|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Посвящено восстанию политических заключённых в Тобольской каторжной тюрьме в ночь на 19 октября 1918 г.
Ребров
Из Омска нас в город Тобольск привезли
Под строгим и сильным конвоем;
За нами закрылись двери тюрьмы,
Когда же их снова откроют?
И скоро ль вернётся свобода для нас? —
Невольно себя вопрошаем.
Быть может чрез год, через месяц иль час —
Ведь срок заключенья не знаем.
Не знает никто, сколько будем сидеть
В тюрьме за решёткой томиться.
Но будем мы твёрдо страдать и терпеть —
Судьба, видно, злая глумится.
Мы жертвы жестокой партийной борьбы —
Враги все царя-капитала,
И в битве кровавой сомкнули ряды,
Чтоб власть его тяжкая пала.
Но силен-могуч вековой властелин —
Он дал нам в бою пораженье;
Он снова царит над страною один
И бросил нас всех в заточенье. [32]
Под игом его не хотели страдать
И властью Советы признали.
За то, что пошли эту власть защищать,
Сюда в заточенье попали.
Но можно ль судить и по тюрьмам сажать
За то, что других убеждений?
В стране стала третья власть управлять
И много придёт изменений.
И много придётся по тюрьмам сидеть,
Как нам за свои убежденья,
И участь невольную злую терпеть
В угрюмых стенах заключенья.
Но может ли каждая власть устоять
При вихре репрессий террора?
Не может ведь долго тот вихрь бушевать
Падёт неизбежно власть скоро.
Вихрь этот влечёт озлобление масс,
А с ним уже трудно бороться;
Он грозную мрачную бурю создаст,
И море тогда всколыхнётся.
Все прежния ставки сведутся на нуль [32об]
Придёт неизбежно крушенье,
Безсилен тогда управления руль,
Всесильно одно лишь волненье.
И много ещё будет бурь впереди,
Придёт этот вихрь ураганный,
Терпи, народ русский, и верою жди
День светлый, свободный, желанный.
Теперь о тюрьме два-три слова скажу,
О каторжном мрачном режиме,
Как все под замком за решёткой сижу,
Для мира теперь мы незримы.
Громаден центральный Тобольский остро
И в нём мы душевно страдаем,
Здесь царь — надзиратель, порою он Бог,
И мы его слову внимаем.
Он может глумиться, ругать и бранить,
Он прав — виноват заключённый,
И в карцер он может всегда посадить,
В вонючий, сырой, полутёмный.
Захочет владыка — так пустит в клозет,
Не хочет — сиди, дожидайся, [33]
В помине здесь прав человеческих нет,
Лишь праву тюрьмы подчиняйся.
Здесь свой безсердечный суровый закон,
И строго его исполняют,
Создан для убийц и преступников он,
К чему ж его к нам применяют?
Здесь должен безропотно молча страдать,
Одев покрывало смиренья,
Здесь могут безвинно всегда наказать,
Всё могут в стенах заключенья.
И много живущих теперь на земле
В разцвет просвещённого века
Не знают того, что творится в тюрьме
От злобного в ней человека.
— За что же? — мелькает вопрос в голове,
И хочется крикнуть для света,
За что же нас держат в проклятой тюрьме,
Но этот вопрос без ответа.
И скучно, и тихо здесь время идёт,
Томится в неволе душою, [33об]
Здесь каждый свободу желанную ждёт
И хочет разстаться с тюрьмою.
Одна за другой три недели прошли,
Сменяясь своей чередою,
Зловещей была атмосфера тюрьмы
И вдруг разразилась грозою.
Для многих была та гроза роковой,
Теперь их покоит могила,
Навеки разстались с проклятой тюрьмой,
И смерть их ужасная была.
Так спите ж спокойно и мирно в земле,
Судьба для Вас была злосчастной,
Мы помнить о Вас будем в нашей среде,
О жертвах стихии ужасной.
К югу в тюрьме третий корпус стоит,
В нём два отделенья огромных,
Там душно и тесно — он полон набит
Толпою людей заключённых.
Длинный и узкий идёт корридор,
На окнах решётки мелькают,
Уныл и печален у узников взор, [34]
Душой они здесь изнывают.
В конце корридора стоит часовой,
В стене виден рупор сигнальный,
Налево от клетки одна за другой
Ряд камер как склеп погребальный.
В одной из них номер стоит пятьдесят,
Она к часовому всех ближе,
Отборныя видныя люди сидят,
О них будет речь ещё ниже.
Сидел, между прочим, полковник Крыськов,
Виновник злопамятной ночи,
Теперь же лежит он среди мертвецов,
Смерть смежила храброму очи.
Я слышал, свидетель в суде говорил
О храбрости львиной героя —
Что полон отваги и мужества был,
Таких храбрецов было трое.
Убиты они и зарыты землёй,
И смертью вину искупили,
Да будет же вечный над ними покой,
Лежащим всем в братской могиле.
И мы ведь не знаем, чем кончим свой путь, [34об]
Судьба эту тайну скрывает,
Быть может, в тайге иль в лесу где-нибудь
Нас смерть уж давно поджидает.
Уж близится вечер, и ужин прошёл,
Настала пора оправленья.
Ни звука — безмолвен и тих корридор,
Не слышно шагов и волненья.
Но что-то творится на дальнем конце,
Как быстро там люди мелькают,
И бледен стоит надзиратель в лице —
Револьвер его отнимают.
За ним часовой разоружен был вслед,
Их в камеру быстро закрыли,
Теперь в корридоре опасности нет —
Шаги эти первыя были.
А в камерах громко о двери стучат:
— Дежурный! Пусти оправляться!
Полковник подходит: "Чего здесь шумят?
Прошу всех скорее уняться!
Мы ночью же будем свободными все!" —
Так речь он, входя, начинает: [35]
— Довольно страдать и томиться в тюрьме,
За мной! Кто на волю желает!
Свободными будем мы все через час.
Среди заключённых волненье.
— Спокойствие! Слушайте мой Вам приказ!
И громко раздалося чтенье.
Он требовал волю его исполнять
И смертью грозил непослушным,
Приказывал смело и храбро стоять,
Призренье бросал малодушным.
— За крики, разбои на месте разстрел;
Так ждите же скоро сигнала! —
Сказав это, быстро к другим улетел —
И тихо вдруг в камере стало.
Как будто бы в воздухе гром прозвучал
При ясном безоблачном небе,
Ведь раньше никто из армейцев не знал
Об этом внезапном побеге.
И молча стояли все, как в столбняке,
Внезапность всех так поразила,
Но длилося это минуту иль две, [35об]
Волнение всех охватило.
Внизу в корридоре при свете огней
Заметно уж стало движенье,
И длинные призраки юрких теней
Мелькают в нём, как приведенья.
Вот громко послышался топот шагов,
Он гулко под сводом раздался;
И Мазур, а с ним и полковник Крысков
Ведут под конвоем начальство.
В тот день был дежурным помощник Глухих,
Спокойно он шёл на поверку;
И с ним надзирателей много других
Попалися в ту переделку.
Их всех разоружили быстро внизу
Без шума спокойно и тихо,
Про трёх смельчаков, не таяся, скажу:
Работали смело и лихо.
Из камер выходит и входит народ
У всех возбуждённые лица,
Вдруг громко раздалось: "Начальник идёт!" [36]
Весть эта промчалась, как птица.
И несколько сильных и смелых людей
Ко входу несутся стрелою,
Он был разоружен у самых дверей
Нахлынувшей быстро толпою.
И бывший тут с ним караульный конвой
При виде всего растерялся,
Он был окружён этой тесной толпой
И тут же с оружием сдался.
— Чем кончится эта затея в тюрьме? —
У многих вопросы мелькают.
Но вот в корридоре на дальнем конце
Из камер народ выгоняют.
В верху заключённые тихо сидят
И ждут рокового сигнала,
Одна за другою минуты летят,
У многих душа трепетала.
Внезапно под сводами мрачной тюрьмы
Крик громкий, протяжный раздался
И топот, и звук заглушённой борьбы,
Он в сердце у всех отозвался. [36об]
Полковник взволнованный быстро идёт
И камеры все открывает.
— ТОВАРИЩИ! Смело за мною, народ!
Вперёд! Кто на волю желает.
И хлынула быстро живая волна
К дверям выходным корридора,
Покрылася шумом и криком тюрьма —
Очищен был верх очень скоро.
Кричат отовсюду: "На двор выходи!"
Но дверь на замке выходная,
И те, что стоят ближе к ней впереди,
В смущении — что делать, не зная.
А сзади командуют: "Дверь вышибай!"
И плотно вперёд нажимают.
— Ломайте живее — скамейку давай!
И с грохотом в дверь ударяют.
И с треском и шумом вдруг дверь отперлась,
По ней первый выстрел раздался,
Из корпуса быстро толпа понеслась,
Один лишь у двери остался;
Он первою пулей был насмерть убит,
Упал поражённый без звука; [37]
Из двери толпа, как лавина, валит,
Ногами касаяся трупа.
Кругом на дворе уж трещала стрельба,
И жуткия стоны носились,
А пленных армейцев большая толпа
В соборных воротах ломились.
Вдруг резко отчётливо залп прозвучал
И эхом вдали отозвался,
Кой-кто из толпы поражённый упал
И мёртвым лежать там остался.
Отхлынули узники — видят беда,
Теперь в западню все попались,
Зловещей казалась тогда темнота,
И залпы и стоны смешались.
И быстро во мраке пустились бежать,
Спасаясь от пуль в рассыпную,
Но многим пришлось здесь случайно поймать
Смертельную пулю шальную.
Из третьяго корпуса выход другой
Идёт мимо церкви к больнице;
Там быстро оставил свой пост часовой [37об]
И люди неслись вереницей.
Пробрались на двор против главных ворот,
Везде их стрельбою встречают,
За каждым углом смерть ужасная ждёт,
И где от ней скрыться не знают.
И падают грузно на землю тела,
Чтоб вновь никогда не подняться,
Свободу им вечную дала тюрьма,
Пришлося лишь с жизнью расстаться.
А тёмная ночь равнодушно глядит
На землю своим мрачным взором,
Здесь стонет, а там уж спокойно лежит,
Глаза лишь застыли с укором.
В Северной части хозяйственный двор,
Как море, был полон волненья,
Вот видят, стоит деревянный забор,
За ним есть, быть может, спасенье.
Пробрались туда — пустой домик стоит,
Мелькает из окон дорога,
Здесь смерть неизбежно над каждым висит,
Там воля, простор, там свобода! [38]
— Товарищи, дружно смелее вперёд!
И прыгать из окон начали,
А их уже ждал притаившийся взвод,
И пули опять зажужжали.
И понял тогда здесь полковник Крыськов,
Что план его весь провалился,
Спокойно взглянул на щетину штыкой
И вмиг за окном очутился.
Сверкнул огонёк — треск сухой прозвучал,
И пуля впилася в заборе,
Стреляя, поспешно полковник бежал,
Но нет! Не судьба быть на воле.
И раненый в ногу безсильно упал,
Лежал, кровью весь истекая,
Теперь он и сам только смерти желал,
Её дала пуля вторая.
План смелый его только жертвы навлёк,
И многим людям жизни стоил,
Но можно ль судить, ведь и он мёртвым лёг
Под зданьем, которое строил.
Быть может, и будут его проклинать
Убитых оставшия дети, [38об]
Но многие будут его вспоминать,
Нет храбрым забвенья на свете!
В тот час, когда храбрый Крыськов умирал,
Разставшись навечно с тюрьмою,
У стенки, нахмурившись, Мазур стоял,
Сжимая револьвер рукою.
И голосом тихим печально шептал,
Шептал он чуть слышно и внятно:
— Наш план не удался, — он с треском упал,
Упал навсегда безвозвратно.
И нервно сжимая рукою курок,
Он кверху его поднимает,
И пуля смертельная впилась в висок,
Мгновенье — и он умирает...
И мрачнее стала полночная мгла,
Трагедия была ужасна;
Всё также металася в страхе толпа,
От смерти скрываясь напрасно.
Открыли конюшню, бегут в сеновал,
Уйти от обстрела стремятся,
И каждый из узников тайно желал — [39]
Живому б лишь только б остаться.
В хозяйственном погребе тоже толпа,
В нём скрылось людей полтораста,
Царила в нём жуткая страшная мгла.
О ночь, как была ты ужасна!
В забытье, в бреду просит раненый пить,
И многие тихо стонали,
Но нечем здесь было их раны обмыть,
И кровью они истекали.
Всю ночь, не смолкая, трещала стрельба
И пуль заунывное пенье,
Ужасная грозная ночь кошмара!
Тебе нет на сердце забвенья.
Блестя фосфорическим светом во тьме,
Рвалися ручные гранаты,
Милиция местная была в тюрьме,
И утром явились солдаты.
И снова полилась невинная кровь,
Репрессии были ужасны.
Виновным всего был один лишь Крыськов,
В прочие жертвы напрасны. [39об]
Алеет восток, и разсеялась мгла,
Природа лениво проснулась,
Туманом подёрнулось небо с утра,
Как будто чего ужаснулось.
Милиция — местный Тобольский отряд
Укрывшихся всех выгоняют,
В конюшне, в сарае — ну словом подряд,
Вот погреб — толпа замирает.
Команда раздалася: "Все выходи!"
Винтовки подняли солдаты,
Но те, что стоят ближе всех впереди,
Не движутся — страхом об"яты.
Вот выстрелил в погреб солдат молодой,
И пуля визгливо запела,
Взмахнул кто-то раненый сильно рукой,
Ещё там кого-то задела.
Один робко вышел, за ним и другой,
И третий, четвёртый... десятый...
Не знают того, что у них за спиной
Стоит смерти призрак проклятый...
Залп раздался — и следом другой,
Несчастныя падают люди, [40]
Кровь льётся густою горячей струёй,
Пронизаны пулями груди...
И узники плотной густою толпой
Из погреба все выходили,
Солдаты их все, пропуская чрез строй,
Усердно прикладами били.
Бежали поспешно, пригнувшись к земле,
Обезумев от ужаса, страха,
Приклады стучат по спине, голове,
Ударяяся сильно сильно с размаха.
Было много тогда здесь пробито голов,
Но все рады, что живы остались,
На спинах и боках сидит ряд синяков,
Тогда с ними совсем не считались.
В корпус эту толпу поместили опять,
Полна камера сорок седьмая,
И всех узников в страхе старались держать,
Новой баней опять угрожая.
Кой-кого со двора в этот корпус ведут,
По тюрьме, знать, везде разбежались,
В корридоре злорадно с усердием бьют, [40об]
Видно, память оставить старались.
И с винтовкой и бомбою стал часовой,
Зорко бывших всех в ней охраняя,
По соседству же в камере сорок шестой
Сидит партия — только иная.
Это те, что вернулися в корпус опять,
Положенье их лучше немного,
Без сомненья вину всю на первых валят,
Признавая в свидетели Бога.
Инспектор тюремный, Начальник и врач
С охраною в камеры входят,
И раненых живо велели убрать,
Их быстро в больницу уводят.
Но были такия, в больницу не шли
И скрыли свои пораненья,
Хоть много они потеряли крови,
Но стойко терпели мученья.
У них вынимали осколки гранат
Тупыми ножами из тела,
Повязку им делал товарищ солдат
Рукою своей неумело.
Лекарство одно — из ушата вода, [41]
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
