Как рождается месть

Так и не встретив по пути никого, Йаати вышел к центру сквера, занятому танцплощадкой, похожей на небольшую крепость — её окружали бетонные, со скруглёнными углами, загородки для скамеек, высотой метра в два с половиной, их соединяли бетонные панели пониже, украшенные волнистым узором. Над всем этим торчали бетонные же, сужавшиеся кверху столбы фонарей, увенчанные короткими поперечинами — на них висели пары матовых стеклянных шаров. Ночью они сияли замогильно-синим светом, делая танцульки похожими на шабаши упырей — цвет кожи в нём был тот ещё. Сейчас, правда, был июльский полдень, с блекло-голубого неба наотмашь било ослепительное солнце, сухой, горячий ветер шумно трепал кроны окружающих танцплощадку деревьев, обдавал тело волнами нагретого, словно в духовке, воздуха.

Усмехнувшись, Йаати обошёл танцплощадку, остановился у входа. Ажурные железные ворота были закрыты, ветер покачивал их, погромыхивал свисающим с цепи замком. Окна касс тоже были закрыты. Судя по всему, внутри никого не было...

Воровато оглянувшись — сквер, насколько хватал глаз, был пуст — Йаати бодро взлетел на ворота, соскочил на асфальт. Вышел в центр просторного, шириной метров в двадцать пять, танцпола. Ветер гонял по нему сухую пыль, бросал бумажки и сухие листья на непривычно пустые скамейки и на миг Йаати даже стало страшновато — он вдруг показался себе последним человеком в городе. Впрочем, эта мысль взбодрила его. По короткой лесенке он взбежал в тёмную пасть сцены, в тень её ребристого снизу бетонного навеса. Прошёлся по ней колесом, потом высоко прыгнул с места, перевернулся в воздухе и ловко приземлился на ноги, замер, ожидая бурных аплодисментов от представившейся ему толпы девчонок, готовых вот-вот броситься на эту сцену с букетами, коробками конфет, поцелуями, объятиями и всем прочим. Увы — единственными зрителями его подвигов были тут же умиравшие пыльные смерчики, ждать от которых объятий и конфет было, наверно, наивно...

Вздохнул, он отошёл к задней стене сцены. Глухой, но справа и слева от неё широкие проёмы вели в треугольные комнаты, каждая с парой обшитых вогнутыми рейками дверей. Конечно же, запертых — он тщательно подёргал каждую. Жаль, конечно. Справа, насколько он помнил, было хранилище инструментов (если бы он совсем свихнулся, то наверняка спёр бы оттуда клос или биннадурию, чтобы наигрывать на ней дома — пока родители не вызвали бы санитаров). Зато слева была радиорубка — где ставили музыку, когда живых музыкантов не находилось. Также там был микрофон, через который делались всякие объявления. В прошлом году какой-то хулиган заперся там и принялся крыть всех собравшихся матом. Дверь была крепкая, так что даже милиция ничего не смогла сделать и извлекать его оттуда пришлось пожарным с топорами — причём злодей пустил в ход огнетушитель, облив извлекающих пеной. В итоге, ко всеобщей радости, прибыла ещё и психиатрическая "скорая", его нарядили в смирительную рубаху и в таком виде увезли за город, в посёлок Юрсау, где размещалась областная дурка. В общем, вечер вышел очень зажигательный, но его герой пребывал там и по сей день. Идти по его стопам Йаати не хотелось. Тем не менее, он подумал, что было бы забавно влезть туда, и, выкрутив на максимум громкость, завыть на весь сквер диким голосом. Или отмочить что-то в духе Йиса — например объявить, что в город ворвались синекожие анципиталы и вот-вот перебодают всех рогами. Или что всем школьникам будут срочно ставить клизмы, для чего им надлежит немедленно прибыть в облоно, причём в безтрусов... Или, наконец, что вернулись Древние Боги, в честь чего всем надлежит усиленно им молиться, пока их не растерзали наиужаснейшим способом — или не сотворили что похуже.

Йаати честно попытался представить, что это за "похуже" — но в голову ему пришёл только шланг-вампир, который высасывает кишки через пупок. Передёрнувшись при мысли об этом порождении больной фантазии Йиса (поганки он, что ли, жрёт для вдохновения?) он вновь прошёлся колесом по сцене, а потом ещё раз. Потом сел на её краю, скрестив руки на груди и вновь пытаясь представить себе толпу поклонниц, которые срывали с себя майки и радостно махали ими. Получалось не очень. Проклятый шланг прочно завладел его воображением. Йаати невольно представил, как он тихо подползает со спины, змеясь в траве, — и вновь весь передёрнулся. Потом задрал свою футболку и на всякий случай взглянул на пупок — к счастью, вполне целый. Йис точно чокнутый, подумал он. Придумывал бы что полезное — хоть старшеклассниц, которым облоно повелело являться в школу в одних бусах на попе. Может, кто-то даже клюнул бы...

Он попытался представить Йалику в нибезчего. Начал с того, как она стягивает свитер — но вместо крайне аппетитных округлостей под ним вдруг оказались туго свёрнутые зелёные щупальца с ядовитыми жалами, которые...

Зашипев от злости, он вскочил, вновь прошёлся колесом — на сей раз, по асфальту. Чихнул, попав на солнце, вернулся в тень. Вот же зараза, подумал он. В моём возрасте все, наверное, мечтают о том, как окажутся в постели с парой девчонок (в его постель при всём старании больше просто не вошло бы — да и то, вышло б очень неудобно и тесно). А мне представляется всякая жуть и хрень. Йис точно монстро — щупалец с жалами у него нет (наверное...), но уж способность насылать кошмары — точно. Йаати, наверное, неделю плохо спал после истории про уховёрток, которые ночью заползают в ухи и незаметно выедают моск, пока школьник не превращается в идиота. А после истории про светящуюся протоплазму, которая живёт в канализации и выпрыгивает оттуда в самый ответственный момент, было страшно даже заходить в туалет. Хотя трусом Йаати точно не был. Он спокойно съезжал по кабелю с прожекторной вышки при гаражах (хотя убиться там было легче лёгкого), дрался с мальчишками старше и сильнее себя, бродил по ночам в разных жутких местах... но это было другое. Неким крайне извращённым образом ему нравилось бояться — но не чего-то реального, конечно (это было бы уже совсем глупо), а таких вот придуманных вещей. Хотя страх от этого вовсе не становился слабее. Но, по крайней мере, расцвечивал его скучную жизнь, как ни странно это звучало...

Рвануть в лес, что ли? — подумал Йаати. Где натуральные волки, рыси и медведи. Которые могут совершенно натурально задрать и потом даже съесть. Или на север, в болота, где (по слухам, конечно) живут хсиссы, кошмарные, чёрные, двухметровые слизняки с получеловеческим торсом и чудовищно злым разумом. Они, конечно, были существа мифические — но его предки верили в них очень крепко. Он видел даже рисунки этих болотных тварей — с длинными жилистыми когтистыми руками и жалом на хвосте, из которого хсиссы с невероятной точностью выбрызгивали липкий парализующий яд — чтобы утащить беспомощную жертву в своё логово и предать затем кошмарной смерти. Про них Йис предпочитал помалкивать, хотя даже в школьной библиотеке хватало страшноватых сказок с их участием. Там, конечно, героический юнош Вашун поражал гадов при помощи зеркала — вынести взгляд на своё отражение хсиссы не могли и тотчас обращались в камень. Но это уж точно была сказка, а бесконечные Награйские болота были местом откровенно жутким, гиблым — и при этом, совершенно реальным. И начинались они всего-то в тридцати километрах от Лахолы, за озером, — а затем тянулись к северу на сотни и сотни километров...

Йаати довелось видеть их — с борта экскурсионного теплохода, но всё равно, зрелище было отвратное. Между купами скользких на вид пышных йений — похожих на пучки чёрных хлыстов — разливались лужи пенистой чёрной воды. Дальше, где-то за полкилометра, торчал гнилой частокол мёртвого, утонувшего леса, над ним поднимались увалы, заросшие сплошь мрачным ельником. В длину болото, казалось, не имело конца, переходя в озеро. И надо всем этим неторопливо ползли тучи. Вполне осенняя погода — ветер был сырой, но какой-то болезненно тёплый, пропитанный могучим запахом гнили... Особо напрягать воображение, чтобы представить, что перед ним филиал ада на земле, кишащий всевозможной нечистью, Йаати не пришлось. Хсиссов там, может, и не было — но болотные гадюки натурально кишели, а уж страшных рогатых жаб и вовсе было не пересчитать. Они, правда, слыли существами безобидными — хотя Йис и вещал, что они напрыгивают на невинных детей и целуют их прямо в губы, отчего те от макушки до пяток покрываются чудовищными бородавками. Но, кажется, сам в это не верил. По крайней мере, это не помешало ему наловить в летнем лагере дюжину их, посадить в тазик для салата, аккуратно закрыть крышкой и отнести на кухню. Когда ничего не подозревающая повариха сняла её, жабы дружно на неё напрыгнули — хотя целовать почему-то не стали...

В итоге Йису основательно надрали ухи и заточили в стоявший во дворе сортир, где он просидел аж до ужина, страдая от жары и мух. Мог бы, наверно, просидеть и дольше, если бы не сунул свою физию в затянутое сеткой окошко и не стал корчить всем проходящим мимо рожи, а затем просто завыл диким голосом. Йису вновь надрали ухи, а директор лагеря даже пообещал сдать его в дурку, но всё как-то обошлось (как подозревал Йаати, в дурку Йиса просто не взяли, опасаясь, что он распугает там всех психов). Хотя сам он, честно говоря, вёл себя ничуть не лучше. Глумиться над животными (а именно в этом в итоге обвинили Йиса) ему и в голову не приходило — зато в неё приходила масса замечательных идей, которые взрослые почему-то мало ценили. Ну что такого ужасного в том, чтобы взять недлинную (всего-то метров десять) верёвку, привязать её к суку здоровенной сосны, влезть на соседнюю — и спрыгнуть, держась за эту самую верёвку, чтобы пронестись по воздуху с радостным воплем? Коллеги Йаати эту идею очень даже оценили. Взрослые — нет. Начались обвинения в каких-то совершенно диких вещах, вроде организации массового убийства — хотя никто, насколько помнил Йаати, не убился и даже ничего вроде бы не сломал. А его в итоге отправили домой — что было, разумеется, очень обидно...

С тех пор прошло добрых шесть лет (тогда ему было восемь) и ощущение обиды почти стёрлось, тем более, что с тех древних врёмен случилось ещё много всего, в том числе и намного более ужасного. Но привычки у нему у него тогда не было, не было и понимания, что все ужасы и ущемления, которые он терпит в своей несчастной юной жизни — лишь проявления чернейшей зависти к его блистательной особе, столь безупречно совершенной, что это, конечно, никак нельзя было вынести...

При этой мысли Йаати невольно улыбнулся. При всём старании он не мог представить, какие ужасы терпит именно сейчас — если не считать за таковые отсутствие толпы юных поклонниц, готовых отдаться ему любым способом, хотя, правду говоря, сами любые эти способы он представлял пока довольно смутно. Не то, чтобы он не хотел обстоятельно разобраться во всём этом — скорее, даже очень хотел, но обращаться с такой просьбой к знакомым девам (а паче того к незнакомым)... может, есть и более зверские способы самоубийства, но уже не особенно много. Жить же Йаати, вопреки всему, очень даже хотелось.

Вздохнув, он вновь прошёлся по асфальту колесом, потом сел прямо в центре танцпола, скрестив ноги и пережидая приступ головокружения. Ресницы его опустились от солнца и он невольно задумался о том, что делать дальше.

Почти сразу же его осенила гениальная идея. Он вспомнил о расположенном за городе форте Нусслок — месте крайне мрачном и с обширными подземельями, ещё более мрачными. Для посетителей он был, ясное дело, закрыт, но Йаати давно уже выяснил, как туда можно пробраться. Прямо вот сейчас он может отловить Йиса и с ним отправиться туда, пообещав ему показать настоящих привидений. А потом тихо пропасть — и, когда перепуганный Йис дойдет до кондиции, напасть на него со спины под видом подземного чудища. Пусть малолетний засранец отведает настоящих ужасов. Тогда у него точно пропадёт желание выдумывать всякую чушь, доводя до икоты невинных школьников...

При этой мысли в душе у Йаати словно зажглась лампочка. Он быстро вскочил, и, отряхнув пыль со штанов, бодро направился к воротам.

Конец