и до высшего дойду... бог даст.

— Ой, врёшь ты, Витька, — погрозила мне пальцем мама, — сказал бы уж прямо, что девочка какая-нибудь туда идёт, а ты за ней...

Надо ж, подумал я, насквозь мать видит, как рентген.

— С девочками мы немного попозже определимся, — быстро соврал я, — рано мне ещё по девочкам ходить.

— Ладно, — отбросила она в сторону полотенце, которое у неё в руках оказалось, — нажму я на эти кнопки, надеюсь, что у меня получится. А теперь давайте торт есть... и расскажи, наконец, что вы там в этом ЛТО делали.

— —

Вечером я ни к какому Абрамычу не пошёл, решил отложить этот вопрос на завтра. Или ещё подальше, не горит. А вместо этого взял и сгонял в спортивный клуб Торпедо, он тоже рядом был, у нас тут всё рядом. Там у меня целых два дела было — узнать, существует ли на самом деле такой хоккейный тренер Окунев, раз, и разузнать всё про теннисную секцию, два. С Окуневым вопрос решился мигом, вахтёр на входе в ответ на мой вопрос сказал, что да, Михал Петрович такой есть, но сегодня он в отгуле, приходи завтра.

А вот с теннисом получилось интересно — секция такая имела место, и там даже целых два корта были с быстрым тартановым покрытием, на которых перекидывали мячик через сетку девочки с белых юбочках. Я представился тренеру, моложавому ещё мужчине в белых брюках и белой рубашке, и рассказал, что мы с Леной просто мечтаем заняться этим благородным видом спорта.

— Что-то великоват ты для начала занятий теннисом, — заметил мне он, — у нас обычно начинают в первом-втором-третьем классе.

— А вы всё-таки дайте мне шанс, — начал уговаривать его я, — а вдруг я окажусь новым Джимми Коннорсом окажусь, а Лена второй Маргарет Корт. Вы же ничего не теряете, отчислить нас всегда можно...

— Вон ты какие имена знаешь, — удивился тренер (можешь звать меня Палыч), — ну хорошо, приходи вместе со своей Леной завтра... нет, послезавтра в десять утра. С собой иметь легкую спортивную одежду и ракетку.

— С формой понятно, а ракетку я где возьму? — осведомился я.

— Напротив же стадиона, вон там через Жданова (и он показал пальцем) есть магазин Спорттовары, — просветил меня Палыч, — в нём и возьмёшь. Только бери сразу эстонскую, Калев которая, она и полегче, и отскок у неё получше, калининские ракетки уж очень дубовые.

На обратной дороге я внял тренерскому совету и заглянул в эти 'Спорттовары'. А чего, хороший магазинчик, большой и народу никого... в первом зале тут была одежда и обувь с претензией на спортивность. Похмыкал над надписью 'кроссовки, ВЗПП Кимры' — это явно не Адидас. И даже не Рибок. Но бегать кроссы и в них конечно можно. Название 'джинсы' пока в советский разговорный сленг проникло недостаточно глубоко, поэтому штаны из синей хлопчатобумажной материи здесь назывались 'техасы'... ну так, в принципе тоже ходить можно.

Но ты же здесь не за этим, строго указал я сам себе, вот и занимайся делом, а хмыкать потом будешь. Во втором зале было всё для занятий различными видами спорта, от футбольно-волейбольно-баскетбольных мячиков и до коньков и клюшек. Теннисные приблуды на отдельном стенде располагались, причём тут не делали большого различия между большой и настольной разновидностью этого спорта, всё вперемешку лежало.

— А почём вон та ракетка? — спросил я у продавщицы, показывая на довольно элегантный снаряд, название у него имелось, а вот цены видно не было.

Продавщица, грудастая и хмурая молодуха с обширным бюстом, отвлеклась от разгадывания кроссворда в журнале 'Огенёк', посмотрела в какие-то свои тетрадочки и ответила:

— Семнадцать-пятьдесят.

— Однако, — разочарованно протянул я, — овёс нынче недешёвый какой-то.

— Попроще есть, — продолжила она, всё равно ни одного покупателя больше не было видно, а тут хоть какое-то общение, — калининская ракетка за девять-семьдесят пять.

— Спасибо, я подумаю, что выбрать... завтра-послезавтра зайду.

— Заходи, — равнодушно ответила продавщица, — в секцию на Торпедо что ли записался?

— Так точно, — автоматически вылетело у меня. — А вы откуда знаете?

— А у нас эти ракетки только они и покупают, которые за этим забором играют, — и она показала на узорную решётку стадиона Торпедо.

— И много народу уже купило? — решил продолжить разговор я.

— Ты четвёртым за этот год будешь. Теннисную форму смотреть будешь?

— А что, есть специальная форма? — изумился я.

— Конечно, тот же Калев и делает. Только сразу скажу, что она ещё дороже, чем ракетки.

— Ну, покажите, — решился я, — гулять, так гулять.

Продавщица нагнулась под прилавок и выудила оттуда два пакета с чем-то белым.

— Это для мальчиков, то для девочек, — разделила она их. — Девочковое убираем...

— Подождите, со мной вместе как раз девочка начинает тренировки, так что не убирайте.

— Размер вроде как раз на тебя, мерить не дам, испачкаешь ещё. Футболка и штаны, обе с эмблемой Калева.

— И почём эта красота? — справился я, рассмотрев товар.

— По тридцатнику и то, и это.

— Наверно возьму, — решился я, — только не сегодня, сейчас у меня таких денег нет.

— А завтра появятся? — усмехнулась она.

— Вот завтра и посмотрим, — хитро прищурился я, — до завтра много чего может измениться. Так что далеко не убирайте.

И тут я откланялся и выскочил из магазина... по пути домой попался ларёк с мороженым. Так, продегустируем что ли вкус знаменитого советского мороженого. На выбор этот ларёк мог предложить фруктовое за 9 копеек, сливочное в стаканчике за 13, сливочное же, но в брикете за 15 и тот самый пломбир по 19 копеек за штуку. Взял пломбир, умял его за пять минут, ничего такого волшебного не ощутил... сахару пожалуй многовато.

И ещё совсем около дома не смог обойти вниманием пункт по приёму макулатуры, размещенный в вагончике типа 'бытовка'. В СССР же макулатуру не просто так принимали, а давали в обмен на 20 кг талончики на дефицитные книги, Дюма например или Сименона. Вот этот вагончик типа 'бытовка' как раз этой процедурой и ведал. Внутри была небольшая очередь граждан со связками макулатуры. Приёмщица, низенькая и бойкая татарка с золотым зубом, ругалась и отказывалась принимать нерассортированную бумагу.

— Вы уж совсем того, — орала она, брызгая слюной, — вы бумажки из сортира готовы сюда тащить. А вчера один кирпич подложил в пачку.

Я немного послушал эту склоку, прочитал объявление на стенке (на выбор предлагались талончики на 'Королеву Марго', 'Три мушкетера' и 'Шерлока Холмса')... надо запомнить это место, подумал я, может, какую комбинацию прокрутим.

А когда я подошёл к своему тринадцатому подъезду, то с большим удивлением обнаружил около него машину Скорой помощи (Волга ГАЗ-25 универсал с большими крестами на дверях) и УАЗик милиции. Не иначе что-то нехорошее случилось, подумал я, и мои предчувствия меня не обманули — сначала из распахнутых дверей вынесли носилки, на которых лежал папаша близнецов, закрытый до подбородка белой простынёй, а потом вывели по очереди обоих братанов. Я предусмотрительно спрятался за дверью, чтобы не вступать с ними в ненужные дискуссии и не обращать на себя пристальное внимание властей, но манёвр мой удался наполовину.

Скорая Волга тут же отчалила, УАЗик тоже тронулся и укатил в сторону Пионерской, там у нас районное отделение ментовки располагалось, но на месте, так сказать, преступления остался наш участковый. Я его шапочно знал, беседовал один раз по незначительному поводу, звали его капитан Сизов. Так вот этот капитан боковым, видимо, зрением зафиксировал мои прятки за дубовой подъездной дверью и прямо направился ко мне.

— Фамилия? — сразу начал он без предисловий.

— Малов, — признался я и добавил уже без понуканий, — я здесь живу, этажом выше, чем Синельниковы.

— А чего за дверью прятался?

— У меня сложные отношения с братьями, не хотел лишний раз пересекаться.

— Ну тогда пойдём поговорим, — вздохнул он.

— О чём? — недоумённо переспросил я.

— О твоих непростых отношениях с семейством Синельниковых.

Я вздохнул и присоединился к капитану. Идти тут было недалеко, опорный пункт правопорядка был в десятом подъезде на первом этаже.

— Садись, Малов, — предложил мне ободранный стул капитан, — чай будешь?

— Спасибо, только что попил, — благоразумно отказался я.

— Они тебя бьют что ли? — сразу перешёл он к основной теме.

— Пытаются, — дипломатично ушёл я от прямого ответа, — когда вдвоём, то да, против лома нет приёма. А поодиночке по-разному случается.

— Ладно, сейчас не об этом — что там у них случилось такого, не знаешь? Что они родного папашу зарезали?

— Надеюсь, не до смерти, — довольно искренно сказал я, — драка у них была с час примерно назад. Я как раз домой шёл, из-за их двери крики доносились.

— Внутрь не заходил?

— Зашёл, как же, — не стал увиливать я, — сказал им, что если не прекратят, вызову милицию.

— И что?

— Прекратили. Больше никакого шума оттуда не было.

— А чего они не поделили, не выяснил?

— Точно не знаю, но возможно папаша у них деньги хотел забрать, — вдохновенно начал сочинять я, — которые мы в летнем лагере заработали — мы же вместе там были, только сегодня вот вернулись.

— И много заработали? — поинтересовался капитан.

— По-разному, кто на сколько наработал, братьям, если не ошибаюсь, рублей по 20-25 на руки выдали.

— А вот эта штучка тебе ни о чём ни говорит? — и Сизов вытащил из кармана прозрачный пакетик, где лежал николаевский червонец.

— Ух ты, — я заставил себя восхититься, — по-моему это старинная монета какая-то, чуть ли не царских времён. Нет, ничего про это не знаю.

— Это николаевский червонец, — просветил меня капитан, — 1899 года, вес 8,5 грамм, из них чистого золота 7,7 грамм.

— Здорово! — я счёл нужным проявить элементы восторга. — Где же это они нашли такую штуку? Дорогая наверно, рублей на сто потянет.

— Даже на двести, — поправил меня капитан. — Вот и я думаю, где ж это они могли найти такое богатство?

— Может клад какой старый откопали, — дипломатично предположил я, — у нас ведь город старый, вполне могут где-то клады с дореволюционных времён сохраниться.

— Ладно, — вздохнул капитан, — раз ты ничего не видел и не знаешь, можешь быть свободен.

Я встал и пошёл к двери, но в спину мне было добавлено следующее:

— Но если я узнаю, что ты как-то в этом деле замешан, тогда пеняй на себя... срок знаешь какой за валютные спекуляции полагается?

— Понятия не имею, товарищ капитан.

— От 3 до 5 лет с конфискацией, вот сколько. Статья 191 Уголовного кодекса, можешь заглянуть для информации. А сейчас гуляй пока...

Я и пошёл гулять, пока можно. Залетел в свою квартиру, сказал родителям, что буду делами заниматься до вечера, и забился в свою комнату. Да, одна из трёх комнат нашей сталинской трёшки принадлежала конкретно мне, и в её двери даже и замок был врезан. Лёг на диван вниз головой и начал усиленно размышлять о двух вековечных российских проблемах — кто виноват и что делать?

Вся эта мутная схема с зубным Абрамычем и хоккейным Петровичем мне совсем разонравилась. Тем более, что астральный чекист Фролов уже успел наврать и с сохранением найденного имущества — если б я не перепрятал наволочку в ночь перед КВНом, сгорело бы оно синим пламенем вместе со сторожкой этой грёбаной. А если один элемент в схеме неисправный, то и вся она, как хорошо известно любому системотехнику, работать не будет. Так что по всему получается, что к Абрамычу мне идти не следует... или в более мягком варианте — можно сходить, но абсолютно пустым. И еще монетки наверно надо бы перепрятать... а может и не стоит дёргаться, а то ведь возьмут на перепрятывании, потом не отмажешься.

К стоматологу я таки после получасовых размышлений решил сходить, естественно без ничего, но пакет таки с собой взял, красивый, с логотипом детского фонда Юнисеф. А чтобы он не производил впечатление пустого, кинул туда первую попавшуюся книжку увесистого формата. А попались мне материалы 24 съезда КПСС в двух томах красно-кирпичного цвета.

Родителям сказал, что погуляю с часик во дворе, а сам осторожно, чтобы никто по дороге не попался, вышел кружным путём через вторую арку и Дом техники на Свердлова, а уж оттуда на Комсомольскую. Возле дома номер 12 никого на лавочке не сидело, тем лучше, делаем лицо попроще и двигаемся на второй этаж в квартиру номер четыре. Дзинь...

— Кто там? — раздался из глубин испуганный высокий голосок.

— Здрасть, я от Степана Данилыча пришёл.

— Я тебя не знаю, — сказали оттуда после недолгого разглядывания в дверной глазок, — ты кто такой?

— Знакомый Степана Данилыча, Витей меня зовут, — нашёлся я, — привет от него пришёл передать и посылочку небольшую.

В квартире наконец решились и отворили мне дверь — на пороге стоял маленький носатый мужичонка в цветастом халате.

— Ну если посылку, тогда заходи.

И я прошёл внутрь... я в принципе бывал в домах этого типа, так что расположение комнат примерно знал, направо кухня в четыре квадрата, ванной и сортира нету, не предусмотрено. А прямо комнатушка в десять квадратов. Вот в неё, в эту комнатушку, он меня и провёл.

— Привет ты мне уже передал, давай теперь посылочку, — буркнул хозяин, садясь на обычный конторский стул, мне, кстати, сесть не предложил.

— Всю посылку я сразу тащить не стал, во избежание, — сказал я, сев без приглашения, — вот образец того, там содержится в этой посылке.

И я протянул ему одну монетку, я в последний момент таки решил её прихватить из сарая. Абрамыч поменялся в лице, быстро достал из ящика стола большую чёрную лупу и начал пристально изучать червонец. Через минуту примерно он заявил следующее:

— Ты же понимаешь, что мне надо изучить вопрос более подробно.

— Прекрасно вас понимаю, Самуил Абрамыч, поэтому торопить не буду. Хотелось бы только в общих чертах узнать, так сказать, цену вопроса — почём возьмёте, если коротко?

Абрамыч закатил мхатовскую паузу, вот ей-богу не меньше полутора минут молчал, перекидывая монетку из руки в руку, вставая и прогуливаясь по комнате к окну и обратно и закатывая глаза к облупленному потолку. Потом сел и твёрдо выговорил:

— Восемьдесят пять рублей.