Время перемен

Глава1

Был солнечный тёплый день пятого сентября. Вчера был мой день рождения. Вот мне уже и тридцать. Только грустно в моей жизни. Хочется чего-то такого немыслимого. А есть обычные тягучие и заполненные всякой мелочью дни. Даже вот не женат. Да и где найти хорошую и красивую жену? Вокруг только красивые стервы или хорошие и добрые, но страшные.

Вот, я решил, пару дней, после дня рождения, не выходить на работу и взял отгулы. С утра показалось хорошей идеей взять палатку и всяких продуктов, да выехать с ночёвкой на реку. Сижу теперь как дурак. И смакогон греется и шашлыки стынут, а не тянет пить. Думал так, нажрусь, аки свинья, и отступит эта серая и унылая реальность. Нет, не подумайте, я не пьяница. Просто муторно на душе. Вот и сижу на раскладном стуле перед таким же столом.

На столе стоит запотевший стопарик чистейшей, как слеза, пока ещё холодной, самогоночки, шашлычок на шампуре и огурчик свежий порезан, и помидорчик. Рядом речка и тишина. Картина должна бы радовать, ан нет.

Душа бунтует и противится. Як тако возможно. Пить одному, как последнему забулдыжнику. Душа требовала общения. Ну, где ей найти напарника.

Зря я так думал. Буквально тут же, на берегу нарисовался, такой колоритный дедок, с удочкой. Огромная, но аккуратно ухоженная, борода серебристого цвета, от седины. Идёт себе не спеша по берегу. Я тут понимаю, погибаю уже.

— Извините, что спрашиваю, — только и успел сказать.

— Да ты не извиняйся милок, лучше говори, — откликнулся мгновенно дедок, умудрившись даже перебить.

— Э-э-э. Уважаемый, — начал обращаться к нему

— Ежели ты ко мне с уважением, так я завсегда рад помочь. Меня, кстати, Петром кличут, — опередил он меня и сейчас.

— Э-э-э. Петр, вы о чём? — дезориентировался к этому моменту окончательно.

— Я про то, что пора уже наливать, а не лясы точить, — огорошил он своим подходом.

— А почему вы решили, что я вас приглашу? — немного разозлившись подобной наглость, поинтересовался у него.

— Я же вижу, ты человек с понятием. Вона как поляну накрыл, а сидишь один. По всему видно не алкаш какой-то, да и на бомжа не похошь. Значит, что? — ответил он.

— Что? — привёл он меня в недоумение последовавшим вопросом.

— Напарник тебе нужен, для беседы задушевной, — выдал он мой диагноз.

— Ну, Пётр, не знаю, как по батюшке вас, ну, удивили. Присаживайтесь. С таким мудрым собеседником и поговорить не грех и выпить заодно. Меня Кириллом зовут, — развеселил он меня, в итоге.

— Назарович, я по батюшке. Наливай и мне. Хлопнем по рюмашечке, — он сразу предложил перейти к делу.

Я не заставил себя ждать. Достал второй стопарик, да и налил по рубчик. В компании масть пошла и хорошо пошла.

Помолчали мы маленько, да и повторили, а затем уж и разговор пошёл.

— Вот смотрю я на тебя Кирилл и удивляюсь. Почто такой молодой здоровый и здесь один и оказался? — задал он вопрос для затравки.

— Да, понимаете, Пётр Назарович. Устал от будничной серости. А хочется сделать великое, — а вот меня что-то прорвало излить душу.

— Да надо ли тебе это великое? Вон, смотрю, кольца на руке нет. Лучше бы женился, детишек завёл, — поддержал он беседу.

— Не встретил пока своей половинки. Хочется вот влюбиться, чтоб раз и навсегда. Да, вот не сподобился, — а меня было уже не остановить.

— Ну, а друзья как же? — удивился он.

— А что друзья. Друзья, как известно, познаются в беде. Вот и случилась однажды в моей жизни беда.... Одним словом, нет у меня человека, которого, я с чистой совестью, назвал бы другом, — выговориться мне было просто необюходимо.

— Да.... Эк тебя жизнь то потрепала. А вот придут к тебе приключение и великое, не спужашся? — посочувствовал он мне.

— Да, я бать, не из робкого десятка, только где оно немыслимое, а меня-то сразу в грудь постучать потянуло.

— Все-то вам молодым весь мир перевернуть. Нет, чтобы подумать. Если очень хочешь, может что и исполнится. Ладно, бывай, неожиданно для меня он стал прощаться.

Я и не заметил, как за степенным разговором завечерело. Хоть и выпили мы на двоих немного, но меня на солнце совсем развезло. Чтобы хоть как-то освежиться и развеять хмель, решил искупнуться.

Прямо с берега, и нырнул в реку, щучкой. Вода, неожиданно, оказалась обжигающе ледяной. Всё тело охватила судорога, и я бессильно стал тонуть. Хуже всего было то, что был на берегу-то один, и спасти меня просто было некому. Если и хватятся меня, то только завтра.

На какое-то мгновение я потерял сознание. Оно вернулось ко мне, когда в легкие попала вода, и мою грудь от этого стало буквально разрывать. Вдруг чьи-то сильные руки схватили меня и потащили наверх. Это, наверное, Пётр Назарович вернулся. Ну а кто ещё? На берегу-то было пусто. Сколько же радости было от этой мысли. От мысли, что хоть кому-то на этом свете, хоть чуть-чуть ещё нужен. Как же блаженен был вздох, который я втянул, когда меня вытащили на поверхность.

Тащил меня какой-то бородатый мужик огромного роста. Что за путешествие Гулливера в России? Почему он такой гигантский? Таких же не бывает. Я где вообще? Ну и попытался извернуться и посмотреть на берег. Это удалось. От чего мне поплохело.

Это был чужой берег. Где палатка? Кто сожрал шашлык?! В этот момент я увидел берёзы. Самые обыкновенные берёзы. Вот тогда до меня дошло. Это не мужик был большой, а я маленький. Более того, я был трезв.

— Прочистил мозги, называется, — пронеслась мысль.

По берегу бегала куча народу. Какой-то мужик причитал. Бабы, так вообще голосили. Вся эта толпа хаотично передвигалась из стороны в сторону. Видно, что мужику, вытаскивающему меня, дают какие-то советы. По-каковски говорят, было непонятно.

Чьи-то сильные руки подхватили и вытащили. Меня начало колотить. Тут же, кто-то стал укутывать, но всё равно зуб на зуб не попадал. Господи, да где же я? Куда меня занесло? Кто это вокруг? Почему я маленький?! Я попытался спросить, но из уст вырвался только вопль. Тут-то и упала адреналиновая волна. В глазах потемнело, и я провалился в краткое забвение.

Когда же очнулся, мы уже куда-то ехали. Я толком не мог даже пошевелиться. Все мои рефлексы, были рефлексами взрослого человека. Управлять же мне нужно было детским телом. По этой же причине не получалось нормально говорить. От бессилия разревелся, словно сопливый мальчишка, кем собственно и был. Плачь не плачь, а мысль о том, что надо всё-таки определиться, где нахожусь, помогла собраться. Да и собственно, кем я стал? Сколько же мне лет?! Стал прислушиваться к разговору. Редкие фразы были отдаленно похожи на русский.

— Точно, это же русский. Только старый, — наконец, дошло да меня.

Это, в какие же времена так говорили. Лингвистом я не был. По речи, в какое время меня занесло, догадаться не мог. Может, это сектанты какие, а время наше? Тогда почему я маленький? Царапали мысли черепушки изнутри. Мы въехали в какую-то деревушку. Окружающие назвали её почему-то Москва. Гонят наверно. Что я, в Москве не был?

— А может это и правда Москва? Только старая, ну до того.... До чего, не мог придумать, — одно слово, запутался в своих же мыслях.

— Должно же быть хоть что-то узнаваемое, — с тоской подумал, не находя привычных ориентиров.

Сначала мы преодолели ров с водой и проехали земляной вал. Было видно, что на этом месте уже начали возводить кирпичные стены. Частично они даже его заменили. Странное зрелище. Новые укрепления уже строятся, а старые ещё не снесены. Жизнь явно кипела в этом городе.

Что-то смутное забрезжило, когда я увидел крепость из красного кирпича. Чем-то она походила на Московский Кремль. Только вот башни были не остроконечные. Соответственно не то, что звёзд не было, даже перспектив орлов не наблюдалось. Башни были покрыты простым деревянным шатром.

— Может, в какую параллельную реальность попал? — тут же пришла успокоительная мысль.

В пользу этой версии говорило отсутствие Красной площади. Там, где она вроде должна была быть, был глубокий ров, заполненный водой. Попасть в эту крепость можно было только по подъемным мостам, проездных башен.

Весь вид у крепости скорее был суровым, а не открыточным, как у Московского Кремля. Однако она не имела угрюмого вида, как многие европейские замки, благодаря своим новым храмам с блестящими главами и нарядным дворцовым палатам с пестрыми кровлями, живописно поднимавшимися за укреплениями.

Весь наш не маленький караван проследовал к каменным палатам. Из них выбежали ещё люди, и поднялась безумная суета. Меня подхватили и куда-то потащили. Кто-то всё время причитал, и наконец, внесли в какие-то покои. Тут же, появился какой-то мужчина, по виду иностранец, который стал ощупывать тело.

— Что я ему, девка! Чего меня лапать! — хотел возмутиться, но только опять промычал что-то нечленораздельное.

— Может это доктор? Тогда ладно, пущай, — с грустью подумал и постарался отрешиться от подозрительных касаний.

По словам доктора, Великий князь был здоров. Только слегка не в себе, но это пройдёт, и он снова заговорит. Эх, мне бы его уверенность.

В палату ворвалась какая-то красивая и стройная женщина. В миг все перед нею расступились. Быстрым шагом, приблизившись ко мне, она, порывистым движением опустилась на колени, и заглянула мне в глаза. По-видимому, найдя в них то, что искала, крепко прижала меня к своей груди. Если вы помните ощущение от прикосновения своей матери, вы поймёте, что я испытал, в тот момент. Это была она, моя МАМА. Я расплакался, от охватившего меня счастья.

В последующие дни, наконец, узнал, кем оказался. Моей матерью была Елена Глинская, а я соответственно её сыном. Звали меня Иван. ИВАН IV, но ещё далеко не 'Грозный', а совсем ещё ребёнок, пяти лет отроду.

Попал я в этот мир двадцать шестое августа тысяча пятьсот тридцать пятого года от Рождества Христова по Юлианскому календарю.

Мы с будущим царём родились в один день, подозреваю, что и в один час, только через столетия.

Ох Пётр..., ох Назаров сын.... Чуяло моё сердце ещё тогда неладное. Не обошлось здесь без него. Только вот беда, что теперь-то мог сделать? Никто меня за язык не тянул, просить немыслимое. Ведь сам хотел свершить великое. Получите и распишитесь. Думал ли, что так случится, когда трепался языком. Будьте бдительны! Если вдруг встретите этого проходимца, предайте привет ему от, теперь уже, Ивана сына Василия. Эх, да погорячей бы, но уж как сможете.

Город был действительно Москвой, но как же она не походила на ту, которую знал. Интересно, оказался в прошлом своей страны или все-таки в другом мире. Кто бы мне сказал. С одной стороны, конечно повезло. Сильно ли вы обратите внимание на поведение пятилетнего ребенка? Тут ещё на детский испуг можно списать все несуразности. Даже то, что мне пришлось, почти заново, ходить учиться. Привыкать говорить по-здешнему.

Больше всего проблем доставляло то, что я поначалу никого не знал. Правила поведения, вообще тёмный лес. По мере того как начинал помаленьку общаться, всё больше узнавал про окружающий мир. Понятно, что меня всерьез не воспринимали, но если чего спрашивал, рассказывали. Поначалу, правда, больше сочувственно поглядывали. А, вот, заговорил и вроде как ничего.

Больше всего доставали всякие мамки и опекуны. Нигде от них покоя не было. Хотелось побегать и поиграть. Фигушки. 'Великому Князю невместно сиё поведение', тьфу. Ну, какое тут детство? Хуже всего, когда опекунам просто лень куда-нибудь идти. Тысячу причин придумают, почему мне это нельзя. Гады!

Как бы не ставили палки в колёса, я узнавал много всего интересного. Сколько же про Кремль выяснил. Оказывается, укрепляя Кремль, итальянские зодчие использовали и весь опыт римских фортификаторов: стены и башни располагались по заветам хитроумного Витрувия: 'Надо, чтобы башни прерывали ход по стенам; если неприятель завладеет одной частью стены, остальные были бы от него отрезаны'.

Каждая башня являлась самостоятельной крепостью: отняв приставную лестницу, гарнизон наглухо замыкался в каменной ограде, но в случае необходимости мог скрыться потайными ходами. Круглые башни, если их заполнить землей, оказывали громадное сопротивление снарядам. Кроме того, у них нельзя было разрушить углы, как в квадратных башнях.

А вот то, что иностранные 'муроли' (архитекторы), прежде чем приступить к работам, должны были поездить по другим городам, чтобы познакомиться с русским зодчеством, я и не догадывался.

Китай-город называли так не потому, что там китайцев много жило, и к Китаю никакого отношения не имел! В эти времена — это государство именовалось Катай (степи Монголии, северный Китай) или Чина (современный Южный Китай).

Название района происходит от старого слова 'кита', то есть вязка жердей, которые применялись при постройке укреплений, вот так-то. Тот самый земляной вал! А я-то думал....

Вообще, вся оборона Москвы опиралась на Московский Кремль. Он представлял собой систему надежных и сильно вооруженных башен, контролирующих окружающее пространство. Стены идут с небольшим изломом, башни же несколько выдвинуты вперед. Благодаря этому с каждой стрельницы во время осадного боя можно было наблюдать за положением на соседних башнях и своевременно оказывать им помощь.

Внутри башни были разделены сводами и деревянными настилами на несколько ярусов и имели хитро расположенные друг над другом амбразуры. Приспособленные для верхнего, среднего и нижнего боя, они располагались так, что никто не мог укрыться, притаившись у стены, или скрытно подобраться к ней. Сверх того, были устроены и навесные бойницы, а наверху башни заканчивались боевыми площадками, прикрытыми деревянными навесами, что придавало им еще более суровый вид.

Под стенами, башнями, храмами и другими постройками нового Кремля были устроены подземные ходы и водоемы, сводчатые погреба и кладовые для хранения пороха, оружия и других запасов.

Загадка исчезновения Красной Площади разрешилась ещё проще. Её ещё не построили! Не было и собора Василия Блаженного. Его я как-то ещё не успел построить. Вот мать его ити. И как быть? Строить мне его или нет? Красивый зараза! Построю, однако, как вырасту, конечно.

Когда в Кремле завершились каменные работы, в тысяча пятьсот восьмом году итальянский мастер Алевиз Фрязин поднял шлюз на реке Неглинной и бурный поток наполнил ров, прорезавший всю будущую Красную площадь, не названной ещё даже Пожаром, от Неглинной до Москвы-реки. Кремль, окруженный с трех сторон водной преградой, Москва-река, Неглинная и ров, на пустыре, часть из которого, в дальнейшем, назовут Красной площадью, стал возвышаться как неприступный замок на острове.

Вот через этот ров мы и переезжали, чтобы попасть в Кремль. Вид, кстати, был весьма живописный. Может устроить Красную Площадь так, чтобы сохранить ров? Вот не было печали.

Строящуюся стену, которую мы наблюдали, начали строить этой весной. Шестнадцатого мая тысяча пятьсот тридцать пятого года состоялась торжественная закладка её из камня, причём первые в фундамент заложил митрополит Даниил. Строительством стены руководил итальянец Петрок Малый Фрязин, который возводил ее по последнему слову тогдашней фортификационной науки, с учётом развившейся артиллерии, что особо бросается в глаза при сравнении с Кремлевскими укреплениями: стены Китай-города были ниже, но зато толще, с площадками, рассчитанными на орудийные лафеты.

Эта стена должна была заменить старые укрепления и стать оградой Китай-города. Собственно, предыдущие были сооружены весной тысяча пятьсот тридцать четвёртого года, причем в работе участвовали все москвичи, кроме наиболее знатных и видных.

Они в свою очередь заменили обветшавшие и ограждавшие меньшую площадь, сооружённые в тысяча триста девяносто четвёртом году, когда в ожидании нашествия Тамерлана, вокруг посада стали спешно рыть ров по линии нынешнего Большого Черкасского-Владимирского-Псковского переулков. На протяжении более чем столетия он был единственной защитой посада.

Остальная Москва представляла собой довольно жалкое зрелище. Сплошь деревянная, она постоянно страдала от пожаров и вновь отстраивалась. Я не был историком и поэтому не мог понять, было ли это в моей истории. По мне так это не важно. Здесь и сейчас вершилась история. Каким быть государству Российскому.

На самом деле Иван 'Грозный' наделал делов. Хотя, по большому счёту только Ливонская война была ошибкой. Вернее, не сама война, а наши амбиции на ней. Получалось, что мне нужно было оказаться, по крайней мере, не хуже его. Эх, руки зачесались. Ух, я им, а пока мне, несётся отовсюду, невместно такое.

Да, что же это! Как от этих всех нянек избавиться, ну, или хотя бы сократить. Вот в Кремль возвращаться никогда не хотелось. Атмосфера интриг и подковёрной борьбы бойцовских бульдогов, там не выветривалась. Борьба за власть не прекращалась ни на минуту. Схватки возникали по любому поводу, даже по самому незначительному. Никто не хотел уступать.

Ладно бы в открытую ругались, ан нет. Всё чинно и степенно, а посмотришь, да перекрестишься. Потом, чисто для пользы для, прихватишь ножичек. Вдруг сподобится, ближнему своему, поднять содержание железа в крови, ударом в спину.

Вот так степенно, за учёбой, в атмосфере постоянных интриг и прошёл ещё год. Был уже тысяча пятьсот тридцать шестой год. Сегодня мне исполнилось шесть лет. Бездеятельность угнетала. Нужно было, что-то с этим делать. Как же хотелось хоть каплю самостоятельности.

В Москве её не дадут. Тут, малолетний царь, вообще, аргумент в борьбе за власть. Причём все думают, что именно они знают, что для меня лучше. Валить надо отсюда, да побыстрее. Какой бы предлог-то придумать, чтобы не развалился о слова, что маленький ещё.

Что делать, без одобрения матери ничего не получится. Естественно, пристал к ней и стал канючить. Отпусти, мол, в Коломенское. Поиграться бы мне, а тут только эти бирюки из знатных родов.

— Тебе учиться надо. Да и невместно Великому князю с простолюдинами якшаться. Учись быть с ближними своими слугами, — растоптала она мои аргументы.

— Мам, ну мам, я учиться и там могу. Ко мне ведь и боярских детей прислать можно. Только не родовитых, чтоб не мерились, кто из них знатней и на что имеет больше прав, а лучше осиротевших. Заодно их родам поможем. Они совсем не безродные, а если таковые со мной учиться тоже будут, так совсем хорошо. Играть будем вместе, ну и учиться, — упрямо продолжил штурм неприступной крепости.

— Вот это, ну и учиться, меня и смущает. Вдруг распустят тебя там, без пригляда, аль вообще, непотребствам наставлять будут, — отмахнулась она и от этого

— Так недалеко ведь. Завсегда приехать можно. Ещё мам, мне бы придумки какие сделать, — пришлось идти на приступ, с другой стороны.

— Так скажешь, сделают, — легко и это отвергли.

— Вдруг дорого будет, или мастер, какой нужен, а может, куда съездить захочется, — решил сразу не отступать.

— Ты Великий князь. Будет у тебя казна, тогда и съездишь. А пока забудь, поставила она точку в дискуссии.

— Мам, ну можно? С охраной, — перешёл на канюченье.

— Вообще, что я тут с тобой разговариваю. Марш к себе. Ишь, чего удумал. Играться ему охота, — сразу же возмутилась она такому обороту дела.

Я же от бессилия расплакался и ухватился за подол матери.

— Мам, ну, пожалуйста! Мам, я очень тебя люблю. Я буду тебя слушаться, — стал приговаривать под слёзы.

А что ещё тут придумаешь?

— Ну что с ним делать. Запомни сынок. Мужчины не плачут. Ты у меня кто? Правильно, мужчина, но ещё и Великий князь. Что подумают, когда увидят тебя плачущего? — и на это нашлись у неё аргументы

— Я больше не буду. Честно-пречестно. Никогда больше. Только не умирай, МАМ. Не оставляй меня, — сказал, вдруг вспомнив, что недолго она ещё будет править.

— Что ты такое говоришь сынок, — с этими словами она опустилась на колени, и плача стала целовать моё лицо.

Вот так, детские слёзы и не вовремя сказанные слова, сделали своё дело.

Глава 2

Прошло уже два года. Мне на прошлой неделе стукнуло целых восемь лет. Казалось бы, прошло уже много времени. Быстро сказка сказывается, да не быстро дело делается.

Это я по наивности думал, что вот съеду с Москвы и всё, свобода, делай что хочешь. Ан нет. Всяких нянек только больше стало. Ещё и соглядатаи, от видных боярских родов. Вдруг здесь чего удумают, и без них. Детей из осиротевших родов почитай и не было. Вместо них бояре натолкали княжеских детишек, да из родов познатнее.

— Ты куда прешь! Сначала старшие идут, затем младшие, всё по счёту.

— Это вы-то, Жеря, старшие. Да не в жисть. Мы, Велико-Гагенские, ничуть не ниже вас. Это вы вон, Двишнекову говорите.

Диалог почти стандартный, каждодневный. Ругаются кстати не малолетние князья, а их няньки. Первые двое, из старшей ветви потомства Владимира Мономаха. А вот третий, как раз из сирот, откуда-то с Рязанщины. Ей богу, будь моя воля, 'Опричнина' прямо тут бы и началась. Вот не думал, что в шесть лет стану так ненавидеть.

— Я сказал без мест, — вмешался в очередной раз сам.

Нет, меня, конечно, не послали, пусть бы только попробовали, но поморщились сильно. А вот на моих нянек посмотрели, как на врагов. Почто де, мол, ничему толковому меня не учат. Мои же делали вид, что их сии приземлённые материи не касаются. Как всегда, княжеских нянек такое положение дел не устроило.

— Смилостивись государь! Как можно без мест. Это же поругание всех наших традиций.

— Молча, сказано без мест, значит без мест. И не будет от такого никому поругания, и тем более всему роду, — продолжил гнуть свою линию.

— Государь как же так? Не было такого испокон веку. Деды наши жили по счёту, отцы, и нам заповедовали.

Нет, ну как вот с такими разговаривать? Ему, что в лоб, что по лбу. Честно, не виноват я, не выдержал, схватил какую-то корягу, и давай дубасить этого умника, да и вообще, всех кто попадался. Был бы постарше, без увечных бы не обошлось. Так, скорее, для острастки подучилось. Вот это было уже не как всегда.

Может, ничем это бы не закончилось, и так бы остался в положении загнанного волка, но бог милостив. Как-то всё это дошло до матери. Эффект оказался, как от бензина, подлитого в костёр.

Боярин Хохолков-Ростовский попал в опалу. За что, даже повзрослев, так и не понял. Пожил он ещё не долго, и умер в середине октября. Вроде бы своей смертью, во всяком случае, даже слухов об его убийстве не было. Обоих нянек, вызвавших великокняжеский гнев, посадили на кол. Обвинили их в покушении на Великого Князя Московского. Это сейчас не понять, но тогда подобное было почище святотатства. Ну, естественно, всё зависело от того, как истолковать.

Окружение вмиг изменилось. Моя жизнь стала хоть отчасти похожа на нормальное детство. Наконец-то вокруг меня оказались осиротевшие отроки из дворянских родов, по-тутошнему, княжат и детей боярских, без своих наставников. Почти два десятка. Первое время играть у нас никак не получалось. Робели они страшно при моём виде. Не знаю уж, чего им там наговорили, но подозреваю, что ничего ободряющего. Няньки у них всё равно были, но мне на глаза они старались не попадаться.

Быстрее всех к общению с Великим Князем привыкли трое с Рязанщины, по какой-то прихоти судьбы, допущенные ко мне ещё с княжескими детьми. Косма Двишнеков, Шарап Матюков и Семой Бородавкин. Я, вообще-то, никогда не отличался хорошей памятью на имена, но столь не привычные запомнил. Многое приходилось мотать на ус. До сих пор слова не все удавалось вспомнить сразу, периодически запинался, но дело налаживалось.

— Бедняжка, опять чего-то лопочет.

— Вот ведь, и не говори.

Частенько слышал сочувственный разговор. И ведь особо и не скрывались, похоже, меня по-прежнему считали не совсем в себе. Если учесть, сколько оговаривался. Окружающие же считали это за бессмысленные звуки.

Собственно, после того происшествия, двухлетней давности, перестал исполнять роль Великого Князя. Во-первых, говорил до сих пор не совсем свободно. Во-вторых, только несколько месяцев как, стал двигаться более или менее нормально. В-третьих, до сих пор дичился привычным здесь обычаям.

— Разговаривать надо, приняв горделивую осанку и глядя на собеседника с достоинством. Тьфу! Да не как будто к столбу привязанным. Вот, уже лучше! На что Великий Князь так таращится. Что?! Это взгляд с достоинством? Так смотрят, когда чего съели, а теперь срочно до 'ветру' бежать надо. Убивать взглядом тоже никого не стоит! Нет моих больше сил!

— Прохор, ты, куда это пошёл, а ну вернись!

— Тая, ей богу отстань. Если бы не его матушка, плюнул бы уже, и ушёл.

Это сначала думал, что проходу няньки не дают, а сейчас стал понимать, что на самом деле меня учат привычному, а значит правильному, по местным меркам, поведению Великого Князя. Учили меня правильному поведению упорно, но так чтобы без чужих глаз. Лишние пересуды никому были не нужны. И так по Москве пошла череда слухов, после того происшествия. Не один молебен был отслужен во здравие Великого Князя Московского Ивана четвёртого Васильевича. Но самым странным во всей учёбе, было то, что в принципе, я мог приказать всё что угодно, это-то и пугало меня больше всего.

Мои выкрутасы в поведении списывали на болезнь. Не знаю, рассчитывали ли окружающие, что стану нормальным, но мать точно надеялась на такой исход. Может это одна из причин, по которой оказался, всё-таки здесь, в Коломенском, а не только потому, что уговорил.

— Говори Прохор, как есть, ничего не утаивай!

— Матушка государыня, Иван, сын твой совсем не блаженный. Позабыл он тогда очень многое, но хочет вновь узнать. Изменился он, охочим до всяких штуковин стал. Как будто повзрослел вдруг, и сам напугался этого, а сейчас хочет найти, зачем оно ему нужно.

— Ты чего несёшь, ему же всего шесть годков исполнилось! С чего ему взрослеть?

— Не гневайся матушка. Говорю я, как чувствую. Не всё и объяснить-то могу. Он же весь Кремль облазил, несмотря на все мои запреты. И раньше-то интересовался многим, но не так упорно. А сколько раз уже ездил на строительство стены. Бедный Петрок уже как завидит великокняжеские сани, прятаться стал. Сын ваш как пристанет, что да как, зачем дубовые столбы в ров вбивают, а почто камня так много насыпают. С кирпичом, так вообще замордовал.

— Прямо-таки замордовал? — с гордостью в голосе спросила Глинская.

— Истинно так! И почто такие размеры у него, а не другие, и как его делать, и почему он красный. Потом же заявил, что де мол построит завод кирпичный лучшее этого мастера заморского. Да какой он заморский, какое колено уже у нас живёт, — ответил Прохор.

— Прямо так и заявил?

— Да чтоб мне провалиться на месте. Я и икону целовать на том буду. Да вы, матушка, Фрязина самого расспросите. Ему бы, каких розмыслов в помощь. Мы же не всё ему и объяснить-то можем. Сошлёшься на божий промысел, а он только гневаться начинает. А однажды так и вообще заявил, 'Бог нам дал разум для того, чтобы мы могли постичь его замыслы, а не для удивления их непостижимостью', — добавил он же.

— Что?! Так и сказал?

— Слукавил, матушка, простите, не со зла. Говорил он много больше, это я подсократил малость. Путался и сбивался много. Не хватает ему ещё слов чтобы сказать всё, что хочет, от того наверно и тяга к книгам великая. Замучил уже требуя научить читать, — продолжил свой рассказ Прохор.

— Ну что Иван, сможем бояр в узде удержать, ежели я сына своего в Коломенское отправлю, как он просит? — обратилась Глинская к другому посетителю.

— Заговор начнут плести. Как бы чего не придумали. Хотя явно выступать не станут. Может лучше его в Александрову слободу? — ответил ей Овчина Телепнёв-Оболенский.

— Нет, туда не стоит! Там все будут напоминать ему об отце, возразила она ему.

Так что тогда, действительно был в своём праве, приказав 'без мест'. Только одно "но", не воспринимали мои приказы серьёзно. Решительные действия моей матери, в буквальном смысле, заставили окружающих прислушиваться ко мне.

Вот так и стали играть вместе

— Прошка, пинай, давай! Да не Семёна, а по мячу.

Учиться вместе

— Вот ответь мне отрок Лука, сколько золотников в одном пуде? Чего уставился на меня, как на икону Божьей Матери?

Ну и проказничать.

— Натягивай.

— .... ... ... окаянные, верёвку натянули.

— Ходу быстрей, быстрей!

Не сразу конечно стали. Поначалу, учителя и наставники пытались во всё вмешиваться.

— Это что ещё за непотребство?! Чего это вы там пинать взялись, а?!

Однако моё положение имело и свои плюсы.

— Это не непотребство, а игра такая. И пинаем мы не что, а мяч, штука такая, специально для того и сделанная, чтобы его пинать.

Тем более, мать стала поддерживать весьма активно.

— Ты Михайло организуешь очередь службы Охранной Стражи подле Великого Князя в Коломенском. Смотри там, чтобы заговор против него никто не удумал, да укорачивай, самых дерзких. Будешь теперь ты воеводой при нём.

— Всё исполню Государыня-Матушка! — ответил ей, теперь уже воевода, Венюков.

Жизнь, царившая в Московском государстве, была ей всё-таки чужда. В Литовском государстве было гораздо свободнее. Возможно, она хотела воспитать меня другим, не таким зацикленным на традициях.

Во всяком случае, образование мне давали, по тем временам самое лучшее. Понанимали всяких иностранных учителей. Где столько проходимцев только нашли. Нет, знали они свою службу туго, но работа их явно тяготила, а потому особо не напрягались. Поэтому постоянные мои вопросы, а почто это так, или то не эдак, воспринимали как провокацию и призыв к бунту.

— Прохор, вот ты хотя бы на Великого Князя повлияй.

— На то он и Великий Князь, чтобы повлиять на него нельзя было! Чего приключилось-то?

— На уроке вцепился в меня как клещ и не отпускал, а ведь ещё и других учить надо.

— Тебя нанимали, чтобы ты про дальние страны рассказывал. В первую очередь Ивану, а остальным, как получится. Так это и хорошо, что интересуется!

— Но не весь день же кряду. Без обеда ведь оставил, да и ужин холодным есть пришлось. Насилу уговорили прерваться, и то не я, а другие ученики.

— Ты не ропщи, а то не посмотрим, что Литвин, сразу вспомним, что Русский!

Попробовал что-нибудь из игр в мяч. Мяч получился не очень, да и не совсем круглый. Пинался плохо. Придумали всей толпой, что-то вроде регби. Правил я не знал, но у нас энтузиазма было море. Больше походило на упорядоченную драку, но нам было плевать.

— Вперёд, ворота будут наши.

— Ура!!

— Держите их!

— Ах ты, гад! Получай!

— Наших бьют!

— Да брось ты мяч! А-а-а.

Не плевать было наставникам. После того, как мне в игре подбили глаз и разодрали ухо, они призвали в судьи Елену Глинскую. Мамке моей наябедничали, гады. Она себя заставлять ждать не стала. Явилась очень быстро. Даже сам спугнулся. Для неё-то просто сын. Всыпет и спрашивать не станет. Но больше беспокоился, как бы моим товарищам не досталось. С них могли спросить, по полной.

— Ма-ма-а-а...!!! — с этим криком повис у неё на шее.

Больше ничего в голову, вот так сразу, не пришло. Ну, не учился я в театральном, и системы Станиславского, да и никакой другой не знал. Поначалу она, конечно, меня прижала, но быстро справилась с порывом. Потом же, отодвинув немного, нахмурившись, уставилась на мой фингал.

Под этим взглядом и сам стал его ощупывать.

— Ой! — невольно вырвалось у меня.

От прикосновений было больно. При виде всего этого, на её лице стал проявляться гнев.

— Мам, не гневайся, это так, случайно вышло! Правда-правда.

— Случайно, или нет, это я у твоего воеводы узнаю, — и со значением так посмотрела на Венюкова.

Видно было, как ему неуютно стало под этим взглядом.

— А теперь займёмся вами, — всё с той же угрозой в голосе она обратилась к моим нянькам, который уже нарисовались во дворе.

— Во что это Великий Князь одет? Вы что же считаете, что он в этих тряпках ходить должен!

И не тряпки это вовсе были, таких вещей на детях вокруг не было. Одни материалы, из которых всё пошили для меня, чего стоили. Ну, невозможно было нормально ходить, а уж тем более играться в том, что должен был носить Великий Князь.

— Мам, это я приказал. Но одёжка пошита из самой лучшей ткани, какую сыскать смогли.

В ответ она только посмотрела на меня, но так, что аж мороз по коже побежал. Так что решил не развивать тему дальше, во избежание, как говорится. Но теперь её внимание вновь переключилось на меня. То, что моя матушка была не в духе, было видно по старавшейся рассеяться свите. На глаза ей попадаться не рвались.

— Вот дурак! Ну, зачем полез под пулемёты! — пронеслось у меня в голове, но изменить уже ничего было нельзя.

— Разве так должно вести себя Великому Князю? — начала наставлять она.

Это мы уже проходили. Так что быстренько, принял горделивую осанку, да сделал морду лица, тяпкой. Эти мои преобразования не прошли для Глинской незаметными. Наставления прекратились. Дальше, как и положено, все пошли уже за мной, со всеми протокольными действиями. Эх! Но всё равно заметил мелькнувший её кулак.

Как сказали бы у нас, оргвыводы сделали немедленно. Слава богу, никого на кол не посадили, и даже голову не отрубили. Вот наставников добавилось, чтобы нам значит, баловством заниматься было некогда.

Появилось пара престарелых воевод, рассказывавших нам о битвах, в которых они приняли участие. Периодически они сменялись, а взамен прибывали другие, из другого края, с новыми историями. Сколько же, оказывается, мы воевали. Почитай непрерывно. Ежели не здесь, так в другом месте обязательно. Несмотря на перемирие с Литвой, столкновения не прекращаются ни на минуту, только затихают периодически.

Также добавились в наставники, двое из Охранной Стражи. Иван и Прокопий Терентьевы, как сейчас бы сказали, наставниками по боевым искусствам. Может мечный бой и был на Руси не развит, что, кстати, не

удивительно, от пули всё равно не увернешься, но помахать руками и ногами желающих и умеющих хоть отбавляй. Нам только в радость. Были они братьями, двоюродными.

Сейчас вспоминаю свою, обретённую в этом мире, мать с грустью. Много она сделала для нашей страны, даже вот за этот небольшой промежуток времени. С тысяча пятьсот тридцать шестого года, по приказу Глинской, начали отстраивать и укреплять города Владимир, Тверь, Ярославль, Вологда, Кострома, Пронск, Балахна, Стародуб. Позднее — Любим и города на западных границах (защита от литовских войск), южных (от крымских татар) и восточных (от казанских татар: в частности, заложены города Темников и Буйгород).

Хотя это был вынужденный шаг, она фактически ввела единую валюту на территории Руси. Дефицит наличности был настолько велик, что мошенники откликнулись огромнейшим увеличением предложения. Не помогали никакие карательные меры. Экономика нуждалась в резком притоке наличности, а этого не было. Всё это привело к сильнейшему вздорожанию денег и падению цен на товары. Резаные монеты заполонили страну. В этих условиях было принято решение о введении новой монеты значительно меньшего веса. Решение довольно оригинальное, в смысле защиты от подделок. Всё просто, обрезать с такой монеты толком и нечего. Название она получила по чеканке всадника с копьём пронзающего змия, на одной из сторон. Эта была серебряная копейка, весом 0,68 г; одна четвёртая часть копейки — полушка. С гривнами их и не сравнить. Сделан весомый шаг для стабилизации экономики Руси, поскольку появились мелкие монеты, и это хоть немного позволило отказаться от бартера, особенно при небольших сделках. Ликвидировались права удельных князей на чеканку собственной монеты.

Началась и реорганизация местного самоуправления, 'губная реформа': Елена распорядилась изымать дела из ведения наместников и передавать губным старостам и 'излюбленным головам', подчиненным Боярской думе, поскольку наместники, как ей докладывали, были 'свирепы, аки львове'. Систематического характера эти реформы так и не приняли, хотя страна очень нуждалась в них, а затем её смерть поставила крест на самой возможности продолжения преобразований. На долгие годы ситуация была заморожена.

Были и сомнительные успехи. Я так подозревал, что в войне с Литвой тысяча пятьсот тридцать четвёртого — тридцать седьмого годов мы лишь реагировали на действия Литвинов по причине её родственных связей с Гедиминовичами. Подозрения к делу не подошьёшь, как говорится. При этом за подобное же поведение Ивана Бельского, но по отношению к Казани, посадили, хотя там ещё его родственник отметился. В семье не без урода. Семион Бельский и Ляцкий переметнулись на литовскую сторону. Это вызвало волну арестов, среди князей литовского происхождения. Но хоть не убивали и то ладно.

Кстати, среди них оказался и ёё дядя, Михаил Глинский. Там, правда, история тёмная. Вроде как, он недоволен был связью Глинской с Овчиной-Телепневым-Оболенским. Но думается мне, что недоволен он был не связью, а тем, что до власти не допустили. Хотя отношения с Овчиной-Телепневым-Оболенским подрывали позиции регентши необычайно. Не того ожидали от вдовы Великого Князя и Матери нынешнего.

Собственно, война, впоследствии названая Стародубской, началась с того что Литвины сами себя запугали, до дрожи в коленках, неминуемым нападением Москвы. Делать нам нечего, только на них войной идти. Смоленское взятие дорого Руси обошлось, и пока, продолжать конфликт с нашей стороны никто и не планировал. А вот среди литвинов ходили упорные слухи о готовящемся нападении, то там, то сям. К примеру, де мы хотели на Киев напасть.

Всё проще, рыльце-то у них было в пушку. Постоянные их набеги на наши пределы, естественно вызывали ответные действия приграничных воевод. А деваться Литвинам было некуда. Бежали черносошцы от них к нам. Гнобили они их нещадно, а на что ещё вести разгульную жизнь шляхте, только выжимать последние соки из податных сословий. Потому и утекали от них, сломя голову. Вот чтобы как-то восполнить эти потери и лезли они к нам и уводили русских в полон. Естественно, мы не могли такого стерпеть и ходили в ответку, освобождать.

Всё это сопровождалось постоянными протестами сторон на беззаконие, чинимое противной. Вот и боялись, что терпение у Москвы однажды лопнет, и мы вновь пойдём на них войной.

Мы, как всегда оказались не готовы к войне, несмотря даже на информацию о её подготовке. По старинке надеялись на русский авось, или разум противников, хотя в нашем случае, это было одно и то же. Когда речь заходит про Россию, у них крышу сносит окончательно. И вот, пока мордасами в грязи не искупаешь, да по самые уши, разум в их подставки под шапки и шлемы никак не возвращается.

Как ни странно, но Литвины ещё меньше были готовы. Но гуси, как говорится, улетели окончательно и потому, в общем-то, небольшие разногласия в московских верхах, там решили считать смутой. Ну, очень им хотелось этого, а тут наши перебежчики давай басни плести, да как раз, которые хотели услышать. В общем, нашли друг друга два одиночества.

Полгода, а то, как бы и не больше собирали всей Литвой тысяч двадцать или тридцать. Не помогали даже угрозы Сигизмунда. В собранном войске царил такой разброд, что даже нам не снился. Одно слово, воевать таким войском было невозможно, и тогда они решили хотя бы кровь посворачивать московитам. Это им, однако, удалось, даже несмотря на то, что и так небольшое войско, разделилось на три части. Урон был нанесён серьёзный.

А что в Москве? А ничего. Несмотря на, казалось бы, удачную, внешнеполитическую обстановку и наличие войск — собрано было порядка ста двадцати-ста пятидесяти тысяч человек, воевать мы так и не стали. Решили ограничиться грабежом, чтобы муторно Литвинам сделалось. Может тогда де, мол, разум вернётся к ним, и как-нибудь замиримся. Великое княжество Литовское подверглось разграблению вплоть до самого Вильно. Подозреваю, что именно под влиянием Глинской не стали захватывать крепости. В общем вот так бездарно была закончена военная компания тысяча пятьсот тридцать четвёртого и начала тысяча пятьсот тридцать пятого годов. Больше нам обстановка так не благоприятствовала, а супостаты, однако свою затею не бросили.

Дальше в войну с нами впряглись польские наёмники. И началась череда поражений. Нет, победы тоже были, но это скорее для самоуспокоения. Если учесть, что Польско-Литовское войско из примерно сорока тысяч бойцов захватило Гомель, и разорило всю Северскую область, то становится совсем не весело. Ежели бы у Сигизмунда денег было побольше, то поляки бы не свалили по домам, и вот тогда нам совсем стало кисло. И ведь что обидно, Гомель сдал по малодушию наш же воевода, за что и был заключён в темницу, по прибытию в Москву. Только нам от этого не легче! Отбить его всё равно не смогли, литовское боярство, уцелевшее с момента присоединения этих земель к Москве, решительно выступило против нас.

По перемирию тысяча пятьсот тридцать шестого — тридцать седьмого годов за Москвой закрепились Черниговские и Стародубские земли, правда, Гомель и Любеч остались за Литвой. Вот такой вот странно выгодный мир у нас получился. Собственно, отсутствие денег на продолжение войны остановило Сигизмунда, да наше, наконец, проявившееся желание воевать. Неспроста оно появилось. Отметились в этой войне поляки истреблением русских. Именно истреблением. Считать недочеловеками русских, годных разве что на уничтожение, придумали далеко не нацисты. Поляки это с успехом делали ещё в шестнадцатом веке, а шведы в пятнадцатом. Вот такие они, общечеловеки с руками по локти в крови.

Кстати о Швеции. В тысяча пятьсот тридцать седьмом Россия заключила договор с ней, о свободной торговле и благожелательном нейтралитете. В те годы считалась нормой, что все договора со смертью правителя прекращали своё действие, поэтому возобновление мирного договора с ними было важным шагом.

Судя по прошедшей войне, поместное войско годилось разве что пограбить да участвовать в скоротечных набегах. К тяжёлой, изнуряющей войне оно не подходило. Неудивительно, создавалась такая система для противостояния степи, а там только так и воевали. Новое же европейское войско, оказалось сильнее. При примерно равном соотношении, они у нас выигрывали. Нас спасало, только то, что выставить мы могли в поле гораздо больше любого из соседей.

Но эта же война показала слабость Литвы. Потому перспективы войны против них были вполне реальными. Она же поставила крест на мирном объединении. Нигде наши войска не встретили поддержки мирного населения в Великом Княжестве Литовском. Как и их войска в Великом Княжестве Московском, кроме Гомеля, разумеется. У ослабевшей же Литвы была только перспектива быть поглощенной, либо нами, либо поляками.

В годы правления Глинской велась успешная борьба против роста монастырского землевладения, немало было сделано для усиления централизации власти: в декабре тысяча пятьсот тридцать третьем году был ликвидирован удел дмитровского князя Юрия Ивановича, в тысяча пятьсот тридцать седьмом — старицкий удел князя Андрея Ивановича Шуйского.

Не пользовавшаяся симпатиями ни у бояр, ни у народа, как женщина не московских, а, скорей, европейских нравов и воспитания, она этой весной умерла. Умерла во втором часу по полудню, подозрительно быстро, и в этот же день была похоронена. Как будто окружающие боялись раскрытия, какой тайны. Но верхом непотребства можно считать, что похоронили Глинскую, даже не отпевая.

Я её так особо и не узнал. Но только сейчас понял, насколько проблем у меня было меньше. Теперь же, постоянно приходилось находиться в Москве. Участвовать, сидеть памятником самому себе, в заседаниях Боярской Думы и говорить заученные фразы.

Сидел и думал, как там у меня дела. Я ведь не только учился и играл со сверстниками, но и пытался разности всякие делать. Кое-что, уже работало, и даже доход приносить стало.

Что было первым, яйцо или курица? Кажется, ерунда, какая. Какая, в сущности, разница. Кому как, а мне этот вопрос решать и приходилось. Чтобы сделать станок, нужен другой. А что делать, если его нет.

Первая мысль была построить плотину с водяным колесом и присоединить к ней лесопилку. Досок наделать, деньгу сшибить. Только вот незадача, в Коломенском оказался осенью, это раз. И на кой мне сшибать деньги? Нет, ежели чего попутно заработает, хорошо. Однако Великому Князю это и не к лицу, и не нужно, это уже два. Но тут дело принципа. При любом раскладе пригодиться, но в том году строить было поздно. Ещё и мастеров найти надобно. Это дело, конечно же не забросил. Нагрузил людей, специально приставленных матерью для этого. Плотину построили на следующий год и сделали там мельницу. Но не простую, а золотую. Да не в смысле из золота, однако, золото приносящее, ну, не совсем, только серебро. Мололи на ней не муку, для начала крошку из глинита и кирпичей, неудавшихся. Много их было, очень. Пока толком не отладили кирпичное производство. Так, это бы стало мусором, а в итоге получили глинит-цемент, который уходил на строительство новой стены в Москве. Собственно, на этом идея водного привода и заглохла, почти. Опять же, не совсем, но обо всём по порядку.

Мой дед, по прошлой жизни был печником и не только. Я частенько мотался с ним по соседним деревням, когда он поправлял печки. Русские, голландки и их комбинации.

— Смотри внучек, сложить печку дело не хитрое, только и надо, голову на плечах, да чтобы руки из того места росли, — говаривал он.

Честно говоря, было видно, что меня совсем не обманывают. Достаточно посмотреть хоть один раз, как её сложат, чтобы и самому это повторить.

— Деда, а почему тогда все сами их не ремонтируют?

— Да потому внучек, что работа эта грязная. Молодёжь, конечно, раствор теперь не так заводит, измараться боятся, брезгуют. Потому и заваливаются их печи, а мы старики едем исправлять, чтобы простояли они, потом долго и служили хозяевам справно.

Он кстати, нисколько не кривил душой. Раствор для печей замешивался по 'особому' рецепту. Удивительно, но так его заводили столетиями, и он не подводил.

— Да что раствор! Это ноне кирпич все готовый покупают, а раньше мы его сами делали. Хе! Всё из того же раствору. Ведь печь, как видишь, потом всё равно затирают, потому и без разницы, из сырого она кирпича или нет. А снутря она потом сама при протопке обожжётся. Вот так-то, вот.

— Так почему же сейчас так не делают?

— Сейчас мне лень делать такой. Тяжело это, да и возраст не тот, и потому использую, какой есть. Преимуществ от него нет, только печь дороже, но и люди живут лучше.

Я этого не забыл. Голландки собирать было пока не из чего. Не было ни плиты, ни колосников, и двёрок всяких. Можно было сделать эрзац, но я решил делать основательно и на следующий год. Пока решил заняться 'Русской печью'. Ложить их здесь и без меня умели. Так что это не было открытием века. Печи, в основном, обходились без дымоходов. Хотя в некоторых, особо зажиточных домах, их уже делали, но только непривычного нам вида, а горизонтальные. Так что моя печь всё-таки будет с изюминкой. Глядишь, оценят и возьмут на вооружение. Понятно, сооружать собрался не своими руками, но рулил именно я.

Начали с кирпичей для печек. Да уж.... Чтобы отформовать сырец и всего-то нужно, что сделать форму. Чего, казалось бы, проще. Вот и я так мыслил. Петух, говорят, тоже думал, да в суп попал. Банально, не из чего сварганить эти самые формы. Нет досок. Формально и даже физически они присутствуют. При этом досок всё равно нет.

Первое, это, конечно же, толщина. Бог бы с ним, что она у них пять семь сантимов, это если на глаз. Всё едино смерить нечем, да и меры такой нет. Но перепады такие на одной доске. И кстати их получают вовсе не из цельного бревна одну. Не такие уж и дураки наши предки. Из одного ствола выходит несколько, с помощью топора и деревянных клиньев. По сути, местные доски — это аналог, эдакой, здоровой плоской щепы.

Понятно, что она по определению ровной не будет и потому дорабатывается с помощью всё того же топора и чьей-то матери. Говорят, они даже улучшаются после такой обработки. Вроде как не гниют дольше. Врут безбожно. Для несмолистых досок это утверждение вообще сомнительно. Какой-то смысл в этом есть, например, для сосны, но именно, неясный. Некоторая закупорка пор, конечно, происходит при обработке её топором, но происходит это крайне неравномерно. В конечном итоге всё равно, вся доска сгниёт или только треть, результат один, становится негодной.

— И чего с ними делать?! — изрёк я глубокомысленно, тупо уставившись на эти произведения человеческого гения, в смысле доски.

— Дык это. Чего скажете, то и сделаем! — заявил мужичёк, подозрительной наружности.

Может, чего не понимаю, но, похоже, он всерьёз верит, что их этих дров чего-то сделать можно. В глаза бы ему заглянуть, так нет. Он как нарочно ими уже всю землю просверлил.

— Ты не юли! Смогёшь сделать, об чём уговаривались? Или ты решил Великого Князя обмануть? — пришёл мне на помощь Прохор.

— Как можно! Да я енти формы кирпичные на раз сделаю! — стал возмущаться, видимо столярных дел мастер.

Но под бдительным оком моей охраны опять сник.

— Ну, раз говоришь, что сделаешь, так давай, не подведи, — подвёл итог переговоров.

— Мне бы это, кирпич бы. Ну, какой надобен из форм получить.

М-да задача? Кирпич хоть и распространён уже, но не сказать, что он повсюду валяется. Естественно, точно никто сказать не мог, какими должны быть у него тычок, ложок, и постель. Попытки, показать на пальцах, ни к чему не привели. Бог его знает, точные эти размеры. В тот момент впервые в лоб столкнулся с проблемой измерений. Изготовить его можно было только по образцу. Пришлось слать гонцов в Москву за несколькими кирпичами.

Пока их привезли, сделали формы, прошло три дня. Вот тебе и простая задача. Чтобы работать с тем инструментом, нужно действительно быть мастером. Кстати, когда говорят, что всё делали без гвоздей, врут безбожно. Делали без железных гвоздей. Заменяли их с успехом дубовыми шкантами. Правда, под них сначала отверстие просверлить надо, но гвозди они есть гвозди, хоть и деревянные.

Пока же делали эти формы, пришлось-таки влезать в хитросплетения русского измерения. Всё измерялось вроде, как в саженях. Только саженей этих было три, и это только номинально. Анатомия то у людей разная, потому, чтобы получить точные размеры на изделии, нужен всегда образец. Бесполезно писать. Потому и кирпичи пришлось везти, вдруг ещё понадобятся, а они будут ещё нужны. Кирпичный завод ведь строить собрался.

— Вот, ежели мерить так, то будет простая, эдак, то маховая, а по таковски, косая. В каждой сажени по четыре локтя, — объяснял Прохор.

— Стой, это как же? Сажени разные, а локтей в них одинаково, — в недоумении уточнил у него.

— Так и локти разные. Вот смотри, это простой, это маховый, а вот это косой.

— И как тогда мерить чего?

— Так уточнять надо какой саженью мерил, всего и делов. Раньше в сажени было вообще только по три локтя, так её и показать никак, только в локтях и мерили.

Всё не слава богу! Мало того, что саженей три вида, так была ещё и старая, меньше всех нынешних.

— А чего-нибудь поточнее нет?

— Как нет, есть, однако. Персы свой товар продают 'аршинами'. Так вот, в аршине том шестнадцать вершков. Наши купцы тоже начали аршинами торговать, но только на свой манер. Всяк со своим аршином. Так что глаз за ними да глаз. Вот у персов он всегда одинаковый, не то, что у наших прощелыг.

— А сколько это? Покажи.

— Да, почитай, как простая полусажень. Немного поменее. Если не по пальцу мерить, а до запястья, она и будет, или длинна руки по плечо.

— А ежели всё аршинами мерить?

— Можно. Почему бы и нет.

Я задумался. Соблазнительно, однако, ничего не выдумывать, но. Как-то мелковат размерчик. Тем более в версте их получится тысяча пятьсот штук. Не совсем чего-то для расчётов. Хотя и нынче тоже не лучше. Уменьшать версту не дадут. Столько указов стразу переписывать. От неё ведь десятина меряется. Это же всю страну на уши поставить. Итого, версту трогать нельзя! Но привести её надо к кратности десяти. В чем она там нынче меряется. Ага, пятьсот косых саженей. Во! То, что нужно. Это значит тысяча полусаженей. Блин, одна проблема, от чего уходили, к тому и вернулись.

— А сколько этих аршинов в косой сажени? — решил уточнить я.

— Примерно три, может более, а может менее чуток. Смотря кто, мерить будет.

— Так может приравнять сажень эту косую ровно к трём?

— Это ещё зачем?

— Чтоб у нас тоже была своя точная мера 'русская', как у персов этих.

— Ну, ежели русская, то конечно можно. Только купцы всё одно мерить аршинами будут. Отрез ткани так гораздо удобней отмерять, особенно если под рукой ничего нет.

М-да, с точки зрения купца, аршин, куда более практичная мера. Что тут скажешь. Хотя, чего это я. Полусаженями тоже отмерять ткань не хуже, причём именно косыми.

— Эврика! — завопил, когда осознал свою мысль.

— Чего? — спросил Прохор, и опять озабоченно стал меня рассматривать.

— Говорю, здорово! — И стал взахлёб рассказывать посетившую меня идею.

Получалось, если, по-моему, сделать, то пускай купцы, как хотят, так и отмеряют. Главное, появится чёткая зависимость между мерами. Вот за основу 'русской' меры и предложил взять косую полусажень, при условии равности полной трём аршинам. Блин, как красиво-то получается. Ничего по сути вроде и не изменится, а появится точная величина, в которой всё и меряется. Она и от метра, не очень отличаться будет, поболее правда будет, что-то около ста пяти — ста семи сантиметров, примерно. Назвали мы её 'мерой', но название впоследствии не прижилось. Называть её стали казённой полусаженью, а потом и вовсе полусаженью, потому как другими мерить перестали, но случилось это не скоро. В одной 'мере' десять ладоней. В ладони, десять ногтей, а в ногте, столько же точек.

Сделали мерныё линейки гораздо быстрее, чем формы для кирпича. На линейках, в одну казённую полусажень, были нанесены деления кратные ногтю, а по другой стороне шла разметка в аршинах, с делениями кратными вершку, точки были на линейках в две, три и пять ладоней. На них с обратной стороны были только вершки. Пока они стали законом только в Коломенском, постепенно, по мере размещения заказов на стороне, распространяясь и далее, но если честно, не особенно.

Пока дурака валял с этими мерами, формы под кирпич и подоспели. Надо было забивать её раствором. Только его сначала надо сделать, и тут затык. Дело в том, что его начали мешать в корыте, выдолбленном из цельного ствола. Так-то ничего, но ёмкость маловата. Долго получалось. Но я же умный! Решил сделать из досок.

А вот и фиг. Вот тут и стала понятна разница между гвоздем и местным его аналогом. Ничего он его не заменял, м-да. Сшивать герметично здесь умели только внахлёст. Причем изнутри стык прошить нужно как ниткой ткань, ещё по стыку нагелей деревянных набить. Получается, что весь крепеж будет торчать вовнутрь. И это вдобавок к ёлочке из досок.

Спас меня в очередной раз Прохор, подошедший узнать, чего это Великий Князь уставился в никуда.

— Так тут бондарь нужен! — воскликнул он, когда я ему изложил суть проблемы.

Сделать договорились нечто похожее на огромную деревянную шайку. Она должна была выйти на славу, но только по снегу. Однако и эту мою беду разрешил опять Прохор. Понагнали ещё работников с корытами. Расшили, так сказать, узкое место. Процесс пошёл не просто быстро, а очень даже весело. Не успевали вытряхивать кирпичи на солому, чтобы просушились.

Наученный опытом местного производства, я все-таки решил проверить, а как тут с шанцевым инструментом, то бишь, по-русски, с лопатами. Никак тут с ними было. Весь инструмент был деревянным, в лучшем случае, с железным навершием. М-да, с таким, о серьёзном кирпичном заводе говорить не приходится. Нет, конечно, вопрос можно утрясти и так, как решили с замесом раствора. Попросту, понагнать побольше работников, и снять проблему, но как-то это отдавало не тем.

Пришлось встречаться и с кузнецом. В-первую очередь подумал про мотыги. Мешать ими, это не лопатами. И сильно легче и не в пример быстрее. И велосипед изобретать не надо, в смысле, всякие мешалки выдумывать. Заодно, у кузнеца были заказаны штыковые и совковые лопаты, а также 'Лепестки', вилы, в том числе и 'Садовые', и гибрид 'Садовых' вил и штыковой.

Печь ложить надо было в специально поставленном для этого пятистенке. Крышу не сделали, потому, как трубы ещё не было, а плотники не знали, что это за зверь такой, и с чем его едят. Потолка, пока в нём тоже не было, поскольку на Руси в это время они были страшной экзотикой.

Очень в редких и зажиточных домах делали потолки, второй этаж строили так вообще только в совсем уж богатых. Просто это позволяло делать стены ниже, притом, что вверх было достаточно свободно, а значит, экономило деньги при строительстве. Удивительный рационализм во всём. Даже неудобства жизни приспосабливать для пользы.

Печь должен был ложить печник. И вот, начал мне этот делец заливать.

— Печь будет всенепременно в лучшем виде! И не угарной, и жаркой, но не жадной, чтобы дров шло как можно меньше, и будет она красива, миловидна.

— Ты мне что, девку расписываешь? Печь главное сложи, как мне надобно, а все эти жадно, жарко брось.

Видно было, что не сдержалась, душа поэта, по тому, как он встрепенулся от моих слов. Но вовремя показанный кулак, одним из воев 'Охранной стражи' при мне, остановил порыв. Я бы, тоже думаю, остановился, если бы мне такой показали. Им только быков, ударом в лоб, валить.

Сложили печь не интересно. Печник, которого оказалось, Захаром кличут, поначалу попробовал по-своему всё же устроить, но и мы не пальцем деланные. Возмутила его высота моей печи. Тут так пока не ложили. Были они не высокими, а здесь вон какую заворачивали. Причина их низости была тоже простой. Она ещё и голландку заменяла, только железа не требовала, а отверстие простым плоским камнем закрывали. Но после задушевного разговора с воеводою Михайло Венюковым, пришёл на работу с фингалом под глазом, и стал исполнять всё, что скажу.

Вот когда с печью закончили, вот тогда и доделали и крышу и сделали потолок, как просил. На улице, по ночам уже похолодало. В окна поставили стёкла. Я как узнал цену, чуть на месте не упал на пятую точку. Во, где деньги гребут лопатой. Эпическая сила!

С производством стекла тоже что-то надо было делась. На самом деле это производство стратегическое. Если оно не будет создано, на хороших станках можно ставить крест. Химия развиваться, и та непонятно как будет. Сам в этом мало понимал. Надежда была на то, что найдут знающих людей, да хуть немчин. Это производство нужно было кровь из носу, уже вчера.

Печь же, в первую протопку, парила просто нещадно. Спасу не было. Двери настежь, но всё равно, в избе дышать было нечем, и только к вечеру, пошло нормальное, сухое тепло. Вот Захар как-то поглядывать на меня странно начал, опять стал норовить на колени бухнуться, что, кстати, я ему строжайше запретил на время строительства.

— Чего это с ним? — спросил я у Прохора.

— Ты только не серчай, за слова, которые я тебе скажу, Князь, но не думал он, что что-то путное из всего этого выйдет. Думал одно баловство. А вон оно как, от того к тебе у него уважение, превзошёл ты его, мастера, хоть не в умении, но в знании. Не думал он, что узнает ещё чего новое про печь, а поди ж ты. И я не думал, ты уж извиняй, — проговорил он с поклоном.

— Да чего там, — хотел сказать, но сдержался.

Ничего великого вроде и не сделал, всё по науке дедовой, от того и неуютно стало. Не моё это достижение. А как такое объяснить? Придётся привыкать к подобному.

Только и вздохнул.

— Тут такое дело. Бумагу надобно свою делать, у нас на Руси, а не заморскую завозить. Слышал давеча, где-то у папистов придумали машину, чтобы книги печатать, — начал я новую тему.

Прохор-то внимательно стал слушать, аки откровение, какое от меня снизойдет. Но мы пока так высоко не летаем, только как те крокодилы, из анекдота.

Со всем перечисленным, я мало что мог сделать, потому и завёл тот разговор, чтобы народ напрячь поиском специалистов. Типографию сделать то можно, но без своей, русской бумаги и в большом количестве это было бесполезно. Разве что потешить своё самолюбие. Сначала бумага, потом книги. Единичные экземпляры и без меня перепишут. Вот и металлическое перо надо сделать. Грифельный карандаш тоже. Да чего только не надо, так ведь, как говорится, и Москва не сразу строилась.

Глава 3

Если с водяным колесом сразу не вышло, почему бы паровик не сделать. Самый простейший, атмосферный, непрерывного действия, по типу Ползуновского, правда, на столь высокое звание сия машина не тянет. Зато давления пара, там смешное, чуть повыше атмосферного. Сам принцип работы прост и позволяет делать её даже с помощью кувалды. С КПД (коэффициент полезного действия) пока давление невелико, ещё ничего, но с его ростом, становится просто швах. Но нам пока мощность сильно и не нужна, главное сам принцип. На безрыбье и рак рыба, как говорится. Одна проблема, кузнецы не резиновые, на всё не растянешь. Однако, пущай пашут, на благо родины. А у них-то радость, заказы прут и прут. А жизнь-то налаживается.

Рано, однако, в тот момент, радовался. На этом, чуть всё и не встало. Дорогой это штуковина выходила, очень. Мамка вот, даже приехала, узнать, чего это я удумал. Спасли меня мои же придумки.

— Это ещё что за...штука? — спросила она меня, явно собираясь выразиться поярче, однако, сдержалась.

Чувствую, описали мои дела, далеко не в выгодном свете, хорошо, если как мелкое чудачество. Гадить напрямую перестали, а вот втихаря, палки в колёса по-прежнему ставили.

— Это мам чертильник. — я так кульманы обозвал, в самом деле, откуда мне такие слова знать.

Бумаги и карандашей не было, а вот чертильник уже был. Правда, весь деревянный, сочленения все хлябали, но вот он. Опять же, литцы с пушечного двора заезжали, сняли мерки, ежели всё пойдёт по плану, то следующим летом это будет работающее изделие. Время было, почитай уже, к январю тысяча пятьсот тридцать седьмого года. С бумагой забрезжил просвет, нашли-таки деятелей, которые согласились такое производство, в Московии, создать. По карандашам, тоже чего-то измышляли. Получались они, правда, пока некудышние, крошились, но я надеялся со временем на положительный результат.

Металлические перья для письма уже были, и мы ими даже пользовались. Правда, не из железа, а из меди, но думаю это не большая беда. Самого письма ими, в своё время, не застал, но ещё мой отец пользовался несколькими разновидностями, при черчении. Так что у меня была возможность разглядеть их в подробностях, и даже сломать пару штук, за что был наказан. Чего только ради науки не пришлось перенести. Потому-то и сподобились, для черчения, сделать несколько разных, но пока только для пробы. Перья, мы уже даже продавали, через купцов. Доход конечно невелик был, но из капель ручьи образуются.

Когда говорю мы, это не значит я. Пригодился тот пятистенок-то. Вот в нём несколько мужиков их и изготавливали. Зимой всё одно нечего делать, а тут доход нарисовался. Вот и работают, не за страх, а за совесть. Небольшая изба и стала новым Велико-княжим заводом. Деньга вот, начала даже капать ко мне в казну.

Но моим прорывом, за время жизни в Коломенском, был перегонный аппарат. Прорывом он был для Великого Князя, но не для местных. Если для меня его сделали здесь, по моим указаниям, то купцы уже завозили подобные агрегаты из Казанского ханства. Ну вот, скажете, ещё один деятель собрался русский народ спаивать. А вот и фиг вам. Мне-то нужен самогон, и чем крепче, тем лучше.

Колесцовый замок был известен, и ничего не мешало мне сделать зажигалку. Не бензиновую, конечно. Где он, бензин этот. Спиртовую. Карманной, её можно было назвать лишь условно. Размером примерно с читок. Вот был товар дня. Возможность получить огонь в любых условиях и быстро, это было самое оно. Из Москвы они уже расходились серьёзными партиями, делали их в московском посаде. Спирт, вернее крепкий самогон, тоже уже пошёл, и делался там же. Заправлять ведь чем-то надо. Но пока мало. Вот это, приносило уже серьёзный доход.

Для меня же был важен только колесцовый замок. Вернее, отработка его производства, причём массового. На самом деле очень многое пришлось сделать, прежде чем их стали клепать, и достаточно дёшево, чтобы ставить на зажигалки. Теперь была надежда, что установка их на ружья и пистолеты, не приведёт к большому их вздорожанию, и потому вооружать будем таким оружием всех.

С резьбой пока не заладилось, и потому винтик крепления колесца заменили маленьким металлическим шкантом, с накаткой. Получалась прессовая посадка, а не резьбовая, и пускай, что со временем она разболтается, старый выкинут, а новый забьют и всё в порядке. Это, пожалуй, было самым радикальным изменением, в имевшийся у меня образец, к тому же приведший к значительным снижениям затрат на изготовление.

Мясорубку изготовили по моим прикидкам. Полностью бронзовую и массивную. Нож сделал сразу самозатачивающийся, тем более конструкция у него даже проще. В нынешних условиях с заточным инструментом, производить этот дурацкий крестик, было верхом безумия. Решётка прижималась кольцом, закреплённым к корпусу тремя замками, по типу фляжных. Котлеты из рубленого мяса конечно интересно, поначалу, но тянет почему-то к привычному. Дорогая зараза получилась. Продвигать, пока никак. Сами пользуемся, но надеюсь, со временем, хоть боярам, но всучить сей инструмент, за деньги конечно.

На самом деле котлеты здесь отсутствовали как класс, потому сие блюдо называлось мясными лепёшками. Появилось оно, между прочим, благодаря моим заблуждениям. Я всё думал, а почто их не делают, и вот уже здесь, в Коломенском, потребовал.

— Великий Княже, не губи! Не знаем мы, чего вы требуете.

— Как это? Просто же! Это же такая лепёшка, из кручёного мяса.

М-да, мои слова, похоже, нагоняли на поваров всемирную тоску. Они даже слов таких не знали.

— А из рубленого мяса не делаете?

— Почему же, делаем. Ежели мясник потоньше отрубит, прожарим.

И такой вариант не проходил. Пришлось объяснять, даже вот топор специальный сделать и корытце, для рубки мяса. Хорошо у бабушки, в деревне, их видел. Ливера она упорно рубила, а не перекручивала. Правда, рубленые котлеты мне не очень понравились, вот и решил мясорубку сбацать.

Как ни странно, но топорик этот пошёл потихоньку в народ. Если где, кто, чего у нас придумал, то другие это быстро начинают повторять, ежели по нраву, конечно, придётся. Лепёшки из мяса, видать понравились, только мясорубки уж дюже дорогие.

Не мясорубку задумывал, сначала. Это опять было побочным продуктом. Делал формовочную машину для кирпичного завода. Была она значительно крупнее мясорубки, но принцип тот же. Только вместо решётки вставлялась форма, придававшая раствору нужный вид. Разные профили, разные изделия. Черепицу можно было начать делать, но решил остановиться пока только на кирпиче. Правда, к ней ещё привод пришлось приделать, от лошади. Люди выдыхались уж больно быстро, но это было уже следующим летом.

Самовар вот сгандобили, ну куда же без него. Горячая вода всегда теперь под рукой. Чай, правда, травяной в основном, но ничего, прорвёмся. И опять мне нужен был не сам самовар. Как-то надо было наладить производство кранов. Вот и повод нарисовался. Пока их делали довольно кустарно, но работали они надёжно.

Придумок-то много, а вот как их заказывать у разных мастеров? Беда. Всяк на свой манер меряет. Нет, линейки конечно уже придумали и удачно. Они отлично согласуются с существующими мерами площадей, но объёмы... Вот где разгул русской фантазии. И у нас она поперла. Нет, старались ничего не придумывать, брать за основу то, что есть, но не всё согласовывалось. Возьмём кубомеру, аналога ей нет, кое-что близкое есть, кадка. Но она примерно на сто пятьдесят литров меньше. Да и изготовить такую меру тяжеловато.

— Великий Княже, может, ну её эту, как её, кубомеру. Лучше ведро сделаем, — проговорил Прохор, морща лоб, явно прикидывая объём работ, причем непонятно для чего.

— Можно и ведро, но, пожалуй, и оно великовато. А чего поменьше нет? — откликнулся я.

— Есть гарнец, в четверть ведра, потом идёт кружка, её двенадцатая часть.

— Стоп, что там за кружка?

— Кружка, она кружка и есть.

— Может пусть она будет в одну ладонь по трём сторонам? Сделаешь?

— Сделаем, отчего же не сделать.

— Тьфу. Так чего стоишь, иди, распорядись. Только проследи, чтобы изнутри такой была, — последнее, я крикнул, уже вдогонку, спохватившись.

— Великий Княже, не изволите ли отужинать?

— В каком смысле? А...

Это Таисия, в очередной раз воспользовалась паузой, в наших с Прохором разговорах. Исхудал я, видите ли. Ну, сбросил маленько килограммов, и что? Как только это было замечено, началась настоящая охота на меня с её стороны, с целью заманить в трапезную. Тем более выяснилось, что бываю там не регулярно, а от случая к случаю, заставляя голодать всех вокруг. И в самом деле, как от Великого Князя отвертишься. Хорошо хоть с крендельками приставать перестала. Нет, с ними всё в порядке, и вкусные заразы, но они на меду, а меня признаться уже от него воротит.

— Пошли, однако, поедим. Всё одно делать нечего, — продолжил я, после некоторой паузы.

Сижу значит, жую, никого не трогаю. Дело уже на следующий день было. Кстати, жареных карасей. Когда в первый раз потребовал их, то был у окружающих, как говорится, шок — это по-нашему. Мягко говоря, рыба сия, чуть ли не сорной здесь считается, а тут Великий Князь, и караси. Не совместимые понятия. Но раз требует, куда деваться.

Пожарили, называется. Нет, сготовили нормально, но что! Таких лаптей только с дури есть станешь. Они же уже старые, в них же костей, чтоб сами повара так жили. Пришлось объяснять, каких надобно. Надо было видеть их глаза, наверно, если бы икона заговорила, удивлялись меньше. В самом деле, откуда Великому Князю знать про карасей, ладно где-то мог слышать, но чтоб знал ещё и каких надобно, ну это ни в какие ворота. И плевать, отлично пожарились. Эх, лепота! Теперь заказываю их регулярно, что уже никого не удивляет.

В общем, сижу, на лавке, это важный момент. В приоткрытую дверь заглядывает Прохор, но видя, что трапезничаю, пытается уйти. Ха! Не тут-то было. Признаться, я уже насытился, а тут такой повод улизнуть.

— Стой, чего пришёл? — кричу вдогонку.

— Сделали, всё как указывал, — ответил он, вернувшись.

— Чего сделали?

— Кружку эту, с углами.

— Так тащи её сюда, — приказал я, не сразу поняв, о чём речь.

— Заноси, — прокричал он куда-то в коридор.

В трапезную внесли нечто на подносе, накрытое богатой тканью. Судя по выступающим граням, это была обещанная кружка с углами. Предо мной расчистили стол и поставили этот поднос. Я, заинтересованно, по-быстрому сорвал ткань, да так и застыл с открытым ртом. Помните, что говорил, про лавку подо мной. Повезло!

На подносе стояла она, кружка. Кубической формы и прям, с ручкой. Стороны же её были украшены резьбой.

— Это чего? — потрясённо пробормотал я.

— Как чего? Как Великий Князь приказал, вчерась, так и сделали, — ответил Прохор.

— Э... Резьба-то зачем?

— Без неё нельзя. Как такую срамоту, пред ваши очи несть? Всё должно быть лепо.

Чувствую спорить бесполезно. Главное, чтобы сделали то, что просил. К чему я всё это рассказываю? Да враньё всё, что первая мерная кружка была из золота, де заказанная по приказу Великого Князя Московского Иоана IV. И то, что я увидел пресветлый лик богородицы, которая подсказала мне всё сделать именно так.

Деревянная она была, да и случайно всё вышло, хотя и подозрительно. Из золота её изготовили гораздо позднее, и впрямь кубическую, и то, чтобы народ не расстраивать. А то, откуда появился тот достопамятный указ, ни слова — никто ведь так и не сознался в его подготовке. Не сам же малолетний Князь его написал, тут никак без промысла божьего не обошлось. Людям верится в сказки гораздо больше, чем в правду.

Значительно позднее, историки всё пытались подобрать кандидатуру, которая подсказала мне столь светлую идею. Только вот никого, подходящего на такую роль, упорно не находится, да и указ тот писал, скорее в шутку. Думал, что он всё равно никуда из Коломенского не уйдёт. Как говорится, хочешь посмешить богов, расскажи им свои планы. Народ же упорно находил промысел божий в совпадении всех мер.

— Ну, раз принёс, тогда тащи ведро, — раз уж сложилась такая оказия, продолжил я.

Довольно быстро его и притащили.

— Вот государь, не извольте гневаться, — проговорил Прохор, ставя его передо мной.

— Это точно оно, мерное?

Вопрос был задан неспроста. Ведро, с виду было самым обыкновенным, деревянным.

— Не совсем, но точно, как оно, не сумневайтесь!

— Ну, раз так, то давай смеряем, сколько туда кружек влезет, — продолжил с подозрением.

Один проблем! Нечем наполнять кружку, хотя, в конце концов, почему бы и не молоком. Только оно на второй кружке тоже закончилось, кто же знал, что Великому Князю его столько понадобится. Поднялась суета и вскоре его доставили.

— Это что шутка? Ты что за ведро принёс?

— Это не я, а посыльный.

— Так почему в него вошло ровно десять кружек? Что за ерунду сюда притащили?! Тащите настоящую меру.

— Не ведаю, но сей момент, всё исправим.

Второй раз пришлось ждать значительно дольше, пока, наконец, не принесли медное, специальное. Но и в него вошло ровно десять штук моих кубических кружек.

— Это что же получается, в ведре их действительно десять?

— Истинно так! Как глазам своим не верить.

М-да, шуточки. Как так получилось-то? Нет, тут может чего немного и не совпадает, но с нынешней точностью этого не выявить, так может закрепить соотношение на бумаге, да и дело с концом. Однако сколько же это весу?

— Прохор, а давай взвесим, сколько чистой воды в кружку входит. Только воды, чистой колодезной, распорядись принести.

В этот раз, видя моё возбуждённое состояние, Прохор сам куда-то унёсся.

— Вот, всё принесли, и кого надобно привёл, — проговорил он.

— В каком смысле? — не сразу поняв, зачем кто-то ещё нужен, задал вопрос я.

Всё было просто. Притащили и кого-то с весами. И в самом деле, а как взвешивать-то без них, чего-то не подумал. Уравновесили чаши, забавные такие, подвешенные на цепочки. Потом с помощью песка, насыпанного на другую сторону, обнулили вес кружки. Наконец залили в неё воды. Человек этот чего-то там стал возиться, а я ёрзать. Сколько можно! Но это так неспешно делалось, как, впрочем, и всё вокруг. Только на войну сборы тут не затягивают.

— Три гривны чистого весу, — прозвучали, как гром среди ясного неба, его слова.

Стоп, я, что, на программе 'Розыгрыш'? Это же получается, русские меры, все, вот так, запросто, увязываются между собой. Всего-то и надо, объявить, что кружка теперь равна одной ладони по трём сторонам, а весу чистой воды в ней ровно три гривны. В ведре их будет десять, а все остальные меры объёма и веса, как и прежде.

Я тупо уставился на Прохора.

— Великий Княже, всё ли ладно? — обратился обеспокоенно он, видя моё состояние.

— Да всё в порядке. Знаешь, что? Давай напишем указ 'О мерах и весах'. У нас же в Коломенском есть свои линейки, так пусть будут и другие меры. И пусть только кто пикнет, сразу указом по лицу. А?

— Указ, так указ.

Вот так, кстати, он и появился, на самом деле.

Всем вот этим и хвалился. Про указ не забыл упомянуть. После этого она чего-то в лице переменилась.

— Можно его почитать, сынок? — Обратилась Глинская ко мне, и как-то уж очень грозно взглянула в сторону моих нянек.

Конечно же, она его получила. Чего там скрывать! Простое описание соотношения мер, да особое выделение их взаимосвязи.

— Мам, а пришли мне сюда хоть одного златокузнеца.

— Зачем тебе?

— Да вот захотелось мне сделать тебе подарок особливый, чтоб точно не было такого ещё.

— Конечно, сынок, — ответила она, улыбнувшись довольно.

Мне просто пришла идея, сделать перья из злата и серебра, для знатных, да ещё и клеймить их моей печатью. Пора начинать делать элитные вещи, а знак ставить на личных подарках. Золотая монета конечно хорошо, но её легко потерять, а такие вещи будут хранить.

Разрешение на строительство паровика получил. Заодно, моя мать заказала для Кремля самоваров и мясорубку.

Прихватила она и мой указ, с образцами всех наших мер. Позже, узнал, что спички детям не игрушка, и как бы шуточно не писал указ, но здесь это обретало сразу силу закона. Так новые меры стали государевыми и распространили по стране, как казённые. Сопротивления они нигде не встретили, потому, как ничего нового не привнесли, а кто догадался о новизне, промолчал.

В Кремле народ новинки увидел.

— Пётр Иванович, ты энти лепёшки из мяса едал?

— Конечно, Юрий Михайлович. Только, суховатые они, какие-то.

— И мне так показалось. Однако допустить, чтобы такие едали только на великокняжем дворе, никак не можно. Это же, какое поругание нашей боярской чести, что мы хуже Глинской, этой? Я вот думаю заказать себе, эту, как её. Мясорубку, во! Чтоб значит, не хуже, чем у других было.

— Так-то наверно и я прикуплю. Чего это, у всех будет, а у меня нет! Вот за самовары уже и задаток дал, да не за один.

— И не говори! Хорошая штука. Только узоров бы на них, каких, чтоб и глаз радовали.

— Так и такие делают. Эти так, говорят на пробу, потом пойдут для дворовых, а сейчас делают новые, да лепые.

Заказы пошли, сначала медленно, а сейчас уже это самостоятельные производства, особенно самоварное. Их теперь выпускают разной вместимости, даже украшать начали. Многим уже не только функция нужна, но и чтобы глаз радовал...

Сделать этот паровик, когда у тебя под рукой и станки и опыт промышленного развития, пара пустяков. Изготовить здесь, в Великом Княжестве Московском, в шестнадцатом веке, да и веком спустя, а то и двумя, это подвиг, во всяком случае, если ничего из истории не путаю. Нет ничего. То, что называют станками, являются ими лишь условно, потому как другого нет. Хоть и отдавал только приказы и лез с советами под руку, всё равно устал.

Днище отлили из меди на Пушечном Дворе в Москве. Формы оно было простецкой. Ну, чисто кастрюля, только тяжёлая, просто жуть. Крышку к нему отбили молотом из меди же, сферической формы и сварили между собой. Это было наверно самой лёгкой частью.

По проекту паровик должен иметь 6 цилиндров, два блока по три. Это я не с жиру бесился, деваться некуда, при такой-то конструкции. Иначе непрерывной работы не получалось вовсе. Уязвимым местом этой машины были уплотнения между поршнем и цилиндром. Вы не ослышались, не кольца, а именно уплотнения. Очень важно было их обеспечить, работало атмосферное давление, а не пар. Приходилось даже воду наливать на них, для лучшей герметичности, заодно решался вопрос с индикацией износа. Это же потребовало предусмотреть в конструкции возможность раздельной работы блоков.

Три цилиндра объединялись в блок для гарантированно простого пуска. Преобразование движения в поступательное осуществлялось кривошипно-шатунным механизмом. Кривошип имел массивные маховики, иначе никакой равномерности вращения вала, даже в уме у меня не получалось. В принципе, во многих случаях можно будет обойтись и коромыслом, что и проще, и дешевле.

Цилиндры лишь условно ими были. С какими матами им придали видимость такой формы, лучше не слышать, особенно когда думали, что меня рядом нет.

— ... мать, и чего их на 'Пушечном дворе' не сделали, как кастрюлю эту. Токмо сложностей придумать.

— Наверно медь берегут.

— Да чтоб им, с медью этой. Будто у Великого Князя её мало.

— И не говори.

Вот такой разговор довелось случайно услышать. Но дело было, на самом деле, не в экономии меди. Видел я здешние пушки. С цилиндричностью каналов ствола, у них, было ещё хуже. В принципе, устройство пушечного сверла мне было известно, но было ли где его применить? Да и изготовить его ещё надо было.

За зиму, сделали лишь запчасти. Тогда же подобрали место под установку, чтобы лес удобно было подвозить, а доски вывозить покупателям. Детали для пилорамы, почти всё из дерева. Маятниковые пилы, для распиловки и кромления. Даже с ними возникли проблемы, попросту не делали. Смычковые конечно были, но нужны-то были другие. Пришлось-таки наступить на горло своей песне, и приспосабливать то, что есть. Другое, просто невозможно, пока.

К концу июня, с божьей помощью, собрали и испытали. В июле пилорама заработала. Жуть конечно. Всё гремит и болтается. Точность мне только снилась, но ведь работала. Все доски уходили в казну. Считать здесь умели, а наши были значительно дешевле, потому стоять лесопилке не приходилось.

В связи с расширением, производство самоваров перенёсли в Тулу. Во-первых, это крепость и довольно сильная, да и полк там был не маленький. Ежели что, есть, кому мои начинания защитить. К тому же, кузнецов там достаточно, только не все шли на мой завод. Стало ясно, что на новом заводе тоже надо ставить паровую машину. Он же будет и их производить. Ко всему прочему, там и железо добывали, а у меня к нему особый интерес.

За весну и начало лета отстроили кирпичный завод и глинитное производство. В сущности, эти производства похожи, только кирпич формуется, а для глинита это не нужно, да и обжигается он при меньшей температуре. Благо, глина была неподалёку.

— Вот неуёмный. Приказал бы просто, и навезли бы ему кирпича, сколь надобно, ан нет. Подумаешь, пообещал он. Обещать, не жениться! Теперь вот упирайся, делай этот кирпичный завод, — возмущённо проговорил Прохор.

— Такова твоя доля. Сам соглашался, нянькой Великому Князю стать. Не неволили ведь. А слово государево крепко. Он малец ещё, а понимает, — проговорила в ответ Таисия.

— Да разве ж против? Токмо я должен за ним следить, а приходится за его придумками. Вот и его матушке, грамотку отписал, чтобы прислала ещё людишек, да посмышлёней. А то ведь с ума сойти можно, от его задумок.

— Чего тогда ворчишь, как дед старый?

— Хорошо тебе..., — начал было он, но увидев в дверях меня, покраснел.

— Значит, не нравится тебе мой завод.

— Как не нравится? Хороший, ладный.

— Чего в нём хорошего? Нет ведь ничего ещё.

— Раз по повелению государеву, обязательно хорошим будет.

До чего же верткий, не ухватишь, обязательно выкрутится. Однако же, проблемы при строительстве были.

Как сделать печь для обжига кирпича, ведал. Роется яма, и выкладывается она, опять же, сырцом. Всего таких, четыре. Странное число, вроде? Ничуть. Именно столько нужно для практически непрерывной работы. Неделю на обжиг, столько же на остывание, остальные две на закладку и выборку кирпича, чистку от шлака и подготовку к новой закладке. Вместе с первой партией кирпича она и обжигается. Одна укладка семьдесят пять тысяч кирпичей, четыре печи в месяц и того, за сезон, небольшой такой заводик, дает более миллиона кирпичей.

Красиво? Вот и я думал так. Одна проблема, режим протопки знал, а вот как правильно укладывать кирпич в печь, для обжига, только в теории. Это, между прочим, чуть крест не поставило, на всей затее. Ещё до начала строительства, пробовали выкладку сырцом делать, на ровной площадке, естественно не я. Не простая оказалась задача, обеспечить четыре требования к ней. Чтобы и колодцы были для угля, и горячим воздухом кирпич со всех сторон обдувало, да входило как можно больше, ну и при этом тяга сохранилась.

— Это чего это строят?

— А шут его знает, но споро кладут.

— А может что нужное?

— Вряд ли, не разбирали бы тогда.

— А чего тогда стоишь?

— Так интересно же! Смотреть, как другие работают.

Да, на это можно было смотреть бесконечно, как на воду и огонь, так что зевак всегда хватало.

Вот тяга, меня больше всего и смущала. Пока не построишь, не узнаешь. Потому и вариантов закладки было несколько. Правда, все оказались непригодными. Про самое-то важное и забыл. Помнится, включали тогда, на колхозном кирзаводе принудительную тягу. Но это потом про неё вспомнил, а сначала построил всё точь-в-точь, как помнил. Только вот не хочет топиться печь и всё тут! Да что же за едрить-колотить. Не сразу вспомнились походы дядьки, к кнопке включения дымососа. Хорошо хоть память услужливо подсказала, его же рассказ, о том, что раньше такой ерунды не было, а просто труба высокая стояла.

М-да, сделали-то топками друг напротив друга попарно, и все четыре рядом. Истопнику, конечно, так удобней, но в таком случае две трубы строить надо, а кирпича и на одну нет. Переделывать всё пришлось, чтобы все четыре к одной трубе привязать. Система заслонок, позволяла подключить её к любой из печей, на выбор. Переделать-то переделали, только кирпича больше не стало, класть трубу было по-прежнему не из чего.

Спасло глинитное производство. Печи там сделали небольшими и полностью закрытыми. Вот там и отжигали первые кирпичи. Труба стала заметной достопримечательностью. Таких высоких строений в округе не было. Может и можно было пониже, но как вычислить эту высоту просто не знал, и потому волевым решением она стала двадцать полусаженей.

— Видал ту штуковину, что на новом казённом заводе построили?

— А как же. Непонятно для чего, но дура знатная.

— Говорят, дым в неё пускать будут.

— Это ещё зачем? В чём польза-то? Лучше церкву новую поставили бы.

— Думается, чтобы дымила, до самого неба. Завод-то великокняжеский, знать и дымить должен по-особливому.

— Да уж, наверно, так оно и будет.

Наконец, печи стали топиться. Но выяснилось, что, то ли режимы запомнил не точно, то ли кладка другая, не суть важно, а пошли пережоги и недожоги. Годного кирпича — курам насмех. Вот всё это и обеспечило загрузку водяной мельницы, после её запуска. Первый глинит-цемент был не из глинита, а из накопленного, к тому времени, кирпичного брака. Но метод научного тыка не подвёл. Производство отладили, но уже ближе к августу.

Наделали там, соломенных навесов для сушки заготовок кирпича. Навезли глины с запасом. Не мы, а опять напрягли мужиков. Вся округа возила на поводах. Весь кирпич ушёл в Москву на постройку Китайгородской стены.

Для получения глинит-цемента нужна была ещё гашеная известь и немного гипса. Производство извести тоже освоили, в районе Коломны, но это позже. Гашеную известь привозили на кирпичный завод уже готовую, сначала покупную, а потом свою. Гипс же недалеко от Москвы добывали. Его надо было совсем немного, так что он проблемой не был.

В итоге все компоненты измалывали на мельнице, заработавшего к августу водного колеса. А кирпича негодного, накопилось уже прорва. Делать, не переделать. Получившийся порошок был весьма неплох, за неимением портландцемента, но для получения его, в отличие от второго, требовалось гораздо меньше топлива. Всё пошло на Москву.

Постройка крепостных стен буквально высасывала стройматериалы.

— Великий Княже! Тут такое дело. Стекло делают здесь, недалече. В московском уезде. — Проговорил Никодим, один из новых розмыслов, присланных Глинской в ответ на грамотку Прохора.

— Ну-ка, ну-ка! Поподробней.

— Делают бусы всякие, глазурь.... Ещё под Новгородом такое есть.

— А стёкла для окон не делают?

— Чего нет того нет, дорого сильно.

Интересно, дорого это сколько? Заморское, вон, пожалуйста, хоть и действительно дорого. Получается, что, дороже завозных? Что тут за производство-то? Узнать не у кого. А он продолжает вещать, степенно так. Ой, я чего-то уже пропустил. Ого, ну и цены.

— А подешевле никак?

— Везде так. Ежели у стекольщиков, то оно, конечно, дешевле будет.

— А ежели завод самим поставить?

Ответа на такой вопрос он не знал. Ну что голубчик, как говорится, инициатива, у нас, наказуется исполнением. Там теперь и у меня есть завод. Я его не видел, но говорят, что не хуже, чем у остальных. Интересно, каких это остальных, и сколько их?

Основное своё производство стекла решил сделать на речке Гусь, что между Владимиром и Переяславль-Рязанским. Почему-то же его там наладили, если память мне не изменяет, а рисковать не хочется. В общем, дал такой наказ, чтобы подыскали место, в том районе. Правда, тогда не понял, почему это такое недоумение вызывает.

Если бы не моя мать, вернее люди, которых она посылала исполнять моё баловство, ни чего бы этого не было. Она же решила расширить мое производство кирпича и глинит-цемента, построив за счёт казны ещё нескольких таких заводов по всей стране. Они становились вроде как моими, а я рассчитаюсь материалами, тем более, столько городов нуждалось в укреплении. Интересно, вот поляки и литовцы удивятся, натолкнувшись в пограничных городах на новые кирпичные крепости.

Весной этого года начались стройки, несмотря на смерть моей матери. Всё это уже работает. Стена Китай-города закончена. Казна, на мои придумки, тратить деньги не желает более. Но я уже так не переживаю. В Туле запущен в работу ещё один паровик. Приводит в движение он там кузнечные молота. Это правда не совсем то же, что и паровые, вернее, совсем не то, но всё же.

Самовары пошли на поток, правда небольшой такой. Для большинства, они по-прежнему, недоступная роскошь. Но появилось стремление, завести и себе такой, потому, как это стало признаком достатка. Зажигалки тоже не потерялись. Семь заводов по производству кирпича и глинит-цемента уже окупились и вернули потраченные на них деньги. Построены ещё несколько лесопилок, только уже с приводом от водяного колеса, в том числе и под Новгородом. Строился и бумагоделательный завод.

Из-за появления целой кучи производств, требующих уголь, проблема получения древесного угля встала очень остро. Благо я помнил, как мой двоюродный брат решил заняться бизнесом. Бизнес был не хитёр. Своровать в лесу берёзы на дрова, и нажечь с них древесного угля, для шашлычных.

Устройство печи примитивнейшее, но для этого времени дорого. Она нужна из железа и состоит как бы из двух топок. Одна обычная, вторая глухая, где собственно, без доступа воздуха и получается уголь. Ещё, её надо обмазать глиной и потолще, чтобы меньше тепла терять. Можно и так нажечь, но выход угля невелик получается.

Вроде всё просто, а попробуй, сделай её в кузне. Дорого, не то слово, но без этих печей никуда, во всяком случае, я так думал. Но вокруг меня, далеко не все разделяли эти взгляды. В основном использовали сильно упрощенные варианты. Железа всего одна пластина и нужна была, а всё остальное из глины. Почему сам не подумал, не знаю, но розмыслами не за зря становятся. Первые печи ставил на пилорамах. Там много опилок и других отходов, которые можно пустить на протопку. Это оказалось не везде удобно. Пришлось во многих местах основывать углежоговое производство. Но больше половины покупали у крестьян, которые с удовольствием его нажигали в ямах, вообще, не применяя ни грана железа.

Глава 4

Сейчас мои проблемы конца тысяча пятьсот тридцать восьмого года кажутся смешными. Мне уже одиннадцать лет и завершается тысяча пятьсот сорок первый год. На самом деле он закончился. Здесь новый год с первого сентября начинается и по факту тысяча пятьсот сорок второй год. Это я всё по привычке отсчитываю начало с первого января. Шутка ли, но только при Иване III, тоже 'Грозном', в Великом Княжестве Московском стали вести отсчет календаря на государственном уровне.

Забавно, но это был лунный календарь. Новый год отмечался с началом весны, как, впрочем, и много веков до этого. Надо учитывать, в какое время всё происходило. Это момент подъема государственности. Такой календарь стал проблемой, по нему же вели отчет и татары, принявшие к тому времени, окончательно, ислам. Если учесть насколько была ожесточённой борьба, то неудивительно, что мы отказались от него, и перешли, как люди православные, на Юлианский календарь, солнечный. Тогда и сдвинулся новый год на первое сентября, хотя отсчет всё равно продолжили вести от Сотворения мира, оно солидней как-то.

— Да, когда же это кончится. Трофим! Закрой ставни, что ли.

М-да, слюдяные оконца, это совсем не застеклённые. Сквозняк, блин! Новая печь, голландка, не спасает. Первую собрали только летом тысяча пятьсот сорокового года, теперь вот красуется у меня в Спальной избе. Получился первый чугун. Из него и отливать стали всё необходимое. Если честно, то на мои 'чудачества' смотрят косо, но не мешают. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Похоже, печь признали уже не баловством, бояре стали наведываться и как бы невзначай интересоваться, как бы такую и себе приспособить. Тонкий такой намёк, на толстые обстоятельства. С отоплением в Кремле проблемы. В той же 'Грановитой палате' зимой такая дубочина, что жуть. Я-то всё думал, смотря фильмы, зачем бояре в тулупах там парятся? Ага, парятся они, как бы не околеть!

Наконец пришёл Трофим, что-то бурча себе под нос. От закрытых ставен в комнате сразу потемнело. Мог бы и сам закрыть, но помаленьку вживаюсь в роль. В том, что дует, по большей части, сам виноват. Не трогал бы окошки, не дуло бы. Нет, надо посмотреть, что там на улице. Не откроешь, не увидишь. Слюда только свет и пропускает. Сквозняк явно уменьшился.

— Вот на кой ляд перенесли начало года? — мысли вернулись в привычную колею.

Самый период страды, какие к чёрту праздники? Он и не стал им. Неудивительно, что сдвинутый на первое января, прижился. Зима, время отдыха, почему бы и не попраздновать. Старый, кстати, отмечали с размахом и без понуканий, да и в двадцать первом веке тоже. Только это называлось проводами зимы. Вот такие выкрутасы.

Потому и мне не хотелось его замечать, а подсознательно отсчитывал, как привык. Хотя если честно, зимой можно обойтись и рождеством, лучше всё-таки вернуть его на первое марта. Всё равно ведь отмечают. А всё церковь. Борется она, видите ли, с языческими традициями. Со здравым смыслом она борется. И ведь ничего не сделаешь, реальной власти нет.

Завтра Рождество, кстати. Настроение предпраздничное, и, кажется, ничего его не может испортить. Чтобы так стало, очень много пришлось сделать. Перемены, пришедшие со смертью Глинской, пугали, но человек и не к такому привыкает. Вот и я приноровился. Всё не так страшно оказалось, как думалось в тысяча пятьсот тридцать восьмом году.

* * *

— Батюшки святы! Не иначе чего приключилось! — перекрестившись, воскликнула Таисия.

— Чего там? Чего молчишь? — это уже я к ней пристал.

М-да, начинаю заборзевать. Сам уже ничего, почитай, и не делаю. Вот и сейчас послал её посмотреть, чего там во дворе собаки так разбрехались. А за окном тем временем стал раздаваться визг. Видать животинкам досталось, за особую ретивость.

— Там бояре и другие видные люди Московские, а воев, до края.

— Откуда они здесь? Ты чего несёшь? Неужто войной куда собрались? — проговорил я, сорвавшись с места, устремился к окну.

Народу было и впрямь море. Подозреваю, тут, в Коломенское, отродясь столько не захаживало. Из группы бояр вышел один, и направился в сторону крыльца. Хм, а в рядах бояр-то единства не наблюдается.... Вон, как иной раз друг на друга зыркают.

— Ох! Чего это я! — подхватившись, вернулся на своё место.

Вовремя. В низкую дверь прошёл, скорее, протиснутся, человек невысокого роста, в котором трудно было не узнать князя Василия Шуйского. Круглое его лицо не могло скрыть следы решительности и властности. Тяжеловато было ожидать другого выражения от Первого Думского Боярина, фактически главы Думы.

Ведь именно ему было передано, по завещанию Василия III, регентство. Только решительные действия Телепнёва-Оболенского позволили оттеснить его от власти в тот момент. Молодой князь фактически совершил тогда переворот в пользу Глинской. Но даже его решительности не хватило, чтобы свалить такого гиганта. А трепаться языком Шуйский не любил, предпочитая действовать. Ещё вчера, после смерти моей матери, посадил своего молодого недруга в темницу и буквально в несколько часов вернул себе власть.

— Государь, вчера в два часа по полудню, матушка твоя скончалось. Неотложные дела государевы требуют твоего возвращения в Москву, сей же час? — поклонившись, проговорил он, держа высоченную боярскую шапку в левой руке.

— Как же так? Я же тут... Блин! Ну почему? — носились мысли в моей голове, а на лице отразилась растерянность.

Видя её, няньки мои решили помочь в принятии правильного решения.

— Государь, собираться в путь-дорогу вам пора, — проговорили они хором, упав на колени.

Как будто у меня был выбор. Всё, расслабуха кончилась. Больше прикрыться было не кем. Шуйский же молчал, и просто наблюдал за моей реакцией. Недаром 'Немым' прозвали. Лишнего слова не скажет. Оно и спокойней так, в опалу попасть не за что. Но из рассказов воевод я знал, что за ним не заржавеет. Когда поляки окружили Смоленск, перевешал всех заподозренных в сочувствии к ним. Гуманист, одним словом. Может, только поэтому и удержали этот город, в прошедшей войне с Литвой.

Сборы мои были не долгими, но суета в тереме поднялась до потолка. Трусил страшно. Неизвестность пугала и только собрав всю свою решимость в кулак, продолжал двигаться. Лицо мое, как будто иголочками кололи. Выражение отрешённости так и застыло на нем.

Дальше всё пошло рывками. Такое чувство, что большую часть происходящего просто стёрло. Вот высокое крыльцо, на которое мы вышли из терема. А вокруг сотни человек в поклоне, а кто и на коленях. Вот едем в повозке в Москву. И только затемно уже въезжаем, в сей город. А вокруг никого знакомого. И нянек, и Венюкова с воинами не было. Все новые вокруг.

Вот таким мне запомнился день пятое апреля тысяча пятьсот тридцать восьмого года от Рождества Христова.

* * *

— Слушай Прохор, а чего мы сидим.

— ...???

— Давай крепость построим? А может две, или три.

— ...????? — в сопровождении вытаращенных глаз.

Как бы его не удивляли мои предложения, но привычки перечить им у него отродясь не было, да так и не появилась. Зато она была у другого человека, правда мягко и ласково, скорее уговорами, но ведь супротив.

— Государь может ну его, эти крепости? Сегодня же Сочельник. Праздник-то, какой наступает. Пойдёмте лучше в церковь, помолимся, — постаралась направить меня, на путь истинный, Таисия.

Да! Мои няньки вновь при мне. Как ни странно, вернуть тех, к которым уже привык, оказалось не сложно. Правда, они тогда были одни из, а вот сейчас уже единственные.

* * *

Вражда двух родов Шуйских и Бельских, постоянно воюющих за власть, позволяла иметь некоторую самостоятельность. В своих делах и только, в государственные дела, ни-ни. Мне собственно страной рулить и не хотелось, но без меня ничего формально не делалось. Приходилось подписывать всякие указы. Таскаться на приемы. Муть, одним словом.

Не сразу и разобрался в хитросплетениях местной политики. Вроде в думе все бояре, а кто тут кого, тот ещё вопросец. Ко всему прочему вокруг стал крутиться, посаженый Глинской, но вновь оказавшийся на свободе, князь Иван Бельский. Подозрительный тип, хоть из себя, чуть ли не святоша. Да и родственничек его, доверия к нему не прибавлял.

Нет, конечно, мир не без уродов, но этот фрукт был тем ещё перцем. Ладно бы просто сбёг в Литву, ан нет. Масштабная личность оказалась. В смысле губозавертательной машиной обойтись уже было нельзя, минимум комбайн. Он мечтал не только о княжестве Бельском, но даже и о Рязанском, и для возвращения себе этих отчин хлопотал в Литве, Константинополе, Крыму. Ладно бы просто хлопотал, а то ведь и приводил вражеские войска на Русь, но об этом позже.

В общем, князь этот стал крутиться вместе Михаилом Васильевичем Тучковым, прощупывать почву, так сказать. Советы там всякие мне давать. Я же только глазами хлопал. Ну, откуда мне знать было, по-началу, кто тут чего весит. Не в смысле килограммов, а влияния. Тем более няньки упор делали на Василии Шуйском. Явный протекционизм, не иначе, его люди.

В общем, нашли они себе приключений, когда стали проталкивать в бояре Юрия Михайловича Голицына, А Ивана Ивановича Хабарова — в окольничие. Нет, на их стороне был митрополит Даниил и дьяк Фёдор Мишурин. Так что они надеялись, что этого хватит. Только думать надо было, против кого пошли. А пошли они супротив Василия и Ивана Васильевича Шуйских. Про Василия хорошо представлял, что он просто так этого не оставит. Про Ивана знал же гораздо меньше, но подозревал, что будет не лучше.

На что же они тогда надеялись? Это, пожалуй, были ярко-выраженные бюрократы. Упор они делали на процедурные вопросы, а конкретно, на указы Великого Князя Московского, в смысле меня. Лестно конечно, но я-то понимал во всём этом мало. Совсем ничего. Думаю, что Шуйские решили это недоразумение с выходом из темницы Бельского исправить.

Бельского снова посадили в неволю, советников его разослали по деревням. Знатные враги Шуйских подверглись только заключению или ссылке, зато горькая участь постигла дьяка Мишурина. Шуйские захватили его на своем дворе, велели княжатам, боярским детям и дворянам ободрать его, нагого положить на плаху и отрубить голову, без государева приказания.

Возмущение у всех вызывал не факт отсечения головы, а то, что без моего позволения. Странной это была попытка захвата власти. По мне так совсем не так надо было действовать. Решительно, в первую очередь, нейтрализовав противную сторону. Но это было личное мнение, которое и осталось при мне. Говорю же, какой-то он малохольный, этот Бельский.

Понятно, покочевряжился тогда немного, чисто для проформы. Слегка возмутился казнью Мишурина. Из-за этих моих пары слов Василий наградил своего брата довольно злым взглядом. В общем, мой прозрачный намёк на моих нянек выполнили мгновенно. Так что решил заткнуться и замять тот инцидент. Вот так Прохор и Таисия снова оказались в моём окружении. Правда, другие няньки никуда не пропали, ну и шут с ними.

* * *

— Мя...уууу... — Раздался истошный крик кошки из соседней комнаты.

А потом что-то загремело, и кто-то смачно высказался, на тему о том, что он думает об этом свете. Света в соседней комнате действительно не было. Там ставни закрыты были все. Попадал туда из нашей комнаты, через немного приоткрытую дверь. А у нас тоже серьёзный полумрак. В общем, тьма там была. Голос-то был знакомым. Зуб даю, Михайло Венюкова принесла нелёгкая.

Мимо пронеслась перепуганная мурка.

— Мурка. Кис, кис... Ну, чего ты напугалась. Кис, кис..., — попытался остановить я её.

На призывы она отреагировала и, остановившись, уставилась на меня зелёными глазищами. Постояла так немного и потом, решив что-то про себя, гордой походкой направилась в мою сторону. Наконец, она улеглась у меня на коленях и довольно заурчала. Ещё бы, ведь её гладили, а это дело она любила. Появилась она у меня с лёгкой руки митрополита Даниила.

* * *

Вот не думал никогда, что власть, это, иногда, так муторно. Хоть и можешь приказать всё что угодно, но это не факт что будут исполнять. А как узнать, что будут? Реальная власть у Боярской Думы. Кто её глава, тот и у руля. Я, был статистом, в этом спектакле. Стоило только проявить хоть малейший интерес, меня тут же пытались отвлечь на что угодно, чтобы и думать забыл.

Сопротивляться не стал и отвлекался, как мог. Поначалу, это, конечно, вызвало нездоровый ажиотаж, но вскоре все успокоились. Разные ведь игры бывают. Ну, а раз я Великий Князь, то игры у меня великие. На том окружение и порешило, и перестало вмешиваться, но и помощи не было. Вот тут-то и стало понятно, чего на самом деле стою, хоть и Государь.

— М-да, один в поле не воин, — невесёлые мысли никак не хотели выходить из головы.

С истории помнил, что вначале чугун случайно получили в кричной печи. Там было дело в большей задувке воздуха, вроде. Раз так, то дело плёвое! Ага счаззз... Типа Великий Князь и всё такое. Деньга имеется. Осталось плюнуть и растереть. Потому и решил сбацать в Туле такое производство, по быстренькому. Вот перед таким очередным своим творением сейчас и стоял. Это кстати четвёртый вариант печи, в которой надеялся-таки получить чугун. Что-то похожее, кажись, получалось, но мало и не долго — домница начинала разваливаться.

А что вы хотите, обычный кирпич на такие страсти не рассчитан. Нужен другой, огнеупорный. Только нет его. Даже глины для него нет, искать надо. А кого этим озаботить? Может, дело не только в кирпиче, но и конструкции самой печи, хотя вроде ничего там мудрёного нет, но кто точно знает? Как же мне не хватало Прохора, с его наглой, с хитрым прищуром глаз, морды лица. В том-то и проблема, приказы мои исполнялись точь-в-точь, но я-то абсолютно точными знаниями не располагал. Вот и на это производство нужен был человек, которому тоже было бы интересно.

Нет, если бы поселился тут в Туле, в конце концов, добил бы эту хрень, но бывал наездами, а потому и получалось, то, что получалось. Нужно было искать людей, которые бы занялись всем этим серьёзно. В окружении никого перетруждаться сверх меры не находилось. В общем, больше никого, кому бы мог доверить свои игрушки, не знал. Как нельзя, кстати, тогда обострилась борьба между Шуйскими и Бельскими. Как же обрадовался возвращению своих нянек. Вот, в общем-то, вот так, бестолково, и прошёл тысяча пятьсот тридцатьвосьмой год.

Думалось тогда, что, наконец, всё затихло, да не тут-то было. Вскорости, князь Василий Шуйский умер и ему на смену пришёл его брат Иван. История с Мишуриным, которая уже стала забываться, вышла вновь на первый план. Нехороший был прецедент. В думе, среди бояр, вновь вспыхнуло глухое раздражение. Оно бы может и забылось совсем, но опьяненный, фактически абсолютной властью, Иван начал, по понятиям местного бомонда, беспредельничать.

В отличие от него, Василий поступал правильно, разогнал противников, подмял власть под себя, и стал править, как считал нужным. Тем же, кого не тронул, намекнул так, прозрачно, что ежели ещё воду мутить и дальше будут, то уж извиняйте. Потому и успокоилась буря в стакане.

Ивану было этого мало. Ему обязательно нужно было показать своё превосходство. Причем вещественное. Если для Василия был какой-то порог, через который он не стал переступать, то его брат такой ерундой не заморачивался. Василий из врагов своего рода оставил нетронутым митрополита Даниила, Иван же его свергнул, на освободившееся место был возведен игумен Троицкого Сергиева монастыря Иоасаф Скрыпицын в феврале тысяча пятьсот тридцать девятого года.

Мы, в очередной раз, тогда только вернулись из Тулы. Прохор вновь клялся, что вот в лепёшку расшибется, но найдёт нужного розмысла, а то и двух. Я ему почему-то верил, наверно, потому что лицо у него честное. Вернулись, а митрополит уже другой. Непорядок это. А от Даниила осталась только подаренная Мурка, тогда совсем ещё котёнок. Эх....

* * *

— Ты почто животину чуть не убил? — обратился к вошедшему воеводе.

— ...??? — с недоумением уставился он в ответ, а на лице проступило явственное, никого вроде сегодня ещё не прибил, но тока прикажи — сей момент.

— Да никого и не надо! Я про Мурку. Ты знаешь, какая вира за неё! — проговорил, поглаживая предмет разговора.

Понимание в его лице появилось, но промолчать оказалось предпочтительнее. Бывали прецеденты. Откроешь рот, а нарвешься на мою лекцию о ценности и полезности сего зверя. Церковники это давно поняли и продавили, в своё время, огромную виру за их кражу. Она была, как за рабочего вола!

Откуда-то из угла раздался писк. Это проснулся один из шести пушистых клубков. Мурка естественно сорвалась и понеслась к своим чадам. Они толком ещё не ходили, но на мир уже смотрели широко распахнутыми глазами. Она окотилась не в первый раз. Из первого окота, одного я подарил своим нянькам. Столько не от жадности, они теперь одна сатана. Это оказался кот и вырос наглющим, стараниями Таисии.

* * *

1Тысяча пятьсот тридцать девятый год принёс много перемен. Не только незаконное свержение одного и возведение другого митрополита Иваном Шуйским. К слову сказать, Прохор-то обещание выполнил и нашёл-таки розмысла. Звали его Фёдор Савин из Угличского уезда, и был он средним сыном помещика под Устюжно-Железопольским. От него-то и узнал, с удивлением, что там железом занимаются зело и мастеров оружейных имеется многие.

Взялся он за эту мою задумку всерьёз. Даже куда-то ездил. Только за лето тысяча пятьсот тридцать девятого года было построено одиннадцать домниц. Чугун никак не давался.

— И как, скажите, его случайно получили? — воскликнул в сердцах, однажды.

Его никак специально-то выплавить не выходило. Уже думал, что всё, писец котёнку, но Фёдор упорствовал и клялся, что всё путём.

— Чушки, вона, какие отменные! — начинал он доказывать, демонстрируя блины, извлечённые из разрушенных домниц.

По ним, кстати, и определились с высотой расположения отверстий летков. И опять не сразу. По совести, чугун-таки получался, и даже первые отливки были. Но как уже упоминалось, мало и не долго. Но процесс, почему-то завораживал нашего розмысла, да и не только его. Притом, что сам чугун никого не удивлял, вот что меня приводило в недоумение.

И вот, уже осенью, перед самыми холодами, из Тулы прискакал гонец. После прочтения грамотки, сам чуть туда не улетел, но Великий Князь, за здорово живёшь, не может сорваться с места, по своему желанию. Второй день мне душу выматывал Иван Семенович Пересветов. Он много лет служил в различных европейских армиях, был дипломатом. После встречи с русским послом в Молдавии решил стать российским подданным и в тысяча пятьсот тридцать девятом году переехал в Москву.

Он, по его собственным словам, выехал в Россию с Запада потому, что услышал пророчества 'многих мудрецов', что царь будет вводить 'во всем царстве своем правду великую', а сам хотел при этом 'за веру христианскую и за честь государеву пострадати и главу положити'.

— И зачем только согласился с Таисией послушать сего мудрого человека? Очередной страдалец за правду, — думал я по-началу, но по мере того, как вслушивался, стал просто диву даваться.

— Бог не веру любит, а правду, ибо и бесы веруют, но правды не творят..., — проговорил он, не в первый раз, но видно выражение ему нравилось.

— А пойдёшь ко мне розмыслом?

Правда, солидно не получилось. Голос-то детский. Но как говорится, молодость — это такой недостаток, который с возрастом быстро проходит.

— Напишешь всё на бумаге, а мы думать будем.

Иначе, чувствую, это так просто не кончится. Моё предложение его сбило. Забавно наблюдать зависание. Совсем не готовился он к такому неожиданному вопросу. Да и не собирался я этого делать, но грамотка подняла настроение. Охота было совершить что-нибудь хорошее.

— Прохор, ну что возьмем сего достопочтенного мужа Ивана в великокняжеские розмыслы?

— Почему же не взять, коли человек хороший.

Надо сказать, что палата, в которой заливался соловьём Пересветов, была большой, и народу находилось в ней еще много. Другие няньки никуда ведь не делись, но как-то уже все привыкли, что разговоры веду только с Прохором и иногда, вмешивается Таисия. Попытки остальных влезть, пресекаю на корню. Толку от них, во всяком случае, с моей точки зрения. Как-то привык их не замечать, вроде, как и нет никого. А вот он-то не знал такой местной особенности и стал оглядываться, пытаясь понять, не шучу ли с предложением.

— Ты не сомневайся, слово государево крепко. Оформим, как положено, а сейчас ступай, — направил его в конструктивное русло мой нянька.

— Прохор, тут такое дело, чугун получили. Почти две седмицы лили, руда кончилась. Ты понимаешь! Эх! Слушай, ты у нас холостой? — радостно продолжил я, когда, наконец, посетителя выпроводили.

— Э-э-э..., да.

Недоумение читалось на его лице. Причем этот чугун и его семейное положение.

— Вот! Таисия тоже не замужем! Завтра вас и поженим, и свадьбу сыграем!

Только вскрик его будущей жены нарушил неожиданную тишину, внезапно установившуюся вокруг. Я всегда говорил, что шок — это по-нашему.

— Не губи! — проговорил он, упав на колени.

— И не буду! Вы отличная пара!

Вот тут и завертелось. И только тогда я узнал, что Прохор имеет фамилию Мышецкий и князь между прочим, а Таисия Тёмносиняя, да-да, ничего не путаю, княжна соответственно, да и вообще все мои няньки из знатных родов. Вот ё.... Всё равно хорошо погуляли. Выехали мы в Тулу, в итоге, не сразу. Кстати, эта, мной устроенная, свадьба немного снизила напряжение, словно бы разлитое по территории Кремля. Действия Ивана Шуйского изрядно поднапрягли многих, меня в том числе.

В Туле же меня поджидал сюрприз. Печь, в которой, наконец, достаточно стабильно стали получать чугун, была из белого кирпича. Прямо-таки вызывающе. Вот тогда я впервые здесь услышал слово Гжель. Глину привезли из местности с таким названием, которая располагалась на Касимовской дороге. Это, кстати, была одна из причин, по которой, в последствии, постарался вернуть над ней контроль. Глина эта всё равно была не огнеупорной, но жар держала лучше. Мысль же начинать делать свой фарфор поселилась крепко. Хотя и понимал, что пока это превратится во что-то стоящее, пройдёт немало времени. Не было ведь ни знаний, как толком его делать, да и мастеров не было.

На тот год эпопея с чугуном закончилась. На следующий же было решено строить завод из кирпича, рядом с плотиной, чтобы задув воздуха механизировать. Домницы же будут внутри него. Хотя перестройки и новые варианты их продолжали появляться, но в тысяча пятьсот сороковом году чугун-таки стали получать стабильно. После постройки отражательных печей много чего стали лить, но это другая история.

* * *

— Вот послушай. Дело такое. Хочу крепости построить. Две али три.

В комнате повисла пауза, поскольку я выжидательно уставился на воеводу. Он, однако, на подначку не повёлся и продолжал стоять молчаливым истуканом.

— Чего молчишь, как в рот воды набрал? Советуй, давай.

— Э-э-э, — начал он, сверкая взглядом в сторону Прохора.

Тот сам пока ничего не мог понять, потому и подсказать был бессилен.

— Эх! Ладно, слушайте тогда. Повелеваю тебе Михайло Венюков... и тебе Прохор... хотя нет, только тебе, Михайло, построить три крепости снежных, аккурат промеж Кремлём и торгом. Да горок разных, для увеселения. Сроку тебе до завтрашнего утра, — указав на воеводу, продолжил я.

Тут уж растерялись все. Ничего такого пока тут не было.

— Чего уставились на меня, как на Христа спасителя? Завтра будем там праздновать Рождество. Одну крепость построят твои вои, вторую доверим москвичам, а третью людишкам боярским. Кто лучшую построит, да лепую самую, тот и получит награду от Великого Князя Московского и всея Росиа.

— Чем я провинился перед тобой государь?! — взвопил Михайло, упав на колени.

— Успокойся, ничем. Срок, и правда, маловат. На первый раз сойдет и так как получится. Дальше будем делать это каждый год. Так что пишите указ. Ты бы воевода с коленочек бы встал, да лучше подумал, как снег доставлять туда будешь.

Уходил он от нас расстроенный. Что за психология? Если работу, какую, доверили, обязательно провинился чем. И ведь повально так вокруг. Только бы благ, каких, получить. Встречаются самородки, конечно, навроде Прохора. Хм...если честно, довольно часто, но всё равно, норовят шлангом прикинутся, пока к стенке не припрёшь. Вот и воевода, ведь знаю, что сделает, но обязательно попытается ужом выскользнуть.

— Так теперь ты Прохор. Задачу тебе выполнить придётся ответственную. Привезешь к крепостцам этим ель зелёную да пушистую. Саженей пять, никак не меньше. Ставить будем да украшать. Точно! Трофим...

* * *

Было это в том же тысяча пятьсот тридцать девятом году. С чугуном тогда не ладилось, но и сильно он меня не напрягал. А сделать хоть что-то, что обязательно получилось, хотелось. Вот и задумал сделать станок, строгальный. Многие, по наивности думают, что самый простой — токарный. Если по дереву, особенно если с поводковым патроном, то, конечно, правы. В принципе он и по металлу работать может, но есть одно "но".... О каком-то качестве можно тогда забыть даже в теории.

В принципе, если вам какую деталюшку в единственном экземпляре надо, и особо требований к ней нет, то можно и на таком. В этом случае станок и из дерева сделать можно, одноразовый правда. А вот если десять и одинаковых, то вам не сюда. Нет, вы не подумайте, я не сноб, какой, такие уже сделали, черенки для лопат точить самое оно, да много для чего нужны были круглые ровные палки. Шкурили их здесь на раз. Обыкновенным мокрым песком на тряпочке. Может и не так хорошо, как наждачкой, однако дёшево и сердито. Могли и прижечь, ежели хорошо попросить. Одно слово, занозы проблемой не были. Главное материал подобрать хороший, а не из чего попало делать.

Причем сделали без меня, эту механику тут знали. Серьезный же токарник требует соответствующего подхода. Нет, если делать в единственном экземпляре, то можно и так. На самом деле это всё отговорки, почему сделал строгальный. Всё возможно при правильном подходе. Это ежели кого удивить там, похвастать. Самая дорогая и трудозатратная часть, в любом станке, это станина. А уж сколько времени требуется на её обработку...

Срок её изготовления измеряется годами. Именно поэтому уникальные станки заказывают задолго вперед. У меня все станки будут такими, правда, стали ещё нет. Так что первые делать придётся из бронзы. Ничего странного, и металл мягче и, вообще, в наличии. По-хорошему, после отливки её нужно вытащить на улицу на год-полтора. Как не отпускай металл, но напряжения никуда не пропадают. Вот, чтобы уже при эксплуатации станка, его не скрутило в спираль, станину и бросают стареть.

Только по-хорошему, я всё равно не смогу. Дело в точности знаний. Последний человек, который знал всё, умер в Элладе. Учиться надо, это делать, да и не мне, а розмыслам. Хорошо если при моей жизни смогут. У строгального станка кинематика простейшая, по сути, кривошипно-шатунный механизм. Весь секрет в механизме отскока, чтобы резец, совершая обратный ход, не бился о деталь. Но история началась не с этого.

— Так, стекла мне надобно пудов тридцать аль сорок, — обратился я к Никодиму Прохорову, тому самому розмыслу, который моим стекольным заводиком заведовал.

— Не губи! Не виновен я! Наветы это всё! Истинный крест, — как-то сдавленно пропищал он, бухнувшись на колени и начав биться головой об пол, при каждом поклоне.

Он и так-то был невысокого роста, а сейчас пытался буквально вжаться в пол, кланяясь и осеняя себя крестным знамением. Залысина на его русой голове покрылась потом. В чем дело-то? Чего его напугало-то? Неужто проворовался, и никакого завода и нет?

— А ну говори — разворовал казённые деньги?

— Не...не...нет. Ик, — заикаясь, выдавил он из себя.

Тогда в чём дело-то? Прохор уже подскочил и кого-то зовёт из-за двери.

— Завод стекольный есть?

— Д...д... — Но так и не смог произнести заветного слова и только утвердительно закивал, часто-часто.

— Тогда почему ты не можешь привезти каких-то тридцать пудов стекла, по моему требованию? Говори, давай, а то ката сейчас пригласим, вмиг разговоришься.

— Н...н...нету столько, — выдохнул он, кое-как справившись собой, всё время, оглядываясь на дверь.

Прохор, видимо понял, в чём дело и вернулся к нам. Интересно. Полтонны стекла много? Что там за завод такой, что ему столько сложно сделать.

— Точно есть завод? Не хуже, чем у других?

На что Никодим ничего не ответил, а только согласительно бухнулся об пол. А лоб то у него крепкий, ишь, как доска загудела.

— Слушай, Прохор, может, ты понимаешь?

— Государь не гневайтесь, вы обскажите, для чего стекло надобно, всё найдётся. Да иди ты отсюда! — проговорил он, выталкивая розмысла.

Плоскости. Вот для чего мне это стекло! Вернее, для того чтобы сделать эталоны. Хотел-то по-быстрому. Видать и это не получится. Именно из необходимости их получение и влез в его производство. Ожидать сверхприбылей не приходилось. Всё упиралось в соду. Нет в России природных источников. Вся она из-за рубежа.

В моё время её делали, пропуская нагретый углекислый газ через соляно-аммиачный раствор. Ладно, соль, а где этот аммиак взять здесь? Есть способ проще. Получать соду из мирабилита. Природные источники и почти неограниченные здесь есть, но для Московии они не доступны. Пока. Ближайший, это Каспийское море, но за него воевать и воевать, не одно десятилетие. А она это наше всё, это и мыло и краски, да много ещё чего.

Пока же в стекло идёт поташ, узнавал. Но сода, по-местному зода, говорят лучше, но кому она только не нужна. В общем, чтобы пробы, какие, начать делать, нужны бешеные деньги. Но даже такое стекло не отличается дешевизной. За бусы стеклянные, видите ли, колонисты покупали у туземцев земли. Это там, в будущем, они бросовый товар, а здесь только самоцветы и злата разные дороже. Кто будет барахло с собой таскать. На обмен за тридевять земель брали самое компактное и дорогое.

— Нужны мне пластины стеклянные, размеров разных, с ручками. Понимаешь, Прохор.... Задумал я сделать станков разных, для точенья, строганья, по металлам.

— Так прикажи, и мастеров найдем, и сделаем чего надобно. И стекла столько потребно будет.

— Ну, может и не столько, но понадобится. Станки-то особливые делать будем. Такие, что ни у кого таких покамест нет. Пластины эти не простые. Сильно ровными да гладкими должны быть.

— Всё сделаем.

— Тьфу! И как ты сделаешь? Для этого приспособление особливое надо. Ванну железную. В ней растопить олово надо так, будто это вода такая. Стекло, растопленное, выливается на расплав и держится там при такой температуре чтобы не застыло. И держится она так долго, пока всё ровнёхонько не растекся по ванне. Опосля, в неё воткнуть надо ручки из бронзы и опять оставить, чтобы стекло значится выровнялось. Запомнил?

— Слово в слово.

— Чуть не забыл. Ручки те подвешивать на проволоку надо, чтоб не утопли и встали ровно, а не перекособочились. Промеж стеклом и оловом ровность такая будет, что и не описать вовсе. И вот чтобы её сохранить, остудить всё это надо будет, да не просто так. Чтоб стекло застыло, а олово-то, жидким осталось. Вот тогда пластину, полученную вынуть надо. Ежели ручек за раз много натыкано было, то порезать её на разные пластины, раскалённым железом.

— А как узнать, всё ли ладно с ними?

— Хороши ли они получились, выведать просто. Глянуть надо сбоку на них, чтоб свет падал, да так чтобы вспыхнул он как в зеркале. Только не на солнце так делать или свечу там, а просто свет из любого проема, хоть из дверей. Ежели вся пластина ровно вспыхнет, значит, хороша, а ежели точки, какие, тёмные будут при этом, то нет. Да лучше сюда привезите, сам посмотрю.

Эталон штука сложная в производстве и портится быстро, но другого способа его получить я не знаю. Может и есть, но мне-то не ведом. Без него никак. Самые лучшие плоскости и в будущем делают старинным способом. Берётся шабер, молоток и эталон плоскости. Много труда человека и с помощью шабрения получается измерительный стол. Что такое шабер? Зубило знаете? Ну, вот оно и есть, только зуб не один и он не рубит, а как бы царапает. Станина так и обрабатывается, для прецизионных станков. Всё просто и очень трудоёмко.

— А ежели пластины разного цвета будут?

— Всё равно, хоть в полоску.

Прохор ускакал куда-то, а я остался один и вновь предался раздумьям. Не давал мне покоя поташ. Его же сейчас гонят за бугор новгородцы, а это знаете ли стратегическое сырьё. Предстоит монополизировать внешнюю торговлю этого ресурса в руках государства. А всё из-за пороха.

Кстати, с порохом сейчас нелады. В основе кальциевая селитра. Отсюда и малая мощность и отсыревание. Потому-то, порох сейчас мякотью и его постоянно подсушивать надо, из-за чего и стрелковое оружие не в ходу. Для пушки подсушить не проблема, а стрелкам как быть? Но при всём при этом мощности производства на Руси пороха ограничивались нашей погодой. С килограмма земли с бурта у нас выходит лишь два грамма кальциевой селитры. Защищать бурты от влаги почти не имеет смысла. Растворяется такая селитра только в тёплой воде. Где вы видели дождь с температурой в сорок градусов и выше. Больше, сможем производить, лишь захватив южные регионы. Там выход продукта значительнее. Максимум, что мы можем произвести пороха в год сейчас, это триста тонн. На большую войну не хватит.

Конечно, в ямчужные бурты вместо извести можно добавлять древесную золу и тогда получаться будет сразу калийная селитра, но вот она будет тут же вымываться. Останемся совсем без пороха. У нас не Индия, где из шести килограмм земли получают целый килограмм селитры и всего за два года. На Руси земля в буртах зреет пять лет и ускорять процесс сложновато, зима, знаете ли, у нас бывает. Потому и надеялся на поташ. Благо его уже делали в промышленных масштабах, а посему просто приказал переделывать кальциевую селитру, в калиевую. В смысле, указ написали, чтобы ямчуг переваривали с ним.

Но всё равно для увеличения числа огнестрельного оружия, по всему выходило, что придётся снижать расход на выстрел, а значит уменьшать калибр. Вот потому и затеял эпопею со станками. Нужны будут свёрла, да не местные, а пушечные и ружейные.

— День добрый Великий Княже.

О чем думал, сразу позабыл. Это Шуйский Иван вломился ко мне в светлицу, даже не испросив разрешения. Да и в приветствии скорее превосходство и пренебрежение. То, что по местному счёту, он повыше будет, да и родственник, пусть и дальний, его не извиняло. Хоть бы сделал вид, что я тут главный. Даже такой мелочью пренебрегал. Фактически абсолютная власть вскружила голову. Нет, когда народу вокруг было, приличия соблюдал, но стоило оказаться мне в одиночестве или обществе Прохора, то Ивана несло.

Прохор по местным понятиям, почти никто. Род его не блещет знатностью и влиятельностью. Даже то, что близок к моему телу, его не возвеличило. В понимании власть имущих, главная его задача развлекать Великого Князя, чтобы куда попало, нос не совал. Он с этой задачей справлялся, потому и терпели. Робкие попытки наладить мосты через него пресёк на корню. По-прежнему всё шло через конюшего. Вот где на самом деле были страсти. Им теперь был Челядин Иван Иванович, бывший моим воспитателем до отъезда из Кремля. Честно говоря, впечатления ещё с раннего детства остались о нём не очень. Был он родственником князя Овчины. Тут родственные связи это ого-го! Но почему-то все решили, что ему со мной легче будет решать вопросы. Ну, решили и решили, только бы ко мне не лезли.

— Как здоровье? Уж не занемог ли? Митрополит вот на тебя жалуется, почто на службы не ходишь? — продолжил он.

Просто так, или с подтекстом, его моё здоровье заинтересовало. Я с подозрением уставился на еду. Подозрение начало перерастать в панику. Блин! И никого из тех, кому доверяю, нет. Помирать отчего-то не хотелось. Какой к едрени порох! Честно, поначалу, думал, уровень смертельной опасности снизился, вместе с кончиной Василия Шуйского. Шутка ли, после его финта со свадьбой, он обрёл прямые возможности на занятие великокняжеского престола. Яд в чай, ножик в грудь, шарфик на шею или табакеркой в висок, да мало ли естественных причин для смерти у Великого Князя. В таких условиях даже закоренелый атеист станет верующим.

Ошибался, ох как я ошибался. Хорошо Прохор как-то между делом обмолвился об опасности иметь родственников, причём живых. Радовало только то, что брат мой меньший, не совсем адекватен. В общем, списали его уже все в утиль и практически не занимались. Пришлось озабочиваться его судьбой. Но в случае чего это мне не поможет. Но не поднималась у меня рука на него, чего не скажу о дядьях. Пока руки были коротки, и добраться до них не мог. Порассказывал он мне истории про Василия Темного. Отстаивать право на престол совсем не хотелось, да ещё с такими последствиями. Его ведь ослепили! Жуть!

Собственно, именно из-за Шуйских встал вопрос с моей личной охраной, подчиненной только мне и более никому. Свою армию нужно было создавать. Всё это очень острые вопросы и с кондачка не решаемые. Как бы ни хулили Глинскую, но именно она держала в узде подобных деятелей. Во что бы то ни стало, но хотя бы территорию Кремля должен контролировать полностью. Я не чувствовал себя в безопасности даже там. Желательно ещё и Китай-город, но это как уж получится. Может зря тогда Бельского не поддержал? Умудрялся Шуйский наводить на меня периодические приступы паники, что буквально отравляло жизнь.

Поэтому-то заход моих дядьёв по поводу, что такие дела надо бы менять, упал на благодатную почву. А когда они привели с собой митрополита Иосафа, то, мягко говоря, это удивило. Что-то Иван неудачно сторонников выбирал. Когда же он заговорил про высвобождение Бельского из темницы, то чуть глаз не выпал. Но ситуация опять повторялась, я практически ничего не знал, о происходящем вокруг. Нет, какие сплетни через Таисию узнавал, но женские интересы довольно специфические и не всегда по теме. Нужен был лазутчик в стане врага. Вот им-то и стал Трофим. Человек, у которого всё хорошо, чтобы не происходило, и знал который обо всёх и каждом, кто, чем дышит. Ещё говорят женщины сплетницы! Как говорится, судьба.

* * *

Из-за двери выглянул Василий. Не, не человек. Так звали того самого кота. Вернее появилась только его наглющая морда, и с подозрением уставилась на меня. Я всегда, при случае его гонял, но сейчас это было кому и без меня сделать. Разъяренный клубок шерсти, бывший ещё мгновение назад Муркой, пролетел в его сторону со скоростью выпущенного из пушки ядра. А он что думал, тут котята. Чуть до смертоубийства не дошло. Бежать-то ему было некуда.

В общем, пока их разняли, вернее оторвали Мурку от Васьки, да выпустили того на волю, успел позабыть, о чем говорил, да и думал. Хорошо взгляд наткнулся на кружку из обычной глины. Прямо скажем, не шедевр. С китайским фарфором близко не стоял, имелись у нас тут образцы. Да ни с чем пока наша керамика близко не стояла. Даже глазурью облить не догадались. Хотя зачем им, основные потребители — крестьяне. А вот изразцы и даже муравлёные уже есть, а значит, ничего невозможного нет. Но пока, как говорится, видит глаз да зуб неймёт, ведь никаких других глазурей-то и нет.

Глина не такая уж и белая оказалась, а скорее сероватая, была там ещё и жёлтая. Попробовали даже сделать облицовочные кирпичи, но местная технология их производства почти нивелирует разницу между жёлтым и красным, а белый выходит хуже силикатного. Белый камень оказался гораздо лучше, но и дороже заметно. Так что именно он будет использоваться, хоть от этого и мороки...

Кирпичи здесь совсем не нашего качества. Кремль, вон, пятьсот годков отстоял, а попробовал бы он это сделать, если бы его из кирпича будущего сделать. Хорошо если через год дождём не размоет. Был прецедент, растуды твою в эту принудительную сушку. Реально совковыми лопатами собирали. Сэкономили, называется. Особенностью местного кирпича было то, что он в отличие от своего будущевременного собрата воду не впитывал. А в наших широтах именно вода главный враг всех строительных материалов, особенно весной и осенью.

Вся история вокруг белой глины прошла тогда мимо боярского завистливого ока. Их тогда золотая лихорадка охватила, да и не только. Пока одни за золотом гонялись, другие занялись политическим процессом. По-простому по-русски — заговор готовить, значит.

Вдруг, в июле тысяча пятьсот сорокового года, именем Иоанновым, с торжеством вывели Бельского из темницы, посадили в Думу, а Шуйский, изумленный дерзостию Митрополита и бояр, не успел отвратить удара: трепетал в злобе, клялся отмстить им за измену и с того дня не хотел участвовать в делах, ни присутствовать в Думе. Ага вдруг. Держи карман шире. Собственно, и родственники, которые мне совсем не родственники, век бы их не видеть, Глинские именно тогда и отметились. Правда, вся их деятельность свелась к мелкой, посреднической, но даже это позволило им возвеличиться заметно.

Глава 5

— Прохор! Полезай ко мне в возок, — прокричал ему.

Из-за этого вся наша, довольно внушительная, колонна остановилась. Ехали мы посмотреть нашим великокняжеским оком на песочек. Это так, повод. Тем более, недалече это было, в районе реки Люберки. По моему приказу могли и ко мне привезти образцы. Правда, хотелось выехать из Москвы, хоть немного отдохнуть от напряжённой обстановки там. Шуйский умудрился переругаться уже со многими, вон уже и митрополит пришёл против него интриговать. Я пока уклонился от прямого ответа.

— Чего государь изволите? — проговорил Прохор, подбежав.

— Кому говорю, в возок полезай!

Сделал он это с явной неохотой. Только мне что ли трястись в этой колымаге, так она и называется, кстати, а всем остальным верхом и с комфортом? Нет, пусть со мной протрясётся, тем более для дела надо. Кроме подушек под мягким местом у этой телеги ничего смягчающего кочки и неровности нет. Да чего там, даже поворотного круга нет. Ежели куда срочно повернуть, да даже разъехаться, целая эпопея и инженерная задача. По сути, те же сани, только на колёсах, и это повсеместно. Не придумали ещё. Казалось бы, чего проще?

— Слушай сюда. На днях приходили ко мне дядья и приводили они митрополита. Сам понимаешь не просто так. Иосаф просил за Бельского, чтобы значит, князя этого из темницы выпустить, — проговорил я вполголоса.

Прохор же продолжал внимательно меня слушать, весь подобравшись.

— Теперь понимаешь, зачем мне нужен личный писарь, да еще, чтобы такой?

— Не ведаю государь.

— Ты мне ветошью не прикидывайся. Соображаешь ты хорошо. Затем, чтобы знать, что вокруг творится, насчёт узника этого, думы приходили, не скрою. По мне так поспешает митрополит. Рановато он мутить водицу стал. Не так и ослабли силы Шуйского. Хватает у него сторонников, хоть и разругался он со многими. Мыслю, что Иосаф сам до власти решил дорваться. Мнится мне, что можно под это дело потрясти мошну-то поповскую.

— Неужто можно против церкви русской идти?

— Не скажу, что это против неё, а вот митрополита и архиепископов за живое прихватит. Хочу я земли митрополичьи и церковные в казну перевести.

— Не отдадут! Не в жисть!

— Ты поосторожней. Чего раскричался. Это как попросить. Ежели просто так, за юродивого примут, а вот ежели с чувством, то это надо будет ещё посмотреть. Хотя по нраву это придётся не многим. Так вот, Тихона ты удачно подыскал, потому будет тебе другой мой наказ. Подберёшь трёх человек, надёжных, чтоб язык за зубами держали. Соберут каждый из них по отряду. Всем скажем, что поедут они по Руси глины особые для моих нужд искать.

— Так чего их искать, прикажите, крестьяне сами отыщут, особенно за награду хорошую.

— Тьфу. Не спеши. Для дела так и сделаем. Отряды всё это только на словах делать будут. На самом деле от них нужно, чтобы золото отыскали.

— Господь с вами. Ещё ваш дед Иван 'Грозный' злато в земле русской искал, выписывал даже рудознатцев заморских. Во, как верил, что оно есть на Руси. Однако же не нашли. Об этом же все ведают.

— Неужто я этого не знаю! Надо чтобы обязательно нашли, аккурат по первому снегу семь тысяч сорок восьмого (тысяча пятьсот сорокового) года. Чтобы только следующим летом того года бояре смогли за ним устремиться. При деде-то руду искали, потому её искать не будут, — проговорил и остановился.

Как там ещё золото-то искали. Песок вроде промывали, как-то по телевизору даже лотки эти промывочные видел, хотя говорили, что и в обычном тазу можно. Вот потеха будет, если и правда найдут.

— Искать они его будут, промывая песок в лотках. Примерно покажу каких, а там пускай сами додумывают. Золото, которое они найдут, должно быть навроде песку, в нём же найдено. Много не надо, но и не так чтобы мало, чтобы у бояр-то глаза загорелись. Может, не все побегут злата искать, но зная жадность Шуйских, уж они-то точно соберутся, а там мы как-нибудь вопросец-то с Иосафом решим, — продолжил после перерыва.

Вспомнив при этом вечную шубу Ивана. Вот ведь скупердяй, а как обернул. Вроде как не в роскоши живёт, всё для Руси тратит. Талант, такую отмазку придумал. Принято тут награждать за хорошую службу шубой с собственного плеча. Поэтому-то, чтобы самому при этом не замёрзнуть и существуют другие. Ведь если отбросить всю ту лапшу, которую тут навешал всем вокруг, окажется, он абсолютно точно знает, что от него никому ничего не достанется. Вот и вся цена его единственной шубы.

— И знаешь? Найди мне мастера, который эти орудия катов делает, — сказал, указав на колымагу. — Только чтобы с разумением. Делать будем возок достойный Великого Князя, а не это наказание Господне. Смотри не забудь, а то на Тихона, никакой надежды. В одно ухо влетает, а в другое и не знаешь, что и будет.

А песок мы съездили, посмотрели. Хороший, да и речка вполне. Плотину поставить будет где, и промыть, и разделить.

* * *

— Прохор! Ты мне вот что скажи.... Это точно стекло?

При моих словах Никодим как-то спал с лица. Чего он так нервно реагирует на все мои реплики? Я действительно не знаю, что это такое. По мне так оно должно быть обязательно прозрачным. Пластины же, которые были приказаны к изготовлению, такими не были. Но именно наличие некоторого намёка на него и не позволяло однозначно утверждать, что меня пытаются надуть.

— Оно самое! Не сумневайтесь.

Я пристально посмотрел ему в глаза.

— Истинный крест! — воскликнул он перекрестившись.

Вроде не врёт. Хм. Из него, пожалуй, только бусы и делать, то-то оконного у нас стекла нет. Дело-то вовсе не в цене. Чем-то оно на покрытие муравлёных изразцов походит. Только оно зеленое, а эти пластины жёлтые. А ведь и верно, из этого стекла разве поливу не сделать?

— Прохор, а кто у нас поливами занимается, что за мастера, и почто их не знаю? — проговорил, вращая задумчиво в руках небольшую такую пластину.

Только когда прошло некоторое время и не последовало ответа, поднял на него взгляд. Он просто не понял вопроса.

— Поливами для муравления изразцов, — пришлось добавить для уточнения.

— Так итальянцы, да работники в той избе, — наконец радостно проговорил он.

— Так у нас что, это всё на самотёк пущено. Никто ими не занимается, даже самый запропащий розмысл?

На лице Прохора читалась бешеная работа мысли, чего бы такого сказать государю. Ответ был ясен.

— Ладно, всё понятно. Тащи сюда Тихона, и пишите указ, хотя нет рановато. Сначала подыщи мне людишек, хоть податных, коим поручить можно дело составления новых полив для муравления. Заодно разузнай, не занимаются ли по близости, ну может не совсем поблизости, но чтобы точно на Руси, глиняными изделиями. Ежели там помещики есть, то посоветуйся с Иваном Ивановичем, как бы их оттуда убрать. Хотя.... Сначала лучше мне обскажи, а потом думать будем.

Никодим же, пока я отвлёкся, совсем растерялся.

— Теперь ты. То, что приказ мой исполнил быстро, хорошо. Только вот почто ни одной годной нет? Да не трясись ты, ничего я с тобой делать не буду. Пока... Подь сюда и смотри, как надо проверять их. Понял? Да не маши ты так головой, шея отломится. А теперь запомни. Сейчас уже середина июля, так вот сроку тебе на изготовление пластин этих, до первого снега. Ежели голова запасная есть, то можешь не волноваться, а вот ежели таковой нету, то лучше подумай, как исполнить наказ.

Фу, что за день такой сегодня. Ну, вот и с этими пластинами разобрались. Хотя непонятно ещё как. В теории вроде проще должно было быть. Может зря со стеклом связался. Как же легче жить, там, в будущем, купил шаблоны и делай что хочешь, а как их изготовили, и не задумывался ни разу. Но в голову ничего лучше не лезло. М-да, а дело-то уже к вечеру. С утра, кстати, с помпой отправили три отряда на поиски глин. По их поводу с Прохором крепко переговорить надо. Здесь, в Средних палатах, наедине этого не удастся.

Меня смешок пробирает от названия. На самом деле, это сооружение почти сорок на сорок полусаженей, местами в три этажа. Тут помещений как конь наделал. А народу..., и все чем-то заняты. Основной, конечно первый, хотя он, считай, на уровне привычного для меня второго этажа. Уж больно цоколь высок. Я тут пристраивать к этим палатам начал Чертильную избу со стороны переднего двора. Вот пойдем, полюбуемся на её возведение, заодно и постараюсь поговорить без лишних ушей. Была мысль в цоколе Спальной избы всё это устроить, но по здравому размышлению пришлось отказаться. Системы отопления здесь надо сказать, если коротко и не матерно, то сложные. Проще новый дворец построить, со всеми моими новшествами, чем этот перестраивать.

— Прохор, пойдёмка во двор.

Никто кроме него не двинулся даже. Привыкли уже, что я на дню туда хожу по нескольку раз и всегда тащу и князя Мышецкого. Думаю, и мастера уже матерятся. Какая к едрени работа, когда Великий Князь вокруг крутится, хотя уже перестали дёргаться. Прихожу-то только поглазеть, ни к кому не пристаю. И правильно, всё же уже обговорено, вот и стараюсь не мешаться, да и способ переговорить вдали от чужих ушей, в основном это.

Как ни странно, во двор просто так из Средних плат не попасть. Нет, выходы туда есть, но они из цоколя, а это служебный этаж. Печки да кухни всякие и кладовые. В общем, не к лицу мне там шастать. Отсюда есть только одно крыльцо, на красный двор, образованный моей великокняжеской часовней и Грановитой палатой. В передний же двор попасть для меня возможно только пройдя мимо Набережных палат. Все эти строения объединены переходами. Чертильная изба исправит эти сложности, ведь туда предусматривается прямой проход для меня, заодно и ещё одно крыльцо будет.

— Прохор! Это как понимать?! Я просил тебя подыскать троих людишек с головой. А это кто? Они же нам всё испортят. Чем больше будет людей посвящённых, тем меньше шансов удержать всё в секрете. Почти сотня человек на три отряда! Ты чего творишь, гад?!

— Менее, никак не можно. По дорогам полно татей лихих. А им злато из казны отпущено. Ограбят, кто отвечать будет?

— Да.... Ежели не утаим, то и смысла нет, их посылать. Эх...

— Всё будет хорошо. Людишки верные, языком трепать не будут, а ежели только попробуют, так мы его им быстренько подрежем.

— Слушай, а откуда столько разбойников? Их что, не ловят?

— Ну почему же. Ежили кому из помещиков досаждать станут, так он с соседями и будет ловить. А так, кому это надо? Ну, потрясут мошну у купцов, так у них на то охрана есть, да они сами не хуже татей друг дружку грабят. Особливо новгородцы. Ох, и лютый народец.

Вот и проблема, где не ждали. Разбой на дорогах. Получается землевладельцам-то от него отбиться как от мух. Крупные купцы с охраной. Страдают как всегда самые не защищенные, а это у нас черносошцы, да мелкие купчишки, из посадских или тех же земледельцев. М-да.... Но хуже всего, что татей этих, считай никто и не ловит. Вот и этим надо заняться, но кому поручить, да и как делать? Ладно, позже порешаем.

— Блин! Вся задумка из-за этого ведь порушится.

Только и осталось, что в сердцах плюнуть, да, наконец, заняться великокняжеской колымагой, а то как-то успел подзабыть про неё. Да уж, не зря это название стало нарицательным. Вот интересно, после переделки ведь название останется прежним, как тогда будет? Забавно, но только здесь задумался над происхождением слова 'калымить'. Похоже, к восточной традиции выплаты калыма за невесту это отношения не имело. А ведь как слова-то похожи.

Как бы ни проста была конструкция поворотного круга, но его вот так в лоб изготовить у меня не получилось. Местные токарные станки в принципе не могли его сделать. Ко всему прочему ещё и точной конструкции не знал. Видел, есть такая штука на телегах. Есть и есть, а вот что там к чему, увольте. Хорошо хоть как устроено что-то подобное у железнодорожных вагонов видел и даже руками щупал, кстати, конструкция довольно простая. Может, как раз и позаимствована. Русский человек издавна славился смекалкой и в общем, как сделать пару штук для себя, правда, из бронзы, придумал, но это не дело. Всё-таки токарник делать придётся. Блин, хочется всё и сразу, а нету. Эх...

Да что там поворотный круг, тут вся колымага-то не очень похожа на виденные мной телеги. Колесо было набрано из досок, в виде круглого щита. Одето оно было на деревянное бревно, это ось, наверное. Вот интересно, мне казалось спицы для него, ещё в Риме придумали, или опять ошибаюсь. Честно говоря, когда увидел, какой у них люфт, понял, почему мне активно советовали ездить на санях, даже летом.

Правда, сани, эти летние, тоже ни на что не походили. Внешне это скорее лодку напоминало. Бояре вон ездят, и ничего. Как же всё тут запущено.... Как делать нормальные колёса, я ведь тоже не знал, опять обратной разработкой заниматься придётся. Кстати, правят телегами сидя на впряжённой в неё лошади. М-да... Спас меня, как водится, Прохор.

— ...Так это. Колесы со спицами на Пушечном дворе делают.

— А почто на великокняжеской колымаге энто непотребство?

— Не вели казнить! Как есть, не успели сделать возок достойный Великого Князя Московского.

— В каком это смысле?

— Так это, у какого-то купца взяли, да как смогли, переделали. Вы же изволили требовать возок для поездки, песочек-то посмотреть. А где ж его взять-то было, отродясь ничего окромя саней разных не было.

То-то думаю, почему ни одного возка припомнить не могу. Вот тогда и присмотрелся тщательней. Ничего себе! Они, оказывается, кабину от саней примаздрячили к этой колымаге. Невольно вызывает уважение местная смекалистость. Нету возка? Какие проблемы, сейчас будет! Меня пробрал смех.

— И кто такой шустрый, а Прохор?

— Это у Иван Ивановича Челядина узнавать надо.

— Так узнай, только про всех узнай, кто для меня этот шедевр так лихо сбацал. Завтра приведите, гляну на этих ухарей. Только сюда приведёшь, во двор, вместе будем смотреть на их творение.

Совсем уже завечерело. От палат пахнуло ужином, а именно жареными колбасками. Они уже были известны здесь, но не очень-то и распространены. Не простаивать же мясорубке. Рубка мяса процедура не из простых. Потом ещё кишки промой, да набей их, деревянным-то шприцом. Процесс тот ещё, потом дней несколько грудь болит. Приходилось наблюдать однажды, когда дедушка с бабушкой в деревне домашнюю колбасу готовили. Хотя, что ни говори, вкуснатень, не то, что магазинская отрава. Там ещё ведь и специи всякие.

Короче морока одна, к тому же столько можно напечь, нажарить и наварить без всяких там вот этих. Потому в этом времени на Руси с ней особо не заморачивались, пока я не озадачил. Правда, сначала сделали специальную насадку к мясорубке, для быстрой и беспроблемной набивки. Удивительно, но это только подстегнуло спрос на неё. Удивлялся недолго, пока не услышал о чуть ли не повсеместном появлении варёно-копчёных колбас в продаже.

Секрет пельменей под моим напором, да ещё вооружённого таким продвинутым инструментом, не устоял. А если учесть, сколько рецептов фарша для них 'уже придумал', то весьма обогатил свой стол. Помаленьку рецепты стали расползаться среди знати, да купцов. Тайна вареников тоже пала. Так вот и живу теперь, навожу ужас на поваров. Ничего-ничего, голубчики, вы у меня скоро узнаете, что такое манты и готовка на пару тех же мясных лёпёшек. Мысли о вкусной и здоровой пище весьма, знаете, поднимают настроение.

А вот на следующее утро оно было паршивым. Погода была пасмурной и к веселью не располагала. Нет, меня никто не будил, я сам всегда вставал рано. Стол в трапезной, как всегда заставлен, того и гляди, ножки подломятся. Естественно всего не съем, да и стремиться не буду. Ругать поваров и поварят тоже не стану. Всё просто, с этого стола потом есть ещё многие будут. Не именно со стола, унесут, конечно. Во дворце хватает служек совсем без жалования, если бы не излишества великокняжеские, то не знаю, как тут они жили бы.

Да, низовое звено двора совсем ничего за службу не получает. Узнал об этом совершенно случайно, ещё прошлой зимой, когда познакомился с местным вариантом холодца. Шок, а не блюдо. Покрошили в чашки-плошки, все, что осталось от трапезы, мясо, птицу, рыбу, пироги, залили остатками бульона и вынесли на мороз. Честно, экстремальное сочетание ингредиентов.

— Это что такое, вообще? Кто же это есть будет?!

Моё недоумение было искренним.

— Это холодец. Его специально для невёрстанных делают. Они и съедят, куда денутся.

— А кто это?

— Младшие подьячие. Оклада им нету ещё, потому как неверстаны. Хорошо если какую деньгу имеют, а так живут от щедрот стола великокняжеского, да подношения просителей.

Мать его за ногу. Тут взяточничество поставлено в ранг политики. Попробуй, вытрави потом это! Что же получается? Культивировали, культивировали, а потом в двадцать первом веке бац и всё? М-да.... Но ничего сделать с этим, надеюсь пока, не могу. Вот и не возникаю, не морить же голодом, слуг государевых. Ведь в такие попадают вовсе не князья, а дети боярские и княжата худых родов.

Немало удивления вызвало требование сделать мне холодец. Не обошлось без падений на колени поваров, с просьбой не губить. Пока объяснил, что мне ихний холодец даже в страшном сне не нужен, а надобно то-то и то-то... Понятно, приказал сделать по привычному для меня рецепту. Тогда-то и узнал, что здесь варено-копченые продукты отсутствуют как класс, только сырокопчёные. В общем, обогащение моей кухни началось именно с них. А вы думали, ту колбасу тут сами придумали. Может где и была такая, но здесь не знали.

Секретные государевы рецепты разлетались по Москве со скорость пожара, и тиражировались не хуже, чем китайцами в моём времени, в соответствии собственной фантазией и денежными возможностями. Ничего кстати удивительного. Весь город был завязан на великокняжеский двор.

Видели бы вы замешательство бояр на званом обеде, когда всем вынесли холодец по моему рецепту. А когда я начал его с аппетитом поедать, некоторым, по-моему, сплохело. Шуйский, между прочим, показал себя крепким орешком. Ох и веселились, когда поняли, что это совсем не то, чем слуг подчуют. Правда и сам оказался этим летом в похожем положении, когда мне подали ботвинью. Ну не едал ни разу такого, даже не знал, что этакий холодный суп бывает.

Первым делом проверил, как там мой чайный гриб растёт. Если честно, не уверен, что смогу вырастить, в своё время мне бабушка объясняла, но не убежден, что запомнил правильно. Чай здесь всё-таки был, но вещь эта достаточно редкая и о каких-то сортах и правильном вкусе можно забыть. Во всяком случае, мне попадались сплошь горчащие виды. Без сахара, которого даже для Великого Князя не нашлось, и мёда пить это увольте, а с ними и опилки можно. Страшное разочарование для любителя чая. Вот решил, хоть не так, то эдак его использовать.

Ох, и насмешили меня здесь россказнями про его целебные свойства, чуть ли не эликсир бессмертия. На что только торгаши не пойдут, чтобы товар впарить, что там, что здесь. Нет, какие целебные свойства есть, но не до такой же степени! За сутки видимых изменений не наблюдалось. А и ладно. Пойду, однако, поем.

Как уже говорил, настроения не было, потому решил ограничиться для начала окрошкой. Вот уж где удивился, когда узнал, сколько рецептов её тут присутствует. Ещё я добавил, с варено-копчёностями. Однако, месяц-другой разные есть можно, ни разу не повторившись. Сегодня вот стал есть не на квасе, а на варенце. Сами понимаете кефира тут нема, даже грибок привезти можно только в теории. Путь от Астрахани, почитай два месяца, а ещё с Кавказа довезти. Ладно бы доставить исхитриться можно, да где же его там искать, там сейчас вовсю воюют османы с персами. Да и не факт, что вообще кто даст, небылицы про него не хуже, чем у нас про чай.

Скажу вам, местный варенец, томлёный в печи русской, это вам не хухры-мухры с магазина. Ничего общего, кроме названия, даже вкус не вызывает отдалённых ассоциаций, разве что оба с кислинкой. Дурят нашего брата торгаши. Гущи в такую окрошку кладут поменьше, варенец немногим жиже магазинской сметены. Недурственно скажу, получается.

На второе пошёл запеченный глухарь. Умеют тут готовить дичь. Мясо становится нежным. К тому же я недавно 'изобрёл' майонез. Собственно, так и назвали. Не горазд выдумывать новые слова, а такого, в русском языке не было. Прижилось. Но удовольствие получилось дорогущим, доступным, может не только избранным, но очень обеспеченным гражданам.

Все компоненты ввозились на Русь с юга, кроме яиц, и были не самыми дешёвыми товарами. Возьмём, к примеру, оливковое масло. Понятно, что на великокняжеский стол поставлялось самое лучшее. В моём времени такое тоже можно было купить и совсем не за гроши. В основном, в продукт идёт растительное, различного происхождения. Открою маленький секрет, после дезодорации, то бишь обработки его серной кислотой и каустиком, особо не играет роли, из чего его выдавили. К примеру, соевое, без этой процедуры очень неплохо заменяет свиной жир при жарке картофеля. Вкус весьма похож. А вот после, масло и масло. Ещё, поосторожней с маслами забугорного происхождения. Если нет надписи что это первый отжим, то внутри непонятно, что на самом деле. Второго отжима ведь у них там не бывает. Остатки из шрота растворяют в бензине, а затем выпаривают. То, что остается, называют растительным маслом и направляют в продажу. Если заметили странный вкус у такого продукта, то он не испортился, просто выпарили плохо. Некоторые, вон, керосином лечатся.

Слава богу, прогресс здесь не достиг таких высот, и у меня натуральный продукт. Правда, в Новгороде умудряются отжимать льняное мало. В пищу его употреблять проблематично, уж очень быстро затвердевает, но подозреваю, это многих не останавливает. Потому, добывают его в основном для получения красок и лаков. Но меня заинтересовало не оно само, а способ его получения. В свете поиска замены дорогущей импортной горчицы и оливкового масла, вещь очень нужная. Где-то здесь, возможно пока не в границах государства, но точно растёт она, пока ещё как сорняк, та, что назовут в забугорье, русской. По-нашенски как, не упомню. Уж больно название финтифоберное, наверняка без происков немцев не обошлось. Всяко, специально обозвали так, чтоб русскому человеку язык сломать. Плевать, как прикажу, так и назовут. Самодур я или кто? И масло получим своё и горчицу.

Пока обхожусь импортом, что не есть хорошо. Яйца взял куриные, вернее только желток. Майонез, на цвет золотистый и лежит куском. Перепелиным же сказал своё великокняжеское фи. Ну не нравятся они мне, и продукт получается совсем уж непонятным. Извращаться с лёгким провансалем не стал. В конце концов, не на продажу. Да, именно он, самый лёгкий из существующих майонезов. Меньшую жирность имеют молочные соусы, а самые маложирные, это яичные кисели. Говорю же, дурят нас торгаши, выдавая один продукт за другой. На заборе тоже порой много чего пишут, вот и они на упаковках. Маленький совет, если состав всё-таки похож на майонез, обратите внимание на наличие консервантов. Если они там есть, то это наверняка вообще непонятная бурда, имеющая весьма опосредованное отношение к одноимённому продукту.

Наличия уксуса является достаточным. Но и он здесь импортный, винный. Но есть одно но, на другом берегу есть у меня сад. И растут там яблоки. Сам бог велел получать его самим, а не ввозить из-за моря.

Так вот, добавили в моё изобретение давлёного чесночку и мелко порезанной зелени, и соус к глухарю получился отменным. Вкушение пищи здесь процесс небыстрый. Солнце поднялось уже высоко. Из окна донеслись чья-то ругань. А всё кривые руки оппонента, но тот с такой постановкой вопроса был не согласен и обвинил пустую голову противника. Дослушать увлекательный и поучительный диалог не удалось. В дверях появился Прохор. То ли в щели подглядывал, когда закончу? Я, кстати, только отвалился, довольный жизнью.

— Великий Княже! Кого вчерась изволили требовать, всех сыскали. Спозаранку дожидаются во дворе, как приказывали.

— Кто таковы будут?

— Так дворовый дьяк Тихон, двое плотников, Трифон с сыном Прошкой и кузнец Демьян.

— Что за Тихон такой?

— Никакой он ещё не дьяк, так служка не верстанный. Остальные отбрехались, а ему не удалось. Получается, что именно он руководил переделкой.

— Ну, ну. Пойдем, посмотрим, — проговорил, вставая, и понял, что переел чуток.

Вот и говори, что настроения не было. Аппетит, как говорится, приходит при еде.

Обстановка во дворе была рабочая. Ругань с моим появлением прекратилась. Но интерфейсы у работников топора, рубивших избу-чертильню, были хмуры. Видать не все космологические вопросы вселенского масштаба были исчерпаны. Искомые лица маялись под охраной, подле колымаги. Саму её ещё вчера оттащили к палатам Великой Княгини, чье имя до сих пор заставляло содрогаться многих и креститься, от греха подальше. Поговаривают, что не без её участия Иван III пошёл так решительно на конфликт с ордой и в итоге победил. Деяния которой, возвели Василия III на престол и свалили всех его конкурентов. Да собственно, весь облик нынешней Москвы обязан появлением ей, в частности Московский Кремль и звали её Софья Палеолог.

Я склонен согласиться с таким мнением. Даже сам дворец является доказательством этого не меньше. Где это видано, чтобы до неё хоть у одной Великой Княгини был собственный дворец внутри великокняжеского. Материальное свидетельство стояло с противоположной стороны переднего двора, в виде Постельной избы, в прошлом Княгининой половины. Сейчас, по существу, пустующее. Меня размеры такой спальни смущали, потому-то и перебрался в помещение поменьше и уютнее.

— Те, что ли? — спросил у Прохора, указывая на группу, частью уже попадавшую на землю.

— Они самые.

— Не много ли? Ты же говорил их меньше должно быть.

— Так охраняют, чтобы не убёгли.

— Чего им избегать встречи со мной?

— Так кому охота наказанье получать? Вот и стерегут.

— А чего их наказывать? Вроде не собирался.... А есть за что?

— Завсегда есть, только поискать. Да колымага та же. Срамота-то, какая и на ней Великому Князю мука одна, а не поездка.

— С чего это ты так решил, или не по нраву пришлось ехать со мной? Молчишь? Тогда понятно.

М-да.... Ещё говорят имидж не всё. Тут если про тебя начальство вспомнило, быть беде. Логика, однако. Да и не припомню, чтобы кому награду, какую, раздавал. Этак не лучше Шуйского стану. Надо менять восприятие особы Великого Князя Московского, особенно в разрезе того, что это я.

— Не вели..., — завопил один из упавших на землю, направляясь ко мне на коленях.

— Уговорил, не буду, — нанёс упреждающий удар в ответ я.

Слушать о том, что не было у него никакого злого умыслу, а ежели что не так, то бес попутал. А ещё, если что, то всенепременно голову положит во славу государя. Правда ковать железо надо пока горячо, иначе очухается, и от уверений в преданности не отбрехаться.

— Прохор, проследи, что бы сему мужу...

— Тихон.

— Так вот, выдали рубь, серебряный. Остальным, копеек по половине того рубля, каждому. За усердие и радение о благе Великого Князя. Смотри, проверю.

На минуту образовалась тишина. Четвёрка страдальцев, думавшая, как бы избежать наказания, или хотя бы огрестись поменьше, впала в ступор. Даже засомневался, может, лучше наказать было, а потом их прорвало. Избежать пункта, ежели что, то всё, не удалось. Послушав немного, понял, что если это излияние не прервать, то придётся надеть белые саваны и ангельские крылья, потому как другое будет невместно.

— А теперь слушай меня. Раз уж показали такую удаль, то будете делать две новые повозки, специально для меня. По-моему, делать будете, а не как эта колымага, — проговорил я, грубо перебив очередные восхваления в свой адрес.

Если бы только знал во что выльется, казалось бы, простое дело, изготовление кареты для себя любимого, то дважды подумал бы, а может всё равно так бы и сделал. Это целая история с приспособлениями для массового изготовления колёс, кованые оси и поворотные круги, спровоцировавшие в итоге надобность хотя бы подобия токарных и расточных станков, начало работ по искусственному наждаку, создание наждачных тканей и заточных станков на её основе. Их изготовить было куда проще, чем сразу круги спекать. Создание проволочного и пружинного производств, для диванов. А история с рессорами. А появление целой области в обработки дерева, которую даже затрудняюсь назвать. Княгинина половина превратилась в столярную мастерскую, где стали собирать уникальные наборные столы, лавки, табуреты из распиленного капа и покрытых лаком. Хоть сейчас паркеты делать начинай, пока негде. Нынешний дворец для таких целей, только если руку набивать. Хотя почему бы и нет?

Там же занялись отделкой будущего возка. Собственно, собрали телегу, с механизмом поворота и карету, на тех же принципах, да ещё и рессорах. Она совсем не походила на виденные мной старинные, особенно своей лаконичностью форм, но каждая панель на ней, это целое произведение искусства, картина из различных сортов дерева. Дверцы же украшали хорошо знакомый мне Двуглавый Орёл с Георгием, только вместо короны была Шапка Мономаха. Собственно, по моему указу и великокняжеская печать стала такой же.

Пришлось придумать первый приказ. Не собирался, а вот сделал.

— Прохор, примешь Тихона в дьяки.

— У Ивана Ивановича все должности заняты, но обязательно для него чего-нибудь сыщем.

— Ты мне это брось, выгоните небось кого. Знаешь, что? А давай сделаем приказ. Точно, делов великокняжих.

— А как же Конюший?

— А с ним чего? Приказ этот будет моими делами заниматься. Или у меня их нет?

— Конечно же, есть!

— То-то! Это я к тому, что пора тебе прекращать бегать везде самому. Делов вон видишь, сколько уже, вот и будешь гонять по ним дьяков, а с Тихона и начнём.

Всегда знал, что чиновники размножаются делением, а сокращаются усечением головы. Правоту первого удалось понаблюдать на примере первого приказа. Авось не последний день живём, проверим и вторую часть.

Двор стал, вместо тихого такого места, напоминать растревоженный улей. Поначалу ещё вникал в дела, а потом, поняв, что и без меня справляются, отдал всё на откуп первому приказу. Только сделали карету уже зимой, когда я уехал на Белое озеро. И надо было мне ляпнуть митрополиту, что де собрался на этом возке ехать туда.

По этому поводу даже Боярская Дума собралась. Решали, что с лихими людишками на той дороге делать. Нет, тысячу раз был прав, сделав первого Тихона своим писарем. Главным по этим делам был Иван Дмитриевич Пенков, а под ним разбойная изба. Я почему-то думал, что всё с Разбойного приказа начиналась. Пришлось уточнить, оказался прав.

На всю страну было три официальных человека, старший дьяк и два обычных в подчинении, кто по должности занимался лихими делами. Остальных привлекали по необходимости. Тут то и выяснилось, что такое положение дел никого не устраивало и вот по прошлому году стали отписывать грамотки на места, чтобы там, на добровольно-принудительных началах, подбирали для этого людей на постоянной основе. Чтоб было с кого спрашивать, а то и крайнего не найти.

Пришлось сему достойному мужу собирать людей и выезжать на проверку, как те грамоты исполняются, заодно и зачистку местности произвести. Показуха во всей красе. Глубокие у неё корни, однако. Вот так и пришлось ехать, а всё язык. Не вовремя, ох, не вовремя, тут как раз всё закручиваться начало.

Как прорвало. И чугун тебе, в смысле мне. На радостях-то и поженил своих нянек, но как-то у них не заладилась семейная жизнь. Не пойму, чего? Шуйский этот ещё крутился всё вокруг, пока я не понял, что ему получившийся стол с лавками приглянулся. Не думайте, что за деньги, нет, не та у него натура, а на халяву, в смысле в подарок ему. Сам удавится за деньгу, полкопейки по-нынешнему, а вот от подарка язык не повернётся отказаться. Стол тот был первым и по мне так не очень. Пусть подавится, в общем.

Обнаружилась интересная делать. Рубанки здесь известны, но не очень-то ими пользуются. Дорогое удовольствие оказалось, да и капризное. Казалось бы, чего там, а поди ж ты. Самой проблемой оказалось железко, металлическое его жало. Вылилось отладка их изготовления в целую историю. Помимо дороговизны железа сдерживала проблема правильной заточки. Не сразу нашли нужные углы и сделали приспособление.

Для себя сделал зарубку, после получения своего железа наделать относительно дешёвого столярного инструмента и коловоротов. Дерево тут везде, может чего и сдвинется. Но рубанок оказался не везде хорош. Там, где топором уже не махнешь, хотя некоторые умудрялись не хуже, стали применять струганки. На них железко сделали с полукруглой заточкой. Им работать надо было наискось, а только затем рубанком. Господи, вот где тоже ушёл в астрал, сколько всяких штук пришлось придумывать, чтобы сделать, казалось бы, простой стол.

Я же хотел особый. Недаром у бояр активизировалось слюноотделение. После подарка Шуйскому пошли целые делегации. А не завалялось ли у меня ещё не нужных столов, таких же лепых. После моего резкого отказа, де у самого нет, и пока везде во дворце не поставлю, и думать забудьте, отступили немного. Но увидел как-то торжествующий взгляд Василия, немного смягчился. Ладно, будут вам мебеля, но за добровольные пожертвования в казну.

— Кто больше всех внесёт, тот первым и получит. Остальные в порядке убывания. А ежели кто думает, что отделается малостью, тому ничего не достанется. А вот сколь сдадите, на грамотку запишем, и прямо на торгу зачитаем. Пусть люд честной знает, кто радеет о государстве московском, а кто скупердяй. То-то!

Взгрустнулось как-то боярам. А ведь и правда, мастерские организовать надо, пожалуй, где в Белом городе. Не дело это столы делать в Кремле, а уж тем более во дворце. Вот и приказ, придуманный сгодится.

Подставил народ Шуйский, ой, нехорошо-то как получилось. И так-то искрила уже обстановка, а тут он хвалиться подаренным столом, эвон как всё обернулось. Как никогда к месту, свадьба мною организованная, пришлась. С тяжёлым сердцем уезжал в Тулу, тут ещё эти непонятки между Прохором и Таисией.

Федор меня порадовал, конечно. Вот мы, ух я, эх он! Планов громадьё, прямо до небес, пупок бы не развязался. В некотором смысле стало легче, теперь было кого послать разузнать, как там или может чего не хватает. Мысль с приказом была верной. Заговорили и про станки, благо был и в Туле пушечный двор. Для начала будут отливать крупные заготовки станин, для оговоренных станков. Правда, мастера оттуда, были не уверены в результате. Великие пушки лили только в Москве, потому опыта отливки крупных изделий у них не было.

Не хорошо конечно, но что делать? Пусть учатся. Не возить же всё из Первопрестольной. Тем более надо попробовать будет и чугун, а потом и железо. Всё перепробуем. Опыт надо набирать. Переговорили, чтобы и из чугуна попробовали отлить заготовки, как из бронзы. Уезжал радостный.

Фыркали разгорячённые лошади, снег хрустел под полозьями, а вот за окном проносилось не ясно что. Слюда искажало всё. Но догадки строить можно. Если светло, значит, вокруг нет леса, если темно, тогда есть. Сани размером с микроавтобус, но из обогревателей только я сам и множество шуб и мехов, чтоб не остыл и оставался тёплым. Тут главное на остановках горяченьким подзаправиться да посытней покушать. Вот на таком подъеме и зазвал к себе Прохора. Хотя какое, приказал.

— Вот ты мне скажи, что за кошка промеж вас пробежала? Ведь ладно же было, пока не поженил. Чего теперь друг на друга коситесь, как неродные? — обратился почти сразу и без переходов я к Прохору.

Он как-то растерялся, что сразу отразилось на лице, и попытался спрятать взгляд. Это он зря. Сани может и велики, но не настолько, чтобы от меня сбежать.

— Чего-то давненько не слышно ничего от отрядов тех, как бы худа не было? — Бросил он пробный шар в попытке перевести разговор на другую тему.

Тоже мне гений стратегии. Типа ребёнок, можно голову заморочить, напомнив про золото. Может против местных и прошёл бы приём, но мы плавали, знаем.

— Ты не юли. Вопрос про людишек, которых, кстати, ты подобрал, конечно, интересный, но я спросил другое, так и отвечай.

Прохор взбледнул при упоминании о его участии в организации экспедиций, но быстро собрался. Железная воля у мужика. Не юлит, не пытается выскользнуть, потому и нравится. Научился. Знает, иначе хуже будет.

— Она женщина хорошая, но не люба она мне, — наконец, собравшись, выпалил он.

— Чего врёшь-то! Будто я не видел, как ты на неё поглядывал иногда. Говори без утайки, а не крутись, словно уж.

— Истинную правду говорю. Есть у меня любовь, истинная и единственная!

— Ты это, коней-то попридержи. Матушку не приплетай. Может и мал был, но не слеп.

— Извини меня, что неправду подумать заставил! Не хотел я. Про жену я толкую свою.

— В каком смысле? Ты двоежёнец? — проговорил шокировано я.

— Опять всё не так сказал. Погибла моя ладушка, с детишками малыми. Жили мы почитай на Крымской украине. Не совсем конечно, но недалече. Набежала в тот год татарва, не уберёг..., — сдавленно прервался он, вытирая слезу.

Было видно, что это для него до сих пор болезненно.

— Посекли меня тогда сильно, вот и решили, что помер, а я выжил. Род то наш мелкий, не нажили богатств. Бросил всё да пошёл к казакам. Много повоевать пришлось, сколь встретил крымчаков, столь и убил. А сам вот живой остался. Видимо богу было угодно. Вот там и разыскала меня твоя матушка.

— А она-то причём?

— Так жена моя из литвинов была. Родственница вроде, очень дальняя, но всё же. Не приняли Елену на Москве, вот и боялась она за сына.

Вот так нехохошеньки. Получается, приставила она его ко мне как цепного пса, использовав его горе. Своих не уберёг, так меня стерёг пуще прежнего.

— А Таисия, как тут оказалась?

— Так пустая она. От того и муж с ней развёлся.

И кто говорит, что тут психологию не знают. Приставить нянькой ту, кто своих детей иметь не может. Мать...

Господи, да что же это получается, что я даже про тех, кто рядом, ничего не знаю, а что говорить про остальных. По-новому взглянул так на Прохора. И ведь не скажешь, что его горе уникально. Если даже князьям достаётся, то что говорить про черносошцев. Нет, само существование Крыма несовместимо с нами.

От этой мысли такая волна ярости накатила. Не успокоюсь, пока хоть один крымчак дышит этим воздухом, заставлю их испытать всё, что нам по их милости досталось. В порошок сотру! И казанцев туда же, прихвостней ихних. Меня даже затрясло. Ох, и тяжело потом отходил, но запомнил этот момент. На всю жизнь запомнил. Игры для меня тогда закончились, вот она цель. Чугун, кареты, станки. Игрушечки мне всё. Нет, это теперь ступени на моей дороге. В Москву приехал уже другой Иван, всё ещё не 'грозный', но не выживание для него стало главным. А там сюрприз, где не ждали.

К Москве только подъезжали, а скорость почему-то стала замедляться. С головы колонны пошёл какой-то шум.

— Нашли! — истошно кричал кто-то снаружи.

Мои сани остановились. Что там такое? Ответ на этот вопрос просунулся в виде радостной головы Прохора в дверь.

— Нашли! — радостно проговорил он.

— Говори толком. Нечто Великому Князю догадываться нужно обо всем?

— Золото нашли! Правда нашли, — последнее он проговорил гораздо тише.

— Как это?

— Не ведаю, но верный человечек прискакал. Говорит, все приехали и привезли найденное, то, что мы давали только добавили, для весу. Говорят, злато, чуть ли не везде есть по рекам, но песком мелким, а не рудою богатой. В основном так, но по речным косам места попадаются богатые.

— В каком смысле?

Но ответом на этот вопрос было лишь растерянность на лице Прохора.

— Тогда какого мы стоим? В Москву, живо!

Кремль гудел, да что там он. Вся Москва была на ушах. Слухи быстрее пожаров носились туда и сюда. Некоторые уже вырвались из города вместе с купцами и купчишками.

Золото.... Это слово как магическое заклинание твердили почти все. Свое есть, домашнее. Сбылась мечта ещё Ивана Третьего, первого 'Грозного'. И кто нашёл? Не рудознатцы заморские, а наши русские, Великим Князем посланные. Как пить дать специально послал. Какая такая глина? Злато они искали, будто знали. Не оставила видать богородица государя. И в правду Русь-то под дланью божьей. Злато у нас везде найти можно. Жили себе, а оно оказывается прямо под ногами. Некоторые экстремалы утверждали, что землица у нас так, тоненьким слоем, а там сплошное оно.

Впервые бояр увидел в таком состоянии. Солидные дядьки, а как себя ведут. Хотели сразу Думу устроить, по моему приезду. Пришлось сказаться уставшим, хотя сам подпрыгивал как на иголках. Обстановку надо было проведать. Как всё быстро закрутилось-то. Не на это рассчитывали. Думал, что всё у меня будет по плану, разгоню бояр по вотчинам. Сами убегут злато искать, а пока тут тишина будет, договоримся с Иосафом, да сменим Шуйского на малохольного Бельского.

Кто их просил находить его?! Кабздец! Начнут теперь добывать золото и чего с ними делать. Как пить дать, станут страну рвать на части. У-у-у, вороньё! И ведь сам сделал так. Вот и пнул по лавке.

— ............! — В сердцах вырвалось.

И, правда, дубовая. Гадство! Больно-то как! От Тихона ничего толком не добился. Злата привезли почти пуд, это по двенадцать -пятнадцать лотов на человека, где-то грамм сто пятьдесят. Не многовато ли на рыло? Ладно, надо выяснить, сколько добыли на самом деле, а сколько добавили.

— Тихон, позови-ка Прохора и рудознатцев этих, только не всех. Голов их. — Уточнение не лишнее, были прецеденты.

— Да государь, — первое, что произнёс Прохор, войдя ко мне в светлицу.

— Спустись-ка в подполье, да пооткручивай там любопытные ушки.

Глухой женский крик, подтвердил мои подозрения.

Разговор с тремя головами несколько успокоил, с одной стороны. С другой, добавил тревог. Намыли золота не так и много, основную часть наточили пилами, так здесь называют и напильники. Не разделяют тут пока инструмент. Следовательно, угрозы растаскивания государства и усиления сепаратизма нет. Не столько у нас золота по стране, чтобы начать плевать на всех, хотя, кто его знает, чего, в итоге, найдут. На самом деле, намыли, хорошо, если по паре лотов на человека. А вот другая сторона заключалась в том, что пока всё это в песке, могут обнаружить подлог, и чем дольше оно в таком виде, тем больше шансов.

Срочно переплавлять! Вопрос, как сделать это, и не вызвать подозрений у златокузнецов. Сам смотрел, песок от стружки отличается сильно, даже невооружённым глазом. Хорошо про галтовку вспомнил. Срочно, была одна такая сделана из небольшого бочонка. Незаменимый человек Прохор. Всю ночь перемешивали в ней песок с камнями, пока я не признал результат, хоть отчасти, удовлетворительным. На поверхностный взгляд стало более-менее, но превращение всего этого в монеты не отменяло.

На следующий день, в Грановитой Палате, песок в мешочках был выставлен на столе, и неясно так поблёскивал. Глаза бояр, напротив, блестели почище юбилейных монет. Благо зима, а то все разбежались бы по вотчинам, выяснять сколь у каждого злата. Ну-ну, посмотрим, какими вы будете к осени, а уж к тому времени всё и утрясётся. Ох, какие только идеи не прозвучали под этими сводами. Но главная мысль бояр сводилась к одному, чья земля, того и золото. А кто без ведома владельца его мыть будет, тот тать лихой, и тому чик. Не конструктивная какая-то идея.

— Мнится мне, что кривда выходит. Кто злато намыл, тому оно и принадлежит, но поскольку это всё из землицы русской, то обязан он продать его в казну за половину цены серебром. А вот ежели продавать будет не в казну, то дело лихое. Ежели кто не хочет, чтобы злато искали другие, там, где он нашёл, то так и быть. Казной будет выдаваться грамотка, за деньгу, за особое право на тот участок. Цена пусть зависит от размера участка.

Ох, какая тут буря поднялась. Это я фигурально выражаюсь. Всё было тихо и чинно, но потому как кривились боярские лица, они бы мне сказали много чего, а будь постарше и с кулаками могли полезть, но, слава богу, Великий Князь и годами маленький ещё. Потому могу говорить всё, что в голову взбредёт. Шуйский уже начал вставать, чтобы высказаться по сути моего предложения. Чувствую, порвут его как тузик грелку.

— Мне вот чего интересно, почто Рязанщина есть, а Рязани нет? — нанёс я упреждающий удар.

— Как нет? — первое, что произнёс Шуйский, не сразу переключившись на другой вопрос.

— Так. Есть только Переяславль-Рязанский. Нехорошо как-то, — вторая моя реплика сбила уже всех остальных.

И отмахнуться нет возможности. Великий Князь спросил. Действительно почто нет? Теперь есть. А указ по злату так и составили, как я сказал. Получилось, что и Думой одобрен, обсудили ведь, хоть и без такового, а раз никто ничего супротив не сказал, значит все за. Шуйский приходил, намекал, что де неправильный указ и пока не зачитали, его бы порвать.

— Вот ты в вотчине хозяин? — спросил я его в лоб.

— Конечно же! Иному не бывать!

— Так скажи мне, почто ты думаешь, что не сможешь сделать у себя как тебе любо?

Такая постановка вопроса его несколько обескуражила. Вот так и возникло, почти официально, негласное разделение страны на ту часть, где все указы действовали и другую, где лишь те, что нравились вотчиннику. Даже странно, по факту было так давно, почему сейчас-то опять всплыло. Может бояре хотели убедиться, что я тоже это понимаю, в вотчинах они полные хозяева. Ничего-ничего, доберусь и до вас.

— Да как посмел ты такое мне предложить?! И язык-то повернулся?!

Вот в такие моменты, как сейчас и выясняется истинное отношение к тебе. Иосаф пришёл в очень сильное возбуждение и всё его почтительное отношение к великокняжеской особе, как ветром сдуло. На ты вон перешёл. В самом деле, не уверен, что он меня хотя бы ровней себе считает. Э..., да он никак себе примеривает Шапку Мономаха. Хотя вряд ли даже Бельский ему даст рулить собой. Да вся Дума в дыбы встанет, а вот увеличить свою значимость, рассчитывает точно. Тоже мне, шахматный гений.

— Анафеме придам, от церкви отлучу! Никогда такому не бывать!

Ну-ну. Скорей тебя с митрополитов турнут. Ишь чего удумал. Лишить церковь покровительства Великого Князя Московского. Хоть бы подумал, чего несёт. Вопрос о земле во все времена не простой. Как резьбу-то сорвало и бак потёк.

Если честно, к этому времени, особо желания поднимать проблему принадлежности значительного количества земель митрополиту и монастырям уже не было. Не велики шансы-то, что получилось бы даже немногое. Авторитет церкви велик. Именно её, а не митрополита. Мягко говоря, Иосаф не Даниил, да и я не Василий III. Если пойти на открытый конфликт, неизвестно чем и закончится.

Самым большим землевладельцем является, конечно, Великий Князь, но почти вся его земля роздана под службу. Свободной земли не так и много и та вся на севере. Вторым собственником является митрополит и монастыри. Назвать церковные земли плохими сможет только законченный псих. Не порушив старины нечего и думать эти земли вернуть государству. По совести, требовать от Иосафа можно только митрополичьи, а монастырские вроде к нему не имеют отношения. С точки зрения закона, каким-то образом изъять у них можно только напрямую.

Так зачем я затеял эту возню. До пятнадцатилетия по условиям завещания Василия III не являюсь совершеннолетним и без согласия попечителей довольно трудно что-либо сделать. Вернее, сделать то, что задумал. А именно создать войско постоянной готовности. В том смысле, в какой вкладывали в понятие армия в моё время. Конечно, существует Охранная Стража, собираемая по первому слову Великого Князя Московского, но это всё равно не сразу. С остальными ещё сложнее и дольше.

Самое интересное, что никакой гарантии, что будут все, нет. Потом наказать, конечно, можно, но что делать в тот момент, когда они нужны? Что-то подобное случилось у нас в истории и как бы ни при жизни моего носителя. Кажется, во времена опричнины. Войско взяло и не явилось на призыв. Последствия оказались страшными, столько убитых и покалеченных, ещё больше угнанных в полон. Были, конечно, причины, но чем им черносошцы-то навредили. Досталось в первую очередь тем. Меня полудобровольное присутствие воев в армии не устраивало в корне, но надо было с чего-то начинать. Вот и хотел набрать один такой полк в Кремль. Ежели что, и мне защита.

А такой вариант развития событий весьма вероятен. Слабо верится, что Шуйский легко отдаст власть. Если честно, именно от него мне и нужен этот полк. Мало ли как обернётся, в итоге. Охрана всё-таки наличествует, но непонятно кому она подчиняется. Хотелось бы знать точно, что мне. Венюкова пора вызывать, какого чёрта! Этот Пересветов ещё. Проекты реформ конечно прогрессивные, но иной раз заносит его не совсем туда. Не до них сейчас.

До рождества зимы семь тысяч сорок восьмого (тысяча пятьсот сорокового) совсем немного, а я всё никак в поездку на Белое озеро не отправлюсь. Может, ну её. Нет, вот отгуляю и вперёд. К тому времени может и остынет митрополит. Самому что ли снять этот вопрос с землёй. Хватит с него заверения, что мешать делать полк по своему усмотрению не будут. Где его размещать? Помню, когда только попал сюда, не сразу сообразил, что Кремль здесь просто крепость и кто только тут не проживает.

Престижный район, элитная недвижимость, вот что такое символ власти в этом времени. Ко всему этому ещё и кладбище Великих Князей и их жён, ну и тех, кто удостоится чести. А вы думали, это придумали при Советах? Старое прямо у меня во дворе. Собор Спаса на Бору им и является. На подъемных мостах вовсю идёт бойкая торговля. Ещё бы, мимо этого места, вернее двух, со стороны не проедет ни один власть имущий, а значит весьма обеспеченный. Хорошо хоть этих ухарей внутрь пока не пускают, а то они бы и во дворец приперлись, продать чего. Непросто здесь место для казарм найти.

— Не советчики они, нет! Наветчики, вот кто! — продолжал разоряться Иосаф.

О ком это он? Опять прослушал. Что-то мне надоедать начало его жужжание. Нет, с землёй погодим. Время терпит, да и отговорка хорошая, если что не так пойдёт.

— Я тебя слышал. Ты меня тоже. Иди и думай. Более задерживать тебя не буду, — проговорил, в тот момент, когда он переводил дыхание.

Вот ведь язык без костей. Да и лицемер ещё тот. Не твоё это место, ох не твоё. Осознание того, что меня тут вообще никто не воспринимает и нужен только для достижения каких-то их целей, улучшению настроения не способствует. Тот же митрополит. Ведь заявлял, что всё на благо родины, а как только коснулось того, что надо чем-то поступиться, взъярился. В бескорыстие давно не верю, но в очередной раз убеждаться, всё равно неприятно.

* * *

Поездка в Белоозёрье помогла. Давно надо было так сделать. Красивая у нас всё-таки страна. Кто бы знал, что найду там решение своих проблем с плоскостями. Оказалось, всё гораздо проще, и не нужны никакие стёкла. Многие проблемы отступили, и на душе стало светлее, но недолго это состояние продержалось. До первого разговора с Тихоном.

Этот, этот... Нехороший человек... Иосаф, решив, что со мной возиться шибко накладно, попытался через Думу протолкнуть освобождение Бельского из темницы, но, несмотря на упавший авторитет Шуйского и многочисленные мелкие конфликты, никто на открытое попрание законов не пошёл. Сидел тот в элитной, не в смысле удобств, а именитости узников, великокняжеской темнице, расположенной недалече, у Троицких ворот. Потому отпускать его, иль нет, это только в моей власти.

В тот день я плюнул на все эти шатания и заговоры. Надо им, вот и путь сами устраивают. Приказал Прохору вызвать Венюкова. И вот так двадцать третьего февраля семь тысяч сорок восьмого (тысяча пятьсот сорокового) года и появился указ о создании Кремлёвского полка. Набирались в него только охочие люди, на условиях постоянной службы и проживания в казармах, полном коште и плате за службу нижнему чину в семьдесят четей. После семи лет службы получали они по пятьдесят десятин земли, в вечное пользование, им и детям их. Ежели прослужат четырнадцать лет, то сто десятин. Если же погибнет кто на службе, то ближние его получат тридцать десятин на тех же условиях.

— Солдат, значит, набирать будем, — совершенно неожиданно для меня, резюмировал Михайло.

— Как, как ты их назвал?

— Вои на службе за деньги. Так их в Византии называли, говорят, ещё ваша бабушка предлагала таких завести. Упокой её душу с миром, — ответил он и стал креститься.

Чудны твои дела, Господи! Знаете, кто здесь прапорщик? Никогда бы не поверил, знаменосец. Прапор по-местному флаг. Вот его яти. Правда у полков их не было, а только стяги и носили они их.

* * *

Казалось бы, эта история с заговором тогда для меня закончилась. Но не тут-то было. Просто затихла. Эта я плюнул, но остальные участвовавшие в нём, нет. К лету Дума почти вся разбежалась по вотчинам, золото искать. С полком у меня пока не заладилось. Мне, Великому Князю Московскому, заявили, что денег на него в казне нет.

Совсем что ли берега потеряли? Казной на укрепление городов выделяется четыреста тысяч рублей. Притом, что на все войска тратится только восемьдесят тысяч. Из этих денег, что на города, на мои заводы приходится почти сто двадцать тысяч. И это только в деньгах, ещё ведь и хлебная казна и пушная. Уж такие вещи знал. Кое-кого уже поднабрали, ну, и приказал своему воеводе приволочь казначея. Головой он дорожил и потому участие митрополита в кознях против меня всплыло. После чего перетрясли эту братию хорошенько, на предмет того, кто в доме хозяин. Деньги нашлись сразу же.

К июню первую сотню набрали, но войском это ещё не было. Командиров в полуприказном порядке привлекли из Охранной Стражи за оклад, как и всем в полку. Вот с ними я и отбыл в Тулу в июне, а вот Прохора оставил в Москве, наводить порядок хотя бы во дворце. Это же надо, даже здесь смотрят сначала в рот боярам, хорошо тех пока нет.

* * *

— Позовите князя Мышецкого. — Это было первое, что потребовал, когда вернулся.

Настроение было приподнятое. Дела в Туле шли хорошо, даже отлично. Некоторая усталость не мешала. Потому и захотелось сразу узнать, что тут делается. Только вот в ответ была тишина.

— В чём дело? Где он?

— Не ведаем, государь.

Ответ был как-то не убедителен.

— Ты вообще кто? Молчи, мне без разницы. Раз не знаете где он, зовите его жену.

— Отбыла она в монастырь.

— Что?! Михайло!!! — заорал я.

— Чего изволите? — проговорил он, вбежав.

— Хватай этого, да всю челядь. Делай что хочешь, но, чтобы они у меня соловьём пели, куда Прохор делся и с чего это вдруг Таисия в монахини подалась. Времени у тебя... нету, вперёд!

Сначала со двора стал раздаваться гомон, потом крики, затем мольбы. Пришлось уйти, пожалею ещё.

— Ну? — всё что я спросил у воеводы, когда он ко мне ввалился.

— Иосаф! Почитай только мы уехали, так сразу няньку твоего скрутили его людишки. Были среди них и дворовые. Утащили на двор митрополичий, что далее стало не известно. Таисию так же насильно увезли. Прогнали с Кремля и других людишек, любых тебе.

— Так..., не поняли, значит.

Злость, буквально, красной пеленой подступила. Потребовать время, чтобы совладать с собой хоть немного.

— Бери солдат, хватайте митрополита, и прямиком в застенок. Стой, всех кто помогал ему из дворовых лишить головы, остальных, кто знал, но не послал гонца, выпороть. Они у меня день сегодняшний на всю жизнь запомнят. Да, пошли за Таисией и пусть только кто заикнётся, сюда тащите. Всех остальных разыскать и вернуть.

— А кто головы-то рубить будет?

— Сам решишь. Я пошёл к Тимофеевским воротам. Будет сопротивляться, тащите силком, и это... не бейте сильно, митрополит всё-таки.

Тимофеевские ворота место весьма примечательное. За ними находились те самые застенки. С одной стороны, не так и далеко от дворца, а криков уже не слышно, почти никому из обитателей Кремля. Именно потому торг от башни на той стороне рва старается отступить. Работа мастеров заплечных дел не способствует прибылям. Даже мелкие лоточники не стремятся занять там места.

На дыбе кто-то висел.

— Работаем?

Мой вопрос почему-то перепугал ката и писаря.

— Да государь, — ответил быстрее среагировавший писарь, поклонившись.

— Кто таков, почему без моего приказу?

— Так тать лихой. Душегубец. В восьми смертях признался уже.

М-да... Состояние допрашиваемого было на грани, как сам ещё богу душу не отдал.

— Ещё место есть? Кое-кого надо будет по-быстрому допросить, и чтобы без дураков.

— К сожалению, нет, но мы сейчас освободим, а этого потом допросим.

И стали снимать страдальца, но дело оказалось не такое и быстрое. Вот в этот-то момент и втащили Иосафа, стращающего, тащивших его, божьими карами.

— Я поближе буду! Что уставился? Не ожидал, что за своих людишек вступлюсь? Ты кто такой, чтобы решать судьбу моих подданных? Жадность глаза застила? Не о земле думать должен, а душах людских. На дыбу его.

Она как раз освободилась. Митрополит провожал утаскиваемое тело остекленевшим взглядом. За тем тянулся кровавый след.

— Прости меня, государь! На всё согласен! — затараторил он.

— Это хорошо, что искренне раскаиваешься, но смерти Прохора, не прощу.

— Жив он, в подклетях у меня на дворе!

— Точно?! Михайло, пошли-ка людишек проверить.

— Истинный крест, сегодня видел. Не сам я, бояре попутали.

— Кто там кого попутал, мне не интересно, но ежели не выживет, то голову потеряешь ты. Значит, землю отдашь?

Это остановило его. Куда ни кинь, всюду клин. Если не я, то свои точно пришибут за это.

— Хорошо, взамен обязуюсь передавать церкви восьмую часть доходов казны, в соответствующие епархии, ну решай же. Ты всё равно подпишешь, только позже, — спросил и со значением так посмотрел на дыбу.

Подписал он, куда делся. Так все церковные земли и перешли в казну. Только то, что произошло там, в застенках навсегда осталось тайной. У свидетелей тех событий, лишних голов не было, а камни, из которых была сложена башня, известные молчуны. Тот день выдался длинным. Много ещё указов было написано, а Прохор оказался жив, но плох. Таисию вернули, она и выходила своего мужа, тогда-то и растаял лёд между ними.

На следующий день вышел из темницы Бельский. Вот так вот вдруг.

Глава 6

Благо ума хватило дальше на рожон не лезть. При, казалось бы, абсолютной власти Великого Князя Московского, реальная, за эти годы, утекла к боярам. Так просто её не вернёшь. Сначала усилить свои позиции надо, раз появилась возможность, но дело это не быстрое. А раз так, то будем ослаблять всех на неё претендующих, отойдём в тень, пусть промеж собой режутся.

— Чего изволили, государь! — проорал на радостях, вызванный Тихон.

— Тихо ты, чего кричишь? Заикой так сделаешь! Слухай сюда, Прохор сейчас за елью поедет. Её опосля на рву поставят. Украшать будем....

На некоторое время вновь задумался. Удивительно насколько изменится язык за пятьсот лет. Здесь говорится на рву, а там, в будущем, это будет звучать как где-то рядом, неподалёку. Язык настолько изменился, что стал по сути иностранным, для моих современников, и, тем не менее, это всё же русский.

— Зачем всё это, государь? — вклинился, воспользовавшись моментом, Прохор.

— Тьфу, на тебя. Рождество, вот и будем его на пустыре завтра праздновать, всем миром.

— А ель тогда причем?

— В этот день многие приходили и приветствовали рождение сына божьего, вот и мы будем, а дерево притом. Думаешь, вся природа не стала бы этого делать? Что растерялся? То-то же! Не будем же мы сюда весь лес перетаскивать, обойдёмся тем, что ты привезёшь. Оставлять без украшения, участвующих в праздновании рождения Иисуса, не будем. Мы, значит, нарядимся, а елку, так значит оставим? Вот!

Никто от меня ничего подобного не ожидал. Уже как-то свыклись, что не пылаю религиозным чувствами. Даже вон, Таисия уставилась на меня удивлённым взглядом.

— Ну, так вот, Тихон. Закажешь украшений разных и самое главное, звезду. — Продолжил я, но опять остановился, соображая, как объяснить-то её вид.

— А что заказывать-то? — недоумённо проговорил Тихон.

— На то и мастера, чтобы самим придумать. Чтобы не было накладок, пусть со святыми людьми пообщаются, да с попами, заодно уточнят, как звезда Вифлеемская должна выглядеть, — нашелся, как выкрутиться от точного ответа.

Тихон чуть не убежал.

— Стой, не всё ещё. К вечеру привези харь там, рож разных. Будем бояр колядовать. И ещё, грамотку напиши, а то знаю я тебя, опять всё перепутаешь, да при мне, чтоб проверил.

Фу, наконец, успокоился. Вроде всё, ничего не забыл.

— Прохор, погоди, я тебя провожу, — проговорила Таисия и с трудом встала из-за стола.

Нет, вовсе она была не больна, а даже наоборот, радовалась своему состоянию, а муж так вообще пылинки стал с неё сдувать. На сносях она была, месяцев восемь. Вот и говори, что пустая, а не пожени их так бы и сгинула бездетной. А может и правда, это подарок божий за труды их, как они сами считают. С медициной у меня всегда не очень было, залез как-то в справочник. Хоррор отдыхает на фоне описания болезней. Поэтому судить не берусь, чего там ранее мешалось, но теперь ждут ребёнка.

Вот так вот и разбрелись все. Остался я один-одинёшенек в полутёмной комнате наедине со своими мыслями. Поесть бы чего, да как-то не принято до первой звезды, хотя почему, как раз понятно. А вот потом оторвёмся.

Встал, прошёлся по комнате, похлопал муравлёные изразцы. Сами голландки находились на первом этаже, вернее цокольном, а ко мне выходили только высокие дымоходы, от которых тянуло мягким теплом и уютом. Их и отделали, сделанными ещё по итальянским технологиям. Той самой полупрозрачной и зеленоватой поливой. Термин глазурь не прижился, так и называют, как привыкли, а вот новые цвета вроде уже делают, но пока там не всё гладко.

Вот так мысли опять вернулись к прошлому к лету сесь тысяч сорок восьмого (тысяча пятьсот сорокового) года. К борьбе за чугун. Без его появления эти печки бы не построили. На самом деле за прошедшие два года во дворце в подсобных помещениях многое изменилось. Чище стало, печей разных появилось. Теплее везде теперь. И помогло в этом не только устройство высоких дымоходов, но и особенно для второго этажа, пристройка маленьких голландок к вертикальным трубам.

Такие печи были не самыми дешёвыми, но в зажиточных и богатых домах получили большое распространение. Не скажу, что повально, по факту не хватало мастеров реализовать запросы всех желающих. Но наиболее востребованной стала не хитрая технология вертикальных дымоходов, позволившая переводить на белое отопление, за небольшие деньги почти любой дом. Самым главным новшеством там была заслонка. Вроде мелочь, но без неё всё тепло из дома выдувало, именно это и сдерживало широкое распространение печных труб, да хоть горизонтальных.

Заслонки тоже из чугуна стали лить, хотя и кузнецы подсуетились. Так что есть выбор. Собственно, чугун был уже летом того года, но мало и хреновый. Суть не в том, важно было научиться с ним работать. Ведь повадки у него совсем не такие как у привычного здесь железа. Во всяком случае, тот, что имелся, для ковки был не пригоден. Проблемы с переплавкой чушек были ещё те. Вместе с итальянцами на Русь пришли и однокамерные отражательные печи, в которых и занимались плавкой бронзы.

Именно это позволило отливать орудия и отказаться от кованых. Хотя последние, по-прежнему встречались, но новых не делалось. Особенностью местных орудий было полное пренебрежение к точности выстрела, а потому практически неограниченный срок эксплуатации. Пушки, отлитые в пятнадцатом веке, воевали и в восемнадцатом. Вот такая вот образовалась долговечность, но со сменой требований к орудиям, она исчезла. Я же надеялся это изменить уже в шестнадцатом. Ведь на самом деле не так и много нужно было привнести, и всё это относилось, в основном, к гранулированию пороха.

Остальное, было не так уж и необходимо, но хотелось получить орудия, отлитые из домашних металлов, и желательно подешевле. Именно этому и должна послужить связка из доменной печи и переделки чугуна в железо сжатым воздухом. Не весь он был пригоден к такому, потому придётся повозиться и с другим способом. Тот, правда, я совсем не знал, но раз существует такой, вернее появится, значит, ничего не мешает найти его самим.

Зачем такие сложности? Очень просто. И медь, и олово, и свинец, и даже жесть завозная, не говоря про серебро и золото. И ввозится почти исключительно через Балтику. Случись война, и мы буквально без штанов останемся. Ситуация будет аховая. Поэтому хотя бы оружие мы должны делать полностью из своего сырья. Именно эти соображения заставляли меня смотреть на север, как альтернативу для внешних связей страны, а вообще, пора начинать делать всё самим по максимуму. Ведь даже лошадей хороших приходится приобретать у соседей, своих не разводим. Оттого и скудость казны, ввиду необходимости покупать почти всё за рубежом.

Так вот с печами теми проблема. Температура плавки чугуна значительно выше, чем бронзы. Переделывать их придётся под больший жар, а, следовательно, у них те же проблемы, что и у домниц. Разрушение от высоких температур. Только мастера по тем печам пошли своим путём. На глины, как я, решили не надеяться, а стали искать камень подходящий. Опыты такие начались на пушечном дворе в Туле. В тот год особо удачи не было, хотя кое-что и переплавили. Так вот и отлили опытные детали для голландок, которые и сложили во дворце.

Прорывом стал Семь тысяч сорок девятый (тысяча пятьсот сорок первый) год. Наконец фортуна повернулась к нам лицом, а не причинным местом. По-нашему это был бы всё тот же семь тысяч сорок восьмой год, осень, но здесь он меняется первого сентября. Всё лето перед этим в Туле строили разные домницы, по моему приказу. Проверяли влияние элементов конструкции на работу и уже начали более-менее уверенно получать в них чугун. По совести, не один год ещё так пробовать, но однажды это, наконец, прекратится, и мы будем строить зная, как надо, а не просто, как принято. С шихтой мудрили, по большей части, неудачно. Знание, как правильно создавать эти печи и получать в них чугун, причём стабильно, многого стоило.

Но кроме него ничего больше пока не получалось и все выплавки лили в формы при домницах. Так что пока образовывался огромный задел чушек, на переплавку. Из-за этого я тогда стал пинать Фёдора Савина на предмет создания установки передела в железо сжатым воздухом. Хоть что-то уже будет. По моей мысли, это надо делать, пока он ещё расплавлен, то есть рядом с домницами.

Собственно, расплав должен был выливаться в ковш, отделанный изнутри кирпичом. А внутри этой отделки должна проходить глиняная трубка, на самое днище. После заливки его, он спешным образом, с помощью векшей (здешнее название подъемных блоков), перемещался к трубке с мехами. Казалось бы, чего проще? А не получалось. Металл в трубке успевал застыть, не могли продавить. Пришлось делать свинцовые воздуховоды, до самого места заливки и сначала устраивать ковш, а потом заливать чугуном, при этом немного подавая воздух, чтобы в трубку не попадал. Он стал чуть не на месте застывать, и правильно, получалось, что мы его охлаждали.

Пришлось продувать на весу. Такой геморрой. Труба опускалась сверху под углом, вернее ковш под неё заводился. Оконечность была из глины. Всё равно не выходило ничего, пока не добились подходящего давления подаваемого воздуха. Первый раз, когда, наконец, произошло, полыхнуло так, что стало понятно, что ковшик надо делать специальный. В итоге там такое замороченное сооружение, жуть. Железа-то вышло, но по здешним меркам, огромное количество. И пускай оно было плохого качества, но зато дешёвым. Ушёл на это почти ровно год после относительно успешного получения чугуна.

Всё лето пропадал в Туле и вот, наконец, осенью вышел результат. Правда, залили всё в одну отливку. Половина города приходила наверно посмотреть на такой кусок железа. Ох и мату было, когда разделывали на куски, чтобы продать. Пока не распорядился, что тот кузнец, что утащит этот брусок со двора завода, получит его бесплатно. В дальнейшем таких ошибок не было. Хоть и хаяли это железо нещадно, но отказываться от покупки ни один не стал. Всё что получалось, уходило со свистом.

К осени, наконец, разродились с отливками бронзовых станин на тульском пушечном дворе. Пришлось строить новые печи, иначе не выходило получить за раз столько бронзового расплава. Да и помещение поспело к этому времени. Огромное, надо сказать, по здешним меркам. Тридцать метров на семьдесят. Повдоль разделено на две секции. В одной части домницы и литейка, а в другой, по задумке, механическую обработку разместить.

Правда, часть длины, отъел силовой цех. Это я так, для форсу его обозвал. Паровики там расположатся. Вернее, уже даже смонтировали один, вручную поддув воздуха в домницы, опухнешь обеспечивать. Если по совести, так это здание на инженерный шедевр потянет. Над литейкой сделали полностью каменное перекрытие. Стены получили усиления навроде рёбер жёсткости, но как ни странно, в дальнейшем это очень пригодилось и вовсе не для удержания потолков.

Из части чугуна стали лить и чугунки, и сковороды. Цена их заметно меньше цены иной посуды из металлов. Забавно, но здесь белый чугун стали называть калёным. Вот из него они и были. А вот детали для голландок, из серого. Но у него такой добавки в названии здесь не было. Всё равно разлить всё у домницы не выходило, вот и получалось, часть на литьё, а другая на передел. Спрос возник сразу и только растёт, а это опять деньга в мой Великокняжеский карман.

Именно из-за этого и появились первыми точильные станки. Как уже упоминал не с кругами, с наждачными кольцевыми полотнами. Их кстати делали из приводных. Чтобы не заморачиваться, наклеивали на них песок разного зернения, который и получали на небольшом заводике по его промывке и разделению в Люберках. Привод осуществлялся, с моей подачи, именно полотнами. По сути, такими широкими приводными ремнями, но полностью тканевыми.

Благо здесь пенька была, и америкосы ещё не нагадили всем, ставя палки в колёса её производителям и придумывая международные конвенции. Их кстати ещё не существовало, причём настолько, что даже в планах не задумали. И ничего удивительного для этого времени, Англия ещё не обзавелась эксклюзивным источником дешёвого наистратегичейшего сырья. Да-да, пенька здесь имеет именно такое значение, а потому эта страна построить свой знаменитый флот не может. И вообще, пока они эдакое европейское захолустье.

Да и Хрущ хорош, нафиг он подписывал те бумаги, это ведь удар был по нашей экономике, и значительный. А всё дело в том, что получали её из конопли, правда, к слову сказать, иногда из крапивы, но это скорее экзотика. Трудоёмкая культура, но ткани и верёвки их неё были уникальными. Обладали удивительной стойкостью к влаге, в том числе и морской. Именно потому парусину старались делать из неё и все канаты и верёвки, а также производные от них.

Самым важным была стойкость к деформациям, поэтому полотна и делали из такой ткани. Довольно грубой, но это требование к условиям нашего применения. Если думаете, что сам изобрёл, да ни за что. Просто кино смотрю внимательно и там такие применяли на буровых установках в конце девятнадцатого века. Всё просто, мощность передавалась силой трения, а та подбиралась практическим путем, за счёт ширины полотна. При этом требования к валам тоже никакие, как раз наш случай, и полное отсутствие лязга. А вы что думали, с цепями и всякими шестерёнками заморачиваться буду? Это надо совсем не от мира сего быть, чтобы так с ума сходить. Может потом, когда-нибудь....

Нашлась и смазка, берёзовый дёготь, но самое интересное, что именно мы, Великое Княжество Московское, были, чуть ли, не монополистами по его производству. Сам в шоке, я и не знал, что их два вида, ещё и сосновый есть, так тот для защиты древесины от влаги самое оно. Им и лодки обрабатывают, а смешав с конопляным маслом, получают олифу.

Никаких препятствий начинать промышленную революцию у нас в стране просто не наблюдалось, кроме устройства самого государства, которое подавляло всякую инициативу на корню. В этом отношении мы были полными антиподами Великого Княжества Литовского, где, по-моему сугубо личному мнению, была натуральная анархия.

Точильные станки были крайне простыми, но необходимыми. Иначе никаким иным способом с калёного чугуна невозможно удалить приливы и мелкие дефекты. А если это делать, как здесь принято.... Удивило наличие натурального наждачного камня. Просто не знал, что такой вообще был. Казалось, что его всегда спекали сами. Собственно, пробы уже такие начались, но именно что только. Первые формы для этого отлили и стали пытаться получить. Пока просто бруски, именно на замену натуральному. Цены на него..., я молчу.

Но, к сожалению, результаты были малоудовлетворительными. Может давление недостаточно, или как-то неправильно делаем, или опять с температурой чего не так. Бедный Тульский Пушечный Двор, наверно забудут, как основную продукцию лить.

Вся моя эпопея с шаблонами из стекла пошла прахом. Не пригодились они, по прямому назначению, но сделал для себя открытие. Оказывается, стекло может бояться воды, кто бы сказал это раньше, плюнул бы ему в глаз. Либо я глобально чего-то не понимаю, или это другой мир со своими физическими законами. Нет, всё же первое наверно вернее, легче поверить в мои мизерные знания в вопросе стеклоделия. Так случилось, что лежали они в довольно сыром месте и стали слоиться и выкрашиваться. Кто же знал, ну не сталкивался с таким никогда в жизни. И как с этим бороться, чтобы стекло стало обладать привычными свойствами? Но узнал об этом позже, а сначала рассказали мне о куда как более простом методе получения эталонов. Всё изменила та моя поездка на Белоозёрье.

* * *

За окном опять скрипел снег под полозьями великокняжеских саней. Размером они наверно с ПАЗик будут, не... поменьше, но не так, чтобы очень. Застеклён он получше окон во дворце. Это не по злому умыслу, а, по моему скупердяйству. Листы слюды здесь огромные, правда видеть сквозь неё не особенно-то и лучше, те же размытые контуры. Если честно, хоть казна и получала десятину лучшими листами, причем считалось от веса, а не от цены, что при переводе на деньги, выходило, однако больше четверти, но никого здесь такое не смущало.

Всё просто, цена за пуд слюды, в зависимости от качества колебалась от пятнадцати до двухсот рублей. Стекло, даже забугорное, было сильно хуже качеством, мутным. Сквозь него света проходило гораздо меньше. Чем-то мне его поверхность напомнила внешний вид матовых водочных бутылок, только в ослабленном виде, да плюс оттенки цветов. Специально посмотреть ездил, какое оно, заморское.

Зато даже самые большие листы, площадью примерно около одного квадратного метра, были рублей тридцать-сорок за пуд. Как всегда, торговцы дурили нашего брата покупателя. Листы были толстенными, для весу. На мой поверхностный взгляд можно было просто их отшлифовать или вообще обойтись полировкой, чтобы добиться, по крайней мере, не худшего качества, чем у слюды. Вот если бы ещё как-то избавиться от цвета, то, пожалуй, оно может и лучше будет. Но пока у меня было то, что было, хотя зарубочку на память сделал.

Именно поэтому и желал казённую долю продавать, и приобретать уже за деньги чего подешевле, тем более, что принципиальной разницы не находил. Но даже эти сани доказывали обратное. Выглядело ослюдение здесь гораздо лучше, чем из множества кусочков. Это, наконец, заставило самого задуматься, так ли неправы желающие пускать добро по прямому назначению. В конце концов, такое богатство просто без дела валялось и ничего удивительного, что стали под разными предлогами прибирать к рукам.

А тогда, мои попытки организовать распродажу, спровоцировали скандал, только толку никакого, ни от того, ни от другого. В общем, эту самую часть потихоньку растаскивали бояре, выходил один убыток. Естественно, при таком положении дел, дармовой источник слюды самого высшего качества устраивал Думу и пока казна не находится под моим контролем, ситуация не изменится. Куда ни ткнись, воровство всюду, но всё обстряпывается в виде подарков за усердную службу, даже обвинить не в чем. Жульё! Я может так бы не возмущался, но оказалось, что Великому Князю на собственные нужды нет слюды. Совсем о...! На самом деле, при всем показном раболепии это был один из показателей истинного отношения к моей персоне со стороны знатного окружения.

А за окном саней пролетали вёрсты Троицкой дороги. Она уже потеряла то значение, которое имела когда-то, кружного пути из Орды, а нового не приобрела, не было ещё Северного маршрута в Европу. Но, как и столетия до этого, по ней двигались обозы с солью и рыбой с северных рек и озёр, но только в зимнее время. Летом предпочтение отдавалось рекам. Сомнительное удовольствие передвигаться по суше в эту часть года я уже испробовал, при поездке в Люберки. Верхом, и только верхом! Ну, может на карете, потом, если та сможет выдержать такое надругательство над собой.

Нет, обстановка в санях стала получше. Пружинные диваны не давали отсиживать своё седалище так уж сильно. Но дубочина в транспортном средстве премиум класса этого времени от этого никуда не делась. Была мысль печку строить, но что-то страшновато, ведь закутан весь в меха, пыхнет, выбежать не успею. Вот и терплю, хорошо хоть не дует. В моем случае, ямская служба и есть лучшая защита от холода, чем быстрее едем, тем меньше времени в пути, соответственно мерзнуть не так долго. Поставлена она здесь серьёзно. В итоге, наш обоз передвигался с максимально возможной для этого времени скоростью. Великие Князья никогда вниманием Троице-Сергиев монастырь не обходили, потому-то дорога эта обустроена прекрасно.

Ну как прекрасно? Летом всё равно её старались избегать, как, впрочем, и другие в Великом Княжестве Московском. Ехали только если по реке никак. Весной и осенью по суше передвигались только иностранцы и другие сумасшедшие. Помощь со стороны Ямской службы им не положена. Только следующим по государевым нуждам доступны смены лошадей на станциях. Изобретение это не наше, а унаследовано со времён владычества Орды. К примеру, путь из Новгорода до Москвы с подменой занимал всего тридцать шесть часов, а вот в составе обоза, в районе двух недель. Вот такая канитель. Но как бы быстро мы не передвигались, от скуки никуда не убежишь. Развлекал меня как всегда Прохор.

— Ты про соль всё просмотрел? Ну, так рассказывай. И кстати, почему её так мало возят здесь?

— Секрета в том нет. Она от времени не портится, только слежаться может, так не беда, разбить не трудно. Потому стараются рекой, да летом. Нижний на этом и поднялся, там самый большой соляной торг.

— Что так? Неужто в других городах не можно такое?

— Есть, как не быть, но там много меньше её продаётся. Но оттуда её везти во все концы Руси сподручней. Соль-то добывают где? В Вычегде, Чердыне, да Тотьме. Так всё это по Северной Двине места и вывозить её через Вологду и на Волгу. Есть там и свой большой торг в Холмогорах, так это всё для поморов. На засол рыбы, а ловят её изрядно, потому и надобно много.

— Так что, нигде больше нет?

— Есть, в том же Каргополе, что на Онеге реке. Так её на Белое озеро везут, на ту же Волгу. В Соли-Галицкой добывают и доставляют в Кострому. В остальных местах хоть и добывают, да не столь много. В Смоленске, Пскове, Вязьме, Дорогобуже, да Старой Руссе. Так ту сами потребляют в основном, да иностранцам продают.

— Тогда понятно. А лучшая какая?

— Из Тотьмы, но мало её, так со Старой Руссы не хуже, однако. Последнюю даже шведы хорошо берут, видать такой чистой да белой у них мало.

— Не думаю. Может и похуже она там, но мнится сильно дороже, вот и жируют на чужом. Не смотри так, берут у нас все, что стоит дёшево и продают там, где дорого. Не лучше наших купчин.

Поговорили и про рыбу. Забавно, но красной рыбой здесь зовут осетровых. А та, которая у нас, рыба и рыба. А вот селёдку здесь распробовали, но почему-то везут её со Швеции и, как ни странно, своей нет. С Холмогор привозят сёмгу, палтус и треску. Первую, много промышляют и по северным озёрам. Самые крупные, из которых, Ладога и Онежское. А по рекам чего только не ловят.

Вот так за разговором и приехали, наконец, в промежуточный пункт моего пути, Троице-Сергиев монастырь. И сразу шок, стену спёрли. Ладно бы только это, но выглядел он тоже как-то не так. Не скажу, что я такой уж специалист по его архитектуре, да и видел его тогда лишь раз в жизни. Как-то и не приглядывался, кто же знал, что так вот получится! В результате, какое-то смутное ощущение, что обманули, но непонятно, как и в чём.

Ладно, стенка, не такой это и шедевр, но вид меняет кардинально. Совсем другое восприятие. Может, не построили ещё? Вот зараза, а что там сделал для этого храма Иван 'Грозный' в той истории? Надо подумать, да только я всё равно не он и поступать буду иначе, так что каким станет Великий Князь в этой истории неизвестно, но вот насчет того, что надо бы это место обнести кирпичными стенами, поговорить с нынешним настоятелем необходимо, который и встречал нас самолично. Игумен Порфирий II величать. Дело было к вечеру, а я ещё сегодня хотел успеть попасть в Александрову слободу.

Это только в моём воображении почти один на один с настоятелем. На самом деле, матерь божья, сколько тут народу. То, что не упоминаю свиту, это не значит, что сотня-другая охраны из детей боярских со мной не путешествует. В ту же Тулу, поначалу всей Думой выезжали, потом народ понял, что туда мотаться буду часто, да и вообще, какой-то ерундой, с их точки зрения занимаюсь, и со временем перестали. Однако поездка на богомолье это вам ни хухры-мухры. Вопрос можно сказать политический, общегосударственной важности. Попробуй, откажись с Великим Князем ехать по святым местам, того и гляди в крамоле обвинят.

Этот раз не походил на привычные богомолья Василия II. В первую очередь масштабом. Пожалуй, никогда ещё не задействовалось столько войск. Уму непостижимо, каких усилий стоила организация этой поездки. И всё только из-за одного, чтобы я смог с ветерком проехаться и к ночи попасть в Александровский дворец. Подменных лошадей на всю свиту не хватило бы даже в теории, поэтому за неделю до моего выезда, вся Дума выехала вперёд. Охрана тоже не могла гнаться за нашим небольшим обозом. Потому весь путь был заполнен войсками, которые сопровождали меня только на участках, сменяя друг друга. Если подумать, то не меньше нескольких тысяч было во всём этом задействовано.

При приближении к монастырю, вперёд ускакал вестовой, чтобы значит, готовились к приезду государя. Поэтому ничего удивительного не было в звоне колоколов при приближении саней Великого Князя. И дверь открыли, и дорожку... не постелили, не то, что красную, вообще никакую. Видать ещё не придумали. Но коридор из воинов до самого входа, нате вам, пожалуйста. Радостные приветствия. Правда, всё больше бояр, а простые подданные, в основном, норовили перекреститься.

А вот когда сани отъехали.... Мать честная, за ними было народу, да всё думцы, да князья разные и иные представители знатных родов, плюс их челядь, и всё, массовки не надо. А за воротами монастыря, да их так и называть-то странно, но по смыслу это они, в общем, два деревянных столба, а сверху к ним прибита доска, а на ней несколько икон. Собственно, всё. Так вот за ними стоял тот самый настоятель, понятно не один. Встречать Великих Князей почётно, хоть и не редкие они гости в этом монастыре, 'всё же не каждый день с утреца пораньше заявляются, спать не дают'. Встречают надо сказать с хлебом, но без соли. Опять накладочка с обычаями. А каравай хоть и огромен, но из чёрного хлеба. Белый не очень-то и распространён, потому как пшеница капризна, да и на семена в два раза больше супротив ржи надо.

— Великий Князь Московский и всея Россеа, Иоанн IV Васильевич! — проорал кто-то сбоку.

— Во попал! — мелькнула испуганная мысль, но быстро улетучилась.

Не последний день живу, да и поездка эта моя первая самостоятельная на богомолье, повторится ещё не раз. От поведения сейчас зависит, как будут говорить о ней не один год.

— Блин! Надо было писаря какого озадачить, да хоть того же Тихона, описанием поездки. Точно, художников бы ещё! Интересно, а они в природе есть? Хотя.... Иконописцы же в наличии, хоть и специфическое это искусство. 'Историю надо писать самим, а не изучать её потом по заметкам иностранцев', — ворвалась очередная мысль, а тело начало работу на автомате, делая земные поклоны каждой иконе над вратами и крестясь между ними.

Собственно, мои действия стали повторять все проходящие за мной через ворота. Хлеб, кстати, нужно было всего лишь поцеловать, а не кусать и отламывать от него побольше. А вот попытки подсунуть мне руку для поцелуев со стороны настоятеля, проигнорировал. У него это похоже уже на уровне инстинктов, ставить других в подчинённое положение, типа я для него такой же прихожанин. Со мной этот номер не прокатит. Мне не жалко, но тогда и дары будут как от простых посетителей, а вот это будет для него, куда большим оскорблением.

Жадность, она ведь не вчера родилась, вот так и подрастеряют авторитет, за какую-то сотню лет. А восстанавливать трудно пришлось, только когда почти всё что нахапали, отобрали и заставили занимать паствой. Пока же церковь в силе, процесс ещё не так заметен.

Дальше всё пошло по довольно привычному, давно утверждённому плану. Собственно, приезд и подгадывали к Вечерней. Вот именно это меня и убивало, как будто для галочки только всё это делалось. Нет, с точки зрения государственных интересов мероприятие важное. В этом времени религия и идеология едины. Но получалось, что всё это богомолье выливалось в эдакий выезд политпросвета.

Службу естественно отстоял, но по мне так ни уму, ни сердцу. Не думаю, что простой люд уж такой дурак. Менять процедуру надо, ох.... Конечно, обсуждать мой выход в свет будут долго, но подозреваю, в основном, в контексте диковинок разных. В смысле, скорее это превратится в их промо акцию. Не должно так быть. Если вдуматься, то почти всё управление в стране нарушается в такие поездки. Ладно, раньше, государство мало во что вмешивалось, но я ведь собирался это поменять. Это же, по сути, обезглавливать страну на длительное время.

Сейчас в Москве вообще никого не осталось, кто хоть сколько-нибудь важное решение смог бы принять. А ради чего? Хотя, подозреваю, чтобы переворот не смогли учинить. А вот и паранойя проснулась. Действительно! Непорядок. Элитную тюрьму надо бы вывести из Кремля, но под серьёзную защиту. Там пока хватает кандидатов на престол. Мало ли!

Дальше пошли вручения даров, сначала от меня, а потом по убывающей. Разнообразие их впечатляло, но в основном это конечно были пожертвование деньгой. Поначалу пытался запоминать кто и чего, но вскоре сбился, а затем всё это перешло почти в бесконечную череду подношений. По времени это не уступило службе. Потом были великокняжеское угощение братии, по сути тот же пир. Так что выехал я уже в сумерках. Странное ощущение осталось после всего этого, двоякое.

Сани, по моему приказу, остановили за стеной Александровского дворца. Даже первого взгляда хватило уловить разницу между этим видом и тем, что видел там, в будущем. Стена была, но деревянная, окружённая сухим рвом. Пять столетий не фунт изюма, даже то, что уже существовало в этом времени, радикально отличалось. Мороз был не так уж и силён, с ясного ночного неба светила яркая полная луна и в этом призрачном свете стены чернели особенно сильно на фоне белоснежных сугробов и шапок по их вершинам.

Неудивительно, что этот миг принёс успокоения куда больше чем все эти службы в храме. Странное дело, именно в тот момент взглянул в звёздное небо. Оно казалось таким низким, будто протяни руку и возьми звезду.

— Прохор, а вот скажи, есть у нас звездочёты?

— Нет.... А на кой они сдались? — ответил он, уловив, буквально в мгновение, моё настроение.

— Раз существуют, то зачем-то и пригодятся. Надобно и нам завести, а то непорядок, у папистов есть и магометан, а вот у нас православных нет. Книжек надо заказать, авось разберёмся, зачем сих зверей разводят.

Вот так и начала свою историю наша астрономия и первая русская обсерватория, на 'косой пирамиде', здесь в Александрове. А пока ничего такого не было, так мелькнувшая мысль, что флот без этого дела строить сложно будет. Я же продолжил свой путь во дворец пешком, начисто проигнорировав сани, из-за чего и сопровождению пришлось спешиться. До ворот было рукой подать, но идти по дороге оказалось не так и просто. Не было тут никаких бульдозеров, и никто её не чистил, так накат и то не сказать, чтобы сильный. Но упорство заставило продолжить путь, хоть в душе и матерился на свою глупость, и вот суетящиеся фигурки стали открывать ворота, а тишину нарушили команды, перемежающиеся проклятиями.

* * *

Даже в лунном свете показалось, что не только стена другая. Вид всех строений кардинально отличался от виденных однажды на экскурсии. Когда же вошёл в палаты дворца....

— Слушай Прохор....

— Да государь?

— Ты уверен, что мой батюшка хотел оставить Москву столицей?

— .... Не ведомы мне думы его. Может только с ближниками делился ими.

— Так узнай! Хотя.... Ни к чему, всё это в прошлом, — проговорил последнее медленно, потрясённо уставившись на открывшуюся в неверном свете свечей, разносящих по залу аромат мёда, красоту.

Но любоваться богатством убранства не стал. События этого дня утомили меня изрядно, и потому уснул, лишь только добрался до постели. И не было мне дела в тот момент, что палаты были стылыми и ни черта до конца не прогрелись. Всё потом, завтра будет день, будет пища.

Моя свита стала подъезжать только после обеда, я тоже не с петухами встал, потому в одиночестве побродить по дворцовому комплексу не удалось. С другой стороны, всё это перестало напоминать музей под открытым небом, кругом закипела жизнь, хотя настроение и попортила протокольная часть мероприятий. В конце концов, вся эта суета закончилась и к вечеру, наконец, смог заняться изучением этого уникального места. Не шучу, просто не с чем его сравнивать, из того что было вокруг.

Полностью каменное строительство. Вроде короткая фраза, но нигде, где я уже побывал, так не строили. Всё делалось из дерева, даже великолепные резные терема Коломенского, были такими. Нет, храмы строили, и строили на века с имперским размахом из белого камня, что только удорожало строительство, даже во времена владычества Орды. Но это кстати скорее признак величия духа народа того государства, в котором так происходит. А вот попытки снижения стоимости возведения культовых сооружений верная примета конца. Уж из уроков истории об этом знал. И ничего удивительного, каждый последующий правитель старался переплюнуть предшественников, а раз пытался, значит мог! Если же стал экономить, быть беде.

Нет, подклети там, да всякие цокольные этажи из камня делали, но там и не жили власть имущие, это место слуг и кладовые всякие, а если надо, так и темницей послужат. Тут же.... Даже храмы вроде русские, но так непохожие на те, что встречаются вокруг, да хоть в Кремле. Не в традициях Руси украшательство их снаружи, это в Византии всё великолепие напоказ, а внутри серость и уныние, у нас всё внутри, потому на отделке и не экономили: и фрески, и камень, и лучшие сорта дерева и золотые оклады с самоцветами.

Снаружи же, обычно белёная штукатурка, тем более что этот цвет считался символом чистоты и непорочности. Тут же.... Великолепные порталы дверей и арки окон, выложенные искусной фигурной кладкой из красного кирпича, особенно выгодно смотрящейся на фоне покрытых извёсткой стен. Мало того были и из белого камня, но покрытые великолепным орнаментом резьбы. Да что там это, там каждая колонна подчёркивала красоту замысла муролей. А барабаны под куполами и маковками церквей. И всё это ни в малейший ущерб убранству внутри храмов.

Или, к примеру, огромные каменные крытые гульбища вокруг Покровского собора. Даже ничего отдалённо напоминающего такое не видел. Правда там, в будущем, экскурсовод называл его почему-то Троицким, но не уверен, что это одно и то же. Жалкое зрелище на фоне наблюдаемого мной великолепия здесь. Сравнить из виденного в той прошлой жизни можно разве что с собором Василия Блаженного. В Москве ничего пока такого нет, а тут фиг сотрёшь. Вот куда иностранцев гонять на приемы надо, чтобы проникались. М-да....

Дворец же, именно что с большой буквы. Конечно, на великолепные образчики зодчества восемнадцатоого-девятнадцатого веков не тянул. Но и усадьбой, по сути, комплекс из трёх отдельных зданий назвать язык не повернётся. Основное, самое большое здание для приёмов, немногим поменее, княжий дворец и княгинина половина, причём последние имели по своему домовому храму, отдельно стоящему. Все строения соединены деревянными, а у зданий, каменными гульбищами.

Казалось бы, уже ничего не сможет удивить, ага как же, сами здания дворца потрясали не меньше. Они, конечно же, имели множество украшений характерных для русских строений, и только поэтому не приходилось сомневаться в своём зрении. Увидел бы я что-то подобное где-нибудь в Италии, вряд ли удивился, а тут. Сравнить всё это можно только с дворцом какого-нибудь императора или короля. Загородная резиденция говорите? Три раза ха!

Внутри же, отделка муравлёными изразцами с характерной зелёной поливой, опять же резные белокаменные украшения, великолепная роспись по сводчатым потолкам. Огромный зал приемов, легко переплюнувший Грановитую палату. И печи кругом, с трубами естественно в стену, настолько не характерной для Руси колоновидной формы. И действительно, как позже выяснил, не нашими руками деланные. Для их укладки завезли всё и материалы, и мастеров, уплатив весьма неслабо. Собственно, ничего удивительного, сам видел уровень нынешних печников, так они и не прыгнут выше, ежели у них работу не заказывать, тем более с моей подачи изменения заметны. Пусть бы дороже вышли свои выдумки, но они бы потом появились повсеместно, а так, тут есть, а нигде больше нет.

Впечатление вышло совсем непонятное, с одной стороны, по мне так лучше сюда перебраться жить, с другой, всё нафиг переделал бы. И в первую очередь стенку эту, поставленную по приказу Глинской. По мне, так она больше говорила про все её европейские взгляды. Может в веке двенадцатом это и было шиком, а на на дворе шестнадцатый и уместна она у какого-нибудь помещика в деревеньке, а тут только обесценивала красоту сооружений и выставляла Великих князей полуварварами. Однозначно, пока она здесь, никаких иностранцев. Неподумавши и брякнул про это при Иван Васильевиче.

На то Шемяка и боярин, чтобы государственное дело, в общем-то, на пустом месте находить. Так что Дума собралась на удивление быстро, тем более, что даже болезнью никто не отмазывался. Первое богомолье государя, это покруче выезда Папы Римского в какое-нибудь Зимбабве, особенно если учесть, что он там ничего не забыл. Тут, под это дело можно и взлететь, и слететь, и пролететь, и улететь, и влететь, и залететь, если уж совсем не свезло. Сапёр на минном поле и то не так рискует, как великокняжеские ближние. Попасться мне на глаза во время мероприятия куда как проще, а если ещё и запомню, можно сказать, жизнь удалась.

В кои-то веки, желание молодого Великого Князя было понятно государственным мужам. Это не безобразия какие, что в Туле учинил. Эх, мне бы ещё голос нормальный, а не этот писк, то моя речь на Думе звучала бы куда весомей. Но главное уловили все, послов всяких и других просителей заморских к моему двору из Москвы сюда на выселки. Для того в слободе гостиницы построить, а кто надолго захочет остаться землю под строительство выделять. И принимать их только здесь и более нигде. Сюда и дьяков свезти, кто этим делом занимается.

Забор снести, ров мелкий засыпать. Взамен вырыть широкий да глубокий, чтобы дворец как бы на острове оказался. Берег его укрепить камнем и поднять из него стену невысокую, а чтобы изнутри она таковой не казалась, сделать насыпь. Заодно это увеличит её стойкость к артиллерии. Чуть было про башни не забыл, но поскольку они тут не к селу не к городу, сделать их имитацию стеной, над которой поставить беседки в два этажа с видом прекрасным, но во время замятни, чтобы туда легко пушки поставить можно было. Да и забор сделать в виде наверший кремлёвской стены, а вдоль него дорожку камнем выложить.

И вроде и погулять хорошо и стены вполне полноценные получатся, хотя, даже по меркам шестнадцатого века, сплошное нарушение принципов фортификации. Отбивать атаку с тыла, возможности никакой. Так, поди, до боёв такой ожесточённости не дойдёт. Правда, периметр укреплённый получался не слабо масштабный, это же, сколько народу, народу надо его оборонять, но это скорее уступка традиции. Мал я ещё, и продавить, как мой 'отец', строительство открытых усадеб, вроде того же Коломенкого, не смогу.

Соединить этот остров с другим берегом тремя каменными мостам, причём один напрямую со слободой. Рядом с ним построить и помещения для дьяков и переговорные. Не с руки государевым мужам выслушивать просьбы послов в каморках, а во дворце, облезут. Вырыть, неподалёку нынешнего комплекса, озеро рукотворное, соединённое, под землёй, с рекой. Ну и сады естественно с беседками и все дороги и дорожки в камень. Не стоит забывать, что Покровский собор в свободном доступе для всех желающих, так что дорогу до него, от слободы, обустроить особенно тщательно.

Одно слово, размахнулся на славу. Но потрясло меня не это, никто даже не пискнул против. Построить ещё один дворец для государя это дело святое, понятное всем, поднимающее престиж не хуже возведения соборов. Раскатал-то я губу, а закатать-то некому, поскольку мало, больше надо было, больше, и то не факт. М-да, масштаб у Великого князя, пока, не дотянулся до суровой реальности.

Если сюда приехал 'с ветерком', то дальше фокусы не проходили. Так что поездка, до Белоозёрья, превратилась в довольно длительное путешествие. И народу привлекли ещё больше, только уже по большей части не воев. Скорость у нашего обоза упала, соответственно, отряд сопровождения остался один. А вот на всём пути организовали стоянки с шатрами, где можно было посидеть погреться отдохнуть от дороги, часов несколько, а то и дней, что ещё сильнее замедлило движения.

В итоге, добирались до цели почти месяц. Да и куда спешить, зима-с. Это приобрело черты круиза по средиземному морю на лайнере. Только вокруг холодно и сосны с ёлками стоят. Нет, если бы мне, как и большинству, делать было нечего, то вполне с комфортом прогулялся. Но душа требовала рвануть в другую сторону и заняться тем, что мне было на самом деле интересно. Но дорога была не та, чтобы по пути в Тулу завернуть, да и не поймут такие фортеля здесь.

Встречал нас, по традиции, игумен Афанасий, князь Палецкий, между прочим! И пусть вас не смущает его церковное звание, как меня, вначале. То, что таких как он, ещё не называют настоятелями, по сути ничего не меняет. И сразу сюрприз! А ворота-то на месте, а вот вместо стеночки тын из кольев, да и храмов как-то бедновато. Это я ещё приуменьшил. Похоже, ничего ещё и не построили толком.

Нет, сам собор в честь Успения Пресвятой Богородицы был на месте и даже выглядел снаружи, как по мне, даже получше, что неудивительно, ему ещё и полста лет нет. На месте и трапезная палата с церковью в честь Введения во храм Пресвятой Богородицы и даже церковь во имя архангела Гавриила посторожённая при моём 'отце', что сразу бросается в глаза. Особенно после посещения Александровского дворца, чувствуется влияние Муролей. А вот палаты деревянные и пока их немного.

Но потрясло не это, а отдельное каменное книгохранилище с просто-таки огромными, по местным меркам, книжными фондами. Далеко не из последних русских людей здесь монахи и знания здесь ценят. Так что не удивился, когда мне подробно разъяснили, как таки получать плоскости любой нужной мне точности, и вроде между делом и о своём говорили, но труда не стоило догадаться для кого на самом деле. Не верю я в такие совпадения! Не сложная оказалась задачка из геометрии, когда знаешь, конечно, а если нет, так вот подиж ты. Да ладно бы спросил, разузнали как-то и в результате разговор монахов. Как подумал, про стеклянные шаблоны, покраснел от стыдобушки.

— Попаданец, блин из будущего! Откуда они узнали, экстрасенсы что ли?! — пролетела мысль в голове.

А между тем всё было проще! Позднее, Прохор мне поведал, как игумен удивлялся моим восторгам насчёт книг и слабому интересу к храмам. Мягко говоря, это не вписывалось в привычное поведение власть имущих. И пришлось колоться моему няньке, насчёт моей любознательности и тому, что с ней уже всех вокруг замордовал, а сейчас вообще трындец. Замучил уже со стекляшками, чуть человека не загубил, по незнанию.

— Так зачем они ему?

— Да вот, штуки хочет сделать, которыми проверять, ровная плоскость или нет. Пока не выходит. Вернее, есть уже, но я же вижу, как он кривится, когда их разглядывает. Чувствуется, что не подходят они ему, а как сделать не знает, да и спросить незнамо где. Хоть указ пищи, авось найдётся на Руси умелец и сделает то, что ему надо. Только сколько его искать!

— Да беда! Поспрашаю я у братии, авось придумаем чего.

Вот так и возник 'заговор', как поведать мне сию тайну, и великокняжескую честь не уронить.

* * *

— Вот епрст! — воскликнул я, очнувшись и поняв, что за окном уже стемнело. И мир вокруг меня буквально взорвался гомоном и светом многочисленных свечей. Оказывается, полный дворец гостей и челяди сидел тихо как мышь, чтобы не мешаться думы мне думать. Вот моё восклицание и послужило спусковым крючком, ведь давно уже не первая звезда горела.

Глава 7

После вкусного обеду, по закону Архимеду, полагается поспать. И пусть он совместился с завтраком и ужином, но от этого, последнее, менее актуальным не стало, однако.... Как-то не сильно подумал, когда посылал Тихона за Рожами. Утренняя мысль колядовать Бояр, в свете вновь открывшихся обстоятельств, уже не радовала, почему-то хотелось завалиться на боковую и поспать минуток шестьсот. Одна проблема, любой мой чих и государственная машина начинала действовать почище катка и лишь с той целью, чтобы не мешался ей жить собственной.

Так что все, кто попал под мою идею, были предупреждены о 'неожиданном' везите Великого князя и соответственно ждали. Я естественно этого 'не знал'. Хотя, в принципе, так оно и было, но ведь никто не запрещал догадываться. В нашей стране это обычное явление, всё секрет, но ничего не тайна. Хотя отмазка была.... Да! Годков-то мне немного, а потому можно и шлангом прикинуться. Очень соблазнительно, кстати. С другой стороны, интересно же, что там в подарки приготовили.

А может собрать волю в кулак и унять любопытство, дождаться завтра? Всё одно подарят, куда денутся.

А ведь мысль! — подумал было, но всё равно залезая в сани.

Поздновато что-то она пришла. Но за ней припёрлась и следующая.

Почему бы не покалядовать кого не предупредили, купчин каких. Точно! Выбрать двор побогаче и вломиться! Такая мысль требует немедленной реализации!

* * *

— Эй хозяева, открывай ворота.

— Кто такие? Чаво надоть?

— Местные мы! Колядовать пришли!

— Ты хоть голос-то свой слышишь. Много вас таких по ночам шастает, с ножичком в рукаве. Пшёл вон, хозяин не велит открывать бродягам всяким.

— Мусульманин что ли?

— Сам ты ...! Православный я!

— Ах ты ж... такая! Нашей веры, а под Магометян прогибаешся!

И пошло-поехало, и полетела ругань сквозь ворота. Оттуда слова добрые летели уже не из одних уст, да и с нашей, не только посыльный собачился и вот тут прозвучало сакраментальное.

— Бей татей!

И распахнулись ворота, и разверзлась твердь земная.... Примерно так написали бы в летописях, но в реальной жизни мы были не в Германии и отнюдь не факельное шествие проводили. Всё это к тому, что света звёзд и неполной Луны не хватило разобраться, кто есть, кто. Повезло, что далеко от ворот был, да и численный перевес был за нами. Опять же, бог миловал, что только кулаками махали. Любили здесь это дело.

Так что разобрались не сразу. Попутно хозяину сделали косметический массаж лица кулаками и оздоравливающий по всему телу ногами, и не только ему. Тем, кто был в первых рядах, эту процедуру провели особенно тщательно. Нашим, конечно же, тоже досталось. Блин, а интересно оказалось наблюдать со стороны за потасовкой. На этом экспромт закончился. Ну его такие приключения! Можно считать, что именно в этот вечер кулачные бои приобрели официальный статус увеселительных мероприятий. На самом деле указ появился позднее, но именно из этой истории у него ноги росли. В грамотке той прописали правил всяких, чтоб до душегубства не доходило, да и не мухлевали бойцы. Составлял уже не я, а дьяки, но на Думе обсудили, поправили чего, да и узаконили. Всё какое-то разнообразие в развлечениях. Пока судились да рядились, родилась идея постройки Кулачной арены, хотя и совсем не такой, какой она, в итоге, вышла. Силы и грандиозности розмысловой задумки, а по уверениям некоторых, нового чуда света.

Шатание, до глубокой ночи по гостям, не способствует раннему подъёму. Проспал все на свете и, с горем пополам, вылез из постели глубоко за полдень. Признаться, даже про строительство снежных крепостей забыл. Прохор напомнил, за что чуть не побит был Таисией.

Сначала накормить, потом всякая ерунда! Но слово было сказано. Про это даже в писании есть! И никакие причитания не помогли. На лицо была агония исполнительной власти. В очередной раз рушились основы. Великий князь не стал обедать!

Чуть пешком не удул, насилу успели сани подать. Тут уже столпы Руси едва не рухнули. Это же какое умаление государева достоинства. Словно простолюдин какой-то.

А вы что думали, не жизнь, а сплошное мучение. Подумаешь, здесь недалеко. Будто в каком халифате живу, всё регламентировано, для всего придуманы процедуры. Вот и сейчас образовалась процессия. Но убежать от еды мне не удалось. Эх, Таисия.... Её бы энергию, да в мирных целях. Пока рвался в город, несколько человек были обвинены в измене, тут же оправданы, поскольку раскаялись в тяжести совершённых преступлений, задавлены ценными указаниями, нагружены едой и припасами.

Так что за нами выдвинулся целый обоз с опытными полевыми кухнями. Для войск они были не пригодны, слишком тяжёлые и неповоротливые, а вот для такого случая, оказались в самый раз. Между прочим, по моей мысли они должны были там оказаться с утра, но это же наша страна, в конце концов! Хоть так доехали.

До появления Великого князя, снежное строительство шло ни шатко не валко. Нет, про награды, народ, конечно, слышал, но сколько это, тут уж у кого какая фантазия. У москвичей, видать, с этим туго было. Боярам деваться было не куда, так что холопов понагнали, но толку от этого. Естественно рядились, кто будет командовать, пока ничего не вышло, а само по себе, оно ничего не делается. Лучше всего было у Венюкова. Кремлёвцев, за прошедшее время, научили Родину любить.

Да, полк был уже почти укомплектован, почитай тысяча человек на полном казённом содержании. Бардака в нём хватает, но это уже далеко не банда, а сила и серьёзная, успевшая, фактом своего существования, изменить отношение ко мне. Командиров набрали из Охранной стражи, тоже не фунт изюма. Так при 'моём деде' назвали личную гвардию Великого князя и самое мобильное и боеспособное подразделение. Иностранцев даже каких-то, но скорее консультантами. Так те проходимцев, по мне, больше напоминают. Но хоть теорию знают.

Да, Бельского тогда очень удачно выпустил....

* * *

Его сторона, одержав верх в Думе, начала господствовать с умеренностию и благоразумием. Не было ни опал, ни гонения. Правительство стало попечительнее, усерднее к общему благу. Злоупотребления власти уменьшились. Сменили некоторых худых наместников, и псковитяне освободились от насилий князя Андрея Шуйского. Это если для народа. По сути вопроса, политических противников так мочили, но в отличие от Шуйских, вполне цивилизованно, без душегубства, однако, от этого не менее эффективно.

Честно говоря, даже обрадовался, по первости. Возник короткий период преобразований, нужных стране. Позднее его назовут началом Земской и Губной реформ. Они распространялись только на казённых землях. Ими признавались все, что не были вотчинами. На этих же землях вводилось судное право. Целовальники, или присяжные, избираемые гражданами, начали судить все уголовные дела независимо от Наместников, к великой досаде сих последних, лишенных тем способа беззаконствовать и наживаться.

А вот указы по военной реформе начали готовить без ведома Думы, но обойти её возможности не было. На удивление, их поддержали все. Ситуация, с полудобровольным началом в армии, не устраивала многих. По ней, в государстве Российском появятся Стрельцы. Получится ли что путнее из них, кроме меня естественно, никто не знал, а потому решено сформировать по два Московских полка, их и Городовых Казаков. По мысли бояр, строить собирались по принципу пушкарей. Но когда уяснил суть, воспротивился. Хорошо помнил, чем такая схема, в итоге, закончится.

Формировать будут теперь, по-моему. Это станут профессиональные войска, наряду с Городовыми казаками, преобразованные по указу, в эдаких московских драгун. Оклад на самый нижний чин назначался в пятьдесят четей, оружие, порох, и форма выдавалась государем по нормам, а также прокорм. Пушкари преобразовываться будут постепенно, двумя способами. Появятся специальные их полки, а вторые будут придаваться формирующимся Стрельцам с пятьюдесятью двухладонными орудиями, с прислугой. Городовым Казакам, столько же одноладонных, соответственно, на конях.

Всё эти преобразования требовали средств и больших, но экономика государства Российского была порушена. Нужны выходы на внешние рынки и не через кучу посредников и приживал, что было сейчас. Через Балтику это не реализуемо. Неминуема Ливонская война, со всеми вытекающими последствиями. Более-менее спокойный путь через Архангельск. Только это город, которого нет! Да и навигация на севере коротка, но есть идея, как это обойти. А потому и были заказаны новые, доселе не виданные на Руси, да и в мире, корабли.

И никаких послезнаний тут! Оказались и мастера, свои с богатым опытом, и верфи были. Да и рыболовецкий флот не слабый, а вот торговый, одно название и тот, только на Балтике....

* * *

— Это как хоть называется?!

— Великий князь спрашивает, как сей корабль называется?

— Большой коч, для промыслу на Груманте.

— Грумантский коч государь.

— Прохор, уймись. Чай не немчин принимаем во дворце! Сам буду говорить. Моя честь нисколько не умалится.

Сзади послышалось недовольное роптание. Честно, прибил бы уже каждого второго, из той толпы, что со мной таскается. Слава богу, не в моей это власти, иначе обезглавил бы государство. Там и бояре, и князья, и иные видные люди знатных родов. Были мы, кстати, недалеко от Холмогор. И какая нелёгкая нас сюда занесла? Её роль исполнил Великий князь. Когда все формальности, с богомольем, были улажены, и пора было возвращаться в Москву, поехали мы не туда. А всё почему? Я был бы не я, если не стал допытываться, откуда ноги растут у тех шаблонов плоскостей. Только выяснил вовсе не это, народ твёрдо стоял на том, что это просто совпадение.

А то, что у нас флот есть и не хухры-мухры, правда рыболовецкий и верфи, и мастеров хватает. Да не просто так, на Ладоге верфи корабли строят для иноземных купцов. Иногда бывает и нашим, но то редко. Между прочим, Когги строили, со всем такелажем, а значит то, что и все остальные известные на Руси народы. Никакого отставания в судостроении не наблюдалось вовсе.

Как же тогда строительство Петром I русского флота, чему мы учились за границей? Да просто всё! Никому до этого, флот военный не был нужен, да и тот, что он построил, стоял на приколе. Наклепали тогда линкоров, как при Сталине перед войной танков, а управлять, этими армадами, некому было. Так что не факт, что они доплыли бы хоть куда. Чисто на понт взяли. А настругать надо было быстро, и чтобы выглядели как настоящие. Как говорится, догоним и перегоним!

Только толку от этого для страны, кроме убытков, не было, хотя престиж свой подняли и заявили себя на роль морской державы, но опять же, ничего с этого не поимели. Даже Шведов к прекращению войны склонили наши войска под Стокгольмом, а вот с долгами рассчитывались долго.

Так чего же туда не направился. Да всё просто, в Холмогорах строили корабли, своей, русской конструкции, но не чурались применять и иноземные придумки. Да и на дворе шестнадцатый век, артиллерийский флот экзотика, которая плавает, к тому же, плохо и так и норовит перевернуться. Учиться пока у иностранцев, по большому счёту и нечему, а всё известное, уже применяют. А вот что за диковинки здесь строят, посмотреть хотелось. Вид их оказался и правда, экзотикой, но как выяснилось не без причины.

— Вот ты мне мастер скажи, почто у этого корабля нос не острый, а прямо не знаю, как и назвать, будто у деревянной ложки?

— Так это же Большой коч, а не ладья какая. Ему по студёному морю ходить.

— Ну, и чем это безобразие поможет?

— Эта придумка позволяет не разрезать воду, а как бы подминать её под корабль, а значит и первый лёд подламывается и не режет Набои. С острым носом на Белом море даже Коца с Порубнем не помогут. Потому его на малых кочах и ладьях и не ставят.

— Дорогой ты мой человечище, объясни-ка ты нам, что такое Набои и эта Коца с Порубнем.

— Так это особливые лиственничные доски, которыми корабль и обшивают. А последнее, это такая хитринка. Где лёд может его ударить, там вторым слоем набоев проходят, чтобы дольше служил, и несчастья не случилось, да и заменить их проще. Оно на нём, как пояс на брюках. Без такого укрепления в наших краях делать нечего, ежели только по теплу плавать. Это и есть Коца. Порубень же, почитай тоже, только расколотыми брёвнами и изнутри, для жёскости.

— Так, а дно плоское зачем?

— Так на Груманте без этого никак. На промысел выходят, почитай, на целый год, а то и более. Чтобы там перезимовать, корабли на берег вытаскивают, подальше от берега, иначе бурей унесёт. Потому и никаких избушек, чтобы легче его сделать. Да и борта раскидистые, не как на тех, что на Новую землю ходят, чтобы поболе с собой взять и ещё больше привести. Да и на ходкость почти не влияет, даже лучше при боковой волне, но всё же простой Большой коч быстроходней.

— Постой, это как же, он же тяжелей?

— Так-то корабль, а как нагрузят на грумантца, что борта чуть волн не касаются, так видно сразу разницу. Ведь деревьев у обоих по два, да и парусами одинаковы.

— Что за деревья такие?

— Так вон торчат.

Блин, мачты оказывается так называют!

— А что за паруса к нему?

— Всякие. Какие надобны, такие и будут и обычные и на южный манер, треугольником, а можно и обеих сразу. На вкус, на цвет....

— Понятно.... Так получается обычные и этот коч по-разному могут взять груз? А как команда?

— Команды одинаковые, так-то они не шибко разнятся. А вот груз берут сильно не так. Обычный то, в ластах, сорок-шестьдесят возьмёт, а грумантец, пятьдесят, а то и восемьдесят! Почитай вдвое больше.

М-да, вот тебе и яйцеобразный корпус. Хотя что-то такое и наблюдалось, во всякое случае, на том, что перед нами, но загадка решалась проще. Усиленный ледовый класс и никаких компромиссов. Людей на севере мало и природа сурова, чтобы ещё и по своему недомыслию жизнью рисковать. И до тоски всё не просто так и с бухты-барахты.

Я надолго замолчал, обдумывая всё услышанное, да и посмотреть было на что. Серьёзный кораблик, не Титаник, конечно, но и лодкой язык обозвать не повернётся. Длинной метров двадца-тридцать. Точнее трудно сказать, а спрашивать неохота, на глаз, как раз по размеру двух-подъездного дома. Борта заметно седловатые, но даже в самом низком месте метра четыре-пять высотой. На носу и заду, повыше двухэтажки будет. Тут меня смех чуть не разобрал, вот конкретно сейчас, кормы ещё не существует, и вполне себе обходятся русскими словами. А потом не выдержал и стал веселиться, хотя окружающие не поняли, что со мной. А всё было просто, палубы тоже не существовало, а был пол. Но рассмешило меня не это, а как представил, что будут теперь парусники однополые, двуполые и т. д., сорвался.

— А больше корабль можно сделать?

— Ежели подобрать лиственницу повыше, для Колоды, то конечно да, но не шибко. Они, подобно соснам, высокими не бывают, как те, что на деревья идут.

— Так, а колода, что это такое.

— Так-то главная деталь, идущая по дну корабля. Он весь от неё и строится. Какой она длинны, такой и корабль. Это только на ладье Корга её добавит.

Это он про что? Киль что ли описывает? Тогда последнее форштевень. Как же тяжко-то оказывается тут со знаниями из будущего. Слов пришельцев ещё нет, все говорят по-русски и не догадались, как при Петре I под иностранцев прогнуться, чтобы им удобней было, начисто вычеркнув свои собственные термины из речи моряков.

— А если за ним ещё один добавить?

— Вот где добавят, там корабль волной и сломает. Да и лишнее это. Если бы такую лиственницу и сыскали, это какой она толщины должна быть чтобы и деревья держать и несчастья не приключилось.

— Причём здесь это-то?

— Так ежели волна большая, она как гора здесь, на земле, и корабль, будто качели станет. Так он не забава какая, велик и тяжёл, а вся его крепость в Колоде. Всё на ней, и если не выдюжит, то всё. Останутся детки и жёны без кормильцев, как в глаза-то им смотреть потом.

М-да людей на Севере мало и почти все друг друга в лицо знаю. Вот и не будет мастер зазря рисковать.

— А ежели, для пробы, по моему заказу? Тут у берега поплавать, да посмотреть?

— Так-то лучше ладью сделать.

— Да нет, мне охота сделать большой, чтобы не было таких ещё.

— Сделать можно, отчего же нет. Только неправильно.

— Постой, я хочу колоду из трёх брёвен сделать.

— Так это же, куда ж такой огромный?!

— Тоже мне мастер! Смотри!

Но возникла заминка. Нечем на снегу было чиркнуть. Но небольшая палочка нашлась быстро. Как нельзя, кстати, пришлось и плоское дно грумантца. На обычном корабле моя задумка не вышла бы.

— Так пустить их надо, не одно за другим, а рядом друг с дружкой. Чтобы средняя, наполовину свой длинны, выступала вперёд. Получится, что вот тут будет сразу три Колоды.

— Не знаю, не знаю, — задумчиво протянул мастер.

— Не, не пойдёт, Копани не выдержат! — наконец заявил он, оживившись.

— Это ещё что за звери?

— Нижняя часть Тагун. Как раз с Накурком им и будут.

Видимо, по моему лицу было видно, что понимания мне это не добавило.

— Ты почто при малолетнем государе материшься, ирод проклятый! — решил вмешаться, в совсем запутавший меня разговор, Прохор.

— Постой, мастер сам объяснит, чего это он тут наговорил, — защитил допрашиваемого, иначе чувствую, обвинят в измене.

— Тагут на грумантце всё одно, что Упруги на обычном.

— Ты бы по-русски, что ли говорил? — решил уточнить уже я, поскольку ничего всё равно не понял.

— Так это, навроде рёбер они!

Смутная догадка забрезжила и примерно стало понятно, о чём это он, правда всё равно не знал, как эти штуки называться будут или теперь нет. Совсем запутался. Вот конкретный случай, когда послезнание скорее вредило, чем помогало.

— Ну, слава тебе Господи, разобрались! А вот ежели два задних бревна, ладно-ладно колоды, разнесём немного, а эти, как его, копани сделаем тоже из крепких брёвен.

— Нельзя, тогда гнёзда для них большие делать придётся, корабли не выдержит большой волны, переломится.

— Да н ужто, в конце концов, не придумать чего, как их связать так, чтобы прочность не потерять?!

— Не знаю государь. Тут Тоху звать надо, вот он на выдумки горазд.

Естественно, за ним послали, хоть он и не далеко живёт, но на верфи его не привечают, задолбал всех с новшествами, так что некоторые его уже в юродивые записали. Ну, раз такое дело, решил я, значит попасть на корабль, походить так сказать по полу. Надо привыкать уже к местным терминам, хотя так и подмывает назвать палубой. Вот незадача, никаких таких достойных Великого князя, средств подъёма не было.

Но не тут-то было. По массе сопровождающих меня лиц прошло цунами. Не передать словами движущую силу, у одних, желания не ударить в грязь лицом, у других, проявить себя и быть замеченным государем. Великое слово, аврал и очковтирательство. Работа буквально закипела и для меня любимого сделали люльку с векшами наверху. Местный аналог лифта. Вот не думал, что столько страху натерплюсь на этой штуковине. Высоты-то. Наконец, сильные руки сопровождающих, забравшихся туда ранее, помогли ступить на край, да, да бортов ещё тоже не существует. И только ступив на крепкие плахи пола, перевёл дух.

Тут, кстати, привели Тоху. Вид у него, надо сказать, был непрезентабельный. Если все местные выглядели вполне солидно, даже работники верфи, а уж про мастеров и владельца и речи нет, к нему же, как нельзя лучше подходила фраза 'голь перекатная'. Пока я, с важным видом, прохаживался по полу, ему грозили кулаками, что-то нашёптывали в ухо и, наконец, вытолкнули, как приговорённого на арену Колизея, на съедение разъярённым хищникам и потеху толпе. Лицо его приобрело, в итоге, вид до нельзя потерянный. А в глазах, кроме смертной тоски, ничего не осталось.

— Что, Тоха, сделаешь мне корабль, каких свет не видывал?

Надо сказать, после этой фразы потерянный вид приобрело не только его лицо, но ухмылку, на наглой роже Прохора, всё же заметил.

— Да ты не тушуйся, не тебе одному мою волю сполнять, однако придумывать как! А помогут тебе мои людишки, да и корабел наш тоже не откажется. Ведь так? — вопрос задавал, пристально смотря последнему в глаза.

Да и не только я, так что хоть и заметались они у того в испуге, но....

— Истинный крест! — рьяно проговорил он, перекрестившись и бросив шапку на пол.

* * *

Много тогда было сказано и обещано. Вот и строятся теперь три корабля для меня. Большой коч, грумантский и по типу последнего, великий, о трёх деревьях. Для него сделаны были специальные железные копани, не заменявшие основных, а служившие для жёсткой связки колод, и огромные бронзовые шурупы. В какие деньги это встало, я молчу, в ближайшее время, так чудить ни один купец не станет. Да даже первые два будут уникальны, набои там будут навроде привычной мне вагонки, сшиваются встык, а не в нахлёст, не зря же столько всяких штук для изготовления столов придумывалось, пусть и здесь пользу приносят. Правда, пока в один слой, но уже есть малый коч, обшитый в два, пиленой тонкой доской, перекрёстно между слоями. По отзывам, получилось даже крепче.

Удивительная конструкция, кстати, у этого кораблика. У него сразу три колоды, и это при относительно небольшой длине в двенадцать-пятнадцать метров. Такая придумка позволяет команде вытаскивать его на лёд и как на санях, завалив его немного набок, дно-то почти плоское, доставлять его до чистой воды. А зачем три, а чтобы голова не болела, на правый или левый наклонится. Удивительно простое и практичное решение проблем рыбаков на севере. Вот и весь секрет незажимаемости льдами таких судов. И опять никакой пресловутой яйцеобразности корпусов. Кто вообще придумал это?! Проще надо быть, проще!

Но до строительства торгового и тем более военного флота, пока, далеко. Однако ситуация эта вскрыла, насколько всё плохо у меня с прогрессом. Вспоминаю, как совсем недавно сидел с бронзовым болтом и гайкой, самым обыкновенным, с резьбой на диаметре в полтора мизинца. Сбылась мечта идиота. И не было, почти, никакой моей заслуги в том, что они появились. Чистая смекалка и труд розмыслов. Теперь, вот есть надежда, что лет через десять, пятнадцать у нас появится что-то похожее на нормальный станок.

Подумаешь резьба. А вы попробуйте её сделать, когда нет ничего похожего на привычное промышленное оборудование. Я хоть и технолог, но для меня эта была неразрешимая задача. Классическая ситуация, что появилось первым, яйцо или курица? Ладно, с плоскостями разобраться помогли, но вот шурупы, для кораблей, всё равно сделали вручную, пропилив пилами канавки, по сути, ювелирные изделия получились, по цене, так точно! И вот, наконец, резьба.

Порадовали конечно вести из Тулы, даже вот образец прислали. Не сидят, наказы мои исполняют. По местным меркам, промышленный гигант, тридцать на семьдесят метров здание. Другого нет! Пожалуй, уже и в мире! Первым собрали строгальный станок. Это и было началом. Почему его? Так кроме плоскостей, пока, ничего не умели делать, а тут только кривошип, и, слава богу, что 'ужасная' точность его изготовления компенсировалась наукой, полученной в Болоозёрье.

Сейчас, уже есть токарный станок, с поводковым патроном и базовой плитой, на оси. Теперь, после получения резьбы, есть надежда на изготовление патрона, безцентровошлифовального станка, с регулировкой в широком диапазоне, а не под каждый диаметр своего, долбёжного станка. Когда будут готовы стальные станины, будет и возможность изготовить и другие узлы для них, тоже из железа.

Зачем у меня безцентровошлифовальный станок. Без него не сделать нормальных ружейных и пушечных свёрл. Почему я так бьюсь за возможность регулировки? Так секрет-то прост! Цена на натуральный точильный камень, если делать, как до получения резьбы, всё государство разорить можно лишь затратами на него. А масштабы не те, чтобы всё на специализированном оборудовании делать.

Пушечное же сверло уникально тем, что базируется на самой обрабатываемой поверхности и имеет потрясающую жесткость. В результате отверстие получается идеально круглым и прямолинейным, что увеличивает точность орудий. При этом, для сверления, не нужно никакого особого оборудования. Прямо наш случай! Так что неудивительно моё стремление обязательно его делать и не по одной штучке, как сейчас, а другое будет отличаться, соответственно, про единые калибры можно забыть.

Паровикам пока места нет, да и не те они по факту. Почти всё производство работает от водных колёс. Применяются они только в Туле. Тот, что был на лесопилке, разобрали и перевезли в Устюжну-Железнопольскую. Там разворачивается второе в России место по производству железа и оружия.

Вроде лепота одна. Да всё не так уж здорово. Подшипников нет, потому все станки на бронзовых втулках. Только точность такого соединения аховая. Сделали мы несколько роликовых радиальных, но это скорее для самоуспокоения. Их производство не терпит кустарщины, а мы ей и занимаемся.

Вот и рвётся моя душа в Тулу, но приходится сидеть в Москве. В итоге, развлекаюсь строительством снежных крепостей.

— Прохор, кликни Михайло, что ли.

— Чего изволите государь?

— Ты мне ещё бухнись на колени, как поначалу делал. Я те, зачем главой 'Кремлёвского полка' делал? Чего молчишь и глазами лупаешь, а Венюков?

— Дык, в чём я провинился?

— Почему солдаты в рванье? Или денег не выдали на новую, лепую одёжку для них. Всей Думой выбирали, какой ей быть и где она?

— Так сносят её тогда быстро, вот чтобы казне поменьше тратить, для сбережения деньги....

— Ты мне это брось! Хочешь сказать, несподручно в ней строить, тогда чего молчал, когда решали, какой ей быть.

— Э....

— Тьфу. Вон, воеводы 'от поля' не молчат, ежели, что надо для войска, а ты чего как в рот воды набрал.

Если честно, кажется, скоро всякое терпение кончится. Настолько сложно сдвигать что-то в новом направлении. Откуда эта одежда взялась, да просто, именно бардак и анархия с ней и вооружением толкнули на решительное законотворчество даже бояр. Иначе выглядело это не лучше, чем банда с большой дороги. Сколько усилий и вот результат.

А должно, шапка: Бархатная, с низким, плотным колпаком, о сколько копий из-за него сломали, бояре настаивали на высоком, я упёрся рогом и отстоял, что солдаты не скоморохи, и меховым околышем. Цвет колпака зависит от полка, и ничего удивительного в этом нет, как полки отличать издали ещё. Мех у рядовых стрельцов овчинный, мутон, как модно станет его обзывать, у начальных людей соболинный. Единственно, что выделили особо 'Кремлёвцев'. Верх колпака сделали каракулевым.

Верхний кафтан: Вполне привычного здесь вида, красный, застегивается справа налево на деревянные продолговатые застёжки. Петлицы чёрные, шнура с кистями по концам. Хотели сделать по цвету колпака, свой для каждого, но по моему настоянию появились шевроны на обеих рукавах с символами полков. Думаете зверей каких, а ага счаз, разных святых, а зверей добавили, чтобы не путаться и то по моему настоянию. Думаете медведей, волков там, держи карман шире, не в почете они, соболя, лисы.... Число рядов петлиц и пуговиц регламентируется по полкам. Воротник стойкой. По бокам на полах небольшие разрезы, застегивающиеся на три пуговицы с такими же петлицами. Длина кафтана немного выше щиколоток.

Такой же кафтан для холодного времени подбивался овчиной и имел меховой шалевый воротник, и такую же оторочку низа рукавов. Опять же, мне пришлось настаивать ввести кожаный кафтан с башлыком, по типу поморского Совика, так что застёжки на нём остались, а петлицы и отделка исчезла. В сырую погоду, особенно осенью, я просто не представляю, как в суконных, они должны были служить.

Кафтан подпоясывается матерчатым кушаком из цветной ткани (по полкам). Тут я не стал настаивать, только для начальных людей настоял использовать их же, пытались ввести вышивку и отделку. Перчатки коричневой кожи с мягкими крагами. К тому же, не без моего участия, появились погоны, пока без всяких обозначений, а командирам полагалась золотая оторочка по краям.

Зипун: Надевается под кафтан. Имеет цвет одинаковый с кафтаном. Застегивается на такие же пуговицы. Без воротника. Длина выше колен.

Штаны (Порты): Прямого покроя, длиной до щиколоток, пытались сделать короче, до икр, типа бриджей, в целях экономии, честно, надоела такая мелочность, хоть и выходит серьёзное удешевление, на большом числе. Цвет не регламентируется. Украшения запрещены.

Сапоги: Кожаные, цвета, присвоенного данному полку, с каблуками. Высота, до колен.

Для городовых казаков кафтаны и зипун укорочены, к тому же добавлены тёплые шерстяные штаны.

Ведь всех одели, а дошло до дела, вот и результат. Вопрос даже ко мне самому, куда я до этого глядел?

— Мог ведь сказать, что для таких вот дел, да обучения, пошитая не пригодится, иначе снашиваться будет быстро. Так попроще чего придумали бы. Ведь так? — с последним вопросом я обратился к подоспевшим боярам.

Утвердительное гудение было мне ответом.

— Вот! А почему кухни, всё ещё стоят? Почто гуща и чай не раздаётся строителям?

— Сейчас всё исполним! — засуетился уже Прохор.

— Стоять! Объявить по всей площади, что победившие строители отобедают с великокняжеского стола и получат в награду по пятаку. Голова же, получит стол с лавками, особые, для меня выделанные.

О как! И от еды избавился и награда куда как щедрая, на следующий год, думаю активнее праздновать будут.

— Ещё, служек невёрстанных накормить, здесь со всеми, ежели сами не дотумкают. Мастера, самую лепую фигуру из снега или льда сделавших, наградить половиной рубля.

Опять остановился, задумавшись, но ничего, более умного, в голову не лезло.

— Всё Прохор, исполняй. Теперь к тебе Михайло Венюков. Быстро сюда на площадь всех, кто ещё не здесь, но, чтобы по форме, люди должны видеть лучшее, эти пусть останутся так, нечего стройку бросать.

Когда, наконец, стали выбегать кремлёвцы, одетые как положено, а не только те что в охране, свита одобрительно загудела. Действительно, по местным меркам полки одели знатно. А уж эти были, что называется, на завить.

Вот у стрельцов, из оружия только палаши и бердыши. Всё вооружение идёт в Кремлёвский полк. Это и пищали и даже по пистолету каждому. Правда меня смущали пороховницы. Солдаты в них напоминали шаманов, всё в разных висюльках, но весьма, по этим временам, функционально и значит примерно тоже, что и разгрузки, там в будущем.

Да уж, поломали голову, по единым калибрам. Для пистолетов, карабинов, только здесь они зовутся казачками, и пищалей, стал диаметр в полторамизинца. Это очень важно. Тут, стрелковое оружие имеет калибры от двух до трёх с половиной мизинцев. Кто во что горазд. Пули каждый сам себе льёт. Хоть гранатомёты делай, а толку, только расход пороха. Это решение получилось сразу удачным, с остальным не всё гладко вышло.

Ещё для стрельцов решили делать ручницы, в четыре мизинца, стреляющая с переносного станка картечью. На один станок несколько, учитывая скорость их перезарядки, этого хватит. Фактически, пехота должна была получить лёгкую артиллерию.

Для артиллерии выбрано три калибра в одну ладонь, в две ладони, и в три ладони. Первый калибр, для подвижной лёгкой артиллерии для конницы. Второй для серьёзного воздействия на укрепления противника, при поддержке пехоты. Третий, для осадных орудий и мортир. С анархией, имеющейся сейчас нужно кончать. Про второй казанский поход 'Грозного', я с уроков истории хорошо запомнил её результат. Да и сверхорудия не для нас. Понты одни.

Только проблемы с ручницами всплыли быстро. Заряди мелкой дробью и даже стёганый кафтан не пробить. Крупной, просто много не засыпать. Получилось оружие близкого боя. Для обороны городов и крепостей, в самый раз, а даже для гуляй города и защиты пушкарей, и для линейных частей, бесполезна. Хоть на что-то годна. Пришлось пересматривать штат приданных пушек, да и все планы производства. Стрельцам вместо пятидести двухлодонок придавались теперь тридцать однолодонок и столько же двухлодонок.

Городовым казакам повезло больше. Им, кроме сабель, дают и пистолеты, по два на бойца. Карабинов для них пока нет, как и пищалей для стрельцов. Да и с пушками угадали по калибру. Только и там не сразу всё срослось. Воеводы 'от поля', вот кому даже лысый чёрт не страшен, ткнули меня носом в проблемы, о которых и не задумывался. Не будь я Великим Князем, чую, без крепкого словца не обошлось бы. Лошади. Вот вопрос вопросов. Те, что были, так себе. Хороших можно купить только у Ногайцев. Несмотря на огромные царские конюшни, своих не было. Встал ребром вопрос создания своих конезаводов. Кому поручить? Кадры решают всё. Никуда от этого не деться.

Да, чуть не забыл, другим указом вводилось новое войско для Руси, Казачье. В это время так называли вольных, нетяглых людей, большей частью из безземельных батраков. По указу войско формировалось на основе возложения на них, бдения и стражи пограничья. Им выделялись государевы земли в личное пользование, и они не облагались налогом, но за это несли воинскую повинность. Собственно, этим указом вводилась в правовое русло казачья вольница, существовавшая уже кое-где. Не можешь возглавить поток, направь его в нужное русло. Тут их пока ещё не было, но появилась в указах боевая единица: 'Атаманский полк'.

Преобразовывали и даточное войско. Теперь в его основу поставлен призыв мужей двадцати лет от роду на три лета. Старшие и единственные уцелевшие сыновья не призываются. Когда прикинули, сколько должны были, тоже решили вводить постепенно. Со временем эти войска заменят всё поместное. К сожалению, для них, в ближайшее время, огнестрельного оружия не планируется. Нет ни производственной возможности, но самое главное пороха.

Вот в попытках решить, как содержать всю эту ораву и родилась идея посевного комплекса. Именно! Под тягловое усилие лошади. Шириной всего в шесть ладоней, но это ого какие возможности. Одно крестьянское хозяйство, с его помощью, весной, может засеять до ста двадцати десятин, а если взять и озимые и пары, то под обработку попадает до двухсот десятин. Ух! Только дорог он и никто купить его, кроме крупных вотчинников не сможет.

Та же история и с обычной жаткой и очёсывающей. Последняя всем хороша, но не может вообще убирать горох и довольно плохо у неё с рожью. Вот и приходится делать две на конный привод. Сделали и барабанную молотилку, и веялку.

Пока на сторону продавать эти изделия не стану. Вот и будут даточные части заниматься возделыванием земли, а подготовка по возможности. Этакое временное решение с дармовой рабочей силой. Себя прокормят так и стрельцов с городовыми казаками, да и издержки на обмундирование и оружие, хоть частично.

Мысли обо всём этом перетекли на отношение с окружением. Согласие со стороной Бельского продлилось не долго. Мне предложили освободить из темницы семейства удельного князя Андрея Ивановича. Только к этому времени полк охраны уже был. Серьёзно пришлось заниматься и слугами. Многие попали на правёж, прежде чем все уяснили, кто в Кремле хозяин.

Это серьёзно напрягло обстановку, но и он, и его сторонники не решились усугублять, в условиях вражды с далеко не побеждёнными противниками. Сильнее их, это бы не сделало. Великий князь взрослел и никому не хотелось попасть в опалу, когда стану полноправным хозяином земли русской.

Возникло затишье перед бурей. Я знал, что один из Шуйских был последним из воевод вольного города Новгород. Те ещё сепаратисты. Эта гремучая смесь долго бродить не будет.

В сентябре ездил в Троице-Сергиев монастырь. Взял собой множество Детей Боярских. Посмотрел на них внимательней. За государя они пойдут. Измены в них не видно. Но, с ходящими под вотчинниками надо поосторожней.

На чью сторону встанут поместные войска и в каком количестве, вопрос, перейди схватка в открытую. Это пока самая серьёзная сила. Против Великого Князя, скорее всего не пойдут, но своих сил, в которых уверен на сто процентов, только Кремлёвский полк. Стрельцы и Городовые Казаки пока слабы, хотя в ближайшем времени способны стать серьёзной силой. В итоге нужно лавировать и стараться не доводить до противостояния, но не в принципиальных вопросах.